Легионер
(путь де онёр)

Моим любимому и
дорогому Л. Саперкину & Со, подругам, а так же Военной кафедре ЧувГУ
посвящается

Эпиграф:

Это бредни старых солдат после бренди.

Бравый
капрал Жаприсник

Глава 1
Стены Города

А ты жил впрок и умер в срок, Так кто из нас мудак?

Из солдатской
песни

 

Я отставал от
Легиона на три дня. По крайней мере, так говорили аборигены на моих
немногочисленных остановках в сожженных поселениях. В их глазах был только
испуг и страх перед полосатой формой, переливающимся оттенками зеленого беретом
и литой резины сапогом. На последней своей подобной передышке под веками
торопливо подбежавшей девушки заметил не то что обычную боязнь перед солдатом
победоносной армии - ужаса в них было, кажется, столько, что при желании можно
было черпать его ведрами. После этой встречи я стал избегать ночевок, а через
пепелища проходил скорым маршевым шагом. Довольно странно было видеть вальяжно
перепадавших с лапы на лапу барсуков, то и дело появлявшихся из-за деревьев и
кустов. Их завезла Третья Экспедиция Ордена, как официально было представлено
властями, но бравые гвардейцы после пары кружек выбалтывали не один секрет,
так, например, я узнал о существовании "банных листов". Прицепится такой к
твоей, прости, Господи, заднице, и не отдерешь его потом ни за что, а он, знай
себе, сосет твой подкожный жирок, накопленный к его, видать, вящему
удовольствию. Вреда от него особого нет, кроме постоянных синяков, но товарищи,
узнав, засмеять могут. Сам он отпадет, только если ты копыта откинешь, но тогда
уж он другого хозяина найдет, за это не беспокойся. Говорят, на одном зараз
штук двадцать этих зараз сидело, мочи никакой не было дрянь эту терпеть. Их
ведь когда много, то шум появляется, вроде чавканья - говорят они, значит, о
своем, о банном. Ну, над ним весь взвод, понятно, ржал сутки напролет, сам
сержант шуточку отпустил, не выдержал. Так он тогда ночью одной аккурат в
центре лагеря пулю себе в лоб пустил. А листы враз, да и к другим переметнулись
- ох и кляли его и честили на все корки, да только поздно было. Лежал он, в
брезент завернутый, и ехидно улыбался: накося - выкусите, малыши. Да, жуткие
россказни. Так вот, эти самые вензеля рассказывали, что еще за год до
Третьей они здесь енотов, то бишь барсуков в питомниках разводили. Мышей им
таскали, ягоды, чтобы вес, значит, они набирали. Начальство, понятное дело,
молчало, но солдаты - народ умный, они и без гаупвахты все понимают и вопросов
лишних не задают. Носились они по всей округе с мышеловками, силками и быстрым
ядом - ну, знаете, такой, он вначале, когда ампулу вскроешь, слона валит, а
через три часа можешь в чай добавить для аромату - мятой тянет. У нас ребята ее
вместо заварки используют. Однако ж, вернемся к бар...сукам. Сучий это бар, и
пиво здесь пенистое. Да и старость не в радость. А зачем барсуки в этих
лесах нужны? А? Только сейчас поняли - половина живности, что партизаны жрали,
лежит сейчас в светлом брюхе Его Величества Лохматого и Сопящего Борова. А они
его есть не могут, не то мясо, не переваривают, зато имперцы - за милую душу
свежатинкой угощаются, ежели капрал разрешит, а куда он денется, если Штаб
провиант поставляет нерегулярно и немного, в отличие от нейролептиков,
транквилизаторов и прочего хлама. Вот и звереет наш солдат в который уже
раз, проходит смерть рядами в ряд, и смотрит в левый глаз. Равняйсь! И в грудь
четвертую смотрю, как через час в прицел. Ложись! Уж лягу-отдохну, за тех, кто
не успел. Эй, вы, кричите приговор, мол конченный мудак, а я споткнусь у ваших
ног, все, как всегда, не так - и жизнь не в счет, и смерть не в срок, и пропит
древний стяг.

Проект
Б-2

Автор
Л. Саперкин

Пароль: "Quake forever!"

Отзыв:
"Привет, брат..."

Begin

Думаю, что я мертв. Так сказали мне они.

Именно
в этот день я понял, что пришла весна. Календарь давно уже отсчитал все ее
мыслимые сроки, но это скорее оттого, что я флегматично .обрывал листки после
каждой сигареты, оставленной на лестничной площадке. Остатки снега вековыми
развалинами лежали на газонах, стыдливо прикрывшись тонким слоем мусора, а там,
где снега уже не осталось, навстречу пригревающему солнышку тянулась трава. На
деревьях набухли, распустились почки, за одну ночь преобразив мрачные скелеты
тополей, абразивно соскоблив с них всю натянутую тишину и величавость. Они
легкомырленно шелестели, стоя нетрезвыми, но стройными рядами на заулках Города.

Весна
била по мозгам, пьянила, мямлила чушь, дурманила запахами, красками, цветом,
словом всем тем телом, которого давно не касались все мы, и, казалось нам,
отвыкли от которого за долгие дальтонические черно-белые месяцы. Люди ходили
очумелые, на их лицах даже появились улыбки, а в руках все чаще замечать я стал
коричневые и зеленые бутылки, к которым они часто прикладывались, опрокидываясь
навзничь на мелькавшие двадцать пятым кадром газоны вдоль тротуаров.

Помню,
что сидел на корточках, уткнувшись лицом в Её колени. Солнце жгло не помню чью
спину, но внутри был лед. Хотелось плакать - до рези в глазах, картинно,
плакатно, но слез не было. Хотелось кричать, но прокуренные легкие выдавали
лишь жалкий сип. Она все понимала. Так было всегда, она знала меня получше, чем
все эти, которые Они... Вот сейчас достаточно было поднять голову
и посмотреть в Её глаза, чтобы убедиться в этом, но я не мог.

То ли ветер, то ли Её пальцы ворошили мои волосы, а все мое существо
кричало, надрываясь, в беззвучном вопле ужаса.

Я
боялся до темноты, до безумия шевельнуться, зная наверняка -малейшее движение,
и - выпадет камень из основания Вавилонской башни, выстроенной на лжи, и мою
башню снесет, как куриное яйцо, а колесница Джаггернаута начнет свой разбег, и
это знание словно адский штопор вкручивалось, врезалось в мое сознание,
коверкая тело судорогами.

ВЕЧНОСТИ
НЕТ, ВРЕМЯ - ПОДЛАЯ СУКА.

Я
поднял глаза. Сейчас я уже не уверен, лучилось ли Её лицо мягким космическим
светом, или это мне лишь почудилось в последний миг, или это солнце,
просачиваясь сквозь волосы, окружало Её силуэт сверкающим нимбом. По щекам Её
сползали сверкающими хрусталиками слезинки. Свергались все мои идолы.

Она
коснулась губами моего лба. Хрустел паркет пустого дворцового зала под
каблуками безудержной лезгинки - царя не было. Она молчала. И в этот миг
чудовищный поток холода одним решительным и подлым ударом скользнул под ребра,
прошелся по моему телу, выметая мусор, скопившийся там, оставляя за собой лишь
гулкую, заполненную древнеегипетскими ароматами забальзамированную пустоту.

Я
осторожно (или просто, как могу, умело) высвободился (освободил свое body) из ее рук, и встал, ощущая, как в глубине рождается,
растет и быстро заполняет меня ледяной кристалл, проникая во все уголки
сознания. Посмотрел на нее сверху вниз - взгляд убийцы. Слезинки... они как
потоки тускло млеющей от своей мощи лавы жгли мои глаза, вытапливая
недоделанную вечную мерзлоту.

Она закрыла глаза. Она очень боялась - я видел, как
дрожат ее губы.

Она мой враг.

Я дважды нажал на курок.

Она мой враг.

Кажется,
я успел сделать пару шагов, прежде чем ноги отказали мне. Придется привыкать
жить без Неё.

Она мой враг. Так сказали мне Они.

Они... Те, которые велят.

И все же была весна, и ,кажется, даже пели птицы.

Никаких больше
барсуков на ужин!

•
••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

End; {of project}

 

Глава 2
"Те, которые виляют"

 

И жизнь не в счет, 

И смерть не в срок, 

И стар мотив не новый.

 

