Говорят, если метель в начале пути застанет - это к удаче. Ходил, как-то охотник Перка по дальним урманам, промышлял зверя. На дворе стоял ноябрь, снега лежали по оврагам в рост человека, а где и по более, а на редких лесных проплешинах ветер куролесил снежные барханы, будто волны ледяные преграждали они охотнику путь. А в чащобах, в буреломах, куда ветер не долетал, стояла тишь пронзительная, только ухнет филин, да ветка прогнется с треском от мягкой поступи мурлыки- рыси, что шастает по этим лесам и опять воцарится тишина!
Много ли , мало ли проходил охотник Перка , но добычей стали всего три белки , толи ушел зверь , толи перебили его ,кручинился охотник . Надо бы уже и о ночлеге подумать - мороз крепчал , небо из бездонно-голубого превратилось в темно-синее , малиновый закат киселем разлился на полнеба.
Тут и метель накрыла снежной пеленой. Сквозь вой ветра послышался жадный волчий вой, уже мелькали серые тени, лайки бросились им на перерез, спасая охотника, и сгинули в круговерти. Звал их Перка, звал. Да только не вернулись они к хозяину. Вот тебе и удача. Какие теперь, белки и соболя, коли собак нету. Охотник поспешил на заимку, что была на опушке леса. Кому охота оказаться один на один с волчьей стаей. Ее и невидно было почти, завалена она была снегом по крышу, но охотник, хоть и не был там ни разу, смело шел вперед, будто хаживал к ней не раз.
Про эту заимку охотник слышал от других охотников, но все почему-то не советовали оставаться в ней на ночлег, что-то нехорошее там произошло. Давнишняя история это. Сибирь край большой, но кто в лесу промышляет, друг друга знают, хоть и не лично, а так по рассказам. И приветы передают друг дружке при оказии, ну а если где встретятся на охотничьей тропе, то и поделятся провизией, если у кого чего не хватает, расскажут новости, да и так посидят у костерка, чаек попьют, посмотрят друг на дружку, помолчат. Иногда молчание, лучше всякого разговора, это вам любой охотник скажет. Об этой охотничьей заимке ходила дурная слава и обычно охотники обходили её стороной. Но Перке было не до слухов, волчий вой, метель погнала его лыжи по поземке все быстрее и быстрее.
Избушка впустила Перку неохотно, дверь никак не открывалась, петли, что ее держали, от времени и непогоды оплыли ржавчиной. Наконец охотник, бочком просунулся в проем, огляделся, в темноте, где из за занавесей паутины угадывался очаг, низенький стол о двух лавках и лежанка. На стене на ржавом гвозде висела забытая кем-то старая гармошка. У печки, как и полагается, аккуратно сложенные полешки, кем - то заботливо порубленные. Растопив очаг, охотник попил чайку, поел хлебушка с мясцом, да улегся на лежанку, печурка грела хорошо, уморило Перку, тот обнял ружьишко свое, как жену родную да уснул мгновенно. Уснул он быстро, а охотничье ухо не спит, слышит шорох, какой - то, будто - крадется кто. Охотник хвать головешку из очага, осветил на мгновенье избушку, тень какая - то, не спеша, прошлась из одного угла в другой.
-Эй, кто здесь - охотник взял ружьишко на изготовку.
-Домовенок, я , живу значит тут - донеслось из темноты
- Знакомиться, знакомиться - проворчали из темноты, - незваным гостям тут конечно тоже рады. Давненько ко мне ни кто не заглядывал. Нет ли у тебя... Мне бы хлебушка или еще чего, лет сто ничего не ел - жалобно промямлили из темного угла.
- Хлебушка это можно, - охотник оставил ружьишко и полез в котомку ....
- Вот тебе, сальца кусочек, рыбки лоскуток, да хлебушка кусок. Ешь ...
- Я опосля, как ты уснешь. Давно я людей - то не видывал .... Как там, то за рекой, да за лесом.
- В городе, что ли - суета - протянул протяжно охотник, - У меня и семья есть и детишки и работу предлагали хорошую , троллейбус водить, да мне долго в городе нельзя...
- Троллейбус? А что это такое ....
