Рулёв Юрий Борисович : другие произведения.

Бог знает что, а чёрт знает как

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман не для всех о том, что конец света уже был совсем недавно, но об этом никто не помнит.
  Ю. РУЛЁВ (RUMIR)
  БОГ ЗНАЕТ ЧТО, А ЧЁРТ ЗНАЕТ КАК
  
  (Из цикла "ДУХ БЕЗ ТЕЛА - СМЕРТЬ БЕЗ ДЕЛА")
  Роман в фантастической реальности (или наоборот)
  
   ОТ АВТОРА
  Приветствую Вас, уважаемые мною читатели, независимо от пола, возраста, национальности, мировоззрения и пр., и пр. Дело в том, что этот роман уже был опубликован в декабре 1996 года 10-тысячным тиражом и продавался только в Туле. Как ни странно, разошёлся за три месяца. Был он хоть и в твёрдой суперобложке, с иллюстрациями, но содержание не соответствовало оригиналу (не хватало нескольких глав, некоторые перепутаны и пр.). Поэтому по прошествии времени всё-таки решил его опубликовать в первозданном виде в Интернете. Заранее приношу свои извинения тем, кто прекратит чтение после первых же страниц, но...так и задумано: роман писался не для всех, для некоторых он должен остаться тайной. Зато точно знаю (проверено), что тот, кто осилит первую его часть, не только не оторвётся от второй и с интересом прочитает третью, но со временем обязательно будет ещё не раз к нему возвращаться. Не буду спорить с теми, кто сочтёт содержание этого романа абсурдной выдумкой. Если хоть одна строчка заставит этого человека задуматься по-настоящему, то посчитаю свою задачу выполненной - всё-таки "каждый дышит, как он слышит". Открою маленькую тайну: в книге описан именно тот мир, в котором мы все с вами живём, просто показан он в необычном для многих ракурсе. Что же касается стиля и языка, вызывающих зубовный скрежет различных издателей и мармеладных критиков... Такой вот стиль, такой вот язык, и ничего поделать не могу, потому что уже НАПИСАНО. Герои этого романа в этом стиле живут и разговаривают - не убивать же их из-за этого. Хотя...можете попробовать. А я с Вами прощаюсь до встречи в следующей книге ("Дискета с того света", потому что в этой уже НАЧАЛОСЬ...
  
   ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
  
   ГЛАВА Х В СТЕПЕНИ N
   1.
  
  - Разрушителем будешь?
  - Почему бы и нет? Созидай, если нравится, а во мне что-то многовато отрицательного накопилось по отношению к твоим действиям - пора, наверное, и доказать кое-что.
  - Хорошо, договорились. Есть у меня идейка...
  - Индейка?
  - И-дей-ка! Старый чревоугодник! Один раз всего дал попробовать тебе результат своего эксперимента из органики и до сих пор, кстати, неприятно вспоминать, с каким упоением ты его переваривал.
   - Во-первых, я не могу быть старым по определению, потому что существую вне времени. Во-вторых, я нематериален и не имею чрева. Так как же я могу угождать несуществующему в реальности?
  - Когда ты её жрал, - иного слова не подберу, именно жрал - ты был материален и именно угождал своему чреву.
  - Да? Но перед тем, как я попробовал эту ин-дей-ку, Ты уже отрекомендовал мне её с положительной стороны, а, значит, уже попробовал Сам. И, если Тебе понравилось, то, значит...
  - Зануда!
  - Бог не должен ругаться.
  - А с тобой становится просто невозможно общаться. По любому поводу и без повода - только возражения и критика.
  - Уже вхожу в образ Твоего антипода. И, Ты знаешь, всё больше возникает сомнений, что Ты идеален.
   - Опять за своё?
  - А кто Тебе ещё скажет вот так в открытую? Да, я Твой враг, но Ты же понимаешь, что...
   - Понятно всё, хватит об этом. А вот с мысли сбил. С чего начался спор?
   - С индейки.
  - А, да... Есть у меня идейка по поводу предстоящей ИГРЫ. Предлагаю одну из точек космоса, в которой пересекается минимум измерений и энергетических полей, а также присутствует материальное пространство.
  - Имеешь в виду вот эту почти затвердевшую вселенную? Да мы в ней чёрт знает сколько раз уже играли, не надоело?
  - Не эту, не эту. А вот две параллельные. Ещё молодые кстати.
  - Господи, зачуханные какие-то, неухоженные... Хотя не так жалко будет, если что. Конкретное место выбрал?
  - Вот эта звезда. Обычная. Материя только начала формироваться.
  - Ну и вперёд: лепи, что на ум придёт.
  - Угу-м, не мешай только. Так-так-так, а всё же придётся раздвоиться, чтобы в обеих вселенных одновременно начать. Оп-па, вот меня и двое! Ну, что, включаю отсчёт времени?
   - Начинай и включай всё, что хочешь, а я пока понаблюдаю. Наверное опять чирдырпыров каких-нибудь блаженных разведёшь, которые фотонами питаются, фотонами же испражняются и ничего не желают, кроме как помереть, да и то не получается. Блин, целую вселенную загадили эти твои бессмертные...
   - Н-да, с этими чирдырпырами неувязочка вышла. Правильно, что файл с ними стёрли, - полными бестолочами оказались. На этот раз белковая жизнь будет, понял? Программу условий для её развития я уже продумал, а зачатки разума и души своей вложу в одно из творений, которое назову... назову Адамом, то есть человеком.
  - "Белок, душа, человек..." Что ж звучит неплохо: вкусно и порочно. И секс, пожалуйста, запрограммируй - я голосую "за". Кстати, если белок, то про индеек там всяких тоже не забудь. Давай, Творец, начинай! Ну, а я пока понаблюдаю, что Ты там такого натворишь, потом вместе посмеёмся.
  - Сгинь на время, нечистая сила, не мешай творческому процессу. Делаю первый ход!
   2
  
  "...Вначале сотворил Бог небо и землю.
  Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною;
  и Дух Божий носился над водою.
  И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
  И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы.
  И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один".
   3
  
  "И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою."
   4
  
  "Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас."
   5
  
  "Иисус, исполненный Духа Святого, возвратился от Иордана и поведён был Духом в пустыню.
  Там сорок дней Он был искушаем от диавола и ничего не ел в эти дни; а по прошествии их, напоследок взалкал.
  И сказал Ему диавол: если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом.
  Иисус сказал ему в ответ: написано, что не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божиим
   И возвед Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной во мгновение времени.
  И сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я кому хочу, даю ее;
  Итак, если ты поклонишься мне, то всё будет Твое.
  Иисус сказал ему в ответ: отойди от Меня, сатана;
  написано: "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи".
  И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыльце храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз;
  Ибо написано: "Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя;
  И на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею".
  Иисус сказал ему в ответ: сказано: "не искушай Господа Бога твоего".
  И окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени..."
  
  
   Ч А С Т Ь - 1 (НЕПОНЯТНАЯ)
   НАЧАЛО КОНЦА
  
  КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ:
  Есть многое в природе, друг Горацио,
  Что и не снилось нашим мудрецам.
   У. Шекспир
  
  Каждый стоит столько, сколько стоит то,
   о чём он хлопочет.
   Марк Аврелий
  
  Погляди на себя со стороны, и ты
  увидишь незнакомца.
   В. Хочинский
  
  Немногие для вечности живут,
  Но если ты мгновенным озабочен -
  Твой жребий страшен и твой дом
  непрочен!
   О. Мандельштам
  
  За минуту перед тем, как тебя повесят,
  ты поймёшь всё.
   Из фольклора штата Техас
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА - 00
  
   ЛЮБОВЬ номер один
  
  "Прямо передо мной - радостная неизвестность. На ней висит ковёр. На ковре кильки в томате и чёрно-белая фотография не то порнозвезды, не то утопленника - сразу не разберёшь. Не сразу - тоже. Сбоку толстый солдат стоит с резиновой бабой в руке и читает газету, попыхивая сигарой. Странно, почему он толстый? И почему солдат, а не генерал хотя бы? Тем более, что вместо него здесь должен быть кот в кепке. Может, солдат его съел? Ах, ну как же я забыл: ведь кот вчера повесился от неразделённой любви. А где кепка? Кепка где, я спрашиваю! Он её мне обещал оставить после самоповешения, чтобы террористы не спёрли. Фу, а ведь это и не солдат вовсе - это кубик Рубика, но с хвостом. Или нос хвостом? Сразу и не поймёшь, что там у него мотается. Ну ладно, хвост я оторву, а куда сам Рубик делся? Кто мне пива принесёт, не кубик же? Проклятье! Придётся самому идти, а очередь, как всегда во время перестройки или реформ, на семь километров. Что перестраиваем-то, а? Вроде бы и нечего... Да хрен бы с ней, с перестройкой, но - очередь... Хотя, как говорится, бешеному кобелю семь вёрст - не крюк, но я же всё-таки не бешеный. Или?.. Во, блин, неужто? Нет-нет, пены ни из одной дырки не видать, значит, не бешеный. Да и не кобель вроде. Кхе. Кхе - кхе - кхе... Ну-ка, ну-ка, хоть одним глазком на себя посмотреть. Ни фига не пойму: кто я, где я? Может, я чиновник какой-нибудь, если пива хочу, а идти за ним не хочу? И голос громкий, и думаю что-то чересчур много. Вот, например, только один глаз продрал, а уже думаю: почему с утра такая очередь? Почему никто не работает? Так всю страну по миру пустят, гады, если вместо работы в очередях стоять будут. Надо насчёт этого в милицию позвонить: в милиции-то ведь не знают ещё, что страну собираются по миру пустить, а страна хочет пива. И я хочу. Может, я и есть эта страна?
  Рубик, мать твою, где ты? Ку-кууу! Иди за пивом, чёрт носатый, а то ведь помру - за свой счёт хоронить будешь. Нет, я не прав: он же не носатый, потому что нос у него давно куда-то провалился, а хвостатый. Тьфу ты, и хвоста у него тоже нет - кубику отдал поносить. Или кубик Рубику? Нет, всё-таки Рубик кубику. Но, если ни носа, ни хвоста, что же тогда у него впереди мотается? У меня же не мотается. Или? Ну-ка, ну-ка... Ни хрена не вижу. А я вот сейчас второй глаз открою и посмотрю, что у меня мотается, а что у Рудика и куда он, кстати, подевался вместе с солдатом толстым. Ох, как тяжело открывается левый глаз, правый перед этим - намного легче. Рождается логический вывод, что или у меня или один глаз намного тяжелее другого, или что под левым глазом фингал. А ещё рождается...
  Эх, родил бы кто-нибудь баночку пивка! Трёхлитровую! Рафик! Или как тебя там, Руфик что ли, тащи пиво, сволочь, а то ведь сейчас слезу с дерева и... Ни хрена себе! А что это я на дереве делаю? И почему это вниз башкой вишу... висю... и чем это я держусь-то за эту суку? За сук, то есть. Ведь ни рук, ни ног не вижу и не ощущаю - ощущаю только рот, потому что он орёт и пива требует. А-а-а, понятно. Кубик, когда смылся вместе с солдатом этим толстым, хвост свой мне прилепил - вот я им за сук и цепляюсь. Хвост, вообще-то, дрянь: вроде бы лохматый, но с облезлостями - типа школьного веника. Во! Мысль пришла! Если у меня хвост, вдруг я птица? Орёл, например. Хотя навряд ли: что я тогда для себя за пивом не слетал бы что ли? А про орла живы ещё в памяти стихи какого-то знаменитого поэта:
  
   Как горный орёл на вершине Кавказа,
   Я гордо сижу на краю унитаза.
  
  К чему это я вдруг вспомнил? Ах да, насчёт птиц... Эти грёбаные птицы так своим ноем надоели, что утопить всех хочется. И ноют, и ноют, словно пенсионеры на приёме у депутата (я, наверное всё-таки депутат какой-нибудь). А пенсионеров надо бы всех утопить, чтобы не ныли, и тогда им пенсии платить не надо. А государству обалденная экономия. Ну, я, блин, и умный же депутат - ещё никто до этого не додумался! Надо сообщить об этом самому главному министру экономики - пусть мне за такую экономию после всеобщего утопления пенсионеров премию дадут: бассейн с пивом, а в нём чтоб вобла солёная плавала. Всё правильно: не хочешь быть утопленным - не ходи в пенсионеры, работай на общество, будь нормальным, как все. Нормальные люди не ноют, а всегда весёлые, когда есть, что выпить. А нету, всё равно найди и веселись: песни пой, морды бей, смейся до упаду. Ха-ха-ха!
   Ох-хо-хо, в голове отдаётся да и в остальных запчастях тоже - сначала надо всё-таки пивка попить, потом веселиться. Жалко, что варенья нет, помню с детства, что тоже вкусное было, почти как пиво. Сейчас оно мне и на фиг не нужно, но всё равно жалко, что нет. А откуда варенье, если сахара нет, а нет его потому, что всю свёклу бюрократы пожрали. Они всё пожрали - ничего нет. И никого нет. Интересно, почему это никого нет? Вымерли что ли, как мамонты? Радиация? Или новые налоги? Я-то хоть есть? Ага, я есть: рот орёт и хвост вот он. Ого! Это не хвост, это сарделька какая-то! А, ладно, к пиву пойдёт - от пива с сардельками у всех депутатов и зады ширше становятся, и морды наглее. А всё-таки куда хвост делся? Да чёрт с ним, сейчас Рудик придёт, ещё даст - у него их навалом. Обидно вот, что на дереве приходится висеть, хотя и лучше, чем на виселице. Это потому, наверное, что вчера опять на какой-нибудь презентации или на заседании был. Как на заседании позаседаешь, так обязательно потом на дереве или в пещере какой-нибудь очухиваешься. Ведь говорил им: не надо меня в депутаты, у меня и так уже всё есть. Но нет, запихнули, выбрали, олигархи проклятые. А я ведь и стрелять-то толком не умею и ротом... ртом... только ору, пью и закусываю, а не то, что в бактериологических войнах участвовать. Надоели эти бактерии, спасу нет: всё время целоваться лезут, а сами исподтишка рожи строят и деньги воруют, сволочи. У народа. То есть у меня как представителя народа. Вообще-то, есть и похуже их. Рубик, например. Сам смылся, а пива не принёс, гад, хотя в предвыборной программе обещал помогать народу. И почему я не в пивбаре живу? Или, на худой депутатский конец, на торговой базе? Кажется, вчера... точно, вчера... одна макака с торговой базы предлагала начать совместную половую жизнь. Я, правда, колбасу у неё взял и слопал, а от жизни отказался: на хрена мне такая жизнь да ещё с макакой? А может, моя сарделька на заду и есть та самая колбаса, которую я слопал? Может, вылезла назад, зараза? Нет, та была сырокопчёная, а эта шевелится.
  Ой, вот, наконец, и левый глаз почти полностью открылся. От удивления что ли? Какой-то я сегодня удивительный. Красотища-то вокруг, даже кашель пробивает, кха-кха-кха, будто хреном поперхнулся. Только я, оказывается, не на дереве, а на фабричной трубе вишу... висю... Даже не висю, а что-то совсем другое делаю. Что это я делаю-то? Мамочка родная! Так вот где мои руки и вот чем они занимаются, заразы, когда без присмотра! А это вовсе не хвост и не колбаса, и не сзади, оказывается, а совсем наоборот. Вот, блин, думал, что если меня колбасит, то от колбасы. А на самом деле получается, что не всё то, от чего колбасит, колбасой является. Умная мысль. Может, я профессор или председатель профсоюза? Не-ет, я депутат. Ну-у, тогда всё нормально: значит занимаюсь делом. Как депутат я просто обязан заниматься такой повседневной работой, только почему на трубе, а не в кабинете? Рафаэлло, скорее всего, в неё и провалился, больше некуда. С народом заигрывал, заигрывал и упал. Доигрался, проститутка политическая. Лучше бы пива принёс - всё польза. А дымищи-то вокруг - жжуть... И вонищи. А я, кажется, кирпич в этой трубе, потому что плющит и колбасит по-чёрному. Ну и ладно: кирпич так кирпич, труба так труба - главное, что на своём месте и сам себя удовлетворяю. Ведь это моя Родина и я её должен любить, даже если она труба. Надо же, даже слеза скупая на фингал выкатилась и пива не хочется. Почти. Хочется, конечно, но буду терпеть, пока Рафаэль не принесёт. Пусть меня здесь плющит и колбасит - я кирпич и это звучит гордо! Ра-афик, мать твою, пиво не-еси-и-и"!..
  
  Маститый писатель молча отодвинул рукопись и стал смотреть тяжёлым, как танк, взглядом на молодого человека. Тот почему-то продолжал сидеть.
  - Этот ваш, м-м-м, рассказ называется, кажется, "Любовь"? - наконец, медленно и осторожно раздвигая слова, произнёс мастодонт прозы и редактор в одном лице.
  - Да, "Любовь", - весело подтвердил молодой, смущённо поигрывая нагловатыми глазами.
  И добавил:
   - "Номер один".
  - А что, есть и, м-м-м...
  - Есть. Пока в столе лежат. "Номер сто шестьдесят пять", "Номер два миллиона триста тысяч семнадцать", "Номер..." - да, в общем, целая куча любвей.
  - Куча чего?
  - Любвей. И целый океан любовей. Миллиарды миллиардов любвей и любовей.
  - Так не говорят. Вы или специально, или по неграмотности искажаете язык.
  - Ну и пусть не говорят, а я буду. А язык у меня нормальный.
  В доказательство он высунул свой язык и скосил на него глаза, пытаясь разглядеть, а потом пальцем втолкнув его в рот, сообщил:
  - Это вам всего лишь кажется, что искажаю, но вы просто не оттуда смотрите, слишком издалека.
  Редактор скривился частью лица, но пересилил себя и после паузы сказал почти в нейтральном тембре голоса, но с долей иронии:
  - Говорите, как хотите, только если желаете научиться писать, то знайте, что в русском языке, как и в других языках, всё же есть определённые правила, которые не я и не вы придумали.
  - А кто? - удивился молодой.
  - Да что вы в самом-то деле? Учёные придумали. Есть определённые законы развития языка, по которым...
  - Вот кто придумал, что так нельзя говорить, пусть и не говорит. А кто хочет говорить, пусть говорит. Ха! "Миллиарды миллиардов любвей и любовей"! Что тут неправильного и непонятного?
  - Молодой человек, - стал медленно, как свинец на сковородке, закипать маститый, - вы зачем сюда пришли: учить меня, как коверкать русский язык или что?
  - Наверное, "или что", - сказал молодой.
  На мгновение он задумался. "Коверкать... коверкать...". Он явно выключился из диалога, со смаком обсасывая пойманное слово. Потом вновь уставился на редактора.
  - Ничего звучит. Но "кувыркать" - лучше. Послушайте, вдумайтесь сами: "Кувыркать русский язык..." Каково, а? А ещё лучше "кувыркаться в языке..." Или...
  - Да что ты здесь цирк устраиваешь, в самом-то деле! - заорал, дошедший, наконец, до температуры кипения маститый, даже сделав при этом от возмущения попытку попытки вставания из безразмерного кресла.
  - Всё, всё, всё... - неожиданно с холопским подобострастием забормотал вмиг увядший собеседник, даже внешне становясь вдруг похожим на испуганного дистрофика, - Сознаюсь, что я не прав! - и, вновь выключаясь из разговора, отстранённо произнёс. - И не лев... - но тут же испуганно посмотрел на человека в кресле, не услышал ли.
  Но тот, хотя и косил подозрительным взглядом, добавления, вероятно, не услышал, потому что уже потихоньку остывал, про себя поругивая себя за то, что спровоцировал учащение сердечных сокращений. За последний год это было с ним уже второй раз - первый, полгода назад, когда издатель попытался воспротивиться выходу в свет его очередного "дамского" романа "Несчастная любовь Контральты Каравеллы". Наступила тишина, как перед дверью стоматолога, нарушаемая лишь предостерегающим сопением маститого. Наконец, он, видимо, остыл до терпимой температуры, потому что вновь брезгливо взял со стола три тощеньких листочка, безжалостно расстрелянных пишущей машинкой и, всматриваясь в них, многозначительно сказал:
  - Гм-м...
  Но думал, видимо, не о том, на что смотрел, потому что, как бы окончательно уверяя себя в чём-то, произнёс полуутвердительно:
  - Не может быть миллиардов миллиардов ни любвей, ни любовей хотя бы по той простой причине, что на всей Земле живёт всего шесть миллиардов человек.
  И изумилась тишина от неожиданного:
  - Это не у всех человеков. Это у одного человека миллиарды миллиардов любвей и любовей. А у всех, конечно, намного больше.
  - У каких ещё человеков? - взревел писатель-редактор. - Да у тебя в этой галиматье, - затряс он испуганно раскрылетившимися листочками, - с названием "Любовь" как раз любовью-то ни на грамм и не пахнет! Бессмыслица сплошная!
  - Пахнет, - тихо и тоскливо послышалось в ответ. - Просто большинство людей не может унюхать тонкие запахи, а, вот, например, хорьки или собаки...
  - Ну, знаешь! Это уже чересчур! Я тебе вот что скажу, гражданин авангардист...
  - Я уже всё понял, не продолжайте, - быстро проговорил молодой и пружинисто катапультировался из кресла на люстру. Моментально выкрутив одну из лампочек, он надул её до размеров трёхлитрового самовара, спрыгнул вместе с ней на пол и подошёл к маститому, вынимая что-то из-за пазухи. Это оказалась сырая куриная лапа, в смысле, окорочок.
  - Это вам на память. До скорого свидания! - сказал молодой и странный и, уцепившись за лампочку почему-то босыми ногами, вылетел в форточку.
  Редактор, открыв ротовое отверстие, обалдело смотрел на куриную лапу, которая радостно прыгала по столу и совсем не в такт прыжкам противным голосом верещала: "Я люблю тебя, Жизнь, я люблю тебя снова и снова"...
  