Мне
исполнилось 22. Перечеркнутые записи напоминали, что до научной конференции
оставалось меньше месяца, а данные по теме были лишь самые смутные, примерно
как мысли сейчас. Стопка книг: от художественных до справочников с
математической теорией мылила глаза и опускала руки своей унылой тяжестью
опрометчиво взятого мною обещания всенепременно закончить, завершить, сделать
работу к февралю. Ну нереально же, уж ничто не очевидно так к данному моменту,
как эта мысль. На столе как-то незаметно обосновался компьютер, заняв его
целиком и полностью, оставив мне и бесчисленным бумагам гладильную доску, за
которой я располагался, сидя на кровати. Лампа, свесив шнур с края доски, как
могла, освещала бардак, воцарившийся в моей комнате на долгие зимние рабочие
месяцы, предшествующие летнему лагерю подготовки. Был вечер. Было в доме пусто,
как в доменной печи после третьей смены стахановцев или как их там называли во
времена оны. На полу стояли бутылки из-под пива и стаканы из-под чая, остатки
которого глядели на меня с укоризной со дна полулитровых кружек. Кот лежал, я
валялся, дела стояли. Состояние великолепное разве что с точки зрения китайских
мудрецов с их бесчисленных холмов. Я прошелся приземистой боевой поступью
пятнистого леопарда, вышедшего на ночную охоту, вдоль кромки узкой полосы
паласа, выстелившегося посреди короткого коридора. Ноги покалывали крошки
напополам с восстанавливающимся кровообращением. В углу прикорнул несколько
позабытый в хлопотах тренировочный меч для моих упражнений в кемпо. Для вящего
сосредоточения я выбрал стойку тростника на ветру и исполнил три шага Вишну.
Мое выпуклое отражение в темени зала промелькнуло на кинескопе под
развесившейся люстрой, застыло, взметнулось неуловимо и незнакомо, неповторимо
мастерски. "Но автомат все-таки лучше",- подумалось или просто вспомнилось из
наставления по ведению рукопашного боя. Глаза приспосабливались, примечались,
пришашкшшсь до обоюдоострого взора самурая к темноте, меня окружавшей. Я
прошелся связкой хвороста на сутулых плечах старухи до выключателя, и враг
упал, сраженный стоваттной лампочкой, но только одной - остальные, как водится,
перегорели. Шторы были задернуты - уже который день. Слегка пыльно и неопрятно
- неприятно даже. За окнами начала проступать конкретными очертаниями
полуночная темень. Проскрипело, прошуршало такси к соседнему подъезду,
расчертив конусами фар монолит дома. Фонарь ртутной мормышкой вылавливал в
проруби асфальта дрожащий круг света. Тишина наушниками облегла город, закутала
его в клетчатый плед и укрыла от посторонних глаз. Я вышел на улицу и посмотрел
на сифилитичное небо в больных звездах, на лучи прожекторов стадионной
подсветки, на притихшую поземку, и становилось на душе обреченно-спокойно, а
проблемы... ну что проблемы? Вернулся поздно - часа в три. А за окнами новый
день, и машины туда-сюда... 

Музыка
гремела под сводами "Лидера", и народ, что говорится, "улетал от потрясного
ди-джея", заведшего забалдевшую публику до пика веселости и беспечности. Я
пробирался через гомонящую толпу, живущую в каком-то своем чудном ритме и по
своим не совсем однозначным и непостигаемым рассудком законам. А пробирался я в
туалет, дабы произвести там священнодействие, которое я позволял себе очень
редко. Я был одним из самых профессиональных деятелей культуры андеграунда, и,
вследствие этого, доступно мне было кое-что из биологической и технотронной
психотехники. Дрожа от возбуждения, они стали смыкаться в круг около меня, и
забывать, что... Пульсирующее красными прожилками черное небо перед закрытыми
глазами, синие точки и плывущие в нирвану цветные пятна. Нестройный хор,
выводящий мелодию погружения в неизведанные глубины подсознания. Я открыл
глаза. Стоял посреди лежавших, бодрствовал среди спящих, командовал, а не
подчинялся. Я - один. Закрыл кран, распылил аэрозоль, подтянул шнурки, натянул
очки. Удалось. Пошли дальше.

По
узкому коридору, задевая спортивной сумкой за синие стены, до конца. Открыл
дверь в микшерную и сказал:

-Привет,
Тень, - ни искорки узнавания в темных глазах. - Только не надо таких печальных
и серьезных взглядов, ведь ты знал, что я приду, и вот он я.

-Зачем?
- он повернулся спиной, и я увидел на черном фоне знак радиоактивности. - Ведь
так банально все. Ты прекрасно понимаешь, что ничего другого ни нам ни вам не
суждено. Почему бы тебе ни стать, наконец, для приличия, видимым? Это же дурной
тон - так раздражать людей, которым уже под восемьдесят. Тебе сколько - лет
двадцать? - скорее констатировал, нежели спросил, он. - Зачем? Только не
говори, что служба у тебя такая, я сам служил, и помню еще, что параграф пятый
никто не отменял. Не должен ты приходить один. Не обязан становиться
призрачным. Более того, потребуй я сейчас, и ты должен будешь проявиться, но ты
этого, конечно же, не сделаешь. А ведь очень может быть, что я тобой управляю.
Ведь ты же знаешь, что твое начальство крутится в нашей среде. Точнее не
знаешь, а это только слухи. Но, сам пойми, чему тебе еще верить (а не верить ты
не можешь), как не слухам? У тебя нет выхода. У тебя нет доказательств, что я
менял вектор в недозволенном направлении. Треплешь нервы старому человеку, - он
утер пот со лба и нагнулся к пульту. Что-то покрутил там, повертел, подергал, и
лазерные лучи на сцене переплелись пьяными языками, и стали вторить
хаотическому танцу на площадке. Тут он понял. И я пошел - мое дело было
завершено.

В
звукооператорскую рубку вперся нагловатого вида парень в цветах преимущественно
коричневых и черных, которые ему, впрочем, шли, и, развалившись на свободном
кресле, кинул через плечо:

-Опять
псих побывал! - затем, уже развернувшись всем телом, доверительно так, добавил
вывод, - и, по-моему, он же. А раньше, помнишь, их ведь было совсем никого,
разве только на Вереске я прогоны слышал, что круги по воде плыли, а сейчас...

-Третью
вертушку за год меняем, - без всякой связи с предыдущим ответил ему пухловатый
низенький человечек перед микшерным пультом. 

-Опять
лаеры затянули зонды, назавтра, наверное, никого ждать и не будем. Не
выкрутимся мы с тобой, Веня, - жалобно, и несовместно с его опасной внешностью,
проныл Тень, покачнулся вперед, да так, что показалось на секунду, что не
удержится он в своем немыслимом, нечеловеческом движении, и брякнется на пол
своим высоким прямым лбом. Однако... не упал, только знак "Осторожно, радиация"
желтым кругом мелькнул в искусственном свете плафона.

Хип-хоп,
с искажениями шедший из заднего правого динамика (левый уже год, как не пахал),
плохо вязался с пробкой, возникшей на этом мэрией забытом перекрестке, до такой
степени здесь все было затхло и неподвижно. Пара копов наблюдала из открытых
дверей машины за подъездом к какой-то задрипанной дискотеке "Лидер". Один,
сморщенный, весь какой-то невыносимо спокойный и умный, чем-то похожий на
гремлина из фильма, поминутно почесывал правую ягодицу, сплевывал на тротуар и
оглядывал, ощупывал каждый камешек, щелочку, окно. Дотошный, сказал бы я, если
бы какому-нибудь умнику зачем-то понадобилось мое мнение о нем в двух словах.
Что он сплевывал, было совершенно непонятно, потому что я ясно видел, что
пятачок вокруг полицейской, машины был, пожалуй, единственным чистым местом во
дворе, который весь был завален мусором.

Второй,
чуть повыше и постарше (да, тот - первый, был лет тридцати, не больше), лет
сорока пяти, в темно-сером демисезонном плаще. Рация его изредка включалась на
прием, и в ней появлялись помехи, раздавались крики, позывные, одинаковые во
всем цивилизованном мире.

Были они не то, чтобы злы, но как-то раздражены что
ли.

-Третий
раз мы сюда выезжаем, и опять ничего не меняется. Сценарий один и тот же. Опять
круги по воде пошли. Хоть чему-нибудь научились бы эти смайлы.

"Смайлы"
- в данном случае "кислотники", ди-джеи, и вообще весь дискотечный люд. Пошло
все от их эмблемы, придуманной давным-давно - улыбающийся колобок или, как его
еще называли "кислотное солнышко". Вторая группа людей, попадавших под
определение "смайлов", была, конечно же, тесно связанной с Internet'ом - хакеры, да и просто "увлеченные", затянутые
один раз в сети, и так не сумевшие выбраться из них. Произошло, вероятно, от их
характерного символа хорошего настроения, используемого в "чатах"
:-). Дискосмайлы обладали знаниям психотехники, необходимыми для ведения шоу, и
являлись важным средством влияния на умы, поэтому все дискотеки и регулярные
шоу тщательно охранялись государством и находились под его опекой согласно
Закону о средствах массовой информации и развлечениях от 12 декабря. Подготовка
дискосмайлов велась в Центральной клинике, в Институте особых мозговых функций.
Киберсмайлы были больше стихийным бедствием, чем организованным движением (чего
нельзя сказать о дискосмайлах с их кассами взаимопомощи, сложной вертикальной
системой иерархии, а также чрезвычайной засекреченностью их деятельности).
Однако постоянные взломы государственных сетей не давали покоя 2-му отделу
Министерства безопасности. 5 апреля вышел указ правительства "О внутренней
информационной безопасности", приравнивавший самовольный доступ к информации,
считающейся закрытой, к 245 статье УК и к соответствующей мере наказания.

-Что-что? Не расслышал я, - вякнул Гремлин.

-Сами,
говорю, не могут толком разобраться, в чем дело, и нас заставляют. Где ж это
видано, чтобы сержанты операции разрабатывали? "Котиков" вон выслали бы, раз уж
это так важно. -На войне видано. А киберов на такие задания не высылают, ты сам
знаешь, да и кроме того, подбили бы их сразу, и все дела. Да и "котики" не
лучше бандитов, сам пару раз видел, что они своими "Драконами" творят.
Пятьдесят пуль в секунду. Калибра 7.62. Все наше управление столько не высадит.
Нас прислали не стрелять, а смотреть. Вот мы и здесь, малыш. Сыдым и смотрымм,
- спародировал он южный акцент.

Я убрал
бинокль от глаз и выключил телепрослушиватель. Разом замолкли голоса копов,
шелест листьев и мусора, лишь мысли слышались в полутьме лестничной площадки да
стук сердца. Надо было как-то уходить отсюда, и как можно быстрее. Стоп, зачем
быстрее, через - я взглянул на часы - десять минут выключатся уличные фонари, а
солнце еще не взойдет. Я напряженно вглядывался в предутреннее небо и
прикидывал тот момент, когда станет на минуту-другую темнее. Секунды медленными
каплями стучали по темечку, и я вспоминал до боли похожую древнекитайскую
пытку. Настроился на угол 32-ой и Бульвара, представил, как там сейчас тихо и
малолюдно, как по-прежнему тихо течет Лель, а машины медленно въезжают под
мягко светящийся знак "30 km".

