Аннотация: История становления и развития садового общества начиная с 90-х годов. Жизнь и "приключения" рядового садовода Володи и его семьи. Широкая картина того, что творилось в эти годы.
1.
Наша родная Коммунистическая Партия и Советское Правительство всегда заботились о простом народе. Запрещалось не всё, но очень многое.
Нельзя было строить частные дома выше одноэтажных, ведь основным принципом в то время было - не высовывайся, не показывай свой достаток, а то ОБХСС обратит на тебя внимание и запросто определит, где и что ты украл. И народ с энтузиазмом вгрызался в землю, вопреки здравому смыслу строя этажи не вверх, а вниз (подвалы и полуподвалы строить не возбранялось). В дачном строительстве пальму первенства завоевали дома мансардного типа. Это когда чердак-мансарда разрастается до невероятных размеров, по площади, зачастую, превышая первые этажи зданий. Но формально - чердак оставался чердаком, придраться было не к чему.
Запрещалось в огородных обществах сажать сады или в садовых огороды, точно не помню. А может быть - и то и другое вместе. Смысл этого запрета мне никто никогда не мог объяснить. Запрещено - и всё тут.
Запрещалось инженерно-техническим работникам совместительство: нельзя было иметь вторую и третью работу, чтобы, не дай Бог, обученный специалист не отвлёкся от основного рода деятельности.
Молодой специалист после ВУЗа прикреплялся к предприятию и, по сути, на три года становился крепостным. Даже директор не имел права его уволить. Помню случай, когда "молодая специалистка" бабоягодного бальзаковского возраста своим экстравагантным поведением ужасно доводила начальника, а тот не мог, не имел права её выгнать. И расстались они, как и было положено по закону, только через три года. Я случайно оказался в приёмной во время этого знаменательного события, и через приоткрытую дверь мы с секретаршей слышали, как специалистка уже не молодого, а переходного статуса обзывала начальника очкариком и угрожала расправой с ним путём обнародования всего того, что он делал и чего не делал никогда, но мог бы сделать в силу своей подлой сущности. А начальник вынужден был выслушивать и только безвольно повторял: "Покиньте кабинет! Покиньте кабинет!" Ведь он был повязан по рукам и ногам партийными, административными, профсоюзными и прочими путами и не имел права сказать скандалистке лишнего слова. Такие были времена.
А ещё заботилась советская наша власть о том, чтобы рабочий человек не перетрудился на своём садовом участке, и больше трёх соток никому не давала. Причём, и эти три сотки надо было заслужить. Доставались они только передовикам производства, отработавшим на предприятии немалый срок.
И вдруг, как гром среди ясного неба, пришла свобода. Скупка с целью перепродажи любого товара перестала считаться спекуляцией, а начала гордо именоваться предпринимательством. Товар, как обычно, лежал на складе, но периодически менял своего хозяина, всё больше и больше поднимаясь в цене и обогащая многочисленных перекупщиков.
Местная и центральная власти принялись наживать астрономические состояния, криминальные авторитеты вышли из тени и стали в открытую обирать народ, крышуя всё, что имело хоть какой-нибудь доход, вплоть до оборонных предприятий. Заводы стояли, дома в городах не ремонтировались годами, мусор вывозился от случая к случаю, а людям, оставшимся без работы, выдали по шесть соток земли, чтобы занять их руки, гОловы и дать им возможность прокормиться тяжёлым ручным трудом на этих самых сотках. Даже вездесущие в те времена бандиты не облагали их данью, понимая, что с голого взять нечего.
2.
Володя работал на одном из предприятий города. И когда работников перевели на трёхдневную рабочую неделю, жить стало не на что. Ведь даже уменьшившуюся в два раза зарплату задерживали на несколько месяцев. Вот тут руководство, следуя веяниям времени, и решило раздать работникам по шесть соток земли. Кормитесь, мол, сами.
В стране царил разгул демократии, и выбирали всех начальников, вплоть до первых руководителей. Дебаты на выборах директора Володиного предприятия продолжались несколько дней, кончались за полночь, и когда одна работница пришла домой в два часа ночи, то муж не хотел пускать её: "Иди на своё собрание, оно тебе дороже семьи, детей и родного мужа".
Выбрали тогда человека коммуникабельного, но не специалиста, и старому директору, оставшемуся работать здесь же, не раз приходилось вытаскивать предприятие из глубокой ямы, в которую периодически загонял его новый руководитель. Примерно через год он ушёл в местные органы власти, оставив после себя ворох нерешённых проблем. Долго потом говорили острословы, что не царское это дело - работать у нас директором.
Во вновь организованном садовом обществе тоже выбрали председателя. Собрали деньги, разметили бывшее колхозное поле, и наступили для садоводов суровые будни. Кажется, весь город высыпАл утром на платформу в ожидании электрички. Посадка была бурной, я бы даже сказал, отчаянной. С рюкзаками, тележками, лопатами и граблями люди, толкаясь и матерясь, пытались протиснуться в открывшиеся двери подошедшего поезда, будто от этого зависело всё их дальнейшее существование, сама жизнь. Ворвавшиеся в вагон первыми, открывали окна и буквально на руках протаскивали через них детей, знакомых и родственников, кто габаритами поменьше.
Электричка долго стояла у платформы. Машинист безуспешно пытался закрыть двери, трогаясь и резко тормозя, чтобы народ немного умялся. Наконец, самые слабые прекращали попытки втиснуться, двери торжественно закрывались, поезд трогался, и по вагонам пролетал вздох всеобщего облегчения. На следующей станции попытки штурма повторялись, но, увы и ах! Однажды какой-то дед из глубины тамбура обматерил напиравших с платформы подвыпивших парней. Молодой среагировал мгновенно:
- Ах, так это ты, пенсионер, так твою перетак, стал тут на дороге! А ну-ка, сейчас я тебе рожу намылю!
Дед струхнул, схватил свой мешок и, используя его, как таран, ринулся в вагон, подальше от греха, уминая толпу и наступая людям на ноги. Место освободилось, и парни втиснулись в тамбур. Народ от души смеялся их находчивости.
Частенько приходил дизель-поезд. В этом случае люди гроздьями висели между вагонами, как в старых фильмах про гражданскую войну. На крышу, правда, не забирались - боялись электричества.
Полчаса езды иногда растягивались на час и более. Поезда опаздывали или подолгу стояли на какой-нибудь промежуточной станции. Вот и в этот день Володе, как, впрочем, и всем пассажирам, опять не повезло: электричка второй час стояла без движения. Машинист лениво отвечал по внутренней связи, что причина остановки неизвестна, и что поедем, как только на светофоре загорится зелёный. Володя покорно стоял в тамбуре, зажатый между объёмистым мешком картошки и толстенной бабой с рюкзаком на полу. Стоял на одной ноге потому, что поставить вторую было некуда, и можно было лишь время от времени менять ноги местами. В этом случае обе ноги одновременно отрывались от пола, и тело оставалось в подвешенном состоянии, почти в невесомости. Володю это космическое состояние вполне устраивало потому, что можно было спать стоя - не упадёшь.
