Когда врачи ушли, маленькая Соня совсем как взрослая подергала за ручку, проверяя, закрылась ли плотно дверь, а потом кинулась в спальню к маме.
Мама лежала в постели, ее блестящие волосы разметались по подушке, глаза были прикрыты. Но когда вошла Соня, мама глаза открыла и улыбнулась:
- Ну, что, дочка, мама приболела, папа приедет послезавтра. Остается одно - ты у нас в семье теперь за старшего. Ты согласна?
Соня нахмурила брови.
- Мамочка! Конечно, согласна. Ты же сама говорила - мы, югорцы, отвечаем друг за друга. Когда я весной заболела - ты за мной ухаживала, у тебя горлышко заболело - я за тобой буду ухаживать.
Мама тихонечко засмеялась.
- Ну-ну! Молодец! Вот бы папа обрадовался, увидев, какая у него югорчаночка растет. Добрая, трудолюбивая и красивая.
- Мамочка! Ты, пожалуйста, выздоравливай побыстрее, а то папа приедет и будет переживать.
- Конечно, Сонечка, я постараюсь, - мама серьезно посмотрела на дочку. - Только ты вот что - сходи в аптеку, вот список лекарств, а деньги на столе.
Соня надела резиновые сапожки, взяла мамин зонт, потому что на улице моросил противный осенний дождь.
Когда добрая аптекарша спросила, для кого такая маленькая девочка покупает такие серьезные лекарства, Соня очень важно ответила, что она уже не маленькая, так как ей через полгода будет семь и что она сейчас в семье за старшую, так как папа сейчас на буровой, а мама приболела, у нее болит горлышко и высокая температура.
Добрая аптекарша всплеснула руками.
- Ах, какая девочка!
Вечером, когда мама уснула, Соня прибралась, помыла посуду и, не включая свет, походила по квартире: все ли она сделала? Потом, чтобы не разбудить маму, она закрыла дверь в прихожей и позвонила своей лучшей подружке Наташе из третьего подъезда.
Трубку взяла мама Наташи.
- А кто это звонит в такое позднее время? - поинтересовалась она.
- Это Соня, подружка вашей дочки, - почему-то заробела девочка.
- Ах, Сонечка. А Наташенька уже спит. Что же ты так поздно звонишь?
-- А я не могла раньше, потому что дел было много, я же теперь дома за старшую. Пока маму накормила, пока в аптеку сбегала, дома убралась...
- Боже ты мой! Хозяюшка. А что с твоей мамой? - голос на том конце провода участливо дрогнул.
- Мамочка наша приболела. А папа на буровой, приедет послезавтра. Вот! Я теперь в семье за главную.
- Ну, вот что. Перед тем как дочку в садик проводить, занесем с ней вам баночку меда! - пообещала мама Наташи напоследок.
Утром рано в дверь позвонили. Заспанная Соня, шлепая босыми ногами, выскочила в прихожую. В дверях стояла подружка Наташа со своей мамой - обе мокрые от дождя, но улыбающиеся.
- Ну, как чувствует себя мама?
Соня куталась в мамину шаль.
- Всю ночь сидела у ее кровати - температура, а сейчас она уснула, и я с ней рядом на кресле приютилась, - почему-то оправдывалась она.
- Вот мед. Он ей очень поможет, - протянула баночку подружка, - это настоящий, с дедушкиной пасеки.
- Эх! Ей бы еще лесной клюковки, она бы сразу пошла на поправку, - добавила на прощание мама Наташи.
Ближе к полудню, когда мама проснулась, Соня напоила ее чаем с янтарным медом. Лицо у мамы как-то осунулось, глаза горели сухим блеском.
- Доченька, ты не переживай, завтра папа приедет и всё образуется.
А у девочки наворачивались слезы.
Эх, была бы волшебная палочка, мечтала она, взмахнула бы рукой, и папе не пришлось бы с буровой ехать на машине, лететь на вертолете. А сразу бы он очутился с ними рядом.
Еще и этот дождик зарядил. А вдруг из-за дождя вертолет не полетит, переживала она.