- Троллейбус то? Ну, машина такая, только она за провода рогами цепляется .
В углу с хрипотцой засмеялись
- Враль, ты какой ... ну-ну...
- Э да ты братец и вправду ничего не ведаешь - обиделся охотник - как тебя кличут?
- Зови меня Прошкой - донеслось из темного угла.
- А меня охотник Перка прозывают. Вот и познакомились, значит. Пока ты Прошка тут сидел, много чего в мире изменилось.
- Может, изменилось, а может, нет - загадочно произнес домовенок ... Люди такие же злые .....
- Люди то .... Задумался охотник - люди то разные бывают, одни может злые, другие добрые ...одни может богатые - другие бедные, одни может счастливые, другие несчастные. Только по-разному у всех жизнь складывается.
И все они живут в городах и селах, а в лесу то люди другие - урманы их, что ли делают другими, тут же они не богатые и не бедные, и не злые и не добрые все они равны между собой. Все они равные перед тайгой.
В добром житье - сами кудри вьются - вздохнул протяжно Перка.
-А в худом только слезы льются - проскрипел в ответ домовенок. - Вот-вот охотник! Вижу, ты хороший человек, а за ружьишко - то схватился.
- Схватился - согласился тот. Спать, однако, я буду, Зевнул охотник - Завтра рано уйду ... К черному бору пойду к старой гари, серканы, что поставил на зайца и горностая проверю, а там и домой пойду, не гоже без собаки по лесу ходить.
- Ты когда из избушки выходить - то будешь, не оглядывайся, а на лыжах то быстрее иди. И запомни - не оглядывайся назад.
Хотел Перка спросить у домовенка, почему нельзя оглядываться, да веки у охотника налились свинцом, и сомкнулись - только губы прошептали ...хорошо Проша, не оглянусь. И провалился Перка в глубокий сон. И во сне ему чудилось, что кто-то играет на гармошке, да так заковыристо, что ноги охотника, всю ночь беспокойно елозили по лежанке.
А утром, толи от ветра, что завывал в трубе, да стучал горстями снега в оконце и дверь, толи от холода, что стал прокрадываться по земляному полу, может еще от чего, только соскочил охотник с лежанки, раздул пепел в очаге, где лишь одна полешка рубином светилась в темноте, подергал мох из щелей бревенчатых и раздул огонь. Попил чаек наспех, и перед тем как выйти на свет, поклонился всем углам в пояс.
- Спасибо, домовенок, что пустил на ночлег и не безобразничал.
А по стылым и темным углам ни шороха, какого, ни движения, будто и не было тут никого. Ну да ладно.
Вышел охотник на ветер, на мороз, поеживается, вроде и ветер не такой уж хлесткий , а знобит . А тут еще вспомнилось , наказ Прошки - идти и не оглядываться . Зачем он это так просил .
Идет на лыжах и слышит за спиной сдержанное такое дыхание, хочет оглянуться, а сердце не велит. А шаги уже вот они за спиной. Не утерпел Перка обернулся и обомлел, огромадный медведище идет за ним по пятам, вскинул ружьишко охотник, но толи оттого , что неловко повернулся, толи от испуга, только выстрелил он в хозяина тайги не прицельно и попал ему из двух стволов в ключицу. Зарычал медведь, упал, как подкошенный, завертелся по снегу, орошая его алой кровью. И тут раскрылась медвежья шкура, и перед оторопевшим охотником, с кровоточащей раной в плече лежал древний старик!
- Экий ты неумеха, попасть в сердце не можешь - корчась от боли, прохрипел несчастный.
Побледневший от испуга охотник схватил раненого вместе с медвежьей шкурой и потащил в избушку. Кое-как перевязал рану, охотник принял колдовать у очага. Когда пламя, наконец, осветило избушку, тот кинулся вон на вольный ветер.
- Ты вот, что потерпи тут, я быстро сбегаю в лес - лекарств наберу. Крикнул он раненому. Долго ли, быстро ли то неведомо, но когда охотник вернулся в избушку старик лежал в забытьи. Промыв рану, напоив снадобьем, заваренном в закопченном чайнике, - охотник и не заметил, как за хлопотами ночка опять вернулась в урманы. Тут проснулся старик, огляделся по сторонам . Найдя взглядом охотника он поманил его легким движением седой головы к себе , тот подсел к нему у изголовья .