3.
Было видно, как за окном поезда простиралась огромная, метров четыреста длиной, огороженная высокой, с двухэтажный дом, мелкой сеткой ЗОНА. Место, как говорится, не столь отдалённое, но весьма примечательное и в некоторой степени даже легендарное. Другой мир, другое измерение, в котором живут люди, имеющие весьма смутное представление о так называемой свободной нашей жизни. Государство в государстве.
На крыше большого производственного корпуса внутри зоны живописно расположилась группа заключённых. Многие из них разделись по пояс и нежились, загорая под лучами ласкового майского солнышка. Они смотрели на этот мир, как звери из клетки, и Володе вдруг подумалось, что неизвестно ещё, по какую сторону колючей проволоки находится более свободный мир. Вот стоят они все в электричке с наглухо закрытыми дверями спрессованные, как сельди в бочке, а ЗЕКи загорают себе, смотрят на эту клетку, в которой люди добровольно принимают мучения, и начинают догадываться, что всё в этом мире условно и относительно.
Сетка, разделявшая два мира, была усеяна какими-то непонятными предметами. Сосед по тамбуру, заметив пристальный Володин взгляд, сказал негромко:
- Что смотришь? Это всё неудачные перебросы. Там сигареты, водка, наркотики. Бросали, да не добросили: то ли груз не тот, то ли верёвка у груза не такая. А может бросили неправильно, вот и осталось всё на сетке.
Из глубины вагона донёсся какой-то странный звук.
- Этот стон у них песней зовётся, - улыбнулся словоохотливый сосед.
И действительно, странный звук обрёл мелодию и слова, настолько тягучие и жалобные, что Володе стало не по себе. Песня оборвалась на самой высокой ноте, и певец уже совсем другим, довольным и даже немного весёлым голосом сообщил на весь вагон:
- Дальше нельзя, дальше матерное, а здесь женщины!
Последним словом, произнесённым с особой теплотой, даже нежностью, человек расположил к себе окружающих. Какой-то весёлый парень заинтересовался, заговорил с малость поддатым небольшого роста средних лет певцом:
- Ты чьих будешь?
- Видишь, на крыше мои братаны сидят? Оттуда я, - с улыбкой ответил Зек, - Вчера только освободился. Гуляю вот, смотрю.
- Ну и как тебе? Сел-то, небось, ещё до перестройки!
- Хороши в моём саду цветочки! - опять заголосил Зек, - Ничего хорошего. Бардак - он и в Африке бардак. На зоне лучше. Там порядок: утром поднимут, накормят, вечером уложат. Работать теперь не обязательно - благодать!
- Ну и оставался бы себе там, если нравится, - отозвался парень.
- Э, неет, - протянул Зек многозначительно, - На свободе тоже погулять охота. Вот пойду сейчас по садам-огородам, попрошу хозяина. Кто лучком, кто чесночком, кто редисочкой угостит.
- А если не угостит?
- Угостит, угостит. Ну, а нет - значит, сам возьму. Жалко вам, что-ли?
По вагону пролетел шумок:
- Как это сам? А ты копал? А ты сажал? А ты поливал?
Зек понял, что сболтнул лишнего, и благодушно заворковал:
- Ладно вам, человек второй день на свободе. Надо же мне погулять немного!
- Ты гуляй - устраивайся на работу, - отвечали ему возмущённые соседи.
- Эх, загу-загулял, загулял
Парнишка, да парень молодой, молодо-о-о-ой... - снова завопил Зек, - Не надо мне работы. Я воли хочу. А надоест воля - вернусь домой, в зону! Садисты вы все, а не садоводы. Вам свободу дали, а вы опять в ярмо норовите!
Народ зашумел, но посыпавшиеся, было, возражения прервал долгожданный гудок электрички. Поезд дёрнулся и повёз, набирая скорость, обрадованных сдистов - садоводов к их вожделенным соткам, к тёплому солнышку и ласковому майскому ветерку.
Небольшой городок на Средней Волге был заселён, в основном, бывшими крестьянами из окрестных деревень, и тяга к земле была почти у каждого на генетическом уровне. Весной и осенью ездили в родные деревни помогать родственникам сажать и убирать картошку, просто навестить и сделать что-то полезное по большому и трудоёмкому подсобному хозяйству. Приусадебные участки селян доходили, порой, размерами до гектара. Держали скотину, птицу, прочую живность. Кормили картошкой, сеном и всем, что успевало вырасти за короткое лето.
Неплохо перепадало и городским помощникам. Мясо зарезанного в начале зимы бычка было хорошим подспорьем. В городе в те времена можно было купить по талонам лишь килограмм мяса в месяц на человека. Государственная картошка, правда, была дешёвая, но каждое предприятие обязано было посылать людей на её уборку, складирование и переработку.
Выделение всем желающим земли, которая и так не использовалась колхозами в полной мере, стало сенсацией. Многолетняя мечта о своей собственной земле начала, наконец, сбываться. Средний размер участка составлял шесть соток. Люди нахватали по два, по три участка на семью. Благо, поезда ходили и билетов никто в те времена не требовал.
4.
Поезд остановился, и люди, как горох, высыпали из электрички. Платформы не было, и прыгать приходилось довольно высоко. Но трудности не пугали первопроходцев. С полустанка, с горы открывался вид на живописную долину, разрезанную оврагами и посадками вдоль и поперек. Единственная дорога вела к деревне. После тесной, набитой до упора электрички простор был необычайный.
Форсировав овраг с небольшой речушкой, весело журчавшей на дне, толпа рассыпалась по своим участкам. Володя с женой Леной, семилетним сыном Димой и маленькой четырёхлетней дочкой Настей прибыли на свою землю. Впервые в жизни супруги ощутили, что у них, наконец, появилось что-то своё - этот небольшой клочок земли, где они были полными хозяевами, где могли строить всё что угодно - дом, баню, могли вырыть колодец или посадить кокосовую пальму, и никто им слова не скажет против. Условия и запреты, десятилетиями сдерживавшие творческую инициативу людей, рухнули, и можно было делать всё, что не было запрещено законом.
Именно это обстоятельство придавало силы и вселяло надежду на светлое будущее, которое наступит совсем скоро, сразу после того, как будет освоен и обустроен садовый участок. Володя, как и большинство его новых соседей, не имели ни малейшего представления, как и что можно сажать на земле. Библиотечные книги были слишком заумными, но помогала газета "Сам хозяин", статьи из которой зачитывались до дыр. Настоящим кладезем информации стал сосед Юрий, у которого вновь полученный участок был вторым. Именно этот человек направлял бившую ключом энергию начинающих садоводов в нужное русло. Сколько было сделано ошибок, сколько усилий было истрачено впустую, пока его величество опыт дал им возможность добиваться приемлемых результатов.
Первые урожаи, конечно, радовали. Но беспредел, творившийся в лихие девяностые, докатился и до садов. Безработные, бывшие заключённые сбивались в бригады и внаглую, зачастую открыто, грабили, подчистую собирали всё, что было выращено с таким трудом, а затем продавали на городском рынке. Выручку пропивали.
