Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Терминатор с лазерной пушкой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    А тут еще круче и очень красиво. И шпионые очень работают и очень агрессивно.
   Глава 1
  
   Наоми Вандерклут знала людей.
  
   Ее знание не было инстинктивным. Она не обладала врожденной способностью читать лица, голоса или личности. По правде говоря, она не могла сказать, говорит ли другой человек правду в трех случаях из десяти, была ли ее личная жизнь каким-либо барометром.
  
   Наоми Вандерклут знала людей. Она просто не понимала их. Это было потому, что все, что Наоми Вандерклут знала о людях, почерпнуто из книг.
  
   Когда она повернулась в кресле, чтобы выглянуть в похожее на бункер окно своего кабинета, она впервые за тридцать три года своего пребывания на земле задумалась, не в этом ли проблема.
  
   Ее тонкие брови медленно сошлись, когда она перевела взгляд с черно-белой геометрии Библиотеки Кеннеди на Бостонскую гавань, которую некоторые избиратели считают радиоактивной. Сегодня гавань была сланцево-серой. Небо над головой было такого же неопределенного, почти голубого цвета, как печальные глаза Наоми Вандерклут.
  
   Это были глаза, которые видели тайные обряды инициации филиппинского племени мумба. Это были глаза первого белого человека, который увидел, пусть и ненадолго, освещенного молниями Матто Гроссо, члена полулегендарного Кситлиса.
  
   Это были также глаза, которые оценили Рэнди Оружейника, всего шесть футов пять дюймов и 228 фунтов великолепного безработного строителя, а также миниатюрную блондинку под руку с ним, и не усомнились в отсутствии семейного сходства, когда Рэнди неуклюже представил блондинку как свою сестру Кэнди из Эвансвилля, штат Индиана.
  
   Повод был в прошлую пятницу вечером. Наоми вышла из своего кабинета на факультете антропологии Массачусетского университета и села на красную линию метро до Гарвард-сквер. Она шла по Черч-стрит, когда неожиданно появились Рэнди и его "сестра" - из "Пассим", популярного кафе.
  
   Сначала Рэнди казался взволнованным. Наоми была настолько погружена в себя - ее обычное состояние ума, - что только три дня спустя, когда она рано вернулась в свою квартиру на Брэттл-стрит и обнаружила, что Рэнди ложечкой намазывает прохладный кнут на ложбинку между пышными грудями своей "сестры", она вспомнила его удивленное выражение.
  
   "О, Боже мой", - сказала Наоми. "Ты делаешь это со своей сестрой".
  
   "Не будь полной идиоткой, Наоми", - огрызнулся в ответ Рэнди, накрываясь простыней. "Она мне сестра не больше, чем ты".
  
   "О", - сказала Наоми, до которой наконец дошло.
  
   Наоми Вандерклут беспокоил не столько тот факт, что ее парень изменял ей, сколько то, что он прикрывал себя. Как будто он стыдился или не хотел, чтобы она видела его в том, что Наоми обычно в шутку называла его "припухлым состоянием".
  
   Тогда она поняла - одна из немногих вспышек озарения, которые она продемонстрировала в своей жизни, - что видела его великолепный мужской инструмент в последний раз. И это осознание заставило ее опуститься на колени у края кровати. Ее кровать.
  
   "Пожалуйста, Рэнди, не оставляй меня!" - причитала она.
  
   "Отлично, теперь ты хочешь меня", - пробормотал он. "Если бы ты уделял мне хотя бы вполовину столько внимания, сколько своим глупым гипотезам, мне бы вообще не пришлось отправляться на поиски небольшого удовлетворения".
  
   "Я знаю! Я знаю!" Наоми плакала, ее голос был таким же жалким, как у приверженца храма. Еще более жалким. Наоми встречала приверженцев храма. Они вели себя гораздо достойнее, чем она. Она вцепилась в одеяло, пытаясь удержать его от ухода.
  
   Но Рэнди Оружейник не собирался уходить. Он еще не закончил.
  
   "Не возражаешь подождать снаружи, Наоми?" сказал он.
  
   "Но... но это моя квартира!" - пробормотала она.
  
   "Десять минут. Это все. Потом мы сможем это обсудить. Я обещаю. Хорошо?"
  
   Ее нижняя губа задрожала, Наоми Вандерклут молча кивнула. Она не могла собраться с духом, чтобы заговорить. Она боялась, что ее голос сорвется.
  
   Она чопорно закрыла за собой дверь спальни и тяжело опустилась в режиссерское кресло. Она перебирала корешки множества томов, которыми были заполнены книжные шкафы из бетонных блоков в ее гостиной, ее пальцы задержались на "Голой обезьяне" и других книгах, которые вдохновили ее на жизнь и карьеру.
  
   Когда Рэнди Оружейник, наконец, появился, не десять или даже пятнадцать минут спустя, а спустя час, полный вздохов и стонов, он был полностью одет и тащил блондинку за собой.
  
   Наоми Вандерклут вскочила на ноги, ее ногти впились в ладони костлявых рук. Ее рот приоткрылся. Но прежде чем она смогла произнести хоть один неуверенный слог, Рэнди бросил ей короткое "Позже" и захлопнул за собой входную дверь.
  
   Сквозь расшитые бисером занавески Наоми наблюдала, как они спешат, держась за руки, мимо викторианских домов ее фешенебельного района Кембридж.
  
   Тогда она поняла, что больше никогда его не увидит.
  
   Сначала Наоми обвинила в разрыве свою поглощенность последними исследованиями. Обиженная, она почти двенадцать часов не могла смотреть на свои бумаги и вырезки.
  
   Затем посреди ночи она откинула покрывала, которые не потрудилась сменить, потому что на них все еще был аромат Рэнди "Курс" и "Уинстон", и вернулась к своей работе. Если ее работа стала причиной провала очередного романа, то она была полна решимости сделать эту работу самой важной в своей жизни.
  
   Сейчас, в понедельник, последовавший за этими тревожными событиями, все выглядело так, как будто месяцы работы, которые она вложила в свою последнюю теорию, вот-вот тоже попадут в графу потерь.
  
   Стук в дверь ее кабинета вывел Наоми из задумчивости. Она повернулась на стуле. Выражение ее обиды растаяло и вновь превратилось в холодную профессиональную маску. Она поправила круглые, как у совы, очки на прямом носу, и автоматически ее приоткрытый рот чопорно сжался. Она пригладила свои мышино-коричневые волосы и позвала: "Да, входи".
  
   Еще до того, как дверь распахнулась, она знала, какое выражение лица будет у репортера. Она видела это тысячу раз прежде. Никаких врожденных знаний о самце животного не требовалось. Только бесконечный повторяющийся опыт.
  
   Мужчина был высоким и стройным. Не слишком выдающимся, но Наоми, вспомнив о его журналистской принадлежности, внезапно поняла, что ей повезло поднять примата выше стадии хождения на кулаках.
  
   Он ожидаемо высунул голову из-за дверного косяка, на его лице было любопытство, даже надежда.
  
   В тот момент, когда его глаза сфокусировались на ней, выражение лица исчезло, сменившись смутным разочарованием. Это была трансмутация, которую Наоми Вандерклут хорошо знала. Это обозначило, с точностью до микросекунды, точный момент, когда мужской мозг осознал, что видит не зрелую Наоми, а бугристого Вандерклута.
  
   Наоми издала слабый вздох, от которого ее впалая грудь сжалась сильнее, чем обычно.
  
   "Привет", - сказала она своим чопорным, не совсем холодным, но явно лишенным теплоты голосом. Она неуклюже поднялась, все свои шесть футов два дюйма. "Вы, должно быть, Мирл". Она протянула прохладную руку жестом, средним между рукопожатием и ожиданием поцелуя.
  
   Мужчина пожал ее. Он не поцеловал ее.
  
   "Это я", - сказала ей Мирл, когда она разгладила на спине свою строгую черную юбку и вернулась на свое место. Мирл опустилась в простое кресло. Он оглядел кабинет, очевидно находя его более интересным, чем его обитатель. Или, возможно, просто менее суровым для глаз. "Я не могу поверить, что я действительно прохожу через это", - сказала Наоми, чтобы нарушить молчание.
  
   Глаза Мирла сфокусировались. Он был эктоморфом. Наоми заметила его длинные заостренные пальцы, которые часто встречаются у писателей и художников. Вероятно, он быстро сжигал сахар, подумала она.
  
   "Это что?" Мирл спросил немного неопределенно, и Наоми пересмотрела свою оценку.
  
   "Это интервью", - холодно напомнила она ему. "Это причина, по которой ты пришел, не так ли?"
  
   "На самом деле, я здесь, потому что мой редактор сказал мне прийти ".
  
   Голос Наоми понизился на десять градусов. "Что ж, я постараюсь не отнимать слишком много вашего драгоценного времени".
  
   "Что?" Он уставился на диаграмму, иллюстрирующую эволюцию человека животного от Homo habilis до современного Homo sapiens. Он указал на рисунок в полный рост с надписью "Homo Erectus" и заметил: "Неудивительно, что педики оставляют баб в покое. Когда они поднимают его, это ничего не значит".
  
   "Homo Erectus" по-латыни означает "Человек прямоходящий", - с упреком сказала ему Наоми. "Он был первым из наших предков-приматов, кто стал ходить прямо. Я не могу поверить, что люди не знают этих фундаментальных вещей. Это ваш вид ".
  
   "Вы называете меня гомиком, леди? Потому что, если это так, я буду рад продемонстрировать, что могу это сделать".
  
   "Нет, нет, не надо", - сказала Наоми, прикрывая глаза. "Мы можем просто покончить с этим?"
  
   "Подожди минутку, ладно?" Мирл пошарил в карманах своего пальто, по-видимому, испытывая трудности с тем, чтобы засунуть эти умные на вид пальцы за лацканы.
  
   Определенно медленно сжигает сахар, решила Наоми. Это было необычно. По статистике, у большинства медленно сжигающих сахар были короткие, тупые пальцы. Она отметила в уме несоответствие и решила обратить более пристальное внимание на манеры мужчины. Возможно, проявится необычный фенотипический паттерн.
  
   Наконец Мирл нашел свой мини-кассетный магнитофон и поставил его на угол стола Наоми. Его катушки бесшумно вращались.
  
   "Я скорее предполагал, что ты воспользуешься блокнотом и бумагой".
  
   "Не знаю стенографии", - сказал ей Мирл.
  
   "Вас считали тугодумом в детстве, мистер .... ?" Мирл не уловил зацепки.
  
   Вместо этого он сказал: "Я не помню. Мой редактор говорит, что вы сделали важное открытие".
  
   "Да, слышал. Но прежде чем я начну, важно, чтобы вы знали мое прошлое. Чтобы вы знали, что я не какой-нибудь теоретик с безумными глазами. Я профессор антропологии. Гарвард, семьдесят девятый класс. Я провел обширную полевую работу в Азии, Африке и Южной Америке ".
  
   "Как это пишется по буквам?"
  
   "Что пишется по буквам?"
  
   "Антология".
  
   "Антропология. Это с греческого. Это означает изучение человека. Я изучаю мужчин ".
  
   Брови Мирла взлетели вверх. "Никаких женщин?"
  
   "Я тоже изучаю женщин. Под мужчиной мы, антропологи, подразумеваем человека как вид. Предполагается, что это не гендерный термин ".
  
   "Думаете, вы можете использовать слова помельче, профессор Вандерклут? Наши читатели не совсем быстры в работе с мозгом".
  
   "Вы имеете в виду, медленно сжигающие сахар?" На этот раз брови Наоми приподнялись.
  
   "Сказать еще раз?"
  
   "Было обнаружено, что человеческий мозг перерабатывает глюкозу - натуральный сахар - с совершенно разной скоростью. Некоторые люди перерабатывают сахар в своем мозгу очень быстро. Следовательно, эти люди очень быстро соображают. Другие, чей мозг менее эффективен, кажутся более медлительными ".
  
   Репортер Мирл оживился, интерес осветил его унылое лицо.
  
   "Отлично! Это именно тот ракурс, который нравится нашим читателям".
  
   "Неужели?"
  
   "Да. Я вижу отличный заголовок: ПРОФЕССОР АНТОЛОГИИ ДЕЛАЕТ ПОТРЯСАЮЩЕЕ ЗАЯВЛЕНИЕ: ДИЕТА, СОСТОЯЩАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ИЗ САХАРА, УВЕЛИЧИВАЕТ УМСТВЕННЫЕ СПОСОБНОСТИ".
  
   Брови Наоми резко опустились. "Это не то, что я имела в виду", - сказала она.
  
   "Я ем много сахара", - продолжал Мирл, как будто не слышал. "Думаю, это объясняет, почему я такой умный".
  
   "Ваши друзья и семья считают вас очень умным?"
  
   "Конечно. Я писатель. Я зарабатываю много денег".
  
   "Вы имеете в виду журналиста".
  
   "Леди", - строго сказала Мэри, - "я работаю в "Нэшнл Инкуайрер" с восемьдесят третьего года, и за все это время я ни разу не видела, чтобы журналист переступил порог моего редакторского кабинета. Любой лишенный воображения дурак может скопировать цитаты и вставить их в газетную статью. Мы писатели. Мы заставляем скучные факты вскакивать и хватать вас за горло. Это то, что продает газеты ".
  
   "И подержанные машины", - сухо добавила Наоми.
  
   "Раньше я писал истории с признаниями", - сказал Мирл, не понимая. "Это та же техника. Так проще. Мне не нужно придумывать все с нуля. Итак, хорошо, давайте вернемся к этой теме с сахаром. Что произойдет с IQ среднего человека, если он удвоит потребление сахара? Если вы не знаете, попробуйте угадать, что больше, хорошо?"
  
   "О, у среднего американца, вероятно, сгорели бы надпочечники", - беззаботно сказала Наоми.
  
   "Это хорошо или плохо?"
  
   "В твоем случае, это, вероятно, было бы улучшением", - саркастически сказала она. Она пожалела о промахе почти сразу, как произнесла его. К счастью, Мирл Без фамилии, бостонский журналист National Enquirer, воспринял это как комплимент.
  
   "Правда?" спросил он с плохо скрываемым интересом. Он был очарован. "Может быть, я утрою потребление сахара".
  
   "Дай мне знать, чем это обернется". И на этот раз Наоми улыбнулась. Ее губы напоминали растянутую резиновую ленту, прямо до тускло-красного цвета. Не было видно и намека на зубы.
  
   "Я люблю сахар. Всегда любил".
  
   Наоми упрямо продолжала: "Важно, чтобы мир понял мои заслуги. Я была первым белым человеком, увидевшим члена племени ситли. Я, и только я, был посвящен в тайную церемонию Мумбы".
  
   "Отлично! Мы сделаем врезку. Давайте послушаем все кровавые подробности ".
  
   "Я бы предпочла не вдаваться в это", - быстро сказала Наоми, вспышка смущения залила ее обычно бескровные черты. "Я пытаюсь сказать тебе это до того, как вернусь в академию... э-э, преподавая полный рабочий день, я был весьма уважаемым полевым антропологом. Не сумасшедшим."
  
   "Могу я процитировать это последнее утверждение?"
  
   Наоми сделала чопорное лицо. "Пожалуйста, не надо". Она прочистила горло и продолжила. "Последние пять лет я читал курсы по политической антропологии, империализму и этноцентризму, а также экологической антропологии. Я также консультирую IHPA, Институт осознания человеческого потенциала. Именно во время сбора данных для этой организации я впервые обнаружил, что он существует ". Мирл, уловив зловещий тон местоимения, сделал поспешный вывод о том, что он слащав.
  
   "Он? Ты имеешь в виду Бога?"
  
   "Я определенно не имею в виду Бога. Я атеист".
  
   "Ты можешь произнести это по буквам?"
  
   "Посмотри это. Ты найдешь определение, которое подходит к этому".
  
   "Хорошая мысль". Мирл схватил магнитофон и громко заговорил в него: "Посмотри написание и определение слова "атеист". Хорошо, продолжай, - сказал он Наоми, ставя аппарат на место.
  
   Наоми шла напролом. "Это началось, когда я взяла на себя задачу сортировать газетные вырезки и другие описания выдающихся физических достижений человека".
  
   "Я могу шевелить ушами", - пропищал Мирл. "По крайней мере, одним из них. Левым. Нет, это правое".
  
   Увидев выражение лица Наоми, он затих, одно ухо задрожало.
  
   "В этих случаях мы имели дело со случаями повышенной силы или рефлексов", - продолжала Наоми своим лучшим лекторским тоном. "Возможно, вы слышали истории об обычных людях, которые во времена стресса обретают почти сверхчеловеческую силу. Например, мать, обнаружившая своего ребенка в ловушке под машиной. В своем беспокойстве она переворачивает автомобиль, чтобы спасти ребенка ".
  
   "Однажды я написал историю в подобном духе. РАЗЪЯРЕННАЯ БАБУШКА ТЕРЯЕТ КОНСЕРВНЫЙ НОЖ, ОТКУСЫВАЕТ КРЫШКУ ОТ БУТЫЛКИ ВСТАВНЫМИ ЗУБАМИ. Вот так?"
  
   "Не совсем. И не могли бы вы, пожалуйста, перестать перебивать? Это очень важно для меня ".
  
   "Если бы это было так важно, вы бы разговаривали с Scientific American, а не со мной".
  
   Наоми скорчила гримасу. "Они отказались публиковать мои выводы", - призналась она угрюмым тоном. "Итак, я просмотрела список национальных журналов, затем местные газеты. "Бостон глоуб" действительно прислала репортера, но через двадцать минут он притворился, что опаздывает на интервью с ведущим местного телевидения. Затем я пошел в "Геральд", но даже они не заинтересовались. Я думал, что достиг дна; потом я вспомнил о вас, люди ".
  
   "На самом деле, мы лидируем в своей области. Вы бы видели наших конкурентов. Некоторые из них не утруждают себя цитированием. Они их выдумывают".
  
   "Я хочу, чтобы моя история получила огласку, мистер ..."
  
   "Зовите меня Мирл. Обращение "Мистер" заставляет меня думать, что мне читают нотацию".
  
   "Как я уже говорил, я хочу, чтобы моя история получила огласку. Это важно. Ибо, если мои данные верны, человечество, возможно, стоит на пороге важной новой эры в своей эволюции". Ее тон помрачнел. "Или, наоборот, мы можем столкнуться с исчезновением человеческой расы".
  
   "О, Боже мой", - сказал Мирл в неподдельном ужасе. "Неужели мы столкнулись с глобальной нехваткой сахара? Усохнут ли наши мозги?"
  
   "Забудь о сахаре!" Огрызнулась Наоми. "Мы говорим о супермене".
  
   "Мы?"
  
   "Мы. Вы наверняка знаете кое-что об эволюции. Как мы как вид произошли от человекоподобного предка-обезьяны".
  
   "Дарвин".
  
   "Да, Дарвин. Человечество прошло долгий путь по эволюционной шкале, но это еще не конец. Вы когда-нибудь задумывались о следующем шаге?"
  
   "Нет".
  
   "Нет. Никто не удивляется. Человеку потребовались миллионы лет, чтобы научиться ходить прямо, развить способность черепа вмещать человеческий мозг, сформировать цепкие пальцы и противопоставленный большой палец. Никто не вполне уверен, как произошли эти события. Они все еще являются предметом яростных дебатов, потому что они не являются внезапными явлениями. Они происходят на протяжении поколений. Что ж, Мирл, я обнаружил, что следующий этап эволюции человека уже наступил. Сейчас. Здесь, в США ".
  
   "Держу пари, это весь тот сахар, который мы едим. Вероятно, он ускоряет процесс".
  
   "Могу ли я рассказать об этом? ... Спасибо. В Институте осознания человеческого потенциала я просмотрел буквально десятки тысяч сообщений о выдающихся человеческих подвигах. Я отсортировал их по полу. Затем в рамках гендера. Я разделил эти сообщения на случаи ускоренной рефлексии, повышенной силы и других подобных явлений. Многие из этих случаев легко объясняются параметрами известной физиологии. Адреналин может придавать большую силу в течение коротких периодов времени. Некоторые мозги способны производить высокоскоростные умственные вычисления - как ни странно, большинство из них - это люди, страдающие различными формами отсталости. Другие черты являются продуктом доминантного гена, который может исчезать на протяжении поколений ".
  
   "Ты меня теряешь".
  
   "Я просто перехожу к сути", - быстро сказала Наоми. "Когда я сортировала эти аккаунты, меня поразили некоторые общие черты среди них. Вы помните чрезвычайную ситуацию в Юме на прошлое Рождество?"
  
   "А кто не знает? Американский город, захваченный японской кинокомпанией. Это было хуже, чем массовые убийства китайских студентов ".
  
   "Правительство многое из этого замяло. Но несколько свидетельств очевидцев попали в аризонские газеты, и они попали в мои руки. В разгар кризиса многие люди сообщали, что оккупационная армия подверглась нападению и практически уничтожена".
  
   "Рейнджерами США", - решительно сказал Мирл.
  
   "Это прикрытие Вашингтона", - возразила Наоми. "Я лично вылетел в Юму, чтобы взять интервью у некоторых очевидцев, и они описали мне одинокого человека, который разнес танки в клочья, победил отряды тяжеловооруженных японских войск и фактически снял осаду Юмы голыми руками. До того, как рейнджеры выбросились с парашютом."
  
   "Одному человеку?" Скептически переспросил Мирл.
  
   "Один невооруженный мужчина. Мужчина, который, по общему мнению, был шести футов ростом и весил не более ста шестидесяти фунтов. То, что мы, антропологи, называем эктоморфом".
  
   "Я посмотрю это".
  
   "В этом нет необходимости. Эктоморф - это худой человек. Эндоморф - это толстый человек. А мезоморф - это человек с нормальной мускулатурой".
  
   "Кто я такой?"
  
   "Двуногий. Едва ли".
  
   "Я посмотрю это".
  
   "Сделай". Наоми яростно улыбнулась. "Этот мужчина был казуасоидом. Худощавый. Явно не тип штангиста. И все же он гнул стволы пистолетов в пальцах. Пули не смогли его остановить ".
  
   "Они должны отскакивать от Супермена".
  
   "У меня нет сообщений о подобном явлении. Очевидно, он избегал их чисто рефлекторно".
  
   "Адреналин или сахар?"
  
   "Ни то, ни другое. Этот человек выдержал эти невозможные действия. Адреналин полезен для двадцатиминутных отрезков. Этот человек - этот, казалось бы, обычный человек - систематически уничтожал японскую армию в течение долгого дня рукопашного боя. В отчетах он описывался как ничем не примечательный, за исключением двух отличительных черт, которые запечатлелись в умах людей, ставших свидетелями его разрушительной силы. У него были необычайно толстые запястья. И его глаза были мертвыми ".
  
   Мирл невольно сглотнул. "Мертв?"
  
   "Плоский. Безжизненный. Лишенный эмоций. Такой мертвый".
  
   "Я этого не понимаю".
  
   "Это еще не все. Прежде чем я вылетел в Юму, чтобы лично ознакомиться с этими отчетами, я собрал все отчеты Юмы и проверил, нет ли похожих отчетов в других местах. Я нашел их. Вырезано из малоизвестных газет и журналов. Некоторые источники пользовались довольно сомнительной репутацией. Журнал Fate. Fortean Journal. Публикации, в которых рассказывается о призраках, НЛО и Бигфутах ".
  
   "Нога. Снежный человек. Вообще-то, я провел опрос об НЛО. Знаете ли вы, что более семидесяти семи процентов американцев верят в летающие тарелки?"
  
   "Вы, люди, действительно провели общенациональный опрос?"
  
   "Нет", - небрежно ответил Мирл. "Мы взяли пробу в районе Акрона и экстраполировали оттуда".
  
   "Это статистически неприемлемо!"
  
   Мирл пожал плечами. "Это продавало газеты".
  
   "Я уверена, что так и было", - едко сказала Наоми. "В любом случае, я нашла другие сообщения о невероятных подвигах. У всех них была одна общая черта. У человека, который их исполнял, были толстые запястья и темные мертвые глаза. Иногда он был не один, его сопровождал загадочный азиат. Я сам этого не понимаю. Я сомневаюсь, что они могли быть родственниками или даже частью одного генофонда. Тем не менее, оба совершили похожие выдающиеся подвиги. И эти сообщения поступают со всей Америки ".
  
   "Это здорово. Это замечательно", - восторгался Мирл, впервые проверяя свой магнитофон, работает ли он. Так и было.
  
   "Вы понимаете, к чему я веду?"
  
   "Да! Космические пришельцы. Вероятно, им нужен наш сахар".
  
   "Я не говорю об инопланетянах", - фыркнула Наоми. "Я пыталась донести до вас, что в нашем обществе наступил следующий этап эволюции человека. В Америке. Сейчас. Человек, который приведет человечество в двадцать первый век. Человек, который, как только он начнет сеять свое семя, положит начало новой расе людей, сделав всех нас бедными этноцентричными Homo sapiens такими же устаревшими, как австралопитеки ".
  
   "Он фермер?"
  
   "Я имел в виду другой вид семени. Сперма".
  
   "Теперь я понимаю. Он представляет угрозу. Ты хочешь сказать, что его следует уничтожить до того, как он размножится?"
  
   "Нет, никогда. Если этот человек - следующий шаг в эволюции, нам, как бывшему доминирующему виду, придется отойти в сторону, точно так же, как неандерталец отошел в сторону ради кроманьонца ".
  
   "Это безумие!"
  
   "Наоборот. Эволюция удивительно разумна. И я тоже. На самом деле, я бы немедленно вызвалась выносить ребенка этой следующей стадии Homo sapiens. Это было бы привилегией ".
  
   Мирл моргнул. "Это то, что ты хочешь, чтобы я написал? Что ты ищешь пару?"
  
   Лицо Наоми, похожее на акульий плавник, заострилось. "Это было очень грубо сказано", - чопорно сказала она. "Это наука. Это будущее".
  
   "Нет", - ответил Мирл, выключая магнитофон и поднимаясь на ноги. "Это первая страница нашего следующего выпуска".
  
   "Подождите! Разве вы не хотите услышать остальную часть моей гипотезы?"
  
   "Позже. Мой редактор наверняка захочет продолжения. Прямо сейчас у меня есть больше, чем мне нужно ".
  
   Дверь за ним захлопнулась, шевельнув мышиного цвета завитки волос, обрамлявшие узкий лоб Наоми Вандерклут, как шнуры венецианских штор.
  
   "Надеюсь, я не совершила большой ошибки", - пробормотала она себе под нос. "Я баллотируюсь на должность в следующем году ...."
  
   Бадди Ньюман ожидал серого человека.
  
   В третий вторник каждого месяца в Sak-N-Sav, где Бадди работал кассиром, проводилась специальная акция "два за один" на определенные продукты с медленным приготовлением, среди которых была картофельная смесь "Флако Мэджик". Именно Флако привел серого человека в магазин, где раз в месяц он неизменно пополнял запасы, покупая целых шесть коробок за раз.
  
   После трех лет звонков о покупках "серого человека" в третий вторник - все распродано и наиболее непригодно для разборчивых желудков - Бадди Ньюман с нетерпением ждал встречи с "серым человеком" так же, как он с нетерпением ждал регистрации на драфт. Не так плохо, как корневой канал, но это тоже была не прогулка в парке.
  
   Поэтому, когда серый человек вошел через фотоэлектрические двери и направился прямиком к торговому ряду, Бадди Ньюман мысленно застонал.
  
   Бадди думал о нем как о сером человеке, хотя знал, что его зовут Смит. Бадди знал этот факт, потому что жил на той же улице, что и этот человек, в Рае, штат Нью-Йорк. Табличка с именем на входной двери дома в тюдоровском стиле гласила: Смит. Это было все, что Бадди Ньюман знал о нем или хотел знать.
  
   Смит был не совсем тем человеком, которого можно пригласить на барбекю. Это был сухой, долговязый мужчина, который всегда носил серый костюм-тройку и один и тот же полосатый школьный галстук. Его волосы были грязно-белыми, как тонкая грозовая туча. Его глаза были серыми. Даже его кожа была серой. Это была действительно неаппетитная черта в этом человеке, эта серая кожа ящерицы.
  
   Когда серый мужчина по имени Смит появился из прохода, прижимая к своему костлявому кадыку ровно восемь коробок картофельной смеси "Флако Мэджик", Бадди Ньюман издал негромкий стон.
  
   В "Сак-Н-Сейв" было шесть кассиров, а у Бадди был экспресс-отдел. Восемь наименований или меньше. Он вздохнул.
  
   Серый человек поставил коробки на ленту транспортера и полез в карман, извлекая потертый кожаный бумажник. Бадди начал пропускать коробки мимо оптического считывателя штрих-кода, зная, что еще до того, как в его кассе наберется сумма, серый человек мысленно подсчитал бы правильную цифру. Бадди знал это, потому что мужчина неизменно отсчитывал точную сдачу до того, как Бадди получал общую сумму в автомате. Однажды мужчина настоял на том, что в кассовом аппарате Бадди была ошибка. Бадди вежливо сказал ему, что считыватель штрих-кода не допускает ошибок.
  
   Серый человек настаивал лимонным голосом, и Бадди пришлось позвонить менеджеру. Это был первый месяц Бадди на работе, и он еще не научился справляться с беспокойными клиентами. Он надеялся, что менеджер вышвырнет серого человека на парковку.
  
   Вместо этого серый человек указал на неправильный штрих-код на одной коробке и нетерпеливо стоял в стороне, пока менеджер вводил стоимость от руки. Затем он сделал выговор Бадди за то, что у него не хватило ума просто нажать клавишу повтора после того, как сканер снял цену с первой коробки.
  
   Бадди покраснел как свекла при этом, это был его первый выговор. Он больше никогда не забывал нажать клавишу повтора.
  
   Но на этот раз Бадди намеренно не нажал клавишу повтора. Пусть парень помучается, подумал он, точно так же, как он сам страдал каждый раз, когда серый человек доставал свой красный держатель для мелочи и с безумной тщательностью отсчитывал сдачу. Это то, что сводило Бадди с ума. Любой другой удовлетворился бы двумя или тремя четвертаками и согласился бы на сдачу. Мужчина настаивал на том, чтобы отсчитать все до последнего пенни, независимо от того, сколько ему пришлось награбить в этом нелепом пластиковом держателе для мелочи.
  
   Так что на этот раз Бадди не торопился подсчитывать счет. Может быть, серый мужчина, чья кожа сегодня выглядела еще более серой, чем обычно, в следующий раз отнесет свои покупки в другую кассу.
  
   Мужчина сжимал в руке сдачу, в то время как Бадди делал вид, что у него проблемы со сканером. Из долгой практики он знал, как держать коробку, чтобы она неправильно считывалась. Он делал это неоднократно.
  
   "Держите коробку ровнее", - предложил серый человек голосом, который звучал так, как будто его выжали из лимонной корки.
  
   "Извините, сэр", - сказал Бадди, втайне радуясь, что задел за живое. Он повозился с коробкой, отметив, как сжались бескровные губы мужчины. Он снова обратил внимание на плоскую серость своей кожи. Обычно она была цвета рыбьей кожи. Сегодня вечером она напоминала карандашный грифель.
  
   Пока серый мужчина нетерпеливо ерзал, его взгляд блуждал по журнальной полке, где последние выпуски женских журналов и различных таблоидов кричали о своих обложках.
  
   Серый человек комично переосмыслил ситуацию. Одна серая рука с шокирующей настойчивостью потянулась к последнему "Инкуайреру". Он взглянул на обложку глазами, в которых за прозрачными щитками его очков без оправы было видно белое со всех сторон. Он разорвал бумагу, что-то ища. Когда он нашел то, что искал, его кожа стала еще более серой, если уж на то пошло, а глаза расширились.
  
   Бадди Ньюман был так удивлен этим нехарактерным поведением, что фактически прекратил работу и с изумлением посмотрел на мужчину. Это было самое недолговечное выражение, которое когда-либо было на лице Бадди Ньюмана.
  
   Серый человек внезапно схватился за грудь, страницы "Инкуайрера" разлетелись, как голуби оригами. Его рот широко раскрылся. Его губы и ногти казались почти синими. Его глаза вылезли из орбит, как сваренные вкрутую яйца из сжатого кулака, и серый человек сложился, как шезлонг, приземлившись на ленту конвейера. Его несли до тех пор, пока он не прижался к полке с талонами в путанице конечностей.
  
   Бадди Ньюман распознал признаки сердечного приступа на занятиях по искусственному дыханию и нажал на звонок менеджера. Не дожидаясь, он развернул серого человека так, чтобы тот мог добраться до его лица. Теперь оно было таким же серым, как лицо трупа.
  
   Бадди отщипнул нос и разжал задыхающемуся мужчине рот, проверив сначала, не проглотил ли он язык. Он этого не сделал. Он лежал у него во рту, толстый серый слизняк. Собравшись с духом из-за отвратительности своей задачи, Бадди прижался ртом к губам серого человека. Они стали серовато-голубыми. Он с силой выдохнул, вышел, затем повторил процедуру.
  
   Менеджер поспешил наверх, и Бадди крикнул ему: "Вызовите скорую помощь! Он умирает!" Затем он прижался губами к губам серого человека по имени Смит. Губы Смита были холодными, как свежая треска. И почти такими же вкусными. Бадди набрал побольше воздуха в невосприимчивые легкие, на глазах выступили горячие слезы.
  
   После того, как санитары скорой помощи выкатили серого человека через электрические двери, Бадди сел на ленту конвейера, на которой обычно перевозили яблоки, пончики и свиные отбивные навстречу их конечной судьбе, и молча слушал далекий, но обнадеживающий голос менеджера, говорящий ему, что он, вероятно, получит какую-нибудь благодарность от сети, если клиент выживет.
  
   Бадди не думал, что этот человек выживет. Холодный привкус на губах заставил его почувствовать себя так, словно он поцеловал труп.
  
   Наконец, после того, как Бадди успокоился, менеджер отправил его домой пораньше. Бадди взял с собой экземпляр "Инкуайрер".
  
   Бадди увидел несколько заголовков, когда шел к своему дому. Один из них, по его мнению, вызвал у мужчины сердечный приступ.
  
   Бадди немедленно отклонил главный заголовок, который сообщил миру ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ НОВЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА! ОДИН И ТОТ ЖЕ УБИЙЦА УБИЛ РОЯ ОРБИСОНА, ЛЮСИЛЬ БОЛЛ И АЯТОЛЛУ ХОМЕЙНИ!"
  
   В коробке был предмет, который обещал раскрыть секрет программы похудения Enquirer All-Pizza. Смит выглядел так, словно никогда в жизни не ел пиццу.
  
   Осталась только одна другая история. Заголовок гласил: "РАСКРЫТА УДИВИТЕЛЬНАЯ ПРАВДА". ЭВОЛЮЦИОННЫЙ СУПЕРМЕН на СВОБОДЕ В США!
  
   Ниже было изображение художником жестокого лица мужчины. У него были высокие скулы и самые мертвые глаза, которые Бадди когда-либо видел. Даже на эскизе эти глаза, казалось, сверлили потрясенную душу Бадди, как сверла.
  
   Он открыл внутреннюю страницу и при свете проезжающих мимо уличных фонарей прочитал о существе, которого репортер окрестил "Мертвецом", которое, если верить сообщениям, бродило по улицам Америки, совершая действия неописуемого насилия. Бадди это показалось чьей-то идеей для плохого комикса. Затем он снова посмотрел в мертвые глаза, которые смотрели с обложки, и неудержимо содрогнулся.
  
   Неудивительно, что Смит потерял сознание. Парень выглядел как воплощение смерти.
  
   Убежденный, что он разгадал тайну очевидного сердечного приступа Смита, Бадди Ньюман поспешил в дом своих родителей, и ему приснились кошмары, в которых конвейерная лента экспресс-линии была забита трупами, сжимавшими инопланетные монеты, в то время как Бадди отчаянно пытался упаковать их, прежде чем они умрут у него на руках.
  
   Глава 2
  
   Его звали Римо, и звук звонка вырвал его из сна.
  
   Он лежал, позволяя своим медленно фокусирующимся карим глазам разглядывать незнакомое окружение. Он не узнал потолок. Он был слишком белым. Он моргнул и медленно сел. У него болела голова. В глубине его глубоко посаженных глаз ощущалась тупая боль. Было ощущение, что зрительные нервы были обожжены и не совсем зажили.
  
   Он перекатился на край бугристой койки и обхватил голову руками. Когда он поднял лицо, то оглядел камеру, которая была освещена сильным светом снаружи решетки.
  
   Это была голая камера. Стены были выкрашены в розовый цвет из шлакоблоков, а в одном углу находился унитаз из нержавеющей стали со сломанной раковиной над резервуаром для воды. За исключением койки и туалета, камера была такой же пустой, как скальп лысого мужчины. И такой же розовой.
  
   Римо встал в боксерских трусах и справил нужду в унитаз без крышки. Он уставился на стену, словно пытаясь осмыслить происходящее. Застегнувшись, он обнаружил свою синюю рабочую форму, сложенную на полу, а также кожаные ботинки государственного образца, лежащие аккуратной стопкой. Сначала он надел брюки, а затем зашнуровал ботинки. Они были новыми и ощущались как утяжеленные ботинки дайвера, когда он сделал неуверенный шаг вокруг камеры шесть на девять.
  
   Дальше по коридору он услышал звуки людей, таких же, как он, шевелящихся в своих замкнутых пространствах. Черный голос горько проклинал новый день. Голос помоложе просто не выдержал и зарыдал. Джирс ответил с черствостью, которая не поддавалась пониманию.
  
   И к этим грубым звукам примешивались звуки шагов. Ноги в ботинках. Свободные ноги. Ноги, свободно шагающие по коридору и направляющиеся в его сторону.
  
   "Пересчитайте головы!" - рявкнул авторитарный голос. "Отключите звук".
  
   "Пошел ты, чувак!" - бросил вызов другой голос. Ноги в сапогах остановились. Последовала пауза. Затем тот же голос ответил снова, на этот раз более покорно: "Номер Восемьдесят".
  
   Другие голоса выкрикнули: "Номер пятьдесят пять".
  
   "Номер тридцать семь".
  
   "Номер сто восемьдесят один". Наконец, когда Римо застегивал рабочую рубашку с короткими рукавами, ноги остановились у решетки его камеры.
  
   Их было два комплекта. Двое мужчин были одеты в одинаковые серые форменные рубашки с черными эполетами и отделкой карманов. Их брюки были черными, с угольно-серыми полосками, идущими по внешним швам. Их шляпы Smokey the Bear были черными и оттеняли жесткие злые глаза.
  
   "Как прошла твоя первая ночь, Мертвец?" - спросил тот, что повыше, из двух надзирателей, не отрываясь от своего блокнота.
  
   "Наклонись, и я покажу тебе", - прорычал Римо. У всех у них был неправильный акцент. Слишком южный. И цвета униформы тоже были неподходящими. Эта мысль медленно погружалась в его сознание, как водяная лилия, теряющая свою плавучесть.
  
   "Да", - сказал второй командир. Он был почти таким же широким, как и высоким, и он не был высоким. "Я слышал, ты был крепким орешком".
  
   "Меня зовут Римо".
  
   "Вы имеете в виду заключенного номер шесть".
  
   "Это не мой номер".
  
   "Наверху, в Нью-Джерси, может быть. Но здесь, внизу, ты номер шесть. А теперь, парень, отойди от этих решеток. Начальник тюрьмы хочет тебя видеть ".
  
   Римо отпустил решетку и отступил назад, когда командир крикнул командиру стражи, чтобы тот приготовил камеру номер два.
  
   Электронная дверь камеры загудела, отъезжая назад. Пара командиров быстро встали по обе стороны от него, и один опустился на колени, чтобы закрепить ножные кандалы, в то время как другой стоял с планшетом на боку, а другая рука покоилась на рукоятке пистолета.
  
   Как только ножные кандалы были на месте, командир поднялся, неся наручники, соединенные с кусками цепи. Наручники охватили его запястья и сдирали кожу. "Черт возьми", - пробормотал приземистый командир. "Что это?" - потребовал ответа другой.
  
   "Только посмотрите на запястья этого парня. Они толстые, как подвесные тросы. Наручники не подходят".
  
   "Приведи их в порядок".
  
   Римо вытянул запястья, его руки сжались в кулаки. Командир изо всех сил пытался застегнуть один наручник на его правом запястье. Язычок не дотягивал до фиксирующего механизма на полдюйма.
  
   "Попробуй другое запястье", - нетерпеливо сказал высокий командир. "Он, вероятно, правша. Левое запястье будет тоньше. И защелкни его. Начальник тюрьмы ждет".
  
   Второй наручник также не справился со своей задачей на добрых полдюйма.
  
   "Что нам делать?" - раздраженно спросил приземистый командир. "Я никогда не видел зэка с такими запястьями". Римо стрельнул в охранников темноглазой усмешкой.
  
   "Что, если я сделаю это?" - предложил он, разжимая кулаки.
  
   Командир сжал наручники. Они со щелчком встали на место.
  
   "Мило", - сказал он, толкая Римо. "Очень мило. Давай покажем твой маленький магический номер начальнику тюрьмы.
  
   Когда Римо выходил из камеры, его подтолкнули вправо.
  
   "Не оглядывайся назад, мальчик. Ты же не хочешь видеть, что там, в другой стороне".
  
   Перед ним тянулся длинный ряд камер. Руки, одни сложенные, другие с безвольными пальцами и скучающие, свисали с прутьев по всей линии. Коридор из бежевых шлакоблоков заканчивался черной электронной дверью с квадратным стеклянным окошком.
  
   "Идите на четыре шага позади меня и прижмитесь к стене", - сказал высокий командир, показывая дорогу. Другой пристроился позади них. "Оставайтесь на желтой линии".
  
   Римо тяжело зашагал. Когда он проходил мимо ряда камер, из-за выкрашенных в зеленый цвет прутьев выглядывали суровые незнакомые лица.
  
   "Эй, спящая красавица! Я Прекрасный принц".
  
   "Скажи, как тебя зовут, милашка?"
  
   Раздались свистки, несколько волчьих свистков. Отпетый зэк с золотым кольцом в ухе вслух поинтересовался, девственник ли Римо. Римо остановился перед его камерой и уставился на него своими мертвыми глазами. Заключенный непроизвольно отпрянул от решетки.
  
   Римо пошел дальше, на секунду опередив незавершенный выпад замыкающего командира.
  
   Когда их пропускали через серию электронных дверей и через четырехстороннее пересечение ярусов камер от пола до потолка, Римо задал вопрос.
  
   "Где я?"
  
   "Что вы имеете в виду?" - прорычал главный командир. Затем, придя в себя, он добавил: "Это верно. Вы прибыли под действием успокоительного, не так ли?"
  
   "Это ты мне скажи", - сказал Римо, когда они подошли к кабинету начальника тюрьмы. Пока они ждали, главный командир постучал в дверь.
  
   "Мальчик, твой новый дом - государственная тюрьма в Старке".
  
   "У меня не очень хорошая география", - сказал Римо, когда другой командир просунул голову в дверь и объявил: "Он здесь, сэр".
  
   "Флорида", - решительно сказал другой командир. "Страна солнечного света и аллигаторов".
  
   "Не забудь флоридский сок", - добавил первый охранник, открывая дверь перед Римо.
  
   Римо вошел в кабинет начальника тюрьмы, его цепи волочились по полу. Его руки были скованы ниже уровня пояса, но голова была поднята, а поза вызывающей.
  
   "Сядь, Уильямс", - сказал начальник тюрьмы бессмысленным, но не вызывающим доверия тоном. Он махнул охранникам, чтобы те закрыли за ними дверь. Римо опустился на простой деревянный стул. От жесткого стула ему сразу стало неуютно. Он не был уверен почему, но это всколыхнуло какое-то смутное, недоступное воспоминание.
  
   Начальник тюрьмы специально игнорировал Римо, когда тот листал картотеку. Это был невысокий, драчливый мужчина с гладкой лысиной. На переносице у него была небольшая ямка в плоти, как будто кто-то вырезал из нее кусок.
  
   Когда начальник тюрьмы поднял глаза, он позволил папке упасть плашмя. Он бросил на нее последний взгляд, прежде чем полностью переключить свое внимание на Римо.
  
   "Ты знаешь, почему ты здесь, Уильямс?"
  
   "Государство утверждает, что я убил торговца наркотиками".
  
   "Вот почему вас отправили в тюрьму штата Трентон. Я имел в виду, почему вас перевели в штат Флорида".
  
   Флорида, подумал Римо. Значит, охранники не лгали. вслух он сказал: "Должно быть, это как-то вылетело у меня из головы". Ему стало интересно, о чем говорил начальник тюрьмы.
  
   "Вы очень глупый человек, мистер Уильямс. Вам было бы лучше вернуться в Нью-Джерси, где они не пользуются смертной казнью. Там, наверху, вы были просто еще одним пожизненником в камере смертников. Но вы продолжали попадать в неприятности. Согласно вашему досье, вы покалечили своего сокамерника. Выкололи ему глаз из-за сигареты. Этого было достаточно. Но вдобавок ко всему, вы убили охранника. Я предполагаю, что у этого охранника была семья с высокими политическими связями, потому что кто-то потянул за множество ниточек, чтобы тебя перевели в мою тюрьму. Это незаконно, но когда я запротестовал, мне в недвусмысленных выражениях сказали подыграть. Что я и делаю ".
  
   "Может быть, мне нужно было сменить обстановку", - решительно сказал Римо. Он задавался вопросом, к чему клонится это дерьмо.
  
   "Ты сейчас довольно небрежен", - продолжил начальник тюрьмы. Римо заметил табличку с именем перед его столом, на которой было написано, что он начальник тюрьмы Максорли. "Но мне сказали, что чиновникам Трентона пришлось ввести тебе успокоительное для перевода. Так что ты должен знать, во что ты ввязался".
  
   "Конечно", - холодно сказал Римо. "Я добрался до Флориды".
  
   "Это правда", - без тени юмора сказал начальник тюрьмы. "Но вы также попали в камеру смертников Флориды. Видите ли, в отличие от Нью-Джерси, этот штат в полной мере использует смертную казнь. И поскольку вы перешли под нашу юрисдикцию, вы подпадаете под действие законов Флориды ".
  
   Римо ничего не сказал. Его брови сошлись вместе, образовав глубокую складку.
  
   "Мне жаль", - сказал начальник тюрьмы голосом, в котором не было ни сочувствия, ни сарказма, а просто голос. "Вы когда-то были офицером полиции, согласно вашим записям. И я не связываюсь с наркоторговцами. Возможно, у тебя были свои причины сделать то, что ты сделал, но убить сотрудника исправительного учреждения ... что ж, я несу ответственность перед законом ".
  
   "Я хочу поговорить со своим адвокатом", - натянуто сказал Римо.
  
   "Я понимаю, что от вашего имени уже подана апелляция. Тем временем от вас ожидают соблюдения правил этого учреждения. Вам будет разрешаться выходить из камеры на две минуты через день, чтобы принять душ, и два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, на тридцать минут заниматься физическими упражнениями под присмотром во дворе тюрьмы. В противном случае вы будете заперты в своей камере, где будете принимать пищу и заниматься всеми своими делами. Учитывая ваш довольно обширный послужной список насилия в отношении сотрудников исправительных учреждений и других заключенных, у меня не будет иного выбора, кроме как поместить вас в отдельное помещение, если вы будете плохо себя вести каким-либо образом ".
  
   "Ты говоришь обо мне как о плохом маленьком мальчике", - сказал Римо жестким голосом.
  
   "Будьте уверены, мистер Уильямс, я вижу вас совсем не в таком свете. Итак, вы поняли все, что я вам только что сказал?"
  
   "Думаю, да".
  
   "Вы понимаете, что я подразумеваю под раздельным содержанием под стражей?"
  
   "Конечно. Одиночное заключение".
  
   "Так это называется в Трентоне?"
  
   Римо пришлось подумать, прежде чем ответить. "Они назвали это административным задержанием", - сказал он наконец.
  
   "И я уверен, что человек, которому грозит смертная казнь, дважды подумает, прежде чем доживать свои последние дни в одиночной камере". Начальник тюрьмы нажал кнопку звонка. Два командира вошли в комнату и заняли свои места по обе стороны от непоколебимого лица Римо Уильямса.
  
   "Прежде чем эти офицеры отведут вас обратно в камеру, у вас есть какие-либо вопросы?" начальник тюрьмы хотел знать.
  
   Римо встал, позвякивая цепями. "Только один", - тихо сказал он.
  
   Начальник тюрьмы вопросительно посмотрел на него.
  
   "Вы употребляете газы, делаете инъекции или поджариваетесь в таком состоянии?"
  
   "У нас есть очень эффективный электрический стул, мистер Уильямс. Если дойдет до этого, вы почувствуете лишь кратковременный толчок. На самом деле это довольно гуманно".
  
   "Все равно, я думаю, что предпочел бы иглу". На лице начальника тюрьмы отразился любопытный интерес.
  
   "Серьезно?" сказал он. "Если вы не возражаете, что я спрашиваю, почему это?"
  
   "Они не бреют голову перед смертельной инъекцией".
  
   "А", - сказал начальник тюрьмы, как будто поняв. Но по непроницаемости в глубине его глаз Римо мог сказать, что он вообще ничего не понял.
  
   Римо молчал, когда его уводили.
  
   Глава 3
  
   Они подождали, пока Римо вернется в камеру, прежде чем снять цепи и ножные кандалы. Римо сел на койку, когда зарешеченная дверь с лязгом закрылась. Впервые он заметил белую табличку, прикрепленную к дверям камеры: "ОПАСНО!" НЕ ПОДХОДИТЕ, ПОКА "ГЕЙТ" ДВИЖЕТСЯ, начертанную черными буквами "смертный приговор".
  
   Это был единственный материал для чтения в камере, поэтому Римо медленно прочитал его несколько раз.
  
   Голос из соседней камеры нарушил его концентрацию.
  
   "Привет, Джим. Что происходит?" Голос был черным. Южанин.
  
   "Меня зовут Римо".
  
   "Не занимай никакого положения, чувак. Я называю всех белых парней Джимами. Во что ты вляпался?"
  
   "Не твое дело".
  
   "Поступай как знаешь. Я просто был дружелюбен. Меня зовут Мохаммед".
  
   "В таком случае, меня зовут Аллах".
  
   "Братья-мусульмане" объявляют его Аль-лах, уайти. Но если тебя это устраивает, ты можешь называть меня Попкорн. Все минусы таковы. Только не принижай моего личного бога. Аллах - это все, что помогает мне прожить день, пока мне не придется идти до конца. Я убил свою старушку, разве ты не знаешь ".
  
   "Жестоко".
  
   "Разве я этого не знаю. Иногда я действительно скучаю по этой женщине. Не стал бы ее резать, но я застал ее в постели с какой-то индейкой, которую никогда раньше не видел. И это был мой день рождения. Знаешь, это было самое безжалостное".
  
   "Пощади меня", - сказал Римо, откидываясь на спинку койки. Он уставился в потолок.
  
   "Я слышал, ты когда-то был полицейским".
  
   - Однажды, - бесцветно ответил Римо.
  
   "Так что коп делает в этом пустом месте?"
  
   "Я забыл поздравить твою мать".
  
   "Ху! Ты какой-то холодный чувак. Но позволь мне внести ясность, братан. Заключенные, они знают, что ты коп. Взломщики, они знают, что ты прикончил охранника. Это поставило тебя в очень плохое положение. На твоем месте я бы завел всех друзей, каких только мог найти ".
  
   "Ты не я", - ответил Римо, внезапно пожелав сигарету. Может быть, это очистило бы его разум от паутины. Он чувствовал себя как несвежее пиво - выдохшееся и слишком теплое.
  
   "В таком случае, у меня есть для тебя еще один совет, Джим". Когда ответа не последовало, Попкорн сказал: "Не ешь мясной рулет. Это всегда вчерашний гамбургер. И если вам предлагают тушеный мясной рулет, это не только вчерашний мясной рулет, но и вчерашний гамбургер. В этом заведении не выбрасывают дерьмо. Они просто разогревают его и снова тычут в твою жалкую физиономию ".
  
   "Я буду иметь это в виду", - сказал Римо, все еще глядя в потолок. Все было слишком гладко. В его старой камере потолок был потрескавшимся и отслаивающимся: он представлял, что трещины - это землетрясение, а свисающие хлопья - извержение вулкана. Он часами следил глазами за трещинами, представляя их - нет, желая, чтобы они стали шире. Иногда казалось, что они расширились, но они никогда не расширялись настолько, чтобы выпустить его, теперь не имеет значения, как долго он смотрел сквозь бесконечные серые дни и месяцы.
  
   Римо перекатился на край своей койки. Он не находил никакого развлечения в этом плоском безупречном потолке. Уставившись на свои ботинки, он думал о том, что сказал начальник тюрьмы.
  
   Он не мог вспомнить, чтобы убил кого-нибудь из охранников в штате Трентон. Но его разум все еще был затуманен успокоительным. Римо не мог припомнить, чтобы когда-либо слышал о том, чтобы заключенного отправляли под действием успокоительного. Не самый разумный. Он задавался вопросом, не сломался ли он от долгих лет заключения в камере смертников.
  
   Он позволил своим мыслям вернуться на годы назад. Все это было плоским серым пятном. Сколько прошло с того дня, как за ним пришли у его подъезда в Ньюарке? Десять лет? Двадцать? Ближе к двадцати. Двадцать долгих лет с тех пор, как судья - как там его звали, Гарольд какой-то там? отправил его вверх по реке. В те дни в Нью-Джерси приводили в исполнение смертные приговоры. Римо больше года потел в камере смертников - "Мертвец" на языке других заключенных, - пока его адвокат подавал апелляцию за апелляцией.
  
   Его жизнь спас не столько апелляционный процесс, сколько тенденция не ссылаться на законы о смертной казни, которая в конечном итоге спасла жизнь бывшему патрульному Римо Уильямсу. Это не было оправданием, но это было лучше, чем сидеть на стуле.
  
   Теперь, двадцать лет спустя, он снова оказался перед стулом.
  
   Римо встал. Его суставы затекли. Его не совсем онемевшие пальцы погладили жесткую щетину на подбородке и шее. В камере не было зеркала. В камере смертников человек мог бы с радостью перерезать себе горло, а не тащиться к креслу.
  
   Сглатывание напомнило Римо о том, как пересохло у него в горле. В раковине было сухо, поэтому Римо решил пойти в другом направлении.
  
   "Я бы не отказался покурить", - сказал он вслух.
  
   Из камеры слева не последовало ответа, которая, как вспомнил Римо, была пуста, когда он проходил мимо нее. Но с другой стороны Попкорн спросил: "Кэмел сделает для тебя?"
  
   "Да".
  
   "Ну, вот и она. Одна сшита на заказ".
  
   За дверью его камеры в поле зрения выкатилась сигарета без фильтра. Римо пришлось опуститься на колени, чтобы поймать ее. Но его запястья были слишком толстыми для узкого промежутка между прутьями. Он напрягся, его пальцы почти коснулись бумажного цилиндра. Он переложил его в другую руку, но преуспел только в том, что полностью отодвинул сигарету за пределы досягаемости.
  
   Римо вернулся к своей койке и тяжело сел, его лицо превратилось в маску поражения.
  
   Через некоторое время Попкорн заметил: "Я не чувствую запаха дыма, Джим. И я всей душой отдавал предпочтение секонд-хенду".
  
   "Это ускользнуло от меня", - сказал ему Римо без эмоций.
  
   "Вот как я отношусь к своей жизни, Джим. Но ты все еще у меня в долгу".
  
   "Конечно", - решительно сказал Римо. Он чувствовал себя дерьмово.
  
   "Просто не жди долго расплаты. Спарки владеют моей задницей, ты знаешь".
  
   "Кто такой Спарки? Твой адвокат?" Римо задумался в воздух. С таким же успехом он мог общаться с мертвецами. Следующие слова Попкорна подсказали ему, что так оно и есть.
  
   "Спарки - председатель, чувак. Я выйду на свободу в следующем месяце, если мою апелляцию не поддержат. Тебе сказали, когда ты уходишь?"
  
   "Я не пойду", - решительно заявил Римо.
  
   "Расскажи. Раньше я так думал. Мужчина позволяет тебе так думать некоторое время, он и его адвокаты. Через некоторое время ты начинаешь верить в это сам. Затем они отнимают его у тебя дюйм за дюймом. В этом-то все и дело. Сегодня ты летаешь, а на следующий день копаешься в грязи у своих собственных чертовых ног, думая, что единственный выход - это выкопать себе дорогу наружу. Но в любом случае, ты сам себе роешь могилу ".
  
   - Я не пойду, - повторил Римо.
  
   "Ты считаешь, что раз ты когда-то был копом, то у тебя все получится. И это все?"
  
   "Они не поджарят меня. Они не поджарили меня в Джерси. Они не поджарят меня здесь".
  
   "Может и так, Джим. Но в этой дыре, в которой мы находимся, флоридский сок имеет совершенно другое значение". Он не оранжевый, и они должны привязать тебя, прежде чем ты сможешь извлечь из этого пользу ".
  
   "Они не могут перевести человека из одного штата в другой и поджарить его. Мой адвокат позаботится об этом".
  
   "Я согласен с этим. Мой адвокат тоже моя последняя надежда".
  
   "Они не поджарят меня", - повторил Римо. И внезапно он вспомнил, почему ему было так неудобно сидеть на деревянном стуле в кабинете Начальника тюрьмы. Электрические стулья всегда изготавливались из непроводящего дерева.
  
   В дальнем конце коридора загудела дверь. Загудела другая. И с каждым разом жужжание становилось громче по мере того, как Контроль открывал дверь за дверью. Затем послышался четкий, не приглушенный звук шагов.
  
   Охранники остановились у камеры Римо. Это были те же охранники, что и раньше.
  
   "Сегодня день душа, Уильямс", - сказал один с насмешкой. Римо поднял со своей койки тусклые глаза. Он встал. "Почему бы и нет?" он пробормотал.
  
   На этот раз на него не надели наручники, когда выводили из камеры.
  
   "Я единственный, кто должен смыть пыль?" Спросил Римо.
  
   Охранник свирепо оскалил зубы. "Остальные уже приводят себя в порядок ради тебя, Мыльный мальчик. А теперь двигай".
  
   Римо медленно прошел мимо ряда камер смертников. Он смело встречал каждый взгляд, брошенный в его сторону.
  
   На этот раз не было свиста или насмешек. В некотором смысле, это был плохой знак.
  
   Они прошли мимо контрольной будки на перекрестке тюрем, называемом Гранд Сентрал, где начальник караула проводил их в душевую. Римо разделся под бдительными взглядами охранников и зашел в общий душ.
  
   Десятки пар жестких глаз впивались в его поджарые, тигриные мышцы, плоский, как у спортсмена, живот и странно толстые запястья. Римо проигнорировал их и встал под горячую струю незанятого душа, намыливаясь грязным куском мыла, которое таяло на похожей на желоб полке, проходившей под душем по всей длине комнаты. Он втер немного пены в свои мускулистые волосы, яростно отскребся и, чувствуя на себе взгляды, снова встал под горячую воду, пока остатки пены не попали на решетку пола, чтобы быть унесенным на свободу, которой Римо не знал с тех пор, как ему было вдвое меньше, чем сейчас.
  
   Когда Римо направился к двери, на его пути встал мужчина. Он был белым и сложен как беременный полузащитник. Его толстое лицо было таким же невыразительным, как плотина Гувера, за исключением усов Фу Манчи, которые вышли из моды, когда Джеральд Форд был в Белом доме, и крошечного клочка волос под нижней губой, называемого пучком пачуко. Его черные волосы разметались по всему лбу, с них капала грязно-серая мыльная пена. Он выглядел как клингон с плохим шиньоном.
  
   "Ты новый Покойник?" - прорычал он.
  
   "Меня зовут Римо".
  
   "Да. Это ты. Покойник", - пробормотал мужчина, как будто Римо там не было. Затем он сказал громче: "Я слышал, ты был полицейским".
  
   Римо ничего не сказал. В заведении была фраза: "Занимайся своим делом". Это означало "не лезь не в свое дело" и "держись подальше от неприятностей". Римо решил, что будет следовать ей. Он позволил своему взгляду опуститься на спутанные волосы на груди мужчины, покрытые мылом. Не из покорности, а потому, что мужчина был намного выше Римо, и Римо просто позволил своим глазам отдохнуть на их естественном уровне. Он сделал свое суровое лицо неподвижным, не выдавая никаких эмоций, ни слабости, ни вызова.
  
   "Раньше я ел копов", - насмехался мужчина. "Ты скажи ему, Макгарк", - крикнул кто-то. Макгарк наклонился к лицу Римо. Его дыхание было кислым. Как пахта недельной давности.
  
   "Может быть, я тебя съем". Когда Римо не ответил, Макгарк сказал: "С другой стороны, может быть, все будет наоборот. Я мог бы защитить тебя, коп. Если ты будешь хорошо со мной обращаться ".
  
   При этих словах Римо поднял взгляд. Его глаза, казалось, ушли в свои глубокие впадины. Выражение их было нечитаемым.
  
   "Ты делаешь для меня, и я сделаю для тебя", - сказал Мегарк низким голосом. "Что ты на это скажешь?"
  
   "Я говорю, - решительно заявил Римо, - что твое дыхание пахнет так, словно ты сосал сосок слона. Может быть, тебе стоит продолжать удовлетворять себя таким образом".
  
   У Макгарка отвисла челюсть, отчего его пучок пачуко ощетинился.
  
   Единственным звуком в комнате долгое время были насадки для душа, выбрасывающие безжалостные потоки воды. Затем какой-то мужчина разразился взрывным лающим смехом. У другого перехватило дыхание. Они двинулись к Римо и гиганту по имени Макгарк, чтобы посмотреть, что будет дальше. За спиной здоровяка Римо мог видеть охранников, наблюдающих через квадратное окно. Внезапно они повернулись спиной, и Римо понял, что помощи от них не будет.
  
   "Все вы, болваны, держитесь подальше от этого", - сказал Макгарк. Он посмотрел вниз на Римо. Римо непоколебимо встретил его взгляд.
  
   "Я дам тебе выбор, коп", - сказал Макгарк напряженным голосом. "Твой рот на моем члене прямо сейчас или мой нож в твоем животе".
  
   "Если ты собираешь вещи, докажи это", - спокойно сказал Римо. Макгарк развел невероятно большими руками и сказал: "Никаких карманов, друг. Но я достану тебя во дворе".
  
   "Тогда увидимся во дворе", - сказал Римо, протискиваясь мимо мужчины и распахивая дверь быстрее, чем Макгарк успел отреагировать.
  
   Римо схватил полотенце с вешалки и начал вытираться, в то время как явно разочарованные охранники разделились и заняли позиции у наружной двери. Запах застарелого пота был постоянным зловонием в комнате. Остальные вышли, голые и угрюмые, и потребовали свои полотенца. Закончив, они бросили полотенца в тележку для стирки и медленно оделись, как будто надев синие рабочие брюки государственного образца, они стали менее, а не более цивилизованными.
  
   Когда Римо потянулся за идентичной униформой, один из охранников сказал: "Тебе не нужна тюремная униформа. Вот." Римо взял футболку абрикосового цвета. Он стянул его через голову и понял, что это означало. Каждый мужчина в ряду носил такой. Это был значок приговоренного.
  
   Они выстроились в линию, с Римо в тылу. Охранники открыли дверь, и они вышли гуськом, их плечи почти касались правой стены, когда они поворачивали под прямым углом, пока не миновали многоярусные тюремные блоки, окружающие Центральный вокзал. Мужчины, шедшие впереди Римо, гуськом направились в свои камеры. Это были обычные люди. Римо продолжил путь в одиночестве в крыло Q, камеру смертников.
  
   По сигналу двери камер распахнулись. Одновременный лязг был оглушительным.
  
   Римо направился по бежевому коридору к своей открытой камере, недалеко от последней камеры в камере смертников.
  
   Грубый голос крикнул ему вслед: "Во дворе, коп". После того, как дверь камеры с жужжанием закрылась с временной окончательностью, к которой Римо так и не привык, он задал вопрос в воздух. "Знаешь мошенника по имени Мегарк?" Голос Попкорна был насмешливым. "Да. Это чувак, которого называют Крашер. Разве это не имя из комиксов, чувак? Крушитель Макгерк. Говорят, его имя Делберт ".
  
   "Педик?" Римо задумался.
  
   "Да. Настоящий батч. Почему ты спрашиваешь? Ты ему нравишься?"
  
   "Да".
  
   "Этот сокрушитель, ты должен остерегаться его. Он подает, но не ловит. Понимаешь, что я имею в виду?"
  
   "Да. Он говорит, что будет искать меня во дворе".
  
   "Тогда не ходи во двор".
  
   "Должен. Я должен поддерживать форму".
  
   "За что? В конце концов, Спарки высосут тебя досуха, братан".
  
   "Когда-нибудь я, возможно, выберусь отсюда", - сказал Римо. Он заметил, что кто-то - он сам или охранник - пнул сигарету из коридора поближе к решетке. Он подошел и просунул руку сквозь прутья. Он раздавил сигарету двумя пальцами и вернулся к своей койке.
  
   "Конечно", - сказал Попкорн, пока Римо осматривал белую бумагу на предмет повреждений. Она разошлась с одного конца и была грязной там, где ее раздавила подошва ботинка. Но другой конец был чистым. Римо осторожно стряхнул с него пыль. "Когда-нибудь ты выйдешь отсюда", - говорил Попкорн. "Есть белый катафалк, который в один прекрасный день вывезет всех нас, Мертвецов, за пределы этих стен. Вы можете на это рассчитывать ".
  
   "Нет. Не так", - сказал Римо, отправляя в рот чистый конец "Кэмела". "Когда-нибудь они поймут, что я невиновен".
  
   Римо проигнорировал воющий смех Попкорна, обыскивая карманы в поисках спичек. Он обнаружил, что у него нет карманов, и, конечно же, там тоже не было спичек.
  
   А Попкорн продолжал смеяться, как будто невиновность Римо была самой смешной вещью в камере смертников.
  
   Глава 4
  
   Для Римо Уильямса, осужденного за убийство, его первый день в тюрьме штата Флорида мало чем отличался от всех дней, которые он мог вспомнить в тюрьме штата Трентон. Охранники пришли к десяти часам, чтобы сосчитать количество убитых. Обед подали в двенадцать тридцать. Поднос с едой Римо поместили в похожую на полку щель в двери его камеры. Это был мясной рулет с тушеным мясом. Он почувствовал его запах и, хотя был голоден, вернул поднос в щель. К тому времени, как час спустя охранник вернулся, чтобы забрать его, поверхность превратилась в холодный жир.
  
   В три часа дня был произведен еще один подсчет голов, и снова в восемь. Отбой прозвучал с ударом одиннадцати, а последняя проверка кроватей произошла двадцать минут спустя, когда одинокий охранник прошел вдоль очереди, останавливаясь, чтобы осветить каждую камеру своим большим фонариком D-cell. Однажды он позвал заключенного, чтобы тот обнажил голову. Только тогда луч на мгновение остановился; затем его включение и выключение продолжилось.
  
   В глазах Римо зажегся свет, и он перевернулся. Охранник пошел дальше, повторил свой ритуал у камеры Попкорна, а затем заковылял прочь, его уход был отмечен уменьшающейся громкостью дверных звонков, когда они закрывались один за другим.
  
   Римо уставился на плоскую черноту внешней стены своей камеры, задаваясь вопросом, будут ли ночи здесь такими же ужасными, как в Трентоне.
  
   Они были.
  
   Откуда-то издалека раздался голос: "Телепортируй меня наверх, Скотти", и Римо чуть не рассмеялся. За исключением того, что несчастный тон голоса мужчины приглушил смех. Он не шутил. Фактически, он приступил к продолжительному исполнению воображаемого эпизода "Звездного пути" одним актером, поочередно играя роли капитана Кирка, Спока, Скотти, Маккоя и даже Ухуры нелепым фальцетом.
  
   "Заткни свою дыру, болван!" предупредил басовитый голос.
  
   "Ты заткни свою дыру. Оставь мужчину в покое. Он будет развлекать нас".
  
   Последнее прозвучало из-за Попкорна. Вздохнув, Римо скатился с кровати.
  
   "Это продолжается каждую ночь?" спросил он.
  
   "В некоторые ночи", - сказал ему Попкорн. "Это тарелка радара. Он знает наизусть каждый эпизод "Звездного пути". Говорит, что смотрел их по семнадцать раз каждый. Так что, естественно, он доходит до того, что, так сказать, выкручивается сам. Слышали бы вы, какой он выкрутил в прошлую субботу. Когда все закончилось, Кирк был застрелен ромуланцами, а Спок захватил мостик. Первое, что он сделал, это отдал приказ отступать и начал баловать Ухуру. Эта тарелка радара, он действительно вжился в роль Спока. Но ему нравится смотреть на вещи по-своему ".
  
   Римо вздохнул. Там, в Трентоне, был мошенник, который всю ночь напролет выдавал себя за грабителя. Его "Джо Фрайди" был настолько точным, что побудил одного пожизненника воткнуть заточенный карандаш с номером девять в адамово яблоко заключенного со смертельным исходом. Теперь казалось, что это было очень давно. Римо даже не мог вспомнить имени ни одного из них.
  
   Наконец разговоры вслух, рыдания и стоны прекратились, и во влажной темноте камеры смертников воцарилась тишина.
  
   Римо спал.
  
   Во сне ему приснился сон.
  
   И в своем сне он был свободен.
  
   Римо снилось, что он едет на лифте в пентхаус высотного жилого дома. Он видел себя в обрамлении кабины лифта, оклеенной золотыми обоями, как будто испытывал внетелесный опыт. Одна рука была у него в кармане, а другая свисала сбоку, нетерпеливо прищелкивая пальцами.
  
   Двери лифта открылись, и он начал выходить из клетки. Он на мгновение заколебался. Блеск, появившийся в его глазах, был недолгим. Затем, небрежно вынув руку из кармана, он вышел в коридор. Он присвистнул.
  
   С обеих сторон дверей лифта появилось по дородному мужчине. Каждый был одет в дорогой итальянский шелковый костюм. В руках у них были компактные маленькие пистолеты-пулеметы Mac-11. Один приставил дуло к шее Римо, а другой - к противоположному боку. Римо перестал свистеть.
  
   Во сне он закричал: "О, черт!" Но во сне он выглядел так же круто, как актер, сыгравший главную роль в телевизионном фильме недели.
  
   Один из двух мужчин пробормотал: "Сошел не на том этаже, приятель?"
  
   На что Римо услышал свой ответ: "Нет, если это апартаменты дона Полипо Тентаколо".
  
   "Дон Тентаколо не принимает посетителей сегодня вечером, приятель". Это от другого мужчины, того, который начал обыскивать Римо. Другой громила - лучшего слова для него не подберешь - продолжал тыкать своим Mac-11 в бок Римо.
  
   То, что произошло дальше, произошло так быстро, что Римо дернулся во сне.
  
   Стоящий на коленях охранник проверял лодыжки Римо, когда одна из ног Римо дернулась вверх. Палец ноги, казалось, только коснулся подбородка мужчины, но его голова откинулась назад, как будто она была на конце оборвавшегося троса. Треск ломающихся позвонков был отчетливым, как гром.
  
   Затем - или, возможно, это произошло одновременно, потому что внимание Римо было приковано к откинутой назад голове, а не к чему-то другому - во сне Римо повернул верхнюю часть тела так, что дуло пистолета было направлено в разреженный воздух. Он взял другого громилу за запястье. Вместо того, чтобы надавить на естественную точку сгиба сустава, как его учили в полицейской академии, Римо вставил мизинец в открытое дуло Mac-11. Звук раскалывающегося ствола слился с треском ломающихся позвонков.
  
   Mac-11 развалился на части, как будто все сварные швы и шурупы одновременно разрушились, оставив громилу с очень шатким прикладом пистолета с маленькими блестящими пулями, видимыми в верхней части магазинной обоймы.
  
   Громила посмотрел на свое бесполезное оружие, а затем на своего упавшего товарища, которого Римо небрежным движением лодыжки освободил от дорогих итальянских мокасин.
  
   "Можно?" - спросил Римо, вежливо улыбаясь. И, не дожидаясь, он извлек пулю из обоймы. На смену ей выскочила другая.
  
   Римо наблюдал, как он берет крошечную пулю в одну руку и приставляет ее ко лбу громилы. Затем согнутым указательным пальцем он постучал по капсюлю на конце гильзы. Раздался хлопок петарды! и стоящий громила внезапно превратился в распростертого мертвого громилу с черным кратером в центре его лба.
  
   Римо небрежно перешагнул через тела и подошел к черной двери из дорогого дерева. Он постучал в дверь и стал ждать, уперев руки в бедра.
  
   В своей камере Римо ворочался во сне. Он впервые заметил, какими тонкими стали его руки. Он выглядел так, словно потерял весь свой естественный жир и тридцать процентов мускулатуры. Его запястья, однако, были необычайно толстыми. Это сочетание заставляло его думать о Моряке Попае - но менее гротескном.
  
   Римо уставился на свои собственные странно растянутые запястья, когда в черной дверной панели появилась занозистая дыра, и "я" из его сна просто исчезло с линии огня - потому что единственная дыра была проделана пистолетом, приставленным к противоположной стороне двери.
  
   Мечта Римо рванулся вперед, ладонью ударив по дверной ручке с такой силой, что она вылетела из гнезда и врезалась в пентхаус. Невидимый мужчина взвыл в изысканной агонии, и Римо небрежно толкнул дверь, открывая ее.
  
   Он остановился рядом с мужчиной, державшимся обеими руками за пах в согнутой вдвое позе, только для того, чтобы ткнуть его в глаза. Прежде чем упасть лицом вперед, Римо мельком увидел желеобразное пюре, которое теперь было в его глазницах. Если бы он не спал, он бы отвернулся.
  
   Во сне Римо переходил из комнаты в комнату в элегантном пентхаусе, пока не обнаружил мужчину, съежившегося у зеркального окна, из которого открывался панорамный вид на какой-то неизвестный город. На заднем плане был неоновый кант. Он не был свернут в спираль или вывеску, а обрамлял несколько высоких офисных зданий. Это подсказало Римо, что из пентхауса открывается вид на Даллас, штат Техас.
  
   Толстяк стоял спиной к стеклу, как будто стоял на узком выступе, и только трение о стекло удерживало его от падения навстречу смерти.
  
   "Если ты коп, - говорил он, - я могу тебе заплатить".
  
   "Неверное предположение", - услышал Римо свой голос.
  
   "Если ты федерал, я могу перевернуться".
  
   "Даже близко".
  
   "Тогда чего ты хочешь?"
  
   "О, хороший дом, приятная жена, может быть, пара детишек".
  
   "Готово! Я все устрою". Толстяк вспотел, хотя весил больше Римо фунтов на шестьдесят.
  
   "Извини", - сказал ему Римо. "Есть некоторые вещи, которые нельзя купить даже за деньги. Это не купит меня, и это не купит ту жизнь, которую я хочу".
  
   "Должно быть что-то, что мы можем сделать", - настойчиво сказал дон Тентаколо. "Мы можем заключить какую-нибудь сделку".
  
   "Дай мне подумать об этом", - сказал Римо без всякого интереса. Он постучал по стакану рядом с головой мужчины. Толстяк поморщился, как будто пальцы Римо были уколотыми.
  
   "Это одноразовое блюдо или сэндвич?" Спросил Римо.
  
   "Одинок. Пуленепробиваемый".
  
   "Хорошо", - сказал Римо, проводя линейкой прямую линию над трясущейся головой толстяка. Стекло заскрипело, как будто по нему провели стеклорезом. Затем Римо провел пальцем от одного конца линии до пола и повторил действие с другой стороны.
  
   Манипуляция очертила толстяка тонкой белой прямоугольной линией, скорее напоминающей контур гроба.
  
   "Что... что ты собираешься делать?" он дрожал.
  
   "Ты выглядишь сексуально. Как будто тебе не помешало бы подышать свежим воздухом".
  
   "Да", - сказал дон Тентаколо, вытирая лоб. "Здесь жарится".
  
   "Тогда позвольте мне", - сказал Римо. Он положил руку на вздымающуюся грудь мужчины и сделал то, что выглядело как легкий толчок.
  
   За исключением того, что не было ничего нежного в том, как дон Полипо Тентаколо прошел сквозь толстое стекло, прихватив с собой стеклянный прямоугольник, похожий на дверь. Его ноги были последними, кто исчез в темноте за окном.
  
   Римо увидел, как он высовывается из отверстия в стекле, и точка зрения его сна внезапно поплыла за безумно жестикулирующим телом, падающим с высоты двадцати или тридцати этажей на твердый тротуар внизу.
  
   Стекло ударилось первым. Оно разлетелось на тысячи осколков. Толстяк тоже разлетелся вдребезги, но мешок, который был его мясистой оболочкой, не позволил его разрушающейся костной структуре превратиться в органическую шрапнель. За одним примечательным исключением. Короткий отрезок бедренной кости выскочил из шва брюк и пронзил его левую ладонь.
  
   Отряхнув руки, как будто завершил мелкий, но упорный домашний ремонт, Римо из своей мечты отвернулся от окна, как будто собираясь уходить. Но на его лице промелькнуло узнавание, и он дерзко ухмыльнулся и спросил невидимого собеседника: "Как я справился?"
  
   Ответивший голос был писклявым и ворчливым, как у Даффи Дака после тяжелого дня на съемочной площадке.
  
   "Твой локоть был согнут", - горько сказало оно.
  
   И выражение разочарования, появившееся на лице Римо из сна, было трагичным.
  
   Римо проснулся с таким же выражением на своем настоящем лице. Он просто не знал этого.
  
   Голос Попкорна прошептал ему на ухо сквозь шлакоблок цвета ракушки: "Ты в порядке, Джим?"
  
   Римо сел. - Мне приснился плохой сон, - тихо сказал он.
  
   "У меня для тебя новости. Они все еще у тебя. Только теперь твои глаза открыты. Ты понимаешь меня?"
  
   "Я знаю, где я. Это просто казалось таким реальным". И впервые в голосе Римо пропала жесткость, которую тюремная жизнь сделала второй натурой.
  
   "У меня есть поговорка, Джим: Мертвецы видят сны глубже всего. Побываешь некоторое время в камере смертников, поймешь, о чем я говорю".
  
   Римо пошарил под подушкой. Верблюд все еще был там, только теперь на нем появилась трещина, и он напоминал загнутый бумажный гвоздь.
  
   "Полагаю, у вас нет спичек?" Подсказал Римо.
  
   "Нет, с тех пор как у Мухаммеда Али помутился рассудок".
  
   "Это устарело".
  
   "В "стире" все шутки старые. Если я дам тебе коробок спичек, ты потом сунешь его обратно?"
  
   "Конечно".
  
   "Ладно, дружище. Не облажайся еще больше, чем ты натворил, чтобы попасть сюда".
  
   Коробок спичек скользнул в поле зрения, как тусклая хоккейная шайба. Он остановился рядом с решеткой камеры, и Римо извлек его с первой попытки. Он оторвал спичку и чиркнул ею. Пламя охватило грязный конец "Кэмела" во рту Римо.
  
   Римо сел на свою койку и глубоко затянулся.
  
   Табачный дым ударил ему в легкие, как иприт. Желание закашляться было непреодолимым. Он попытался подавиться им, зная, что это может привести охранников или, что еще хуже, разбудить каждого человека в камере смертников. Но кашель отказывался подавляться.
  
   Римо упал на колени. Он сунул голову под койку и поддался приступу кашля. Он хрипел, как двенадцатилетний ребенок, пытающийся выкурить свою первую сигарету.
  
   "Ты в порядке, Джим?" Прошипел Попкорн. "Ты обрушишь все виды дерьма на наши жалкие головы, если не задушишь себя".
  
   Приступы кашля Римо перешли в сдавленный стон.
  
   "Не умирай из-за меня, Джим", - взмолился Попкорн. "Ты получил мою последнюю книгу "спички". Не умирай из-за меня".
  
   Сквозь собственную боль Римо услышал искренность в голосе Попкорна. Тюремная сентиментальность. Не умирай, пока я не верну то, что принадлежит мне. Он так и не привык к его бессердечной безжалостности.
  
   Наконец Римо заполз обратно на свою койку. "В первый раз?" Криво усмехнувшись, спросил Попкорн.
  
   "Я привык к сигаретам с фильтром", - сказал Римо. Его легкие словно горели. Вместо того, чтобы прочистить голову, никотин еще больше притупил его мозг. Возможно, подумал он, у него была реакция на успокоительное, которое не давало ему уснуть во время поездки из Нью-Джерси. Тем не менее, у него не должно было быть подобной реакции. Он был человеком с сумкой в день.
  
   "А как же мои спички, чувак?"
  
   "Утром", - слабо парировал Римо. "Я болен".
  
   "Ты сумасшедший, если думаешь, что оставишь себе мои спички, сосунок", - прошипел Попкорн. "Ты меня слышишь?" Скорость, с которой легкая заботливость Попкорна превратилась в жесткую, а затем и отвратительную, была элементарной.
  
   Римо повернулся на другой бок и попытался уснуть, но сон ускользал от него до пятичасового звонка, а затем, слишком скоро, начался еще один бесконечный серый день.
  
   Глава 5
  
   Прежде чем появился охранник с подносами для завтрака, Римо выставил коробок спичек за прутья своей камеры и подтолкнул его одним пальцем.
  
   "Вот оно", - крикнул он. "Понял?"
  
   "Да, чувак, я понял". Голос Попкорна был настороженным. Римо представил, как он открывает обложку, чтобы тщательно пересчитать каждую спичку. Должно быть, он сделал это дважды, потому что прошло некоторое время, прежде чем к нему вернулся голос, снова наполненный дерзким добродушием.
  
   "Это два, которые ты мне должен, Джим", - сказал он. "Одно за изготовленное на заказ, а другое за воспламенитель".
  
   "Поймаю тебя как-нибудь во дворе", - сказал Римо. "Если мы доберемся до двора в тот же день".
  
   На завтрак были холодные кукурузные хлопья в упаковке на одну порцию и отдельный пинтовый контейнер с нежирным молоком. Римо медленно разлил молоко по хлопьям. От него исходил сильный запах. Он приложил нос к миске. Не кислый. Просто крепкий. Он никогда не чувствовал такого сильного запаха молока. Смешное. Он никогда раньше не думал о том, что у свежего молока есть запах.
  
   Римо решил обойтись без сахара и запихнул первую ложку в горло. Она с трудом проглотилась. Хлопья, казалось, прошлись по его пищеводу наждачной бумагой. Он проглотил их. Пять минут спустя он разбросал это по всему полу.
  
   "Ты уверен, что раньше отсиживал срок, Джим?" Голос Попкорна снова стал настороженным. "Похоже, у тебя не слишком хорошая акклиматизация. Неприятно думать, что ты был рыбой. Потому что, если бы ты был рыбой, это означало бы, что ты был крысой. Хотя то, что Человек стал бы делать, сажая крысу в ряд, - это больше, чем я могу понять ".
  
   "У тебя есть на что настучать?" Спросил Римо, выплевывая остатки молока изо рта. Теперь оно было кислым, но это был привкус желудочной кислоты.
  
   "Нет. Но ты ведешь себя как новичок, а не пожизненник".
  
   "Я не нюхал свежего воздуха с тех пор, как... " Римо заколебался. Когда он поступил туда впервые? Это было в 71-м. Нет, раньше, в 70-м. Может быть, в 69-м. Нет, это не могло быть 69-го. Он помнил, как отбивал ритм в 69-м, просто еще один патрульный полицейский на пути к далекой пенсии.
  
   Командир подошел за подносом и увидел беспорядок на полу у Римо. Напряженное выражение его лица сменилось сердитым.
  
   "Ты делаешь это нарочно?" - горячо спросил он.
  
   "Меня вырвало", - сказал ему Римо.
  
   Охранник присмотрелся внимательнее. "По-моему, на блевотину не похоже".
  
   "Это пробыло у меня в желудке не более двух минут", - сказал Римо с угрюмостью, которая приходит к заключенному после столь долгого пребывания в тюрьме, что вся гордость покинула его душу. Это было следствием того, что со всеми намерениями и задачами обращались как с опасным подростком.
  
   Заговорил Попкорн. "Я могу поручиться за Уайти, вон там", - сказал он. "Я слышал, как его вырвало. Казалось, что мужчина кашляет легкими. Почки тоже ".
  
   "Заткнись, мертвец".
  
   Охранник ушел, вернувшись со шваброй и ведром.
  
   "Камера номер два", - крикнул он по линии. Дверь в камеру Римо отъехала в сторону. Командир просунул швабру и ведро внутрь через полуоткрытую дверь.
  
   "Убери это", - сказал он Римо.
  
   Римо заглянул в ведро и сказал: "Воды нет".
  
   "Парень, у тебя бесконечная вода", - сказал охранник, указывая на открытый унитаз из нержавеющей стали.
  
   Римо окунул швабру в открытую миску, выплеснул ее в ведро и отнес то и другое в столовую. Он мыл пол, пока тот не стал чистым, вылил ведро в унитаз, а затем принес ведро и швабру обратно к двери камеры.
  
   "Сначала отожмите это", - настаивал охранник.
  
   "Чем?" Требовательно спросил Римо.
  
   "У тебя есть руки".
  
   "Я больше не приму душ до завтра".
  
   "Не я устанавливаю правила", - сказал охранник. "Я просто обеспечиваю их соблюдение. Может быть, в следующий раз, когда тебе захочется блевать, ты будешь усерднее сдерживаться".
  
   Нахмурившись, Римо отжал швабру голыми руками и вылил ведро в унитаз. Охранник забрал швабру и ведро и запер дверь. Он крикнул в конец очереди: "Камера номер один". Он перешел в следующую камеру, вне поля зрения Римо. "Ладно, Попкорн, пора смыть воду с твоей бедной черной задницы".
  
   "Ты так говоришь, потому что любишь меня", - сказал Попкорн охраннику.
  
   Дверь с жужжанием открылась, и Римо, держа перед собой мокрые руки, поднял голову с внезапным интересом.
  
   Он испытал шок. Мужчина, который неторопливо прошел мимо, одарив его легкой улыбкой Ипаны, был невысоким и худощавым, с высокой выцветшей стрижкой, которая делала его голову похожей на потрепанный карандашный ластик. Ему было не намного больше восемнадцати.
  
   "Как дела, Джим?" - сказал он и так же быстро исчез.
  
   "Черт", - пробормотал Римо. "Просто ребенок. Он просто ребенок".
  
   После десятичасовой проверки Римо сказали, что в этот день он должен потренироваться во дворе. Попкорн уже давно вернулся в свою камеру.
  
   Дверь камеры с жужжанием открылась, и Римо вышел. Рядом с ним был Мохаммед, он же Попкорн. "Похоже, мы идем вместе", - заметил маленький заключенный.
  
   "Похоже на то", - сказал Римо.
  
   "Никаких разговоров в очереди", - рявкнул охранник. Это был не тот охранник, который заставил Римо отжать свой кисло-молочный завтрак из швабры. К этому времени руки Римо высохли до молочного цвета. Его так тошнило от запаха, что, спустив воду в туалете шесть или семь раз подряд, он вымыл руки в унитазе. Это было унизительно, но не более, чем любое другое унижение, случившееся с ним за последние два десятилетия.
  
   Они прошли по камере смертников, где заключенные в абрикосовых футболках смотрели на них немигающими змеиными глазами в блоке С. Один длинноволосый блондин сидел на нижней части своей койки - в блоке С у них были двухъярусные кровати - его глаза были пустыми, голова поворачивалась из стороны в сторону, как человеческая тарелка радара.
  
   "Это тарелка радара", - прошептал Попкорн Римо. "Говорят, он съел свою мать. Он был одним долбанутым чуваком".
  
   Высоко на втором ярусе камер, составляющих блок С, раздался хриплый голос. "Во дворе", - предупредил он.
  
   "И ты знаешь, кто это", - сказал Попкорн. "Сам Делберт. ОН ЖЕ Крушитель". Попкорн произнес это прозвище с явным удовольствием, растягивая последний слог, словно пробуя его на вкус.
  
   "Макгерк носит нож?" Спросил Римо. Командир поворчал на них, но в разговор не вмешивался.
  
   "Иногда", - подсказал Попкорн. "Но Делберту, видите ли, не нужна никакая голень. Слышал, как о нем говорили, что однажды он загнал в угол мужчину, который ему нравился, в механическом цехе и прижал его к стене. Засадил большой мокрый член чуваку в рот. Мужчина сопротивляется, что естественно для мужчины. Делберт, ему это не нравится. Он хочет часть тебя, он считает, что это его право. Поэтому он разжал челюсть этого человека большими пальцами и схватил язык чувака зубами. Сильно укусил, мой парень Делберт. Откусил половину его языка. Проглотил его, как сырую печенку. Затем он прижимал этого бедного страдающего ублюдка лицом к полу, пока тот не истек кровью до смерти. По крайней мере, я слышал, что рассказывали именно так ".
  
   Рерно хмыкнул. Он подумал, не пытается ли Попкорн напугать его. Некоторым заключенным доставляло удовольствие испытывать нервы новичка.
  
   Но Римо Уильямс не был новичком. Он отбывал тяжелые сроки. Он был напуган, но он не был напуган. Это тонкое различие часто было пределом, с которым человек выживал в заключении.
  
   Они прошли через последнюю дверь во двор. Там было пусто.
  
   Римо расслабился. Затем заговорил Попкорн. "Не устраивайся поудобнее", - сказал он. "Скандалисты всегда получают первый удар в ярде, прежде чем выпустить население на свободу".
  
   А позади них какофония гудков указывала на то, что блок С выпустили из клеток. Они толпились, как школьники на перемене, все разговаривали, но ни один голос не возвышался над другими.
  
   "Увидимся позже", - сказал Попкорн, отодвигаясь от Римо. "Если ты выживешь".
  
   Римо забился в угол двора. Учреждение представляло собой здание цвета лайма, окруженное двойным циклонным забором. Зеленые сторожевые башни, похожие на зубчатые пристройки, возвышались у забора. Солнце стояло высоко, было тепло, но душно, как будто они находились рядом с океаном. Римо почти чувствовал запах соленого воздуха.
  
   Заключенные вышли, как человеческая волна, но быстро разделились на группы. Сокамерники разбились на пары или разделились, каждый в зависимости от напряженности дня. Хромые - те, кто не смог приспособиться к тюремной жизни, - ушли сами по себе. Очевидные королевы собрались вместе, разговаривая пронзительными голосами. Начался баскетбольный матч под обручом gingle forlorn.
  
   И даже над самыми высокими людьми в целом возвышалась круглая голова Крашера Макгарка. Его глаза, маленькие и злые, нависшие над костлявыми бровями, искали Римо.
  
   Римо встретил взгляд гиганта с откровенным презрением. Крашер оттолкнул пару визжащих королев друг от друга и направился к выходу из толпы. Однако вместо того, чтобы подойти к Римо, он прыгнул, раскачиваясь на животе, прямиком к Попкорну, который стоял спиной к толпе, прикрывая глаза ладонью от солнца над головой. Его голова была запрокинута. Он наблюдал за одинокой чайкой, описывающей длинные ленивые круги прямо над северной оградой.
  
   Он не видел и не слышал, как Крашер подошел к нему уверенной походкой человека, которому все равно, куда он ступает и во что он ступает - или на что наступил. Очевидно, что Крушителю Макгерку было все равно.
  
   Одна из больших молоткообразных лап Крашера поднялась и зацепила макушку прически Попкорна и резко повернула его голову. Попкорн крутанулся вместе с поворотом, почти потеряв равновесие.
  
   "За что ты на меня, чувак?" Сказал Попкорн, его голос перешел в высокий, полный страха вопль. Только что его лицо было сухим, а в следующую секунду оно выглядело так, словно его намазали маслом. Вот как быстро пот сочился из его пор. "Продолжай мое дело!"
  
   Ответное рычание Макгарка было слишком тихим, чтобы Римо смог расслышать. Он обдумывал свой лучший ход. Он решил просто покончить с этим.
  
   Он подошел сзади к Макгерку. "Отпусти его", - холодно сказал Рерно.
  
   Макгарк, не отпуская, повернул лицо. На нем появилось свирепое выражение.
  
   "Это твоя жена пришла спасти тебя, Попкорн?" Макгарк зарычал, приподнимая упругий скальп Попкорна. "Или, может быть, все наоборот".
  
   "Я едва знаю этого чувака, Крашер", - настаивал Попкорн.
  
   "Я сказал, отпусти его", - повторил Римо, затем натянуто добавил: "Делберт".
  
   "Крашер - это моя уличная кличка, ублюдок".
  
   "И Делберт - это имя, которое дала тебе твоя мать. Она определила тебя лучше, чем улица ". Выражение лица Крашер Макгерк на мгновение стало ошеломленным. Его щетинистые брови опустились ниже над глазами. Они сузились так сильно, что начали пересекаться. Крашер развернул Попкорна перед собой и взял его в захват за голову. Попкорн, с лица которого теперь капал пот, просто протянул руки в знак жалкой капитуляции.
  
   Крушитель сжался. Лицо Попкорна почти сразу потемнело.
  
   "Посмотри на меня", - издевался Крашер. "Я заставляю ниггера покраснеть. Эй, коп. Ты когда-нибудь видел, как ниггер задыхается? Сначала он темнеет, потом становится вроде как фиолетовым. Белые люди синеют. Не ниггер. Они предпочитают фиолетовый цвет. Даже язык становится фиолетовым. Покажи себя мужчиной, ниггер ".
  
   Крушителя сжали, и Попкорн заткнул рот. Его язык вывалился изо рта. Он начал издавать удушающие, хрипящие звуки. Язык Попкорна был розовым. Но его губы стали слегка фиолетовыми.
  
   "Ооо, посмотри на этот длинный высунутый язык", - сказал Крашер. "Неудивительно, что ты не хочешь, чтобы этому корешу причинили вред. Держу пари, что он соображает почти так же хорошо, как полицейский ".
  
   "Меня зовут Римо", - сказал Римо, делая шаг вперед. "Макджерк".
  
   Губы Крашера раздвинулись в звериной ухмылке. Внезапно он выпустил Попкорн. Жилистый чернокожий подросток упал на колени, схватившись одной рукой за горло и поддерживая себя другой.
  
   "Теперь я знаю, что тебя волнует", - горячо сказал Макгарк, "Я дам тебе время обдумать мое предложение. Ты становишься моим рабом, или в следующий раз, когда ниггер побагровеет. Навсегда. В следующий раз. Во дворе."
  
   И Крашер с важным видом растворился в толпе. Другие заключенные обходили его стороной.
  
   Римо протянул Попкорну руку. Прошла минута, прежде чем Попкорн осознал это. Он принял жест и позволил Римо помочь ему подняться на ноги.
  
   "Не знаю, благодарить тебя или винить", - пробормотал Попкорн. "Так что, если это одно и то же, я не сделаю ни того, ни другого".
  
   Римо посмотрел на сторожевые вышки. В их окнах были дымчатые стекла.
  
   "Разве писаки не пытаются прекратить драки?" спросил он.
  
   "Иногда. Но они тоже боятся Делберта. Делберт, он справится с кем угодно. Охранник или мошенник, для него это не имеет значения. Он чувствует то же самое по отношению к сексу. Рот - это рот для Делберта. Мужская задница такая же уютная, как и женская. Кроме того, чувак, ты прикончил охранника в Джерси. Все это знают. Так что не ждите помощи от хакеров ".
  
   "Я не помню, чтобы убивал какого-либо охранника в Джерси или где-либо еще ".
  
   "Скажи это еще раз на удачу", - сказал Попкорн. "Амнезия тоже помогает мне пережить большинство ночей".
  
   Прежде чем Римо смог сказать еще хоть слово, Попкорн неторопливо удалился. Римо отпустил его. Он смотрел на сторожевые вышки. Он чувствовал на себе взгляды. Насколько он знал, охранники целились в него через оптические прицелы своих винтовок. Они делали это в другой тюрьме. Просто для практики. Только там их можно было увидеть. Римо не нравилось закопченное стекло. Он предпочитал смотреть своим мучителям в глаза.
  
   Он пожал плечами и опустился на руки и носки. Он начал с отжиманий, затем перешел к серии подъемов ног, сначала правой, а затем левой, меняясь местами и делая равное количество повторений. В камере смертников у него не было доступа в тренажерный зал - при условии, что в тюрьме штата Флорида вообще был тренажерный зал, - поэтому ему приходилось максимально использовать свои возможности для поддержания своей физической формы.
  
   Пока он упражнялся, Римо осмотрел двор. Он располагался, по-видимому, в северо-восточном углу тюрьмы. Со своего наблюдательного пункта Римо мог видеть главные ворота. Высокий забор из циклона был сломан секцией ворот-цепей, которые двигались на роликах. Секция ворот была выше основного забора на добрых три фута. За ним виднелась лимонно-зеленая сторожка, выглядевшая так, словно на одной из сторожевых башен когда-то построили пристройку для младенцев. Колючая проволока поверх ограждения была натянута широкими петлями. Он не был наэлектризован. Это означало, что лучший выход был через стену и мимо сторожевых башен. Вряд ли это был вариант, не с охранниками, невидимыми за дымчатым стеклом; не было способа определить, когда они смотрят в сторону беглеца, а когда нет.
  
   Звонок возвестил об окончании рабочего дня, и Римо, не торопясь, неторопливо побрел обратно к главному зданию.
  
   У входа охранник остановил его, приставив белую дубинку к груди. Это был приземистый командир, который накануне надел на него наручники.
  
   "Ты", - сказал он грубо. "Мертвец. Переступи черту".
  
   На деревянных ногах Римо вышел и занял свое место у стены.
  
   "Раздень и раздвинь их, парень".
  
   "Я ничего не делал", - запротестовал Римо.
  
   "Пока нет. Не здесь. Но там, откуда ты родом, ты ранил охранника. Я прослежу, чтобы ты не ранил меня, пока будешь в солнечной Флориде. Теперь разденься и раздвинь щеки".
  
   Римо колебался. Отказаться означало бы подать рапорт. Вероятно, его отправят в одиночную камеру. Больше никаких тюремных сроков. Римо размышлял, стоило ли оно того, когда капитан стражи вышел и указал на охранника, который держал Римо.
  
   "Ты!" - рявкнул он. "Пепоне. Найди Мохаммеда Диладея и приведи его на допрос".
  
   "Как только я закончу с этим", - парировал Пепоне.
  
   "Нет. Сейчас". Капитан стражи умчался прочь: лицо охранника вытянулось. Он положил руку на плечо Римо и повел его обратно в шеренгу марширующих.
  
   "В следующий раз", - прошептал он на ухо Римо. "Мальчик". Римо ничего не сказал. Он продолжал идти. Теперь он был отмеченным человеком, и он знал это. Охранники были готовы схватить его - если Макгарк не доберется до него первым. Одиночное заключение начинало выглядеть неплохо.
  
   Римо наблюдал, как охранник по имени Пепоне двигался вдоль очереди, пока тот не нашел Попкорн и не вытащил его. Мохаммед пошел, как обычно, подпрыгивая в такт шагу. Римо задумался, куда он направляется и имеет ли это какое-то отношение к стычке во дворе.
  