- Охотник! Прошептал тот искусанными губами. Убей меня, мочи моей нет ходить уже по этой земле, ожидаючи.
- Ух, ты, какой! Лежи уже. Не пойму я, что со мной произошло , видно померещилось мне или как - только тебя я за медведя принял - зачем ты в шкуре то звериной бегаешь .
- Не спутал ты. Медведь я - истинно медведь. Как рана затянется, опять в его то и превращусь.
Не поверил охотник. Думал, бредит старик, но перебивать не стал.
-Сто лет без малого хожу я вокруг этой избушки - жду свою суженную - Татьянушку, свою соловушку. Видно на роду мне выпали такие страдания.
- Расскажи, что с тобой стало - попросил охотник.
- Что стало то. Ну, слушай, коль охота. В шестнадцатом году это было. Если иттить дремою по реке вверх, километров в шести - село стояло богатое, сейчас там пустошь. Жил я в том селе со своими родителями, было у меня имя тогда Федор! - Тут голос у старика дрогнул. Но он продолжал. И жил наискосок от нашего дома купец Курочкин. Кликали его люди - разбойником - уж больно жаден он был до денег. Появился он со своей семьёй аккурат перед самой войной. Страшён был, черен, бородат, ростом под два метра - из пришлых кержаков. Жена у него была, пигалица, ходившая все в черном будто монашка, а дочка красавица какой и свет не видывал - Татьянушка - её звали.
- Тут у старика голос опять дрогнул, и он скрипнул зубами, толи от боли, толи от воспоминаний каких. Мне в ту пору шестнадцать исполнилось, ей пятнадцать и встретились мы с моей ненаглядной здесь на реке. Она по малину ходила с девчонками, да с женщинами из села. Как встретились с ней глазами так и не смогли отвести друг от друга взгляда. Баловался я тогда на тальяночке. Как заиграю, как растяну меха, как пробегусь по кнопочкам, так она уже знает, жду я её в условленном месте.. Ночами летними встречались . Боялся только, что ежели папаша ее узнает , то погибель мне будет . А ничего сделать не мог. А Танюха смеялася, окольцовывала своими руками, сама меня целовала и говорила, что ни кто окромя меня ей в жизни не нужон!
Может, увидели нас, может еще, как, но прознал он лихоимец, батя ейный про любовь нашу.
Примчал на бричке как-то на косьбу, выхватил у меня косу и прохрипел в ухо.
- Еще узнаю, что к Танюхе подбираешься, урманами бежать прочь будешь, через всю Сибирь - бо прибью тебя козявка. И косу поломал своими ручищами, будто спичинку преломил. Тут батя мой как увидел, что сынка забижают - рванул на помощь, да этот как паровоз пыхтя вдарил наотмашь ему в нос, аж юшка красная пошла и впрыгнув в бричку рванул по лугу, по травинушке изумрудной, нещадно лупя плеткой сонную кобылку.
Просили меня родичи, Христа ради:- Федор, мол, не дури, отступи. Забьет он тебя где - ни будь и не узнаем где.
Да куда там, злой я был. Сижу вечером супротив ихнего дома, на тольяночке играю. Знаю, что Татьянушка - соловушка моя за окном слушает меня. Тут из города родственница к ним приехала, такая же черная и здоровая, как отец Татьны, только без бороды. Стала она ходить по селу, ходить и все вынюхивать - бабы боялись ее, особенно брюхатые - говорили не чистая она - ведьмарка. Все возле дома нашего кружила.
Как-то встретила меня - всплеснула руками, засмеялась - будто знали мы друг друга.
- Ну, пострел, чего робеешь ...
- Встал я как вкопанный, сойти с места не могу от ейного взгляда черного - глаза у неё, как дырья двустволки глядели на меня - будто свинец выплюнут сейчас - зашибут насмерть.
- Смотри гаденыш - не бывать вороне соколом, а калине - малиной! Прошипела она и пошла дольше по дорожке похахатывая.
