Выродок
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Выродок. Часть первая.
ВЫРОДОК - тот, кто обладает врожденными свойствами, резко выделяющими его среди окружающих (Современный толковый словарь русского языка Ефремовой)
ПРОЛОГ
"Погибель-название многолетней войны, которую вёл Властитель на северных землях Обители. Поводом стали набеги неизвестных племён на приграничные поселения государства. Редкие поначалу, они стали принимать массовый характер, а воинов противника и люд, примыкавший к ним, в народе стали называть " гиблыми". Война длилась около пяти лет, и закончилась полным разгромом армий врага...", - юноша ещё раз прочитал строчки летописи и поймал себя на мысли, что потихонечку тупеет. В читальне замка было тихо, лишь потрескивали дрова в очаге, да время от времени, откуда- то доносились приглушённые взрывы хохота. Шла возвратная седмица, в замке вовсю готовились к торжествам, а он сидел и зубрил урок, которым достопочтенный наставник Абут озадачил своего не слишком прилежного ученика.
- Стыдно, дгужочек мой, до такой степени не знать теогии, - передразнил юноша отсутствующего наставника. - Ты должен уметь поддегжать беседу с любым из пгисутствующих на тогжественных пгиёмах...Ага, как же, все эти расфуфыры только и будут ждать момента, чтобы выскочить прямо перед носом и огорошить вопросом о событиях почти трёхлетней давности. И что им рассказывать? Что Погибель сделала его сиротой? Или про то, как тётка тащила их с братом лесными тропами, хоронясь от эльфийских застав? Так им на это наплевать. Никто и слушать не будет, расфуфырам это неинтересно, им гораздо занятнее перемалывать сплетни, которыми всегда полон двор Властителя.
Он так и заявил наставнику, отчего и сидел теперь в читальне, заучивая наизусть "Краткую толковальную летопись". Десять страниц...целых десять страниц, написанного убористым почерком текста,... да ещё и сотворение героики - хвалительного сочинения о деяниях знатной особы, желательно из семьи государя. Вспомнив об этом, юноша расстроился окончательно и даже подозрительно хлюпнул носом, но сумел побороть минутную слабость. Душу немного грело, лишь воспоминание о сборах наставника в дорогу. На все праздники тот укатил к своей невесте, страшно волновался - даже картавил больше обычного и, как должное, принял предложение ученика оказать любимому наставнику посильную помощь....Если бы Абут вспомнил, что значительную часть своих лет воспитанник провёл на реке, он бы более насторожено отнёсся к неожиданной подмоге. Юноша хохотнул.... Ну, казалось бы, чем грозит пергаментный лист, в который наставник бережно заворачивал знатный ломоть копчёного бельского пая - речной промысловой рыбы, чьё мясо высоко ценилось среди гурманов? Ну не подсказал ученик учителю, что пай не терпит пергамента и сохранить его можно только в хорошо промасленной ткани. В любой другой упаковке, рыба начинала "плыть", превращаясь в желеобразное дурно пахнущее месиво. Невеста Абута отродясь, поди, не видела такой тухлятинки,...мальчик опять прыснул. Но взгляд, брошенный на кипу книг, снова привёл его в уныние. Судя по нудному толкованию летописей и восторженным речам наставника, всем этим властителям, их наследникам и куче родни приписывали множество всевозможных подвигов и судьбоносных государственных решений. Выбор был велик, желания писать не было!
Наказанный подошёл к стрельчатому окну, из которого в комнату падал рассеянный свет зимнего дня. По двору сновали слуги, занятые повседневными делами, у кухни с телег разгружали бочонки с хмельным, несколько стражей устроили шуточное побоище, пугая взвизгивающих служанок - всё было как обычно, и вместе с тем в воздухе ощущалась непередаваемая атмосфера грядущего торжества. Даже видневшиеся из окна городские башенки, украсили свои шпили вяло полощущимися разноцветными флагами. Тоска возникла откуда-то изнутри и, прислонившись лбом к стеклу, юноша стал пальцем выводить на окне бессмысленные узоры. Загрохотала решётка у въездных ворот, прибывший всадник, стал разъясняться с замковой охраной. Всё это повторялось изо дня в день, все знали, чем им заняться, и никому не было дела до одинокого воспитанника занудного Абута. А как бы хотелось спуститься во двор, вдруг этот всадник привёз весточку от друзей из Абелина, южного города, ставшего для юноши родным...
Наконец старший из стражей махнул рукой, а другие, привычно закрутили ворот, опять закрывая проезд. Верховой тронулся было в направлении замковых казарм, но неожиданно поднял голову, посмотрел прямо в окно читальни и приветственно взмахнул рукой. Вдавив лицо в стрельчатый переплёт, унимая бешеный стук сердца в груди, юноша замахал в ответ и даже что-то радостно крикнул. Отскочив на середину комнаты, он огляделся по сторонам, схватил стопку тяжёлых томов и, напрягая все силы, подкинул их в воздух. Вылетевшие из книг листы, закружились вокруг него, падая на пол и перепутываясь между собой. Что бы восстановить порядок страниц потребовался бы не один день кропотливого труда, но юноше было всё равно. Сейчас он выскочит из читальни и со всех ног побежит навстречу приехавшему, что бы прижавшись к груди опять услышать сказанное тепло и с любовью: - Знаешь ведь, терпеть не могу зарёванных зазывал.... Его взгляд на мгновение остановился на чистых свитках и тонком писале, выданных ему наставником...
-Хорошо Абут. Ты просишь сотворить героику... - он ещё раз глянул в сторону окна и улыбнулся. - Героика будет написана ...и клянусь самым дорогим, что есть у меня, ты горько пожалеешь, если она тебе не понравится!
Рванув на себя тяжёлую дверь, юноша буквально выпрыгнул из читальни и стук его каблуков, уже через минуту, затерялся в широких замковых галереях.
ЗАВОДЬ
Откуда она взялась, с какой стороны Обители ее принесло к мощным стенам Абелина, в городе никто не знал. Да и выяснять никому бы в голову не пришло - Абелин был своеобразными воротами страны, пути из которых, лежали во все изведанные земли. Поторговавшись с разнеженными и слегка хмельными стражами у городских ворот, пришлая заплатила полтолля вместо положенной малой толики и этой взяткой отвела глаза охранников, как от себя, так и от своих пожитков. Смешавшись с галдящей толпой, она, нигде не останавливаясь, прошла через извилистые улочки предместья, затем вдоль длиннющего каменного забора, скрывающего за собой дома Мастеровой доли. Постепенно её спутники разбредались по своим делам, приведшим их в город, но путешественницу это как будто вполне устраивало. Мало того, она даже приотстала от вереницы гружёных повозок, за которой шла всё это время и свернула на узкую улочку, огибавшую открывавшееся впереди шумное торговище. Перейдя через несколько горбатых мостов и мостиков, перекинутых через когда-то вырытые оттоки и каналы, она долго петляла по извилистым проулкам, пока не вышла к тенистым аллеям Главной Доли. Но и здесь путница задерживаться не пожелала. Её не заставили остановиться ни вид исполинской башни вильета Абелина, ни затейливые фонтаны на Соборном спуске, который вёл к роскошным дворцам Верхних - фаворитов и советчиков градоправителя. И, тем не менее, невольно ей в глаза бросалось то, что город выставлял напоказ, а порой и сокрытое от любопытных взглядов - славный Абелин представал перед путешественниками таким, каким его хотели видеть. Величавые дома, украшенные искусным орнаментом, неохватные взглядом крикливые и разноцветные торговища, соседствовали с кучами мусора и стайками чумазой ребятни, одетых в немыслимые лохмотья. Некоторые из них порой бежали за пришлой, клянча нехитрую подачку, встречные исподтишка поглядывали ей вслед, но она не обращала внимания на попрошаек и любопытных. Запыленная накидка с глубоким наголовником, не позволяла рассмотреть её внешность, а усталый мул, тащивший повозку с пожитками, был обычной принадлежностью странствующих по дорогам Обители.
Так, сторонясь многолюдных улиц и посторонних глаз, она прошла через весь город, пока ее глазам не открылись могучие воды Вечной Бели, реки-кормилицы Абелина. Стоящие у пристаней корабли вываливали из своих трюмов различные грузы и принимали на борт пассажиров, на реке сновало множество лодок, барж и баркасов, против головного причала разворачивалась огромная ладья, а на берегу...да чего тут только не было! Многочисленные постройки создавали неповторимый узор, состоящий из путаницы задворок и тупичков, повсюду вились дымки кашеварен, чьи гостевые шесты с разноцветными вымпелами соперничали с лесом мачт у берега. Разбросанные тут и там стихийные торговища предлагали всевозможные товары, бродячие показушки демонстрировали свое умение на потеху толпе и над всем этим царил неумолимый гвалт, состоящий из ругани, стука молотков, скрипа колес и криков зазывал и надсмотрщиков. Всё это порядком взволновало мула странницы. Подёргав головой и переступив с ноги на ногу, он с огромным усердием влил в эту звуковую какофонию посильную лепту.
- Уймись, мы ещё не на месте и никто не знает, как нас здесь примут... - слова хозяйки подкрепились возникшим перед его мордой кулаком с зажатым кнутовищем.
Мул попятился, хотя прекрасно знал, что наказывать плетью его не будут - ему было достаточно строгого голоса - но показать лишний раз свой испуг не мешало. Похлопав животное по шее, путница направилась вниз в самую гущу снующего люда. Дорога - единая вначале - постоянно дробилась от неё отходили другие, ведущие к разным пристаням. Идти было непросто, но теперь, когда цель путешественницы была близка, она не собиралась никому уступать, упрямо продвигаясь вперед. Странница проходила вдоль площадок с вереницами невольников угрюмо ждущих покупателей, вразрез галдящим ватагам мастеровых направляющихся к доскам с предложениями работы, обгоняла стражей, плетущихся рядом с охраняемым грузом. Навстречу ей бесчисленные повозки тащились в город и чего только они не везли. Лес и ткани, провиант и фураж, доспехи и оружие - городу нужно было всё: Абелин начался отсюда, отсюда он рос, пока не превратился в некоронованную столицу Южных провинций Обители.
По принятому много лет назад закону, пристани не относились ни к одной городской доле. Считалось, правда, что они принадлежат вильету Абелина и у каждой был номинальный владелец из числа Верхних. Но правила и уговоры, царившие здесь, редко соответствовали общепринятым законам и не поддавались никаким меркам. Поэтому как не старались иные Верхние расширить свое влияние и подчинить себе хоть какую-то часть приречников, ничего у них не получалось. Споры и толки о том, кому и как кормиться от реки, заводили присланных ими законников в такие дебри, что те бежали от пристаней совершенно обалделыми и с самой страшной клятвой никогда больше не соваться обратно. Может ещё и поэтому приречники прозвали это место Заводью. Заводь охотно принимала пришлых, но не все они горели желанием осесть тут надолго. Здесь могли укрыть сбежавшего невольника и продать соседа в рабство за долги, помочь за небольшую плату найти место на баркасе, а ночью, в ближайшей кашеварне, проиграть этот баркас первому попавшемуся проходимцу, и пассажир оставался на берегу без денег и пожитков. Но отказа или выдачи Заводь не признавала. Чужака могли изгнать, и то лишь после того, как убеждались в его полной никчемности или в наушничестве кому-то из Верхних. И, тем не менее, здесь царил определенный порядок, за которым следили и оберегали по мере сил и возможностей. К этому-то местечку и направилась путница, временами останавливаясь, пропуская телеги и вереницы тех, кто спешил покинуть Абелин или только прибывал в город.
***
Грошик уныло сидел на деревянном столбике, изредка покачивая ногами. Столб был его,- он принадлежал ему по праву зазывалы кашеварни Одноухого Касама и достался ему по наследству от старшего брата, впрочем, как и прозвище. Если старшего зовут Грош, кем еще можно стать? Только Грошиком. Свое настоящее имя, как и отца с матерью мальчик вспоминал все реже. Родители исчезли еще при первых набегах гиблых на северные поселения, в числе которых оказалась и их деревня. Жившая с ними отцова сестра-бобылка, спасла братьев, укрывшись с ними в лесу, и сумела пробраться чащобными тропами на Большак, соединяющий северные города с южными землями Обители. Всех тягот того пути не помнила даже тётка, но они выдержали и пришли в Абелин вместе с первыми беженцами от разгорающейся Погибели.