Произошло
это как всегда неожиданно - на долю секунды раньше, чем я ожидал. Такое
ощущение необратимости вхождения в транс - острое и жутковатое, сменилось
созерцанием со стороны. И уже как должное я воспринял практически бесшумный
молниеносный спуск с третьего этажа, дверь подъезда распахивается, и я знаю,
что видят сейчас они - глаз не поспевает за темной фигурой в спортивной одежде,
времени хронически недостает для того, чтобы поднять пистолет, да и в груди
тягостное ощущение безнадежности и бесполезности всех, каких бы то ни было,
действий. Я бежал, выбирая тихие безлюдные улочки, бежал весело и размашисто,
разрывая воздух пятками. Очнулся на проспекте - ах, черт, чуток не добежал, ну
да ладно, вон и фонтан виден. От бега осталось частое дыхание и смутное
ощущение радости завершенного дела. Вокруг медленно сочились сквозь
неторопливое время жилого района люди, автомобили и дождь. Я достал из кармана
пачку резинки и пошел вперед, куда глаза глядят. Куда идет дождь? Чем встает
солнце? Где я это слышал?

Я стоял
около бордюра, отгородившего канал от тротуара, и думал, как замечательно мне
удалось завершить свою операцию. И избежать попадания в чужую. Фонтан резвился,
как озорной слоненок, обдавая легкими брызгами лицо и шею, оставляя на плечах
серебристые посверкивающие точки. Пошел вдоль дороги, задерживаясь изредка
около погасших фонарей и, отворачиваясь к невидящей глади, незаметно засовывал
в рот очередную пластинку. Проснулся голод, и я завернул не в станцию метро, а
в кафе, обосновавшееся в подвале дома Љ 76. "На ваш вкус, пожалуйста, но
сытно", - и вот я сижу, поглядываю на ТВЧ-программу городских новостей и на
дождь, проявившийся наконец на засвеченном негативе неба. Не успокоила меня
даже чашка кофе с коньяком, и я вышел под дождь. Предчувствие беды оставалось.
"Кто пьянствует тарам-парам, тот поступает мудро, В конце концов пора и нам -
на то оно и утро".

Упал на
тахту и вызвал меню домашнего администратора. Откинулся назад, во весь рост, и
открыл фризер. Овсяное печенье, апельсиновый сок и сообщение. Видимо пришло с
грифом "В первую очередь". Так так-так, по локальной сети "Локапалы". Есть там
у меня старый знакомый - "паучок", веб-мастер тамошнего сервера, великий
затейник. Что на этот раз? В прошлом году он прислал материалы по психоделику и
психотехнике вообще. Называлась та папка, помнится, "Origin of modern Universe". Это сообщение было гораздо
короче: "Карген, тебя подставили. Твое дело в Посольстве закрыто. Можешь
убедиться сам". Я решил убедиться, но только не из своего дома.

...
приняла меня в свои объятия, и я было начал растворяться в ощущениях, но она
приперла меня к стене фразой.

-Зачем
пришел? Что там с тобой случилось? - отвертеться не удавалось, как, впрочем, и
всегда.

-Комп нужен. Без тебя. Есть "ладошка"?

"Ладошка"
была, ладошка была крепкой. Пощечина, блеск глаз моего цвета.

-Я позвоню. Если вернусь.

Исчез я достаточно быстро, чтобы не видеть ее реакцию.

Заключение
судебного эксперта по делу Љ1300 второго квартала

 

Объекты:
"Ящер" Самсон Кли и "Беспокойный" Спарк Леви, дозорные полицейские.

Подверглись
сильному психическому потрясению, возможно телепатическому ментошоку из позиции
эмоциональной близости. Это привело к глубокому психозу, сочетающемуся с
длительным поражением памяти, а также зрительными и слуховыми галлюцинациями.
Возможна прогрессирующая шизофрения в ранней латентной стадии. Направлены в
госпиталь на вечерний стационар. Перевести в группу здоровья "Б", ограничить
доступ к служебной информации до полного выздоровления.

Origin of modern Universe

(Происхождение
современной Вселенной)

Статья
журнала Public relations от 17
июля прошлого года.

Кто такие психотехи, откуда они взялись и почему они
появились?

История
психотехов берет начало из глубин времен, с самого начала существования
человеческой цивилизации на Земле. Всем понаслышке известны шаманские культы,
идолопоклонничество, восточные и западные религии. Кроме того, существовали еще
и ведовство, ведьмачество и сатанинские культы.

Как вся эта
невообразимая древность связана с современными технологиями влияния на психику?
А очень просто - с помощью нее управляют массами. Толпами, стадионами,
митингами и мирными демонстрациями военной силы. Всегда шаманы были
заодно с вождями, попы заодно с монархами, а в последующем времени эти качества
объединялись в "лице народа" - президенте и парламенте. Никогда. Никогда
правители не апеллировали к разуму толпы, потому что знали - кто это делал,
были жестоко наказаны (чаще всего убиты). Всегда, или почти всегда правители и
их правительства, состоящие из депутатов (шаманов), истеричны, но очень
солидны. Истеричность помогла им взобраться на вершину, а солидность помогает
им там удержаться. Это не обвинение Тем, Которые Велят, они такие
же заложники толпы, как и мы - те, которые эту толпу составляют. Управляют
всегда трое. Неважно, является ли объектом управления взвод или страна,
но действительных правителей трое-четверо.

Итак,
тезис первый: в обществе свободных нет, в нем все ограничены в выборе целей и
средств. Свобода - инстинктивное поведение, делать то, что хочется (хотя здесь,
Карген, много спорного, но споры эти я вынес в аттач). В обществе необязательно
применять разум, чтобы выжить, дожить до естественного предела, достаточно
выучить и соблюдать правила поведения.

Тезис
второй: шаманы всегда заодно с властью. Это надо понимать так -если есть
развитая промышленность, производство, технология влияния на умы людей, то
государство их обязательно контролирует. Иначе оно переходит в неустойчивое
состояние, так как в этом случае находятся другие претенденты на реальную
власть (как, впрочем, и на ирреальную власть тоже). Итак, если общество
стабильно, это не значит, что оно благополучно - благополучных обществ не бывает
это значит, что правительство захватило средства формирования общественного
мнения.

 

Отчет об объекте "Карген"

Прошел
стандартный двенадцатилетний курс начальной подготовки "Смотритель". Индекс
развития 0.78, девиация не превышала нормы, ярко выражена нелинейность решений,
планарность векторов интеллекта-воспитания - характера 0.003 - Г- ю/41.

По окончании курса (21 июля) было присвоено звание
"Смотритель". По рекомендации Гражданского Посольства поступил в Институт
особых мозговых функций (23 июля), прошел там двухгодичный курс обучения. К
моменту выпускного экзамена служил в Контроле психокинетики самостоятельным
нелинейным оператором преобразования эмоционального вектора вверенного ему
района 23-25. Имел благодарности (Приложение 5). Краткая вводная: несоблюдение
мер секретности во время последней операции (6-7 июня) привело к возможному
раскрытию его положения правоохранительными органами, и, соответственно,
ситуация попадала под действие инструкции Љ2. Мероприятия, проведенные объектом
для выхода из ситуации, описаны в Приложении 6. Оценка за экзамен "достойно" (3
октября). Продолжил службу нелинейным оператором в районе 4-15. 20 ноября
согласно внутренней проверке фиктивно уволен. Проверку прошел, назначен в
очередь на повышение. 17 декабря был направлен в действующие части Легиона
лейтенантом, командиром взвода разведки и психоконтроля. Дело передано в
канцелярию Легиона.

Зима
дала побеги, струи метелей просачивались во все дыры и щели, грелись у
калориферов ног, сладострастно залезая под одежду и затихая там надолго.
Дверной проем попищал немного для приличия - работаю, мол, дескать, зажужжал
электродвигателем и открыл-таки мне мой сезам. Я недовольно хлопнул косяком и
стянул перчатки, мгновенно взмокшие в тепле. Морозное выдалось утро, как будто
во сне привиделись мне все эти туманы, комьями вылезавшие и застывавшие перед
лицом, медленно наплывшие и закрывшие глаза нелепой маской матовых стекол.
Снежинки показывали высший пилотаж, выделывая петли, невозможные с точки зрения
классической аэродинамики, но плевать им было на классиков, у них имелась своя
точка зрения на полеты во сне и наяву.

На тахте сидел Герцог.

-Ну
вот, собственно, и все. У нас ты больше не работаешь. Подписку уже дал? -
осведомился он со знанием дела. Моего дела.

Я молчал, да и что было говорить.

-Вот
твое новое назначение. Пойдешь искупать свои ошибки кровью. Зная тебя, можно
надеяться, что чужой. Совсем чужой - вражеской.

Я взял
и прочитал. Лейтенантом в Легион. Можно сказать, по специальности. Спасибо.
Волнения не было, одно спокойствие.

Потом
"оффишл" кончился и был чай и советы. Треп высокоинтеллектуальный.