Рассказывали, что пришёл однажды мужичонка на свой участок, а там два здоровых амбала копают его картошку, и машина стоит неподалёку. Побоялся он прогнать воров и попросил разрешения накопать себе тоже. Добросердечные бандиты разрешили, и часть урожая досталась-таки тому, кто его вырастил. Очень эта байка была похожа на горькую правду.
Ещё, как назло, неподалёку жили оседлые цыгане. Цыганки с детьми, как обычно, клянчили на железнодорожном переезде у автомобилистов, которые ожидали прохода поездов, а мужчины воровали всё, что плохо лежит. Промышляли и в садах по осени.
Садовые общества побогаче нанимали братков, которые сразу наводили порядок. Ну, а в таких, как Володино, садоводам приходилось по очереди каждую ночь охранять свой лук и картошку, стуча в колотушку и перекликаясь между собой.
Строили на участках - кто во что горазд. Володя ходил разбирать старые дома, разживаясь стройматериалами. Шесть столбов раздобыл в лесничестве, возил всё это на электричке, и в скором времени поставил сарай, где можно было спрятаться от дождя и ветра. Дачное строительство захлестнуло город. Тащили всё, что плохо лежит: обдирали сараи, заборы, скамейки в парке. Милиция была озабочена своими проблемами, наравне с бандитами не гнушаясь сбором дани с рыночных торговцев, и пресечь беспредел было некому. Да и боялись люди обращаться к ментам. Чаще шли за помощью к воровским авторитетам, будто к законной власти.
Володя и Лена старались изо всех сил, пропалывая, окучивая и собирая колорадских жуков на картофельной ботве. Дима, и даже маленькая Настя, помогали, чем могли. Володя, следуя веяниям времени, на семейном совете объявил, что будет выплачивать по копейке за каждого собранного жука. И дети, блюдя свой интерес, регулярно сдавали отцу вредителей, получая сдельную оплату за свой труд, которой вполне хватало на мороженое. Но в какой-то момент Дима сообразил, что соседи собирают жуков даром, и предложил приятелю подзаработать. Так постепенно количество сданных за день жуков удвоилось, потом утроилось... Когда обман открылся, Володя, конечно, сделал внушение сыну, но с женой наедине они хохотали до упаду, удивляясь сообразительности и неожиданно открывшейся коммерческой жилке у родного чада.
Ночи дежурств проходили изумительно. Пекли картошку в золе, чай из котелка, заваренный травами, листьями смородины и ещё Бог весть чем, казался самым вкусным напитком на Земле. Накормив и уложив детей, супруги садились у костра, завернувшись в одеяло, и смотрели на звёздное небо. Здесь, вдали от жилья, звёзды казались особенно большими и близкими. Протяни руку - и дотронешься до самой яркой! Млечный Путь простирался от одного края неба до другого, и хотелось не думать о насущных проблемах, а, ощущая бесконечность раскинувшейся перед ними Вселенной, мечтать о будущем, когда вырастут и станут самостоятельными их дети, когда все люди будут жить красиво и счастливо, будут любить друг друга и не станут делать друг другу зла.
Потом приходили соседи, и все вместе отправлялись в обход. Володя шёл с крышкой от жаровни и время от времени стучал по ней дубинкой. Звук получался длинный и звонкий, будто звон церковного колокола. Время от времени отзывалась маленькая собачка с соседней улицы, и её лай можно было принять за лай собаки приличных размеров.
Иногда дежурил садовод с собакой - "боксёром", один вид пасти которого приводил непрошенных гостей в трепет и надолго отбивал у них желание болтаться по ночам у чужих огородов. Хозяин собаки рассказывал, что однажды дома пёс начал вести себя странно и проситься на улицу, а когда ему отворили, то выскочил и задержал двоих громил, взламывавших соседскую дверь. Воров сдали в милицию, а вернувшийся хозяин квартиры тут же выдал собаке награду - килограмм мяса. В то время это был царский подарок.
Не всегда выпадало дежурить с такой собакой, и в большинстве случаев приходилось обходиться своими силами. Обычно женский батальон окружал непрошенных гостей и выпроваживал их восвояси с помощью злых языков и угроз сдать в милицию. Всем вместе было совсем не страшно. Мол, пусть воры нас боятся.
Хотя, опасаться садоводам стоило. В городе было очень и очень неспокойно. Разборки между группировками со стрельбой и сгоревшими машинами стали обычным делом. Квартирные и гаражные кражи - тоже. На улице из-за блеснувшего золотого кольца можно было остаться со сломанным пальцем, а из-за норковой шапки - с сотрясением мозга.
Володю несколько раз в тёмном закутке останавливали уголовники. Первыми словами было: "Закурить не найдётся?" Отвечать надо было вежливо, но уверенно, смотреть в глаза грабителям и не показывать страха. В этом случае можно было надеяться, что отпустят. И Володю это правило выручало. Не повезло его хорошему знакомому и сослуживцу Саше Тычинкину, которого пырнули сзади ножом в шею после традиционного разговора о куреве. Пробежав метров двадцать, он влетел в двери близлежащей общаги, сам начал набирать номер скорой помощи, но тут же осел и упал на пол, истекая кровью.
- Как кабана сына зарезали, - плакал на похоронах осиротевший отец.
Хоронило Сашу полгорода. Пламенные речи над гробом на главной площади, похоже, не тронули только покойного. Пойманных бандитов было двое. Один - штатный сиделец, освободившийся совсем недавно, а второй - сын известного в городе адвоката. Естественно, бандит голубых кровей отказался от первоначальных показаний и пошёл как соучастник по хулиганской статье.
Процесс был открытый, и в зале дома культуры яблоку негде было упасть. Но, несмотря на это, прокурор запросил адвокатскому сыночку по минимуму. Люди ничего не поняли, но Володя уловил подвох в сухом перечислении статей уголовного кодекса. Удивлённый взгляд судьи из республиканского суда, который, похоже, не был посвящён в завязавшуюся интригу, был тому подтверждением. Но судья покачал головой, пожал плечами, подумал, видимо, что ему больше всех не надо, и оставил всё как есть. Формально он был прав: не может судья назначить срок больше того, который запросил прокурор.
Вот так, несмотря на митинги и речи возмущённых горожан, внаглую, открыто отмазали от тюрьмы и выпустили в зале суда одного из убийц. А человек, которого долго потом вспоминали добрым словом все, кто его знал, погиб. Осиротели его жена и маленький ребёнок. После процесса люди разошлись домой, и уже на кухнях, по сложившейся советской традиции, возмущению не было предела. Возразить власти открыто никто не посмел. Так уж мы приучены, такими мы были, есть и, возможно, долго ещё будем... бояться и молчать. Или я не прав?
А жена Саши стала постоянной гостьей на бывшей работе мужа. И все, от рядового до директора помогали вдове и её маленькой дочке, чем только могли. Милосердие всегда было отличительной чертой наших людей.
6.
