Над Афинами стояла ночь. Сократ задумчиво сидел на мраморных камнях, расположенных на холме перед агорой и его старое тучное тело обвевал ветер с Эгейского моря. Он специально пришел сюда, чтобы насладиться тишиной спящего города. В последнее время он нуждался в одиночестве, ему нужно было осмыслить весь пройденный жизненный путь. Сократ чувствовал, что скоро его жизнь должна завершить свой безумный бег. Вернее, где-то в глубине души его верный даймон (1) уже которую неделю шептал о необходимости привести в порядок мысли и подготовить дух к какому-то последнему самому сложному испытанию. Смерти Сократ не боялся. Да и как он может ее бояться, коль многие годы готовился к ней. Нет, скорее он боялся недостаточно уверенно выстоять в этой битве. Безусловно, он должен умереть и это его судьба. Но это не должна быть смерть раба. Он должен своей смертью возродить в афинянах нечто, что они уже почти потеряли, то, чем в избытке владели их предки - способностью быть естественно свободными.
Сократ поежился. Холодный ветер залетел под тунику и принес холод наступающей осени. Он посмотрел на спящий вдалеке Пирей (2) и грустно улыбнулся.
- Внутренняя свобода! Как быстро мы ее потеряли, ведь еще пару поколений назад мы не говорили о свободе - мы ею были. Свободным нужно быть и если ты свободен, то ты свободен тотально. Нет частичной свободы, есть только или полная свобода или полное рабство, третьего не дано.
Сократу вспомнился Парменид с его знаменитым изречением "если есть бытие, то небытия нет".
- А ведь действительно Парменид был прав - отметил про себя Сократ. - Если есть бытие, то уже нет ничего кроме него. А бытие и свобода суть одно и тоже, два названия одной вещи. Небытие же есть рабство. Что можно сказать о небытии и рабстве? Наверное, только то, что в них нет Человека.
Сократ вдруг сжал кулаки и с горечью почти крикнул в темноту спящего города, хотя этот крик был похож скорее на нервный шепот.
- Бедные Афины, что с вами случилось. Погнавшись за видимостью, вы жители города потеряли себя. После победы над персами и превращения Афинского морского союза в богатейшую и сильнейшую военную силу на Эгейском море, вы, афиняне, возгордились, стали чинить несправедливость в отношении своих младших союзников и уповать больше на достаток и положение в полисе, чем на добродетель. Вам ли победителям в Марафонской битве и сражении при Саламине (3) было не знать, что творящий несправедливость и ориентирующийся на внешнее вносит порчу в собственную сущность, разрушает основы внутреннего бытия. Но блеск золота и величия ослепил вас. Однако, Эриннии (4) не спят и тяжко мстят за отказ от следования божественным законам.
Сократ сплюнул, достал из сумы лепешку и ломтик козьего сыра, неспешно откусил по куску того и другого и стал задумчиво пережевывать.
- Возмездие близко и его надо остановить.
Неожиданно в мыслях возник образ Алкивиада (5).
- Если взять нынешние Афины, - подумал Сократ, - и создать из них одного человека, который бы символизировал собой квинтэссенцию города и его жителей, то это существо, безусловно, называлось бы Алкивиад . Интересный он человек. С детства я пытаюсь наставить его на путь философии, но, видать, я плохая повитуха. Мне никак не удается заставить родиться на свет истинного Алкивиада. Вроде бы разумом он понимает меня, соглашается с доводами, но, едва окунувшись в гущу городской жизни, он снова оказывается пойманным в силки честолюбия. Да, точно говорят пифагорейцы, что пока в человеке, в его сущности что-то само каким-то парадоксальным образом не остановится и не изменится, не прекратит своего вращение в витках дурной бесконечности, то все увещевания будут напрасными.
Выражение лица Сократа приняло напряженный и сосредоточенный характер. Он вспомнил одну из бесед, которая имела место в доме Кефала лет десять назад. Тогда он с группой молодых людей обсуждал именно эту тему - тему метанойи, т.е. коренного изменения сознания и ее мистический характер. Сын Кефала Главкон в тот вечер все допытывался о методах выхода на подобный тип сознания. Сократу со всей четкостью представились все нюансы той беседы.
- Скажи Сократ, - голос Главкона был полон надежды, - а ведь все же должен существовать метод обретения новой человеческой природы? Скажем, есть же искусство сапожника или возницы, которым обучают ученика и при определенном упорстве он может стать хорошим сапожником или мастером вождения колесницы. Значит должно существовать и искусство обретения человеком второго рождения?