-Музыка: все
эти фуги, фугетты, симфонии и прелюдии, для Моцарта были просто естественным
отправлением, как для тебя сам знаешь что. А то, что они стали отправной точкой
твоих подобных естественных отправлений, так это все дело даже не десятое. Это
вообще в области статистики малых чисел. Ты один на миллион, кого музыка именно
Моцарта задела именно настолько, что подвигла стать семи статей современным
менестрелем. Не добродивший бродяга кисловатым вином своих песен нас поишь.
Недобрый ты парень, Карген. И плевать тебе, что девять десятых от них пучит, от
песен твоих. Ты говоришь "искусство" и томно вздымаешь веки к небосклону, ты
говоришь "поэзия", завалив пастушку на стог сена. И плевать мне, что пастушка
облачилась в "кислоту", накрашена и с плеером в ушах, а стог обратился нехитрым
манером прогресса в стилизованный под амортизатор космического стартового
модуля диван. Все дело ведь как было, так и осталось в тех старых и невообразимо
древних инстинктах, которые... - голос Его Высочества еще что-то гундел, нес
лютую банальщину и выходил по своей кривой на свою геостационарную орбиту.
Зависнуть там над своим куском суши, объявить его своим домом, родиной, вонючей
дырой и иже с ним, провисеть сколько-то там времени и сгореть при падении в
атмосферу на высоте двухсот километров, воображая, что половина полушария
сейчас пялится с надеждой в небо, ищет твой след, твою тоненькую ниточку,
которую ты протянул между Львом и Пегасом. И опять я подловил себя на обычном
для геймера желании достать из ранца помповое ружье и начинить ближнего своего
свинцом под завязку. Или хотя бы загрузить другое, более удачное сохранение.
Потом Герцог ушел и осталась тишина и темнота комнаты, тахта, озаренная мерцающим
светом монитора (120 Гц, ну и реакция у меня), и кот на тахте, с интересом
смотрящим очередной сон, подергивая лапами. Я подошел к синтезатору, взял на
ощупь пару тактов из сарабанды Баха, но тут в памяти всплыл последний час (эх
ты, Моцарт), и играть расхотелось совершенно. Мы вышли с котом на лестничную
площадку. Я хотел покурить, а кот погулять. Я стоял, считал ступеньки и вяло
втягивал аромат сигарет, а животина жадно и со вкусом вынюхивала запахи,
пропитавшие бетон и побелку стен. Он (она, оно?) зашел в квартиру
удовлетворенный, а я... Где ж ты сейчас, рыжая бестия, будившая меня по ночам
своим жутким воем? Где ты, мой философствующий Учитель расслабления и Учитель
бесстрашия? Неужели ты умер, прожив все свои девять жизней? Прощай, о Величайший
из Прощавших...

 

Глава 3
"Серое Поле"

 

Овчинка новичка обычно выучки не стоит.

Ветеранская мудрость

Канат
зашуршал под карабином, и меня стремительно понесло через реку навстречу тому
берегу, к моим ребятам. Джунгли... Терпеть их не могу... Ну не барсук я, что
поделать мне со мной, потерянным. Что, ребята, плохо представляется потерянный
имперский десантник? С универсальным штурмовым автоматом и тремя лычками на
плечах? Ха! Впрочем, все эти автоматы, лычки, комбинезон - туфта, больше
показуха, главное-то, как всегда, внутри. Восьмилетняя - это как минимум,
подготовка - вот ведь что главное, дух, так сказать воина. Нет больше радости и
чести... Хотя, а куда ты, милый, денешься? Когда я очнулся от этих и подобных
размышлений, выяснилось, что все распоряжения и приказ на марш я уже отдал, и
моя маневренная группа, перешучиваясь в эфире, продвигалась к намеченной цели.
Падали капли, лес жил, мы пока тоже, нравилось нам это или нет. Не нарваться бы
только на мину. Я крикнул "взвод, ложись ногами против хода" раньше, чем
дочитал бегущую строку, пойманную ЗАС-ранцем (ЗАС - аппаратура засекречивания
связи, выполненная в данном случае в ранцевом походном варианте). На тучах
появились отблески взрывов, "хамелеоны" потемнели, защищая зрение от
термоядерной вспышки, датчики радиации застрекотали, как саранча на полях
египетских. "Достали - таки!" - мелькнуло в голове, и тут пришел приказ, а за
ним и тактические данные местности, сведения о противнике и даже прогнозы
выполнения боевых задач.

А дело было вот в чем. Мы продвигались.

Когда течение
жизни прибило наш мотопехотный батальон к берегам Серого Поля, на табло
портовиза мерцала в целях экономии электроэнергии надпись, гласившая, что много
чего происходит, и много чего должно должно произойти, если планы, записанные в
него, сбудутся. А я даже не выспался ни разу за последние две недели. Ах да,
был понеделник, и когда я вылез, весь вылизанный полевым регером, то не узнал
Его. Поле покрылось трехдневной V щетиной укепсооружений саморазвертывающихся
установок ПВО и прочей небесной механики. Из-за брустверов траншей торчали
направляющие шпалы ракетных пусковых установок мехов, пока еще пустые и
неопасные, но, но и еще раз но.

Два меха
грязными пятнами размазывались на фоне колыхавшегося марева палатки и ничуть не
шелохнулись, увидев меня. Война, не до уставов, точнее не до пунктиков.

Солнце
поблескивало в мутном небе и казалось, что оно глотнуло изрядную дозу
жаропонижающего и теперь затюканно клемалось по направлению к гарнизону. Тьфу,
к горизонту. Тут задняя стенка меха отвалилась, и из-под брони выкувыркнулся
тактический оператор кибер-привода. Их называли "придатками", потому как
машины, которыми они управляли, носили кодовое название "Predator" (хищник, то
бишь). Придаток, оказавшийся, как и следовало ожидать, ростом, росточком на
полторы головы ниже, слегка изобразил воинское приветствие и попросил
вариабельную структуру под хер знает каким номером. Я сказал, что таковой у
меня в наличии не имеется и даже если у меня на левом лацкане красутся значок
войск связи, то сие вовсе не означает, что мои карманы забиты биосхемами и
макробагами. На сим мы и распрощались, и совершенно бесшумно оба кибера утопали
куда-то на артиллерийские позиции, к "глухарям на ток".

Еще сколько-то
там секунд назад Поле Еще - Не - Боя пестрело ставшими уже вполне привычными,
обычными пятнами окопов, опорных пунктов, ловушек и ложных сдвигов, муляжей и
мехов. И вот, одноминутно, перетянутая резинка тишины лопнула, портки,
скрывавшие суть всех приготовлений упали бомбами, раскрошившими зубные протезы
нашей обороны, которые мы забесплатно вставили здешней старушке-земле. Она
проклинала нас, когда мы кромсали ее крепкое еще тело лопатами, и вот проклятия
ее, можно сказать, осуществились, - и предстала перед нами нагая Смерть,
безотказная и верная подруга всего живого. Безотказная, почище безоткатной
окопной гаубицы. Ну и вот с ней! В курчавой куче густых волос висели обрывки
колючей проволоки, и некому было сказать, глядя на него печально и гладя кудри:
"Бедный Йорик".

Будь
благословен конструктор десантного танка А80, не устроивший бомбосбрасыватель
как положено, в результате чего непосредственно место приземления оставалось
недоступным для обстрела. Там я и очутился, ноги сами принесли. Пятьдесят тонн
брони ужасающе быстро опускались, кажется, прямо на голову мне, однако все
прошло как учениях - гладко и без жертв. С моей стороны, было бы нечестно
отпускать дружественный экипаж без подарка. "А для тех, кто в танке, у нас есть
мина",- вспомнилась изнанка лагеря. "Ребята, бля буду, где-то я вас всех уже
видел",- возвращаясь из побывки и стоя посреди казармы. Хохот в ответ. Это
рванул пластик. Где-то сбоку от меня ухнуло, посыпались комья земли, и я
очутился опять под низким белым небом, посреди боя. Десант уже вытянулся в
походную колонну и двинулся по автостраде к нам в тыл, медленно разгорались два
подбитых танка, чернели воронки.

В
голове шли куда-то караваны мыслей и утопая в зыбучих песках воспоминаний,
возвращались обратно в поредевшие ряды. А часть (худшая, надо бы добавить, но
уж лучше промолчу) оставалась там, в сердце. Или, по крайней мере, в горле
костью. Плохо, в общем, мне было:

Из лекций по тактике...

"Рота
засечки предназначена для засечки ядерных взрывов и для предупреждения своих
войск. Возможность - до 530 яд. уд./час, состав: 47 чел., 3 вз. засечки". А на
переменке появился на доске объявлений листок, вокруг которого непочтительно
ржущие курсанты, а в листке было: "Учебным взводам, не сдавшим нормативы по
засечке, 20 февраля прибыть для пересдачи на Баффинову Землю". А двадцать
первого каждого возвращались на Базу Подготовки вертолеты снабжения. С грузом
Љ200, или без него, или не возвращались - война была. А мы ржали.

 

Глава
четвертая "Нарастание расставания"

 

В
стране буранов не бывает птиц, как сломанный будильник на клеенке дата твоего
письма застыла.

Журавль

Скользила тень. Под ногами. Куда, не
знаю. Наверное, доносить на меня коменданту Города. В переулках катались, как
упряжные северные псы после кормежки, листы газет, скомканные, перетянутые в
узлы, и, наверное, даже мне бы не почудилось небо чуть ли не без сути. Своей
прежней, пережженной, мглой закатной, сбереженной мной когда-то от войны, не
здесь рожденной. Нервы тетивой и улыбка, натянутая боевым луком. Амура?
Помнится, многие парни, во времена, когда и я еще был среди них, навешивали такую
мину на свои серьезные, чуть ли не скорбные, лица, и выходили цеплять девушек,
выводить их на прогулку. Смешно. Или грустно. Привычно отходили в небытие шаги,
раскатываясь на узких улочках гулким эхом, светились палитрой мягких раскрасок
окна, стучало поблизости чье-то сердце, возможно, даже мое. Такое чужое и
сложное. Везде окна и двери, во всех домах. Да и правду сказать, кому нужен
дом, в котором нет дверей и окон? Мне! Я придумал себе такой дом и делал сейчас
в свободное от работы (ой ли, люли, детка?!) время то, что должно было им
стать. Променять весь мир на пять, ну пусть десять комнат. Полку с книгами,
пусть с самыми лучшими, на человечество. Все внутри человека - вся Вселенная,
вот ведь что страшно. Но слишком очевидно для того, чтобы встрепенуться, если
не соколом, так хотя бы птахой испуганной. Если не клекотом, то хоть писком
жалобным перекрыть мысль крамольную. Эх, где да наша не пропадала пропадом!
Авось и переживем, и не нашем веку погибель случится. Вот ведь как по закону
больших чисел подленько выходит -вероятности мал, мала, меньше, а вот и
подыхаешь же, нежданно-негаданно, аки гадина какая. Ну что за судьба? Судьба
воина, которому "повезло" умереть первым? И думается порой - а если, ну как с
парапета шагнуть.