   Час спустя другой надзиратель принес попкорн обратно в его камеру. Он шел, опустив голову и не сводя глаз с желтой линии. Если он и знал о присутствии Римо, то не подал виду, проходя мимо камеры Римо. Поняв намек, Римо оставил его в покое. Он откроется вовремя.
  
   Только после того, как подносы с ужином были собраны, Попкорн наконец издал звук. Он ничего не сказал. Вместо этого он разразился нечленораздельными рыданиями и продолжал в течение десяти мучительных минут, прежде чем его звериное хрюканье перешло в долгий вопль отчаяния.
  
   Римо подождал, пока он замолчит, и тихо спросил: "Хочешь поговорить об этом?"
  
   "Я говорил со своим рупором, чувак", - шмыгнул носом Попкорн. "Они отклонили мою последнюю апелляцию. Я уезжаю во вторник. Вторник! Можно подумать, они дали бы бедному чернокожему месяц, чтобы привести себя в порядок. Или неделю. Я бы согласился на неделю. Но я готовлю по вторникам ".
  
   "Жестко", - сказал Римо. Твердость в его голосе противоречила его сочувствию. Попкорн превратился из скрытого преступника, которым он притворялся, в того, кем он был на самом деле - бедного тупого подростка, который облажался в свой день рождения и собирался заплатить за это своей жизнью.
  
   "Что, по их мнению, это такое?" Попкорн требовал от стен. "Китай? Что я такого плохого сделал? Конечно, я убил ее. Но кто может знать, что она бы все равно уже не умерла от рака. Эта женщина дымила как паровоз. Возможно, я оказал ей услугу, разделавшись с ней быстро. Да, вот и все, я оказал ей услугу, бедняжке. Но, черт возьми, чувак, я не хочу поджариваться ".
  
   "Я слышал, это безболезненно", - глухо сказал Римо.
  
   "Ты слышал дерьмо, чувак", - яростно сказал Попкорн. "Пять чуваков ушли с тех пор, как я пришел сюда. Мужчина говорит, что это не больно, но откуда они знают? Они сами там не сидели. Никто из тех, кто сидел на of Sparky, никогда не возвращался, чтобы сказать: "Черт, чувак, это легкая прогулка. Лучший способ уйти."Ты знаешь, что они делают, Джим?"
  
   "Да", - сказал Римо, удивленный тем, что его прежняя тяга к сигарете не вернулась. "Я знаю".
  
   "Они пристегивают тебя так туго, что если бы они засунули тебе в задницу раскаленную кочергу, ты бы даже не смог пошевелиться. Они пристегивают тебе лоб, ногу и Джонс. Надень на лицо вуаль, чтобы лишить себя последнего взгляда на мир. Будет холодно, чувак. Холодно. Тогда они тебя прикончат. Если повезет, ты быстро приготовишься. Я слышал о сосунках, которым пришлось дважды выпить флоридский сок, прежде чем глаза побелели. Электричество, знаете ли, делает глазные яблоки белыми. Вы умираете как слепой. Нет ничего ниже, даже собака не умирает так жестоко. О, Иисус. Почему я?"
  
   "Иисус? Что случилось с Аллахом?" Выпалил Римо.
  
   "Это было ради блага братьев. Я умираю во вторник. Иисус теперь мой спаситель. Только я не думаю, что он может спасти меня сейчас ".
  
   Римо содрогнулся. Ни один из них не произнес больше ни слова до конца ночи. После отбоя в зале воцарилась тишина, как будто из уважения к приговоренному, чья камера опустеет через несколько дней.
  
   Той ночью Римо снова приснился сон.
  
   Во сне за ним пришли посреди ночи. Первым пришел монах. У него была только одна рука, и он предложил Римо поцеловать свое распятие. Римо опустился на колени и подчинился.
  
   Затем они повели его вдоль очереди. Римо был удивлен, даже во сне, что коридор был из холодного голубого камня. Это была не Флорида. Это был Трентон. Они связали его так туго, что он едва мог дышать. Вместо вуали ему на голову надели кожаный капюшон. Он был тяжелым, как средневековое орудие пыток. Затем они надели ему на голову медный шлем и прикрутили электрод так, чтобы он коснулся его потного виска. Он уже чувствовал холод электрода на своей ноге, где тот был прикреплен через разрез в штанине. Он знал, что холод внезапно превратится в раскаленный докрасна укус, когда палач нажмет на выключатель.
  
   Хотя в коже не было отверстий для глаз, Римо мог видеть палача - невысокого невзрачного мужчину с серьезным лицом. Он видел, как тот потянулся к выключателю. Выключатель опустился, и мозг Римо взорвался белой вспышкой света. Его тело дернулось на ремнях, а во рту появился едкий привкус, когда он что-то откусил - что-то, что он тщательно держал под языком....
  
   Он не мог вспомнить, что это было.
  
   Римо резко проснулся посреди ночи. Он слышал неровное дыхание Попкорна. Однажды ритмы его выдохов прекратились и возобновились только после того, как он порывисто вздохнул. Римо решил оставить его наедине с его мыслями.
  
   Ему нужно было обдумать свои собственные мысли. Сон казался таким реальным, совсем как прошлой ночью. Но он был таким же нелепым. Римо подумал, что интересно, что во сне его казнили в штате Трентон. Но потом он вспомнил, что в Трентоне ему снилось, что он находится в своем подъезде к Ньюарку. А до этого, когда он был свободным человеком, его мечты всегда возвращали его в приют Святой Терезы, где он вырос.
  
   Римо поразило, что его мечты всегда отставали от времени. И он с тоской подумал, доживет ли он когда-нибудь до того времени, когда ему приснится, что он находится в тюрьме штата Флорида, и где он будет, когда это случится.
  
   В конце концов он задремал. На этот раз ему ничего не снилось....
  
   Глава 6
  
   Римо проснулся до утреннего звонка. Пошатываясь, он выбрался из своей койки. К его удивлению, в соседней камере Попкорн распевал старую попсовую песню пятидесятых "Desiree", исполняя ведущий вокал, гармонию и аккомпанемент "вау-вау" не совсем одновременно, но достаточно близко, чтобы быть музыкой.
  
   "Ты в порядке?" Спросил Римо во время финального затихания "Оооо Оооо".
  
   "Конечно", - пропел Попкорн. "Теперь я во всем разобрался".
  
   "Да?"
  
   "Государство берет и государство отдает", - лукаво сказал Попкорн и расхохотался.
  
   "Рад, что ты так хорошо это воспринимаешь", - проворчал Римо, присоединяясь к мрачному настроению.
  
   "Конечно, я не собираюсь умирать, готовя на сковороде Спарки".
  
   "Нет?"
  
   "Крашер доберется до меня первым, Джим. Я же говорил тебе, что я все предусмотрел. Он угрожал убить меня, если ты не расправишься с ним. Так что, когда придет время, ты позволишь ему свернуть мне шею. Ты покажешь ему, что ничего не боишься. Может быть, он оставит тебя в покое ".
  
   "Ты все равно будешь мертв", - указал Римо.
  
   Попкорн громко фыркнул. "На день раньше и на доллар меньше", - признался он. "Но, по крайней мере, моя смерть будет что-то значить. Ни хрена не значит, если я умру, сидя с государственными упырями, избавляющимися от дыма, вырывающегося из моих ботинок, рта и подмышек ".
  
   "Спасибо", - бесцветно сказал Римо, гадая, имел ли он это в виду.
  
   "Не благодари меня. Поблагодари мой ухмыляющийся труп", - парировал Попкорн. "Может быть, я возьму старину Крашера с собой и окажу всем услугу. Человек, которому нечего терять, может почти все. Кроме жизни".
  
   - Я это слышал, - натянуто произнес Римо.
  
   На завтрак были жидкие яйца и полоски жира с оттенком бекона. К тому времени, как бекон дошел до Римо, он остыл, и от его запаха у него чуть не скрутило желудок - как будто это было приготовленное человеческое мясо. Там была пинтовая упаковка апельсинового сока, и Римо попробовал его. Вкус опалил его язык и обжег горло, спускаясь вниз. Но напиток остался в горле. Он проигнорировал все остальное.
  
   Сегодня был день душа, и Римо лежал на своей койке в ожидании охранников. Ему надоело пялиться в плоский потолок, поэтому он сел и перенес свое внимание на розовые стены из шлакобетона.
  
   "Эй, Попкорн", - позвал он.
  
   "Йоу".
  
   "Какого цвета ваши стены?"
  
   "Такой же, как у тебя. Розовый, как челка".
  
   "Я ненавижу розовый".
  
   "Один халтурщик однажды сказал мне, что они покрасили каждую клетку в ряду в розовый цвет, чтобы не пугать нас, бедных мертвецов. Ученые чуваки думают, что розовый цвет усмиряет нашу агрессию. Делает из нас слабаков".
  
   "Ты был здесь некоторое время. Это работает?"
  
   "Что ж, - печально произнес Попкорн после продолжительной паузы, - я не могу сказать вам, когда в последний раз доставал его и держал там".
  
   Римо громко рассмеялся. Когда Попкорн не присоединился к нему, Римо понял, что маленький мошенник обиделся и дуется. Римо решил позволить ему самому справиться с настроением.
  
   Когда пришли охранники, Римо сразу понял, что они пришли не для того, чтобы сопроводить его в душевую.
  
   Хотя у него не было часов и в камере не было окна, он чувствовал, что для душа еще слишком рано. Только после того, как его выпустили из камеры и провели в самую длинную камеру смертников в стране, до него дошло, что больше никто тоже не собирался в душ.
  
   "Что это, неделя усыновления-мошенника?" Спросил Римо, не глядя ни направо, ни налево на стоявших по бокам командиров. "Ваш адвокат здесь", - прорычал один.
  
   Брови Римо удивленно приподнялись, но он ничего не сказал.
  
   Когда они приблизились к переполненному заключенными тюремному перекрестку, другой охранник крикнул: "Очистить коридор! Ходячий мертвец! Очистить коридор!"
  
   Мгновенно одетые в джинсовую одежду заключенные вернулись в свои камеры или расступились, как люди перед пожарной машиной. Римо почувствовал себя прокаженным. В Джерси такого не было, но тогда никто в камере смертников штата Трентон не ожидал, что его казнят.
  
   После того, как они были вынесены, людское море вернулось на свои места. Римо чувствовал на себе бесчисленные взгляды. Он не видел никаких признаков Крашера Макгарка.
  
   Рядом с кабинетом начальника тюрьмы, защищенным решетками из специальной стали, находилась анфилада конференц-залов, а снаружи - ярко-желтая клетка. Не камера. Это было похоже на клетку животного.
  
   Римо поместили в это. Он сел на деревянную скамью и стал ждать. Прошло несколько часов, прежде чем пришел охранник и открыл клетку. Это был тот самый коренастый, который накануне пытался обыскать Римо с раздеванием. Пепоне. Он одарил Римо волчьей ухмылкой.
  
   "Похоже, я заканчиваю то, что было прервано вчера", - сказал он. "Теперь раздевайся".
  
   На этот раз Римо не колебался. Если бы он воспротивился обычной процедуре предварительного посещения, ему было бы отказано во всех правах на посещение и он не встретился бы со своим адвокатом. И если Пепоне напишет на него рапорт, он окажется в одиночной камере и, вероятно, никогда не увидит своего адвоката.
  
   Римо хотел видеть своего адвоката. И так тихо он снял свою абрикосовую футболку и рабочие брюки.
  
   "Теперь сбрось панталоны, раздвинь щеки и выдави улыбку", - сказал Пепоне.
  
   Римо колебался. Какая-то искра промелькнула в его все еще затуманенном сознании. Он посмотрел Пепоне прямо в глаза и сказал: "Я не везу никакой контрабанды. Поверьте мне на слово".
  
   Широкое лицо Пепоне потемнело. "Подумай об этом, Уильямс. В этой клетке только ты и я. Выхода нет".
  
   "Для любого из нас", - сказал Римо, вкладывая в местоимение холодный смысл.
  
   "Вы знаете правила этого заведения".
  
   - И вы знаете мою репутацию, - парировал Римо. Пепоне напрягся. Он огляделся. Других охранников поблизости не было.
  
   "Хорошо", - тупо сказал он. "Одевайся".
  
   Римо быстро оделся, и только после этого его провели в один из конференц-залов.
  
   В комнате был еще только один человек, кудрявый молодой человек, который нервно сидел по одну сторону стеклянной перегородки конференц-зала. Римо подошел к кабинке и занял место. Он уставился на мужчину своими глубокими глазами. "Вы не мой адвокат", - сказал он подозрительно.
  
   "Я местный. мистер Брукс попросил меня подать вашу апелляцию через судебную систему Флориды, теперь, когда вы находитесь под их юрисдикцией. Меня зовут Джордж Проктор ".
  
   "Я не нанимал вас. Я нанял Брукса", - решительно заявил Римо.
  
   "Справедливости ради по отношению к мистеру Бруксу, он не разбирается в судах Флориды. Я разбираюсь. И вы не можете ожидать, что он будет прилетать сюда каждый раз, когда ваша апелляция будет передана судье, не так ли?"
  
   Римо ничего не сказал. Он не знал этого человека. Он выглядел только что из Тулейна. Хуже того, он выглядел взволнованным. А нервным мужчинам обычно не хватает присутствия духа, чтобы поступить правильно в критической ситуации.
  
   "Вам все ясно, мистер Уильямс?" Говорил адвокат Барри Проктор.
  
   "На чем я стою?" Наконец спросил Римо.
  
   Проктор достал пачку юридических справок из своего плоского кожаного саквояжа и просмотрел их. Римо показалось, что он смотрит на них впервые. Еще один плохой знак.
  
   "Флорида - это не Нью-Джерси, мистер Уильямс", - наконец сказал Проктор. "У нас самая большая камера смертников в стране, и пространство здесь на вес золота. Они обрабатывают людей через систему так быстро, как только могут ".
  
   "Вы имеете в виду, они их казнят".
  
   "Э-э, да. Именно это я и имею в виду. Поскольку мы живем в новом штате и новой правовой системе, я подумал, что мы начнем с нуля".
  
   "Последнее, что я слышал, это то, что мое дело будет обжаловано в Верховном суде", - предположил Римо.
  
   "Откровенно говоря, мистер Уильямс, по словам Брукса, он вынашивал вас последние несколько лет. Ваши сбережения были исчерпаны. Не поймите меня неправильно. Я готов обратиться в апелляционный суд Майами на том основании, что, будучи переведенным против вашей воли в другой штат, вы имеете право на второй кусочек судебного яблока.
  
   "Я невиновен", - сказал Римо.
  
   "Власти Нью-Джерси утверждают, что вы убили одного из их сотрудников исправительных учреждений".
  
   Римо сделал паузу. Его глаза стали пустыми. Это начало возвращаться. Постоянные приставания. Угрозы, произносимые шепотом. И драка в камере. Он увидел, как на обветренном лице наемного убийцы отразился шок, когда лезвие вонзилось в его кишки. "Он наседал на меня", - сказал Римо. "Он не слезал с моей спины. Это был либо он, либо я ".
  
   "Тогда вы признаете, что убили его".
  
   Римо вздохнул. "Да", - сказал он побежденным голосом. "Я убил охранника. Но не толкателя в переулке. Меня подставили за это". Как только слова слетели с его губ, Римо понял, как это прозвучало.
  
   Он звучал точно так же, как любой другой плаксивый зэк в этом ряду.
  
   "Знаешь, что я думаю?" Говорил Проктор. "Я думаю, что Нью-Джерси отправил тебя во Флориду, чтобы сэкономить на новом судебном разбирательстве по делу об этом убийстве. Они знали, что тебя там никогда не казнят, независимо от того, скольких охранников ты убил. Но во Флориде у тебя есть отличный шанс сесть на скамью подсудимых в течение следующих пяти лет ".
  
   "Могут ли они это сделать? Я имею в виду, юридически".
  
   "Это в высшей степени необычно", - признал Проктор. "Честно говоря, я думаю, что проблема в тебе".
  
   "Они пытаются подставить меня", - с горечью сказал Римо. Но его глаза были мрачными. Это начинало доходить до меня. После всех этих лет он, возможно, действительно заплатит за преступление, которого никогда не совершал, из-за другого убийства, которого бы не произошло, если бы его не посадили по ошибке.
  
   Проктор сунул бумаги обратно в свой саквояж. "Я сделаю все, что смогу", - сказал он, протягивая руку для прощального пожатия. Его наманикюренные ногти постучали по стеклянной перегородке, и он смущенно отдернул руку.
  
   Проктор встал и подал знак охране. Командир увел Римо, снова выкрикивая: "Очистить зал! Мертвец проходит!" снова и снова, пока у Римо не стало очень холодно внутри.
  
   Половина камер в камере смертников была пуста, когда Римо пробирался к своей камере через бесконечную череду контрольных дверей. Он пропустил душ. И впервые он осознал значение черной двери, которая перекрывала коридор через две камеры от его собственной. За ней был электрический стул.
  
   Римо почувствовал себя опустошенным после того, как дверь камеры со звоном закрылась и охранник ушел.
  
   Он мерил шагами камеру, чувствуя, как возвращается желание выкурить сигарету. Но он вспомнил свой последний опыт. Что с ним было не так? он задавался вопросом. Он вел себя как рыба - новичок в тюрьме. Должно быть, это была внезапная смена обстановки, решил он. Последнее, что он помнил, это то, как ложился спать в своей старой камере. Должно быть, они накачали его успокоительным, пока он спал. Проснуться в новой тюрьме было настоящим шоком. Он все еще боролся с этим.
  
   Позже, по всему отделению смертников, камеры с жужжанием открывались, когда те, кто мог позволить себе роскошь принять душ, возвращались в свои камеры. Попкорн был последним. Он бросил Римо знак "V-за победу", когда тот проходил мимо камеры. Но этот жест был ироничным из-за затравленного взгляда в глубине его темных глаз.
  
   После того, как охранники ушли, Попкорн спросил: "Какое доброе слово, дружище?"
  
   "Встречался со своим адвокатом", - сказал Римо отстраненным голосом.
  
   "Надеюсь, у тебя новости получше, чем у меня".
  
   "Он сказал мне, что у меня есть отличный шанс поджариться в ближайшие пять лет".
  
   "Пять!" Попкорн расхохотался. "Черт возьми, чувак, он тебя разыгрывал! Ты следующий после меня".
  
   Римо перестал расхаживать по комнате, как человек, которого пронзила ледяная мысль. Он подошел к шлакоблочной стене, отделявшей его от камеры Попкорна. Камера номер 1.
  
   "Чушь собачья", - горячо сказал Римо. Но в его голосе звучала тревога.
  
   "Чувак, ты знаешь, что я следующий. Вот почему они поместили меня в камеру по соседству от старины Спарки. Ты получил следующую камеру выше. О чем это тебе говорит?"
  
   "Я не могу быть впереди всех в этом ряду", - сказал Римо. "Я только что приехал".
  
   "О, да, ты можешь", - ответил Попкорн. "Ты убил хакера. Ни у кого из остальных не было такого отличия на куртке. По правде говоря, дружище, у тебя есть старая камера Теда Банди. А теперь хорошенько подумай об этом ".
  
   Римо тяжело опустился на свою койку. Краска отхлынула от его лица, как вода от фарфоровой раковины. Через некоторое время он задал вопрос глухим голосом. "Кто такой Тед Банди?"
  
   "Ши-ит!" С отвращением сказал Попкорн. "Где ты жил? В пещере?"
  
   Глава 7
  
   В тот вечер на ужин подали говядину с рисом. Говядина была серой, и Римо решил отказаться от нее. Хотя он хотел поддержать силы, мясо ему не нравилось. Он задавался вопросом, было ли это из-за плохих новостей, которые он получил.
  
   Но он съел весь рис и захотел-еще. Он нашел единственное зернышко, прилипшее к краю его пластикового подноса, и жадно взял его в рот, держа там, пробуя его первозданную крахмалистую чистоту, пока медленно, неохотно не разжевал до жидкого состояния и не проглотил вкус.
  
   "Как часто здесь подают рис?" Крикнул Римо.
  
   "Два, три раза в неделю", - сказал ему Попкорн. "Хотелось бы, чтобы это было чаще. Они портят макароны, не могут приготовить приличный картофель, как бы они его ни обжаривали, но рис - это то, чего не может испортить даже повар штата ".
  
   "Аминь", - сказал Римо. Он начал чувствовать себя лучше; в голове даже прояснилось. Спокойствие овладело им, и он задался вопросом, был ли это гротескный розовый цвет стен, наконец, подействовавший на него.
  
   Перед отбоем командир, который производил подсчет, остановился у камеры Римо и поинтересовался: "Я тебя откуда-то знаю?"
  
   Римо не узнал этого человека и пожал плечами. Охранник продолжал настаивать. - Вы выглядите знакомо. Что-то с глазами. Вас когда-нибудь арестовывали в Корал Гейблз?"
  
   "Я никогда не был в Корал Гейблз. Я из Ньюарка".
  
   "Сам никогда не был к северу от Делавэра", - озадаченно сказал охранник.
  
   "Может быть, вы были любовниками в прошлой жизни", - громко вставил Попкорн.
  
   Его проигнорировали. Охранник медленно приблизился к решетке.
  
   "Я собираюсь отправить тебя на место, Мертвец", - сказал он. В его голосе не было ни угрозы, ни оскорбления. Он использовал это выражение по давней привычке. "Я не думаю, что тебя когда-либо показывали по телевидению".
  
   "Нет", - сказал Римо, заканчивая разговор.
  
   Охранник ушел, о ходе его ухода свидетельствовал удаляющийся дверной лязг.
  
   "Что все это значило?" Потребовал Попкорн после того, как погас свет.
  
   "Обыщи меня", - сказал Римо, раздеваясь перед сном. Сон медленно овладевал им. Он только начал засыпать, когда увидел лицо. На самом деле это было не столько лицо, сколько его подобие. Оно было серым. Или фон был серым. Все, что Римо мог ясно видеть, - это белоснежные волосы и очки без оправы. Под волосами не было никаких черт, а глаза скрывались за очками. Только очертания угловатого лица. В полусне Римо попытался всмотреться поближе. Как только черты лица начали проясняться сами собой, он резко проснулся.
  
   Лежа без сна, Римо изо всех сил старался удержать этот исчезающий образ, как будто, даже проснувшись, он мог вызвать это бесформенное лицо перед своим мысленным взором и заставить сфокусироваться его истинные черты.
  
   Но, как отблеск лампы на сетчатке, изображение оставалось размытым, пока не погасло. Наконец Римо заснул. Ему приснился рис. Огромные горы приготовленного на пару риса. От этого у него потекли слюнки, даже во сне.
  
   Глава 8
  
   "Я зациклился на этом", - говорил Попкорн между набитыми ртами той же яичницы-болтуньи, которую Римо выливал в открытый унитаз, чтобы не нюхать их ни секундой дольше. "И я решил, что я один из счастливчиков".
  
   "Как ты это себе представляешь?" Спросил Римо, раздумывая, стоит ли ему попробовать картофельные оладьи. Он поднес к губам кусочек пластиковой вилки, коснулся его языком и решил отказаться. В туалете спустили воду во второй раз.
  
   "Это мог бы быть Красный Китай, а не Америка".
  
   "Угу".
  
   "В Китае, - торжественно продолжил Попкорн, - они всаживают вам пулю в затылок, как только признают вас виновным. Затем они высылают вашим родителям счет за пулю. Ты знаешь, сколько стоит пуля в Красном Фарфоре? Тринадцать центов. Черт возьми, пуля, которую я использовал в Кондолизе. не могла обойтись мне дороже пятицентовика. Но для тебя это коммунизм. Даже пули стоят дороже ".
  
   "Я думал, ты сказал, что порезал ее".
  
   "Это сделал я. Я порезал ее, а затем застрелил. Мне просигналили, ясно?"
  
   Римо уставился в свой апельсиновый сок. На этот раз в нем не было крошечных вкраплений мякоти, что говорило о том, что он, вероятно, был разбавлен концентратом. Он решил, что это лучше, чем ничего, и начал медленно потягивать, надеясь, что напиток не обожжет язык и горло.
  
   Голос Попкорна повысился. "Во Франции раньше использовали гильотину. Предполагалось, что это произойдет быстро, но однажды я читал о чуваке, которому по-настоящему оторвали голову, который умер так быстро и ловко, что его мозг об этом не узнал. Чак пустил в ход гильотину. Слак размозжил свою старую голову. Швырни ее в корзину. И там она лежала, моргая и пытаясь говорить сквозь кровь, которая течет из его бедного рта. За исключением того, что у бедняги нет трахеи, чтобы выдувать свои слова ".
  
   Наполовину допив апельсиновый сок, Римо задумался, сколько раз ему придется спускать воду в унитазе, прежде чем вода станет пригодной для питья. Он неохотно решил, что ответ был разочаровывающим - никогда.
  
   "Хотя повешение - это еще хуже", - продолжал Попкорн веселым голосом. "Тебя вешают, и ты не только задыхаешься до смерти, но и твоя шея ломается, и у тебя одновременно болит голова и встает. Ты, наверное, в штаны наложил в придачу. Никто не должен умирать через повешение, даже пуэрториканец".
  
   Римо воспринял это замечание как намек на то, что, как и в Нью-Джерси, пуэрториканские заключенные считались низшей ступенькой тюремной социальной лестницы. Он никогда не мог понять, почему это так. Он знал эскимоса в Трентоне, который получил десять центов за непредумышленное убийство. Меньшинство из одного, но он всем нравился.
  
   "Я тоже не фанат травли газом", - говорил Попкорн. Его бодрый тон повышался обратно пропорционально жизнерадостности темы. "Они привязывают тебя в маленькой комнате, а трусы дергают за рычаг в другой комнате, сбрасывая кристаллы цианида в сосуд с кислотой. По крайней мере, я слышал, что это было судно. Вот откуда вы берете бензин. Представь, что ты сидишь там с этими облаками, сгущающимися вокруг твоего похмельного лица, зная, что даже если ты задержишь дыхание, ты только продлишь агонию ".
  
   "Я слышал, что так ты действуешь быстро", - сказал Римо.
  
   "Да?" Раздраженно сказал Попкорн. "Ну, я слышал, у тебя глаза вылезают из орбит, ты покрываешься пурпуром и пускаешь слюни, как гребаный "Привет, Дуди". Я ни за что не хочу выходить на улицу, пуская слюни. У меня было достоинство в жизни. Я хочу идти тем же путем, с небольшим стилем, Джим. Нотка классности. Стул не так уж плох, если подумать. Стоит тебе сесть, и ты как бы оказываешься на своем собственном троне ". Он позволил себе сухо усмехнуться.
  
   "Я так понимаю, ты передумал бросаться на Крушителя Макгерка", - беззаботно сказал Римо. "Что, и сократить мои дни? Шансов нет, Джим". Дальше по коридору электронные двери начали жужжать и поворачиваться, предвещая приближение охранников. "Черт!" Сказал Попкорн. "Он рано пришел за этими подносами. Я говорил, когда должен был есть. Знаешь, эта старая тюремная еда никогда не казалась мне такой вкусной, как сейчас ".
  
   Звуки приближающейся двери. За оставшейся дверью послышались две пары шагов. Голоса вдоль ряда, в основном мужские, разговаривающие сами с собой, внезапно стихли.
  
   "Я не думаю, что они здесь из-за подносов", - сказал Римо.
  
   "Я думаю, ты прав, Джим".
  
   Римо подошел к решетке своей камеры. Возможно, это были новости о его апелляции.
  
   Мимо его камеры официозно пронесся охранник. Его сопровождал грузный мужчина лет шестидесяти в гражданской рабочей униформе. Мужчина двигался украдкой, подняв руку к лицу, чтобы защитить его, как будто он был осужденным преступником. На нем не было наручников.
  
   Двое мужчин скрылись из виду.
  
   "Нет, чувак", - запротестовал Попкорн. "Еще слишком рано. Я не уйду до вторника. Вторник, ты слышишь!" Его голос взволнованно подскочил до высокого С.
  
   "Заткнись", - прорычал охранник. "Мы доберемся до тебя".
  
   Звук поворачивающегося колеса подсказал Римо, что железная дверь в комнату с электрическим стулом открылась. Она была закрыта огромным колесом, похожим на люк подводной лодки. Дверь, раскачивающаяся на редко используемых петлях, издавала средневековый звук.
  
   "Просто постучи по стеклу, когда закончишь, Хейнс", - сказал охранник. "Я буду прямо здесь".
  
   Дверь со скрипом закрылась.
  
   "Как дела, Попкорн?" охранник спросил в хорошем настроении.
  
   "Еще минуту назад я был чертовски бодрым, хак", - смущенно сказал Попкорн. "Я был самым бодрым мертвецом, которого ты когда-либо видел. Теперь я не знаю".
  
   "Тебе станет очень жарко, приятель, как только они подключат твой трон". Смех охранника был ироничным, раскатистым.
  
   "Я просто подумал, что стул - неплохой способ уйти", - пробормотал Попкорн. "Теперь я не так уверен".
  
   "О, это неплохо. Хотя смертельная инъекция лучше". Голос охранника был будничным, с легким оттенком жизнерадостности.
  
   "Ты не говоришь", - произнес голос Попкорна, когда Римо откинулся на спинку койки.
  
   "Да, как только они введут канюлю в вену, худшее будет позади".
  
   "Что такое "канюлировать"?"
  
   "Это означает, что они подключают линию для внутривенного вливания. Интересно наблюдать, как они это делают. Они подключают вас, а специалист по исполнению стоит по другую сторону стены. Сначала он закачивает что-то, чтобы вырубить тебя. Затем они впрыскивают кураре, чтобы парализовать твои мышцы. А затем появляется ограничитель, хлорид калия, чтобы остановить работу твоего сердца ".
  
   "По-моему, звучит не так уж быстро", - с сомнением произнес Попкорн.
  
   "Это быстрее, чем Спарки. Иногда ..."
  
   "Не говори мне больше ничего!" Быстро сказал Попкорн. "Я все знаю о Спарки. Они убивают тебя, и ты испускаешь последний вздох прямо здесь и сейчас. Если тебе повезет".
  
   "Они никогда не убегают так быстро", - информативно сказал охранник. "Помнишь того большого черного самца, Шанго?"
  
   "Теперь не смей называть Шанго бездельником!" Попкорн лопнул. "Он был праведным чуваком".
  
   "Помнишь, как мерцал свет в то утро, когда он ушел?"
  
   "Да".
  
   "Помнишь, сколько раз?"
  
   "Нет! Прекрати разговаривать со мной! Я больше не могу думать!"
  
   "Четыре раза, Попкорн, сосчитай их. Четыре. В первый раз кожаный ремешок, прикрепляющий электрод к его ноге, сгорел начисто. Им пришлось отключить подачу сока, чтобы починить его. И Шанго сидел там, пристегнутый ремнями для своей последней поездки, его голова свесилась набок, а из ушей шел дым ".
  
   "Ни за что! Ни за что, чувак! Шанго вышел в капюшоне. Невозможно было сказать, дымятся ли у него уши. Ты врешь мне, ублюдок, ты пытаешься запугать меня".
  
   "Теперь, когда вы упомянули об этом, - признал охранник, - из-под капюшона шел дым. Мы узнали только после того, как они сняли капюшон, что дым шел у него из ушей. Палач сказал, что это был первый раз, когда он такое видел. Обычно дым выходит изо рта или поднимается от воротника рубашки. Я думаю, волосы на груди горят или что-то в этом роде. Но тебе не нужно беспокоиться об этом, мальчик. Ты слишком молод, чтобы у тебя было много волос на груди ".
  
   Попкорн ничего не сказал.
  
   Охранник продолжал. "В любом случае, на чем я остановился? Ах да. Они снова встряхнули его, как только заменили ремень, но док обнаружил сердцебиение. Поэтому им пришлось ударить его четыре раза ".
  
   "Он двигался?" Спросил Попкорн жалким голосом. "Он что-нибудь говорил, пока с ним это происходило?"
  
   "Он не мог. Электричество, оно замораживает мышцы. Легкие тоже парализует. Ты сидишь там, не можешь пошевелиться, не можешь дышать, вдыхая запах дыма от собственных горящих волос, в то время как твои мозги варятся, как яичница ".
  
   Внезапно из камеры Попкорна донесся безошибочно узнаваемый звук сильной рвоты. И вдруг Римо почувствовал запах яиц для завтрака, которые он спустил в унитаз.
  
   "Тебе обязательно было это делать?" Римо потребовал ответа громким голосом.
  
   Охранник внезапно появился перед камерой Римо. Он широко улыбался.
  
   "Моя ошибка", - сказал он. "Я забыл, что по понедельникам подают яйца. Что ж, из этого вышла одна хорошая вещь. Когда придет твоя очередь, Уильямс, мне не придется тратить свое дыхание, повторяя тебе все ужасные подробности ".
  
   Римо крепко ухватился за прутья двери камеры. - Почему, ты...
  
   "Сдержанность, сдержанность", - предостерег охранник. "Упс, мне кажется, я слышу, как палач стучит в дверь Рока".
  
   Охранник отошел и открыл скрипучую дверь.
  
   "Все готово?" спросил он, внезапно посерьезнев. "Хорошо. Тогда пошли. Давай вытащим тебя отсюда". Двое мужчин быстро прошли мимо камеры Римо, но не настолько быстро, чтобы Римо не успел мельком увидеть лицо палача. От этого зрелища у него похолодело под ложечкой. Было что-то знакомое в этом скрытном, обветренном лице. Но мужчина исчез из виду прежде, чем Римо смог его ясно разглядеть.
  
   "Извините, что мне пришлось провести вас через ряд, - говорил охранник другому мужчине, - но я подумал, что так будет быстрее".
  
   Второй ничего не сказал в ответ, и первая дверь с жужжанием открылась.
  
   В ответ раздался голос охранника. "Я пришлю кого-нибудь со шваброй", - пообещал он. "Если только вы не хотите рассматривать это как вторую порцию".
  
   Смех охранника был заглушен закрывающимися дверями и возобновившимся плевком, донесшимся из камеры Попкорна.
  
   "Если он вернется, - сказал Римо, - я брошу это ему в лицо. Что ты теряешь?"
  
   "Он не вернется", - с несчастным видом сказал Попкорн. "Он знает, что это не так".
  
   "Вероятно".
  
   "Эй, Римо?"
  
   "Да?" Сказал Римо, заметив неожиданное обращение к нему по имени.
  
   "Помнишь, что я сказал о ярде?"
  
   "Да".
  
   "Что ж, включай снова. Я соглашусь с тем, что Крашеру в любой день выпарят мои мозги".
  
   "Знаешь, сегодня мы идем в ярд".
  
   "Сегодня?" Попкорн захрипел.
  
   "Сегодня".
  
   "Черт. Я забыл, что это было сегодня. Черт. Значит, я съел свой последний ужин".
  
   "На твоем месте я бы не выступал против Крашера".
  
   "Моя жизнь не стоит того ничтожества, которое произвело меня на свет, чувак. Я хочу, чтобы моя смерть что-то значила. Ты мой единственный друг в тюрьме, Римо. Ши-ит".
  
   "Что?"
  
   "Я только что понял, что меня вырвало в последний раз. А теперь я собираюсь отлить в последний раз". Затем раздался звук молнии.
  
   "Почему бы тебе не сохранить это?" Предложил Римо. "Для чего?"
  
   "За Крашера".
  
   "Хорошая мысль. О-о, а вот и мужчина со шваброй".
  
   Охранник одной рукой толкал тележку со стальными колесами, а в другой держал швабру. Ему было трудно справляться с обеими задачами одновременно. Швабра выскользнула из его высоко поднятой руки, он выругался и позволил головке пряжи упасть. Он тащил ее за собой, когда пропал из поля зрения Римо.
  
   Камера Попкорна со скрежетом открылась, и охранник сказал: "Я обменяю тебя. Новая швабра за старый поднос".
  
   "Сдавайся, сосунок", - сказал Попкорн.
  
   "Поторопись. Мне нужно дождаться швабры".
  
   "Подожди секунду". Швабра издавала хлюпающие звуки в соседней камере.
  
   Римо, созерцавший потолок, внезапно осознал, что охранник смотрит на него сквозь прутья его камеры.
  
   "Ночная смена говорила о тебе, Уильямс".
  
   "Тем лучше для них". Краем глаза Римо заметил, что охранник сжимает в руке сложенную газету. Его взгляд то и дело возвращался к газете. Это был таблоид.
  
   "Ты когда-нибудь был в Юме, Уильямс?" спросил он.
  
   "Нет".
  
   "Как насчет Детройта?"
  
   "Никогда".
  
   "Тогда у тебя есть близнец, который должен сниматься в шоу Леттермана или что-то в этом роде".
  
   "Я сирота".
  
   "Они тоже называют его Мертвецом", - сказал охранник.
  
   "Кто?" Римо заставил свой голос звучать скучающе. Но в нем сквозило любопытство.
  
   "Твой близнец. Тот, кого они называют Мертвецом".
  
   "Мы все мертвецы в этом квартале", - сказал Римо. Он переместился так, чтобы видеть загнутую верхнюю часть газеты. Перевернутый заголовок, казалось, гласил: "ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ НОВЫЕ УЛИКИ". ОДИН И ТОТ ЖЕ УБИЙЦА УБИЛ РОЯ ОРБИСОНА, ЛЮСИЛЬ БОЛЛ И АЯТОЛЛУ ХОМЕЙНИ!"
  
   Римо не нужно было присматриваться. Охранник, очевидно, держал в руках номер "Нэшнл Инкуайрер". Римо мгновенно потерял интерес. "Инкуайрер" читают только идиоты.
  
   "Что ж, по сравнению с этим мертвецом Шварценеггер выглядит как Рик Моранис", - говорил охранник, разворачивая газету. "Здесь говорится, что его видели в Аризоне, разбивающим танки голыми руками во время японской оккупации".
  
   "Это не могу быть я", - сказал Римо. "Я родился после Второй мировой войны".
  
   "Японская оккупация Юмы, штат Аризона. Прошлое Рождество".
  
   "Если вы верите, что японцы вторглись в Аризону, - проворчал Римо, - тогда, я думаю, вы можете поверить, что человек может разбить танк голыми руками". Он вздохнул. Иногда охранникам приходилось хуже, чем заключенным. Большинство заключенных так или иначе выходили на свободу. Но большинство охранников по-своему были пожизненниками. Это часто приводило к потерям. Некоторые поступали жестоко. Другим досталось проще. Этот охранник, очевидно, был одним из простых.
  
   "Они, должно быть, похоронили тебя довольно глубоко в Джерси, раз ты не знаешь о японской истории на прошлое Рождество".
  
   "Никогда о таком не слышал", - сказал Римо.
  
   Голос Попкорна прервался. "Я закончил", - сказал он. Охранник забрал швабру, а затем зашел в камеру Римо за его подносом.
  
   "Не возражаете оставить эту бумагу?" Небрежно спросил Римо, не отрывая взгляда от бумаги, зажатой под мышкой охранника.
  
   "Ты знаешь правило. Мертвецам не разрешается читать в своих камерах".
  
   "Нам также не разрешают заходить в тюремную библиотеку".
  
   "Не я устанавливаю правила". И охранник пошел дальше вдоль очереди, собирая подносы.
  
   Когда шум начал стихать, Попкорн крикнул: "Зачем ты его разыгрывал, чувак?"
  
   "Я не разыгрывал его".
  
   "Ты серьезно? Ты хочешь сказать, что не слышал о том, что случилось с япончиком на прошлое Рождество?"
  
   "Мы победили японцев почти пятьдесят лет назад".
  
   "Может быть и так. Но некоторые из них подкрались сзади и плюнули в лицо дяде Сэму. Интересно, что это была за история с мертвецом, о которой он болтал без умолку?"
  
   "Обыщите меня", - сказал Римо. В его голос вернулось безразличие, как вялый прилив на илистую отмель. Он задавался вопросом, не пытался ли охранник сделать из него утку и не присоединился ли к нему Попкорн, просто чтобы развлечься.
  
   В десять часов так же быстро пересчитали головы, а после обеда, который состоял из остатков говядины и риса со вчерашнего дня. Римо смыл говядину и с жадностью набросился на рис. По сравнению с предыдущей ночью, это было мягковато на вкус, но это был рис. Он ел с жадностью, удивленный тем, как сильно ему понравился рис. Раньше он никогда так сильно не любил рис.
  
   В три часа раздался звонок. "Пересчитайте головы. Постройтесь в ярд!" Римо почувствовал, как у него кровь застыла в жилах.
  
   "Время шоу!" Весело сказал Попкорн.
  
   "Ты не собираешься доводить это до конца?" Римо зашипел.
  
   "Не знаю. Может быть, я буду бороться. Может быть, я преодолею барьер. Но мы оба узнаем ".
  
   Двери камер по всему отделению смертников с жужжанием открылись, и мужчины вышли в своих абрикосовых футболках и выстроились в короткие очереди между запечатанными дверями секционного контроля. Затем, совершенно внезапно, эти двери открылись, и они начали маршировать через Центральный вокзал во двор.
  
   Выбравшись на солнце, Попкорн направился к забору. Римо схватил его сзади за футболку. "Куда ты идешь?"
  
   "Я сказал, может быть, я врежусь в ограждение. Может быть, так и будет". Римо развернул маленькую аферу. "Не будь дураком. Даже если ты преодолеешь первый забор, взломщики прибьют тебя к ногтю прежде, чем ты доберешься до второго ".
  
   Глаза Попкорна были мрачными и плоскими, как неотшлифованный оникс. "Свинцовая таблетка - горькое лекарство, дружище. Но флоридский сок - чистый яд".
  
   Попкорн повернулся, чтобы вырваться, но Римо только усилил хватку.
  
   "О, чуть не забыл", - сказал Попкорн. Он извлек из кармана комбинезона пачку "Кэмел" с пюре. В целлофановую обертку был вложен коробок спичек. Он вложил его в раскрытую ладонь Римо.
  
   "Нет времени на последнюю сигарету", - сказал он с широкой, беззаботной ухмылкой. "Не хочу прерывать дыхание из-за бега".
  
   Это были последние слова, которые когда-либо произнес Мохаммед "Попкорн" Диладей, потому что так внезапно, что у Римо возникло лишь мимолетное ощущение приближающейся тени, Крашер Макгарк внезапно возник позади Попкорна. Он возвышался над маленьким мошенником, как человеческая гора.
  
   Глаза Попкорна прочли выражение лица Римо и начали подниматься к небу. Его рот открылся, чтобы заговорить. Он так и не смог произнести ни слова.
  
   Для Крашера Макгарк собрал Попкорн целиком и развернул его. Он приблизил свой пухлый рот к собственным удивленным губам Попкорна и набросился на него, как человеческая пиявка.
  
   Ноги Попокорна начали брыкаться. Его кулаки замахали. Римо двигался быстро. Но недостаточно быстро, потому что с ужасным животным криком Макгарк внезапно отшатнулся назад, его рот был в крови. Он уронил попкорн на мерцающий асфальт и, запрокинув голову, завыл.
  
   Римо замер, думая, что Макгерку досталось самое худшее. Затем он увидел Попкорна, который дрожал на земле, пытаясь обеими руками удержать во рту брызжущую кровь.
  
   И Крашер Макгарк, торжествующе запрокинув голову, устроил показательное глотание того, что было у него во рту.
  
   "Ты сукин сын!" Римо вспыхнул. Он бросился на здоровенного зэка. Макгарк поднял массивную лапу и попытался отмахнуться от Римо. Римо пригнулся под ударом. Он чувствовал, что другие заключенные приближаются, стараясь как можно дольше скрывать драку от охранников.
  
   "Оторви ему голову, Макгарк!" - яростно прошипел один из них. Другая рука Макгарка взметнулась вокруг. Предплечье Римо, состоящее из одних мышц и костей, взметнулось, чтобы перехватить его. Кулак Макгарка ударил и отскочил. Макгарк взвыл и схватился за раненую руку. Он замер, ошеломленно глядя на свою руку с переломанными костями. Их взгляд скользнул мимо его руки и остановился на Римо.
  
   "Я собираюсь получить нечто большее, чем твой язык, коп", - прорычал он. Как оказалось, слишком громко.
  
   "Беспорядки во дворе!" - взвыл охранник.
  
   Римо знал, что у него максимум минута. Он пнул Макгерка в его огромный пивной живот. Макгерк согнулся пополам, и Римо выбил ему кулаком передние зубы. Макгарк выплюнул еще крови. На этот раз это была его собственная. Он опустился на одно колено, когда охранники начали пихать и колотить дубинками по внешнему кругу заключенных. Римо знал, что ему придется прикончить Макгарка здесь и сейчас, если он хочет дожить до электрического стула.
  
   Затем произошла странная вещь. Подобно акулам, почуявшим кровь, другие заключенные набросились на Макгерка. Его пинали со всех сторон и били кулаками по лицу, как кролика.
  
   Шок, должно быть, парализовал большого заключенного, потому что он просто скорчился там, как деформированный идол, когда на него сыпался удар за ударом. Но он упрямо не падал. Римо обошел его сбоку и, не раздумывая, рубанул по задней части толстой шеи тыльной стороной открытой ладони. Первый удар показался мясистым; при втором раздался хрустящий звук.
  
   Римо отступил назад. Глаза Крашера закатились. Его рот отвис, но, что удивительно, он сохранил свое положение, как будто его тело было неспособно осознать нанесенный ему ущерб.
  
   Затем из плотной толпы вышел осужденный с утяжеленным носком. И пока двое других держали Макгерка, он наносил удар за ударом по ошарашенному лицу Макгерка.
  
   За то время, пока Римо отступал на два шага, лицо Крашера Макгарка превратилось в маску из пережеванного мяса. Но это не остановило нападавшего, чернокожего мужчину всего с четырьмя пальцами на левой руке. Он продолжал орудовать утяжеленным носком, пока тот не разорвался на части, рассыпав содержимое - сломанные бритвенные лезвия и старые батарейки C.
  
   Макгарк упал на свое изуродованное лицо, а чернокожий зэк, услышав приближение охранников, поспешно бросил изуродованный носок на вздымающийся живот Попкорна, сказав: "Это за то, что оторвал мне палец, придурок".
  
   Толпа разошлась, давая охранникам пространство для маневра.
  
   Римо откинулся назад. Попкорн лежал на спине, его широко раскрытые глаза ловили яркий солнечный свет, как черные драгоценные камни, кровь сочилась между его темных пальцев. Римо опустился на колени рядом с ним.
  
   "Просто держись, хорошо?" он настаивал.
  
   Маленькие красные пузырьки лопнули на пальцах Попкорна, и Римо пришлось отвернуться.
  
   Затем охранники окружили их. Римо грубо оттащили в сторону.
  
   "Что здесь произошло?" требовательно спросил капитан стражи.
  
   Прежде чем Римо успел ответить, один из заключенных крикнул: "МеГарк набросился на Попкорна. Откусил себе язык, как и в прошлом году. Оружие было только у Попкорна. Он отплатил Макгерку тем же ".
  
   "Да, именно так", - добавил другой голос.
  
   "На этот раз Макгарк выбрал не ту рыбу. Так и поделом хуесосу". Это от чернокожего зэка, который напал на Макгарка со смертоносным носком.
  
   Особых сообщений об инциденте не поступало, и охранники быстро начали загонять заключенных обратно в лагерь. Заключенные колебались. Многие из них хотели узнать, что такое попкорн. Никто не спрашивал о Макгерке.
  
   Охранники на мостках башни произвели выстрелы в воздух, чтобы заставить их двигаться, немедленно направив свое оружие в толпу, как только они привлекли внимание скотленд-ярда.
  
   Заключенные поспешно выстроились в три шеренги и направились в главное здание. Голос за спиной Римо прошептал ему на ухо: "Ты оказал всем нам хорошую услугу, взявшись за Макгарка. И мы ценим это".
  
   Когда дверь камеры с лязгом захлопнулась за Римо, он почувствовал себя более опустошенным, чем когда-либо с тех пор, как оказался в тюрьме штата Флорида.
  
   Тюрьма оставалась закрытой до отбоя. Ужин не подали, и Римо подумал, не обманул ли наконец попкорн кресло.
  
   Ради попкорна он надеялся, что это правда.
  
   Глава 9
  
   В своих мечтах Римо был свободным человеком. За исключением старого Азиата.
  
   Он карабкался по отвесной стене. Старый азиат смотрел вниз с тридцатого этажа здания на двадцать восьмой этаж, где Римо цеплялся за фасад из тонированного стекла, как человек-паук.
  
   "Ты должен двигаться быстрее", - пропищал старый азиат. "Я вдвое тебя старше, а ты плетешься, как старуха в жаркий день". Его лицо представляло собой карту морщин, похожую на папье-маше, высыхающее на солнце. Его глаза были ясными, как агаты, и такими же твердыми. Они смотрели на Римо с презрением.
  
   "Я карабкаюсь так быстро, как только могу", - ответил Римо. Резкость взгляда старого азиата причинила ему невыразимую боль.
  
   Губы старого азиата неодобрительно сжались над прядями растрепанной бороды, которая свисала с его подбородка.
  
   "Это твоя ошибка", - отрезал он. "Я не учу тебя взбираться на это здание, но использовать его внутреннюю силу, чтобы поднять тебя к твоей цели. Руки, которые взбираются, устают. Здания не устают. Поэтому вы будете использовать силу здания, а не свою собственную ".
  
   Римо хотел сказать, что это чушь собачья, но он уже зашел так далеко, следуя инструкциям. Его ноги были расставлены на четвертьдюймовом молдинге вокруг большого окна из сэндвич-стекла. Его ладони прижались к стеклу, пальцы распластались, не сжимая, но позволяя поверхностному натяжению кожи на гладком стекле удерживать его на месте. Он чувствовал себя букашкой.
  
   А над ним старый азиат возобновил свое восхождение, похожий на обезьяну в черном как смоль шелковом халате. Даже подошвы его сандалий были черными, как старые шины.
  
   Римо поднял руки над головой. Он взялся за карниз над окном твердыми, как кости, кончиками пальцев. Он потянул вниз. И, как гигантская оконная штора, фасад, казалось, рухнул под ним. За исключением того, что здание осталось на своем фундаменте. Римо поднялся Наверх так легко, как будто взбирался по услужливой стеклянной лестнице.
  
   Этаж за этажом он следовал за стариком-азиатом, пока они не оказались вместе на крыше. Старик-азиат подвел его к люку, и они спустились в полутемный коридор.
  
   "Делай, как я", - прошептал старый азиат.
  
   Римо последовал за ним беззвучно, как ветер. Пожилой азиат направился к черной металлической двери, в которой горел красный огонек там, где должна была быть замочная скважина.
  
   "Если мы сломаем его, это вызовет тревогу", - предупредил Римо.
  
   "Тогда я не нарушу его", - сказал старый азиат. "Теперь наблюдай".
  
   Старик положил кончики пальцев на красную точку и тихо барабанил ими, пока не загорелся зеленый. Он небрежно толкнул дверь, и Римо последовал за ним с удивленным выражением лица.
  
   "Как ты это сделал? Предполагается, что это невозможно без магнитной карточки-пропуска".
  
   "Это электричество", - сказал старик.
  
   "Да?"
  
   "Итак. Я тоже электрический. Но мое электричество сильнее ".
  
   "В этом нет никакого смысла", - сказал Римо старому азиату, когда они шли по коридору, две тени в еще более глубокой тьме. Затем: "Когда ты собираешься научить меня этому?"
  
   "Когда я чувствую, что твоя природная энергия соответствует задаче".
  
   "Что это в реальном времени?"
  
   "Никогда".
  
   И Римо почувствовал себя уязвленным до глубины души.
  
   Они завернули за угол и чуть не налетели на охранника в коричневой униформе, который стоял перед дверью без опознавательных знаков с автоматом, защищающе поднятым перед ним.
  
   Римо попятился. Видя, что старый азиат беспрепятственно продолжает свою плавную походку, он последовал за ним. Охранник смотрел прямо на них, очевидно, не замечая их присутствия.
  
   Затем охранник отвел взгляд, и старик замер. Римо тоже замер. И когда взгляд охранника снова устремился в их сторону, он двинулся дальше, пересекая коридор, а Римо последовал за ним, как тень.
  
   Оказавшись в безопасности в другом коридоре, Римо захотел узнать, как это было сделано.
  
   "Человек, когда он смотрит прямо на что-то, воспримет только что-то необычное", - сказали ему. "Ты и я были частью движения воздуха в этом темном месте, и, следовательно, частью вибрации. Но уголки глаз зарегистрируют любое движение. Вот почему мы остановились, когда сделали это".
  
   Они проехали еще на один точечный красный свет.
  
   "Позвольте мне попробовать это", - предложил Римо. Он приложил кончики пальцев к пластине и начал постукивать в диссинхронном ритме.
  
   Свет оставался красным.
  
   Нетерпеливо вошел пожилой азиат и один раз постучал по пластине. Загорелся зеленый.
  
   "Это был ты или я?" Спросил Римо, когда они закрыли за собой дверь.
  
   "Все дело в ногтях", - сказал старый азиат, освобождая широкие рукава от тонких запястий. Его ногти были похожи на бледные лезвия. "Идем, мы почти достигли нашей цели".
  
   Они вошли в комнату, наполненную тихим гудением. Когда глаза Римо привыкли к темноте, он различил резкое движение компьютерных катушек с лентой за пластиковыми панелями. Кондиционер выпускал охлажденный химически загрязненный воздух.
  
   "Как ты думаешь, кто из них наш друг?" Римо выдохнул.
  
   "Это не имеет значения. Мы уничтожим их всех". Внезапно пара панелей засветилась тусклым зеленым светом. Они были похожи на плоские пустые глаза.
  
   И раздался теплый, щедрый, но совершенно нечеловеческий голос. "Добро пожаловать. И до свидания".
  
   Затем центр пола раскололся посередине и разделился на одинаковые падающие панели.
  
   Римо прыгнул к единственному безопасному месту в пределах досягаемости. Висящая лампа дневного света. Он внезапно почувствовал резкую тяжесть на правой лодыжке и посмотрел вниз.
  
   На него смотрело изборожденное морщинами лицо старого азиата. Он держал лодыжку Римо в одном птичьем когте. Но гораздо более захватывающим было то, что было видно за фигурой азиата в мантии.
  
   Это было похоже на гигантский электронный колодец. Он пульсировал миллионом огоньков и, казалось, уходил за фундамент здания в саму породу.
  
   Две половины пола лежали плашмя у северной и южной стен квадратного колодца.
  
   "Мы облажались, Папочка", - сказал Римо. "Главного компьютера в этой комнате нет. Все здание - гигантский мейнфрейм".
  
   "У тебя крепкая хватка?" - требовательно спросил старый азиат писклявым голосом. Он смотрел вниз, на пульсирующие огни бездны. Холодный сквозняк поднялся и развевал его подол.
  
   "Я верю", - сказал Римо, глядя на трещины, образующиеся на потолке вокруг светильника. "Но этот светильник - нет".
  
   Старый азиат поднял глаза с задумчивым выражением лица. "Он недостаточно силен, чтобы поддержать нас обоих", - печально сказал он.
  
   "Я думаю, это конец".
  
   "Для меня. Не для тебя. Ты - будущее, а я - прошлое. Прощай, сын мой".
  
   И старый азиат просто отпустил его. Пока Римо в ужасе наблюдал, старик кувыркался мимо рядов огней, его лицо застыло, почти безмятежное в своем фатализме.
  
   "Чиун! Нет!" Римо закричал. И проснулся. Римо скатился с кровати. Он был весь в холодном поту. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в подушку. Он попытался разжать руки, но они были как когти. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как его пальцы согрелись от крови. К ним вернулось чувство, и медленно, болезненно подушка упала на холодный пол.
  
   В темноте Римо прошептал одно-единственное имя: "Чиун. . . . "
  
   Глава 10
  
   Мастер Синанджу выбрал прибрежную дорогу, которая вела к скальному образованию, обозначенному в свитках его предков как Приветственные Рога, обрамляющему обычно неприступные воды Западнокорейского залива.
  
   Здесь берег на некотором отрезке был песчаным. С обеих сторон песок уступал место мрачным гранитным скалам, покрытым ракушками, которые выступали из прибоя, как сломанные, окаменевшие пальцы. Солнце садилось за воду, окрашивая серую неспокойность моря в тускло-малиновый цвет свертывающейся крови.
  
   До захода солнца оставалось ровно тридцать минут. Назначенный час. И когда Чиун, Правящий мастер синанджу, ступил на песок, за скалами подводная лодка, украшенная флагом варварской нации, называемой по-разному Америка, Соединенные Штаты и США, вспорола воду с такой силой, что казалось, будто море истекает кровью.
  
   На носу значилось "Арлекин". Лязгнул люк, и моряк в белом выбрался наверх. Он поднес к глазам прибор с двумя дисками из матового стекла, чтобы его слабое белое зрение могло различить минимальное расстояние от его судна до берега Синанджу, жемчужины Азии, места рождения солнечного источника и дома Чиуна, в северных пределах разделенной Кореи.
  
   Чиун приложил руку ко лбу. Для слабоглазого белого это был знак, что он еще не готов покинуть родную деревню. Моряк опустил бинокль и, как дурак, без необходимости помахал в ответ. Затем он исчез на своем судне. Наконец судно погрузилось под воду, чтобы проспать в холодных водах Западнокорейского залива еще одну ночь, пока Мастер Синанджу не приложил руку к сердцу в знак того, что он готов вернуться на принятую им землю.
  
   Чиун не был готов вернуться в Соединенные Штаты. Он развернулся, его пурпурная мантия прижималась к его тонким рукам и ногам под настойчивым морским бризом. Несмотря на то, что ветер дул с воды, ноздри Мастера Синанджу все еще улавливали запах кипящего риса из кухонных горшков в его деревне. И к этому примешивался неприятный запах горелой свинины и говядины.
  
   Когда показалась деревенская площадь, Чиун увидел женщин, склонившихся над своими горшками. Они едва взглянули на него, который вернулся в Синанджу после долгого отсутствия, неся новые сокровища во славу деревни. В этом году сокровищ было так много, что для них не нашлось места в деревянном доме на холме, называемом Домом Мастеров, и Чиун приказал сильным мужчинам деревни перенести их в запасную сокровищницу, которая была сделана из грубого камня и украшена морскими раковинами.
  
   И все же, несмотря на это изобилие богатств, люди, подметавшие площадь от дневной пыли, не обратили на него особого внимания.
  
   Мастер Синанджу утешал себя мыслью, что они были заняты. Это было непросто, когда его трудолюбивые жители деревни выполняли свои обязанности с таким рвением, что не останавливались, чтобы завязать с ним разговор или поблагодарить его за славу, которую он принес деревне.
  
   Мастер Синанджу оглядел свою деревню. Там, где другие глаза могли бы увидеть глинобитные хижины или рыбацкие лачуги, он увидел традицию. Там, где посторонний глаз мог бы увидеть внешне бедную деревню, он увидел центр культуры, который стоял на этом месте пять тысяч лет, населенный родословной, которая не прерывалась почти столько же. Редко случалось, чтобы чужаку разрешали жениться в деревне Синанджу, еще реже, когда кто-то из жителей деревни жил во внешнем мире в течение длительных периодов времени, как это было с ним.
  
   Ясные глаза Мастера Синанджу с гордостью впитывали вид деревни его предков. Только благодаря его трудам, его самопожертвованию люди продолжали есть, несмотря на плохую рыбную ловлю и истощенную сельскохозяйственную почву. Только благодаря его приверженности древним традициям Синанджу жил в большей безопасности, чем любая деревня, нет, любой город в Северной Корее. Это было безопаснее даже, чем Пхеньян, коммунистическая столица.
  
   Испытующий взгляд мастера Синанджу остановился на кружке детей, игравших в тени Гонга Суда. Счастливая улыбка озарила его морщинистое лицо.
  
   Деревенским детям. Пока Чиун жив, никого из них никогда не отправят домой к морю - не утопят в заливе из-за нехватки еды, чтобы прокормить их. Взрослые могли бы принять это как должное, но дети - нет.
  
   Чиун скользнул к детям, его глаза светились мудростью, которой он хотел поделиться.
  
   "Эй, дети моей деревни!" - воскликнул Мастер Синанджу низким, дрожащим голосом, которым он обычно рассказывал истории о Доме Синанджу, самых страшных убийцах в истории. "Соберитесь вокруг меня, ибо я пришел рассказать вам истории о варварском Западе".
  
   Дети слетелись к нему, как голуби за кукурузой.
  
   "Еще историй!" мальчик-баттерболл завизжал.
  
   - Пойдемте, - сказал Чиун, прогоняя их прочь, чтобы он мог устроиться на плоском камне. Дети сели, скрестив ноги и положив крошечные ручки на колени. Они смотрели на него широко раскрытыми невинными глазами. "Сегодня вечером, - начал Чиун, - пока еще не видно солнца, а наши желудки ждут вечерней трапезы, я расскажу вам историю о том, как белые люди отправились на Луну".
  
   Маленькая девочка показала язык. "Это неправда. Как белый человек мог доплыть до Луны? Она не в океане, разве что днем, а тогда она под водой".
  
   "Я рассказывал тебе о полых птицах, которых белые используют, чтобы путешествовать по своим далеким землям", - сказал Чиун, подняв палец с длинным ногтем.
  
   "Да!" - хором ответили дети синанджу.
  
   "Это такая история. Позвольте мне начать. " Чиун еще больше понизил голос рассказчика.
  
   "Итак, дни, о которых я говорю, были давно", - сказал Чиун. Он коснулся носика-пуговки одной из девочек. "Еще до того, как кто-либо из вас, собравшихся вокруг меня, родился. В те дни я жил в этой деревне, и времена были тяжелые. В те дни младенцами Синанджу были те, кому благодаря моей снисходительности было позволено вырасти и стать вашими матерями и отцами, вместо того чтобы утонуть, потому что в те дни в деревне не было работы, а денег почти не было ".
  
   "А как же сокровище?" спросила маленькая девочка.
  
   "Сокровище предназначено не для того, чтобы его тратить", - парировал Чиун. "Это наследие деревни".
  
   "Моя мама говорит, что у нас были бы более полные животы, если бы сокровища тратились, а не копились".
  
   "Кто твоя мать?" Рявкнул Чиун, его щеки надулись от внезапной ярости.
  
   "Какашки".
  
   "Ах, я помню Пу", - сказал Мастер Синанджу, овладевая собой. Он разберется с этим обычным ругательством, Пу, позже. Он продолжил свой рассказ более спокойным голосом.
  
   "Я уже рассказывал вам о том дне, когда белый человек с крюком вместо руки прибыл в эту деревню на своей железной лодке, которая плавала по морям. Этот человек принес мне предложение больших богатств, если я отправлюсь в его далекую страну, чтобы обучить человека по его выбору искусству синанджу. Хотя это было тяжким бременем для моих хрупких плеч..." Чиун сделал паузу, чтобы посмотреть, осветились ли лица детей признательностью. Когда он заметил удивление, он решил, что этого достаточно, и продолжил.
  
   "Хотя это было тяжким бременем, я принял эту задачу и отправился в холодное чрево океана, чтобы выполнить то, что от меня требовали, ибо я знал, что мои испытания накормят младенцев, которые теперь являются вашими родителями, и хотя я знал, что некоторые из них никогда не обретут достаточной мудрости, чтобы оценить эту жертву, я тем не менее продолжал, ибо уже тогда я знал, что эти дети однажды родят собственных детей. И не обычные дети тоже, а те, кто понимал жертвенность и ценил ниспосланные им дары. Вы, дети ".
  
   Дети по-детски приложили ладони ко рту и захихикали. Чиун воспринял это как одобрение. Однако он предпочел бы почтительное молчание. Склонение головы тоже было бы не лишним.
  
   "Итак, дни, о которых я собираюсь рассказать, - это самые ранние дни моего пребывания на варварской земле Америки. Это был триста тридцать четвертый день Года Дракона, который, согласно сложной датировке, используемой жителями Запада, приходился на третий вторник этого второго месяца, на праздник, известный как День благодарности за молочную козу, во время Недели государственного секретаря, в году, который насчитывал всего 1972 год, поскольку эта страна на самом деле намного моложе Кореи.
  
   "В этот день, - продолжал Чиун, - земля Америки была в смятении, поскольку один из их странных кораблей приближался к Луне. Услышав об этом, я поспешил в тронный зал тайного короля Америки, Безумного Гарольда. Я уже рассказывал вам о Безумном Гарольде раньше. И, представившись этому человеку, я сказал ему: "Я слышал рассказы из отдаленных провинций вашей страны о том, что некоторые из ваших подданных приближались к луне". И Безумный Гарольд ответил, что это так. Он чрезвычайно спокойно воспринял эту новость, хотя я мог уловить нотки гордости в его тоне.
  
   "Теперь, когда я услышал эту новость, я тоже пришел в восторг. Ни один человек не был на Луне тысячи лет, с тех пор как мастер Шанг забрался так далеко на север, что его ноги действительно ступали по холодным лунным просторам. И я поделился этим с Безумным Гарольдом, который, казалось, не удивился, узнав, что корейцы побывали на Луне раньше белых. И Безумный Гарольд сказал мне, что другие белые побывали на Луне до этого времени. Я отнесся к этому с подозрением и подробно расспросил Безумного Гарольда об этом, и он сказал мне, что первые белые, высадившиеся на Луну, сделали это в 1969 году. На что я ответил, что мастер Шанг достиг луны в наш Год Цапли. Итак, помните, мы были первыми. И не забывайте, что Шанг шел пешком.
  
   "Теперь, зная, что луна, которую посетил Мастер Шанг, была сплошь покрыта льдом и снегом, населена белыми снежными медведями, я спросил Безумного Гарольда, короля Америки, нашли ли они на Луне богатые города для завоевания, и он сказал "нет". Я спросил его, обнаружили ли они серебряные и золотые рудники, я спросил его, есть ли там рабы, и он сказал "нет", и он сказал "нет". Я спросил его, было ли мясо белых снежных медведей целью этих экспедиций, которые, как мне сказали по секрету, стоили выкупа японского принца, и он сказал "нет".
  
   К этому моменту дети сидели, раскрыв рты. "Эти слова Безумного Гарольда сильно озадачили меня, поскольку я не мог видеть смысла в этих экспедициях, и я спросил его, что привезли его храбрые моряки из этих опасных путешествий, которые пополнили казну на расходы, связанные с их совершением. И его ответ был настолько странным, что я немедленно вернулся к своим свиткам и занес то, что он сказал мне, в "истории синанджу".
  
   "А ты знаешь, что эти белые, эти расточители, привезли с Луны после своих ужасных многодневных путешествий?" Спросил Чиун.
  
   "Что, о Мастер?" хором воскликнули дети синанджу.
  
   "Камни", - выдохнул Мастер Синанджу. "Обычные камни. Мне самому разрешили подержать один из них в руках. Они не были ни красивыми, ни ценными. И, увидев это, я вернулся в замок Безумного короля Гарольда и сказал ему: "Я видел своими мудрыми старыми глазами камни, которые ваши лунные экспедиции привезли из своих трудных путешествий, и я готов привезти вам столько подобных камней, сколько вы пожелаете, за половину денег, которые вы тратите на эти лунные путешествия". Чиун сделал драматическую паузу. "И знаешь, что сказал мне Безумный король Гарольд?"
  
   "Что?" - пропищал мальчик с грязными волосами.
  
   "Он отклонил мое щедрое и разумное предложение, сказав, что подойдут только камни с Луны", - презрительно сказал Чиун.
  
   При этих словах дети Синанджу разразились хихиканьем. "Вы когда-нибудь были на Луне, мастер Чиун?" спросила маленькая девочка, которая была дочерью Пу.
  
   "Нет, - ответил Чиун, - потому что вскоре после этого белые перестали посылать своих матросов на Луну, а это показывает, что даже белые могут научиться, если будут достаточно часто повторять глупости".
  
   Дети улыбнулись. Все знали, что белки у них плотные. Зачем еще Верховный Создатель дал им глупые круглые глаза, чтобы они могли видеть мир, и сослал их жить за море?
  
   "Когда ты возвращаешься в Америку?" - спросила дочь Пу, которую, как отметил Чиун, мать проклинала за нескончаемый язык.
  
   "Почему ты спрашиваешь?" Спросил Чиун.
  
   "Потому что моя мать сказала, что, когда ты возвращаешься в деревню, ты всегда приносишь несчастье. И ты скуп на свое золото".
  
   "Это сказала твоя мать?" Быстро спросил Чиун. Его карие глаза сузились. Маленькая девочка кивнула. Она была пухленькой, и в ее круглом лице Чиун разглядел намек на жирную физиономию Пу. "Твоя мать очень развязна на язык", - тихо сказал Чиун.
  
   "Она действительно много кричит", - неопределенно сказала маленькая девочка. Мальчик постарше поднял руку, и Чиун кивнул в его сторону.
  
   "Не расскажете ли вы нам историю о белом человеке, которого вы возвысили до величия, обучив его искусству синанджу?"
  
   "У меня есть много историй о Римо", - гордо сказал Чиун. "Дай-ка я придумаю хорошую..."
  
   "Где он сейчас?" - перебил другой мальчик. "Почему вы его не привели?"
  
   Чиун колебался. Как он мог сказать им позорную правду - что единственный белый во всем мире, которому было позволено научиться искусству солнечного источника, теперь томится в тюрьме? Чиун склонил свою старую голову. Это была слишком постыдная история, чтобы рассказывать ее детям. Он поискал в уме способ правдиво ответить на вопрос, не навлекая позора на свою голову.
  
   Как раз в этот момент над сонной деревушкой Синанджу прогремел гонг к обеду, избавив Мастера Синанджу от лишних хлопот. Он встал и отряхнул пыль со своего великолепного одеяния.
  
   "Пойдем", - сказал он. "Пришло время набить наши желудки. Я расскажу тебе историю Римо в другой раз".
  
   И Мастер Синанджу зашагал прочь, уводя детей в эпоху общественного питания. Когда он поднялся на вершину холма, он увидел тучную фигуру Пу с Острым языком, и его лицо посуровело, а походка ускорилась, когда он поспешил в ее направлении.
  
   Глава 11
  
   Остаток ночи Римо пролежал без сна, думая о старом Ориентале. Сон потряс его. В образах, особенно в старом Ориентале, было что-то почти осязаемое. Даже несколько часов спустя его высохшее лицо отчетливо стояло перед мысленным взором Римо. Каждая морщинка, каждая интонация в его голосе. Казалось, что он действительно знал этого маленького человечка. Но, покопавшись в памяти, Римо не смог вспомнить, чтобы когда-либо видел его в реальной жизни.
  
   Это было странно. В его сне у маленького азиата было имя. Чиун. Римо не мог припомнить, чтобы когда-либо видел сон, в котором у одного из порождений его воображения было имя. Римо даже знал, как это пишется. Было "я", которое не было произнесено.
  
   Это была довольно сложная концепция для его подсознания, размышлял Римо. Почему не Чанг? Он слышал имя Чанг раньше. Многих китайцев звали Чанг. Это было похоже на имя Джонс здесь. Однако он никогда не слышал ни о каком Чиуне.
  
   Через некоторое время Римо задремал. Утренний звонок разбудил его слишком рано. Римо медленно натянул комбинезон и футболку абрикосового цвета. Он ненавидел футболку почти так же сильно, как розовые стены камеры. Ему хотелось, чтобы она была голубой. Или стены были голубыми. Эти пастельные тона напомнили ему принт из дешевого универмага.
  
   Прежде чем завтрак был пропущен через щель, по рядам пронесся слух, что Крашер Макгарк умер ночью.
  
   "А как насчет попкорна?" Настойчиво спросил Римо.
  
   Грубый голос ответил: "Неужели никто не знает, чувак. Но этот парень, он набрался смелости. Так он получил свое имя".
  
   "Откуда он узнал свое имя?" Внезапно спросил Римо. "Когда маленький чувак впервые вышел на сцену, он шутил и подшучивал, рассказывая читателям, что, когда придет его время натравить свою задницу на Sparky, он привезет с собой кое-что из Jiffy Pop. Сказал, что это было за скандал. После этого он стал попкорном ".
  
   Римо хмыкнул. Ему стало интересно, остался ли в Попкорне, где бы он ни был, хоть капля этого духа. Римо сказал охраннику: "Спасибо, но нет, спасибо", - когда тот появился с подносом. Это была ветчина с фасолью. Командир пожал плечами и направился прочь, но Римо крикнул ему вслед: "Эй, что говорят о попкорне?"
  
   "Имеет ли это значение? Его отпустят завтра".
  
   "Да, хак", - прорычал Рема. "Для меня это важно". Он упал обратно на свою койку и внезапно вспомнил о пачке "Кэмел" в карманах комбинезона. Он выудил их и зажег одну.
  
   Первая затяжка вызвала у него кашель. Вторая была чуть менее острой. Легкие жгло, как от серы. Римо успел выкурить половину, прежде чем у него заболела голова. Он затушил окурок об пол и аккуратно вернул оставшуюся половину в пачку после того, как наконечник остыл. Неизвестно, на сколько ему хватит пачки.
  
   Было уже далеко за полдень, когда двое охранников отвели Попкорна в его камеру. Маленький заключенный ходил в цепях, низко опустив голову.
  
   Римо подождал, пока охранники уйдут, прежде чем прошипеть приветствие. "Как дела, малыш?"
  
   Звук, который раздался в ответ, был мяуканьем. Римо не смог разобрать слов. Где-то в конце линии насмешливый голос произнес: "Эй, Попкорн, в чем дело? Киска прикусила твой язычок?"
  
   А из камеры Попкорна донеслось протяжное хныканье, от которого у Римо похолодела кровь. Это продолжалось целый час. В голове Римо всплыла картина Попкорна, уткнувшегося лицом в подушку, неспособного говорить.
  
   Римо вытащил недокуренную сигарету и единственную спичку, затем вытолкнул пачку в коридор. "Вот. Тебе это нужно больше, чем мне", - мягко сказал он.
  
   Римо наблюдал через решетку, как тонкие коричневые пальцы Попкорна нащупали пачку. Они исчезли вместе с ней, и Римо задержался у решетки, пока Попкорн дымился в тишине. По какой-то причине пассивное курение, казалось, в эти дни подходило ему больше.
  
   Остаток дня был серым и бесконечным. Количество голов у всех было одинаковым. Даже тарелка радара, как только наступила ночь, повторила тот же монолог из "Звездного пути", который он произнес ранее на неделе.
  
   После отбоя тишина была жуткой. Не было слышно ни полуночных завываний, ни криков ночного ужаса, ни шума тайных разговоров.
  
   Все знали, что завтра вторник. День, когда попкорн должен был отправиться на кафедру. Римо задумался, удастся ли малышу поспать, а затем он задался вопросом, как он сам будет спать, когда придет его очередь.
  
   Он всю ночь слушал, как ворочается Попкорн, и задавался вопросом, должен ли он сказать какие-нибудь слова утешения. Затем он понял, что у него их нет. Что вы говорите мертвецу, когда проходят его последние минуты?
  
   Утренний звонок был подобен удару ножом в живот. Первыми посетителями были пара военных и священник. Обмен репликами был неслышным и односторонним. Священник вскоре ушел, его лицо было потрясенным, как кость, когда он понял, что не может услышать исповедь осужденного, потому что у того не было языка.
  
   Затем пришли цирюльник и надзиратель.
  
   Надзиратель Максорли говорил ровным, заученным тоном, перекрикивая жужжание машинок для стрижки, которые измельчали отборные кусочки попкорна до микроскопической крошки.
  
   "Слушай внимательно, Мохаммед", - говорил начальник тюрьмы. "После того, как парикмахер закончит, ты снимешь шорты, и мы подготовим твое тело".
  
   Попкорн захныкал.
  
   "Теперь не пугайтесь. Это всего лишь резиновая лента". Ножницы остановились. "Он закончил? Хорошо. Хорошо, Мохаммед, встань. Не бойся. Охранник просто обернет ленту вокруг вашего пениса. Это просто для предотвращения любых несчастных случаев, пока вы проходите процедуру ".
  
   Римо вздрогнул при слове "процесс". Это звучало так клинически.
  
   "Теперь наклонитесь. Охранник, введите этот суппозиторий в прямую кишку Мохаммеда. Вот. Это было не так уж плохо, не так ли? Я сожалею о проявленном унижении, но это избавляет гробовщика от кучи ненужной работы, поскольку ему не нужно убирать тело ".
  
   Попкорн попытался заговорить, но все, что Римо смог разобрать, был жалкий невнятный звук.
  
   "Что это?" - заботливым тоном спрашивал начальник тюрьмы. "Что? О, да. Обычно это последний прием пищи, но врач оставил конкретные инструкции, согласно которым вы не должны есть, пока ваш язык зашит вот так. Извините, но врачу виднее ".
  
   "Ради Бога", - взорвался Римо. "Вы собираетесь оттащить его к креслу. Кого волнует, если у него лопнут швы!"
  
   "Человек, которому придется убирать кровь", - крикнул начальник тюрьмы в ответ. "Охранник, если этот заключенный снова заговорит, отведите его в одиночную камеру".
  
   Римо начал было говорить им, куда они могли бы засунуть карцер, но успокоился, огорченный тем, что они имели над ним такую власть. Но, как они сказали ему, когда он впервые прошел через ворота штата Трентон, он утратил свои гражданские права.
  
   "Хорошо, теперь вы можете одеваться", - спокойно продолжил начальник тюрьмы. Затем послышался шорох одежды. Затем дверь камеры с жужжанием открылась, и Римо услышал мягкое шлепанье обутых в сандалии ног Попкорна по полу коридора. По какой-то причине оно звучало громче, чем стук обуви остальных.
  
   "Пока, Попкорн", - прокричал мужчина за несколько камер от нас.
  
   "Задай им жару, дружище".
  
   "Ты отправляешься в лучшее место, дружище".
  
   "Позвольте мне заверить вас, что процедура абсолютно безболезненна", - говорил начальник тюрьмы Максорли, когда охранник отпирал дверь к электрическому стулу. Попкорн жалобно захныкал. Он пытался заговорить, но издал лишь нечленораздельное всхлипывание.
  
   "Поймайте его!" - внезапно крикнул начальник тюрьмы. "Он теряет сознание".
  
   "Не волнуйся, я с ним справлюсь. Давай просто потащим его за собой".
  
   После того, как суматоха улеглась, тишина стала ощутимой. Это была тишина, которую Римо слышал раньше. Тогда он не удивился, когда вдоль очереди прошел мужчина. На нем был черный капюшон поверх простой коричневой формы рабочего. Он выглядел как обычный ремонтник.
  
   Палач.
  
   После того, как он прошел мимо камеры Римо, колесико на толстой двери со скрипом закрылось. Затем ряд окутала абсолютная тишина.
  
   Следующие несколько минут тянулись бесконечно. Римо подумал, был ли Попкорн в сознании, когда его привязывали. Он надеялся, что нет. Казалось, это заняло много времени. Сколько времени может потребоваться, чтобы привязать человека? Римо нервничал.
  
   Затем, после того, что казалось вечностью, огни замерцали, и Римо похолодел. Когда вспыхнуло мерцание, это показалось слишком внезапным. Они замерцали снова. И в третий раз. После этого Римо затаил дыхание. Затем огни мигнули в четвертый и последний раз. "Господи!" - Воскликнул Римо с отвращением.
  
   Вновь появился начальник тюрьмы, сопровождаемый охранниками и палачом в капюшоне.
  
   Один из охранников говорил: "Представь себе это. Четыре толчка. И к тому же такая маленькая струя".
  
   "Прежде чем я сделаю это снова", - раздраженно сказал палач, "я хочу еще раз взглянуть на это дело. Я не хочу когда-либо проходить через еще одно подобное. Я не готов к такого рода вещам. Я наполовину уволен, черт возьми!"
  
   "Я надеюсь, ты будешь чувствовать то же самое, когда придет мое время", - пробормотал Римо вполголоса.
  
   Палач взглянул в его сторону, его глаза в окантованных кожей глазницах расширились.
  
   Он остановился, подошел к камере Римо. "Я вас знаю?" неопределенно спросил он.
  
   "В последнее время это популярный вопрос", - кисло парировал Римо.
  
   "Я действительно знаю тебя", - сказал палач. "Но я не могу вспомнить твое лицо".
  
   "Твой вопрос для меня пустой", - сказал Римо, сверкнув злобной ухмылкой.
  
   "Ты хладнокровный сукин сын, не так ли? Как тебя зовут?"
  
   "Посмотри это", - выпалил в ответ Римо.
  
   "Не волнуйся, я сделаю это", - сказал палач и пошел дальше.
  
   "Охранник", - сказал начальник тюрьмы, - "покажите Уильямсу его новую камеру".
  
   "Черт! Теперь я это сделал", - с горечью сказал Римо, думая, что только что заслужил срок в одиночной камере.
  
   "Уильямс!" - взорвался палач. "Вы сказали, его фамилия Уильямс?" Жужжание закрывающейся контрольной двери прервало ответ начальника тюрьмы.
  
   Охранник открыл камеру Римо, и, к удивлению Римо, его отвели в старую камеру Попкорна.
  
   "Позаботься об этом хорошенько", - сказал ему охранник, когда дверь камеры с лязгом захлопнулась перед его несчастным лицом. "На первом ряду это президентский номер".
  
   Когда охранник направился прочь, Римо крикнул ему вслед: "Он умер тяжелой смертью?"
  
   Охранник остановился. Выражение его лица было жестким. "Знаете, какими были его последние слова?" торжественно спросил он. "Что?"
  
   "Мумф! Мумф. Без кавычек". И охранник разразился воющим смехом.
  
   "Он был всего лишь ребенком, ублюдок", - прошипел Римо, костяшки его пальцев побелели на прутьях камеры.
  
   "Конечно. Ребенок, который застрелил собственную сестру, оставил ее умирать в болоте с кишащими по ней личинками".
  
   Римо вздрогнул. "Что?"
  
   "Конечно. Что он тебе сказал?"
  
   "Что он убил свою девушку в свой день рождения".
  
   "Я не знаю насчет части с днем рождения, но он сделал из тебя утку. Это была его сестра, и он убил ее, все верно. После того, как он изнасиловал ее. Но ему следовало прочитать о личинках, прежде чем засыпать их в ее раны. Он думал, что они поглотят тело, чтобы его не опознали. Вместо этого они съели все поврежденные ткани. Она была едва жива, когда ее нашли, и задержалась ровно настолько, чтобы показать пальцем на своего брата. Что бы ты ни думал об этом маленьком придурке, он заслужил то, что получил. Как и ты." Охранник зашагал прочь.
  
   Глаза Римо смотрели в пустоту. "Сукин сын", - пробормотал он. "Он солгал мне".
  
   Римо, спотыкаясь, вернулся к своей койке и огляделся. Новая камера была такой же розовой, как и его старая, но пахла по-другому. Здесь пахло потом и чем-то еще, чем-то неопределимым. Это пахло страхом. И холодное осознание поразило Римо Уильямса.
  
   "Черт возьми, - пробормотал он опустошенно, - я следующий". Римо почувствовал, как внутри у него все похолодело, и откинулся на койку, чтобы взять себя в руки. Его рука, шарившая под подушкой, наткнулась на что-то мягкое и сминаемое. Он вытащил это.
  
   Это была упаковка попкорна "Кэмел".
  
   Римо сел и закурил. Он сделал длинную затяжку. На этот раз у него было меньше проблем, и он выкурил сигарету до конца. Пока он курил, он размышлял о том, как изменилась его жизнь. Двадцать лет назад он и Попкорн оказались бы по разные стороны закона. Но за решеткой они были в некотором роде друзьями.
  
   Закончив курить, Римо прошептал в пустоту: "Спасибо, Попкорн".
  
   Глава 12
  
   Гарольд Хейнс почувствовал, как кабинет начальника тюрьмы погрузился во тьму вокруг него. Сквозь рев в ушах он словно издалека услышал голос начальника тюрьмы Максорли.
  
   "Хейнс. В чем дело, чувак? Ты бледнеешь". Голос начальника тюрьмы казался далеким, поэтому Гарольд Хейнс не потрудился ответить. Темнота, казалось, расширилась. Все, что Гарольд Хейнс увидел или хотел увидеть, были желтые страницы досье осужденного в его внезапно похолодевших руках. "Гарольд?"
  
   "Это он", - прохрипел Хейнс, не отрывая взгляда от страниц. "Это не просто парень с таким именем. Это он. Уильямс".
  
   Затем выцветшие печатные буквы на листе с рапортом начали бесконтрольно покачиваться. Гарольд почувствовал, что его трясет. Мир был очень маленьким местом, если смотреть на него через уменьшающийся туннель его зрения.
  
   "Гарольд!"
  
   Хейнс поднял взгляд, его глаза были непроницаемыми. Тяжелые руки начальника тюрьмы легли ему на плечи, и он яростно тряс Хейнса.
  
   "Приди в себя. Вот, возьми стул".
  
   Хейнс почувствовал, как его направляют к жесткому деревянному стулу, который, за исключением кожаных ремней и медного нимба, был идентичен электрическому стулу, которым Хейнс только что управлял. Он знал это, потому что год назад достал со склада точно такой же деревянный стул, чтобы заменить старый, который вышел из строя. Он сел, не обращая внимания на иронию.
  
   Начальник тюрьмы Максорли возвышался над ним, скрестив руки на груди, с озабоченным морщинистым лицом.
  
   "Это тот самый парень", - повторил Хейнс. "Римо Уильямс".
  
   "Ты говорил это раньше. И ты знаешь, как это звучит. Сделай глубокий вдох и медленно выдохни. Может быть, работа тебя достает".
  
   "Прекратите говорить со мной, как будто я один из ваших проклятых зэков!" Гарольд Хейнс закричал с внезапной горячностью. "Этого человека в камере смертников не должно быть там. Он уже мертв!"
  
   "Чушь. Уильямс - переведенный заключенный. Он прибыл на прошлой неделе из ... ну, это есть в досье, которое вы держите в руках ".
  
   "Я знаю. Он из тюрьмы штата Трентон, Нью-Джерси".
  
   Максорли показал пустые руки. "Вот оно".
  
   "Совершенно верно".
  
   "Так в чем проблема, Гарольд?"
  
   "У вас в камере не заключенный, у вас призрак".
  
   "Гарольд, я знаю тебя долгое время..." - начал Максорли.
  
   Хейнс резко оборвал его: "Достаточно долго, чтобы помнить это, пока пять лет назад я не вышел на пенсию".
  
   "Ну, да", - медленно произнес начальник тюрьмы Максорли.
  
   "Я вышел на пенсию около двадцати лет назад, когда смертная казнь вышла из-под политического контроля. Мне было сорок пять лет, и я остался без работы. Государство назначило мне небольшую пенсию, потому что после целой жизни, проведенной за поджариванием преступников, они знают, что я точно не собираюсь осваивать другую профессию. Черт возьми, кто собирается нанимать специалиста по исполнению смертных приговоров? И для чего, переделывать провода в домах? Итак, я приезжаю во Флориду, живу в трейлерном парке и смотрю игровые шоу, пока не начинаю думать о том, чтобы подключить свое мягкое кресло как лучший выход ".
  
   "Теперь, Гарольд... "
  
   "Могу я закончить? Спасибо, я бы сошел с ума, но тема смертной казни ослабла. И хотя я вижу лица мужчин, которых усыпил во сне, я предлагаю свои услуги штату Флорида. Остальное вы знаете ".
  
   "Да, остальное я знаю", - признал Мезорли.
  
   "Одно из лиц в моих снах принадлежало тому парню Уильямсу", - огрызнулся Хейнс. "Не совсем обычное имя. Римо Уильямс. Имя, которое вы бы запомнили. Особенно, если он принадлежал полицейскому, который до смерти избил толкача в Ньюарке, штат Нью-Джерси, так давно, что я даже не помню год. В этом досье говорится, что ваш Римо Уильямс прикончил толкача в переулке. Он тоже был полицейским."
  
   "Вы, должно быть, неправильно помните. Вы уложили ... скольких мужчин?"
  
   "Я перестал считать задолго до того, как стало слишком поздно для моего душевного спокойствия", - кисло сказал Хейнс. "Тот парень, которого вы туда заперли, Начальник, я прикончил его. Я помню, что он легко отделался. Один толчок. И все было кончено. Я помню, что тоже чувствовал себя плохо из-за этого. Он когда-то был полицейским. Прикончил толкача. Что это? Ничего. Он должен был отделаться. Может быть, пожизненным. Но никак не стулом. Несколько недель после этого меня тошнило от этого. Он был одним из последних парней, которых я там сжег ". Глаза Гарольда Хейнса сосредоточились на самих себе. "Один из последних парней, и теперь он возвращается, чтобы преследовать меня . . . ."
  
   Начальник тюрьмы Мезорли молча посмотрел на Гарольда Хейнса. Он взял папку с документами из дрожащих пальцев Хейнса и отступил к основательности своего большого стола. Он пролистал папку, читая молча.
  
   Закончив, он расправил папку и положил на нее свои грубые руки, как верующий, возлагающий руки на молитвенник. Выражение его лица было задумчивым, когда он говорил. "Мы знаем друг друга долгое время, Гарольд. То, что я собираюсь тебе сказать, я буду отрицать до последнего вздоха".
  
   Хейнс поднял взгляд, его карие глаза были затравленными и тусклыми. "Молодой человек, которого вы только что казнили, Мохаммед Диладей", - продолжил Максорли. "Вы помните, как заметили, что вскоре после последней казни мы ужасно с ним обращались?"
  
   "Кажется, я сказал, что они проходили через это, как дерьмо через гуся".
  
   Начальник тюрьмы поморщился. "Да. Что ж, на моей совести самое большое количество осужденных в стране. Я должен провести их по системе так эффективно, как только смогу. У мальчика Диладея обычно был бы месячный льготный период после отклонения его последней апелляции, за исключением того, что мне позвонил губернатор, убеждая меня ускорить его казнь. Когда я спросил его честь о причинах, он сказал что-то неопределенное о продвижении процесса, что не было ответом. Но я распознал определенную ... озабоченность в его голосе ".
  
   Начальник тюрьмы Максорли сделал паузу. Его нижняя губа сжалась вокруг верхней. Он продолжил. "Я подумал, что, возможно, в его просьбе казнить Диладея так быстро было что-то политическое, даже личное. На самом деле не было необходимости торопить процесс. У Диладея не было шансов на смягчение приговора, если только это не исходило от самого губернатора. Но теперь я задаюсь вопросом ".
  
   "Ты думаешь о том же, о чем и я?" - Спросил Гарольд Хейнс.
  
   Начальник тюрьмы Максорли взял в руки дело Римо Уильямса.
  
   "Уильямс следующий, в силу состояния его апелляции и времени, которое он провел в камере смертников в Джерси", - задумчиво сказал он. "Когда я слушаю вас, мне приходит в голову, что, возможно, губернатор беспокоился не о Диладее, а об Уильямсе".
  
   "Бедный ублюдок. Они убили его однажды, а теперь хотят, чтобы я сделал это снова".
  
   "Я не верю в призраков, Хейнс. И когда ты остепенишься, ты будешь чувствовать то же самое, я уверен. Возможно, вы думали, что казнили этого человека - и я верю, что вы искренни в этом убеждении, - но, очевидно, вы этого не сделали ".
  
   "Интересно", - пробормотал Гарольд Хейнс.
  
   "Хммм?"
  
   "Где был этот парень последние двадцать лет и чем он занимался, что они хотят убить его снова и снова?"
  
   "Думаю, я позвоню", - многозначительно сказал начальник тюрьмы Максорли. Он сам набрал номер, предварительно сверившись с тонким справочником в кожаном переплете.
  
   "Да, начальник Ривз, пожалуйста. Это начальник Максорли из штата Флорида.... Да, я буду ждать.... Алло? Извините, что беспокою вас так рано, начальник Ривз. Я хотел бы получить некоторую информацию об одном заключенном, который у вас там когда-то был. Некий Римо Уильямс ... Конечно, перезвоните в любое время сегодня. "
  
   Начальник тюрьмы Максорли повесил трубку. Гарольд Хейнс встал.
  
   "Ты не хочешь дождаться обратного звонка?" Спросил Максорли.
  
   "Думаю, я хочу перекинуться парой слов с Уильямсом. Это сводит меня с ума".
  
   "Это неразумно. Вы без необходимости побеспокоите приговоренного к смерти заключенного".
  
   "Если я когда-нибудь снова захочу спать, я должен это сделать. Пожалуйста, Пол".
  
   Максорли молча обдумал. "Очень хорошо. Я вижу, что это глубоко повлияло на тебя", - смягчился он. "Охранник отведет тебя. Просто помни, Уильямс знает, что он следующий, кто уйдет. Несмотря на то, что решение по его окончательной апелляции еще не принято, он склонен быть на взводе ".
  
   Последняя контрольная дверь закрылась, и Гарольд Хейнс осторожно подошел к камере, в которой содержался шестой осужденный, Римо Уильямс.
  
   Уильямс был вытянут на своей койке, его руки были заложены за голову, глаза закрыты.
  
   Гарольд Хейнс шумно прочистил горло, но глаза заключенного не открылись.
  
   "Я вижу тебя в своих снах", - сказал он хриплым голосом. "И я вижу Бетти Пейдж. Уходи".
  
   "Ты не понимаешь, Уильямс. Тебя зовут Уильямс, не так ли?"
  
   "Здесь я осужденный номер шесть".
  
   "Ты должен быть мертв".
  
   "Мертвец - мое другое прозвище. Ну и что?"
  
   "Я казнил тебя".
  
   "Ты паршиво справился с этим". Голос Уильямса звучал скучающе, но его темные глаза открылись. Они смотрели в потолок.
  
   "Это было давно", - продолжил Хейнс. "В Трентоне. Раньше я работал в университете Трентона, где ты был".
  
   Заключенный не торопился садиться. Он не хотел показывать никакого интереса, но его движения были слишком небрежными. Гарольд Хейнс знал каждый трюк из книги для заключенных. Уильямс хотел взглянуть на него поближе, не выдавая своего интереса. Каждый осужденный знал, что как только ты дашь человеку понять, чего ты хочешь, он использует это против тебя.
  
   "Ты помнишь меня?" Спросил Хейнс.
  
   Глаза Римо впились в него. Это были пустые, мертвые глаза. В дырах от пуль в бетоне было больше жизни, чем в глазах Уильямса. Он выглядел старше. Не на двадцать лет старше, просто старше. Мертвые глаза непроизвольно сузились.
  
   "Да, вы выглядите знакомо", - медленно произнес Уильямс. "Но я не могу точно вспомнить ваше лицо".
  
   "В Трентоне той ночью я был в капюшоне", - натянуто сказал Хейнс. "В ту ночь, когда я нажал на тебя выключатель. Но днем я был тюремным электриком. Возможно, вы видели меня поблизости ".
  
   "Прости".
  
   "Но я тебя очень хорошо помню. Где ты был последние двадцать лет, Уильямс? Чем ты занимался?"
  
   Римо Уильямс сказал голосом таким же мертвым, как и его глаза: "Время. Я отбывал срок".
  
   "Ну, ты делал это не в штате Трентон. Все там знают, как знаю и я, что ты умер давным-давно, когда".
  
   "Ты спишь. Я здесь, потому что убил охранника в Трентоне. Его звали... "
  
   "Да?"
  
   Римо задумчиво наморщил лоб. "Макклири или что-то в этом роде", - медленно произнес он. "Да, Макклири. Он приставал ко мне. Поэтому я прикончил его. Теперь я должен заплатить за это ".
  
   "Не знаю, хватит ли у меня духу поджарить тебя во второй раз".
  
   Римо издал грустное подобие смешка. "Разве ты не знаешь?" - сказал он беззаботно. "Второй раз - это обаяние с парнями вроде меня".
  
   "Но ты этого не понимаешь. Ты уже мертв. Я казнил тебя двадцать лет назад!"
  
   Когда спустя долгое время Римо Уильямс ничего не сказал в ответ, Гарольд Хейнс зашаркал дальше по очереди. Он сам чувствовал себя мертвецом.
  
   Римо Уильямс уставился сквозь прутья своей камеры, гадая, что происходит. Лицо палача показалось ему знакомым. Где он видел его раньше? И что это была за чушь насчет того, что его казнили в штате Трентон? Римо внезапно вспомнил сон прошлой ночью. Сон, в котором его казнили в Трентоне. Но это был только сон. Этого никогда не было - никогда не могло быть - произошло.
  
   Затем звонок объявил обед, и Римо сел. Его легкие были словно забетонированы. Он задавался вопросом, было ли это из-за страха в животе или из-за тяжелого сигаретного дыма в легких. Забавно, как он реагировал на сигареты.
  
   Гарольд Хейнс вернулся к голосу начальника тюрьмы Максорли на свинцовых ногах.
  
   Максорли резко поднял глаза. "Ты поговорил с приговоренным, Гарольд?"
  
   "Он не знал, о чем я говорил", - тупо сказал Хейнс.
  
   "Что ж, возможно, это не ответ на все твои вопросы, но некоторые из них решает. Если бы человек был мертв, он бы наверняка знал об этом".
  
   Гарольд Хейнс не ответил на натянутую улыбку начальника тюрьмы Максорли.
  
   Зазвонил телефон, и Максорли ответил коротким "Извините". Затем: "Да, начальник тюрьмы Ривз".... Что это? ... Когда?" Лицо Максорли внезапно напряглось. "Я... Я понимаю. На самом деле, начальник, просто его имя всплыло в признании в камере смертников. Да, я согласен с вами. Мы не можем судить человека, который уже выплатил государству высшую меру наказания. Спасибо, что уделили время, начальник Ривз ".
  
   Когда начальник тюрьмы Максорли повесил трубку, его лицо было еще бледнее, чем располневшие черты Гарольда Хейнса сейчас.
  
   "Он мертв", - сказал Максорли сухим тоном. "Он был казнен в 1971 году за убийство толкача. Начальник тюрьмы, похоже, не знал, что именно его подпись на освобождении перевела Уильямса в это учреждение ".
  
   Гарольд Хейнс, вздрогнув, сел. "Почему ты ничего не говоришь?"
  
   "Потому что я ценю свою работу и свою пенсию", - категорично сказал начальник тюрьмы Пол Максорли. "У меня в камере смертников человек, который должен быть в могиле. Я не могу отправить его обратно в Трентон. Они никогда не примут его и начнут расследование. Я знаю, как эти вещи работают, поверь мне. Кто-то вручил мне раскаленную картошку, зная, что если я когда-нибудь узнаю правду, то стану человеком с разогретыми в микроволновке пальцами ".
  
   "Но что мы - вы - собираемся делать?"
  
   "Если они отклонят его последнюю апелляцию - а прямо сейчас я готов поспорить на свой дом и сбережения всей жизни, что они это сделают, - губернатор подпишет ему смертный приговор, и ты, Гарольд, не только приведешь его в исполнение, но и никогда никому не расскажешь об этом. Это ясно?"
  
   "Ради бога!" Хейнс взорвался. "Этот парень когда-то был полицейским. Он был на нашей стороне".
  
   "Согласно его досье, он хладнокровно убил тюремного охранника по имени Конрад Макклири. Я не знаю, что здесь реально, а что нет, но я просто собираюсь делать свою работу, и я настоятельно призываю вас делать то же самое. Мы не молодые люди, ни один из нас. Мы знаем, как устроен мир. Давайте разберемся с этой неприятностью так же тихо и быстро, как хорошие государственные служащие, и продолжим нашу оставшуюся жизнь. Теперь, я полагаю, ты захочешь отправиться домой, Гарольд. Сегодня ты убил человека, и выглядишь так, будто тебе не помешал бы жесткий ремень."
  