Так прошёл первый сезон. На следующий год весной выяснилось, что все собранные на воду для садов деньги пропали. Председатель отчитался и, согласно отчёту, всё съела инфляция. Возмущённым репликам на собрании не было конца. Кажется, все должны были, наконец, уяснить первый закон инфляции: денег не должно быть в наличности, купи ты хоть зубные щётки, а потом продай, и это убережёт тебя от разорения. Председатель делал невинные глаза и слабо отбивался от выступавших. К его отчёту нельзя было придраться, но было ясно, что он неплохо нажился на общественных деньгах.
Выбрали нового, но история повторилась с некоторыми отклонениями от предыдущего сценария. Садоводы отдавали свои последние деньги, и они, как по волшебству, исчезали в карманах проходимцев. Третьему председателю пришлось убеждать каждого лично, что он не вор и будет делать всё, чтобы вода пришла, наконец, на иссушённые участки отчаявшихся людей. И ему поверили. Только на третий год дело, наконец, сдвинулось с мёртвой точки.
Нет, не могу понять, до какой степени безразличия ко всему надо дойти, чтобы позволить вот так, в открытую, обирать себя и не наказать, не привлечь к ответственности вора! Воистину, велика мера терпения нашего народа!
Прошли годы, и жизнь садоводов вошла, наконец, в привычную накатанную колею. Уже не удивляли никого повторявшиеся время от времени набеги огородных воров, многие из которых жили здесь же, рядом, в брошенных сараях и домушках. Глухих заборов не было, и утром, до прихода электрички, все участки были в их распоряжении. С рюкзаками и тележками они с утра везли наворованное на базар и возвращались после обеда навеселе. Их били иногда, женщин заставляли раздеваться и пускали в голом виде, но появлялись новые любители лёгкой наживы, и всё повторялось снова и снова.
Зимой приходили "металлисты". Цветной металл принимали на каждом углу, и прикрыть этот очень выгодный бизнес не получалось по той простой причине, что заведовали им близкие родственники республиканских руководителей. Кто же пойдёт против власти? Володин городок находился на границе трёх областей, и цветмет сюда свозили ещё и от соседей, где с этим делом было построже: следили за тем, чтобы не сдавали ворованное.
Каждую весну то там, то здесь приходилось покупать сотни метров украденных алюминиевых проводов. Где линии были покороче, садоводы сами сматывали осенью провода со столбов и увозили в город, от греха подальше. Но в Володином обществе это было сделать невозможно по причине большой протяжённости линии, и оставалось надеяться только на случай.
Время от времени "металлисты" то здесь, то там проходили по домушкам, взламывая замки и переворачивая всё нехитрое хозяйство вверх дном. Искали алюминиевую посуду: миски, ложки, котелки, лопаты из нержавейки и титана. Заодно брали инструмент, всевозможную утварь, всё, что можно было продать. Легко узнавали по почерку цыган, которые тащили всё подряд. Например, кому придёт в голову украсть мешок сухарей или старый голубиный помёт?
В соседнем садовом обществе, побогаче, один садовод сварил водяной бак из нержавейки. Несколько раз наведывались к этому баку воры. Наконец, хозяин, чтобы предотвратить неизбежное, сам разрезал автогеном своё сокровище и сдал в пункт приёма металла. На другом участке изгородь была оплетена алюминиевой проволокой. Естественно, за одну тёмную ночь садовод остался без забора. Только железные столбы сиротливо стояли по периметру сада, ожидая своей очереди: чёрный металл пока не брали.
7.
В тот день Володя с семьёй, уезжая вечером с участка, подрыхлил и прополол лук. Урожай обещал быть в этом году отменным. Луковица к луковице стояли на грядке, радуя глаз и сердце трудолюбивого садовода. Лена тоже была довольна и прикидывала, сколько денег они сэкономят в этом году, и что на эти деньги можно будет купить. Но не тут-то было. Приехав следующим утром в сад, они с ужасом увидели, что грядки вытоптаны и пусты. Следы от воровской тележки вели к железнодорожной платформе.
Это был шок. Воры не просто украли лук. Они украли у семьи надежду на лучшее будущее, на то, что супруги смогут своим трудом сделать жизнь светлой, радостной и богатой. Эти беспредельщики прошлись грязными ногами не по луковой грядке, а по Володиной душе, разрушив самое главное - веру в справедливость. Как после всего этого можно будет растить детей, учить их трудиться, ценить душевную доброту и честность?
Володя вспомнил, как его ребята перебирали семена, потом сажали их в тёплую удобренную землю, помогали поливать, пропалывать... Ему стало невыносимо больно и жалко. Нет, не украденного лука, а себя и детей, которые получили урок бездушного потребительского отношения к своему труду, осознали, что есть на свете мразь, которая может растоптать все твои надежды и мечты, плюнуть в душу и посмеяться над тем, что тебе дорого.
Самое невыносимое было то, что ничего с этим унижением поделать было нельзя, что почти невозможно найти обидчика, посмотреть ему в глаза и бросить в пьяную рожу своё проклятие, что он будет теперь ходить рядом, посмеиваться и ожидать нового удобного случая, чтобы снова и снова делать тебе больно.
В милицию идти было бесполезно. Ходили садоводы, но им вежливо объяснили, что уголовная ответственность наступает, если украдено больше определённой суммы, а штраф с воров взять невозможно, так как они нигде не работают. Можно их, конечно, поймать, задержать, но ненадолго: украли-то они немного. Такие у нас законы, и тут ничего не поделаешь. Садоводы говорили, писали в милицию, что лук и чеснок несут прямиком на мясокомбинат, где открыт сезонный приём этих овощей, что необходимо перекрыть этот канал, но дело упиралось в небольшие объёмы краж, и всё оставалось по-прежнему.
Пытаясь всё-таки помочь, начальник отделения милиции, капитан, задержал как-то двоих воров в электричке. Затем связался с председателем садового общества, и вдвоём они попытались "повесить" на задержанных украденную такими же "джентльменами удачи" алюминиевую теплицу. Но свидетелей не нашлось, и дело пришлось прекратить. Никто не захотел участвовать в ложном обвинении и связываться с милицией, которая после лихих девяностых не пользовалась доверием в народе.
- Не посадили, так напугали! - резюмировал результат своей деятельности капитан.
После этого случая кражи на какое-то время, действительно, прекратились.
День, когда украли лук, прошёл в траурном молчании. Дети, слава Богу, остались дома с бабушкой, Володя молча работал, а у Лены в который раз разболелось сердце. Приняв лекарство, она кое-как завершила огородные дела, и супруги собрались домой. В электричке было душно, и, уже дома, приступ повторился. По дороге Володя, чтобы снять стресс, купил бутылку самогона (благо, найти это зелье, которое стоило вдвое дешевле водки, не составляло труда), выпил немного, и ему стало легче.
Лена не любила, когда он пил, переживала, и от этого сердце у неё разболелось ещё больше. Вызвали скорую, фельдшер сделала укол, но это не помогло. Скорую вызвали ещё раз, отвезли Лену в реанимацию, но обширный инфаркт уже сделал своё чёрное дело. Спасти больную не удалось.