  
  Г Л А В А - 1
   ВЗАПЕРТИ С ДЬЯВОЛОМ (ГЕОРГИЙ)
   НАЧАЛО
  
  Конечно, я был чуток навеселе, в смысле, немного пьян. Так бывает, когда идёшь из ресторана после прощальной встречи с любимой девушкой. Особенно, если идти пешком через всё Мясново до самого Магадана да ещё поздним вечером в самый разгар построения капитализма. В общем, в голове лёгкий сумбур, в карманах ни гроша (шиканул на чай голубому пижонистому официанту и на такси Жанне), в рукаве на всякий случай нож. Именно на тот случай, когда не могут помочь ни слова, ни ноги и лучше отсидеть, чем умереть. Фонари разбиты, улицы пусты, лишь во дворах и подворотнях кучкуется местная шпана, громко гогоча и матерясь, чтобы слышно и боязно было прилипшим к телеящикам обывателям.
  Когда быстрым шагом и без приключений проскочил две трети пути, вздохнул посвободней и расслабился. А зря. Сколько раз замечал, что опасность тебя ждёт именно тогда, когда ты думаешь, что она уже позади, и вот, пожалуйста, - в который раз наступил на одни и те же грабли. Неисчислимое множество грабель раскидано по нашей необъятной стране, но никакого от них толка - только мозги сотрясаются и морды кривеют от грабельной науки. Вот и на этот раз не было никаких "закурить не найдётся" или "сколько времени", а была группа пьяных отморозков, выскочивших из-за угла шагах в тридцати и молчком кинувшихся ко мне. Конечно, хотелось думать, что они просто мимо пробегут, может, на электричку опаздывают или к соревнованиям готовятся по спортивному ориентированию в темноте. Но расспрашивать почему-то желания не было, а длинные предметы в их руках были похожи на что угодно, только не на компасы или железнодорожные билеты.
  Выброс адреналина заставил мои ноги так резко стартовать, что вначале показалось, будто тело от них отстаёт. Вехами замелькали жёлтые пятна фонарей и окон, а звуки вражеского топота стали отдаляться. Обернулся, когда оказался рядом со светящимися витринами магазина "Маяк", то есть почти в Магадане. А здесь бегущая за мной кучка хулиганов или разбойничков будет чувствовать себя намного неуютнее, чем в своём микрорайоне. Надо только заскочить в любой двор, где также пасётся шпана, но уже местная - Магадан чужих не любит. Преследователи это тоже поняли, остановились вдалеке галдящим пятном (а здорово я от них оторвался, метров на триста) и повернули назад, наверное, поджидать следующую жертву. Слава Богу, что бегуны паршивые, чтоб им героина обожраться.
  Только теперь задолбило там-тамом в грудную клетку сердце, вспомнившее, что оно есть. Я вытер платком выступившую на лбу испарину и подошёл поближе ко входу в магазин, где было посветлее. Когда посмотрел на часы, они показывали без пяти минут двенадцать. Достал из пачки сигарету, сунул в рот, чиркнул зажигалкой и едва не поперхнулся - настолько резким и сильным был порыв ветра прямо в лицо. Ч-чёрт! Повернувшись в другую сторону, закрыл зажигалку ладонями, но не успел прикурить, как новый ураганный порыв чуть не сбил меня с ног. Вновь чертыхнувшись, я направился прочь, чтобы спокойно покурить в домашнем тепле и уюте, но не прошёл и пяти шагов как на что-то наткнулся всем телом и, отброшенный назад, упал на асфальт. Ладно бы в темноте, а тут при свете непонятно во что врезался. Ошарашенный, я сидел задницей на асфальте и недоуменно таращился на пустоту перед собой. Готов был поклясться, что ничего не было на пешеходной дорожке передо мной до самой границы темноты метрах в двадцати отсюда. На что же тогда наткнулся? Невидимки что ли в Туле завелись? Встаю, отряхиваюсь, иду прогулочным шагом. Сначала ногой, а потом и рожей стукаюсь обо что-то абсолютно прозрачное, но пружинящее, будто плотная резина. На этот раз успел сгруппироваться и отбил о землю только ладонь. Но больно. Да что ж это такое, а? От хулиганов убежал, так теперь вообще непонятно, кто бьёт. Днём я ни за что не ушёл бы отсюда, пока не разобрался с этой аномалией, но в такое время суток опасно здесь долго находиться. Ночью теперь на улицы выходят в основном хищники и отморозки, а припозднившиеся, вроде меня, - это потенциальные жертвы.
  Встаю и направляюсь в другую сторону, огибая магазин. У его входа на ступеньках сидит странно одетый мужчинка и улыбается мне. Ещё интересней! Откуда он взялся, если минуту назад поблизости никого не было? По виду не хищник, а наоборот. Прохожу мимо него, будто не вижу, и через несколько метров вновь врезаюсь в резиновый воздух. Клянусь своей наверняка синей от приземлений задницей, что врезался в стену воздуха. Вновь сижу на асфальте как последний дурак, одной рукой тру ушибленное место, другой чешу затылок в надежде, что мысль проклюнется. Мужчина на ступеньках, одетый в разноцветное барахло, скорее всего позаимствованное в костюмерной какого-нибудь любительского театра, улыбается. Странный бомж: в такое время суток - и трезвый.
   - Очень смешно? - с вызовом спрашиваю его в подспудной надежде, что сейчас он что-то объяснит или просто с ним подерёмся, и всё станет как и было до появления невидимой стены.
  - Какой интерес с тобой драться, если ты и так скоро умрёшь? - зевая, ответил он и поднялся на ноги во весь свой чуть выше среднего рост.
  - Да? - удивился я. - А ты?
  Я тоже встал с асфальта и подошёл к нему поближе, оказавшись пониже его, но плотнее и шире в плечах.
  - И я, - согласился он. - Но для меня это уже настолько привычно - всё равно, что для тебя дышать.
  До меня не дошёл смысл его ответа, потому что вблизи я прямо-таки обалдел от его облика. Представьте себе стройного красавца лет сорока с правильными чертами лица, умными карими глазами, одетого в костюм, представляющий собой нечто среднее между одеждой вельможи при дворе Екатерины Второй и одеждой какого-нибудь раскрутейшего панка. На всех пяти пальцах левой руки у него красовались перстни с огромными имитациями в них под драгоценные камни - в природе такие камни если и могли существовать, то уж точно в единичных экземплярах.
  - Ну и прикид у тебя, хоть сейчас на подиум! - не удержался я от комплимента. - Где ты только такие шмотки и перстни отхватил?
  - Я вообще-то, не на эту Землю, в смысле, планету собирался, - спокойно ответил он. - Но... задумался чуток и... по привычке попал. У меня знакомая девушка в этом магазине работает. Работала, скажем так. А перстни на самом деле представляют собой... как бы тебе попроще... это компьютеры, по-вашему. Но более продвинутые. А камни настоящие.
  Вот так вот. Сначала прощание с любовью в ресторане на последние сбережения, потом бегство от кровожадных подонков, после этого синяки и ушибы от непонятно чего, а на десерт знакомство с психом.
  - Рад был познакомиться, всего хорошего, но мне пора, - попрощался я, обогнул его по дуге и осторожно двинулся вдоль стены магазина, вытянув руки вперёд.
  Метров через пять пальцы упёрлись непонятно во что, которое продавливалось при сильном нажатии максимум на сантиметр, а, может, это только казалось, потому что ладони упирались в воздух. Псих позади захихикал. Пусть он и больной, но всё равно противный. Стиснув зубы, я ощупывал невидимую преграду снизу доверху, даже подпрыгнул - везде одинаково монолитно и упруго. Перебирая руками, пошёл вбок, пока не замкнул полукруг у стены магазина с другой стороны от входа. Это, наверное, и есть знаменитый "заколдованный круг" из сказок. Диаметр примерно десять-двенадцать метров, а внутри два придурка. Посмотрел на часы. Они показывали без пяти двенадцать, хотя как минимум минут десять-пятнадцать уже здесь торчу. Когда стал их трясти, полупанк-полувельможа негромко сообщил:
  - Бесполезно: время в этом круге остановилось.
  Я не стал спорить, чтобы не спятить раньше времени, а схватил камень под ногами и с силой метнул в дальнюю от себя сторону. Камень резко отскочил от невидимой преграды, ударился в витрину, которая звякнула, но выдержала, а потом мне в коленку. Я, в отличие от витрины, не выдержал и, охнув, присел от боли, ухватившись за ушибленное место. Видимо, всё-таки суждено мне сегодня стать калекой, если не умственным, то физическим точно, а, возможно, и тем, и другим.
  - Георгий, а куда ты, вообще, спешишь-то? - попыхивая громадной сигарой вдруг спросил незнакомец, вновь присаживаясь на ступеньку. - В свою комнатушку в общежитии, где ждут вчерашние пельмени? Со мной интереснее. Давай умно побеседуем о том, о сём, в картишки можно перекинуться.
  В руке у него, будто из воздуха, неожиданно появилась карточная колода. Фокусник? Он вынул сигару изо рта и улыбнулся в мою растерянную физиономию.
  - Я не фокусник. И знаю о тебе всё. А ты ещё не догадываешься, кто я такой?
  - Ты моя белая горячка, - только и сумел я произнести.
  Он засмеялся.
  - А вот и не угадал. Даю подсказку. Кого больше всего люди боятся?
  - Ментов?
  - Ха-ха-ха. А ведь ты уже догадался, только вслух боишься произнести.
  - Ничего я не боюсь. Дьявол что ли?
  - Он самый. Приятно познакомиться, писатель.
  Я незаметно несколько раз с силой ущипнул себя, едва удерживаясь от вскриков.
  - С чего ты взял, что я писатель? Ерунду всякую публиковал в журналах...
  - Я же сказал, что всё о тебе знаю. Один твой роман в списках по рукам ходит, а ещё один...
  - Больше года в издательстве лежал, сказали, что пропал, а потом у одного известного сразу две книги вышли с перепевами из него. И хрен теперь что докажешь. Но всё-таки странно, откуда ты про это...
  - Я же дьявол, Жора. Почти Бог, только со знаком минус.
  - Ага, как же... Что ж тогда здесь торчишь со мной? Если всемогущий, убирай эту ерунду прозрачную, тогда поверю, что ты есть.
  Он вздохнул.
  - Да, вот так ниспровергаются авторитеты. Не могу. Пространственно-временная ловушка это. Но она ненадолго, думаю максимум на час.
  - Ты же сам сказал, что время остановилось, - напомнил я.
  - Это чтоб тебе понятней было. На самом деле за пределами круга оно движется по-прежнему равномерно-поступательно, а для нас с тобой - субъективно-пространственно. Для ясности: за границей круга может пройти сто лет, а ты ничуть не постареешь.
  - Ерунда, - не согласился я, - во мне обмен веществ происходит, энергия теряется, кушать что-то надо - так что или от жажды-голода помру, или ещё от чего.
  В ответ послышался ещё один вздох усталого репетитора.
  - Ничего в тебе не происходит и умереть здесь ты не сможешь при всём желании. Пока ты в этой ловушке, ты фантом. Ты существуешь как субъект только для этой точки пространства.
  - Угу, фантом , - согласился я, потирая ноющую коленку. - А ты, хоть и называешься дьяволом, над временем не властен, - такой вот вывод получается.
  Он выплюнул огрызок сигары под ноги, обутые в сапожки из мягкой кожи с золотистыми узорами по ней.
  - Скажем так: не всегда властен. Время существует там, где есть движение. Вокруг нас с тобой сейчас мёртвая обездвиженная зона в виде оболочки шара и таких зон, думаю, в данный момент на этой планете множество.
  - Почему?
  Дьявол зевнул и потянулся.
  - Неудобно всё-таки вы сконструированы. Как белковым становлюсь, и устаю, и не высыпаюсь частенько...
  - Так почему всё-таки эти зоны появились?
  - Финиш, Жора. Человечество подошло к своему финишу. По-вашему, конец света, только немного не такой, каким вы его представляли.
  Хотя что-то и дрогнуло внутри, я не поверил.
  - А я вот сейчас грохну витрину и посмотрим, мёртвая эта зона или просто выдумка твоя. Сигнализация сработает и менты мигом объявятся. У тебя бабки есть за витрину заплатить?
  Он захохотал.
  - Ментам сейчас не до того. Ты хоть по сторонам-то посмотри.
  Я посмотрел. Темноты стало ещё больше, будто во всех домах пробки перегорели и половину лампочек на столбах побили за то время, что я около магазина проторчал. А в остальном... И тут взгляд упал на трамвайную остановку, павильон которой почему-то оказался прямо на том месте, где были проложены рельсы. Именно "были проложены", потому что теперь они вместе со шпалами огибали павильон поверху, то есть трамвайная линия висела в воздухе над остановочным павильоном. Протёртые костяшками пальцев глаза ничего в идиотском пейзаже не изменили.
  Я присел на ступеньку рядом с незнакомцем. От него приятно пахло ароматной сигарой и хорошим парфюмом.
  - Значит я фантом, ты дьявол, мы в ловушке, а на Земле конец света, так?
  - Точно, - ответил он, улыбнувшись.
  - И мы все скоро умрём?
  - Естественно.
  - Для тебя это, может, и естественно - сам говоришь, что бессмертный. А мне... жил-жил и всё? И нету? Совсем... А потом что?
  - Слушай анекдот.
  - Интересно, анекдот от дьявола, - усмехнулся я, прикуривая сигарету. - Ну, давай твой анекдот.
  - Он не мой - ваш. Короче, лежит мужик на постели, после пьянки мучается. Вдруг стук в дверь:
  - Тук, тук, тук!
  - Кто там? - орёт недовольный мужик.
  - Это я, Смерть, - слышится из-за двери.
  - Ну и что? - спрашивает мужик.
  - Ну и всё...- отвечает ему Смерть.
   Дьявол заглянул мне в лицо и захохотал. Я криво улыбнулся и хмыкнул. Потом спросил:
  - А Бог как к этому относится? К концу...
  - С интересом относится, - ответил он. - Потом с ним итоги подведём, но на девяносто девять процентов уже ясно, что на этот раз Он проиграл. Коньяк будешь? Настоящий, а не то дерьмо, каким тебя сегодня в ресторане поили.
  На ступеньке между нами появились два фужера, бутылка французского коньяка и шоколадные конфеты на блюдечке. Надо же, знает, что с конфетами люблю. Я молча кивнул, уже ничему не удивляясь, подождал, пока он разлил по фужерам и его первого глотка, потом немного погрел в ладони и попробовал сам. Н-да, приятно, ароматно и обжигающе. Видел бы батяня-коммунист (и атеист, конечно), как его сынуля распивает коньячок с дьяволом, точно бы в гробу перевернулся. А что делать? Бежать некуда, морду бить вроде бы пока не за что да и непредсказуемо.
  - Значит вы с Богом в игры играете? - спросил я. - В нас? Как мы в солдатики?
  - Абсолютно неверно, - как бы даже обиделся мой собутыльник. - Даже объяснять тебе не хочется, насколько ты далёк от понимания.
  - Ладно, - не стал я спорить, подставляя опустевший фужер, - тогда объясни что-нибудь попроще. Вот, например, мой отец всегда говорил так: если Бог существует, почему его никто никогда не видел? Если Он землю эту создал, человека, что же ни разу не показался здесь? Создал и забыл что ли?
  Дьявол захохотал.
  - Человек - это Его ошибка. А кому приятно вспоминать о своих ошибках? Но это я так... шучу. Бог не забывает ничего, это ему просто невозможно сделать, как и мне. Вся сложность в том, что после создания... как бы тебе попонятней...в общем, Он как бы создал саморазвивающуюся программу этого мира (кстати, и ещё одного такого же параллельного), запустил, а дальше вы уже сами...
  - Понятно... А мы доразвивались, значит? И конец света тоже запрограммирован был?
  - Нет, это уже результат вашей эволюции. Поле зла, Общий Разум...
  - Кто-кто? - удивился я.
  Он плеснул ещё в оба фужера.
  - Это условные названия и о них потом - сейчас о вас. В общем, программа была запущена, но в неё был заложен один фактор непредсказуемости. Догадываешься, какой?
  Мне показалось, что дьявол уже немного закосел.
  - Человек, чего ж тут непонятного? - ответил я и потянулся за конфетой.
  - Правильно. В человека было вложено всего поровну: и хорошего, и плохого, но окружение было создано идеальное для положительного развития. В принципе, он мог бы прогрессировать только в положительную сторону в умственном, в психофизическом, в духовном плане, но...
  - Но тут появляешься ты и мешаешь, да? Помню я эту библейскую историю о змее-искусителе, который Еву яблоком угостил.
  - Тьфу! Типун тебе на язык! Всё извратили... Ты хоть Библию-то читал? Во-первых, не я, а змей, и не угощал, а предложил попробовать. Запретный плод сладок, сам знаешь. Во-вторых, яблоко в то время никакой дурак даже и предлагать не стал бы, потому что они все дикие, кислые были. Ну, а в третьих, всё, что написано, не буквально надо понимать.
  - Да понимаю я. Плод с древа познания, чего ж тут непонятного? Скушали, после этого про секс узнали, трахнулись, детей завели, мясо есть начали и тому подобное.
  - Да не в том дело, что трахнулись, балда, - начал горячиться дьявол и мне что-то перестали нравиться его заблестевшие вдруг глаза. - Это тоже не буквально. Ошибка! Ошибка Творца, понял? Он думал, что духовно развиваться будут. Разум дал для этого, чтоб над чувствами, над инстинктами преобладал. А я всего лишь предложил самые примитивные знания и всё: счёт стал один - ноль в мою пользу.
  - Почему это? - запротестовал я. - Разве знания - это плохо? Для развития...
  - Во-во, для этого самого развития. Сначала для выживания. Выживает сильнейший, то есть не тот, кто здоровее, а тот, кто знает и умеет больше. А потом уже удовлетворение потребностей. Чем больше имеешь, тем больше хочется.
  - И что?
  - А то. Когда хочется власти, идут по трупам. Когда хочется большего, чем у других, тоже. Когда хочется...
  - Понял, понял, - перебил я. - Духовная деградация. И это, значит, твоя работа. Всё просчитал, вовремя подсуетился на заре человечества, вмешался в естественный ход событий - вот и один - ноль.
  Дьявол обиженно поджал губы, плеснул только себе, проигнорировав мой фужер, и по-мужицки махом опрокинул коньяк в рот. Где только воспитывался? Но я молчал, понимая, что, кажется, перегнул палку. Он же крякнул удовлетворённо и уставился на меня горящими глазами.
  - Ни фига ты не понял. Если хочешь знать, Творец вас, вообще, тупыми создал для вашего же собственного счастья. Разум примитивный, зачаточный. Вокруг райские условия, всё есть и ещё плюс бессмертие: живите, наслаждайтесь, совершенствуйтесь духовно, только не суйтесь, куда нельзя, иначе будет бо-бо.
  - Вред познания?
  - Можно и так сказать. Попугаю, живущему в квартире, не стоит вылетать в открытую форточку - если коты не сожрут, так зимой замёрзнет. Рыбке не стоит выпрыгивать на берег, а ребёнку из любопытства поджигать спичкой занавеску - всё это чревато плохими последствиями.
  - Да скучно же, наверно, когда живёшь вроде бы вечно, а всё вокруг одно и то же, - сказал я. - Если каждый день только одну Еву слушать, с ума сойдёшь через некоторое время.
  - Во-во, скучно вам, раздолбаям. Надо занавесочку поджечь или ракетой в кого-нибудь пульнуть и хрен с ними, с последствиями. Как тот мужик, что в лесу заблудился и кричал "Ау-у!" во всё горло. Кричал, кричал, пока медведь из берлоги не вылез. Подваливает он к мужику и спрашивает: "Чего орёшь, как козёл недорезанный, спать мешаешь? Вот тут мужик испугался по-настоящему. "Я, это... - говорит, - на всякий случай кричал. Думал, может, услышит, кто..." А медведь ему лапу на плечо положил и рычит: "Ну, я услышал. Полегчало"?. Так и вы: о последствиях своих поступков думать не хотите. Но ни я, ни Творец непосредственно не вмешиваемся - таковы правила. Только через кого-то. Просто Бог больше наблюдает, надеется на лучшее, на естественный прогресс - такой вот Он идеалист кое в чём. Хотя, сам знаешь, однажды не удержался и собственного сынка в этот ваш дурдом направил. Даже на страдания обрёк для наглядности, чтобы задумались, ради чего тот мучается. Ну и что? Не поняли вы ни хрена. Храмов понастроили, священников-дармоедов, фанатиков и обманщиков множество расплодилось, а по-настоящему понимающих, что он хотел сказать, совсем немного, да и тех никто не слушает. Я же в отличие от Творца этот мир частенько посещаю в разных обличьях и предлагаю конкретные, понятные любому ценности. И, заметь, не требую, чтобы в меня верили или чтобы жертвовали чем-нибудь. Чисто из альтруизма, так сказать. dd>  - А душу чтоб тебе продавали, разве не бывало такого? - не удержался я. - И сатанисты есть, кровавые жертвоприношения устраивают.
  - Тьфу, опять сказки про меня! Да на фига она мне нужна, душа эта? Она или есть, или её нет, понял? Если кто-то и так сволочь, зачем ему душа? Без неё же легче. А я и сам по себе дух, мне чужая ни к чему. И с сатанистами- садистами... Они не Бога, они людей ненавидят, чужую кровь любят, а меня как оправдание приплели. Я же просто предлагаю простое земное счастье здесь, а не в загробной жизни, то есть удовлетворение своих потребностей, желаний, так сказать. И если человек пытается достичь этого счастья за счёт несчастья других, то и я тут ни при чём, и душа ему ни к чему - она его сама покидает, без моего вмешательства.
  - Н-да, - только и смог я ответить на его тираду, но всё же поинтересовался. - А как это узнать, когда она покидает? Должно же ощущаться как-то?
  Дьявол засмеялся.
  - Незаметно, ха-ха-ха. Ты, наверное, хочешь знать это, чтобы свою не проворонить? А на фига она тебе нужна-то? Без неё намного проще и легче.
  - Ну-у-у... А Бог-то зачем тогда её придумал, вложил в человека?
  - Ххе, Бог душу не придумывал, он сам дух. Я, кстати тоже, но это уже другой базар, более сложный для тебя. Так вот, для вас Он Святой Дух, потому что Создатель, папаша, так сказать. Частичка Его в каждом из вас. И замысел Его был в том, чтобы эти частички в вас росли, развивались, стремились сделаться такими же, как Он. Понятно объясняю?
  Я почесал затылок.
  - Да вроде. Но если его дух, то есть наши души нас покидают, а мы по-прежнему живём, то...
  - И заметь, - перебил он, протягивая наполненный до половины фужер, - без души жить легче и веселее!
   - Не знаю, - ответил я, заметив про себя, что бутылка уже опустела. - Но тогда получается, что мы в таком случае как бы отказываемся от Его отцовства?
  - Вот именно! - радостно воскликнул он, и мне показалось, что сейчас полезет обниматься. - Вот именно. А на фига вам нужен такой отец, если совсем о вас не заботится и вы Ему как чужие?
  - Но священники говорят, что наши души будут жить после смерти наших тел на Том Свете. Рай или ад...
  - Полная фигня! - опять перебил он. - Всё по-другому. Душа, кстати, и так бессмертна, а какое тебе дело, где она будет, когда тело твоё исчезнет? Я знаю: ты секс любишь, но не с кем попало. Если честно, что тебе ближе: кувыркаться на кровати с какой-нибудь продвинутой в этом деле симпатичной девчонкой или переживать по поводу голодающих детей в какой-нибудь далёкой Бангладеш?
  Я хмыкнул, но чуток покривил душой и сообщил, что одно другому не мешает. Теперь хмыкнул он.
  - Врёшь. Может, ты им и посочувствуешь, но в первую очередь тело ублажишь, если такая возможность будет. А теперь представь, что у тебя нет тела, и ты только душа. И тогда никакого секса, а лишь сплошные переживания, вроде как за тех голодающих детей или за сестру, у которой муж алкаш. Скукота, согласись.
  - По-твоему, физическая, материальная жизнь интереснее духовной?
  - В точку, - согласился он и достал из воздуха ещё одну бутылку коньяка. - Трахаться приятнее, чем молитвы читать.
  - А что ж ты тогда сам-то? Ты же сказал, что тоже дух, только другой. Оставайся насовсем человеком, трахайся всю жизнь, коньяк пей...
  Дьявол сделал грустное лицо и с сожалением развёл руками.
  - Не могу. Рад бы, но невозможно.
  - Почему? - удивился я .
  - А-а-а, - отмахнулся он, - долго объяснять и всё равно не поймёшь.
  - Тогда объясни ещё такую вещь. У тех людей, кого при жизни покидает душа, значит, ничего от Бога не остаётся, правильно?
  - Точно, - согласился он, разливая коньяк по фужерам. - Тело Он делал из обычной материи, белковые у вас тела.
  - То есть получается, что бездушные как бы отказываются от Бога, от Его отцовства?
  - Умница, - похвалил он, делая небольшой глоток и смакуя его во рту. Глотнул и продолжил. - Я же говорю, на фига вам такой отец?
  - В таком случае, те, кто без души, сироты? - гнул я свою линию, заклиненный алкоголем.
  - Дурачок! - возмутился он моей непонятливостью. - Разве ж я вас брошу? Привык уже, понимаешь ли...
  Я чуть не поверил, что слёзы сейчас выкатятся из его бархатных глаз на скривившееся в сострадании мужественное лицо. Но он, как настоящий мужчина, не стал плакать, а вместо этого неожиданно улыбнулся открытой доброй улыбкой.
  - Я как бы папой вам всем становлюсь, от кого ваш настоящий отказался.
  Видимо, мои глаза широко распахнулись, потому что его правдивое лицо вновь посерьёзнело и он быстро поправился.
  - Ну, отчимом, какая разница? Вы становитесь как бы моими приёмными детьми.
  - Эй, эй! А я-то тут при чём? - полупьяно возмутился я, отставляя пустой фужер в сторону. - Моя душа пока вроде бы при мне.
  - Ты уверен? - ехидно усмехнулся он.
  У меня что-то ёкнуло внутри и пробил холодный пот. Он же хохотнул коротко и сразу же выставил ладонь вперёд в примирительном жесте:
  - Ну-ну-ну... "Что имеем не храним - потерявши, плачем..." Ведь даже не знаешь, существует ли она на самом деле, а дёргаешься...
  Его насмешки начинали раздражать, но любопытство было сильнее.
  - Так скажи, существует?
  - Угум, - ответил он, откусив и выплюнув кончик сигары, невесть откуда появившейся в его оперстнённых пальцах.
  Из красиво очерченных губ выплыл клуб дыма и приобрёл форму парусника, который проплыл мимо моего лица, дразня ноздри приятным ароматом табака.
  - Тебя волнует, как определить, цела ли твоя душа или потеряна? Это очень просто. Исходи из того, что она говорит с человеком через его совесть и любовь. Пока чувствуешь, как болит совесть и есть любовь к кому - либо, душа присутствует. Она может быть изранена, дистрофична, но она есть.
  - Как это, дистрофична? - удивился я.
  - А как становятся дистрофичны мышцы, если они ничего не делают и находятся в полном покое? Помнишь, как ты лежал загипсованный после аварии, а потом полгода мышцы разрабатывал? А могли бы и атрофироваться. Слушай, что-то я от тебя уже устал...
  Мой необычный собеседник-собутыльник зевнул во весь рот, ничуть не стесняясь (обычные, кстати, зубы без хищных клыков, но все целые), посмотрел на часы "Роллекс" с бриллиантами на браслете и застыл на мгновение, как бы прислушиваясь. (Я глянул на свои "Командирские" - на них по-прежнему было без пяти двенадцать.) Потом он расслабился, пыхнул сигарой, отправив в полёт на этот раз обнажённую клубящуюся блондинку, и сказал:
  - Минут пятнадцать ещё нам здесь торчать. Может, в картишки сгоняем? У меня случайно при себе одна пикантная колода.
  - Не, - отказался я, - в лохотроны и карты не играю. Лучше объясни ещё кое-что. Сам же говорил, что в мире всё вероятно и я даже если вот-вот умру, не исключено, что смогу потом описать всё происходящее, в том числе и свою смерть. Несуразица какая-то получается.
  Он, не глядя на меня, неторопливо выпускал изо рта дым в форме различных фигурок, потом вдруг щелчком отбросил сигару и посмотрел мне в лицо странным взглядом сильно потемневших и блестящих, как антрацит, глаз.
  - А ты готов к смерти, писатель? Она уже рядом.
  Я машинально шевельнул кистью, ощутив ободряющее прикосновение кончика ножа, и небрежно переменил позу, маскируя быстрый пробег своего взгляда по сторонам.
  - Хватит пугать, а то обделаюсь раньше времени - тебе же нюхать придётся.
  - Храбришься? Ну-ну... А несуразица, писатель, заключается не в том, о чём ты спросил, а в том, что я на этой дурацкой планете нахожусь в таком вот дурацком положении. И всё это из-за вашего грёбаного Общего Разума, пропади он пропадом!
  - Ты уже второй раз о нём упоминаешь, - заметил я.
  Он улыбнулся.
  - По ситуации тебе не об этом бы спрашивать надо. Ну, да ладно, последняя просьба умирающего - закон.
  - Ха-ха-ха, как смешно! - сказал я, надеясь, что с иронией, но ощущая, как неожиданно вспотели ладони.
  - На самом деле, это не столько разум, сколько тот самый дух, который в вас изначально был заложен, а потом после гибели ваших тел развился до самопонимания. И пища его - чувства человеческие. Вот эту духовную разумность, которая пока ещё привязана к материи из-за этих самых чувств, условно мы и назвали Общим Разумом. Ну а та часть духовности, которая уже более развита, уже ближе к Богопониманию и почти не зависит от чувственного, образует Космический Разум. Если примитивно, то это уже зародыш нового Бога.
  - Ты сказал: "Мы назвали". Это кто?
  - Дед Пихто и бабка с пистолетом. Сам догадайся.
  - А Поле Зла? Это, наверное, всё наоборот?
  - А это уже моё собственное творение. В противовес Общему Разуму, а то прямо-таки сплошной застой в духовной сфере - елей и сахар. Если кратко, то это те же разум и чувства умерших существ при отсутствии духовности. Представь, каким обиженным и злым становится разум, если до этого он работал в основном для удовлетворения плотских желаний и потребностей, а теперь этого лишился. Кстати, на другой Земле, в параллельной вселенной у меня Поле Зла намного круче получилось. Правда, там и человечество совсем по-другому развивалось, потому что очень много магии на планете.
  - Всё-таки не понимаю, - честно признался я. - Чем же он теперь занимается этот Разум, для чего он нужен сам по себе?
  - Не врубаешься? Чувства - это пища, а чем пищи больше и разнообразней, тем лучше. Поле Зла всегда в трудах и заботах: борьба с Общим Разумом за человеческие тела и неприкаянные души.
  - Какие?
  - Неприкаянные. Которые ещё не готовы покинуть материальный мир. Мечутся они между материальным и духовным миром, страдают, пока кто-то не завершит то, что не успели их бывшие владельцы на Земле или пока память о них полностью не изгладится у ныне живущих. А ещё есть особые духи, которые сами по себе около людей околачиваются. За них тоже борьба идёт.
  - За домовых что ли? - усмехнулся я.
  Он усмехнулся ответно.
  - Вы по-всякому их называете: домовые, барабашки, ангелы-хранители, привидения и ещё множество всяких названий напридумывали. Есть, Жора, особые миры, о которых вы и понятия не имеете: миры различных видов энергий, миры тонких и тёмных материй да и, вообще, не материй. Мир Снов, например, вообще, продукт человеческого воображения, а ведь стал реальностью. Так вот, некоторые миры с вашим соприкасаются или находятся внутри его, а то и ваш - внутри них. Вы этого, за редчайшим исключением, не замечаете, а кое-какие духи к вам просачиваются и чуть ли не очеловечиваются, дебилы. Так что Полю Зла работы хватает.
  - Работы на тебя, как я понял?
  Он потянулся, мельком глянул на свои крутые часики, лениво встал с порожка и выпрямился, глядя мне в лицо чёрными провалами глаз с красными искрами там, где должны были быть зрачки.
  - А знаешь ли ты, человечек, что Создатель после сотворения этого мира всего лишь одну... ОДНУ заповедь для людей оставил, а те, которые вы знаете, уже потом были придуманы?
  - С трудом верится. Тем более, тебе, - сгрубил я.
  Он будто не заметил.
  - И состоит она из ОДНОГО лишь слова, которое вы забыли. И какое тебе теперь дело, что это за слово или на кого работает Поле Зла? Ну, допустим, на меня, чтобы я Бога в этой точке космоса обставил. Устраивает ответ, любознательный ты мой? А если подумаешь немного, то поймёшь, что Поле Зла борется против застоя, чтобы движение было, прогресс. Остановка - смерть, ты это понимаешь? Так что Поле Зла, пусть по-твоему и плохое, но оно помогает всемирному развитию.
  Я тоже встал со ступенек, ощущая некоторый разлад в координации, но полную ясность в мозгах.
  - Насколько я понял, Поле Зла само сеет смерть. Это что же, смерть ради того, чтобы не было смерти, так получается по-твоему?
  - Ага, сказал правильно, хотя всё равно ни фига ты не понял. Но этого теперь и не надо, на том свете всё поймёшь. Время умирать пришло, писатель.
  Он приблизил своё лицо к моему и прошептал:
  - Хотя по секрету тебе скажу: смерти на самом деле нет.
  - Не понимаю, - негромко сказал я, с трудом выдерживая его взгляд и чувствуя желание бежать сломя голову куда угодно, лишь бы подальше от него и от этого места.
  Он отодвинулся и произнёс уже привычным для меня голосом:
  - Я и говорю, что ни фига ты не врубаешься, хотя и любопытен не в меру. Но такой вот нонсенс: хотя смерти и нет, но ты сейчас умрёшь. И я тебе даже немного завидую.
  Я отступил на шаг, незаметно приседая на случай, если придётся прыгать.
  - Эй, мне что-то не хочется самому-то. Или ты меня убьёшь сейчас?
  Недавний собутыльник оскалился, испортив этим всю красоту своего лица.
  - Ты даёшь, писатель. Даже самый задрипанный пахан своими руками ничего не делает, а я САТАНА, если ты не забыл. Так что лучше оставь в покое свой ножичек в рукаве - он тебя всё равно не выручит.
  Он отвернулся от меня и тут же удивлённо произнёс:
  - Ты смотри, какие интересные парни к нам идут. И откуда они взялись, вроде ж не было никого?
  Действительно, откуда появились три парня, приближающиеся к нам, я так и не понял.
  - Ладно, мне пора. Прощай, писатель, - негромко сказал мой собеседник, подмигнул и... растворился в воздухе без следа.
  Как ни странно, я даже не удивился. Подсознательно, наверное, даже готов был к этому. Всё внимание теперь переключилось на подошедших ребятишек, которые были уже совсем рядом и явно перекрывали мне пути к бегству. В свете магазинной витрины на лицах всех троих бросались в глаза намалёванные красной краской цифры: у одного на лбу М-101, а у других на щеках К-1200 и Е-1501. Банда сатанистов что ли каких-нибудь? Во рту пересохло, мысли заметались хаотично, и только одна долбила в виски явно и панически: сматываться надо, сматываться... и как можно быстрее.
  - Здорово, братан, - произнёс вдруг средний из них бодрым голосом, не вязавшимся с его мрачной физиономией. - Огоньку не найдётся?
  Он поднял левую руку с зажатой между пальцами сигаретой, но в другой его руке, опущенной книзу, я заметил мелькнувший и тут же спрятанный в ладонь шприц.
  - Я некурящий и вас не знаю, ребята, так что давайте разойдёмся, - откликнулся я, резко отшагивая назад. - Тем более, что я здесь рядом живу, а вы, вижу, не местные.
  Толстенный намёк на возможные для них осложнения не возымел никакого эффекта. Ещё метр у меня в запасе от спины до двери магазина, не больше. Чёрт, как бы проскочить между этими уродами с номерами на рожах, чтоб не завязнуть в драке?
  Неожиданно тот, что находился слева, прыгнул на меня. Отшатнувшись, я инстинктивно загородился левой рукой и этот гад, падая, всё же сумел в неё вцепиться. В это время тот, что огоньку просил, сделал выпад шприцом мне в живот, но так как меня уже дёрнули влево, он промахнулся, а я ещё успел выскользнувшим из рукава ножом полоснуть его по предплечью. Рухнув на того слева, который тащил меня к себе вниз, я резанул его дважды по кистям рук и, освободившись от захвата, крутанулся по асфальту в сторону. Хоть и держал в уме третьего, но его удар ногой в грудь пропустил, не успел вскочить. Дыхание перехватило, тело согнулось пополам и от следующего удара увернулся случайно, подсознательно. Не было возможности ни разогнуться, ни вздохнуть - рёв, мат и крики доносились как сквозь вату. Сумел на автопилоте перекатиться немного в сторону, пропустив лишь скользящие удары и, когда уже почувствовал, как лёгкие сквозь боль часто и малюсенькими порциями пытаются всосать воздух, получил чем-то тяжёлым по голове. В мозгах звон, во рту привкус железа, в глазах сначала искры, а потом темнота. И вдруг пронзительная боль в животе. Меня аж подкинуло с асфальта и перед глазами всё чётко прояснилось. Ору от боли и прямо перед собой вижу рожу с красными цифрами на лбу, а потом чужие окровавленные пальцы, жмущие на шприц, который торчит у меня из живота. С силой бью ножом в ненавистную харю, в выпученный глаз и... будто взорвалось что-то в башке... Слышу далёкое "сссу-у-ука...", а потом ещё один взрыв и всё... тишина натянутой струны...
  - Ну, и всё... - сказала Смерть.
  