И только Соня это подумала, как солнышко вышло из-за тучек и осветило их квартиру.
- Эх, мамочка, тебе бы клюковки-ягодки, - вздохнула Соня. - Ты бы у нас сразу на поправку пошла.
Соня смотрела с высоты восьмого этажа на лес, похожий на большое цветное лоскутное покрывало, которое лежало на кровати у Сониной бабушки в деревне на Полтавщине, куда они прошлым летом приезжали с мамой и папой погостить. Лес был местами где-то рыжий, где-то зеленый, где-то с синевой. В общем, веселый еще, осенний лес. Туда они с мамой частенько ходили по грибы, по ягоды, да и просто так, птичек послушать.
Мама говорила Соне, что Югру она не променяет ни на что. И Соня с ней соглашалась. Где бы они с папой и мамой ни бывали, их всегда тянуло домой, потому что все эти реки и речушки, наполненные рыбой и серебряные озера, в которых летом отражались облака, леса, полянки, болотца, заросшие осокой, все эти маленькие и большие города - все это было их родиной. И когда их кто-нибудь спрашивал, откуда они, папа с мамой гордо отвечали: мы Югорцы.
Соня подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение, потом скорчила рожицу и показала сама себе язык. Как же всё-таки было плохо и тоскливо без папы. Как ужасно грустно, когда болеет ее добрая, красивая мамуля.
Соня подошла к окну и еще раз всмотрелась в далеко видневшийся лес, который подступал к городу со всех сторон. Ей казалось, что в этом лесном море она знает каждую тропиночку.
- А что если, пока мама спит, я сбегаю и наберу туесок клюквы, - вдруг подумала она. - И мама выздоровеет к приезду папы.
Дождик прекратился, только ветер косматил березы у подъезда, которые никак не хотели расставаться с золотистой листвой.
- Я быстренько, туда и обратно, - решила девочка. - Наберу у болотца клюковки для мамы и сразу же назад. Никто и не узнает.
Она опять подошла к зеркалу и показала язык своему отражению. И пригрозила пальчиком:
- Ты смотри, не проговорись.
Отражение тоже погрозило ей пальчиком.
Мама и папа не разрешали Соне ходить самой в лес.
Но сейчас-то случай особый, успокаивала себя девчонка.
- Я же старшая, а маме надо быстро поправиться.
Она оделась потеплее и тихонечко вышла из дома. Лес был рядом. Через двадцать минут она уже стояла у знакомой тропинки. По этой тропинке они с мамой хаживали не раз и не два, а когда зимой приезжал с буровой папа, по этой же тропке они ходили к овражку, где катались на санках и лыжах.
Лес Соню встретил как-то настороженно притихшим. Птички не пели, и было как-то не по себе от этой тишины.
Девочка постояла в нерешительности несколько секунд, а потом вступила на скользкую от дождя тропинку. И чем дальше она шла, тем ей становилось страшнее от этого молчаливого, угрюмого леса. То, что казалось знакомым, когда она была здесь с мамой и папой, вдруг приобрело какой-то загадочный, а то и зловещий вид. То ей казалось, что старый пень, на котором они летом собирали опята, вдруг зашевелился, то упавший кедр, который лежал с вывороченными корнями, вдруг необычно заскрипел, то кочка на болотце как-то странно хрюкнула.
Она уже совсем было собралась повернуть обратно, но тут вспомнила, как папа говорил, что у Сони югорский характер, что она храбрая и ничего не боится.
- Я храбрая, -- крикнула Соня и сама испугалась своего голоса. Она даже на секундочку присела от страха, но тут же встала.
- Я быстренько, туда и обратно, только не надо оглядываться, - решила девочка.
Она побежала к полянке, где прошлой осенью они с мамой набрали столько клюквы, что потом угощали всех своих знакомых и друзей.