В ту пору ещё довольно легко можно было обустроиться у пристаней. Тетка, недолго помыкавшись, нанялась в кашеварню Касама убирать комнаты постояльцев, брат стал в ней зазывалой. Вместо оплаты варщик предоставил им комнату да кормежку. Постояльцы порой давали непрошеную денежку, Грош приносил то, чем награждали зазванные, в общем, жизнь казалась вполне сносной. Грошик (наречённый в младенчестве Риммом), помогал тётке, порой извлекая из своих посещений гостей кашеварни определенную выгоду. У заезжего торговца, прожившего у Касама несколько седмиц, мальчишка уразумел основы счета и письма, не совсем ещё спившийся бывший кормчий рассказывал ему о странах и городах, в которых ему удалось побывать. Лоэ - таинственная твердыня Призрачного архипелага, невольничьи рынки Коррора, заснеженные кручи Безликой Громады, леса и степи Ближнего и Дальнего Заречья - где только не потаскало старого пропойцу. Подружившись с местными подростками, Грошик натаскался в драках, мог стянуть незаметно ломоть свежего пышника у кухарки и научился плавать как рыба. Все это исчезло - будто и не было: подросший и раздавшийся в плечах Грош сумел наняться в команду одного из многочисленных кораблей. Брат ушел, как говорили здесь, на Реку, оставив им с тётушкой все свои сбережения, да прозвище, уменьшенная форма которого, тогда и прилипла к младшему. С той поры много воды утекло в Вечной Бели, но ни единой весточки о себе Грош так и не подал. Тетушка каждый вечер молилась за него Великой Рыбине, но или её голос был тих, или у речного божества и без этого было много дел. Вскоре в тёткиных молитвах стали возникать и другие просьбы. Прежние постояльцы съезжали, новых становилось всё меньше, и хозяин нередко заводил разговор о продаже дела, подсчитывая убытки по вечерам. Он стал частенько прикладываться к кувшину с вином, и махнул рукой на своё хозяйство. Напившись в очередной раз, он даже содрал вымпел с гостевого шеста и, если бы не тётка с Грошиком, сломал бы и сам шест. Жизнь действительно повернулась к ним плохой стороной - последнее время они экономили во всём: дела в кашеварне шли из рук вон.
Каждый день, еще затемно Грошик приходил к наследному столбику в поисках тех, кто не знал где остановиться на ночлег перед отплытием или только прибывал в Заводь, с намерением остаться здесь на какое-то время. Но вот уже больше трех седмиц Грошик возвращался ни с чем, вернее ни с кем. Толпа беженцев, наводнявшая Заводь еще некоторое время назад значительно сократилась: кто-то уплывал по реке в поисках лучшей жизни, многие возвращались назад к своим родным местам, благо Погибель пошла на спад и по дорогам на север худо-бедно можно было передвигаться. Но самую большую свинью подложил советник Чагол, близкий друг вильета и владелец пристани. Взял и помер в одночасье. Соответственно и Дальняя пристань, возле которой находилась кашеварня Касама (носившая немудреное название "Сивоусый Сом") в один момент лишилась покровительства. Пока вильет назначил на место скончавшегося нового лизоблюда, пристань находилась под неустанным давлением со стороны возжелавших прибрать к рукам теплое местечко-даже самые последние попрошайки отчаянно дрались, защищая свою территорию. Отбились, отстояли, хотя потом еще не раз по ночам Вечная Бель принимала в свои воды тела, закутанные в связанные из речных водорослей мешки- плетенцы, с привязанным к ногам грузом. С назначением Бура, нового владельца пристани из Верхних, Касам вздохнул с облегчением - даже почти перестал заливать вином своё горе. По слухам, преемник Чагола собрался обстоятельно взяться за новое для себя дело, пообещав возродить былое величие Дальней. Начал он тоже рьяно - перерыл дорогу в двух местах и снёс старый мост, соединявший эту часть Заводи с остальным миром. На этом всё и закончилось: вильета призвали к регенту, а Верхние без него боялись даже подумать лишний раз, не то, что брать деньги из казны на новое строительство. С крушением моста окончательно рухнуло и доходное дело Одноухого. Ну не желали заезжие гости и торговцы пробираться всякий раз к пристани или от неё через неглубокий, но широкий овраг по колено в вонючей грязи. Портовая жизнь направила свою кипучую деятельность в обход Касамовых проблем, и оставалось только смотреть как толли, полутолли и толики всех размеров подпрыгивая и позвякивая, неслись мимо их кашеварни.
Все это сильно сказывалось и на Грошике - одежда его, и так штопанная многократно - поистрепалась вконец, и похож он был больше на местного оборванца-попрошайку, чем на кашеварного зазывалу. Смотреть по сторонам ему не хотелось, на что там было смотреть? Как зазывалы других кашеварен ведут новых клиентов или провожают старых? Или на гримасы Блинюка, подростка из местных, работающего в заведении "Рыбное место", хозяин коего после смерти Чагола, продал свое дело у Дальней пристани и открыл кашеварню на Приовражной стороне, ближе к выгодным местам? Да и урчание пустого желудка отвлекало от действительности. Касам кормил лишь вечером, а в остальное время Грошик должен был питаться за счет зазванных гостей, ведь, по не писаным правилам, гость давал зазывале монетку, зариться на которую, хозяин кашеварни не смел даже и помыслить. Но где ж их взять-то, монетки эти!? Не у Блинюка же просить поделиться одним из гостей... Столбики "Сивоусого Сома" и "Рыбного места" находились почти напротив друг друга, чуть пониже развилки дороги. Только вот мимо Блинюка постоянно грохотали телеги, тяжело шагали вечно всем недовольные и задиристые орки, спешащие к своим фелюгам, и заезжие гости нет-нет, да останавливались возле конкурента. А на проторенной колее, что шла мимо Грошикова столбика кое-где стала пробиваться зелень. Забывать стал люд эту дорогу, нечего было делать на ней, а желающих поглазеть на развалины моста, что-то не находилось. Обманом же привлекать постояльцев в кашеварню, Грошик даже и не думал, хватило одного раза. Хорошо, что зазванный им громадский купец оказался не в состоянии нанимать стража для своей охраны, удрать удалось, но ухо до сих пор помнило, как купец его выворачивал. Так, с горящим ухом, и пришел тогда к Касаму. Варщик же, узнав в чем дело, надрал ему и второе - и за обман, и за то, что купца так и не сумел уболтать. Поэтому Грошик просто сидел, угрюмо смотря под ноги. Дурманящие запахи рыбных жаровен от кашеварен у соседней пристани вызывали бурчащие отклики в его животе, заметно припекало, но уйти со своего места Грошик не мог. Это возможно был последний день его зазывальства. Сегодня к Касаму должны были прийти посланцы от Рыжеблуда - старшего бывшей Чаголовой, а теперь нынешней Буровой пристани. Вот так - прибылей пристань почти не приносила, а старший был. И при этом не забывал, что раз в десять седмиц все хозяева кашеварен платили взнос, размер которого определялся количеством живущих в ней постояльцев: чем их было больше, тем меньше надо было платить. Это было вполне объяснимо, постояльцы обеспечивали работой огромное количество приречников: для них ловили рыбу, бегали с поручениями, охраняли их грузы или их самих и еще много чего.
Постоялец в "Сивоусом Соме" был. Один-одинешенек, он жил давно и задарма, так как время от времени лечил хозяина кашеварни и его работников - Грошика и его тётку, а также сварливую кухарку по прозвищу Ракушка, и немого слугу Фильта - от различных недугов и не брал за это ни толики. А посему отдавать взнос Касаму, скорее всего, было нечем, он и так уже в прошлый раз просрочил выплату. Старший знал варщика давно и поэтому шел на уступки, но постоянно так продолжаться не могло. Из-за этого еще с вечера Касам потихоньку наливался самодельным вином и когда Грошик выходил в предутреннюю прохладу, направляясь к рабочему месту, хозяин все еще сидел за большим деревянным столом, более грустный, чем хмельной, перебирая четыре монетки - всю свою казну.
Все это ни к чему хорошему привести не могло и Грошик, терзаемый голодом, жарой и ясно маячившим впереди беспросветным будущим тихонько заплакал. Как не крепился и держался, слезы потекли по лицу, оставляя грязные разводы на щеках, срываясь в дорожную пыль под ногами, застывая тяжелыми темными лепешками. Одна из таких лепешек вдруг разлетелась грязными комочками, а поверх нее в пыли осталась лежать монета, тускло поблёскивая на дневном свете. Не веря себе, Грошик поднял голову. Сквозь дрожащие в глазах капли он увидел закутанную в темный плащ фигуру с глубоко надвинутым на лицо наголовником. Тяжелые походные сапоги выглядывали из-под накидки, а рука, бросившая толику под нос закручинившемуся зазывале, была одета в полуперчатку из грубой кожи каррорского болотного змея.
- Ну! - сапог нетерпеливо притоптывал, вздымая облачка пыли. - Ты поднимешь монету или мне надо сунуть её тебе под нос? Я слишком долго в пути чтобы кланяться перед каждым чумазым заревой!
-Я не попрошайка, барна! - слезы мальчугана моментально высохли и, хотя обида на подошедшую кипела внутри, Грошик сумел вставить уважительное обращение, распространенное по всей Обители, которым обычно именовали знатных женщин. Кто знает, что у нее на уме - уши еще помнили громадского купчика и последствия обмана.
- Так и это не милостыня, - усмешка чужачки явственно чувствовалась в довольно мелодичном голосе, раздававшимся из-под капюшона,- я, знаешь ли, вообще не подаю маленьким плаксам, к тому же сидящим на зазывальном столбе.
Грошик похолодел от волнения, но все же решил уточнить: - Барна, наверное, ошиблась. До моей кашеварни теперь тяжело добираться, она далеко от пристаней и торговищ, да и с постоем у нас сейчас неважно..., - закончил мальчуган совсем тихо. Он понимал, что возможно рвет все нити, связывающие его с пришлой гостьей, что путей к отступлению никаких, но робко хватался за последние отблески тающей надежды. Краем глаза он видел, как оскалился Блинюк, ждущий своего часа. Он и не вздумал подойти к столбу Грошика, знал гад, что гостья сейчас развернется и направится к нему. Не помешала бы Блинюку и толика, которую чужачка, по всей видимости, не собиралась искать в пыли и забирать обратно.
Но пришлая вела себя более чем странно, на жадно-оценивающий взгляд зазывалы "Рыбного места". Она упорно продолжала стоять рядом с Грошиком, так что пришлось все же сделать несколько шагов в их сторону. Упускать постояльца Блинюк не собирался: у гостьи за спиной стоял мул, запряженный в повозку, а значит, потенциальный постоялец был при деньгах или, по крайней мере, при товаре, коим тоже можно было расплатиться за постой. Однако в его сторону даже не посмотрели - мало того - чужачка с силой встряхнула Грошика за плечо: - Ну. Я долго буду ждать? - и тот, будто глотнув свежего ветра с реки, дрожащим голосом стал произносить первую заповедь кашеварни:
-Я, Грошик из "Сивоусого Сома", принимаю твой дар, и веду тебя на постой, заявляя тем, что у тебя будет крыша над головой, - голос осип и срывался, но Грошик продолжал, - еда, и корм для живности твоей.
Он закончил и сделал робкий шажок в сторону замостков, ведущих к кашеварне Касама, но боязнь того, что все это окажется сном сыграла с ним злую шутку. Непроизвольно он схватился за плащ новой постоялицы, что было делом для зазывалы немыслимым и даже опасным. Сейчас любой конкурент мог закричать, что зазывала Одноухого Касама силком тащит гостя к себе, не давая другим поучаствовать в честном торге. И всё. После такого чужак мог спокойно отказаться от услуг проштрафившегося, а наградная монета разыгрывалась между ближайшими зазывалами и тю-тю-прощай постоялец, даже если и произнесена была первая заповедь. Грошик с ужасом смотрел, как пальцы Блинюка тянутся к забытой на земле монетке, понимая, что исправить он ничего уже не может. Блинюк даже не прокричал нужную фразу, ведь в уме он уже слышал похвалу хозяина, вкушал сытный обед и прятал остатки толики в укромное местечко.
Грошик отпустил край плаща и отвернулся. Оттого он и не увидел, как в воздух взвился кнут, зажатый рукой в полуперчатке, зато услышал свист раздавшегося воздуха и почти сразу захлебывающийся визг. Отпрыгнув от неожиданности в сторону, он, не веря своим глазам, смотрел, как Блинюк, ревя во всю глотку, баюкал на груди посеченную кисть. Несколько доглядчиков из местных прихлебал, поставленных Рыжеблудом смотреть за порядком, направились было к ним, но были остановлены властным жестом гостьи:
-На чужое позарился! - кнутовище указывало на ревущего Блинюка. - Мой зазывала заповедь сказал, под крышу повел, а толику поднять не успел - этот вот крючки свои потянул. На пару шагов не отошли...