  - Здравствуй, писатель! Мы рады этой встрече, но для этого мира ты ещё не родился.
  - Я не писатель пока. Уже... Как это я не родился, если я... если я... я же умер? Я помню, что умер! Убили меня.
  - Ну и что? Смерти нет - сатана сказал тебе правду.
  - Ничего не понимаю. Кто со мной говорит? Даже не говорит... как мы общаемся-то? Где моё тело? Кто я сейчас? Где я?
  - Твой мир ждёт тебя, время теперь над тобой не властно.
  - И что же мне теперь делать такому никакому: без тела, зрения , слуха и остального? Получается, что меня нет?
  - Ты же мыслишь, так? Переживаешь?
  - Вроде бы, да...
  - Ты придумаешь нового себя. И органы чувств у тебя будут не только те, к которым привык, но и те, которых даже представить не можешь. У тебя ещё будет много миров и ты сам будешь разный. Но пока тебе предстоит написать книгу о мире, в котором ты жил до этого и событиях, которые ещё не произошли. Это предопределено самим тобой.
  - Как это? Это же невозможно.
  - Возможно всё. Посмотри на Землю.
  - Чем? Глаз-то нету. Глазки, мои глазки, на кого ж вы меня несчастного покинули?
  - Задумайся о любой точке планеты, на которой ты жил, и ты будешь там. Задумайся о любом существе и ты будешь знать его ощущения. Задумайся о любом человеке и ты будешь знать его мысли и чувства. Попробуй, задумайся.
   - Боюсь.
  - Страх - такая же выдумка, как и всё остальное, что есть во всех без исключения мирах. Задумайся.
  - Сейчас, сейчас... Вот это да-а-а!.. Это же, это же... Даже не подозревал, что такое возможно.
  - Возможно всё, что может выдумать разум. Выбирай, писатель, героев, доведи свою миссию до конца. Мир, который ты покинул, гибнет. Опиши, как это было. И тогда всё изменится...
  