Но на этот раз полянка была пуста. Так, несколько ягодок и все, видно, кто-то здесь побывал раньше. Солнышко стояло еще высоко, и Соня решила пройти чуть дальше, где они с мамой весной видели лосиху с лосенком. Ох, и испугались они тогда! Бежали по кустам в одну сторону, а лосиха с детенышем - в другую. А потом они с мамой хохотали. Так смеялись, что животы болели. А что смеялись, и сами не ведали. Соня и сейчас тихонько рассмеялась, как вспомнила эту историю.
Тут пошел опять дождик и подул холодный сильный ветер. Солнышко спряталось за тучки и стало сразу сумрачно и неуютно в лесу. Наверно уже мама проснулась, зовет меня, тоскливо подумала Соня.
- Что же это такое, где же ягоды?
На полянке, где весной они повстречались с лосихой и лосенком, тоже было пусто, лишь несколько красных бусинок удалось собрать. А между тем, непогода не на шутку разыгралась. Соня вся промокла и продрогла.
Не хватало еще и мне расхвораться, подумала она. Надо идти домой. Она повернулась и пошла назад. Вдруг в траве она заметила, что кто-то трепыхнулся. Сначала она отскочила от неожиданности, а потом чуть с опаской подошла поближе. Съежившись на пожухлой мокрой листве, сидел кулик-куличек. Весь промокший, он смотрел на девочку, чуть склонив голову.
- Ах ты, бедная птичка, - прошептала посиневшими от холода губами девочка. - Ты же пропадешь здесь. Полезай ко мне за пазуху, я тебя погрею.
Пошли они вместе. Кулик-куличек пригрелся за пазухой, не шевелится. А солнце как ушло за тучи, так и не вышло больше. Дождик прекратился, но ветер ерошил ели да кедрачи, шумел по верхушкам, было темно и страшно. Так страшно, что девочка перешла сначала на быстрый шаг, а потом побежала. Бежала она, бежала, и что-то ей показалось, что не по той она тропинке бежит, что уже давно ей должно было повстречаться поваленное дерево с вывороченными корнями, а его все не было, как не было и старого трухлявого пня, на котором они с мамой нашли сотню опят, их хватило, чтобы нажарить потом целую сковородку. Тут стало темно, и Соня остановилась.
- Ах, какая я дуреха, - корила себя девочка, - оставила больную маму одну, не сказала куда пошла. Ведь мама строго-настрого запрещала ходить мне одной в лес.
Только не плакать, решила храбрая девочка. Папа всегда говорил, что у югорчан особый характер, потому что живем мы на такой земле, где люди собрались самые лучшие, гостеприимные, щедрые и храбрые. И хоть папа родился в Москве, а мама в Полтаве, они всегда смеялись и говорили друзьям гордо, что наша Сонечка - югорочка - родилась от любви полтавчанки и москвича.
-Я не трусиха! Я храбрая! - всматривалась она в темноту.
Мама моя не плачет, и я не буду плакать, решила храбрая девочка, утирая то ли слезы, то ли капли дождя со щек.
- Хоть бы луна показалась, -- молила девочка, - я бы точно нашла дорогу и объяснила все мамочке.
Но луны на небе не было. Тропинка куда-то потерялась, и девочка шла, лишь бы не стоять на одном месте.
Сколько времени прошло, не ведомо, только в полной темноте, вся промокшая до ниточки, дрожащая, она набрела на охотничью избушку. Постучавшись в дверь, она вошла в незапертую дверь.
- Ну вот, -- вздохнула девочка, - здесь хоть сухо и не дует.
Избушка была маленькая и низенькая. Впотьмах она натолкнулась на стол, пошарив по столешнице, нащупала коробок спичек, тут же стояла оплывшая свеча в старой металлической плошке. Осветив комнатку, Соня обнаружила чувал с запасом сухих дров.
Запалив сухой мох, девочка протянула ладошки - ласковые огоньки обняли полешки и, весело затрещав, сразу добавили тепла и уюта в этой неказистой избушке.
Ой, что будет! Бедная мамочка! Она, наверно, сейчас не знает, что и подумать, куда пропала я, - с грустью подумала Соня.