Порешили мы с отрадой моей бежать из села. Плот на реке заготовил. Уплывем подальше вниз по реке. Решили, уйдем ночью. Ждать Татьянушка велелаеё здесь у заимки охотничьей, где мы тайно встречались. Взял я любимую гармошку - тальяночку свою, чтобы песни ей петь, ружье, хлеб, соль. Крадучись вышел из села, иду по лесу, а сзади кошка приблуда, за мной поспешает. Мур, да мур, такая ласковая шельма. Так вместе с ней до заимки и дошли. Сел на завалинке, кошка у ног трется, мурлычет, хотел я встать, а ноги будто свинцовые, в глазах все плывет. А мурка все больше трется об ноги, хочу прогнать ее, а не могу. И тут кошка превращается в бабу эту черную, что попятам за мной по селу ходила. Затрясло меня, заколотило. А ведмарка достает из холщевого мешка медвежью шкуру и так ласково мурлычет.
- Заболел соколик! Заболел! Вот тебе шкура медвежья. Что же ты зуб на зуб не попадаешь? Замерз касатик.
А сама смеется, так, что мороз по коже. А я ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, будто спеленали меня. А она все бает - Укрою тебя я. Как придет твоя краля, как поцелует в уста, так и снимешь ты тогда шкуру то медвежью. А покамест ходи в ней медведьюшкой. Жди свою ненаглядную.
Засмеялась и пропала.
Вот так хожу я горемычный. Вокруг избушки ентой. Отойти не могу.
Погрустили, повздыхали, Перка со стариком. Да, что делать, дальше то, ни один, не другой не знает.
Прошло два дня, рана у старика постепенно стала затягиваться, только не радостно ему от этого, ходит по избушке мрачнее тучи черной, губи, кривит.
Эх, как рана то зарубцуется - быть мне снова медведем! Кручинится он. Ждать когда убьет меня охотник, какой, потому, как нету у меня надежды на то, что Танюша моя, найдет меня, обнимет, поцелует. Не случится это уж никогда! Закипела у Федора слезинка в уголке глаза и скромно скатилась к губам, засолонила их.
- Эх, Федор не печалься, может, придумаю я что- успокаивает его охотник.
А по ночам по углам темным, кто-то тоже вздыхает, тяжело - это домовенок Прошка переживает за горемыку нашего.
Ходит охотник по избушке, смотрит со страхом, а уж и не Федор лежит на медвежьей шкуре, а сам медведь. И тут охотник вспомнил, как Федор рассказывал, как играл Танюхе своей распрекрасной, на тальяночке так, что его переборы всех сельских девчонок с ума сводили.
- Ты вот, что медведьюшка,-обрадовался охотник- мы тебя в цирк определим, и будешь ты не на велосипедах там разъезжать, и кувыркаться на потеху публике, а будешь ты Федор на гармошке играть! Был я однажды в цирке, знатное зрелище. Людей там так, много, что и не передать...
Замотал головой медведь, заревел.
- Что ты, что ты, не беспокойся, будешь ты играть, то, что Танюхе
своей играл. Если жива она на свете, то обязательно услышит, как ты играешь, Нету такого номера в цирке, чтобы медведь на гармошке играл. А ты будешь. Ты только не серчай, Федор - поведу я тебя на поводке, да пасть твою закрою - всем то не объяснишь кто, ты и что ты.
И повел охотник медведя в большой сибирский город, пока они шли вдвоем по улицам, все дивились, как такой маленький человек, такого большого медведя ведет на тоненьком кожаном ремешке.
Директор цирка растерялся, когда охотник Перка попросился с медведем выступить в программе.
- Как, так на баяне, на гармошке?...- тер платком он вспотевшую лысину - Медведь играть будет. Шутите вы, что ли? Где тут подвох.
Но инструмент принесли. Взял осторожно гармошку медведь - глянул на охотника и как растянет удало меха, сначала правда, не очень умело заиграл кадриль, потом плясовую. Потом еще что-то, ещё и еще. Да так, здорово, что хоть пускайся в пляс. Кто были у директора в кабинете, в растерянности руки разводили, ничего подобного ни кто не видывал. Чтобы медведь, на гармошке, просто чудо! И стал медведь с охотником в цирке выступать.