- Спешу огорчить тебя Главкон, но подобного искусства не существует, хотя мне и приписывают знание повивальной бабки, т.н. "майевтику" (6). - Сократ при этом хитро улыбнулся. - Ты, Главкон, наверное, считаешь меня подобием софистов, которые на всех углах кричат, что могут научить любого желающего любым искусствам, в том числе и искусству быть другим. Однако, мы же все прекрасно знаем, что большинство софистов шарлатаны и кроме как словесной эквилибристике не могут научить ничему. Они скорее учат внешнему, не затрагивая внутреннее. То, что они называют внутренним, есть просто-напросто более глубокие слои психеи (7), которые все же представляют собой различные уровни поверхности. А то, о чем я говорю, есть иное и оно невыразимо. Понимаешь Главкон, я могу тебе говорить о добродетели, о совести, чести и долге, о правилах их достижения, и ты можешь всей душой со мной соглашаться и тысячу раз клясться, что с этой минуты будешь жить по другим законам, но это не изменит положения вещей. Встав утром с постели и решив жить по другому, к вечеру ты все рано вернешься к своему обыденному состоянию, успокаивая себя тем, что есть философия, а есть жизнь, которая выше и сложнее всякой философии.
- Но Сократ, - прервал его Главкон, - дай хотя бы какой-то ориентир, который указал бы нам направление, наподобие огня в бухте Фалерон (8).
- Хорошо Главкон, я скажу тебе одну фразу, не знаю, поймешь ли ты ее или нет. "Чтобы найти свою истинную природу нужно уповать на Бога и принести жертву".
Эти слова вызвали замешательство у слушателей, которое через секунду вдруг превратилось в неодобрительный рокот.
- Позволь Сократ - почти закричал брат Главкона Евдокс, - но ведь если мне не изменяет память, ты много раз высмеивал жрецов, которые приносят жертвы богам. Ты говорил, что недостойно человека мудрого приносить жертвы для достижения каких-либо целей, ибо тем самым, он стремиться вовлечь Бога в свои бренные игры и желания. Если человек истинно верит во всемогущество и мудрость Бога, то этого достаточно. Подобный человек примет любой исход события, вне зависимости от приложенных им усилий и преследуемых целей, так как истинных конечных целей замысла божьего человек постичь не в состоянии.
- Ты прав Евдокс. Это мои слова. Но позволь тебе заметить, что ты неверно истолковал мое изречение. Приведенные тобою слова касались вещей низких и варварских. Люди с варварскими душами верят, что, принося жертву Богу в виде крови животных, ценностей или какой-то аскезы, совершая массовые ритуалы, они тем самым могут, как бы дать Ему взятку для того, чтобы умилостивить, привлечь на свою сторону или отвратить Его гнев. Однако, мы люди разумные должны понимать, что Бог есть абсолютное совершенство и он ни в чем таком не нуждается, будучи истинным хозяином всего, чем мы якобы владеем. Бог ждет от человека иной жертвы - жертвы на пути познания его мудрости, его замысла, который открывается лишь через преподнесение в качестве дара чего-то единственно ценного.
- И что это за жертва? - дружно заголосили слушатели.
- А вот до этого вы должны додуматься сами, - сказал по-мальчишески задорно Сократ.
- Хорошо, но тогда скажи, хотя бы, чем ты пожертвовал? - спросил Главкон.
- Я пожертвовал своими сандалиями.
Это вызвало смех среди слушателей, однако некоторые вполне серьезно восприняли ответ Сократа. Все в Афинах знали, что он большую часть года ходил босым, что не подобает свободному жителю великого города. Босыми ходили в Греции исключительно рабы.
- Дешева же была твоя жертва, - разочарованно прошептал Главкон.
Эти слова Главкона вновь ужалили Сократа в самое сердце как и много лет назад. Воспоминания оборвались.
- Да, Главкон, сколько знаю тебя, все ты гоняешься за книжной мудростью. - Сократ тяжело вздохнул. - С годами ты стал похож на осла, который несет на себе все возрастающий груз. Но ведь даже силы осла не безграничны. Каждое существо может унести только ограниченное количество груза. Если же будет перевес, то оно может или рухнуть под тяжестью ноши, или надорваться до смерти.