Похороны прошли как в тумане. За суетой траурных дел некогда было остановиться и подумать. И лишь когда отмечали девять дней, Володя до конца осознал, что остался один, без жены, без её любви и поддержки. Один с двумя детьми, которых надо было поднимать, учить и выводить в люди.
8.
Бабушка, мать Лены, взяла воспитание детей на себя. Неизвестно, что бы без неё делал Володя? Сначала было невыносимо тяжело, но прошло время, и всё наладилось, хотя и чисто внешне. Свежая рана саднила. Но ребята были ухожены, накормлены, вовремя отправлены в школу и в садик. Вечером, в выходные Володя занимался с ними, отдыхал, иногда брал с собой в огород. Свободного времени не было совсем, и это было даже к лучшему. Когда он один приезжал на участок и видел картошку, которую они сажали вместе с Леной, слёзы непроизвольно сами наворачивались на глаза: любимой жены уже нет, а картофельная ботва, вот она, зеленеет, как ни в чём ни бывало!
По прошествии времени знакомили его с одинокими женщинами, да всё как-то без толку. Так ни с одной и не сошёлся: жалко было отдавать детей постороннему человеку. Бабушка для них была всё-таки роднее.
Работа в саду стала для Володи любимым занятием. Он отдавался ей весь без остатка только потому, что земля успокаивала и снимала душевную боль, которая то отпускала, то начинала мучить с новой силой...
Прошли годы. Дети подросли. Дима учился в институте, Настя кончала школу, а Володя каждое лето пропадал в своём саду, где у него росло всё, что только было возможно вырастить в нашем умеренном климате. Начали потихоньку забываться лихие девяностые. Железная дорога выходила из того запущенного состояния, в котором она была всё это время. Строились новые платформы, регулярно менялись рельсы и шпалы, и никто уже не вспоминал об ужасных авариях, когда цистерны, благо пустые, валялись перевёрнутые рядом с железнодорожным полотном, напоминая начальству, что, несмотря на кризис, надо иногда протягивать гайки и подбивать костыли на шпалах.
Если в первые годы существования садового общества проезд был почти бесплатный, то чуть позже начали появляться в электричках ревизоры. Реакция пассажиров на эту новую напасть была двоякой. Одни перебегали на станциях, минуя вагон с ревизором, но основная масса безбилетников лавиной двигалась в конец поезда и толпилась там, не давая возможности пройти контролирующей инстанции. Безбилетный пассажир должен был оплатить стоимость проезда плюс штраф, но контролёры, зная, что такую сумму выбить из нищих садоводов не удастся, собирали деньги только за билеты и выписывали одну штрафную квитанцию на весь вагон. Сколько они при этом клали себе в карман, оставалось тайной для непосвящённых, но примерный подсчёт говорил, что украденные суммы были значительными.
В стране, где воровали почти все, это никого не удивляло. Всё было в порядке вещей: на чём сидишь, тем и пользуешься, считая, что это твоё. Так было заведено ещё с советских времён. Например, у поваров и продавцов продмагов зарплата была небольшая. Видимо, на самом верху учитывали, что люди будут воровать на этих должностях, и прокормятся сами. Ничего не попишешь: плановая экономика.
9.
Моряки рассказывают, что если посадить в одну коробку несколько крыс и не кормить их, то животные начинают поедать друг друга, пока не останется одна последняя крыса, которая называется крысоед. Его выпускают на корабль, где много грызунов, и он самостоятельно уничтожает себе подобных, пока снова не останется в гордом одиночестве. То же самое случается и среди людей. В годы войн и революций человекообразные крысоеды, не моргнув глазом, посылают солдат на верную смерть, расстреливают и вешают мирных жителей, заложников. А если войны нет, то такие люди ищут и находят возможность всеми способами изводить простых людей, своих сослуживцев и близких.
Вот такой крысоед однажды и возглавил железнодорожный узел в волжском городке, где жил Володя. Как его звали, скольких соперников он извёл, чтобы занять этот пост, об этом история умалчивает. В народе звали его Азер потому, что наружностью он чем-то напоминал азербайджанцев, торговавших на рынке и соперничавших с местными бандитами. Любил Азер порядок, что само по себе неплохо, добился многого в организации железнодорожного хозяйства, но люто возненавидел зайцев - безбилетников. В своём интервью корреспонденту местной газеты он заявил, что будет беспощадно бороться с этим злом, и сдержал своё слово.
Одним прекрасным летним утром, подходя к вокзалу, Володя увидел огромную очередь в кассу и двоих железнодорожников, не пускавших безбилетников на платформу. Основная масса людей брала в кассе самые дешёвые билеты, на одну зону, а некоторые, и Володя в том числе, просто обошли платформу с противоположной стороны и, как ни в чём ни бывало, сели в подошедший поезд. Теперь большая часть обилеченных пассажиров проезжала свою законную зону спокойно, а потом, когда действие билета кончалось, толпа, как и раньше, шарахалась от контролёров, забивая до отказа один или два последних вагона.
Через пару недель Азер учёл свои ошибки, и все подходы к платформе были тщательно перекрыты. Но голь на выдумку хитра, и люди начали приходить загодя, садиться на встречный поезд, проезжать одну остановку и возвращаться назад с предыдущей станции. (Чтобы заблокировать все платформы у Азера, видимо, людей не хватало).
Народ в Володином городке был горячий, хорошо разбавленный криминальным элементом. Билетную будку у садовой платформы не только сожгли, но и разобрали по кирпичикам, чтобы не платить за проезд. В городе, конечно, с этим было сложнее, но всё равно несколько раз за сезон касса поджигалась и выгорала изнутри на радость пассажирам и на досаду Азеру.
Тогда враг народа сделал ответны ход: в электричках появились кассиры, которые поначалу продавали билеты очень либерально. С пенсионеров брали полцены, "зайцев", толпившихся в тамбуре, вообще не трогали, и постепенно люди привыкли к тому, что билет надо брать.
Невозможно сразу, одномоментно, надеть ярмо на шею человеку. Но если это делать постепенно, медленно увеличивая гнёт, то со временем можно заставить основную массу населения поверить во что угодно и приучить делать любые вещи, выгодные тому, кто имеет власть и возможность воздействия на человеческую психику. Примерно по такому сценарию и действовал Азер. Деньги за проезд несмелым ручейком потекли в кассу железной дороги. Его старания заметили и повысили в должности. Переехал он в республиканский центр и взял в свои руки всю железнодорожную сеть республики.
На новом месте новоявленный начальник развернулся, огородив высоким многокилометровым забором столичный вокзал. Теперь попасть на платформы и выйти в город можно было, только предъявив билет. Согласно замыслу, безбилетник, прибывший на этот чудо-вокзал, должен был долго блуждать в его лабиринтах, а затем садиться на обратную электричку и покидать негостеприимный город. Но, слава Богу, мир не без добрых людей, и живём мы в России, а не в Германии. Назло шизанутому Азеру функционировало несколько лазов в фундаментальной ограде, а для желающих почти всегда был открыт выход через подсобные помещения.
10.