Грошик обмер. Мало что пришлая встала за него, она своими словами определила ближайшее будущее соседского зазывалы. Меньшее, что грозило Блинюку--быть нещадно поротым на близлежащей площади, а о большем и подумать было страшно. Доводы Блинюка слушать не будут: обвинил его не другой зазывала и не его хозяин, а гость! Да и стоял зазывала не у своего столба. Прихлебалы переглянулись. Блинюк был им знаком, но и связываться неведомо с кем, да еще и под защитой произнесенной заповеди могло быть себе дороже. Нехотя кивнув, они подхватили покалеченного и направились в сторону "Рыбного места", решив предоставить судьбу зазывалы его хозяину, а осмелевший Грошик уже по-хозяйски ухватил поводья мула и потянул его за собой.
-А это все же забери...- пришлая протянула ему толику, которую успела подхватить, - или ты так богат, что для тебя лишняя монета ничего не значит?
-Прости, барна,- Грошик запихал монетку в небольшой мешочек, висящий на шее. Одновременно он успел украдкой посмотреть на зазванную еще раз. Положа руку на сердце, он бы не стал читать ей заповедь, если бы Касам так не нуждался в постояльцах. Не по душе ему были те, кто прятал свои лица под наголовниками или еще как-нибудь пытался скрыть свой облик. Хотя за время своего зазывальства он успел насмотреться всякого, одни призрачники с гоблинами чего стоили. "Да и вообще...- думал он,- мало ли что у постоялицы с лицом, может болячка вредная наследила или попутчик какой, оставил пару синяков. Вот и прячет,...хотя на такую вряд ли кто руку бы поднял, сразу по локоть могла отхватить. (Вон как она с Блинюком...шрам, поди, останется, если ещё пальцы потом шевелиться будут). А может и просто уродливая, от насмешливых взглядов накидка у нее..."
Мальчуган так увлекся своими думками, что чужачке пришлось повысить голос, привлекая его внимание.
-Эй, зазывала, - гостья требовательно смотрела в его сторону - как дела на вашей пристани? Когда были последние вести из Заречья?
- Какие дела? - Грошик пожал плечами. - Ждём, когда вильет приедет из столицы, тогда может и мост восстановят. Из-за этого приезжих у нас сейчас и нет почти, местные и те разбегаются,... а насчет вестей барне лучше спросить на постое. Иногда к нам ещё заходят старые друзья хозяина, глядишь, и слышали чего...
-Погоди, - пришлая резко остановилась, - ты хочешь сказать, что пристань толком не действует? И давно?
-Да уже вторые полгода пошли. Почти сразу после того как не стало старого владельца, - Грошик тоже остановился, недоумевая, как чужачка может этого не знать? Она же пришла со стороны города, а от Приречных ворот вся Заводь как на ладони. Не увидеть, что потоки люда и караваны телег шли куда угодно, кроме их стороны, невозможно, и значить это могло только одно - Дальняя пристань была почти мертва. Да и то, что он говорил ей в начале, она должна была расслышать....Поэтому он вопросительно смотрел на постоялицу, не выпуская из рук поводья мула.
-Да, не ожидала я такого, - барна посмотрела на Грошика и рассмеялась. - Не трусь, назад поворачивать я не собираюсь. А пока идем к твоей "крыше над головой" расскажешь мне, что тут у вас происходит. Ох, долго я была в пути, слишком долго...
Последние слова она произнесла тихо, но Грошик их расслышал и воспринял их как укор себе. Путешественница видимо сильно устала, а он еле тащится, витая в своих размышлениях о ее внешности.
-Скоро дойдем, уже скоро... - Грошик был готов бежать, но мулу такой способ передвижения явно претил, пришлось примеряться к его уставшим шагам.
- Ты не молчи, - постоялица пошла рядом с Грошиком, - рассказывай.
- О чем, барна?
- Ну, хотя бы о том, куда ты меня ведешь? - будущая постоялица опять остановилась, на этот раз на краю оврага. Она внимательно посмотрела на другую сторону, потом на Грошика и, отобрав у последнего поводья, осторожно, но решительно стала спускаться вниз. Мулу явно не понравилось такое изменение маршрута, он заупрямился, но чужачка опять сунула кнут ему под нос, заставив подчиниться. Довольно пологая тропа, с трудом, но позволяла повозке медленно продвигаться к самому дну, где непролазная грязь и создавала основную преграду на пути желающих посетить эти места.
Сейчас, правда, через неё и небольшой, но шустрый ручей, были перекинуты импровизированные мостки из обрезков досок и горбылей разных форм и размеров. Подойдя к ним, пришлая опять всучила поводья Грошику, а сама встала сзади повозки, при этом что-то бормоча - словно уговаривала кого-то. А может, читала молитву своему Богу, тут у каждого путешественника их, этих Богов, ужас, сколько было (уж кто-кто, а Грошик в этом поднаторел, навылет мог назвать пару-тройку десятков). Но ничего, пронесло: повозку хоть и качало нещадно, но до подъёма на свою сторону они добрались без приключений.
Дальше дорога была гораздо удобнее. Она прямиком выходила на старые раскопы, из которых в своё время брали глину для обмазки построек.
- Да и теперь, нет-нет, а продолжают рыться в здешних ямах, взять хотя бы глупую Ивию, она хоть помешенная, но добрая: лепит свои непонятные фигурки и ходит потом по торговищам, продаёт. И, что... частенько покупают! - воодушевлённо рассказывал пришлой Грошик. - Кто для оберега от дурного глаза, а кто и просто так, по своей доброте. Вон... вон она побежала, - зазывала указал на одетую во всё чёрное фигуру, спешившую убраться с их дороги. - Порой и из местных кто сюда наведывается, подправлять-то дома надо, они ж не вечные...
Они уже прошли под комлем огромного дерева, вывороченного из земли давнишним половодьем, и выбрались на проторенную дорогу за разваленным мостом. Грошик всё продолжал говорить, у б а л т ы в а я пришлую, не давая ей возможности толком осмотреться и повернуть назад. Это тоже входило в зазывальные обязанности, гостя необходимо было втянуть в разговор и, тем самым, сократить беседой последний отрезок пути перед пристанищем. Оттого Грошик не умолкал ни на миг. Он рассказал путнице о Касаме, о том, как тяжело сейчас держать кашеварню, об одиноком лекаре постояльце и даже о посланцах Рыжеблуда, которые вот-вот должны были заявиться к его хозяину. Упомнив про них, он охнул про себя.
-Барна, прошу тебя скорее ... успеть бы нам до них, - Грошик даже приплясывал от нетерпения. Прийти раньше означало, что в кашеварне есть постояльцы, числом аж целых два, и тогда Рыжеблуд мог и закрыть глаза на просрочку, а денег, что гостья заплатит за постой, да прибавить Касамову заначку, да его заработанную монетку - должно хватить до следующей платы. А за следующие десять седмиц может произойти что угодно - не вечно же вильет будет торчать при дворе!
Отверженная
Они не успели. На тропинке, ведущей от "Сивоусого Сома" к реке стояла телега, возле которой вольготно расположились двое из людей Рыжеблуда. Ещё один по-хозяйски расхаживал по скотнику, отмахиваясь от немого Фильта, хватавшего за рукава незваного гостя в беспомощных попытках вытолкать того за ограду. Судя по голосам, в доме тоже кто-то был. Не сумел видно договориться Касам и сейчас внутри спорили о том, что из имущества он передавал людям Рыжеблуда в зачет своего долга. Оставив гостью с ее пожитками на улице, Грошик, спотыкаясь, влетел на крыльцо, и сильно рванул шнур, привязанный к лодочному колокольцу, что висел перед входом в кашеварню. В доме замолчали, а затем послышались торопливые шаги и изумлённый Касам выглянул из-за двери, всё ещё не веря своим ушам.
-Тыыы!? - недоуменно протянул он. - Ты что тут делаешь?! Его взгляд потерянно скользил по руке Грошика все еще державшую колокольную веревку. - Постой уж не хочешь ли ты сказать... - осенило его.
-Да, да, барн Касам, я привел,... она пришла... мул...,-Грошик путался в словах, но хозяин прекрасно его понял.
-Ты привел постояльца, - уверенно сказал Касам. - Слышишь, он привел постояльца!- крикнул он себе за спину,- Иди, скажи старшему, он должен понять...
Бесцеремонно отодвинув хозяина в сторону, на порог вышел Лохмоть, доверенный Рыжеблуда во всех творящихся на пристани делах. Довольно высокий, поджарый, одетый с нарочитой небрежностью, он был примечательной личностью: появившись незнамо откуда, буквально за год обустроил дела в административно-преступной местной элите и стал правой рукой старшего. Лохмоть был жесток, себялюбив, и разжалобить его...ну никому ещё не удавалось. Он отличался острым умом, обладал дьявольским даром убеждения, а если его авторитета не хватало, в "беседу" вступала группа поддержки из трех прихлебателей, первых балбесов во всей округе, да и сам доверенный мог при случае серьёзно покалечить упрямца. Лохмоть держал в руке кулёк, наполненный сладкими орешками прихваченный им в кашеварне. Блаженно жмурясь, он поглощал содержимое, поплевывая кожурой на свежевымытое тёткиными стараниями крыльцо.
-Ну...? И где этот ваш спаситель? - насмешливо поинтересовался доверенный.
-Здесь! - уверенный голос чужачки, несколько сбил спесь с Лохмотя, а заодно и несколько успокоил варщика. - Эй, ты, - продолжила она, безошибочно угадав в немом Фильте дворового служку, - прими мула, только не вздумай пока распрягать! Я смотрю, здесь не слишком рады гостям...
- Отчего же? - засуетился Касам. - Добро пожаловать в дом... может вина с дороги? - варщик сиял как новенький толль, и было видно, что дороже новой постоялицы для него сейчас никого нет. Чужачка прошла за ним в придомную, откуда, миновав узкий коридор, они попали в главное помещение кашеварни-едовую. Здесь и заключал свои сделки Одноухий Касам. Большая комната была чистой и довольно светлой, в углу чернел обугленный зев очага, не нужного по причине жаркого времени. Напротив окна на стене, висела чудовищных размеров голова сома с открытой пастью. Длинные усы были вытянуты в разные стороны параллельно полу и закреплены гвоздями. Видимо от этого чучела кашеварня и получила своё название. Отодвинув увесистый табурет, Касам уселся за один из трех круглых обшарпанных столов. Лохмоть пристроился рядом, а Грошик, прошмыгнувший в последний момент, затаился под лестницей, ведущей к комнатам постояльцев на втором этаже. У этой лестницы остановилась и пришлая, всем своим видом выражая нетерпеливое ожидание.
-Значит, барна хочет здесь остановиться...,-сияя, бормотал Касам. - Ну что ж, условия у меня обычные, живи сколь угодно, плата, значит, положена будет такая-полтолля в седмицу вместе с содержанием твоего мула. Комната наверху, харчуемся мы три раза в день, воровства не боимся: вот уважаемый Лохмоть не даст соврать, - Касам важно кивнул в его сторону. - Если устраивает, милости просим...
Грошик ойкнул под лестницей и тут же зажал себе рот. Одноухий видимо за прошедшую ночь пропил все свои мозги, если решился назвать такую плату. В том же "Рыбном месте" цены были вдвое ниже и кормили там, кстати, не в пример посытнее. Старый варщик, небось, посчитал, что гостья не знает местных условий и ее можно дурить, как душе будет угодно. Ага,...не знает она, как же! У столба зазывального вела себя так, будто приходилось ей в Заводи останавливаться через две седмицы на третью, да не просто останавливаться, но еще и проживать какое-то время. Эх, не успел перемолвиться с Касамом, не обсказал ему про барну, а потому развернется она сейчас и поминай, как звали! Грошик был так огорчен, что чуть не пропустил дальнейшее.
Здесь два толля, варщик, - пришлая вертела монету между пальцами, - условия приняты.
-Э-э-э, постой, постой, - неожиданно протянул Лохмоть. - дорогой Касамчик, ну нет у меня убежденности, что эта..., скажем так, фигура действительно та, за кого себя выдает. Может ты нанял какого-нибудь показушку, а сейчас перед нами представление разыгрываешь? И денежки у нее из тех, что ты сам ей дал?! Мне уверенность нужна, что ты, Одноухий, не пытаешься от нас открутиться. Я надеюсь, ты не забыл, что показушки местные мне хорошо известны, может, поэтому лица то у неё и не увидеть,- и он решительным шагом направился к прибывшей.
Двухтоллевик сверкнул в воздухе, опустившись на стол прямо перед оторопевшим варщиком, и он машинально прихлопнул его ладонью. Одновременно с этим чужачка откинула наголовник и шагнула навстречу доверенному:
-Ну? - гостья нервно засмеялась. - Ты и теперь думаешь, что тебя разыграли?!