  
  Г Л А В А - 2
  
  НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ( Н. ЮДИН)
  
  ЗА МЕСЯЦ ДО НАЧАЛА
  
  Н. Юдин устал, как собака. Вообще-то, язык и хвост у него не свисали, дыхание было ровное, но другого вида усталости он просто не знал. Как собака и точка. Позади остался очередной тяжёлый физически и морально день: с разгрузкой капусты после похмелья, с потерянным червонцем из порвавшегося кармана, с брехнёй на работе, а потом в троллейбусе и хреновым настроением из-за этого. Единственное, что как-то грело душу и (в перспективе) тело - это сдача пустой посуды на сумму 20 руб. 50 коп. и купленная на эту же сумму у знакомого барыги бутылка отличного самогона. Пил Юдин уже давно в одиночку. Во-первых, в душе он считал себя почти интеллигентом и старался не ронять достоинство, напиваясь со всякой шушерой, а во-вторых, уже привык пить один, потому что не надо было делиться.
  После первой употреблённой стопки состояние усталости и скуки не проходило. Он задумчиво похрумкал свежей капусткой и налил ещё. После второй легче и веселее не стало - даже пить почему-то больше не хотелось. "Наверное, заболел", - подумал Юдин и через силу опрокинул третью стопку в качестве лекарства. Затем он включил телевизор и тут же чертыхнулся, вспомнив, что тот вторую неделю как сломался. И совсем расстроился Н. Юдин, когда наткнулся взглядом на покрывшуюся пылью рукопись своего романа. Роман был начат год назад и назывался "Мая жизнь", но написано было пока что две страницы, потому что на третьей его умственность напрочь отказалась переходить в письменность и замкнулась в себе. Юдин ещё немного порасстраивался, потом стал неприкаянно бродить по комнате, задумчиво и печально ковыряя в носу указательным пальцем. Он знал, что это некрасиво, но всё равно никто не видит. И вдруг, когда уже почти выковырял из левой ноздри большую пегарку, он услышал:
  - Эй, Юдин!
  Обомлевший, с пальцем в ноздре, он повернулся на голос. Никого. Только лениво полз по краю стола явно неговорящий таракан да тихонько гудел телевизор, издевательски мерцая экраном. "Заработал, гад", - машинально подумал Юдин и решил, что голос померещился.
  - Оглох что ли? - послышалось опять, но уже громче.
  В комнате же по-прежнему, кроме самого хозяина и таракана никого не было. Юдин на всякий случай прихлопнул бедное настольное животное рукописью, вытер её затем о штаны, и, ухватив тяжеленную мраморную пепельницу, ринулся на кухню. Никого. Заглянул в туалет и ванную - пусто. Облетел вновь всю свою однокомнатную квартирку, заглядывая под кровать, под стол, в шкаф - никого, чёрт возьми!
  - Что ты носишься, как мышь от кошки? Вот он я! - заорал голос из телевизора.
  Точно, из телевизора. Очумело на него уставившись, хозяин квартиры стал различать в мерцающей мути какое-то изображение. Оно становилось всё ярче и отчётливей и примерно через двенадцать с половиной секунд из экрана смотрело на Юдина с нагловатой ухмылкой молодое лицо какого-то типа.
  - Я к тебе по делу, - сказало лицо своим ртом.
  Н. Юдин ткнул в кнопку "ВКЛ. - ВЫКЛ." на телевизоре - лицо не пропадало. Тогда он рванул шнур из розетки.
  - Хватит баловаться, - посерьёзнело лицо.
  Взвизгнув, Юдин изо всей силы хрястнул по экрану пепельницей, которую ещё держал в руке. Бабахнуло, вспыхнуло, сотни осколков впились в тело, и оно, выгнувшись, грохнулось на пол. Из раскуроченной, охваченной пламенем коробки телевизора с кряхтеньем что-то полезло. Когда это что-то скомканное оказалось на полу, то выпрямилось и приняло образ молодого человека в чёрном плаще, из-под которого выглядывали голые и босые ноги.
  - Нервный какой, - вздохнул обладатель плаща и ног. - Всё-таки много энергии на разную ерунду уходит, - добавил он с досадой и, склонившись над распростёртым телом, провёл над ним руками.
  Затем он через плечо плюнул в пламя и оно сразу же исчезло, а телевизор приобрёл прежний непорочный и замызганный вид. В это время на теле лежащего на полу человека стали исчезать многочисленные кровоточащие ранки, открылись между носом и лысиной глаза, а погромщик собственного имущества вновь увидел перед собой лицо из телевизора.
  - Больше не буянь, - предупредило оно, - а то ведь и парализовать на время могу.
  Молодой человек помог Юдину подняться с пола и подвинул стул.
  - Садись.
  Тот расплылся по стулу, ошалело уставясь на незнакомца глазами рыбы-телескопа.
  - Не мельтеши мозгами: нет у тебя никакой белой горячки, как и чёрного мороза.
  Незнакомец набулькал полный стакан самогона и протянул потерпевшему:
  - На, выпей своей отравы, сними стресс.
  Н. Юдин машинально заглотал лекарство, хотя такими дозами не пил уже лет десять. Брюзлый солёный огурец автоматом проследовал вслед за алкоголем, по хозяйски влетая в желудок и вальяжно располагаясь в кислотно-щелочной среде. Через тринадцать секунд Юдину стало хорошо и глаза вновь вогнулись на предназначенное для них природой место.
  - Чего надо? - наконец, хрипло, как бы заново учась говорить, но вполне осмысленно вытолкнул он из своего нутра слова приветствия, потревожив этим ещё неразложившийся огурец.
  Молодой человек странно на него посмотрел и сделался какой-то задумчивый.
  - Вообще-то, надо не мне, а тебе... Я пришёл... э-э-э, прилетел... в смысле, явился, чтобы тебе помочь.
   - Спасибочки, уж как-нибудь сами... - пробурчал совсем уже оживший хозяин квартиры.
  - Ты не понял. Тебе ведь надоело жить, ты устал от своей жизни, ты устал барахтаться в повседневном болоте, а выбраться не можешь.
  Незваный гость небрежно скинул с края стола на диван замызганную брошюрку "Приключения садомазохиста" и присел на освободившееся место одной из ягодиц. Полы плаща распахнулись и Юдин невольно зыркнул между ними, но увидел лишь оранжевые плавки с нарисованными синими глазами на них. Один глаз кокетливо подмигнул Юдину и тот, невольно багровея, чертыхнулся про себя.
  - Я хочу тебе помочь, - продолжал вроде бы ничего не заметивший парень. - И не одному тебе. Вас очень много уставших, и мы ещё можем помочь всем, кого души ещё не покинули.
  - Та-а-ак...- протянул недоверчиво Юдин. - А кто это - "вы" и как это "вы" нам поможете? По тыще баксов каждому дадите? Или, может, наоборот, с жизнью расстаться поможете?
  - Мы? Долго объяснять, да и, боюсь, не поймёшь ты правильно. Как бы попроще... В общем, мы не люди в вашем понимании. Можешь называть нас как угодно и как тебе удобней - кульдикульками, например, или пришельцами. Хотя на самом деле мы не пришельцы и Земля - такой же наш дом, как и другие точки пространства.
  - Что-то домов тогда у вас многовато получается, - с ехидством сказал Н. Юдин, подыскивая глазами что-нибудь тяжёлое.
  - Я ведь предупредил: не буянь, - предостерегающе погрозил перед его лицом незнакомец указательным пальцем левой ноги (у Юдина даже дыхание перехватило от такого странного ножного пальца), а глаза на плавках неожиданно обзавелись бровями, которые сразу же нахмурились. - А поможем мы вам не с жизнью расстаться, а, наоборот, обрести надежду и привести в порядок вашу психику. Кстати, я и появился-то у тебя, чтобы объяснить кое-что, иначе тринадцать часов спустя ты по собственному желанию ушёл бы из жизни. А нам для чистоты эксперимента нужны именно такие, как ты, созревшие внутренне и жаждущие перемен люди.
  "Ща я тебе дам эксперимент, щас ты у меня сам улетишь из жизни, шизик проклятый!" - подумал Юдин, наткнувшись ногой на массивный утюг, мирно дремавший третью неделю под столом. Но не успел он наклониться, как утюг бабочкой вспорхнул вверх и прилип к потолку, раскачивая электрошнуром, как хвостом, из стороны в сторону.
  - Вот скотина! Я его от смерти спасаю, а он опять - за своё, - укоризненно покачал головой и плавками молодой человек. Уши его при этом то удлинялись, то укорачивались, а на плавках появился ещё и насмешливо улыбающийся рот.
  Юдин опасливо отодвинулся из-под утюга, затем обиженно надул губы:
  - Пришелец, а обзываешься...
  - Лексика подобрана в соответствии с уровнем твоего понимания, - сообщил пришелец-кульдикулька.
  - А почему ты решил, что я скоро удавиться должен был? Я, вроде, и не думал.
  - Не знаю, удавился бы ты или отравился, но, что покончил бы с собой, это точно. Психика твоя была на это уже настроена, а время у тебя оставалось только на осознание безвыходности положения, выбор смерти и приготовления к ней. Всего около тринадцати часов плюс-минус тринадцать секунд.
  Юдина передёрнуло. Он хотел сказать: "Брешешь", - но не сказал, а, после минутного раздумья тихо спросил:
  - И чего ты предлагаешь? В смысле, чтоб я, значит, не того?..
  - Я ничего не предлагаю: ты - не Фауст, я - не Мефистофель. Просто сообщаю тебе, что на планете Земля начинается духовно-пространственный сдвиг, поэтому скоро во всём нарушится привычный порядок и, соответственно, изменится вся ваша жизнь. Каждый будет стремиться реализовать себя в новой жизни в соответствии со своими привычками, взглядами, неутолёнными страстями и желаниями. Кто-то будет приспосабливаться к новым условиям, кто-то будет делать попытки изменить их, кто-то постарается жить, как привык. К тому же это станет последним шансом для всех задуматься о смысле своей жизни и реализовать его. Результат мы можем только прогнозировать, поэтому будем наблюдать и делать выводы на будущее для цивилизаций, подобным вашей.
  - А не жалко вам людей? Я, вот, уже забоялся чего-то.
  - Ты не понял. Это не мы делаем сдвиг, это предопределено как законами Космоса, так и вами самими. Мы не можем что-либо изменить.
  - Фу, аж башка трещит! И долго этот сдвиг по фазе будет идти? Может, мне отсидеться пока где-нибудь?
  Парень в плаще посмотрел с сожалением.
  - Сиди, если хочешь. Примерно в течение двадцати лет произойдёт небольшое психофизическое искривление, достаточное или для полной гибели вашей цивилизации, или для качественных изменений в её развитии. А вот следующий этап смещения будет намного сильнее и начнётся примерно через двенадцать тысячелетий. Кстати, тогда, если на Земле будут ещё существовать люди, возможна встреча вашей и ещё одной цивилизации, образованной мыслящими световыми лучами. Но хватит, наверное, с тебя информации. Суть ты уже уловил: самое интересное впереди, а остальное конкретно тебя не касается.
  - Как это не касается? А если они воевать начнут, эти лучи? Надо ж предупредить наших-то...
  Глаза на плавках зажмурились и пропали под плащом, потому что незнакомец слез с края стола.
  - Тоже мне, патриот. В психушку захотел? Ты сейчас о себе думай - душа на последнем издыхании. Согласен обождать с самоубийством?
  Мысли в голове Юдина запрыгали как грешники на сковородках.
  - Да я и не думал! А, вообще, чёрт его знает... Но теперь, конечно, нет. Слышь, парень, а как тут будет после сдвига-то? Чтоб я, значит, приготовился. Может, убежище какое вырыть?
  - Как будет, никто не знает - вы сами кузнецы своего счастья. Или несчастья. Рыть ничего не надо. А сдвиг, или смещение, уже идёт. Изменения происходят, хотя вы их игнорируете. Но это лишь начало. Так что поживи ещё, а потом как хочешь. Да вот ещё что. У нас скоро писатель один появится - не желаешь стать одним из героев его романа?
  Н. Юдин растерялся.
  - Писатель? Мне героем?.. А я вот тоже, это, пишу... У вас там нельзя опубликовать? Щас я... Да где она, блин?..
  Он засуетился в поисках тетрадки с рукописью, но она, как назло, спряталась с глаз в самый нужный момент.
  - Да знаем, знаем, - отмахнулся парень. - Как закончишь, приноси. Так насчёт героя, согласен или нет?
  - А положительным или отрицательным буду?
  - А это уж от тебя зависит. Так что?
  Юдин махнул рукой.
  - Хрен с ним, согласен.
  - Тогда прощай.
  Молодой человек отвёл руки назад, правую ногу спрятал под плащ, а на левой присел, как перед прыжком.
  - Стой! Погодь минутку! - закричал вдруг Юдин пришельцу. - Вы, значит, теперь всё время за мной наблюдать будете, как в микроскоп? Хоть в туалет, значит, теперь пойду... Ни пукнуть теперь, значит, лишний раз...
  - Да ты не беспокойся: нам и так всё известно. А обо всём, что я говорил, и про встречу со мной ты сейчас забудешь. Мне всего-то и надо, чтобы ты только настроился на жизнь и не умирал пока. Психика твоя нормализовалась, так что живи, как можешь. А насчёт наблюдения... Нас не волнуют твои физиологические особенности - пукай на здоровье. Каждый из наблюдаемых интересует нас как составная часть единого социального организма. Ведь скоро здесь реальность смешается с ирреальностью, а от поведения отдельных людей будет зависеть судьба цивилизации. Всё! Гуд бай!
  Молодой человек с весёлым криком "Ий-е-е-ех!" прыгнул в электрическую розетку возле телевизора и исчез без следа.
  Обалдевший Юдин взмахнул руками, как бы пытаясь ухватиться за уже растаявший плащ, и заорал:
  - Эй, парень, погодь! Приносить-то куда? Рукопись-то куда приносить, ты ж не сказал.
  - На то-от све-е-ет...- послышалось приглушённое и далёкое.
  Н. Юдин приблизил лицо к розетке и заглянул в дырочки правым глазом. Ни черта не видно! Посмотрел на телевизор - тот стоял цел и невредим, как прежде. Секундное дело - воткнуть вилку и щёлкнуть кнопкой включения. Экран засветился. Юдин ахнул: чёрно-белый "Горизонт" показывал футбол в цветном изображении. "Сдвиг пошёл! - мелькнула мысль. - Ну и хрен с ним!" - пронеслась за ней вторая, она же последняя.
  
  Футбол был что надо - эмоции выплёскивались через край и на поле, и у телевизора. Команды уходили на перерыв, когда раздался грохот. Н. Юдин вскочил и увидел утюг, валяющийся на полу. "Со стола упал. Вчера, наверное, гладил и на край поставил - так ведь и на ногу мог свалиться", - подумал он, засунул утюг в тумбочку и помчался на кухню за очередным огурцом. Откуда взялась вторая бутылка самогона, он голову не ломал. Чего её ломать - пить надо.
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  
  2-ой информсгусток: Что же ты ему информацию неполную дал?
  6015878-ой информсгусток: А зачем ему полная? Для него так понятней было. Если б я ему сказал, что вскоре произойдёт резкая концентрация преобладающих личностных качеств в субстанциативных изменяющихся полях и тому подобное, то, боюсь, мне нужна была бы подкачка информации по болезням человеческой психики. Он же неграмотный. И вредный, блин. Никогда он никого не любил, и его, кстати, тоже.
  2-ой информсгусток: Ты и дальше будешь заниматься подготовкой людей к эксперименту?
  6015878-ой: Раз взялся... Хотя они уже начинают надоедать: личностей маловато.
  2-ой: Ничего, скоро зашевелятся, и личности, как грибы, расти начнут. Ну, если ты с людьми остаёшься, то часть информации по истории развития материи в пятнадцатой лучевой вселенной передай Синей Бороде.
  6015878-ой: Сделано.
  1331-ый информсгусток: Что-то ты погрустнел чересчур.
  6015878-ой: Естественно. Попробуй, пообщайся с ними напрямую. Но юмора в меня больше не добавляй - и так уже кидаться на меня стали.
  1331-ый: Как хочешь. Повеселись с ними на прощанье.
  2-ой: Желаю чего-нибудь новенького. Связывайся, если что. Поле Зла не мешает?
  6015878-ой: Да просто задолбало своими помехами.
  2-ой: Слишком будет наглеть - объединяйся с другими информсгустками или сообщай в Общий Разум.
  6015878-ой: Хорошо. А сейчас направляюсь на свидание с армейским генералом.
  2-ой: Помягче с ним, а то ещё инфаркт получит.
  6015878-ой: Понял. Всё, пошёл. Благослови, Господи!
  
  Д Е Н Ь Г И
  
  Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, деньги, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, денежка, денежка, денежка, денежка, денежки, денежки, денежки, Денежки, Денежки, Денежки, ДЕНЕЖКИ, ДЕНЕЖКИ, ДЕНЕЖКИ, ДЕНЕЖКИ, день..., день..., день..., день..., день-ги, день-ги, день-ги, день-ги, день-ги-и-и, ДЕНЬ-ГИ-И-И, ДЕНЬ-ГИ-И-И, ДЕНЬ-ГИ-И-И, деньжищи, деньжищи, ДЕНЬЖИЩИ, Д Е Н Ь Ж И Щ И, Д Е Н Ь Ж И Щ И - И - И-и-и-и-и--и-и...
  
  1-ый могильщик: Не зря мужик жизнь прожил - смотри, какой гроб богатый.
  2-ой могильщик: А смысл?
  
   К О Н Е Ц
  
  
  Г Л А В А - 3
  БЕЗЫСХОДНОСТЬ (ЛЁЛИК)
  