Штабеля коробок поднимались до самой крыши склада, и
сверху донизу оглядывали нас надписи с их боков, прицениваясь штрих-кодами к
нашей потертой одежде, выпучивая от осознания своей важности и ценности
картонные плоскости. Ланди по привычке заплетала и расплетала кончик косы, играя
с тишиной в некую непонятную мне игру. Капало в углу. Фонарик дрожал в руке.
Раз, два, три - выход в весе.

По ту сторону весса плыли наши двойники, скрытые
слепой пеленой неведомого. Мы еле тащились, упираясь подчас в недвижимые, но
такие ненадежные и коварные стены подземелий. Я предчувствовал, как с одной
промоины, дырящейся сверху под небольшим углом к фундаменту потянуло озоном и
теплом, стало быть там есть портал, в который нам желательно залезть. Куда нас
при этом занесет, в общем-то никого, даже нас не волновало. Я подсадил
Веркванга и чуть не скопытился ранцем вниз, обрезав пальцы обсиданом. Воротца
были рассиметричены по всем мировым линиям разворота кубаторики реальностей.
Это стало бы понятно любому, кто бы их увидел -такое создавалось впечатление,
что в них впечатались на "Абрамсе". Весе не противился открытию канала и
пролинги без опаски вещали мне будущее, не рассчитывая на оплату, судя по
позам, в которые они свивались. Однако вопросы я им задавать не стал, а
наговорившись, они заткнулись и начали дублировать проход. Так, самая пора
принять анаболик, чтобы не корчиться в новом мире, поскольку оказаться с таким
порталом можно где угодно, в том числе у главного реактора синтез-цеха.

Бурчание
чайника, вначале глухое и невнятное, сменялось сытым бульканьем воды,
пролетавшей два пальца из крана и теребившей гладь, замкнутую в кольцо стекла,
подобно щенку, рвущему забавы ради ковер в прихожей. "Приходите, прихожане, за
святой водицей, лица свои от греха ночи блудливой омойте, окропите глаза и
прозрейте, какие вы стали за время скитания вашего, " - вопиел глас попика под
сенью сводов святого источника. А я уже, оторвавшись от экскурсии, рвал когти
по тропке, чуть наметившейся на зеленом лугу, греющемся под едва наметившимся
над кромкой леса Солнцем. Тропка забилась под ногами как в истерике - я
побежал, взбрыкиваясь жеребцом, и временами кувыркаясь через кочки,
подворачивавшиеся на пути. Было задумчиво или просто сытость в желудке сыграла
свою роль, и я унял свою радость, зашагал спокойно и мерно, обрывая ягоды
шиповника, росшие густой узкой полосой по левую руку от меня. Какой-то
приставучий комарик увязался за мной, тщась пронзить насквозь латы "водолазки",
но все никак у него не получалось, видно в понедельник его мама родила. Ну что
ж, в воскресение ему умереть - и я взмахнул рукой.

Стена не я -
мы. Снилось мне, что... Но не надо о прошлом, и без того я переполнен им.
Пришел (приполз, допер - что точнее?) в -надцать лет к мысли, что любовь -
наркотик. Банально? Откиньте первую букву и посмотрите, что получилось.
Нравится? но\у ёо уои Нке 11?
Подумай о том, какое впечатление ты произведешь на людей, произведешь на свет,
впечатление на Лену. Так, кажется, ее звали. Лучше бы ее не знали мои многие
убогие. Согласно всем романтическим канонам нашего времени (потрясающе
смешное и несуразное выражение), первым делом, придя домой, переименовал
компьютер. Будь благославен тот шизик, который догадался сто лет тому назад
ввести эту возможность в первобытную дисковую систему. С тех пор от тех дисков
остались лишь дыры, и сами системы мало похожи на их прародителей, а вот имена
остались. И еще думалось мне, что вот оно воплощение всех многовековых выдумок
о волшбе и ворожбе, стоит у меня на столе, бесшумно потребляя электроны. Захоти
я сейчас, и мир встанет и на четвереньки и вверх ногами, и как захочу. И
правило имен здесь соблюдается - как выразился мой знакомый хакер: "Дайте мне
точку ветвления, и я переверну (Undo operation) любой сайт". Алло, Толкиен, алло, Урсула, где вы?
Молчат, благо почили навсегда. А часы бесшумно и безвозвратно отсчитывают
секунды ломтиками. У нас принято их глотать, несмотря на горечь зеркала и
памяти. А где-то, быть может, их просто не режут.

Для
поднятия настроения стал напевать Марш мальтузианцев, но после первых трех
тактов понял, что новый день наступил. И на мое ухо тоже.

 

Глава
пятая "По над вессом"

 

И ушли поезда,
увезли в другой край...

Мумий Тролль

 

План
был таков: собираем остатки полка на глубине три километра от края леса,
формируем авангардную группу, фланговую поддержку и остатки перетаскиваем
вперед. Пятнадцать километров на юго-запад, и мы у края. Копим удар, ждем
наступления темноты, и прорываемся. По последним данным, держал там участок в
полтора километра чуть ли не взвод. Прорвались без потерь личного состава,
технику же сожгли все без остатка. Только командирский танк и мобильная
тропосферная станция остались. Связь с дивизионом кое как поддерживалась, да и
то ладно. Дальше дали команду на распределение, и все бросились в рассыпную,
как цыплята из-под наседки. Меня отослали в весе вытянуть как можно больше
энергии для ретрансляции импульса на Материк, но закоротило что-то там, и
вывалился я из реальности прямиком в виртуальность. И пошел догонять свой
Легион. Догнал, отправился в последний поход свой (скоро два года кончаются) в
Голубую долину. Мозги нам там морочили, вот что. Мы ведь думали, уран там
добывают, и электричество ведь в Городе дешевое, однако нет -- концы с концами
не сходятся. Электроника работает нормально, да и фон вполне приличный. На
Землю обратно - дорого, да, в общем-то и не нужно, остался я там. Колония,
поначалу не нравившаяся мне до смерти, до желания уйти из нее, да и из жизни
заодно, стала понемногу привычной, да и разрослась она моментально за счет
местного населения. Стал я понемногу скачивать фантомы и возвел себе дом
аккурат по центру малого полигона. Быт заедал. Уехал на Землю по-дешевке, ну
вот и все, собственно говоря.

До
войны работал я в организации самой, пожалуй, серьезной, время прошло, и я в
нее вернулся.

-Привет, Карген, - услышал я.

Перетянуло
на мою сторону вместе с вольным ветром и шальной пулей некого завязанного на
инородной организму химии геймера. Умел он делать если не все, то по крайней
мере очень и очень многое, так показалось мне это тогда, в свете прошедших
бурной чехардой событий. Мы падали и поднимались, прятались от патрулей и
колонн на марше, бежали, падали и падали, а над нами, как над падалью кружили
легкие стервятники, вроде "кибов-котиков". Микроконтроллер диафробера грелся до
бог знает каких температур, я все боялся включить вакуум-линеаризатор, чтобы не
узнавать ничего похожего на правду. Может и оставалось нам жить всего-то пару
минут, зачем... Получил подзатыльник. По каске, но полетел в траву ласточкой.
По поляризатору ползли символы, перетряхиваясь от перекрестных помех в моей
ранцевой аппаратуре так, что понять было невозможно ни слова. Поп служил мессу.
(То есть командир батальона отправлял по циркулярной сети общее распоряжение).
Вслед за этим пошли мелькать перед глазами карты и, наконец, вылезли координаты
ближайшего выхода в весе. Пробираться надлежало по каменистым отрогам местных
низкорослых, очень старых гор, прямиком к Океану.

Климат
становился мягче, и по ночам уже не требовалось прижиматься к странным валунам,
хранившим тепло долго и надежно. У местных жителей есть, конечно, культ
поклонения духам, живущим в этих глыбах, сумбурно и нелогично разбросанных
вокруг жерл уснувших навсегда вулканов. Геймер перестал выглядеть геймером нет
того былого боевого азарта, сытой отточенности движений, только безмерная усталость
да привычная натренированная бодрость и скорость. Отступление затягивалось, и
мы (впрочем, кто это - мы, совершенно ведь чужие люди, наемники, вдобавок, по
крайней мере большая часть) начали нести легкий пока крест потерь. Хорошо быть
во втором эшелоне. Еще день прошел - ну хрен с ним.

Отловили.
Надавали. Отпустили. Извинились (или показалось). И исчезли. Кем вы были, кем
вы стали. Наливали, насаждали, нас не ждали, перестали, переспали. С кем мы
только не бывали в этих закоулках.

Обветшавшие
стены планировали над ожерельем утесов и срывались вниз, оставляя за собой
невидимые воронки, влетая в которые озорные птицы превращались в обезумевшие
горластые комки перьев. Камни ручейками сбегали из-под ног, и я тащился вверх,
надеясь увидеть солнце. В Городе солнце бывало лишь в самый полдень, и если не
встречалось тучки на его пути, то в Голубую Долину просачивался на пару
мгновений посеребренный луч, возвещавший жителям улочек и палаток, что не все
еще потеряно в этом собачьем мире. В остальное время сумерки и короткая, часов
на пять, ночь. Такова осень в Городе. Нет, есть, конечно, еще и листопад -
скоротечный, как майская ангина, дожди - затяжные, как прыжки десантников и
рытье окопов, нытье сержантов, рядовых; и включившаяся, теперь уже кажется
навсегда, сушилка.