В комнате наступила мертвая тишина. Лохмоть попятился назад, забыв, о чём он только что говорил, а Касам так и остался сидеть с открытым ртом. Грошик же подскочил от неожиданности, при этом больно приложившись затылком о деревянную ступень. Но боли зазывала не почувствовал, во все глаза пялясь на открытое лицо пришлой. На нем не было следов болезни или синяков - лишь небольшой шрам в уголке лба - да и уродиной она не была. Все было гораздо хуже. Она была эльмой.
Не так уж много времени прошло с той поры, как гномий народ и эльфы, разбросанные судьбой по всем уголкам Обители, прекратили истребительную войну. Эта вражда передавалась в двух народах от отца сыну и от матери дочери. Первопричины уже никто не помнил, она потерялась далеко в столетиях кровавых боев, коварных вылазок и победительных пиров. Временами заключались перемирия, но мельчайший пустяк нарушал хрупкое равновесие и опять по всем заселенным землям эльфы драли гномьи бороды, а подгорцы гордо носили на поясах косы поверженных эльфов. В одну такую пору Орьенгорд-тогдашний владыка Нагорных пустошей - решил унизить своих врагов, покусившись на самое дорогое, что было у эльфов. Известно, что гордые жители лесов вели свой род от Великого дерева, и в каждом эльфийском селении было место, где стоял потомок святыни, взращённый из его семян. За ним ухаживали, делились радостями и горем, спрашивали совета в особо трудных делах. Но занимались этим лишь женщины. Мужчины же приходили в капище только после обряда взросления. Именно там совершалось таинство продолжения рода, и зачатый под деревом первенец считался его прямым наследником и являлся неприкосновенным. Если же ребенок из-за недогляда умирал, его родители становились безродными. Нет, их никто не изгонял, они продолжали жить в селении, могли ещё нарожать детей, участвовали, как и все, в походах и охоте. Но уже никогда "потерявшие веру" не могли воспользоваться защитой Рода и говорить наравне с другими на родовых советах.
Этим то и воспользовался Орьенгорд, решив опозорить святыню эльфийского народа и - тем самым - разобщить лесовиков. С гиканьем и уханьем, вспоминая всех своих святых, гномы хлынули из терпеливо прорытых ходов в те эльфийские деревни, что на свою беду стояли на покрытых лесами горных отрогах. Пока лесовики соображали, что к чему, пока собирались и давали отпор бородатым воителям, подвернувшихся под руку эльфиек за волосы тащили к священному дереву, где они попадали в крепкие объятья подгорцев. В этом и заключался изуверский план гномьего владыки. Он прекрасно понимал, что после произошедшего, эльфы будут долго и нудно судить и рядить, как быть дальше и к единому мнению, скорее всего не придут. У Орьенгорда даже была надежда на племенные стычки между лесовиками на этой почве, которые могли привести к ослаблению заклятого врага.
Но его желания сбылись лишь в самом начале. Набеги и изуверства подгорцев продолжались не долго. Поняв тактику врага, эльфы снимались с насиженных мест и уходили подальше в чащобные места, куда самому упрямому гному попросту было не пробраться ни под землей, ни по ней. Но память осталась, и она была горькой.
Не все опозоренные эльфийки были незамужними, не у всех плоды гномьих утех были первенцами. Поплакали, повытравливали последствия и продолжили жить дальше - как будто ничего и не случилось. Но были и такие, кому это было не под силу. Несчастные, они даже не могли покончить с собой, потому что, убив себя, они бы убили и первенца, живущего внутри. Время шло, Советы за Советами собирались в Родах, дети появлялись на свет, и долго еще бы ничего не решилось, пока одна из опозоренных просто не подкинула своё, ненавистное всем чадо, в первую же подвернувшуюся повозку на близлежащем торговище. Обычай был соблюден, первенец остался жив, а то, что он не в Роду, мало ли, может сам ушел. На том Родовые Советы и порешили.
Повозка с первым подкидышем принадлежала Светлой Семье, религиозной общине распространенной по всей Обители. Ничуть не удивившись появлению ребенка в телеге и возблагодарив за это Светлых Отца с Матерью, бродячие монахи приняли его к себе. Потом еще не раз они находили детей в своих повозках, в корзинах со стираным бельем, а порой и просто на лесной дороге. Детишек растили, кое-чему обучали, а когда подкидыши подрастали, ставили перед выбором: либо кочевать с членами общины, сея в заблудших душах великую любовь Светлой Семьи, либо тоже кочевать - но уже в одиночестве. Оставались немногие. Остальные разбрелись по всей Обители, пытаясь разузнать правду о своём происхождении - и кто знает, сколько их сгинуло в лесах и подземельях, куда они отправлялись на поиски своих нерадивых родителей. Так и появились по городам и деревням эльмы - проклятие двух народов. Отверженные эльфами, презираемые гномами, они и рады были бы влиться в круговорот повседневной жизни, но ничего не получалось - к тому времени унизительное отношение к ним распространилось повсеместно. И нельзя было сказать, что они были глупы, уродливы или обладали несносным нравом. Наоборот, к счастью, а может и на свою беду, эльмы впитали всё самое лучшее от не желающих знать их предков, отбросив ненужную шелуху взаимной неприязни. Они читали лес как открытую книгу, знали повадки зверей и птиц, обладая острым зрением, прекрасно видели в темноте, без ущерба для своего здоровья могли находиться в шахтах и подземельях. Эти качества пользовались большим спросом в каменоломнях и на лесорубках, куда эльмы, в конце концов, и попадали, хотя и там могли рассчитывать лишь на самую неблагодарную работу. Порой кому-то удавалось подняться до положения слуги при благородном господине или найти пристанище у бродячих показушек, но такое встречалось крайне редко.
И вот теперь одна из отверженных стояла в едовой "Сивоусого Сома", претендуя, страшно подумать, на гостеприимство со стороны его хозяина. Грошик никогда не видел эльму так близко и рассматривал ее с любопытством, позабыв на время о предрассудках.
Чего точно в ней не было, так это видимой хрупкости, присущей лесному народу. Невысокого роста, крепко сбитая, она уверенно смотрела большими, эльфийскими глазами на окружающих ее мужчин. На ее лице не было и того налета высокомерия, с которым эльфийские торговцы и прочие гости смотрят на окружающий мир, но и смеси угрюмости и показушности, свойственных гномам, Грошик тоже не увидел. Черты лица пришлой были четкими, а сейчас даже жёсткими. Освобожденные от наголовника прямые иссиня-черные волосы были заплетены в небольшую косичку. Тёмный плащ немного распахнулся, показывая простую солдатскую фаниту, - крепкую верхнюю одежду, носимую воинами в повседневной жизни. На поясе висел внушительных размеров кинжал, но эльма не стала хвататься за рукоять, а наоборот, подвинула его по поясу в сторону. Рот эльмы был упрямо сжат, и было видно, что она скорее ляжет костьми у двери едовой, чем уступит хоть немного, тем, кто смотрел на нее с нескрываемым презрением. Положа руку на сердце, Грошику она больше понравилась, чем вызывала отвращение, но кто бы сейчас в кашеварне учитывал его мнение?
-Выродок... этот маленький мерзавец притащил в мой дом выродка! - прохрипел опомнившийся Касам.
-Одноухий, не злись на мальчугана, - Лохмоть тоже пришел в себя,- Как он мог догадаться? Она ж спрятала свою бесчестную морду, вот он и попался на удочку. Доверился, а учитывая полную зад...полный застой с постояльцами в твоей кашеварне, слишком поторопился, боялся упустить гостя, ведь так?
Поняв, что обращаются к нему, Грошик неуверенно кивнул головой. Ведь подставила его эльма, ох и подставила, он же первую заповедь ей сказал, то есть п р и г л а с и л в свой дом. Касам, конечно, от нее избавится, но потом... потом вышвырнет их с тёткой на улицу и будет прав. Да еще слух пройдет по всей Заводи... не то, что зазывалой, на самую грязную работу ни в одну кашеварню не пристроишься! А он её ещё и барной величал! Вспомнив об этом, Грошику захотелось провалиться под землю, причем в буквальном смысле.
-Вон из этого дома, тварь! - продолжал тем временем хрипеть Касам. - Уходи сама, пока взашей не вытолкали!
-Остынь, варщик, глянь лучше, на то, что у тебя в руке, - эльма никак не отреагировала на оскорбления, да и большого внимания никому - кроме Касама - сейчас не уделяла.
Одноухий посмотрел на руки. В приступе гнева он сжал их в кулаки, и только теперь почувствовал в одном из них кругляшок. Раздвинув пальцы, он с недоумением уставился на двухтоллевую монету, лежавшую на ладони.
-Ты взял ее деньги! - весело резюмировал Лохмоть. Похоже, ситуация стала его забавлять, и он с невольным восхищением посмотрел в сторону неприятной гостьи.
Касам побагровел. Мало того, что эльма, можно сказать, обманом влезла в "Сивоусого Сома", она еще и показала, что обычаи кашеварни для нее не пустой звук. Варщик был побит на собственном поле и загнан в тупик, выхода из которого он не видел. Первая заповедь, которую чужаки выслушивали у зазывального столба, ещё ничего не значила. В ней просто говорилось о возможном представлении кашеварней нехитрых услуг, и заявлялись некие права на данного гостя. Все основное творилось уже внутри кашеварни, и главным здесь был торг. Ведь гость мог и не принять хозяйских условий, а мог и договориться об уступках со стороны владельца: предложить в качестве оплаты товар, или вообще попроситься пожить в долг, оставив в залог свою личную вещь. Тут уж сам хозяин решал - на какое время ему пустить пришлого, какую комнату ему предоставить и как кормить его и его живность, если она у того была. И лишь после того, как варщику в руки попадало то, чем чужак расплачивался за постой, уговор считался заключенным. Вот тогда-то и произносилась основная, вторая заповедь и гость мог чувствовать себя как дома под защитой права гостеприимства.
Конечно, и после этого владелец кашеварни мог указать гостю на дверь, но для этого ему нужно было либо вернуть залог в полуторном размере (в Касамовом случае, неподъемные для него при нынешних обстоятельствах, три толля), либо доказать, что гость нечист на руку. Бедняга варщик не мог сделать ни того ни другого. На выручку ему опять пришел Лохмоть, напряженно что-то обдумывающий в последние мгновения.
-Постой, дружище варщик не торопись, - Лохмоть быстро подошел к Грошику и, встряхнув, поднял последнего на ноги.
-Скажи мальчуган, а с чем сюда пожаловала эта... мм-м ... путешественница? - Лохмоть смотрел серьезно, вся его веселость куда-то делась, и сейчас он больше напоминал хищника, учуявшего свежую кровь. - Мне почудилось, или я действительно слышал что-то про мула?
-Нет, барн Лохмоть, у неё,- Грошик кивнул головой в сторону эльмы,- с собой повозка, туда мул и запряжен...
-Отлично,- Лохмоть потер руки,- теперь твоё слово, Одноухий. Много ли на своем веку ты видел выродков, обладающих таким имуществом? Могу ответить за тебя - ни одного! Это касается и всех присутствующих, я думаю...
Лохмоть быстро прошел к окну: - Крючок, Детинушка, кликните Шкипера и гляньте что там в повозке у...нашей гостьи, - крикнул он своим людям.
-А теперь, если я ещё могу рассуждать здраво, а я могу, - Лохмоть шутливо поклонился присутствующим, - я расскажу, что же собой представляет это недоразумение, стоящее перед нами. Она из слуг, несомненно, служила в хорошем состоятельном доме - судя по ее внешнему виду. Барн или барна были добры к ней.... Даже слишком. Потому, что, когда случилась возможность (хозяева слишком стали доверять ей) эльмка отплатила им черной неблагодарностью и сбежала от них, не забыв прихватить кое-что из хозяйских вещей!
- Что говорит в пользу моих умозаключений? - Лохмоть расхаживал по едовой, периодически останавливаясь, то перед Касамом, то перед Грошиком, загибая при этом пальцы. - Первое, плащ на ней, хоть и поношенный, но из дорогой громадской материи, он ей по фигуре, а значит, для нее и покупался (что говорит о доброте ее хозяев). Второе, под ним простая фанита (чтобы не привлекать к себе внимания-сейчас на дорогах много бывших вояк), и третье, мул с повозкой принадлежать ей просто не могут (что говорит о незаконности их приобретения). Да и место для постоя было выбрано не случайно-мертвая пристань, посторонних глаз мало, а варщики будут готовы сапоги вылизать редкому гостю. Одноухий, пляши, мы поймали воришку!!!