Конечно, накопление книжной премудрости необходимо, но оно должно носить лишь инструментальный характер и являться подготовительной стадией к выходу на принципиально другое состояние мышления. Человек же замыкающийся на книгах, различных рецептах и теориях, и считающий книжную премудрость верхом совершенства, подобен тому, кто смотрит на луну через искаженное отражение в луже. Но ведь чтобы оценить истинное совершенство луны достаточно просто оторвать взгляд от поверхности воды и поднять голову (спустя века о подобном просил своего начитанного друга Джалолиддина Руми "великий неизвестный", странствующий дервиш Шамсуддин из Тебриза).
Сократ инстинктивно поднял голову и посмотрел на полную луну, которая своим серебристым сиянием освещала дорогу от Акрополя к порту Пирей.
- Обычные люди, да и многие из тех, кто величает себя философами и учителями, никак не могут понять, что исток знания лежит в сфере невыразимого, там, где находятся наши эйдосы (9). Но эти основы не могут быть проговорены или исследованы как письмена древних народов, поскольку, вступая в область языка, мы сразу же встаем на путь их искаженного понимания.
Сколько лет, споря на агоре с различными людьми, Сократ пытался довести их до того порога, где возникает тупик в понимании слов, которые, казалось бы, на первый взгляд были понятны и всегда некритически воспринимались. Что такое добродетель, мужество, милосердие, счастье, Бог, душа? Вроде бы они просты, но когда мы начинаем с помощью языка находить им описание, то уходим в область абсолютной сложности и запутанности, разнобоя мнений, и стоим удивленные и ошарашенные.
- "Я знаю только то, что ничего не знаю", - проговорил вслух старый философ. - Эта моя фраза уже стала известным анекдотом не только в Афинах, но и во всей Греции. Многие ею приспособились даже оправдывать принцип полного непонимания окружающего мира и отсутствие у него смысла. И никто не удосужиться спросить, что же я имел в виду. А ведь я попросту хотел сказать, что незнание и знание представляют собой кольцо, где одно нельзя отделить от другого и они перетекают друг в друга. Именно знание той фундаментальной сферы, которая упирается в незнание, дает нам возможность что-то знать. Ведь мы знаем что-то о мире благодаря тем эйдосам, которые содержаться в нашем сознании, но не знаем "что есть эти эйдосы и откуда они появились". Наверное, это и есть тот бесценный дар божества человеку, с помощью которого человек может приблизиться к божественному, в отличие от животных. Людям, кажется, что они потеряли этот дар. Кто-то о нем и не задумывается, кто-то ищет во внешнем мире, в то время как он спокойно сидит в нас и ухмыляется.
Вновь в памяти Сократа вспыли картины из прошлого - разговор под розовым портиком летом минувшего года. С ним тогда был происходивший из благородного афинского рода Платон, а также Кратил, Менандр, один аргоссец, критянин Менедем и еще несколько простых афинян, искавших истину. Речь тогда шла об эйдосах и Сократ битый час пытался втолковать слушателям, что эйдосы - это то что, несомненно, есть, но в то же время их нет с точки зрения обыденного восприятия. Почти все в конце концов заверили Сократа, что поняли его мысль. Лишь Платон сидел глубоко задумавшись и молчал. Каково же было удивление Сократа, когда через неделю он случайно услышал беседу двух учеников какого-то софиста о том, что Сократ якобы проповедует удивительное учение о мире внематериальных прообразов вещей, которые располагаются где-то за сферой луны. Эти прообразы проникают в материю, как мужчина входит в женщину, и от этого идеально-материального брака рождаются все вещи в космосе и на земле. Сократ тогда только и успел промолвить им: "Люди сидят на цепи чувственных ощущений. Они как дети, могут познать что-то, только попробовав это на вкус".
Ночная тьма понемногу начинала рассеиваться. Старый грек вытянул немного затекшие ноги и стал разминать руками мышцы.
- А помнишь дружище, - обратился он к самому себе, - как ты, однажды в юности убежал потрясенный с лекции Анаксагора к морскому побережью и стал истово молить Бога о том, чтобы и тебе была дарована такая же мудрость, как Гераклиту, Фалесу и Пифагору. Утомленный молитвами, ты затем заснул под сушившейся рыбачьей лодкой, и во сне к тебе явился некто, сказавший, что твоя молитва услышана божеством, но есть одно условие - для обретения дара ты должен принести в жертву свою жизнь сначала в царстве духа, а потом и в реальной жизни, когда Бог сочтет это нужным. Да, Сократ, ты тогда без колебаний принял условие и сжег в священном огне символ жизни - свое сердце.