Я
ободрал с теплого еще дивана одеяло и свалился на развороченное месиво,
порождающее мои ночные кошмары. Обои с потолка глядели цветочками и ничего
нового больше там не наблюдалось. Приперся озабоченный кот и начал
удовлетворяться моей левой ногой в джинсе, а когда я отпихивал его свободными
конечностями, он выражал свое недовольство происходящим коротким самурайским
вскриком "Мяй!". Потом я смирился, и он начал лениво подрагивать, изогнувшись
дугой, а я тем временем думал, что же общего между этим цвета необоженного
кирпича отвратным созданием с роскошными вибриссами и' зрачками во всю радужку
и тем нежным и крохотным золотистым комочком, который я взял два года назад.
Мне надоело и я взял его за шкирку и со словами: "Кыш, киса, уж больно ты мне
надоел", - я взял его за шкирку и отнес в ванную. Там моего царапающегося
монстра ожидала струя холодной воды. Теперь занятие на час для его языка
найдется -пусть вылизывается, скотина. Меня выгнали с работы. За что?

А
ночью, завтра в Легион, был дождь. Брызгами рисует фигуры белым на асфальте,
земле и газонах. Я смотрю на всю эту красоту и перед взором проносится вздор
миллионов интегро-дифференциальных уравнений, описывающих эту красотищу. Ветер
усилился и картины заметались, все быстрее сменяя друг друга. Ветер свистит об
углы и качает мусорные баки в тени дома, молнии сверкают и небо расхлюстано и
противоречиво льется вниз. Окно, конечно, открыто, и я сижу, откинув занавески.
Капли на спине (!) - я сижу лицом к окну.

Глава шестая
"Вслед за..."

Там, за окном, сказка с несчастливым концом, Странная
сказка.

В. Цой

 

L Леса давно уже
сменились бурно замешанной на непрекращающемся дожде растительности,
обволакивающей сероватой зеленью землю. Благородное, голубых кровей небо
уступило престол какому-то смурому канавному отродью с салатовой прожилкой
промеж тучных монолитных агнцев. Как будто целый мегалополис вырос вверху со
всеми своими небоскребами, смогом и нескончаемым гулом. Под ногами творилась
чертовщина: поднимаешь правую ногу, а на ней за долю секунды распускается
какая-нибудь дрянь вроде бор дельной кувшинки; опускаешь правую ногу, и она
сама отваливается в слякоть, почувствовав твое омерзение от ее сучьего вида.

Я брел
уже не разбирая дороги, хотя никаких дорог здесь не было и в помине, а были
только направления, не больше, да и они петляли и путались между собой, никак
не могли договориться, какое куда поведет. Я уже засыпая слышал их истошные,
крики, площадную брань и свару. Они делили меня.

Джунгли
оборвались как пленка в кинопроекторе и открылось передо мной русское поле со
свинцовыми дирижаблями на горизонте.

Я
проснулся, облитый холодным потом, но лишь спустя минуту понял, что просто
оказался как последний забулдыга в огромной луже и промокло у меня, наверное,
все, даже полиэтиленовый пакет впору выжимать. Отодвинул каску вбок и одел
"хамелеоны", мир преобразился, просветлел где-то справа от меня. Недолго думая
я вскочил и двинул к просвету. Он скакал мне навстречу как подпаленый жеребец -
задыхаясь и сбиваясь с гарной рыси.

Холод
собачий и город, трубы заводов. Хилые жилые кварталы, клубки неоновых вывесок с
систолой, как у змеиного гнезда в зимней спячке. Я побрел вон в том
направлении. Почему? Потому что там обязательно должна быть дорога к заводу.
Или от него. Обязательно. Но дороги не было ни через километр, ни через два, ни
потом никогда. Я поперся к самой длинной трубе наискосок - ничего, нет ни машин
на горизонте, ни ж/д веток. Ладно, плевать, вот и до города километров десять
осталось.

В
начале размыло правый его бок, потом сверху кто-то ободрал две широкие полосы,
но не подряд, а так, что средние метров этак сто от телевышки висели в воздухе.
"Миражи, миражи", - подумал я. Город отозвался мне эхом еще одной павшей стены.
Словом, не выдержал он вступления еще одного победителя, словно заплутавшие и
отставшие среди его углов слоновьи шаги квадратов Легиона попали в ногу
с моими, и он рухнул.

J Широкая-широкая
дорога, жесткий песок серовато-грязного цвета, какой бывает у прокаленной
костяной муки. Я представлял, как несметные орды солдат, оставляя после себя
трупы посреди бесконечных болот, втаптывали, крошили тела аборигенов. Огнем и
мечом проложили себе дорогу в преисподнюю, куда они так стремились, перегрызая
удила приличий и морали. И была у них одна цель, и пока вокруг были болота.
День болота, два - топи, три - трясины, и одна ряска зеленым, зеленым саваном
вокруг. И целей стало две, как и дорог.

Я
остановился на перепутье и плюнул вертикально вверх. Плевок приземлился аккурат
у правого ботинка. Растерев его тяжелой ребристой резиной, я потопал по
выбранной таким вот образом дороге.

Идти стало чуть
тяжелее и не только из-за встающего солнца, но и потому, что увеличился подъем.
Пыль взбунтовалась и тянулась к горлу, пытаясь задушить меня, вскарабкавшись по
ногам и затягивая их вниз хитрым хватом. Я присел на обочину и взглянул на
циферблат часов. До чего-то оставалось 18 часов, и я решил вытянуться и немного
передохнуть. Под голову ранец, глаза против солнца. Я лежал и смотрел назад и
вниз, на свои следы, на чужие слезы. Сколько прошел, а еще ничего - значит надо
идти. Перевернулся (Верный - значит вернулся. Нагулялся на стороне, и пришел
обратно.) на живот, отжался и чуть не упал обратно - в пяти шага дорога
раздваивалась снова. Я что, отполз назад? Да нет, никаких следов моего
пребывания по крайней мере не осталось. Ну что ж, пойдем, например, налево.

Подъем стал
круче, значительно круче, нежели в начале. Черт, да я вообще еле шел -
отставший солдат своего Легиона. Какого черта они разошлись во все стороны!
Следов я их встречал немного - в основном пакеты сухого пайка и смятые кубики
из-под воды со стимуляторами. В одном месте была перестрелка - пустые гильзы
кучками. Желтые здесь - наши, и зеленые, покрашенные, калибром побольше в
сторонке. И все, никаких жертв. Или их тоже втоптали в дорогу? Она ветвилась
уже раз двадцать, встречались по три, четыре новых направления, а иногда она
просто изгибалась под тупым углом и бежала дальше.

Путь шел уже в
горы, и только сейчас я заметил, что дорога как бы разбивалась на все более
узкие. В данный момент я уже карабкался по козьим тропам. Было не жарко, а
скорее прохладно, но напряженные и ноющие мышцы не давали этого особенно
замечать. Камни скользили по брюху, падали на голову и спину, крошились в
руках. Оставалось два часа. Время вышло, я сижу на вершине, обдолбанной вершине
как орел и смотрю вниз. Облаков нет. Вообще нет, если вы не поняли, в чем тут
дело. В горах - и нет ни облачка. Видно всю дорогу. Одну - вначале такую
узенькую где-то там, на горизонте, и расширяющуюся к гряде. Нет отдельных ее
составляющих, точнее их отсюда их не видно. Дорога одна на всех. На нас.

Я поглядел вниз
на дорогу, стремительно заволакивающуюся смуглыми загорающими облаками. Ни
единой живой души... "И не надо",- мелькнуло в голове, и вновь величественная
пустота вершин залилась горным хрусталем в костяную чашу, смяв мозги. Думать не
хотелось вовсе, такое ощущение, будто в душной комнате, насыщенной жаркими
летними запахами запревшего тела, распахнули окна навстречу вертикальному
холодку умеренного даже для господина Императора дождя. Век бы так сидел,
кажется, но воды во фляге оставалось от силы на 30 часов, да и соль я не
принимал уже третий день. Где-то внизу должен быть родник, да, там, сейчас это
будет слева, шагах в двадцати, если по той же тропе вниз, через катыши и осыпающийся
песчаник уступов. Ботинки уже подсохли и пахли вполне по-рабочему, без
затхлости, и шнуровку я затянул чуть ли не с удовольствием. Спустился аккуратно
и легко, подозрительно легко, изредка останавливаясь и прислушиваясь к звукам
шуршавших вслед мышками камешков. Ха! Журчания и плеска не наблюдалось, ну что
ж, ускорим шаг, и я хлынул обвалом к подножью, уворачиваясь от слетавших вслед
за мной шкваликов щебня, а то и крупненьких булыжников. Вдруг, нет, не звук
привлек мое внимание, скорее просто неестественно колыхнулись перед глазами
неровные силуэты теней. В общем, невесть откуда взявшийся камень величиной с
созвездие Кассиопеи засветил мне в висок. В тот же самый момент я увидел Её.

Сейчас
уже не знаю, от чего потерял тогда сознание - то ли от удара, то ли оттого, что
вернулась.

Когда
очнулся, Веркванг стоял ко мне спиной: сухощавый и подтянутый за уши до
имперца, точнее до облика, более приличествующего элитному воину. На деле это
был совершенно бесчувственный и отвратительно сообразительный снайпер и сапер
моего отделения, бывшего моего отделения. На спине его по-прежнему красовалось
серое кружево броника, подтверждающее, что, как и год назад, он все тот же
рядовой. По-моему ему просто так нравилось, хотя вряд ли он сам по этому поводу
беспокоился хотя бы вполовину моего. Я шевельнулся и уперся зубами в дуло
штурмовой винтовки.

Допрос
длился часа два, потом меня отвели в "карантинную" на инъекции и медосмотр.