Грошик шумно перевел дыхание. Действительно, если всё так, как говорил доверенный, можно было пуститься в пляс. Во-первых, ни о каком постое эльма не могла теперь даже и помыслить. Во-вторых, донесший на вора по местному обычаю получал половину того, что находили при мошеннике (Законы вильета, правда, толковали иное, но кто в Заводи собирался их соблюдать "от" и "до"?!) и, наконец, в-третьих, никакого позорища для кашеварни не будет! Грошик не з а з в а л гостя, он з а м а н и л в ловушку вора. И честное дело сделал и своему хозяину помог. А эльмка...жаль ее, конечно, все же у столба выручила его, но как говорит Лохмоть, все это она не просто так делала, ей надо было сюда попасть.
Он украдкой покосился на эльму. Странно, но грозящие неприятности, казалось, абсолютно её не волновали. Она просто игнорировала все россказни Лохмотя. Гораздо больше ее занимало что-то происходящее во дворе. Она внимательно прислушивалась и даже шикнула на Касама, неловко скрипнувшего табуретом. Видимо то, что творилось за окном, её вполне устроило и она, удовлетворенно кивнув, резко повернулась к подошедшему доверенному.
- А что, если ты ошибаешься, Лохмоть? - как-то слишком весело спросила она. Грошика поразил не только ее тон, но и прямое обращение к соратнику Рыжеблуда, высказанное без всякой боязни и уважения.
- Ну, уж нет, выродок, - Лохмоть отрицательно помотал головой,- видишь ли, в чём дело, я и сам вор, правда, наивысшего умения. Так что мелюзгу типа тебя вижу насквозь...
-Да что ты с ней треплешься? - Касам оперся на стол и продолжил: - Сдать ее стражам и дело с концом!
-Опять торопишься Одноухий, - Лохмоть досадливо повел плечом, - сдать ее мы всегда успеем. А вот ее шмотки надо прибрать сейчас...и отвезти всё добро к Рыжеблуду, да-да, Касамчик, всё, включая и твою долю. А если к твоей половине добавить то, чем ты с утра позвякиваешь в кошеле, думаю, твой долг перед нами будет закрыт. Жаль придется оставить что-то эльмке, мелочь какую-нибудь, для пущей стражьей убедительности, но не будем жадничать, сейчас ребята за....
Его речь была прервана грохотом тележных колёс на тропинке и топотом ног в коридоре. В едовую ворвался Детинушка, громила огромного роста, с силой захлопнул за собой дверь и, метнувшись к ближайшему столу, приставил его к входу. Сила у Детинушки была дурная: скоро у двери оказался второй стол, а также табурет, с верещавшим на нем Касамом. Одновременно с этим в окно впрыгнул Крючок, сухонький мужичонка, своей сгорбленной спиной и впрямь напоминавший этот необходимый предмет ловли, и стал судорожно закрывать ставни. Когда все приготовления к осаде были закончены, оба, как по команде, привалились к баррикаде, окончательно придавив к ней варщика и задыхаясь, стали говорить. Но поскольку говорили они одновременно, понять их не было никакой возможности.
- С кем воюем? - не потерявший присутствия духа Лохмоть вырос за их спинами и чувствительно пнул Крючка в мягкое место. - Вам же было велено заглянуть в её повозку, - он ткнул пальцем в сторону эльмы.
-Мы заглянули, - пробасил Детинушка, старательно вдавливая в ножку стола крывшего его, на чем свет стоит Одноухого.
-Сначала немой не отдавал нам поводья... - вмешался Крючок, обладавший наоборот писклявым голоском,- а потом....
-А потом он заговорил, чем и перепугал вас до смерти, - усмехнулся Лохмоть.
- Нет, он молчал, - ответил Детинушка, чье чувство юмора явно хромало.
- Ладно, шутки в сторону, - посерьезнел Лохмоть, - от кого же вы тогда драпали?
-Иди и сам посмотри, если тебе надо! - огрызнулся Детинушка.
-Только запасные штаны не забудь, - вторил ему Крючок, - а то вон у Детинушки одни отрепки на заднице остались.
Действительно Детинушкины штаны сзади представляли собой кучу ленточек, по ошибке напяленных на его чресла. Лохмоть бросил быстрый взгляд в сторону эльмы.
-Что там у тебя, говори, ну...? - внутри доверенного тихонько закипал гнев.
-Тебе же сказали... сам Лохмоть, са - ам,- с легкой издевкой в голосе произнесла эльма и добавила, - ты ж у нас " наивысшего умения...".
Выхода не было. Лохмоть потихоньку, вдоль стены прокрался к окну и, осторожно приоткрыв один из ставней, сделал щелку буквально в палец толщиной, через которую выглянул во двор. Там было тихо. Светило потихоньку сдавало свои позиции, клонясь к закату. Небольшой ветерок шевелил многочисленные кусты колючего бранника, создававшего возле двора кашеварни подобие живой изгороди. А посреди двора как полноправный хозяин расположился грайс-дикий кот северных лесов. Размером с каррорского песчаного волка, покрытый густой шерстью серого окраса с беловатыми пятнами он смирно сидел, поводя торчащими ушами из стороны в сторону. Лохмоть раньше видел таких. Через пристани порой вывозили этих зверюг, отправляя их в дар барнам и властелинам в разные концы населённых земель. Однажды деревянная клетка с тварью рухнула с телеги, дверь сломалась, и грайс выбрался наружу. Он покалечил четверых сопровождавших клетку стражей своими зубами и когтями, а пятому просто разорвал горло, прежде чем сдох, утыканный арбалетными болтами и копьями. Так что как не кипятился доверенный, а Крючок с Детинушкой еще легко отделались. "- А Шкипер? - спохватился Лохмоть. - Этот - то куда подевался? Может корчиться где-нибудь в кустах, зажимая распоротый живот.... И немого не видно...да того, если зверюга и приласкала, всё одно не услышишь, и позвать-то на помощь не сможет..."
Решив увериться в своих догадках, доверенный потихоньку стал расширять обзор, потихоньку толкая ставень. Но Касам, давно махнувший рукой на своё хозяйство, ставни не смазывал, и раздавшийся скрип выдал Лохмотя с головой.
Грайса будто подбросили. Резко развернувшись в сторону окна, он с интересом уставился круглыми зелеными глазами с узкой щелочкой зрачков прямо в лицо доверенному. Лохмоть нервно сглотнул, - интерес в глазах кота показался ему явно кулинарным. Оттолкнувшись от окна, он быстрым движением руки захлопнул ставень и опустился на пол у стены.
-Что там? - шепотом спросил Касам, наконец-то сумевший покинуть свое место на баррикадах. Отпечаток ножки вырисовывался прямо по центру его лба и Лохмоть нервно рассмеялся. Он продолжал хохотать и, постепенно, его смех заразил всех, находящихся в комнате. Трелью заливался Грошик, вытирал слёзы похрюкивающий Касам, даже Детинушка с Крючком, будто забыв о страхолюдинке во дворе, выдавали пискляво-басовитую смесь. Эльма смотрела на них с легкой улыбкой, но глаза ее туманились каким-то далеким воспоминанием: она словно раньше видела такую же пеструю компанию и слышала такой же заливистый смех. Всё ещё смеясь, Лохмоть шутливо погрозил ей пальцем. Истерика потихоньку сходила на "нет", спохватившиеся бродяги у дверей опять налегли на груду мебели, а недоумевающий Грошик повторил вопрос, не могущего отдышаться Касама:
- Что там, барн Лохмоть? - задрав вверх любопытную мордочку, мальчуган потянулся к окну, но доверенный резко оттолкнул его в сторону.
-А это пусть она нам ответит, - Лохмоть кивнул в сторону эльмы. - Непроста наша гостья, ох непроста. И чую, хлебнем мы с ней ещё ... по самые ноздри! Убери киску, а? - Лохмоть странно кривил рот, стараясь не смотреть эльме в глаза. - Ведь всё одно тебе ответ держать! Шкипер, поди, уже со стражами сюда дорогу держит, а во дворе зверюга твоя и немой в кровище - это, считай, тебе сразу дорога в острог, по всем законам!
-Фильт ранен? - охнул варщик.
-Надеюсь, - абсолютно серьёзно произнёс Лохмоть. - Надеюсь, что ранен, а не....
- Глупости, - фыркнула эльма,- Гарлин никого не тронет без моего приказа!
-Да, а это? - Лохмоть показал на тыльную часть Детинушки.
-Это защита,- спокойно парировала гостья, - грайс защищал доверенное ему имущество.
-Доверенное кем? - ехидно спросил Лохмоть.
-Мной.
-А оно твоё? - доверенный прищурил глаза, будто собираясь увидеть эльму насквозь.
Немного поколебавшись, гостья отвернула полу плаща и, пошарив там, протянула Лохмотю потускневший жетон. Прищурясь, Лохмоть внимательно посмотрел в лицо эльмы. Его лоб прочертила задумчивая складка, но доверенный всё же осторожно взял вещицу. Он даже не взглянул на неё, так и не отрывая взгляда от стоящей напротив странницы. Наконец, словно приняв важное решение, он бросил жетон под ноги пришлой.
-Этого нам только не хватало..., -Лохмоть весь собрался, как будто приготовился к броску и крикнул: - Крючок, Детинушка разбирайте завал, вымётывайтесь за дверь и крепко удерживайте её с той стороны. Я постараюсь уйти через окно. Пусть меня лучше загрызет эта зверюга, чем я отдамся в руки Вольного Охотника!
"Сивоусый Сом"
Все сидели за столами за исключением Грошика. Его выдворили сразу после того, как сумели утихомирить Детинушку, понявшего приказ Лохмотя буквально, в связи с чем, он быстро расшвырял по углам всё, наваленное у двери, включая и Крючка, ударившегося головой о стену. Теперь оба тихонько сидели в уголке, осторожно ощупывая абсолютно противоположные места, которые - как ворчливо заметил Лохмоть - похоже, выполняли у них одни и те же функции. Вдалеке погромыхивал гром, на Вечную Бель откуда-то из Заречья шла гроза. Грайс так и пребывал во дворе, правда теперь он растянулся под бранником, прячась от еще не скрывшегося светила. Нашёлся и Фильт, который просто прятался в скотнике за кучами мусора, а затем, осмелев, пробрался в дом через заднюю дверь. Не было только Шкипера, но тот, как подозревал Лохмоть, давно проложил себе курс подальше от кашеварни и сейчас отсиживался где-нибудь в укромном месте. В таком же укромном уголке под лестницей, прятался якобы выгнанный Грошик. Он во все глаза смотрел на эльму, которая из презираемого изгоя, в одночасье превратилась в очень занимательную, и очень опасную для Лохмотя с друзьями личность. Хозяйку свирепого грайса (на которого Грошику дозволили посмотреть в оконную щелку) и Вольного Охотника.
Вольные охотники появились в Обители давно-еще при деде нынешнего регента. Это было время расцвета государства: Властитель подавил восстание племенного союза тайрон, длившееся ни один год и, тем самым, объединил южные области с землями Севера. Слава шла впереди его армий - многие племена и Роды сами вставали под правящую длань. На новых землях властитель делал упор на местную знать, чем вызвал тихое недовольство Верхних, рассчитывающих урвать кусок от прибыльных южных угодий. Советники постоянно клянчили для откупа, хоть какой - нибудь городишко, не говоря уж о громадах вроде Абелина и, в конце концов, Властителю это надоело. Многие Верхние расстались тогда - кто со своим положением, а кто и со свободой, остальные притихли, но ненадолго. В недрах столицы стал тлеть заговор, к недовольным советникам примкнули и некоторые воеводы, тоже считавшие себя обделёнными государем. В Новые земли осторожно направляли злыдней, в чьи задачи входило сеять страх и недовольство среди простого люда и пытаться переманить на сторону заговорщиков местных вильетов и их Верхних. Но не все засланные просто распускали слухи и звенели монетами возле колеблющихся. Были среди них и те, кто просто отправлялся туда резать, жечь и грабить, что тоже было на руку заговорщикам. В скором времени путешествие по дорогам, что соединяли север с югом, вновь превратилось в рискованное предприятие. Стала угасать торговля, доходы казны заметно упали и, в этот решающий момент, заговор лопнул как мыльный пузырь - предатели решили вовлечь на свои планы посланника Призрачного архипелага при дворе Властителя. Призрачник внимательно выслушал их, со многим согласился и даже пообещал помощь, после чего тайно направил к владыке своего слугу с полной выкладкой целей изменников и именами тех из них, о ком он успел узнать.