Володя помнит, как в начале двухтысячных он со своей подругой, можно сказать, гражданской женой Галей, к которой захаживал время от времени, поехал отмечать юбилей республиканской столицы, круглую дату. Ожидали приезда первых лиц государства, и власти расстарались на всю катушку. Боялись терактов, и заранее было объявлено, что без паспортов на праздник никого пускать не будут. Поэтому, приехав на городской вокзал в день праздника, гости на привокзальной клумбе рядом с яркими цветами могли лицезреть весьма живописно одетого пьяного БОМЖа, который не смог пройти милицейский контроль при выходе в город. О наличии билета у этого Божьего человека говорить не приходилось, паспорт ему и вовсе был не положен. Поэтому, устав с дороги, он решил отдохнуть на мягкой клумбе перед утомительным путешествием в обратном направлении.
Полюбовавшись на разомлевшую довольную физиономию украшения клумбы, Володя с Галей стали в очередь к выходным воротам. Бегло взглянув на фото в паспорте Володи, капитан милиции подозрительно покосился на его бородку, которой не было на фотографии, посмотрел страничку прописки, вернул паспорта и путь на празднование юбилея был им открыт. Народу на улицы по такому случаю высыпало много, музыка гремела, в многочисленных палатках торговали всевозможными вкусностями...
Зайдя на рынок, Галя купила семисотграммовую баночку мёда, сладостей (они там были подешевле) и бутылку минералки. Всё это сложили в хозяйственную сумку и двинулись по украшенным баннерами, шарами и ещё Бог весть чем улицам. При подходе к центральной праздничной пешеходной магистрали паспорта и даже сумку снова проверил пост милиции. Худощавый лейтенант поинтересовался, что у них в банке, и пропустил с миром. Володе эта вторая за день проверка почему-то не понравилась, и он начал потихоньку "заводиться". Галя его успокаивала, восторгаясь прекрасно украшенными праздничными улицами, но это не помогало, а, даже наоборот, раздражало ещё больше. Было противно и казалось, что все эти люди в праздничной белой милицейской форме подозревают его в чём-то нехорошем. Он вспомнил напряжённый взгляд лейтенанта, когда тот рылся в их сумке, и настроение упало до нуля.
Чтобы снять раздражение, глухой волной накатывавшее на мозги и заставлявшее видеть окружающий мир в чёрно-белых тонах, Володя потащил Галю в глухой проулок и "остограмился" в кафе, торговавшем спиртным на розлив. Было удивительно, как не закрыли это заведение в такой праздничный день? Находилось оно всего за квартал от места гуляний, а с некоторых пор напитки крепче пива в районе праздников были под строжайшим запретом.
После принятого за воротник и шашлыка, купленного и съеденного за столиком прямо на улице, среди шумной праздничной толпы, настроение значительно улучшилось. Галя тоже повеселела, слушая выступление каких-то клоунов, веселивших народ тут же, рядом, на эстраде. А Володе вспомнилось, что рассказывал ему знакомый татарин, старик при мечети. Его сын учился на муллу где-то на Ближнем Востоке, в самом центре ваххабизма, и недавно вернулся, окончив полный курс.
- Забрали Рената. За две недели до праздника забрали, - жаловался Володе безутешный отец новоиспечённого муллы, - Теперь сидит вместе с хулиганами и ворами, и не пускают нас к нему. Мать вся извелась. Как так можно делать?
- Забрали? За что? Может быть, он террорист или агитировал против власти? - с шутливой улыбкой спросил Володя. Но, посмотрев на старика, пожалел, что пошутил так некстати.
- Какой террорист, послушай? Мы сунниты, мы уважаем любую веру, уважаем власть. Ты что, не знаешь Рената? Он ведь мухи не обидит, живёт по-божески, соблюдает всё, что написано в Коране, а его обвинили в большом грехе.
- В каком же? - уже серьёзнее спросил Володя.
- Понимаешь, - замялся старик, - они написали в своём протоколе, что он мочился в общественном месте... Не мог Ренат этого сделать, понимаешь, не мог! Он и в туалет без кунгана никогда не пойдёт. Так мы его приучили с детства. Пусть пишут всё, что хотят, всё равно никто не поверит. Не способен Ренат на такое, ему ведь молитвы читать, с Богом беседовать!
Вспоминая эти слова, Володя подумал, что вечно у нас перегибают палку, чтобы выслужиться перед начальством. Вот и сейчас собрали милицию со всех окрестных областей, перегородили улицы турникетами, а о том унижении, которое испытывают люди, проходя через милицейские кордоны, никто и не собирался думать. Для власть имущих это не важно. Важно, чтобы человек, пусть невиновный, но приехавший с Ближнего Востока, находился в тюрьме вместо того, чтобы принимать участие в этом странном, непонятно для кого организованном празднике.
Захотелось выпить ещё, чтобы развеять неприятные мысли, и Володя не отказал себе в этом удовольствии, оставив Галю минут на двадцать за столиком. Потом они пошли по праздничной улице, миновав ещё два кордона. Милицейские чины рылись в сумке, интересовались, что у них в банке, вынимали бутылку с водой, а какой-то сержант фамильярно похлопал Володю сзади по куртке пониже пояса, проверяя, нет ли там ножа или пистолета. Небольшая Володина бородка притягивала взгляды стражей порядка, а её отсутствие на фотографии в паспорте напрягало их сверх всякой меры.
В конце улицы перед выходом на главную площадь дорогу отдыхающим преградил самый большой кордон с неизменными турникетами и металлоискателем в виде арки. Люди покорно проходили через это сооружение, показывая доблестным стражам порядка содержимое своих карманов, если установка указывала на наличие в них металла. Чтобы не перегружать и без того занятых представителей власти, не выворачивать лишний раз карманы, Володя вынул увесистую связку ключей и подал её Гале мимо металлоискателя.
Что тут началось! "Нарушителей порядка" окружили, отвели в сторонку и без всякого стеснения приступили к исследованию содержимого многострадальной сумки. Банку мёда, правда, не открывали, но бутылку с водой даже пригубили, не доверяя своим прокуренным носам. Володю ненавязчиво, короткими движениями ощупали с ног до головы, а когда увидели его голое, без бороды, лицо на фотографии в паспорте, то тут же стали интересоваться подробностями биографии подозреваемого (такая уж у них работа - всех подозревать) и отсутствием штампа в паспорте, удостоверяющего брак с Галей.
Володя долго держался, но вопрос о штампе стал последней каплей. Его понесло. Чуть сдерживаясь, и потому не употребляя нецензурных выражений, в глаза опешившим милиционерам он высказал всё, что думал об организации праздника, о несчастных обманутых людях, пришедших на этот фарс, огороженный со всех сторон турникетами, о нашей милиции, выполняющей здесь роль надсмотрщиков и о том, что в гробу ему нужны такие праздники. Окончил он свой монолог словами:
- Что, Мент, ты видел когда-нибудь Бен-Ладена без бороды? Посмотри в мой паспорт. Это я, террорист номер один, тот, кого ты ищешь. Забирай меня, веди в тюрьму, разбирайся со мной. Мне уже всё равно. Это ваш праздник...