Прошло,
кажется, недели две - батарейки в часах сели окончательно, из "карантинной" я
не выходил, а через плотную ткань света снаружи не пробивалось вовсе. Меня
выпустили ночью, или были включены интерферизирующие прожектора, и повели под
то ли конвоем, то ли сопровождением к западу, где по уставу располагается
арсенал и "инструкционная".

Солдат
отряда прикрытия... Ясное дело, почему Псих так на меня поглядывает, а о
содержании его докладных и догадываться не стоит - и так настроение хуже
некуда. Оружие только до калибра 5.45 не включая, гранаты и крупнокалиберное -
только по приказу вечника на время прикрытия, сами понимаете. "Свеча и
вечность". I am disappointed. What the devil I went there?
After. Step in step, trace in trace. Последыш
кровавых родов нового уродца Империи - колонии Вельзевул.

Мы
выходили на Голубую Долину ставить жилье, основывать гарнизон. Перевозить нас
обратно выходило накладно, держать на привозном - тоже, вот и решение, дешево и
сердито. Особенно у нас. На привалах я придумывал, что я буду делать там.
Ничего не получалось. Мне не годилось. Дезертировать некуда - деревни сожжены,
припасы не своровать. Война кончена... По крайней мере так говорит даже
Веркванг. Кончена для нас, для меня. Скоро демобилизационный срок. И если
несуществующие родственники пришлют мне приглашение, визу на въезд, оформят
проживание, оплатят полет, в конце концов, то я смогу вернуться домой.

Такая
прекрасная мишень, лучше не бывает - собственная голова. Умирать не хотелось,
жить тоже, да я и не жил.

Дневниковые записи майора Легиона с... по...

Сегодня узнал,
что Веркванга зовут Зордвигом. Богатырь-недоносок. Зордвиг Веркванг. Работал он
киллером в Европе. Любил шутить: "Киллеры -самая тяжелая работа, как считают
уважаемые господа присяжные, а они знают, что говорить. Пару часов нашей работы
они приравнивают двадцати годам работы лесорубом".

В ту
ночь я спал на полчаса меньше. Дозорные паверы сообщили, что изъяли у вечника
диафробер нестандарной модели. Очень нестандартной. Они честно (или частично?)
признались, что таких вообще не видели - с коробочку оптоэлектронного
дешифратора. Таких две штуки в карман - и пошел в тыл к врагу "языка" тащить.
Никто не заметит, и уж тем паче не увидит, если осторожно. Вечник, а им в тот
вельч был семрых-оператор ПВО, сказал, что использовал симулятор отсутствия для
контроля дозорных. Похоже на правду -мнительный наш семрых. Я тоже, надо
глянуть еще раз в его файл.

Кто-то
сменил результаты обследований годичной давности.

Ходил в
увольнительную, прошелся по Городу, заглянул в репер нашей в/ч и переговорил
тет-а-тет насчет поставок продовольствия высшего качества.

Продовольствие
пришло, а с ним еще два контейнера без опознавательных номеров, лишь
идентификатор места прибытия. Каждый весом в двести с гаком тонн. Фрегат
"Небула" оставил их на космодроме в виду отсутствия свободных экранопланов в
ведении репера командования. А неделб назад прислали штаммы векторных вирусов
"Дизагрессор".

В
контейнерах оказались "Мамонты-12" со спаренными газогазгольдерными лазерами и
спутниковой системой наведения на цели "Вессекс - Протуберанец".

Веркванг
завел дружбу. Само по себе звучит дико. И с кем - со своим бывшим командиром,
ныне маскировщиком. Психологи несут какой-то бред, видно пудрить мозги они
умеют.

Внимание!
С территории военного лагеря колонии "Вельзевул" особой в/ч Љ 586013
дезертировали двое военнослужащих - Карген Лак и Зордвиг Веркванг. Одновременно
пропал безвести (преположителъно убит) командир в/ч.

Глава седьмая

 

"Час
треф"

 

Virtual loving

Заказал
экстаз? Во все органы враз

Раз за разом заразу разносит

Пристрастие
к чуду прикрас

И
приказ разнесет по командной строке

Перефраз
знаменитой "Ничто и нигде"

Лозунг
древней и нами забытой Винде

И в
окошко 16 в квадрате цветов

Сторона
на себя ручку джойстика дров

Не
хватает в печи камень грелся

Как
солнце и плыли ключи

В
переборе безумном, потоке хромом

Храма
судеб и фата таблиц.

 

Медленно
дорога червилась после обильного дождя - ехать быстро было опасно. Еле успел
тормознуть авто перед пропастью пешеходного перехода, разорвавшего эту
гермафродитку на части. Камера дорожной службы равнодушно скользнула по номеру
на стекле красным пятнышком скэйлера и отвернулась. Дождь прошел, по небу
скользили тучи, как по тротуарам Шестнадцатой в Час Треф. На мониторе
электронной карты среди плетенки очертания кварталов и магистралей появилось
голубое пятнышко заправки, куда мне и было нужно. Я отключил имитатор шума
двигателя и поехал в полной тишине. Началось.

Я лежал
в кресле и смотрел на слипшиеся стенки вен - синие бороздки испещрили
натренированную мякоть мышц. Давление было 70 на 50 и я знал - стоит оторвать
сейчас голову от подушки и на затылок обрушится безжалостный молот ведьм и тьма
завладеет девственной далью сознания. Ни одна мысль не прорывала плеву
безмыслия. Я уже все понял и сделал все несокрушимые выводы из фактов, домыслов
и предположений. Я и помыслить тогда не мог, к чему это приведет. А ведь должен
был догадаться заранее, не глупый же вроде парень... Теперь, сжав зубы, вперед.
На улицах плыла знобящим маревом жара, а мне было до гибельного холодно. Верно,
я постарел за этот час.

"Отжимания!
Хотя бы раз пятьдесят, слабаки !- сержанту мегафон не полагался и он надрывал
глотку на отделения, компенсируя тем самым свою зарплату на пару грошей повыше
моей, - на счет "раз" вниз, "два" - вверх. Пошли!" Приказы доносились до нас
теперь прямо с небес, носом мы тыкались в асфальт плаца, после чего руки
послушно выводили тело в верхнюю точку траектории нашего коллективного
движения. Вдруг "раз" грохнуло громом в очередной раз и все. Растворилось в
воздухе, отрикошетив от фанерной стены казарм. Мы замерли на согнутых руках и
ждали "два". Время потянулось совсем медленно, отмеряясь мерным чеканным шагом
сержанта, по четвертаку за пройденный фут над нашим лежбищем. Я старался не
шелохнуться и не дышать, когда он проходил мимо. Я не боялся, нет, дедовщина
для меня была чем-то вроде порки, которую практиковали раньше в воспитательных
целях. Тем неожиданнее оказался каблук сапога на моем затылке. Я даже не успел
разглядеть, как земля мне рванулась навстречу.

Глаза
приоткрылись, и я очутился на пластиковом полу, по которому в три ряда
выстроились двухъярусные кровати. На некоторых из них молнии были застегнуты не
до конца - кому-то достанется денька два в сортирах, не любят в армии
беспечных, ох как не любят. И знать об этом дают каждому. "А, очнулся, козел, -
поприветствовал он меня, - из-за твоей гребанной задницы, которую ты раскорячил
на плацу, попремся мы сегодня в марш-бросок. С полной выкладкой. И тебя с собой
захватим". Да, это было плохо, совсем плохо, глаза у меня заплывали все больше,
губы опухли, и совершать марш придется не только на своих двоих, но и на чужих
(погонят меня пинками). Я встал и направился к своей тумбочке к медпакету,
сделать перевязку. "Ты куда? Вот ведро, вот тряпка. Иди убери за собой свое
дерьмо. Приказ сержанта, придет через пять минут проверять". Я бегом ринулся
вперед - секунд двести, не больше. Воды не было, ну да, ее же перекрыли в пятой
колонне. В другую казарму? Не пустят, явно распоряжение уже отдали. Что делать?
Сто пятьдесят секунд. "А ты помочись, - саркастически посоветовал внутренний
голос, - о, Господи, точно. Вода в бачках унитазов". Сто секунд. Тряпка
трепалась об асфальт, руки саднило. Шаги. Десять. Все ближе. Пять. Молчание. Я
встаю по стойке "смирно", докладываю. "В медпункт, живо", - "Есть". Через
неделю понял -не моя это была кровь. Я стоял в конце строя, а пятно было метрах
в двух от правого бортика.

Я
заговорил первым. В густую зеленую траву, к пряному запаху которой добавлялся
синтетический запах смазки биобота. Мимика была не нужна - я уткнулся левой
щекой в землю и рука моя лежала прямо перед глазами, назойливо морочила мне
голову, совершенно бесполезная сейчас, в болевом захвате. Я говорил что-то про
его детство - что знал (детство инвариантно), я повторял, что мы солдаты одной
армии, что я вообще старше его по чину. Вдруг мои газа вылезли из орбит, но поле
зрения, как ни странно, не расширилось, а свернулось в одну точку -
ослепительно красную на черном фоне, с отходящими к периферии прожилками
кровеносных сосудов и фиолетовой мошкарой, зудящей промеж них. Очнулся в
немыслимой позе, связанный по канонам Хапки-до, и даже не шевеля ничем, по
одному только ощущению петель и перетяжек, понял, - будет больно, пытаться
вырываться не стоит. Голова была свободна, и я бросил взгляд на пояс:
навигатор, багер и оружие исчезло. Впрочем, вот оно, валяется метрах в полутора
от меня.

Плакат, висевший в сторонке, вещал:

"Вы хотите посетить нашу сеть?

Вы мечтаете скачать все, что есть?

Мы поможем вам создать мечту,

Окунитесь
вместе с нами в Глубину".