   "Я не пью. Ты это знаешь. Я бросил, когда почувствовал, что прикладываюсь к бутылке".
  
   "Гарольд, - сказал начальник тюрьмы Максорли, вручая ему папку, - на твоем месте я бы еще раз взглянул на алкоголизм. А теперь, пожалуйста, извини меня. И возьми это с собой. Когда будете уходить, попросите моего секретаря любезно вернуть это в Центральный архив ".
  
   Гарольд Хейнс взял папку с пометкой "Римо Уильямс" и тихо закрыл за собой дверь.
  
   Глава 13
  
   Джордж Проктор вспотел на одуряющей флоридской жаре, когда вышел из припаркованной машины и подошел к тюремным воротам, которые, если бы не их пастельно-зеленая окраска и отсутствие вывески, могли бы быть забытым киоском для фотоматериалов.
  
   "Бизнес?" лаконичным голосом осведомился охранник в зеркальных очках.
  
   "Как обычно", - сказал Проктор, показывая свое удостоверение. "Клиент".
  
   "Проходите", - сказал охранник, подавая знак будке. Другой охранник щелкнул выключателем, и высокий забор откатился на скрипучих колесиках. Проктор шагнул в проем, думая, что сегодняшнее дело было каким угодно, только не обычным.
  
   Все началось с выступления перед судьей Верховного суда Флориды - судьей, известным своим сочувствием к апелляциям смертников. Судья отклонил апелляцию так быстро, что Джордж Проктор был на полпути вниз по ступенькам здания суда с документами в руках, прежде чем до него дошло, что телефонный звонок, который он получил прошлой ночью, не был розыгрышем. Это и нехарактерная холодность судьи были каким-то образом связаны.
  
   Проктор вошел в главные двери и представился охраннику в тесной кабине управления, и его сопроводили сквозь нарастающий шум в конференц-зал. После недолгого ожидания ввели Римо Уильямса.
  
   Он сел с еще более безжизненным выражением глаз, чем раньше. Проктор удивлялся, почему эти глаза казались такими знакомыми раньше. Теперь, снова увидев Уильямса, он подумал, что понял. У мужчины были глаза полицейского. Плоские, ничего не выражающие глаза, которые появляются у полицейских после стольких лет знакомства с темной стороной общества. Проктор никогда не связывал этот проблеск узнавания с рисунком художника, который он увидел в таблоиде на кассе супермаркета. Он никогда не читал эти газетенки - за исключением тех случаев, когда человек впереди него расплачивался чеком. А потом он всегда возвращал вещи обратно нераспроданными.
  
   "Это нехорошо, не так ли?" Спросил Уильямс таким же мертвым голосом, как и его глаза.
  
   "Верховный суд штата отказал нам". Проктор подчеркнул слово "нам", чтобы Уильямс подумал, что они заодно. Фактически, он уже решил, что это будет их последняя встреча.
  
   "Тогда вы пойдете в Верховный суд". Проктор не мог солгать. Он глубоко вздохнул.
  
   "Я должен быть честен с вами, Уильямс", - сказал он. "Я подал заявление, но не думаю, что смогу продолжать это дело".
  
   Глаза Римо сузились. "Что?"
  
   "Послушайте, я не знаю, что происходит", - с несчастным видом сказал Проктор, "но я представил это судье Ханнавану, и он мне холодно отказал. Этот парень - неизлечимый слабак ". Проктор оглядел комнату, прежде чем заговорить, хотя она была пуста, если не считать единственного охранника, находившегося вне пределов слышимости. "Я ... Я думаю, они добрались до него ".
  
   "Они"? Кто?"
  
   Проктор наклонился вперед, не сводя глаз с командира с каменным лицом, несмотря на то, что этот разговор подпадал под действие устава о конфиденциальности клиентов, он понизил голос.
  
   "Те же, из-за которых тебя перевели в этот штат", - сказал он. "Те, кто звонил мне прошлой ночью".
  
   "Будь честен со мной. Кто?"
  
   "Я не знаю кто, но они должны быть связаны на федеральном уровне. Меня предупредили, что меня засняли на видео, как я употреблял кокаин на вечеринке".
  
   "О, это просто замечательно", - сказал Римо. "Мой адвокат, наркоман".
  
   "Это была всего лишь реплика. Может быть, две", - быстро сказал Проктор. "Исключительно для развлечения. Но они угрожают обвинить меня в хранении говядины с намерением продать, но я невиновен. Действительно!"
  
   "Ты говоришь как мошенник", - злобно сказал Римо.
  
   "Я чувствую себя политическим заключенным, Уильямс. Это страшные полицейско-государственные штучки. Кто-то хочет твоей смерти. И они хотели, чтобы ты умер вчера. Не успел я покинуть заседание, как получил уведомление о том, что губернатор подписал вам смертный приговор. Я подал прошение об отсрочке в Верховный суд США и добился для нас короткого свидания ".
  
   "За когда?"
  
   "Послезавтра".
  
   "Как ты думаешь, каковы наши шансы?"
  
   "Не очень. Твое освобождение назначено на завтрашнее утро ".
  
   Проктор приготовился к реакции бывшего полицейского. Он не знал, чего ожидать. Взгляд полицейского Римо, казалось, затуманился у него в голове. На самом деле, это была иллюзия, вызванная легким наклоном головы мужчины. Верхний свет отбрасывал тень на впадины его глазниц, делая их похожими на отверстия в черепе.
  
   Я смотрю на мертвеца, подумал Проктор, внезапно похолодев. Бедный ублюдок.
  
   "Они не могут привести приговор в исполнение до рассмотрения апелляции", - тихо сказал Уильямс, не поднимая глаз. "Могут ли они?"
  
   "Обычно нет. Но в этом случае я не знаю. Послушай, прости, я даже не должен был тебе ничего этого рассказывать, но я потеряю свою практику, если у меня пропадет намерение продать. И за что? Апелляция pro bono, которая была брошена мне на колени? Поставьте себя на мое место. Что бы вы сделали?"
  
   "Поставьте себя на мое место", - процедил Римо сквозь стиснутые зубы. "Чего бы вы ожидали от своего адвоката?"
  
   "Мне жаль. Мне действительно жаль".
  
   "Меньшее, что вы могли бы сделать, это направить меня к другому адвокату", - проскрежетал Римо. "Быстро!"
  
   "Это другое дело", - добавил Проктор. "Я позвонил вашему бывшему адвокату, надеясь свалить это на него. Я купил деликатесы. Я набрал повторно, полагая, что неправильно прочитал фирменный бланк, и получил то же самое место. Я связался с баром Джерси. Человек, который представлял вас, вышел из бизнеса двенадцать лет назад. Он мертв уже четыре года ".
  
   "Невозможно. Я видел его только в прошлом году ... месяц. Я думаю. "
  
   "Нет, если только его не двое. Ради Бога, Уильямс, кто ты такой? Никого так не подставляют. Меня бы не удивило, если бы они сфальсифицировали Верховный суд ".
  
   "Я Римо Уильямс", - неопределенно ответил Римо. "Разве нет?"
  
   "Если ты не знаешь, то кто мог бы знать?"
  
   Джордж Проктор наблюдал, как его клиент, казалось, съежился в своей облегающей футболке абрикосового цвета. Его глаза смотрели вниз на свои руки, которые лежали плашмя на стойке перед стеклянной перегородкой. Он выглядел спокойным - спокойнее, чем, по мнению Проктора, имел право выглядеть.
  
   "Он сказал, что уже убил меня", - нараспев произнес Уильямс, не поднимая глаз.
  
   "Кто?"
  
   Уильямс поднял лицо, его глаза были мрачными. "Палач. Сегодня утром они закопали попкорн".
  
   "Я понятия не имею, о чем ты бормочешь".
  
   "Мохаммед Диладей. Они называли его Попкорн. Он был казнен сегодня утром".
  
   "Это странно. Не было никакого освещения в прессе".
  
   "Палач проходил мимо моей камеры", - продолжал Римо. "Он все обдумал. Сказал что-то о том, что казнил меня в штате Трентон двадцать лет назад".
  
   "Ты ведь не выдумываешь это, не так ли? Я имею в виду, немного поздновато для заявления о невменяемости".
  
   "Несколько ночей назад, - продолжал Римо, словно разговаривая сам с собой, - мне приснилось, что меня казнили. В Трентоне. Это казалось реальным. И по какой-то причине лицо палача показалось мне знакомым".
  
   "О, Боже!" Хрипло сказал Проктор. Он поспешно схватил свой саквояж.
  
   "О чем это вам говорит?" Напряженно спросил Уильямс.
  
   "Это говорит мне о том, что я должен убираться отсюда к чертовой матери. Извини, Уильямс. Я тебе сочувствую. Но я не хочу иметь с тобой ничего общего".
  
   "А как же мои права? А как же закон?"
  
   "Несколько лет назад я боролся бы с этим зубами и ногтями, поверь мне. Но сейчас у меня есть жена. Двое детей. Квартира. Я буду зажат, она бросит меня и заберет с собой детей. Я больше не идеалистичный молодой парень. Извините. До свидания".
  
   Римо Уильямс смотрел, как его последняя надежда в мире уходит в костюме за шестьсот долларов, а его внутренности напоминали рубленую печенку, слишком долго пролежавшую в холодильнике. Он не слышал, как позади него открылась дверь и охранник выкрикнул его имя.
  
   "Уильямс!" - повторил охранник, беря его за руку.
  
   Римо напрягся, чуть не вскочил на ноги и не вцепился в перерезанное горло охранника. Затем его глаза сфокусировались, и, склонив голову, он позволил отвести себя обратно в камеру.
  
   Его самым большим сожалением было то, что рядом не было Попкорна, с которым можно было бы поговорить. Он уже скучал по маленькой афере. Но в этот, последний день своей жизни, у него не было никакого интереса пытаться завязать новую дружбу с помощью розового шлакоблока.
  
   Римо вспомнил ту ночь, когда его коллеги-полицейские пришли к нему домой и с извинениями сообщили, что он арестован за убийство чернокожего наркоторговца, имени которого более двадцати лет спустя Римо уже не мог вспомнить. Такой важный факт, а он не мог вспомнить об этом. Судья и обвинение, должно быть, повторяли это тысячу раз на протяжении всего процесса. Как звали судью? Гарольд какой-то там. Смит, вот и все. Смит. Кислый тип с его накрахмаленными седыми волосами и пуританским ртом. Парень носил очки без оправы, так что он выглядел как директор средней школы, состарившийся и угрюмый.
  
   "Подождите минутку", - выпалил Римо. "Это лицо!" Внезапно он вспомнил. Судья Гарольд Смит. Это было лицо в одном из его странных снов. Что это значило?
  
   На ужин были спагетти с фрикадельками. Римо отказался от них. Аппетит у него пропал.
  
   "Вы уверены?" спросил охранник. Это был тот, кто на днях допрашивал его по поводу статьи в "Нэшнл Инкуайрер". На его бейджике было написано: Флетчер. "Я слышал, это может стать твоим последним ужином".
  
   "Значит, это правда", - сказал Римо глухим голосом.
  
   "Они помалкивают об этом. Но в этом-то и кайф. Простите за выражение".
  
   "Послушай, я не хочу эту еду. Но ты можешь оказать мне услугу ".
  
   "И я могу потерять работу", - сказал охранник, его голос из заботливого превратился в кристально жесткий на полуслове.
  
   "В этом нет ничего противозаконного", - заверил его Римо. "На днях у вас была газета. На ней было мое лицо. Как насчет того, чтобы отдать ее мне, а? Просто что-нибудь почитать, чтобы отвлечься от своих проблем ".
  
   Охранник колебался. Он задумчиво потер свою короткую челюсть. "Не вижу, чтобы это причинило какой-нибудь вред", - признал он. "Просто сделай мне одолжение. Когда закончишь с этим, засунь это под матрас. Я заберу это после ... ты знаешь."
  
   "Это обещание", - сказал Римо, когда охранник выхватил поднос из щели в двери камеры.
  
   Римо пришлось подождать, пока охранник закончит кормить ряд, прежде чем он побрел обратно. От его первых слов у Римо упало сердце.
  
   "Я проверил тюремную библиотеку", - сказал он. "Не смог ее найти. Но поступила новая". Он сунул сложенную бумагу в щель. Римо пришлось использовать обе руки, чтобы справиться с этим, не разорвав на куски.
  
   "Это сделать?" - спросил охранник.
  
   "Да", - сказал Римо, когда его взгляд упал на заголовок, НАВОДЯЩИЙ На РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДАЛЬНЕЙШЕМ ЗНАЧЕНИИ "МЕРТВЕЦА".
  
   "Помни об этом обещании", - сказал охранник, уходя.
  
   "Конечно, без проблем", - неопределенно ответил Римо, разворачивая первую страницу. Там была репродукция наброска его лица, сделанного художником ранее. Это выглядело как фоторобот полицейского опознавательного знака, но рядом с ним был другой фоторобот. На этом был изображен сморщенный пожилой азиат с клочковатой бородой, свисающей с подбородка, и ясными, проницательными глазами.
  
   В рамке рядом с этим лицом было написано следующее: "Сначала взгляните на Духовного наставника Мертвеца, которого Группа экстрасенсов "Инкуайрер" опознала как Лим Тин Тонга, Верховного жреца Затерянного континента Му. Смотрите страницу 7."
  
   Римо, прочитав это, тяжело опустился на свою койку. Лицо старого азиата было идентично лицу из его сна. Того, кого звали Чиун. Римо быстро перевернул страницу 7. Он читал так быстро, что его глаза пробегали целые предложения, пока он искал свое имя. Он нашел его.
  
   Суть статьи заключалась в том, что читатели Enquirer со всей страны написали, чтобы поделиться наблюдениями за Мертвецом, на которого обратила внимание Enquirer известный профессор антропологии Массачусетского университета Наоми Вандерклут. Согласно Вандерклуту, Мертвец, благодаря своим сверхчеловеческим способностям, мог быть не кем иным, как авангардом следующей эволюции Homo sapiens.
  
   Читатели "Инкуайрер" представили свои собственные отчеты, многие из которых согласились с тем, что Мертвеца часто сопровождал пожилой азиат в ярких одеждах. Никто не знал настоящего имени Мертвеца. Или, по крайней мере, никто не мог с этим согласиться. Менеджер отеля в Детройте опознал его как бывшего постояльца своего заведения, который подписал регистрационную книгу "Римо Мюррей". Торговец лодками из Малибу утверждал, что "Римо Робсон" купил у него китайскую джонку только в прошлом году и уплыл на ней. И сообщения продолжались, некоторые наблюдения происходили более дюжины лет назад. Все отчеты сходились на том, что имя этого человека было Римо. Фамилия всегда была другой. "Уильямс" не был одним из примеров.
  
   "Мое имя", - пробормотал Римо Уильямс в отраженном розовом свете своей пустой камеры. "Мое лицо. Но как я мог быть в двух местах одновременно - в тюрьме и на улице?"
  
   Римо перечитывал статью снова и снова, пока не выучил ее наизусть. Затем он засунул ее под матрас. Наступил отбой, и Римо не потрудился раздеться или залезть под одеяло. Завтра в семь утра он предстанет перед судом не за убийство, которого не совершал более двадцати лет назад, а за убийство трентонского охранника, которого он был вынужден убить только потому, что его отправили за убийство, которого он вообще не совершал. Охранник был мудаком. Он сам напросился на это, подумал Римо, но он был офицером исправительного учреждения. Ирония заключалась в том, что после борьбы за то, чтобы избежать смертной казни за чужое преступление, Римо Уильямс собирался заплатить высшую цену за то, что его вынудили совершить.
  
   Римо снова и снова прокручивал в уме убийство. Он помнил, как воткнул импровизированный черенок в живот мужчины и "жонглировал" им - поворачивал ржавое лезвие, чтобы максимально повредить внутренние органы. Это прокручивалось как кинопленка с непрерывным циклом. Он не осознавал, что погружается в сон.
  
   Римо снился сон. Он шел по длинной, обсаженной деревьями проселочной дороге. Низко висел туман, словно в старом фильме ужасов Universal. Впереди маячили кованые железные ворота обширного кирпичного комплекса. Во сне Римо подумал, что это тюрьма, но, приблизившись, увидел, как медная табличка поблескивает на фоне каменной колонны, увенчанной суровой львиной головой.
  
   Он гласил: САНАТОРИЙ ФОЛКРОФТ.
  
   Ворота были заперты на висячий замок. Римо с тревогой бросился к ним.
  
   "Впустите меня", - крикнул Римо, гремя цепью. Он потянул за ограду. Она тоже задребезжала, но не сдвинулась с места. "Кто-нибудь меня слышит? Они придут за мной ".
  
   Всплеск фар осветил его сзади. Длинная машина повернула за угол, ее колеса скрылись в тумане. Это был катафалк. Белый катафалк. Римо с новой яростью атаковал забор.
  
   "Кто-нибудь, ответьте мне! Пожалуйста!" - закричал он.
  
   И сквозь туман по другую сторону похожей на камеру ограды проплыла фигура в шафрановых одеждах. Древний азиат. Не Лим Тин Тонг. Его звали Чиун, и он указал на Римо жесткими пальцами с длинными ногтями.
  
   "Возвращайся, Уайт. Я отрекаюсь от тебя. Никогда больше ты не войдешь в эти священные залы".
  
   "Это я. Римо. Разве ты меня не узнаешь?"
  
   "Я слишком хорошо тебя знаю", - нараспев произнес Чиун. "Ты опозорил меня. Навсегда. Я больше не могу смотреть на твой позорный вид".
  
   "Но почему? Что я сделал?"
  
   "Твой локоть". Голос грохотал, как приговор.
  
   "Что насчет этого?" С тревогой спросил Римо. За ним захлопнулись дверцы машины. Он боялся оглянуться через плечо.
  
   "Это было искажено!" Слова азиата источали горечь.
  
   А затем из тумана материализовалась высокая, похожая на стервятника фигура в черной мантии. Не восточное кимоно, а траурное одеяние судьи. Фигура посмотрела на Римо с неодобрением на сухих, как пыль, чертах лица. Римо узнал это лицо. Судья Гарольд Смит.
  
   "Он отказывается оставить нас в покое", - сказал азиат Смиту.
  
   "Римо Уильямс, - объявил судья, - я приговорил вас к смертной казни". Смит указал за спину Римо. Римо обернулся. Белый катафалк был припаркован к нему задними воротами. Ящик был открыт, а внутри находился электрический стул без ножек. А рядом с ним, одетый в серый костюм-тройку, стоял палач, его голова была скрыта черным кожаным капюшоном.
  
   "Кто ты?" Требовательно спросил Римо.
  
   Голос палача был холоден. "Ты меня знаешь. Мы делали это раньше".
  
   Движимый каким-то непреодолимым желанием, которое он не мог объяснить, Римо подошел к палачу.
  
   "Пожалуйста, присядьте", - торжественно произнес палач. Его ноги были окутаны низко стелющимся наземным туманом, как у призрака.
  
   "Я знаю твой голос", - сказал Римо. Импульсивно он потянулся к капюшону. Он откинулся, оставив резкие, мягкие черты Гарольда Хейнса. Но с лицом было что-то не так. Это не соответствовало голосу. Римо потянул мужчину за внезапно ставший очевидным фальшивый нос. Лицо исчезло вместе с волосами. Маска. А за ним стояли суровые черты судьи Гарольда Смита.
  
   "Нет!" - Римо отпрянул от холодных, нечеловеческих глаз Смита. Он бросился к воротам. Старый азиат подскочил, чтобы перехватить его. Он взял ворота в свои крошечные ручки, как будто хотел удержать их на месте от нападения Римо.
  
   Римо закричал на середине дистанции, чувствуя, как земля упирается в его бегущие пальцы ног. Он врезался в каменную стену и побежал вверх по склону, его пальцы ног переходили с мягкого горизонтального грунта на твердую вертикальную стену так же легко, как с песка на асфальт.
  
   Наверху Римо остановился, определил расстояние до земли и прыгнул. Он опустился на траву, словно невесомый. Римо пробежал мимо старого азиата, подальше от цепких рук судьи Гарольда Смита, в здание. Лифт поднял его на второй этаж к двери с надписью "ДИРЕКТОР". Римо толкнул дверь внутрь.
  
   Мужчина сидел в потрескавшемся кожаном кресле за спартанским дубовым столом. Кресло было повернуто к большому панорамному окну, которое обрамляло большой водоем, так что над высокой спинкой сиденья был виден только затылок мужчины. Его волосы были белыми.
  
   Затем кресло медленно повернулось, и в поле зрения появился резкий профиль, продолжавшийся до тех пор, пока дрожащие лампы дневного света не сделали круглые очки без оправы на мгновение непрозрачными, а затем серые глаза укоризненно посмотрели на него.
  
   Взгляд Римо метнулся к табличке с именем: "Гарольд В. Смит, директор".
  
   Не говоря ни слова, Смит нажал кнопку внутренней связи, и внезапно Римо оказался в окружении дюжих санитаров в больничной зеленой форме. Они схватили Римо за руки и ноги и повалили его на пол, пытаясь надеть на него смирительную рубашку. Только после того, как им удалось надеть на Римо одежду для удушения, он увидел электрические разъемы спереди куртки. Затем, к его ужасу, они втолкнули в офис сложное электронное устройство на подставке на колесиках. Быстро и мрачно они вставили тяжелые старомодные разъемы в разъемы, и голос Гарольда У. Смит, терпкий и безжалостный, как лимонное средство для мытья посуды, задавал Римо скорбный вопрос. "У тебя есть какие-нибудь последние слова?"
  
   Его последним словом было выкрикнуть имя "Чиун" страдальческим голосом. А затем ухмыляющийся санитар щелкнул древним рубильником.
  
   "Что случилось?" Спросил Смит, перекрывая вопль страха Римо.
  
   "Проклятые гнезда", - рявкнул санитар. "Мы неправильно их соединили. Придется попробовать еще раз".
  
   "Сделай это!"
  
   Римо резко проснулся. Он дышал как утопающий. Он ничего не мог видеть из-за холодного пота, который стекал по его лбу и попадал в глаза. Его футболка промокла. И ей было холодно. Оно прилипло к его коже.
  
   Римо скатился с кровати. Все это не имело смысла, но странным образом складывалось. Сны и реальность. Они перепутались в его сознании. Что было реальным? Что там сказал Попкорн? Мертвецы видят самые глубокие сны.
  
   После того, как Римо взял себя в руки, он подошел к двери камеры. Он приложил пальцы к электронному замку. Во сне это сработало. Он начал стучать. Он чувствовал себя глупо, меняя ритм своих пальцев. Он закрыл глаза, пытаясь точно вспомнить, как это работало во сне.
  
   Почти сразу же он что-то почувствовал. Ток, вибрацию. Он включился в это, как концертный пианист, играющий полузабытый аккорд.
  
   Чудесным образом дверь отъехала в сторону. Римо вышел в коридор. Он шел низко, держась дальней стены. Свет был погашен, что облегчало задачу. Он подошел к двери первого отсека управления, нащупал пальцами замок и начал стучать. Он присел на корточки под стеклянным окошком двери.
  
   Дверь отъехала в сторону. За ней не было видно охранников.
  
   Из камеры донесся вздох. Храпел еще один мужчина. Третий подкрался к решетке камеры, чтобы получше рассмотреть. Римо встретился с ним взглядом в темноте.
  
   Мужчина показал Римо поднятый большой палец и сказал: "Удачи, мертвец".
  
   Римо кивнул и перешел к следующей двери. За третьей дверью была будка диспетчера. Римо поднял глаза и увидел, что дежурный охранник сидит за оргстеклом и читает газету. Его лицо было обращено к коридору. Но Римо зашел так далеко. Он должен был идти дальше.
  
   Дверь открылась после кратких манипуляций. Римо замер, разоблаченный. Во сне он вспомнил призыв Чиуна оставаться неподвижным всякий раз, когда он оказывался в пределах периферического зрения человека. Римо подождал, пока охранник дочитает газету, и поднял глаза. Дверь автоматически закрылась, и только когда охранник уставился прямо на него сквозь почти непроницаемую тьму, Римо приблизился к нему.
  
   По какой-то причине Римо мог видеть сквозь темноту, как сквозь серую дымку. Он двигался по кабинке, как крадущийся кот в джунглях, чувствуя свободу в своих мышцах, чувствуя еще кое-что, чего он не испытывал с того дня, как очнулся в камере смертников во Флориде: уверенность.
  
   Римо увидел, что единственная дверь в кабинку находилась по другую сторону стены. Из этого коридора туда не было входа.
  
   Он решился на смелый подход и подошел прямо к стеклу. Римо постучал по оргстеклу. Охранник подпрыгнул почти на фут.
  
   Римо обезоруживающе улыбнулся ему, как будто ничего не случилось. Он открыл рот и изобразил им какие-то фигуры, но без слов. Вопрос охранника "Что?" был тусклым, но слышным через оргстекло.
  
   Римо повторил свою пантомиму, указывая назад, на ряд.
  
   Охранник коротко бросил ему: "Подождите минутку", - и вышел через выходную дверь. Римо напряженно ждал.
  
   Дверь в коридор отъехала в сторону, и охранник поспешил войти, спрашивая: "Что это?"
  
   Римо нанес ему сильный удар кулаком в челюсть. Он быстро раздел охранника и обменялся с ним штанами. Он надел куртку поверх абрикосовой футболки. Затем он нырнул обратно, не потрудившись спрятать тело. Он знал, что самый быстрый выход - через Центральный вокзал, а за ним - во двор. Это также был самый опасный выход из учреждения.
  
   Легко и грациозно ступая, Римо переходил от двери к двери, пока не оказался на похожем на собор Центральном вокзале. Ярусы блока С возвышались над ним, как средневековые подземелья, спроектированные архитектором, ориентированным на кондоминиумы.
  
   Он держался в тени, пока не добрался до двери, ведущей во двор. Она поддалась под его постукивающими пальцами, и Римо оказался на пороге двора и свободы.
  
   Там, снаружи, свет был слишком ярким, чтобы могли существовать тени. Он глубоко вздохнул.
  
   Римо уверенно вышел, зная, что форма охранника даст ему минуту. Может быть, больше минуты.
  
   Он сделал всего четыре шага, когда луч прожектора повернулся в его сторону. Римо прикрыл лицо поднятым предплечьем - естественный жест, защищающий глаза, который также скрывал его личность.
  
   "Кто там идет!" - раздался голос сверху.
  
   "Это я!" Сказал Римо хриплым голосом. "Пепоне".
  
   "В чем проблема, Пепоне?"
  
   "Мертвец на свободе. Мы загнали его в угол в душевой. Начальник тюрьмы говорит следить за внешними стенами в поисках машины или сообщника ".
  
   "Хорошо", - ответил охранник. Луч прожектора услужливо переместился из глаз Римо и начал выщипывать траву за забором.
  
   Римо отступил к выходной двери, а затем, после паузы, рванулся к стене.
  
   Поначалу он бежал неуклюже, а потом что-то в нем щелкнуло. Он врезался во внутреннюю ограду, как взбирающаяся обезьяна, перепрыгнул через колючую проволоку и спрыгнул в узкий грязный коридор между ней и внешней оградой. Он бросился к внешнему ограждению. Пуля чиркнула по камню рядом с его ботинками.
  
   "Стоять!" - приказал наполненный эмоциями голос.
  
   Римо знал, что у охранников есть постоянный приказ стрелять на поражение - несмотря на его форму - в отношении любого, кого поймают там, где он сейчас находился. Лезть через забор было самоубийством, поэтому он перелез через забор. Он не думал о том, что делает. Его тело как будто работало на автопилоте. Его руки сжимали звенья цепи, пока они не стали мягкими на ощупь. Он яростно дернулся. К его изумлению, забор распустился вертикально, как плохо связанный свитер.
  
   Римо бросился через проем. Позади него затрещали выстрелы. Никто не подошел близко. Он бежал зигзагообразно, как его учили в морской пехоте. Вдалеке один раз прогремел выстрел дробовика. Дважды.
  
   Римо по-волчьи ухмыльнулся. Он разбирался в дробовиках. На таком расстоянии охранник мог засунуть оружие ближнего боя себе в задницу со всей возможной для него пользой.
  
   Римо слышал, как заводятся машины. Было приказано открыть ворота. Загудели электродвигатели, когда ворота отъехали в сторону. Завыла сирена, предупреждающая о бегстве.
  
   В темноте Римо повернул назад. Они никогда бы не ожидали такого. Он нырнул в укрытие сторожки, когда один из двух дежурных охранников выбежал оттуда с винтовкой в руке и запрыгнул в первую патрульную машину, выезжающую из ворот.
  
   Пока вереница машин с ревом выезжала с контрольной вышки и выла сирена, Римо проскользнул в будку охраны и встал позади ничего не подозревающего охранника. Он взял мужчину за горло обеими руками и сжимал до тех пор, пока приток крови к мозгу не прекратился достаточно надолго, чтобы вызвать потерю сознания. Он не мог вспомнить, где научился этому трюку, но когда он опустил обмякшее тело мужчины на пол, стало очевидно, что он выучил его хорошо.
  
   Римо помахал машинам, которые продолжали выезжать из ворот тюрьмы. Несколько часов спустя, когда они все еще не вернулись, а рассвет превратился в дымчато-красную трещину на восточном горизонте, Римо небрежно взял коробку с завтраком рабочего и пошел по тюремной дороге, как будто возвращался домой после долгой ночи работы.
  
   Никто из охранников башни не беспокоил его. В своей черно-серой форме охранника он был практически невидим.
  
   Было утро перед казнью, но Римо впервые за долгое время почувствовал себя свободным человеком. Он решил, что первым делом ему нужно выяснить, сколько времени прошло на самом деле....
  
   Глава 14
  
   Мастер Синанджу сидел в Доме Мастеров, окруженный пожелтевшими свитками своих предков.
  
   Где-то в этих историях, написанных от руки одним из его предков - хранителей Дома Синанджу, - должен быть намек на то, как справиться с проблемой Римо.
  
   Чиун вздохнул. После многих дней тщательного изучения он так и не нашел ответа, за которым вернулся в Синанджу. Было бы намного проще обвинить в этом белизну кожи Римо. Он был первым белым, когда-либо обученным искусству синанджу. Его иностранное происхождение, его беспородное происхождение оправдывали многое из того, что было не так с Римо Уильямсом, его учеником и единственным наследником традиции синанджу, кроме самого Чиуна.
  
   Нет, проблема с Римо заключалась в том, что он исполнил пророчество Шивы. Его слабости были его сильными сторонами. Именно то, что делало его достойным Синанджу, теперь грозило не только разлучить его с Чиуном, но и безвозвратно разрушить гордую линию Дома Синанджу, уходящую корнями в туманы древности.
  
   Чиун устало собрал пергаментные свитки. Он изучит их позже, потому что вскоре ему предстояло спуститься по прибрежной дороге и договориться с ожидающим американским судном.
  
   Когда Чиун поднялся на ноги в сандалиях, раздался робкий стук в дверь его покоев. Подпоясав юбки, он заговорил тоном, приличествующим мастеру синанджу.
  
   "Кто посмел нарушить мой кабинет?" потребовал он.
  
   "Это я, Пуллянг", - ответил дрожащий старческий голос. "Твой верный слуга".
  
   "Лучше бы это было важно", - предупредил Чиун.
  
   "Два круглоглазых белых существа стоят на нашем песке, о Мастер. Они пришли от железной рыбы. Они несут важное послание для тебя".
  
   Чиун бросился к двери, но размеренно шагал, чтобы его верному смотрителю не показалось, что он неподобающе спешит на встречу с американцами.
  
   "К счастью, вы пришли в то время, когда мне не помешала бы прогулка", - важно сказал Чиун, выходя из комнаты.
  
   Пуллянг, согнувшийся от старости, с холодной тростниковой дудочкой в руке, отвесил полный поклон при приближении Чиуна, опустившись на четвереньки и коснувшись лбом пола.
  
   "Я донесу до них весть о вашем приближении". сказал Пуллянг.
  
   "Нет. Нет необходимости снова выставлять себя напоказ перед их уродливыми мордами с большим носом и круглыми глазами. Я разберусь с ними. Без сомнения, они ищут блага, в котором я, конечно, им откажу. Белые. Они вечно ищут моей мудрости. Иногда даже автографов ".
  
   "Что такое автографы?" Пуллянг споткнулся на незнакомом иностранном слове, когда они вышли из Дома Мастеров.
  
   "Белые американцы ценят их очень высоко", - ответил Чиун, спускаясь с холма к воде. "И все же это всего лишь имена незначительных личностей, написанные на клочках бумаги".
  
   "Пути внешнего мира - это пути безумцев ".
  
   "Согласен", - сказал Чиун, опережая старого Пуллянга и, казалось, не торопясь. Прошло несколько часов до согласованного времени контакта. Чиун гадал, пришло ли известие от его императора.
  
   Они добрались до пляжа, где молча стояли двое мужчин, дрожа от холода.
  
   "Приветствую вас, посланцы Гарольда Великодушного", - сказал Чиун двум морякам. Они стояли рядом с выброшенным на берег резиновым судном. Они обменялись непонимающими взглядами в ответ на приветствие Чиуна. Очевидно, они были умственно отсталыми, как и большинство тех, кто зарабатывал на жизнь, пересекая поверхность океана вместо того, чтобы ловить рыбу в нем.
  
   "Наш шкипер попросил, чтобы мы передали это вам", - сказал один из них, протягивая квадратик бумаги.
  
   Чиун взял конверт. Он был запечатан. Внутри лежал тонкий лист желтой бумаги. Напечатанное на машинке послание было коротким:
  
   Чиун:
  
   Отпуск продлен на неопределенный срок. Не возвращайтесь, пока не свяжетесь. Задание Р. У. под прикрытием занимает больше времени, чем предполагалось. Ждите дальнейших контактов.
  
   Режиссер
  
   Иссохшее лицо Чиуна сморщилось так, что морщины, казалось, стали еще больше. Он поднял на моряка ясные, бесхитростные глаза.
  
   "Это срочное сообщение приказывает мне немедленно вернуться в Америку", - резко сказал он.
  
   "Мы готовы переправить вас обратно на лодку, сэр".
  
   "Минутку", - сказал Чиун, поворачивая к прибрежной дороге, где Пуллянг держался позади, наблюдая за происходящим с нескрываемым любопытством.
  
   "Верный Пуллянг", - крикнул Чиун по-корейски. "Пусть самые сильные мужчины деревни принесут мне мой зеленый сундук. А затем опечатают Дом Мастеров. Я возвращаюсь в Америку в этот самый час ".
  
   "Но что с жителями деревни?" С несчастным видом спросил Пуллянг. "Прощального пира не будет?"
  
   - Сообщите моим людям, - сказал Чиун, оглядывая американцев в поисках любого намека на то, что они понимают его язык, - что, если они хотят, чтобы Мастер Синанджу устроил им пир, им лучше в будущем проявлять к нему больше признательности.
  
   Пуллянг поспешно отбыл.
  
   Чиун повернулся к американским морякам и безмятежно улыбнулся. "Мой багаж доставляют в это самое место", - объяснил он на их скупом, неприятном языке. "Тогда мы должны отбыть как можно быстрее. Если мои верные жители деревни узнают, что я покидаю их так скоро, они будут визжать, рвать на себе одежду и поднимут всевозможный переполох, чтобы убедить меня остаться, потому что они очень любят меня - меня, который для них центр вселенной ".
  
   "Может быть, нам следует забрать вас сейчас и вернуться за вашими вещами", - серьезно предложил один из моряков, в то время как другой бросал тревожные взгляды на Западно-Корейский залив.
  
   "Нет, это займет всего мгновение", - сказал Чиун, прислушиваясь тонким ухом-раковиной к звукам воплей и рвущейся одежды. Не услышав ничего подобного, он погрузился в угрюмое молчание. Неужели жители Синанджу опустились до такой неблагодарности, что собирались опозорить его перед американцами, позволив ему уйти без просьб?
  
   Глава 15
  
   Гарольд Хейнс ехал в предрассветной темноте из своего Старка, штат Флорида, домой с затуманенными глазами человека, который не спал. Он не спал. Он проглотил таблетки кофеина, чтобы не заснуть, когда двойные трубы его фар прорезали густой горячий воздух.
  
   Менее чем через семнадцать часов он нажимал кнопку и следил за тремя счетчиками, один из которых был помечен как "Голова", другие - как "Правая нога" и "Левая нога", которые отслеживали силу тока, проходящую через каждый электрод приговоренного, повторяя процесс столько раз, сколько требовалось лечащему врачу, чтобы объявить его мертвым.
  
   Гарольд Хейнс намеревался потратить весь день на то, чтобы убедиться, что потребуется всего одно нажатие кнопки.
  
   Это будет последний, решил Хейнс. Больше не будет. Он казнил электрическим током больше своей доли мужчин. И за что? Флорида платила всего сто пятьдесят долларов за объект. Оно того не стоило. Он чувствовал ... перегорел. Это было единственное подходящее слово для этого.
  
   Сгорел. Точно так же, как те люди, которые сидели на горячем месте. Только Гарольд Хейнс все еще был жив.
  
   Еще несколько часов. И он ушел бы на пенсию навсегда. Единственная причина, по которой он не уволился немедленно, сказал он себе, заключалась в том, что Римо Уильямс представлял собой незаконченное дело. Несмотря на то, что у него не было желания готовить его снова, он еще больше боялся не делать этого. Он не понимал почему. Он был профессиональным специалистом по исполнению смертных приговоров. Люди его профессии не могли позволить себе быть суеверными. А у него никогда в жизни не возникало суеверных мыслей.
  
   Сегодня вечером Гарольд Хейнс чувствовал себя преследуемым.
  
   Дорога впереди петляла. Это было похоже на движение по горячему, намокшему хлопку. Он положил в рот еще одну горькую таблетку кофеина и проглотил ее всухую. Его глаза с трудом удерживали дорогу.
  
   И затем, так внезапно, что это было похоже на материализацию, с обочины дороги появился худощавый мужчина, размахивающий курткой командира. Мужчина, одетый в брюки охранника в серую полоску и абрикосовую футболку the row.
  
   "О, Иисус!" Гарольд Хейнс закричал. Он нажал на акселератор. Мужчина прыгнул в свет его фар и исчез.
  
   "Это он!" Хейнс застонал. "Уильямс. Боже мой, я переехал его".
  
   Хейнс ударил по тормозам, и его машина дико вильнула, разбрасывая придорожных жуков-пальметто, поменялась концами и остановилась, ее решетка радиатора была направлена в сторону от тюрьмы, недалеко в удушливой ночи.
  
   Гарольд Хейнс, спотыкаясь, выбрался из своей машины. Его фары осветили грязную дорогу, засиженную насекомыми. Он не мог видеть тела. Возможно, он все-таки не сбил его. Звука удара не было. Если только парень не попал под шасси и между колес. В голове Хейнса вспыхнул случай много лет назад, когда он задавил кошку.
  
   Кошка неожиданно спрыгнула с придорожной изгороди прямо на пути машины Хейнса. На узкой дороге с односторонним движением свернуть было негде. Кошка - это была обычная полосатая кошка - исчезла под его бампером. Никакого хруста костей. Никакого глухого удара.
  
   В зеркало заднего вида Гарольд Хейнс увидел, как кошка катится вслед за его машиной, по-видимому, невредимая. Он съехал на обочину и побежал обратно к бедному созданию. Он лежал на спине, его лапы яростно тряслись, как будто он отгонял невидимого хищника.
  
   Осторожно, поскольку животное выглядело таким беспомощным, Гарольд Хейнс ботинком подтолкнул взволнованную кошку к обочине и убрал с дороги встречного движения. Оно перестало извиваться, когда коснулось бордюра. Но его лапы продолжали судорожно подергиваться. А затем из его открытой, безмолвной пасти начала сочиться кровь. Только тогда Гарольд Хейнс понял, что оно умирает - или мертво, нейроны его мозга вызывают яростные электрические спазмы.
  
   Много лет назад, но такой же свежий, как пальмовые жуки, которые убегали с его пути.
  
   Когда Гарольд Хейнс вприпрыжку мчался по дороге, он почти ожидал увидеть приговоренного, лежащего в грязи на спине, с широко раскрытыми невидящими глазами, с яростно выкручивающимися руками и ногами, как ... как у жертвы поражения электрическим током.
  
   Вместо этого абрикосового цвета вспышка настигла его в темноте, чтобы рубануть ребром ладони сбоку от толстой шеи Гарольда Хейнса. Он тяжело рухнул. Он не знал, что дернулся, пока не проснулся - он понятия не имел, насколько позже, - и обнаружил себя одного в темноте, его машины не было, его руки и ноги двигались рывками, как будто он отбивался от воздушного хищника.
  
   Гарольд Хейнс дополз до обочины дороги и тихо зарыдал. Когда он собрался с духом, он начал упрямой скачкой приближаться к воротам тюрьмы штата Флорида.
  
   Хейнса пропустил через ворота сдержанный командир.
  
   "Я попал в засаду", - сказал он охраннику. "Уильямс. Должно быть, он сбежал".
  
   "Мы знаем. Обратитесь к начальнику тюрьмы. Прямо сейчас".
  
   Начальник тюрьмы Максорли разговаривал по телефону, когда Гарольда Хейнса привели в его кабинет. Максорли нетерпеливым жестом пригласил его сесть и снова переключил свое внимание на звонок.
  
   "Да, губернатор. Я понимаю, губернатор. Но мы не можем замять нечто подобное. Он должен был быть приведен в исполнение, - Максорли посмотрел на часы, - извините, должен был пройти по очереди ровно через два часа с этого момента.
  
   Максорли слушал молча так долго, что Гарольду Хейнсу пришлось проглотить еще одну таблетку кофеина. У него начало кружиться голова. Он попытался следить за разговором со стороны начальника тюрьмы, и хотя слова были понятны, Хейнс все еще не улавливал. Кончики его пальцев вибрировали, как струны арфы.
  
   Когда Максорли наконец положил трубку, он нажал кнопку внутренней связи и обратился к своему секретарю. "Скажите командиру вахты, чтобы он прекратил поиски. Нет, никаких объяснений. Но я хочу, чтобы все учреждение оставалось под карантином, пока мы не выясним, как заключенный сбежал ".
  
   Затем Максорли поднял усталые глаза.
  
   "Похоже, ты сегодня не работаешь, Гарольд", - сказал он.
  
   "Я ухожу", - тупо ответил Гарольд Хейнс.
  
   "Я могу присоединиться к вам. У меня был очень странный разговор с губернатором. Он недвусмысленно сказал мне не преследовать Уильямса. Он сбежал. Я думаю, вы знаете ".
  
   "Он устроил засаду на моей машине. Украл ее".
  
   "Лучше бы ты мне этого не говорил. Послушай, Гарольд, я не знаю, в чем дело. Возможно, в конечном итоге меня вывесят досуха, политически, но губернатор сказал прекратить поиски и убедиться, что ни одно слово об этом не просочится. Он не сказал почему. Могу ли я рассчитывать на вас?"
  
   "Я боюсь", - искренне сказал Хейнс. Его пальцы переплелись, как спаривающиеся черви.
  
   "За что?"
  
   "Он вернется, чтобы забрать меня", - сказал Гарольд Хейнс, обхватив голову руками. "Я просто знаю, что это так. Вы бы видели его глаза в свете фар. Они были как глаза тигра. Они светились. Его глаза были мертвыми, но они светились".
  
   "Выбросьте это из головы", - сказал Максорли, вставая. "Кем бы или чем бы ни был этот мальчик, он уже на пути из Флориды, и я сомневаюсь, что он когда-нибудь вернется. Теперь, если вы меня извините, я должен спуститься в Центральный архив, лично сжечь дело Римо Уильямса и плюнуть на пепел ".
  
   Глава 16
  
   Недалеко от Чарльстона, Южная Каролина, в угнанной машине Римо Уильямса кончился бензин. Он остановил ее на аварийной полосе северного шоссе 95.
  
   Не было смысла поднимать капюшон в качестве сигнала бедствия. У Римо не было ни удостоверения личности, ни водительских прав, ни регистрации, ни денег. И, насколько он знал, полиция штата была предупреждена о его описании. Хотя он начинал сомневаться в этом. Он не столкнулся ни с блокпостами на выезде из Флориды, ни с патрульной полицией штата в Джорджии. Это казалось слишком простым.
  
   Римо вышел из машины и пошел задом наперед, загибая большой палец, как автостопщик. Он не ожидал, что ему предложат подвезти, и не был разочарован. Он ждал, когда в его сторону проедет первый грузовик дальнего следования.
  
   В конце концов подъехал восемнадцатиколесный автомобиль, и Римо, не думая, что то, что он собирался предпринять, опасно, если не невозможно, прыгнул в кильватер выхлопных газов. Он ухватился руками за крышку багажника и, пружинисто изогнув ноги, сел на нее. Это было так просто.
  
   Римо сидел, примостившись на задней двери, наблюдая за следующими машинами. Он все еще был слишком заметен. Он попробовал запирать рычаг ворот грузовика. Они со скрипом открылись. Римо позволил откидным воротам подняться достаточно, чтобы пропустить его, и вкатился внутрь.
  
   Внутри грузовика пахло апельсинами. Они напомнили Римо, что он голоден. Опустив ворота, он взломал деревянный ящик и начал чистить дюжину апельсинов своими жесткими пальцами. Он сосредоточенно ел. Затем Римо нашел свободное место и заснул, благодарный за свой полный желудок и за свою жизнь. Теперь он жил в долг, но все, что его заботило, - это сон.
  
   Грузовик несколько раз останавливался по пути, но грузовая дверь не открывалась. Проблемой стала вонь дизельных выхлопов. Римо стало трудно дышать.
  
   Хотя темнота в салоне грузовика, казалось, не изменилась, Римо каким-то образом почувствовал, что наступила ночь. Грузовик тарахтел, ускоряясь и замедляясь по мере того, как водитель управлялся с быстрым потоком движения на супермагистралях. Римо надеялся, что грузовик продолжает движение на север.
  
   Он знал, что в цепи событий, которые обрушились на него с тех пор, как он очнулся в штате Флорида, было нечто большее, чем он понимал. Ответы, как он чувствовал, были каким-то образом связаны с местом под названием санаторий Фолкрофт.
  
   Проблема была в том, что он понятия не имел, где находится Фолкрофтский санаторий - и существует ли он на самом деле.
  
   Но найти Массачусетский университет и профессора антропологии по имени Наоми Вандерклут не должно быть большой проблемой....
  
   Гул восемнадцати колес снова погрузил Римо в сон.
  
   Глава 17
  
   В своем кабинете с видом на пролив Лонг-Айленд директор санатория Фолкрофт наблюдал, как курсор бегает взад-вперед по экрану настольного компьютера, рисуя фосфоресцирующие зеленые буквы, похожие на высокоскоростную улитку, оставляющую за собой след из слизи.
  
   Ни из одного из обычных источников не поступало сообщений о человеке, похожем по описанию на сбежавшего заключенного из камеры смертников Римо Уильямса. Такой человек, как Уильямс, был непредсказуем. Но без денег или документов, удостоверяющих личность, он не должен уйти далеко.
  
   Директор откинулся на спинку кресла, которое было таким старым, что казалось, пружины вот-вот сломаются под давлением его веса. Он сложил сложенные домиком пальцы под подбородком и в раздумье полуприкрыл глаза.
  
   "Итак, куда бы я пошел на его месте?" сказал он вслух. "У этого человека нет ни дома, ни родственников, ни друзей. Он не может приехать сюда, следовательно, Фолкрофт в безопасности".
  
   Его глаза метнулись к новой строке, появившейся на экране компьютера. Это была какая-то странная чушь об угрозе безопасности, исходящей от китайского посольства в Вашингтоне. Для подобных вопросов будет достаточно времени позже.
  
   "Возможно, он сбежит из страны", - размышлял директор "Фолкрофта". "Возможно, это не было бы проблемой. Он исчезает. Он должен был исчезнуть. Европа не так окончательна, как могила, но этого достаточно для моих насущных нужд ".
  
   Его маленькие губы несчастно поджались, сжавшись в непристойный влажный сфинктер.
  
   "Нет. Слишком неопрятный", - сказал он через некоторое время. "Куда бы он пошел? Куда бы он мог пойти?" Возможно, в конце концов, отказ от заказа бюллетеня по всем пунктам был ошибкой. Но Римо Уильямса официально не существовало. Объявление общенациональной тревоги в связи с его задержанием вызвало бы больше вопросов, чем дало бы ответов. Повезло, что среди сетей информаторов, которые он контролировал, одним был охранник тюрьмы штата Флорида, который считал, что на самом деле он снабжал сведениями о преступлениях филиал ФБР в Майами. Его ежемесячный бонусный чек гарантировал, что он будет продолжать это делать. Именно охранник сообщил ФБР - по крайней мере, он так считал - о побеге заключенного по имени Римо Уильямс в предрассветные часы.
  
   Директор "Фолкрофта" действовал быстро. Он позвонил губернатору Флориды и оказал необходимое давление, чтобы штат просто проигнорировал побег из тюрьмы. Это было экстраординарное требование, но это были экстраординарные обстоятельства. К счастью, у губернатора был скелет в шкафу, согласно базе данных Фолкрофта. Скелет, который можно было очень легко использовать. Это разрушило бы его надежды на более высокий пост. Он был наиболее сговорчив в вопросе Римо Уильямса, на вид неважного заключенного из камеры смертников, которого следовало усыпить десятилетия назад.
  
   Но сдерживать эту ситуацию - не то же самое, что доводить ее до успешного завершения. Он должен найти Уильямса.
  
   "Куда бы он пошел?" тихо повторил он. Его водянистые глаза уставились на блеск его ухоженных ногтей. "Куда?"
  
   На экране компьютера появилась еще одна строка текста. Она удлинилась. Он дождался завершения считывания, прежде чем прочитать ее.
  
   Это было продолжение доклада информатора тюремной охраны. Под матрасом сбежавшего заключенного были обнаружены контрабандные материалы для чтения. В настоящее время ведется расследование. Контрабандой был текущий выпуск "Нэшнл инкуайрер".
  
   Толстая рука директора санатория Фолкрофт метнулась к верхнему ящику стола. Там, аккуратно сложенные, лежали два экземпляра "Инкуайрер". Он просмотрел самый свежий из двух.
  
   "Интересно", - медленно размышлял он. "Стал бы он искать женщину Вандерклут? Возможно, за этим стоит понаблюдать".
  
   Он потянулся к одному из синих телефонов на столе и сделал быстрый звонок, отдавая тихие, осторожные приказы.
  
   После того, как он повесил трубку, зажужжал интерком. "Да, миссис Микулка?" он замурлыкал.
  
   "Это доктор Дули. Боюсь, произошел рецидив. Он сказал, что вы хотели бы знать немедленно".
  
   "Ах, спасибо. Я сейчас спущусь, миссис Микулка".
  
   "Да, мистер Рэнсом".
  
   Глава 18
  
   Пробуждение было самой тяжелой частью дня Наоми Вандерклут.
  
   С тех пор как она поступила на преподавательский состав Массачусетского университета, ее жизнь превратилась в ритмичную монотонность преподавания в течение двух семестров с перерывом в январе и летними месяцами отдыха. Она была кандидатом на должность, которая гарантировала бы ей частые творческие отпуска. Ее зарплата была хорошей, в ее квартире в Кембридже контролировалась арендная плата, но, несмотря на все ее усилия, она проводила больше времени вне отношений, чем в них.
  
   Отсюда трагедия пробуждения к нетребовательной жизни и всегда пустой подушке рядом с ее собственной. Намои Вандерклут неохотно просыпалась. Она уткнулась лицом в подушку из ящика и бочонка, чтобы защититься от солнечного света, проникающего через заросшее папоротником окно. Одна нога с длинным носком выглянула из-под покрывала, чтобы коснуться полированного деревянного пола рядом с ее импортным японским футоном.
  
   Она не слышала ни шагов в длинном коридоре за дверью своей спальни, ни слабого скрежета металла о краску, когда поворачивались дверные петли ее спальни. Вязаный коврик сморщился под тихими шагами, и рука, потянувшаяся к ее горлу, была осторожна, избегая выбившихся завитков ее длинных волос, пока она не почувствовала, как они впиваются в трахею ... и к тому времени было слишком поздно.
  
   "Не двигайся", - прошипел жесткий мужской голос.
  
   "Мампф".
  
   "Ни слова. Я не причиню тебе вреда". Голос был хриплым, как бамбук. Наоми почувствовала, как бьется ее сердце. Она открыла глаза, но увидела только подушку.
  
   К руке присоединилась другая рука. Эта рука оттянула ее голову назад за прямые волосы, чтобы обнажить лицо. Затем она переместилась к ее рту, прежде чем она смогла закричать.
  
   Когда глаза Наоми Вандерклут распахнулись и она увидела нависшее над ней перевернутое лицо, ей больше не хотелось кричать. Она хотела спросить его имя.
  
   "Ммм!" - повторила она.
  
   "Ты знаешь меня?" - спросил мужчина. Наоми быстро кивнула. У него были те же сверлящие глаза, высокие скулы и жестокий рот. Его плечи были не такими широкими, как ей хотелось бы, но плечи - это еще не все.
  
   "Вы профессор Наоми Вандерклут?" требовательно спросил он.
  
   На этот раз кивок Наоми был энергичным. Она захлопала глазами.
  
   "Тогда слушай внимательно. Я собираюсь отпустить твой рот, но другая моя рука все еще будет на твоем горле. Понимаешь?"
  
   Наоми чуть не убрала обе руки от энтузиазма, с которым она кивнула. Рука убралась.
  
   "Это действительно ты!" - выдохнула она, садясь. "Я не могу в это поверить. Я мечтала об этом моменте. Это невероятно. Ты понятия не имеешь, что это значит для...Мамочки. Рука вернулась. На этот раз она сжала ее губы. Ее язык, зажатый между ними, коснулся кончиков его пальцев. На вкус они были как апельсины. Пахли тоже как они.
  
   "Прекрати пускать слюни", - говорил он. "Я здесь не для твоей пользы. Но для своей. Отвечай коротко, хорошо? И избавь меня от девичьего энтузиазма. У меня была плохая неделя ".
  
   Наоми скромно кивнула, ее глаза упивались крепкими белыми зубами ее похитителя. У него были обычные человеческие клыки, что удивило ее. Она ожидала, что следующая эволюция приведет к появлению травоядных животных с маленькими затупленными зубами, приспособленными для измельчения салатов, а не для разрывания мяса.
  
   Рука неуверенно отстранилась, зависнув над ее лицом. Пальцы были длинными, но тупыми на кончиках. Обычно это признак медленного сжигания сахара. Она нахмурилась.
  
   "Итак, ты знаешь, кто я?" - напряженно спросил он.
  
   "Да", - сказала она, надеясь, что этого было достаточно коротко для него - не то чтобы она возражала против того, чтобы его сильные мужские руки снова оказались на ее теле.
  
   "Меня зовут Римо Уильямс. Это имя вам о чем-нибудь говорит?"
  
   "Нет. Я имею в виду, да! В письмах - в некоторых из них - говорилось, что твое имя Римо".
  
   "Письма?"
  
   "От читателей "Инкуайрер". Я думал, что они смехотворно ненаучны, пока многие из них не пришли и не сказали, что тебя зовут Римо. Большинство из них описали старого монголоида с точностью до буквы "Т".
  
   "Монгол? Откуда ты знаешь, что он монгол?"
  
   "Монголоид, а не монголка", - поучала Наоми. "Монголоид - это просто азиат. Исходя из определенных генотипических данных - в первую очередь костной структуры лица и монголоидной глазной складки - я предварительно классифицировал его как представителя алтайской семьи, в которую входят тюркские, монгольские и тунгусские народы. Я склоняюсь к тунгусскому языку, что делает его корейцем. Хотя он мог бы быть японцем. Исторически сложилось так, что между этими группами было много расового смешения. Японцы, конечно, не принадлежат к тунгусской семье, но...
  
   Рука снова начала двигаться, и Наоми заткнулась, как моллюск, страдающий запором.
  
   "Я хочу увидеть эти письма", - сказал Римо.
  
   "Они в кабинете. Я могу показать тебе. Если ты позволишь мне подняться".
  
   Затем обе руки убрали, и Наоми оправила ночную рубашку, прежде чем встать. Она надела свои совиные очки.
  
   "Привет!" сказала она, хлопая глазами при виде его безразличного лица. Он был почти шести футов ростом. Вероятно, средиземноморского происхождения. Его глаза были глубже, чем описывалось. Как глаза акулы. Они были безжалостны. Они заставляли Наоми восхитительно дрожать.
  
   "Показывай дорогу", - приказал он.
  
   Наоми направилась к двери, но ее босые ноги наткнулись на коврик. Он заскользил по скользкому полу, опрокинув ее. Она на мгновение потеряла равновесие в раскинутых конечностях. Ее колени сомкнулись, ступни согнулись в лодыжках. Она моргнула, удивляясь, почему не падает.
  
   Затем Наоми почувствовала стальное давление сзади на шею, которое подняло ее на ноги.
  
   "О, ты поймал меня", - выдохнула она, когда Римо выпустил ее из хватки одной рукой. "Отличные рефлексы. Ты, должно быть, очень, очень быстро сжигаешь сахар".
  
   "О чем ты говоришь?" Раздраженно спросил Римо.
  
   "Я объясню позже. Пойдем. Я покажу тебе свои файлы. Они гораздо интереснее, чем эти полуграмотные письма".
  
   "Если ты так говоришь".
  
   "Могу я задать тебе несколько вопросов?" Спросила Наоми, когда они шли по коридору.
  
   "Нет".
  
   "Кем были твои родители?"
  
   "Понятия не имею. Я сирота".
  
   "Неужели?"
  
   "Я не помню, чтобы это было что-то особенное", - прорычал он.
  
   "Но вы могли приехать откуда угодно. Я не улавливаю акцента".
  
   "Я воспитывалась в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Монахинями". Наоми сделала сочувственное лицо.
  
   "Как ужасно для тебя".
  
   Римо пожал плечами. "Это было не так уж плохо".
  
   Они пришли в кабинет, где на книжных полках из бетонных блоков и фанеры стояло множество томов. Рядом с маленьким письменным столом стоял медный картотечный шкаф.
  
   "Верхний ящик. Под буквой "Ч", - услужливо подсказала Наоми.
  
   "H за что?"
  
   "Homo crassi carpi. Это видовое название для тебя. Я придумал его сам. Это по-латыни означает "мужчина с толстыми запястьями". Тебе нравится?"
  
   "Не совсем. Но это лучше, чем "Мертвец". "
  
   "Это была идея того ужасного человека из "Инкуайрер". Он был безнадежно этноцентричен".
  
   "Сядь и помолчи".
  
   Наоми сидела. "Откуда вы?" спросила она. "Я имею в виду, после Ньюарка. В моих файлах нет четких данных о прожиточном минимуме. Нет территориальной привязки".
  
   Римо достал толстую папку и начал листать страницы, тщательно отпечатанные на машинке. Там было много опечаток. "Пока вы просто стоите здесь и ничего не делаете, могу я измерить ваш головной индекс?" С надеждой спросила Наоми.
  
   "Что?" Спросил Римо, не поднимая глаз.
  
   "Это займет всего секунду. У меня на столе есть рулетка". Наоми взяла в руки отрез ткани и встала. Она начала обматывать им лоб Римо, но одна рука рассеянно поднялась и защелкнула его без сознательного усилия.
  
   "Вау! Ты действительно жжешь сахар", - сказала она, моргая при виде двух свисающих кусков калиброванной ткани. "Я даже не видела, как твоя рука двигалась".
  
   "Сядь".
  
   Наоми села. "Не возражаешь, если я сделаю заметки?" кротко спросила она.
  
   "Просто сделай это тихо".
  
   Наоми начала писать в блокноте. Очевидно, гоминид, отметила она. Хорошая осанка и двуногое передвижение. Развитие черепа нормальное для мужчины двадцатого века. Это было странно. За исключением чрезмерно развитых запястий, внешне у него не было никаких отличительных черт от рода Homo sapiens. Может быть, если бы она смогла заставить его снять одежду ...
  
   Наклонившись ближе, она впервые внимательно рассмотрела эти запястья. Они были невероятно толстыми. Обладание странным качеством. На запястьях не было мышц, которые могли бы так развиться. Возможно, это была мутация. Однако в остальном он был таким худощавым. Немного жира в теле. Он, должно быть, питался очень разумно. Много салатов.
  
   "Расскажи мне о своей диете", - попросила Наоми.
  
   "А?"
  
   "Что вы ели последним?"
  
   "Апельсины. Я украл их из грузовика".
  
   "Собиратель! Я ожидал увидеть охотника-собирателя из-за вашего явно кочевого образа жизни. Вы едите мясо?"
  
   "Я теряю к этому вкус".
  
   "Как я и думала", - сказала Наоми, делая пометки в блокноте. "Превосходно. Уходя от своих звероподобных плотоядных предков. Разве эволюция не великолепна?"
  
   Римо внезапно поднял глаза. "О чем ты там бормочешь?"
  
   "Я антрополог. Я просто пытаюсь понять вас".
  
   "И я пытаюсь понять эти дурацкие сообщения. Из-за них я - или кто-то, похожий на меня, - бегу из ада и схожу с ума, как маньяк. Разрушаю это. Ломаю то ".
  
   "Я пытался понять ваши поведенческие модели. Я пришел к выводу, что вы пытаетесь демонтировать наш дурацкий технополис двадцатого века. Чтобы проложить путь к правлению себе подобных, я прав?"
  
   "Мой вид?"
  
   "Homo crassi carpi."
  
   "Леди, я так не поступаю. Даже после двадцати лет скандала".
  
   "Я сказал "с толстыми запястьями", а не "с вялыми запястьями". И что вы подразумеваете под "ссорой"? Это название вашей родственной группы? Ты принадлежишь к какому-то церемониальному клану?"
  
   "Вот чего я не могу понять", - мрачно пробормотал Римо. "Если в этих отчетах фигурирую я, как я мог быть в двух местах одновременно?"
  
   Наоми моргнула. - Теперь я тебя не понимаю. - Римо потряс папками перед узким носом Наоми.
  
   "Я нахожусь в камере смертников последние двадцать лет", - отрезал он. "Я не был за пределами тюремных стен с тех пор, как сбежал прошлой ночью".
  
   "Тюрьма? Эти фашисты!"
  
   "Какие фашисты?" Ошеломленный Римо переспросил.
  
   "Правительство. Это, очевидно, правительственный заговор. Они узнали о вашем существовании - о вас, следующем этапе человеческой эволюции, - и они несправедливо заключили вас в тюрьму. О, ты бедный Homo crassi carpi".
  
   "Правительственный заговор?"
  
   "Да, этот фашистский режим стремится уничтожить все, чего он не понимает".
  
   "Леди, я отбывал срок за убийство толкача. Я этого не делал, но именно поэтому я отбывал срок".
  
   "Тебя подставили. Все сходится".
  
   "Читай по моим губам. Я сказал двадцать лет. Я двадцать лет провел в камере смертников, а не бегал по стране с сумасшедшим старым монголом".
  
   "Монголоид. И кто он такой? Я тоже не мог его понять".
  
   "Будь я проклят, если знаю. Но он мертв".
  
   "Мертв?"
  
   "По крайней мере, я так думаю. Я видел, как он умирал во сне. Это казалось таким же реальным, как те другие сны, в которых я делал то, что у вас есть в этих файлах. Но я не помню, чтобы был в каком-либо из этих мест или делал подобные вещи. Черт возьми, до того, как меня выслали, я почти никогда не выезжал из Нью-Джерси. Если не считать турне по Вьетнаму ".
  
   Наоми Вандерклут нежно коснулась руки Римо. "Не пытайся разобраться во всем сразу", - сказала она. "Ты прошел через ужасное испытание".
  
   Римо похлопал по папкам в ее заботливых руках. "В них нет ничего, что могло бы мне помочь. Спасибо, что уделили мне время".
  
   Наоми вскочила на ноги. В ее глазах была мольба. "Подожди! Я могу тебе помочь".
  
   "Да, как? Я увяз по уши".
  
   "Для начала предложив тебе место для ночлега. Здесь. Затем мы поможем тебе найти себя. В этом все дело, не так ли? Найти себя".
  
   "Я знаю, кто я. Римо Уильямс".
  
   "И Римо Дюрок. И Римо ДеФалько. И Римо Уикс. Разве вы не понимаете? Не все эти сообщения могут быть совпадением. Вы можете думать, что сидели в тюрьме, но кто-то с вашим лицом и именем делал все эти странные разрушительные вещи ".
  
   "Может быть, у меня есть брат-близнец", - предположил Римо.
  
   "Возможно. Если так, то вы с ним одного вида. Я хочу изучить вас. Пожалуйста, позвольте мне ". Наоми Вандерклут наблюдала за сменой выражений, промелькнувших на обеспокоенном лице Римо Уильямса. Сомнение, замешательство, о, он был всем, что она когда-либо хотела видеть в мужчине. Или образец для изучения. Он был совершенен.
  
   Видя, что он колеблется, она протянула руку и сняла очки. В фильмах это всегда был момент, когда красивый герой влюблялся в умную женщину, которая, несмотря на очки и прическу школьной учительницы, была тайно великолепна. И страстный. Она облизнула губы, чтобы передать страстную часть. И подождала его реакции.
  
   "Ты умеешь готовить?" Наконец спросил Римо.
  
   Лицо Наоми вытянулось. Она изо всех сил пыталась снова поднять его.
  
   "Да", - храбро сказала она.
  
   "Хорошо. Я умираю с голоду. Есть рис?"
  
   "Столько, сколько захочешь. Простое белое или дикое?"
  
   "Любой из них".
  
   "Давайте продолжим это на кухне", - предложила Наоми, улыбаясь.
  
   На кухне Наоми спросила: "Хочешь батончик Dove, пока ждешь?"
  
   "Я приму душ после того, как мы поедим", - серьезно сказал Римо, с ужасом наблюдая, как Наоми Вандерклут достала из морозилки упаковку с надписью "Dove Bar" и начала откусывать.
  
   Позже, за двумя тарелками риса, она выслушала историю жизни Римо Уильямса. Это была не совсем биография. Скорее история о несчастье.
  
   "И вы говорите, что просто очнулись в тюрьме штата Флорида?" спросила она, когда он закончил. "И они сказали, что вы убили охранника?"
  
   "Я действительно убил охранника", - сказал Римо. "Потребовалось некоторое время, чтобы это вернулось ко мне, но я отчетливо это помню. Он довел меня до предела. Думаю, со мной так долго обращались как с преступником, что я им и стал ".
  
   Наоми успокаивающе положила руку на массивное запястье Римо.
  
   "Тюрьма превращает мужчин в убийц, даже таких развитых мужчин, как вы", - просто сказала она. Она сжала и почувствовала твердые кости запястья.
  
   "Почему ты продолжаешь это говорить? Я нравлюсь мужчинам?"
  
   "Потому что ты другой. Я проанализировал эти отчеты. Ты не такой, как другие люди. Ты на шаг впереди. Я предполагаю, что ты - скачок вперед в эволюции человека. Мутант ".
  
   "Бульдук. Я был патрульным копом, которого затянуло в систему правосудия. Конец истории ". Он вырвался из ее рук. Ему не понравилось, как жутко она ощупывала его запястье.
  
   "Это не объясняет, как вы избежали камеры смертников. Как вы управляли электронными замками пальцами ".
  
   Римо никак не отреагировал на это. Он медленно, тщательно пережевывал пищу, прежде чем проглотить. Наоми записала это в блокнот рядом со своей тарелкой и начала медленно пережевывать пищу так же долго, как и Римо. Она подождала, пока он проглотит, прежде чем сделать это. К тому времени ее рис приобрел консистенцию жидкости.
  
   Это она тоже записала.
  
   "Как я понимаю, - сказала она наконец, - мы просто возвращаемся ко всему, что ты помнишь, пока не найдем связь".
  
   "Название "Фолкрофтский санаторий", кажется, что-то значит. И парень по имени Гарри Смит. Я думал, что это судья, который приговорил меня, но, похоже, он каким-то образом связан с Фолкрофтом. Если он существует ".
  
   "Я думаю, что твои сны стучатся в дверь твоего подсознания. Они пытаются тебе что-то сказать. Да, Фолкрофт был бы отличным местом для начала".
  
   "Но как мы его найдем? Он может быть где угодно".
  
   "Минутку", - сказала Наоми, подходя к телефонной стойке. Она вытащила белые страницы и положила книгу на стол.
  
   "Что мы сделаем, так это наберем справочную по каждому коду города в стране и спросим, есть ли у них в списке Фолкрофт. Если он где-то есть, в конце концов мы его найдем".
  
   Брови Римо удивленно взлетели вверх. "Умно", - сказал он.
  
   "Спасибо", - сказала довольная Наоми. "Мы начнем с Нью-Джерси, потому что ты думаешь, что именно там ты жил".
  
   "Вот где я действительно жил", - твердо сказал Римо.
  
   "Ты думаешь".
  
   Римо нахмурился, когда Наоми подошла к телефону. По словам информационного оператора, в Нью-Джерси не было санатория Фолкрофт. Затем Наоми набрала номер штата Нью-Йорк.
  
   "Я взяла трубку!" - закричала она, прикрывая трубку ладонью. "Это в Рае, Нью-Йорк. Запишите этот номер".
  
   Римо записал цифры, которые назвала Наоми, гадая, что это за чушь в блокноте о разжевывании пищи до жидкого состояния.
  
   Наоми взяла у Римо блокнот и набрала номер санатория Фолкрофт. "Да, алло. Не могли бы вы соединить меня с Гарри Смитом?" Пауза. "О, понятно. Нет, я не родственник. Новый директор? Как его зовут, пожалуйста? ... Понятно.... Нет, в этом нет необходимости. Спасибо."
  
   Наоми повесила трубку и повернулась к Римо с торжествующей улыбкой, отчего ее лицо стало напоминать маску голодного клоуна.
  
   "Что ты узнал?" С тревогой спросил Римо.
  
   "Мы кое-что выяснили. Там есть Гарольд Смит. Но он пациент. Они спросили, не родственник ли я".
  
   Выражение надежды на лице Римо погасло. "Совпадение".
  
   "Может быть", - задумчиво произнесла Наоми. "Но вы знаете, после того, как я сказала им, что я не родственница, они спросили, не хочу ли я поговорить с новым директором. Это может означать, что Смит - старый режиссер ".
  
   "Странно. Гарольд Смит был судьей, который посадил меня. Я помню это ясно как день".
  
   "Может быть, он сменил карьеру?" Предположила Наоми.
  
   "Возможно. Как звали нового директора?"
  
   "Норвелл Рэнсом. Тебе это о чем-нибудь напоминает?"
  
   "Нет. Никогда не слышал об этом парне. Думаю, мы в тупике".
  
   "Давай пока оставим эту линию расследования. Это будет продолжаться". Наоми снова начала набирать номер.
  
   "Кому ты сейчас звонишь?" Римо хотел знать. "Информация из Нью-Джерси. Алло? ... Да, могу я узнать номер тюрьмы штата Трентон?" Наоми посмотрела на Римо. Чему это может повредить? выражение ее лица говорило.
  
   Глава 19
  
   Доктор Алан Дули нервно вертелся вокруг своего пациента, когда Норвелл Рэнсом вразвалку вошел в зеленую больничную палату на третьем этаже санатория Фолкрофт. Он не поднял глаз, когда огромная тень Рэнсома упала на мертвенно-серое лицо пациента. Смит лежал под кислородной палаткой, к его руке, выглядевшей мертвой, были приклеены трубки для внутривенного вливания.
  
   "Ему стало хуже, но я стабилизировал его состояние", - категорично сказал Дули.
  
   "Это крайне прискорбно", - елейно произнес Рэнсом.
  
   "Что?" Недовольно спросил Дули. "Что состояние Смита ухудшилось или что его состояние стабилизировалось?"
  
   "Я возмущен этим неуместным замечанием, сэр", - сказал Рэнсом, склоняясь над посмертной маской лица, принадлежавшей доктору Гарольду В. Смиту. "Вы забываете свое место".
  
   "Извините", - тихо сказал доктор Дули.
  
   "Возможно, твое сердце больше не отдано работе. Хммм?"
  
   "У тебя есть моя преданность, и ты это знаешь".
  
   "Я держу ваши гениталии в своих тисках, доктор. Это не лояльность. Это рабство, но оно подходит мне и подобает вам".
  
   "Ты хладнокровный ублюдок", - огрызнулся Дули. "Я хотел бы знать, откуда ты узнал о моем ... неосмотрительности".
  
   "Привязанность к девочкам предпубертатного возраста - это не нескромность, сэр. Это болезнь. Что касается моих источников, давайте скажем, что у меня есть доступ к великому множеству секретов. Твои скользкие маленькие слабости - одна из наименьших из них. А теперь, сообщи мне о состоянии доктора Смита."
  
   Доктор Дули вытер вспотевший лоб. "Он все еще в коме. У него началась фибрилляция сердца, но она стабилизировалась сама по себе".
  
   "Он выглядит еще более похожим на труп, чем раньше, а?"
  
   "Иллюзия. Когда тебя не было здесь несколько дней, это просто так кажется, потому что он почти свинцового цвета. Мы называем это состояние цинанозом. В случае Смита серая окраска обусловлена врожденным пороком сердца. В стенке его левого желудочка есть дефект. Я изучил его медицинскую карту. Смит был голубым ребенком. Состояние, которое было результатом недостаточного насыщения крови кислородом, прошло, когда он был еще младенцем, хотя первопричина, очевидно, этого не сделала. С годами его сердце увеличилось. Его жена говорит мне, что цвет его кожи постепенно темнел с годами. Шок, остановивший его сердце, просто сделал свинцовую тяжесть намного более заметной ".
  
   "Понятно. И что, если вообще что-нибудь, ты можешь для него сделать?"
  
   "Все в порядке. Я продолжу наблюдать за ним круглосуточно. Если у него продолжится рецидив, естественно, я его реанимирую".
  
   "Хммм", - тихо произнес Норвелл Рэнсом. "Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали".
  
   Доктор Дули бросил на толстяка свирепый взгляд.
  
   "Я не могу этого сделать", - сказал он горячо. "Ты это знаешь. Неважно, чем ты мне угрожаешь". Оценив огонь в глазах врача, Норвелл Рэнсом кивнул. Его пухлая нижняя губа выпятилась, как геморройный узел.
  
   "Я вижу это, доктор. Очень хорошо. Позвольте мне сменить вас на несколько дней. Очевидно, вы были в большом напряжении".
  
   "Нет, пока вы не пригласите другого врача", - твердо сказал доктор Дули.
  
   "Уверяю вас, что медицинский персонал Фолкрофта справится с этой задачей. Нет, пожалуйста. Даю вам слово. Или ты предпочитаешь, чтобы я сообщил о твоих "неблагоразумных действиях" в АМА?"
  
   "Вы высказали свою точку зрения", - неохотно сказал доктор Дули.
  
   Доктор Дули с поникшими плечами поплелся из больничной палаты. После его ухода Норвелл Рэнсом порылся в шкафу и нашел обычную коробку с пластырями. Он выбрал широкую и, осторожно отодрав подложку, подошел к неподвижному телу доктора Смита. Синеватые губы Смита были слегка приоткрыты, обнажая тусклые сухие зубы. На его сложенных руках виднелись вороненые ногти.
  
   Сунув руку под кислородную палатку, Рэнсом наклеил пластырь на шиферно-серый лоб пациента. Контраст с пластырем телесного цвета был омерзительным. Затем, достав авторучку с массивным золотым наконечником, он начал писать на лейкопластыре витиеватым почерком, удерживая при этом голову Смита неподвижно.
  
   Когда он закончил, он отступил назад и прочитал результат: НЕ РЕАНИМИРОВАТЬ.
  
   Заметив, что он забыл расставить точки над I в слове "реанимировать", Рэнсом поставил точную точку в нужном месте и, закрыв ручку колпачком, вышел из комнаты.
  
   Медсестре на этаже он сказал: "Доктор Дули возьмет несколько выходных. Пожалуйста, проследите, чтобы за доктором Смитом наблюдал наш главный врач, не так ли?"
  
   "Да, мистер Рэнсом". Она поспешила исполнить свой долг.
  
   Норвелл Рэнсом позволил себе полюбоваться игрой женственных ягодиц медсестры под накрахмаленной белой униформой, прежде чем вразвалку направиться к лифту. Ему понравилось, как она поспешила выполнить его просьбу. Как губернатор Флориды. И в отличие от доктора Дули.
  
   Скоро многие выполнят его просьбу. Возможно, не завтра или в следующем месяце. Великим планам требовалось время, чтобы вырасти. Рэнсом нажал кнопку "Вниз", и, к счастью, лифт откликнулся мгновенно.
  
   Он ступил на борт и нажал два. Клетка опустилась, и Норвелл Рэнсом ощутил трепет мгновенной невесомости в своем 334-фунтовом теле.
  
   Это была интересная неделя. Всего семь дней назад Норвелл Рэнсом был GG-18 в Агентстве национальной безопасности, подразделении Министерства обороны по обеспечению безопасности критически важных коммуникаций, работавшем в компьютерном отделе Форт-Мид, когда его вызвали в кабинет директора АНБ, известного на языке агентства как DIRNSA.
  
   Рэнсом в тот день тоже воспользовался лифтом, наслаждаясь плавучестью поездки. Он любил лифты и то воздействие, которое они оказывали на его обычно грузное тело.
  
   Одетый в синюю униформу охранник Федеральной службы охраны в тот день проверил удостоверение личности из ламинированного пластика с фотографией, болтавшееся под трехслойным подбородком Рэнсома, и позволил ему беспрепятственно проковылять по Махогани-роу, административному офису на девятом этаже, к ярко-синей двери в конце коридора, украшенной печатью АНБ - орлом, сжимающим отмычку.
  
   Рэнсом вошел в комнату 9A197, зарегистрировался у исполнительного секретаря и был немедленно препровожден в удобный, но деловой кабинет директора.
  
   Директор указал Рэнсому на кожаное кресло, затем, взяв себя в руки, сказал: "Диван, если вы предпочитаете".
  
   "Благодарю вас, сэр", - сказал Рэнсом без стеснения. Кресло выглядело солидным, но было известно, что Рэнсом лопнул задние шины на такси, просто забравшись на заднее сиденье.
  
   "Я держу в руках файл", - решительно сказал директор. "Вы видите код на лицевой стороне?"
  
   "СВЕРХСЕКРЕТНОЕ ЛЕКАРСТВО", - сказал Рэнсом, нахмурившись. Он был знаком с большинством кодов АНБ. Например, сверхсекретная "Умбра". Или Гамма-класс - Gyro, Gilt, Gout и т.д. - который был зарезервирован для вопросов, относящихся к советской разведке.
  
   "Это для того, чтобы вы узнали его, когда оно прибудет к вам домой федеральным экспрессом завтра утром". Рэнсом моргнул.
  
   "Почему бы просто не вручить его мне?"
  
   "Слишком рискованно. Я не могу допустить, чтобы каждый офицер ФПС отсюда до Циклонного ограждения пытался отследить его источник. Официально этот файл не существует. Официально у нас никогда не было этой встречи. Это понятно?"
  
   "Да, сэр". Но, конечно, Норвелл Рэнсом не понял.
  
   "Я сомневаюсь в этом", - сказал ДИРНСА. "Я сам ничего из этого не понимаю. Это было отправлено сюда из Белого дома. Мне сказали, что если я открою файл, это будет моя шея ".
  
   "Кто мог угрожать вам, сэр?"
  
   "Президенту Соединенных Штатов", - категорично сказал директор. "И я, может быть, известен как напористый сукин сын, но президент - бывший сотрудник ЦРУ. Как бы мне ни было неприятно это делать, на этот раз я просто выполняю приказ. Завтра утром в десять тридцать Federal Express доставит это к вашей двери. Распишитесь за это. Изучите это. Затем уничтожьте его. Как только вы это сделаете, вы отправитесь прямо в аэропорт и сядете на самолет до любого пункта назначения, указанного в этом файле. Вы останетесь на станции на неопределенный срок, если вас не сменят. До этого времени считайте, что вы находитесь в отпуске от всех обязанностей в АНБ ".
  
   "В отпуске? Где?"
  
   "Я не знаю. И вы мне не скажете. Мы никогда не будем обсуждать этот вопрос, как только вы покинете мой кабинет. Президент лично попросил меня поручить это дело моему самому надежному компьютерному инженеру ".
  
   "Благодарю вас, сэр".
  
   "Не благодари меня. Все это дело попахивает правдоподобным отрицанием. У президента есть веская причина не поручать это дело ЦРУ, и я не хочу думать, какая эта причина может быть ".
  
   Норвелл Рэнсом неловко сглотнул. Он сразу понял, что может стать незаменимым компонентом в более крупной операции. Ему не нравилось размышлять об этом.
  
   "Есть ли у меня возможность отказаться от этого задания?" спросил он.
  
   "Честно говоря, я не знаю. Но если это так важно, как кажется, я бы сказал, что вы уже знаете слишком много, чтобы отказываться".
  
   "Тогда, полагаю, я соглашусь", - быстро сказал Рэнсом.
  
   "Мудрый карьерный ход".
  
   Норвелл Рэнсом заставил себя подняться на свои крошечные ножки. Потребовалось три попытки, прежде чем он успешно встал в стойку на кривых ногах.
  
   Он ушел, дрожа с головы до ног. Режиссер даже не потрудился попрощаться.
  
   Посылка Federal Express прибыла ровно в 10:28 утра на следующий день. Рэнсом расписался за нее и открыл клапан конверта. Внутри была папка с грифом "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОЕ ЛЕКАРСТВО". Накануне, перед тем как покинуть офис, он просмотрел все кодовые имена в базе данных АНБ. КЮРЕ не входил в их число. Он задавался вопросом, что бы это могло значить, но не было смысла размышлять над этим вопросом. Кодовые названия Министерства обороны никогда не отражали их действительного значения или предмета.
  
   Внутри файла было описание электронного поста прослушивания, установленного в частном учреждении, известном как санаторий Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк. Там было краткое описание его компьютерной системы и пароли. Ничего о его миссии.
  
   Простая записка на президентском бланке гласила: "Продолжать операции до получения уведомления". Она не была подписана. Норвелл Рэнсом прибыл в Фолкрофт на лимузине из аэропорта менее чем через пять часов. Его встретила взволнованная секретарша, миссис Микулка, которая вручила ему запечатанный конверт и сказала, что состояние доктора Смита не изменилось.
  
   Рэнсом гадал, кто такой доктор Смит, когда его вели в кабинет на втором этаже с надписью "Гарольд В. Смит, директор". Он вскрыл конверт в уединении кабинета этого человека. Стул у письменного стола был крепким. Он выдержит его вес, подумал он, читая письмо, подписанное Смитом.
  
   Письмо умолчало больше, чем раскрыло. В нем говорилось о скрытой кнопке под выступом стола. Рэнсом нашел и нажал на нее. Компьютерный терминал внезапно появился из потайного колодца слева от него.
  
   С мастерством профессионального программиста Рэнсом запустил систему и был встречен прокручивающейся серией новостей и информационных дайджестов. Он понятия не имел, откуда они берутся. Это были совершенно случайные факты. Сообщение о незаконном враждебном поглощении важнейшей оборонной отрасли. Срочное уведомление ЦРУ, предупреждающее о советском "кроте" в Государственном департаменте США. Статистика и то, что он в конце концов вывел, были "сутками" телефонных перехватов в стиле АНБ, которые убедительно показали, что высокопоставленный политик организовывал доставку партии кокаина в его город. Личность политика не была установлена, за исключением номера телефона.
  
   Рэнсом набрал номер и дозвонился до особняка губернатора во Флориде. Он повесил трубку, не сказав ни слова. Чем бы ни был "Фолкрофт", понял Норвелл Рэнсом, его очевидная миссия была похожа на сбор информации о трафике сообщений АНБ. Здесь сбор электронной информации был во всей красе. Вздрогнув, Рэнсом понял, что часть этой информации ему знакома. Он пропустил ее через дюжину акров компьютеров - именно так в АНБ измеряют вычислительную мощность в акрах - только вчера.
  
   "Боже мой. Это выкачивается из наших систем", - хрипло сказал он.
  
   Как оказалось, не только компьютеры АНБ, но и ЦРУ, ФБР, DIA, IRS, Пентагон и бесчисленные деловые и частные источники.
  
   Чудовищность этого осознания только дошла до него, когда приглушенный звонок прервал разговор. Он поднял трубку синего стандартного телефона, но в его блестящем, как у младенца, ухе раздался только гудок набора номера. Звонок продолжался. Он огляделся. Другого телефона не было. Рэнсом протянул руку, чтобы позвонить секретарше, когда понял, что звонок доносится из верхнего правого ящика стола.
  
   Рэнсом выдвинул ящик стола, и там, среди изобилия пузырьков с аспирином и антацидами, стоял ярко-красный телефон с плоским пустым местом там, где должен был быть циферблат. Озадаченный, Рэнсом снял трубку.
  
   "С кем я говорю, пожалуйста?" - спросил сухой знакомый голос. Акцент представлял собой смесь резких новоанглийских согласных и техасского выговора.
  
   "Норвелл Рэнсом".
  
   "Это ваш президент, мистер Рэнсом. Вы готовы к работе?"
  
   "Действительно, так и есть, господин Президент".
  
   "Пожалуйста, введите пароль ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ. Мне произнести это по буквам?"
  
   "Нет, у меня все есть", - сказал Рэнсом, мгновенно подчинившись. Его пальцы дрожали на клавишах. Прокручивающиеся фрагменты данных исчезли. Курсор начал выделять блоки текста. Он читал молча, его глаза на мясистом, похожем на грушу лице превратились в яйца с белыми краями.
  
   "Готовы ли вы выполнить приведенные в кратком изложении приказы?" Президент потребовал.
  
   "Да, сэр".
  
   "Когда вы добьетесь успеха, просто поднимите трубку, которую держите в руках, и таким образом сообщите мне. В противном случае продолжайте операции. Вы понимаете?"
  
   "Да".
  
   "Что нового о докторе Смите?"
  
   "Персонал беспокоится о нем", - честно ответил Рэнсом.
  
   "Сообщайте мне о любых изменениях в его прогнозе. Удачи, Рэнсом". Щелчок был негромким, но вполне окончательным. Рэнсом деревянно положил трубку. Это была полевая операция, а не то, ради чего он поступил в АНБ. Правда, его квалификация превосходно подходила для задачи продолжения мониторинга ELINT, но это другое дело ...
  
   Рэнсом прочитал инструкции несколько раз, пока не собрался с духом, а затем начал вводить команды, которые приведут в действие первую фазу его первого задания как ... Он не знал, кем он был, кроме как новым директором Фолкрофта.
  
   В течение двадцати четырех часов у него появилось подозрение. Он обнаружил несколько уровней закодированных компьютерных файлов в системе Фолкрофта, в которые он не мог войти. Как выпускнику Национальной криптологической школы АНБ, ему был брошен вызов, перед которым он не смог устоять. Он облизнул свои пухлые губы и погрузился в работу.
  
   Это оказалось задачей за пределами его возможностей, несмотря на то, что он получил медаль Национальной безопасности и приз Трэвиса за работу по криптоанализу. Не без посторонней помощи.
  
   Директор АНБ поступил мудро, выбрав Норвелла Рэнсома, выпускника Принстона и эксперта по расшифровке кодов. Он идеально подходил для этой работы. К сожалению, он также был человеком, которого заставляло решать проблемы и разгадывать тайны неконтролируемое любопытство. Сама непроницаемость комплекса Фолкрофт была просто слишком велика, чтобы ее игнорировать. Он набрал номер, который связывал систему Фолкрофта с мэйнфреймами АНБ, и отдал команду батареям суперкомпьютеров агентства атаковать код Фолкрофта. Он выбрал так называемый метод "грубой силы" , при котором практически каждый незанятый компьютер АНБ пытался найти возможные решения со скоростью тысяч циклов в секунду.
  
   Он знал, что ни один код, каким бы элегантным он ни был, не сможет долго противостоять такой атаке на расшифровку. Компьютеры Фолкрофта сопротивлялись в течение поразительных семидесяти двух часов, но, наконец, в 5:33 в четверг днем Норвелл Рэнсом смог переварить все это.
  
   Фолкрофт был прикрытием для сверхсекретного правительственного агентства США под названием CURE. Это было блестяще, подумал Рэнсом. Кодовое название на самом деле было названием агентства. Если бы он установил связь независимо, он бы отверг это как простое совпадение.
  
   Согласно документам, КЮРЕ было создано в начале 1960-х годов ныне покойным президентом. Страна разрывалась на части. Впереди была социальная анархия. Объявление постоянного военного положения и отмена Конституции казались единственным вариантом. Но молодой президент нашел третью альтернативу. Так было создано лекарство. Сначала им управлял бывший чиновник ЦРУ по имени Гарольд В. Смит, это был центр обмена информацией для преступной деятельности. Работая вне и с помощью обычных правоохранительных органов, Смит организовывал ответные нападения на растущий преступный элемент, тем самым удерживая Америку от погружения в пропасть. Но этого было недостаточно.
  
   Спустя несколько лет новый президент решил, что КЮРЕ понадобится силовая структура. Был выбран один человек. Обычный человек, который будет обучен малоизвестному боевому искусству, о котором Рэнсом никогда даже не слышал. Одному человеку. Офицеру полиции по имени Римо Уильямс, которого мир долгое время считал погибшим благодаря подстроенному КЮРЕ убийству и подстроенной казни. Человек, которого Рэнсом убрал с дороги с помощью проекта "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", понял он. В этом был смысл. И все же, один человек?
  
   Эту загадку можно было разгадать позже. Рэнсома заинтриговали оперативные детали КЮРЕ. Президент не контролировал КЮРЕ, хотя мог приказать о ее роспуске. Надзора не было. Его годовой бюджет был огромным, но он был настолько секретным, что никогда не фигурировал в бюджетах конгресса. Это был не черный бюджет, как у АНБ и некоторых оборонных программ. Он был полностью неофициальным. Этого просто не существовало. Ничего из этого не существовало.
  
   И все же каким-то образом на протяжении почти тридцати лет она функционировала в тайне, сплачивая нацию - до того дня, когда у ее директора, доктора Гарольда В. Смита, случился сердечный приступ во время шоппинга.
  
   Именно этот несчастный случай, неожиданный, но предвиденный, как и ряд других чрезвычайных обстоятельств, заставил президента обратиться к АНБ, а Агентство национальной безопасности - к Норвеллу Рэнсому.
  
   Все это имело смысл. Рэнсом будет руководить CURE до тех пор, пока Смит не выздоровеет. Или, если это не удастся, до тех пор, пока президент не решит заменить Смита или, что более вероятно, вообще закрыть CURE.
  
   Сидя в потрескавшемся кожаном кресле доктора Смита, раскрывая самые глубокие, уродливые тайны нации, умывая лицо фосфоресцирующим зеленым, Норвелл Рэнсом поклялся себе, что станет следующим директором CURE, чего бы это ни стоило.
  
   Все, что ему нужно было сделать, это устранить Смита и правоохранительный орган. И, к счастью, сам Смит предложил элегантное решение последней проблемы.
  
   Теперь, неделю спустя, дело Римо Уильямса всплыло на поверхность. Доктор Смит позаботится об этом сам. Этот человек никогда не поправится. Но побег Уильямса был неопрятным.
  
   Возвращаясь в свой кабинет, Рэнсом прошел мимо миссис Микулка и тихо прошептал: "Это выглядит не очень хорошо".
  
   После чего миссис Микулка потянулась за носовым платком и уткнулась в него лицом.
  
   Кресло доктора Смита застонало под оседающим весом Рэнсома. Он мельком взглянул на данные ELINT на экране терминала. Замигала сигнальная лампочка. Нахмурившись, Рэнсом нажал клавишу.
  
   На экране появились электронные расшифровки. В тюрьму штата Трентон поступил еще один звонок с запросом о бывшем заключенном по имени Римо Уильямс. Рэнсом запрограммировал перехват телефонного трафика компьютера на отключение имени Уильямса. Звонок начальника тюрьмы Максорли был потенциальной проблемой, но разрешился сам собой. Но кто был этот новый человек? Рэнсом поднес курсор к определяющему номеру телефона и нажал клавишу.
  
   Он был раздосадован, но не удивлен, прочитав, что оно принадлежало профессору Наоми Вандерклут, антропологу, которая рассказала историю Римо Уильямса, прежде всего, National Enquirer. Рэнсом установил путем обратного отслеживания, что это был вероятный инцидент, который вызвал сердечную недостаточность доктора Смита. Когда он узнал об этом, Рэнсом предпочел позволить делу идти своим чередом. Кто читал "Инкуайрер"? Конечно, никто из тех, кто мог бы стать игроком на национальной сцене.
  
   К сожалению, это была ошибка, потому что по счастливой случайности Римо Уильямс увидел копию.
  
   Это подтвердило подозрения Рэнсома о том, что Уильямс вступит в контакт с женщиной из Вандерклута. Мигнул индикатор перекрестной ссылки. Ранее был перехват телефонного разговора, Рэнсом обнаружил. Этот был еще более тревожным. Та же самая Наоми Вандерклут позвонила Фолкрофту, чтобы расспросить о докторе Смите. Откуда она могла узнать о Фолкрофте? Не от Уильямса. Уильямс знал только то, что Project RESTORE позволил ему вспомнить. Тренер Уильямса, кореец, известный как Чиун, находился в Корее, не обращая внимания на события прошлой недели. А Смит был в коматозном состоянии.
  
   Норвелл Рэнсом сложил свои тупые челюсти домиком. Его брови сошлись вместе, как целующиеся пушистые гусеницы. Это было непредвиденно. И неудачно. Он должен все обдумать. Он умело справился с проектом "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", как будто был рожден для подобных задач. Он справится и с этим с таким же апломбом. Он не должен бросаться в необдуманные действия. Он знал, где находится Римо. Возможно, был способ заманить его обратно в Фолкрофт, где о нем могли позаботиться.
  
   Не было никакой спешки. Во-первых, было бы необходимо позволить доктору Смиту уйти из этого мира естественных причин. Президент Соединенных Штатов, без сомнения, признал бы образцовую работу Норвелла Рэнсома и попросил бы его остаться на посту директора санатория Фолкрофт и секретного учреждения, которое он скрывал. В течение этого времени он спокойно готовил губернатора Флориды для Белого дома. Он был отличным кандидатом в президенты. При условии, что его деятельность по торговле кокаином оставалась исключительно секретом CURE.
  
   Тогда и только тогда Америка стала бы вассалом Норвелла Рэнсома.
  
   Римо Уильямс был бы просто кочкой на этой чрезвычайно гладкой дороге.
  
   Рэнсом склонился над компьютером CURE. Со временем все встанет на свои места. Но сначала предстояло раскрыть главную тайну Фолкрофта. Что означает аббревиатура CURE? Это была назойливая информация, не найденная ни в одном из файлов. Возможно, существовали более глубокие уровни, на которые нужно было проникнуть. Если так, Норвелл Рэнсом спустился бы на них. Значение CURE, возможно, не имело отношения к его будущему, но Норвелл Рэнсом был полон решимости постичь его.
  
   Глава 20
  
   Римо Уильямс расхаживал по комнате, пока Наоми Вандерклут сидела за кухонным столом спиной к нему, прижав телефон к уху.
  
   "Что-нибудь?" он огрызнулся.
  
   "Я все еще в режиме ожидания. Почему бы тебе просто не сесть?"
  
   "Это сводит меня с ума", - сказал Римо. Его руки, безвольно свисавшие с толстых запястий, ощупали карманы комбинезона. Он почувствовал там выпуклость и вспомнил о пачке "Кэмел".
  
   Римо вытащил их. Они были измяты, но годились для курения. Он выудил одну и зажал губами сухую бумагу. Забыв, что спички больше не представляют ценности, он включил газовую плиту и наклонился, чтобы зажечь сигарету.
  
   Почти сразу же он почувствовал, что его тошнит. Наоми обернулась.
  
   "Ты куришь!" - воскликнула она в ужасе.
  
   "Я нервничаю. Понятно?"
  
   "Курение. Я не могу в это поверить. Это так ... так в третьем мире. В наши дни почти никто не курит ".
  
   "Ну, а я верю", - отрывисто сказал Римо, задаваясь вопросом, что с ним не так, если он не может выкурить простую сигарету без фильтра.
  
   "Что это?" Спросила Наоми в трубку, отмахиваясь от голубоватого дыма от своего лица. "Да, я все еще здесь.... Где? ... Ты уверен? ... Да, спасибо. - Она повесила трубку и повернулась к Римо.
  
   "Я только что разговаривал со смотрителем места под названием кладбище Уайлдвуд в Нью-Джерси. Судя по голосу, ему было сто лет. Он подтверждает то, что мне сказал представитель администрации Трентона. Осужденный по имени Римо Уильямс был похоронен там после казни на электрическом стуле ".
  
   "Значит, он был прав", - сказал Римо с больными глазами.
  
   "Кто?"
  
   "Палач из Флориды. Он сказал, что уже прикончил меня. Как я могу быть здесь, если я похоронен в Нью-Джерси?"
  
   "Послушай. Ты не мертв. Это очевидно. Ты жертва какого-то ... заговора, я не знаю. Это звучит в точности так, как поступило бы ЦРУ".
  
   Римо прислонился к стене кухни, запустив одну руку в волосы. Сигарета незаметно тлела в его другой руке. Раздраженная Наоми взмахом руки отогнала дым.
  
   "Мне снятся сны, которые кажутся более реальными, чем когда я бодрствую", - сказал Римо сбитым с толку монотонным голосом. "У меня тяжелая голова. Я не могу ясно мыслить. Что, черт возьми, со мной случилось?"
  
   Наоми поднялась на ноги и подошла к нему, ее лицо внезапно стало нежным.
  
   "Послушай, не пытайся разобраться во всем сразу. Ты здесь. Ты со мной. И ты в безопасности. Я помогу тебе разложить все по полочкам. Просто, давайте не будем торопиться. У меня есть еще вопросы ".
  
   "Ладно, ладно", - раздраженно сказал Римо, позволяя отвести себя в гостиную и усадить на диван. Он нахмурился, когда заметил, что Наоми поднесла карандаш к своему вездесущему блокноту.
  
   "Давай начнем с твоей сексуальной жизни", - нетерпеливо начала она.
  
   "Какая сексуальная жизнь?" Римо зарычал. "Я был в камере смертников так долго, что забыл, куда это положить".
  
   Наоми написала "Грубо" в своем блокноте. Прочитав это, Римо сердито скрестил руки на груди.
  
   "Значит, до того, как ты попал в тюрьму", - продолжила Наоми. "Как ты это сделал?"
  
   "Что это за вопрос? Я только что это сделал".
  
   "Меня интересуют только ритуалы ухаживания и предпосевной подготовки, на которые ты полагался".
  
   "Что? Послушай, дингбат, вбей это себе в голову: я обычный парень. Я делаю это не иначе, чем кто-либо другой. Может быть, лучше. Не отличается ".
  
   Наоми написала что-то нечитаемое в своем блокноте и спросила: "Полагаю, ты случайно не знаешь, какой длины у тебя пенис?"
  
   "Я никогда не думал измерять это", - едко сказал Римо. "Почему?"
  