  НАЧАЛО
  
  Лёлик пугливо, но нахраписто шёл грабить банк. Может, даже и не банк, а сберкассу, но не в этом дело. И даже не в том, что он ещё не решил, какой именно банк или сберкассу будет брать (кстати, в чём отличие канувшей в лету сберкассы от банка, он не имел понятия, потому что его постоянным банком был карман). Главное же - то, что честный, но обиженный судьбой учитель биологии Леонид Антипович Рыбкин (Лёликом звали его знакомые - у учеников он был популярен под кличкой Головастик) созрел. Да, да, да! Созрел! И спелой грушей шлёпнулся на грешную землю.
  Последний год он жил, как будто не жил. Вокруг него что-то кипело, кишело, пело, а он, безразличный ко всему, привычно ходил на работу и привычно рисовал тройки в дневниках и журналах, иногда привычно что-то жевал, глотал, привычно стирал трусы и носки, привычно спал. Однажды даже переспал, но очень быстро и непонятно с кем. И весь этот год его мучила какая-то мысль. Она беспомощно барахталась в джунглях мозговых извилин и никак не могла выкарабкаться из них, чтобы стать лучом света в тёмном царстве множества других зачуханных мыслей. А всё это время, пока она там копошилась, росла и крепла в борьбе, Лёлик находился как бы между небом и землёй. Он не жил, а просто существовал. Он был словно зелёный плод, висящий на ветке, никому не мешающий и никому не нужный. Но вот плод созрел и упал на землю. То есть Лёлик созрел. И упал. От сотрясения уже окрепшая физически и духовно мысль вылупилась и радостно сообщила хозяину:
  - Надо грабить банк!
  И Леонид Антипович, он же Рыбкин, он же Лёлик, он же Головастик, пока пугливо, но уже нахраписто пошёл. Плана, правда, никакого не было, да и, вообще, в данный момент у него ничего не было, кроме бодро звучащего в просветлённой голове "Мы вчерашние спортсмены, а теперь мы рэкетмены". Ни вчерашним, ни даже позавчерашним спортсменом Головастик не был, скорее наоборот, но мотив привязался намертво и под него уже стало как-то легче вышагивать к светлому будущему.
  Вдруг дорогу преградило что-то большое. Лёлик навёл глазами резкость и понял, что перед ним - пузо. Подняв голову (свою), он увидел над пузом чью-то красную рожу. Пузо принадлежало ей.
  - Рупь дай, - прохрипела рожа, вместе со звуками извлекая из себя тошнительные запахи.
  Лёлик по старой интеллигентской привычке хотел вздрогнуть, испугаться и, бормоча извинения, обойти эту живую тушу, но механизм его организма уже пошёл вразнос.
  - Ща я тебе дам, собирать заморишься! - с ужасом услышал он свой свирепый рык, а правая рука при этом даже замахнулась на ближайшую к нему часть пуза.
  Рожа удивлённо вытянулась, позеленела, и вдруг вся эта гора мяса начала съёживаться, исчезать, и секунд через тринадцать превратилась во что-то маленькое. У Лёлика отпала нижняя челюсть: вместо рожи стояла сморщенная костлявая старушенция в грязной ночной рубахе и протягивала трясущуюся ладошку:
  - Позолоти ручку, милок! А я табе...
  "Милок" шарахнулся в сторону, не дослушав. Клеёнчатые кроссовки, купленные по случаю в полуподвальном магазине "Геракл", вмомент занесли его за угол, где и тормознули, воткнувшись в чьи-то чёрные лакированные штиблеты. В штиблетах стоял мрачный человек. Кроме обуви на нём был чёрный плащ до колен, из-под плаща торчали почти белые кальсоны с кокетливыми тесёмочками у щиколоток, голова была в шляпе и бороде. Лёлик хотел мышкой проскочить дальше, но опоздал.
  - Товарищ, - вполголоса и таинственно произнёс мрачный, чуть ли не прилипая к нему.
  - Ну, чего тебе? - почему-то опять грубо и неприязненно откликнулся бывший интеллигент
  - Товарищ! Верь! Придёт она, так называемая гласность, потом придёт госбезопасность, запишет наши имена, - прошипел тип в бороде прямо в нежное ухо учителя биологии.
   - Сгинь, придурок! - завопил Рыбкин, оттолкнул бородатого в кальсонах и ринулся в конец переулка.
  Откуда появилась девица, в которую он врезался, понять ему уже не было дано, но шмякнулась она в огромную лужу под кирпичной аркой, будто специально перед этим прицеливалась. Визг раздался дикий - у будущего грабителя даже сердце зашлось, а редкие волосы на голове встали на дыбы. Ошалевшим чучелом вылетел он из-под арки на улицу, и - нескончаемая толпа всосала его, обволокла, поволокла, потащила в себе и с собой. Обессилевшее от бега и переживаний тело даже не пыталось сопротивляться и послушно поплыло в заданном ему направлении. Шумно не было: раздавалось только покряхтывание, посапывание, похрюкивание, пошаркивание. Постепенно Лёлик начал приходить в себя и почувствовал некоторую неуютность и беспросветность среди этого молчаливо бредущего скопища.
  - Куда хоть идём-то? - обеспокоенно спросил он у соседа справа, из осторожности как бы отождествляя себя со всеми.
  Тот лишь хмыкнул, дёрнул плечами и ничего не ответил. На лбу у него был то ли вытатуирован, то ли написан странный номер И-987200. Лёлик занервничал.
  - Куда идём-то? Идём-то куда? - засуетился он, обращаясь к людям вокруг себя.
  - За колбасой! - вдруг рявкнул ему в ухо шедший сзади могучий мужик в ушанке и с толстенной золотой цепью на волосатой груди.
  "Ну и дела, ну и влип я сегодня... Весь город с ума посходил: одни психи вокруг. Надо уносить ноги отсюда поскорее, - замелькало в мозгу. - Чёрт их знает, за какой колбасой прутся эти чокнутые. Может, не за колбасой, а на колбасу"?..
  Он завертел головой. Толпе, запрудившей всю проезжую часть, конца не было видно ни впереди, ни сзади, но, как ни странно, по тротуарам никто не шёл. На них лишь кое-где виднелись редкие сидящие или лежащие человеческие фигуры. Но невольному пленнику шаркающей орды некогда было раздумывать над всем этим - он уже торопливо работал плечами, локтями и бёдрами, не противодействуя общему движению, но неуклонно приближаясь к тротуару. Ему осталось только обогнуть новый легковой "Мерседес", недвижимый и обтекаемый толпой, чтобы вырваться на свободу. Передние дверцы у автомобиля отсутствовали. Внутри сидел толстый человек в малиновом пиджаке и голубом в горошек галстуке. Он лизал мороженое и то и дело поднимал свободную руку, приветственно шевеля открытой ладонью тем проходящим, кто на него смотрел. В капоте и багажнике "Мерседеса" в пробитые отверстия были вставлены металлические трубы. На одной болтался красный флаг, на другой голубой, а ещё между двумя дальними был натянут транспарант, на котором зелёной заборной краской кто-то намалевал неровными буквами: "ВЫБЕРАЙТЕ ИВАНА РАБИНОВИЧА В ПРЕЗИДЕНТЫ И ВСЕМ БУДЕТ ЩАСТЬЕ!!!" А ниже: "ПАРТИЯ ЩАСТЛИВОГО БУДУЮЩЕГО".
  Миновав кандидата в президенты, Лёлик сделал рывок сквозь бредущие тела, затем ещё один и... приземлился-то, конечно, не очень грациозно, но зато удачно: сразу на четыре точки опоры, да ещё чудом не врезался в чугунную урну с мусором внутри и вокруг. Рядом с мусором на асфальте сидел голый печальный мальчик с усами. Сидел он в позе роденовского Мыслителя и задумчиво разглядывал апельсиновую корку, лежащую на раскрытой ладони. На груди у него висела фанерная табличка с корявой чернильной надписью "Фелософ", а на правой щеке, как и у большинства, был написан какой-то номер. Лёлик вытаращил на него глаза, забыв даже подняться, и от этого похожий на странное четвероногое животное с удивлённой мордой. Неожиданно мальчик трогательным голоском обратился к сморщенной кожуре:
  - Скажи мне, корка апельсина, где ты росла, где ты цвела? Какая гнусная скотина твою серёдку сожрала?"
  "У психов сегодня, наверное, День поэзии," - в последний раз удивился учитель биологии Леонид Антипович Рыбкин, а потом его обволокли безразличие и вялость.
  Ещё немного отдохнув в позе четвероного, он медленно встал и равнодушно огляделся. Толпа ещё двигалась, но была уже не такая густая. Некоторые в руках несли транспаранты. Совсем рядом проковылял старичок с доверительным транспарантиком "Всё стерплю и всё снесу за родную колбасу!". Рыбкин вздохнул.
  - Слышь, пацан, - он осторожно поткал носком растрёпанной кроссовки в хилый зад. - Слышь? Вы с какой психушки все посбегали, а?
  "Фелософ" не соизволил даже повернуться.
  - Ну и чёрт с вами! - сплюнул Лёлик и побрёл к стоящей неподалёку телефонной будке с отломанной дверью.
  Из неё вышел парень, которого Лёлик недавно видел во сне, и спросил:
  - Леонид, я тебе сочувствую, но ты помнишь наш разговор?
  Лёлик помнил, что парень во сне предлагал ему стать героем какого-то романа и он на это согласился.
  - Помню, - ответил он. - А ты тоже псих?
  - Не, я не успел, - ответил тот, - меня раньше убили.
  - А-а-а, тогда понятно, - сказал Лёлик и, обогнув парня, вошёл в телефонную будку.
  Телефон был реален, цел и работал. По 02 не отвечали. По 03 ответили, и нежный голос сразу и торопливо защебетал:
  - Если вы насчёт сумасшествия, то советуем вам обратиться к врачу.
  - Да я не насчёт себя...
  - Нет, нет. Обратиться надо именно вам и немедленно!
  - Тьфу ты! А куда хоть обращаться-то?
  - Зайдите в любое ближайшее административное здание и спросите врача. Вы из автомата на проспекте Ленина звоните?
  Лёлик бросил трубку и направился к подъезду серого дома, у которого находился. Строгая чеканная табличка на нём сообщала, что это "ТУЛОБЛСОВПРОФ". Вздрогнув от удара захлопнувшейся за спиной двери, он вошёл в вестибюль, посреди которого за конторским столом сидел пожилой мужчина в белом халате и тюбетейке.
  - Здравствуйте, - косясь на тюбетейку, обратился к нему Лёлик.
  Тот молчал, внимательно рассматривая вошедшего.
  - Это сумасшедший дом или нет? - повысил голос Леонид Антипович Рыбкин.
  - Не оскорбляйте меня орально - орать дома надо, а не в административном здании, - мрачно сказал мужчина, не отрывая пристального взгляда от Рыбкина.
  - Так я, это... узнать хотел, - замямлил Лёлик.
  - Короче, товарищ. Что надо? - недовольно произнёс в тюбетейке.
  - Там, понимаете, на улице полно психов, сумасшедших всяких. Они, в общем, или сбежали откуда, или массовый психоз... в общем, я не знаю...
  - Это не психи, - пожилой привстал из-за стола, - псих - ты!
  Его костлявый и жёлтый от никотина палец уставился в грудь остолбеневшего "психа".
  Лёлик остолбенел. Минута молчания.
  - А, может, действительно?... - в раздумье прошептал Рыбкин, растерянно взирая на окаменевший в воздухе чужой палец. - Ведь не бывает, чтобы все сразу... а один - нет... Возьмите меня к себе, вылечите меня, - залепетал он просительно врачу.
  Но тот вдруг злорадно оскалился и заорал:
  - Фигушки!
  - Не п-п-понял...
  - Фи-игушки!!! - ещё громче завопил "врач", выскочил из-за стола и, вытянув обе руки вперёд, завертел нагло выглядывающими из кулаков кукишами перед самым носом Рыбкина.
  Тюбетейка упала с его головы и на лысине отчётливо стало видно татуировку Г-524715. Лёлик попятился к двери, а пожилой в белом халате показал ему вслед длинный и некрасивый язык и противно захихикал. Уже при вылете учителя биологии из здания донеслось прощальное: "Уринотерапия поможет, только уринотерапия...".
  Не разбирая дороги, мчался очумелый Лёлик по опустевшим уже улицам и очнулся, лишь врезавшись всем телом в полную женщину средних лет. Она охнула и сложилась пополам, обхватив руками живот.
  - Извините! Извините, пожалуйста! Я нечаянно, - плачущим, как однажды в детстве, голосом стал виноватиться Лёлик, не зная, что делать.
  - Ничего, сейчас пройдёт, - наконец сдавленно выдохнула женщина.
  Действительно, вскоре она отдышалась и выпрямилась. Лицо у неё было доброе-доброе, как у артистки Федосеевой-Шукшиной.
  - Тебе плохо? - вдруг спросила она и стала так похожа на его умершую маму, что Лёлик не выдержал.
  Захлёбываясь от слов и нахлынувших переживаний, он стал рассказывать, что с ним сегодня происходило с того самого момента, когда почувствовал себя "созревшим" для ограбления банка.
  - Не псих я. И не сплю же, в конце концов, вон, всё тело от синяков болит, - закончил он.
  Женщина терпеливо и с ласковой улыбкой на лице выслушала всю его исповедь. Потом она бережно, как ребёнка, взяла его за руку и сказала просто:
  - Пойдём.
  - Куда? - спросил Лёлик.
  - А вот, - показала она рукой на здание с вывеской "СБЕРБАНК РФ".
  - За-за-зачем? Я, я уже не хочу грабить...
  - Пойдём, не бойся. Будешь здесь работать.
  - Но я учитель, а не банковский служащий. Я не умею.
  - Не имеет значения. Пойдём.
  И они вместе вошли в банк: ласково-уверенная женщина в чёрном платье из бархата и растерянный парень в очках и сереньком джинсовом костюме фирмы "Чайка". Внутри царил хаос: валялись перевёрнутые столы и стулья, пол был завален какими-то бланками, искорёженной мебелью, калькуляторами и компьютерами. А ещё вокруг было много денег. Они валялись везде: лежали россыпью, кучками, пачками, они были даже на стенах. К стене их, каждую купюру отдельно, прибивали гвоздями двое парней. Вместо молотков они пользовались железками от разбитой оргтехники.
  - Помогай, - показала на них женщина с добрым лицом.
  Леонид Антипович Рыбкин стоял прямой и бледный, а холодный пот стекал во впадины его тела.
  - Так что? - женщина вопросительно смотрела на него.
  И тут он разглядел у неё на шее под ухом отчётливое Е-320000.
  - Так что? = повторила она.
  - Это - будет - моя - работа? - наконец, по кусочкам выдавил он из себя.
  - Да.
  Долгая пауза. Парни тоже молча смотрели на него.
  - А потом вместе со всеми за колбасой?
  - Да, вместе со всеми. И не только за колбасой. Тебе больше не будет плохо.
  Она вложила в его руку несколько гвоздей, в другую - обломок принтера и, как болванчика, подвела к стене. Он поднял с пола мятый червонец, разгладил его на стене, приставил гвоздь и стукнул пластиковым обломком. После нескольких ударов тот рассыпался - в стену же вошло лишь острие гвоздя. Тогда Лёлик отломал у одного из стульев металлическую ножку и начал долбить ею. Получалось лучше. Он монотонно долбил по гвоздю, по пальцам, по стене; долбил, дол-бил, -бил,-бил; и женщина ласково на него смотрела, смотрела, -ела, -ела...а на левой щеке у него всё ярче проявлялась синяя надпись Л-703285.
  
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  
  1137-ой информсгусток: А быстро они всё-таки перестроились-приспособились. Интересное существо - человек: вроде бы самый беззащитный биологический вид, а выживаемость необыкновенная, к любым условиям приспосабливается
  2-ой информсгусток: Так он и задуман для бесконечного развития и адаптации к любым условиям жизни в космосе. Только не понимает этого, губит сам себя...
  1137-ой: Я не о том.
  2-ой: А-а, ты вот о чём...
  Наполеон Бонапарт: Сколько всего на данный момент присоединилось к Общему Разуму из этого города, за которым вы наблюдаете?
  1137-ой: Полтора процента из общего количества. Чуть больше вошло в Поле зла.
  Наполеон Бонапарт: Много.
  1137-ой: Так критическая ситуация... Кстати, на многих стрессы влияют просто губительно: их разум реагирует на изменения самоблокировкой от внешних воздействий или даже самоуничтожением. Тело продолжает жить, подчиняясь рефлексам, или постепенно умирает.
  Наполеон Бонапарт: То есть они сходят с ума?
  1137-ой: Угу. На моём участке безумных людей более десяти процентов и около половины из них безнадёжны. Много просто психически больных.
  Наполеон Бонапарт: В таких условиях это естественно. Поле зла как себя ведёт в этом районе?
  1137-ой: Сначала занималось зомбированием, сейчас делает упор на подавление психики неустойчивых
  .Наполеон Бонапарт: Изменения ещё будешь какие производить?
  1137-ой: Обязательно. Надо ускорить процесс - вон у Семьсот двадцатого почти половина тел только осталась, а у меня всё никак не определятся.
  Наполеон Бонапарт: Чересчур тоже усердствовать не стоит. Он слишком уж много трудностей нагородил, некоторые из них на грани допустимого, так как почти не дают людям возможности понять, что происходит. Принято Общее Решение изменить обстановку на его участке на более привычную для людей - их сознание просто не успевало реагировать на происходящее и осмысливать его.
  1137-ой: Понял. Приму к сведению. Но всё равно мне кое-что надо изменить, а то они уже привыкать стали, вживаться. А так как из-за пространственных изменений город оказался в изоляции, то поправки обязательно нужны.
  Наполеон Бонапарт: Что, действительно, ни одной лазейки для входа-выхода в город и из города нет?
  1137-ой: Действительно.
  Наполеон Бонапарт: Как же так получилось?
  1137-ой: Чувствую вину. Сколько ни готовили меня для Эксперимента, а всё равно упустил кое-что. Мы с Семьсот двадцатым, несогласованно действовали: там, где я проходы оставил, он свои преграды устроил, а где он выход из своей зоны задумал, я кислотную реку пустил и рядом мёртвую пустыню насыпал.
  Наполеон Бонапарт: Какие изменения думаешь вносить?
  1137-ой: С соседними информсгустками уже покумекали: кое-какие пространственные препятствия сделаем преодолимыми, хотя и с трудом. Питьевой воды добавим. Да ещё много чего по мелочи. Если что не так получится, поправите. Ещё хочу дифференциацию по номерам и их отсутствию изменить - пусть учатся оценивать друг друга по поступкам. Часть людей, которые близки к пониманию, но пока пассивны, перенесу в концлагеря к чёрным, чтобы быстрее самоопределились.
  Наполеон Бонапарт: Поле Зла будет в восторге. Но всё правильно: понимание приходит или через знание, или через страдание. Коррективы запланировал правильные. Действуй.
  
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  
  Наполеон Бонапарт: Пирамида, у Семьсот двадцатого информсгустка чья индивидуальность сейчас? В последней жизни на Земле кем он был?
  Пирамида: Офицером польской армии. Во время второй мировой попал в фашистский концлагерь, где организовал восстание, во время которого и погиб.
  Наполеон Бонапарт: Ясно. А перед этим?
  Пирамида: Был муравейником в лесу Северной Америки. Проявил зачатки разума, но погиб от наводнения.
  Наполеон Бонапарт: Внимание, Семьсот двадцатый! Как у тебя дела?
  720-ый информсгусток: Сейчас блокирую у людей участки памяти, в которых хранится информация об их детях.
  Наполеон Бонапарт: Нет случаев попыток разблокировки памяти Полем зла?
  720-ый: Нет. Как мы и предполагали, ему тоже невыгодно, чтобы о детях вспоминали. В этом случае люди начнут думать, сопоставлять, искать их. Родительские чувства заставят действовать, а сострадание и любовь станут довлеть над злобой. Так что Поле Зла всё просчитало.
  Наполеон Бонапарт: Да, на этот раз наши интересы совпали. Когда с планеты исчезает детство, она обречена.
  720-ый: Зато почти все дети в Общем Разуме.
  Наполеон Бонапарт: Закономерно что, смерть- это рождение. Гибель одной жизни - рождение другой. Ни к чему было страдать чистым, но неокрепшим детским душам. А цивилизацию, конечно, жалко, но она сама выбрала тупиковый путь и самоуничтожение.
  720-ый: Жалко... Но дьявол здесь порезвился не в меру.
  
  
  Г Л А В А - 4
  
  ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ (СПОРТСМЕН)
  
  НАЧАЛО
  
  День начинался с утра, а утро раскрутилось великолепное: бирюзовое небо, солнце без пятен и стопудовое настроение, хоть горы сворачивай. Поблизости, случаем, нету гор? Не, не видно. Ну и хрен с ними, хотя немного жаль: можно было бы и свернуть парочку. Интересно, с чего это вдруг такое настроение сегодня? Ёлы-палы, ну конечно же! День рождения! Меня! И хоть особо радоваться вроде бы и нечему ( аж тридцать три стукнуло, грохнуло, долбануло, врезало, хрястнуло), но всё-таки проснулось, видимо, укоренившееся с годами ощущение праздника в этот день. Хоть какая-то новизна в этих слившихся в одну размытую полосу днях, неделях, месяцах. Вообще, я этот личный праздник не справляю уже давно, но сегодня бы надо как-то отметить, а то заплесневел что-то в однообразии жизни. Скучновато что-то в последнее время. Хотя для меня это, может, и хорошо - моих приключений другому на десять жизней хватит. А уж если какая-нибудь гадость случается, то влипаю по полной программе. Ещё в детстве бабка постоянно повторяла, что своей смертью не умру и сам себе её накличу. Ладно, сегодня вроде бы ничего плохого не предвидится, тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо. Можно позволить себе бутылочку хорошего коньячка, посидеть вечером с друзьями. Баб, ну их... Сегодня лучше без баб - с Жанкой расстались, а с остальными неинтересно. Для секса можно потом с кем-нибудь созвониться, если после коньяка на это дело потянет. Кого пригласить? Сан Саныча, Витьку, Олега можно. Кстати, надо забежать к нему, пока он на работу не умчался. Надо же, парень умница, два института закончил, а работает шофёром у какого-то чиновника-прохиндея. Говорит, что так больше свободного времени. А сам всё это время на книги и писанину тратит, когда с детьми, конечно, не занимается. Пишет, пишет философию всякую, а кто её читать будет? Тем более, что её нигде не печатают. Он объясняет, что при жизни его навряд ли опубликуют, потому что, мол, это непривычно слишком для наших изданий. Вот чудик: какой кайф, если после смерти опубликуют, когда тебе в гробу уже всё равно будет? Вон, Пушкину или Толстому по фигу давно, что их трудами все библиотеки забиты, а то бы давно в гробах попереворачивались от проклятий школьников, которые сочинения по ним пишут. Кстати, Гоголь, говорят, перевернулся после смерти. И всё равно Олег хороший мужик, хоть и с заумью. Брательник на него в этом отношении похож был. А брательник часто повторял: "Никогда не ругай то, чего не понимаешь, иначе ты дурак или завистник". Я и не ругаю - каждому своё.
  Как раз перехватил Олега около его подъезда. На ходу бутерброд жуёт и одновременно брошюрку какую-то просматривает. Обычно он вместе с пацанами своими выходит, но теперь у них каникулы, дрыхнут ещё, наверно.
  - Привет, - говорю. - Приглашаю после работы в гости. День рождения у меня. Подарка не надо, лучше приноси гитару, споём что-нибудь из твоих.
  А песни у него и впрямь обалденные есть, хотя голос хреноватый, как у меня. Но когда вместе поём, вроде как ничего получается: не только нам самим, но и девкам нравится. Олег после моих слов от неожиданности чуть бутербродом не подавился. Вылупился на меня как мент на балерину, а потом говорит:
  - Что за чудо ты, Петрович? Заранее не мог что ли предупредить?
  - Да я сам только сегодня вспомнил, - стал я оправдываться. - Занят сегодня?
  - Да нет, ничего особо важного. Приду, конечно.
  Так, разговаривая, топаю с ним рядом, провожаю до остановки (ему ещё на трамвае до гаража ехать), и тут он вдруг заранее меня поздравлять стал, но как всегда в своей манере. Вот с этого нашего базара, кажется, всё и закрутилось, пошло-поехало. И берёт меня сомнение, а не с его ли пожелания всё и началось, когда оно исполняться стало в самом крутейшем варианте?
  - Я не хочу желать тебе счастья, - сказал мне тогда Олег. - Счастье - это смерть. Смерть разума. Самые счастливые люди - это идиоты. Сплошная нирвана. Рот всегда до ушей от удовольствия. Стремиться не к чему. Их не отягощает груз раздумий. Ни о чём не задумывайся и ты будешь счастлив, то есть таким же.
  Я сначала опешил от таких его слов, не разобрав, каких он идиотов имеет в виду и при чём тут я. Но врубившись, что желает-то он мне как раз идиотом не быть, я моментально изобразил умный вид и сказал:
  - Вообще-то, в твоих словах какой-то смысл присутствует: когда я вижу улыбку дебила, мне становится не по себе.
  Вот это я завернул - даже самому понравилось, как гладко сказал. Олег согласно закивал.
  - Вот-вот. Это потому, что ты считаешь себя выше его, ты его жалеешь. Ты слезу готов пустить от жалости, а этот придурок не понимает своего горя и почему-то радостно лыбится. Вот поэтому тебе и не по себе. Зато по нему. Ты попробуй влезть в его шкуру и НИ О ЧЁМ НЕ ДУМАТЬ. Совсем. Если сможешь, тогда тебе также всё станет до лампочки и ты также будешь в постоянном кайфе. Главное, чтобы было что пить, есть, а сон и испражнения сами по себе.
  Блин, меня аж передёрнуло. А ещё чуток обидно стало: за кого он меня считает?
  - Да? А чего ж ты сам не хочешь попробовать такого счастья?
  - Саш, я ведь не о тебе конкретно, а о людях вообще. А сам я счастья для себя не хочу - только кратковременного удовольствия от достижения какой-то цели. Ты же знаешь, как я живу, - мне и так интересно.
  Это я знал, как и всю его биографию в общих чертах. "Хождение по мукам", а не жизнь. Но говорю совсем другое:
  - Нормально живёшь. Но мне тоже такого дебильного счастья не надо, а от нормального бы не отказался.
  - А, кроме дебильного, другого и не бывает, - вновь ошарашил он. - Ведь это именно такой момент, когда человеку больше ничего не надо, а уж думать тем более. Он в этот момент полный идиот. Не дай Бог, что в этот наивысший миг наслаждения души он размышлять о чём-нибудь начнёт - счастье тут же испарится, даже ручкой на прощанье не помашет.
  У меня даже башка трещать начала от напряжения.
  - По-твоему, умному человеку и желать его не хрена, так?
  - Не так. Желать и стремиться к его достижению надо. Чтобы ощутить этот миг, насладиться им. Но чем быстрее оно пройдёт, тем лучше для человека. В смысле развития. А вообще, это всё равно суррогат, по-моему. Истинное счастье, наверное, должно быть тогда, когда разум не отягощён телом, не зависим от него и, вообще, от чего-либо.
  Ну, он и грузит, аж крыша едет. Начинаю чувствовать себя полным дураком и счастья при этом никакого не ощущаю. Скорее наоборот. Не люблю комплексовать. Хотя слушать его всё равно интересно. Трамвая пока не видно, поэтому несколько минут для того, чтобы потрепаться, есть. Спрашиваю:
  - А в любви? Когда двое любят друг друга, он что, тоже идиоты?
  - Конечно, ещё какие. Не наблюдал?
  Конечно, наблюдал. Да и сам таким одно время с Жанкой был. Возразить было нечего, поэтому только и сказал:
  - Бр-р-р...
  Олег засмеялся.
  - Скажу по секрету, Петрович: мне, вообще-то, нравится быть идиотом в любви, но только вместе с женщиной, чтобы и у неё такие же чувства были. А вот когда в любви счастлив лишь один, который от этого становится слеп и глух ко всему, а другой равнодушен, мучается или, что самое ужасное, насмехается над его чувствами, то, по- моему, это уже беспредельный идиотизм, за гранью, так сказать.
  Он что, на меня что ли намекает, когда я от Жанны без ума был, а она от меня потом ушла? Так там всё по-другому было.
  - Если ты насчёт меня...
  Но Олег только глазами сверкнул.
  - Зря так воспринимаешь болезненно. Ни одного человека, думаю, неразделённая любовь не минула. Вернее, влюблённость. А Жанну давно забыть пора, если воспоминания ранят. До сих пор ей простить не можешь?
  Легко сказать "забыть". Как раз простить-то я почти всё могу, а вот забыть... Да и что ей прощать, если она ни в чём и не виновата? Просто прошло какое-то время и она влюбилась в другого человека. Честно мне об этом сказала и лишь после этого мы перестали встречаться. И что она в этом Жоре такого нашла, тем более что он даже угла своего не имеет, в общаге живёт?
  Олег, видимо, врубившись по моей роже, что начал он за здравие, а закончил за упокой, скривился болезненно.
  - Извини, Петрович, за болтовню мою. Я, понимаешь, не то хотел сказать...
   - Не мети пургу, - прервал я его. - Чего это ты вдруг извиняться кинулся? Или убил кого ночью, а теперь раскаяние подступило?
  Он засмеялся. В это время показался трамвай. Олег сказал:
  - К семи обязательно приду. С гитарой. Но всё равно, Сашок, прости меня за мой язык, который иногда опережает мысли и ставит меня в неудобное положение.
  - Буквой Z что ли? - схохмил я.
  Он вновь засмеялся.
  - Нет, слава Богу, но до этой буквы, надеюсь, не дойдёт. В общем, Сашок, я не желаю тебе счастья, но и несчастья тоже.
  - То есть ты желаешь мне спокойной жизни? - уточнил я.
  - Как раз наоборот, Сашок. Я желаю тебе интересной жизни, чтобы Смерть смотрела её, как увлекательный фильм, и не спешила нажимать на выключатель. Пожелание принято?
  - Принято с аплодисментами - вечером повторишь на бис, - сказал я и с удовольствием хлопнул по его протянутой ладони.
  Господи, если б я только знал тогда, насколько его пожелание окажется пророческим, но только в первой части! У Смерти своя логика, непонятная живым.
  Олег шагнул к открытой двери трамвая, в которую уже вошли две женщины с остановки, и вдруг...стал растворяться в воздухе прямо на моих глазах. Точно так растворяется кусочек рафинада в стакане с кипятком. Его тело, продолжавшее движение к трамваю, исчезало по частям с неимоверной скоростью и спустя несколько секунд от него ничего не осталось. Ни-че-го.
  Двери закрылись и трамвай, дзинькнув, тронулся. Я же продолжал тупо смотреть на то место, где только что находился Олег. И где его уже не было. Глюки что ль у меня начались? Кошмар какой-то...
  Я едва успел добежать до следующей остановки, когда трамвай затормозил. Для верности пронёсся по обоим полупустым вагонам, убеждая себя, что исчезновение Олега - обман зрения и он успел войти внутрь. Но его там не оказалось. Я вышел и помчался назад. Там Олега тоже не было - его не было нигде.
  