Афиши по всему городу расклеили - Медведь, играющий на гармошке! Сенсация! Корреспонденты газет, журналов, радио, телевидения понаехали, понабежали. Все пишут, снимают, удивляются - как такое может быть. Народ в цирк валом валит. Директор только руки потирает от таких барышей. По сибирским городам слава пошла о необычном медведе. За Урал покатилась, в Москве очутилась. А там и по миру сенсация гулять пошла. Ученые головы ломают, дрессировщики ни чего понять не могут. Как такое может быть. У охотника интервью берут, как медведя он обучил, а тот отмалчивается, улыбается - секрет говорит и все тут, покамест говорит - не скажу. Время не пришло.
Молва о необычном медведе, играющем на гармошке русские народные песни, докатилась и до Америки. А там однажды передачу о далекой и снежной, загадочной Сибири, о русском медведе, играющем на гармошке, увидела миллионерша Курочкина, было ей уже в ту пору 107 лет. Посмотрела она передачу о медведе, услышала какие мелодии тот выкаблучивает на гармошке и засобиралась в Россию, в Сибирь. И как не отговаривали ее, старуха стояла на своем. Прилетел самолет из Нью-Йорка в Новосибирск. Вывели под руки нашу американскую старуху, та приказывает везти срочно её в цирк, на представление. Приказ миллионерши закон - в цирк так в цирк. И вот зажглись огни, заиграла музыка, шталмейстер объявляет:
- Единственный и неповторимый аттракцион! Медведь играет на гармошке.
Выводят на арену, старого облезлого медведя, сажают на табуреточку, охотник Перка выносит ему трехрядку. Все в цирке замерли. Старуха миллионерша тоже замерла. И тут медведь как заиграет одну мелодию, потом другую, и кадриль, и барыню и еще много чего. Тут старуха как заплачет, как закричит на весь цирк.
- Федор! Ты ли это.
Медведь бросил играть, закрутил головой!
-Федя! - опять пронеслось под куполом цирка.
Заревел медведь, схватили его, повязали цепями, повели в клетку.
Пришла к директору цирка старуха и говорит на ломанном русском языке:
- Господин директор! Я русская по крови, американка по паспорту, урожденная Курочкина Тюкалинского уезда, Тобольской губернии. Прошу вас подвести к чуду вашему, медведю сибирскому, что на гармошке так ладно играет. За этим и путь неблизкий проделала я, из Нью-Йорка в Ново - Николаевск - Новосибирск, по-вашему.
Пошли на встречу бабке привели к клетке, медведь как увидел старуху, так задрожал всем телом, заревел. И тут же присмирел под ее взглядом. Заплакала старуха.
- Федор! Федор - это ты же. Заколдовали тебя, я знаю... Мне тетка перед смертью сказала. Ах! Федор, ну скажи же, что это ты.- Шептали ее накрашенные губы. Из глаз миллионерши струились слезы. - Только ты мог так играть!
Встрепенулся охотник, услышав эти слова.
А старуха, не раздумывая, вошла в клетку, все и сообразить ничего не успели, обмерли. Медведь повалился к ее ногам, она обхватила его огромную голову и поцеловала в медвежьи уста. И тут произошло чудо чудное, много раз пересказанное потом, работниками цирка. Упала медвежья шкура к её ногам, и оказался перед старухой не медведь, а старик седой и немощный.
Сказывают, отвез на обласке охотник Перка их на заимку - двух счастливых, но очень старых людей. Вошли те в избушку обнявшись, а встретил их там домовой Прошка, вплеснул он руками. Заворчал, утирая набежавшие слезки.
- Эхма, сколько годов я ждал этого, вот и дождался. Наконец-то!
Только промолвил это домовенок, как превратились старик со старухою в молодых и красивых парня и девушку.
Говорят, построили они на высоком берегу реки дом бревенчатый, просторный и светлый. И говорят, кто плывет по реке вечером, слышит, как играет разливисто тальяночка, и далеко- далеко по водной глади разносится счастливый детский смех.
А шкуру медведя директор цирка расстелил в своем кабинете, но почему-то кто не придет к нему опасаются на нее наступать. Мало ли чего.