Тут под сердцем у нее кто-то шевельнулся, и она вспомнила про найденыша. Достав кулика, она аккуратно его поставила на лавку, что стояла тут же у стола. Кулик-куличек постоял на негнувщихся ножках, посмотрел бусинками глаз на девочку, перевернулся и превратился в маленького старичка. И, что поразительно - этому маленькому чуду Соня нисколько не удивилась. Будто она каждый день наблюдала превращения птичек в дедушек. А старичок тем временем походил по скамеечке взад-вперед, залез на стол, присел на коробок спичек, такой он был маленький и, оправив свою седую пышную бороду, сказал:
- Я кулик-куличек, я лесной старичок. Спасибо тебе, добрая девочка.
- Разве кулики тоже разговаривают? - присела девочка к столу. - Я знаю, попугаи говорят, а чтобы кулики...
- Я не знаю, кто такие попугаи, но мы, кулички, разговариваем, - обиделся старичок, - только не со всеми, а с теми, кто хоть сам в беде, но другому руку помощи протягивает.
Старичок потер локоть и сморщился,
- Еле-еле увернулся от лисы, только зубками своими она пару перышек мне всё же выдернула, летать-то я могу, но крылышко ещё побаливает, но ничего, к весне поправлюсь. Ты-то что делаешь в лесу в ненастную погоду?
- Я хотела маме клюковки набрать, жар у нее, и горлышко болит. А наша югорская лесная клюковка - самая лучшая ягода от простуды.
Старичок закивал согласно головой.
- Ну вот, я шла, шла и заблудилась.
--Как же тебя звать, спасительница?
- Мама меня называет Сонечкой, а папа, когда приезжает с буровой и обязательно с подарками, кличет меня югорчанкой.
-- Ну вот, что, Сонечка, попала ты в беду, - старичок вздохнул, - но я, кулик-куличек, твою беду отведу. Я тут похожу по столу от края до края, потому что как отвести от тебя беду, я пока не знаю.
И коренастый старичок стал ходить по столешнице туда-сюда, вздыхать и охать.
Тем временем девочка сняла мокрый плащ, повесила у очага на старый погнутый гвоздик сушиться, а сама уселась поближе к огню. Очень Соне хотелось есть. Но в карманах кофты, как назло, не было ни сухарика, ни конфетки. Она посмотрела в туесок, на дне лежало десятка два вкусных красных клюквинок. Рука потянулась уже к ним, но девочка одернула руку.
- Ух ты, это же я маме нарвала.
Девочка отвернулась от туеска.
Посмотрев в окошко, Соня обмерла. Белыми хлопьями шел снег, сразу стало светло, небо развиднелось, желтая луна светила над югорским лесом. И все деревья принарядились в праздничные белые одежды.
Тут девочка не выдержала, и слезы полились из ее грустных глаз сами.
- Мамочка, мама! Что же я наделала, бросила тебя.
- Эх ты, Соня, - крикнул старичок, - не могу смотреть, как девочки плачут. Прекрати немедленно. Ты вот что, скажи-ка мне, знаешь ли ты улицу, на которой живешь, номер дома и квартиры?
- А как же, - обиделась девочка, - мне же через полгода будет семь лет, а я уже и читать умею, и считаю до ста. Я на следующий год в школу пойду.
- Ну, вот и молодец! Так как же твоя улица прозывается?
- Улица Мира, 27, а квартира 103, - уверенно отвечала девочка.
И тут на нее навалилась такая усталость, что, увидев в углу охапку сена, она повернула свое грустное личико к дедушке.
-Кулик-куличек, добрый старичок, что-то я притомилась, можно я минуточку полежу.
И не дожидаясь ответа, улеглась на сено, пахнущее летним солнечным лугом, свернулась калачиком и тут же уснула.
И снится ей, что город весь не спит, а ее по лесам да по болотам ищет. И милиционеры ищут, и пожарные, и Наташа, лучшая подружка, бегает по лесу со своей мамой и зовет её. И даже добрая аптекарша закрыла свою аптеку и тоже разыскивает Соню. И так ей стало стыдно, что столько народу из-за нее не отдыхает, а по лесам ходит, что она заплакала во сне. Проснувшись, она вытерла рукавом мокрые глаза, глядит, а укрыта она невесть откуда взявшейся медвежьей шкурой, и хоть свечка и потухла, а в избушке было светло от света, струившегося из оконца.