В
Городе наступило лето. Поджаристое и смуглое, загоревшее до синевы вен на
мозолистых от хождения босиком ног. Так ходили все: кто по росе, кто по
стеклам, кто по воде. Разный здесь обитал житель, словомю Один словом не
обмолвится, другой делом не обделается. Никак не мог я понять, да привыкнуть
даже. В нашем пластиковом военном лагере несло синтетикой - пленка,
гарантированно защищенная от любых стандартных атмосферно-природных
воздействий, не выдерживала банального ультрафиолета. Мне претила накалившаяся
обстановка с сослуживцами, мне запретили выходить в Город, меня обнесли колючей
проволокой и запитали высоким напряжением. Это было слишком - здесь, с этого
момета началась игра "кто кого". Я должен был проиграть на первых же ходах. И я
проиграл. Я лежал в ровной траве за Барьером и смотрел на то, как из под меня
выползает придавленный натренированным пушечным мясом жук. Боль уже уходила и
оставляла после себя металлический привкус на корне языка. Видно здорово нас
накачали наркотой в походах, раз даже полный импульс пейнцидеров нас не
успокаивает, а в том, что рычажок был установлен на красную отметку,
сомневаться неприлично - ноги начали коченеть. Жук вполз на конец былинки,
покачнулся и сорвался вниз, расправил крылья и огибая препятствия, загудел к
неведомой мне цели. Ведь у жуков тоже бывают цели в жизни?

Извини, Карген,
работа такая...,- надо мной стоял Веркванг с медицинским пистолетом наизготове.
Впрочем, если у таких людей есть оружие, то оно всегда наизготове.

Наверное,
я выложил все. За время допросов я отъелся и истосковался по марш-броскам,
полосе препятствий и тиру. Я забросил элетронику, остчертело мне и творчество и
вообще вся мозговая деятельность. Доброта ломает все преграды, и Психологи
знали это. В наш гуманный век не существует по отношению к таким как я, не
применяют иных пыток, кроме как тщательного, глубинного психоанализа. Слова
сильнее нас. Только поэтому и существует власть и есть приказы. Раньше давали
обет молчания, чтобы стать свободным, а сейчас... Помнится, было мне 19, учился
я в Университете, неплохо учился, надо сказать, была сессия, а я ходил и дни
напролет терзался мыслью - "если это и есть лучшие годы, то что же ждет
впереди". Каким должно быть будущее, чтобы иметь возможность сожалеть о
прошедших годах? Сечас я понимал, что и в юные головы приходят умные мысли, и
не реже, чем в седые. Дело, может, только в том, что в седые головы мысли
вообще приходят редко. Я жду... Чего, не понятно. Наверное, когда в мою камеру
(единственный тип помещений в лагере с твердыми) войдет Она и скажет: "Я
навсегда". Хотя... две пули между ребер слева и в лоб были реальностью больше,
чем мое существование сейчас. В этом и заключалась моя трагедия - я устал жить,
ожидая. Да, мне надо было выбирать, кто останется жить, слишком уж все было
хорошо. Нельзя, чтобы самые сокровенные желаня выполнялись. Меня
отправили на Рудник. Голубой камень. Нужен Империи. Как воздух.

Когда я
вышел через КПП лагеря, все вокруг было завешено транспарантами, плакатами,
вывесками и указателями: "Наступила осень", "Октябрь - туда", "Добро
пожаловать, унылая пора" и т.п. ширпотреб для масс. Хорошо. Опять дорога передо
мной. Опять в путь. И снова в Город.

Глава восьмая "Возвращение"

Мое прошлое ... Ммм, не пошлое. Земфира

 

На
видеопанели томились выстроенные в ряд ожиданием покорные ряды символов древней
цивилизации. "О 1етрога, о тогез", - воскликнул бы патриций, ее житель, глянув
краем глаза на нашу очевидность и обыденность. Мысли накатанной чередой (или
даже не мысли, а так -- воспоминания о мыслях) текли из одного полушария в
другое, наполняя сугубо безличное существование мое сладковатой водичкой
нужности. Хотя бы самому себе. Хотя... что мешает разорвать круг причинности?
Только беспричинность самого разрыва. Раньше, когда я был вектором и владел, о
дали небесные, чем я только не владел! Сознанием и чувствами и мыслями и даже
своими страхами; мой мозг был для меня - лентой Мебиуса, я мог подойти к любой
его точке, потрогать, пощупать, погладить. А недавно кто-то странный, совсем
чужой, совсем незванный пришел и сделал мне разрез в вечернем платье до
коленок, все неглиже торчит наружу, и это - я, Властитель слабых душ? Так
очевиден, неуклюж, весло в уключинах скрипит, и я плыву совсем куда-то, я,
рыба, не то, чтобы на берегу, но в лодке и в лучах заката. Сверкает чешуя-броня
от всех сырых и тягот и невзгод. Как майский кот, согревшийся на блюдце золотом,
лежу сегодня на тахте котом.

Расстрочило утренний покрой

Лучами солнца,

И отсрочило мой внутренний покой

Случайным донцем

И концом всех внутренних иллюзий -

Вереницей жизненных коллизий.

Встал, протер глаза и поставил
завершающие коды в отладочный модуль. Пошел пть чай. Вернулся - висит. Снял,
посмотрел стек - муть какая. Пошел пить кофе. Прибежал с чашкой горячего вара,
стремясь не расплескать, не кофе, нет - идею (как потом выяснилось - идейку),
запустил. Посмотрел стек - муть, программу - черт, что же она делает, и,
главное, как? Пошел пить водку. Пришел медленно, стараясь не расплескать ни
того, ни другого. Что у нас на третье?

Запись в
дневнике от 13.07.

Не могу заснуть, все думаю о тебе.

Туман
спускался с гор медленно, затапливая своим разжиревшим телом Голубую долину. Я
плескался в нем рядом со своей машиной, образуя руками темный ваккум, в рваное
пространство которого клочьями влезали непрошенные куски дымчатой эфемерной
материи. Я задыхался, наступало темное время суток, и пещеры втягивали воздух
обратно в себя. Вдох и выдох. Длиной в день. Я был как на иглах и поминутно
глядел на часы, ожидая минуты, с которой я буду обречен. И в последний раз
перед наркотическим сном увижу свой мир.

Она
протянула мне руку и сказала: "Иди". Я сделал шаг, другой. Коснулся ее
судорожно подергивающихся от холода плеч, провел вдруг онемевшей ладонью по
намокшим, слегка слипшимся волосам и обнял. Она аккуратно коснулась висков и ее
губы прошептали что-то. Я с каким-то отупелым изумлением смотрел на то, как она
одевает на меня кислородную маску.

"Ну ты
и дурак, Карген, - доносился трубный глас вечника, - залез к черту на рога,
около пика Неподвижности ведь тебя нашли. Я сам, вот этими вот руками маску
натягивал". Он замолчал и еще раз внимательно и даже с заботой глянул на меня,
а потом на приборную доску моей койки. Сквозь герметическую оболочку через пару
секунд, словно задержавшись на выходе из автобуса, донеслось и раплескалосъ:
"Ментоскопия. Еще месяца два усиленной терапии - иуапку јо
поте". - "Усиленной, простите, чем? Вашим идиотизмом или смирительной
рубашкой?" - "И тем, и другим". Не до движений духовных и недо оттенков тонов,
смысл и так ясен и прост. Бещенство вскипело, захотелось разнести все - до
ручек тюнеров и верньеров, до пластиковых полос, содранных с белых столов, да
так захотелось, что, кажется, одного этого желания должно было хватить на весь
медкорпус целиком. Но ничего не произошло. Настолько ничего, что даже рука не
двинулась. Я неконтролировал свое тело. Точнее не я его контролировал. Better I"d be dead. Ат, Е, G, С.

I••••••I

Смерть
билась в окно птичкой. Рядом была открыта форточка и оттуда пахло весной -
второй моей весной в Городе. Все-таки я прожил этот год. Как - не помню
совершенно. Жизнь билась во мне проснувшейся первой мухой. Источником заразы и
отвратительного жужжания. Я инфицирован, я заражен спиральками чужих ДНК. Вчера
я почувствовал, как становлюсь одной большой клеткой. Амебой с одним рефлексом
- подальше от кристаллика соли. На ране. Под пленкой засохшего гноя свежий гной
- переваренные трупы. За что вы их так, моя белая гвардия?

Время квантовалось, время делилось как бактерия - и вместо
часа вдруг становилось два, четыре, восемь. Казалось, что дни никогда так не
кончатся, а я опрокинусь опять назад, в прошлое, обратно на корточки перед ней,
и буду снова обнимать ее колени и снова... Два выстрела... Левой, правой,
раз-раз-раз-два-три! Уже была команда "стой", а я все иду куда-то, вот уже и
взвода моего не осталось, вот уже и Легион скрылся за горбом горизонта, а я все
иду. Пулю в лоб или сто лет одиночества.

Я приподнялся на локте с казенной белизны постели и
посмотрел с надеждой вокруг. Скакали кривые жизнедеятельности моего бренного
тела, капал питательный раствор, монументально свешивалась с мягких петель
дверь. Если сейчас попробовать встать, то приборы зафиксируют уровень
недопустимой активности и дадут импульс торможения в кору и подкорку, посему
надлежит успокоиться до предела, а далее как учили. Тело налилось свинцом,
горячим и липким, и тут рука, как будто и не мной управляемая, дала вхлест по
проводам, идущим к моей голове от агрегата сна. Прелестно, секунд двадцать до
появления медперсонала. И я вприпрыжку вылетел в распахнутое по случаю весны
окно. Я знал, что госпиталь построили на вессе, и поэтому приземлился не на
упругую траву сада под белы рученьки санитарам, а в теплую лужу кайха.

И молвили седые старцы свое думу: "Да будет так"! А я
стоял и смотрел на свою ладонь и думал: "Эк меня судьба поцарапала - сплошные
следы ее когтей".

конец