Несколько седмиц в столице калёным железом выжигали даже малейшие признаки крамолы, причём выжигали в буквальном смысле. Заговорщикам накладывали на лоб клеймо раскалённым железом, урезали языки и за бесценок продавали в неволю тем же самым призрачникам. Постепенно порядок был наведён, но оставались злыдни, окопавшиеся в Новых землях. Кто-то из них вёл жизнь обыкновенных разбойников, а кто-то успел пробраться в близкое окружение Верхних, а то и самих вильетов некоторых городов. И вот тут-то рубить с плеча Властитель не мог: не так давно назначенные местные градовладельцы не поняли бы свалившихся на них репрессий. Необходимо было действовать тонко, но при этом и решительно. На охрану дорог были отправлены регулярные войска, разогнавшие крупные шайки грабителей. Движение по Большаку и прилегающим путям и тропам было налажено на какое-то время, одновременно с этим и была создана тайная гильдия Вольных Охотников. Отбор туда вёлся жесточайший, но желающих вступить в неё было много. Неплохое жалование из личной казны Властителя и огромная власть, дающаяся её ратникам, привлекали в гильдию люд из разных народов и сословий. Однако после всех пройденных испытаний гильдией было отобрано лишь несколько десятков рекрутов. Ведь помимо неплохого владения различным оружием, призванные должны были уметь выследить злыдня, какое бы положение он не занимал в обществе. А для этого, порой, сила и ловкость были абсолютно не нужны - требовались ум и знания.
Поэтому записные силачи и лихие, но туповатые рубаки отметались в первую очередь. Многие, особенно имевшие семьи, уходили сами, узнав, что за каждое своё неверное решение член гильдии нёс ответственность не только своей жизнью, но и жизнью своих близких. Других пугала необходимость подолгу отлучаться из родных мест, третьи просто отсеивались, осознав всю тяжесть возложенных на них задач. Оставшиеся и были брошены по следам злыдней.
Обычно вильеты городов или старшие в деревнях сами просили гильдию прислать ратника, указывая на кого пало их подозрение. В зависимости от этого Охотник мог или бродить месяцами по окрестностям, разыскивая хитрого бандита и убийцу, или исполнять роль незаметного слуги в знатном доме. Бывало и так, что член гильдии по приказу свыше, селился в какой- либо местности - не вызывающей доверия у Властителя - и скрупулёзно выискивал мельчайшие признаки присутствия там изменников. Когда же злыдень попадал в расставленные сети, и вина его была доказана, Охотник был вправе выбирать - предать его в руки законников или самому учинить расправу.
Уже через пару лет после неудавшегося заговора с его последствиями было покончено. По повелению Властителя была создана заговорённая Берегиня-нагрудная регалия правящего дома, символ власти над тремя частями Обители. Цепь олицетворяла собой Южные провинции, с протекающей по ним Вечной Белью, изящная подвеска и вязь на ней - области Севера с их заснеженными равнинами и дремучими лесами, а сверкающий в подвеске небесник, очень редкий драгоценный камень, - Новые земли, в горных отрогах которых его и добыли. Носящему Берегиню давали обет верности все без исключения, начиная от ближайших советников и заканчивая жителями самых отдалённых пограничных поселений. Теперь любой заговор считался не простой изменой Властителю, а преступлением против всей Обители, и по задумке должен был вызывать в её жителях ненависть к предателям.
После всех этих событий надобность в Вольных Охотниках отпала, но разгонять гильдию не спешили, ограничив до минимума права её членов. Они стали просто разыскивать воров да убийц и сдавать их местным властям. Оплата их нелёгкого, а порой и опасного труда тоже изменилась. Если раньше Охотник получал жалование прямиком из столицы, то теперь всё зависело от тех же местных властей. Доходило до того, что ратников нанимали для охраны невольников и сопровождения караванов по торговым путям. Ореол значимости и некой таинственности спал, Охотники превратились в обыкновенных наёмников, что строго настрого запрещалось их уставом.
После внезапной кончины Властителя, его наследник усмотрел угрозу в самом существовании гильдии. Действительно, Охотники, оказавшись не у дел, могли сами затеять какую-нибудь возню возле трона, а учитывая их боевую выучку и умение работать головой, были в состоянии совершить дворцовый переворот в мгновение ока - никто бы не успел и опомниться. А на восстание народов Обители против новоявленных заговорщиков, при таком развитии событий, рассчитывать было несерьёзно. В подобном случае проявился бы самый большой недостаток Берегини - надевший её становился единоличным Властителем. Была, правда, надежда на заговорённость святыни, но кто знает, чему обучали этих Охотников в своё время, и кто на самом деле скрывался под их личинами. Поэтому кроме гильдии пострадали и местные маги с колдунами. Нет, никто на них не охотился, их не принуждали забросить своё ремесло, просто каждого, даже самого завалященького колдунишку из забытой всеми Богами деревни, стали принимать на личную государеву службу, с выплатой жалования и ещё кое-какими благами, при этом ограничив их в свободе применения своих сил. Теперь, одновременно с получением денег, каждый из них обязан был подавать посланцам властителя список тех магических деяний, которые они собирался совершить в ближайшем месяце, а также второй-с тем, что было ими сотворено в месяце прошлом. Короче, даже элементарный вызов дождя или удаление никчёмной бородавки обязательно должны были заноситься в реестр. Для надзора за всем этим была создана Магова община, ставившая на учёт каждого чародея, сверявшая списки и выявлявшая бесконтрольных любителей поколдовать. От всех этих новшеств казна, конечно, просела на какое-то время, но выдержала и, в результате Властитель добился своего - маги даже и пальцем не пошевелили бы приди к ним кто-нибудь с предложением свергнуть государя. Гильдию же решено было упразднить, а немногим оставшимся ратникам выделить по участку земли, желательно подальше от столицы, что и было сделано. Бывшие Охотники изничтожили свои опознавательные жетоны и разбрелись кто - куда, прервав всяческие связи с местом своей бывшей службы.
Гильдию возродила прокатившаяся по северу Обители Погибель. Первый год войны носил локальный характер, гиблые просто совершали набеги на поселения мирных селян, уничтожая их или уводя в плен. Брошенные вдогонку гарнизоны, доходили до холодного моря, где следы гиблых терялись в Стылых Туманах, постоянно стоящих на побережье.... А затем гиблые объединились. Во главе их встал Хэн-потомок казнённого когда-то злыдня. Два года армии Лимея, молодого Властителя Обители, сдерживали его натиск, два года Сход Верхних искал союзников в борьбе со страшным и непонятным врагом. Но всё было тщетно - соседи отделывались лишь пустыми обещаниями. На третий год войны, когда гиблые подошли к Эслату, граду-столице Обители - Лимей решился на отчаянный шаг. Он собрал невольников, дал им оружие и бросил в бой, пообещав свободу. Рабы, среди которых было немало бывших воинов, воевавших в разное время и в разных странах, сотворили чудо. Среди них нашлись меткие лучники, умелые пращники и могучие бойцы, но что самое главное - непревзойдённые стратеги. Назвав себя Падшими воинами, объединив свои умения и различные тактики боя, они создали войско, противопоставить которому Хэн ничего не сумел. Тем не менее, он отчаянно сражался, видимо ожидая поддержки, но его планам не суждено было сбыться. Несмотря на сопротивление, Падшие продолжали наносить войскам гиблых удар за ударом, а когда к армии невольников подошли наёмники Южных земель, Погибель дрогнула и покатилась назад к студеным волнам Холодной Пучины. Вскоре её армия окончательно развалилась на отдельные отряды, которые хаотично бежали, спасая свои шкуры. Войско Властителя гнало их до самых Стылых Туманов, которые опять помогли гиблым, укрыв часть их в своих белёсых клубах. За одним из таких отрядов, во главе которого был сам Хэн, сгоряча и погнался Лимей со своими телохранителями-арлаями, самыми преданными воинами - элитой Падших. Больше его никто не видел. Лишь через два дня к основным силам выползли четверо из ушедших с Властителем. Они еле передвигались, с трудом поддерживая друг друга. У них не было сил, но никто не дал арлаям возможности прийти в себя. Войсковые знахари наскоро залатали их, и они предстали перед остальными. Тяжело опираясь на оставленное им оружие, еле стоя на ногах, четверо выживших, сомкнув плечи, стояли на продуваемом холодными ветрами холме... и молчали. Что они могли сказать тем, чьи надежды на обещанную свободу исчезли вместе с Лимеем? Единственное, чего добился от них Сход командиров - это то, что государя никто из четвёрки не видел мёртвым: он просто пропал. Им не поверили, вернее не захотели поверить. Всем казалось ясным, что они лгут, и правителя уже нет в живых. Но если выжившие уверены в обратном, что же - пусть отправляются на поиски: так постановил Сход. Сразу приговорить уцелевших к смерти командиры не смогли, это были их боевые товарищи, с которыми приходилось сражаться бок о бок, а кое-кто из Схода был обязан им жизнью. Направленными в спину пиками, их, еле плетущихся, загнали назад в Туманы, лишь ненадолго отсрочив неминуемый конец. Подождав ещё пару дней, большая часть войска повернула назад к столице, надеясь, что Совет Верхних сдержат обещание, данное пропавшим государем. С ними ушли и наёмники, которых в Эслате ждало вознаграждение, а остальные, ни на что уже не рассчитывая, разделились на небольшие группы и решили самостоятельно пробираться в родные места.
Однако, за то время, пока бывшее войско государя пылило по дорогам Обители назад к стенам столицы, многое изменилось. Весть о том, что Падшие возвращаются одни, без Властителя достигла Эслата гораздо быстрее них. По пути, в небольшом придорожном селении Дворки, остатки армии встретили посланцы Совета. Собрав командиров прибывших и заверив в том, что Верхние с нетерпением ждут прославленных воинов для решения их щекотливой проблемы, они посоветовали им как можно скорее добираться до столицы. Но отягощённое обозом и раненными войско, не могло идти быстрее. Тогда и было принято судьбоносное для Падших решение. Оставив в Дворках свою армию, командиры помчались на встречу с Советом. Для рядовых же солдат посланцы закатили небывалый пир. Во время этих гуляний произошло то, что в народе прозвали Резнёй рабов. Потерявших бдительность воинов поили отравленным вином и подавали отравленную же снедь, а затем их добивали наёмники, которым посланцы посулили щедрую награду. Лишь несколько десятков Падших сумели спастись. Об уехавших же в столицу командирах с тех пор никто не слышал. Ещё через две седмицы, дядя Лимея Фадин, объявил себя регентом. Первым же указом Фадин обвинил Падших в измене. Они становились вне закона, а залитые кровью и покинутые жителями Дворки, люд стал объезжать дальней стороной.
Вот тогда- то и вспомнили о Вольных Охотниках. Гильдию набрали заново, вернули часть привилегий и отправили новых ратников на поиски уцелевших рабов. В обязанности Охотникам также вменили поимку гиблых, ещё укрывающихся в лесах и оврагах Обители, да и ловлей обыкновенных преступников члены гильдии не пренебрегали-за это тоже неплохо платили.
И теперь одна из ратников сидела напротив Лохмотя, изучавшего гильдийский свиток с подтверждением полномочий Охотника. Руки его слегка подрагивали, ведь подняв взгляд на эльму, он в буквальном смысле мог посмотреть в лицо своей смерти. Но гостья не предпринимала никаких действий, направленных против посланцев Рыжеблуда, находившихся в пределах её досягаемости. Она не звала грайса, не бряцала оружием и даже, на худой конец, не посылала никого за стражами. Она просто сидела, подперев рукой голову, и по её усталому лицу невозможно было понять, о чём она думает.
-Парни, ложная тревога,- довольный Лохмоть закончил читать и протянул свиток через стол его владелице,- у неё нет дозволения нашего вильета на Охоту в здешних местах...
-Мне что теперь, за ним в столицу шлёпать? - огрызнулась эльма, не меняя позы. - Ваш вильет должен был оставить его для меня, но видимо так торопился облобызать морщинистую руку регента, что забыл всё на свете.... Но ты, Лохмоть, не торопись радоваться, - она резко наклонилась к доверенному: - Насколько я знаю, большой власти вильет в Заводи не имеет, так что есть ли его дозволение, нет ли...
- Не пугай, Охотник, - Лохмоть даже щелкнул пальцами от избытка чувств, - ты же не знаешь, с чем вильет вернётся от регента,...а если он откажется от твоих услуг? За своё самовольство не один посланник гильдии головой ответил, я не прав?
Эльма в раздумье покачалась на табурете:
- Ну, хорошо, будем дожидаться вестей из столицы. А пока, я думаю, нам пора расстаться...хотя бы на время. Да, и учти Лохмоть, если в твоей голове созреет некий план пристукнуть меня где-нибудь в тёмном уголке, не забудь две вещи: во- первых вильет может знать, что Охотник-эльма, и подсунуть ему кого-то вместо меня у тебя вряд ли выйдет, во-вторых владелец пристани находится в Абелине, и он может пожелать разобраться в том, что сейчас здесь творится. Для этого и его дозволения хватит, не находишь?