  Привокзальная ментовка напоминала встревоженный муравейник. По фойе и коридорам озабоченно носились менты с ошалевшими физиономиями. Впечатление складывалось такое, будто с минуты на минуту ожидалось открытие в соседнем здании всероссийского сходняка воров в законе или прибытие с визитом прямо в эту ментовку президента США. Но мне было не их проблем. Надо как-то разобраться с исчезновением Олега, поэтому я направился прямиком к дежурному, с остервенением хрипящему что-то нечленораздельное сразу в две телефонные трубки. Но не успел я к нему приблизиться на расстояние прыжка, как меня перехватил пузатый лейтенант. Это был наш участковый по кличке Жаба. Вообще-то, его звали Русланом Рахимовичем, но это было известно лишь его начальству, его семье в лице затюканной жены и жирной кошки, а также тем несознательным гражданам, спокойствие которых часто зависело от его настроения. Я входил в число несознательных, но абсолютно независимых от чьего-либо настроения вообще. Поэтому и сказал ему приветливо как один законопослушный гражданин другому законопослушному гражданину:
  - Привет, Рахимыч. Не подскажешь, к кому мне тут из ваших розыскников обратиться? История какая-то дурацкая произошла...
  Его узкие глазные щёлки изумлённо раскрылись, как створки раковины.
  - Спортсмен, ты?
  - Он самый, - подтвердил я, не понимая что во мне так изменилось, если он засомневался в моей подлинности.
  Участковый огляделся по сторонам, как шпион-любитель из хренового боевика. Никто не обращал на нас внимания, в том числе и дежурный, ушами и губами насилующий телефонные трубки. Жаба придвинулся ко мне вплотную своим животом и, обдавая убойным запахом чеснока и мятной жвачки, просипел негромко:
  - Тебя по всему городу ищут, даже группу захвата из УВД отдельную выделили.
  - А авиацию не подключили? - схохмил я и осёкся.
  Потому что Жаба не шутил. Он просто-напросто не умел этого делать, так как чувство юмора у него отсутствовало напрочь. Вот и сейчас в ответ на мою реплику он надвинул свои кустистые брови на мясо щёк.
  - Дурак. Я ведь, по идее, сейчас арестовать тебя должен. Что ты вчера натворил?
  У меня пересохло в горле.
  - Ты чего, Рахимыч? Я вчера весь день на медосмотре с интернатовскими пацанами провёл, а вечером в спортзале политеха был. Потом дома. Что хоть случилось?
  Он зыркнул недоверчиво.
  - Не знаю, Спортсмен, что ты натворил, но никогда не забуду, как ты меня от ножа спас. Поэтому прими совет: если виноват в чём, дёргай из города срочно, пока выезды не перекрыли. Твоего друга Афганца, вон, до сих пор найти не могут, и ты тоже исчезни.
  - При чём тут Афганец? - завёлся я. - И не творил я ни фига вчера, клянусь!
  - Тихо, не шуми, - незаметно оглядевшись, предостерегающе просипел участковый. - Если и вправду вины за тобой никакой нет, пулей лети в городскую прокуратуру. Знаешь, где это?
  Я кивнул. Он достал блокнот, ручку и через минуту протянул мне листок с записью "Старш. след. Комаров АП". Имея среднее образование, я сразу догадался, что "АП" - это инициалы Комарова, и вопросительно уставился на Жабу в ожидании дальнейших инструкций.
  - Только к нему. Он из правильных, не купленный ещё - это я точно знаю. Ну, иди быстрей и, если что, - я тебе ничего не говорил.
  Он легонько оттолкнул меня, и я, совсем обалделый, с листком в кулаке и рассольником в башке отчалил из ментовки со скоростью торпеды.
  
  Старший следователь Комаров АП был на совещании у прокурора. Я уселся в коридоре на обшарпанный стул напротив такой же обшарпанной двери его кабинета, и мы с ней обречённо уставились друг на друга.
  Через полчаса совещание закончилось и "правильный" мент, лишь только услыхав, что на меня объявлен розыск, дальше слушать не стал. Он просто вышел из кабинета, сказав "одну секундочку", а вошёл секунд через двенадцать с половиной уже с двумя ментами с лычками на погонах. От предложенных мне наручников я вежливо отказался, так как ни мазохистом, ни геем не являюсь и не люблю бижутерии вообще, а уж металлических украшений тем более. Они попытались настоять на своём и пришлось наручники у них отобрать. Но когда я их выкинул в открытое окно (машинально получилось), молодой мент вынул свою пукалку из кобуры и заорал, что сейчас сделает из меня решето, если я не лягу мордой в пол и руки за голову. Я удивился, так как не думал, что у него в кобуре может быть что-либо страшнее огурца. Но, видимо, начавшийся капитализм и милицию изменил в смертоносную сторону. Придя к выводу, что лучше стать решетом, чем мазать свою морду об их грязный пол, а спину подставлять какому-то шизоиду, я посоветовал молодому заткнуться и выпить димедролу для успокоения. В общем, было много интересного, пока не приехали ребятишки из конторы покруче. Эти хоть и посуровей выглядели, но и поумнее оказались. Или, скорее всего, в курсе были, что я из себя представляю. Предупредили, что если буду вести себя нервно и вызывающе, пристрелят, но зато обошлись без стальных украшений на моих мозолистых ручонках.
  В дороге некоторое неудобство доставляли стволы, упёршиеся в бока, поэтому старался не дёргаться - суровые ребята, слава Богу, тоже. В общем, доехали хорошо: без песен, но все живыми. До самой тюряги. А потом через металлические ворота - во двор. А затем быстренько, быстренько через лязгающие решётчатые двери - по коридорам и, наконец, в кабинетик без окон и людей. Тут меня ещё раз пошмонали как следует и усадили на табуреточку, сросшуюся намертво с полом. Н-да, знакомая обстановочка. Ждём. Я жду сидя, как почётный гость, а два мордоворота - стоя у дверей.
  А вот и тот, кому я понадобился. Одет в серый мешковатый костюм и выглядит лет на сорок-пятьдесят. И вообще, по виду можно принять за алкаша или тяжелобольного. Интересно, в каком он звании? Капитан, или, максимум, майор. Из неудачливых служак, наверное.
  Начал он вежливо. Представился. Ни фига себе! Оказывается, полковник. А это значит - не меньше, чем начальник следственного отдела. Или шишкарь из Москвы. Я непроизвольно даже подобрался весь. Это, действительно, не шуточки. Что же они мне шьют такое? Мокруху? Скорее всего. Точно. Чью-то мокруху на меня вешают. Надо быть осторожнее, иначе можно вляпаться в чужое дерьмо выше ушей. Что он спрашивает? А-а, как обычно, анкетные данные. Что ж, пора размять язык.
  - Я не буду отвечать ни на один вопрос, пока не предъявите обвинение. И ещё требую адвоката, так как имею на это законное право.
  Он зыркнул исподлобья, как финарём полоснул. Ну, думаю, сейчас прессовать начнёт, на понт брать. Но чёрта с два от меня добьётся, хоть и видно, что ушлый ментяра. Ан нет, откинулся на спинку стула, руки сложил на груди и спокойно так говорит:
  - Вы обвиняетесь в похищении группы слепых детей из специнтерната. Санкция прокурора на ваш арест имеется, не беспокойтесь.
  Ни фига себе, "не беспокойтесь"! Это что юмор такой дебильный или кто-то из нас по фазе сдвинутый? Таращусь на него, как пингвин на пальму, и ничего понять не могу. А он молчит, и ежу понятно, что наблюдает за моей реакцией. И лицо вовсе не пропитое или болезненное, а просто усталое. Как стало до меня доходить, что это он на полном серьёзе всё сказал, так прямо слабость по телу пошла. Господи, что же с пацанами-то? Ведь все были в наличии и живы-здоровы, когда их в интернат привёз. Вернее, к зданию интерната. Ё ма ё! Неужели они в корпус не пошли, а слиняли куда-то? И потом что-то с ними случилось... Вот это да, вот это подарок ко Дню рождения - аж в башке звон пошёл. Накаркал Олег насчёт "интересной жизни". Интересней некуда. Ещё и Олег тоже...
  Я даже забыл, что адвоката требовал. А следователь, поймавший момент, вопросы выстреливать начал, как из "Калашникова", я еле отвечать успевал. Анкетные данные, конечно, побоку (они ж ему по барабану, наверняка уже всю мою биографию наизусть изучил, пока меня не было), но весь вчерашний день по минутам заставил вспомнить. Сам в это время то и дело названивает, чтобы, значит, по горячим следам мои слова проверяли. И вот в таком бешеном темпе меня мочалил, пока ему тоже не начали звонить беспрерывно. Настоящий цирк: не успеет он по одному телефону пару слов сказать, как второй дребезжать начинает. А то и оба сразу вдруг звонят - он не знает, за какой сначала хвататься.
  У меня в это время передышка получилась. Сижу, как Незнайка на Луне, пытаюсь мысли в порядок привести, обдумать всё случившееся, но ничего путного не выходит. Единственное, что знаю, так это почему меня ни ночью, ни утром не нашли, пока сам не пришёл. Искали меня по месту прописки, а я второй месяц в трёхкомнатной квартире Николая живу, который за границу уехал на три года. Поневоле прислушиваюсь к коротким фразам следака. Но он, то и дело косясь на меня, разговаривает профессионально, то есть непонятно для постороннего - для меня. Хотя замечаю, что встревожен он чем-то.
  Но вот телефонная истерия поутихла и полковник вновь занялся моей персоной. Теперь про Афганца стал расспрашивать. Но мне эти расспросы ещё раньше до чёртиков надоели, поэтому объяснил ему доходчиво, что все сведения по этому делу у них есть и ничего нового я добавить не могу. Пусть затребует дело Афганца и читает, сколько влезет, а лично я, с тех пор, как его арестовали, никакими новыми сведениями не располагаю. А если бы и располагал, то навряд ли бы поделился, потому что очень жадный в этом отношении. Скряга я. В общем, дал понять, что на эту тему говорить не буду. Он заткнулся ненадолго, переваривая мой отказ, а потом, как ни в чём не бывало, вежливо попросил рассказать о моей работе со слепыми детьми. Какой, мол, в этом смысл?
  Мне этот самый смысл уже надоело разжёвывать и в рот класть всякого рода чиновникам во множестве инстанций. Поэтому, как говорящий болванчик, настолько заученно и занудливо забубнил, что даже он поморщился. Но, как бы невзначай, проведя ладонью по краю стола, на мгновение задержал большой палец под крышкой - значит, спрятанный магнитофончик-диктофончик будет всё добросовестно фиксировать. А я в сотый или тысячный раз стал рассказывать, что у слепых людей отсутствие зрения может быть компенсировано более сильным развитием остальных органов восприятия.
  А, кроме того, у некоторых вырабатывается как бы новое, неизвестное и недоступное зрячим, чувство ориентации. Это нечто, вроде мгновенного анализа незаметных для нас изменений, происходящих ежесекундно вокруг. Вроде обалденного компьютера, получающего информацию не с дика, а из внешней среды. Я называю это "автопилотом". Ну, вот, например, у светофора на перекрёстке. Включаются все органы восприятия и в мозгу фиксируется: слева и справа автомобили остановились, потому что шум их двигателей изменился и не перемещается в пространстве; дыхание, запах, едва слышные звуки, исходящие хотя бы от одного человека рядом, помогут ориентировке (надо идти, не отдаляясь от него) - в общем, это и ещё многое другое укажет слепому с развитым "автопилотом", что в данный момент надо перейти на другую сторону улицы. И направление он будет держать чётко, не беспокойтесь, и даже на неожиданно возникшее препятствие среагирует лучше нас. Конечно, я примитивно объясняю, всё сложнее, но суть та же. Правда, "автопилот" доступен лишь тем из них, кто постоянно тренируется, развивает это чувство координации у себя. А ещё лучше, если это ребёнок, которого пока не приучили передвигаться с палочкой или с поводырём. Вот, исходя из этого, я и стал заниматься со слепыми детьми из специнтерната. Во-первых, они не комплексуют, потому что глазами мир никогда и не видели; во-вторых, дети, вообще, всё лучше усваивают, схватывают на лету, и, в-третьих, мне их просто жалко - хочется... хочется помочь им приобрести вместо зрения что-то другое, хотя бы "автопилот". Восточные единоборства и специально подобранные мною упражнения - это только база для "физики", для развития качеств тела. А меняться, по идее, должен весь образ жизни. Мне здорово помогает из чистого альтруизма один психолог из университета, кандидат наук. Дети меняются прямо на глазах и через некоторое время абсолютно перестают комплексовать и чувствовать себя ущербными, находясь среди зрячих.
  Полковник, зафиксировав на обвисшем лице маску вроде бы внимательности, всё же выдавал себя недоверчивостью усталых глаз. Когда я это подловил, то начал заводиться. Стал разжёвывать ему, что не только слепой, у которого вырабатывается особая чувствительность и реакция, но и любой человек с помощью тренировок может научиться с завязанными глазами ощущать неподалёку от себя присутствие другого человека. Даже неподвижно замершего, не говоря уже о двигающемся. Школа ниндзюцю этому обучает. Есть и у нас нечто подобное на Алтае, там рукопашники оттачивают бой вслепую - они себя "ночными" или "чёрными всадниками" называют.
  - Хотите эксперимент? - спросил я, увлёкшись. - Выведите меня в коридор, завяжите глаза, а сюда приведите сколько угодно человек и распределите их по всей комнате в любые места, хоть под стол, хоть в шкафы. Потом заведите меня и я вам точно скажу, сколько здесь человек и кто где находится.
  Конвойные скептически загримасничали, а полковник даже улыбнулся от моего дурацкого предложения.
  - Думаю, что не стоит - я вам и так верю, - сказал он. - Продолжайте, это очень интересно.
  Я продолжил, сообщив ему, что во время схватки не зрение главное, а быстрота реакции и программа, заложенная в мышцы на тренировках. Ведь если бой настоящий и с профессионалом, то зрение всё равно не успевает увидеть всё, уследить за различными движениями противника - только положение его тела в данный момент. Здесь уже успех зависит от реакции и выучки. То есть должен быть автоматизм движений на уровне рефлексов, когда работает подсознание. Например, при определённом ударе противника мозг мгновенно перебирает варианты: в каком положении находится его тело и какие ещё возможны варианты ударов из этого положения, а заодно и какие точки у него в этот момент наиболее уязвимы. Поэтому обученный боец автоматически реагирует защитным блоком или уходом от следующего возможного удара, нанося свой в незащищённое место. У слепого бойца даже есть такое преимущество, что не надо реагировать на ложные движения и атаки, хотя и слабостей, конечно, хватает. Вот моя задача как тренера и состоит в том, чтобы слабостей было как можно меньше, а преимуществ больше. Я учу ребят не обычным ката или комплексам, а умению так владеть своим телом, чтобы его положение в каждую следующую секунду было неожиданно для соперника и ставило его в тупик. То есть тело-трансформер с защитой в каждом моменте уязвимых точек. Ну и, конечно, множество разнообразных ударов, захватов, бросков из самых необычных положений. Один из друзей помогает мне, просчитывая варианты движений на компьютере. Вот, например, если...
  Забывшись, я поднялся с табурета, чтобы показать, и мордовороты, словно голодные волки, кинулись от двери ко мне. Но я моментально плюхнулся обратно и они, поскрипев клыками, недовольные, отошли. Мне расхотелось продолжать при такой слишком впечатлительной и непосредственной аудитории.
  - И что, действительно, слепые могут на равных драться... то есть бороться со зрячими? - заинтересованно спросил следователь.
  Я не стал вновь предлагать завязать мне глаза, хотя с удовольствием пощипал бы пёрышки этим бройлерам у двери.
  - Да, - сказал я. - А реакция у них даже быстрее. Обычно они вынуждены её специально закрепощать, сдерживать, чтобы не попадать впросак в житейских ситуациях. Но после того как начинают ориентироваться в пространстве, особенно в знакомой обстановке, реагируют феноменально. Я же и с обычными, со зрячими пацанами занимаюсь. Так они во время спарринга чаще проигрывают. Самое слабое место у слепого - начало. Ему или самому надо бить первым, или быть готовым держать первый удар, который может неожиданно пробить его защиту. Это для того, чтобы сразу уяснить положение противника. Но я только три года с ними занимаюсь - не тот срок, чтобы многого достигнуть. Если бы ещё настоящих учёных к этому делу подключить...
   Естественно, я не стал говорить, что однажды уже попробовал на городских соревнованиях одарённого тринадцатилетнего Юрку. Что он слепой, знали только наши, но они никому - ни слова. Я, честно говоря, струсил и снял его, сославшись на травму, перед самым финалом. Если бы узнали, что он незрячий, это могло бы для нас закончиться печально, полная хана могла быть. И так нападок выше крыши. Ведь у нас как по законам? Раз слепой, значит инвалид. А раз инвалид, значит нельзя многого такого, что можно нормальным. И пусть он в сто раз лучше что-то будет делать, всё равно не разрешат. А кто разрешит, того накажут.
  - Ну, а вам лично зачем всё это? - спросил, не удержался, как и сотни других чиновников, полковник. - Для чего? Неужели вы думаете, что у нас в стране когда-нибудь разрешат слепым выступать на соревнованиях по каратэ или у-шу?
  - Я так не думаю. В смысле, что разрешат. Хотя почему бы им и не посоревноваться, если будет желание и умение?
  - Так если понимаете, что не разрешат, для чего тогда вам это? Чтоб прославиться? По моим сведениям, о вас даже в зарубежной прессе какие-то публикации были.
  - Угадали. Прославиться хочу, мочи нет, - сказал я. - Вернее, хотел прославиться, но не успел. Как любил говорить один мой бывший сокамерник, "в башке есть план Наполеона, а сердце чует: ждёт тюрьма".
  И чего я тут перед ним соловьём разливался? Мент он и есть мент. Наверно, самому себе не верит. А ответь я ему откровенно? Мол, это мне самому надо, чтоб чувствовать себя человеком и нужным для кого-то, чтоб не так противно жить было... Да он только посмеялся бы про себя. Может, и не посмеялся, но не поверил бы - это точно. А ведь я долго к этому шёл, спотыкаясь по жизни. Ещё брательник, когда жив был, эту мысль подкинул. А решился окончательно четыре года назад, когда надоело всё до чёртиков. Что после меня останется? Призы, медали, деньги, слава? Кому они нужны, кроме меня самого? Для чего жил, для кого? Неприятно становится, когда думать об этом начинаешь. А теперь смысл какой-то появился. Не к соревнованиям я их готовлю, а к жизни: чтобы полноценными людьми себя чувствовали, ничуть не хуже прочих. Уж не говоря о том, что в наше дебильное время появилось слишком много желающих унизить слабого, ограбить, а то и убить, пользуясь беззащитностью. С моими эти номера не пройдут, отпор будет по полной программе. Да разве только это? Для них каждая тренировка - радость. А когда...
  Следователь, уже не таясь, нажал пальцем под крышкой стола, выключая магнитофон, и поднялся со стула. Я продолжал сидеть, не питая надежд на прощальные объятия, поцелуи и слёзы расставания. Но, к удивлению, нечто вроде обнадёживающего напутствия последовало.
  - Я вам вот что скажу, Александр Петрович... - начал он.
  Ты гляди, даже по имени-отчеству назвал. Ну, полковник, ну даёт, столичный гусь! Местные особо не цацкаются.
  - Сейчас вас проводят в камеру...
  Могли бы и не провожать - мне, вообще-то, не к спеху.
  - ...но, вероятнее всего, вы там долго не пробудете...
  Ага, пока более надёжную не подыщут или карцером заменят.
  - Дело в том, что поступили сведения о многочисленных исчезновениях детей в самых разных местах. И не только детей. Так вот, вы некоторое время поскучайте в одиночестве...
  Вот это щедрость: целая камера на одного!
  - ... а мы пока займёмся ознакомлением с поступившей информацией по этим случаям. Очень много непонятного. В общем...
  И тут я его перебил, сказав, что сам лично был сегодня свидетелем такого исчезновения. Ему пришлось вновь придавить стул седалищем, а я, как на духу, выложил в подробностях всё об утреннем происшествии с Олегом. Подробностей оказалось с воробьиный нос и после его нескольких вопросов-уточнений я понял, что психушка мне гарантирована. Правда, следователь вслух этого не сказал, но глаза его старались не встречаться с моими.
  Наконец, он звякнул дежурному и мордовороты вывели меня в коридор, где шефство надо мной взяли другие, с более потёртой формой и рожами. Прежние при расставании явно переживали, что я оказался не таким крутым, как они представляли, и им так и не удалось показать своё умение менять человеческую наружность. Не завидую следующему после меня, к кому они будут приставлены, - один из них даже, ей Богу, почернел рожей от расстройства.
  