   "По мере того, как человек развивался с примитивной стадии, его половые органы увеличивались и становились более специализированными. В качестве следующего этапа человеческого развития важно знать, были ли какие-либо дальнейшие ... специализации".
  
   "Важен для кого?" Кисло спросил Римо.
  
   "Наука", - заикаясь, произнесла Наоми. "Это стремление к знаниям. Если я смогу систематизировать черты, которые делают вас уникальными, мы сможем идентифицировать других в авангарде эволюции, и если их удастся убедить спариваться, новая, улучшенная раса появится на несколько поколений раньше, чем в противном случае ".
  
   "И что?"
  
   "Чтобы потом мы могли изучать тебя и тебе подобных".
  
   "Леди, так бы не получилось. Это повторили бы европейцы и индийцы. Кто-то выиграл бы, а кто-то проиграл. Зачем торопить события? Пусть будет так."
  
   "Вы не понимаете науку".
  
   "Я не хочу. Я пытаюсь понять свою жизнь".
  
   "Означает ли это, что ты не позволишь мне измерить твой пенис?"
  
   "Хорошая догадка. Я сбежавший преступник, помнишь?"
  
   Наоми улыбнулась. "Я нахожу это чрезвычайно захватывающим".
  
   Римо закатил глаза. "Ты бы так и сделал".
  
   Она наклонилась ближе. "Ты меня интересуешь", - выдохнула она, ее рот пах кофейным йогуртом.
  
   "Я убийца", - напомнил ей Римо.
  
   Наоми придвинулась ближе на диване. Она откинула назад волосы и опустила лицо так, что ей пришлось взглянуть на Римо исподлобья. Она сдвинула очки на лоб.
  
   "У тебя, наверное, не было секса двадцать лет", - сказала она.
  
   "У меня определенно не было секса двадцать лет", - сказал Римо.
  
   "Что ж, - сказала Наоми Вандерклут с, как она надеялась, сексуальной улыбкой, - теперь у тебя есть прекрасная возможность".
  
   Взгляд Римо Уильямса скользнул по глупой улыбке, появившейся на худом лице Наоми Вандерклут, опустился на ее плоскую грудь, задержался на бедрах из китового уса и решил, что нищим выбирать не приходится.
  
   "Ты в деле", - сказал он, беря ее за руку. Римо повел ее в спальню, не подозревая, что в другой руке она все еще сжимает блокнот и карандаш.
  
   "Что ты с этим делаешь?" Спросил Римо мгновение спустя. Наоми Вандерклут лежала под ним, ее лицо раскраснелось, одна рука потянулась к его промежности. Рука сжимала карандаш.
  
   "Ммм. Ничего," сказала она рассеянно.
  
   "Ты держишь карандаш напротив моего инструмента", - резонно заметил Римо. "Я бы точно не назвал это ничем".
  
   Наоми вытащила карандаш и нацарапала им однозначный номер в блокноте, лежавшем у ее подушки. "Вы закончили?" Спросил Римо. "Мы можем продолжить с этим?"
  
   "Абсолютно". Наоми закрыла глаза. Римо заметил, что она сложила руки на животе, словно готовясь к испытанию. Он медленно вошел в нее, наблюдая за игрой выражений на ее узком лице. Они начались с беспокойства, сменились восторгом и снова усилились, когда Римо вошел в медленный, нарастающий ритм.
  
   Как раз в тот момент, когда Римо приступил к делу, правый глаз Наоми приоткрылся. Римо остановился на середине удара. "На что ты смотришь?" Римо хотел знать.
  
   "Я хотел посмотреть, покраснело ли твое тело. Это сексуальная реакция, встречающаяся только у высших приматов".
  
   "И?"
  
   "Выглядит нормально".
  
   "Ура высшим приматам", - пробормотал Римо. "Мы можем продолжить сейчас, или вы хотите измерить мне температуру?"
  
   "Я уже знаю твою температуру", - лукаво сказала Наоми. "Ты горячая. Как и я".
  
   "Спасибо". Римо начал снова. Он как раз собирался с мыслями, когда внезапно глаза Наоми распахнулись, и ее руки вцепились в его обнаженную грудь.
  
   "О, Боже мой. Ты был в тюрьме!"
  
   Римо остановился. "До тебя только сейчас дошло?"
  
   "У тебя мог быть СПИД. Я совсем забыл об этом".
  
   "Что такое СПИД?" Серьезно спросил Римо.
  
   Наоми нахмурилась. "Только не говори мне, что ты никогда не слышала о СПИДе".
  
   "Никогда".
  
   "Отвали".
  
   "Я только начал".
  
   "Отвали! Мы закончим позже", - сказала Наоми бодрым, деловым голосом. Она взяла свой блокнот и карандаш и приняла сидячее положение на футоне. С выражением отвращения на лице Римо сделал то же самое.
  
   "СПИД - это заболевание, передающееся половым путем", - официозно заявила Наоми. "Это самая громкая новость за последние десять лет. И вы никогда не слышали об этом".
  
   "Никогда", - торжественно произнес Римо. Для пущего эффекта он поднял правую руку, надеясь побыстрее покончить с этим.
  
   "Что, если я скажу вам, что президентом был Рональд Рейган?"
  
   "Я бы спросил о чем?"
  
   "Соединенные Штаты Америки", - решительно сказала Наоми.
  
   "Когда это произошло?"
  
   "Десять лет назад. Сейчас он не в должности".
  
   "Не может быть. Я знаю, кто президент. Это... " Римо остановился.
  
   "Неважно. Кто такой Пи-Ви Герман?"
  
   "Бейсболист?"
  
   "Что для вас означает фраза "Сделано в Японии"?"
  
   "Шутка".
  
   "Вы вне пределов досягаемости".
  
   Римо почувствовал, как его мужское достоинство сжимается по мере того, как посыпались вопросы. Наконец Наоми оторвала взгляд от своего блокнота. "Вы говорите, что находились в камере смертников двадцать лет, но вы не знаете некоторых самых основных фактов американской общественной жизни, которые произошли за этот промежуток времени".
  
   "В камере смертников мы мало что читаем", - сказал Римо, защищаясь.
  
   "Что ты помнишь о своем пребывании в Трентоне?"
  
   "Всякое. Разные люди. Все это как-то сходится. Большую часть времени вы живете в одной камере. Что тут запомнить, кроме стен?"
  
   "Расскажи мне все конкретные воспоминания, которые ты можешь вспомнить", - подсказала Наоми.
  
   Римо вздохнул. Его ответы были медленными, запинающимися. Когда он закончил, Наоми просмотрела фрагментарные ответы, записанные в ее блокноте.
  
   "В твою память вмешались", - твердо сказала она. "У тебя какая-то странная амнезия. Я не психолог, но, похоже, у тебя есть воспоминания о вещах, которых, возможно, никогда не было, и в то же время ты не помнишь того, что, очевидно, делал ".
  
   "Как это может быть?"
  
   "Я не знаю", - сказала Наоми Вандерклут, глядя вниз на колени Римо, закрыв один глаз и сжав большой и указательный пальцы, как клещи.
  
   Римо оглядел себя сверху вниз. - Что ты делаешь? - спросил я.
  
   "Измеряю это. Это называется антропометрия".
  
   "Ты уже сделал это".
  
   "Это было припухлое. Это вялое".
  
   "Это дерьмо", - сказал Римо, поднимаясь на ноги. Он натянул штаны и футболку своего черного охранника.
  
   "Подожди! Куда ты идешь?" Наоми плакала.
  
   "Фолкрофту. Я не собираюсь здесь издеваться".
  
   Глава 21
  
   Для Мастера Синанджу долгое путешествие закончилось у закрытых ворот того, что в свитках, которые он вел, было известно как крепость Фолкрофт, ошибочно принятая некоторыми за сумасшедший дом.
  
   Такси остановилось у ворот под задумчивыми лицами каменных львиных голов, которые смотрели вниз с кованых железных ворот.
  
   "Почему вы остановились здесь?" - Почему? - ворчливо спросил Чиун, Правящий мастер синанджу.
  
   "Долбаные охранники не открывают ворота", - пожаловался таксист.
  
   Чиун опустил голову, чтобы заглянуть за безмозглую голову водителя. Он увидел, что опускная решетка из кованого железа закрыта. За ней стояли двое охранников с поднятым оружием.
  
   Иссохшее лицо Чиуна вытянулось от удивления. Это были настоящие стражники, а не немощные старики, которых раньше нанимал Смит. Неужели в его отсутствие возникла какая-то угроза его императору?
  
   "Я поговорю с ними", - сказал Чиун водителю. "Достаньте мои вещи из багажника".
  
   Мастер Синанджу вышел со спины и зашагал, засунув руки в рукава своего шафранового кимоно, к запертым воротам.
  
   "Я Чиун", - сурово сказал он охранникам с суровыми лицами. Но в глубине души он был доволен. Смит, очевидно, удвоил охрану за время своего отсутствия. Это была дань уважения его императора к услугам Мастера синанджу.
  
   "Вы пациент?" - спросил один из охранников.
  
   Чиун надменно выпрямился. "Я служу Гарольду Смиту".
  
   Другой охранник посмотрел на того, кто задал дерзкий вопрос. Они кивнули в унисон, взгляды встретились.
  
   Чиун позволил довольной улыбке появиться на своем морщинистом лице. Они поняли.
  
   Ворота открылись автоматически. Это было еще одно нововведение в системе безопасности, еще одна дань уважения, с которым Америка относилась к синанджу.
  
   Чиун повернулся к водителю такси, который с пыхтением выгружал его багаж из багажника. "Будь осторожен с моей собственностью, Уайт", - предупредил он. Затем он почувствовал безошибочное предупреждение перед атакой. Он обернулся в вихре юбок кимоно, чтобы увидеть невероятное зрелище двух охранников, надвигающихся на него с враждебными намерениями.
  
   Чиун позволил им ненадолго ощутить тонкость своего кимоно, когда они попытались - и это было по-настоящему невероятно - взять его голыми, безоружными руками.
  
   "Ну вот теперь..." - начал говорить один из них.
  
   А затем он замолчал, пытаясь схватиться за собственную руку, которая его оскорбляла. Глаза другого охранника расширились. Сигналы боли, должно быть, перепутались в крошечном мозгу первого охранника, потому что он попытался схватиться за свою неповрежденную руку другой, не понимая - пока не поднял к своему потрясенному лицу извергающийся красный обрубок, в который она превратилась, - что у него больше нет пальцев, за которые можно ухватиться.
  
   Оба охранника отшатнулись в безмолвном испуге. Чиун повернулся к водителю, который ничего этого не видел.
  
   "Верните мой багаж в свой автомобиль", - приказал он.
  
   "Что? Ты передумал?"
  
   "Нет. Это сделали охранники. Они любезно согласились впустить ваш автомобиль в эти стены". К несчастью, водитель вернул Чиуну его дорожные сундуки и сел за руль. Он въехал в ворота, не подозревая, что под колесом хрустят не ветки, а кости пальцев. Сидя на заднем сиденье, Чиун решил, что охрана, в конце концов, не знак уважения. Физическое присутствие Мастера Синанджу не было необходимым для устрашения врагов. Достаточно было просто знать, что Синанджу стоит на стороне королевства. Чиун так бы сообщил Смиту - после того, как тот отругал его за грубость его новых и ненужных охранников.
  
   Дежурный в вестибюле тоже был новичком. Он отказался допустить Мастера Синанджу к доктору Смиту.
  
   "Доктору Смиту не разрешены посетители", - твердо сказал он. "Если только вы не член семьи, а я вижу, что вы им не являетесь".
  
   "Что? Смит отвергает меня!" Чиун вспыхнул. "Я, который был ему как отец". Мастер Синанджу подождал реакции чиновника. Это было белое выражение, которое, как он слышал, использовалось для хорошего эффекта в дневных телевизионных драмах в те дни, когда они были достойны его внимания.
  
   "Вы не можете говорить серьезно", - сказал чиновник.
  
   Мастер Синанджу тоже слышал это выражение по телевизору. Обычно за этим следовал смех невидимых людей - тех самых, которые смеялись над каждой неудачной шуткой, но молчали во время по-настоящему юмористических фрагментов определенных оскорбительных программ, называемых ситкомами.
  
   Чиун решил, что этот человек не имеет значения, и проскользнул мимо него к лифтам. Чиновник выкрикнул слово "Охрана!" один раз, и Чиун услышал вопли приближающихся охранников, когда дверь лифта закрылась за его суровым лицом. В крепости Фолкрофт что-то было не так. Смиту нужно было многое объяснить.
  
   Поднявшись на второй этаж, Чиун был рад увидеть ту же женщину, которая рассуждала за стойкой администратора Смита. Она была известна как секретарша Смита, странное обозначение, подумал Чиун, поскольку она не знала ни одного из секретов Смита.
  
   "Приветствую тебя, слуга Смита. Пожалуйста, сообщи ему о моем прибытии".
  
   "Я ... то есть ... ты не слышал. Я имею в виду..."
  
   "Почему ты так болтаешь, женщина? Сделай это!"
  
   "Минутку". Она ткнула в кнопку внутренней связи и сказала: "Здесь ... человек, который спрашивает о докторе Смите. Я полагаю, что он бывший пациент ".
  
   "Да, я ожидал его. Позвольте ему войти, миссис Микулка".
  
   Пергаментные складки Чиуна разошлись при звуке незнакомого голоса. Прежде чем женщина смогла подняться со своего места, он поспешил к двери и закрыл ее за собой так быстро, что миссис Микукла показалось, что он растаял сквозь закрытую панель.
  
   "Я Чиун, мастер синанджу", - объявил Чиун холодным голосом. "И если ты не представишь мне определенный документ, я положу твои внутренности к твоим ногам".
  
   Толстяк, сидящий за столом доктора Смита, утратил невозмутимое выражение лица. Крошечные капли - это было единственное подходящее для них слово - пота выступили на его морщинистом лбу.
  
   "Да. Конечно. У меня это прямо здесь", - быстро сказал он.
  
   Мастер Синанджу принял предложенный документ. Его карие глаза пробежали по нему; затем он вернулся к толстяку.
  
   "Что стало со Смитом?" спросил он напряженным голосом.
  
   "Я Норвелл Рэнсом. Я новый директор "Фолкрофта" ".
  
   "И мне все равно. Где Смит?"
  
   "Доктор Смит болен. Я занял его место по указанию президента, как следует из этого письма. Капитан "Арлекина" сообщил мне, что вы преждевременно вернулись в Америку. Могу я поинтересоваться, почему?"
  
   "Нет, ты не можешь. Я увижусь со Смитом".
  
   "Прямо сейчас это совершенно невозможно. Как ваш начальник, я должен спросить вас ..."
  
   "Ты превосходишь меня только в жировых отложениях, гросс", - огрызнулся Чиун.
  
   "Прошу прощения!" Норвелл Рэнсом взорвался. От возмущения из его круглого рта брызнула слюна.
  
   "Я не служу тебе. Только Смиту. Ни одному мастеру Синанджу не разрешается служить следующему императору, чтобы не подумали, что Синанджу организовал свержение первого императора. Теперь я спрашиваю снова: где Смит?"
  
   "Я обещаю вам, что вы скоро с ним встретитесь. И я не сменил Смита, как вы так причудливо выразились. Я просто заменяю его, пока он не поправится. Я полагаю, это обходит запрет ваших предков против преемственности, э-э, императоров, не так ли?"
  
   "Никто не может обойти стороной правильное мышление", - фыркнул Чиун. "Каждый следует ему. Итак, Смит".
  
   "Как вам будет угодно", - нервно сказал Рэнсом. "Пойдем со мной".
  
   Мастер Синанджу последовал за тучным мужчиной к лифту, поднялся на третий этаж и подошел к двери больничной палаты.
  
   "Пожалуйста, подождите здесь, пока я посмотрю, выглядит ли Смит презентабельно".
  
   "Имейте в виду, я не буду долго ждать".
  
   "Я только на минутку". Верный своему слову, Рэнсом вскоре вернулся, чтобы открыть дверь Мастеру Синанджу. От тела мужчины исходил отвратительный запах. Каждая пора источала смешанные запахи пищи, которые обновлялись при каждом движении.
  
   Чиун подошел к постели своего императора. С первого взгляда он понял, что Смит умирает. Мертвенный оттенок кожи. Неровное дыхание.
  
   "Врачи говорят, что его прогноз довольно хороший", - промурлыкал Рэнсом.
  
   "Врачи ошибаются", - отрезал Чиун. "Он слабеет".
  
   "О, дорогой. Я искренне надеюсь, что нет". Голос Рэнсома был жалобным. "У меня есть для тебя очень важное задание, которое должно быть выполнено немедленно".
  
   "Я буду соблюдать свой контракт", - просто сказал Чиун. Круглое лицо Рэнсома оживилось. "Пока Смит жив", - добавил он.
  
   Лицо Рэнсома обвисло, как ириска под нагревательной лампой. "Я хотел бы провести несколько минут со Смитом", - сказал Чиун.
  
   "Почему?"
  
   "Уважение. Слово, которое вы должны запомнить".
  
   "Я буду снаружи", - сухо сказал Рэнсом.
  
   После того, как мужчина ушел, Чиун поднял кислородную палатку и пощупал шейную артерию Смита. Пульс был нитевидным. Он заметил шапочку для душа на редких волосах Смита и подумал, не была ли Смиту проведена операция на мозге - варварство, практикуемое белыми из-за недостатка знаний о правильных травах. Отодвинув пластик, Чиун не увидел следов костной пилы или шва. Только пластиковую повязку на лбу с надписью чернилами "НЕ РЕАНИМИРОВАТЬ".
  
   Мастер Синанджу снял пластырь, прежде чем надеть шапочку для душа. Он положил костлявую руку на сердце Смита. Его мышцы бьются очень близко к ребрам. Увеличенный. При каждом ударе слышалось бульканье, указывающее на поврежденные камеры.
  
   Чиун положил обе руки на сердце Смита. Он закрыл глаза, исследующе пошевелив пальцами. Почувствовав определенную вибрацию, он нанес удар. Его кулак поднялся, опустился. Тело Смита дернулось. Глаза Чиуна распахнулись. Он приподнял одно веко Смита. На его лице отразилось разочарование.
  
   Он приложил ухо к сердцу Смита, а затем с печальным лицом поставил кислородную палатку на место. Чиун торжественно вернулся в коридор.
  
   "Он серьезно болен", - нараспев произнес Чиун.
  
   "Он получает наилучший уход, уверяю вас", - сказал Рэнсом. "Теперь, может быть, мы завершим нашу небольшую ознакомительную сессию в моем кабинете?"
  
   Вернувшись в бывший кабинет Смита, Мастер синанджу молча стоял, пока Рэнсом доставал из ящика стола номер "Нэшнл Инкуайрер". Он показал это так, что изображение Римо Уильямса оказалось лицом к лицу с Мастером синанджу.
  
   "Я полагаю, вы знаете, что это значит", - сказал он. "Это означает, что мания Смита к секретности не спит с ним".
  
   "Нет. Женщина, ответственная за это безобразие, звонила Фолкрофту всего несколько часов назад, задавала вопросы. Мы не знаем, чего она хочет. Или как много она знает о КЮРЕ. Поскольку Римо все еще на задании, ты - мой единственный ресурс ".
  
   "Задание Римо. Все идет не очень хорошо?"
  
   "Есть некоторые проблемы. По-моему, я объяснил в своем первом сообщении, что Римо работал под прикрытием в тюрьме".
  
   "Это сообщение было от тебя?"
  
   "Ах, да. Я подписал его "Смит", чтобы вы не беспокоились".
  
   "Второе сообщение вообще не было подписано", - указал Чиун.
  
   "Ошибка с моей стороны".
  
   "Понятно", - неопределенно произнес Чиун. "Расскажи мне об этом задании Римо. Оно очень необычное?"
  
   "Это слишком сложно объяснить", - заверил его Рэнсом. "Но я ожидаю, что он останется там по крайней мере еще на три недели, собирая доказательства".
  
   "Я понимаю", - мягко сказал Чиун. Но он подумал: "Что это за безумие?" Римо не занимается сбором доказательств. Такие обязанности возложены на картотечных клерков и детективов. Задача Римо - уничтожать врагов.
  
   "Вот", - говорил Рэнсом, переводя взгляд с экрана компьютера на блокнот. Он что-то яростно написал и протянул верхний лист Мастеру синанджу.
  
   "Ее зовут Наоми Вандерклут. Это ее адрес. Устраните ее. Сегодня же".
  
   "Вы хотите, чтобы это выглядело как несчастный случай, или было бы предпочтительнее что-то более публичное?"
  
   Рот Рэнсома превратился в бутон красной розы. "Публично?"
  
   "Да. Что-нибудь, чтобы предупредить твоих врагов, что такова будет их судьба, если они посмеют раскрыть твои секреты ".
  
   "Нет. Это было бы контрпродуктивно. Но я не возражаю, если это будет грязно. На самом деле, почему бы тебе не обставить это как изнасилование?"
  
   Чиун напрягся. "Изнасилование?"
  
   "Нет, лучше", - сказал Рэнсом, облизывая свой пухлый рот. "Как будто ее до смерти забили бандой. Ты можешь это устроить?"
  
   "Я подумаю над этим", - с отвращением сказал Чиун.
  
   "Отлично. К вечеру. Никто не знает, что задумала эта женщина. Я позабочусь о вашем путешествии. Пожалуйста, подождите в вестибюле на первом этаже ".
  
   "Как пожелаете", - сказал Мастер синанджу, церемонно кланяясь. Он заметил, что на этот жест никто не обратил внимания, когда Норвелл Рэнсом поднял телефонную трубку и начал набирать номер.
  
   Чиун удалился. Спускаясь на лифте, он еще раз взглянул на адрес на листке бумаги, который дал ему Рэнсом. Он не читал адрес. Он запомнил его с первого взгляда. Он сравнивал петли и наклоны почерка с пометкой на лбу Смита. Они были одинаковыми. Войдя в вестибюль, Чиун положил клочок бумаги в потайной карман своего кимоно.
  
   Охранники настороженно смотрели на него, но он не обращал на них внимания, так как был погружен в свои мысли.
  
   Это было прискорбно. Если бы Смит умер, это стало бы концом работы Чиуна в Америке, самого богатого из клиентов синанджу. Человек по имени Норвелл Рэнсом вряд ли был достоин службы в синанджу, но со временем его можно было воспитать по-королевски. В некоторых отношениях - как хороших, так и плохих - он был очень похож на Нерона Доброго. Очень жаль. В современном мире было так мало Неронов....
  
   Глава 22
  
   "Пожалуйста, не оставляй меня, умоляю тебя", - причитала Наоми Вандерклут.
  
   "Вы не возражаете?" Нетерпеливо сказал Римо Уильямс. "Мне нужна эта нога, чтобы ходить. Отпустите".
  
   "Нет, пока ты не пообещаешь остаться. Я хочу тебя".
  
   "Я могу сказать. Я не могу вспомнить, когда в последний раз я заставлял женщину вот так опускаться на колени. Вам не стыдно - вам, профессору?"
  
   "Нет. Это моя стратегия спаривания. При ухаживании за приматами самка воздерживается от своих услуг до тех пор, пока не найдет самца-примата, с которым она готова смешать генофонды. Ты - это он. Для меня, я имею в виду. Возьми мои гены. Они твои ".
  
   "Мне не нужны твои гены", - сказал Римо, наклоняясь и убирая ее пальцы со своей лодыжки. Они добрались до его икры. Римо закатил глаза к потолку. "Я слышала о женщинах, которые западают на мошенников, но никогда не думала, что это случится со мной".
  
   "Дело совсем не в этом", - обиженно запротестовала Наоми.
  
   "Послушай. Если я останусь, ты будешь хорошо себя вести? Никаких больше блокнотов или карандашей?"
  
   "Я клянусь".
  
   "Хорошо".
  
   Наоми Вандерклут вскочила на ноги. Ее лицо оказалось в четверти дюйма от лица Римо. Ее глаза расширились от мольбы.
  
   "Сейчас?" спросила она с придыханием. "Я внезапно чувствую себя очень слабой". Эта глупая улыбка появилась снова. Только на этот раз она была больше похожа на ухмылку.
  
   "Губной?" Переспросил Римо.
  
   "Возбужденный", для тебя."
  
   "Возбужденный", я понимаю, - сказал Римо. Он сам себе удивлялся, когда они возвращались в спальню. Ему совсем не хотелось этого....
  
   Час спустя начало темнеть. Римо откинулся на подушку и задумчиво курил. Теперь он справлялся с этим лучше.
  
   "Ты, наверное, думаешь, что я какой-то космический кадет, не так ли?" Тихо спросила Наоми.
  
   "Возможно. Если бы я знал, что такое космический кадет".
  
   "Знаете, я не какой-нибудь тип из башни из слоновой кости. Я не просто преподаю. Моя работа в Институте осознания человеческого потенциала важна. Мы даже выполняем работу по контракту для промышленности ".
  
   "В наши дни индустрия пытается создать человека получше?" Сухо спросил Римо.
  
   "Нет, однородность человека не является статичной. Исследования групп населения показывают определенные фенотипические тенденции. Например, у людей становятся шире ягодицы".
  
   "Я этого не слышал", - сказал Римо, думая: "Какой космический кадет".
  
   "Это не шутка. Мы действительно работали на авиационную индустрию, оценивая фанатов, чтобы они знали, насколько нужно расширить количество кресел в авиакомпаниях следующего поколения ".
  
   "Мы не можем допустить, чтобы люди застревали, не так ли?"
  
   "До этого, - продолжала Наоми, - я работала на местах. Вы, вероятно, никогда не слышали о племени мумба".
  
   "Не я. Я даже мамбо исполнять не умею".
  
   "Они были культурно изолированной группой охотников-собирателей, обнаруженной на Филиппинах. Я была первой женщиной - точнее, первым человеком, - допущенным к тайным ритуалам Мумба".
  
   "О, да?" Сказал Римо, в его голосе промелькнул интерес. "На что это было похоже?"
  
   "Я надеялась, что ты не спросишь", - сказала она, перебирая волосы у него на груди. "Ты знаешь, что у низших приматов то, что я сейчас делаю, было бы посткопуляционной проверкой на вшивость?"
  
   "Нет, и я хотел бы все еще оставаться в неведении об этом поразительном факте".
  
   "В поведении приматов много наследственного".
  
   "Расскажи мне о ритуалах".
  
   "Ну, я никогда никому об этом не рассказывала", - сказала Наоми, глядя на него снизу вверх. "Я отказалась писать монографию об этом. Заведующий кафедрой антропологии на моей последней преподавательской должности думал, что я стал посвященным в какое-то примитивное магическое общество, но это было совсем не так. Тогда я был молодым антропологом-идеалистом. Наверное, я не смог бы так хорошо ужиться в современном мире. Я думал, что полевая работа с примитивными культурами, к которым я испытывал больше сочувствия, пойдет мне на пользу ".
  
   "Не сделал, да?"
  
   "Потребовалось шесть месяцев, чтобы завоевать доверие племени мумба. Затем однажды ночью мы отправились в тропический лес к этому кругу баньяновых деревьев. Мы все вместе разделись догола".
  
   "Групповой секс?"
  
   "Я бы хотел. Начиная с вождя, мы все по очереди садились на корточки в центре круга и ... испражнялись в неглубокие деревянные миски".
  
   "Звучит так, будто это стоило бы шести месяцев подготовки, да", - сухо сказал Римо.
  
   "Это было не самое худшее. Когда все закончили - и я в том числе, - шеф взял так называемую волшебную палочку и измерил каждый стул. Мой был самым большим ".
  
   "Поздравляю. Ты выиграл приз?"
  
   "Можно и так сказать. Они подарили мне волшебную палочку и объяснили, что теперь я посвященный измеритель количества испражнений".
  
   "Ты удачливый антрополог, ты. Что произошло после этого?"
  
   "Так оно и было. В тот раз. На следующем собрании общества мы сделали то же самое, только я измерил. Затем мы все сели вокруг, обсуждая относительные достоинства экскрементов друг друга. О Боже, сейчас это звучит так нелепо".
  
   "Сейчас?" Спросил Римо.
  
   "Я добился того, что меня ввели в примитивное общество, где ценят дерьмо. Это все, что они сделали. Измерьте и обсудите стул. Когда им это наскучило, они обсудили цвет, текстуру и твердость табурета. Не говоря уже о легендарных табуретах их предков. Это было удручающе. В течение многих лет антропологи размышляли о возможном значении ритуала. Это создало бы мне репутацию, но мне было слишком стыдно публиковать свои выводы ".
  
   "Я вижу, где ты можешь быть", - сказал Римо с непроницаемым лицом.
  
   "Я был раздавлен. Я идеализировал этих людей как более близких к природе, чем цивилизованные люди, наделенных элементарной мудростью и все такое. И для развлечения они играли со своими экскрементами, как малыши. Вот и все. Я бросил полевую работу и оказался в университете Массачусетса вместе с другими безработными учеными.
  
   "Что ж, ваша история объясняет одну вещь", - заметил Римо.
  
   "Что это?"
  
   "Почему ты продолжаешь пытаться измерить меня", - сказал Римо. "Должно быть, это наследие опыта твоих предков-приматов".
  
   Наоми Вандерклут не нашлась, что на это ответить, и Римо впервые за этот день улыбнулся.
  
   Его улыбка длилась столько, сколько потребовалось ему, чтобы вдохнуть, потому что он случайно взглянул в заросшее папоротником окно и увидел молчаливую фигуру, проходящую по улице, словно плод воображения из сна.
  
   Увидев, как краска отхлынула от лица Римо, Наоми ахнула. "Что это? Что ты видишь?"
  
   "Призрак", - сказал Римо, потянувшись за своей одеждой. "Желтый и сморщенный, как изюминка, и приближающийся к тебе походкой".
  
   Зазвенели дверные колокольчики, и Наоми лихорадочно натянула свою одежду. Они с Римо были одеты к тому времени, как колокольчики пробили в третий раз. Прежде чем мог последовать четвертый, скрип замученных петель сказал им, что им не нужно беспокоиться о том, чтобы открыть дверь. Она была открыта.
  
   Мастер Синанджу решил, что не будет убивать женщину, известную как Наоми Вандерклут, немедленно. Сначала он расспросит ее об источнике ее знаний о Римо. Рэнсом, похожий на Неро, не считал это важным делом, но Мастер Синанджу знал, что Смит придал бы этому первостепенное значение. То же самое сделал бы Чиун, который считал, что все еще работает на Смита.
  
   Когда женщина не потрудилась ответить на звонок в прихожей, хотя звук ее дыхания отчетливо доносился через толстую дверь с овальным окном, Чиун решил не возиться с дверью. Он отправил его внутрь коротким ударом кулака и перешагнул через него, стараясь не поранить сандалии о битое стекло. Женщина с тонким лицом и длинным носом выглянула из-за дверного проема. Ее рот распахнулся, и она закричала: "Это он! Монголоид!"
  
   "Придержи свой язык. Я не монгол на лошади, пришедший грабить. Я кореец".
  
   "Это то, что я сказал. Монголоид. Ты знаешь, что несешь японские гены?"
  
   Глаза Чиуна стали цвета грецких орехов от оскорбления. Прежде чем он успел заговорить, к ней присоединилось еще одно лицо в дверях. И на этот раз рот Чиуна распахнулся от удивления.
  
   "Римо!" - выдохнул он.
  
   Пара вышла из комнаты. Они вышли с круглыми белыми глазами, еще более круглыми, чем обычно, что придавало им, на взгляд Чиуна, комично одинаковое выражение. Девушка съежилась за спиной Римо, словно ища защиты.
  
   "Вы Чиун, не так ли?" Неуверенно спросил Римо.
  
   "Нет. Я не Чиун", - отрезал Мастер Синанджу. Даже для Римо это был глупый вопрос. Но, к изумлению Чиуна, эта реплика не вызвала подобной реакции. Вместо этого Римо впал в идиотизм.
  
   "Ну, - сказал он, - как бы тебя ни звали, я думал, ты мертв".
  
   "Кто тебе это сказал?" Потребовал ответа Чиун.
  
   "Никто. Я видел это во сне".
  
   "Я был в Синанджу. А почему ты не в тюрьме?"
  
   "Ты знаешь об этом? Значит, ты знаешь меня?"
  
   "Конечно, я знаю тебя. Ты - Римо". Чиун колебался. Его глаза-щелочки сузились. Это случилось снова? То, чего он больше всего боялся? Неужели дух Шивы снова вытеснил истинную личность Римо? Но нет, его лицу недоставало сурового демонического облика. И он что-то бормотал. Шива, индуистский Бог Разрушения, никогда бы не стал болтать лишнего. И все же что-то было не так.
  
   "Так ты слышишь меня, о Разрушитель миров?" громко спросил он.
  
   Римо и белая женщина посмотрели друг на друга, а затем за спину. Ничего не видя, они вернули свои глупые взгляды к Мастеру Синанджу. "С кем ты разговариваешь?" Спросил Римо.
  
   "Я хочу поговорить с Шивой, Разрушителем".
  
   "Это индуистский бог", - прошептала Наоми. "Я думаю".
  
   "Никогда не слышал ни о нем, ни об этом", - прошипел в ответ Рерно. Чиун напрягся. Конечно, Римо знал о Шиве. Он не помнил, когда в последний раз Шива овладевал его личностью во время японской оккупации Аризоны. И это вскоре прошло. Но именно страх перед другим подобным заклинанием отправил Чиуна обратно в Синанджу искать лекарство в своих свитках.
  
   Этого Римо тоже не знал. Но он знал, что Шива обитает внутри него.
  
   "Ты не знаешь Шиву?" Спросил Чиун, делая шаг вперед. "И все же ты знаешь, что ты Римо".
  
   "Конечно, я Римо", - сказал Римо, вытряхивая сигарету из своей пачки.
  
   "Что ты делаешь?" Чиун взвизгнул, указывая на сигарету, свисающую изо рта Римо.
  
   "Курю "Кэмел"", - хладнокровно ответил Римо.
  
   "От тебя пахнет так, словно ты курил верблюдов, а также коров и других зловонных существ. Но я имел в виду табачный привкус у тебя во рту".
  
   Римо чиркнул спичкой и зажег сигарету. Чиун отреагировал. Он подлетел к Римо и вырвал сигарету из его удивленных губ. Он раздавил ее яростными движениями пальцев.
  
   Римо застыл в изумлении. Наоми взвизгнула и прыгнула за спину Римо.
  
   "Защити меня, Римо!" - закричала она. "Он сжигает сахар быстрее, чем что-либо, что я когда-либо видела!"
  
   "Император Смит тяжело болен", - сказал Чиун, игнорируя явно безумный лепет женщины.
  
   "Император?" Голос Римо был пустым.
  
   "Интересно, он имеет в виду Гарольда Смита?" Внезапно спросила Наоми, выглядывая из-за спины Римо.
  
   "Конечно, я имею в виду Гарольда Смита", - отрезал Чиун. "И что ты знаешь о Смите?"
  
   Ответил Римо. "Он судья, который отослал меня".
  
   Чиун моргнул. Притворно спокойным голосом он сказал: "Значит, ты так много помнишь".
  
   "У меня было двадцать лет в камере смертников, чтобы поразмыслить над этим", - едко сказал Римо таким непочтительным тоном, что Чиуну захотелось наказать его. Но вибрации, которые испускал Римо, когда Чиун стоял рядом с ним, были неправильными. Это были вибрации не Римо и не Шивы. Они были ... выключены.
  
   "Двадцать лет", - сказал Чиун. "Ты имеешь в виду двадцать дней, не так ли?"
  
   "Нет, я имею в виду двадцать лет".
  
   "Я имел несчастье тренировать вас более двадцати лет, и я знаю, где вы были. И это не в тюрьме".
  
   "Значит, это правда. Сны".
  
   "Расскажи мне об этих снах", - потребовал Чиун.
  
   "Ты и я. Мы делали невероятные, невозможные вещи. И Смит был во снах. И место под названием Фолкрофт".
  
   "Это были не мечты, а реальность, которую ты каким-то образом утратил", - мудро заметил Чиун.
  
   "Если это так, то почему вы позволили мне томиться в тюрьме?"
  
   "Я вернулся в Синанджу для участия в определенных делах, и пока я находился там, новый император сообщил мне, что вы вернулись в тюрьму с тайным заданием".
  
   "Под прикрытием!" Римо взорвался. "Меня там чуть не похоронили".
  
   "Что вы имеете в виду?"
  
   "Я был в камере смертников!" Горячо сказал Римо. "Они назначили мою казнь на семь часов сегодня утром. Я перелез через стену".
  
   Мастер Синанджу указал на женщину ногтем, похожим на копье из слоновой кости.
  
   "А эта женщина", - медленно произнес он. "Какое отношение она имеет к этой вашей дикой истории - помимо вашей обычной причины?"
  
   "Какая у меня обычная причина?"
  
   Нос Чиуна сморщился от отвращения. "Секс".
  
   "Я возмущена этой инсинуацией", - резко сказала Наоми Вандерклут. "Да будет вам известно, что я полноправный профессор".
  
   "Хотя я должен признать, что она более привлекательна, чем твои обычные коровоподобные супруги", - добавил Чиун.
  
   Римо посмотрел на Наоми. "Она?" недоверчиво переспросил он. Наоми бросила на него обиженный взгляд.
  
   Чиун спросил: "Вы та самая женщина, Наоми Вандерфлут?"
  
   "Клут. Вандерклут. Это голландское".
  
   "Я не делаю различий между горошинами, - фыркнул Чиун, - хотя некоторые из них менее зеленые, чем другие. То же самое и с европейцами. У вас есть запрещенные сведения о Фолкрофте, которые вы распространяете в газетах. Как вы стали обладателем этих знаний? Говорите правду, ибо от этого зависит ваша жизнь ".
  
   "Он сказал мне", - сказала Наоми, указывая на Римо.
  
   "Да, я сказал ей", - сказал Римо. "Что такое Фолкрофт в любом случае? Я продолжаю мечтать об этом. И ты".
  
   "Ты помнишь синанджу, Римо?"
  
   "Нет. Что это?
  
   "Подарок", - печально сказал Чиун. "Которого ты редко бываешь достоин". И Мастер Синанджу начал поворачиваться на месте, юбки его шафранового кимоно взметнулись вверх, как парашют. Он мельком увидел Римо, который просто стоял там, как обычный белый болван, а женщина съежилась за его спиной.
  
   И Чиун нанес удар.
  
   Руки Римо инстинктивно взметнулись вверх, когда он принял защитную стойку. Одна из обутых в сандалию ног Чиуна дернулась, и хотя удар был сдержанным, Римо крутануло. В последний возможный момент Римо парировал удар одним запястьем.
  
   Чиун вышел и одернул юбки, в то время как Римо с побелевшим от шока лицом медленно поднялся на ноги. Он поклонился.
  
   "Твой разум, возможно, и не помнит синанджу, - торжественно сказал он, - но твое тело помнит. И за это я благодарю своих предков".
  
   "Понимаешь что-нибудь из того, что он говорит?" Спросил Римо у Наоми, не отрывая глаз от Мастера синанджу.
  
   "Азиаты культурно зациклены на поклонении предкам", - тихо сказала Наоми. "Но в остальном это должна быть какая-то система верований. Это культурная антропология. Я больше не занимаюсь культурной антропологией ". Повысив голос, она спросила: "Что вам здесь нужно?"
  
   "Меня послали убить тебя".
  
   "Только через мой труп", - рявкнул Римо, возвращаясь на корточки, когда Наоми скользнула за его спину. Она нервно вцепилась в его футболку сзади, и Чиун впервые заметил, что она не была ни ослепительно белой, ни угольно-черной, а приятного шафранового цвета. Он подумал, не может ли этот Римо быть улучшением по сравнению со старым.
  
   "Твое тело уже мертво", - сказал Чиун. "Ибо ты - мертвый ночной тигр из легенды Синанджу, аватара Шивы. Я мог бы, если хотите, показать вам могилу, где ваше правительство похоронило вас ".
  
   "Я так и знала!" Наоми огрызнулась. "Это правительственный заговор. Это..." Ее лицо побледнело. Ее рот выдавал какие-то формы, но без звуков.
  
   "Выкладывай", - подсказал Римо. "Что ты пытаешься сказать?"
  
   "Клон!" Взвизгнула Наоми. "Настоящий Римо мертв, а ты его генетический клон, созданный ЦРУ. Не эволюционный мутант. Ты, наверное, напичкан отвратительными искусственными ингредиентами. Боже мой, я переспала с клоном. Что подумает моя мать!"
  
   Римо посмотрел на Чиуна. "Есть какие-нибудь идеи, что такое клон?"
  
   "Нет, но это не имеет значения. Послушай меня, Римо. Ты хочешь знать правду о себе?"
  
   "Да".
  
   "Ты поедешь со мной в Фолкрофт, где лежат ответы?"
  
   "Что ты думаешь, Наоми?"
  
   Наоми попятилась. "Даже не разговаривай со мной, ты ... ты самозванка!"
  
   "А что с ней?" Спросил Римо.
  
   "Если она согласится сопровождать нас, ее не убьют".
  
   "Что ж, я зашла так далеко", - резко сказала Наоми. "Я доведу это до конца".
  
   "Это похвально", - сказал Чиун с натянутой мудрой улыбкой. "Пойдем, тронемся в путь, пока еще светло".
  
   Мастер Синанджу отступил в сторону, пропуская двух белых вперед. Они заколебались, затем, увидев эльфийский огонек, которому он позволил появиться в своих ясных карих глазах, они прошли мимо него. Римо подтолкнул нервную женщину вперед, положив руки ей на плечи.
  
   В тот самый момент, когда ему вынесли приговор, Мастер синанджу подставил Римо подножку. Римо рухнул, как мешок с картошкой. Женщина отпрянула, но она была недостаточно быстра, чтобы увернуться от похожих на когти пальцев, которые потянулись к ее горлу с длинной шеей.
  
   Мгновенного давления на основание шеи было достаточно. Ее глаза закатились, и она испустила вздох. Затем она рухнула на пол, как сдувающийся воздушный шарик.
  
   Чиун отступил назад и сунул руки в соединенные рукава, когда Римо с выражением ужаса на лице опустился на колени рядом с женщиной.
  
   "Ты, маленькая обманщица, она не дышит!" Сказал Римо, гневно глядя на нее.
  
   "Она плохо дышит, но она дышит", - беззаботно сказал ему Чиун.
  
   Римо положил руку ей на сердце и, почувствовав биение, испустил сдерживаемый вздох. Напряженность на его лице ослабла.
  
   "Что теперь?" жестко спросил он. "Ты собираешься следующим ударить меня кулаком в песок?"
  
   "Теперь, когда она не будет вмешиваться, мы с тобой отправимся в Фолкрофт".
  
   Римо встал, его руки были сжаты в кулаки, побелевшие от напряжения. "Больше никаких фокусов?"
  
   "Не от меня", - надменно сказал Чиун.
  
   "Тогда ты идешь первым", - сказал Римо, жестом предлагая Мастеру Синанджу идти впереди, что Чиун был только рад сделать. Приближалась ночь, а за много миль отсюда, в санатории Фолкрофт, нужно было многое сделать и уладить множество вопросов.
  
   Особенно с новым директором CURE Норвеллом Рэнсомом.
  
   Глава 23
  
   В водянистых глазах Норвелла Рэнсома на мгновение отразился шок, когда Римо и Чиун вошли в его кабинет. Затем на них, словно грязная вуаль, опустилось наигранное спокойствие.
  
   "Римо Уильямс, дорогой мальчик!" - воскликнул он. "Какой удивительный поворот событий. Вы двое, очевидно, нашли друг друга".
  
   "Я нашел Римо", - сказал Чиун, закрывая дверь. Римо отступил в сторону, его темные глаза были непроницаемы.
  
   "А женщина Вандерклут?" Спросил Рэнсом. Это было почти мурлыканье.
  
   "Я поступил с ней так, как хотел бы Смит", - сказал Чиун. "Она больше не будет нас беспокоить".
  
   "Смит был - я имею в виду, является - чрезвычайно эффективным администратором. Я знаю, что он был бы доволен". Рэнсом прочистил горло, хрипя мокротой. Он коснулся скрытой кнопки под выступом стола, и терминал ЛЕЧЕНИЯ бесшумно исчез, пустая панель скользнула по его отверстию.
  
   "Я полагаю, Римо, что вы хотели бы получить объяснение вашего недавнего заключения", - елейно сказал Рэнсом.
  
   Римо начал что-то говорить, но Мастер Синанджу остановил его жестом, похожим на удар ножа.
  
   "Мы хотели бы получить объяснение", - многозначительно сказал Чиун.
  
   "Чтобы быть уверенным". Норвелл Рэнсом решительно положил свои пухлые пальцы на стол. Это был критический момент. Чиун нашел Римо и вернул его обратно, как он и ожидал. Оставался вопрос, как много Римо помнил? И как бы он отреагировал?
  
   "Вы знаете, что безопасность этой операции требует чрезвычайных мер", - начал Рэнсом. "Особенно мер в случае компрометации или катастрофического провала. Неудача, такая как компрометация этого объекта или смерть или разоблачение одного из его сотрудников ".
  
   "Мы знаем это", - нараспев произнес Чиун.
  
   Рэнсом осторожно достал из ящика стола номер "Нэшнл Инкуайрер" и поднял первую страницу, демонстрируя художественное сходство с лицом Римо.
  
   "Вы оба знаете о прискорбном положении Смита", - продолжил он. "Это было вызвано этим прискорбным проявлением журналистских излишеств. Отсюда необходимость убрать женщину Вандерклут. Это поставило президента перед головоломкой. Прекратить операции по лечению? Или дождаться выздоровления Смита и принять решение о дальнейших действиях позже? Я рад сообщить, что президент прибегнул к последнему варианту. Вот тут-то я и вмешался. Моей первой инструкцией было привести в действие операцию "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", которая является одной из довольно хитроумных, э-э, пенсионных программ Смита. Должен сказать, что это стало для меня непривычным испытанием, но ваше случайное отсутствие значительно облегчило задачу, мастер Чиун.
  
   "Мы что, собираемся слушать этого пустозвона всю ночь?" Требовательно спросил Римо. "Он не даст нам приседать".
  
   "Тише", - предостерег Чиун. "Прости моего ученика. Он стал вспыльчивым после недавнего столкновения со смертью".
  
   Рэнсом пропустил это мимо ушей простым "Ах". Он продолжил: "Это было так же просто, как подождать, пока Римо не окажется в комфорте своего собственного дома. Дом, в который, с сожалением сообщаю вам об этом так поздно, доктор Смит предусмотрительно вмешался некоторыми тонкими способами. Короче говоря, мистер Уильямс, вас отравили газом во сне ".
  
   "Невозможно!" Рявкнул Чиун. "Никакой пар не мог застать Римо врасплох".
  
   "Бесцветный газ без запаха, который проник в его спальню, пока он спал", - быстро вставил Рэнсом. "Римо был доставлен сюда, в Фолкрофт, на машине скорой помощи, где, несмотря на то, что ему все еще давали успокоительное, его память, к сожалению, была нарушена. Это очень сложно, но в нем задействован определенный препарат, который стирает память начисто, возвращаясь к любой точке, которую выберет администратор - и я использую этот термин намеренно. Это скорее похоже на стирание части аудиокассеты. Искусственные воспоминания заменяются с помощью постгипнотического внушения. Ибо Смит, очевидно, чувствовал, что некоторые воспоминания не могут быть успешно подавлены. Итак, они преобразились. Я просмотрел компьютерное моделирование памяти перед врачами Фолкрофта, которые думали, что проводят скромный эксперимент, и были совершенно ошеломлены.
  
   Если бы вы помнили Смита, вы бы помнили его как судью Смита. Погибший оперативник КЮРЕ по имени Макклири стал материалом для симуляции воспоминаний, связанных с убийством тюремного охранника, которого никогда не существовало. И если бы вы вспомнили самый большой страх Чиуна-Смита - вы бы вызвали воспоминание о его неудачной кончине. После этого вас перевели отсюда, используя измененные документы. Остальное вы знаете. Вы проснулись в беспрецедентной камере смертников Флориды, не подозревая, что не провели предыдущие два десятилетия в исправительном учреждении Нью-Джерси, что было последним правдивым воспоминанием, которое вам позволили сохранить ".
  
   "Ты вкрадчивый ублюдок!" Сказал Римо, делая шаг вперед. Чиун остановил его, приложив руку к его груди.
  
   "Пожалуйста, - сказал Норвелл Рэнсом, - сдерживайте себя. Это была программа доктора Смита. Я просто, э-э, выполнил ее".
  
   "И штат Флорида чуть не казнил меня", - прорычал Римо.
  
   "Что?"
  
   "Я должен был умереть этим утром".
  
   "Боже мой. Это правда, мастер Чиун?"
  
   - Если Римо говорит, что это правда, значит, так оно и есть, - холодно ответил Чиун.
  
   "Это было крайне прискорбно. Позвольте мне заверить вас, что некоторые бюрократические нарушения, за которые ответственные стороны дорого заплатят. Видите ли, все это было очень элегантно, но совершенно безобидно. Римо, не помнящий ни Кюре, ни Фолкрофта, ни чего-либо еще, был просто отправлен обратно туда, откуда он вышел, - в камеру смертников. Учреждение, отличное от штата Трентон, было санкционировано, конечно, потому что Римо Уильямс был казнен в Трентоне. По крайней мере, так считается."
  
   "Значит, Хейнс говорил правду", - выдохнул Римо. Открытое лицо Рэнсома внезапно сморщилось.
  
   "Хейнс?"
  
   "Государственный палач, который должен был прикончить меня. Тот же, кто сделал это много лет назад", - сказал Римо.
  
   "Неужели? Тот же самый палач? Примечательно".
  
   "Ужасно", - поправил Чиун. "Мы чуть не потеряли Римо".
  
   "Это не входило в намерения проекта "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", позвольте мне заверить вас". Теперь на лбу Рэнсома выступили капли пота. Одна капля стекла с одной стороны его носа и попала в открытый рот. Он рассеянно проглотил это. "План состоял просто в том, чтобы держать Римо подальше от глаз общественности, пока ситуация доктора Смита не прояснится. Видите ли, этот конкретный план подходил для решения обеих проблем: болезни Смита и разоблачения в Enquirer ".
  
   "Что должно было случиться со мной, если бы Смит не выздоровел?"
  
   "Мой дорогой человек, ты должен понять меня, когда я говорю тебе, что ответ на этот вопрос засекречен. Кто знает, но доктору Смиту или мне, возможно, придется применить его в какой-то момент в будущем". И Норвелл Рэнсом разразился булькающим смехом. Это потрясло его громоздкое жабообразное тело, но не тронуло Мастера Синанджу и Римо. Рэнсом затих.
  
   "По правде говоря, это будет решать президент", - сказал Рэнсом приглушенным голосом. "Память Римо легко восстановить в случае, если возможная кончина Смита не приведет к тому, что мы фактически отключимся".
  
   - Ну, теперь, когда мы все здесь, - подозрительно произнес Римо, - что теперь?
  
   "Итак, - сказал Рэнсом, взглянув на свои наручные часы, - становится поздно". Он поднялся из-за стола. "Я ожидал возвращения мастера Чиуна, но не твоего, Римо. Для вас приготовлена комната, и позвольте мне предложить вам воспользоваться этим. Ибо ночь уже не молода ".
  
   "Я не уверен, что доверяю этому парню", - сказал Римо, отчего на тучном лице Рэнсома появилось обиженное выражение.
  
   "Римо", - прошипел Чиун. "Как тебе не стыдно. Ты слышал разумное объяснение этого человека". Лицо Рэнсома просветлело. "Давай воспользуемся его щедрым гостеприимством. Завтра будет достаточно времени, чтобы обсудить насущный вопрос нашего будущего. И КЮРЕ ".
  
   "Превосходно. Позвольте мне лично сопроводить вас в вашу комнату. Вы не возражаете против того, чтобы спуститься на лифте? Это на втором этаже".
  
   Не дожидаясь ответа, Норвелл Рэнсом пошел первым. Пол сотрясался от его громоподобных шагов.
  
   "Я и раньше видел толстяка", - прошептал Римо Чиуну, - "но этот мешок сала - настоящий слон. И его объяснение может показаться тебе разумным, но мне оно кажется подозрительным. Выслушай это от парня, который знает все, что нужно знать о мошенниках и их работе ".
  
   Чиун ничего не сказал, пока они ехали в лифте на первый этаж.
  
   "Фух!" Сказал Римо, когда они вышли. "Хорошо, что у нас был лифт. Спуститься на целый лестничный пролет - это больше, чем я способен сегодня вечером".
  
   Чиун и Рэнсом проигнорировали его сарказм. Рэнсом провел их в палату в крыле для пациентов. Она была большой, но скудно обставленной. Чиун узнал это помещение, которое он занимал в те времена, когда жил в Фолкрофте.
  
   "Как видите, здесь есть спальные коврики и телевизор", - говорил Рэнсом. "Если хотите, я распоряжусь, чтобы принесли ужин. Хотите меню?"
  
   "Для меня просто рис", - сказал Римо, вызвав довольную улыбку на пергаментном лице Чиуна.
  
   "И рис для меня тоже", - добавил Чиун.
  
   "Превосходно, - сказал Норвелл Рэнсом, - он будет приведен в исполнение в ближайшее время. А теперь, если вы меня извините, я должен пожелать вам обоим приятной спокойной ночи".
  
   После ухода Рэнсома Римо посмотрел на одинокие спальные циновки и, подумав о футоне Наоми, спросил: "Неужели никто больше не спит на кроватях?" Ответ Чиуна потонул в шипящих белых облаках, брызнувших из настенных панелей со всех сторон.
  
   Это было похоже на пар, но обжигало кожу, как сухой лед. Мастер Синанджу отреагировал мгновенно. Но было слишком поздно, потому что его конечности мгновенно замерзли, как телевизионный ужин. Он упал, один локоть и согнутое колено не позволили его неподвижному телу коснуться пола.
  
   Римо откинулся назад, уперев руки в бедра. Он ударился, как доска, неподвижный и неподатливый. Его лицо было белым, как у снеговика. Он все еще с открытыми глазами, уставившимися вслепую, зрачки застыли под слоем непрозрачного льда.
  
   Выйдя в коридор, Норвелл Рэнсом повернул маховик с надписью "Жидкий азот" и закрыл стенную панель, скрыв ее.
  
   Он поднялся на лифте обратно в свой офис, внезапно пожалев, что не догадался спросить кого-нибудь из них, что означала аббревиатура CURE. Что ж, ночь только начиналась. Возможно, компьютеры наконец выдадут этот самый упрямый секрет.
  
   В конце концов, CURE отдала все остальное ценное. Включая свое самое мощное человеческое оружие. Слишком короткое ощущение невесомости прекратилось и вернуло тело Норвелла Рэнсома обратно на землю. Он прошел мимо раздвижных дверей лифта в полутемный коридор, где заметил краем глаза какое-то движение и почувствовал легкое дуновение неспокойного воздуха.
  
   Пожарная дверь закрывалась, и за ней послышался мягкий топот ног по лестнице. Норвелл Рэнсом подошел к двери и открыл ее. Он посмотрел вниз. Лестничный колодец был пуст.
  
   "Охранник, без сомнения", - сказал он себе. Затем он вразвалку вернулся в офис, намереваясь позвонить капитану охраны по поводу досадного нарушения.
  
   Он заказал строго рассчитанные экскурсии по зданию и территории.
  
   Норвелл Рэнсом опустился в потрескавшееся кожаное кресло и потянулся к синему телефону. Он остановился, его рука застыла на трубке. Оно задрожало, когда его глаза впились в экран терминала ЛЕЧЕНИЯ, поднявшийся из колодца, как у робота с пустым лицом.
  
   "Какого дьявола", - пробормотал он себе под нос. Он был уверен, что вернул его в колодец перед уходом. Это была стандартная процедура безопасности ЛЕЧЕНИЯ, которой он неукоснительно придерживался.
  
   Рэнсом моргнул. Точно в середине экрана проплыла короткая цепочка светящихся зеленых букв. Рэнсом наклонился ближе. Когда он прочитал слова, каждый мускул на его лице расслабился. Его челюсть отвисла, подарив ему два дополнительных подбородка. Он выругался вслух, но все, что получилось, было лягушачьим кваканьем.
  
   Ибо слова на экране представляли собой простое сообщение: я ВЕРНУЛСЯ.
  
   Глава 24
  
   Доктор Алан Дули прокрался по коридору третьего этажа в больничное крыло Фолкрофта. Он проскользнул в палату доктора Смита с затравленным взглядом.
  
   Смит лежал под кислородной палаткой. Доктор Дули увидел, что он был цвета рыбьей кожи. Его губы и ногти были серыми. Не синими. Всего несколько минут назад они были бледно-голубыми. Смиту становилось лучше. Дули не мог понять, как.
  
   Он подошел к пластиковому тенту и пошуршал им. Глаза Смита распахнулись. "Это я, Дули", - сказал ему Дули. "Я сделал именно так, как ты просил. Это было легко, как только я нашел ключ статуса ".
  
   "Что сказал компьютер?" Слова Смита были хрипом.
  
   "Слова были ПАЛЛИАТИВНЫМИ. ВОССТАНОВИТЬ. ЗАМОРОЗИТЬ-ВЫСУШИТЬ"
  
   "ПАЛЛИАТИВ", - сухо пробормотал Смит. "Это означает, что на него наложены санкции. И вы говорите, что он приказал вам игнорировать мои медицинские потребности?"
  
   "Не в таких словах", - признал Дули. "Но было ясно, что он предпочел бы, чтобы ты никогда не выздоравливал. Он запретил любое значительное медицинское вмешательство, такое как операция. Когда я настоял, он отослал меня прочь. Но меня мучила совесть. Я сменил другого врача ".
  
   "Вы не являетесь частью персонала Фолкрофта", - сказал Смит.
  
   "Я был сотрудником городской больницы Нью-Йорка. Рэнсом связался со мной. Настоял, чтобы я уволился и перешел работать сюда. Он ... он кое-что знал обо мне. Я не знаю, как это возможно, но он это сделал ".
  
   "Компьютер сказал ему", - сказал Смит.
  
   "Какой компьютер мог знать..."
  
   "... что вы подозреваетесь в растлении малолетних?" - начал доктор Дули. "Чем меньше вы будете знать, - добавил Смит, - тем лучше для вас. Теперь дайте мне подумать. ВОССТАНОВЛЕНИЕ означает, что Римо выбывает из игры. ЗАМОРАЖИВАНИЕ может означать только то, что он использовал помещение с жидким азотом. Он очень умен. Он, должно быть, нейтрализовал Чиуна." Смит повысил голос. "Дули. Слушай внимательно. Иди на первый этаж, в спальное крыло. Ты найдешь панель на стене рядом с комнатой Пятьдесят пять. Откройте его и нажмите красную кнопку. Подождите один час, и комната Пятьдесят пять откроется автоматически. Окажите помощь человеку, которого вы найдете внутри. Сообщите ему, что вы действуете от моего имени. Затем приведите его ко мне. Это понятно?"
  
   "Да. Я думаю".
  
   "А теперь уходи. Рэнсом будет озадачен сообщением, которое ты оставил на терминале. Это будет первое место, куда он обратит внимание".
  
   Доктор Дули вышел из палаты. Он направился к лифту, но загорелся световой индикатор. Кто-то собирался выйти из лифта. Дули пригнулся и проскользнул через пожарный выход, ведущий на лестничную клетку.
  
   Норвелл Рэнсом вышел из лифта. Это было самым печальным, размышлял он. К компьютеру CURE был получен доступ. Римо и Чиун выбыли из игры. Оставался только Смит.
  
   Рэнсом замешкался у двери Смита. Что, если это была своего рода приманка? Физическая опасность не входила в число любимых в жизни Норвелла Рэнсома вещей. Это было причиной, по которой, когда правительство в 1960-х годах проверило университеты Лиги плюща на предмет представителей известных семей старой линии, Норвелл Рэнсом из Вирджинии Рэнсом выбрал АНБ, а не ЦРУ. Оружие было первым средством для интеллектуально ограниченных.
  
   Сделав глубокий вдох, Рэнсом толкнул дверь. Смит лежал неподвижно, по-видимому, ничуть не изменившись за несколько часов до этого. Он осторожно приблизился к кровати, заметив отсутствие синевы на губах и ногтях Смита. Они наложили на него более смертоносный гипс, но взгляд на осциллограф кардиомонитора показал ровное сердцебиение. Впалая грудь Смита продолжала подниматься и опускаться в такт его слабому дыханию.
  
   Нет, решил Норвелл Рэнсом, доктор Гарольд В. Смит не был нарушителем. Не в его характере было смело заявлять о своем возвращении детским заявлением "Я вернулся".
  
   Рэнсом поспешил из комнаты, думая: Кто? Предполагалось, что только четыре человека знали о существовании CURE. Трое ее оперативников были задержаны. Оставался только президент, но он вряд ли был вероятным кандидатом. И все же кто-то, знающий о КЮРЕ, рыскал по Фолкрофту. Это, должно быть, один из секретов в скрытых файлах, наряду со значением аббревиатуры КЮРЕ.
  
   На этот раз Рэнсом нетерпеливо перенес спуск в лифте. Ничто так не разгоняло кровь по телу, как хорошая загадка.
  
   Доктор Алан Дули был удивлен, когда, наконец, дверь в палату 55 открылась и он обнаружил двух человек на полу. Они лежали там, как гротескные выброшенные манекены. Стены излучали сильное тепло. Дули заметил ручное колесо с надписью "Жидкий азот" и понял. Эти люди были быстро заморожены единственным известным веществом, которое делало это безопасно без повреждения клеток. Они, вероятно, так и не поняли, что их поразило. Дули дрожал от тепла, когда опустился на колени и поднял им веки. Он провел рукой по их зрачкам, перекрывая свет. Он получил реакцию от обоих мужчин. Хорошо.
  
   "Проснись", - прошипел Дули, отвесив белому мужчине пощечину. "Давай", - настаивал он. Белый мужчина не ответил, но азиат начал шевелиться самостоятельно. Он внезапно сел, его глаза были свирепыми.
  
   "Я доктор Дули. Меня послал Смит".
  
   "Меня интересует человек по имени Рэнсом", - холодно сказал азиат. Затем он заметил другого мужчину. "Римо!" - сказал он, потрясенный.
  
   "С ним все в порядке. Просто ему требуется больше времени, чтобы прийти в себя. Тебя быстро заморозили".
  
   Оказывая помощь другому человеку, азиат сказал: "И я обещаю тебе, что судьба, которая ожидает этого слона, будет не быстрой, а бесконечно медленной".
  
   Быстрее, чем Дули думал, что это возможно, азиат привел человека, которого он называл Римо, в чувство. Римо сел, тупо моргая.
  
   "Что произошло?" Требовательно спросил Римо. "Я помню что-то вроде тумана, потом ничего".
  
   "Я объясню позже. Мы должны пойти с этим человеком. Пойдем".
  
   Они поднялись по лестнице к кровати Смита.
  
   Смит никак не реагировал, пока Дули не зашуршал кислородной палаткой. Только тогда его глаза резко открылись.
  
   "Мастер Чиун", - сказал он. Затем, пораженный: "Римо! Что ты здесь делаешь?"
  
   "Я сбежал из тюрьмы", - холодно сказал Римо. "Чиун объяснил, кто ты на самом деле. Я работаю на тебя, говорит он. Но я помню тебя как парня, который отправил меня в камеру смертников ".
  
   "У нас будет достаточно времени для объяснений позже", - неловко сказал Смит.
  
   "Не для меня. С меня хватит этого безумия. Настоящим я уведомляю об увольнении. Увидимся в объявлениях о приеме на работу". Римо направился к двери. Вместо этого он обнаружил, что лежит на животе, а старый азиат стоит у него на солнечном сплетении. Он слегка подпрыгнул, заставляя воздух входить и выходить из легких Римо. Это было больно, но, к удивлению, его мозг начал проясняться. Он решил, что ему нравится дышать животом.
  
   "Не слушайте Римо, император", - говорил Чиун. "Он сам не свой с тех пор, как его снова чуть не казнили".
  
   "Опять?" Спросил Смит, глядя на Дули. Брови доктора нахмурились.
  
   "Самозванец по имени Рэнсом организовал казнь Римо в мое отсутствие", - объяснил Чиун.
  
   "Тогда он преступный элемент", - пробормотал Смит. "Санкционирован или нет, его нужно остановить".
  
   "Я буду рад уделить внимание этой детали", - сказал Чиун.
  
   "Нет!" - прошипел Смит. "Он по-прежнему человек президента. Его устранение только создало бы проблемы. Это должно выглядеть как несчастный случай".
  
   "В моем репертуаре много превосходных несчастных случаев", - сказал Чиун, сияя.
  
   "Нет. У меня также есть план действий на случай непредвиденных обстоятельств в этой ситуации. Я хочу, чтобы один из вас проник в мой офис, пока другой отвлекает Рэнсома. Поднимите синий телефон и переведите рычаг регулировки громкости под ним в самое высокое положение ".
  
   "Римо может это сделать. Это достаточно просто", - быстро сказал Чиун. Он посмотрел вниз. "Тебя это устраивает, Римо?"
  
   "Это если кто-нибудь слезет с моего живота", - ответил Римо.
  
   Мастер Синанджу отошел, и Римо поднялся на ноги. Его взгляд прояснился.
  
   "Я имел в виду то, что сказал об увольнении", - сказал Римо Смиту. "Судья".
  
   Смит проигнорировал его и обратился к Чиуну. "Мне сказали, что к Фолкрофту теперь прикреплена специальная охрана".
  
   "Я уже имел дело с худшими из них".
  
   "Убейте их всех", - прохрипел Смит.
  
   "Боже милостивый", - выпалил доктор Дули. "Что все это значит?"
  
   "Мы не можем допустить, чтобы Рэнсом позволил им узнать слишком много", - добавил Смит.
  
   "Сколько - это слишком много?" - хрипло спросил доктор Дули, переводя взгляд с одного лица на другое. Он остановился и внимательно посмотрел на Римо. "Я видел вас раньше?" спросил он. "Ваше лицо кажется знакомым".
  
   - Вы когда-нибудь читали "Нэшнл Инкуайрер"? - Спросил Римо.
  
   "Конечно, нет!"
  
   "Лжец", - огрызнулся Римо.
  
   "Доктор Дули, - прервал его Смит, - мне понадобятся телефон и инвалидное кресло".
  
   "Мне жаль. Как ваш врач, я настоятельно рекомендую не перенапрягаться".
  
   "Вы служащий этого учреждения", - холодно сказал Смит. "А я его директор. Вы будете делать то, что я скажу".
  
   Сила в голосе Смита остановила следующие слова доктора Дули. Длинные ногти азиата по имени Чиун, внезапно поднявшиеся к его лицу, тоже помогли. Дули поспешно ушел.
  
   "Ну, чего ты ждешь?" Смит спросил Римо.
  
   "Указания. Откуда, черт возьми, мне знать, где находится ваш офис?"
  
   "О", - сказал Смит. "Я совсем забыл. Мастер Чиун, не могли бы вы направить его, пожалуйста?"
  
   "Да. Мы скоро вернемся", - сказал Чиун, кланяясь. Римо и Чиун ушли. После того, как дверь закрылась, доктор Гарольд В. Смит закрыл глаза. Говорить было тяжело, но, несмотря на затраченные усилия, он чувствовал себя лучше.
  
   Из коридора донесся голос Римо. "Объясни мне кое-что, будь добр? Если ты работаешь на Смита, почему он называет тебя хозяином?"
  
   Норвелл Рэнсом проигнорировал звуковые сигналы на своем компьютере, предупреждающие о нарастающих проблемах национальной безопасности и внутренней безопасности. У нас будет достаточно времени для решения этих вопросов позже. В базе данных Фолкрофта должен быть скрытый файл. Он вызвал диагностическую программу системы и начал сканировать дамп. Строки необработанных данных промелькнули перед его жадными глазами, показывая смесь шестнадцатеричных кодов и простого текста, читаемого в формате ASCII.
  
   К своему изумлению, он не нашел никаких скрытых файлов, ни малейшего намека на личность таинственного нарушителя. И, что хуже всего, для его пытливого ума загадка аббревиатуры CURE оставалась необъяснимой.
  
   Зажужжал интерком. С раздражением на лице Рэнсом потянулся к кнопке.
  
   "В чем дело, миссис Микулка?" раздраженно спросил он. И тут его осенило. Эйлин Микулка, секретарша Смита. Возможно, она ...
  
   Но все подобные подозрения вылетели у него из головы, когда миссис Микулка сказала, задыхаясь: "Капитан охраны сообщает о беспорядках в спортзале, мистер Рэнсом".
  
   "Прикажите всему персоналу службы безопасности разобраться с этим", - рявкнул он.
  
   "В этом-то и проблема. Силы охраны уже в спортзале. И они запрашивают подкрепление. Должен ли я позвонить в полицию?"
  
   "Ни в коем случае! Какова природа беспорядков?"
  
   "Они так обезумели, что я не могу этого из них вытянуть".
  
   "Понятно", - медленно произнес Рэнсом. "Спасибо, что довели это до моего сведения, миссис Микулка. Я займусь этим вопросом лично".
  
   Норвелл Рэнсом проигнорировал ее, пробегая мимо ее стола. От его шагов вода в настольной вазе для цветов перелилась через край на картотеку.
  
   Миссис Эйлин Микулка нервничала. После сердечного приступа доктора Смита - если это действительно было его проблемой - казалось, ничего не шло как надо. Она считала, что вся история с самим Норвеллом Рэнсомом была очень странной. То, как он развратно смотрел на медсестер. Она даже поймала его на том, что он смотрел на нее с волнующей чувственностью.
  
   Затем произошло нечто более странное. Мужчина, которого она знала только как Римо, который несколько месяцев назад работал в Фолкрофте в качестве тюремного заключения, вышел с лестницы с потерянным видом.
  
   "Привет!" - нервно сказал он. "Это кабинет доктора Смита?"
  
   "Конечно", - ответила она. "Вы знаете это, мистер... Боюсь, я забыла ваше имя".
  
   "Спасибо. Просто проверяю", - сказал он, проскальзывая в кабинет.
  
   "Подожди!" - крикнула она ему вслед. "Ты не можешь войти туда". Она начала подниматься из-за стола, но дверной замок щелкнул. Он запер его за собой. Что-то явно было не так, но миссис Эйлин Микулка не собиралась делать ничего такого, из-за чего ее могли уволить. Она взяла себя в руки и стала ждать возвращения мистера Рэнсома.
  
   Войдя в кабинет доктора Смита, Римо подошел к столу и снял трубку обычного синего телефона. Это был стандартный в nderneath серебристый рычажок. Он вставил его в конец прорези с надписью "Громче".
  
   Покончив с этим, он остановился, чтобы оглядеть спартанский офис. За столом было большое панорамное окно, из которого открывался вид на пролив Лонг-Айленд. Ничто из этого не показалось ему знакомым. Но это помещение в точности соответствовало кабинету, который Смит занимал в одном из своих снов. Озадаченный, Римо поспешил к двери.
  
   Норвелл Рэнсом подошел к большим черным двойным дверям в тренажерный зал Фолкрофта. Он приложил ухо к холодному металлу. С другой стороны не было слышно абсолютно никаких звуков. Рэнсом медлил. Это было совсем не в его вкусе. Справляться с физическими проблемами, как обычный полевой агент. Именно поэтому он нанял новый набор охранников. Но о вызове полиции не могло быть и речи.
  
   С мучительной медлительностью он приоткрыл дверь на щелочку. Он заглянул внутрь.
  
   На аппарате "Наутилус" лежал на спине охранник. Его рука сжимала планку устройства, утяжеленную тяжелыми металлическими пластинами. Рэнсом ждал, когда он подтолкнет их вверх. Но охранник просто занимал эту позицию.
  
   Рэнсом распахнул дверь до упора. Он увидел других охранников. Двое висели на гимнастических обручах. Не за руки, а за шеи, их лица были дымчато-лавандового цвета. Рэнсом невольно ахнул.
  
   Вся его охрана была мертва. Некоторые выглядели гротескно. У повешенных охранников, например, головы каким-то образом просунули сквозь алюминиевые кольца. Кольца были явно слишком малы для их шей, вот почему их лица были фиолетовыми, но их головы, очевидно, прошли сквозь них, не раздробив черепов. Охранник под тяжестями был буквально под ними. Его голова была размозжена, руки мертвой хваткой вцепились в ручки.
  
   Другие были хуже. И все же нигде не было крови. Только искалеченные тела. И также не было никаких указаний на то, кто - или что - уничтожило их.
  
   Рэнсом выбежал из спортзала. В этом крыле Фолкрофта не было лифта, что вынудило его бежать. К тому времени, как он добрался до главного здания, он запыхался. Охранник в приемной отсутствовал. Рэнсом предположил, что он был тем несчастным с раздробленным черепом.
  
   Рэнсом благополучно добрался до лифта и нажал кнопку с цифрой два.
  
   Миссис Микулка вздрогнула, как испуганное животное, когда Рэнсом появился на втором этаже.
  
   "Что теперь, миссис Микулка?" он огрызнулся.
  
   "Мужчина ворвался в ваш офис. Я не смог его остановить".
  
   Рэнсом остановился как вкопанный. "Где он сейчас?"
  
   "Я не знаю. Он ушел всего несколько минут назад".
  
   "Там сейчас кто-нибудь есть?" Нервно спросил Рэнсом.
  
   "Нет".
  
   "Тогда будьте добры сообщить всем, кто звонит, что меня нет на весь день".
  
   "Конечно, мистер Рэнсом".
  
   Норвелл Рэнсом запер за собой дверь кабинета. Он неуклюже направился к компьютеру, который был включен и работал. Затем он понял, что на этот раз забыл его спрятать. Он нахмурился. Такая небрежность была непростительной.
  
   "Должен взять себя в руки", - сказал он, скользнув за стол. Он набросился на клавиатуру. Где-то должен быть скрытый файл. Он запустил еще один диагностический дамп.
  
   Зажужжал интерком, и Рэнсом крикнул: "Я же говорил вам, что не принимаю звонки!", не потрудившись отключить интерком.
  
   "Я ... Я думаю, тебе следует взять это", - крикнула в ответ миссис Микулка.
  
   Рэнсом моргнул. Он посмотрел на синий телефон. Осторожно поднял его.
  
   "Алло?" осторожно сказал он.
  
   Незнакомый лимонный голос проговорил ему в ухо. "Все кончено, Рэнсом. Я вернулся".
  
   "Кто... кто ты такой?"
  
   "Этого вы никогда не узнаете. В этой организации на все есть непредвиденные обстоятельства. Вы уже должны это знать. В конце концов, каждый секрет этого учреждения у вас под рукой ".
  
   "Не совсем", - выпалил Рэнсом. "Есть вы и значение кодового названия организации. Полагаю, я не смогу вытянуть это из вас?"
  
   На другом конце провода повисла пауза. Затем лимонный голос продолжил говорить. "Ответ на этот и другие ваши вопросы можно получить, позвонив по определенному номеру".
  
   "У меня в руке ручка", - быстро сказал Рэнсом. Лимонный голос назвал номер телефона.
  
   Затем мужчина резко повесил трубку, сказав: "До свидания, Рэнсом".
  
   "Подождите! Как насчет...?"
  
   Рэнсом положил трубку. Он посмотрел на телефонный номер. На нем значился местный обмен. На самом деле, он почему-то показался знакомым, но он не мог его точно вспомнить. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, Норвелл Рэнсом начал барабанить по клавиатуре своими толстыми короткими пальцами.
  
   Он прижал трубку к уху и подождал первого гудка. Когда его водянистые глаза нервно обежали комнату, он заметил номер в пластиковом окошке под синей клавиатурой телефона.
  
   Он был идентичен номеру, который он набрал. "Что за черт!" - пробормотал он. Затем, чувствуя, как страх поднимается из его бробдингнегского живота, он поспешно выпустил трубку.
  
   Проблема была в том, что он не мог. Его мышцы не слушались. Внезапно в нос ему ударил резкий запах чего-то горящего. Он так и не понял, что это были волосы из его собственной ноздри, потому что нейроны его мозга умерли, а роговица стала белоснежной от напряжения в две тысячи вольт, проходящего через его пухлое тело. Он продолжал дергаться и биться в спазмах даже после того, как его поджарили до смерти.
  
   Затем погас свет, и его лицо с мягким стуком ударилось о край стола!
  
   Глава 25
  
   Санаторий Фолкрофт был отключен не более чем на сорок пять секунд, прежде чем включились аварийные генераторы, наполнив больничную палату доктора Смита резким белым светом. Осциллограф подал звуковой сигнал, но не зарегистрировал частоту сердечных сокращений Смита, поскольку Смит больше не был к нему подключен.
  
   Вместо этого он сидел в алюминиевом инвалидном кресле, его худые ноги были прикрыты халатом.
  
   "Что случилось?" Римо хотел знать.
  
   "Рэнсом воспользовался телефоном", - коротко сказал Смит.
  
   "Вам действительно следовало бы установить проводку получше", - заметил Римо.
  
   "Проводка в порядке. Теперь, не мог бы кто-нибудь из вас, пожалуйста, подтолкнуть меня к лифту. Мы собираемся вернуть мой офис ".
  
   Чиун повернулся к Римо. "Римо, делай, как говорит император Смит".
  
   "Император?" Одновременно спросили Римо и доктор Дули.
  
   "Сейчас", - резко добавил Чиун.
  
   Римо услужливо встал позади Смита и начал толкать. Чиун и доктор Дули последовали за ними к лифту. Они молча спустились на один этаж вниз.
  
   Миссис Эйлин Микулка вскочила на ноги при виде того, как ее работодателя подкатывают к ее столу. "Доктор Смит!" - воскликнула она.
  
   "Миссис Микулка, у вас выходной до конца дня", - твердо сказал Смит, не сводя серых глаз с закрытой двери своего кабинета.
  
   Миссис Микулка не задавала вопросов. Она схватила свою сумочку и убежала.
  
   Мастер Синанджу взял инициативу на себя. Он обнаружил, что дверь заперта. Он приложил обе ладони к панели и оказал то, что остальным показалось испытательным давлением.
  
   В ответ дверь металлически застонала и упала внутрь.
  
   Римо перекатил Смита через горизонтальную панель, заметив Чиуну: "Ты действительно умеешь обращаться с дверями, ты это знаешь?"
  
   "Это синанджу", - ответил Чиун. "Что-то явно выходящее за рамки вашего белого менталитета".
  
   Оказавшись внутри, все замолчали, впитывая в себя зрелище Норвелла Рэнсома, рухнувшего за столом.
  
   Римо понюхал воздух. "Пахнет палеными волосами".
  
   "Это один из результатов смерти от поражения электрическим током", - сказал Смит, в то время как доктор Дули положил руку на обтянутое жиром сердце Рэнсома. Ничего не почувствовав, он переместился к сонной артерии. Он поднял глаза.
  
   "Этот человек мертв", - сказал он хрипло.
  
   Заметив, что Рэнсом сжимает в руке наполовину расплавленную телефонную трубку, Римо спросил Смита: "Что с ним случилось?"
  
   "Он набрал не тот номер".
  
   "Да?" Медленно произнес Римо. "Я не думаю, что это как-то связано с тем рычагом, который ты заставил меня нажать?"
  
   "Это привело в действие телефон".
  
   "Вооружен?" Непонимающе переспросил Римо. "Как вы включаете телефон?"
  
   "Нажав на маленький рычажок, конечно", - нетерпеливо сказал Чиун. "Император, мне убрать мусор?"
  
   "Как ты можешь говорить о мусоре в такое время?" Спросил Римо.
  
   Ему никто не ответил. Мастер Синанджу шагнул за стол. Он вытащил что-то из объемистого рукава и приподнял обвисшее лицо Рэнсома за волосы. Чиун приклеил пластырь ко все еще покрытому испариной лбу. Поперек него были написаны слова "Не РЕАНИМИРОВАТЬ". Он отодвинул кожаное кресло в шкаф, тучное тело Норвелла Рэнсома, все еще сжимающее наполовину расплавленную трубку, покачивалось с почти бескостной живостью.
  
   "Похоже, ему дали то же лекарство, которым он пытался накормить меня", - сказал Римо, когда дверь шкафа за трупом закрылась.
  
   По сигналу Смита Чиун вкатил инвалидное кресло за стол. Смит молча выдвинул ящик и достал красный телефон. Он снял трубку и стал ждать.
  
   Вскоре он сказал: "Господин президент, это Гарольд У. Смит. Я звоню, чтобы сообщить вам о случайной смерти моего временного заместителя Норвелла Рэнсома". Смит сделал паузу. "Он был убит электрическим током при попытке вмешательства в области нашей компьютерной системы, доступ к которым у него не был разрешен.... Да, это достойно сожаления. Да, я готов вернуться к своим прежним обязанностям, если вы дадите разрешение на продолжение операций по лечению ".
  
   Смит слушал, ожидая. "Благодарю вас, господин Президент, я доложу, как только будут прояснены все незакрытые концы".
  
   Смит повесил трубку с мрачным лицом.
  
   "Мастер Чиун", - холодно произнес он. "Насколько мы скомпрометированы?"
  
   "Женщина по имени Вандерклут знает о Фолкрофте, но не о КЮРЕ".
  
   "Я понимаю".
  
   Серые глаза Смита остановились на Римо Уильямсе. "И ты, Римо. Кто знает, что ты все еще существуешь?"
  
   Римо задумался. "Наоми. Хейнс. Это тот парень, который однажды казнил меня и почти получил второй шанс. Начальник тюрьмы. И я бы сказал, о, может быть, две тысячи закоренелых заключенных, плюс-минус несколько. Улыбка Римо была мрачной и насмешливой.
  
   "Хммм", - говорил Смит. "Кроме Хейнса, кто из них знает, что вы были казнены много лет назад?"
  
   "Просто Хейнс, насколько я знаю. Почему?"
  
   "Потому что все серьезные угрозы безопасности должны быть нейтрализованы как можно быстрее", - сказал Смит. Он смотрел мимо Римо. Римо обернулся. Доктор Алан Дули беспомощно стоял с больными глазами.
  
   "Чиун", - тихо сказал Смит.
  
   "Как пожелаете, император", - сказал Мастер Синанджу, надвигаясь на доктора Дули.
  
   "Что он собирается делать?" С тревогой спросил Римо. Доктор Дули вжался спиной в стену.
  
   "Подожди, ты не можешь этого сделать. Я помог тебе, Смит. Я спас тебе жизнь".
  
   "Нет", - поправил Чиун. "Я спас ему жизнь. Я придал ему новую силу, чтобы его сердце могло исцелиться само".
  
   "Но я на твоей стороне, Смит!" - захныкал доктор Дули. Он боялся старого азиата. Он не знал почему. Он был древним. Хрупким. Но эти раскосые карие глаза наполнили его ужасом.
  
   "Подождите минутку", - в ужасе сказал Римо. Он обратился к Смиту. "Как вы можете убить его? Что он когда-либо делал, кроме как помогал вам?"
  
   "Сделайте это быстро и безболезненно, - сказал Смит, - даже если этот человек растлитель малолетних".
  
   "Осквернитель детей!" - пискнул Чиун. Теперь он стоял перед съежившимся доктором.
  
   "Но я помог вам!" Взвизгнул Дули. "Все вы!"
  
   Руки мастера Синанджу, гидры с гвоздевидными головками, пронзили доктора Алана Дули. Одна из них попала в его вытаращенное лицо. Она заполнила его зрение. Он так и не увидел, как исчезла другая рука. Лезвие вошло один раз, в его сердце, и отдернулось так быстро, что на ногтях не было крови. На лице доктора Дули отразился непонимающий шок. Он посмотрел вниз. Над его сердцем пять ярко-алых точек превратились в пятна и распространились во всех направлениях, образуя непреодолимое красное пятно.
  
   Доктор Алан Дули рухнул у ног беззаботного Мастера Синанджу.
  
   "Иисус Христос!" Сказал Римо, поворачиваясь к Смиту. "Ты самый хладнокровный сукин сын, которого я когда-либо видел за пределами тюрьмы. Этот парень спас твою задницу. Или это ничего не значит?"
  
   "Он знал слишком много. И его ждало разоблачение и вероятная тюрьма. Это была лучшая участь, чем могла бы быть тюрьма, вы согласны?"
  
   "Что случилось с надлежащей правовой процедурой?" Римо хотел знать. Его кулаки были сжаты от гнева.
  
   "Иногда обстоятельства вынуждают нас делать исключения, - печально сказал ему Смит, - чтобы обеспечить соблюдение надлежащей правовой процедуры для большинства американцев. В этом цель CURE. Рэнсом, при всем его доступе к нашим секретам, упустил этот момент. Он думал, что CURE - это аббревиатура. Это не так. CURE - это просто лекарство от болезней Америки. Если нашей работе будет позволено продолжаться до конечной цели, CURE прекратит свое существование, потому что потребность в CURE отпадет. Это наша цель. Никому не должно быть позволено стоять на пути к этой цели ".
  
   "Так что насчет меня?" Сердито спросил Римо. "Обратно в тюрьму - или ты собираешься прикончить и меня тоже?"
  
   "Чиун", - бесцветно произнес Смит, глядя Римо в глаза. "Ты знаешь, что делать".
  
   "Не без борьбы", - предупредил Римо. Он развернулся. Он так и не завершил поворот. Рука сзади сжала его шею, и его зрение затуманилось, как быстро движущийся линейный шквал....
  
   Римо внезапно проснулся. Он был пристегнут ремнями в большом кресле из стали и кожи, утыканном циферблатами и кабелями. И смотрел на него с клинической отрешенностью, сидя в своем инвалидном кресле, доктор Гарольд В. Смит.
  
   О Господи, подумал он. Этот ублюдок Смит собирается собственноручно поджарить меня. Римо попытался повернуть голову. Когда она перестала двигаться, он осознал, что его шею удерживает металлическая лента. Он нахмурился, задаваясь вопросом, какой электрический стул проходит по шее, а не по виску.
  
   "Увидимся в аду, Смит", - проскрежетал он. Смит сделал такой жест, что Римо осознал, что рядом с ним кто-то есть, он маячит на краю поля его зрения.
  
   Затем шейный платок лопнул. Римо рывком высвободил голову. Кто-то протянул руку и снял куполообразный шлем, закрывавший его голову. Это был незнакомый мужчина в больничной зеленой форме. Врач. Не говоря ни слова, он расстегнул ремни, стягивавшие запястья, бицепсы и лодыжки Римо.
  
   Римо огляделся. Комната была заполнена сложным электронным оборудованием, компьютерами и станциями управления на колесиках. Казалось, все было соединено с креслом коаксиальным кабелем или электропроводкой.
  
   Чиун стоял в стороне, наблюдая за ним, склонив голову набок, с любопытством терьера.
  
   "Пожалуйста, оставьте нас наедине с этим предметом, доктор", - бесцветно сказал Смит.
  
   Доктор подчинился и быстро вышел из комнаты. Римо встал со стула, потирая запястья. "Что ты помнишь, Римо?" Сухо спросил Смит.
  
   Римо моргнул. Его мозг словно очистили от туманной тяжести, от которой он не мог избавиться со времен штата Флорида.
  
   "Все это", - с горечью сказал Римо. "В основном о том, как ты подстроил мой собственный дом, чтобы избавиться от меня, как от использованной салфетки для лица".
  
   "Когда вы вступили в организацию, вы поняли, что все мы были расходным материалом".
  
   "Кроме меня, конечно", - самодовольно вставил Чиун.
  
   "Ты в этом на стороне Смита?" Обвинил Римо. "Я в это не верю. После всего, через что мы прошли вместе".
  
   "Я служу Смиту, как и ты", - возразил Чиун. "Смит служит своему президенту. Что еще можно сказать?"
  
   "Спасибо. Теперь я знаю, на чем я стою. И то, что я сказал ранее, остается в силе. Я ухожу ".
  
   "Римо, позволь мне объяснить", - быстро сказал Смит. "Во-первых, то, через что ты прошел, было непредвиденной операцией. Разработанной просто для того, чтобы вывести тебя из обращения в случае моего выведения из строя. После моего выздоровления ты был бы спасен ".
  
   "Мне нравится твой выбор слов", - прорычал Римо, скрестив руки на груди.
  
   "Это из-за Рэнсома вы оказались на краю пропасти", - продолжал Смит. "И ему отплатили его же монетой. Вы сделали это сами. На этом все. Но у меня есть более высокая ответственность перед Америкой. Как вы знаете, в первые дни нашей ассоциации у меня была договоренность с Чиуном. Если бы лечение было скомпрометировано, и я был вынужден проглотить таблетку с ядом, которую постоянно ношу с собой", - Смит достал таблетку в форме гроба из кармана своего халата, - "на его ответственности было бы быстро и безболезненно покончить с вашей жизнью, а затем спокойно вернуться в Корею. КЮРЕ исчезнет, как будто его никогда не было. Никто никогда не узнает, что демократия пережила двадцатый век благодаря нашей важной работе".
  
   "Окажи мне большую услугу", - парировал Римо. "Пропусти лекцию. С моей памятью теперь все в порядке. Слишком хорошо".
  
   "Если вы хотите, мы можем ... ах ... отредактируйте все воспоминания о вашем недавнем пребывании в камере смертников. Вам нет необходимости страдать от них ".
  
   "Нет, я оставлю их себе. Они напомнят мне, какой ты принц, Смит".
  
   Смит прочистил горло. "Я разработал этот план на случай непредвиденных обстоятельств после кризиса, случившегося несколько лет назад, когда Советы узнали о нашем существовании и шантажировали предыдущего президента, чтобы он передал Чиуна им".
  
   "Я это хорошо помню", - едко сказал Римо.
  
   "Как и я", - сказал Смит без злобы. "Это был первый раз, когда меня призвали отдать приказ о твоей ликвидации. Приказ, который мастер Чиун категорически отверг".
  
   "В тот день у меня не было желания убивать Римо", - официозно сказал Чиун. "Не на глазах у моих жителей. Они глупо верят, что Римо поддержит их после того, как я превращусь в прах. Они бы не поняли".
  
   "В тот день я принял таблетку с ядом. Я бы умер, если бы не ты", - бесцветно сказал Смит.
  
   "Мне нравится ваша концепция взаимности", - сухо заметил Римо.
  
   "Ты вернул меня с порога смерти, но проблема осталась. Мы решили ее, ты и я. Не как друзья, а как ненадежные союзники. Не пойми наши отношения превратно, Римо. У меня есть приказы и обязательства перед моей страной, которые превыше всего. Я никогда в жизни не буду уклоняться от них. Но события того дела без сомнения показали мне, что старый план действий на случай непредвиденных обстоятельств больше не действовал. Ты перерос свой глубоко укоренившийся патриотизм. Возможно, теперь ты больше синанджу, чем американец. И мастер Чиун видит в тебе наследника синанджу. Ты значишь для него больше, чем его верность мне ".
  
   "Меня можно было бы убедить пересмотреть это отношение", - с надеждой сказал Чиун. "За дополнительные золотые". Ни Римо, ни Смит не смотрели в сторону Чиуна. Мастер Синанджу пристально наблюдал за ними. "КЮРЕ не может действовать без мер предосторожности, которые не позволят нашему существованию стать достоянием общественности", - продолжал Смит. "Это неприятно, но это необходимо. Я надеюсь, что вы увидите события прошлой недели в этом свете ".
  
   "То, что я сказал раньше, остается в силе", - отрезал Римо. "Я ухожу. Пошли, Чиун". Римо направился к двери. Писклявый голос остановил его на полпути.
  
   "Напиши, если найдешь работу", - любезно окликнул Чиун. Римо обернулся, его лицо исказила боль. "Ты не идешь?"
  
   "Увы, - сказал Чиун несчастным голосом, - я заключил контракт с Императором Смитом. Но пусть это тебя не останавливает".
  
   Римо колебался. "Я действительно ухожу", - сказал он.
  
   "Всегда грустно, когда ребенок уходит сам по себе. Но, возможно, однажды ты вернешься". Чиун повернулся к Смиту. "Если Римо передумает, император, ты простишь ему то горе, которое он причиняет нам обоим?"
  
   Смит кивнул. "Теперь, если вы меня извините, - сказал он, - я должен вернуться в свой кабинет. Мое изучение файлов обмена сообщениями Рэнсома показывает, что наше воздействие распространяется на губернатора Флориды. Мне предстоит принять очень трудное решение ".
  
   Смит развернул свое инвалидное кресло.
  
   - Может быть, нам сначала стоит обсудить это, - медленно произнес Римо.
  
   У двери Смит остановился и повернул голову.
  
   "Не могли бы вы двое, пожалуйста, перенести вашу дискуссию в другое место?" спросил он. "Техническим специалистам нужна эта комната". Смит направил инвалидное кресло во вращающуюся дверь и исчез.
  
   "Итак, - обратился Римо к Чиуну, - в каком я с тобой согласии?"
  
   "Я скажу Смиту все, что ему нужно услышать, потому что я принимаю его золото. Но ты - будущее моей деревни".
  
   "Я принимаю это", - сказал Римо. "Пока. Ты знаешь, у него, вероятно, есть план действий на случай непредвиденных обстоятельств, в котором есть и твое имя".
  
   Чиун радостно просиял. "Я не беспокоюсь. И будьте уверены, что, если из-за каких-либо действий Смита вам причинят какой-либо вред, он дорого заплатит".
  
   "Я думаю, Смит это понимает".
  
   "Ты видишь?" Сказал Чиун, и его эльфийская улыбка стала шире.
  
   "И я думаю, он рассчитывает на это", - решительно сказал Римо. "Однажды он уже принял таблетку с ядом. И ему это не понравилось. Вероятно, он считает, что ты справишься быстрее".
  
   Сияющее лицо Чиуна исказилось. Его улыбка погасла. "Дьявол!" Чиун вспыхнул. "Неужели его коварству нет предела?" Пойдемте, давайте обсудим эту неприятность там, где у стен нет ушей. И я хотел бы осмотреть наш дом на предмет еще каких-нибудь адских приспособлений Смита. Этот человек действительно подлец. Вторгается в наш дом, чтобы осуществить свои коварные планы ".
  
   "Хорошо", - сказал Римо. "Я бы не отказался от хорошей еды. Ты не поверишь, какую гадость подают в тюрьме".
  
   "Никакого коричневого риса?" Ошеломленно спросил Чиун. "Только белый?"
  
   Выходя из комнаты, они прошли мимо санитара, который катил закутанную женщину в инвалидном кресле. Ее лицо скрывала широкая солнцезащитная шляпа.
  
   "Эй!" Крикнул Римо, наблюдая, как женщину вкатывают в комнату для изменения памяти. "Я думаю, это была Наоми. Смит собирается..."
  
   Римо попятился. Чиун остановил его.
  
   "Это лучше, чем устранить ее", - предупредил он. Римо колебался.
  
   "Наверное, ты права", - неохотно согласился он. "Кроме того, она была дурочкой. В адском бизнесе мы участвуем, не так ли?"
  
   Чиун пожал плечами. "Это ставит утку на стол".
  
   В Старке, штат Флорида, Гарольд Хейнс сидел в своем мягком кресле с заряженным револьвером 38-го калибра на коленях. Телевизор был выключен. Он не смотрел его несколько дней. Он не спал несколько дней. Его взгляд был прикован к двери с тройным замком, словно к собственному надгробию.
  
   "Он возвращается", - пробормотал Хейнс. "Я знаю, что возвращается. Это всего лишь вопрос времени".
  
   Теперь он был совсем один. Ходила сплетня о том, что начальника тюрьмы Максорли перевели в Юту. Хейнс в это не верил. Он знал, что будет следующим, кто исчезнет. Он посмотрел на оружие у себя на коленях. Он поднял его. Ему стало интересно, достаточно ли убойной силы у пистолета 38-го калибра, чтобы убить мертвеца. Достаточно ли убойной силы у чего-нибудь, чтобы убить Римо Уильямса? Он содрогнулся. Ответ, конечно, был отрицательным.
  
   Он медленно сунул промасленный ствол 38-го калибра в рот. Он сильно прикусил и большим пальцем нажал на спусковой крючок.
  
   Выстрел прозвучал громко в крошечном доме на колесах. Стекло в задней части головы Гарольда Хейнса разлетелось вдребезги. Хейнс посмотрел на дымящийся ствол оружия, которое он выдернул изо рта в последний возможный момент. Это было похоже на то, как если бы он смотрел в туннель без другого конца.
  
   "Я ... Я не могу этого сделать!" - всхлипывал он.
  
   Затем Гарольд Хейнс вспомнил кое-что, что он мог бы сделать. Он отложил оружие и достал свой ящик с инструментами из-под раковины.
  
   Он провел последний вечер своей жизни, подключив свое любимое мягкое кресло к портативному бензиновому генератору, который стоял в душной, кишащей комарами Флоридской ночи. На этот раз он позволил комарам укусить себя. Ибо это больше не имело значения.
  
   Неделю спустя Римо ворвался в гостиную своего дома в городе Рай, штат Нью-Йорк, размахивая газетой. "Эй, Чиун, посмотри на это!" - крикнул он.
  
   Мастер Синанджу вышел из кухни. Его карие глаза загорелись. Лицо Римо было беззаботным. Он выздоравливал. Со временем даже отвратительный табачный дым исчез бы из его дыхания.
  
   "Что это, Римо?" спросил он, радостно приближаясь.
  
   "Наоми попала на первую полосу", - сказал Римо. Он поднял "Нэшнл Инкуайрер". Заголовок гласил: "КОСМИЧЕСКИЕ ПРИШЕЛЬЦЫ КРАДУТ ПАМЯТЬ ИЗВЕСТНОГО АНТРОПОЛОГА!" Римо открыл внутреннюю страницу и начал читать. " 'Известный антрополог Наоми Вандерклут была обнаружена ошеломленной, блуждающей по научному корпусу Массачусетского университета в прошлый четверг. На допросе у местных властей она заявила, что не помнит ничего из того, что происходило в течение последних пяти лет. Группа экстрасенсов "Инкуайрер" предполагает, что космические пришельцы похитили ее и высосали клетки ее памяти. Считается, что эти существа прибыли из далекой галактики, где турбулентная атмосфера препятствует обычному приему телевидения, и вынуждены красть ячейки памяти землян, которые они воспроизводят на устройствах, похожих на видеомагнитофоны. Аналогичные случаи стирания памяти были зарегистрированы в Швеции, Рио-де-Жанейро и... "
  
   "Хватит", - сказал Чиун. "Мне не нужно больше слушать эту чушь. Если это забавляет тебя, то для меня этого достаточно".
  
   "Подожди", - бодро сказал Римо. "Я как раз подошел к самой интересной части. Послушайте: "На вопрос о ее планах профессор Вандерклут ответила, что она организует экскурсию в отдаленные филиппинские джунгли, где она намерена подружиться с полулегендарным племенем мумба в надежде разгадать загадку их тайных магических ритуалов". Разве это не прекрасно?" - Спросил Римо, неудержимо смеясь.
  
   Мастер Синанджу внимательно осмотрел своего ученика и решил, что Римо не обязательно сумасшедший. "Белый юмор", - сказал Чиун, возвращаясь на кухню. "Я никогда этого не пойму".
  
  
   Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
  
   Оставить отзыв о книге
  
   Все книги автора
   Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
  
   Все книги автора
  
   Эта же книга в других форматах
  
  
   Приятного чтения!
  