Лохмоть изобразил на лице абсолютное недоумение и даже покрутил пальцем у виска, показывая, как он обижен таким недоверием со стороны гостьи, а вот Детинушка огорчённо вздохнул, его "блестящая" со всех сторон задумка была раскрыта в самом зародыше.
- Ладно, пойдём, - забрав своих подельников, Лохмоть направился было к выходу, но внезапно остановился, переглянулся с сотоварищами и все трое уставились на эльму.
-Ну что ещё? - гостья явно хотела отдохнуть и топтавшиеся у двери троица начала её раздражать.
-Кошак, - брякнул Детинушка и почесал зад. - Не выпустит, - добавил он, немного подумав.
-Да чтоб вам... - эльма встала из-за стола. - Все за мной, - и она уверенно направилась к выходу. За её спиной образовалась небольшая давка. Лохмоть, Детинушка и Крючок проявляли чудеса вежливости, пропуская друг друга вперёд: желания встречаться с грайсом даже в присутствии его хозяйки ни у кого не возникало. В конце концов, доверенный просто надавал пинков многострадальному Детинушке и вытолкал его на крыльцо, где уже стояла эльма, терпеливо дожидаясь остальных. Касам с Грошиком тоже вышли посмотреть поближе на страхолюдинку, с которой им, похоже, предстояло делить кров и пищу.
- Гарлин,- гостья поманила грайса к крыльцу, не обращая внимания на энергичные жесты Лохмотя, намекавшего на то, что кота надо опять запихать в повозку и дать им спокойно покинуть двор Касамовой кашеварни. Грайс потянулся, грациозно выгнув спину, и направился к ней. Подойдя он остановился, глядя на оробевшее сборище, после чего перевёл взгляд холодных зелёных глаз на хозяйку.
-Не трогать! - эльма указала на стоящих за спиной. - Вот и всё,- она повернулась к нечаянным зрителям. - Он и так бы вас не съел, - устало усмехнулась она, - а уж теперь.... Вот ты,- она указала на Детинушку,- хочешь помириться с ним?
Детинушка отчаянно замотал косматой башкой, но Лохмоть уже подталкивал его навстречу спокойно стоящему грайсу. Вытянув вперёд дрожащую руку, Детинушка потихоньку стал спускаться с крыльца, как ему казалось прямо в лапы когтистой смерти. Всё было спокойно, но тут одновременно произошли три вещи. Видимо долгое сидение в повозке без общения подвигло кота на желание поиграть. Он уселся на мохнатые задние лапы, а передними потешно замахал в воздухе перед лицом опешившего громилы. Детинушка отпрянул назад, попав ножищей в лохань с помоями, стоящую у крыльца. Поскользнувшись, он полетел на землю, по пути задев головой, тревожно звякнувший колоколец. Грайсу так понравилось всё происходящее, что он, выгнув спину, как заведенный запрыгал по двору, приглашая Детинушку погоняться за ним, но у того было совершенно противоположное желание. Громко охнув, подручный Лохмотя встал на четвереньки и буквально проломился через бранник, окружавший двор "Сивоусого Сома". Вылетев на широкую, но заросшую тропинку, он упал в траву и, посчитав, что его не видно, быстро пополз за ближайший угол. Со стороны казалось, что небольшой холмик на дороге вдруг решил поменять своё местоположение. Картину дополняли ленточки на штанах Детинушки, напоминавшие колышущуюся ветром траву. Грайс погнался было за ним, но добежав до прорехи в изгороди, остановился и вопросительно посмотрел на хозяйку. Эльма отрицательно качнула головой и взглянула на Лохмотя.
Тот только досадливо махнул рукой и решительно спустился с крыльца. Он спокойно пересёк двор, сопровождаемый шипением грайса, и, задержавшись у воротинки, вделанной в заросли бранника, поманил пальцем Крючка. Немного помявшись его второй подручный мелкими шажками, направился к нему, демонстрируя несвойственную выправку - будто кол проглотил. Расслабился он, только оказавшись за спиной Лохмотя. Доверенный ткнул его в бок, и они направились вслед за уползшим с виду Детинушкой и укатившей ещё при первом появлении Гарлина телегой.
-Да, Лохмоть, - крикнула эльма вслед, - грайсы звери ночные, так что добро пожаловать, если что!
Доверенный сделал вид, что не расслышал, и они с Крючком, ни разу не обернувшись, исчезли на спуске к реке, откуда на Заводь уже надвигалась тяжелая туча, поднимая пыльные вихри и скрывая весёлый блеск речных струй.
***
В едовой было тихо, только дождь монотонно стучал по крыше. Основная гроза уже отбушевала над кашеварней и унеслась в сторону Абелина. Грайс неожиданно для всех сразу проникся симпатией к Фильту, позволил тому проводить себя в хлев, где прекрасно устроился рядом с мулом, обгрызая огромный рыбий хребет, который откуда-то приволок немой. Там больше никого не было, свою единственную анопу, тягловое животное, размером побольше мула, Касам перевёл в сарай с инвентарём, благо места в нём хватало.
Грошик давно уже помог эльме перетащить вещи из повозки в отведённую ей комнату, где она смогла переодеться и привести себя в порядок, а Одноухий всё также молча сидел в едовой. Лишь при появлении эльмы он засопел, и уткнулся в кружку, стараясь, лишний раз не сталкиваться с постоялицей взглядом. Он уже сказал ей слова заповеди и теперь, прихлёбывая вино, терзался сомнениями. Да, присутствие в кашеварне Вольного Охотника, несомненно, придавало вес заведению и сулило определённую выгоду в будущем. Посмотреть на живого Охотника и его ручную зверюгу наверняка нашлось бы много желающих. Не стоило сбрасывать со счетов и тот факт, что ни один из заезжих или местных лиходеев теперь даже близко не подойдёт к кашеварне, не то, что надумает покопаться потихоньку в хозяйских сундуках. Но с другой стороны кто согласиться жить под одной крышей с эльмой? Последний постоялец сбежит, лишь только узнает о столь неприятном соседстве. Нет, не зря варщик сегодня ещё с утра попросил лекаря не спускаться в едовую, объяснив эту просьбу нежеланием присутствия постояльца при своём унизительном торге с людьми Рыжеблуда. Выйти на улицу знахарь прекрасно мог через скотник, а еду кухарка относила ему в комнату.
От этих раздумий Касам совсем сник. Он вдруг вспомнил, что так и не договорился с Лохмотем о размере выплаты Рыжеблуду, хотя теперь, с появлением новой постоялицы старший мог и пойти на уступки, учитывая статус гостьи. Немного прибодрившись, Касам потянулся за кувшином, чтобы плеснуть себе ещё кружечку. Неожиданно он почувствовал, что кто-то тронул его за плечо.
-Нальёшь мне варщик? - эльма стояла вопросительно глядя на хозяина кашеварни. Касам молча пододвинул кувшин ближе к её локтю и стал подниматься, с намерением отойти в сторону.
-Постой, - эльма потянула Одноухого за рукав. - Ты думаешь, я не понимаю, какие неудобства я тебе создаю? Скажу честно, я не выбирала твою кашеварню нарочно. Ну не знала я, что пристань бездействует, клянусь, не знала! А теперь...видимо придётся остаться. Ведь если стараться не мозолить глаза - лучше твоего заведения, даже если захочешь, не найдёшь. Сам подумай, "Сом" стоит в стороне и от него ближе всего к пристани, однако без зазывалы его не отыщешь. Ты даже не вывесил вымпел на гостевом шесте...
-А зачем? - перебил её варщик и махнул рукой. - Тебя вон и безо всяких вымпелов занесло. А увидит его купец заезжий или барн какой надутый, припрутся к зазывальному столбу узнают, что да как....И заывале затрещин надают, и сюда могут припереться,...и буду я на старости лет выслушивать, какой хозяин кашеварни пройдоха и лгун. Да, согласен, всякое у меня было: и покражи случались, и живность сводили со двора, но вот обманывать постояльцев...такого никогда...
Касам даже горделиво выпрямил спину, говоря последние слова.
-А зазывалу... что ж ставлю... жаль всё это, - Касам обвёл рукой едовую. - Более двадцати лет кашеварю, с той поры, как вот эта самая тварюга, - он показал на чучело, висевшее на стене, - разбила в щепки нашу плоскодонку. После этого река для меня закрыта, плавать боюсь, представляешь, хоть на лодке, хоть так... гляжу в воду, и мерещится мне эта рыбина, а в пасти у нее - моё ухо...
-Успокойся...я же тебя в реку не тащу, - эльма отхлебнула из кружки, удивлённо прищурила глаза и удовлетворённо хмыкнула.
-Неплохое вино, варщик, - она сделала ещё глоток, - откуда такая роскошь?
Касам надулся:
-Ты что ж считаешь, что если дела у меня плохи, то мне на всё и наплевать? Вино сам делаю, вот с провиантом плоховато, рыбу давненько не ловим, покупать больно не на что, да и стряпуха у меня... - он понизил голос и покрутил в воздухе рукой.
-Ничего, - эльма тоже зашептала, заговорщицки подмигнув Одноухому, и повторила его жест, - я тоже не привереда.
-Великая Рыбина, ты ж голодная у меня,-спохватился Касам,-сейчас...сейчас...эй, кто там на кухне, ужин гостю, да вина ещё кувшин...или как? Угощу тебя от души, ты ж у меня первая постоялица за столько времени...да боюсь, что и последняя...
Весь запал варщика исчез, будто ветром сдуло. Он опять вспомнил про свой долг старшему и уныло посмотрел в опустевшую кружку.
-Наслышана я, - эльма пододвинула Касаму свою,- зазывала дорогой рассказывал кое-что. Да и гостей видела, - усмехнувшись, добавила она.
-Грошик-то, этот да, переживает малой сильно, пообвыкся он тут,...честно говоря, и я к ним с тёткой привык,- Одноухий поднял указательный палец. - Во...спасибо напомнила, мне ж ему сказать надо кое- что... Грошиик! - Касам завопил так, будто кто-то откусывал ему второе ухо. - Он наверху сидит обычно, у знахаря нашего, - объяснил он своё поведение эльме. - Тот его привечает, то подкормит чуток, то безделицу подарит, какую, а я и не против, всё лучше, чем по задворкам вечерами шататься. Тронуть то его тут вряд ли кто додумается - Детинушка потом голову оторвёт - а вот набраться всякой пакости, хотя бы от того же Детинушки, вполне может. Да и тётке его так спокойней...
Пока варщик всё это рассказывал, наверху застучали дробные шаги, и запыхавшийся Грошик буквально скатился по лестнице.
-Ты вот что Грошик, завтра к столбу не ходи,...подождём. Надо и с Рыжеблудом дела порешать, да и новые постояльцы, даже если и появятся...гм, - он смущённо посмотрел на постоялицу.
-Вряд ли пойдут жить под одну крышу со мной,- закончила за него эльма, ничуть не рассердившись на варщика за допущенную бестактность.
-Вот-вот, - смущённо проговорил Касам. - А ты, малой, сходи-ка завтра на реку. Может и наловишь чего, кормить то нам постояльцев надо, их теперь много у нас,- захихикал варщик.
Эльма тоже улыбнулась, а вот Грошик стоял белый как полотно и умоляюще смотрел на хозяина кашеварни.
- Что с тобой? - улыбка моментально сползла с лица гостьи. - Что-то не так?
-Да, - скорее прошептал, чем проговорил Грошик, - грайс... Мне придётся встать очень рано, а он во дворе...как я пройду...?
-Пойдём, - устало вздохнувшая эльма взяла Грошику за руку и повела во двор. Дождь перестал, уже сгущались сумерки, далёкий лягушачий хор надрывался где-то на берегу, и вечерняя речная свежесть чувствовалась в воздухе, заставив Грошика зябко поёжиться.
А вот грайс чувствовал себя превосходно. Жара спала, рыбий хребет оказался очень вкусным (он даже припрятал немного, убедившись, что стоящий рядом мул не покусится на его запасы), а теперь ещё и хозяйка вышла к нему с каким-то маленьким двуногим. Нет, этот нам не нужен, давай того, большого, с ним так весело...
Всё это кот объяснил эльме пофыркиванием, трущейся об хозяйку спиной и катанием по земле у её ног.
-Ну хватит, хватит, - постоялица потрепала грайса по мощному загривку, - опять потом вычёсывать с твоих боков грязные комки. Вот, знакомься - это Грошик, он мой друг и живёт здесь.
Кот внимательно выслушал хозяйку, посмотрел на мальчугана и - Грошик мог поклясться, чем угодно - быстро кивнул. Затем он просто подошёл к оторопевшему зазывале, положил свою тяжёлую голову ему на руку и застыл, явно чего-то ожидая.
