Птица с раскрытым клювом, откинув голову назад и выставив вперёд тонкие когтистые лапы, пыталась ещё немножко зацепится за своё существование... Единственным желанием, безраздельно владеющим всем её существом, было отсрочить агонию, продлить как можно дольше мучительные предсмертные судороги, взлететь кровавым ветром в раскалённое небо невыносимой боли и. ... Выжить... Переломанные рёбра, протыкали внутренности, кровь медленно стекала бордовой струёй из зияющей раны в глотке, и всё в ней, скручивалось и сжималось в один комок. И только крылья были у неё целы, и даже красивыё белоснежные перья сохраняли свою первоначальную чистоту, чистоту первого снега, возвышённость белых облаков и силу белых гор, особенно где она любила засыпать, погружаясь в белый туман своих фантазий...
Перекинув через плечо рюкзак, набитый книгами и эскизами, она спешила на станцию.
Бесконечно, мелькая своими бликами, солнце высвечивало у неё на волосах знаки волшебства, свежего росистого утра. Один, особенно, озорной лучик с настойчивой нежностью домогался ответной ласки золотистой пряди её волос. Слегка поддразнивая, он то переплетался с ней в танце, то изменял ей с зеленью листвы на деревьях.
Вечная игра. Что бы не происходило в нашей жизни, мы постоянно играем, в куклы и солдатиков, в футбол и теннис, в мужчин и женщин...
Чем больше участников, тем игра дольше, ведь легче поддерживать интерес, переходя от одного игрока к другому, сменяя роли и переставляя декорации, соблюдая определённые правила, ибо общество предпочитает структурированные отношения.
А если игроков всего лишь двое - она и он. Кто напишет для них правила? Кто из них будет ведущим? И кому первому надоест играть, и что тогда будет делать другой, если он только почувствовал вкус к такому времяпровождению? Ответить на эти вопросы сможет только время, ускользающее песчаной струёй сквозь узкое отверстие. У каждого из них есть коробка с красками, но неизвестно сумеют ли они, не пряча ни единой краски про запас, перемешать их так, чтоб получились новые оттенки, которыми можно раскрасить всё полотно холста сплетенного из их влечения, страсти и внутреннего слияния душ. Но, даже не будучи художником и не зная основ живописи, известно, что чем больше цветов намешаешь, тем быстрее получится грязно-бурый, бесконечно унылый цвет долгих будней...
Они держались за руки, гуляя по набережной Яузы, он заглядывал ей в лицо, натыкаясь на фонарные столбы. Её смех, извергаясь радужной лавой, заставлял сиять зеркальным блеском, сморщенные носы, шуршащих стариков в парке. Печально отвисшие щёки, вздрагивали в такт чужим поцелуям. Еле ворочающийся язык, встрепенулся, будто петух. И пытался закричать, что есть силы - стойте, остановитесь, не позволяйте стрелкам часов, разводить ваши сердца, но повис беспомощным кляпом во рту. Они всё равно его не услышат, и никогда этот замкнутый круг не будет разомкнут.
Сорванные листки календаря лежали запылённой пачкой на тумбочке у кровати. Он пресытился её вкусом, скучно позёвывая возле неё, внутри неё, не торопясь к ней. Она стояла лицом к окну, вода, стекавшая по стеклу, казалась, зальётся ей за шиворот, заставляя втягивать голову в плечи и зажмуривать глаза. Наступил день, искрящийся свет выжигал ей глаза, заставляя чернеть её душу. Она была сильнее и решила сделать это сама, просто поставить точку, которая была им необходима, но у него дрожали руки и малодушно сбегавший взгляд прятался под маской праведности и страдальца...
Старый полуразрушенный дом, ступени с раскрошенным кирпичом, зияющие лестничные пролёты. Так легко поскользнуться, ветхие перила из гнилой древесины, не выдерживают рухнувшего на них молодого сильного тела.
Крепкие мужские руки и по детски испуганный взгляд. Будущего хирурга тошнило в уборной. Опустевшая больница на майские праздники. Пожилая санитарка, вздохнув, налила спирта себе к ужину, слегка задумалась и решила чуток оставить на утро, скорее всего, придётся выпить за упокой новенькой из пятой палаты. Только поднеся стопку к беззубому рту, она услышала странные всхлипы из ординаторской. Тяжко, передвигая распухшие ноги, она поплелась в операционную, готовить инструменты, всё равно аппетит испортили. - Хватит ныть, пошли работать, гаркнула она на парня хриплым голосом. Прошло четыре часа. Мутновато-расплывающимся взглядом, полным восхищения, доктор глядел на старуху, как на божество. Раздобрившаяся, раскрасневшаяся бабулька, щедрым жестом налила полкружки заветного напитка и, подхватив напарника под руку, бодро зашагала к палате номер пять. Разметавши светлые волосы по подушке, девушка повторяла одну и ту же фразу - у меня ведь крылья целы, и перья не испачкались, исключительно белые крылья, я полечу, я смогу, я должна летать, пусть я буду абсолютно одна в этом развёрзнутом наизнанку небе.
- Ещё налетаешься, птица, молодецки хихикнула старушенция, весело подмигнув хирургу. И они втроём пили из одной кружки, вспоминая через годы эту ночь, когда им было особенно тяжело, и казалось, что силы окрыляют их, согревая теплом того спирта...