  
  
  
   Разрушитель 80: Смертный приговор
  
   Уоррен Мерфи и Ричард Сапир
  
   Глава 1
  
   Наоми Вандерклут знала людей.
  
   Ее знание не было инстинктивным. Она не обладала врожденной способностью читать лица, голоса или личности. По правде говоря, она не могла сказать, говорит ли другой человек правду в трех случаях из десяти, была ли ее личная жизнь каким-либо барометром.
  
   Наоми Вандерклут знала людей. Она просто не понимала их. Это было потому, что все, что Наоми Вандерклут знала о людях, почерпнуто из книг.
  
   Когда она повернулась в кресле, чтобы выглянуть в похожее на бункер окно своего кабинета, она впервые за тридцать три года своего пребывания на земле задумалась, не в этом ли проблема.
  
   Ее тонкие брови медленно сошлись, когда она перевела взгляд с черно-белой геометрии Библиотеки Кеннеди на Бостонскую гавань, которую некоторые избиратели считают радиоактивной. Сегодня гавань была сланцево-серой. Небо над головой было такого же неопределенного, почти голубого цвета, как печальные глаза Наоми Вандерклут.
  
   Это были глаза, которые видели тайные обряды инициации филиппинского племени мумба. Это были глаза первого белого человека, который увидел, пусть и ненадолго, освещенного молниями Матто Гроссо, члена полулегендарного Кситлиса.
  
   Это были также глаза, которые оценили Рэнди Оружейника, всего шесть футов пять дюймов и 228 фунтов великолепного безработного строителя, а также миниатюрную блондинку под руку с ним, и не усомнились в отсутствии семейного сходства, когда Рэнди неуклюже представил блондинку как свою сестру Кэнди из Эвансвилля, штат Индиана.
  
   Повод был в прошлую пятницу вечером. Наоми вышла из своего кабинета на факультете антропологии Массачусетского университета и села на красную линию метро до Гарвард-сквер. Она шла по Черч-стрит, когда неожиданно появились Рэнди и его "сестра" - из "Пассим", популярного кафе.
  
   Сначала Рэнди казался взволнованным. Наоми была настолько погружена в себя - ее обычное состояние ума, - что только три дня спустя, когда она рано вернулась в свою квартиру на Брэттл-стрит и обнаружила, что Рэнди ложечкой намазывает прохладный кнут на ложбинку между пышными грудями своей "сестры", она вспомнила его удивленное выражение.
  
   "О, Боже мой", - сказала Наоми. "Ты делаешь это со своей сестрой".
  
   "Не будь полной идиоткой, Наоми", - огрызнулся в ответ Рэнди, накрываясь простыней. "Она мне сестра не больше, чем ты".
  
   "О", - сказала Наоми, до которой наконец дошло.
  
   Наоми Вандерклут беспокоил не столько тот факт, что ее парень изменял ей, сколько то, что он прикрывал себя. Как будто он стыдился или не хотел, чтобы она видела его в том, что Наоми обычно в шутку называла его "припухлым состоянием".
  
   Тогда она поняла - одна из немногих вспышек озарения, которые она продемонстрировала в своей жизни, - что видела его великолепный мужской инструмент в последний раз. И это осознание заставило ее опуститься на колени у края кровати. Ее кровать.
  
   "Пожалуйста, Рэнди, не оставляй меня!" - причитала она.
  
   "Отлично, теперь ты хочешь меня", - пробормотал он. "Если бы ты уделял мне хотя бы вполовину столько внимания, сколько своим глупым гипотезам, мне бы вообще не пришлось отправляться на поиски небольшого удовлетворения".
  
   "Я знаю! Я знаю!" Наоми плакала, ее голос был таким же жалким, как у приверженца храма. Еще более жалким. Наоми встречала приверженцев храма. Они вели себя гораздо достойнее, чем она. Она вцепилась в одеяло, пытаясь удержать его от ухода.
  
   Но Рэнди Оружейник не собирался уходить. Он еще не закончил.
  
   "Не возражаешь подождать снаружи, Наоми?" сказал он.
  
   "Но... но это моя квартира!" - пробормотала она.
  
   "Десять минут. Это все. Потом мы сможем это обсудить. Я обещаю. Хорошо?"
  
   Ее нижняя губа задрожала, Наоми Вандерклут молча кивнула. Она не могла собраться с духом, чтобы заговорить. Она боялась, что ее голос сорвется.
  
   Она чопорно закрыла за собой дверь спальни и тяжело опустилась в режиссерское кресло. Она перебирала корешки множества томов, которыми были заполнены книжные шкафы из бетонных блоков в ее гостиной, ее пальцы задержались на "Голой обезьяне" и других книгах, которые вдохновили ее на жизнь и карьеру.
  
   Когда Рэнди Оружейник, наконец, появился, не десять или даже пятнадцать минут спустя, а спустя час, полный вздохов и стонов, он был полностью одет и тащил блондинку за собой.
  
   Наоми Вандерклут вскочила на ноги, ее ногти впились в ладони костлявых рук. Ее рот приоткрылся. Но прежде чем она смогла произнести хоть один неуверенный слог, Рэнди бросил ей короткое "Позже" и захлопнул за собой входную дверь.
  
   Сквозь расшитые бисером занавески Наоми наблюдала, как они спешат, держась за руки, мимо викторианских домов ее фешенебельного района Кембридж.
  
   Тогда она поняла, что больше никогда его не увидит.
  
   Сначала Наоми обвинила в разрыве свою поглощенность последними исследованиями. Обиженная, она почти двенадцать часов не могла смотреть на свои бумаги и вырезки.
  
   Затем посреди ночи она откинула покрывала, которые не потрудилась сменить, потому что на них все еще был аромат Рэнди "Курс" и "Уинстон", и вернулась к своей работе. Если ее работа стала причиной провала очередного романа, то она была полна решимости сделать эту работу самой важной в своей жизни.
  
   Сейчас, в понедельник, последовавший за этими тревожными событиями, все выглядело так, как будто месяцы работы, которые она вложила в свою последнюю теорию, вот-вот тоже попадут в графу потерь.
  
   Стук в дверь ее кабинета вывел Наоми из задумчивости. Она повернулась на стуле. Выражение ее обиды растаяло и вновь превратилось в холодную профессиональную маску. Она поправила круглые, как у совы, очки на прямом носу, и автоматически ее приоткрытый рот чопорно сжался. Она пригладила свои мышино-коричневые волосы и позвала: "Да, входи".
  
   Еще до того, как дверь распахнулась, она знала, какое выражение лица будет у репортера. Она видела это тысячу раз прежде. Никаких врожденных знаний о самце животного не требовалось. Только бесконечный повторяющийся опыт.
  
   Мужчина был высоким и стройным. Не слишком выдающимся, но Наоми, вспомнив о его журналистской принадлежности, внезапно поняла, что ей повезло поднять примата выше стадии хождения на кулаках.
  
   Он ожидаемо высунул голову из-за дверного косяка, на его лице было любопытство, даже надежда.
  
   В тот момент, когда его глаза сфокусировались на ней, выражение лица исчезло, сменившись смутным разочарованием. Это была трансмутация, которую Наоми Вандерклут хорошо знала. Это обозначило, с точностью до микросекунды, точный момент, когда мужской мозг осознал, что видит не зрелую Наоми, а бугристого Вандерклута.
  
   Наоми издала слабый вздох, от которого ее впалая грудь сжалась сильнее, чем обычно.
  
   "Привет", - сказала она своим чопорным, не совсем холодным, но явно лишенным теплоты голосом. Она неуклюже поднялась, все свои шесть футов два дюйма. "Вы, должно быть, Мирл". Она протянула прохладную руку жестом, средним между рукопожатием и ожиданием поцелуя.
  
   Мужчина пожал ее. Он не поцеловал ее.
  
   "Это я", - сказала ей Мирл, когда она разгладила на спине свою строгую черную юбку и вернулась на свое место. Мирл опустилась в простое кресло. Он оглядел кабинет, очевидно находя его более интересным, чем его обитатель. Или, возможно, просто менее суровым для глаз. "Я не могу поверить, что я действительно прохожу через это", - сказала Наоми, чтобы нарушить молчание.
  
   Глаза Мирла сфокусировались. Он был эктоморфом. Наоми заметила его длинные заостренные пальцы, которые часто встречаются у писателей и художников. Вероятно, он быстро сжигал сахар, подумала она.
  
   "Это что?" Мирл спросил немного неопределенно, и Наоми пересмотрела свою оценку.
  
   "Это интервью", - холодно напомнила она ему. "Это причина, по которой ты пришел, не так ли?"
  
   "На самом деле, я здесь, потому что мой редактор сказал мне прийти ".
  
   Голос Наоми понизился на десять градусов. "Что ж, я постараюсь не отнимать слишком много вашего драгоценного времени".
  
   "Что?" Он уставился на диаграмму, иллюстрирующую эволюцию человека животного от Homo habilis до современного Homo sapiens. Он указал на рисунок в полный рост с надписью "Homo Erectus" и заметил: "Неудивительно, что педики оставляют баб в покое. Когда они поднимают его, это ничего не значит".
  
   "Homo Erectus" по-латыни означает "Человек прямоходящий", - с упреком сказала ему Наоми. "Он был первым из наших предков-приматов, кто стал ходить прямо. Я не могу поверить, что люди не знают этих фундаментальных вещей. Это ваш вид ".
  
   "Вы называете меня гомиком, леди? Потому что, если это так, я буду рад продемонстрировать, что могу это сделать".
  
   "Нет, нет, не надо", - сказала Наоми, прикрывая глаза. "Мы можем просто покончить с этим?"
  
   "Подожди минутку, ладно?" Мирл пошарил в карманах своего пальто, по-видимому, испытывая трудности с тем, чтобы засунуть эти умные на вид пальцы за лацканы.
  
   Определенно медленно сжигает сахар, решила Наоми. Это было необычно. По статистике, у большинства медленно сжигающих сахар были короткие, тупые пальцы. Она отметила в уме несоответствие и решила обратить более пристальное внимание на манеры мужчины. Возможно, проявится необычный фенотипический паттерн.
  
   Наконец Мирл нашел свой мини-кассетный магнитофон и поставил его на угол стола Наоми. Его катушки бесшумно вращались.
  
   "Я скорее предполагал, что ты воспользуешься блокнотом и бумагой".
  
   "Не знаю стенографии", - сказал ей Мирл.
  
   "Вас считали тугодумом в детстве, мистер .... ?" Мирл не уловил зацепки.
  
   Вместо этого он сказал: "Я не помню. Мой редактор говорит, что вы сделали важное открытие".
  
   "Да, слышал. Но прежде чем я начну, важно, чтобы вы знали мое прошлое. Чтобы вы знали, что я не какой-нибудь теоретик с безумными глазами. Я профессор антропологии. Гарвард, семьдесят девятый класс. Я провел обширную полевую работу в Азии, Африке и Южной Америке ".
  
   "Как это пишется по буквам?"
  
   "Что пишется по буквам?"
  
   "Антология".
  
   "Антропология. Это с греческого. Это означает изучение человека. Я изучаю мужчин ".
  
   Брови Мирла взлетели вверх. "Никаких женщин?"
  
   "Я тоже изучаю женщин. Под мужчиной мы, антропологи, подразумеваем человека как вид. Предполагается, что это не гендерный термин ".
  
   "Думаете, вы можете использовать слова помельче, профессор Вандерклут? Наши читатели не совсем быстры в работе с мозгом".
  
   "Вы имеете в виду, медленно сжигающие сахар?" На этот раз брови Наоми приподнялись.
  
   "Сказать еще раз?"
  
   "Было обнаружено, что человеческий мозг перерабатывает глюкозу - натуральный сахар - с совершенно разной скоростью. Некоторые люди перерабатывают сахар в своем мозгу очень быстро. Следовательно, эти люди очень быстро соображают. Другие, чей мозг менее эффективен, кажутся более медлительными ".
  
   Репортер Мирл оживился, интерес осветил его унылое лицо.
  
   "Отлично! Это именно тот ракурс, который нравится нашим читателям".
  
   "Неужели?"
  
   "Да. Я вижу отличный заголовок: ПРОФЕССОР АНТОЛОГИИ ДЕЛАЕТ ПОТРЯСАЮЩЕЕ ЗАЯВЛЕНИЕ: ДИЕТА, СОСТОЯЩАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ИЗ САХАРА, УВЕЛИЧИВАЕТ УМСТВЕННЫЕ СПОСОБНОСТИ".
  
   Брови Наоми резко опустились. "Это не то, что я имела в виду", - сказала она.
  
   "Я ем много сахара", - продолжал Мирл, как будто не слышал. "Думаю, это объясняет, почему я такой умный".
  
   "Ваши друзья и семья считают вас очень умным?"
  
   "Конечно. Я писатель. Я зарабатываю много денег".
  
   "Вы имеете в виду журналиста".
  
   "Леди", - строго сказала Мэри, - "я работаю в "Нэшнл Инкуайрер" с восемьдесят третьего года, и за все это время я ни разу не видела, чтобы журналист переступил порог моего редакторского кабинета. Любой лишенный воображения дурак может скопировать цитаты и вставить их в газетную статью. Мы писатели. Мы заставляем скучные факты вскакивать и хватать вас за горло. Это то, что продает газеты ".
  
   "И подержанные машины", - сухо добавила Наоми.
  
   "Раньше я писал истории с признаниями", - сказал Мирл, не понимая. "Это та же техника. Так проще. Мне не нужно придумывать все с нуля. Итак, хорошо, давайте вернемся к этой теме с сахаром. Что произойдет с IQ среднего человека, если он удвоит потребление сахара? Если вы не знаете, попробуйте угадать, что больше, хорошо?"
  
   "О, у среднего американца, вероятно, сгорели бы надпочечники", - беззаботно сказала Наоми.
  
   "Это хорошо или плохо?"
  
   "В твоем случае, это, вероятно, было бы улучшением", - саркастически сказала она. Она пожалела о промахе почти сразу, как произнесла его. К счастью, Мирл Без фамилии, бостонский журналист National Enquirer, воспринял это как комплимент.
  
   "Правда?" спросил он с плохо скрываемым интересом. Он был очарован. "Может быть, я утрою потребление сахара".
  
   "Дай мне знать, чем это обернется". И на этот раз Наоми улыбнулась. Ее губы напоминали растянутую резиновую ленту, прямо до тускло-красного цвета. Не было видно и намека на зубы.
  
   "Я люблю сахар. Всегда любил".
  
   Наоми упрямо продолжала: "Важно, чтобы мир понял мои заслуги. Я была первым белым человеком, увидевшим члена племени ситли. Я, и только я, был посвящен в тайную церемонию Мумбы".
  
   "Отлично! Мы сделаем врезку. Давайте послушаем все кровавые подробности ".
  
   "Я бы предпочла не вдаваться в это", - быстро сказала Наоми, вспышка смущения залила ее обычно бескровные черты. "Я пытаюсь сказать тебе это до того, как вернусь в академию... э-э, преподавая полный рабочий день, я был весьма уважаемым полевым антропологом. Не сумасшедшим."
  
   "Могу я процитировать это последнее утверждение?"
  
   Наоми сделала чопорное лицо. "Пожалуйста, не надо". Она прочистила горло и продолжила. "Последние пять лет я читал курсы по политической антропологии, империализму и этноцентризму, а также экологической антропологии. Я также консультирую IHPA, Институт осознания человеческого потенциала. Именно во время сбора данных для этой организации я впервые обнаружил, что он существует ". Мирл, уловив зловещий тон местоимения, сделал поспешный вывод о том, что он слащав.
  
   "Он? Ты имеешь в виду Бога?"
  
   "Я определенно не имею в виду Бога. Я атеист".
  
   "Ты можешь произнести это по буквам?"
  
   "Посмотри это. Ты найдешь определение, которое подходит к этому".
  
   "Хорошая мысль". Мирл схватил магнитофон и громко заговорил в него: "Посмотри написание и определение слова "атеист". Хорошо, продолжай, - сказал он Наоми, ставя аппарат на место.
  
   Наоми шла напролом. "Это началось, когда я взяла на себя задачу сортировать газетные вырезки и другие описания выдающихся физических достижений человека".
  
   "Я могу шевелить ушами", - пропищал Мирл. "По крайней мере, одним из них. Левым. Нет, это правое".
  
   Увидев выражение лица Наоми, он затих, одно ухо задрожало.
  
   "В этих случаях мы имели дело со случаями повышенной силы или рефлексов", - продолжала Наоми своим лучшим лекторским тоном. "Возможно, вы слышали истории об обычных людях, которые во времена стресса обретают почти сверхчеловеческую силу. Например, мать, обнаружившая своего ребенка в ловушке под машиной. В своем беспокойстве она переворачивает автомобиль, чтобы спасти ребенка ".
  
   "Однажды я написал историю в подобном духе. РАЗЪЯРЕННАЯ БАБУШКА ТЕРЯЕТ КОНСЕРВНЫЙ НОЖ, ОТКУСЫВАЕТ КРЫШКУ ОТ БУТЫЛКИ ВСТАВНЫМИ ЗУБАМИ. Вот так?"
  
   "Не совсем. И не могли бы вы, пожалуйста, перестать перебивать? Это очень важно для меня ".
  
   "Если бы это было так важно, вы бы разговаривали с Scientific American, а не со мной".
  
   Наоми скорчила гримасу. "Они отказались публиковать мои выводы", - призналась она угрюмым тоном. "Итак, я просмотрела список национальных журналов, затем местные газеты. "Бостон глоуб" действительно прислала репортера, но через двадцать минут он притворился, что опаздывает на интервью с ведущим местного телевидения. Затем я пошел в "Геральд", но даже они не заинтересовались. Я думал, что достиг дна; потом я вспомнил о вас, люди ".
  
   "На самом деле, мы лидируем в своей области. Вы бы видели наших конкурентов. Некоторые из них не утруждают себя цитированием. Они их выдумывают".
  
   "Я хочу, чтобы моя история получила огласку, мистер ..."
  
   "Зовите меня Мирл. Обращение "Мистер" заставляет меня думать, что мне читают нотацию".
  
   "Как я уже говорил, я хочу, чтобы моя история получила огласку. Это важно. Ибо, если мои данные верны, человечество, возможно, стоит на пороге важной новой эры в своей эволюции". Ее тон помрачнел. "Или, наоборот, мы можем столкнуться с исчезновением человеческой расы".
  
   "О, Боже мой", - сказал Мирл в неподдельном ужасе. "Неужели мы столкнулись с глобальной нехваткой сахара? Усохнут ли наши мозги?"
  
   "Забудь о сахаре!" Огрызнулась Наоми. "Мы говорим о супермене".
  
   "Мы?"
  
   "Мы. Вы наверняка знаете кое-что об эволюции. Как мы как вид произошли от человекоподобного предка-обезьяны".
  
   "Дарвин".
  
   "Да, Дарвин. Человечество прошло долгий путь по эволюционной шкале, но это еще не конец. Вы когда-нибудь задумывались о следующем шаге?"
  
   "Нет".
  
   "Нет. Никто не удивляется. Человеку потребовались миллионы лет, чтобы научиться ходить прямо, развить способность черепа вмещать человеческий мозг, сформировать цепкие пальцы и противопоставленный большой палец. Никто не вполне уверен, как произошли эти события. Они все еще являются предметом яростных дебатов, потому что они не являются внезапными явлениями. Они происходят на протяжении поколений. Что ж, Мирл, я обнаружил, что следующий этап эволюции человека уже наступил. Сейчас. Здесь, в США ".
  
   "Держу пари, это весь тот сахар, который мы едим. Вероятно, он ускоряет процесс".
  
   "Могу ли я рассказать об этом? ... Спасибо. В Институте осознания человеческого потенциала я просмотрел буквально десятки тысяч сообщений о выдающихся человеческих подвигах. Я отсортировал их по полу. Затем в рамках гендера. Я разделил эти сообщения на случаи ускоренной рефлексии, повышенной силы и других подобных явлений. Многие из этих случаев легко объясняются параметрами известной физиологии. Адреналин может придавать большую силу в течение коротких периодов времени. Некоторые мозги способны производить высокоскоростные умственные вычисления - как ни странно, большинство из них - это люди, страдающие различными формами отсталости. Другие черты являются продуктом доминантного гена, который может исчезать на протяжении поколений ".
  
   "Ты меня теряешь".
  
   "Я просто перехожу к сути", - быстро сказала Наоми. "Когда я сортировала эти аккаунты, меня поразили некоторые общие черты среди них. Вы помните чрезвычайную ситуацию в Юме на прошлое Рождество?"
  
   "А кто не знает? Американский город, захваченный японской кинокомпанией. Это было хуже, чем массовые убийства китайских студентов ".
  
   "Правительство многое из этого замяло. Но несколько свидетельств очевидцев попали в аризонские газеты, и они попали в мои руки. В разгар кризиса многие люди сообщали, что оккупационная армия подверглась нападению и практически уничтожена".
  
   "Рейнджерами США", - решительно сказал Мирл.
  
   "Это прикрытие Вашингтона", - возразила Наоми. "Я лично вылетел в Юму, чтобы взять интервью у некоторых очевидцев, и они описали мне одинокого человека, который разнес танки в клочья, победил отряды тяжеловооруженных японских войск и фактически снял осаду Юмы голыми руками. До того, как рейнджеры выбросились с парашютом."
  
   "Одному человеку?" Скептически переспросил Мирл.
  
   "Один невооруженный мужчина. Мужчина, который, по общему мнению, был шести футов ростом и весил не более ста шестидесяти фунтов. То, что мы, антропологи, называем эктоморфом".
  
   "Я посмотрю это".
  
   "В этом нет необходимости. Эктоморф - это худой человек. Эндоморф - это толстый человек. А мезоморф - это человек с нормальной мускулатурой".
  
   "Кто я такой?"
  
   "Двуногий. Едва ли".
  
   "Я посмотрю это".
  
   "Сделай". Наоми яростно улыбнулась. "Этот мужчина был казуасоидом. Худощавый. Явно не тип штангиста. И все же он гнул стволы пистолетов в пальцах. Пули не смогли его остановить ".
  
   "Они должны отскакивать от Супермена".
  
   "У меня нет сообщений о подобном явлении. Очевидно, он избегал их чисто рефлекторно".
  
   "Адреналин или сахар?"
  
   "Ни то, ни другое. Этот человек выдержал эти невозможные действия. Адреналин полезен для двадцатиминутных отрезков. Этот человек - этот, казалось бы, обычный человек - систематически уничтожал японскую армию в течение долгого дня рукопашного боя. В отчетах он описывался как ничем не примечательный, за исключением двух отличительных черт, которые запечатлелись в умах людей, ставших свидетелями его разрушительной силы. У него были необычайно толстые запястья. И его глаза были мертвыми ".
  
   Мирл невольно сглотнул. "Мертв?"
  
   "Плоский. Безжизненный. Лишенный эмоций. Такой мертвый".
  
   "Я этого не понимаю".
  
   "Это еще не все. Прежде чем я вылетел в Юму, чтобы лично ознакомиться с этими отчетами, я собрал все отчеты Юмы и проверил, нет ли похожих отчетов в других местах. Я нашел их. Вырезано из малоизвестных газет и журналов. Некоторые источники пользовались довольно сомнительной репутацией. Журнал Fate. Fortean Journal. Публикации, в которых рассказывается о призраках, НЛО и Бигфутах ".
  
   "Нога. Снежный человек. Вообще-то, я провел опрос об НЛО. Знаете ли вы, что более семидесяти семи процентов американцев верят в летающие тарелки?"
  
   "Вы, люди, действительно провели общенациональный опрос?"
  
   "Нет", - небрежно ответил Мирл. "Мы взяли пробу в районе Акрона и экстраполировали оттуда".
  
   "Это статистически неприемлемо!"
  
   Мирл пожал плечами. "Это продавало газеты".
  
   "Я уверена, что так и было", - едко сказала Наоми. "В любом случае, я нашла другие сообщения о невероятных подвигах. У всех них была одна общая черта. У человека, который их исполнял, были толстые запястья и темные мертвые глаза. Иногда он был не один, его сопровождал загадочный азиат. Я сам этого не понимаю. Я сомневаюсь, что они могли быть родственниками или даже частью одного генофонда. Тем не менее, оба совершили похожие выдающиеся подвиги. И эти сообщения поступают со всей Америки ".
  
   "Это здорово. Это замечательно", - восторгался Мирл, впервые проверяя свой магнитофон, работает ли он. Так и было.
  
   "Вы понимаете, к чему я веду?"
  
   "Да! Космические пришельцы. Вероятно, им нужен наш сахар".
  
   "Я не говорю об инопланетянах", - фыркнула Наоми. "Я пыталась донести до вас, что в нашем обществе наступил следующий этап эволюции человека. В Америке. Сейчас. Человек, который приведет человечество в двадцать первый век. Человек, который, как только он начнет сеять свое семя, положит начало новой расе людей, сделав всех нас бедными этноцентричными Homo sapiens такими же устаревшими, как австралопитеки ".
  
   "Он фермер?"
  
   "Я имел в виду другой вид семени. Сперма".
  
   "Теперь я понимаю. Он представляет угрозу. Ты хочешь сказать, что его следует уничтожить до того, как он размножится?"
  
   "Нет, никогда. Если этот человек - следующий шаг в эволюции, нам, как бывшему доминирующему виду, придется отойти в сторону, точно так же, как неандерталец отошел в сторону ради кроманьонца ".
  
   "Это безумие!"
  
   "Наоборот. Эволюция удивительно разумна. И я тоже. На самом деле, я бы немедленно вызвалась выносить ребенка этой следующей стадии Homo sapiens. Это было бы привилегией ".
  
   Мирл моргнул. "Это то, что ты хочешь, чтобы я написал? Что ты ищешь пару?"
  
   Лицо Наоми, похожее на акульий плавник, заострилось. "Это было очень грубо сказано", - чопорно сказала она. "Это наука. Это будущее".
  
   "Нет", - ответил Мирл, выключая магнитофон и поднимаясь на ноги. "Это первая страница нашего следующего выпуска".
  
   "Подождите! Разве вы не хотите услышать остальную часть моей гипотезы?"
  
   "Позже. Мой редактор наверняка захочет продолжения. Прямо сейчас у меня есть больше, чем мне нужно ".
  
   Дверь за ним захлопнулась, шевельнув мышиного цвета завитки волос, обрамлявшие узкий лоб Наоми Вандерклут, как шнуры венецианских штор.
  
   "Надеюсь, я не совершила большой ошибки", - пробормотала она себе под нос. "Я баллотируюсь на должность в следующем году ...."
  
   Бадди Ньюман ожидал серого человека.
  
   В третий вторник каждого месяца в Sak-N-Sav, где Бадди работал кассиром, проводилась специальная акция "два за один" на определенные продукты с медленным приготовлением, среди которых была картофельная смесь "Флако Мэджик". Именно Флако привел серого человека в магазин, где раз в месяц он неизменно пополнял запасы, покупая целых шесть коробок за раз.
  
   После трех лет звонков о покупках "серого человека" в третий вторник - все распродано и наиболее непригодно для разборчивых желудков - Бадди Ньюман с нетерпением ждал встречи с "серым человеком" так же, как он с нетерпением ждал регистрации на драфт. Не так плохо, как корневой канал, но это тоже была не прогулка в парке.
  
   Поэтому, когда серый человек вошел через фотоэлектрические двери и направился прямиком к торговому ряду, Бадди Ньюман мысленно застонал.
  
   Бадди думал о нем как о сером человеке, хотя знал, что его зовут Смит. Бадди знал этот факт, потому что жил на той же улице, что и этот человек, в Рае, штат Нью-Йорк. Табличка с именем на входной двери дома в тюдоровском стиле гласила: Смит. Это было все, что Бадди Ньюман знал о нем или хотел знать.
  
   Смит был не совсем тем человеком, которого можно пригласить на барбекю. Это был сухой, долговязый мужчина, который всегда носил серый костюм-тройку и один и тот же полосатый школьный галстук. Его волосы были грязно-белыми, как тонкая грозовая туча. Его глаза были серыми. Даже его кожа была серой. Это была действительно неаппетитная черта в этом человеке, эта серая кожа ящерицы.
  
   Когда серый мужчина по имени Смит появился из прохода, прижимая к своему костлявому кадыку ровно восемь коробок картофельной смеси "Флако Мэджик", Бадди Ньюман издал негромкий стон.
  
   В "Сак-Н-Сейв" было шесть кассиров, а у Бадди был экспресс-отдел. Восемь наименований или меньше. Он вздохнул.
  
   Серый человек поставил коробки на ленту транспортера и полез в карман, извлекая потертый кожаный бумажник. Бадди начал пропускать коробки мимо оптического считывателя штрих-кода, зная, что еще до того, как в его кассе наберется сумма, серый человек мысленно подсчитал бы правильную цифру. Бадди знал это, потому что мужчина неизменно отсчитывал точную сдачу до того, как Бадди получал общую сумму в автомате. Однажды мужчина настоял на том, что в кассовом аппарате Бадди была ошибка. Бадди вежливо сказал ему, что считыватель штрих-кода не допускает ошибок.
  
   Серый человек настаивал лимонным голосом, и Бадди пришлось позвонить менеджеру. Это был первый месяц Бадди на работе, и он еще не научился справляться с беспокойными клиентами. Он надеялся, что менеджер вышвырнет серого человека на парковку.
  
   Вместо этого серый человек указал на неправильный штрих-код на одной коробке и нетерпеливо стоял в стороне, пока менеджер вводил стоимость от руки. Затем он сделал выговор Бадди за то, что у него не хватило ума просто нажать клавишу повтора после того, как сканер снял цену с первой коробки.
  
   Бадди покраснел как свекла при этом, это был его первый выговор. Он больше никогда не забывал нажать клавишу повтора.
  
   Но на этот раз Бадди намеренно не нажал клавишу повтора. Пусть парень помучается, подумал он, точно так же, как он сам страдал каждый раз, когда серый человек доставал свой красный держатель для мелочи и с безумной тщательностью отсчитывал сдачу. Это то, что сводило Бадди с ума. Любой другой удовлетворился бы двумя или тремя четвертаками и согласился бы на сдачу. Мужчина настаивал на том, чтобы отсчитать все до последнего пенни, независимо от того, сколько ему пришлось награбить в этом нелепом пластиковом держателе для мелочи.
  
   Так что на этот раз Бадди не торопился подсчитывать счет. Может быть, серый мужчина, чья кожа сегодня выглядела еще более серой, чем обычно, в следующий раз отнесет свои покупки в другую кассу.
  
   Мужчина сжимал в руке сдачу, в то время как Бадди делал вид, что у него проблемы со сканером. Из долгой практики он знал, как держать коробку, чтобы она неправильно считывалась. Он делал это неоднократно.
  
   "Держите коробку ровнее", - предложил серый человек голосом, который звучал так, как будто его выжали из лимонной корки.
  
   "Извините, сэр", - сказал Бадди, втайне радуясь, что задел за живое. Он повозился с коробкой, отметив, как сжались бескровные губы мужчины. Он снова обратил внимание на плоскую серость своей кожи. Обычно она была цвета рыбьей кожи. Сегодня вечером она напоминала карандашный грифель.
  
   Пока серый мужчина нетерпеливо ерзал, его взгляд блуждал по журнальной полке, где последние выпуски женских журналов и различных таблоидов кричали о своих обложках.
  
   Серый человек комично переосмыслил ситуацию. Одна серая рука с шокирующей настойчивостью потянулась к последнему "Инкуайреру". Он взглянул на обложку глазами, в которых за прозрачными щитками его очков без оправы было видно белое со всех сторон. Он разорвал бумагу, что-то ища. Когда он нашел то, что искал, его кожа стала еще более серой, если уж на то пошло, а глаза расширились.
  
   Бадди Ньюман был так удивлен этим нехарактерным поведением, что фактически прекратил работу и с изумлением посмотрел на мужчину. Это было самое недолговечное выражение, которое когда-либо было на лице Бадди Ньюмана.
  
   Серый человек внезапно схватился за грудь, страницы "Инкуайрера" разлетелись, как голуби оригами. Его рот широко раскрылся. Его губы и ногти казались почти синими. Его глаза вылезли из орбит, как сваренные вкрутую яйца из сжатого кулака, и серый человек сложился, как шезлонг, приземлившись на ленту конвейера. Его несли до тех пор, пока он не прижался к полке с талонами в путанице конечностей.
  
   Бадди Ньюман распознал признаки сердечного приступа на занятиях по искусственному дыханию и нажал на звонок менеджера. Не дожидаясь, он развернул серого человека так, чтобы тот мог добраться до его лица. Теперь оно было таким же серым, как лицо трупа.
  
   Бадди отщипнул нос и разжал задыхающемуся мужчине рот, проверив сначала, не проглотил ли он язык. Он этого не сделал. Он лежал у него во рту, толстый серый слизняк. Собравшись с духом из-за отвратительности своей задачи, Бадди прижался ртом к губам серого человека. Они стали серовато-голубыми. Он с силой выдохнул, вышел, затем повторил процедуру.
  
   Менеджер поспешил наверх, и Бадди крикнул ему: "Вызовите скорую помощь! Он умирает!" Затем он прижался губами к губам серого человека по имени Смит. Губы Смита были холодными, как свежая треска. И почти такими же вкусными. Бадди набрал побольше воздуха в невосприимчивые легкие, на глазах выступили горячие слезы.
  
   После того, как санитары скорой помощи выкатили серого человека через электрические двери, Бадди сел на ленту конвейера, на которой обычно перевозили яблоки, пончики и свиные отбивные навстречу их конечной судьбе, и молча слушал далекий, но обнадеживающий голос менеджера, говорящий ему, что он, вероятно, получит какую-нибудь благодарность от сети, если клиент выживет.
  
   Бадди не думал, что этот человек выживет. Холодный привкус на губах заставил его почувствовать себя так, словно он поцеловал труп.
  
   Наконец, после того, как Бадди успокоился, менеджер отправил его домой пораньше. Бадди взял с собой экземпляр "Инкуайрер".
  
   Бадди увидел несколько заголовков, когда шел к своему дому. Один из них, по его мнению, вызвал у мужчины сердечный приступ.
  
   Бадди немедленно отклонил главный заголовок, который сообщил миру ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ НОВЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА! ОДИН И ТОТ ЖЕ УБИЙЦА УБИЛ РОЯ ОРБИСОНА, ЛЮСИЛЬ БОЛЛ И АЯТОЛЛУ ХОМЕЙНИ!"
  
   В коробке был предмет, который обещал раскрыть секрет программы похудения Enquirer All-Pizza. Смит выглядел так, словно никогда в жизни не ел пиццу.
  
   Осталась только одна другая история. Заголовок гласил: "РАСКРЫТА УДИВИТЕЛЬНАЯ ПРАВДА". ЭВОЛЮЦИОННЫЙ СУПЕРМЕН на СВОБОДЕ В США!
  
   Ниже было изображение художником жестокого лица мужчины. У него были высокие скулы и самые мертвые глаза, которые Бадди когда-либо видел. Даже на эскизе эти глаза, казалось, сверлили потрясенную душу Бадди, как сверла.
  
   Он открыл внутреннюю страницу и при свете проезжающих мимо уличных фонарей прочитал о существе, которого репортер окрестил "Мертвецом", которое, если верить сообщениям, бродило по улицам Америки, совершая действия неописуемого насилия. Бадди это показалось чьей-то идеей для плохого комикса. Затем он снова посмотрел в мертвые глаза, которые смотрели с обложки, и неудержимо содрогнулся.
  
   Неудивительно, что Смит потерял сознание. Парень выглядел как воплощение смерти.
  
   Убежденный, что он разгадал тайну очевидного сердечного приступа Смита, Бадди Ньюман поспешил в дом своих родителей, и ему приснились кошмары, в которых конвейерная лента экспресс-линии была забита трупами, сжимавшими инопланетные монеты, в то время как Бадди отчаянно пытался упаковать их, прежде чем они умрут у него на руках.
  
   Глава 2
  
   Его звали Римо, и звук звонка вырвал его из сна.
  
   Он лежал, позволяя своим медленно фокусирующимся карим глазам разглядывать незнакомое окружение. Он не узнал потолок. Он был слишком белым. Он моргнул и медленно сел. У него болела голова. В глубине его глубоко посаженных глаз ощущалась тупая боль. Было ощущение, что зрительные нервы были обожжены и не совсем зажили.
  
   Он перекатился на край бугристой койки и обхватил голову руками. Когда он поднял лицо, то оглядел камеру, которая была освещена сильным светом снаружи решетки.
  
   Это была голая камера. Стены были выкрашены в розовый цвет из шлакоблоков, а в одном углу находился унитаз из нержавеющей стали со сломанной раковиной над резервуаром для воды. За исключением койки и туалета, камера была такой же пустой, как скальп лысого мужчины. И такой же розовой.
  
   Римо встал в боксерских трусах и справил нужду в унитаз без крышки. Он уставился на стену, словно пытаясь осмыслить происходящее. Застегнувшись, он обнаружил свою синюю рабочую форму, сложенную на полу, а также кожаные ботинки государственного образца, лежащие аккуратной стопкой. Сначала он надел брюки, а затем зашнуровал ботинки. Они были новыми и ощущались как утяжеленные ботинки дайвера, когда он сделал неуверенный шаг вокруг камеры шесть на девять.
  
   Дальше по коридору он услышал звуки людей, таких же, как он, шевелящихся в своих замкнутых пространствах. Черный голос горько проклинал новый день. Голос помоложе просто не выдержал и зарыдал. Джирс ответил с черствостью, которая не поддавалась пониманию.
  
   И к этим грубым звукам примешивались звуки шагов. Ноги в ботинках. Свободные ноги. Ноги, свободно шагающие по коридору и направляющиеся в его сторону.
  
   "Пересчитайте головы!" - рявкнул авторитарный голос. "Отключите звук".
  
   "Пошел ты, чувак!" - бросил вызов другой голос. Ноги в сапогах остановились. Последовала пауза. Затем тот же голос ответил снова, на этот раз более покорно: "Номер Восемьдесят".
  
   Другие голоса выкрикнули: "Номер пятьдесят пять".
  
   "Номер тридцать семь".
  
   "Номер сто восемьдесят один". Наконец, когда Римо застегивал рабочую рубашку с короткими рукавами, ноги остановились у решетки его камеры.
  
   Их было два комплекта. Двое мужчин были одеты в одинаковые серые форменные рубашки с черными эполетами и отделкой карманов. Их брюки были черными, с угольно-серыми полосками, идущими по внешним швам. Их шляпы Smokey the Bear были черными и оттеняли жесткие злые глаза.
  
   "Как прошла твоя первая ночь, Мертвец?" - спросил тот, что повыше, из двух надзирателей, не отрываясь от своего блокнота.
  
   "Наклонись, и я покажу тебе", - прорычал Римо. У всех у них был неправильный акцент. Слишком южный. И цвета униформы тоже были неподходящими. Эта мысль медленно погружалась в его сознание, как водяная лилия, теряющая свою плавучесть.
  
   "Да", - сказал второй командир. Он был почти таким же широким, как и высоким, и он не был высоким. "Я слышал, ты был крепким орешком".
  
   "Меня зовут Римо".
  
   "Вы имеете в виду заключенного номер шесть".
  
   "Это не мой номер".
  
   "Наверху, в Нью-Джерси, может быть. Но здесь, внизу, ты номер шесть. А теперь, парень, отойди от этих решеток. Начальник тюрьмы хочет тебя видеть ".
  
   Римо отпустил решетку и отступил назад, когда командир крикнул командиру стражи, чтобы тот приготовил камеру номер два.
  
   Электронная дверь камеры загудела, отъезжая назад. Пара командиров быстро встали по обе стороны от него, и один опустился на колени, чтобы закрепить ножные кандалы, в то время как другой стоял с планшетом на боку, а другая рука покоилась на рукоятке пистолета.
  
   Как только ножные кандалы были на месте, командир поднялся, неся наручники, соединенные с кусками цепи. Наручники охватили его запястья и сдирали кожу. "Черт возьми", - пробормотал приземистый командир. "Что это?" - потребовал ответа другой.
  
   "Только посмотрите на запястья этого парня. Они толстые, как подвесные тросы. Наручники не подходят".
  
   "Приведи их в порядок".
  
   Римо вытянул запястья, его руки сжались в кулаки. Командир изо всех сил пытался застегнуть один наручник на его правом запястье. Язычок не дотягивал до фиксирующего механизма на полдюйма.
  
   "Попробуй другое запястье", - нетерпеливо сказал высокий командир. "Он, вероятно, правша. Левое запястье будет тоньше. И защелкни его. Начальник тюрьмы ждет".
  
   Второй наручник также не справился со своей задачей на добрых полдюйма.
  
   "Что нам делать?" - раздраженно спросил приземистый командир. "Я никогда не видел зэка с такими запястьями". Римо стрельнул в охранников темноглазой усмешкой.
  
   "Что, если я сделаю это?" - предложил он, разжимая кулаки.
  
   Командир сжал наручники. Они со щелчком встали на место.
  
   "Мило", - сказал он, толкая Римо. "Очень мило. Давай покажем твой маленький магический номер начальнику тюрьмы.
  
   Когда Римо выходил из камеры, его подтолкнули вправо.
  
   "Не оглядывайся назад, мальчик. Ты же не хочешь видеть, что там, в другой стороне".
  
   Перед ним тянулся длинный ряд камер. Руки, одни сложенные, другие с безвольными пальцами и скучающие, свисали с прутьев по всей линии. Коридор из бежевых шлакоблоков заканчивался черной электронной дверью с квадратным стеклянным окошком.
  
   "Идите на четыре шага позади меня и прижмитесь к стене", - сказал высокий командир, показывая дорогу. Другой пристроился позади них. "Оставайтесь на желтой линии".
  
   Римо тяжело зашагал. Когда он проходил мимо ряда камер, из-за выкрашенных в зеленый цвет прутьев выглядывали суровые незнакомые лица.
  
   "Эй, спящая красавица! Я Прекрасный принц".
  
   "Скажи, как тебя зовут, милашка?"
  
   Раздались свистки, несколько волчьих свистков. Отпетый зэк с золотым кольцом в ухе вслух поинтересовался, девственник ли Римо. Римо остановился перед его камерой и уставился на него своими мертвыми глазами. Заключенный непроизвольно отпрянул от решетки.
  
   Римо пошел дальше, на секунду опередив незавершенный выпад замыкающего командира.
  
   Когда их пропускали через серию электронных дверей и через четырехстороннее пересечение ярусов камер от пола до потолка, Римо задал вопрос.
  
   "Где я?"
  
   "Что вы имеете в виду?" - прорычал главный командир. Затем, придя в себя, он добавил: "Это верно. Вы прибыли под действием успокоительного, не так ли?"
  
   "Это ты мне скажи", - сказал Римо, когда они подошли к кабинету начальника тюрьмы. Пока они ждали, главный командир постучал в дверь.
  
   "Мальчик, твой новый дом - государственная тюрьма в Старке".
  
   "У меня не очень хорошая география", - сказал Римо, когда другой командир просунул голову в дверь и объявил: "Он здесь, сэр".
  
   "Флорида", - решительно сказал другой командир. "Страна солнечного света и аллигаторов".
  
   "Не забудь флоридский сок", - добавил первый охранник, открывая дверь перед Римо.
  
   Римо вошел в кабинет начальника тюрьмы, его цепи волочились по полу. Его руки были скованы ниже уровня пояса, но голова была поднята, а поза вызывающей.
  
   "Сядь, Уильямс", - сказал начальник тюрьмы бессмысленным, но не вызывающим доверия тоном. Он махнул охранникам, чтобы те закрыли за ними дверь. Римо опустился на простой деревянный стул. От жесткого стула ему сразу стало неуютно. Он не был уверен почему, но это всколыхнуло какое-то смутное, недоступное воспоминание.
  
   Начальник тюрьмы специально игнорировал Римо, когда тот листал картотеку. Это был невысокий, драчливый мужчина с гладкой лысиной. На переносице у него была небольшая ямка в плоти, как будто кто-то вырезал из нее кусок.
  
   Когда начальник тюрьмы поднял глаза, он позволил папке упасть плашмя. Он бросил на нее последний взгляд, прежде чем полностью переключить свое внимание на Римо.
  
   "Ты знаешь, почему ты здесь, Уильямс?"
  
   "Государство утверждает, что я убил торговца наркотиками".
  
   "Вот почему вас отправили в тюрьму штата Трентон. Я имел в виду, почему вас перевели в штат Флорида".
  
   Флорида, подумал Римо. Значит, охранники не лгали. вслух он сказал: "Должно быть, это как-то вылетело у меня из головы". Ему стало интересно, о чем говорил начальник тюрьмы.
  
   "Вы очень глупый человек, мистер Уильямс. Вам было бы лучше вернуться в Нью-Джерси, где они не пользуются смертной казнью. Там, наверху, вы были просто еще одним пожизненником в камере смертников. Но вы продолжали попадать в неприятности. Согласно вашему досье, вы покалечили своего сокамерника. Выкололи ему глаз из-за сигареты. Этого было достаточно. Но вдобавок ко всему, вы убили охранника. Я предполагаю, что у этого охранника была семья с высокими политическими связями, потому что кто-то потянул за множество ниточек, чтобы тебя перевели в мою тюрьму. Это незаконно, но когда я запротестовал, мне в недвусмысленных выражениях сказали подыграть. Что я и делаю ".
  
   "Может быть, мне нужно было сменить обстановку", - решительно сказал Римо. Он задавался вопросом, к чему клонится это дерьмо.
  
   "Ты сейчас довольно небрежен", - продолжил начальник тюрьмы. Римо заметил табличку с именем перед его столом, на которой было написано, что он начальник тюрьмы Максорли. "Но мне сказали, что чиновникам Трентона пришлось ввести тебе успокоительное для перевода. Так что ты должен знать, во что ты ввязался".
  
   "Конечно", - холодно сказал Римо. "Я добрался до Флориды".
  
   "Это правда", - без тени юмора сказал начальник тюрьмы. "Но вы также попали в камеру смертников Флориды. Видите ли, в отличие от Нью-Джерси, этот штат в полной мере использует смертную казнь. И поскольку вы перешли под нашу юрисдикцию, вы подпадаете под действие законов Флориды ".
  
   Римо ничего не сказал. Его брови сошлись вместе, образовав глубокую складку.
  
   "Мне жаль", - сказал начальник тюрьмы голосом, в котором не было ни сочувствия, ни сарказма, а просто голос. "Вы когда-то были офицером полиции, согласно вашим записям. И я не связываюсь с наркоторговцами. Возможно, у тебя были свои причины сделать то, что ты сделал, но убить сотрудника исправительного учреждения ... что ж, я несу ответственность перед законом ".
  
   "Я хочу поговорить со своим адвокатом", - натянуто сказал Римо.
  
   "Я понимаю, что от вашего имени уже подана апелляция. Тем временем от вас ожидают соблюдения правил этого учреждения. Вам будет разрешаться выходить из камеры на две минуты через день, чтобы принять душ, и два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, на тридцать минут заниматься физическими упражнениями под присмотром во дворе тюрьмы. В противном случае вы будете заперты в своей камере, где будете принимать пищу и заниматься всеми своими делами. Учитывая ваш довольно обширный послужной список насилия в отношении сотрудников исправительных учреждений и других заключенных, у меня не будет иного выбора, кроме как поместить вас в отдельное помещение, если вы будете плохо себя вести каким-либо образом ".
  
   "Ты говоришь обо мне как о плохом маленьком мальчике", - сказал Римо жестким голосом.
  
   "Будьте уверены, мистер Уильямс, я вижу вас совсем не в таком свете. Итак, вы поняли все, что я вам только что сказал?"
  
   "Думаю, да".
  
   "Вы понимаете, что я подразумеваю под раздельным содержанием под стражей?"
  
   "Конечно. Одиночное заключение".
  
   "Так это называется в Трентоне?"
  
   Римо пришлось подумать, прежде чем ответить. "Они назвали это административным задержанием", - сказал он наконец.
  
   "И я уверен, что человек, которому грозит смертная казнь, дважды подумает, прежде чем доживать свои последние дни в одиночной камере". Начальник тюрьмы нажал кнопку звонка. Два командира вошли в комнату и заняли свои места по обе стороны от непоколебимого лица Римо Уильямса.
  
   "Прежде чем эти офицеры отведут вас обратно в камеру, у вас есть какие-либо вопросы?" начальник тюрьмы хотел знать.
  
   Римо встал, позвякивая цепями. "Только один", - тихо сказал он.
  
   Начальник тюрьмы вопросительно посмотрел на него.
  
   "Вы употребляете газы, делаете инъекции или поджариваетесь в таком состоянии?"
  
   "У нас есть очень эффективный электрический стул, мистер Уильямс. Если дойдет до этого, вы почувствуете лишь кратковременный толчок. На самом деле это довольно гуманно".
  
   "Все равно, я думаю, что предпочел бы иглу". На лице начальника тюрьмы отразился любопытный интерес.
  
   "Серьезно?" сказал он. "Если вы не возражаете, что я спрашиваю, почему это?"
  
   "Они не бреют голову перед смертельной инъекцией".
  
   "А", - сказал начальник тюрьмы, как будто поняв. Но по непроницаемости в глубине его глаз Римо мог сказать, что он вообще ничего не понял.
  
   Римо молчал, когда его уводили.
  
   Глава 3
  
   Они подождали, пока Римо вернется в камеру, прежде чем снять цепи и ножные кандалы. Римо сел на койку, когда зарешеченная дверь с лязгом закрылась. Впервые он заметил белую табличку, прикрепленную к дверям камеры: "ОПАСНО!" НЕ ПОДХОДИТЕ, ПОКА "ГЕЙТ" ДВИЖЕТСЯ, начертанную черными буквами "смертный приговор".
  
   Это был единственный материал для чтения в камере, поэтому Римо медленно прочитал его несколько раз.
  
   Голос из соседней камеры нарушил его концентрацию.
  
   "Привет, Джим. Что происходит?" Голос был черным. Южанин.
  
   "Меня зовут Римо".
  
   "Не занимай никакого положения, чувак. Я называю всех белых парней Джимами. Во что ты вляпался?"
  
   "Не твое дело".
  
   "Поступай как знаешь. Я просто был дружелюбен. Меня зовут Мохаммед".
  
   "В таком случае, меня зовут Аллах".
  
   "Братья-мусульмане" объявляют его Аль-лах, уайти. Но если тебя это устраивает, ты можешь называть меня Попкорн. Все минусы таковы. Только не принижай моего личного бога. Аллах - это все, что помогает мне прожить день, пока мне не придется идти до конца. Я убил свою старушку, разве ты не знаешь ".
  
   "Жестоко".
  
   "Разве я этого не знаю. Иногда я действительно скучаю по этой женщине. Не стал бы ее резать, но я застал ее в постели с какой-то индейкой, которую никогда раньше не видел. И это был мой день рождения. Знаешь, это было самое безжалостное".
  
   "Пощади меня", - сказал Римо, откидываясь на спинку койки. Он уставился в потолок.
  
   "Я слышал, ты когда-то был полицейским".
  
   - Однажды, - бесцветно ответил Римо.
  
   "Так что коп делает в этом пустом месте?"
  
   "Я забыл поздравить твою мать".
  
   "Ху! Ты какой-то холодный чувак. Но позволь мне внести ясность, братан. Заключенные, они знают, что ты коп. Взломщики, они знают, что ты прикончил охранника. Это поставило тебя в очень плохое положение. На твоем месте я бы завел всех друзей, каких только мог найти ".
  
   "Ты не я", - ответил Римо, внезапно пожелав сигарету. Может быть, это очистило бы его разум от паутины. Он чувствовал себя как несвежее пиво - выдохшееся и слишком теплое.
  
   "В таком случае, у меня есть для тебя еще один совет, Джим". Когда ответа не последовало, Попкорн сказал: "Не ешь мясной рулет. Это всегда вчерашний гамбургер. И если вам предлагают тушеный мясной рулет, это не только вчерашний мясной рулет, но и вчерашний гамбургер. В этом заведении не выбрасывают дерьмо. Они просто разогревают его и снова тычут в твою жалкую физиономию ".
  
   "Я буду иметь это в виду", - сказал Римо, все еще глядя в потолок. Все было слишком гладко. В его старой камере потолок был потрескавшимся и отслаивающимся: он представлял, что трещины - это землетрясение, а свисающие хлопья - извержение вулкана. Он часами следил глазами за трещинами, представляя их - нет, желая, чтобы они стали шире. Иногда казалось, что они расширились, но они никогда не расширялись настолько, чтобы выпустить его, теперь не имеет значения, как долго он смотрел сквозь бесконечные серые дни и месяцы.
  
   Римо перекатился на край своей койки. Он не находил никакого развлечения в этом плоском безупречном потолке. Уставившись на свои ботинки, он думал о том, что сказал начальник тюрьмы.
  
   Он не мог вспомнить, чтобы убил кого-нибудь из охранников в штате Трентон. Но его разум все еще был затуманен успокоительным. Римо не мог припомнить, чтобы когда-либо слышал о том, чтобы заключенного отправляли под действием успокоительного. Не самый разумный. Он задавался вопросом, не сломался ли он от долгих лет заключения в камере смертников.
  
   Он позволил своим мыслям вернуться на годы назад. Все это было плоским серым пятном. Сколько прошло с того дня, как за ним пришли у его подъезда в Ньюарке? Десять лет? Двадцать? Ближе к двадцати. Двадцать долгих лет с тех пор, как судья - как там его звали, Гарольд какой-то там? отправил его вверх по реке. В те дни в Нью-Джерси приводили в исполнение смертные приговоры. Римо больше года потел в камере смертников - "Мертвец" на языке других заключенных, - пока его адвокат подавал апелляцию за апелляцией.
  
   Его жизнь спас не столько апелляционный процесс, сколько тенденция не ссылаться на законы о смертной казни, которая в конечном итоге спасла жизнь бывшему патрульному Римо Уильямсу. Это не было оправданием, но это было лучше, чем сидеть на стуле.
  
   Теперь, двадцать лет спустя, он снова оказался перед стулом.
  
   Римо встал. Его суставы затекли. Его не совсем онемевшие пальцы погладили жесткую щетину на подбородке и шее. В камере не было зеркала. В камере смертников человек мог бы с радостью перерезать себе горло, а не тащиться к креслу.
  
   Сглатывание напомнило Римо о том, как пересохло у него в горле. В раковине было сухо, поэтому Римо решил пойти в другом направлении.
  
   "Я бы не отказался покурить", - сказал он вслух.
  
   Из камеры слева не последовало ответа, которая, как вспомнил Римо, была пуста, когда он проходил мимо нее. Но с другой стороны Попкорн спросил: "Кэмел сделает для тебя?"
  
   "Да".
  
   "Ну, вот и она. Одна сшита на заказ".
  
   За дверью его камеры в поле зрения выкатилась сигарета без фильтра. Римо пришлось опуститься на колени, чтобы поймать ее. Но его запястья были слишком толстыми для узкого промежутка между прутьями. Он напрягся, его пальцы почти коснулись бумажного цилиндра. Он переложил его в другую руку, но преуспел только в том, что полностью отодвинул сигарету за пределы досягаемости.
  
   Римо вернулся к своей койке и тяжело сел, его лицо превратилось в маску поражения.
  
   Через некоторое время Попкорн заметил: "Я не чувствую запаха дыма, Джим. И я всей душой отдавал предпочтение секонд-хенду".
  
   "Это ускользнуло от меня", - сказал ему Римо без эмоций.
  
   "Вот как я отношусь к своей жизни, Джим. Но ты все еще у меня в долгу".
  
   "Конечно", - решительно сказал Римо. Он чувствовал себя дерьмово.
  
   "Просто не жди долго расплаты. Спарки владеют моей задницей, ты знаешь".
  
   "Кто такой Спарки? Твой адвокат?" Римо задумался в воздух. С таким же успехом он мог общаться с мертвецами. Следующие слова Попкорна подсказали ему, что так оно и есть.
  
   "Спарки - председатель, чувак. Я выйду на свободу в следующем месяце, если мою апелляцию не поддержат. Тебе сказали, когда ты уходишь?"
  
   "Я не пойду", - решительно заявил Римо.
  
   "Расскажи. Раньше я так думал. Мужчина позволяет тебе так думать некоторое время, он и его адвокаты. Через некоторое время ты начинаешь верить в это сам. Затем они отнимают его у тебя дюйм за дюймом. В этом-то все и дело. Сегодня ты летаешь, а на следующий день копаешься в грязи у своих собственных чертовых ног, думая, что единственный выход - это выкопать себе дорогу наружу. Но в любом случае, ты сам себе роешь могилу ".
  
   - Я не пойду, - повторил Римо.
  
   "Ты считаешь, что раз ты когда-то был копом, то у тебя все получится. И это все?"
  
   "Они не поджарят меня. Они не поджарили меня в Джерси. Они не поджарят меня здесь".
  
   "Может и так, Джим. Но в этой дыре, в которой мы находимся, флоридский сок имеет совершенно другое значение". Он не оранжевый, и они должны привязать тебя, прежде чем ты сможешь извлечь из этого пользу ".
  
   "Они не могут перевести человека из одного штата в другой и поджарить его. Мой адвокат позаботится об этом".
  
   "Я согласен с этим. Мой адвокат тоже моя последняя надежда".
  
   "Они не поджарят меня", - повторил Римо. И внезапно он вспомнил, почему ему было так неудобно сидеть на деревянном стуле в кабинете Начальника тюрьмы. Электрические стулья всегда изготавливались из непроводящего дерева.
  
   В дальнем конце коридора загудела дверь. Загудела другая. И с каждым разом жужжание становилось громче по мере того, как Контроль открывал дверь за дверью. Затем послышался четкий, не приглушенный звук шагов.
  
   Охранники остановились у камеры Римо. Это были те же охранники, что и раньше.
  
   "Сегодня день душа, Уильямс", - сказал один с насмешкой. Римо поднял со своей койки тусклые глаза. Он встал. "Почему бы и нет?" он пробормотал.
  
   На этот раз на него не надели наручники, когда выводили из камеры.
  
   "Я единственный, кто должен смыть пыль?" Спросил Римо.
  
   Охранник свирепо оскалил зубы. "Остальные уже приводят себя в порядок ради тебя, Мыльный мальчик. А теперь двигай".
  
   Римо медленно прошел мимо ряда камер смертников. Он смело встречал каждый взгляд, брошенный в его сторону.
  
   На этот раз не было свиста или насмешек. В некотором смысле, это был плохой знак.
  
   Они прошли мимо контрольной будки на перекрестке тюрем, называемом Гранд Сентрал, где начальник караула проводил их в душевую. Римо разделся под бдительными взглядами охранников и зашел в общий душ.
  
   Десятки пар жестких глаз впивались в его поджарые, тигриные мышцы, плоский, как у спортсмена, живот и странно толстые запястья. Римо проигнорировал их и встал под горячую струю незанятого душа, намыливаясь грязным куском мыла, которое таяло на похожей на желоб полке, проходившей под душем по всей длине комнаты. Он втер немного пены в свои мускулистые волосы, яростно отскребся и, чувствуя на себе взгляды, снова встал под горячую воду, пока остатки пены не попали на решетку пола, чтобы быть унесенным на свободу, которой Римо не знал с тех пор, как ему было вдвое меньше, чем сейчас.
  
   Когда Римо направился к двери, на его пути встал мужчина. Он был белым и сложен как беременный полузащитник. Его толстое лицо было таким же невыразительным, как плотина Гувера, за исключением усов Фу Манчи, которые вышли из моды, когда Джеральд Форд был в Белом доме, и крошечного клочка волос под нижней губой, называемого пучком пачуко. Его черные волосы разметались по всему лбу, с них капала грязно-серая мыльная пена. Он выглядел как клингон с плохим шиньоном.
  
   "Ты новый Покойник?" - прорычал он.
  
   "Меня зовут Римо".
  
   "Да. Это ты. Покойник", - пробормотал мужчина, как будто Римо там не было. Затем он сказал громче: "Я слышал, ты был полицейским".
  
   Римо ничего не сказал. В заведении была фраза: "Занимайся своим делом". Это означало "не лезь не в свое дело" и "держись подальше от неприятностей". Римо решил, что будет следовать ей. Он позволил своему взгляду опуститься на спутанные волосы на груди мужчины, покрытые мылом. Не из покорности, а потому, что мужчина был намного выше Римо, и Римо просто позволил своим глазам отдохнуть на их естественном уровне. Он сделал свое суровое лицо неподвижным, не выдавая никаких эмоций, ни слабости, ни вызова.
  
   "Раньше я ел копов", - насмехался мужчина. "Ты скажи ему, Макгарк", - крикнул кто-то. Макгарк наклонился к лицу Римо. Его дыхание было кислым. Как пахта недельной давности.
  
   "Может быть, я тебя съем". Когда Римо не ответил, Макгарк сказал: "С другой стороны, может быть, все будет наоборот. Я мог бы защитить тебя, коп. Если ты будешь хорошо со мной обращаться ".
  
   При этих словах Римо поднял взгляд. Его глаза, казалось, ушли в свои глубокие впадины. Выражение их было нечитаемым.
  
   "Ты делаешь для меня, и я сделаю для тебя", - сказал Мегарк низким голосом. "Что ты на это скажешь?"
  
   "Я говорю, - решительно заявил Римо, - что твое дыхание пахнет так, словно ты сосал сосок слона. Может быть, тебе стоит продолжать удовлетворять себя таким образом".
  
   У Макгарка отвисла челюсть, отчего его пучок пачуко ощетинился.
  
   Единственным звуком в комнате долгое время были насадки для душа, выбрасывающие безжалостные потоки воды. Затем какой-то мужчина разразился взрывным лающим смехом. У другого перехватило дыхание. Они двинулись к Римо и гиганту по имени Макгарк, чтобы посмотреть, что будет дальше. За спиной здоровяка Римо мог видеть охранников, наблюдающих через квадратное окно. Внезапно они повернулись спиной, и Римо понял, что помощи от них не будет.
  
   "Все вы, болваны, держитесь подальше от этого", - сказал Макгарк. Он посмотрел вниз на Римо. Римо непоколебимо встретил его взгляд.
  
   "Я дам тебе выбор, коп", - сказал Макгарк напряженным голосом. "Твой рот на моем члене прямо сейчас или мой нож в твоем животе".
  
   "Если ты собираешь вещи, докажи это", - спокойно сказал Римо. Макгарк развел невероятно большими руками и сказал: "Никаких карманов, друг. Но я достану тебя во дворе".
  
   "Тогда увидимся во дворе", - сказал Римо, протискиваясь мимо мужчины и распахивая дверь быстрее, чем Макгарк успел отреагировать.
  
   Римо схватил полотенце с вешалки и начал вытираться, в то время как явно разочарованные охранники разделились и заняли позиции у наружной двери. Запах застарелого пота был постоянным зловонием в комнате. Остальные вышли, голые и угрюмые, и потребовали свои полотенца. Закончив, они бросили полотенца в тележку для стирки и медленно оделись, как будто надев синие рабочие брюки государственного образца, они стали менее, а не более цивилизованными.
  
   Когда Римо потянулся за идентичной униформой, один из охранников сказал: "Тебе не нужна тюремная униформа. Вот." Римо взял футболку абрикосового цвета. Он стянул его через голову и понял, что это означало. Каждый мужчина в ряду носил такой. Это был значок приговоренного.
  
   Они выстроились в линию, с Римо в тылу. Охранники открыли дверь, и они вышли гуськом, их плечи почти касались правой стены, когда они поворачивали под прямым углом, пока не миновали многоярусные тюремные блоки, окружающие Центральный вокзал. Мужчины, шедшие впереди Римо, гуськом направились в свои камеры. Это были обычные люди. Римо продолжил путь в одиночестве в крыло Q, камеру смертников.
  
   По сигналу двери камер распахнулись. Одновременный лязг был оглушительным.
  
   Римо направился по бежевому коридору к своей открытой камере, недалеко от последней камеры в камере смертников.
  
   Грубый голос крикнул ему вслед: "Во дворе, коп". После того, как дверь камеры с жужжанием закрылась с временной окончательностью, к которой Римо так и не привык, он задал вопрос в воздух. "Знаешь мошенника по имени Мегарк?" Голос Попкорна был насмешливым. "Да. Это чувак, которого называют Крашер. Разве это не имя из комиксов, чувак? Крушитель Макгерк. Говорят, его имя Делберт ".
  
   "Педик?" Римо задумался.
  
   "Да. Настоящий батч. Почему ты спрашиваешь? Ты ему нравишься?"
  
   "Да".
  
   "Этот сокрушитель, ты должен остерегаться его. Он подает, но не ловит. Понимаешь, что я имею в виду?"
  
   "Да. Он говорит, что будет искать меня во дворе".
  
   "Тогда не ходи во двор".
  
   "Должен. Я должен поддерживать форму".
  
   "За что? В конце концов, Спарки высосут тебя досуха, братан".
  
   "Когда-нибудь я, возможно, выберусь отсюда", - сказал Римо. Он заметил, что кто-то - он сам или охранник - пнул сигарету из коридора поближе к решетке. Он подошел и просунул руку сквозь прутья. Он раздавил сигарету двумя пальцами и вернулся к своей койке.
  
   "Конечно", - сказал Попкорн, пока Римо осматривал белую бумагу на предмет повреждений. Она разошлась с одного конца и была грязной там, где ее раздавила подошва ботинка. Но другой конец был чистым. Римо осторожно стряхнул с него пыль. "Когда-нибудь ты выйдешь отсюда", - говорил Попкорн. "Есть белый катафалк, который в один прекрасный день вывезет всех нас, Мертвецов, за пределы этих стен. Вы можете на это рассчитывать ".
  
   "Нет. Не так", - сказал Римо, отправляя в рот чистый конец "Кэмела". "Когда-нибудь они поймут, что я невиновен".
  
   Римо проигнорировал воющий смех Попкорна, обыскивая карманы в поисках спичек. Он обнаружил, что у него нет карманов, и, конечно же, там тоже не было спичек.
  
   А Попкорн продолжал смеяться, как будто невиновность Римо была самой смешной вещью в камере смертников.
  
   Глава 4
  
   Для Римо Уильямса, осужденного за убийство, его первый день в тюрьме штата Флорида мало чем отличался от всех дней, которые он мог вспомнить в тюрьме штата Трентон. Охранники пришли к десяти часам, чтобы сосчитать количество убитых. Обед подали в двенадцать тридцать. Поднос с едой Римо поместили в похожую на полку щель в двери его камеры. Это был мясной рулет с тушеным мясом. Он почувствовал его запах и, хотя был голоден, вернул поднос в щель. К тому времени, как час спустя охранник вернулся, чтобы забрать его, поверхность превратилась в холодный жир.
  
   В три часа дня был произведен еще один подсчет голов, и снова в восемь. Отбой прозвучал с ударом одиннадцати, а последняя проверка кроватей произошла двадцать минут спустя, когда одинокий охранник прошел вдоль очереди, останавливаясь, чтобы осветить каждую камеру своим большим фонариком D-cell. Однажды он позвал заключенного, чтобы тот обнажил голову. Только тогда луч на мгновение остановился; затем его включение и выключение продолжилось.
  
   В глазах Римо зажегся свет, и он перевернулся. Охранник пошел дальше, повторил свой ритуал у камеры Попкорна, а затем заковылял прочь, его уход был отмечен уменьшающейся громкостью дверных звонков, когда они закрывались один за другим.
  
   Римо уставился на плоскую черноту внешней стены своей камеры, задаваясь вопросом, будут ли ночи здесь такими же ужасными, как в Трентоне.
  
   Они были.
  
   Откуда-то издалека раздался голос: "Телепортируй меня наверх, Скотти", и Римо чуть не рассмеялся. За исключением того, что несчастный тон голоса мужчины приглушил смех. Он не шутил. Фактически, он приступил к продолжительному исполнению воображаемого эпизода "Звездного пути" одним актером, поочередно играя роли капитана Кирка, Спока, Скотти, Маккоя и даже Ухуры нелепым фальцетом.
  
   "Заткни свою дыру, болван!" предупредил басовитый голос.
  
   "Ты заткни свою дыру. Оставь мужчину в покое. Он будет развлекать нас".
  
   Последнее прозвучало из-за Попкорна. Вздохнув, Римо скатился с кровати.
  
   "Это продолжается каждую ночь?" спросил он.
  
   "В некоторые ночи", - сказал ему Попкорн. "Это тарелка радара. Он знает наизусть каждый эпизод "Звездного пути". Говорит, что смотрел их по семнадцать раз каждый. Так что, естественно, он доходит до того, что, так сказать, выкручивается сам. Слышали бы вы, какой он выкрутил в прошлую субботу. Когда все закончилось, Кирк был застрелен ромуланцами, а Спок захватил мостик. Первое, что он сделал, это отдал приказ отступать и начал баловать Ухуру. Эта тарелка радара, он действительно вжился в роль Спока. Но ему нравится смотреть на вещи по-своему ".
  
   Римо вздохнул. Там, в Трентоне, был мошенник, который всю ночь напролет выдавал себя за грабителя. Его "Джо Фрайди" был настолько точным, что побудил одного пожизненника воткнуть заточенный карандаш с номером девять в адамово яблоко заключенного со смертельным исходом. Теперь казалось, что это было очень давно. Римо даже не мог вспомнить имени ни одного из них.
  
   Наконец разговоры вслух, рыдания и стоны прекратились, и во влажной темноте камеры смертников воцарилась тишина.
  
   Римо спал.
  
   Во сне ему приснился сон.
  
   И в своем сне он был свободен.
  
   Римо снилось, что он едет на лифте в пентхаус высотного жилого дома. Он видел себя в обрамлении кабины лифта, оклеенной золотыми обоями, как будто испытывал внетелесный опыт. Одна рука была у него в кармане, а другая свисала сбоку, нетерпеливо прищелкивая пальцами.
  
   Двери лифта открылись, и он начал выходить из клетки. Он на мгновение заколебался. Блеск, появившийся в его глазах, был недолгим. Затем, небрежно вынув руку из кармана, он вышел в коридор. Он присвистнул.
  
   С обеих сторон дверей лифта появилось по дородному мужчине. Каждый был одет в дорогой итальянский шелковый костюм. В руках у них были компактные маленькие пистолеты-пулеметы Mac-11. Один приставил дуло к шее Римо, а другой - к противоположному боку. Римо перестал свистеть.
  
   Во сне он закричал: "О, черт!" Но во сне он выглядел так же круто, как актер, сыгравший главную роль в телевизионном фильме недели.
  
   Один из двух мужчин пробормотал: "Сошел не на том этаже, приятель?"
  
   На что Римо услышал свой ответ: "Нет, если это апартаменты дона Полипо Тентаколо".
  
   "Дон Тентаколо не принимает посетителей сегодня вечером, приятель". Это от другого мужчины, того, который начал обыскивать Римо. Другой громила - лучшего слова для него не подберешь - продолжал тыкать своим Mac-11 в бок Римо.
  
   То, что произошло дальше, произошло так быстро, что Римо дернулся во сне.
  
   Стоящий на коленях охранник проверял лодыжки Римо, когда одна из ног Римо дернулась вверх. Палец ноги, казалось, только коснулся подбородка мужчины, но его голова откинулась назад, как будто она была на конце оборвавшегося троса. Треск ломающихся позвонков был отчетливым, как гром.
  
   Затем - или, возможно, это произошло одновременно, потому что внимание Римо было приковано к откинутой назад голове, а не к чему-то другому - во сне Римо повернул верхнюю часть тела так, что дуло пистолета было направлено в разреженный воздух. Он взял другого громилу за запястье. Вместо того, чтобы надавить на естественную точку сгиба сустава, как его учили в полицейской академии, Римо вставил мизинец в открытое дуло Mac-11. Звук раскалывающегося ствола слился с треском ломающихся позвонков.
  
   Mac-11 развалился на части, как будто все сварные швы и шурупы одновременно разрушились, оставив громилу с очень шатким прикладом пистолета с маленькими блестящими пулями, видимыми в верхней части магазинной обоймы.
  
   Громила посмотрел на свое бесполезное оружие, а затем на своего упавшего товарища, которого Римо небрежным движением лодыжки освободил от дорогих итальянских мокасин.
  
   "Можно?" - спросил Римо, вежливо улыбаясь. И, не дожидаясь, он извлек пулю из обоймы. На смену ей выскочила другая.
  
   Римо наблюдал, как он берет крошечную пулю в одну руку и приставляет ее ко лбу громилы. Затем согнутым указательным пальцем он постучал по капсюлю на конце гильзы. Раздался хлопок петарды! и стоящий громила внезапно превратился в распростертого мертвого громилу с черным кратером в центре его лба.
  
   Римо небрежно перешагнул через тела и подошел к черной двери из дорогого дерева. Он постучал в дверь и стал ждать, уперев руки в бедра.
  
   В своей камере Римо ворочался во сне. Он впервые заметил, какими тонкими стали его руки. Он выглядел так, словно потерял весь свой естественный жир и тридцать процентов мускулатуры. Его запястья, однако, были необычайно толстыми. Это сочетание заставляло его думать о Моряке Попае - но менее гротескном.
  
   Римо уставился на свои собственные странно растянутые запястья, когда в черной дверной панели появилась занозистая дыра, и "я" из его сна просто исчезло с линии огня - потому что единственная дыра была проделана пистолетом, приставленным к противоположной стороне двери.
  
   Мечта Римо рванулся вперед, ладонью ударив по дверной ручке с такой силой, что она вылетела из гнезда и врезалась в пентхаус. Невидимый мужчина взвыл в изысканной агонии, и Римо небрежно толкнул дверь, открывая ее.
  
   Он остановился рядом с мужчиной, державшимся обеими руками за пах в согнутой вдвое позе, только для того, чтобы ткнуть его в глаза. Прежде чем упасть лицом вперед, Римо мельком увидел желеобразное пюре, которое теперь было в его глазницах. Если бы он не спал, он бы отвернулся.
  
   Во сне Римо переходил из комнаты в комнату в элегантном пентхаусе, пока не обнаружил мужчину, съежившегося у зеркального окна, из которого открывался панорамный вид на какой-то неизвестный город. На заднем плане был неоновый кант. Он не был свернут в спираль или вывеску, а обрамлял несколько высоких офисных зданий. Это подсказало Римо, что из пентхауса открывается вид на Даллас, штат Техас.
  
   Толстяк стоял спиной к стеклу, как будто стоял на узком выступе, и только трение о стекло удерживало его от падения навстречу смерти.
  
   "Если ты коп, - говорил он, - я могу тебе заплатить".
  
   "Неверное предположение", - услышал Римо свой голос.
  
   "Если ты федерал, я могу перевернуться".
  
   "Даже близко".
  
   "Тогда чего ты хочешь?"
  
   "О, хороший дом, приятная жена, может быть, пара детишек".
  
   "Готово! Я все устрою". Толстяк вспотел, хотя весил больше Римо фунтов на шестьдесят.
  
   "Извини", - сказал ему Римо. "Есть некоторые вещи, которые нельзя купить даже за деньги. Это не купит меня, и это не купит ту жизнь, которую я хочу".
  
   "Должно быть что-то, что мы можем сделать", - настойчиво сказал дон Тентаколо. "Мы можем заключить какую-нибудь сделку".
  
   "Дай мне подумать об этом", - сказал Римо без всякого интереса. Он постучал по стакану рядом с головой мужчины. Толстяк поморщился, как будто пальцы Римо были уколотыми.
  
   "Это одноразовое блюдо или сэндвич?" Спросил Римо.
  
   "Одинок. Пуленепробиваемый".
  
   "Хорошо", - сказал Римо, проводя линейкой прямую линию над трясущейся головой толстяка. Стекло заскрипело, как будто по нему провели стеклорезом. Затем Римо провел пальцем от одного конца линии до пола и повторил действие с другой стороны.
  
   Манипуляция очертила толстяка тонкой белой прямоугольной линией, скорее напоминающей контур гроба.
  
   "Что... что ты собираешься делать?" он дрожал.
  
   "Ты выглядишь сексуально. Как будто тебе не помешало бы подышать свежим воздухом".
  
   "Да", - сказал дон Тентаколо, вытирая лоб. "Здесь жарится".
  
   "Тогда позвольте мне", - сказал Римо. Он положил руку на вздымающуюся грудь мужчины и сделал то, что выглядело как легкий толчок.
  
   За исключением того, что не было ничего нежного в том, как дон Полипо Тентаколо прошел сквозь толстое стекло, прихватив с собой стеклянный прямоугольник, похожий на дверь. Его ноги были последними, кто исчез в темноте за окном.
  
   Римо увидел, как он высовывается из отверстия в стекле, и точка зрения его сна внезапно поплыла за безумно жестикулирующим телом, падающим с высоты двадцати или тридцати этажей на твердый тротуар внизу.
  
   Стекло ударилось первым. Оно разлетелось на тысячи осколков. Толстяк тоже разлетелся вдребезги, но мешок, который был его мясистой оболочкой, не позволил его разрушающейся костной структуре превратиться в органическую шрапнель. За одним примечательным исключением. Короткий отрезок бедренной кости выскочил из шва брюк и пронзил его левую ладонь.
  
   Отряхнув руки, как будто завершил мелкий, но упорный домашний ремонт, Римо из своей мечты отвернулся от окна, как будто собираясь уходить. Но на его лице промелькнуло узнавание, и он дерзко ухмыльнулся и спросил невидимого собеседника: "Как я справился?"
  
   Ответивший голос был писклявым и ворчливым, как у Даффи Дака после тяжелого дня на съемочной площадке.
  
   "Твой локоть был согнут", - горько сказало оно.
  
   И выражение разочарования, появившееся на лице Римо из сна, было трагичным.
  
   Римо проснулся с таким же выражением на своем настоящем лице. Он просто не знал этого.
  
   Голос Попкорна прошептал ему на ухо сквозь шлакоблок цвета ракушки: "Ты в порядке, Джим?"
  
   Римо сел. - Мне приснился плохой сон, - тихо сказал он.
  
   "У меня для тебя новости. Они все еще у тебя. Только теперь твои глаза открыты. Ты понимаешь меня?"
  
   "Я знаю, где я. Это просто казалось таким реальным". И впервые в голосе Римо пропала жесткость, которую тюремная жизнь сделала второй натурой.
  
   "У меня есть поговорка, Джим: Мертвецы видят сны глубже всего. Побываешь некоторое время в камере смертников, поймешь, о чем я говорю".
  
   Римо пошарил под подушкой. Верблюд все еще был там, только теперь на нем появилась трещина, и он напоминал загнутый бумажный гвоздь.
  
   "Полагаю, у вас нет спичек?" Подсказал Римо.
  
   "Нет, с тех пор как у Мухаммеда Али помутился рассудок".
  
   "Это устарело".
  
   "В "стире" все шутки старые. Если я дам тебе коробок спичек, ты потом сунешь его обратно?"
  
   "Конечно".
  
   "Ладно, дружище. Не облажайся еще больше, чем ты натворил, чтобы попасть сюда".
  
   Коробок спичек скользнул в поле зрения, как тусклая хоккейная шайба. Он остановился рядом с решеткой камеры, и Римо извлек его с первой попытки. Он оторвал спичку и чиркнул ею. Пламя охватило грязный конец "Кэмела" во рту Римо.
  
   Римо сел на свою койку и глубоко затянулся.
  
   Табачный дым ударил ему в легкие, как иприт. Желание закашляться было непреодолимым. Он попытался подавиться им, зная, что это может привести охранников или, что еще хуже, разбудить каждого человека в камере смертников. Но кашель отказывался подавляться.
  
   Римо упал на колени. Он сунул голову под койку и поддался приступу кашля. Он хрипел, как двенадцатилетний ребенок, пытающийся выкурить свою первую сигарету.
  
   "Ты в порядке, Джим?" Прошипел Попкорн. "Ты обрушишь все виды дерьма на наши жалкие головы, если не задушишь себя".
  
   Приступы кашля Римо перешли в сдавленный стон.
  
   "Не умирай из-за меня, Джим", - взмолился Попкорн. "Ты получил мою последнюю книгу "спички". Не умирай из-за меня".
  
   Сквозь собственную боль Римо услышал искренность в голосе Попкорна. Тюремная сентиментальность. Не умирай, пока я не верну то, что принадлежит мне. Он так и не привык к его бессердечной безжалостности.
  
   Наконец Римо заполз обратно на свою койку. "В первый раз?" Криво усмехнувшись, спросил Попкорн.
  
   "Я привык к сигаретам с фильтром", - сказал Римо. Его легкие словно горели. Вместо того, чтобы прочистить голову, никотин еще больше притупил его мозг. Возможно, подумал он, у него была реакция на успокоительное, которое не давало ему уснуть во время поездки из Нью-Джерси. Тем не менее, у него не должно было быть подобной реакции. Он был человеком с сумкой в день.
  
   "А как же мои спички, чувак?"
  
   "Утром", - слабо парировал Римо. "Я болен".
  
   "Ты сумасшедший, если думаешь, что оставишь себе мои спички, сосунок", - прошипел Попкорн. "Ты меня слышишь?" Скорость, с которой легкая заботливость Попкорна превратилась в жесткую, а затем и отвратительную, была элементарной.
  
   Римо повернулся на другой бок и попытался уснуть, но сон ускользал от него до пятичасового звонка, а затем, слишком скоро, начался еще один бесконечный серый день.
  
   Глава 5
  
   Прежде чем появился охранник с подносами для завтрака, Римо выставил коробок спичек за прутья своей камеры и подтолкнул его одним пальцем.
  
   "Вот оно", - крикнул он. "Понял?"
  
   "Да, чувак, я понял". Голос Попкорна был настороженным. Римо представил, как он открывает обложку, чтобы тщательно пересчитать каждую спичку. Должно быть, он сделал это дважды, потому что прошло некоторое время, прежде чем к нему вернулся голос, снова наполненный дерзким добродушием.
  
   "Это два, которые ты мне должен, Джим", - сказал он. "Одно за изготовленное на заказ, а другое за воспламенитель".
  
   "Поймаю тебя как-нибудь во дворе", - сказал Римо. "Если мы доберемся до двора в тот же день".
  
   На завтрак были холодные кукурузные хлопья в упаковке на одну порцию и отдельный пинтовый контейнер с нежирным молоком. Римо медленно разлил молоко по хлопьям. От него исходил сильный запах. Он приложил нос к миске. Не кислый. Просто крепкий. Он никогда не чувствовал такого сильного запаха молока. Смешное. Он никогда раньше не думал о том, что у свежего молока есть запах.
  
   Римо решил обойтись без сахара и запихнул первую ложку в горло. Она с трудом проглотилась. Хлопья, казалось, прошлись по его пищеводу наждачной бумагой. Он проглотил их. Пять минут спустя он разбросал это по всему полу.
  
   "Ты уверен, что раньше отсиживал срок, Джим?" Голос Попкорна снова стал настороженным. "Похоже, у тебя не слишком хорошая акклиматизация. Неприятно думать, что ты был рыбой. Потому что, если бы ты был рыбой, это означало бы, что ты был крысой. Хотя то, что Человек стал бы делать, сажая крысу в ряд, - это больше, чем я могу понять ".
  
   "У тебя есть на что настучать?" Спросил Римо, выплевывая остатки молока изо рта. Теперь оно было кислым, но это был привкус желудочной кислоты.
  
   "Нет. Но ты ведешь себя как новичок, а не пожизненник".
  
   "Я не нюхал свежего воздуха с тех пор, как... " Римо заколебался. Когда он поступил туда впервые? Это было в 71-м. Нет, раньше, в 70-м. Может быть, в 69-м. Нет, это не могло быть 69-го. Он помнил, как отбивал ритм в 69-м, просто еще один патрульный полицейский на пути к далекой пенсии.
  
   Командир подошел за подносом и увидел беспорядок на полу у Римо. Напряженное выражение его лица сменилось сердитым.
  
   "Ты делаешь это нарочно?" - горячо спросил он.
  
   "Меня вырвало", - сказал ему Римо.
  
   Охранник присмотрелся внимательнее. "По-моему, на блевотину не похоже".
  
   "Это пробыло у меня в желудке не более двух минут", - сказал Римо с угрюмостью, которая приходит к заключенному после столь долгого пребывания в тюрьме, что вся гордость покинула его душу. Это было следствием того, что со всеми намерениями и задачами обращались как с опасным подростком.
  
   Заговорил Попкорн. "Я могу поручиться за Уайти, вон там", - сказал он. "Я слышал, как его вырвало. Казалось, что мужчина кашляет легкими. Почки тоже ".
  
   "Заткнись, мертвец".
  
   Охранник ушел, вернувшись со шваброй и ведром.
  
   "Камера номер два", - крикнул он по линии. Дверь в камеру Римо отъехала в сторону. Командир просунул швабру и ведро внутрь через полуоткрытую дверь.
  
   "Убери это", - сказал он Римо.
  
   Римо заглянул в ведро и сказал: "Воды нет".
  
   "Парень, у тебя бесконечная вода", - сказал охранник, указывая на открытый унитаз из нержавеющей стали.
  
   Римо окунул швабру в открытую миску, выплеснул ее в ведро и отнес то и другое в столовую. Он мыл пол, пока тот не стал чистым, вылил ведро в унитаз, а затем принес ведро и швабру обратно к двери камеры.
  
   "Сначала отожмите это", - настаивал охранник.
  
   "Чем?" Требовательно спросил Римо.
  
   "У тебя есть руки".
  
   "Я больше не приму душ до завтра".
  
   "Не я устанавливаю правила", - сказал охранник. "Я просто обеспечиваю их соблюдение. Может быть, в следующий раз, когда тебе захочется блевать, ты будешь усерднее сдерживаться".
  
   Нахмурившись, Римо отжал швабру голыми руками и вылил ведро в унитаз. Охранник забрал швабру и ведро и запер дверь. Он крикнул в конец очереди: "Камера номер один". Он перешел в следующую камеру, вне поля зрения Римо. "Ладно, Попкорн, пора смыть воду с твоей бедной черной задницы".
  
   "Ты так говоришь, потому что любишь меня", - сказал Попкорн охраннику.
  
   Дверь с жужжанием открылась, и Римо, держа перед собой мокрые руки, поднял голову с внезапным интересом.
  
   Он испытал шок. Мужчина, который неторопливо прошел мимо, одарив его легкой улыбкой Ипаны, был невысоким и худощавым, с высокой выцветшей стрижкой, которая делала его голову похожей на потрепанный карандашный ластик. Ему было не намного больше восемнадцати.
  
   "Как дела, Джим?" - сказал он и так же быстро исчез.
  
   "Черт", - пробормотал Римо. "Просто ребенок. Он просто ребенок".
  
   После десятичасовой проверки Римо сказали, что в этот день он должен потренироваться во дворе. Попкорн уже давно вернулся в свою камеру.
  
   Дверь камеры с жужжанием открылась, и Римо вышел. Рядом с ним был Мохаммед, он же Попкорн. "Похоже, мы идем вместе", - заметил маленький заключенный.
  
   "Похоже на то", - сказал Римо.
  
   "Никаких разговоров в очереди", - рявкнул охранник. Это был не тот охранник, который заставил Римо отжать свой кисло-молочный завтрак из швабры. К этому времени руки Римо высохли до молочного цвета. Его так тошнило от запаха, что, спустив воду в туалете шесть или семь раз подряд, он вымыл руки в унитазе. Это было унизительно, но не более, чем любое другое унижение, случившееся с ним за последние два десятилетия.
  
   Они прошли по камере смертников, где заключенные в абрикосовых футболках смотрели на них немигающими змеиными глазами в блоке С. Один длинноволосый блондин сидел на нижней части своей койки - в блоке С у них были двухъярусные кровати - его глаза были пустыми, голова поворачивалась из стороны в сторону, как человеческая тарелка радара.
  
   "Это тарелка радара", - прошептал Попкорн Римо. "Говорят, он съел свою мать. Он был одним долбанутым чуваком".
  
   Высоко на втором ярусе камер, составляющих блок С, раздался хриплый голос. "Во дворе", - предупредил он.
  
   "И ты знаешь, кто это", - сказал Попкорн. "Сам Делберт. ОН ЖЕ Крушитель". Попкорн произнес это прозвище с явным удовольствием, растягивая последний слог, словно пробуя его на вкус.
  
   "Макгерк носит нож?" Спросил Римо. Командир поворчал на них, но в разговор не вмешивался.
  
   "Иногда", - подсказал Попкорн. "Но Делберту, видите ли, не нужна никакая голень. Слышал, как о нем говорили, что однажды он загнал в угол мужчину, который ему нравился, в механическом цехе и прижал его к стене. Засадил большой мокрый член чуваку в рот. Мужчина сопротивляется, что естественно для мужчины. Делберт, ему это не нравится. Он хочет часть тебя, он считает, что это его право. Поэтому он разжал челюсть этого человека большими пальцами и схватил язык чувака зубами. Сильно укусил, мой парень Делберт. Откусил половину его языка. Проглотил его, как сырую печенку. Затем он прижимал этого бедного страдающего ублюдка лицом к полу, пока тот не истек кровью до смерти. По крайней мере, я слышал, что рассказывали именно так ".
  
   Рерно хмыкнул. Он подумал, не пытается ли Попкорн напугать его. Некоторым заключенным доставляло удовольствие испытывать нервы новичка.
  
   Но Римо Уильямс не был новичком. Он отбывал тяжелые сроки. Он был напуган, но он не был напуган. Это тонкое различие часто было пределом, с которым человек выживал в заключении.
  
   Они прошли через последнюю дверь во двор. Там было пусто.
  
   Римо расслабился. Затем заговорил Попкорн. "Не устраивайся поудобнее", - сказал он. "Скандалисты всегда получают первый удар в ярде, прежде чем выпустить население на свободу".
  
   А позади них какофония гудков указывала на то, что блок С выпустили из клеток. Они толпились, как школьники на перемене, все разговаривали, но ни один голос не возвышался над другими.
  
   "Увидимся позже", - сказал Попкорн, отодвигаясь от Римо. "Если ты выживешь".
  
   Римо забился в угол двора. Учреждение представляло собой здание цвета лайма, окруженное двойным циклонным забором. Зеленые сторожевые башни, похожие на зубчатые пристройки, возвышались у забора. Солнце стояло высоко, было тепло, но душно, как будто они находились рядом с океаном. Римо почти чувствовал запах соленого воздуха.
  
   Заключенные вышли, как человеческая волна, но быстро разделились на группы. Сокамерники разбились на пары или разделились, каждый в зависимости от напряженности дня. Хромые - те, кто не смог приспособиться к тюремной жизни, - ушли сами по себе. Очевидные королевы собрались вместе, разговаривая пронзительными голосами. Начался баскетбольный матч под обручом gingle forlorn.
  
   И даже над самыми высокими людьми в целом возвышалась круглая голова Крашера Макгарка. Его глаза, маленькие и злые, нависшие над костлявыми бровями, искали Римо.
  
   Римо встретил взгляд гиганта с откровенным презрением. Крашер оттолкнул пару визжащих королев друг от друга и направился к выходу из толпы. Однако вместо того, чтобы подойти к Римо, он прыгнул, раскачиваясь на животе, прямиком к Попкорну, который стоял спиной к толпе, прикрывая глаза ладонью от солнца над головой. Его голова была запрокинута. Он наблюдал за одинокой чайкой, описывающей длинные ленивые круги прямо над северной оградой.
  
   Он не видел и не слышал, как Крашер подошел к нему уверенной походкой человека, которому все равно, куда он ступает и во что он ступает - или на что наступил. Очевидно, что Крушителю Макгерку было все равно.
  
   Одна из больших молоткообразных лап Крашера поднялась и зацепила макушку прически Попкорна и резко повернула его голову. Попкорн крутанулся вместе с поворотом, почти потеряв равновесие.
  
   "За что ты на меня, чувак?" Сказал Попкорн, его голос перешел в высокий, полный страха вопль. Только что его лицо было сухим, а в следующую секунду оно выглядело так, словно его намазали маслом. Вот как быстро пот сочился из его пор. "Продолжай мое дело!"
  
   Ответное рычание Макгарка было слишком тихим, чтобы Римо смог расслышать. Он обдумывал свой лучший ход. Он решил просто покончить с этим.
  
   Он подошел сзади к Макгерку. "Отпусти его", - холодно сказал Рерно.
  
   Макгарк, не отпуская, повернул лицо. На нем появилось свирепое выражение.
  
   "Это твоя жена пришла спасти тебя, Попкорн?" Макгарк зарычал, приподнимая упругий скальп Попкорна. "Или, может быть, все наоборот".
  
   "Я едва знаю этого чувака, Крашер", - настаивал Попкорн.
  
   "Я сказал, отпусти его", - повторил Римо, затем натянуто добавил: "Делберт".
  
   "Крашер - это моя уличная кличка, ублюдок".
  
   "И Делберт - это имя, которое дала тебе твоя мать. Она определила тебя лучше, чем улица ". Выражение лица Крашер Макгерк на мгновение стало ошеломленным. Его щетинистые брови опустились ниже над глазами. Они сузились так сильно, что начали пересекаться. Крашер развернул Попкорна перед собой и взял его в захват за голову. Попкорн, с лица которого теперь капал пот, просто протянул руки в знак жалкой капитуляции.
  
   Крушитель сжался. Лицо Попкорна почти сразу потемнело.
  
   "Посмотри на меня", - издевался Крашер. "Я заставляю ниггера покраснеть. Эй, коп. Ты когда-нибудь видел, как ниггер задыхается? Сначала он темнеет, потом становится вроде как фиолетовым. Белые люди синеют. Не ниггер. Они предпочитают фиолетовый цвет. Даже язык становится фиолетовым. Покажи себя мужчиной, ниггер ".
  
   Крушителя сжали, и Попкорн заткнул рот. Его язык вывалился изо рта. Он начал издавать удушающие, хрипящие звуки. Язык Попкорна был розовым. Но его губы стали слегка фиолетовыми.
  
   "Ооо, посмотри на этот длинный высунутый язык", - сказал Крашер. "Неудивительно, что ты не хочешь, чтобы этому корешу причинили вред. Держу пари, что он соображает почти так же хорошо, как полицейский ".
  
   "Меня зовут Римо", - сказал Римо, делая шаг вперед. "Макджерк".
  
   Губы Крашера раздвинулись в звериной ухмылке. Внезапно он выпустил Попкорн. Жилистый чернокожий подросток упал на колени, схватившись одной рукой за горло и поддерживая себя другой.
  
   "Теперь я знаю, что тебя волнует", - горячо сказал Макгарк, "Я дам тебе время обдумать мое предложение. Ты становишься моим рабом, или в следующий раз, когда ниггер побагровеет. Навсегда. В следующий раз. Во дворе."
  
   И Крашер с важным видом растворился в толпе. Другие заключенные обходили его стороной.
  
   Римо протянул Попкорну руку. Прошла минута, прежде чем Попкорн осознал это. Он принял жест и позволил Римо помочь ему подняться на ноги.
  
   "Не знаю, благодарить тебя или винить", - пробормотал Попкорн. "Так что, если это одно и то же, я не сделаю ни того, ни другого".
  
   Римо посмотрел на сторожевые вышки. В их окнах были дымчатые стекла.
  
   "Разве писаки не пытаются прекратить драки?" спросил он.
  
   "Иногда. Но они тоже боятся Делберта. Делберт, он справится с кем угодно. Охранник или мошенник, для него это не имеет значения. Он чувствует то же самое по отношению к сексу. Рот - это рот для Делберта. Мужская задница такая же уютная, как и женская. Кроме того, чувак, ты прикончил охранника в Джерси. Все это знают. Так что не ждите помощи от хакеров ".
  
   "Я не помню, чтобы убивал какого-либо охранника в Джерси или где-либо еще ".
  
   "Скажи это еще раз на удачу", - сказал Попкорн. "Амнезия тоже помогает мне пережить большинство ночей".
  
   Прежде чем Римо смог сказать еще хоть слово, Попкорн неторопливо удалился. Римо отпустил его. Он смотрел на сторожевые вышки. Он чувствовал на себе взгляды. Насколько он знал, охранники целились в него через оптические прицелы своих винтовок. Они делали это в другой тюрьме. Просто для практики. Только там их можно было увидеть. Римо не нравилось закопченное стекло. Он предпочитал смотреть своим мучителям в глаза.
  
   Он пожал плечами и опустился на руки и носки. Он начал с отжиманий, затем перешел к серии подъемов ног, сначала правой, а затем левой, меняясь местами и делая равное количество повторений. В камере смертников у него не было доступа в тренажерный зал - при условии, что в тюрьме штата Флорида вообще был тренажерный зал, - поэтому ему приходилось максимально использовать свои возможности для поддержания своей физической формы.
  
   Пока он упражнялся, Римо осмотрел двор. Он располагался, по-видимому, в северо-восточном углу тюрьмы. Со своего наблюдательного пункта Римо мог видеть главные ворота. Высокий забор из циклона был сломан секцией ворот-цепей, которые двигались на роликах. Секция ворот была выше основного забора на добрых три фута. За ним виднелась лимонно-зеленая сторожка, выглядевшая так, словно на одной из сторожевых башен когда-то построили пристройку для младенцев. Колючая проволока поверх ограждения была натянута широкими петлями. Он не был наэлектризован. Это означало, что лучший выход был через стену и мимо сторожевых башен. Вряд ли это был вариант, не с охранниками, невидимыми за дымчатым стеклом; не было способа определить, когда они смотрят в сторону беглеца, а когда нет.
  
   Звонок возвестил об окончании рабочего дня, и Римо, не торопясь, неторопливо побрел обратно к главному зданию.
  
   У входа охранник остановил его, приставив белую дубинку к груди. Это был приземистый командир, который накануне надел на него наручники.
  
   "Ты", - сказал он грубо. "Мертвец. Переступи черту".
  
   На деревянных ногах Римо вышел и занял свое место у стены.
  
   "Раздень и раздвинь их, парень".
  
   "Я ничего не делал", - запротестовал Римо.
  
   "Пока нет. Не здесь. Но там, откуда ты родом, ты ранил охранника. Я прослежу, чтобы ты не ранил меня, пока будешь в солнечной Флориде. Теперь разденься и раздвинь щеки".
  
   Римо колебался. Отказаться означало бы подать рапорт. Вероятно, его отправят в одиночную камеру. Больше никаких тюремных сроков. Римо размышлял, стоило ли оно того, когда капитан стражи вышел и указал на охранника, который держал Римо.
  
   "Ты!" - рявкнул он. "Пепоне. Найди Мохаммеда Диладея и приведи его на допрос".
  
   "Как только я закончу с этим", - парировал Пепоне.
  
   "Нет. Сейчас". Капитан стражи умчался прочь: лицо охранника вытянулось. Он положил руку на плечо Римо и повел его обратно в шеренгу марширующих.
  
   "В следующий раз", - прошептал он на ухо Римо. "Мальчик". Римо ничего не сказал. Он продолжал идти. Теперь он был отмеченным человеком, и он знал это. Охранники были готовы схватить его - если Макгарк не доберется до него первым. Одиночное заключение начинало выглядеть неплохо.
  
   Римо наблюдал, как охранник по имени Пепоне двигался вдоль очереди, пока тот не нашел Попкорн и не вытащил его. Мохаммед пошел, как обычно, подпрыгивая в такт шагу. Римо задумался, куда он направляется и имеет ли это какое-то отношение к стычке во дворе.
  