Галя чуть оттащила разбушевавшегося Володю. Если бы не она, то ночевать бы ему в КПЗ, в милицейской камере.
Вечерело. Не сговариваясь, быстрым шагом они направились к вокзалу. Там у турникетов ждал их знакомый капитан, с которого начинался сегодняшний "праздник". Галя по-привычке открыла сумку и достала паспорта, но страж порядка махнул рукой, мол, проходите, и без вас сегодня досталось выше крыши.
Но на этом приключения не кончились. Вернувшись на электричке в родной город, путешественники взяли такси. На протяжении трёх километров пути от вокзала милиция несколько раз останавливала машину. И это в соседнем городе, за семьдесят километров от "праздника"!
А хорошего Володиного знакомого в этот день лишили прав. Он поехал в погреб за продуктами на своей машине. Несмотря на то, что погреб находился в соседнем дворе, доблестные работники милиции остановили автомобиль и определили, что водитель пьян. Рюмка водки, выпитая по случаю праздника, определила судьбу Володиного приятеля, а также машины, которую впоследствии пришлось продать: ездить на ней стало некому. Умеют у нас изгадить, испортить хорошее дело - юбилей, "праздник"!
На следующий день после юбилейных торжеств Володя решил съездить в сад. Галю и других подруг он редко брал с собой. На участок приезжал работать, размышлять и отдыхать от повседневных и производственных проблем, которые уходили, как только распахивалась дверь электрички и волшебный необозримый простор открывался перед глазами. Тем более, с Галей произошла размолвка. Она сильно обиделась и расстроилась после неудачной поездки и скандала с милицией. Работа в саду всегда успокаивала, и этот день для Володи не стал исключением. Руки его работали, а мысли текли в привычном направлении.
Большая часть садоводов не брала билеты в кассе, надеясь, что их обилетят (или, скорее, не обилетят) кассиры, которые теперь постоянно курсировали в электричках. Но незадолго до юбилея случилось непредвиденное. Когда подошёл поезд, то у каждой двери стояли ОМОНовцы в чёрной форме, и без билетов никого не пускали. Новое изобретение Азера повергло в шок видавших виды садоводов. Следующая электричка должна была прийти через два часа, и народ пошёл в кассу брать билеты, но поезд пришёл без всякой охраны.
На протяжении месяца курсировали электрички с чернорубашечниками, и нельзя было угадать, в которой именно будет находиться нанятый Азером отряд. Затем,когда срок договора с ОМОНом, видимо, окончился, враг народа придумал новую пакость. Пассажиров начали пускать только через одну или две двери с проверкой билетов. Но от этого нововведения почти повсеместно отказались, так как электричкам приходилось подолгу стоять на каждой станции, и нарушался график движения.
Возникает законный вопрос, а почему бы не платить за проезд, как это и положено? Многие законопослушные садоводы так и делали, но оказалось, что на деньги, потраченные на билеты, можно было бы купить на рынке те же продукты и вообще не связываться с землёй. Дорого обходилась железная дорога. Но и жить неделями на бывшем колхозном поле, усеянном сараями, без электричества, газа и элементарных удобств почти никто не хотел. Хотя, находились подвижники. Честь им за это и хвала.
Когда, наконец, люди поняли, что результаты их труда уходят на оплату железнодорожных билетов, воды и разворовываются БОМЖами, пустеть стало садовое общество. Продать землю с постройками, порой даже каменными домами, было невозможно, и самые отчаянные или самые обеспеченные стали бросать участки. Год от года всё больше садов зарастало к осени травой, чуть ли не в человеческий рост. Добрая, унавоженная земля постепенно теряла своих хозяев.
И тут оказалось, что избавиться от участка не так-то просто. Можно было не заплатить за подачу воды, а вот не заплатить налог на землю и постройки было почти невозможно. С налоговой инспекцией и налоговой полицией шутить не приходилось. Колхоза, у которого в своё время садовое общество отторгло этот участок земли, уже и в помине не было, и пришлось побегать бывшим садоводам, чтобы снять с себя налоговое бремя.
Но, несмотря ни на что, многие продолжали обрабатывать свои, ставшие родными, участки. Ближе к сентябрю Володя уставал душевно и физически, но весной, как только сходил снег, с новыми силами принимался за привычное дело, хоть и тяжело было после зимней спячки. Ласковое майское солнышко придавало сил и уверенности в том, что всё в жизни будет хорошо, всё наладится. Надо только перекопать и засадить, как обычно, свой родной участок. Дети приезжали очень редко, были заняты, и всё почти приходилось делать самому.
Причём, просто так бездумно сажать овощи, ягоды и кустарники Володя перестал давно. Всё делалось с учётом того, что придут огородные воры, и этим душманам необходимо было создать самые невыносимые условия, оставить им как можно меньше возможностей украсть что-либо.
Маленькое окошко сарая было заколочено наглухо, дужки и замок были выбраны с таким расчётом, чтобы спилить или сбить их было почти невозможно. На зиму дверь запиралась и заваливалась камнями, создавая дополнительные трудности для любого, кто захотел бы проникнуть в сарай, ставший для воров неприступной крепостью, цитаделью. Бочка с водой, чтобы её не украли, была помещена внутрь цитадели. Инструмент, как слесарный, строительный, так и садовый, был спрятан внутри сарая среди нагромождения деревянных колышков, столбов, старого полиэтилена и прочего необходимого и не очень нужного хлама. Володя сам, порой, забывал, куда сунул запасную лопату или грабли, а разобраться и найти что-либо ценное в этом хламе, особенно для душманов, было очень трудной задачей. И если в первые годы сарай несколько раз взламывали, то впоследствии Бог миловал от такой напасти.
Грядки на участке располагались таким образом, чтобы с дороги нельзя было увидеть самые ценные овощи. Лук, например, воровать было легче лёгкого: собрал в мешок - и все дела. Поэтому луковые грядки были небольшими и располагались тут и там по участку, создавая иллюзию того, что посажено мало. Кроме того, лук сажался вдвое гуще, чем надо, и прореживался на зелень таким образом, чтобы в разгар сезона лукового воровства он имел нетоварный вид мелочи, которой ещё расти и расти. Крупные, пусть и не доросшие луковицы беспощадно удалялись с грядки и увозились домой. Вообще, оставлять в огороде то, что уже созрело, не стоило ни в коем случае. Передержал неделю - лишился урожая. Помидоры, например, снимались зеленовато-белыми и дозаривались дома.
Чеснок Володя сажал тоже своим особым способом. Чесночной грядки у него не было вообще после того, как её однажды опустошили. Этот ценный овощ сажался осенью среди земляники или рядом с молодыми ягодными кустами и ни разу не рыхлился. Когда наступала пора сборки урожая, приходили душманы, дёргали за стебель, вырывали его из земли, плевались и ругались, а луковица оставалась на месте, радуя сообразительного хозяина участка.
Картошку воры тоже дёргали. Вообще, лопату они с собой почти никогда не брали потому, что с лопатой и украденной картошкой можно было схлопотать, и не только по морде. Случалось, били их до полусмерти.