-Ну что стоишь? Погладь, - шепот эльмы вывел Грошика из оцепенения, и он осторожно положил другую руку между торчащих ушей грайса. Шерсть зверя была жёсткой, где-то даже колючей, от неё пахло хлевом и мокрым песком, но Грошик самозабвенно гладил её, жалея лишь о том, что никто не видит этого события.
-Да - а, - хрипло протянул Касам, вышедший за ними во двор. - Вот уж друг, так друг,...а меня уважишь? - он протянул руку и вопросительно посмотрел на эльму. Та кивнула, и варщик стал поглаживать кошачий бок. Грайс терпеливо стоял, ожидая, когда это им надоест. Он правильно понял свою хозяйку, они её друзья, но она не сказала "наши". А значит надо держать ухо востро.
Потрепав грайса и оставив его на ночном дежурстве, все вернулись в дом, где Касам с недоумением уставился на пустой стол.
-Не понял, - протянул он неприятным голосом, в котором явственно проскользнули металлические нотки, - это что за...
-Вечер добрый, - из-за перегородки, скрывающей кухню, вышла пожилая женщина, в лице которой угадывалось еле уловимое сходство с Грошиком. - Извини барн Касам, повечерять нечем, Ракушка отказалась готовить для...новой постоялицы. И вообще завтра утром она уходит, если ты не откажешь гостье в постое. Она даже готова заплатить ей...
-Пусть проваливает, - разгневанный Касам пнул ногой подвернувшийся табурет,- невелика потеря, справимся! Арая, ты сможешь похозяйничать на кухне? - он смотрел на женщину, ожидая её ответа.
-Справиться можно, ничего нет сложного, да и едоков у нас сейчас немного, но вот снедь... - она смущённо улыбнулась.
-Что, снедь, - не понял Касам, - вся разом стухла что ли?
-Если бы,- ещё одна смущённая улыбка скользнула по лицу Араи,- её попросту нет. На торговище уже два дня не ходили...не с чем.
Касам только крякнул и виновато развёл руками. Деньги были, но пустить даже малую толику на продукты, значит не заплатить Рыжеблуду. Ему стало невыносимо стыдно, грозился отличным ужином, а вышло...
-Хм...проблема, - эльма задумалась, но лишь на мгновение: - Ужин будет...Грошик, ты помнишь, куда поставил заплечный мешок, тот, с кожаными завязками?
-Помню, барна эльма, - слова вырвались сами собой и Грошик чуть не прикусил язык. Вот уж умудрился - связал несвязуемое. Однако все рассмеялись, и ободрённый Грошик понёсся к комнате постоялицы. Пока он бегал, его тётка - а в том, что это Грошикова родня у эльмы не было ни капли сомнения - зажгла лампу, быстро накрыла стол скатертью и поставила на неё кружки и кувшин с так понравившимся гостье вином.
-Всё, - она разгладила скатерть, - больше ничего нет...
Эй, а орешки, ну помнишь, мне их привёз зареченский капитан?- прибодрился Касам. - Они как раз к вину. Неси, чего стоишь-то?
-Их тоже нет...
-Куда ж они делись? - Касам недоуменно стал осматривать едовую.
-Лохмоть сожрал, - крикнул от лестницы Грошик,- и не подавился, гад!
За разговором никто и не заметил его возвращения. Он подтащил ношу к эльме, бухнул её на пол и вопросительно посмотрел на гостью. Та поставила мешок на колени и, покопавшись в нем, извлекла на свет несколько тёмных приятно пахнущих пластинок.
-Вот. Угощайтесь, - она широко развела руки, приглашая всех к столу, - сколько их тут у меня... семь, а нас четверо, можно ещё кого-нибудь пригласить!
-Ну если не против можно позвать Куна, знахаря нашего, - запинаясь проговорил варщик. Ему казалось, что он бредит... мало, того что его в его же кашеварне кормит постоялица, так он ещё и осмеливается приглашать других поесть за её счёт. Но он ничего не мог с собой поделать, слова вырвались помимо его воли, и он лишь пристыженно наклонил вниз голову.
-Зовите, зовите, - эльма ловко отделяла пластинки одну от другой и протягивала их всем окружающим.
-Его нет, он ушёл к больному в город, вернётся только утром, - Грошик так и стоял у стола, глядя на тёмный прямоугольник, выделенный ему доброй гостьей. Он знал, что это такое. Высушенная косточка ратайи, дерева-гиганта северных чащоб, пользующаяся постоянным спросом у знающих людей. Для начала нужно было найти в лесу, среди множества подобных, плодоносящий экземпляр. Затем каким-то образом сорвать плод (он у ратайи обычно один, правда, соответствующего размера), вытащить его из чащобы - частенько шугая назойливых эльфов - разбить, найти внутри две-три косточки. Потом размять их, полученную кашицу уложить в формы, смешав с небольшим количеством горного мёда и, наконец, долго вялить всё это под лучами светила. Да ещё нужно знать, когда идти на сбор, косточки были мягкими только в самом начале созревания и лишь тогда поддавались обработке. Стоило лакомство немало, но очень сытные и долго не портящиеся т а б л е т ы, были просто незаменимы для путешественников, моряков, солдат или Вольных Охотников, коим эльма и являлась. Касам порой покупал такие, в прошлом, когда дела в кашеварне шли отлично.
-Что же ты не ешь, Грошик? А ты, Арая? Или вы ещё с прошлого года закормленные? - эльма недоуменно смотрела на родственников.
-Нельзя... в едовой нам за одним столом с постояльцем нельзя, - спокойно проговорила Арая,- даже если он сам позовёт. Мы возьмём с позволения барны, и съедим потом... у себя...
-Ещё чего! Варщик тебе не кажется... - она не договорила.
Одноухий махнул рукой:
-Все за стол...и так никто не поверит, что сидим рядышком ...
С выродком, - улыбнувшись, дополнила эльма.
-Ну, да, - ничуть не смущаясь, продолжил Касам, - причём он нас ещё и кормит!
После этих слов, все они, включая, позванного Грошиком немого, смеясь и переговариваясь, принялись за нехитрый ужин.
-Ничего так,- Касам проглотил последний кусочек, - но постоянно таблету жевать не будешь, кишки засохнут. Малой, ты про утреннее рыбальство не забыл ещё? Наловишь чего ничего, что б хоть на день хватило, а потом вон Фильту поможешь бранник переплетать...ну там, где Детинушка проскочил и....
-Тсс, - эльма приложила палец к губам: - У нас, похоже, гости.
Она внимательно прислушивалась к чему-то, происходящему за пределами дома. Касам вопросительно посмотрел в окно, но разглядеть там что-либо было невозможно. Густая южная ночь рухнула внезапно, как и бывало в этих краях, и во дворе стоял непроглядный мрак.
-Ты что-то услышала? - невольно прошептал варщик, переведя взгляд на эльму. Та нетерпеливо тряхнула головой и застыла, вся обратившись в слух. В едовой возникла напряжённая тишина, лишь горящая лампа порой издавала шипящий звук, да спрятавшийся на кухне пылевой жук, наигрывал свою монотонную мелодию.
-А всё-таки он упорный, - неожиданно рассмеялась постоялица. - Вот только туповат, похоже...
За стеной раздался грохот помойной лоханки, буквально тут же прозвучал жалобный звон колокольца, и всё увенчало громкое оханье. Фильт вскочил на ноги.
-Сидеть! - удержал его Одноухий, после чего спокойно отхлебнул вина и немного посмаковав, продолжил: - Судя по набору звуков - это Детинушка. Как драпать отсюда он уже знает, главное, чтоб впотьмах умудрился в ту же самую дыру попасть, а то прибавится завтра работы...если конечно зверюга его не того...
-Не того, - передразнила варщика эльма. - Ваш Детинушка Гарлину чем-то приглянулся, он его забавляет. Так что можешь быть спокоен, кучки обглоданных костей утром на дворе не предвидится. А теперь, дорогие хозяева хотелось бы отправиться на боковую. Устала я за сегодня, да и завтра денёк, похоже, ещё тот предстоит.
- Проводи гостью,- засуетился Касам, выпихивая из-за стола немного разомлевшего Грошика. - Да и сам спать вали, продрыхнешь ловлю, самого на обед варить придётся.
Грошик кивнул и, подхватив мешок постоялицы, направился было к лестнице.
- Погоди, - эльма остановила его, - вот мой плащ, накинешь его, когда к реке пойдёшь. Хоть и южные места, а по утрам у воды всё одно прохладно.
Грошик насупился:
- Зря барна так говорит. В сарае у нас найдутся и накидка и водоступы. Рыбалим мы только последнее время редко...недосуг всё. И ещё,- у мальчугана вдруг загорелись глазёнки, - можно я кота с собой возьму?
Эльма улыбнулась, так умоляюще смотрел на неё Грошик. Присев возле него на корточки, она сказала:
- Можно то можно, вот только не надо пока что бы Гарлина видели лишние глаза.
Она выпрямилась и потрепала Грошика по макушке:
-Да и вернёшься ты в таком случае без улова, - ещё раз улыбнулась эльма. - Гарлин же всё сожрёт, что ты поймаешь.... А запретить ему ты не сможешь, не послушает он тебя. Вы ж только недавно познакомились. Как- нибудь потом, хорошо?
-Хорошо барна, - Грошик вздохнул и стал подниматься по лестнице.
-Да и ещё...прекратите называть меня барной, - эльма обращалась сразу ко всем. - Меня зовут Юллин.
Произнеся последнюю фразу, она заторопилась за Грошиком. Скоро наверху раздались её уверенные шаги, затем скрипнула комнатная дверь и всё стихло. У "Сивоусого Сома" появилась новая постоялица.
Знахарь
Вставать рано, Грошику было не привыкать. Поэтому, когда первые, ещё призрачно дрожащие полоски зари появились на горизонте, он давно уже был на ногах. Выйдя к сараю через заднюю дверь, он деловито собирался на ловлю: выбрал самые маленькие водоступы, из груды удочек взял одну тяжу и парочку полегче. Обойдя сарай, ковырнул небольшую кучу перегноя и набрал в старый плетенец лениво расползающихся пылевых жуков для наживки. Вернувшись, напялил старую, продранную местами накидку Касама. Подогнул рукава и ещё успел угостить остатком таблеты анопу, обалдевшую от такой щедрости.
Ещё с вечера Грошика мучил один вопрос - почему их анопа не боится кота, который был хищником по своей природе? Малышка должна была уже давно помереть со страху, или, по крайней мере, орать без остановки. Ладно, мул, тот видимо у эльмы уже давно, и она приучила их с котом жить мирно... Занятый думками, он закрыл дверь сарая на засов и направился к воротинке. Выйдя со скотника во двор, он встал как вкопанный, так поразила его открывшаяся картина.
Лёгкий, предутренний туман ещё полз потихоньку над землёй, лениво собираясь у крыльца, ограды из бранника и гостевого шеста, почему- то согнутого в дугу. Грошик сделал небольшой шажок вперёд и чуть не закричал от ужаса. На тонком конце, пониже того места, где привязывают вымпел, виднелась какая-то бесформенная тёмная груда, омываемая туманом. Порой она покачивалась верх-вниз, из-за чего шест угрожающе потрескивал. Но уж совсем стало жутко, когда откуда-то из перепутанного черно-белого клубка тихо раздалось его, Грошиково, имя.
- Грооошик, Грооошик, - постанывающий голос приковывал к земле и одновременно звал к себе. Мальчик задрожал всем телом. Но тут ужас, висящий на шесте, выдал громким шёпотом такую тираду, от которой даже у видавших виды приречников засвербило бы в ушах.
...... в глотку! - наконец закончило висящее пугало и судорожно вздохнуло.
-Детинушка, это ты? - всё ещё не веря себе, тоже негромко спросил мальчуган.
-Я, - шепнуло пугало.
-Ты что тут делаешь? - Грошик подошёл ещё на пару шагов.
-Прячусь, - горестно сообщил Детинушка, - от кошака. Ты смотри не подходи ближе, он где-то тут недалеко в засаде сидит.
С реки подул ветерок и разогнал сгустившиеся у шеста клубы тумана. Грошик не удержался и прыснул. Засада у кошака была, причём прямёхонько под висящим Детинушкой. Мало того, встав на задние лапы, грайс без труда бы дотянулся до громилы, но он лишь изредка посматривал вверх.
-Детинушка, ты до ветра хочешь? - еле сдерживая смех, спросил Грошик.
-Хочу, - вздохнул Детинушка, - давно уже...
-Ты тогда вниз не смотри...
-А я и не смотрю, - Детинушка вздохнул ещё раз, - я боюсь, когда высоко.