   Час спустя другой надзиратель принес попкорн обратно в его камеру. Он шел, опустив голову и не сводя глаз с желтой линии. Если он и знал о присутствии Римо, то не подал виду, проходя мимо камеры Римо. Поняв намек, Римо оставил его в покое. Он откроется вовремя.
  
   Только после того, как подносы с ужином были собраны, Попкорн наконец издал звук. Он ничего не сказал. Вместо этого он разразился нечленораздельными рыданиями и продолжал в течение десяти мучительных минут, прежде чем его звериное хрюканье перешло в долгий вопль отчаяния.
  
   Римо подождал, пока он замолчит, и тихо спросил: "Хочешь поговорить об этом?"
  
   "Я говорил со своим рупором, чувак", - шмыгнул носом Попкорн. "Они отклонили мою последнюю апелляцию. Я уезжаю во вторник. Вторник! Можно подумать, они дали бы бедному чернокожему месяц, чтобы привести себя в порядок. Или неделю. Я бы согласился на неделю. Но я готовлю по вторникам ".
  
   "Жестко", - сказал Римо. Твердость в его голосе противоречила его сочувствию. Попкорн превратился из скрытого преступника, которым он притворялся, в того, кем он был на самом деле - бедного тупого подростка, который облажался в свой день рождения и собирался заплатить за это своей жизнью.
  
   "Что, по их мнению, это такое?" Попкорн требовал от стен. "Китай? Что я такого плохого сделал? Конечно, я убил ее. Но кто может знать, что она бы все равно уже не умерла от рака. Эта женщина дымила как паровоз. Возможно, я оказал ей услугу, разделавшись с ней быстро. Да, вот и все, я оказал ей услугу, бедняжке. Но, черт возьми, чувак, я не хочу поджариваться ".
  
   "Я слышал, это безболезненно", - глухо сказал Римо.
  
   "Ты слышал дерьмо, чувак", - яростно сказал Попкорн. "Пять чуваков ушли с тех пор, как я пришел сюда. Мужчина говорит, что это не больно, но откуда они знают? Они сами там не сидели. Никто из тех, кто сидел на of Sparky, никогда не возвращался, чтобы сказать: "Черт, чувак, это легкая прогулка. Лучший способ уйти."Ты знаешь, что они делают, Джим?"
  
   "Да", - сказал Римо, удивленный тем, что его прежняя тяга к сигарете не вернулась. "Я знаю".
  
   "Они пристегивают тебя так туго, что если бы они засунули тебе в задницу раскаленную кочергу, ты бы даже не смог пошевелиться. Они пристегивают тебе лоб, ногу и Джонс. Надень на лицо вуаль, чтобы лишить себя последнего взгляда на мир. Будет холодно, чувак. Холодно. Тогда они тебя прикончат. Если повезет, ты быстро приготовишься. Я слышал о сосунках, которым пришлось дважды выпить флоридский сок, прежде чем глаза побелели. Электричество, знаете ли, делает глазные яблоки белыми. Вы умираете как слепой. Нет ничего ниже, даже собака не умирает так жестоко. О, Иисус. Почему я?"
  
   "Иисус? Что случилось с Аллахом?" Выпалил Римо.
  
   "Это было ради блага братьев. Я умираю во вторник. Иисус теперь мой спаситель. Только я не думаю, что он может спасти меня сейчас ".
  
   Римо содрогнулся. Ни один из них не произнес больше ни слова до конца ночи. После отбоя в зале воцарилась тишина, как будто из уважения к приговоренному, чья камера опустеет через несколько дней.
  
   Той ночью Римо снова приснился сон.
  
   Во сне за ним пришли посреди ночи. Первым пришел монах. У него была только одна рука, и он предложил Римо поцеловать свое распятие. Римо опустился на колени и подчинился.
  
   Затем они повели его вдоль очереди. Римо был удивлен, даже во сне, что коридор был из холодного голубого камня. Это была не Флорида. Это был Трентон. Они связали его так туго, что он едва мог дышать. Вместо вуали ему на голову надели кожаный капюшон. Он был тяжелым, как средневековое орудие пыток. Затем они надели ему на голову медный шлем и прикрутили электрод так, чтобы он коснулся его потного виска. Он уже чувствовал холод электрода на своей ноге, где тот был прикреплен через разрез в штанине. Он знал, что холод внезапно превратится в раскаленный докрасна укус, когда палач нажмет на выключатель.
  
   Хотя в коже не было отверстий для глаз, Римо мог видеть палача - невысокого невзрачного мужчину с серьезным лицом. Он видел, как тот потянулся к выключателю. Выключатель опустился, и мозг Римо взорвался белой вспышкой света. Его тело дернулось на ремнях, а во рту появился едкий привкус, когда он что-то откусил - что-то, что он тщательно держал под языком....
  
   Он не мог вспомнить, что это было.
  
   Римо резко проснулся посреди ночи. Он слышал неровное дыхание Попкорна. Однажды ритмы его выдохов прекратились и возобновились только после того, как он порывисто вздохнул. Римо решил оставить его наедине с его мыслями.
  
   Ему нужно было обдумать свои собственные мысли. Сон казался таким реальным, совсем как прошлой ночью. Но он был таким же нелепым. Римо подумал, что интересно, что во сне его казнили в штате Трентон. Но потом он вспомнил, что в Трентоне ему снилось, что он находится в своем подъезде к Ньюарку. А до этого, когда он был свободным человеком, его мечты всегда возвращали его в приют Святой Терезы, где он вырос.
  
   Римо поразило, что его мечты всегда отставали от времени. И он с тоской подумал, доживет ли он когда-нибудь до того времени, когда ему приснится, что он находится в тюрьме штата Флорида, и где он будет, когда это случится.
  
   В конце концов он задремал. На этот раз ему ничего не снилось....
  
   Глава 6
  
   Римо проснулся до утреннего звонка. Пошатываясь, он выбрался из своей койки. К его удивлению, в соседней камере Попкорн распевал старую попсовую песню пятидесятых "Desiree", исполняя ведущий вокал, гармонию и аккомпанемент "вау-вау" не совсем одновременно, но достаточно близко, чтобы быть музыкой.
  
   "Ты в порядке?" Спросил Римо во время финального затихания "Оооо Оооо".
  
   "Конечно", - пропел Попкорн. "Теперь я во всем разобрался".
  
   "Да?"
  
   "Государство берет и государство отдает", - лукаво сказал Попкорн и расхохотался.
  
   "Рад, что ты так хорошо это воспринимаешь", - проворчал Римо, присоединяясь к мрачному настроению.
  
   "Конечно, я не собираюсь умирать, готовя на сковороде Спарки".
  
   "Нет?"
  
   "Крашер доберется до меня первым, Джим. Я же говорил тебе, что я все предусмотрел. Он угрожал убить меня, если ты не расправишься с ним. Так что, когда придет время, ты позволишь ему свернуть мне шею. Ты покажешь ему, что ничего не боишься. Может быть, он оставит тебя в покое ".
  
   "Ты все равно будешь мертв", - указал Римо.
  
   Попкорн громко фыркнул. "На день раньше и на доллар меньше", - признался он. "Но, по крайней мере, моя смерть будет что-то значить. Ни хрена не значит, если я умру, сидя с государственными упырями, избавляющимися от дыма, вырывающегося из моих ботинок, рта и подмышек ".
  
   "Спасибо", - бесцветно сказал Римо, гадая, имел ли он это в виду.
  
   "Не благодари меня. Поблагодари мой ухмыляющийся труп", - парировал Попкорн. "Может быть, я возьму старину Крашера с собой и окажу всем услугу. Человек, которому нечего терять, может почти все. Кроме жизни".
  
   - Я это слышал, - натянуто произнес Римо.
  
   На завтрак были жидкие яйца и полоски жира с оттенком бекона. К тому времени, как бекон дошел до Римо, он остыл, и от его запаха у него чуть не скрутило желудок - как будто это было приготовленное человеческое мясо. Там была пинтовая упаковка апельсинового сока, и Римо попробовал его. Вкус опалил его язык и обжег горло, спускаясь вниз. Но напиток остался в горле. Он проигнорировал все остальное.
  
   Сегодня был день душа, и Римо лежал на своей койке в ожидании охранников. Ему надоело пялиться в плоский потолок, поэтому он сел и перенес свое внимание на розовые стены из шлакобетона.
  
   "Эй, Попкорн", - позвал он.
  
   "Йоу".
  
   "Какого цвета ваши стены?"
  
   "Такой же, как у тебя. Розовый, как челка".
  
   "Я ненавижу розовый".
  
   "Один халтурщик однажды сказал мне, что они покрасили каждую клетку в ряду в розовый цвет, чтобы не пугать нас, бедных мертвецов. Ученые чуваки думают, что розовый цвет усмиряет нашу агрессию. Делает из нас слабаков".
  
   "Ты был здесь некоторое время. Это работает?"
  
   "Что ж, - печально произнес Попкорн после продолжительной паузы, - я не могу сказать вам, когда в последний раз доставал его и держал там".
  
   Римо громко рассмеялся. Когда Попкорн не присоединился к нему, Римо понял, что маленький мошенник обиделся и дуется. Римо решил позволить ему самому справиться с настроением.
  
   Когда пришли охранники, Римо сразу понял, что они пришли не для того, чтобы сопроводить его в душевую.
  
   Хотя у него не было часов и в камере не было окна, он чувствовал, что для душа еще слишком рано. Только после того, как его выпустили из камеры и провели в самую длинную камеру смертников в стране, до него дошло, что больше никто тоже не собирался в душ.
  
   "Что это, неделя усыновления-мошенника?" Спросил Римо, не глядя ни направо, ни налево на стоявших по бокам командиров. "Ваш адвокат здесь", - прорычал один.
  
   Брови Римо удивленно приподнялись, но он ничего не сказал.
  
   Когда они приблизились к переполненному заключенными тюремному перекрестку, другой охранник крикнул: "Очистить коридор! Ходячий мертвец! Очистить коридор!"
  
   Мгновенно одетые в джинсовую одежду заключенные вернулись в свои камеры или расступились, как люди перед пожарной машиной. Римо почувствовал себя прокаженным. В Джерси такого не было, но тогда никто в камере смертников штата Трентон не ожидал, что его казнят.
  
   После того, как они были вынесены, людское море вернулось на свои места. Римо чувствовал на себе бесчисленные взгляды. Он не видел никаких признаков Крашера Макгарка.
  
   Рядом с кабинетом начальника тюрьмы, защищенным решетками из специальной стали, находилась анфилада конференц-залов, а снаружи - ярко-желтая клетка. Не камера. Это было похоже на клетку животного.
  
   Римо поместили в это. Он сел на деревянную скамью и стал ждать. Прошло несколько часов, прежде чем пришел охранник и открыл клетку. Это был тот самый коренастый, который накануне пытался обыскать Римо с раздеванием. Пепоне. Он одарил Римо волчьей ухмылкой.
  
   "Похоже, я заканчиваю то, что было прервано вчера", - сказал он. "Теперь раздевайся".
  
   На этот раз Римо не колебался. Если бы он воспротивился обычной процедуре предварительного посещения, ему было бы отказано во всех правах на посещение и он не встретился бы со своим адвокатом. И если Пепоне напишет на него рапорт, он окажется в одиночной камере и, вероятно, никогда не увидит своего адвоката.
  
   Римо хотел видеть своего адвоката. И так тихо он снял свою абрикосовую футболку и рабочие брюки.
  
   "Теперь сбрось панталоны, раздвинь щеки и выдави улыбку", - сказал Пепоне.
  
   Римо колебался. Какая-то искра промелькнула в его все еще затуманенном сознании. Он посмотрел Пепоне прямо в глаза и сказал: "Я не везу никакой контрабанды. Поверьте мне на слово".
  
   Широкое лицо Пепоне потемнело. "Подумай об этом, Уильямс. В этой клетке только ты и я. Выхода нет".
  
   "Для любого из нас", - сказал Римо, вкладывая в местоимение холодный смысл.
  
   "Вы знаете правила этого заведения".
  
   - И вы знаете мою репутацию, - парировал Римо. Пепоне напрягся. Он огляделся. Других охранников поблизости не было.
  
   "Хорошо", - тупо сказал он. "Одевайся".
  
   Римо быстро оделся, и только после этого его провели в один из конференц-залов.
  
   В комнате был еще только один человек, кудрявый молодой человек, который нервно сидел по одну сторону стеклянной перегородки конференц-зала. Римо подошел к кабинке и занял место. Он уставился на мужчину своими глубокими глазами. "Вы не мой адвокат", - сказал он подозрительно.
  
   "Я местный. мистер Брукс попросил меня подать вашу апелляцию через судебную систему Флориды, теперь, когда вы находитесь под их юрисдикцией. Меня зовут Джордж Проктор ".
  
   "Я не нанимал вас. Я нанял Брукса", - решительно заявил Римо.
  
   "Справедливости ради по отношению к мистеру Бруксу, он не разбирается в судах Флориды. Я разбираюсь. И вы не можете ожидать, что он будет прилетать сюда каждый раз, когда ваша апелляция будет передана судье, не так ли?"
  
   Римо ничего не сказал. Он не знал этого человека. Он выглядел только что из Тулейна. Хуже того, он выглядел взволнованным. А нервным мужчинам обычно не хватает присутствия духа, чтобы поступить правильно в критической ситуации.
  
   "Вам все ясно, мистер Уильямс?" Говорил адвокат Барри Проктор.
  
   "На чем я стою?" Наконец спросил Римо.
  
   Проктор достал пачку юридических справок из своего плоского кожаного саквояжа и просмотрел их. Римо показалось, что он смотрит на них впервые. Еще один плохой знак.
  
   "Флорида - это не Нью-Джерси, мистер Уильямс", - наконец сказал Проктор. "У нас самая большая камера смертников в стране, и пространство здесь на вес золота. Они обрабатывают людей через систему так быстро, как только могут ".
  
   "Вы имеете в виду, они их казнят".
  
   "Э-э, да. Именно это я и имею в виду. Поскольку мы живем в новом штате и новой правовой системе, я подумал, что мы начнем с нуля".
  
   "Последнее, что я слышал, это то, что мое дело будет обжаловано в Верховном суде", - предположил Римо.
  
   "Откровенно говоря, мистер Уильямс, по словам Брукса, он вынашивал вас последние несколько лет. Ваши сбережения были исчерпаны. Не поймите меня неправильно. Я готов обратиться в апелляционный суд Майами на том основании, что, будучи переведенным против вашей воли в другой штат, вы имеете право на второй кусочек судебного яблока.
  
   "Я невиновен", - сказал Римо.
  
   "Власти Нью-Джерси утверждают, что вы убили одного из их сотрудников исправительных учреждений".
  
   Римо сделал паузу. Его глаза стали пустыми. Это начало возвращаться. Постоянные приставания. Угрозы, произносимые шепотом. И драка в камере. Он увидел, как на обветренном лице наемного убийцы отразился шок, когда лезвие вонзилось в его кишки. "Он наседал на меня", - сказал Римо. "Он не слезал с моей спины. Это был либо он, либо я ".
  
   "Тогда вы признаете, что убили его".
  
   Римо вздохнул. "Да", - сказал он побежденным голосом. "Я убил охранника. Но не толкателя в переулке. Меня подставили за это". Как только слова слетели с его губ, Римо понял, как это прозвучало.
  
   Он звучал точно так же, как любой другой плаксивый зэк в этом ряду.
  
   "Знаешь, что я думаю?" Говорил Проктор. "Я думаю, что Нью-Джерси отправил тебя во Флориду, чтобы сэкономить на новом судебном разбирательстве по делу об этом убийстве. Они знали, что тебя там никогда не казнят, независимо от того, скольких охранников ты убил. Но во Флориде у тебя есть отличный шанс сесть на скамью подсудимых в течение следующих пяти лет ".
  
   "Могут ли они это сделать? Я имею в виду, юридически".
  
   "Это в высшей степени необычно", - признал Проктор. "Честно говоря, я думаю, что проблема в тебе".
  
   "Они пытаются подставить меня", - с горечью сказал Римо. Но его глаза были мрачными. Это начинало доходить до меня. После всех этих лет он, возможно, действительно заплатит за преступление, которого никогда не совершал, из-за другого убийства, которого бы не произошло, если бы его не посадили по ошибке.
  
   Проктор сунул бумаги обратно в свой саквояж. "Я сделаю все, что смогу", - сказал он, протягивая руку для прощального пожатия. Его наманикюренные ногти постучали по стеклянной перегородке, и он смущенно отдернул руку.
  
   Проктор встал и подал знак охране. Командир увел Римо, снова выкрикивая: "Очистить зал! Мертвец проходит!" снова и снова, пока у Римо не стало очень холодно внутри.
  
   Половина камер в камере смертников была пуста, когда Римо пробирался к своей камере через бесконечную череду контрольных дверей. Он пропустил душ. И впервые он осознал значение черной двери, которая перекрывала коридор через две камеры от его собственной. За ней был электрический стул.
  
   Римо почувствовал себя опустошенным после того, как дверь камеры со звоном закрылась и охранник ушел.
  
   Он мерил шагами камеру, чувствуя, как возвращается желание выкурить сигарету. Но он вспомнил свой последний опыт. Что с ним было не так? он задавался вопросом. Он вел себя как рыба - новичок в тюрьме. Должно быть, это была внезапная смена обстановки, решил он. Последнее, что он помнил, это то, как ложился спать в своей старой камере. Должно быть, они накачали его успокоительным, пока он спал. Проснуться в новой тюрьме было настоящим шоком. Он все еще боролся с этим.
  
   Позже, по всему отделению смертников, камеры с жужжанием открывались, когда те, кто мог позволить себе роскошь принять душ, возвращались в свои камеры. Попкорн был последним. Он бросил Римо знак "V-за победу", когда тот проходил мимо камеры. Но этот жест был ироничным из-за затравленного взгляда в глубине его темных глаз.
  
   После того, как охранники ушли, Попкорн спросил: "Какое доброе слово, дружище?"
  
   "Встречался со своим адвокатом", - сказал Римо отстраненным голосом.
  
   "Надеюсь, у тебя новости получше, чем у меня".
  
   "Он сказал мне, что у меня есть отличный шанс поджариться в ближайшие пять лет".
  
   "Пять!" Попкорн расхохотался. "Черт возьми, чувак, он тебя разыгрывал! Ты следующий после меня".
  
   Римо перестал расхаживать по комнате, как человек, которого пронзила ледяная мысль. Он подошел к шлакоблочной стене, отделявшей его от камеры Попкорна. Камера номер 1.
  
   "Чушь собачья", - горячо сказал Римо. Но в его голосе звучала тревога.
  
   "Чувак, ты знаешь, что я следующий. Вот почему они поместили меня в камеру по соседству от старины Спарки. Ты получил следующую камеру выше. О чем это тебе говорит?"
  
   "Я не могу быть впереди всех в этом ряду", - сказал Римо. "Я только что приехал".
  
   "О, да, ты можешь", - ответил Попкорн. "Ты убил хакера. Ни у кого из остальных не было такого отличия на куртке. По правде говоря, дружище, у тебя есть старая камера Теда Банди. А теперь хорошенько подумай об этом ".
  
   Римо тяжело опустился на свою койку. Краска отхлынула от его лица, как вода от фарфоровой раковины. Через некоторое время он задал вопрос глухим голосом. "Кто такой Тед Банди?"
  
   "Ши-ит!" С отвращением сказал Попкорн. "Где ты жил? В пещере?"
  
   Глава 7
  
   В тот вечер на ужин подали говядину с рисом. Говядина была серой, и Римо решил отказаться от нее. Хотя он хотел поддержать силы, мясо ему не нравилось. Он задавался вопросом, было ли это из-за плохих новостей, которые он получил.
  
   Но он съел весь рис и захотел-еще. Он нашел единственное зернышко, прилипшее к краю его пластикового подноса, и жадно взял его в рот, держа там, пробуя его первозданную крахмалистую чистоту, пока медленно, неохотно не разжевал до жидкого состояния и не проглотил вкус.
  
   "Как часто здесь подают рис?" Крикнул Римо.
  
   "Два, три раза в неделю", - сказал ему Попкорн. "Хотелось бы, чтобы это было чаще. Они портят макароны, не могут приготовить приличный картофель, как бы они его ни обжаривали, но рис - это то, чего не может испортить даже повар штата ".
  
   "Аминь", - сказал Римо. Он начал чувствовать себя лучше; в голове даже прояснилось. Спокойствие овладело им, и он задался вопросом, был ли это гротескный розовый цвет стен, наконец, подействовавший на него.
  
   Перед отбоем командир, который производил подсчет, остановился у камеры Римо и поинтересовался: "Я тебя откуда-то знаю?"
  
   Римо не узнал этого человека и пожал плечами. Охранник продолжал настаивать. - Вы выглядите знакомо. Что-то с глазами. Вас когда-нибудь арестовывали в Корал Гейблз?"
  
   "Я никогда не был в Корал Гейблз. Я из Ньюарка".
  
   "Сам никогда не был к северу от Делавэра", - озадаченно сказал охранник.
  
   "Может быть, вы были любовниками в прошлой жизни", - громко вставил Попкорн.
  
   Его проигнорировали. Охранник медленно приблизился к решетке.
  
   "Я собираюсь отправить тебя на место, Мертвец", - сказал он. В его голосе не было ни угрозы, ни оскорбления. Он использовал это выражение по давней привычке. "Я не думаю, что тебя когда-либо показывали по телевидению".
  
   "Нет", - сказал Римо, заканчивая разговор.
  
   Охранник ушел, о ходе его ухода свидетельствовал удаляющийся дверной лязг.
  
   "Что все это значило?" Потребовал Попкорн после того, как погас свет.
  
   "Обыщи меня", - сказал Римо, раздеваясь перед сном. Сон медленно овладевал им. Он только начал засыпать, когда увидел лицо. На самом деле это было не столько лицо, сколько его подобие. Оно было серым. Или фон был серым. Все, что Римо мог ясно видеть, - это белоснежные волосы и очки без оправы. Под волосами не было никаких черт, а глаза скрывались за очками. Только очертания угловатого лица. В полусне Римо попытался всмотреться поближе. Как только черты лица начали проясняться сами собой, он резко проснулся.
  
   Лежа без сна, Римо изо всех сил старался удержать этот исчезающий образ, как будто, даже проснувшись, он мог вызвать это бесформенное лицо перед своим мысленным взором и заставить сфокусироваться его истинные черты.
  
   Но, как отблеск лампы на сетчатке, изображение оставалось размытым, пока не погасло. Наконец Римо заснул. Ему приснился рис. Огромные горы приготовленного на пару риса. От этого у него потекли слюнки, даже во сне.
  
   Глава 8
  
   "Я зациклился на этом", - говорил Попкорн между набитыми ртами той же яичницы-болтуньи, которую Римо выливал в открытый унитаз, чтобы не нюхать их ни секундой дольше. "И я решил, что я один из счастливчиков".
  
   "Как ты это себе представляешь?" Спросил Римо, раздумывая, стоит ли ему попробовать картофельные оладьи. Он поднес к губам кусочек пластиковой вилки, коснулся его языком и решил отказаться. В туалете спустили воду во второй раз.
  
   "Это мог бы быть Красный Китай, а не Америка".
  
   "Угу".
  
   "В Китае, - торжественно продолжил Попкорн, - они всаживают вам пулю в затылок, как только признают вас виновным. Затем они высылают вашим родителям счет за пулю. Ты знаешь, сколько стоит пуля в Красном Фарфоре? Тринадцать центов. Черт возьми, пуля, которую я использовал в Кондолизе. не могла обойтись мне дороже пятицентовика. Но для тебя это коммунизм. Даже пули стоят дороже ".
  
   "Я думал, ты сказал, что порезал ее".
  
   "Это сделал я. Я порезал ее, а затем застрелил. Мне просигналили, ясно?"
  
   Римо уставился в свой апельсиновый сок. На этот раз в нем не было крошечных вкраплений мякоти, что говорило о том, что он, вероятно, был разбавлен концентратом. Он решил, что это лучше, чем ничего, и начал медленно потягивать, надеясь, что напиток не обожжет язык и горло.
  
   Голос Попкорна повысился. "Во Франции раньше использовали гильотину. Предполагалось, что это произойдет быстро, но однажды я читал о чуваке, которому по-настоящему оторвали голову, который умер так быстро и ловко, что его мозг об этом не узнал. Чак пустил в ход гильотину. Слак размозжил свою старую голову. Швырни ее в корзину. И там она лежала, моргая и пытаясь говорить сквозь кровь, которая течет из его бедного рта. За исключением того, что у бедняги нет трахеи, чтобы выдувать свои слова ".
  
   Наполовину допив апельсиновый сок, Римо задумался, сколько раз ему придется спускать воду в унитазе, прежде чем вода станет пригодной для питья. Он неохотно решил, что ответ был разочаровывающим - никогда.
  
   "Хотя повешение - это еще хуже", - продолжал Попкорн веселым голосом. "Тебя вешают, и ты не только задыхаешься до смерти, но и твоя шея ломается, и у тебя одновременно болит голова и встает. Ты, наверное, в штаны наложил в придачу. Никто не должен умирать через повешение, даже пуэрториканец".
  
   Римо воспринял это замечание как намек на то, что, как и в Нью-Джерси, пуэрториканские заключенные считались низшей ступенькой тюремной социальной лестницы. Он никогда не мог понять, почему это так. Он знал эскимоса в Трентоне, который получил десять центов за непредумышленное убийство. Меньшинство из одного, но он всем нравился.
  
   "Я тоже не фанат травли газом", - говорил Попкорн. Его бодрый тон повышался обратно пропорционально жизнерадостности темы. "Они привязывают тебя в маленькой комнате, а трусы дергают за рычаг в другой комнате, сбрасывая кристаллы цианида в сосуд с кислотой. По крайней мере, я слышал, что это было судно. Вот откуда вы берете бензин. Представь, что ты сидишь там с этими облаками, сгущающимися вокруг твоего похмельного лица, зная, что даже если ты задержишь дыхание, ты только продлишь агонию ".
  
   "Я слышал, что так ты действуешь быстро", - сказал Римо.
  
   "Да?" Раздраженно сказал Попкорн. "Ну, я слышал, у тебя глаза вылезают из орбит, ты покрываешься пурпуром и пускаешь слюни, как гребаный "Привет, Дуди". Я ни за что не хочу выходить на улицу, пуская слюни. У меня было достоинство в жизни. Я хочу идти тем же путем, с небольшим стилем, Джим. Нотка классности. Стул не так уж плох, если подумать. Стоит тебе сесть, и ты как бы оказываешься на своем собственном троне ". Он позволил себе сухо усмехнуться.
  
   "Я так понимаю, ты передумал бросаться на Крушителя Макгерка", - беззаботно сказал Римо. "Что, и сократить мои дни? Шансов нет, Джим". Дальше по коридору электронные двери начали жужжать и поворачиваться, предвещая приближение охранников. "Черт!" Сказал Попкорн. "Он рано пришел за этими подносами. Я говорил, когда должен был есть. Знаешь, эта старая тюремная еда никогда не казалась мне такой вкусной, как сейчас ".
  
   Звуки приближающейся двери. За оставшейся дверью послышались две пары шагов. Голоса вдоль ряда, в основном мужские, разговаривающие сами с собой, внезапно стихли.
  
   "Я не думаю, что они здесь из-за подносов", - сказал Римо.
  
   "Я думаю, ты прав, Джим".
  
   Римо подошел к решетке своей камеры. Возможно, это были новости о его апелляции.
  
   Мимо его камеры официозно пронесся охранник. Его сопровождал грузный мужчина лет шестидесяти в гражданской рабочей униформе. Мужчина двигался украдкой, подняв руку к лицу, чтобы защитить его, как будто он был осужденным преступником. На нем не было наручников.
  
   Двое мужчин скрылись из виду.
  
   "Нет, чувак", - запротестовал Попкорн. "Еще слишком рано. Я не уйду до вторника. Вторник, ты слышишь!" Его голос взволнованно подскочил до высокого С.
  
   "Заткнись", - прорычал охранник. "Мы доберемся до тебя".
  
   Звук поворачивающегося колеса подсказал Римо, что железная дверь в комнату с электрическим стулом открылась. Она была закрыта огромным колесом, похожим на люк подводной лодки. Дверь, раскачивающаяся на редко используемых петлях, издавала средневековый звук.
  
   "Просто постучи по стеклу, когда закончишь, Хейнс", - сказал охранник. "Я буду прямо здесь".
  
   Дверь со скрипом закрылась.
  
   "Как дела, Попкорн?" охранник спросил в хорошем настроении.
  
   "Еще минуту назад я был чертовски бодрым, хак", - смущенно сказал Попкорн. "Я был самым бодрым мертвецом, которого ты когда-либо видел. Теперь я не знаю".
  
   "Тебе станет очень жарко, приятель, как только они подключат твой трон". Смех охранника был ироничным, раскатистым.
  
   "Я просто подумал, что стул - неплохой способ уйти", - пробормотал Попкорн. "Теперь я не так уверен".
  
   "О, это неплохо. Хотя смертельная инъекция лучше". Голос охранника был будничным, с легким оттенком жизнерадостности.
  
   "Ты не говоришь", - произнес голос Попкорна, когда Римо откинулся на спинку койки.
  
   "Да, как только они введут канюлю в вену, худшее будет позади".
  
   "Что такое "канюлировать"?"
  
   "Это означает, что они подключают линию для внутривенного вливания. Интересно наблюдать, как они это делают. Они подключают вас, а специалист по исполнению стоит по другую сторону стены. Сначала он закачивает что-то, чтобы вырубить тебя. Затем они впрыскивают кураре, чтобы парализовать твои мышцы. А затем появляется ограничитель, хлорид калия, чтобы остановить работу твоего сердца ".
  
   "По-моему, звучит не так уж быстро", - с сомнением произнес Попкорн.
  
   "Это быстрее, чем Спарки. Иногда ..."
  
   "Не говори мне больше ничего!" Быстро сказал Попкорн. "Я все знаю о Спарки. Они убивают тебя, и ты испускаешь последний вздох прямо здесь и сейчас. Если тебе повезет".
  
   "Они никогда не убегают так быстро", - информативно сказал охранник. "Помнишь того большого черного самца, Шанго?"
  
   "Теперь не смей называть Шанго бездельником!" Попкорн лопнул. "Он был праведным чуваком".
  
   "Помнишь, как мерцал свет в то утро, когда он ушел?"
  
   "Да".
  
   "Помнишь, сколько раз?"
  
   "Нет! Прекрати разговаривать со мной! Я больше не могу думать!"
  
   "Четыре раза, Попкорн, сосчитай их. Четыре. В первый раз кожаный ремешок, прикрепляющий электрод к его ноге, сгорел начисто. Им пришлось отключить подачу сока, чтобы починить его. И Шанго сидел там, пристегнутый ремнями для своей последней поездки, его голова свесилась набок, а из ушей шел дым ".
  
   "Ни за что! Ни за что, чувак! Шанго вышел в капюшоне. Невозможно было сказать, дымятся ли у него уши. Ты врешь мне, ублюдок, ты пытаешься запугать меня".
  
   "Теперь, когда вы упомянули об этом, - признал охранник, - из-под капюшона шел дым. Мы узнали только после того, как они сняли капюшон, что дым шел у него из ушей. Палач сказал, что это был первый раз, когда он такое видел. Обычно дым выходит изо рта или поднимается от воротника рубашки. Я думаю, волосы на груди горят или что-то в этом роде. Но тебе не нужно беспокоиться об этом, мальчик. Ты слишком молод, чтобы у тебя было много волос на груди ".
  
   Попкорн ничего не сказал.
  
   Охранник продолжал. "В любом случае, на чем я остановился? Ах да. Они снова встряхнули его, как только заменили ремень, но док обнаружил сердцебиение. Поэтому им пришлось ударить его четыре раза ".
  
   "Он двигался?" Спросил Попкорн жалким голосом. "Он что-нибудь говорил, пока с ним это происходило?"
  
   "Он не мог. Электричество, оно замораживает мышцы. Легкие тоже парализует. Ты сидишь там, не можешь пошевелиться, не можешь дышать, вдыхая запах дыма от собственных горящих волос, в то время как твои мозги варятся, как яичница ".
  
   Внезапно из камеры Попкорна донесся безошибочно узнаваемый звук сильной рвоты. И вдруг Римо почувствовал запах яиц для завтрака, которые он спустил в унитаз.
  
   "Тебе обязательно было это делать?" Римо потребовал ответа громким голосом.
  
   Охранник внезапно появился перед камерой Римо. Он широко улыбался.
  
   "Моя ошибка", - сказал он. "Я забыл, что по понедельникам подают яйца. Что ж, из этого вышла одна хорошая вещь. Когда придет твоя очередь, Уильямс, мне не придется тратить свое дыхание, повторяя тебе все ужасные подробности ".
  
   Римо крепко ухватился за прутья двери камеры. - Почему, ты...
  
   "Сдержанность, сдержанность", - предостерег охранник. "Упс, мне кажется, я слышу, как палач стучит в дверь Рока".
  
   Охранник отошел и открыл скрипучую дверь.
  
   "Все готово?" спросил он, внезапно посерьезнев. "Хорошо. Тогда пошли. Давай вытащим тебя отсюда". Двое мужчин быстро прошли мимо камеры Римо, но не настолько быстро, чтобы Римо не успел мельком увидеть лицо палача. От этого зрелища у него похолодело под ложечкой. Было что-то знакомое в этом скрытном, обветренном лице. Но мужчина исчез из виду прежде, чем Римо смог его ясно разглядеть.
  
   "Извините, что мне пришлось провести вас через ряд, - говорил охранник другому мужчине, - но я подумал, что так будет быстрее".
  
   Второй ничего не сказал в ответ, и первая дверь с жужжанием открылась.
  
   В ответ раздался голос охранника. "Я пришлю кого-нибудь со шваброй", - пообещал он. "Если только вы не хотите рассматривать это как вторую порцию".
  
   Смех охранника был заглушен закрывающимися дверями и возобновившимся плевком, донесшимся из камеры Попкорна.
  
   "Если он вернется, - сказал Римо, - я брошу это ему в лицо. Что ты теряешь?"
  
   "Он не вернется", - с несчастным видом сказал Попкорн. "Он знает, что это не так".
  
   "Вероятно".
  
   "Эй, Римо?"
  
   "Да?" Сказал Римо, заметив неожиданное обращение к нему по имени.
  
   "Помнишь, что я сказал о ярде?"
  
   "Да".
  
   "Что ж, включай снова. Я соглашусь с тем, что Крашеру в любой день выпарят мои мозги".
  
   "Знаешь, сегодня мы идем в ярд".
  
   "Сегодня?" Попкорн захрипел.
  
   "Сегодня".
  
   "Черт. Я забыл, что это было сегодня. Черт. Значит, я съел свой последний ужин".
  
   "На твоем месте я бы не выступал против Крашера".
  
   "Моя жизнь не стоит того ничтожества, которое произвело меня на свет, чувак. Я хочу, чтобы моя смерть что-то значила. Ты мой единственный друг в тюрьме, Римо. Ши-ит".
  
   "Что?"
  
   "Я только что понял, что меня вырвало в последний раз. А теперь я собираюсь отлить в последний раз". Затем раздался звук молнии.
  
   "Почему бы тебе не сохранить это?" Предложил Римо. "Для чего?"
  
   "За Крашера".
  
   "Хорошая мысль. О-о, а вот и мужчина со шваброй".
  
   Охранник одной рукой толкал тележку со стальными колесами, а в другой держал швабру. Ему было трудно справляться с обеими задачами одновременно. Швабра выскользнула из его высоко поднятой руки, он выругался и позволил головке пряжи упасть. Он тащил ее за собой, когда пропал из поля зрения Римо.
  
   Камера Попкорна со скрежетом открылась, и охранник сказал: "Я обменяю тебя. Новая швабра за старый поднос".
  
   "Сдавайся, сосунок", - сказал Попкорн.
  
   "Поторопись. Мне нужно дождаться швабры".
  
   "Подожди секунду". Швабра издавала хлюпающие звуки в соседней камере.
  
   Римо, созерцавший потолок, внезапно осознал, что охранник смотрит на него сквозь прутья его камеры.
  
   "Ночная смена говорила о тебе, Уильямс".
  
   "Тем лучше для них". Краем глаза Римо заметил, что охранник сжимает в руке сложенную газету. Его взгляд то и дело возвращался к газете. Это был таблоид.
  
   "Ты когда-нибудь был в Юме, Уильямс?" спросил он.
  
   "Нет".
  
   "Как насчет Детройта?"
  
   "Никогда".
  
   "Тогда у тебя есть близнец, который должен сниматься в шоу Леттермана или что-то в этом роде".
  
   "Я сирота".
  
   "Они тоже называют его Мертвецом", - сказал охранник.
  
   "Кто?" Римо заставил свой голос звучать скучающе. Но в нем сквозило любопытство.
  
   "Твой близнец. Тот, кого они называют Мертвецом".
  
   "Мы все мертвецы в этом квартале", - сказал Римо. Он переместился так, чтобы видеть загнутую верхнюю часть газеты. Перевернутый заголовок, казалось, гласил: "ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ НОВЫЕ УЛИКИ". ОДИН И ТОТ ЖЕ УБИЙЦА УБИЛ РОЯ ОРБИСОНА, ЛЮСИЛЬ БОЛЛ И АЯТОЛЛУ ХОМЕЙНИ!"
  
   Римо не нужно было присматриваться. Охранник, очевидно, держал в руках номер "Нэшнл Инкуайрер". Римо мгновенно потерял интерес. "Инкуайрер" читают только идиоты.
  
   "Что ж, по сравнению с этим мертвецом Шварценеггер выглядит как Рик Моранис", - говорил охранник, разворачивая газету. "Здесь говорится, что его видели в Аризоне, разбивающим танки голыми руками во время японской оккупации".
  
   "Это не могу быть я", - сказал Римо. "Я родился после Второй мировой войны".
  
   "Японская оккупация Юмы, штат Аризона. Прошлое Рождество".
  
   "Если вы верите, что японцы вторглись в Аризону, - проворчал Римо, - тогда, я думаю, вы можете поверить, что человек может разбить танк голыми руками". Он вздохнул. Иногда охранникам приходилось хуже, чем заключенным. Большинство заключенных так или иначе выходили на свободу. Но большинство охранников по-своему были пожизненниками. Это часто приводило к потерям. Некоторые поступали жестоко. Другим досталось проще. Этот охранник, очевидно, был одним из простых.
  
   "Они, должно быть, похоронили тебя довольно глубоко в Джерси, раз ты не знаешь о японской истории на прошлое Рождество".
  
   "Никогда о таком не слышал", - сказал Римо.
  
   Голос Попкорна прервался. "Я закончил", - сказал он. Охранник забрал швабру, а затем зашел в камеру Римо за его подносом.
  
   "Не возражаете оставить эту бумагу?" Небрежно спросил Римо, не отрывая взгляда от бумаги, зажатой под мышкой охранника.
  
   "Ты знаешь правило. Мертвецам не разрешается читать в своих камерах".
  
   "Нам также не разрешают заходить в тюремную библиотеку".
  
   "Не я устанавливаю правила". И охранник пошел дальше вдоль очереди, собирая подносы.
  
   Когда шум начал стихать, Попкорн крикнул: "Зачем ты его разыгрывал, чувак?"
  
   "Я не разыгрывал его".
  
   "Ты серьезно? Ты хочешь сказать, что не слышал о том, что случилось с япончиком на прошлое Рождество?"
  
   "Мы победили японцев почти пятьдесят лет назад".
  
   "Может быть и так. Но некоторые из них подкрались сзади и плюнули в лицо дяде Сэму. Интересно, что это была за история с мертвецом, о которой он болтал без умолку?"
  
   "Обыщите меня", - сказал Римо. В его голос вернулось безразличие, как вялый прилив на илистую отмель. Он задавался вопросом, не пытался ли охранник сделать из него утку и не присоединился ли к нему Попкорн, просто чтобы развлечься.
  
   В десять часов так же быстро пересчитали головы, а после обеда, который состоял из остатков говядины и риса со вчерашнего дня. Римо смыл говядину и с жадностью набросился на рис. По сравнению с предыдущей ночью, это было мягковато на вкус, но это был рис. Он ел с жадностью, удивленный тем, как сильно ему понравился рис. Раньше он никогда так сильно не любил рис.
  
   В три часа раздался звонок. "Пересчитайте головы. Постройтесь в ярд!" Римо почувствовал, как у него кровь застыла в жилах.
  
   "Время шоу!" Весело сказал Попкорн.
  
   "Ты не собираешься доводить это до конца?" Римо зашипел.
  
   "Не знаю. Может быть, я буду бороться. Может быть, я преодолею барьер. Но мы оба узнаем ".
  
   Двери камер по всему отделению смертников с жужжанием открылись, и мужчины вышли в своих абрикосовых футболках и выстроились в короткие очереди между запечатанными дверями секционного контроля. Затем, совершенно внезапно, эти двери открылись, и они начали маршировать через Центральный вокзал во двор.
  
   Выбравшись на солнце, Попкорн направился к забору. Римо схватил его сзади за футболку. "Куда ты идешь?"
  
   "Я сказал, может быть, я врежусь в ограждение. Может быть, так и будет". Римо развернул маленькую аферу. "Не будь дураком. Даже если ты преодолеешь первый забор, взломщики прибьют тебя к ногтю прежде, чем ты доберешься до второго ".
  
   Глаза Попкорна были мрачными и плоскими, как неотшлифованный оникс. "Свинцовая таблетка - горькое лекарство, дружище. Но флоридский сок - чистый яд".
  
   Попкорн повернулся, чтобы вырваться, но Римо только усилил хватку.
  
   "О, чуть не забыл", - сказал Попкорн. Он извлек из кармана комбинезона пачку "Кэмел" с пюре. В целлофановую обертку был вложен коробок спичек. Он вложил его в раскрытую ладонь Римо.
  
   "Нет времени на последнюю сигарету", - сказал он с широкой, беззаботной ухмылкой. "Не хочу прерывать дыхание из-за бега".
  
   Это были последние слова, которые когда-либо произнес Мохаммед "Попкорн" Диладей, потому что так внезапно, что у Римо возникло лишь мимолетное ощущение приближающейся тени, Крашер Макгарк внезапно возник позади Попкорна. Он возвышался над маленьким мошенником, как человеческая гора.
  
   Глаза Попкорна прочли выражение лица Римо и начали подниматься к небу. Его рот открылся, чтобы заговорить. Он так и не смог произнести ни слова.
  
   Для Крашера Макгарк собрал Попкорн целиком и развернул его. Он приблизил свой пухлый рот к собственным удивленным губам Попкорна и набросился на него, как человеческая пиявка.
  
   Ноги Попокорна начали брыкаться. Его кулаки замахали. Римо двигался быстро. Но недостаточно быстро, потому что с ужасным животным криком Макгарк внезапно отшатнулся назад, его рот был в крови. Он уронил попкорн на мерцающий асфальт и, запрокинув голову, завыл.
  
   Римо замер, думая, что Макгерку досталось самое худшее. Затем он увидел Попкорна, который дрожал на земле, пытаясь обеими руками удержать во рту брызжущую кровь.
  
   И Крашер Макгарк, торжествующе запрокинув голову, устроил показательное глотание того, что было у него во рту.
  
   "Ты сукин сын!" Римо вспыхнул. Он бросился на здоровенного зэка. Макгарк поднял массивную лапу и попытался отмахнуться от Римо. Римо пригнулся под ударом. Он чувствовал, что другие заключенные приближаются, стараясь как можно дольше скрывать драку от охранников.
  
   "Оторви ему голову, Макгарк!" - яростно прошипел один из них. Другая рука Макгарка взметнулась вокруг. Предплечье Римо, состоящее из одних мышц и костей, взметнулось, чтобы перехватить его. Кулак Макгарка ударил и отскочил. Макгарк взвыл и схватился за раненую руку. Он замер, ошеломленно глядя на свою руку с переломанными костями. Их взгляд скользнул мимо его руки и остановился на Римо.
  
   "Я собираюсь получить нечто большее, чем твой язык, коп", - прорычал он. Как оказалось, слишком громко.
  
   "Беспорядки во дворе!" - взвыл охранник.
  
   Римо знал, что у него максимум минута. Он пнул Макгерка в его огромный пивной живот. Макгерк согнулся пополам, и Римо выбил ему кулаком передние зубы. Макгарк выплюнул еще крови. На этот раз это была его собственная. Он опустился на одно колено, когда охранники начали пихать и колотить дубинками по внешнему кругу заключенных. Римо знал, что ему придется прикончить Макгарка здесь и сейчас, если он хочет дожить до электрического стула.
  
   Затем произошла странная вещь. Подобно акулам, почуявшим кровь, другие заключенные набросились на Макгерка. Его пинали со всех сторон и били кулаками по лицу, как кролика.
  
   Шок, должно быть, парализовал большого заключенного, потому что он просто скорчился там, как деформированный идол, когда на него сыпался удар за ударом. Но он упрямо не падал. Римо обошел его сбоку и, не раздумывая, рубанул по задней части толстой шеи тыльной стороной открытой ладони. Первый удар показался мясистым; при втором раздался хрустящий звук.
  
   Римо отступил назад. Глаза Крашера закатились. Его рот отвис, но, что удивительно, он сохранил свое положение, как будто его тело было неспособно осознать нанесенный ему ущерб.
  
   Затем из плотной толпы вышел осужденный с утяжеленным носком. И пока двое других держали Макгерка, он наносил удар за ударом по ошарашенному лицу Макгерка.
  
   За то время, пока Римо отступал на два шага, лицо Крашера Макгарка превратилось в маску из пережеванного мяса. Но это не остановило нападавшего, чернокожего мужчину всего с четырьмя пальцами на левой руке. Он продолжал орудовать утяжеленным носком, пока тот не разорвался на части, рассыпав содержимое - сломанные бритвенные лезвия и старые батарейки C.
  
   Макгарк упал на свое изуродованное лицо, а чернокожий зэк, услышав приближение охранников, поспешно бросил изуродованный носок на вздымающийся живот Попкорна, сказав: "Это за то, что оторвал мне палец, придурок".
  
   Толпа разошлась, давая охранникам пространство для маневра.
  
   Римо откинулся назад. Попкорн лежал на спине, его широко раскрытые глаза ловили яркий солнечный свет, как черные драгоценные камни, кровь сочилась между его темных пальцев. Римо опустился на колени рядом с ним.
  
   "Просто держись, хорошо?" он настаивал.
  
   Маленькие красные пузырьки лопнули на пальцах Попкорна, и Римо пришлось отвернуться.
  
   Затем охранники окружили их. Римо грубо оттащили в сторону.
  
   "Что здесь произошло?" требовательно спросил капитан стражи.
  
   Прежде чем Римо успел ответить, один из заключенных крикнул: "МеГарк набросился на Попкорна. Откусил себе язык, как и в прошлом году. Оружие было только у Попкорна. Он отплатил Макгерку тем же ".
  
   "Да, именно так", - добавил другой голос.
  
   "На этот раз Макгарк выбрал не ту рыбу. Так и поделом хуесосу". Это от чернокожего зэка, который напал на Макгарка со смертоносным носком.
  
   Особых сообщений об инциденте не поступало, и охранники быстро начали загонять заключенных обратно в лагерь. Заключенные колебались. Многие из них хотели узнать, что такое попкорн. Никто не спрашивал о Макгерке.
  
   Охранники на мостках башни произвели выстрелы в воздух, чтобы заставить их двигаться, немедленно направив свое оружие в толпу, как только они привлекли внимание скотленд-ярда.
  
   Заключенные поспешно выстроились в три шеренги и направились в главное здание. Голос за спиной Римо прошептал ему на ухо: "Ты оказал всем нам хорошую услугу, взявшись за Макгарка. И мы ценим это".
  
   Когда дверь камеры с лязгом захлопнулась за Римо, он почувствовал себя более опустошенным, чем когда-либо с тех пор, как оказался в тюрьме штата Флорида.
  
   Тюрьма оставалась закрытой до отбоя. Ужин не подали, и Римо подумал, не обманул ли наконец попкорн кресло.
  
   Ради попкорна он надеялся, что это правда.
  
   Глава 9
  
   В своих мечтах Римо был свободным человеком. За исключением старого Азиата.
  
   Он карабкался по отвесной стене. Старый азиат смотрел вниз с тридцатого этажа здания на двадцать восьмой этаж, где Римо цеплялся за фасад из тонированного стекла, как человек-паук.
  
   "Ты должен двигаться быстрее", - пропищал старый азиат. "Я вдвое тебя старше, а ты плетешься, как старуха в жаркий день". Его лицо представляло собой карту морщин, похожую на папье-маше, высыхающее на солнце. Его глаза были ясными, как агаты, и такими же твердыми. Они смотрели на Римо с презрением.
  
   "Я карабкаюсь так быстро, как только могу", - ответил Римо. Резкость взгляда старого азиата причинила ему невыразимую боль.
  
   Губы старого азиата неодобрительно сжались над прядями растрепанной бороды, которая свисала с его подбородка.
  
   "Это твоя ошибка", - отрезал он. "Я не учу тебя взбираться на это здание, но использовать его внутреннюю силу, чтобы поднять тебя к твоей цели. Руки, которые взбираются, устают. Здания не устают. Поэтому вы будете использовать силу здания, а не свою собственную ".
  
   Римо хотел сказать, что это чушь собачья, но он уже зашел так далеко, следуя инструкциям. Его ноги были расставлены на четвертьдюймовом молдинге вокруг большого окна из сэндвич-стекла. Его ладони прижались к стеклу, пальцы распластались, не сжимая, но позволяя поверхностному натяжению кожи на гладком стекле удерживать его на месте. Он чувствовал себя букашкой.
  
   А над ним старый азиат возобновил свое восхождение, похожий на обезьяну в черном как смоль шелковом халате. Даже подошвы его сандалий были черными, как старые шины.
  
   Римо поднял руки над головой. Он взялся за карниз над окном твердыми, как кости, кончиками пальцев. Он потянул вниз. И, как гигантская оконная штора, фасад, казалось, рухнул под ним. За исключением того, что здание осталось на своем фундаменте. Римо поднялся Наверх так легко, как будто взбирался по услужливой стеклянной лестнице.
  
   Этаж за этажом он следовал за стариком-азиатом, пока они не оказались вместе на крыше. Старик-азиат подвел его к люку, и они спустились в полутемный коридор.
  
   "Делай, как я", - прошептал старый азиат.
  
   Римо последовал за ним беззвучно, как ветер. Пожилой азиат направился к черной металлической двери, в которой горел красный огонек там, где должна была быть замочная скважина.
  
   "Если мы сломаем его, это вызовет тревогу", - предупредил Римо.
  
   "Тогда я не нарушу его", - сказал старый азиат. "Теперь наблюдай".
  
   Старик положил кончики пальцев на красную точку и тихо барабанил ими, пока не загорелся зеленый. Он небрежно толкнул дверь, и Римо последовал за ним с удивленным выражением лица.
  
   "Как ты это сделал? Предполагается, что это невозможно без магнитной карточки-пропуска".
  
   "Это электричество", - сказал старик.
  
   "Да?"
  
   "Итак. Я тоже электрический. Но мое электричество сильнее ".
  
   "В этом нет никакого смысла", - сказал Римо старому азиату, когда они шли по коридору, две тени в еще более глубокой тьме. Затем: "Когда ты собираешься научить меня этому?"
  
   "Когда я чувствую, что твоя природная энергия соответствует задаче".
  
   "Что это в реальном времени?"
  
   "Никогда".
  
   И Римо почувствовал себя уязвленным до глубины души.
  
   Они завернули за угол и чуть не налетели на охранника в коричневой униформе, который стоял перед дверью без опознавательных знаков с автоматом, защищающе поднятым перед ним.
  
   Римо попятился. Видя, что старый азиат беспрепятственно продолжает свою плавную походку, он последовал за ним. Охранник смотрел прямо на них, очевидно, не замечая их присутствия.
  
   Затем охранник отвел взгляд, и старик замер. Римо тоже замер. И когда взгляд охранника снова устремился в их сторону, он двинулся дальше, пересекая коридор, а Римо последовал за ним, как тень.
  
   Оказавшись в безопасности в другом коридоре, Римо захотел узнать, как это было сделано.
  
   "Человек, когда он смотрит прямо на что-то, воспримет только что-то необычное", - сказали ему. "Ты и я были частью движения воздуха в этом темном месте, и, следовательно, частью вибрации. Но уголки глаз зарегистрируют любое движение. Вот почему мы остановились, когда сделали это".
  
   Они проехали еще на один точечный красный свет.
  
   "Позвольте мне попробовать это", - предложил Римо. Он приложил кончики пальцев к пластине и начал постукивать в диссинхронном ритме.
  
   Свет оставался красным.
  
   Нетерпеливо вошел пожилой азиат и один раз постучал по пластине. Загорелся зеленый.
  
   "Это был ты или я?" Спросил Римо, когда они закрыли за собой дверь.
  
   "Все дело в ногтях", - сказал старый азиат, освобождая широкие рукава от тонких запястий. Его ногти были похожи на бледные лезвия. "Идем, мы почти достигли нашей цели".
  
   Они вошли в комнату, наполненную тихим гудением. Когда глаза Римо привыкли к темноте, он различил резкое движение компьютерных катушек с лентой за пластиковыми панелями. Кондиционер выпускал охлажденный химически загрязненный воздух.
  
   "Как ты думаешь, кто из них наш друг?" Римо выдохнул.
  
   "Это не имеет значения. Мы уничтожим их всех". Внезапно пара панелей засветилась тусклым зеленым светом. Они были похожи на плоские пустые глаза.
  
   И раздался теплый, щедрый, но совершенно нечеловеческий голос. "Добро пожаловать. И до свидания".
  
   Затем центр пола раскололся посередине и разделился на одинаковые падающие панели.
  
   Римо прыгнул к единственному безопасному месту в пределах досягаемости. Висящая лампа дневного света. Он внезапно почувствовал резкую тяжесть на правой лодыжке и посмотрел вниз.
  
   На него смотрело изборожденное морщинами лицо старого азиата. Он держал лодыжку Римо в одном птичьем когте. Но гораздо более захватывающим было то, что было видно за фигурой азиата в мантии.
  
   Это было похоже на гигантский электронный колодец. Он пульсировал миллионом огоньков и, казалось, уходил за фундамент здания в саму породу.
  
   Две половины пола лежали плашмя у северной и южной стен квадратного колодца.
  
   "Мы облажались, Папочка", - сказал Римо. "Главного компьютера в этой комнате нет. Все здание - гигантский мейнфрейм".
  
   "У тебя крепкая хватка?" - требовательно спросил старый азиат писклявым голосом. Он смотрел вниз, на пульсирующие огни бездны. Холодный сквозняк поднялся и развевал его подол.
  
   "Я верю", - сказал Римо, глядя на трещины, образующиеся на потолке вокруг светильника. "Но этот светильник - нет".
  
   Старый азиат поднял глаза с задумчивым выражением лица. "Он недостаточно силен, чтобы поддержать нас обоих", - печально сказал он.
  
   "Я думаю, это конец".
  
   "Для меня. Не для тебя. Ты - будущее, а я - прошлое. Прощай, сын мой".
  
   И старый азиат просто отпустил его. Пока Римо в ужасе наблюдал, старик кувыркался мимо рядов огней, его лицо застыло, почти безмятежное в своем фатализме.
  
   "Чиун! Нет!" Римо закричал. И проснулся. Римо скатился с кровати. Он был весь в холодном поту. Его пальцы мертвой хваткой вцепились в подушку. Он попытался разжать руки, но они были как когти. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как его пальцы согрелись от крови. К ним вернулось чувство, и медленно, болезненно подушка упала на холодный пол.
  
   В темноте Римо прошептал одно-единственное имя: "Чиун. . . . "
  
   Глава 10
  
   Мастер Синанджу выбрал прибрежную дорогу, которая вела к скальному образованию, обозначенному в свитках его предков как Приветственные Рога, обрамляющему обычно неприступные воды Западнокорейского залива.
  
   Здесь берег на некотором отрезке был песчаным. С обеих сторон песок уступал место мрачным гранитным скалам, покрытым ракушками, которые выступали из прибоя, как сломанные, окаменевшие пальцы. Солнце садилось за воду, окрашивая серую неспокойность моря в тускло-малиновый цвет свертывающейся крови.
  
   До захода солнца оставалось ровно тридцать минут. Назначенный час. И когда Чиун, Правящий мастер синанджу, ступил на песок, за скалами подводная лодка, украшенная флагом варварской нации, называемой по-разному Америка, Соединенные Штаты и США, вспорола воду с такой силой, что казалось, будто море истекает кровью.
  
   На носу значилось "Арлекин". Лязгнул люк, и моряк в белом выбрался наверх. Он поднес к глазам прибор с двумя дисками из матового стекла, чтобы его слабое белое зрение могло различить минимальное расстояние от его судна до берега Синанджу, жемчужины Азии, места рождения солнечного источника и дома Чиуна, в северных пределах разделенной Кореи.
  
   Чиун приложил руку ко лбу. Для слабоглазого белого это был знак, что он еще не готов покинуть родную деревню. Моряк опустил бинокль и, как дурак, без необходимости помахал в ответ. Затем он исчез на своем судне. Наконец судно погрузилось под воду, чтобы проспать в холодных водах Западнокорейского залива еще одну ночь, пока Мастер Синанджу не приложил руку к сердцу в знак того, что он готов вернуться на принятую им землю.
  
   Чиун не был готов вернуться в Соединенные Штаты. Он развернулся, его пурпурная мантия прижималась к его тонким рукам и ногам под настойчивым морским бризом. Несмотря на то, что ветер дул с воды, ноздри Мастера Синанджу все еще улавливали запах кипящего риса из кухонных горшков в его деревне. И к этому примешивался неприятный запах горелой свинины и говядины.
  
   Когда показалась деревенская площадь, Чиун увидел женщин, склонившихся над своими горшками. Они едва взглянули на него, который вернулся в Синанджу после долгого отсутствия, неся новые сокровища во славу деревни. В этом году сокровищ было так много, что для них не нашлось места в деревянном доме на холме, называемом Домом Мастеров, и Чиун приказал сильным мужчинам деревни перенести их в запасную сокровищницу, которая была сделана из грубого камня и украшена морскими раковинами.
  
   И все же, несмотря на это изобилие богатств, люди, подметавшие площадь от дневной пыли, не обратили на него особого внимания.
  
   Мастер Синанджу утешал себя мыслью, что они были заняты. Это было непросто, когда его трудолюбивые жители деревни выполняли свои обязанности с таким рвением, что не останавливались, чтобы завязать с ним разговор или поблагодарить его за славу, которую он принес деревне.
  
   Мастер Синанджу оглядел свою деревню. Там, где другие глаза могли бы увидеть глинобитные хижины или рыбацкие лачуги, он увидел традицию. Там, где посторонний глаз мог бы увидеть внешне бедную деревню, он увидел центр культуры, который стоял на этом месте пять тысяч лет, населенный родословной, которая не прерывалась почти столько же. Редко случалось, чтобы чужаку разрешали жениться в деревне Синанджу, еще реже, когда кто-то из жителей деревни жил во внешнем мире в течение длительных периодов времени, как это было с ним.
  
   Ясные глаза Мастера Синанджу с гордостью впитывали вид деревни его предков. Только благодаря его трудам, его самопожертвованию люди продолжали есть, несмотря на плохую рыбную ловлю и истощенную сельскохозяйственную почву. Только благодаря его приверженности древним традициям Синанджу жил в большей безопасности, чем любая деревня, нет, любой город в Северной Корее. Это было безопаснее даже, чем Пхеньян, коммунистическая столица.
  
   Испытующий взгляд мастера Синанджу остановился на кружке детей, игравших в тени Гонга Суда. Счастливая улыбка озарила его морщинистое лицо.
  
   Деревенским детям. Пока Чиун жив, никого из них никогда не отправят домой к морю - не утопят в заливе из-за нехватки еды, чтобы прокормить их. Взрослые могли бы принять это как должное, но дети - нет.
  
   Чиун скользнул к детям, его глаза светились мудростью, которой он хотел поделиться.
  
   "Эй, дети моей деревни!" - воскликнул Мастер Синанджу низким, дрожащим голосом, которым он обычно рассказывал истории о Доме Синанджу, самых страшных убийцах в истории. "Соберитесь вокруг меня, ибо я пришел рассказать вам истории о варварском Западе".
  
   Дети слетелись к нему, как голуби за кукурузой.
  
   "Еще историй!" мальчик-баттерболл завизжал.
  
   - Пойдемте, - сказал Чиун, прогоняя их прочь, чтобы он мог устроиться на плоском камне. Дети сели, скрестив ноги и положив крошечные ручки на колени. Они смотрели на него широко раскрытыми невинными глазами. "Сегодня вечером, - начал Чиун, - пока еще не видно солнца, а наши желудки ждут вечерней трапезы, я расскажу вам историю о том, как белые люди отправились на Луну".
  
   Маленькая девочка показала язык. "Это неправда. Как белый человек мог доплыть до Луны? Она не в океане, разве что днем, а тогда она под водой".
  
   "Я рассказывал тебе о полых птицах, которых белые используют, чтобы путешествовать по своим далеким землям", - сказал Чиун, подняв палец с длинным ногтем.
  
   "Да!" - хором ответили дети синанджу.
  
   "Это такая история. Позвольте мне начать. " Чиун еще больше понизил голос рассказчика.
  
   "Итак, дни, о которых я говорю, были давно", - сказал Чиун. Он коснулся носика-пуговки одной из девочек. "Еще до того, как кто-либо из вас, собравшихся вокруг меня, родился. В те дни я жил в этой деревне, и времена были тяжелые. В те дни младенцами Синанджу были те, кому благодаря моей снисходительности было позволено вырасти и стать вашими матерями и отцами, вместо того чтобы утонуть, потому что в те дни в деревне не было работы, а денег почти не было ".
  
   "А как же сокровище?" спросила маленькая девочка.
  
   "Сокровище предназначено не для того, чтобы его тратить", - парировал Чиун. "Это наследие деревни".
  
   "Моя мама говорит, что у нас были бы более полные животы, если бы сокровища тратились, а не копились".
  
   "Кто твоя мать?" Рявкнул Чиун, его щеки надулись от внезапной ярости.
  
   "Какашки".
  
   "Ах, я помню Пу", - сказал Мастер Синанджу, овладевая собой. Он разберется с этим обычным ругательством, Пу, позже. Он продолжил свой рассказ более спокойным голосом.
  
   "Я уже рассказывал вам о том дне, когда белый человек с крюком вместо руки прибыл в эту деревню на своей железной лодке, которая плавала по морям. Этот человек принес мне предложение больших богатств, если я отправлюсь в его далекую страну, чтобы обучить человека по его выбору искусству синанджу. Хотя это было тяжким бременем для моих хрупких плеч..." Чиун сделал паузу, чтобы посмотреть, осветились ли лица детей признательностью. Когда он заметил удивление, он решил, что этого достаточно, и продолжил.
  
   "Хотя это было тяжким бременем, я принял эту задачу и отправился в холодное чрево океана, чтобы выполнить то, что от меня требовали, ибо я знал, что мои испытания накормят младенцев, которые теперь являются вашими родителями, и хотя я знал, что некоторые из них никогда не обретут достаточной мудрости, чтобы оценить эту жертву, я тем не менее продолжал, ибо уже тогда я знал, что эти дети однажды родят собственных детей. И не обычные дети тоже, а те, кто понимал жертвенность и ценил ниспосланные им дары. Вы, дети ".
  
   Дети по-детски приложили ладони ко рту и захихикали. Чиун воспринял это как одобрение. Однако он предпочел бы почтительное молчание. Склонение головы тоже было бы не лишним.
  
   "Итак, дни, о которых я собираюсь рассказать, - это самые ранние дни моего пребывания на варварской земле Америки. Это был триста тридцать четвертый день Года Дракона, который, согласно сложной датировке, используемой жителями Запада, приходился на третий вторник этого второго месяца, на праздник, известный как День благодарности за молочную козу, во время Недели государственного секретаря, в году, который насчитывал всего 1972 год, поскольку эта страна на самом деле намного моложе Кореи.
  
   "В этот день, - продолжал Чиун, - земля Америки была в смятении, поскольку один из их странных кораблей приближался к Луне. Услышав об этом, я поспешил в тронный зал тайного короля Америки, Безумного Гарольда. Я уже рассказывал вам о Безумном Гарольде раньше. И, представившись этому человеку, я сказал ему: "Я слышал рассказы из отдаленных провинций вашей страны о том, что некоторые из ваших подданных приближались к луне". И Безумный Гарольд ответил, что это так. Он чрезвычайно спокойно воспринял эту новость, хотя я мог уловить нотки гордости в его тоне.
  
   "Теперь, когда я услышал эту новость, я тоже пришел в восторг. Ни один человек не был на Луне тысячи лет, с тех пор как мастер Шанг забрался так далеко на север, что его ноги действительно ступали по холодным лунным просторам. И я поделился этим с Безумным Гарольдом, который, казалось, не удивился, узнав, что корейцы побывали на Луне раньше белых. И Безумный Гарольд сказал мне, что другие белые побывали на Луне до этого времени. Я отнесся к этому с подозрением и подробно расспросил Безумного Гарольда об этом, и он сказал мне, что первые белые, высадившиеся на Луну, сделали это в 1969 году. На что я ответил, что мастер Шанг достиг луны в наш Год Цапли. Итак, помните, мы были первыми. И не забывайте, что Шанг шел пешком.
  
   "Теперь, зная, что луна, которую посетил Мастер Шанг, была сплошь покрыта льдом и снегом, населена белыми снежными медведями, я спросил Безумного Гарольда, короля Америки, нашли ли они на Луне богатые города для завоевания, и он сказал "нет". Я спросил его, обнаружили ли они серебряные и золотые рудники, я спросил его, есть ли там рабы, и он сказал "нет", и он сказал "нет". Я спросил его, было ли мясо белых снежных медведей целью этих экспедиций, которые, как мне сказали по секрету, стоили выкупа японского принца, и он сказал "нет".
  
   К этому моменту дети сидели, раскрыв рты. "Эти слова Безумного Гарольда сильно озадачили меня, поскольку я не мог видеть смысла в этих экспедициях, и я спросил его, что привезли его храбрые моряки из этих опасных путешествий, которые пополнили казну на расходы, связанные с их совершением. И его ответ был настолько странным, что я немедленно вернулся к своим свиткам и занес то, что он сказал мне, в "истории синанджу".
  
   "А ты знаешь, что эти белые, эти расточители, привезли с Луны после своих ужасных многодневных путешествий?" Спросил Чиун.
  
   "Что, о Мастер?" хором воскликнули дети синанджу.
  
   "Камни", - выдохнул Мастер Синанджу. "Обычные камни. Мне самому разрешили подержать один из них в руках. Они не были ни красивыми, ни ценными. И, увидев это, я вернулся в замок Безумного короля Гарольда и сказал ему: "Я видел своими мудрыми старыми глазами камни, которые ваши лунные экспедиции привезли из своих трудных путешествий, и я готов привезти вам столько подобных камней, сколько вы пожелаете, за половину денег, которые вы тратите на эти лунные путешествия". Чиун сделал драматическую паузу. "И знаешь, что сказал мне Безумный король Гарольд?"
  
   "Что?" - пропищал мальчик с грязными волосами.
  
   "Он отклонил мое щедрое и разумное предложение, сказав, что подойдут только камни с Луны", - презрительно сказал Чиун.
  
   При этих словах дети Синанджу разразились хихиканьем. "Вы когда-нибудь были на Луне, мастер Чиун?" спросила маленькая девочка, которая была дочерью Пу.
  
   "Нет, - ответил Чиун, - потому что вскоре после этого белые перестали посылать своих матросов на Луну, а это показывает, что даже белые могут научиться, если будут достаточно часто повторять глупости".
  
   Дети улыбнулись. Все знали, что белки у них плотные. Зачем еще Верховный Создатель дал им глупые круглые глаза, чтобы они могли видеть мир, и сослал их жить за море?
  
   "Когда ты возвращаешься в Америку?" - спросила дочь Пу, которую, как отметил Чиун, мать проклинала за нескончаемый язык.
  
   "Почему ты спрашиваешь?" Спросил Чиун.
  
   "Потому что моя мать сказала, что, когда ты возвращаешься в деревню, ты всегда приносишь несчастье. И ты скуп на свое золото".
  
   "Это сказала твоя мать?" Быстро спросил Чиун. Его карие глаза сузились. Маленькая девочка кивнула. Она была пухленькой, и в ее круглом лице Чиун разглядел намек на жирную физиономию Пу. "Твоя мать очень развязна на язык", - тихо сказал Чиун.
  
   "Она действительно много кричит", - неопределенно сказала маленькая девочка. Мальчик постарше поднял руку, и Чиун кивнул в его сторону.
  
   "Не расскажете ли вы нам историю о белом человеке, которого вы возвысили до величия, обучив его искусству синанджу?"
  
   "У меня есть много историй о Римо", - гордо сказал Чиун. "Дай-ка я придумаю хорошую..."
  
   "Где он сейчас?" - перебил другой мальчик. "Почему вы его не привели?"
  
   Чиун колебался. Как он мог сказать им позорную правду - что единственный белый во всем мире, которому было позволено научиться искусству солнечного источника, теперь томится в тюрьме? Чиун склонил свою старую голову. Это была слишком постыдная история, чтобы рассказывать ее детям. Он поискал в уме способ правдиво ответить на вопрос, не навлекая позора на свою голову.
  
   Как раз в этот момент над сонной деревушкой Синанджу прогремел гонг к обеду, избавив Мастера Синанджу от лишних хлопот. Он встал и отряхнул пыль со своего великолепного одеяния.
  
   "Пойдем", - сказал он. "Пришло время набить наши желудки. Я расскажу тебе историю Римо в другой раз".
  
   И Мастер Синанджу зашагал прочь, уводя детей в эпоху общественного питания. Когда он поднялся на вершину холма, он увидел тучную фигуру Пу с Острым языком, и его лицо посуровело, а походка ускорилась, когда он поспешил в ее направлении.
  
   Глава 11
  
   Остаток ночи Римо пролежал без сна, думая о старом Ориентале. Сон потряс его. В образах, особенно в старом Ориентале, было что-то почти осязаемое. Даже несколько часов спустя его высохшее лицо отчетливо стояло перед мысленным взором Римо. Каждая морщинка, каждая интонация в его голосе. Казалось, что он действительно знал этого маленького человечка. Но, покопавшись в памяти, Римо не смог вспомнить, чтобы когда-либо видел его в реальной жизни.
  
   Это было странно. В его сне у маленького азиата было имя. Чиун. Римо не мог припомнить, чтобы когда-либо видел сон, в котором у одного из порождений его воображения было имя. Римо даже знал, как это пишется. Было "я", которое не было произнесено.
  
   Это была довольно сложная концепция для его подсознания, размышлял Римо. Почему не Чанг? Он слышал имя Чанг раньше. Многих китайцев звали Чанг. Это было похоже на имя Джонс здесь. Однако он никогда не слышал ни о каком Чиуне.
  
   Через некоторое время Римо задремал. Утренний звонок разбудил его слишком рано. Римо медленно натянул комбинезон и футболку абрикосового цвета. Он ненавидел футболку почти так же сильно, как розовые стены камеры. Ему хотелось, чтобы она была голубой. Или стены были голубыми. Эти пастельные тона напомнили ему принт из дешевого универмага.
  
   Прежде чем завтрак был пропущен через щель, по рядам пронесся слух, что Крашер Макгарк умер ночью.
  
   "А как насчет попкорна?" Настойчиво спросил Римо.
  
   Грубый голос ответил: "Неужели никто не знает, чувак. Но этот парень, он набрался смелости. Так он получил свое имя".
  
   "Откуда он узнал свое имя?" Внезапно спросил Римо. "Когда маленький чувак впервые вышел на сцену, он шутил и подшучивал, рассказывая читателям, что, когда придет его время натравить свою задницу на Sparky, он привезет с собой кое-что из Jiffy Pop. Сказал, что это было за скандал. После этого он стал попкорном ".
  
   Римо хмыкнул. Ему стало интересно, остался ли в Попкорне, где бы он ни был, хоть капля этого духа. Римо сказал охраннику: "Спасибо, но нет, спасибо", - когда тот появился с подносом. Это была ветчина с фасолью. Командир пожал плечами и направился прочь, но Римо крикнул ему вслед: "Эй, что говорят о попкорне?"
  
   "Имеет ли это значение? Его отпустят завтра".
  
   "Да, хак", - прорычал Рема. "Для меня это важно". Он упал обратно на свою койку и внезапно вспомнил о пачке "Кэмел" в карманах комбинезона. Он выудил их и зажег одну.
  
   Первая затяжка вызвала у него кашель. Вторая была чуть менее острой. Легкие жгло, как от серы. Римо успел выкурить половину, прежде чем у него заболела голова. Он затушил окурок об пол и аккуратно вернул оставшуюся половину в пачку после того, как наконечник остыл. Неизвестно, на сколько ему хватит пачки.
  
   Было уже далеко за полдень, когда двое охранников отвели Попкорна в его камеру. Маленький заключенный ходил в цепях, низко опустив голову.
  
   Римо подождал, пока охранники уйдут, прежде чем прошипеть приветствие. "Как дела, малыш?"
  
   Звук, который раздался в ответ, был мяуканьем. Римо не смог разобрать слов. Где-то в конце линии насмешливый голос произнес: "Эй, Попкорн, в чем дело? Киска прикусила твой язычок?"
  
   А из камеры Попкорна донеслось протяжное хныканье, от которого у Римо похолодела кровь. Это продолжалось целый час. В голове Римо всплыла картина Попкорна, уткнувшегося лицом в подушку, неспособного говорить.
  
   Римо вытащил недокуренную сигарету и единственную спичку, затем вытолкнул пачку в коридор. "Вот. Тебе это нужно больше, чем мне", - мягко сказал он.
  
   Римо наблюдал через решетку, как тонкие коричневые пальцы Попкорна нащупали пачку. Они исчезли вместе с ней, и Римо задержался у решетки, пока Попкорн дымился в тишине. По какой-то причине пассивное курение, казалось, в эти дни подходило ему больше.
  
   Остаток дня был серым и бесконечным. Количество голов у всех было одинаковым. Даже тарелка радара, как только наступила ночь, повторила тот же монолог из "Звездного пути", который он произнес ранее на неделе.
  
   После отбоя тишина была жуткой. Не было слышно ни полуночных завываний, ни криков ночного ужаса, ни шума тайных разговоров.
  
   Все знали, что завтра вторник. День, когда попкорн должен был отправиться на кафедру. Римо задумался, удастся ли малышу поспать, а затем он задался вопросом, как он сам будет спать, когда придет его очередь.
  
   Он всю ночь слушал, как ворочается Попкорн, и задавался вопросом, должен ли он сказать какие-нибудь слова утешения. Затем он понял, что у него их нет. Что вы говорите мертвецу, когда проходят его последние минуты?
  
   Утренний звонок был подобен удару ножом в живот. Первыми посетителями были пара военных и священник. Обмен репликами был неслышным и односторонним. Священник вскоре ушел, его лицо было потрясенным, как кость, когда он понял, что не может услышать исповедь осужденного, потому что у того не было языка.
  
   Затем пришли цирюльник и надзиратель.
  
   Надзиратель Максорли говорил ровным, заученным тоном, перекрикивая жужжание машинок для стрижки, которые измельчали отборные кусочки попкорна до микроскопической крошки.
  
   "Слушай внимательно, Мохаммед", - говорил начальник тюрьмы. "После того, как парикмахер закончит, ты снимешь шорты, и мы подготовим твое тело".
  
   Попкорн захныкал.
  
   "Теперь не пугайтесь. Это всего лишь резиновая лента". Ножницы остановились. "Он закончил? Хорошо. Хорошо, Мохаммед, встань. Не бойся. Охранник просто обернет ленту вокруг вашего пениса. Это просто для предотвращения любых несчастных случаев, пока вы проходите процедуру ".
  
   Римо вздрогнул при слове "процесс". Это звучало так клинически.
  
   "Теперь наклонитесь. Охранник, введите этот суппозиторий в прямую кишку Мохаммеда. Вот. Это было не так уж плохо, не так ли? Я сожалею о проявленном унижении, но это избавляет гробовщика от кучи ненужной работы, поскольку ему не нужно убирать тело ".
  
   Попкорн попытался заговорить, но все, что Римо смог разобрать, был жалкий невнятный звук.
  
   "Что это?" - заботливым тоном спрашивал начальник тюрьмы. "Что? О, да. Обычно это последний прием пищи, но врач оставил конкретные инструкции, согласно которым вы не должны есть, пока ваш язык зашит вот так. Извините, но врачу виднее ".
  
   "Ради Бога", - взорвался Римо. "Вы собираетесь оттащить его к креслу. Кого волнует, если у него лопнут швы!"
  
   "Человек, которому придется убирать кровь", - крикнул начальник тюрьмы в ответ. "Охранник, если этот заключенный снова заговорит, отведите его в одиночную камеру".
  
   Римо начал было говорить им, куда они могли бы засунуть карцер, но успокоился, огорченный тем, что они имели над ним такую власть. Но, как они сказали ему, когда он впервые прошел через ворота штата Трентон, он утратил свои гражданские права.
  
   "Хорошо, теперь вы можете одеваться", - спокойно продолжил начальник тюрьмы. Затем послышался шорох одежды. Затем дверь камеры с жужжанием открылась, и Римо услышал мягкое шлепанье обутых в сандалии ног Попкорна по полу коридора. По какой-то причине оно звучало громче, чем стук обуви остальных.
  
   "Пока, Попкорн", - прокричал мужчина за несколько камер от нас.
  
   "Задай им жару, дружище".
  
   "Ты отправляешься в лучшее место, дружище".
  
   "Позвольте мне заверить вас, что процедура абсолютно безболезненна", - говорил начальник тюрьмы Максорли, когда охранник отпирал дверь к электрическому стулу. Попкорн жалобно захныкал. Он пытался заговорить, но издал лишь нечленораздельное всхлипывание.
  
   "Поймайте его!" - внезапно крикнул начальник тюрьмы. "Он теряет сознание".
  
   "Не волнуйся, я с ним справлюсь. Давай просто потащим его за собой".
  
   После того, как суматоха улеглась, тишина стала ощутимой. Это была тишина, которую Римо слышал раньше. Тогда он не удивился, когда вдоль очереди прошел мужчина. На нем был черный капюшон поверх простой коричневой формы рабочего. Он выглядел как обычный ремонтник.
  
   Палач.
  
   После того, как он прошел мимо камеры Римо, колесико на толстой двери со скрипом закрылось. Затем ряд окутала абсолютная тишина.
  
   Следующие несколько минут тянулись бесконечно. Римо подумал, был ли Попкорн в сознании, когда его привязывали. Он надеялся, что нет. Казалось, это заняло много времени. Сколько времени может потребоваться, чтобы привязать человека? Римо нервничал.
  
   Затем, после того, что казалось вечностью, огни замерцали, и Римо похолодел. Когда вспыхнуло мерцание, это показалось слишком внезапным. Они замерцали снова. И в третий раз. После этого Римо затаил дыхание. Затем огни мигнули в четвертый и последний раз. "Господи!" - Воскликнул Римо с отвращением.
  
   Вновь появился начальник тюрьмы, сопровождаемый охранниками и палачом в капюшоне.
  
   Один из охранников говорил: "Представь себе это. Четыре толчка. И к тому же такая маленькая струя".
  
   "Прежде чем я сделаю это снова", - раздраженно сказал палач, "я хочу еще раз взглянуть на это дело. Я не хочу когда-либо проходить через еще одно подобное. Я не готов к такого рода вещам. Я наполовину уволен, черт возьми!"
  
   "Я надеюсь, ты будешь чувствовать то же самое, когда придет мое время", - пробормотал Римо вполголоса.
  
   Палач взглянул в его сторону, его глаза в окантованных кожей глазницах расширились.
  
   Он остановился, подошел к камере Римо. "Я вас знаю?" неопределенно спросил он.
  
   "В последнее время это популярный вопрос", - кисло парировал Римо.
  
   "Я действительно знаю тебя", - сказал палач. "Но я не могу вспомнить твое лицо".
  
   "Твой вопрос для меня пустой", - сказал Римо, сверкнув злобной ухмылкой.
  
   "Ты хладнокровный сукин сын, не так ли? Как тебя зовут?"
  
   "Посмотри это", - выпалил в ответ Римо.
  
   "Не волнуйся, я сделаю это", - сказал палач и пошел дальше.
  
   "Охранник", - сказал начальник тюрьмы, - "покажите Уильямсу его новую камеру".
  
   "Черт! Теперь я это сделал", - с горечью сказал Римо, думая, что только что заслужил срок в одиночной камере.
  
   "Уильямс!" - взорвался палач. "Вы сказали, его фамилия Уильямс?" Жужжание закрывающейся контрольной двери прервало ответ начальника тюрьмы.
  
   Охранник открыл камеру Римо, и, к удивлению Римо, его отвели в старую камеру Попкорна.
  
   "Позаботься об этом хорошенько", - сказал ему охранник, когда дверь камеры с лязгом захлопнулась перед его несчастным лицом. "На первом ряду это президентский номер".
  
   Когда охранник направился прочь, Римо крикнул ему вслед: "Он умер тяжелой смертью?"
  
   Охранник остановился. Выражение его лица было жестким. "Знаете, какими были его последние слова?" торжественно спросил он. "Что?"
  
   "Мумф! Мумф. Без кавычек". И охранник разразился воющим смехом.
  
   "Он был всего лишь ребенком, ублюдок", - прошипел Римо, костяшки его пальцев побелели на прутьях камеры.
  
   "Конечно. Ребенок, который застрелил собственную сестру, оставил ее умирать в болоте с кишащими по ней личинками".
  
   Римо вздрогнул. "Что?"
  
   "Конечно. Что он тебе сказал?"
  
   "Что он убил свою девушку в свой день рождения".
  
   "Я не знаю насчет части с днем рождения, но он сделал из тебя утку. Это была его сестра, и он убил ее, все верно. После того, как он изнасиловал ее. Но ему следовало прочитать о личинках, прежде чем засыпать их в ее раны. Он думал, что они поглотят тело, чтобы его не опознали. Вместо этого они съели все поврежденные ткани. Она была едва жива, когда ее нашли, и задержалась ровно настолько, чтобы показать пальцем на своего брата. Что бы ты ни думал об этом маленьком придурке, он заслужил то, что получил. Как и ты." Охранник зашагал прочь.
  
   Глаза Римо смотрели в пустоту. "Сукин сын", - пробормотал он. "Он солгал мне".
  
   Римо, спотыкаясь, вернулся к своей койке и огляделся. Новая камера была такой же розовой, как и его старая, но пахла по-другому. Здесь пахло потом и чем-то еще, чем-то неопределимым. Это пахло страхом. И холодное осознание поразило Римо Уильямса.
  
   "Черт возьми, - пробормотал он опустошенно, - я следующий". Римо почувствовал, как внутри у него все похолодело, и откинулся на койку, чтобы взять себя в руки. Его рука, шарившая под подушкой, наткнулась на что-то мягкое и сминаемое. Он вытащил это.
  
   Это была упаковка попкорна "Кэмел".
  
   Римо сел и закурил. Он сделал длинную затяжку. На этот раз у него было меньше проблем, и он выкурил сигарету до конца. Пока он курил, он размышлял о том, как изменилась его жизнь. Двадцать лет назад он и Попкорн оказались бы по разные стороны закона. Но за решеткой они были в некотором роде друзьями.
  
   Закончив курить, Римо прошептал в пустоту: "Спасибо, Попкорн".
  
   Глава 12
  
   Гарольд Хейнс почувствовал, как кабинет начальника тюрьмы погрузился во тьму вокруг него. Сквозь рев в ушах он словно издалека услышал голос начальника тюрьмы Максорли.
  
   "Хейнс. В чем дело, чувак? Ты бледнеешь". Голос начальника тюрьмы казался далеким, поэтому Гарольд Хейнс не потрудился ответить. Темнота, казалось, расширилась. Все, что Гарольд Хейнс увидел или хотел увидеть, были желтые страницы досье осужденного в его внезапно похолодевших руках. "Гарольд?"
  
   "Это он", - прохрипел Хейнс, не отрывая взгляда от страниц. "Это не просто парень с таким именем. Это он. Уильямс".
  
   Затем выцветшие печатные буквы на листе с рапортом начали бесконтрольно покачиваться. Гарольд почувствовал, что его трясет. Мир был очень маленьким местом, если смотреть на него через уменьшающийся туннель его зрения.
  
   "Гарольд!"
  
   Хейнс поднял взгляд, его глаза были непроницаемыми. Тяжелые руки начальника тюрьмы легли ему на плечи, и он яростно тряс Хейнса.
  
   "Приди в себя. Вот, возьми стул".
  
   Хейнс почувствовал, как его направляют к жесткому деревянному стулу, который, за исключением кожаных ремней и медного нимба, был идентичен электрическому стулу, которым Хейнс только что управлял. Он знал это, потому что год назад достал со склада точно такой же деревянный стул, чтобы заменить старый, который вышел из строя. Он сел, не обращая внимания на иронию.
  
   Начальник тюрьмы Максорли возвышался над ним, скрестив руки на груди, с озабоченным морщинистым лицом.
  
   "Это тот самый парень", - повторил Хейнс. "Римо Уильямс".
  
   "Ты говорил это раньше. И ты знаешь, как это звучит. Сделай глубокий вдох и медленно выдохни. Может быть, работа тебя достает".
  
   "Прекратите говорить со мной, как будто я один из ваших проклятых зэков!" Гарольд Хейнс закричал с внезапной горячностью. "Этого человека в камере смертников не должно быть там. Он уже мертв!"
  
   "Чушь. Уильямс - переведенный заключенный. Он прибыл на прошлой неделе из ... ну, это есть в досье, которое вы держите в руках ".
  
   "Я знаю. Он из тюрьмы штата Трентон, Нью-Джерси".
  
   Максорли показал пустые руки. "Вот оно".
  
   "Совершенно верно".
  
   "Так в чем проблема, Гарольд?"
  
   "У вас в камере не заключенный, у вас призрак".
  
   "Гарольд, я знаю тебя долгое время..." - начал Максорли.
  
   Хейнс резко оборвал его: "Достаточно долго, чтобы помнить это, пока пять лет назад я не вышел на пенсию".
  
   "Ну, да", - медленно произнес начальник тюрьмы Максорли.
  
   "Я вышел на пенсию около двадцати лет назад, когда смертная казнь вышла из-под политического контроля. Мне было сорок пять лет, и я остался без работы. Государство назначило мне небольшую пенсию, потому что после целой жизни, проведенной за поджариванием преступников, они знают, что я точно не собираюсь осваивать другую профессию. Черт возьми, кто собирается нанимать специалиста по исполнению смертных приговоров? И для чего, переделывать провода в домах? Итак, я приезжаю во Флориду, живу в трейлерном парке и смотрю игровые шоу, пока не начинаю думать о том, чтобы подключить свое мягкое кресло как лучший выход ".
  
   "Теперь, Гарольд... "
  
   "Могу я закончить? Спасибо, я бы сошел с ума, но тема смертной казни ослабла. И хотя я вижу лица мужчин, которых усыпил во сне, я предлагаю свои услуги штату Флорида. Остальное вы знаете ".
  
   "Да, остальное я знаю", - признал Мезорли.
  
   "Одно из лиц в моих снах принадлежало тому парню Уильямсу", - огрызнулся Хейнс. "Не совсем обычное имя. Римо Уильямс. Имя, которое вы бы запомнили. Особенно, если он принадлежал полицейскому, который до смерти избил толкача в Ньюарке, штат Нью-Джерси, так давно, что я даже не помню год. В этом досье говорится, что ваш Римо Уильямс прикончил толкача в переулке. Он тоже был полицейским."
  
   "Вы, должно быть, неправильно помните. Вы уложили ... скольких мужчин?"
  
   "Я перестал считать задолго до того, как стало слишком поздно для моего душевного спокойствия", - кисло сказал Хейнс. "Тот парень, которого вы туда заперли, Начальник, я прикончил его. Я помню, что он легко отделался. Один толчок. И все было кончено. Я помню, что тоже чувствовал себя плохо из-за этого. Он когда-то был полицейским. Прикончил толкача. Что это? Ничего. Он должен был отделаться. Может быть, пожизненным. Но никак не стулом. Несколько недель после этого меня тошнило от этого. Он был одним из последних парней, которых я там сжег ". Глаза Гарольда Хейнса сосредоточились на самих себе. "Один из последних парней, и теперь он возвращается, чтобы преследовать меня . . . ."
  
   Начальник тюрьмы Мезорли молча посмотрел на Гарольда Хейнса. Он взял папку с документами из дрожащих пальцев Хейнса и отступил к основательности своего большого стола. Он пролистал папку, читая молча.
  
   Закончив, он расправил папку и положил на нее свои грубые руки, как верующий, возлагающий руки на молитвенник. Выражение его лица было задумчивым, когда он говорил. "Мы знаем друг друга долгое время, Гарольд. То, что я собираюсь тебе сказать, я буду отрицать до последнего вздоха".
  
   Хейнс поднял взгляд, его карие глаза были затравленными и тусклыми. "Молодой человек, которого вы только что казнили, Мохаммед Диладей", - продолжил Максорли. "Вы помните, как заметили, что вскоре после последней казни мы ужасно с ним обращались?"
  
   "Кажется, я сказал, что они проходили через это, как дерьмо через гуся".
  
   Начальник тюрьмы поморщился. "Да. Что ж, на моей совести самое большое количество осужденных в стране. Я должен провести их по системе так эффективно, как только смогу. У мальчика Диладея обычно был бы месячный льготный период после отклонения его последней апелляции, за исключением того, что мне позвонил губернатор, убеждая меня ускорить его казнь. Когда я спросил его честь о причинах, он сказал что-то неопределенное о продвижении процесса, что не было ответом. Но я распознал определенную ... озабоченность в его голосе ".
  
   Начальник тюрьмы Максорли сделал паузу. Его нижняя губа сжалась вокруг верхней. Он продолжил. "Я подумал, что, возможно, в его просьбе казнить Диладея так быстро было что-то политическое, даже личное. На самом деле не было необходимости торопить процесс. У Диладея не было шансов на смягчение приговора, если только это не исходило от самого губернатора. Но теперь я задаюсь вопросом ".
  
   "Ты думаешь о том же, о чем и я?" - Спросил Гарольд Хейнс.
  
   Начальник тюрьмы Максорли взял в руки дело Римо Уильямса.
  
   "Уильямс следующий, в силу состояния его апелляции и времени, которое он провел в камере смертников в Джерси", - задумчиво сказал он. "Когда я слушаю вас, мне приходит в голову, что, возможно, губернатор беспокоился не о Диладее, а об Уильямсе".
  
   "Бедный ублюдок. Они убили его однажды, а теперь хотят, чтобы я сделал это снова".
  
   "Я не верю в призраков, Хейнс. И когда ты остепенишься, ты будешь чувствовать то же самое, я уверен. Возможно, вы думали, что казнили этого человека - и я верю, что вы искренни в этом убеждении, - но, очевидно, вы этого не сделали ".
  
   "Интересно", - пробормотал Гарольд Хейнс.
  
   "Хммм?"
  
   "Где был этот парень последние двадцать лет и чем он занимался, что они хотят убить его снова и снова?"
  
   "Думаю, я позвоню", - многозначительно сказал начальник тюрьмы Максорли. Он сам набрал номер, предварительно сверившись с тонким справочником в кожаном переплете.
  
   "Да, начальник Ривз, пожалуйста. Это начальник Максорли из штата Флорида.... Да, я буду ждать.... Алло? Извините, что беспокою вас так рано, начальник Ривз. Я хотел бы получить некоторую информацию об одном заключенном, который у вас там когда-то был. Некий Римо Уильямс ... Конечно, перезвоните в любое время сегодня. "
  
   Начальник тюрьмы Максорли повесил трубку. Гарольд Хейнс встал.
  
   "Ты не хочешь дождаться обратного звонка?" Спросил Максорли.
  
   "Думаю, я хочу перекинуться парой слов с Уильямсом. Это сводит меня с ума".
  
   "Это неразумно. Вы без необходимости побеспокоите приговоренного к смерти заключенного".
  
   "Если я когда-нибудь снова захочу спать, я должен это сделать. Пожалуйста, Пол".
  
   Максорли молча обдумал. "Очень хорошо. Я вижу, что это глубоко повлияло на тебя", - смягчился он. "Охранник отведет тебя. Просто помни, Уильямс знает, что он следующий, кто уйдет. Несмотря на то, что решение по его окончательной апелляции еще не принято, он склонен быть на взводе ".
  
   Последняя контрольная дверь закрылась, и Гарольд Хейнс осторожно подошел к камере, в которой содержался шестой осужденный, Римо Уильямс.
  
   Уильямс был вытянут на своей койке, его руки были заложены за голову, глаза закрыты.
  
   Гарольд Хейнс шумно прочистил горло, но глаза заключенного не открылись.
  
   "Я вижу тебя в своих снах", - сказал он хриплым голосом. "И я вижу Бетти Пейдж. Уходи".
  
   "Ты не понимаешь, Уильямс. Тебя зовут Уильямс, не так ли?"
  
   "Здесь я осужденный номер шесть".
  
   "Ты должен быть мертв".
  
   "Мертвец - мое другое прозвище. Ну и что?"
  
   "Я казнил тебя".
  
   "Ты паршиво справился с этим". Голос Уильямса звучал скучающе, но его темные глаза открылись. Они смотрели в потолок.
  
   "Это было давно", - продолжил Хейнс. "В Трентоне. Раньше я работал в университете Трентона, где ты был".
  
   Заключенный не торопился садиться. Он не хотел показывать никакого интереса, но его движения были слишком небрежными. Гарольд Хейнс знал каждый трюк из книги для заключенных. Уильямс хотел взглянуть на него поближе, не выдавая своего интереса. Каждый осужденный знал, что как только ты дашь человеку понять, чего ты хочешь, он использует это против тебя.
  
   "Ты помнишь меня?" Спросил Хейнс.
  
   Глаза Римо впились в него. Это были пустые, мертвые глаза. В дырах от пуль в бетоне было больше жизни, чем в глазах Уильямса. Он выглядел старше. Не на двадцать лет старше, просто старше. Мертвые глаза непроизвольно сузились.
  
   "Да, вы выглядите знакомо", - медленно произнес Уильямс. "Но я не могу точно вспомнить ваше лицо".
  
   "В Трентоне той ночью я был в капюшоне", - натянуто сказал Хейнс. "В ту ночь, когда я нажал на тебя выключатель. Но днем я был тюремным электриком. Возможно, вы видели меня поблизости ".
  
   "Прости".
  
   "Но я тебя очень хорошо помню. Где ты был последние двадцать лет, Уильямс? Чем ты занимался?"
  
   Римо Уильямс сказал голосом таким же мертвым, как и его глаза: "Время. Я отбывал срок".
  
   "Ну, ты делал это не в штате Трентон. Все там знают, как знаю и я, что ты умер давным-давно, когда".
  
   "Ты спишь. Я здесь, потому что убил охранника в Трентоне. Его звали... "
  
   "Да?"
  
   Римо задумчиво наморщил лоб. "Макклири или что-то в этом роде", - медленно произнес он. "Да, Макклири. Он приставал ко мне. Поэтому я прикончил его. Теперь я должен заплатить за это ".
  
   "Не знаю, хватит ли у меня духу поджарить тебя во второй раз".
  
   Римо издал грустное подобие смешка. "Разве ты не знаешь?" - сказал он беззаботно. "Второй раз - это обаяние с парнями вроде меня".
  
   "Но ты этого не понимаешь. Ты уже мертв. Я казнил тебя двадцать лет назад!"
  
   Когда спустя долгое время Римо Уильямс ничего не сказал в ответ, Гарольд Хейнс зашаркал дальше по очереди. Он сам чувствовал себя мертвецом.
  
   Римо Уильямс уставился сквозь прутья своей камеры, гадая, что происходит. Лицо палача показалось ему знакомым. Где он видел его раньше? И что это была за чушь насчет того, что его казнили в штате Трентон? Римо внезапно вспомнил сон прошлой ночью. Сон, в котором его казнили в Трентоне. Но это был только сон. Этого никогда не было - никогда не могло быть - произошло.
  
   Затем звонок объявил обед, и Римо сел. Его легкие были словно забетонированы. Он задавался вопросом, было ли это из-за страха в животе или из-за тяжелого сигаретного дыма в легких. Забавно, как он реагировал на сигареты.
  
   Гарольд Хейнс вернулся к голосу начальника тюрьмы Максорли на свинцовых ногах.
  
   Максорли резко поднял глаза. "Ты поговорил с приговоренным, Гарольд?"
  
   "Он не знал, о чем я говорил", - тупо сказал Хейнс.
  
   "Что ж, возможно, это не ответ на все твои вопросы, но некоторые из них решает. Если бы человек был мертв, он бы наверняка знал об этом".
  
   Гарольд Хейнс не ответил на натянутую улыбку начальника тюрьмы Максорли.
  
   Зазвонил телефон, и Максорли ответил коротким "Извините". Затем: "Да, начальник тюрьмы Ривз".... Что это? ... Когда?" Лицо Максорли внезапно напряглось. "Я... Я понимаю. На самом деле, начальник, просто его имя всплыло в признании в камере смертников. Да, я согласен с вами. Мы не можем судить человека, который уже выплатил государству высшую меру наказания. Спасибо, что уделили время, начальник Ривз ".
  
   Когда начальник тюрьмы Максорли повесил трубку, его лицо было еще бледнее, чем располневшие черты Гарольда Хейнса сейчас.
  
   "Он мертв", - сказал Максорли сухим тоном. "Он был казнен в 1971 году за убийство толкача. Начальник тюрьмы, похоже, не знал, что именно его подпись на освобождении перевела Уильямса в это учреждение ".
  
   Гарольд Хейнс, вздрогнув, сел. "Почему ты ничего не говоришь?"
  
   "Потому что я ценю свою работу и свою пенсию", - категорично сказал начальник тюрьмы Пол Максорли. "У меня в камере смертников человек, который должен быть в могиле. Я не могу отправить его обратно в Трентон. Они никогда не примут его и начнут расследование. Я знаю, как эти вещи работают, поверь мне. Кто-то вручил мне раскаленную картошку, зная, что если я когда-нибудь узнаю правду, то стану человеком с разогретыми в микроволновке пальцами ".
  
   "Но что мы - вы - собираемся делать?"
  
   "Если они отклонят его последнюю апелляцию - а прямо сейчас я готов поспорить на свой дом и сбережения всей жизни, что они это сделают, - губернатор подпишет ему смертный приговор, и ты, Гарольд, не только приведешь его в исполнение, но и никогда никому не расскажешь об этом. Это ясно?"
  
   "Ради бога!" Хейнс взорвался. "Этот парень когда-то был полицейским. Он был на нашей стороне".
  
   "Согласно его досье, он хладнокровно убил тюремного охранника по имени Конрад Макклири. Я не знаю, что здесь реально, а что нет, но я просто собираюсь делать свою работу, и я настоятельно призываю вас делать то же самое. Мы не молодые люди, ни один из нас. Мы знаем, как устроен мир. Давайте разберемся с этой неприятностью так же тихо и быстро, как хорошие государственные служащие, и продолжим нашу оставшуюся жизнь. Теперь, я полагаю, ты захочешь отправиться домой, Гарольд. Сегодня ты убил человека, и выглядишь так, будто тебе не помешал бы жесткий ремень."
  