Начиналось всё с пробы. Вырванный из земли куст картофеля показывал, насколько поспела картошка, и стоит ли здесь воровать. Затем ночью или на рассвете приходили с мешками, тележками и выдёргивали по пол-участка и более, оставляя хозяина, всю весну работавшего, как лошадь, всё лето убившего на борьбу с колорадским жуком и сорняками, в таком шоке, отойти от которого было очень и очень непросто. Причём, чем раньше созреет картошка, тем дороже она будет на рынке и тем больше вероятность того, что её украдут, продадут и пропьют деньги бездушные недочеловеки - душманы.
Поэтому Володя никогда не спешил с посадкой картофеля и старался рассчитать так, чтобы ко времени его уборки цены на рынке упали, а в лесу начался сбор грибов, которыми душманы тоже хорошо промышляли, отвлекаясь на время от садового воровства. И так во всём. Ягоды, яблоки, огурцы, кабачки, тыквы - всё требовало взвешенного подхода с учётом того, что убирать урожай придут незваные помощники.
12.
Всё было бы неплохо, но заклятый враг садоводов начальник железной дороги по кличке Азер придумывал всё новые и новые пакости. То отменит остановку поездов на городской платформе или в "Садах", то, ввиду ремонта путей, вообще уберёт на неделю и более некоторые поезда. Несладко приходилось садоводам, и их ряды с каждым годом редели всё заметнее. Кто-то приспосабливался, покупал поддельные или даже настоящие удостоверения, дающие право бесплатного проезда, кто-то платил кассирам половину стоимости проезда и ехал, фактически, без билета, кто-то жил неделями в садовых домиках и сараях, не имея никаких благ цивилизации... Голь на выдумку хитра!
Володя и немногочисленная бригада таких же классических "зайцев" бегали от контролёров. Садились, как правило, в один из средних вагонов электрички. Стояли в тамбуре, и при виде приближающихся кассиров переходили в соседний вагон. А на следующей остановке выскакивали на платформу и, как настоящие зайцы, пробегали пару вагонов навстречу движению контролирующей инстанции, большинство представителей которой сочувствовали садоводам и старались не обращать внимания на "зайцев",так как понимали, что зарплаты и пенсии в городке небольшие, и содержать сад себе в убыток было бы никак невозможно.
Наконец, наступил момент, когда более половины участков садового общества оказались брошенными и стояли, заросшие высоченной травой, горевшей почти каждую весну, особенно в сухую солнечную погоду, нанося значительный ущерб владельцам брошенных и не брошенных ещё деревянных строений. Чаще всего случалось так, что садовод сам поджигал траву и не мог уже справиться со стихией. Огонь гулял от участка к участку, уничтожая всё на своём пути. Он шёл полосой, своеобразным фронтом по земле. А когда добирался до какого-нибудь сарая или просто поленницы дров, то останавливался, будто приседал перед прыжком, а затем разгорался с новой силой, охватывая обречённое строение, которое прогорало насквозь, и через несколько минут становилось прозрачным в рыжих языках пламени.
Пожарных вызывать было бесполезно: по бездорожью они могли бы сюда добираться полдня. Кто с лопатой, кто с граблями, кто с ведром воды, кто с чем - горстка оказавшихся рядом садоводов пыталась противостоять стихии. Володя приспособился сбивать огонь большой тряпкой. Там, где трава была не очень густая, это удавалось неплохо. Сначала проходил метров двадцать по горящей траве, размахивая старыми брюками и оставляя за собой чёрную полосу вместо рыжей, огненной. Затем возвращался, сбивая остатки пламени, и спешил к новому участку огненного фронта. И так до тех пор, пока не удавалось полностью остановить огонь.
Теперь, после первых пожаров, каждую весну и осень Володя обязательно собирал высохшую траву, копал защитную полосу, чтобы не случилось беды, чтобы не остаться без сарая, на постройку которого ушло столько сил. В то время он дружил с Татьяной, домик которой стоял неподалёку. Знали они друг друга и раньше, но сошлись не так давно на почве увлечения садоводством.
Татьяна, в отличие от Володи, была натурой общительной, знала себе цену. Как только родное предприятие стало дышать на ладан, уволилась и нашла работу в республиканском центре. Разведясь с мужем - паразитом, не желавшим перестраиваться и искать новое доходное место, оставив детей - подростков матери, она сдала освободившуюся квартиру в родном городке и переехала жить на съёмную - поближе к новой работе. Решив так кардинально квартирный вопрос, Татьяна и в личной жизни навела полный порядок. Новый муж её неплохо зарабатывал, хотя звёзд с неба не хватал. Соединив усилия, они построили прехорошенький домик на её участке в "Садах", огородили его аккуратным крепким забором с пропущенной поверху колючей проволокой, и выходные проводили вместе, работая, жаря шашлыки и питаясь по-домашнему. Готовить можно было на небольшой печке, которая топилась дровами и стояла в дальнем углу сада.
Совместная жизнь у новоиспечённой четы была плодотворной, но недолгой. Мужчина пошёл "налево", Татьяна не смогла стерпеть, и разошлись они, как в море корабли. Осталась она одна в своём домике - игрушке, но горевала недолго. Пришла новая весна, и найденный за зиму новый муж с энтузиазмом перекопал её образцово-показательный участок, посадили они картофель и другие овощи. Но и этот избранник долго не продержался: выпить любил лишнего. И только после третьей неудачной попытки Татьяна пришла к выводу, что нет на свете мужчины, который достоин её руки.
Однако, промаявшись некоторое время одна, она обратила свой взор на Володю. Очаровать нового избранника для такой умной и опытной женщины не составило особого труда, и вскоре они ходили под ручку по городскому парку, а также вместе жарили шашлыки на её участке. Володя, изголодавшийся по женской ласке, начал потихоньку оттаивать, и впервые после смерти Лены он не только телом, но и душой прилепился к новой подруге. Были у влюблённых откровенные беседы, и казалось ему, что они понимают друг друга. Тёща, дети, которые к тому времени оканчивали учёбу и вот-вот должны были вылететь из родного гнезда в самостоятельную жизнь, все одобряли выбор Володи.
- Татьяна - женщина самостоятельная. С ней не пропадёшь, да и детям твоим будет на кого опереться, - говорила ему пожилая женщина, - А я уже старая. Сколько мне осталось? Умру - останешься ты один. И кому ты, пожилой человек, будешь нужен?
Володя и сам всё это прекрасно понимал, и потому держался деловой и самостоятельной Татьяны, но ничего нет вечного на этой Земле...
Конец Апреля в том году выдался сухим и солнечным. Володя взял отгул и приехал, чтобы навести порядок на своём участке. Трава рядом с Таниным домиком была убрана в предыдущие выходные, и он, соскучившись за зиму по работе, занялся привычными делами. Небольшой ветерок и яркое весеннее солнышко быстро сушили влажную ещё землю, и, увлёкшись, Володя сначала не обратил внимания на небольшое потрескивание, доносившееся со стороны оврага. Но летящий по ветру чёрный пепел заставил его обернуться.