  Уже находясь в камере-одиночке, я позволил себе расслабиться. Вот тебе и День рождения! В какие только переделки в своей жизни не попадал, но в такую - первый раз. Хотя в жизни постоянно что-то в первый раз бывает. Н-да, и подарочек может быть соответствующим - вплоть до вышки или пожизненного. Господи, ну почему так получается? Ищешь спокойствия - находишь на свою задницу приключений; влюбляешься в фею - оказывается блядью; хочешь сделать праздник - попадаешь в тюрьму. Хм, что-то я рассопливился - не рано ли заныл? Слёзы ещё не потекли? Вроде бы нет, а жалко: глядишь, легче б стало. Интересно, что бы кореша сказали тому, кто сообщил бы им, что Спортсмен в тюрьме плакал? Хо-хо-хо! Ладно, как говорил Володя Высоцкий, "переживём - увидим". Неужели есть конкретный козёл, который на меня чужие грехи вешает? И что на самом деле с детьми случилось? Надо будет при случае попробовать на волю маляву передать, чтобы друзья как можно больше информации по моему делу собрали. Хотя полковник вроде бы соломинку протянул, что сам ещё многого не понимает. Ага, а на фига тогда в одиночку, как особо опасного? Тьфу, башку сломать от напряжения можно.
  Чтоб не разводить тоску в душе, решил потренироваться как получится. Камера - совсем малютка, особо не развернёшься, поэтому сначала продумал соответствующие упражнения. Пока разминку делал, понял, что путёвой нагрузки не получится, да и темп надо держать ниже среднего - воздух очень спёртый, малокислородный. Когда занялся растяжками, заметил, что в глазок кто-то лупится. А в перерыве между ката услышал за дверью невнятный базар и глазок то светлеть стал, то затемняться. Уже несколько человек собралось, по очереди подглядывают. Как вам не стыдно, дяденьки? Ну, думаю, дай-ка я вам покажу кое-что, и сначала минутный бой с тенью слепил почти в предельном темпе с элементами прыжков на стены, а потом об эти же стены начал суставы и разные части тела набивать, только что член не задействовал. Бью в железобетон, а у самого мыслишка между ушами копошится: если ворвутся, чтобы угомонить или в карцер отправить, побуяню как следует. Сломать им меня всё равно не удастся - на крайний случай я научен сердце останавливать. Самое большее, на что решался - две с половиной минуты оно не билось, но могу и совсем. Но, слава Богу, меня решили не трогать, а я за это время одумался и эту идиотскую мыслишку выкинул мысленным же пинком. На тот свет всегда успею и прощальное представление надо на прощание же и оставлять. Это когда совсем уж беспросветно будет, а сейчас затихнуть надо до поры. Поотжимался немного на костяшках, восстановил дыхание и на этом закончил. Всё, ямэ! Сел на бетонный пол, скрестив ноги, тело расслабил, дух сконцентрировал и - ушёл из тюрьмы и реальности.
  Может быть, я заснул и мне приснилось, что я сплю. А, может, это было видение моему обалдевшему от передряг разуму, но у решётки небольшого оконца вдруг появился Жора и беззвучно подошёл ко мне.
  - Привет, - сказал он буднично, как будто только вчера расстались.
  Я молчал, понимая, что сон это или видение, но мне они здоровья не прибавят, а поэтому пусть идут на хрен.
  - А меня вчера убили, - сообщил он, прислоняясь спиной к бетонной стене напротив меня. - Какие-то козлы с номерами на рожах.
  А сам весь чистенький и в костюмчике. И я не выдержал и сказал ему, чтоб отвалил, мертвец хренов - только его мне здесь не хватало.
  - Вправду убили, - сказал он. - И тебя будут пытаться, если на рожон полезешь. А ты ведь полезешь. Но я не из-за этого. Я книгу собрался писать и нужно твоё согласие, потому что она и про тебя.
  - Пошёл ты на хрен, - ответил я. - Будут мне тут ещё всякие привидения мозги пудрить. Книгу он на том свете писать собрался, труп недоделанный.
  - Да я сам не знаю, на каком свете ещё нахожусь и на каком потом буду, - сообщил Жора печально. - А книгу надо... Да не дуйся ты, Спортсмен, на меня. Что я, нарочно что ли Жанну у тебя отбивал? Нравится, конечно, - не скрываю, но ты ж её знаешь... Кстати, от меня тоже ушла. Вчера. Прощальный вечер в ресторане у нас был. А потом меня недалеко от общаги грохнули. Так как, даёшь согласие насчёт книги?
  - Даю, - рыкнул я, - только отвали отсюда, не пудри мне мозги.
  - Тогда до встречи, - сказал он и исчез.
  Ага, как же, "до встречи". Мне ещё отсюда как-то надо выбираться, а это на данный момент очень проблемно. Тем более, что, кажется, уже и крыша понемногу съезжает: вон, с привидением базарить начал. Тьфу, ямэ...
  
  Сколько времени я тут просидел, неизвестно - часы отобрали, - но, кажется, что чуть поменьше вечности. Жрать хочется, пить, а никто так ни разу и не зашёл в гости. Блин, параша стоит, а воды нет. Меня тут что, вымирать, как мамонта, оставили? Вежливо, но громко постучал в дверь. Ни ответа, ни привета. Тогда я начал интенсивно и монотонно долбить по ней ногой. По идее, грохот в коридоре должен стоять адский, но никто так и не открыл хотя бы окошко в двери. Странно, обычно они сразу кидаются утихомиривать буянов, потому что нервная система у них слабая, шума не выносит. Но вскоре мне самому эта долбёжка надоела. Ладно, потерплю. Можно даже, по случаю, оздоровительным голоданием заняться.
  Чёрт, что такое? Под ногами мелко завибрировал бетонный пол, стены затряслись как в лихорадке, и всё это без единого звука. Я опешил. Землетрясение? В центре России? Но подумать над этим предположением как следует не успел, потому что всё вокруг меня в один миг исчезло, как корова языком слизнула. Рехнуться можно: находился в камере, а теперь стою на открытом воздухе и ошарашенно пялюсь по сторонам. Тот свет что ли? Неужто меня так резко потолком накрыло, что в один миг окачурился и даже вякнуть не успел?
  Выходит, что так. Но тот свет какой-то странный: дождик моросит и темновато. Если это ад, то откуда дождик? И чертей с кочерёжками у костров не видать, как и самих костров. Правда, темнота не сплошная - полумрак. А вдалеке, так вообще, то ли звёздочки, то ли фонарики со всех сторон мерцают. Ё ма ё, ведь это же светильники на столбах и окна в домах светятся! Неужто весь город целиком перенёсся? Ну да, вон за бетонным забором темнеет громада стадиона, а вон проспект Ленина различим за зданием УВД. Только тюрьмы нет. Вместо неё - пустырь, посреди которого стою я. Приглядевшись, вижу, что по всему пустырю бродят ещё какие-то неясные фигуры. Черти что ли? Да нет, без хвостов и рогов - явно, что люди. Ну, что, пойти познакомиться? Какие у них тут порядки? Хотя эти, должно быть, одновременно со мной покойниками стали - скорее всего, тоже ещё ничего толком не знают. Ну, правильно, вот и мент в форме. Рожа испуганная. Подхожу поближе.
  - Привет земляку-покойнику, - говорю радостно и хлопаю его по плечу, чтобы проверить, не привидение ли это, случайно.
  Едва среагировал, когда он, вздрогнув, вскинул руку с пистолетом - я же никак не думал, что на том свете пистолеты разрешены. Нога у меня прямо-таки сама дёрнулась, потому что умнее моих мозгов оказалась. Она-то понимала, что мент он и на том свете мент. Боюсь, сломал ему запястье, потому что завопил он уж очень громко. Получается, что не покойник он. Я аж присвистнул, когда врубился, что ни фига никто не помер и не переносился, а только тюрьма сама по себе исчезла. Мент по-прежнему орально мучается, а фигуры на пустыре будто только этого сигнала и ждали: разбегаться начали в разные стороны, будто тараканы от включённой лампочки. Недолго думая, я тоже рванул, как на стометровку, непонятно куда.
  Очухался уже около дома, в котором проживал последнее время. Во, дал! В жизни только один раз так бегал - в детстве от собаки в чужом саду, когда яблоки тырил. Собака так быстро потеряла меня из вида, что с горя чуть не удавилась. А куда же я, кретин, сейчас топаю так весело и беззаботно? В квартиру, в которую в любой момент могут пожаловать гости в погонах и с маленькими свинцовыми подарочками, потому что теперь знают про это место? Если уже не пожаловали, с нетерпением ожидая жильца-молодца, то есть меня наивного. При таком раскладе светской беседы между нами, скорее всего, не получится - подозреваю, что мы с ними от разных обезьян произошли и общего языка не найдём. Моя бы воля - самых наглых и подлых из них приговорил бы к пожизненному расстрелу пульками из манной каши.
  Топчусь на месте, понимая, что надо сматываться подальше отсюда, но гнетёт какое-то неясное чувство. Наконец, врубаюсь: Олег... Если он действительно исчез насовсем, дома-то у него двое пацанов остались. Кроме отца у них никого нет, только бабушка где-то в деревне
  Поднимаюсь на пятый этаж, долго и безрезультатно звоню в квартиру Олега. Стучать, поднимая шум, не хотелось. Вновь жму на кнопку звонка и, прижимаясь к двери ухом, прислушиваюсь. Под давлением башки дверь неожиданно приоткрывается - оказывается, была не заперта. Осторожно вхожу в квартиру, на ощупь нахожу выключатель и зажигаю свет в прихожей. Затем на цыпочках продвигаюсь в комнату и тоже включаю свет. Никого. В спальне тоже ни души. Кровати аккуратно заправлены, всё выглядит как обычно. Обычен и беспорядок на письменном столе Олега. Пацаны пользуются другим столом, половину которого сейчас занимает игра "Хоккей". Прохожу на кухню. В раковине несколько грязных тарелок - ребятишки, видимо, сразу поленились их помыть. В остальном тоже всё нормально.
  Что же всё-таки с Олегом случилось и где пацаны его? Возможно, они сейчас у кого-то из соседей... милиция в курсе, что отец их пропал; скорее всего, из угрозыска здесь уже побывали и наверняка попросили соседей приютить детей. Но не будешь же сейчас буглачить всех подряд среди ночи. И, чёрт побери, почему входная дверь оказалась открытой, не ловушка ли? Может, смотаться от греха подальше, пока не поздно? Нет, сначала все же надо хоть что-то попробовать выяснить: какая-нибудь мелочь может указать на то, что здесь произошло.
  Плотно задёргиваю все шторы на окнах. Закрываю входную дверь и блокирую замок контрольной кнопкой. Тщательный осмотр начинаю с прихожей и сразу же делаю открытие: шлёпанцы Олега здесь, а вот тапочки обоих пацанов отсутствуют. Зато их кроссовки и туфли стоят, как миленькие, в этажерке для обуви. Значит и в самом деле дети у соседей - не могли же они в тапочках на грязную от дождя улицу идти. Или... Что-то говорил полковник про множество исчезновений детей. И слепые мои исчезли. Неужели... не, не может быть... А Олег? А тюрьма? Чёрт, бред какой-то...
  Продолжаю осмотр квартиры, отгоняя от себя назойливые мысли, потому что все они ведут меня прямиком в психбольницу. Странностей больше никаких не обнаруживаю. К столу Олега подхожу в самом конце. Перебираю на нём ворох бумаг, бегло просматривая каждую, но ничего такого, что могло бы натолкнуть на разгадку, не нахожу - обычная его философская писанина с многочисленными зачеркиваньями и исправлениями. Выдвигаю ящики - то же самое. Умственно обессиленный от тяжести ворочающихся мыслей, сажусь на стул и тупо смотрю в никуда, не зная, что предпринимать дальше. В башке полный мрак. Машинально протягиваю руку и включаю двухкассетник на тумбочке. Из динамиков едва слышное шипение. Отматываю плёнку почти к самому началу и запускаю вновь. Вместо ожидаемой музыки слышу голос Олега, то громкий, а то едва слышимый ( видимо, диктуя, по комнате расхаживал). Как всегда, говорит увлечённо, но по частым коротким паузам понятно, что без бумажки излагает. Уважаю, когда складно и без бумажки. Правда, опять философия какая-то. Но интересней получается, чем когда читаешь. Поневоле прислушиваюсь, стараясь вникнуть.
  "... чем всесторонне развивается, чем более совершенствуется индивидуальность, чем выше интеллект, тем всё более одинокой становится личность. Бог - это наивысшее проявление развития разума, а поэтому он одинок в Космосе. Как относиться к проблеме одиночества Бога? Если только не Его постоянное самосовершенствование в борьбе с дьяволом? Он не может бороться сам с собой, а борьба, движение - основа ВСЕГО, основа любого развития. Значит, Он не может без дьявола, тот просто необходим. А поэтому непобедим, как, кстати, и Бог для него. Ведь если он сможет победить Бога окончательно, то тогда ему нечего станет разрушать, не с кем будет бороться, а это - его смерть..."
  Я остановил плёнку и прокрутил немного вперёд. Про Бога, дьявола - это не для меня. Ничего против не имею, сам крещёный, но все эти церковные рассуждения мне мозги в узлы завязывают, соображать перестаю. Так, а тут о чём он? Про смерть что-то.
  " ... и смерти. Если проследить внимательно за какими угодно явлениями в материальном мире вокруг нас, то вывод будет однозначным: абсолютно всё, умирая в одном качестве, рождается в другом. То есть смерть - это точка перехода. Смерть сознания? А как мы можем об этом говорить, если не имеем представления, что такое сознание вообще? Не зная как следует законов материального мира, можем лишь высказывать догадки о мире, пока вовсе не знакомом нам. Я, например, собрал очень много фактов, подтверждающих гипотезу, что сознание может покидать определённые материальные формы, с которыми связано, но исчезнуть совсем ( то есть умереть) не может. Смерти как таковой в нашем понимании (абсолютное прекращение существования, ничто) не существует. Нет вообще смерти как превращения чего-то в ничто. Смерть - это лишь мгновение перехода одного варианта существования в другой."
  Не-е, лучше об этом не думать - помирать пока не собираюсь. Кручу плёнку ещё чуток вперёд.
  "Человек, искренне думая, что улучшает свою жизнь, изобретал и создавал различные новые по форме и содержанию предметы: топоры, стулья, унитазы, автомобили, самолёты, удобрения и всё остальное, без чего впоследствии уже не мог обходиться. А потому не мог и остановиться в этом "созидании", уничтожая при этом уже существующую жизнь. Когда же эти рукотворные создания становятся ненужными человеку, то начинают умирать. Вся планета завалена трупами вещей и веществ, постепенно сама превращаясь в огромный труп. Как материальное тело она умирает. Но наивысшее "достижение" "человека разумного", как он сам себя назвал, - это создание оружия, которое и живёт-то именно тогда, когда убивает. Холодное, огнестрельное, химическое, бактериологическое, ядерное, лазерное и ещё чёрт знает какое, оно будет существовать до тех пор, пока или не уничтожит человечество полностью или мы не признаемся, что наш путь развития в корне неправильный. Дьявол, дьявол повернул наше мышление в противоположную сторону - иначе я не могу найти объяснений нашей всеобщей глупости. По нашим критериям получается, что пока известен лишь один вид разума - разум человека, а всё остальное в нашем мире неразумно, потому что живёт по определённым уже существующим законам. Мы же разумны, потому что изменяем эти законы и создаём свои. Чушь! И даже не собачья ( у собак всё логично и сообразно), а именно человеческая всеобщая чушь. Потому что на самом деле всё наоборот. Человеку было предопределено с самого своего появления не изменять и уничтожать своё окружение, а самому меняться, развиваться так, чтобы научиться жить в любых условиях космоса и в любом существующем состоянии. То есть человек по определению должен был в своём развитии достичь полного бессмертия. Генетики уже сейчас приходят к выводу, что при определённых изменениях генома мы могли бы свободно обходиться без кислорода, выдерживать температуру вулканической магмы или радиацию. Но мы не пошли по этому пути, пути развития духа, разума и тела, а в итоге получили то, что имеем. А именно: всё развитие человеческой цивилизации есть не что иное, как длительная по времени агония умирания одного из видов млекопитающих животных, который просто-напросто когда-то сошёл с ума и живёт ( вернее, умирает) в отличие от всего, окружающего нас, не по законам разума, а по беззаконию абсурда. Если внимательно приглядеться, то вся история человечества подтверждает это. Дьявол, дьявол подсуетился на заре...
  Буйнопомешанные обычно умирают в муках во время одного из приступов, если только им не облегчают страдания уколы врача. Таким приступом могла бы стать ядерная война, на грани которой мы балансируем. Другой вариант - экологическая катастрофа, которая нашими стараниями может наступить в любой момент. Расширяющаяся озоновая дыра - это не шуточка природы, а её месть, несущая гибель всему живому. Но первопричина причин смертельного приступа больного человечества - это постепенное исчезновение у людей духовности и любви. Вот это и ведёт к стопроцентному гибельному исходу, независимо от того, каким он будет. Мы не любим не только друг друга и самих себя, мы не любим даже дом, в котором появились и живём. Слишком много зла и равнодушия! Видимо, накопление зла перешло критическую черту зыбкого равновесия с добром и сделало процесс коллективного психоубийства необратимым. Болезнь стала неизлечимой. Полный абсурд становится полной реальностью. Но по многим признакам совсем недавно я пришёл к выводу, что какой-то неведомый "врач" всё же сделал нам "укол" и мы отходим от этой жизни к другой не так ужасающе болезненно, как могло быть. Хотя действие наркотика уже заканчивается. Скоро наступит время смерти, то есть окончательного перехода всех нас. Я шёл к пониманию этого давно, но теперь знаю точно - пусть с чужой подсказки, но знаю. Момент перехода близок, хотя и не представляю, как это будет происходить. Катастрофически не хватает времени для осмысления, хотя мой вчерашний гость и дал намёк на разгадку. Только намёк. Эх, если бы раньше!.. Сегодняшняя ночь - для прожитой жизни. Вопрос теперь не в том, что делать, а в том, что сделано? Сейчас моя жизнь - это душа, разум и дети, в которых часть меня. Остальное...остальное - прах. Интересно, какая жизнь будет потом? После смерти?.."
  Щелчок. Всё. Дальше плёнка чистая. Ни фига себе, нафилософствовал Олежек! Голова кругом, вернее, в голове. Явно, что Олега с панталыка сбил, небось, такой же философ-самоучка, но по фазе сдвинутый. Впечатление от всех этих рассуждений такое, будто Олег с минуты на минуту на тот свет уходить собрался и других с собой приглашает. Нет, спасибо, что-то пока не больно хочется. А сегодня разговаривал со мной как ни в чём не бывало, как обычно. Чёрт, но ведь он и в самом деле будто растворился на моих глазах. Никак врубиться не могу, что такое происходит. Ладно, рано или поздно всё прояснится - "переживём - увидим". А сейчас пока о себе надо позаботиться, а то больше некому обо мне. Слишком долго тут нахожусь и это чревато.
  Выйдя в прихожую, на цыпочках подкрадываюсь к входной двери и прижимаюсь к ней ухом. Тихо. Одним поворотом открываю замок и почти сразу распахиваю дверь. Вот чёрт, только не это!..
  