   "Я не пью. Ты это знаешь. Я бросил, когда почувствовал, что прикладываюсь к бутылке".
  
   "Гарольд, - сказал начальник тюрьмы Максорли, вручая ему папку, - на твоем месте я бы еще раз взглянул на алкоголизм. А теперь, пожалуйста, извини меня. И возьми это с собой. Когда будете уходить, попросите моего секретаря любезно вернуть это в Центральный архив ".
  
   Гарольд Хейнс взял папку с пометкой "Римо Уильямс" и тихо закрыл за собой дверь.
  
   Глава 13
  
   Джордж Проктор вспотел на одуряющей флоридской жаре, когда вышел из припаркованной машины и подошел к тюремным воротам, которые, если бы не их пастельно-зеленая окраска и отсутствие вывески, могли бы быть забытым киоском для фотоматериалов.
  
   "Бизнес?" лаконичным голосом осведомился охранник в зеркальных очках.
  
   "Как обычно", - сказал Проктор, показывая свое удостоверение. "Клиент".
  
   "Проходите", - сказал охранник, подавая знак будке. Другой охранник щелкнул выключателем, и высокий забор откатился на скрипучих колесиках. Проктор шагнул в проем, думая, что сегодняшнее дело было каким угодно, только не обычным.
  
   Все началось с выступления перед судьей Верховного суда Флориды - судьей, известным своим сочувствием к апелляциям смертников. Судья отклонил апелляцию так быстро, что Джордж Проктор был на полпути вниз по ступенькам здания суда с документами в руках, прежде чем до него дошло, что телефонный звонок, который он получил прошлой ночью, не был розыгрышем. Это и нехарактерная холодность судьи были каким-то образом связаны.
  
   Проктор вошел в главные двери и представился охраннику в тесной кабине управления, и его сопроводили сквозь нарастающий шум в конференц-зал. После недолгого ожидания ввели Римо Уильямса.
  
   Он сел с еще более безжизненным выражением глаз, чем раньше. Проктор удивлялся, почему эти глаза казались такими знакомыми раньше. Теперь, снова увидев Уильямса, он подумал, что понял. У мужчины были глаза полицейского. Плоские, ничего не выражающие глаза, которые появляются у полицейских после стольких лет знакомства с темной стороной общества. Проктор никогда не связывал этот проблеск узнавания с рисунком художника, который он увидел в таблоиде на кассе супермаркета. Он никогда не читал эти газетенки - за исключением тех случаев, когда человек впереди него расплачивался чеком. А потом он всегда возвращал вещи обратно нераспроданными.
  
   "Это нехорошо, не так ли?" Спросил Уильямс таким же мертвым голосом, как и его глаза.
  
   "Верховный суд штата отказал нам". Проктор подчеркнул слово "нам", чтобы Уильямс подумал, что они заодно. Фактически, он уже решил, что это будет их последняя встреча.
  
   "Тогда вы пойдете в Верховный суд". Проктор не мог солгать. Он глубоко вздохнул.
  
   "Я должен быть честен с вами, Уильямс", - сказал он. "Я подал заявление, но не думаю, что смогу продолжать это дело".
  
   Глаза Римо сузились. "Что?"
  
   "Послушайте, я не знаю, что происходит", - с несчастным видом сказал Проктор, "но я представил это судье Ханнавану, и он мне холодно отказал. Этот парень - неизлечимый слабак ". Проктор оглядел комнату, прежде чем заговорить, хотя она была пуста, если не считать единственного охранника, находившегося вне пределов слышимости. "Я ... Я думаю, они добрались до него ".
  
   "Они"? Кто?"
  
   Проктор наклонился вперед, не сводя глаз с командира с каменным лицом, несмотря на то, что этот разговор подпадал под действие устава о конфиденциальности клиентов, он понизил голос.
  
   "Те же, из-за которых тебя перевели в этот штат", - сказал он. "Те, кто звонил мне прошлой ночью".
  
   "Будь честен со мной. Кто?"
  
   "Я не знаю кто, но они должны быть связаны на федеральном уровне. Меня предупредили, что меня засняли на видео, как я употреблял кокаин на вечеринке".
  
   "О, это просто замечательно", - сказал Римо. "Мой адвокат, наркоман".
  
   "Это была всего лишь реплика. Может быть, две", - быстро сказал Проктор. "Исключительно для развлечения. Но они угрожают обвинить меня в хранении говядины с намерением продать, но я невиновен. Действительно!"
  
   "Ты говоришь как мошенник", - злобно сказал Римо.
  
   "Я чувствую себя политическим заключенным, Уильямс. Это страшные полицейско-государственные штучки. Кто-то хочет твоей смерти. И они хотели, чтобы ты умер вчера. Не успел я покинуть заседание, как получил уведомление о том, что губернатор подписал вам смертный приговор. Я подал прошение об отсрочке в Верховный суд США и добился для нас короткого свидания ".
  
   "За когда?"
  
   "Послезавтра".
  
   "Как ты думаешь, каковы наши шансы?"
  
   "Не очень. Твое освобождение назначено на завтрашнее утро ".
  
   Проктор приготовился к реакции бывшего полицейского. Он не знал, чего ожидать. Взгляд полицейского Римо, казалось, затуманился у него в голове. На самом деле, это была иллюзия, вызванная легким наклоном головы мужчины. Верхний свет отбрасывал тень на впадины его глазниц, делая их похожими на отверстия в черепе.
  
   Я смотрю на мертвеца, подумал Проктор, внезапно похолодев. Бедный ублюдок.
  
   "Они не могут привести приговор в исполнение до рассмотрения апелляции", - тихо сказал Уильямс, не поднимая глаз. "Могут ли они?"
  
   "Обычно нет. Но в этом случае я не знаю. Послушай, прости, я даже не должен был тебе ничего этого рассказывать, но я потеряю свою практику, если у меня пропадет намерение продать. И за что? Апелляция pro bono, которая была брошена мне на колени? Поставьте себя на мое место. Что бы вы сделали?"
  
   "Поставьте себя на мое место", - процедил Римо сквозь стиснутые зубы. "Чего бы вы ожидали от своего адвоката?"
  
   "Мне жаль. Мне действительно жаль".
  
   "Меньшее, что вы могли бы сделать, это направить меня к другому адвокату", - проскрежетал Римо. "Быстро!"
  
   "Это другое дело", - добавил Проктор. "Я позвонил вашему бывшему адвокату, надеясь свалить это на него. Я купил деликатесы. Я набрал повторно, полагая, что неправильно прочитал фирменный бланк, и получил то же самое место. Я связался с баром Джерси. Человек, который представлял вас, вышел из бизнеса двенадцать лет назад. Он мертв уже четыре года ".
  
   "Невозможно. Я видел его только в прошлом году ... месяц. Я думаю. "
  
   "Нет, если только его не двое. Ради Бога, Уильямс, кто ты такой? Никого так не подставляют. Меня бы не удивило, если бы они сфальсифицировали Верховный суд ".
  
   "Я Римо Уильямс", - неопределенно ответил Римо. "Разве нет?"
  
   "Если ты не знаешь, то кто мог бы знать?"
  
   Джордж Проктор наблюдал, как его клиент, казалось, съежился в своей облегающей футболке абрикосового цвета. Его глаза смотрели вниз на свои руки, которые лежали плашмя на стойке перед стеклянной перегородкой. Он выглядел спокойным - спокойнее, чем, по мнению Проктора, имел право выглядеть.
  
   "Он сказал, что уже убил меня", - нараспев произнес Уильямс, не поднимая глаз.
  
   "Кто?"
  
   Уильямс поднял лицо, его глаза были мрачными. "Палач. Сегодня утром они закопали попкорн".
  
   "Я понятия не имею, о чем ты бормочешь".
  
   "Мохаммед Диладей. Они называли его Попкорн. Он был казнен сегодня утром".
  
   "Это странно. Не было никакого освещения в прессе".
  
   "Палач проходил мимо моей камеры", - продолжал Римо. "Он все обдумал. Сказал что-то о том, что казнил меня в штате Трентон двадцать лет назад".
  
   "Ты ведь не выдумываешь это, не так ли? Я имею в виду, немного поздновато для заявления о невменяемости".
  
   "Несколько ночей назад, - продолжал Римо, словно разговаривая сам с собой, - мне приснилось, что меня казнили. В Трентоне. Это казалось реальным. И по какой-то причине лицо палача показалось мне знакомым".
  
   "О, Боже!" Хрипло сказал Проктор. Он поспешно схватил свой саквояж.
  
   "О чем это вам говорит?" Напряженно спросил Уильямс.
  
   "Это говорит мне о том, что я должен убираться отсюда к чертовой матери. Извини, Уильямс. Я тебе сочувствую. Но я не хочу иметь с тобой ничего общего".
  
   "А как же мои права? А как же закон?"
  
   "Несколько лет назад я боролся бы с этим зубами и ногтями, поверь мне. Но сейчас у меня есть жена. Двое детей. Квартира. Я буду зажат, она бросит меня и заберет с собой детей. Я больше не идеалистичный молодой парень. Извините. До свидания".
  
   Римо Уильямс смотрел, как его последняя надежда в мире уходит в костюме за шестьсот долларов, а его внутренности напоминали рубленую печенку, слишком долго пролежавшую в холодильнике. Он не слышал, как позади него открылась дверь и охранник выкрикнул его имя.
  
   "Уильямс!" - повторил охранник, беря его за руку.
  
   Римо напрягся, чуть не вскочил на ноги и не вцепился в перерезанное горло охранника. Затем его глаза сфокусировались, и, склонив голову, он позволил отвести себя обратно в камеру.
  
   Его самым большим сожалением было то, что рядом не было Попкорна, с которым можно было бы поговорить. Он уже скучал по маленькой афере. Но в этот, последний день своей жизни, у него не было никакого интереса пытаться завязать новую дружбу с помощью розового шлакоблока.
  
   Римо вспомнил ту ночь, когда его коллеги-полицейские пришли к нему домой и с извинениями сообщили, что он арестован за убийство чернокожего наркоторговца, имени которого более двадцати лет спустя Римо уже не мог вспомнить. Такой важный факт, а он не мог вспомнить об этом. Судья и обвинение, должно быть, повторяли это тысячу раз на протяжении всего процесса. Как звали судью? Гарольд какой-то там. Смит, вот и все. Смит. Кислый тип с его накрахмаленными седыми волосами и пуританским ртом. Парень носил очки без оправы, так что он выглядел как директор средней школы, состарившийся и угрюмый.
  
   "Подождите минутку", - выпалил Римо. "Это лицо!" Внезапно он вспомнил. Судья Гарольд Смит. Это было лицо в одном из его странных снов. Что это значило?
  
   На ужин были спагетти с фрикадельками. Римо отказался от них. Аппетит у него пропал.
  
   "Вы уверены?" спросил охранник. Это был тот, кто на днях допрашивал его по поводу статьи в "Нэшнл Инкуайрер". На его бейджике было написано: Флетчер. "Я слышал, это может стать твоим последним ужином".
  
   "Значит, это правда", - сказал Римо глухим голосом.
  
   "Они помалкивают об этом. Но в этом-то и кайф. Простите за выражение".
  
   "Послушай, я не хочу эту еду. Но ты можешь оказать мне услугу ".
  
   "И я могу потерять работу", - сказал охранник, его голос из заботливого превратился в кристально жесткий на полуслове.
  
   "В этом нет ничего противозаконного", - заверил его Римо. "На днях у вас была газета. На ней было мое лицо. Как насчет того, чтобы отдать ее мне, а? Просто что-нибудь почитать, чтобы отвлечься от своих проблем ".
  
   Охранник колебался. Он задумчиво потер свою короткую челюсть. "Не вижу, чтобы это причинило какой-нибудь вред", - признал он. "Просто сделай мне одолжение. Когда закончишь с этим, засунь это под матрас. Я заберу это после ... ты знаешь."
  
   "Это обещание", - сказал Римо, когда охранник выхватил поднос из щели в двери камеры.
  
   Римо пришлось подождать, пока охранник закончит кормить ряд, прежде чем он побрел обратно. От его первых слов у Римо упало сердце.
  
   "Я проверил тюремную библиотеку", - сказал он. "Не смог ее найти. Но поступила новая". Он сунул сложенную бумагу в щель. Римо пришлось использовать обе руки, чтобы справиться с этим, не разорвав на куски.
  
   "Это сделать?" - спросил охранник.
  
   "Да", - сказал Римо, когда его взгляд упал на заголовок, НАВОДЯЩИЙ На РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДАЛЬНЕЙШЕМ ЗНАЧЕНИИ "МЕРТВЕЦА".
  
   "Помни об этом обещании", - сказал охранник, уходя.
  
   "Конечно, без проблем", - неопределенно ответил Римо, разворачивая первую страницу. Там была репродукция наброска его лица, сделанного художником ранее. Это выглядело как фоторобот полицейского опознавательного знака, но рядом с ним был другой фоторобот. На этом был изображен сморщенный пожилой азиат с клочковатой бородой, свисающей с подбородка, и ясными, проницательными глазами.
  
   В рамке рядом с этим лицом было написано следующее: "Сначала взгляните на Духовного наставника Мертвеца, которого Группа экстрасенсов "Инкуайрер" опознала как Лим Тин Тонга, Верховного жреца Затерянного континента Му. Смотрите страницу 7."
  
   Римо, прочитав это, тяжело опустился на свою койку. Лицо старого азиата было идентично лицу из его сна. Того, кого звали Чиун. Римо быстро перевернул страницу 7. Он читал так быстро, что его глаза пробегали целые предложения, пока он искал свое имя. Он нашел его.
  
   Суть статьи заключалась в том, что читатели Enquirer со всей страны написали, чтобы поделиться наблюдениями за Мертвецом, на которого обратила внимание Enquirer известный профессор антропологии Массачусетского университета Наоми Вандерклут. Согласно Вандерклуту, Мертвец, благодаря своим сверхчеловеческим способностям, мог быть не кем иным, как авангардом следующей эволюции Homo sapiens.
  
   Читатели "Инкуайрер" представили свои собственные отчеты, многие из которых согласились с тем, что Мертвеца часто сопровождал пожилой азиат в ярких одеждах. Никто не знал настоящего имени Мертвеца. Или, по крайней мере, никто не мог с этим согласиться. Менеджер отеля в Детройте опознал его как бывшего постояльца своего заведения, который подписал регистрационную книгу "Римо Мюррей". Торговец лодками из Малибу утверждал, что "Римо Робсон" купил у него китайскую джонку только в прошлом году и уплыл на ней. И сообщения продолжались, некоторые наблюдения происходили более дюжины лет назад. Все отчеты сходились на том, что имя этого человека было Римо. Фамилия всегда была другой. "Уильямс" не был одним из примеров.
  
   "Мое имя", - пробормотал Римо Уильямс в отраженном розовом свете своей пустой камеры. "Мое лицо. Но как я мог быть в двух местах одновременно - в тюрьме и на улице?"
  
   Римо перечитывал статью снова и снова, пока не выучил ее наизусть. Затем он засунул ее под матрас. Наступил отбой, и Римо не потрудился раздеться или залезть под одеяло. Завтра в семь утра он предстанет перед судом не за убийство, которого не совершал более двадцати лет назад, а за убийство трентонского охранника, которого он был вынужден убить только потому, что его отправили за убийство, которого он вообще не совершал. Охранник был мудаком. Он сам напросился на это, подумал Римо, но он был офицером исправительного учреждения. Ирония заключалась в том, что после борьбы за то, чтобы избежать смертной казни за чужое преступление, Римо Уильямс собирался заплатить высшую цену за то, что его вынудили совершить.
  
   Римо снова и снова прокручивал в уме убийство. Он помнил, как воткнул импровизированный черенок в живот мужчины и "жонглировал" им - поворачивал ржавое лезвие, чтобы максимально повредить внутренние органы. Это прокручивалось как кинопленка с непрерывным циклом. Он не осознавал, что погружается в сон.
  
   Римо снился сон. Он шел по длинной, обсаженной деревьями проселочной дороге. Низко висел туман, словно в старом фильме ужасов Universal. Впереди маячили кованые железные ворота обширного кирпичного комплекса. Во сне Римо подумал, что это тюрьма, но, приблизившись, увидел, как медная табличка поблескивает на фоне каменной колонны, увенчанной суровой львиной головой.
  
   Он гласил: САНАТОРИЙ ФОЛКРОФТ.
  
   Ворота были заперты на висячий замок. Римо с тревогой бросился к ним.
  
   "Впустите меня", - крикнул Римо, гремя цепью. Он потянул за ограду. Она тоже задребезжала, но не сдвинулась с места. "Кто-нибудь меня слышит? Они придут за мной ".
  
   Всплеск фар осветил его сзади. Длинная машина повернула за угол, ее колеса скрылись в тумане. Это был катафалк. Белый катафалк. Римо с новой яростью атаковал забор.
  
   "Кто-нибудь, ответьте мне! Пожалуйста!" - закричал он.
  
   И сквозь туман по другую сторону похожей на камеру ограды проплыла фигура в шафрановых одеждах. Древний азиат. Не Лим Тин Тонг. Его звали Чиун, и он указал на Римо жесткими пальцами с длинными ногтями.
  
   "Возвращайся, Уайт. Я отрекаюсь от тебя. Никогда больше ты не войдешь в эти священные залы".
  
   "Это я. Римо. Разве ты меня не узнаешь?"
  
   "Я слишком хорошо тебя знаю", - нараспев произнес Чиун. "Ты опозорил меня. Навсегда. Я больше не могу смотреть на твой позорный вид".
  
   "Но почему? Что я сделал?"
  
   "Твой локоть". Голос грохотал, как приговор.
  
   "Что насчет этого?" С тревогой спросил Римо. За ним захлопнулись дверцы машины. Он боялся оглянуться через плечо.
  
   "Это было искажено!" Слова азиата источали горечь.
  
   А затем из тумана материализовалась высокая, похожая на стервятника фигура в черной мантии. Не восточное кимоно, а траурное одеяние судьи. Фигура посмотрела на Римо с неодобрением на сухих, как пыль, чертах лица. Римо узнал это лицо. Судья Гарольд Смит.
  
   "Он отказывается оставить нас в покое", - сказал азиат Смиту.
  
   "Римо Уильямс, - объявил судья, - я приговорил вас к смертной казни". Смит указал за спину Римо. Римо обернулся. Белый катафалк был припаркован к нему задними воротами. Ящик был открыт, а внутри находился электрический стул без ножек. А рядом с ним, одетый в серый костюм-тройку, стоял палач, его голова была скрыта черным кожаным капюшоном.
  
   "Кто ты?" Требовательно спросил Римо.
  
   Голос палача был холоден. "Ты меня знаешь. Мы делали это раньше".
  
   Движимый каким-то непреодолимым желанием, которое он не мог объяснить, Римо подошел к палачу.
  
   "Пожалуйста, присядьте", - торжественно произнес палач. Его ноги были окутаны низко стелющимся наземным туманом, как у призрака.
  
   "Я знаю твой голос", - сказал Римо. Импульсивно он потянулся к капюшону. Он откинулся, оставив резкие, мягкие черты Гарольда Хейнса. Но с лицом было что-то не так. Это не соответствовало голосу. Римо потянул мужчину за внезапно ставший очевидным фальшивый нос. Лицо исчезло вместе с волосами. Маска. А за ним стояли суровые черты судьи Гарольда Смита.
  
   "Нет!" - Римо отпрянул от холодных, нечеловеческих глаз Смита. Он бросился к воротам. Старый азиат подскочил, чтобы перехватить его. Он взял ворота в свои крошечные ручки, как будто хотел удержать их на месте от нападения Римо.
  
   Римо закричал на середине дистанции, чувствуя, как земля упирается в его бегущие пальцы ног. Он врезался в каменную стену и побежал вверх по склону, его пальцы ног переходили с мягкого горизонтального грунта на твердую вертикальную стену так же легко, как с песка на асфальт.
  
   Наверху Римо остановился, определил расстояние до земли и прыгнул. Он опустился на траву, словно невесомый. Римо пробежал мимо старого азиата, подальше от цепких рук судьи Гарольда Смита, в здание. Лифт поднял его на второй этаж к двери с надписью "ДИРЕКТОР". Римо толкнул дверь внутрь.
  
   Мужчина сидел в потрескавшемся кожаном кресле за спартанским дубовым столом. Кресло было повернуто к большому панорамному окну, которое обрамляло большой водоем, так что над высокой спинкой сиденья был виден только затылок мужчины. Его волосы были белыми.
  
   Затем кресло медленно повернулось, и в поле зрения появился резкий профиль, продолжавшийся до тех пор, пока дрожащие лампы дневного света не сделали круглые очки без оправы на мгновение непрозрачными, а затем серые глаза укоризненно посмотрели на него.
  
   Взгляд Римо метнулся к табличке с именем: "Гарольд В. Смит, директор".
  
   Не говоря ни слова, Смит нажал кнопку внутренней связи, и внезапно Римо оказался в окружении дюжих санитаров в больничной зеленой форме. Они схватили Римо за руки и ноги и повалили его на пол, пытаясь надеть на него смирительную рубашку. Только после того, как им удалось надеть на Римо одежду для удушения, он увидел электрические разъемы спереди куртки. Затем, к его ужасу, они втолкнули в офис сложное электронное устройство на подставке на колесиках. Быстро и мрачно они вставили тяжелые старомодные разъемы в разъемы, и голос Гарольда У. Смит, терпкий и безжалостный, как лимонное средство для мытья посуды, задавал Римо скорбный вопрос. "У тебя есть какие-нибудь последние слова?"
  
   Его последним словом было выкрикнуть имя "Чиун" страдальческим голосом. А затем ухмыляющийся санитар щелкнул древним рубильником.
  
   "Что случилось?" Спросил Смит, перекрывая вопль страха Римо.
  
   "Проклятые гнезда", - рявкнул санитар. "Мы неправильно их соединили. Придется попробовать еще раз".
  
   "Сделай это!"
  
   Римо резко проснулся. Он дышал как утопающий. Он ничего не мог видеть из-за холодного пота, который стекал по его лбу и попадал в глаза. Его футболка промокла. И ей было холодно. Оно прилипло к его коже.
  
   Римо скатился с кровати. Все это не имело смысла, но странным образом складывалось. Сны и реальность. Они перепутались в его сознании. Что было реальным? Что там сказал Попкорн? Мертвецы видят самые глубокие сны.
  
   После того, как Римо взял себя в руки, он подошел к двери камеры. Он приложил пальцы к электронному замку. Во сне это сработало. Он начал стучать. Он чувствовал себя глупо, меняя ритм своих пальцев. Он закрыл глаза, пытаясь точно вспомнить, как это работало во сне.
  
   Почти сразу же он что-то почувствовал. Ток, вибрацию. Он включился в это, как концертный пианист, играющий полузабытый аккорд.
  
   Чудесным образом дверь отъехала в сторону. Римо вышел в коридор. Он шел низко, держась дальней стены. Свет был погашен, что облегчало задачу. Он подошел к двери первого отсека управления, нащупал пальцами замок и начал стучать. Он присел на корточки под стеклянным окошком двери.
  
   Дверь отъехала в сторону. За ней не было видно охранников.
  
   Из камеры донесся вздох. Храпел еще один мужчина. Третий подкрался к решетке камеры, чтобы получше рассмотреть. Римо встретился с ним взглядом в темноте.
  
   Мужчина показал Римо поднятый большой палец и сказал: "Удачи, мертвец".
  
   Римо кивнул и перешел к следующей двери. За третьей дверью была будка диспетчера. Римо поднял глаза и увидел, что дежурный охранник сидит за оргстеклом и читает газету. Его лицо было обращено к коридору. Но Римо зашел так далеко. Он должен был идти дальше.
  
   Дверь открылась после кратких манипуляций. Римо замер, разоблаченный. Во сне он вспомнил призыв Чиуна оставаться неподвижным всякий раз, когда он оказывался в пределах периферического зрения человека. Римо подождал, пока охранник дочитает газету, и поднял глаза. Дверь автоматически закрылась, и только когда охранник уставился прямо на него сквозь почти непроницаемую тьму, Римо приблизился к нему.
  
   По какой-то причине Римо мог видеть сквозь темноту, как сквозь серую дымку. Он двигался по кабинке, как крадущийся кот в джунглях, чувствуя свободу в своих мышцах, чувствуя еще кое-что, чего он не испытывал с того дня, как очнулся в камере смертников во Флориде: уверенность.
  
   Римо увидел, что единственная дверь в кабинку находилась по другую сторону стены. Из этого коридора туда не было входа.
  
   Он решился на смелый подход и подошел прямо к стеклу. Римо постучал по оргстеклу. Охранник подпрыгнул почти на фут.
  
   Римо обезоруживающе улыбнулся ему, как будто ничего не случилось. Он открыл рот и изобразил им какие-то фигуры, но без слов. Вопрос охранника "Что?" был тусклым, но слышным через оргстекло.
  
   Римо повторил свою пантомиму, указывая назад, на ряд.
  
   Охранник коротко бросил ему: "Подождите минутку", - и вышел через выходную дверь. Римо напряженно ждал.
  
   Дверь в коридор отъехала в сторону, и охранник поспешил войти, спрашивая: "Что это?"
  
   Римо нанес ему сильный удар кулаком в челюсть. Он быстро раздел охранника и обменялся с ним штанами. Он надел куртку поверх абрикосовой футболки. Затем он нырнул обратно, не потрудившись спрятать тело. Он знал, что самый быстрый выход - через Центральный вокзал, а за ним - во двор. Это также был самый опасный выход из учреждения.
  
   Легко и грациозно ступая, Римо переходил от двери к двери, пока не оказался на похожем на собор Центральном вокзале. Ярусы блока С возвышались над ним, как средневековые подземелья, спроектированные архитектором, ориентированным на кондоминиумы.
  
   Он держался в тени, пока не добрался до двери, ведущей во двор. Она поддалась под его постукивающими пальцами, и Римо оказался на пороге двора и свободы.
  
   Там, снаружи, свет был слишком ярким, чтобы могли существовать тени. Он глубоко вздохнул.
  
   Римо уверенно вышел, зная, что форма охранника даст ему минуту. Может быть, больше минуты.
  
   Он сделал всего четыре шага, когда луч прожектора повернулся в его сторону. Римо прикрыл лицо поднятым предплечьем - естественный жест, защищающий глаза, который также скрывал его личность.
  
   "Кто там идет!" - раздался голос сверху.
  
   "Это я!" Сказал Римо хриплым голосом. "Пепоне".
  
   "В чем проблема, Пепоне?"
  
   "Мертвец на свободе. Мы загнали его в угол в душевой. Начальник тюрьмы говорит следить за внешними стенами в поисках машины или сообщника ".
  
   "Хорошо", - ответил охранник. Луч прожектора услужливо переместился из глаз Римо и начал выщипывать траву за забором.
  
   Римо отступил к выходной двери, а затем, после паузы, рванулся к стене.
  
   Поначалу он бежал неуклюже, а потом что-то в нем щелкнуло. Он врезался во внутреннюю ограду, как взбирающаяся обезьяна, перепрыгнул через колючую проволоку и спрыгнул в узкий грязный коридор между ней и внешней оградой. Он бросился к внешнему ограждению. Пуля чиркнула по камню рядом с его ботинками.
  
   "Стоять!" - приказал наполненный эмоциями голос.
  
   Римо знал, что у охранников есть постоянный приказ стрелять на поражение - несмотря на его форму - в отношении любого, кого поймают там, где он сейчас находился. Лезть через забор было самоубийством, поэтому он перелез через забор. Он не думал о том, что делает. Его тело как будто работало на автопилоте. Его руки сжимали звенья цепи, пока они не стали мягкими на ощупь. Он яростно дернулся. К его изумлению, забор распустился вертикально, как плохо связанный свитер.
  
   Римо бросился через проем. Позади него затрещали выстрелы. Никто не подошел близко. Он бежал зигзагообразно, как его учили в морской пехоте. Вдалеке один раз прогремел выстрел дробовика. Дважды.
  
   Римо по-волчьи ухмыльнулся. Он разбирался в дробовиках. На таком расстоянии охранник мог засунуть оружие ближнего боя себе в задницу со всей возможной для него пользой.
  
   Римо слышал, как заводятся машины. Было приказано открыть ворота. Загудели электродвигатели, когда ворота отъехали в сторону. Завыла сирена, предупреждающая о бегстве.
  
   В темноте Римо повернул назад. Они никогда бы не ожидали такого. Он нырнул в укрытие сторожки, когда один из двух дежурных охранников выбежал оттуда с винтовкой в руке и запрыгнул в первую патрульную машину, выезжающую из ворот.
  
   Пока вереница машин с ревом выезжала с контрольной вышки и выла сирена, Римо проскользнул в будку охраны и встал позади ничего не подозревающего охранника. Он взял мужчину за горло обеими руками и сжимал до тех пор, пока приток крови к мозгу не прекратился достаточно надолго, чтобы вызвать потерю сознания. Он не мог вспомнить, где научился этому трюку, но когда он опустил обмякшее тело мужчины на пол, стало очевидно, что он выучил его хорошо.
  
   Римо помахал машинам, которые продолжали выезжать из ворот тюрьмы. Несколько часов спустя, когда они все еще не вернулись, а рассвет превратился в дымчато-красную трещину на восточном горизонте, Римо небрежно взял коробку с завтраком рабочего и пошел по тюремной дороге, как будто возвращался домой после долгой ночи работы.
  
   Никто из охранников башни не беспокоил его. В своей черно-серой форме охранника он был практически невидим.
  
   Было утро перед казнью, но Римо впервые за долгое время почувствовал себя свободным человеком. Он решил, что первым делом ему нужно выяснить, сколько времени прошло на самом деле....
  
   Глава 14
  
   Мастер Синанджу сидел в Доме Мастеров, окруженный пожелтевшими свитками своих предков.
  
   Где-то в этих историях, написанных от руки одним из его предков - хранителей Дома Синанджу, - должен быть намек на то, как справиться с проблемой Римо.
  
   Чиун вздохнул. После многих дней тщательного изучения он так и не нашел ответа, за которым вернулся в Синанджу. Было бы намного проще обвинить в этом белизну кожи Римо. Он был первым белым, когда-либо обученным искусству синанджу. Его иностранное происхождение, его беспородное происхождение оправдывали многое из того, что было не так с Римо Уильямсом, его учеником и единственным наследником традиции синанджу, кроме самого Чиуна.
  
   Нет, проблема с Римо заключалась в том, что он исполнил пророчество Шивы. Его слабости были его сильными сторонами. Именно то, что делало его достойным Синанджу, теперь грозило не только разлучить его с Чиуном, но и безвозвратно разрушить гордую линию Дома Синанджу, уходящую корнями в туманы древности.
  
   Чиун устало собрал пергаментные свитки. Он изучит их позже, потому что вскоре ему предстояло спуститься по прибрежной дороге и договориться с ожидающим американским судном.
  
   Когда Чиун поднялся на ноги в сандалиях, раздался робкий стук в дверь его покоев. Подпоясав юбки, он заговорил тоном, приличествующим мастеру синанджу.
  
   "Кто посмел нарушить мой кабинет?" потребовал он.
  
   "Это я, Пуллянг", - ответил дрожащий старческий голос. "Твой верный слуга".
  
   "Лучше бы это было важно", - предупредил Чиун.
  
   "Два круглоглазых белых существа стоят на нашем песке, о Мастер. Они пришли от железной рыбы. Они несут важное послание для тебя".
  
   Чиун бросился к двери, но размеренно шагал, чтобы его верному смотрителю не показалось, что он неподобающе спешит на встречу с американцами.
  
   "К счастью, вы пришли в то время, когда мне не помешала бы прогулка", - важно сказал Чиун, выходя из комнаты.
  
   Пуллянг, согнувшийся от старости, с холодной тростниковой дудочкой в руке, отвесил полный поклон при приближении Чиуна, опустившись на четвереньки и коснувшись лбом пола.
  
   "Я донесу до них весть о вашем приближении". сказал Пуллянг.
  
   "Нет. Нет необходимости снова выставлять себя напоказ перед их уродливыми мордами с большим носом и круглыми глазами. Я разберусь с ними. Без сомнения, они ищут блага, в котором я, конечно, им откажу. Белые. Они вечно ищут моей мудрости. Иногда даже автографов ".
  
   "Что такое автографы?" Пуллянг споткнулся на незнакомом иностранном слове, когда они вышли из Дома Мастеров.
  
   "Белые американцы ценят их очень высоко", - ответил Чиун, спускаясь с холма к воде. "И все же это всего лишь имена незначительных личностей, написанные на клочках бумаги".
  
   "Пути внешнего мира - это пути безумцев ".
  
   "Согласен", - сказал Чиун, опережая старого Пуллянга и, казалось, не торопясь. Прошло несколько часов до согласованного времени контакта. Чиун гадал, пришло ли известие от его императора.
  
   Они добрались до пляжа, где молча стояли двое мужчин, дрожа от холода.
  
   "Приветствую вас, посланцы Гарольда Великодушного", - сказал Чиун двум морякам. Они стояли рядом с выброшенным на берег резиновым судном. Они обменялись непонимающими взглядами в ответ на приветствие Чиуна. Очевидно, они были умственно отсталыми, как и большинство тех, кто зарабатывал на жизнь, пересекая поверхность океана вместо того, чтобы ловить рыбу в нем.
  
   "Наш шкипер попросил, чтобы мы передали это вам", - сказал один из них, протягивая квадратик бумаги.
  
   Чиун взял конверт. Он был запечатан. Внутри лежал тонкий лист желтой бумаги. Напечатанное на машинке послание было коротким:
  
   Чиун:
  
   Отпуск продлен на неопределенный срок. Не возвращайтесь, пока не свяжетесь. Задание Р. У. под прикрытием занимает больше времени, чем предполагалось. Ждите дальнейших контактов.
  
   Режиссер
  
   Иссохшее лицо Чиуна сморщилось так, что морщины, казалось, стали еще больше. Он поднял на моряка ясные, бесхитростные глаза.
  
   "Это срочное сообщение приказывает мне немедленно вернуться в Америку", - резко сказал он.
  
   "Мы готовы переправить вас обратно на лодку, сэр".
  
   "Минутку", - сказал Чиун, поворачивая к прибрежной дороге, где Пуллянг держался позади, наблюдая за происходящим с нескрываемым любопытством.
  
   "Верный Пуллянг", - крикнул Чиун по-корейски. "Пусть самые сильные мужчины деревни принесут мне мой зеленый сундук. А затем опечатают Дом Мастеров. Я возвращаюсь в Америку в этот самый час ".
  
   "Но что с жителями деревни?" С несчастным видом спросил Пуллянг. "Прощального пира не будет?"
  
   - Сообщите моим людям, - сказал Чиун, оглядывая американцев в поисках любого намека на то, что они понимают его язык, - что, если они хотят, чтобы Мастер Синанджу устроил им пир, им лучше в будущем проявлять к нему больше признательности.
  
   Пуллянг поспешно отбыл.
  
   Чиун повернулся к американским морякам и безмятежно улыбнулся. "Мой багаж доставляют в это самое место", - объяснил он на их скупом, неприятном языке. "Тогда мы должны отбыть как можно быстрее. Если мои верные жители деревни узнают, что я покидаю их так скоро, они будут визжать, рвать на себе одежду и поднимут всевозможный переполох, чтобы убедить меня остаться, потому что они очень любят меня - меня, который для них центр вселенной ".
  
   "Может быть, нам следует забрать вас сейчас и вернуться за вашими вещами", - серьезно предложил один из моряков, в то время как другой бросал тревожные взгляды на Западно-Корейский залив.
  
   "Нет, это займет всего мгновение", - сказал Чиун, прислушиваясь тонким ухом-раковиной к звукам воплей и рвущейся одежды. Не услышав ничего подобного, он погрузился в угрюмое молчание. Неужели жители Синанджу опустились до такой неблагодарности, что собирались опозорить его перед американцами, позволив ему уйти без просьб?
  
   Глава 15
  
   Гарольд Хейнс ехал в предрассветной темноте из своего Старка, штат Флорида, домой с затуманенными глазами человека, который не спал. Он не спал. Он проглотил таблетки кофеина, чтобы не заснуть, когда двойные трубы его фар прорезали густой горячий воздух.
  
   Менее чем через семнадцать часов он нажимал кнопку и следил за тремя счетчиками, один из которых был помечен как "Голова", другие - как "Правая нога" и "Левая нога", которые отслеживали силу тока, проходящую через каждый электрод приговоренного, повторяя процесс столько раз, сколько требовалось лечащему врачу, чтобы объявить его мертвым.
  
   Гарольд Хейнс намеревался потратить весь день на то, чтобы убедиться, что потребуется всего одно нажатие кнопки.
  
   Это будет последний, решил Хейнс. Больше не будет. Он казнил электрическим током больше своей доли мужчин. И за что? Флорида платила всего сто пятьдесят долларов за объект. Оно того не стоило. Он чувствовал ... перегорел. Это было единственное подходящее слово для этого.
  
   Сгорел. Точно так же, как те люди, которые сидели на горячем месте. Только Гарольд Хейнс все еще был жив.
  
   Еще несколько часов. И он ушел бы на пенсию навсегда. Единственная причина, по которой он не уволился немедленно, сказал он себе, заключалась в том, что Римо Уильямс представлял собой незаконченное дело. Несмотря на то, что у него не было желания готовить его снова, он еще больше боялся не делать этого. Он не понимал почему. Он был профессиональным специалистом по исполнению смертных приговоров. Люди его профессии не могли позволить себе быть суеверными. А у него никогда в жизни не возникало суеверных мыслей.
  
   Сегодня вечером Гарольд Хейнс чувствовал себя преследуемым.
  
   Дорога впереди петляла. Это было похоже на движение по горячему, намокшему хлопку. Он положил в рот еще одну горькую таблетку кофеина и проглотил ее всухую. Его глаза с трудом удерживали дорогу.
  
   И затем, так внезапно, что это было похоже на материализацию, с обочины дороги появился худощавый мужчина, размахивающий курткой командира. Мужчина, одетый в брюки охранника в серую полоску и абрикосовую футболку the row.
  
   "О, Иисус!" Гарольд Хейнс закричал. Он нажал на акселератор. Мужчина прыгнул в свет его фар и исчез.
  
   "Это он!" Хейнс застонал. "Уильямс. Боже мой, я переехал его".
  
   Хейнс ударил по тормозам, и его машина дико вильнула, разбрасывая придорожных жуков-пальметто, поменялась концами и остановилась, ее решетка радиатора была направлена в сторону от тюрьмы, недалеко в удушливой ночи.
  
   Гарольд Хейнс, спотыкаясь, выбрался из своей машины. Его фары осветили грязную дорогу, засиженную насекомыми. Он не мог видеть тела. Возможно, он все-таки не сбил его. Звука удара не было. Если только парень не попал под шасси и между колес. В голове Хейнса вспыхнул случай много лет назад, когда он задавил кошку.
  
   Кошка неожиданно спрыгнула с придорожной изгороди прямо на пути машины Хейнса. На узкой дороге с односторонним движением свернуть было негде. Кошка - это была обычная полосатая кошка - исчезла под его бампером. Никакого хруста костей. Никакого глухого удара.
  
   В зеркало заднего вида Гарольд Хейнс увидел, как кошка катится вслед за его машиной, по-видимому, невредимая. Он съехал на обочину и побежал обратно к бедному созданию. Он лежал на спине, его лапы яростно тряслись, как будто он отгонял невидимого хищника.
  
   Осторожно, поскольку животное выглядело таким беспомощным, Гарольд Хейнс ботинком подтолкнул взволнованную кошку к обочине и убрал с дороги встречного движения. Оно перестало извиваться, когда коснулось бордюра. Но его лапы продолжали судорожно подергиваться. А затем из его открытой, безмолвной пасти начала сочиться кровь. Только тогда Гарольд Хейнс понял, что оно умирает - или мертво, нейроны его мозга вызывают яростные электрические спазмы.
  
   Много лет назад, но такой же свежий, как пальмовые жуки, которые убегали с его пути.
  
   Когда Гарольд Хейнс вприпрыжку мчался по дороге, он почти ожидал увидеть приговоренного, лежащего в грязи на спине, с широко раскрытыми невидящими глазами, с яростно выкручивающимися руками и ногами, как ... как у жертвы поражения электрическим током.
  
   Вместо этого абрикосового цвета вспышка настигла его в темноте, чтобы рубануть ребром ладони сбоку от толстой шеи Гарольда Хейнса. Он тяжело рухнул. Он не знал, что дернулся, пока не проснулся - он понятия не имел, насколько позже, - и обнаружил себя одного в темноте, его машины не было, его руки и ноги двигались рывками, как будто он отбивался от воздушного хищника.
  
   Гарольд Хейнс дополз до обочины дороги и тихо зарыдал. Когда он собрался с духом, он начал упрямой скачкой приближаться к воротам тюрьмы штата Флорида.
  
   Хейнса пропустил через ворота сдержанный командир.
  
   "Я попал в засаду", - сказал он охраннику. "Уильямс. Должно быть, он сбежал".
  
   "Мы знаем. Обратитесь к начальнику тюрьмы. Прямо сейчас".
  
   Начальник тюрьмы Максорли разговаривал по телефону, когда Гарольда Хейнса привели в его кабинет. Максорли нетерпеливым жестом пригласил его сесть и снова переключил свое внимание на звонок.
  
   "Да, губернатор. Я понимаю, губернатор. Но мы не можем замять нечто подобное. Он должен был быть приведен в исполнение, - Максорли посмотрел на часы, - извините, должен был пройти по очереди ровно через два часа с этого момента.
  
   Максорли слушал молча так долго, что Гарольду Хейнсу пришлось проглотить еще одну таблетку кофеина. У него начало кружиться голова. Он попытался следить за разговором со стороны начальника тюрьмы, и хотя слова были понятны, Хейнс все еще не улавливал. Кончики его пальцев вибрировали, как струны арфы.
  
   Когда Максорли наконец положил трубку, он нажал кнопку внутренней связи и обратился к своему секретарю. "Скажите командиру вахты, чтобы он прекратил поиски. Нет, никаких объяснений. Но я хочу, чтобы все учреждение оставалось под карантином, пока мы не выясним, как заключенный сбежал ".
  
   Затем Максорли поднял усталые глаза.
  
   "Похоже, ты сегодня не работаешь, Гарольд", - сказал он.
  
   "Я ухожу", - тупо ответил Гарольд Хейнс.
  
   "Я могу присоединиться к вам. У меня был очень странный разговор с губернатором. Он недвусмысленно сказал мне не преследовать Уильямса. Он сбежал. Я думаю, вы знаете ".
  
   "Он устроил засаду на моей машине. Украл ее".
  
   "Лучше бы ты мне этого не говорил. Послушай, Гарольд, я не знаю, в чем дело. Возможно, в конечном итоге меня вывесят досуха, политически, но губернатор сказал прекратить поиски и убедиться, что ни одно слово об этом не просочится. Он не сказал почему. Могу ли я рассчитывать на вас?"
  
   "Я боюсь", - искренне сказал Хейнс. Его пальцы переплелись, как спаривающиеся черви.
  
   "За что?"
  
   "Он вернется, чтобы забрать меня", - сказал Гарольд Хейнс, обхватив голову руками. "Я просто знаю, что это так. Вы бы видели его глаза в свете фар. Они были как глаза тигра. Они светились. Его глаза были мертвыми, но они светились".
  
   "Выбросьте это из головы", - сказал Максорли, вставая. "Кем бы или чем бы ни был этот мальчик, он уже на пути из Флориды, и я сомневаюсь, что он когда-нибудь вернется. Теперь, если вы меня извините, я должен спуститься в Центральный архив, лично сжечь дело Римо Уильямса и плюнуть на пепел ".
  
   Глава 16
  
   Недалеко от Чарльстона, Южная Каролина, в угнанной машине Римо Уильямса кончился бензин. Он остановил ее на аварийной полосе северного шоссе 95.
  
   Не было смысла поднимать капюшон в качестве сигнала бедствия. У Римо не было ни удостоверения личности, ни водительских прав, ни регистрации, ни денег. И, насколько он знал, полиция штата была предупреждена о его описании. Хотя он начинал сомневаться в этом. Он не столкнулся ни с блокпостами на выезде из Флориды, ни с патрульной полицией штата в Джорджии. Это казалось слишком простым.
  
   Римо вышел из машины и пошел задом наперед, загибая большой палец, как автостопщик. Он не ожидал, что ему предложат подвезти, и не был разочарован. Он ждал, когда в его сторону проедет первый грузовик дальнего следования.
  
   В конце концов подъехал восемнадцатиколесный автомобиль, и Римо, не думая, что то, что он собирался предпринять, опасно, если не невозможно, прыгнул в кильватер выхлопных газов. Он ухватился руками за крышку багажника и, пружинисто изогнув ноги, сел на нее. Это было так просто.
  
   Римо сидел, примостившись на задней двери, наблюдая за следующими машинами. Он все еще был слишком заметен. Он попробовал запирать рычаг ворот грузовика. Они со скрипом открылись. Римо позволил откидным воротам подняться достаточно, чтобы пропустить его, и вкатился внутрь.
  
   Внутри грузовика пахло апельсинами. Они напомнили Римо, что он голоден. Опустив ворота, он взломал деревянный ящик и начал чистить дюжину апельсинов своими жесткими пальцами. Он сосредоточенно ел. Затем Римо нашел свободное место и заснул, благодарный за свой полный желудок и за свою жизнь. Теперь он жил в долг, но все, что его заботило, - это сон.
  
   Грузовик несколько раз останавливался по пути, но грузовая дверь не открывалась. Проблемой стала вонь дизельных выхлопов. Римо стало трудно дышать.
  
   Хотя темнота в салоне грузовика, казалось, не изменилась, Римо каким-то образом почувствовал, что наступила ночь. Грузовик тарахтел, ускоряясь и замедляясь по мере того, как водитель управлялся с быстрым потоком движения на супермагистралях. Римо надеялся, что грузовик продолжает движение на север.
  
   Он знал, что в цепи событий, которые обрушились на него с тех пор, как он очнулся в штате Флорида, было нечто большее, чем он понимал. Ответы, как он чувствовал, были каким-то образом связаны с местом под названием санаторий Фолкрофт.
  
   Проблема была в том, что он понятия не имел, где находится Фолкрофтский санаторий - и существует ли он на самом деле.
  
   Но найти Массачусетский университет и профессора антропологии по имени Наоми Вандерклут не должно быть большой проблемой....
  
   Гул восемнадцати колес снова погрузил Римо в сон.
  
   Глава 17
  
   В своем кабинете с видом на пролив Лонг-Айленд директор санатория Фолкрофт наблюдал, как курсор бегает взад-вперед по экрану настольного компьютера, рисуя фосфоресцирующие зеленые буквы, похожие на высокоскоростную улитку, оставляющую за собой след из слизи.
  
   Ни из одного из обычных источников не поступало сообщений о человеке, похожем по описанию на сбежавшего заключенного из камеры смертников Римо Уильямса. Такой человек, как Уильямс, был непредсказуем. Но без денег или документов, удостоверяющих личность, он не должен уйти далеко.
  
   Директор откинулся на спинку кресла, которое было таким старым, что казалось, пружины вот-вот сломаются под давлением его веса. Он сложил сложенные домиком пальцы под подбородком и в раздумье полуприкрыл глаза.
  
   "Итак, куда бы я пошел на его месте?" сказал он вслух. "У этого человека нет ни дома, ни родственников, ни друзей. Он не может приехать сюда, следовательно, Фолкрофт в безопасности".
  
   Его глаза метнулись к новой строке, появившейся на экране компьютера. Это была какая-то странная чушь об угрозе безопасности, исходящей от китайского посольства в Вашингтоне. Для подобных вопросов будет достаточно времени позже.
  
   "Возможно, он сбежит из страны", - размышлял директор "Фолкрофта". "Возможно, это не было бы проблемой. Он исчезает. Он должен был исчезнуть. Европа не так окончательна, как могила, но этого достаточно для моих насущных нужд ".
  
   Его маленькие губы несчастно поджались, сжавшись в непристойный влажный сфинктер.
  
   "Нет. Слишком неопрятный", - сказал он через некоторое время. "Куда бы он пошел? Куда бы он мог пойти?" Возможно, в конце концов, отказ от заказа бюллетеня по всем пунктам был ошибкой. Но Римо Уильямса официально не существовало. Объявление общенациональной тревоги в связи с его задержанием вызвало бы больше вопросов, чем дало бы ответов. Повезло, что среди сетей информаторов, которые он контролировал, одним был охранник тюрьмы штата Флорида, который считал, что на самом деле он снабжал сведениями о преступлениях филиал ФБР в Майами. Его ежемесячный бонусный чек гарантировал, что он будет продолжать это делать. Именно охранник сообщил ФБР - по крайней мере, он так считал - о побеге заключенного по имени Римо Уильямс в предрассветные часы.
  
   Директор "Фолкрофта" действовал быстро. Он позвонил губернатору Флориды и оказал необходимое давление, чтобы штат просто проигнорировал побег из тюрьмы. Это было экстраординарное требование, но это были экстраординарные обстоятельства. К счастью, у губернатора был скелет в шкафу, согласно базе данных Фолкрофта. Скелет, который можно было очень легко использовать. Это разрушило бы его надежды на более высокий пост. Он был наиболее сговорчив в вопросе Римо Уильямса, на вид неважного заключенного из камеры смертников, которого следовало усыпить десятилетия назад.
  
   Но сдерживать эту ситуацию - не то же самое, что доводить ее до успешного завершения. Он должен найти Уильямса.
  
   "Куда бы он пошел?" тихо повторил он. Его водянистые глаза уставились на блеск его ухоженных ногтей. "Куда?"
  
   На экране компьютера появилась еще одна строка текста. Она удлинилась. Он дождался завершения считывания, прежде чем прочитать ее.
  
   Это было продолжение доклада информатора тюремной охраны. Под матрасом сбежавшего заключенного были обнаружены контрабандные материалы для чтения. В настоящее время ведется расследование. Контрабандой был текущий выпуск "Нэшнл инкуайрер".
  
   Толстая рука директора санатория Фолкрофт метнулась к верхнему ящику стола. Там, аккуратно сложенные, лежали два экземпляра "Инкуайрер". Он просмотрел самый свежий из двух.
  
   "Интересно", - медленно размышлял он. "Стал бы он искать женщину Вандерклут? Возможно, за этим стоит понаблюдать".
  
   Он потянулся к одному из синих телефонов на столе и сделал быстрый звонок, отдавая тихие, осторожные приказы.
  
   После того, как он повесил трубку, зажужжал интерком. "Да, миссис Микулка?" он замурлыкал.
  
   "Это доктор Дули. Боюсь, произошел рецидив. Он сказал, что вы хотели бы знать немедленно".
  
   "Ах, спасибо. Я сейчас спущусь, миссис Микулка".
  
   "Да, мистер Рэнсом".
  
   Глава 18
  
   Пробуждение было самой тяжелой частью дня Наоми Вандерклут.
  
   С тех пор как она поступила на преподавательский состав Массачусетского университета, ее жизнь превратилась в ритмичную монотонность преподавания в течение двух семестров с перерывом в январе и летними месяцами отдыха. Она была кандидатом на должность, которая гарантировала бы ей частые творческие отпуска. Ее зарплата была хорошей, в ее квартире в Кембридже контролировалась арендная плата, но, несмотря на все ее усилия, она проводила больше времени вне отношений, чем в них.
  
   Отсюда трагедия пробуждения к нетребовательной жизни и всегда пустой подушке рядом с ее собственной. Намои Вандерклут неохотно просыпалась. Она уткнулась лицом в подушку из ящика и бочонка, чтобы защититься от солнечного света, проникающего через заросшее папоротником окно. Одна нога с длинным носком выглянула из-под покрывала, чтобы коснуться полированного деревянного пола рядом с ее импортным японским футоном.
  
   Она не слышала ни шагов в длинном коридоре за дверью своей спальни, ни слабого скрежета металла о краску, когда поворачивались дверные петли ее спальни. Вязаный коврик сморщился под тихими шагами, и рука, потянувшаяся к ее горлу, была осторожна, избегая выбившихся завитков ее длинных волос, пока она не почувствовала, как они впиваются в трахею ... и к тому времени было слишком поздно.
  
   "Не двигайся", - прошипел жесткий мужской голос.
  
   "Мампф".
  
   "Ни слова. Я не причиню тебе вреда". Голос был хриплым, как бамбук. Наоми почувствовала, как бьется ее сердце. Она открыла глаза, но увидела только подушку.
  
   К руке присоединилась другая рука. Эта рука оттянула ее голову назад за прямые волосы, чтобы обнажить лицо. Затем она переместилась к ее рту, прежде чем она смогла закричать.
  
   Когда глаза Наоми Вандерклут распахнулись и она увидела нависшее над ней перевернутое лицо, ей больше не хотелось кричать. Она хотела спросить его имя.
  
   "Ммм!" - повторила она.
  
   "Ты знаешь меня?" - спросил мужчина. Наоми быстро кивнула. У него были те же сверлящие глаза, высокие скулы и жестокий рот. Его плечи были не такими широкими, как ей хотелось бы, но плечи - это еще не все.
  
   "Вы профессор Наоми Вандерклут?" требовательно спросил он.
  
   На этот раз кивок Наоми был энергичным. Она захлопала глазами.
  
   "Тогда слушай внимательно. Я собираюсь отпустить твой рот, но другая моя рука все еще будет на твоем горле. Понимаешь?"
  
   Наоми чуть не убрала обе руки от энтузиазма, с которым она кивнула. Рука убралась.
  
   "Это действительно ты!" - выдохнула она, садясь. "Я не могу в это поверить. Я мечтала об этом моменте. Это невероятно. Ты понятия не имеешь, что это значит для...Мамочки. Рука вернулась. На этот раз она сжала ее губы. Ее язык, зажатый между ними, коснулся кончиков его пальцев. На вкус они были как апельсины. Пахли тоже как они.
  
   "Прекрати пускать слюни", - говорил он. "Я здесь не для твоей пользы. Но для своей. Отвечай коротко, хорошо? И избавь меня от девичьего энтузиазма. У меня была плохая неделя ".
  
   Наоми скромно кивнула, ее глаза упивались крепкими белыми зубами ее похитителя. У него были обычные человеческие клыки, что удивило ее. Она ожидала, что следующая эволюция приведет к появлению травоядных животных с маленькими затупленными зубами, приспособленными для измельчения салатов, а не для разрывания мяса.
  
   Рука неуверенно отстранилась, зависнув над ее лицом. Пальцы были длинными, но тупыми на кончиках. Обычно это признак медленного сжигания сахара. Она нахмурилась.
  
   "Итак, ты знаешь, кто я?" - напряженно спросил он.
  
   "Да", - сказала она, надеясь, что этого было достаточно коротко для него - не то чтобы она возражала против того, чтобы его сильные мужские руки снова оказались на ее теле.
  
   "Меня зовут Римо Уильямс. Это имя вам о чем-нибудь говорит?"
  
   "Нет. Я имею в виду, да! В письмах - в некоторых из них - говорилось, что твое имя Римо".
  
   "Письма?"
  
   "От читателей "Инкуайрер". Я думал, что они смехотворно ненаучны, пока многие из них не пришли и не сказали, что тебя зовут Римо. Большинство из них описали старого монголоида с точностью до буквы "Т".
  
   "Монгол? Откуда ты знаешь, что он монгол?"
  
   "Монголоид, а не монголка", - поучала Наоми. "Монголоид - это просто азиат. Исходя из определенных генотипических данных - в первую очередь костной структуры лица и монголоидной глазной складки - я предварительно классифицировал его как представителя алтайской семьи, в которую входят тюркские, монгольские и тунгусские народы. Я склоняюсь к тунгусскому языку, что делает его корейцем. Хотя он мог бы быть японцем. Исторически сложилось так, что между этими группами было много расового смешения. Японцы, конечно, не принадлежат к тунгусской семье, но...
  
   Рука снова начала двигаться, и Наоми заткнулась, как моллюск, страдающий запором.
  
   "Я хочу увидеть эти письма", - сказал Римо.
  
   "Они в кабинете. Я могу показать тебе. Если ты позволишь мне подняться".
  
   Затем обе руки убрали, и Наоми оправила ночную рубашку, прежде чем встать. Она надела свои совиные очки.
  
   "Привет!" сказала она, хлопая глазами при виде его безразличного лица. Он был почти шести футов ростом. Вероятно, средиземноморского происхождения. Его глаза были глубже, чем описывалось. Как глаза акулы. Они были безжалостны. Они заставляли Наоми восхитительно дрожать.
  
   "Показывай дорогу", - приказал он.
  
   Наоми направилась к двери, но ее босые ноги наткнулись на коврик. Он заскользил по скользкому полу, опрокинув ее. Она на мгновение потеряла равновесие в раскинутых конечностях. Ее колени сомкнулись, ступни согнулись в лодыжках. Она моргнула, удивляясь, почему не падает.
  
   Затем Наоми почувствовала стальное давление сзади на шею, которое подняло ее на ноги.
  
   "О, ты поймал меня", - выдохнула она, когда Римо выпустил ее из хватки одной рукой. "Отличные рефлексы. Ты, должно быть, очень, очень быстро сжигаешь сахар".
  
   "О чем ты говоришь?" Раздраженно спросил Римо.
  
   "Я объясню позже. Пойдем. Я покажу тебе свои файлы. Они гораздо интереснее, чем эти полуграмотные письма".
  
   "Если ты так говоришь".
  
   "Могу я задать тебе несколько вопросов?" Спросила Наоми, когда они шли по коридору.
  
   "Нет".
  
   "Кем были твои родители?"
  
   "Понятия не имею. Я сирота".
  
   "Неужели?"
  
   "Я не помню, чтобы это было что-то особенное", - прорычал он.
  
   "Но вы могли приехать откуда угодно. Я не улавливаю акцента".
  
   "Я воспитывалась в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Монахинями". Наоми сделала сочувственное лицо.
  
   "Как ужасно для тебя".
  
   Римо пожал плечами. "Это было не так уж плохо".
  
   Они пришли в кабинет, где на книжных полках из бетонных блоков и фанеры стояло множество томов. Рядом с маленьким письменным столом стоял медный картотечный шкаф.
  
   "Верхний ящик. Под буквой "Ч", - услужливо подсказала Наоми.
  
   "H за что?"
  
   "Homo crassi carpi. Это видовое название для тебя. Я придумал его сам. Это по-латыни означает "мужчина с толстыми запястьями". Тебе нравится?"
  
   "Не совсем. Но это лучше, чем "Мертвец". "
  
   "Это была идея того ужасного человека из "Инкуайрер". Он был безнадежно этноцентричен".
  
   "Сядь и помолчи".
  
   Наоми сидела. "Откуда вы?" спросила она. "Я имею в виду, после Ньюарка. В моих файлах нет четких данных о прожиточном минимуме. Нет территориальной привязки".
  
   Римо достал толстую папку и начал листать страницы, тщательно отпечатанные на машинке. Там было много опечаток. "Пока вы просто стоите здесь и ничего не делаете, могу я измерить ваш головной индекс?" С надеждой спросила Наоми.
  
   "Что?" Спросил Римо, не поднимая глаз.
  
   "Это займет всего секунду. У меня на столе есть рулетка". Наоми взяла в руки отрез ткани и встала. Она начала обматывать им лоб Римо, но одна рука рассеянно поднялась и защелкнула его без сознательного усилия.
  
   "Вау! Ты действительно жжешь сахар", - сказала она, моргая при виде двух свисающих кусков калиброванной ткани. "Я даже не видела, как твоя рука двигалась".
  
   "Сядь".
  
   Наоми села. "Не возражаешь, если я сделаю заметки?" кротко спросила она.
  
   "Просто сделай это тихо".
  
   Наоми начала писать в блокноте. Очевидно, гоминид, отметила она. Хорошая осанка и двуногое передвижение. Развитие черепа нормальное для мужчины двадцатого века. Это было странно. За исключением чрезмерно развитых запястий, внешне у него не было никаких отличительных черт от рода Homo sapiens. Может быть, если бы она смогла заставить его снять одежду ...
  
   Наклонившись ближе, она впервые внимательно рассмотрела эти запястья. Они были невероятно толстыми. Обладание странным качеством. На запястьях не было мышц, которые могли бы так развиться. Возможно, это была мутация. Однако в остальном он был таким худощавым. Немного жира в теле. Он, должно быть, питался очень разумно. Много салатов.
  
   "Расскажи мне о своей диете", - попросила Наоми.
  
   "А?"
  
   "Что вы ели последним?"
  
   "Апельсины. Я украл их из грузовика".
  
   "Собиратель! Я ожидал увидеть охотника-собирателя из-за вашего явно кочевого образа жизни. Вы едите мясо?"
  
   "Я теряю к этому вкус".
  
   "Как я и думала", - сказала Наоми, делая пометки в блокноте. "Превосходно. Уходя от своих звероподобных плотоядных предков. Разве эволюция не великолепна?"
  
   Римо внезапно поднял глаза. "О чем ты там бормочешь?"
  
   "Я антрополог. Я просто пытаюсь понять вас".
  
   "И я пытаюсь понять эти дурацкие сообщения. Из-за них я - или кто-то, похожий на меня, - бегу из ада и схожу с ума, как маньяк. Разрушаю это. Ломаю то ".
  
   "Я пытался понять ваши поведенческие модели. Я пришел к выводу, что вы пытаетесь демонтировать наш дурацкий технополис двадцатого века. Чтобы проложить путь к правлению себе подобных, я прав?"
  
   "Мой вид?"
  
   "Homo crassi carpi."
  
   "Леди, я так не поступаю. Даже после двадцати лет скандала".
  
   "Я сказал "с толстыми запястьями", а не "с вялыми запястьями". И что вы подразумеваете под "ссорой"? Это название вашей родственной группы? Ты принадлежишь к какому-то церемониальному клану?"
  
   "Вот чего я не могу понять", - мрачно пробормотал Римо. "Если в этих отчетах фигурирую я, как я мог быть в двух местах одновременно?"
  
   Наоми моргнула. - Теперь я тебя не понимаю. - Римо потряс папками перед узким носом Наоми.
  
   "Я нахожусь в камере смертников последние двадцать лет", - отрезал он. "Я не был за пределами тюремных стен с тех пор, как сбежал прошлой ночью".
  
   "Тюрьма? Эти фашисты!"
  
   "Какие фашисты?" Ошеломленный Римо переспросил.
  
   "Правительство. Это, очевидно, правительственный заговор. Они узнали о вашем существовании - о вас, следующем этапе человеческой эволюции, - и они несправедливо заключили вас в тюрьму. О, ты бедный Homo crassi carpi".
  
   "Правительственный заговор?"
  
   "Да, этот фашистский режим стремится уничтожить все, чего он не понимает".
  
   "Леди, я отбывал срок за убийство толкача. Я этого не делал, но именно поэтому я отбывал срок".
  
   "Тебя подставили. Все сходится".
  
   "Читай по моим губам. Я сказал двадцать лет. Я двадцать лет провел в камере смертников, а не бегал по стране с сумасшедшим старым монголом".
  
   "Монголоид. И кто он такой? Я тоже не мог его понять".
  
   "Будь я проклят, если знаю. Но он мертв".
  
   "Мертв?"
  
   "По крайней мере, я так думаю. Я видел, как он умирал во сне. Это казалось таким же реальным, как те другие сны, в которых я делал то, что у вас есть в этих файлах. Но я не помню, чтобы был в каком-либо из этих мест или делал подобные вещи. Черт возьми, до того, как меня выслали, я почти никогда не выезжал из Нью-Джерси. Если не считать турне по Вьетнаму ".
  
   Наоми Вандерклут нежно коснулась руки Римо. "Не пытайся разобраться во всем сразу", - сказала она. "Ты прошел через ужасное испытание".
  
   Римо похлопал по папкам в ее заботливых руках. "В них нет ничего, что могло бы мне помочь. Спасибо, что уделили мне время".
  
   Наоми вскочила на ноги. В ее глазах была мольба. "Подожди! Я могу тебе помочь".
  
   "Да, как? Я увяз по уши".
  
   "Для начала предложив тебе место для ночлега. Здесь. Затем мы поможем тебе найти себя. В этом все дело, не так ли? Найти себя".
  
   "Я знаю, кто я. Римо Уильямс".
  
   "И Римо Дюрок. И Римо ДеФалько. И Римо Уикс. Разве вы не понимаете? Не все эти сообщения могут быть совпадением. Вы можете думать, что сидели в тюрьме, но кто-то с вашим лицом и именем делал все эти странные разрушительные вещи ".
  
   "Может быть, у меня есть брат-близнец", - предположил Римо.
  
   "Возможно. Если так, то вы с ним одного вида. Я хочу изучить вас. Пожалуйста, позвольте мне ". Наоми Вандерклут наблюдала за сменой выражений, промелькнувших на обеспокоенном лице Римо Уильямса. Сомнение, замешательство, о, он был всем, что она когда-либо хотела видеть в мужчине. Или образец для изучения. Он был совершенен.
  
   Видя, что он колеблется, она протянула руку и сняла очки. В фильмах это всегда был момент, когда красивый герой влюблялся в умную женщину, которая, несмотря на очки и прическу школьной учительницы, была тайно великолепна. И страстный. Она облизнула губы, чтобы передать страстную часть. И подождала его реакции.
  
   "Ты умеешь готовить?" Наконец спросил Римо.
  
   Лицо Наоми вытянулось. Она изо всех сил пыталась снова поднять его.
  
   "Да", - храбро сказала она.
  
   "Хорошо. Я умираю с голоду. Есть рис?"
  
   "Столько, сколько захочешь. Простое белое или дикое?"
  
   "Любой из них".
  
   "Давайте продолжим это на кухне", - предложила Наоми, улыбаясь.
  
   На кухне Наоми спросила: "Хочешь батончик Dove, пока ждешь?"
  
   "Я приму душ после того, как мы поедим", - серьезно сказал Римо, с ужасом наблюдая, как Наоми Вандерклут достала из морозилки упаковку с надписью "Dove Bar" и начала откусывать.
  
   Позже, за двумя тарелками риса, она выслушала историю жизни Римо Уильямса. Это была не совсем биография. Скорее история о несчастье.
  
   "И вы говорите, что просто очнулись в тюрьме штата Флорида?" спросила она, когда он закончил. "И они сказали, что вы убили охранника?"
  
   "Я действительно убил охранника", - сказал Римо. "Потребовалось некоторое время, чтобы это вернулось ко мне, но я отчетливо это помню. Он довел меня до предела. Думаю, со мной так долго обращались как с преступником, что я им и стал ".
  
   Наоми успокаивающе положила руку на массивное запястье Римо.
  
   "Тюрьма превращает мужчин в убийц, даже таких развитых мужчин, как вы", - просто сказала она. Она сжала и почувствовала твердые кости запястья.
  
   "Почему ты продолжаешь это говорить? Я нравлюсь мужчинам?"
  
   "Потому что ты другой. Я проанализировал эти отчеты. Ты не такой, как другие люди. Ты на шаг впереди. Я предполагаю, что ты - скачок вперед в эволюции человека. Мутант ".
  
   "Бульдук. Я был патрульным копом, которого затянуло в систему правосудия. Конец истории ". Он вырвался из ее рук. Ему не понравилось, как жутко она ощупывала его запястье.
  
   "Это не объясняет, как вы избежали камеры смертников. Как вы управляли электронными замками пальцами ".
  
   Римо никак не отреагировал на это. Он медленно, тщательно пережевывал пищу, прежде чем проглотить. Наоми записала это в блокнот рядом со своей тарелкой и начала медленно пережевывать пищу так же долго, как и Римо. Она подождала, пока он проглотит, прежде чем сделать это. К тому времени ее рис приобрел консистенцию жидкости.
  
   Это она тоже записала.
  
   "Как я понимаю, - сказала она наконец, - мы просто возвращаемся ко всему, что ты помнишь, пока не найдем связь".
  
   "Название "Фолкрофтский санаторий", кажется, что-то значит. И парень по имени Гарри Смит. Я думал, что это судья, который приговорил меня, но, похоже, он каким-то образом связан с Фолкрофтом. Если он существует ".
  
   "Я думаю, что твои сны стучатся в дверь твоего подсознания. Они пытаются тебе что-то сказать. Да, Фолкрофт был бы отличным местом для начала".
  
   "Но как мы его найдем? Он может быть где угодно".
  
   "Минутку", - сказала Наоми, подходя к телефонной стойке. Она вытащила белые страницы и положила книгу на стол.
  
   "Что мы сделаем, так это наберем справочную по каждому коду города в стране и спросим, есть ли у них в списке Фолкрофт. Если он где-то есть, в конце концов мы его найдем".
  
   Брови Римо удивленно взлетели вверх. "Умно", - сказал он.
  
   "Спасибо", - сказала довольная Наоми. "Мы начнем с Нью-Джерси, потому что ты думаешь, что именно там ты жил".
  
   "Вот где я действительно жил", - твердо сказал Римо.
  
   "Ты думаешь".
  
   Римо нахмурился, когда Наоми подошла к телефону. По словам информационного оператора, в Нью-Джерси не было санатория Фолкрофт. Затем Наоми набрала номер штата Нью-Йорк.
  
   "Я взяла трубку!" - закричала она, прикрывая трубку ладонью. "Это в Рае, Нью-Йорк. Запишите этот номер".
  
   Римо записал цифры, которые назвала Наоми, гадая, что это за чушь в блокноте о разжевывании пищи до жидкого состояния.
  
   Наоми взяла у Римо блокнот и набрала номер санатория Фолкрофт. "Да, алло. Не могли бы вы соединить меня с Гарри Смитом?" Пауза. "О, понятно. Нет, я не родственник. Новый директор? Как его зовут, пожалуйста? ... Понятно.... Нет, в этом нет необходимости. Спасибо."
  
   Наоми повесила трубку и повернулась к Римо с торжествующей улыбкой, отчего ее лицо стало напоминать маску голодного клоуна.
  
   "Что ты узнал?" С тревогой спросил Римо.
  
   "Мы кое-что выяснили. Там есть Гарольд Смит. Но он пациент. Они спросили, не родственник ли я".
  
   Выражение надежды на лице Римо погасло. "Совпадение".
  
   "Может быть", - задумчиво произнесла Наоми. "Но вы знаете, после того, как я сказала им, что я не родственница, они спросили, не хочу ли я поговорить с новым директором. Это может означать, что Смит - старый режиссер ".
  
   "Странно. Гарольд Смит был судьей, который посадил меня. Я помню это ясно как день".
  
   "Может быть, он сменил карьеру?" Предположила Наоми.
  
   "Возможно. Как звали нового директора?"
  
   "Норвелл Рэнсом. Тебе это о чем-нибудь напоминает?"
  
   "Нет. Никогда не слышал об этом парне. Думаю, мы в тупике".
  
   "Давай пока оставим эту линию расследования. Это будет продолжаться". Наоми снова начала набирать номер.
  
   "Кому ты сейчас звонишь?" Римо хотел знать. "Информация из Нью-Джерси. Алло? ... Да, могу я узнать номер тюрьмы штата Трентон?" Наоми посмотрела на Римо. Чему это может повредить? выражение ее лица говорило.
  
   Глава 19
  
   Доктор Алан Дули нервно вертелся вокруг своего пациента, когда Норвелл Рэнсом вразвалку вошел в зеленую больничную палату на третьем этаже санатория Фолкрофт. Он не поднял глаз, когда огромная тень Рэнсома упала на мертвенно-серое лицо пациента. Смит лежал под кислородной палаткой, к его руке, выглядевшей мертвой, были приклеены трубки для внутривенного вливания.
  
   "Ему стало хуже, но я стабилизировал его состояние", - категорично сказал Дули.
  
   "Это крайне прискорбно", - елейно произнес Рэнсом.
  
   "Что?" Недовольно спросил Дули. "Что состояние Смита ухудшилось или что его состояние стабилизировалось?"
  
   "Я возмущен этим неуместным замечанием, сэр", - сказал Рэнсом, склоняясь над посмертной маской лица, принадлежавшей доктору Гарольду В. Смиту. "Вы забываете свое место".
  
   "Извините", - тихо сказал доктор Дули.
  
   "Возможно, твое сердце больше не отдано работе. Хммм?"
  
   "У тебя есть моя преданность, и ты это знаешь".
  
   "Я держу ваши гениталии в своих тисках, доктор. Это не лояльность. Это рабство, но оно подходит мне и подобает вам".
  
   "Ты хладнокровный ублюдок", - огрызнулся Дули. "Я хотел бы знать, откуда ты узнал о моем ... неосмотрительности".
  
   "Привязанность к девочкам предпубертатного возраста - это не нескромность, сэр. Это болезнь. Что касается моих источников, давайте скажем, что у меня есть доступ к великому множеству секретов. Твои скользкие маленькие слабости - одна из наименьших из них. А теперь, сообщи мне о состоянии доктора Смита."
  
   Доктор Дули вытер вспотевший лоб. "Он все еще в коме. У него началась фибрилляция сердца, но она стабилизировалась сама по себе".
  
   "Он выглядит еще более похожим на труп, чем раньше, а?"
  
   "Иллюзия. Когда тебя не было здесь несколько дней, это просто так кажется, потому что он почти свинцового цвета. Мы называем это состояние цинанозом. В случае Смита серая окраска обусловлена врожденным пороком сердца. В стенке его левого желудочка есть дефект. Я изучил его медицинскую карту. Смит был голубым ребенком. Состояние, которое было результатом недостаточного насыщения крови кислородом, прошло, когда он был еще младенцем, хотя первопричина, очевидно, этого не сделала. С годами его сердце увеличилось. Его жена говорит мне, что цвет его кожи постепенно темнел с годами. Шок, остановивший его сердце, просто сделал свинцовую тяжесть намного более заметной ".
  
   "Понятно. И что, если вообще что-нибудь, ты можешь для него сделать?"
  
   "Все в порядке. Я продолжу наблюдать за ним круглосуточно. Если у него продолжится рецидив, естественно, я его реанимирую".
  
   "Хммм", - тихо произнес Норвелл Рэнсом. "Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали".
  
   Доктор Дули бросил на толстяка свирепый взгляд.
  
   "Я не могу этого сделать", - сказал он горячо. "Ты это знаешь. Неважно, чем ты мне угрожаешь". Оценив огонь в глазах врача, Норвелл Рэнсом кивнул. Его пухлая нижняя губа выпятилась, как геморройный узел.
  
   "Я вижу это, доктор. Очень хорошо. Позвольте мне сменить вас на несколько дней. Очевидно, вы были в большом напряжении".
  
   "Нет, пока вы не пригласите другого врача", - твердо сказал доктор Дули.
  
   "Уверяю вас, что медицинский персонал Фолкрофта справится с этой задачей. Нет, пожалуйста. Даю вам слово. Или ты предпочитаешь, чтобы я сообщил о твоих "неблагоразумных действиях" в АМА?"
  
   "Вы высказали свою точку зрения", - неохотно сказал доктор Дули.
  
   Доктор Дули с поникшими плечами поплелся из больничной палаты. После его ухода Норвелл Рэнсом порылся в шкафу и нашел обычную коробку с пластырями. Он выбрал широкую и, осторожно отодрав подложку, подошел к неподвижному телу доктора Смита. Синеватые губы Смита были слегка приоткрыты, обнажая тусклые сухие зубы. На его сложенных руках виднелись вороненые ногти.
  
   Сунув руку под кислородную палатку, Рэнсом наклеил пластырь на шиферно-серый лоб пациента. Контраст с пластырем телесного цвета был омерзительным. Затем, достав авторучку с массивным золотым наконечником, он начал писать на лейкопластыре витиеватым почерком, удерживая при этом голову Смита неподвижно.
  
   Когда он закончил, он отступил назад и прочитал результат: НЕ РЕАНИМИРОВАТЬ.
  
   Заметив, что он забыл расставить точки над I в слове "реанимировать", Рэнсом поставил точную точку в нужном месте и, закрыв ручку колпачком, вышел из комнаты.
  
   Медсестре на этаже он сказал: "Доктор Дули возьмет несколько выходных. Пожалуйста, проследите, чтобы за доктором Смитом наблюдал наш главный врач, не так ли?"
  
   "Да, мистер Рэнсом". Она поспешила исполнить свой долг.
  
   Норвелл Рэнсом позволил себе полюбоваться игрой женственных ягодиц медсестры под накрахмаленной белой униформой, прежде чем вразвалку направиться к лифту. Ему понравилось, как она поспешила выполнить его просьбу. Как губернатор Флориды. И в отличие от доктора Дули.
  
   Скоро многие выполнят его просьбу. Возможно, не завтра или в следующем месяце. Великим планам требовалось время, чтобы вырасти. Рэнсом нажал кнопку "Вниз", и, к счастью, лифт откликнулся мгновенно.
  
   Он ступил на борт и нажал два. Клетка опустилась, и Норвелл Рэнсом ощутил трепет мгновенной невесомости в своем 334-фунтовом теле.
  
   Это была интересная неделя. Всего семь дней назад Норвелл Рэнсом был GG-18 в Агентстве национальной безопасности, подразделении Министерства обороны по обеспечению безопасности критически важных коммуникаций, работавшем в компьютерном отделе Форт-Мид, когда его вызвали в кабинет директора АНБ, известного на языке агентства как DIRNSA.
  
   Рэнсом в тот день тоже воспользовался лифтом, наслаждаясь плавучестью поездки. Он любил лифты и то воздействие, которое они оказывали на его обычно грузное тело.
  
   Одетый в синюю униформу охранник Федеральной службы охраны в тот день проверил удостоверение личности из ламинированного пластика с фотографией, болтавшееся под трехслойным подбородком Рэнсома, и позволил ему беспрепятственно проковылять по Махогани-роу, административному офису на девятом этаже, к ярко-синей двери в конце коридора, украшенной печатью АНБ - орлом, сжимающим отмычку.
  
   Рэнсом вошел в комнату 9A197, зарегистрировался у исполнительного секретаря и был немедленно препровожден в удобный, но деловой кабинет директора.
  
   Директор указал Рэнсому на кожаное кресло, затем, взяв себя в руки, сказал: "Диван, если вы предпочитаете".
  
   "Благодарю вас, сэр", - сказал Рэнсом без стеснения. Кресло выглядело солидным, но было известно, что Рэнсом лопнул задние шины на такси, просто забравшись на заднее сиденье.
  
   "Я держу в руках файл", - решительно сказал директор. "Вы видите код на лицевой стороне?"
  
   "СВЕРХСЕКРЕТНОЕ ЛЕКАРСТВО", - сказал Рэнсом, нахмурившись. Он был знаком с большинством кодов АНБ. Например, сверхсекретная "Умбра". Или Гамма-класс - Gyro, Gilt, Gout и т.д. - который был зарезервирован для вопросов, относящихся к советской разведке.
  
   "Это для того, чтобы вы узнали его, когда оно прибудет к вам домой федеральным экспрессом завтра утром". Рэнсом моргнул.
  
   "Почему бы просто не вручить его мне?"
  
   "Слишком рискованно. Я не могу допустить, чтобы каждый офицер ФПС отсюда до Циклонного ограждения пытался отследить его источник. Официально этот файл не существует. Официально у нас никогда не было этой встречи. Это понятно?"
  
   "Да, сэр". Но, конечно, Норвелл Рэнсом не понял.
  
   "Я сомневаюсь в этом", - сказал ДИРНСА. "Я сам ничего из этого не понимаю. Это было отправлено сюда из Белого дома. Мне сказали, что если я открою файл, это будет моя шея ".
  
   "Кто мог угрожать вам, сэр?"
  
   "Президенту Соединенных Штатов", - категорично сказал директор. "И я, может быть, известен как напористый сукин сын, но президент - бывший сотрудник ЦРУ. Как бы мне ни было неприятно это делать, на этот раз я просто выполняю приказ. Завтра утром в десять тридцать Federal Express доставит это к вашей двери. Распишитесь за это. Изучите это. Затем уничтожьте его. Как только вы это сделаете, вы отправитесь прямо в аэропорт и сядете на самолет до любого пункта назначения, указанного в этом файле. Вы останетесь на станции на неопределенный срок, если вас не сменят. До этого времени считайте, что вы находитесь в отпуске от всех обязанностей в АНБ ".
  
   "В отпуске? Где?"
  
   "Я не знаю. И вы мне не скажете. Мы никогда не будем обсуждать этот вопрос, как только вы покинете мой кабинет. Президент лично попросил меня поручить это дело моему самому надежному компьютерному инженеру ".
  
   "Благодарю вас, сэр".
  
   "Не благодари меня. Все это дело попахивает правдоподобным отрицанием. У президента есть веская причина не поручать это дело ЦРУ, и я не хочу думать, какая эта причина может быть ".
  
   Норвелл Рэнсом неловко сглотнул. Он сразу понял, что может стать незаменимым компонентом в более крупной операции. Ему не нравилось размышлять об этом.
  
   "Есть ли у меня возможность отказаться от этого задания?" спросил он.
  
   "Честно говоря, я не знаю. Но если это так важно, как кажется, я бы сказал, что вы уже знаете слишком много, чтобы отказываться".
  
   "Тогда, полагаю, я соглашусь", - быстро сказал Рэнсом.
  
   "Мудрый карьерный ход".
  
   Норвелл Рэнсом заставил себя подняться на свои крошечные ножки. Потребовалось три попытки, прежде чем он успешно встал в стойку на кривых ногах.
  
   Он ушел, дрожа с головы до ног. Режиссер даже не потрудился попрощаться.
  
   Посылка Federal Express прибыла ровно в 10:28 утра на следующий день. Рэнсом расписался за нее и открыл клапан конверта. Внутри была папка с грифом "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОЕ ЛЕКАРСТВО". Накануне, перед тем как покинуть офис, он просмотрел все кодовые имена в базе данных АНБ. КЮРЕ не входил в их число. Он задавался вопросом, что бы это могло значить, но не было смысла размышлять над этим вопросом. Кодовые названия Министерства обороны никогда не отражали их действительного значения или предмета.
  
   Внутри файла было описание электронного поста прослушивания, установленного в частном учреждении, известном как санаторий Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк. Там было краткое описание его компьютерной системы и пароли. Ничего о его миссии.
  
   Простая записка на президентском бланке гласила: "Продолжать операции до получения уведомления". Она не была подписана. Норвелл Рэнсом прибыл в Фолкрофт на лимузине из аэропорта менее чем через пять часов. Его встретила взволнованная секретарша, миссис Микулка, которая вручила ему запечатанный конверт и сказала, что состояние доктора Смита не изменилось.
  
   Рэнсом гадал, кто такой доктор Смит, когда его вели в кабинет на втором этаже с надписью "Гарольд В. Смит, директор". Он вскрыл конверт в уединении кабинета этого человека. Стул у письменного стола был крепким. Он выдержит его вес, подумал он, читая письмо, подписанное Смитом.
  
   Письмо умолчало больше, чем раскрыло. В нем говорилось о скрытой кнопке под выступом стола. Рэнсом нашел и нажал на нее. Компьютерный терминал внезапно появился из потайного колодца слева от него.
  
   С мастерством профессионального программиста Рэнсом запустил систему и был встречен прокручивающейся серией новостей и информационных дайджестов. Он понятия не имел, откуда они берутся. Это были совершенно случайные факты. Сообщение о незаконном враждебном поглощении важнейшей оборонной отрасли. Срочное уведомление ЦРУ, предупреждающее о советском "кроте" в Государственном департаменте США. Статистика и то, что он в конце концов вывел, были "сутками" телефонных перехватов в стиле АНБ, которые убедительно показали, что высокопоставленный политик организовывал доставку партии кокаина в его город. Личность политика не была установлена, за исключением номера телефона.
  
   Рэнсом набрал номер и дозвонился до особняка губернатора во Флориде. Он повесил трубку, не сказав ни слова. Чем бы ни был "Фолкрофт", понял Норвелл Рэнсом, его очевидная миссия была похожа на сбор информации о трафике сообщений АНБ. Здесь сбор электронной информации был во всей красе. Вздрогнув, Рэнсом понял, что часть этой информации ему знакома. Он пропустил ее через дюжину акров компьютеров - именно так в АНБ измеряют вычислительную мощность в акрах - только вчера.
  
   "Боже мой. Это выкачивается из наших систем", - хрипло сказал он.
  
   Как оказалось, не только компьютеры АНБ, но и ЦРУ, ФБР, DIA, IRS, Пентагон и бесчисленные деловые и частные источники.
  
   Чудовищность этого осознания только дошла до него, когда приглушенный звонок прервал разговор. Он поднял трубку синего стандартного телефона, но в его блестящем, как у младенца, ухе раздался только гудок набора номера. Звонок продолжался. Он огляделся. Другого телефона не было. Рэнсом протянул руку, чтобы позвонить секретарше, когда понял, что звонок доносится из верхнего правого ящика стола.
  
   Рэнсом выдвинул ящик стола, и там, среди изобилия пузырьков с аспирином и антацидами, стоял ярко-красный телефон с плоским пустым местом там, где должен был быть циферблат. Озадаченный, Рэнсом снял трубку.
  
   "С кем я говорю, пожалуйста?" - спросил сухой знакомый голос. Акцент представлял собой смесь резких новоанглийских согласных и техасского выговора.
  
   "Норвелл Рэнсом".
  
   "Это ваш президент, мистер Рэнсом. Вы готовы к работе?"
  
   "Действительно, так и есть, господин Президент".
  
   "Пожалуйста, введите пароль ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ. Мне произнести это по буквам?"
  
   "Нет, у меня все есть", - сказал Рэнсом, мгновенно подчинившись. Его пальцы дрожали на клавишах. Прокручивающиеся фрагменты данных исчезли. Курсор начал выделять блоки текста. Он читал молча, его глаза на мясистом, похожем на грушу лице превратились в яйца с белыми краями.
  
   "Готовы ли вы выполнить приведенные в кратком изложении приказы?" Президент потребовал.
  
   "Да, сэр".
  
   "Когда вы добьетесь успеха, просто поднимите трубку, которую держите в руках, и таким образом сообщите мне. В противном случае продолжайте операции. Вы понимаете?"
  
   "Да".
  
   "Что нового о докторе Смите?"
  
   "Персонал беспокоится о нем", - честно ответил Рэнсом.
  
   "Сообщайте мне о любых изменениях в его прогнозе. Удачи, Рэнсом". Щелчок был негромким, но вполне окончательным. Рэнсом деревянно положил трубку. Это была полевая операция, а не то, ради чего он поступил в АНБ. Правда, его квалификация превосходно подходила для задачи продолжения мониторинга ELINT, но это другое дело ...
  
   Рэнсом прочитал инструкции несколько раз, пока не собрался с духом, а затем начал вводить команды, которые приведут в действие первую фазу его первого задания как ... Он не знал, кем он был, кроме как новым директором Фолкрофта.
  
   В течение двадцати четырех часов у него появилось подозрение. Он обнаружил несколько уровней закодированных компьютерных файлов в системе Фолкрофта, в которые он не мог войти. Как выпускнику Национальной криптологической школы АНБ, ему был брошен вызов, перед которым он не смог устоять. Он облизнул свои пухлые губы и погрузился в работу.
  
   Это оказалось задачей за пределами его возможностей, несмотря на то, что он получил медаль Национальной безопасности и приз Трэвиса за работу по криптоанализу. Не без посторонней помощи.
  
   Директор АНБ поступил мудро, выбрав Норвелла Рэнсома, выпускника Принстона и эксперта по расшифровке кодов. Он идеально подходил для этой работы. К сожалению, он также был человеком, которого заставляло решать проблемы и разгадывать тайны неконтролируемое любопытство. Сама непроницаемость комплекса Фолкрофт была просто слишком велика, чтобы ее игнорировать. Он набрал номер, который связывал систему Фолкрофта с мэйнфреймами АНБ, и отдал команду батареям суперкомпьютеров агентства атаковать код Фолкрофта. Он выбрал так называемый метод "грубой силы" , при котором практически каждый незанятый компьютер АНБ пытался найти возможные решения со скоростью тысяч циклов в секунду.
  
   Он знал, что ни один код, каким бы элегантным он ни был, не сможет долго противостоять такой атаке на расшифровку. Компьютеры Фолкрофта сопротивлялись в течение поразительных семидесяти двух часов, но, наконец, в 5:33 в четверг днем Норвелл Рэнсом смог переварить все это.
  
   Фолкрофт был прикрытием для сверхсекретного правительственного агентства США под названием CURE. Это было блестяще, подумал Рэнсом. Кодовое название на самом деле было названием агентства. Если бы он установил связь независимо, он бы отверг это как простое совпадение.
  
   Согласно документам, КЮРЕ было создано в начале 1960-х годов ныне покойным президентом. Страна разрывалась на части. Впереди была социальная анархия. Объявление постоянного военного положения и отмена Конституции казались единственным вариантом. Но молодой президент нашел третью альтернативу. Так было создано лекарство. Сначала им управлял бывший чиновник ЦРУ по имени Гарольд В. Смит, это был центр обмена информацией для преступной деятельности. Работая вне и с помощью обычных правоохранительных органов, Смит организовывал ответные нападения на растущий преступный элемент, тем самым удерживая Америку от погружения в пропасть. Но этого было недостаточно.
  
   Спустя несколько лет новый президент решил, что КЮРЕ понадобится силовая структура. Был выбран один человек. Обычный человек, который будет обучен малоизвестному боевому искусству, о котором Рэнсом никогда даже не слышал. Одному человеку. Офицеру полиции по имени Римо Уильямс, которого мир долгое время считал погибшим благодаря подстроенному КЮРЕ убийству и подстроенной казни. Человек, которого Рэнсом убрал с дороги с помощью проекта "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", понял он. В этом был смысл. И все же, один человек?
  
   Эту загадку можно было разгадать позже. Рэнсома заинтриговали оперативные детали КЮРЕ. Президент не контролировал КЮРЕ, хотя мог приказать о ее роспуске. Надзора не было. Его годовой бюджет был огромным, но он был настолько секретным, что никогда не фигурировал в бюджетах конгресса. Это был не черный бюджет, как у АНБ и некоторых оборонных программ. Он был полностью неофициальным. Этого просто не существовало. Ничего из этого не существовало.
  
   И все же каким-то образом на протяжении почти тридцати лет она функционировала в тайне, сплачивая нацию - до того дня, когда у ее директора, доктора Гарольда В. Смита, случился сердечный приступ во время шоппинга.
  
   Именно этот несчастный случай, неожиданный, но предвиденный, как и ряд других чрезвычайных обстоятельств, заставил президента обратиться к АНБ, а Агентство национальной безопасности - к Норвеллу Рэнсому.
  
   Все это имело смысл. Рэнсом будет руководить CURE до тех пор, пока Смит не выздоровеет. Или, если это не удастся, до тех пор, пока президент не решит заменить Смита или, что более вероятно, вообще закрыть CURE.
  
   Сидя в потрескавшемся кожаном кресле доктора Смита, раскрывая самые глубокие, уродливые тайны нации, умывая лицо фосфоресцирующим зеленым, Норвелл Рэнсом поклялся себе, что станет следующим директором CURE, чего бы это ни стоило.
  
   Все, что ему нужно было сделать, это устранить Смита и правоохранительный орган. И, к счастью, сам Смит предложил элегантное решение последней проблемы.
  
   Теперь, неделю спустя, дело Римо Уильямса всплыло на поверхность. Доктор Смит позаботится об этом сам. Этот человек никогда не поправится. Но побег Уильямса был неопрятным.
  
   Возвращаясь в свой кабинет, Рэнсом прошел мимо миссис Микулка и тихо прошептал: "Это выглядит не очень хорошо".
  
   После чего миссис Микулка потянулась за носовым платком и уткнулась в него лицом.
  
   Кресло доктора Смита застонало под оседающим весом Рэнсома. Он мельком взглянул на данные ELINT на экране терминала. Замигала сигнальная лампочка. Нахмурившись, Рэнсом нажал клавишу.
  
   На экране появились электронные расшифровки. В тюрьму штата Трентон поступил еще один звонок с запросом о бывшем заключенном по имени Римо Уильямс. Рэнсом запрограммировал перехват телефонного трафика компьютера на отключение имени Уильямса. Звонок начальника тюрьмы Максорли был потенциальной проблемой, но разрешился сам собой. Но кто был этот новый человек? Рэнсом поднес курсор к определяющему номеру телефона и нажал клавишу.
  
   Он был раздосадован, но не удивлен, прочитав, что оно принадлежало профессору Наоми Вандерклут, антропологу, которая рассказала историю Римо Уильямса, прежде всего, National Enquirer. Рэнсом установил путем обратного отслеживания, что это был вероятный инцидент, который вызвал сердечную недостаточность доктора Смита. Когда он узнал об этом, Рэнсом предпочел позволить делу идти своим чередом. Кто читал "Инкуайрер"? Конечно, никто из тех, кто мог бы стать игроком на национальной сцене.
  
   К сожалению, это была ошибка, потому что по счастливой случайности Римо Уильямс увидел копию.
  
   Это подтвердило подозрения Рэнсома о том, что Уильямс вступит в контакт с женщиной из Вандерклута. Мигнул индикатор перекрестной ссылки. Ранее был перехват телефонного разговора, Рэнсом обнаружил. Этот был еще более тревожным. Та же самая Наоми Вандерклут позвонила Фолкрофту, чтобы расспросить о докторе Смите. Откуда она могла узнать о Фолкрофте? Не от Уильямса. Уильямс знал только то, что Project RESTORE позволил ему вспомнить. Тренер Уильямса, кореец, известный как Чиун, находился в Корее, не обращая внимания на события прошлой недели. А Смит был в коматозном состоянии.
  
   Норвелл Рэнсом сложил свои тупые челюсти домиком. Его брови сошлись вместе, как целующиеся пушистые гусеницы. Это было непредвиденно. И неудачно. Он должен все обдумать. Он умело справился с проектом "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", как будто был рожден для подобных задач. Он справится и с этим с таким же апломбом. Он не должен бросаться в необдуманные действия. Он знал, где находится Римо. Возможно, был способ заманить его обратно в Фолкрофт, где о нем могли позаботиться.
  
   Не было никакой спешки. Во-первых, было бы необходимо позволить доктору Смиту уйти из этого мира естественных причин. Президент Соединенных Штатов, без сомнения, признал бы образцовую работу Норвелла Рэнсома и попросил бы его остаться на посту директора санатория Фолкрофт и секретного учреждения, которое он скрывал. В течение этого времени он спокойно готовил губернатора Флориды для Белого дома. Он был отличным кандидатом в президенты. При условии, что его деятельность по торговле кокаином оставалась исключительно секретом CURE.
  
   Тогда и только тогда Америка стала бы вассалом Норвелла Рэнсома.
  
   Римо Уильямс был бы просто кочкой на этой чрезвычайно гладкой дороге.
  
   Рэнсом склонился над компьютером CURE. Со временем все встанет на свои места. Но сначала предстояло раскрыть главную тайну Фолкрофта. Что означает аббревиатура CURE? Это была назойливая информация, не найденная ни в одном из файлов. Возможно, существовали более глубокие уровни, на которые нужно было проникнуть. Если так, Норвелл Рэнсом спустился бы на них. Значение CURE, возможно, не имело отношения к его будущему, но Норвелл Рэнсом был полон решимости постичь его.
  
   Глава 20
  
   Римо Уильямс расхаживал по комнате, пока Наоми Вандерклут сидела за кухонным столом спиной к нему, прижав телефон к уху.
  
   "Что-нибудь?" он огрызнулся.
  
   "Я все еще в режиме ожидания. Почему бы тебе просто не сесть?"
  
   "Это сводит меня с ума", - сказал Римо. Его руки, безвольно свисавшие с толстых запястий, ощупали карманы комбинезона. Он почувствовал там выпуклость и вспомнил о пачке "Кэмел".
  
   Римо вытащил их. Они были измяты, но годились для курения. Он выудил одну и зажал губами сухую бумагу. Забыв, что спички больше не представляют ценности, он включил газовую плиту и наклонился, чтобы зажечь сигарету.
  
   Почти сразу же он почувствовал, что его тошнит. Наоми обернулась.
  
   "Ты куришь!" - воскликнула она в ужасе.
  
   "Я нервничаю. Понятно?"
  
   "Курение. Я не могу в это поверить. Это так ... так в третьем мире. В наши дни почти никто не курит ".
  
   "Ну, а я верю", - отрывисто сказал Римо, задаваясь вопросом, что с ним не так, если он не может выкурить простую сигарету без фильтра.
  
   "Что это?" Спросила Наоми в трубку, отмахиваясь от голубоватого дыма от своего лица. "Да, я все еще здесь.... Где? ... Ты уверен? ... Да, спасибо. - Она повесила трубку и повернулась к Римо.
  
   "Я только что разговаривал со смотрителем места под названием кладбище Уайлдвуд в Нью-Джерси. Судя по голосу, ему было сто лет. Он подтверждает то, что мне сказал представитель администрации Трентона. Осужденный по имени Римо Уильямс был похоронен там после казни на электрическом стуле ".
  
   "Значит, он был прав", - сказал Римо с больными глазами.
  
   "Кто?"
  
   "Палач из Флориды. Он сказал, что уже прикончил меня. Как я могу быть здесь, если я похоронен в Нью-Джерси?"
  
   "Послушай. Ты не мертв. Это очевидно. Ты жертва какого-то ... заговора, я не знаю. Это звучит в точности так, как поступило бы ЦРУ".
  
   Римо прислонился к стене кухни, запустив одну руку в волосы. Сигарета незаметно тлела в его другой руке. Раздраженная Наоми взмахом руки отогнала дым.
  
   "Мне снятся сны, которые кажутся более реальными, чем когда я бодрствую", - сказал Римо сбитым с толку монотонным голосом. "У меня тяжелая голова. Я не могу ясно мыслить. Что, черт возьми, со мной случилось?"
  
   Наоми поднялась на ноги и подошла к нему, ее лицо внезапно стало нежным.
  
   "Послушай, не пытайся разобраться во всем сразу. Ты здесь. Ты со мной. И ты в безопасности. Я помогу тебе разложить все по полочкам. Просто, давайте не будем торопиться. У меня есть еще вопросы ".
  
   "Ладно, ладно", - раздраженно сказал Римо, позволяя отвести себя в гостиную и усадить на диван. Он нахмурился, когда заметил, что Наоми поднесла карандаш к своему вездесущему блокноту.
  
   "Давай начнем с твоей сексуальной жизни", - нетерпеливо начала она.
  
   "Какая сексуальная жизнь?" Римо зарычал. "Я был в камере смертников так долго, что забыл, куда это положить".
  
   Наоми написала "Грубо" в своем блокноте. Прочитав это, Римо сердито скрестил руки на груди.
  
   "Значит, до того, как ты попал в тюрьму", - продолжила Наоми. "Как ты это сделал?"
  
   "Что это за вопрос? Я только что это сделал".
  
   "Меня интересуют только ритуалы ухаживания и предпосевной подготовки, на которые ты полагался".
  
   "Что? Послушай, дингбат, вбей это себе в голову: я обычный парень. Я делаю это не иначе, чем кто-либо другой. Может быть, лучше. Не отличается ".
  
   Наоми написала что-то нечитаемое в своем блокноте и спросила: "Полагаю, ты случайно не знаешь, какой длины у тебя пенис?"
  