Сократ улыбнулся уголками губ, поднял какую-то тонкую веточку и стал бесцельно рисовать что-то на песке.
- На следующее утро, когда ты проснулся, мир стал для тебя иным. Ты как будто бы смотрел на космос и людей с некой точки, которая не была частью этого материального мира, но позволяла осмысленно созерцать все, что в нем происходит и видеть логику и внутреннюю сущность событий и людей. Причем эта точка была условно внутри тебя, но, находясь в ней, тебя там как бы не было. Вернее, не было того Сократа, которого знали окружающие люди. Сократ в этой точке не имел отношения к Сократу, рожденному земной женщиной. Новый безликий Сократ теперь рядился в одежды земного Сократа, будучи вынужденным, вступать в контакты с людьми. Ты стал парадоксальным образом свободен, абсолютно свободен. Никто не мог разрушить твоей свободы - ни сварливая Ксантиппа, ни угрозы тридцати тиранов (10).
Неожиданно Сократ отбросил ветку в сторону и промолвил:
- Эх, Главкон, Главкон. Моя жизнь была именно той жертвой, о которой ты спрашивал. Но если бы я тебе об этом сказал, ты все равно не поверил бы. Книжная мудрость сделала твой разум невосприимчивым к тому, что выходит за сферу умственного понимания. Возможно, созерцание мое скорой и публичной смерти что-то изменит в тебе, так же как и в афинянах. Хотя, мне почему-то в тайне хочется, чтобы изменился именно один человек - Аристокл, которого я когда-то назвал Платоном. Мой самый любимый ученик.
Сократ нащупал на дне сумы крошки сыра, собрал их в ладошку и закинул в рот.
- А ведь я постиг тайну смерти, истинной смерти. Подавляющее большинство умирает попросту от того, что истекло время, отведенное их телу, или от различных нелепых случайностей. Чем отличается подобная смерть от смерти животного. Зачем-то родился, зачем-то жил, зачем-то ушел, так и не поняв смысла. Истинная смерть - это печать Бога, которую он ставит на прозревшую душу. Факт свершения истинной смерти всегда дает толчок к рождению кого-то другого, того, кто поддержит вечный божественный огонь в нашей холодной вселенной. Истинная смерть способна перевернуть мир. На следующий день после нее все уже будет иным, время будет делиться на эпоху до и эпоху после.
Где-то трижды прокричал петух, возвещая скорый рассвет. Сократ хлопнул ладонями по ногам и резко встал.
- Ну, все, надо идти. Сегодня будет еще много дел, ведь у меня осталось три дня до испытания, которого я пока не ведаю, если конечно не врет мой верный даймон.
Сократ осторожно стал спускаться по скользким от ночной влаги камням в сторону агоры, и вскоре его массивная фигура скрылась за храмом Гефеста.
В покосившемся маленьком доме, расположенном возле дороги, ведущей к оконечности Аттики, туда, где возвышается храм Посейдона, горел свет. Мелет - мелкий трагический поэт, лежа, допивал амфору неразбавленного вина. С трудом сев, Мелет взял кусок пергамента и дрожащей то ли от страха, то ли он чрезмерно выпитого вина рукой, стал писать.
"На рассмотрение Совета гелиеи (11).
Заявление подал и клятву принес Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софроникса из Алопеки: Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за то - смерть".
Примечания:
1. Даймон - знаменитый гений Сократа, его внутренний голос
2. Пирей - портовые ворота Афин
3. Битва Саламине - морская битва между персами и афинянами, произошедшая в сентябре 480 года до н.э.
4. Эриннии - три древнегреченские богини мщения: Тисифона, Аллекто и Мегера.
5. Алкивиад - ученик Сократа, происходил из знатного афинского рода, крупный политический деятель авантюрного склада.
6. Майевтика - (греч. maieutike - повивальное искусство) - философский метод Сократа, с помощью которого он давал возможность родиться новому человеку.
7. Психея - в греческой мифологии олицетворение человеческой души. Изображалась бабочкой, летящей птицей или девушкой. В данном случае, психика.
8. Бухта Фалерон - находится возле Афин, в 5 км от Пирея. По приданию, отсюда отплывал Тесей на Крит.
9. Эйдос - врожденные основания нашего трансцендентального мышления, с помощью которых человек соразмерен миру в плане его понимания, познания и ориентации в нем.
10. Тридцать тиранов - олигархическая диктатура в Афинах 404-403 гг. до н.э., пользовалась поддержкой Спарты.