Смотрит она сквозь заледенелое стекло, а белый снег укутал уже всю землю, и навалило его столько, что лапы елей обвисли под его тяжестью.
Старичка-куличка нигде не было видно. И решила девочка, что это ей всё приснилось. А сама глядит, и глазам своим не верит, на столе стоит ее туесок, доверху наполненный клюквой, красной, сладкой и сочной. Тут же у туеска лежит хрустящий и теплый калачик, намазанный сверху маслом, как Соня любила. Тут скрипнула дверь и бочком-бочком, весь укутанный снежинками, на негнувшихся лапках, впорхнул кулик-куличек. Залетел на скамеечку, перевернулся и превратился в старичка с окладистой белой бородой.
-- Кушай калачик с маслицем, а я тебе пока новости расскажу.
Соню два раза упрашивать не надо. Со вчерашнего дня не ела. Пока она калачик уплетала, старичок прохаживался по столу, да смотрел с сожалением на девочку.
-- Ох, я и намаялся с тобой, ты же ночь проспала, день проспала.
- Как день! - удивленно закричала девочка.
- Только ко второму утру хворь твою под медвежьей шкурой прогнать и сумел, и кричала ты во сне, и металась, и пот с тебя градом шел. Ну, ничего, видно Югорская земля силушку тебе дает. Все уже позади. Идут к тебе гости, а мне ужо пора. Будешь в лесу летом, позови, если трудно будет: "Кулик-куличек, лесной старичок, я в гости пришла, к тебе дорогу нашла". Запомнила? А теперь мне некогда, прощевай, значит. Еще увидимся.
Старичок поклонился в пояс, перевернулся и пропал.
Соня потерла глаза, уж не сон ли все это. Да нет, шкура на охапке сена лежит медвежья, на столе полный туесок с клюквой, тут же крошки от калачика, который она съела с таким аппетитом. Тут скрипнула дверь, и в избушку ввалились человек пять, запорошенных снегом, больших, огромных мужиков. Один из них рванулся к Соне, обнял ее, прижал к себе.
- Папочка! - только и смогла прошептать от изумления Соня. - Как ты меня нашел?
- Эх ты, югорчаночка моя, красавица, как же я свою дочь не разыщу, тут вся Югра на ногах - девочка пропала. Я прилетаю, а тут такое несчастье: жена болеет, дочка пропала, где искать, и не знаю. А тебя и след простыл. Весь город тебя ищет. Тут еще и снег пошел, метель разыгралась, всю ночь тебя искали. Тут я под утро возвращаюсь, а мама мне удивительную историю рассказывает, что ночью слышит она - кто-то стучится в окно - тук-тук, тук-тук. Мама к окну, а там кулик-куличек прохаживается по подоконнику и так внимательно смотрит на маму бусинками своих черных глаз, а потом говорит ей: "Не ругайте слишком дочку, а идите к зеркалу". Мама думает, ну уж так расхворалась, так, что мерещится ей, что птицы разговаривают. А сама все же к зеркалу идет. Подходит, а там вместо отражения мамы, ты стоишь, и язык показываешь, пальчиком грозишь. И тут, как в телевизоре, заимка охотничья вся в снегу появляется. И ты в той избушке спишь, под медвежьей шкурой. Как я сам не вспомнил о той заимке. Бросилась мама обратно к окошку, а куличка и след простыл, за стеклом только снежинки пляшут на ветру.
Когда Соня с папой вернулись домой, мама уже была не в постели, а с повязкой на горле, в теплом халате и шерстяных носках встречала их у порога. Соня смущенно протянула ей полный туесок клюквы.
- Это тебе от куличка, чтобы ты не болела.
Они обнялись и обе расплакались, а папа рассмеялся.
- Ну вот, всю квартиру затопите слезами, давайте лучше чай пить с клюквой, чтобы не болели вы, мои югорчанки.