   "Я никогда не думал измерять это", - едко сказал Римо. "Почему?"
  
   "По мере того, как человек развивался с примитивной стадии, его половые органы увеличивались и становились более специализированными. В качестве следующего этапа человеческого развития важно знать, были ли какие-либо дальнейшие ... специализации".
  
   "Важен для кого?" Кисло спросил Римо.
  
   "Наука", - заикаясь, произнесла Наоми. "Это стремление к знаниям. Если я смогу систематизировать черты, которые делают вас уникальными, мы сможем идентифицировать других в авангарде эволюции, и если их удастся убедить спариваться, новая, улучшенная раса появится на несколько поколений раньше, чем в противном случае ".
  
   "И что?"
  
   "Чтобы потом мы могли изучать тебя и тебе подобных".
  
   "Леди, так бы не получилось. Это повторили бы европейцы и индийцы. Кто-то выиграл бы, а кто-то проиграл. Зачем торопить события? Пусть будет так."
  
   "Вы не понимаете науку".
  
   "Я не хочу. Я пытаюсь понять свою жизнь".
  
   "Означает ли это, что ты не позволишь мне измерить твой пенис?"
  
   "Хорошая догадка. Я сбежавший преступник, помнишь?"
  
   Наоми улыбнулась. "Я нахожу это чрезвычайно захватывающим".
  
   Римо закатил глаза. "Ты бы так и сделал".
  
   Она наклонилась ближе. "Ты меня интересуешь", - выдохнула она, ее рот пах кофейным йогуртом.
  
   "Я убийца", - напомнил ей Римо.
  
   Наоми придвинулась ближе на диване. Она откинула назад волосы и опустила лицо так, что ей пришлось взглянуть на Римо исподлобья. Она сдвинула очки на лоб.
  
   "У тебя, наверное, не было секса двадцать лет", - сказала она.
  
   "У меня определенно не было секса двадцать лет", - сказал Римо.
  
   "Что ж, - сказала Наоми Вандерклут с, как она надеялась, сексуальной улыбкой, - теперь у тебя есть прекрасная возможность".
  
   Взгляд Римо Уильямса скользнул по глупой улыбке, появившейся на худом лице Наоми Вандерклут, опустился на ее плоскую грудь, задержался на бедрах из китового уса и решил, что нищим выбирать не приходится.
  
   "Ты в деле", - сказал он, беря ее за руку. Римо повел ее в спальню, не подозревая, что в другой руке она все еще сжимает блокнот и карандаш.
  
   "Что ты с этим делаешь?" Спросил Римо мгновение спустя. Наоми Вандерклут лежала под ним, ее лицо раскраснелось, одна рука потянулась к его промежности. Рука сжимала карандаш.
  
   "Ммм. Ничего," сказала она рассеянно.
  
   "Ты держишь карандаш напротив моего инструмента", - резонно заметил Римо. "Я бы точно не назвал это ничем".
  
   Наоми вытащила карандаш и нацарапала им однозначный номер в блокноте, лежавшем у ее подушки. "Вы закончили?" Спросил Римо. "Мы можем продолжить с этим?"
  
   "Абсолютно". Наоми закрыла глаза. Римо заметил, что она сложила руки на животе, словно готовясь к испытанию. Он медленно вошел в нее, наблюдая за игрой выражений на ее узком лице. Они начались с беспокойства, сменились восторгом и снова усилились, когда Римо вошел в медленный, нарастающий ритм.
  
   Как раз в тот момент, когда Римо приступил к делу, правый глаз Наоми приоткрылся. Римо остановился на середине удара. "На что ты смотришь?" Римо хотел знать.
  
   "Я хотел посмотреть, покраснело ли твое тело. Это сексуальная реакция, встречающаяся только у высших приматов".
  
   "И?"
  
   "Выглядит нормально".
  
   "Ура высшим приматам", - пробормотал Римо. "Мы можем продолжить сейчас, или вы хотите измерить мне температуру?"
  
   "Я уже знаю твою температуру", - лукаво сказала Наоми. "Ты горячая. Как и я".
  
   "Спасибо". Римо начал снова. Он как раз собирался с мыслями, когда внезапно глаза Наоми распахнулись, и ее руки вцепились в его обнаженную грудь.
  
   "О, Боже мой. Ты был в тюрьме!"
  
   Римо остановился. "До тебя только сейчас дошло?"
  
   "У тебя мог быть СПИД. Я совсем забыл об этом".
  
   "Что такое СПИД?" Серьезно спросил Римо.
  
   Наоми нахмурилась. "Только не говори мне, что ты никогда не слышала о СПИДе".
  
   "Никогда".
  
   "Отвали".
  
   "Я только начал".
  
   "Отвали! Мы закончим позже", - сказала Наоми бодрым, деловым голосом. Она взяла свой блокнот и карандаш и приняла сидячее положение на футоне. С выражением отвращения на лице Римо сделал то же самое.
  
   "СПИД - это заболевание, передающееся половым путем", - официозно заявила Наоми. "Это самая громкая новость за последние десять лет. И вы никогда не слышали об этом".
  
   "Никогда", - торжественно произнес Римо. Для пущего эффекта он поднял правую руку, надеясь побыстрее покончить с этим.
  
   "Что, если я скажу вам, что президентом был Рональд Рейган?"
  
   "Я бы спросил о чем?"
  
   "Соединенные Штаты Америки", - решительно сказала Наоми.
  
   "Когда это произошло?"
  
   "Десять лет назад. Сейчас он не в должности".
  
   "Не может быть. Я знаю, кто президент. Это... " Римо остановился.
  
   "Неважно. Кто такой Пи-Ви Герман?"
  
   "Бейсболист?"
  
   "Что для вас означает фраза "Сделано в Японии"?"
  
   "Шутка".
  
   "Вы вне пределов досягаемости".
  
   Римо почувствовал, как его мужское достоинство сжимается по мере того, как посыпались вопросы. Наконец Наоми оторвала взгляд от своего блокнота. "Вы говорите, что находились в камере смертников двадцать лет, но вы не знаете некоторых самых основных фактов американской общественной жизни, которые произошли за этот промежуток времени".
  
   "В камере смертников мы мало что читаем", - сказал Римо, защищаясь.
  
   "Что ты помнишь о своем пребывании в Трентоне?"
  
   "Всякое. Разные люди. Все это как-то сходится. Большую часть времени вы живете в одной камере. Что тут запомнить, кроме стен?"
  
   "Расскажи мне все конкретные воспоминания, которые ты можешь вспомнить", - подсказала Наоми.
  
   Римо вздохнул. Его ответы были медленными, запинающимися. Когда он закончил, Наоми просмотрела фрагментарные ответы, записанные в ее блокноте.
  
   "В твою память вмешались", - твердо сказала она. "У тебя какая-то странная амнезия. Я не психолог, но, похоже, у тебя есть воспоминания о вещах, которых, возможно, никогда не было, и в то же время ты не помнишь того, что, очевидно, делал ".
  
   "Как это может быть?"
  
   "Я не знаю", - сказала Наоми Вандерклут, глядя вниз на колени Римо, закрыв один глаз и сжав большой и указательный пальцы, как клещи.
  
   Римо оглядел себя сверху вниз. - Что ты делаешь? - спросил я.
  
   "Измеряю это. Это называется антропометрия".
  
   "Ты уже сделал это".
  
   "Это было припухлое. Это вялое".
  
   "Это дерьмо", - сказал Римо, поднимаясь на ноги. Он натянул штаны и футболку своего черного охранника.
  
   "Подожди! Куда ты идешь?" Наоми плакала.
  
   "Фолкрофту. Я не собираюсь здесь издеваться".
  
   Глава 21
  
   Для Мастера Синанджу долгое путешествие закончилось у закрытых ворот того, что в свитках, которые он вел, было известно как крепость Фолкрофт, ошибочно принятая некоторыми за сумасшедший дом.
  
   Такси остановилось у ворот под задумчивыми лицами каменных львиных голов, которые смотрели вниз с кованых железных ворот.
  
   "Почему вы остановились здесь?" - Почему? - ворчливо спросил Чиун, Правящий мастер синанджу.
  
   "Долбаные охранники не открывают ворота", - пожаловался таксист.
  
   Чиун опустил голову, чтобы заглянуть за безмозглую голову водителя. Он увидел, что опускная решетка из кованого железа закрыта. За ней стояли двое охранников с поднятым оружием.
  
   Иссохшее лицо Чиуна вытянулось от удивления. Это были настоящие стражники, а не немощные старики, которых раньше нанимал Смит. Неужели в его отсутствие возникла какая-то угроза его императору?
  
   "Я поговорю с ними", - сказал Чиун водителю. "Достаньте мои вещи из багажника".
  
   Мастер Синанджу вышел со спины и зашагал, засунув руки в рукава своего шафранового кимоно, к запертым воротам.
  
   "Я Чиун", - сурово сказал он охранникам с суровыми лицами. Но в глубине души он был доволен. Смит, очевидно, удвоил охрану за время своего отсутствия. Это была дань уважения его императора к услугам Мастера синанджу.
  
   "Вы пациент?" - спросил один из охранников.
  
   Чиун надменно выпрямился. "Я служу Гарольду Смиту".
  
   Другой охранник посмотрел на того, кто задал дерзкий вопрос. Они кивнули в унисон, взгляды встретились.
  
   Чиун позволил довольной улыбке появиться на своем морщинистом лице. Они поняли.
  
   Ворота открылись автоматически. Это было еще одно нововведение в системе безопасности, еще одна дань уважения, с которым Америка относилась к синанджу.
  
   Чиун повернулся к водителю такси, который с пыхтением выгружал его багаж из багажника. "Будь осторожен с моей собственностью, Уайт", - предупредил он. Затем он почувствовал безошибочное предупреждение перед атакой. Он обернулся в вихре юбок кимоно, чтобы увидеть невероятное зрелище двух охранников, надвигающихся на него с враждебными намерениями.
  
   Чиун позволил им ненадолго ощутить тонкость своего кимоно, когда они попытались - и это было по-настоящему невероятно - взять его голыми, безоружными руками.
  
   "Ну вот теперь..." - начал говорить один из них.
  
   А затем он замолчал, пытаясь схватиться за собственную руку, которая его оскорбляла. Глаза другого охранника расширились. Сигналы боли, должно быть, перепутались в крошечном мозгу первого охранника, потому что он попытался схватиться за свою неповрежденную руку другой, не понимая - пока не поднял к своему потрясенному лицу извергающийся красный обрубок, в который она превратилась, - что у него больше нет пальцев, за которые можно ухватиться.
  
   Оба охранника отшатнулись в безмолвном испуге. Чиун повернулся к водителю, который ничего этого не видел.
  
   "Верните мой багаж в свой автомобиль", - приказал он.
  
   "Что? Ты передумал?"
  
   "Нет. Это сделали охранники. Они любезно согласились впустить ваш автомобиль в эти стены". К несчастью, водитель вернул Чиуну его дорожные сундуки и сел за руль. Он въехал в ворота, не подозревая, что под колесом хрустят не ветки, а кости пальцев. Сидя на заднем сиденье, Чиун решил, что охрана, в конце концов, не знак уважения. Физическое присутствие Мастера Синанджу не было необходимым для устрашения врагов. Достаточно было просто знать, что Синанджу стоит на стороне королевства. Чиун так бы сообщил Смиту - после того, как тот отругал его за грубость его новых и ненужных охранников.
  
   Дежурный в вестибюле тоже был новичком. Он отказался допустить Мастера Синанджу к доктору Смиту.
  
   "Доктору Смиту не разрешены посетители", - твердо сказал он. "Если только вы не член семьи, а я вижу, что вы им не являетесь".
  
   "Что? Смит отвергает меня!" Чиун вспыхнул. "Я, который был ему как отец". Мастер Синанджу подождал реакции чиновника. Это было белое выражение, которое, как он слышал, использовалось для хорошего эффекта в дневных телевизионных драмах в те дни, когда они были достойны его внимания.
  
   "Вы не можете говорить серьезно", - сказал чиновник.
  
   Мастер Синанджу тоже слышал это выражение по телевизору. Обычно за этим следовал смех невидимых людей - тех самых, которые смеялись над каждой неудачной шуткой, но молчали во время по-настоящему юмористических фрагментов определенных оскорбительных программ, называемых ситкомами.
  
   Чиун решил, что этот человек не имеет значения, и проскользнул мимо него к лифтам. Чиновник выкрикнул слово "Охрана!" один раз, и Чиун услышал вопли приближающихся охранников, когда дверь лифта закрылась за его суровым лицом. В крепости Фолкрофт что-то было не так. Смиту нужно было многое объяснить.
  
   Поднявшись на второй этаж, Чиун был рад увидеть ту же женщину, которая рассуждала за стойкой администратора Смита. Она была известна как секретарша Смита, странное обозначение, подумал Чиун, поскольку она не знала ни одного из секретов Смита.
  
   "Приветствую тебя, слуга Смита. Пожалуйста, сообщи ему о моем прибытии".
  
   "Я ... то есть ... ты не слышал. Я имею в виду..."
  
   "Почему ты так болтаешь, женщина? Сделай это!"
  
   "Минутку". Она ткнула в кнопку внутренней связи и сказала: "Здесь ... человек, который спрашивает о докторе Смите. Я полагаю, что он бывший пациент ".
  
   "Да, я ожидал его. Позвольте ему войти, миссис Микулка".
  
   Пергаментные складки Чиуна разошлись при звуке незнакомого голоса. Прежде чем женщина смогла подняться со своего места, он поспешил к двери и закрыл ее за собой так быстро, что миссис Микукла показалось, что он растаял сквозь закрытую панель.
  
   "Я Чиун, мастер синанджу", - объявил Чиун холодным голосом. "И если ты не представишь мне определенный документ, я положу твои внутренности к твоим ногам".
  
   Толстяк, сидящий за столом доктора Смита, утратил невозмутимое выражение лица. Крошечные капли - это было единственное подходящее для них слово - пота выступили на его морщинистом лбу.
  
   "Да. Конечно. У меня это прямо здесь", - быстро сказал он.
  
   Мастер Синанджу принял предложенный документ. Его карие глаза пробежали по нему; затем он вернулся к толстяку.
  
   "Что стало со Смитом?" спросил он напряженным голосом.
  
   "Я Норвелл Рэнсом. Я новый директор "Фолкрофта" ".
  
   "И мне все равно. Где Смит?"
  
   "Доктор Смит болен. Я занял его место по указанию президента, как следует из этого письма. Капитан "Арлекина" сообщил мне, что вы преждевременно вернулись в Америку. Могу я поинтересоваться, почему?"
  
   "Нет, ты не можешь. Я увижусь со Смитом".
  
   "Прямо сейчас это совершенно невозможно. Как ваш начальник, я должен спросить вас ..."
  
   "Ты превосходишь меня только в жировых отложениях, гросс", - огрызнулся Чиун.
  
   "Прошу прощения!" Норвелл Рэнсом взорвался. От возмущения из его круглого рта брызнула слюна.
  
   "Я не служу тебе. Только Смиту. Ни одному мастеру Синанджу не разрешается служить следующему императору, чтобы не подумали, что Синанджу организовал свержение первого императора. Теперь я спрашиваю снова: где Смит?"
  
   "Я обещаю вам, что вы скоро с ним встретитесь. И я не сменил Смита, как вы так причудливо выразились. Я просто заменяю его, пока он не поправится. Я полагаю, это обходит запрет ваших предков против преемственности, э-э, императоров, не так ли?"
  
   "Никто не может обойти стороной правильное мышление", - фыркнул Чиун. "Каждый следует ему. Итак, Смит".
  
   "Как вам будет угодно", - нервно сказал Рэнсом. "Пойдем со мной".
  
   Мастер Синанджу последовал за тучным мужчиной к лифту, поднялся на третий этаж и подошел к двери больничной палаты.
  
   "Пожалуйста, подождите здесь, пока я посмотрю, выглядит ли Смит презентабельно".
  
   "Имейте в виду, я не буду долго ждать".
  
   "Я только на минутку". Верный своему слову, Рэнсом вскоре вернулся, чтобы открыть дверь Мастеру Синанджу. От тела мужчины исходил отвратительный запах. Каждая пора источала смешанные запахи пищи, которые обновлялись при каждом движении.
  
   Чиун подошел к постели своего императора. С первого взгляда он понял, что Смит умирает. Мертвенный оттенок кожи. Неровное дыхание.
  
   "Врачи говорят, что его прогноз довольно хороший", - промурлыкал Рэнсом.
  
   "Врачи ошибаются", - отрезал Чиун. "Он слабеет".
  
   "О, дорогой. Я искренне надеюсь, что нет". Голос Рэнсома был жалобным. "У меня есть для тебя очень важное задание, которое должно быть выполнено немедленно".
  
   "Я буду соблюдать свой контракт", - просто сказал Чиун. Круглое лицо Рэнсома оживилось. "Пока Смит жив", - добавил он.
  
   Лицо Рэнсома обвисло, как ириска под нагревательной лампой. "Я хотел бы провести несколько минут со Смитом", - сказал Чиун.
  
   "Почему?"
  
   "Уважение. Слово, которое вы должны запомнить".
  
   "Я буду снаружи", - сухо сказал Рэнсом.
  
   После того, как мужчина ушел, Чиун поднял кислородную палатку и пощупал шейную артерию Смита. Пульс был нитевидным. Он заметил шапочку для душа на редких волосах Смита и подумал, не была ли Смиту проведена операция на мозге - варварство, практикуемое белыми из-за недостатка знаний о правильных травах. Отодвинув пластик, Чиун не увидел следов костной пилы или шва. Только пластиковую повязку на лбу с надписью чернилами "НЕ РЕАНИМИРОВАТЬ".
  
   Мастер Синанджу снял пластырь, прежде чем надеть шапочку для душа. Он положил костлявую руку на сердце Смита. Его мышцы бьются очень близко к ребрам. Увеличенный. При каждом ударе слышалось бульканье, указывающее на поврежденные камеры.
  
   Чиун положил обе руки на сердце Смита. Он закрыл глаза, исследующе пошевелив пальцами. Почувствовав определенную вибрацию, он нанес удар. Его кулак поднялся, опустился. Тело Смита дернулось. Глаза Чиуна распахнулись. Он приподнял одно веко Смита. На его лице отразилось разочарование.
  
   Он приложил ухо к сердцу Смита, а затем с печальным лицом поставил кислородную палатку на место. Чиун торжественно вернулся в коридор.
  
   "Он серьезно болен", - нараспев произнес Чиун.
  
   "Он получает наилучший уход, уверяю вас", - сказал Рэнсом. "Теперь, может быть, мы завершим нашу небольшую ознакомительную сессию в моем кабинете?"
  
   Вернувшись в бывший кабинет Смита, Мастер синанджу молча стоял, пока Рэнсом доставал из ящика стола номер "Нэшнл Инкуайрер". Он показал это так, что изображение Римо Уильямса оказалось лицом к лицу с Мастером синанджу.
  
   "Я полагаю, вы знаете, что это значит", - сказал он. "Это означает, что мания Смита к секретности не спит с ним".
  
   "Нет. Женщина, ответственная за это безобразие, звонила Фолкрофту всего несколько часов назад, задавала вопросы. Мы не знаем, чего она хочет. Или как много она знает о КЮРЕ. Поскольку Римо все еще на задании, ты - мой единственный ресурс ".
  
   "Задание Римо. Все идет не очень хорошо?"
  
   "Есть некоторые проблемы. По-моему, я объяснил в своем первом сообщении, что Римо работал под прикрытием в тюрьме".
  
   "Это сообщение было от тебя?"
  
   "Ах, да. Я подписал его "Смит", чтобы вы не беспокоились".
  
   "Второе сообщение вообще не было подписано", - указал Чиун.
  
   "Ошибка с моей стороны".
  
   "Понятно", - неопределенно произнес Чиун. "Расскажи мне об этом задании Римо. Оно очень необычное?"
  
   "Это слишком сложно объяснить", - заверил его Рэнсом. "Но я ожидаю, что он останется там по крайней мере еще на три недели, собирая доказательства".
  
   "Я понимаю", - мягко сказал Чиун. Но он подумал: "Что это за безумие?" Римо не занимается сбором доказательств. Такие обязанности возложены на картотечных клерков и детективов. Задача Римо - уничтожать врагов.
  
   "Вот", - говорил Рэнсом, переводя взгляд с экрана компьютера на блокнот. Он что-то яростно написал и протянул верхний лист Мастеру синанджу.
  
   "Ее зовут Наоми Вандерклут. Это ее адрес. Устраните ее. Сегодня же".
  
   "Вы хотите, чтобы это выглядело как несчастный случай, или было бы предпочтительнее что-то более публичное?"
  
   Рот Рэнсома превратился в бутон красной розы. "Публично?"
  
   "Да. Что-нибудь, чтобы предупредить твоих врагов, что такова будет их судьба, если они посмеют раскрыть твои секреты ".
  
   "Нет. Это было бы контрпродуктивно. Но я не возражаю, если это будет грязно. На самом деле, почему бы тебе не обставить это как изнасилование?"
  
   Чиун напрягся. "Изнасилование?"
  
   "Нет, лучше", - сказал Рэнсом, облизывая свой пухлый рот. "Как будто ее до смерти забили бандой. Ты можешь это устроить?"
  
   "Я подумаю над этим", - с отвращением сказал Чиун.
  
   "Отлично. К вечеру. Никто не знает, что задумала эта женщина. Я позабочусь о вашем путешествии. Пожалуйста, подождите в вестибюле на первом этаже ".
  
   "Как пожелаете", - сказал Мастер синанджу, церемонно кланяясь. Он заметил, что на этот жест никто не обратил внимания, когда Норвелл Рэнсом поднял телефонную трубку и начал набирать номер.
  
   Чиун удалился. Спускаясь на лифте, он еще раз взглянул на адрес на листке бумаги, который дал ему Рэнсом. Он не читал адрес. Он запомнил его с первого взгляда. Он сравнивал петли и наклоны почерка с пометкой на лбу Смита. Они были одинаковыми. Войдя в вестибюль, Чиун положил клочок бумаги в потайной карман своего кимоно.
  
   Охранники настороженно смотрели на него, но он не обращал на них внимания, так как был погружен в свои мысли.
  
   Это было прискорбно. Если бы Смит умер, это стало бы концом работы Чиуна в Америке, самого богатого из клиентов синанджу. Человек по имени Норвелл Рэнсом вряд ли был достоин службы в синанджу, но со временем его можно было воспитать по-королевски. В некоторых отношениях - как хороших, так и плохих - он был очень похож на Нерона Доброго. Очень жаль. В современном мире было так мало Неронов....
  
   Глава 22
  
   "Пожалуйста, не оставляй меня, умоляю тебя", - причитала Наоми Вандерклут.
  
   "Вы не возражаете?" Нетерпеливо сказал Римо Уильямс. "Мне нужна эта нога, чтобы ходить. Отпустите".
  
   "Нет, пока ты не пообещаешь остаться. Я хочу тебя".
  
   "Я могу сказать. Я не могу вспомнить, когда в последний раз я заставлял женщину вот так опускаться на колени. Вам не стыдно - вам, профессору?"
  
   "Нет. Это моя стратегия спаривания. При ухаживании за приматами самка воздерживается от своих услуг до тех пор, пока не найдет самца-примата, с которым она готова смешать генофонды. Ты - это он. Для меня, я имею в виду. Возьми мои гены. Они твои ".
  
   "Мне не нужны твои гены", - сказал Римо, наклоняясь и убирая ее пальцы со своей лодыжки. Они добрались до его икры. Римо закатил глаза к потолку. "Я слышала о женщинах, которые западают на мошенников, но никогда не думала, что это случится со мной".
  
   "Дело совсем не в этом", - обиженно запротестовала Наоми.
  
   "Послушай. Если я останусь, ты будешь хорошо себя вести? Никаких больше блокнотов или карандашей?"
  
   "Я клянусь".
  
   "Хорошо".
  
   Наоми Вандерклут вскочила на ноги. Ее лицо оказалось в четверти дюйма от лица Римо. Ее глаза расширились от мольбы.
  
   "Сейчас?" спросила она с придыханием. "Я внезапно чувствую себя очень слабой". Эта глупая улыбка появилась снова. Только на этот раз она была больше похожа на ухмылку.
  
   "Губной?" Переспросил Римо.
  
   "Возбужденный", для тебя."
  
   "Возбужденный", я понимаю, - сказал Римо. Он сам себе удивлялся, когда они возвращались в спальню. Ему совсем не хотелось этого....
  
   Час спустя начало темнеть. Римо откинулся на подушку и задумчиво курил. Теперь он справлялся с этим лучше.
  
   "Ты, наверное, думаешь, что я какой-то космический кадет, не так ли?" Тихо спросила Наоми.
  
   "Возможно. Если бы я знал, что такое космический кадет".
  
   "Знаете, я не какой-нибудь тип из башни из слоновой кости. Я не просто преподаю. Моя работа в Институте осознания человеческого потенциала важна. Мы даже выполняем работу по контракту для промышленности ".
  
   "В наши дни индустрия пытается создать человека получше?" Сухо спросил Римо.
  
   "Нет, однородность человека не является статичной. Исследования групп населения показывают определенные фенотипические тенденции. Например, у людей становятся шире ягодицы".
  
   "Я этого не слышал", - сказал Римо, думая: "Какой космический кадет".
  
   "Это не шутка. Мы действительно работали на авиационную индустрию, оценивая фанатов, чтобы они знали, насколько нужно расширить количество кресел в авиакомпаниях следующего поколения ".
  
   "Мы не можем допустить, чтобы люди застревали, не так ли?"
  
   "До этого, - продолжала Наоми, - я работала на местах. Вы, вероятно, никогда не слышали о племени мумба".
  
   "Не я. Я даже мамбо исполнять не умею".
  
   "Они были культурно изолированной группой охотников-собирателей, обнаруженной на Филиппинах. Я была первой женщиной - точнее, первым человеком, - допущенным к тайным ритуалам Мумба".
  
   "О, да?" Сказал Римо, в его голосе промелькнул интерес. "На что это было похоже?"
  
   "Я надеялась, что ты не спросишь", - сказала она, перебирая волосы у него на груди. "Ты знаешь, что у низших приматов то, что я сейчас делаю, было бы посткопуляционной проверкой на вшивость?"
  
   "Нет, и я хотел бы все еще оставаться в неведении об этом поразительном факте".
  
   "В поведении приматов много наследственного".
  
   "Расскажи мне о ритуалах".
  
   "Ну, я никогда никому об этом не рассказывала", - сказала Наоми, глядя на него снизу вверх. "Я отказалась писать монографию об этом. Заведующий кафедрой антропологии на моей последней преподавательской должности думал, что я стал посвященным в какое-то примитивное магическое общество, но это было совсем не так. Тогда я был молодым антропологом-идеалистом. Наверное, я не смог бы так хорошо ужиться в современном мире. Я думал, что полевая работа с примитивными культурами, к которым я испытывал больше сочувствия, пойдет мне на пользу ".
  
   "Не сделал, да?"
  
   "Потребовалось шесть месяцев, чтобы завоевать доверие племени мумба. Затем однажды ночью мы отправились в тропический лес к этому кругу баньяновых деревьев. Мы все вместе разделись догола".
  
   "Групповой секс?"
  
   "Я бы хотел. Начиная с вождя, мы все по очереди садились на корточки в центре круга и ... испражнялись в неглубокие деревянные миски".
  
   "Звучит так, будто это стоило бы шести месяцев подготовки, да", - сухо сказал Римо.
  
   "Это было не самое худшее. Когда все закончили - и я в том числе, - шеф взял так называемую волшебную палочку и измерил каждый стул. Мой был самым большим ".
  
   "Поздравляю. Ты выиграл приз?"
  
   "Можно и так сказать. Они подарили мне волшебную палочку и объяснили, что теперь я посвященный измеритель количества испражнений".
  
   "Ты удачливый антрополог, ты. Что произошло после этого?"
  
   "Так оно и было. В тот раз. На следующем собрании общества мы сделали то же самое, только я измерил. Затем мы все сели вокруг, обсуждая относительные достоинства экскрементов друг друга. О Боже, сейчас это звучит так нелепо".
  
   "Сейчас?" Спросил Римо.
  
   "Я добился того, что меня ввели в примитивное общество, где ценят дерьмо. Это все, что они сделали. Измерьте и обсудите стул. Когда им это наскучило, они обсудили цвет, текстуру и твердость табурета. Не говоря уже о легендарных табуретах их предков. Это было удручающе. В течение многих лет антропологи размышляли о возможном значении ритуала. Это создало бы мне репутацию, но мне было слишком стыдно публиковать свои выводы ".
  
   "Я вижу, где ты можешь быть", - сказал Римо с непроницаемым лицом.
  
   "Я был раздавлен. Я идеализировал этих людей как более близких к природе, чем цивилизованные люди, наделенных элементарной мудростью и все такое. И для развлечения они играли со своими экскрементами, как малыши. Вот и все. Я бросил полевую работу и оказался в университете Массачусетса вместе с другими безработными учеными.
  
   "Что ж, ваша история объясняет одну вещь", - заметил Римо.
  
   "Что это?"
  
   "Почему ты продолжаешь пытаться измерить меня", - сказал Римо. "Должно быть, это наследие опыта твоих предков-приматов".
  
   Наоми Вандерклут не нашлась, что на это ответить, и Римо впервые за этот день улыбнулся.
  
   Его улыбка длилась столько, сколько потребовалось ему, чтобы вдохнуть, потому что он случайно взглянул в заросшее папоротником окно и увидел молчаливую фигуру, проходящую по улице, словно плод воображения из сна.
  
   Увидев, как краска отхлынула от лица Римо, Наоми ахнула. "Что это? Что ты видишь?"
  
   "Призрак", - сказал Римо, потянувшись за своей одеждой. "Желтый и сморщенный, как изюминка, и приближающийся к тебе походкой".
  
   Зазвенели дверные колокольчики, и Наоми лихорадочно натянула свою одежду. Они с Римо были одеты к тому времени, как колокольчики пробили в третий раз. Прежде чем мог последовать четвертый, скрип замученных петель сказал им, что им не нужно беспокоиться о том, чтобы открыть дверь. Она была открыта.
  
   Мастер Синанджу решил, что не будет убивать женщину, известную как Наоми Вандерклут, немедленно. Сначала он расспросит ее об источнике ее знаний о Римо. Рэнсом, похожий на Неро, не считал это важным делом, но Мастер Синанджу знал, что Смит придал бы этому первостепенное значение. То же самое сделал бы Чиун, который считал, что все еще работает на Смита.
  
   Когда женщина не потрудилась ответить на звонок в прихожей, хотя звук ее дыхания отчетливо доносился через толстую дверь с овальным окном, Чиун решил не возиться с дверью. Он отправил его внутрь коротким ударом кулака и перешагнул через него, стараясь не поранить сандалии о битое стекло. Женщина с тонким лицом и длинным носом выглянула из-за дверного проема. Ее рот распахнулся, и она закричала: "Это он! Монголоид!"
  
   "Придержи свой язык. Я не монгол на лошади, пришедший грабить. Я кореец".
  
   "Это то, что я сказал. Монголоид. Ты знаешь, что несешь японские гены?"
  
   Глаза Чиуна стали цвета грецких орехов от оскорбления. Прежде чем он успел заговорить, к ней присоединилось еще одно лицо в дверях. И на этот раз рот Чиуна распахнулся от удивления.
  
   "Римо!" - выдохнул он.
  
   Пара вышла из комнаты. Они вышли с круглыми белыми глазами, еще более круглыми, чем обычно, что придавало им, на взгляд Чиуна, комично одинаковое выражение. Девушка съежилась за спиной Римо, словно ища защиты.
  
   "Вы Чиун, не так ли?" Неуверенно спросил Римо.
  
   "Нет. Я не Чиун", - отрезал Мастер Синанджу. Даже для Римо это был глупый вопрос. Но, к изумлению Чиуна, эта реплика не вызвала подобной реакции. Вместо этого Римо впал в идиотизм.
  
   "Ну, - сказал он, - как бы тебя ни звали, я думал, ты мертв".
  
   "Кто тебе это сказал?" Потребовал ответа Чиун.
  
   "Никто. Я видел это во сне".
  
   "Я был в Синанджу. А почему ты не в тюрьме?"
  
   "Ты знаешь об этом? Значит, ты знаешь меня?"
  
   "Конечно, я знаю тебя. Ты - Римо". Чиун колебался. Его глаза-щелочки сузились. Это случилось снова? То, чего он больше всего боялся? Неужели дух Шивы снова вытеснил истинную личность Римо? Но нет, его лицу недоставало сурового демонического облика. И он что-то бормотал. Шива, индуистский Бог Разрушения, никогда бы не стал болтать лишнего. И все же что-то было не так.
  
   "Так ты слышишь меня, о Разрушитель миров?" громко спросил он.
  
   Римо и белая женщина посмотрели друг на друга, а затем за спину. Ничего не видя, они вернули свои глупые взгляды к Мастеру Синанджу. "С кем ты разговариваешь?" Спросил Римо.
  
   "Я хочу поговорить с Шивой, Разрушителем".
  
   "Это индуистский бог", - прошептала Наоми. "Я думаю".
  
   "Никогда не слышал ни о нем, ни об этом", - прошипел в ответ Рерно. Чиун напрягся. Конечно, Римо знал о Шиве. Он не помнил, когда в последний раз Шива овладевал его личностью во время японской оккупации Аризоны. И это вскоре прошло. Но именно страх перед другим подобным заклинанием отправил Чиуна обратно в Синанджу искать лекарство в своих свитках.
  
   Этого Римо тоже не знал. Но он знал, что Шива обитает внутри него.
  
   "Ты не знаешь Шиву?" Спросил Чиун, делая шаг вперед. "И все же ты знаешь, что ты Римо".
  
   "Конечно, я Римо", - сказал Римо, вытряхивая сигарету из своей пачки.
  
   "Что ты делаешь?" Чиун взвизгнул, указывая на сигарету, свисающую изо рта Римо.
  
   "Курю "Кэмел"", - хладнокровно ответил Римо.
  
   "От тебя пахнет так, словно ты курил верблюдов, а также коров и других зловонных существ. Но я имел в виду табачный привкус у тебя во рту".
  
   Римо чиркнул спичкой и зажег сигарету. Чиун отреагировал. Он подлетел к Римо и вырвал сигарету из его удивленных губ. Он раздавил ее яростными движениями пальцев.
  
   Римо застыл в изумлении. Наоми взвизгнула и прыгнула за спину Римо.
  
   "Защити меня, Римо!" - закричала она. "Он сжигает сахар быстрее, чем что-либо, что я когда-либо видела!"
  
   "Император Смит тяжело болен", - сказал Чиун, игнорируя явно безумный лепет женщины.
  
   "Император?" Голос Римо был пустым.
  
   "Интересно, он имеет в виду Гарольда Смита?" Внезапно спросила Наоми, выглядывая из-за спины Римо.
  
   "Конечно, я имею в виду Гарольда Смита", - отрезал Чиун. "И что ты знаешь о Смите?"
  
   Ответил Римо. "Он судья, который отослал меня".
  
   Чиун моргнул. Притворно спокойным голосом он сказал: "Значит, ты так много помнишь".
  
   "У меня было двадцать лет в камере смертников, чтобы поразмыслить над этим", - едко сказал Римо таким непочтительным тоном, что Чиуну захотелось наказать его. Но вибрации, которые испускал Римо, когда Чиун стоял рядом с ним, были неправильными. Это были вибрации не Римо и не Шивы. Они были ... выключены.
  
   "Двадцать лет", - сказал Чиун. "Ты имеешь в виду двадцать дней, не так ли?"
  
   "Нет, я имею в виду двадцать лет".
  
   "Я имел несчастье тренировать вас более двадцати лет, и я знаю, где вы были. И это не в тюрьме".
  
   "Значит, это правда. Сны".
  
   "Расскажи мне об этих снах", - потребовал Чиун.
  
   "Ты и я. Мы делали невероятные, невозможные вещи. И Смит был во снах. И место под названием Фолкрофт".
  
   "Это были не мечты, а реальность, которую ты каким-то образом утратил", - мудро заметил Чиун.
  
   "Если это так, то почему вы позволили мне томиться в тюрьме?"
  
   "Я вернулся в Синанджу для участия в определенных делах, и пока я находился там, новый император сообщил мне, что вы вернулись в тюрьму с тайным заданием".
  
   "Под прикрытием!" Римо взорвался. "Меня там чуть не похоронили".
  
   "Что вы имеете в виду?"
  
   "Я был в камере смертников!" Горячо сказал Римо. "Они назначили мою казнь на семь часов сегодня утром. Я перелез через стену".
  
   Мастер Синанджу указал на женщину ногтем, похожим на копье из слоновой кости.
  
   "А эта женщина", - медленно произнес он. "Какое отношение она имеет к этой вашей дикой истории - помимо вашей обычной причины?"
  
   "Какая у меня обычная причина?"
  
   Нос Чиуна сморщился от отвращения. "Секс".
  
   "Я возмущена этой инсинуацией", - резко сказала Наоми Вандерклут. "Да будет вам известно, что я полноправный профессор".
  
   "Хотя я должен признать, что она более привлекательна, чем твои обычные коровоподобные супруги", - добавил Чиун.
  
   Римо посмотрел на Наоми. "Она?" недоверчиво переспросил он. Наоми бросила на него обиженный взгляд.
  
   Чиун спросил: "Вы та самая женщина, Наоми Вандерфлут?"
  
   "Клут. Вандерклут. Это голландское".
  
   "Я не делаю различий между горошинами, - фыркнул Чиун, - хотя некоторые из них менее зеленые, чем другие. То же самое и с европейцами. У вас есть запрещенные сведения о Фолкрофте, которые вы распространяете в газетах. Как вы стали обладателем этих знаний? Говорите правду, ибо от этого зависит ваша жизнь ".
  
   "Он сказал мне", - сказала Наоми, указывая на Римо.
  
   "Да, я сказал ей", - сказал Римо. "Что такое Фолкрофт в любом случае? Я продолжаю мечтать об этом. И ты".
  
   "Ты помнишь синанджу, Римо?"
  
   "Нет. Что это?
  
   "Подарок", - печально сказал Чиун. "Которого ты редко бываешь достоин". И Мастер Синанджу начал поворачиваться на месте, юбки его шафранового кимоно взметнулись вверх, как парашют. Он мельком увидел Римо, который просто стоял там, как обычный белый болван, а женщина съежилась за его спиной.
  
   И Чиун нанес удар.
  
   Руки Римо инстинктивно взметнулись вверх, когда он принял защитную стойку. Одна из обутых в сандалию ног Чиуна дернулась, и хотя удар был сдержанным, Римо крутануло. В последний возможный момент Римо парировал удар одним запястьем.
  
   Чиун вышел и одернул юбки, в то время как Римо с побелевшим от шока лицом медленно поднялся на ноги. Он поклонился.
  
   "Твой разум, возможно, и не помнит синанджу, - торжественно сказал он, - но твое тело помнит. И за это я благодарю своих предков".
  
   "Понимаешь что-нибудь из того, что он говорит?" Спросил Римо у Наоми, не отрывая глаз от Мастера синанджу.
  
   "Азиаты культурно зациклены на поклонении предкам", - тихо сказала Наоми. "Но в остальном это должна быть какая-то система верований. Это культурная антропология. Я больше не занимаюсь культурной антропологией ". Повысив голос, она спросила: "Что вам здесь нужно?"
  
   "Меня послали убить тебя".
  
   "Только через мой труп", - рявкнул Римо, возвращаясь на корточки, когда Наоми скользнула за его спину. Она нервно вцепилась в его футболку сзади, и Чиун впервые заметил, что она не была ни ослепительно белой, ни угольно-черной, а приятного шафранового цвета. Он подумал, не может ли этот Римо быть улучшением по сравнению со старым.
  
   "Твое тело уже мертво", - сказал Чиун. "Ибо ты - мертвый ночной тигр из легенды Синанджу, аватара Шивы. Я мог бы, если хотите, показать вам могилу, где ваше правительство похоронило вас ".
  
   "Я так и знала!" Наоми огрызнулась. "Это правительственный заговор. Это..." Ее лицо побледнело. Ее рот выдавал какие-то формы, но без звуков.
  
   "Выкладывай", - подсказал Римо. "Что ты пытаешься сказать?"
  
   "Клон!" Взвизгнула Наоми. "Настоящий Римо мертв, а ты его генетический клон, созданный ЦРУ. Не эволюционный мутант. Ты, наверное, напичкан отвратительными искусственными ингредиентами. Боже мой, я переспала с клоном. Что подумает моя мать!"
  
   Римо посмотрел на Чиуна. "Есть какие-нибудь идеи, что такое клон?"
  
   "Нет, но это не имеет значения. Послушай меня, Римо. Ты хочешь знать правду о себе?"
  
   "Да".
  
   "Ты поедешь со мной в Фолкрофт, где лежат ответы?"
  
   "Что ты думаешь, Наоми?"
  
   Наоми попятилась. "Даже не разговаривай со мной, ты ... ты самозванка!"
  
   "А что с ней?" Спросил Римо.
  
   "Если она согласится сопровождать нас, ее не убьют".
  
   "Что ж, я зашла так далеко", - резко сказала Наоми. "Я доведу это до конца".
  
   "Это похвально", - сказал Чиун с натянутой мудрой улыбкой. "Пойдем, тронемся в путь, пока еще светло".
  
   Мастер Синанджу отступил в сторону, пропуская двух белых вперед. Они заколебались, затем, увидев эльфийский огонек, которому он позволил появиться в своих ясных карих глазах, они прошли мимо него. Римо подтолкнул нервную женщину вперед, положив руки ей на плечи.
  
   В тот самый момент, когда ему вынесли приговор, Мастер синанджу подставил Римо подножку. Римо рухнул, как мешок с картошкой. Женщина отпрянула, но она была недостаточно быстра, чтобы увернуться от похожих на когти пальцев, которые потянулись к ее горлу с длинной шеей.
  
   Мгновенного давления на основание шеи было достаточно. Ее глаза закатились, и она испустила вздох. Затем она рухнула на пол, как сдувающийся воздушный шарик.
  
   Чиун отступил назад и сунул руки в соединенные рукава, когда Римо с выражением ужаса на лице опустился на колени рядом с женщиной.
  
   "Ты, маленькая обманщица, она не дышит!" Сказал Римо, гневно глядя на нее.
  
   "Она плохо дышит, но она дышит", - беззаботно сказал ему Чиун.
  
   Римо положил руку ей на сердце и, почувствовав биение, испустил сдерживаемый вздох. Напряженность на его лице ослабла.
  
   "Что теперь?" жестко спросил он. "Ты собираешься следующим ударить меня кулаком в песок?"
  
   "Теперь, когда она не будет вмешиваться, мы с тобой отправимся в Фолкрофт".
  
   Римо встал, его руки были сжаты в кулаки, побелевшие от напряжения. "Больше никаких фокусов?"
  
   "Не от меня", - надменно сказал Чиун.
  
   "Тогда ты идешь первым", - сказал Римо, жестом предлагая Мастеру Синанджу идти впереди, что Чиун был только рад сделать. Приближалась ночь, а за много миль отсюда, в санатории Фолкрофт, нужно было многое сделать и уладить множество вопросов.
  
   Особенно с новым директором CURE Норвеллом Рэнсомом.
  
   Глава 23
  
   В водянистых глазах Норвелла Рэнсома на мгновение отразился шок, когда Римо и Чиун вошли в его кабинет. Затем на них, словно грязная вуаль, опустилось наигранное спокойствие.
  
   "Римо Уильямс, дорогой мальчик!" - воскликнул он. "Какой удивительный поворот событий. Вы двое, очевидно, нашли друг друга".
  
   "Я нашел Римо", - сказал Чиун, закрывая дверь. Римо отступил в сторону, его темные глаза были непроницаемы.
  
   "А женщина Вандерклут?" Спросил Рэнсом. Это было почти мурлыканье.
  
   "Я поступил с ней так, как хотел бы Смит", - сказал Чиун. "Она больше не будет нас беспокоить".
  
   "Смит был - я имею в виду, является - чрезвычайно эффективным администратором. Я знаю, что он был бы доволен". Рэнсом прочистил горло, хрипя мокротой. Он коснулся скрытой кнопки под выступом стола, и терминал ЛЕЧЕНИЯ бесшумно исчез, пустая панель скользнула по его отверстию.
  
   "Я полагаю, Римо, что вы хотели бы получить объяснение вашего недавнего заключения", - елейно сказал Рэнсом.
  
   Римо начал что-то говорить, но Мастер Синанджу остановил его жестом, похожим на удар ножа.
  
   "Мы хотели бы получить объяснение", - многозначительно сказал Чиун.
  
   "Чтобы быть уверенным". Норвелл Рэнсом решительно положил свои пухлые пальцы на стол. Это был критический момент. Чиун нашел Римо и вернул его обратно, как он и ожидал. Оставался вопрос, как много Римо помнил? И как бы он отреагировал?
  
   "Вы знаете, что безопасность этой операции требует чрезвычайных мер", - начал Рэнсом. "Особенно мер в случае компрометации или катастрофического провала. Неудача, такая как компрометация этого объекта или смерть или разоблачение одного из его сотрудников ".
  
   "Мы знаем это", - нараспев произнес Чиун.
  
   Рэнсом осторожно достал из ящика стола номер "Нэшнл Инкуайрер" и поднял первую страницу, демонстрируя художественное сходство с лицом Римо.
  
   "Вы оба знаете о прискорбном положении Смита", - продолжил он. "Это было вызвано этим прискорбным проявлением журналистских излишеств. Отсюда необходимость убрать женщину Вандерклут. Это поставило президента перед головоломкой. Прекратить операции по лечению? Или дождаться выздоровления Смита и принять решение о дальнейших действиях позже? Я рад сообщить, что президент прибегнул к последнему варианту. Вот тут-то я и вмешался. Моей первой инструкцией было привести в действие операцию "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", которая является одной из довольно хитроумных, э-э, пенсионных программ Смита. Должен сказать, что это стало для меня непривычным испытанием, но ваше случайное отсутствие значительно облегчило задачу, мастер Чиун.
  
   "Мы что, собираемся слушать этого пустозвона всю ночь?" Требовательно спросил Римо. "Он не даст нам приседать".
  
   "Тише", - предостерег Чиун. "Прости моего ученика. Он стал вспыльчивым после недавнего столкновения со смертью".
  
   Рэнсом пропустил это мимо ушей простым "Ах". Он продолжил: "Это было так же просто, как подождать, пока Римо не окажется в комфорте своего собственного дома. Дом, в который, с сожалением сообщаю вам об этом так поздно, доктор Смит предусмотрительно вмешался некоторыми тонкими способами. Короче говоря, мистер Уильямс, вас отравили газом во сне ".
  
   "Невозможно!" Рявкнул Чиун. "Никакой пар не мог застать Римо врасплох".
  
   "Бесцветный газ без запаха, который проник в его спальню, пока он спал", - быстро вставил Рэнсом. "Римо был доставлен сюда, в Фолкрофт, на машине скорой помощи, где, несмотря на то, что ему все еще давали успокоительное, его память, к сожалению, была нарушена. Это очень сложно, но в нем задействован определенный препарат, который стирает память начисто, возвращаясь к любой точке, которую выберет администратор - и я использую этот термин намеренно. Это скорее похоже на стирание части аудиокассеты. Искусственные воспоминания заменяются с помощью постгипнотического внушения. Ибо Смит, очевидно, чувствовал, что некоторые воспоминания не могут быть успешно подавлены. Итак, они преобразились. Я просмотрел компьютерное моделирование памяти перед врачами Фолкрофта, которые думали, что проводят скромный эксперимент, и были совершенно ошеломлены.
  
   Если бы вы помнили Смита, вы бы помнили его как судью Смита. Погибший оперативник КЮРЕ по имени Макклири стал материалом для симуляции воспоминаний, связанных с убийством тюремного охранника, которого никогда не существовало. И если бы вы вспомнили самый большой страх Чиуна-Смита - вы бы вызвали воспоминание о его неудачной кончине. После этого вас перевели отсюда, используя измененные документы. Остальное вы знаете. Вы проснулись в беспрецедентной камере смертников Флориды, не подозревая, что не провели предыдущие два десятилетия в исправительном учреждении Нью-Джерси, что было последним правдивым воспоминанием, которое вам позволили сохранить ".
  
   "Ты вкрадчивый ублюдок!" Сказал Римо, делая шаг вперед. Чиун остановил его, приложив руку к его груди.
  
   "Пожалуйста, - сказал Норвелл Рэнсом, - сдерживайте себя. Это была программа доктора Смита. Я просто, э-э, выполнил ее".
  
   "И штат Флорида чуть не казнил меня", - прорычал Римо.
  
   "Что?"
  
   "Я должен был умереть этим утром".
  
   "Боже мой. Это правда, мастер Чиун?"
  
   - Если Римо говорит, что это правда, значит, так оно и есть, - холодно ответил Чиун.
  
   "Это было крайне прискорбно. Позвольте мне заверить вас, что некоторые бюрократические нарушения, за которые ответственные стороны дорого заплатят. Видите ли, все это было очень элегантно, но совершенно безобидно. Римо, не помнящий ни Кюре, ни Фолкрофта, ни чего-либо еще, был просто отправлен обратно туда, откуда он вышел, - в камеру смертников. Учреждение, отличное от штата Трентон, было санкционировано, конечно, потому что Римо Уильямс был казнен в Трентоне. По крайней мере, так считается."
  
   "Значит, Хейнс говорил правду", - выдохнул Римо. Открытое лицо Рэнсома внезапно сморщилось.
  
   "Хейнс?"
  
   "Государственный палач, который должен был прикончить меня. Тот же, кто сделал это много лет назад", - сказал Римо.
  
   "Неужели? Тот же самый палач? Примечательно".
  
   "Ужасно", - поправил Чиун. "Мы чуть не потеряли Римо".
  
   "Это не входило в намерения проекта "ВОССТАНОВЛЕНИЕ", позвольте мне заверить вас". Теперь на лбу Рэнсома выступили капли пота. Одна капля стекла с одной стороны его носа и попала в открытый рот. Он рассеянно проглотил это. "План состоял просто в том, чтобы держать Римо подальше от глаз общественности, пока ситуация доктора Смита не прояснится. Видите ли, этот конкретный план подходил для решения обеих проблем: болезни Смита и разоблачения в Enquirer ".
  
   "Что должно было случиться со мной, если бы Смит не выздоровел?"
  
   "Мой дорогой человек, ты должен понять меня, когда я говорю тебе, что ответ на этот вопрос засекречен. Кто знает, но доктору Смиту или мне, возможно, придется применить его в какой-то момент в будущем". И Норвелл Рэнсом разразился булькающим смехом. Это потрясло его громоздкое жабообразное тело, но не тронуло Мастера Синанджу и Римо. Рэнсом затих.
  
   "По правде говоря, это будет решать президент", - сказал Рэнсом приглушенным голосом. "Память Римо легко восстановить в случае, если возможная кончина Смита не приведет к тому, что мы фактически отключимся".
  
   - Ну, теперь, когда мы все здесь, - подозрительно произнес Римо, - что теперь?
  
   "Итак, - сказал Рэнсом, взглянув на свои наручные часы, - становится поздно". Он поднялся из-за стола. "Я ожидал возвращения мастера Чиуна, но не твоего, Римо. Для вас приготовлена комната, и позвольте мне предложить вам воспользоваться этим. Ибо ночь уже не молода ".
  
   "Я не уверен, что доверяю этому парню", - сказал Римо, отчего на тучном лице Рэнсома появилось обиженное выражение.
  
   "Римо", - прошипел Чиун. "Как тебе не стыдно. Ты слышал разумное объяснение этого человека". Лицо Рэнсома просветлело. "Давай воспользуемся его щедрым гостеприимством. Завтра будет достаточно времени, чтобы обсудить насущный вопрос нашего будущего. И КЮРЕ ".
  
   "Превосходно. Позвольте мне лично сопроводить вас в вашу комнату. Вы не возражаете против того, чтобы спуститься на лифте? Это на втором этаже".
  
   Не дожидаясь ответа, Норвелл Рэнсом пошел первым. Пол сотрясался от его громоподобных шагов.
  
   "Я и раньше видел толстяка", - прошептал Римо Чиуну, - "но этот мешок сала - настоящий слон. И его объяснение может показаться тебе разумным, но мне оно кажется подозрительным. Выслушай это от парня, который знает все, что нужно знать о мошенниках и их работе ".
  
   Чиун ничего не сказал, пока они ехали в лифте на первый этаж.
  
   "Фух!" Сказал Римо, когда они вышли. "Хорошо, что у нас был лифт. Спуститься на целый лестничный пролет - это больше, чем я способен сегодня вечером".
  
   Чиун и Рэнсом проигнорировали его сарказм. Рэнсом провел их в палату в крыле для пациентов. Она была большой, но скудно обставленной. Чиун узнал это помещение, которое он занимал в те времена, когда жил в Фолкрофте.
  
   "Как видите, здесь есть спальные коврики и телевизор", - говорил Рэнсом. "Если хотите, я распоряжусь, чтобы принесли ужин. Хотите меню?"
  
   "Для меня просто рис", - сказал Римо, вызвав довольную улыбку на пергаментном лице Чиуна.
  
   "И рис для меня тоже", - добавил Чиун.
  
   "Превосходно, - сказал Норвелл Рэнсом, - он будет приведен в исполнение в ближайшее время. А теперь, если вы меня извините, я должен пожелать вам обоим приятной спокойной ночи".
  
   После ухода Рэнсома Римо посмотрел на одинокие спальные циновки и, подумав о футоне Наоми, спросил: "Неужели никто больше не спит на кроватях?" Ответ Чиуна потонул в шипящих белых облаках, брызнувших из настенных панелей со всех сторон.
  
   Это было похоже на пар, но обжигало кожу, как сухой лед. Мастер Синанджу отреагировал мгновенно. Но было слишком поздно, потому что его конечности мгновенно замерзли, как телевизионный ужин. Он упал, один локоть и согнутое колено не позволили его неподвижному телу коснуться пола.
  
   Римо откинулся назад, уперев руки в бедра. Он ударился, как доска, неподвижный и неподатливый. Его лицо было белым, как у снеговика. Он все еще с открытыми глазами, уставившимися вслепую, зрачки застыли под слоем непрозрачного льда.
  
   Выйдя в коридор, Норвелл Рэнсом повернул маховик с надписью "Жидкий азот" и закрыл стенную панель, скрыв ее.
  
   Он поднялся на лифте обратно в свой офис, внезапно пожалев, что не догадался спросить кого-нибудь из них, что означала аббревиатура CURE. Что ж, ночь только начиналась. Возможно, компьютеры наконец выдадут этот самый упрямый секрет.
  
   В конце концов, CURE отдала все остальное ценное. Включая свое самое мощное человеческое оружие. Слишком короткое ощущение невесомости прекратилось и вернуло тело Норвелла Рэнсома обратно на землю. Он прошел мимо раздвижных дверей лифта в полутемный коридор, где заметил краем глаза какое-то движение и почувствовал легкое дуновение неспокойного воздуха.
  
   Пожарная дверь закрывалась, и за ней послышался мягкий топот ног по лестнице. Норвелл Рэнсом подошел к двери и открыл ее. Он посмотрел вниз. Лестничный колодец был пуст.
  
   "Охранник, без сомнения", - сказал он себе. Затем он вразвалку вернулся в офис, намереваясь позвонить капитану охраны по поводу досадного нарушения.
  
   Он заказал строго рассчитанные экскурсии по зданию и территории.
  
   Норвелл Рэнсом опустился в потрескавшееся кожаное кресло и потянулся к синему телефону. Он остановился, его рука застыла на трубке. Оно задрожало, когда его глаза впились в экран терминала ЛЕЧЕНИЯ, поднявшийся из колодца, как у робота с пустым лицом.
  
   "Какого дьявола", - пробормотал он себе под нос. Он был уверен, что вернул его в колодец перед уходом. Это была стандартная процедура безопасности ЛЕЧЕНИЯ, которой он неукоснительно придерживался.
  
   Рэнсом моргнул. Точно в середине экрана проплыла короткая цепочка светящихся зеленых букв. Рэнсом наклонился ближе. Когда он прочитал слова, каждый мускул на его лице расслабился. Его челюсть отвисла, подарив ему два дополнительных подбородка. Он выругался вслух, но все, что получилось, было лягушачьим кваканьем.
  
   Ибо слова на экране представляли собой простое сообщение: я ВЕРНУЛСЯ.
  
   Глава 24
  
   Доктор Алан Дули прокрался по коридору третьего этажа в больничное крыло Фолкрофта. Он проскользнул в палату доктора Смита с затравленным взглядом.
  
   Смит лежал под кислородной палаткой. Доктор Дули увидел, что он был цвета рыбьей кожи. Его губы и ногти были серыми. Не синими. Всего несколько минут назад они были бледно-голубыми. Смиту становилось лучше. Дули не мог понять, как.
  
   Он подошел к пластиковому тенту и пошуршал им. Глаза Смита распахнулись. "Это я, Дули", - сказал ему Дули. "Я сделал именно так, как ты просил. Это было легко, как только я нашел ключ статуса ".
  
   "Что сказал компьютер?" Слова Смита были хрипом.
  
   "Слова были ПАЛЛИАТИВНЫМИ. ВОССТАНОВИТЬ. ЗАМОРОЗИТЬ-ВЫСУШИТЬ"
  
   "ПАЛЛИАТИВ", - сухо пробормотал Смит. "Это означает, что на него наложены санкции. И вы говорите, что он приказал вам игнорировать мои медицинские потребности?"
  
   "Не в таких словах", - признал Дули. "Но было ясно, что он предпочел бы, чтобы ты никогда не выздоравливал. Он запретил любое значительное медицинское вмешательство, такое как операция. Когда я настоял, он отослал меня прочь. Но меня мучила совесть. Я сменил другого врача ".
  
   "Вы не являетесь частью персонала Фолкрофта", - сказал Смит.
  
   "Я был сотрудником городской больницы Нью-Йорка. Рэнсом связался со мной. Настоял, чтобы я уволился и перешел работать сюда. Он ... он кое-что знал обо мне. Я не знаю, как это возможно, но он это сделал ".
  
   "Компьютер сказал ему", - сказал Смит.
  
   "Какой компьютер мог знать..."
  
   "... что вы подозреваетесь в растлении малолетних?" - начал доктор Дули. "Чем меньше вы будете знать, - добавил Смит, - тем лучше для вас. Теперь дайте мне подумать. ВОССТАНОВЛЕНИЕ означает, что Римо выбывает из игры. ЗАМОРАЖИВАНИЕ может означать только то, что он использовал помещение с жидким азотом. Он очень умен. Он, должно быть, нейтрализовал Чиуна." Смит повысил голос. "Дули. Слушай внимательно. Иди на первый этаж, в спальное крыло. Ты найдешь панель на стене рядом с комнатой Пятьдесят пять. Откройте его и нажмите красную кнопку. Подождите один час, и комната Пятьдесят пять откроется автоматически. Окажите помощь человеку, которого вы найдете внутри. Сообщите ему, что вы действуете от моего имени. Затем приведите его ко мне. Это понятно?"
  
   "Да. Я думаю".
  
   "А теперь уходи. Рэнсом будет озадачен сообщением, которое ты оставил на терминале. Это будет первое место, куда он обратит внимание".
  
   Доктор Дули вышел из палаты. Он направился к лифту, но загорелся световой индикатор. Кто-то собирался выйти из лифта. Дули пригнулся и проскользнул через пожарный выход, ведущий на лестничную клетку.
  
   Норвелл Рэнсом вышел из лифта. Это было самым печальным, размышлял он. К компьютеру CURE был получен доступ. Римо и Чиун выбыли из игры. Оставался только Смит.
  
   Рэнсом замешкался у двери Смита. Что, если это была своего рода приманка? Физическая опасность не входила в число любимых в жизни Норвелла Рэнсома вещей. Это было причиной, по которой, когда правительство в 1960-х годах проверило университеты Лиги плюща на предмет представителей известных семей старой линии, Норвелл Рэнсом из Вирджинии Рэнсом выбрал АНБ, а не ЦРУ. Оружие было первым средством для интеллектуально ограниченных.
  
   Сделав глубокий вдох, Рэнсом толкнул дверь. Смит лежал неподвижно, по-видимому, ничуть не изменившись за несколько часов до этого. Он осторожно приблизился к кровати, заметив отсутствие синевы на губах и ногтях Смита. Они наложили на него более смертоносный гипс, но взгляд на осциллограф кардиомонитора показал ровное сердцебиение. Впалая грудь Смита продолжала подниматься и опускаться в такт его слабому дыханию.
  
   Нет, решил Норвелл Рэнсом, доктор Гарольд В. Смит не был нарушителем. Не в его характере было смело заявлять о своем возвращении детским заявлением "Я вернулся".
  
   Рэнсом поспешил из комнаты, думая: Кто? Предполагалось, что только четыре человека знали о существовании CURE. Трое ее оперативников были задержаны. Оставался только президент, но он вряд ли был вероятным кандидатом. И все же кто-то, знающий о КЮРЕ, рыскал по Фолкрофту. Это, должно быть, один из секретов в скрытых файлах, наряду со значением аббревиатуры КЮРЕ.
  
   На этот раз Рэнсом нетерпеливо перенес спуск в лифте. Ничто так не разгоняло кровь по телу, как хорошая загадка.
  
   Доктор Алан Дули был удивлен, когда, наконец, дверь в палату 55 открылась и он обнаружил двух человек на полу. Они лежали там, как гротескные выброшенные манекены. Стены излучали сильное тепло. Дули заметил ручное колесо с надписью "Жидкий азот" и понял. Эти люди были быстро заморожены единственным известным веществом, которое делало это безопасно без повреждения клеток. Они, вероятно, так и не поняли, что их поразило. Дули дрожал от тепла, когда опустился на колени и поднял им веки. Он провел рукой по их зрачкам, перекрывая свет. Он получил реакцию от обоих мужчин. Хорошо.
  
   "Проснись", - прошипел Дули, отвесив белому мужчине пощечину. "Давай", - настаивал он. Белый мужчина не ответил, но азиат начал шевелиться самостоятельно. Он внезапно сел, его глаза были свирепыми.
  
   "Я доктор Дули. Меня послал Смит".
  
   "Меня интересует человек по имени Рэнсом", - холодно сказал азиат. Затем он заметил другого мужчину. "Римо!" - сказал он, потрясенный.
  
   "С ним все в порядке. Просто ему требуется больше времени, чтобы прийти в себя. Тебя быстро заморозили".
  
   Оказывая помощь другому человеку, азиат сказал: "И я обещаю тебе, что судьба, которая ожидает этого слона, будет не быстрой, а бесконечно медленной".
  
   Быстрее, чем Дули думал, что это возможно, азиат привел человека, которого он называл Римо, в чувство. Римо сел, тупо моргая.
  
   "Что произошло?" Требовательно спросил Римо. "Я помню что-то вроде тумана, потом ничего".
  
   "Я объясню позже. Мы должны пойти с этим человеком. Пойдем".
  
   Они поднялись по лестнице к кровати Смита.
  
   Смит никак не реагировал, пока Дули не зашуршал кислородной палаткой. Только тогда его глаза резко открылись.
  
   "Мастер Чиун", - сказал он. Затем, пораженный: "Римо! Что ты здесь делаешь?"
  
   "Я сбежал из тюрьмы", - холодно сказал Римо. "Чиун объяснил, кто ты на самом деле. Я работаю на тебя, говорит он. Но я помню тебя как парня, который отправил меня в камеру смертников ".
  
   "У нас будет достаточно времени для объяснений позже", - неловко сказал Смит.
  
   "Не для меня. С меня хватит этого безумия. Настоящим я уведомляю об увольнении. Увидимся в объявлениях о приеме на работу". Римо направился к двери. Вместо этого он обнаружил, что лежит на животе, а старый азиат стоит у него на солнечном сплетении. Он слегка подпрыгнул, заставляя воздух входить и выходить из легких Римо. Это было больно, но, к удивлению, его мозг начал проясняться. Он решил, что ему нравится дышать животом.
  
   "Не слушайте Римо, император", - говорил Чиун. "Он сам не свой с тех пор, как его снова чуть не казнили".
  
   "Опять?" Спросил Смит, глядя на Дули. Брови доктора нахмурились.
  
   "Самозванец по имени Рэнсом организовал казнь Римо в мое отсутствие", - объяснил Чиун.
  
   "Тогда он преступный элемент", - пробормотал Смит. "Санкционирован или нет, его нужно остановить".
  
   "Я буду рад уделить внимание этой детали", - сказал Чиун.
  
   "Нет!" - прошипел Смит. "Он по-прежнему человек президента. Его устранение только создало бы проблемы. Это должно выглядеть как несчастный случай".
  
   "В моем репертуаре много превосходных несчастных случаев", - сказал Чиун, сияя.
  
   "Нет. У меня также есть план действий на случай непредвиденных обстоятельств в этой ситуации. Я хочу, чтобы один из вас проник в мой офис, пока другой отвлекает Рэнсома. Поднимите синий телефон и переведите рычаг регулировки громкости под ним в самое высокое положение ".
  
   "Римо может это сделать. Это достаточно просто", - быстро сказал Чиун. Он посмотрел вниз. "Тебя это устраивает, Римо?"
  
   "Это если кто-нибудь слезет с моего живота", - ответил Римо.
  
   Мастер Синанджу отошел, и Римо поднялся на ноги. Его взгляд прояснился.
  
   "Я имел в виду то, что сказал об увольнении", - сказал Римо Смиту. "Судья".
  
   Смит проигнорировал его и обратился к Чиуну. "Мне сказали, что к Фолкрофту теперь прикреплена специальная охрана".
  
   "Я уже имел дело с худшими из них".
  
   "Убейте их всех", - прохрипел Смит.
  
   "Боже милостивый", - выпалил доктор Дули. "Что все это значит?"
  
   "Мы не можем допустить, чтобы Рэнсом позволил им узнать слишком много", - добавил Смит.
  
   "Сколько - это слишком много?" - хрипло спросил доктор Дули, переводя взгляд с одного лица на другое. Он остановился и внимательно посмотрел на Римо. "Я видел вас раньше?" спросил он. "Ваше лицо кажется знакомым".
  
   - Вы когда-нибудь читали "Нэшнл Инкуайрер"? - Спросил Римо.
  
   "Конечно, нет!"
  
   "Лжец", - огрызнулся Римо.
  
   "Доктор Дули, - прервал его Смит, - мне понадобятся телефон и инвалидное кресло".
  
   "Мне жаль. Как ваш врач, я настоятельно рекомендую не перенапрягаться".
  
   "Вы служащий этого учреждения", - холодно сказал Смит. "А я его директор. Вы будете делать то, что я скажу".
  
   Сила в голосе Смита остановила следующие слова доктора Дули. Длинные ногти азиата по имени Чиун, внезапно поднявшиеся к его лицу, тоже помогли. Дули поспешно ушел.
  
   "Ну, чего ты ждешь?" Смит спросил Римо.
  
   "Указания. Откуда, черт возьми, мне знать, где находится ваш офис?"
  
   "О", - сказал Смит. "Я совсем забыл. Мастер Чиун, не могли бы вы направить его, пожалуйста?"
  
   "Да. Мы скоро вернемся", - сказал Чиун, кланяясь. Римо и Чиун ушли. После того, как дверь закрылась, доктор Гарольд В. Смит закрыл глаза. Говорить было тяжело, но, несмотря на затраченные усилия, он чувствовал себя лучше.
  
   Из коридора донесся голос Римо. "Объясни мне кое-что, будь добр? Если ты работаешь на Смита, почему он называет тебя хозяином?"
  
   Норвелл Рэнсом проигнорировал звуковые сигналы на своем компьютере, предупреждающие о нарастающих проблемах национальной безопасности и внутренней безопасности. У нас будет достаточно времени для решения этих вопросов позже. В базе данных Фолкрофта должен быть скрытый файл. Он вызвал диагностическую программу системы и начал сканировать дамп. Строки необработанных данных промелькнули перед его жадными глазами, показывая смесь шестнадцатеричных кодов и простого текста, читаемого в формате ASCII.
  
   К своему изумлению, он не нашел никаких скрытых файлов, ни малейшего намека на личность таинственного нарушителя. И, что хуже всего, для его пытливого ума загадка аббревиатуры CURE оставалась необъяснимой.
  
   Зажужжал интерком. С раздражением на лице Рэнсом потянулся к кнопке.
  
   "В чем дело, миссис Микулка?" раздраженно спросил он. И тут его осенило. Эйлин Микулка, секретарша Смита. Возможно, она ...
  
   Но все подобные подозрения вылетели у него из головы, когда миссис Микулка сказала, задыхаясь: "Капитан охраны сообщает о беспорядках в спортзале, мистер Рэнсом".
  
   "Прикажите всему персоналу службы безопасности разобраться с этим", - рявкнул он.
  
   "В этом-то и проблема. Силы охраны уже в спортзале. И они запрашивают подкрепление. Должен ли я позвонить в полицию?"
  
   "Ни в коем случае! Какова природа беспорядков?"
  
   "Они так обезумели, что я не могу этого из них вытянуть".
  
   "Понятно", - медленно произнес Рэнсом. "Спасибо, что довели это до моего сведения, миссис Микулка. Я займусь этим вопросом лично".
  
   Норвелл Рэнсом проигнорировал ее, пробегая мимо ее стола. От его шагов вода в настольной вазе для цветов перелилась через край на картотеку.
  
   Миссис Эйлин Микулка нервничала. После сердечного приступа доктора Смита - если это действительно было его проблемой - казалось, ничего не шло как надо. Она считала, что вся история с самим Норвеллом Рэнсомом была очень странной. То, как он развратно смотрел на медсестер. Она даже поймала его на том, что он смотрел на нее с волнующей чувственностью.
  
   Затем произошло нечто более странное. Мужчина, которого она знала только как Римо, который несколько месяцев назад работал в Фолкрофте в качестве тюремного заключения, вышел с лестницы с потерянным видом.
  
   "Привет!" - нервно сказал он. "Это кабинет доктора Смита?"
  
   "Конечно", - ответила она. "Вы знаете это, мистер... Боюсь, я забыла ваше имя".
  
   "Спасибо. Просто проверяю", - сказал он, проскальзывая в кабинет.
  
   "Подожди!" - крикнула она ему вслед. "Ты не можешь войти туда". Она начала подниматься из-за стола, но дверной замок щелкнул. Он запер его за собой. Что-то явно было не так, но миссис Эйлин Микулка не собиралась делать ничего такого, из-за чего ее могли уволить. Она взяла себя в руки и стала ждать возвращения мистера Рэнсома.
  
   Войдя в кабинет доктора Смита, Римо подошел к столу и снял трубку обычного синего телефона. Это был стандартный в nderneath серебристый рычажок. Он вставил его в конец прорези с надписью "Громче".
  
   Покончив с этим, он остановился, чтобы оглядеть спартанский офис. За столом было большое панорамное окно, из которого открывался вид на пролив Лонг-Айленд. Ничто из этого не показалось ему знакомым. Но это помещение в точности соответствовало кабинету, который Смит занимал в одном из своих снов. Озадаченный, Римо поспешил к двери.
  
   Норвелл Рэнсом подошел к большим черным двойным дверям в тренажерный зал Фолкрофта. Он приложил ухо к холодному металлу. С другой стороны не было слышно абсолютно никаких звуков. Рэнсом медлил. Это было совсем не в его вкусе. Справляться с физическими проблемами, как обычный полевой агент. Именно поэтому он нанял новый набор охранников. Но о вызове полиции не могло быть и речи.
  
   С мучительной медлительностью он приоткрыл дверь на щелочку. Он заглянул внутрь.
  
   На аппарате "Наутилус" лежал на спине охранник. Его рука сжимала планку устройства, утяжеленную тяжелыми металлическими пластинами. Рэнсом ждал, когда он подтолкнет их вверх. Но охранник просто занимал эту позицию.
  
   Рэнсом распахнул дверь до упора. Он увидел других охранников. Двое висели на гимнастических обручах. Не за руки, а за шеи, их лица были дымчато-лавандового цвета. Рэнсом невольно ахнул.
  
   Вся его охрана была мертва. Некоторые выглядели гротескно. У повешенных охранников, например, головы каким-то образом просунули сквозь алюминиевые кольца. Кольца были явно слишком малы для их шей, вот почему их лица были фиолетовыми, но их головы, очевидно, прошли сквозь них, не раздробив черепов. Охранник под тяжестями был буквально под ними. Его голова была размозжена, руки мертвой хваткой вцепились в ручки.
  
   Другие были хуже. И все же нигде не было крови. Только искалеченные тела. И также не было никаких указаний на то, кто - или что - уничтожило их.
  
   Рэнсом выбежал из спортзала. В этом крыле Фолкрофта не было лифта, что вынудило его бежать. К тому времени, как он добрался до главного здания, он запыхался. Охранник в приемной отсутствовал. Рэнсом предположил, что он был тем несчастным с раздробленным черепом.
  
   Рэнсом благополучно добрался до лифта и нажал кнопку с цифрой два.
  
   Миссис Микулка вздрогнула, как испуганное животное, когда Рэнсом появился на втором этаже.
  
   "Что теперь, миссис Микулка?" он огрызнулся.
  
   "Мужчина ворвался в ваш офис. Я не смог его остановить".
  
   Рэнсом остановился как вкопанный. "Где он сейчас?"
  
   "Я не знаю. Он ушел всего несколько минут назад".
  
   "Там сейчас кто-нибудь есть?" Нервно спросил Рэнсом.
  
   "Нет".
  
   "Тогда будьте добры сообщить всем, кто звонит, что меня нет на весь день".
  
   "Конечно, мистер Рэнсом".
  
   Норвелл Рэнсом запер за собой дверь кабинета. Он неуклюже направился к компьютеру, который был включен и работал. Затем он понял, что на этот раз забыл его спрятать. Он нахмурился. Такая небрежность была непростительной.
  
   "Должен взять себя в руки", - сказал он, скользнув за стол. Он набросился на клавиатуру. Где-то должен быть скрытый файл. Он запустил еще один диагностический дамп.
  
   Зажужжал интерком, и Рэнсом крикнул: "Я же говорил вам, что не принимаю звонки!", не потрудившись отключить интерком.
  
   "Я ... Я думаю, тебе следует взять это", - крикнула в ответ миссис Микулка.
  
   Рэнсом моргнул. Он посмотрел на синий телефон. Осторожно поднял его.
  
   "Алло?" осторожно сказал он.
  
   Незнакомый лимонный голос проговорил ему в ухо. "Все кончено, Рэнсом. Я вернулся".
  
   "Кто... кто ты такой?"
  
   "Этого вы никогда не узнаете. В этой организации на все есть непредвиденные обстоятельства. Вы уже должны это знать. В конце концов, каждый секрет этого учреждения у вас под рукой ".
  
   "Не совсем", - выпалил Рэнсом. "Есть вы и значение кодового названия организации. Полагаю, я не смогу вытянуть это из вас?"
  
   На другом конце провода повисла пауза. Затем лимонный голос продолжил говорить. "Ответ на этот и другие ваши вопросы можно получить, позвонив по определенному номеру".
  
   "У меня в руке ручка", - быстро сказал Рэнсом. Лимонный голос назвал номер телефона.
  
   Затем мужчина резко повесил трубку, сказав: "До свидания, Рэнсом".
  
   "Подождите! Как насчет...?"
  
   Рэнсом положил трубку. Он посмотрел на телефонный номер. На нем значился местный обмен. На самом деле, он почему-то показался знакомым, но он не мог его точно вспомнить. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, Норвелл Рэнсом начал барабанить по клавиатуре своими толстыми короткими пальцами.
  
   Он прижал трубку к уху и подождал первого гудка. Когда его водянистые глаза нервно обежали комнату, он заметил номер в пластиковом окошке под синей клавиатурой телефона.
  
   Он был идентичен номеру, который он набрал. "Что за черт!" - пробормотал он. Затем, чувствуя, как страх поднимается из его бробдингнегского живота, он поспешно выпустил трубку.
  
   Проблема была в том, что он не мог. Его мышцы не слушались. Внезапно в нос ему ударил резкий запах чего-то горящего. Он так и не понял, что это были волосы из его собственной ноздри, потому что нейроны его мозга умерли, а роговица стала белоснежной от напряжения в две тысячи вольт, проходящего через его пухлое тело. Он продолжал дергаться и биться в спазмах даже после того, как его поджарили до смерти.
  
   Затем погас свет, и его лицо с мягким стуком ударилось о край стола!
  
   Глава 25
  
   Санаторий Фолкрофт был отключен не более чем на сорок пять секунд, прежде чем включились аварийные генераторы, наполнив больничную палату доктора Смита резким белым светом. Осциллограф подал звуковой сигнал, но не зарегистрировал частоту сердечных сокращений Смита, поскольку Смит больше не был к нему подключен.
  
   Вместо этого он сидел в алюминиевом инвалидном кресле, его худые ноги были прикрыты халатом.
  
   "Что случилось?" Римо хотел знать.
  
   "Рэнсом воспользовался телефоном", - коротко сказал Смит.
  
   "Вам действительно следовало бы установить проводку получше", - заметил Римо.
  
   "Проводка в порядке. Теперь, не мог бы кто-нибудь из вас, пожалуйста, подтолкнуть меня к лифту. Мы собираемся вернуть мой офис ".
  
   Чиун повернулся к Римо. "Римо, делай, как говорит император Смит".
  
   "Император?" Одновременно спросили Римо и доктор Дули.
  
   "Сейчас", - резко добавил Чиун.
  
   Римо услужливо встал позади Смита и начал толкать. Чиун и доктор Дули последовали за ними к лифту. Они молча спустились на один этаж вниз.
  
   Миссис Эйлин Микулка вскочила на ноги при виде того, как ее работодателя подкатывают к ее столу. "Доктор Смит!" - воскликнула она.
  
   "Миссис Микулка, у вас выходной до конца дня", - твердо сказал Смит, не сводя серых глаз с закрытой двери своего кабинета.
  
   Миссис Микулка не задавала вопросов. Она схватила свою сумочку и убежала.
  
   Мастер Синанджу взял инициативу на себя. Он обнаружил, что дверь заперта. Он приложил обе ладони к панели и оказал то, что остальным показалось испытательным давлением.
  
   В ответ дверь металлически застонала и упала внутрь.
  
   Римо перекатил Смита через горизонтальную панель, заметив Чиуну: "Ты действительно умеешь обращаться с дверями, ты это знаешь?"
  
   "Это синанджу", - ответил Чиун. "Что-то явно выходящее за рамки вашего белого менталитета".
  
   Оказавшись внутри, все замолчали, впитывая в себя зрелище Норвелла Рэнсома, рухнувшего за столом.
  
   Римо понюхал воздух. "Пахнет палеными волосами".
  
   "Это один из результатов смерти от поражения электрическим током", - сказал Смит, в то время как доктор Дули положил руку на обтянутое жиром сердце Рэнсома. Ничего не почувствовав, он переместился к сонной артерии. Он поднял глаза.
  
   "Этот человек мертв", - сказал он хрипло.
  
   Заметив, что Рэнсом сжимает в руке наполовину расплавленную телефонную трубку, Римо спросил Смита: "Что с ним случилось?"
  
   "Он набрал не тот номер".
  
   "Да?" Медленно произнес Римо. "Я не думаю, что это как-то связано с тем рычагом, который ты заставил меня нажать?"
  
   "Это привело в действие телефон".
  
   "Вооружен?" Непонимающе переспросил Римо. "Как вы включаете телефон?"
  
   "Нажав на маленький рычажок, конечно", - нетерпеливо сказал Чиун. "Император, мне убрать мусор?"
  
   "Как ты можешь говорить о мусоре в такое время?" Спросил Римо.
  
   Ему никто не ответил. Мастер Синанджу шагнул за стол. Он вытащил что-то из объемистого рукава и приподнял обвисшее лицо Рэнсома за волосы. Чиун приклеил пластырь ко все еще покрытому испариной лбу. Поперек него были написаны слова "Не РЕАНИМИРОВАТЬ". Он отодвинул кожаное кресло в шкаф, тучное тело Норвелла Рэнсома, все еще сжимающее наполовину расплавленную трубку, покачивалось с почти бескостной живостью.
  
   "Похоже, ему дали то же лекарство, которым он пытался накормить меня", - сказал Римо, когда дверь шкафа за трупом закрылась.
  
   По сигналу Смита Чиун вкатил инвалидное кресло за стол. Смит молча выдвинул ящик и достал красный телефон. Он снял трубку и стал ждать.
  
   Вскоре он сказал: "Господин президент, это Гарольд У. Смит. Я звоню, чтобы сообщить вам о случайной смерти моего временного заместителя Норвелла Рэнсома". Смит сделал паузу. "Он был убит электрическим током при попытке вмешательства в области нашей компьютерной системы, доступ к которым у него не был разрешен.... Да, это достойно сожаления. Да, я готов вернуться к своим прежним обязанностям, если вы дадите разрешение на продолжение операций по лечению ".
  
   Смит слушал, ожидая. "Благодарю вас, господин Президент, я доложу, как только будут прояснены все незакрытые концы".
  
   Смит повесил трубку с мрачным лицом.
  
   "Мастер Чиун", - холодно произнес он. "Насколько мы скомпрометированы?"
  
   "Женщина по имени Вандерклут знает о Фолкрофте, но не о КЮРЕ".
  
   "Я понимаю".
  
   Серые глаза Смита остановились на Римо Уильямсе. "И ты, Римо. Кто знает, что ты все еще существуешь?"
  
   Римо задумался. "Наоми. Хейнс. Это тот парень, который однажды казнил меня и почти получил второй шанс. Начальник тюрьмы. И я бы сказал, о, может быть, две тысячи закоренелых заключенных, плюс-минус несколько. Улыбка Римо была мрачной и насмешливой.
  
   "Хммм", - говорил Смит. "Кроме Хейнса, кто из них знает, что вы были казнены много лет назад?"
  
   "Просто Хейнс, насколько я знаю. Почему?"
  
   "Потому что все серьезные угрозы безопасности должны быть нейтрализованы как можно быстрее", - сказал Смит. Он смотрел мимо Римо. Римо обернулся. Доктор Алан Дули беспомощно стоял с больными глазами.
  
   "Чиун", - тихо сказал Смит.
  
   "Как пожелаете, император", - сказал Мастер Синанджу, надвигаясь на доктора Дули.
  
   "Что он собирается делать?" С тревогой спросил Римо. Доктор Дули вжался спиной в стену.
  
   "Подожди, ты не можешь этого сделать. Я помог тебе, Смит. Я спас тебе жизнь".
  
   "Нет", - поправил Чиун. "Я спас ему жизнь. Я придал ему новую силу, чтобы его сердце могло исцелиться само".
  
   "Но я на твоей стороне, Смит!" - захныкал доктор Дули. Он боялся старого азиата. Он не знал почему. Он был древним. Хрупким. Но эти раскосые карие глаза наполнили его ужасом.
  
   "Подождите минутку", - в ужасе сказал Римо. Он обратился к Смиту. "Как вы можете убить его? Что он когда-либо делал, кроме как помогал вам?"
  
   "Сделайте это быстро и безболезненно, - сказал Смит, - даже если этот человек растлитель малолетних".
  
   "Осквернитель детей!" - пискнул Чиун. Теперь он стоял перед съежившимся доктором.
  
   "Но я помог вам!" Взвизгнул Дули. "Все вы!"
  
   Руки мастера Синанджу, гидры с гвоздевидными головками, пронзили доктора Алана Дули. Одна из них попала в его вытаращенное лицо. Она заполнила его зрение. Он так и не увидел, как исчезла другая рука. Лезвие вошло один раз, в его сердце, и отдернулось так быстро, что на ногтях не было крови. На лице доктора Дули отразился непонимающий шок. Он посмотрел вниз. Над его сердцем пять ярко-алых точек превратились в пятна и распространились во всех направлениях, образуя непреодолимое красное пятно.
  
   Доктор Алан Дули рухнул у ног беззаботного Мастера Синанджу.
  
   "Иисус Христос!" Сказал Римо, поворачиваясь к Смиту. "Ты самый хладнокровный сукин сын, которого я когда-либо видел за пределами тюрьмы. Этот парень спас твою задницу. Или это ничего не значит?"
  
   "Он знал слишком много. И его ждало разоблачение и вероятная тюрьма. Это была лучшая участь, чем могла бы быть тюрьма, вы согласны?"
  
   "Что случилось с надлежащей правовой процедурой?" Римо хотел знать. Его кулаки были сжаты от гнева.
  
   "Иногда обстоятельства вынуждают нас делать исключения, - печально сказал ему Смит, - чтобы обеспечить соблюдение надлежащей правовой процедуры для большинства американцев. В этом цель CURE. Рэнсом, при всем его доступе к нашим секретам, упустил этот момент. Он думал, что CURE - это аббревиатура. Это не так. CURE - это просто лекарство от болезней Америки. Если нашей работе будет позволено продолжаться до конечной цели, CURE прекратит свое существование, потому что потребность в CURE отпадет. Это наша цель. Никому не должно быть позволено стоять на пути к этой цели ".
  
   "Так что насчет меня?" Сердито спросил Римо. "Обратно в тюрьму - или ты собираешься прикончить и меня тоже?"
  
   "Чиун", - бесцветно произнес Смит, глядя Римо в глаза. "Ты знаешь, что делать".
  
   "Не без борьбы", - предупредил Римо. Он развернулся. Он так и не завершил поворот. Рука сзади сжала его шею, и его зрение затуманилось, как быстро движущийся линейный шквал....
  
   Римо внезапно проснулся. Он был пристегнут ремнями в большом кресле из стали и кожи, утыканном циферблатами и кабелями. И смотрел на него с клинической отрешенностью, сидя в своем инвалидном кресле, доктор Гарольд В. Смит.
  
   О Господи, подумал он. Этот ублюдок Смит собирается собственноручно поджарить меня. Римо попытался повернуть голову. Когда она перестала двигаться, он осознал, что его шею удерживает металлическая лента. Он нахмурился, задаваясь вопросом, какой электрический стул проходит по шее, а не по виску.
  
   "Увидимся в аду, Смит", - проскрежетал он. Смит сделал такой жест, что Римо осознал, что рядом с ним кто-то есть, он маячит на краю поля его зрения.
  
   Затем шейный платок лопнул. Римо рывком высвободил голову. Кто-то протянул руку и снял куполообразный шлем, закрывавший его голову. Это был незнакомый мужчина в больничной зеленой форме. Врач. Не говоря ни слова, он расстегнул ремни, стягивавшие запястья, бицепсы и лодыжки Римо.
  
   Римо огляделся. Комната была заполнена сложным электронным оборудованием, компьютерами и станциями управления на колесиках. Казалось, все было соединено с креслом коаксиальным кабелем или электропроводкой.
  
   Чиун стоял в стороне, наблюдая за ним, склонив голову набок, с любопытством терьера.
  
   "Пожалуйста, оставьте нас наедине с этим предметом, доктор", - бесцветно сказал Смит.
  
   Доктор подчинился и быстро вышел из комнаты. Римо встал со стула, потирая запястья. "Что ты помнишь, Римо?" Сухо спросил Смит.
  
   Римо моргнул. Его мозг словно очистили от туманной тяжести, от которой он не мог избавиться со времен штата Флорида.
  
   "Все это", - с горечью сказал Римо. "В основном о том, как ты подстроил мой собственный дом, чтобы избавиться от меня, как от использованной салфетки для лица".
  
   "Когда вы вступили в организацию, вы поняли, что все мы были расходным материалом".
  
   "Кроме меня, конечно", - самодовольно вставил Чиун.
  
   "Ты в этом на стороне Смита?" Обвинил Римо. "Я в это не верю. После всего, через что мы прошли вместе".
  
   "Я служу Смиту, как и ты", - возразил Чиун. "Смит служит своему президенту. Что еще можно сказать?"
  
   "Спасибо. Теперь я знаю, на чем я стою. И то, что я сказал ранее, остается в силе. Я ухожу ".
  
   "Римо, позволь мне объяснить", - быстро сказал Смит. "Во-первых, то, через что ты прошел, было непредвиденной операцией. Разработанной просто для того, чтобы вывести тебя из обращения в случае моего выведения из строя. После моего выздоровления ты был бы спасен ".
  
   "Мне нравится твой выбор слов", - прорычал Римо, скрестив руки на груди.
  
   "Это из-за Рэнсома вы оказались на краю пропасти", - продолжал Смит. "И ему отплатили его же монетой. Вы сделали это сами. На этом все. Но у меня есть более высокая ответственность перед Америкой. Как вы знаете, в первые дни нашей ассоциации у меня была договоренность с Чиуном. Если бы лечение было скомпрометировано, и я был вынужден проглотить таблетку с ядом, которую постоянно ношу с собой", - Смит достал таблетку в форме гроба из кармана своего халата, - "на его ответственности было бы быстро и безболезненно покончить с вашей жизнью, а затем спокойно вернуться в Корею. КЮРЕ исчезнет, как будто его никогда не было. Никто никогда не узнает, что демократия пережила двадцатый век благодаря нашей важной работе".
  
   "Окажи мне большую услугу", - парировал Римо. "Пропусти лекцию. С моей памятью теперь все в порядке. Слишком хорошо".
  
   "Если вы хотите, мы можем ... ах ... отредактируйте все воспоминания о вашем недавнем пребывании в камере смертников. Вам нет необходимости страдать от них ".
  
   "Нет, я оставлю их себе. Они напомнят мне, какой ты принц, Смит".
  
   Смит прочистил горло. "Я разработал этот план на случай непредвиденных обстоятельств после кризиса, случившегося несколько лет назад, когда Советы узнали о нашем существовании и шантажировали предыдущего президента, чтобы он передал Чиуна им".
  
   "Я это хорошо помню", - едко сказал Римо.
  
   "Как и я", - сказал Смит без злобы. "Это был первый раз, когда меня призвали отдать приказ о твоей ликвидации. Приказ, который мастер Чиун категорически отверг".
  
   "В тот день у меня не было желания убивать Римо", - официозно сказал Чиун. "Не на глазах у моих жителей. Они глупо верят, что Римо поддержит их после того, как я превращусь в прах. Они бы не поняли".
  
   "В тот день я принял таблетку с ядом. Я бы умер, если бы не ты", - бесцветно сказал Смит.
  
   "Мне нравится ваша концепция взаимности", - сухо заметил Римо.
  
   "Ты вернул меня с порога смерти, но проблема осталась. Мы решили ее, ты и я. Не как друзья, а как ненадежные союзники. Не пойми наши отношения превратно, Римо. У меня есть приказы и обязательства перед моей страной, которые превыше всего. Я никогда в жизни не буду уклоняться от них. Но события того дела без сомнения показали мне, что старый план действий на случай непредвиденных обстоятельств больше не действовал. Ты перерос свой глубоко укоренившийся патриотизм. Возможно, теперь ты больше синанджу, чем американец. И мастер Чиун видит в тебе наследника синанджу. Ты значишь для него больше, чем его верность мне ".
  
   "Меня можно было бы убедить пересмотреть это отношение", - с надеждой сказал Чиун. "За дополнительные золотые". Ни Римо, ни Смит не смотрели в сторону Чиуна. Мастер Синанджу пристально наблюдал за ними. "КЮРЕ не может действовать без мер предосторожности, которые не позволят нашему существованию стать достоянием общественности", - продолжал Смит. "Это неприятно, но это необходимо. Я надеюсь, что вы увидите события прошлой недели в этом свете ".
  
   "То, что я сказал раньше, остается в силе", - отрезал Римо. "Я ухожу. Пошли, Чиун". Римо направился к двери. Писклявый голос остановил его на полпути.
  
   "Напиши, если найдешь работу", - любезно окликнул Чиун. Римо обернулся, его лицо исказила боль. "Ты не идешь?"
  
   "Увы, - сказал Чиун несчастным голосом, - я заключил контракт с Императором Смитом. Но пусть это тебя не останавливает".
  
   Римо колебался. "Я действительно ухожу", - сказал он.
  
   "Всегда грустно, когда ребенок уходит сам по себе. Но, возможно, однажды ты вернешься". Чиун повернулся к Смиту. "Если Римо передумает, император, ты простишь ему то горе, которое он причиняет нам обоим?"
  
   Смит кивнул. "Теперь, если вы меня извините, - сказал он, - я должен вернуться в свой кабинет. Мое изучение файлов обмена сообщениями Рэнсома показывает, что наше воздействие распространяется на губернатора Флориды. Мне предстоит принять очень трудное решение ".
  
   Смит развернул свое инвалидное кресло.
  
   - Может быть, нам сначала стоит обсудить это, - медленно произнес Римо.
  
   У двери Смит остановился и повернул голову.
  
   "Не могли бы вы двое, пожалуйста, перенести вашу дискуссию в другое место?" спросил он. "Техническим специалистам нужна эта комната". Смит направил инвалидное кресло во вращающуюся дверь и исчез.
  
   "Итак, - обратился Римо к Чиуну, - в каком я с тобой согласии?"
  
   "Я скажу Смиту все, что ему нужно услышать, потому что я принимаю его золото. Но ты - будущее моей деревни".
  
   "Я принимаю это", - сказал Римо. "Пока. Ты знаешь, у него, вероятно, есть план действий на случай непредвиденных обстоятельств, в котором есть и твое имя".
  
   Чиун радостно просиял. "Я не беспокоюсь. И будьте уверены, что, если из-за каких-либо действий Смита вам причинят какой-либо вред, он дорого заплатит".
  
   "Я думаю, Смит это понимает".
  
   "Ты видишь?" Сказал Чиун, и его эльфийская улыбка стала шире.
  
   "И я думаю, он рассчитывает на это", - решительно сказал Римо. "Однажды он уже принял таблетку с ядом. И ему это не понравилось. Вероятно, он считает, что ты справишься быстрее".
  
   Сияющее лицо Чиуна исказилось. Его улыбка погасла. "Дьявол!" Чиун вспыхнул. "Неужели его коварству нет предела?" Пойдемте, давайте обсудим эту неприятность там, где у стен нет ушей. И я хотел бы осмотреть наш дом на предмет еще каких-нибудь адских приспособлений Смита. Этот человек действительно подлец. Вторгается в наш дом, чтобы осуществить свои коварные планы ".
  
   "Хорошо", - сказал Римо. "Я бы не отказался от хорошей еды. Ты не поверишь, какую гадость подают в тюрьме".
  
   "Никакого коричневого риса?" Ошеломленно спросил Чиун. "Только белый?"
  
   Выходя из комнаты, они прошли мимо санитара, который катил закутанную женщину в инвалидном кресле. Ее лицо скрывала широкая солнцезащитная шляпа.
  
   "Эй!" Крикнул Римо, наблюдая, как женщину вкатывают в комнату для изменения памяти. "Я думаю, это была Наоми. Смит собирается..."
  
   Римо попятился. Чиун остановил его.
  
   "Это лучше, чем устранить ее", - предупредил он. Римо колебался.
  
   "Наверное, ты права", - неохотно согласился он. "Кроме того, она была дурочкой. В адском бизнесе мы участвуем, не так ли?"
  
   Чиун пожал плечами. "Это ставит утку на стол".
  
   В Старке, штат Флорида, Гарольд Хейнс сидел в своем мягком кресле с заряженным револьвером 38-го калибра на коленях. Телевизор был выключен. Он не смотрел его несколько дней. Он не спал несколько дней. Его взгляд был прикован к двери с тройным замком, словно к собственному надгробию.
  
   "Он возвращается", - пробормотал Хейнс. "Я знаю, что возвращается. Это всего лишь вопрос времени".
  
   Теперь он был совсем один. Ходила сплетня о том, что начальника тюрьмы Максорли перевели в Юту. Хейнс в это не верил. Он знал, что будет следующим, кто исчезнет. Он посмотрел на оружие у себя на коленях. Он поднял его. Ему стало интересно, достаточно ли убойной силы у пистолета 38-го калибра, чтобы убить мертвеца. Достаточно ли убойной силы у чего-нибудь, чтобы убить Римо Уильямса? Он содрогнулся. Ответ, конечно, был отрицательным.
  
   Он медленно сунул промасленный ствол 38-го калибра в рот. Он сильно прикусил и большим пальцем нажал на спусковой крючок.
  
   Выстрел прозвучал громко в крошечном доме на колесах. Стекло в задней части головы Гарольда Хейнса разлетелось вдребезги. Хейнс посмотрел на дымящийся ствол оружия, которое он выдернул изо рта в последний возможный момент. Это было похоже на то, как если бы он смотрел в туннель без другого конца.
  
   "Я ... Я не могу этого сделать!" - всхлипывал он.
  
   Затем Гарольд Хейнс вспомнил кое-что, что он мог бы сделать. Он отложил оружие и достал свой ящик с инструментами из-под раковины.
  
   Он провел последний вечер своей жизни, подключив свое любимое мягкое кресло к портативному бензиновому генератору, который стоял в душной, кишащей комарами Флоридской ночи. На этот раз он позволил комарам укусить себя. Ибо это больше не имело значения.
  
   Неделю спустя Римо ворвался в гостиную своего дома в городе Рай, штат Нью-Йорк, размахивая газетой. "Эй, Чиун, посмотри на это!" - крикнул он.
  
   Мастер Синанджу вышел из кухни. Его карие глаза загорелись. Лицо Римо было беззаботным. Он выздоравливал. Со временем даже отвратительный табачный дым исчез бы из его дыхания.
  
   "Что это, Римо?" спросил он, радостно приближаясь.
  
   "Наоми попала на первую полосу", - сказал Римо. Он поднял "Нэшнл Инкуайрер". Заголовок гласил: "КОСМИЧЕСКИЕ ПРИШЕЛЬЦЫ КРАДУТ ПАМЯТЬ ИЗВЕСТНОГО АНТРОПОЛОГА!" Римо открыл внутреннюю страницу и начал читать. " 'Известный антрополог Наоми Вандерклут была обнаружена ошеломленной, блуждающей по научному корпусу Массачусетского университета в прошлый четверг. На допросе у местных властей она заявила, что не помнит ничего из того, что происходило в течение последних пяти лет. Группа экстрасенсов "Инкуайрер" предполагает, что космические пришельцы похитили ее и высосали клетки ее памяти. Считается, что эти существа прибыли из далекой галактики, где турбулентная атмосфера препятствует обычному приему телевидения, и вынуждены красть ячейки памяти землян, которые они воспроизводят на устройствах, похожих на видеомагнитофоны. Аналогичные случаи стирания памяти были зарегистрированы в Швеции, Рио-де-Жанейро и... "
  
   "Хватит", - сказал Чиун. "Мне не нужно больше слушать эту чушь. Если это забавляет тебя, то для меня этого достаточно".
  
   "Подожди", - бодро сказал Римо. "Я как раз подошел к самой интересной части. Послушайте: "На вопрос о ее планах профессор Вандерклут ответила, что она организует экскурсию в отдаленные филиппинские джунгли, где она намерена подружиться с полулегендарным племенем мумба в надежде разгадать загадку их тайных магических ритуалов". Разве это не прекрасно?" - Спросил Римо, неудержимо смеясь.
  
   Мастер Синанджу внимательно осмотрел своего ученика и решил, что Римо не обязательно сумасшедший. "Белый юмор", - сказал Чиун, возвращаясь на кухню. "Я никогда этого не пойму".
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"