  
  Г Л А В А - 5
  
  КОШМАРНАЯ ОДИССЕЯ(МИХАИЛ ИЛЬИЧ)
  
  Весь воскресный день шёл у Михаила Ильича чёрт те знает как, то есть сикось-накось и наперекосяк. С самого утра жена психовала по всякому мелкому поводу. И без повода тоже. Напрасно он, предчувствуя неотвратимо надвигающийся на душу сумрак, пытался как-то задобрить её, угождая и подхалимничая. Бесполезно: вид оружия не имел значения - заряд накапливался и выстрел был неизбежен. Виртуальные психотропные бомбы затаились по всем углам и щелям квартиры в ожидании этого сигнала. В смятении от неизбежной психической атаки Михаил Ильич попытался даже разыграть на кухне небольшое сексуальное влечение. Обхватив у супруги то место, где, по идее, должна была находиться талия, он как можно ласковее шепнул в дырочку между бигудями и огромной золотой серьгой: "Ах ты, моя киска!". Обычно ей нравились подобные заигрывания, хотя к сексу вообще она относилась как к стирке белья, то есть считала традиционной неизбежностью. Но это обычно. А ведь сердцу хочется и праздника во всей широте антисексуального разрушения! Поэтому сегодня, когда неизбежный праздник подкрался незаметно, но неотвратимо, агрессия была наготове с самого утра. Взвизгнув фальцетом "Твои киски по кустам шастают, котяра херов!", она мотнула грудями, отбросив супруга на почтительное расстояние, то есть к выходу из кухни.
  - Ты чего? - растерянно спросил он по инерции, ещё пытаясь зацепиться на лету за подол халата, но тут же смолк, осенённый догадкой.
  Сокрушённо покачивая головой, Михаил Ильич поплёлся в спальню. Ведь эта дура приревновала его к хозяйке соседней дачи, молодой и довольно симпатичной женщине. Но ведь ничего же не было, да и не могло быть! Вчера он, собирая клубнику, весело перекинулся с ней несколькими фразами о пользе физического труда на природе - вот и всё. Женщина срезала с кустов роз ярко-красные бутоны и он восхитился про себя, как эффектно она выглядела на их фоне в голубом ситцевом платье, доверительно облегавшем стройную фигурку. Ольга (жену звали Ольгой, что означает "святая") находилась неподалёку от них, но в разговоре демонстративно участия не принимала, из-за чего он (этот самый разговор) как-то незаметно и быстро увял. Конечно, было понятно, что супруге не по нутру такое вызывающее стройнофигуристое соседство, но, что она по-настоящему приревнует из-за невинной коротенькой беседы ни о чём, этого Михаил Ильич никак не ожидал. Та женщина купила дачу совсем недавно, он даже имени её не успел спросить, да и в мыслях у него ничего такого блядовитого не было. Хотя теперь...
  "Вот жопа с глазками", - мысленно переименовал Михаил Ильич ту, которую только что вслух называл "киской". Она уже давно была ему неприятна не только мужицкими энергичными повадками и рыхлой полнотой тела, но и почти полным отсутствием взаимопонимания с ней. Когда-то Ольга была довольно стройной девушкой и, познакомившись с ней по пьяни на вечеринке, он потом женился, сражённый наповал сообщением о скором появлении ребёнка. Жила в душе мечта о своих детях, которые бы дёргали его за усы и делились своими детскими секретами. Но с ребёнком оказалось, что ошибочка вышла - показалось. Так потом и пошло: появление детей откладывалось с каждым годом, растянувшись на десяток лет. Оказалось, что судьба в образе жены показала ему некрасивый кукиш, хотя время от времени и обнадёживала. Ольга же ринулась в семейную жизнь с энергией Чернобыльской АЭС, забыв на это время, что она женщина да и мужа вынудив работать в трёх местах одновременно. Но своего она добилась: квартира была - полная чаша, хотя Михаил Ильич в этой чаше иногда выглядел лилипутом-утопленником. Теперь супруга требовала срочно покупать новую "Волгу", а ему этого не хотелось. Ему и жигуль-то надоел до чёртиков. Было желание - всего лишь немного отдохнуть от гонки за деньгами, а также хотелось нормального человеческого тепла, чувственного секса - в общем, совсем другого. С новой же тачкой приходила полная хана ему как человеку и наступала ещё более механическая и деловая жизнь, то есть именно для него - беспросветность. Если бы не дурацкие взгляды на такие понятия как верность и порядочность, заложенные в него папашей, он давно бы ушёл от Ольги. Но, как однажды написал в сочинении один непонятый учителем школьник, "обиженное повидло печально висело на золотом дереве".
  В итоге конденсируемая в течение сегодняшнего дня энергия неприязни выплеснулась к вечеру в великолепно-эффектной ссоре с шекспировскими страстями, но с национально-бытовым уклоном. Ссора закончилась пошло, то есть слезами. Слезами, естественно, супруги. Для супруга же это был конец как полноценному противнику. Конец его аргументам и ему самому, потому что слёзы женщины (пусть даже и жены) приводили его сознание в бессознательное состояние. Вот в таком именно бессознательном состоянии он покинул сегодняшнее поле боя, то есть спальню, трусливо спрятавшись в кресло перед телевизором, который демонстративно включил и, якобы, стал смотреть.
  Неизвестно, сколько просидел Михаил Ильич в прострации, пока какая-то непонятная помеха не стала досаждать его глазным рецепторам. Он покрутил головой, но ничего необычного в комнате не заметил. Посмотрел на экран телевизора. В нём сидел какой-то парень и смотрел на Михаила Ильича. В общем, они оба смотрели друг на друга и молчали. Затем парень поднёс палец к губам и кивнул головой в сторону спальни. Михаил Ильич напрягся. Парень достал из воздуха большой лист бумаги и развернул перед собой. На нём крупными буквами было написано: " Мих. Ильич, согласны ли вы стать одним из тех, о ком напишут книгу? Если да, то кивните головой". Михаил Ильич хмыкнул и кивнул, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей. Только потом до него дошло, что он кивает телеэкрану. "Привидится же, блин...", - пронеслось в голове. На экране же, как всегда в это время, появилась заставка "Спокойной ночи, малыши". Стоп, что-то не так. Прочитал ещё раз надпись. А-а-а, вон что! Не "малыши", а "мужики". "Спокойной ночи, мужики!" Михаил Ильич уставился на телевизор, ожидая, что же последует дальше. "Наверное, новую юмористическую передачу покажут, - подумал он. - Зря, вообще-то, в это время детишки уже привыкли Хрюшу со Степашкой смотреть". И, будто прочитав его мысли, вместо заставки появился Хрюша. Один и повзрослевший, чуток похожий на кабана. И строго посмотрел на Михаила Ильича. И сказал незнакомым басовитым голосом:
  - Хватит спать и сопли распускать! Всю жизнь свою ерундовую проспал, профукал. Вставай и иди!
  Михаил Ильич, как раз собиравшийся прикурить, так и застыл с открытым ртом и прилипшей к нижней губе сигаретой. Горящая спичка обожгла пальцы. Чертыхаясь, он откинул её и стал дуть на обожжённое место, потом посмотрел на экран и обомлел. Поросёнок, будто живой, с усмешкой поглядывал на него, а заметив, что телезритель больше не отвлекается, состроил вдруг зверскую гримасу и прорычал:
  - Наверно, хочешь спросить, куда именно тебе идти? Вон туда! - наполеоновским жестом он ткнул передней ножкой в угол комнаты. - Или туда! - показал он в противоположную сторону. - Или ещё куда-нибудь. Да хоть в баню! Но иди, иди, пока не поздно. А будешь дрыхнуть, так и посрёшь...тьфу ты... так и помрёшь этим... этой... как её... А! "Тварью дрожащей и бессловесной" помрёшь, так кажется... Фу, умаялся с тобой - не знаю, дошло до тебя или так чуркой и останешься... Моё дело маленькое: я предупредил. Так что пока, до встречи!
  Поросёнок лениво зевнул, повернулся к ошарашенному телезрителю жирной розовой задницей с наколотым орлом на ней и - упал под стол. Экран погас сам собой.
  Михаил Ильич сидел в кресле и пытался собраться с мыслями, которые разбегались, словно тараканы от веника. Голова гудела трансформатором. Наконец, он вскочил и решительно направился к спальне, но перед самой дверью остановился как вкопанный. "Хоть что пусть говорит, но помирюсь. Попрошу прощения, хоть и не знаю, за что. Иначе точно с ума сойду - первые признаки налицо. А может, лучше напиться до поросячьего визга? Да что это я опять про поросёнка, чёрт бы его побрал?" - так он думал перед закрытой дверью и, всё-таки собравшись с духом, толкнул её.
  Жена смотрела на него равнодушно-торжествующим взглядом и выжидающе молчала. Ему сразу расхотелось что-либо говорить. И, видимо, смекнув это, она с пафосом, чеканя слова, сказала:
  - Уже нет сил моих терпеть твои безобразия! Хочешь, чтобы ушла от тебя? Смотри, дождёшься, что уйду.
  - Уходи, - вдруг нечаянно вырвалось у него.
  Это оказалось неожиданным и для неё, потому что прозвучало впервые. Думать было некогда, а реакция оказалась мгновенной.
  - Нет, это ты уходи, если хочешь. Я своим горбом это всё наживала. Оставляй квартиру, дачу, машину и катись, куда хочешь - скатертью дорога.
  - Бери всё - я завтра уеду, - сказал он и повернулся, чтобы уйти из этой комнаты.
   - Сегодня! Сейчас же, дурачок! - послышалось из зала, но, скорее всего, это только послышалось.
  - Уезжай хоть к чёрту на кулички! Думаешь, я тебя задерживать буду? - понеслись уже на визжащих тонах в его спину заключительные аккорды ссоры. - Я себе получше найду, чем такого пентюха, как ты. А если делиться потом вздумаешь, в тюрьму тебя посажу. Всё тогда сделаю, чтобы засадить тебя, хоть сама себя ножом ударю и на тебя скажу - ты меня знаешь.
  Он её знал, поэтому почти выскочил прыжком, чтобы только не слышать истеричных выкриков. И в этот момент что-то грохнуло в спальне и яркая вспышка полыхнула из-за спины. "Гранату взорвала"! - мысленно ахнул Михаил Ильич и инстинктивно бросился на пол плашмя, как учили в армии. Взрывной волны он почему-то не почувствовал, стука-свиста от осколков тоже не услышал. Не вставая, он обернулся назад. Господи, что же это такое? Комната вместе со всем, что в ней находилось (и с женой в том числе), исчезла. Не было комнаты...
  Он вскочил и заглянул в рваный дверной проём. Вместо комнаты - чёрный провал. Со всех сторон - тьма, а в глубине этой тьмы почти от самых его ног наклонно тянулась лестница эскалатора, точь-в-точь как в метро.
  Зачастило сердце и кровь прихлынула к голове до боли в висках и жара на щеках. Михаил Ильич стал потихоньку отступать от страшного в своей нелепости места, пока не уткнулся спиной в кресло. Он гляделся по сторонам. В зале было всё как всегда: никаких изменений. Перевёл взгляд к спальне: чёрный провал никуда не исчез. Тогда он направился в третью комнату-кабинет и убедился, что в ней тоже всё на месте. Ничего не случилось и с кухней, и с ванной, и с туалетом, а вот в прихожей его вновь прошиб пот. Он остановился в растерянности перед бетонной стеной, которая появилась в том месте, где до этого была входная дверь, и не мог сообразить, что же теперь делать. Подошёл вплотную к стене, ткнул ногой, постучал кулаком по холодному шершавому бетону и вернулся в комнату. Стараясь не смотреть на мрачный проём, подошёл к окну и отдёрнул шторы. Сплошная тьма. Открыл дверь на балкон и сразу попятился, так как кроме чёрной непроницаемой пустоты за ней ничего не было, как не было и самого балкона. И ни малейшего признака жизни, как будто весь город с его огнями и звуками исчез, провалился, улетел, испарился, растворился без малейшего следа. Михаил Ильич подскочил к столу, схватил с него вазу с фруктами, вновь подбежал к выходу на бывший балкон и с силой бросил вазу вниз. Почти минуту он простоял на коленях, прислушиваясь, но звука удара так и не донеслось. И вообще, тишина была какая-то неестественная, мёртвая. Он решил попробовать ещё раз и, притащив с кухни большую пустую кастрюлю для лучшего звона-звяка, запустил ею в пустоту. Результат оказался тем же, то есть его не было. Нервы начали уже не просто шалить, а буянить, требуя каких-либо действий.
  - О-о-ля-а!!! - заорал он во тьму и сам испугался своего глухого голоса, будто кричал в подушку. Но, собравшись с духом, заорал ещё раз во всю мочь своих нехилых лёгких. - Лю-ди! Лю-у-ди-и-и!!!
  Словно ватой заложило его голос, даже эха не было. Михаил Ильич отошёл от края, диким взглядом повёл вокруг себя и, споткнувшись им на телефоне, судорожно схватил трубку. Ёлки-палки, как же это про телефон-то забыл? Но тот отказывался подавать какие-либо признаки жизни, пугая своим безмолвием. Потерзав молчащий аппарат-труп, Михаил Ильич кинулся к телевизору. Тот тоже отказался работать, хотя был на гарантии и куплен за большие деньги. Не заработали ни магнитофон, ни музыкальный центр. Даже выключатель на стене издевательски щёлкал под его пальцами впустую, хотя лампочки в хрустальной люстре светили по-прежнему ровно и, вроде бы, гаснуть не собирались. От отчаяния Михаил Ильич, обхватив руками телевизор, подтащил его к балконной двери и, как до этого кастрюлю, бросил вниз. Тот исчез в бездонной прорве, и напрасно его бывший владелец напряжённо вслушивался в пустоту, ожидая, когда донесётся радостный звук удара о землю. Ни-че-го...
  Михаил Ильич, наконец, отошёл от балкона и остановился перед зеркалом. Изучил внимательно растрёпанного человека в нём, а потом долго всматривался ему в глаза, пока взгляд не приобрёл осмысленность и интерес, а черты лица упрямое выражение. Тогда он прошёл в свою комнату, надел новый костюм-тройку, завязал бордовый галстук под воротником белоснежной сорочки, в прихожей обул самые дорогие туфли и, отбивая чечётку, протанцевал на кухню. Там достал из холодильника бутылку коньяка, налил полный бокал, опрокинул в рот, закрутил пробку на бутылке и засунул ёмкость в боковой карман пиджака. Пошарив глазами, достал с полки свой рыбацкий нож и положил его в карман брюк. Закурив, присел не табурет. Когда в пальцах остался один фильтр, бросил его в бокал, из которого пил, поднялся с табурета и твёрдой поступью решительного человека направился к спальне.
  
  Стоя в обезображенном дверном проёме, он внимательно рассматривал то немногое, что было доступно взгляду. Вверху - чёрная пустота, по сторонам - тоже чёрные, непонятно из чего сделанные стены. Прямо перед ним вдоль стены видно несколько чёрных прорезиненных ступенек, уходящих и вверх, и вниз. Лишь далеко внизу, как бы по диагонали от него, валялось едва различимое желтоватое пятнышко света.
  Стиснув зубы, он шагнул на поверхность лестницы. Эскалатор сразу же, будто ждал этого шага, загромыхал, заработал, двинувшись всеми ступеньками вниз. От неожиданности Михаил Ильич вздрогнул и инстинктивно стал подниматься вверх, назад в квартиру. Но сразу же увеличилась и скорость движения эскалатора. Тогда Михаил Ильич побежал, перепрыгивая через ступеньки, пытаясь заскочить повыше и запрыгнуть обратно в комнату. Но ребристая и трясущаяся, словно живая, поверхность под его ногами задвигалась ещё быстрее, не давая возможности преодолеть это небольшое пространство.
  Всего несколько минут длилась эта странная борьба человека и механической лестницы, этот яростный бег на месте. Человек проиграл, сначала замедлив свои движения, а потом и прекратив сопротивление вовсе. Обессиленный, он присел на ступеньку и победно дребезжащий, хохочущий эскалатор потащил вниз это одинокое и слабое существо, постепенно растворяющееся в мрачной глубине странного тоннеля, похожего на глотку чудовища.
  Дребезжание и вибрация прекратились внезапно. Михаил Ильич встал на ноги. Лестница больше не двигалась. Так, кажись, приехали. Он осмотрелся. Бетонный пол. Серые колонны, примерно, через каждые пятьдесят-семьдесят метров друг от друга, уходящие ввысь, в темноту. Тусклые светильники на них, окрашивающие полумрак в желтоватый цвет. Спёртый душный воздух. Если это помещение, то гигантское, конца-края не видно. Хотя далеко и не разглядишь. Тихо, если не считать звуков от работы органов его тела и от его же движений. И ни одной живой души. И неживой тоже. Бывают неживые души? Вот ведь бред в мозгах пошёл...
  Михаил Ильич, сойдя со ступеньки на пол и стараясь ступать беззвучно, что не очень-то получалось в этом мёртвом царстве, осторожно пошёл от колонны к колонне. Стали попадаться уже знакомые, как бы висящие в воздухе, ни на чём не закреплённые и безо всяких опор лестницы эскалаторов. Полнейший абсурд, но вот он - можно потрогать.
  Потрогал. Вполне материальная жёсткая ребристая резина, скрывающая под собой металлические ступеньки. Он достал из кармана бутылку и сделал несколько глотков. Возвратив посудину на место у сердца, закурил сигарету и, ступив на лестницу, которую только что трогал, сделал два осторожных шага вверх. Резиновая поверхность даже не дрогнула, будто лежала на невидимом монолите.
  И тогда он решительно стал подниматься по узкой ленте, стараясь смотреть на ступеньки прямо перед собой, чтобы ненароком не оступиться, так как перил не было, а отдаляющийся бетонный пол сулил отнюдь не мягкое приземление. Вдруг под ногами завибрировало и негромко задребезжало. Проклятая лестница, видимо, опомнившись, тоже начала двигаться вниз, как и та первая. Так и не наученный предыдущим опытом Михаил Ильич опять побежал вверх, перескакивая через ступеньки. Им овладело бешеное упрямство, подогретое коньяком. И оно плевать хотело на ту неведомую силу, что управляла этим дурацким механизмом, изобретённым каким-то шизанутым умником.
  
  Как ни странно, человек на этот раз побеждал. И хотя лента двигалась теперь с большой скоростью, он мчался ещё быстрее, совсем уже не думая об опасности падения. Тусклый свет плавал далеко внизу, когда он почувствовал, что от перенапряжения вот-вот рухнет на ребристую резину или мимо неё. И в этот момент увидел толстого мужика в пижаме и молодую полуобнажённую женщину, которые подъезжали к нему сверху. Они сидели рядышком на ступеньке и громко ругались между собой, хотя слов невозможно было разобрать. Михаил Ильич остановился, хватая ртом вязкий воздух и радостно уставясь на странную парочку. Умиление подкатило к горлу и к глазам: теперь он не одинок, теперь будет легче. Лестница эскалатора, как бы тоже удивляясь такой неожиданной встрече, тоже почти приостановила своё движение и теперь шевелилась еле-еле.
  Но вот двое увидели его, замолчали растерянно и поднялись на ноги. Женщина уцепилась обеими руками за пижаму мужчины и сделала движение, чтобы спрятаться у него за спиной. Но тот, не отводя явно испуганного взгляда от Михаила Ильича, стал отдирать её от себя.
  - Эй, вы чего это, боитесь меня что ли? - чуть ли не обиженно воскликнул Михаил Ильич, но не дождался ответа.
  - Ты что, дурак, делаешь? - вдруг заорал он мужчине, который уже совсем злобно и силой отпихивал женщину.
  Но было уже поздно. Она выпустила ткань пижамы из рук и, потеряв равновесие, с коротким всхлипом опрокинулась с края ленты, в течение нескольких секунд исчезнув подвальной глубине. У Михаила Ильича захолонуло внутри. Стиснув зубы и кулаки, он двинулся вверх к толстяку, который стоял, словно заворожённый. Застыли и его расширенные в животном страхе глаза над трясущимися мясистыми щеками.
  Михаил Ильич подошёл вплотную к нему и ненавидяще посмотрел в красное потное лицо.
  - Что же ты наделал, гад? - выдавил он из себя, захватывая намертво левой рукой воротник пижамы, а правую отводя для удара.
  И увидел, как из затуманившихся глаз потекли слёзы. И почувствовал, как стало вздрагивать под пижамой от беззвучных рыданий рыхлое тело. И защемило внутри от безысходной тоски и беспросветности. И разжались его пальцы, опустились ослабевшие руки и стало ему очень-очень плохо. И тогда он с брезгливой гримасой на лице и потускневшими глазами монотонно зашагал вверх по лестнице, оставаясь в одной и той же точке пространства, но всё более отдаляясь от толстого плачущего убийцы. А потом остановился, присел на ступеньку и, достав бутылку, присосался к горлышку. Допил всё до конца, поставил опустевший сосуд рядом с собой и закурил, даже не обратив внимания на то, что лента эскалатора прекратила движение. Она остановилась совсем. Ему стало абсолютно наплевать на всё происходящее, потому что в голове бушевала война. Противоречивые мысли сцепились между собой в яростной битве, отвоёвывая себе и своим потомкам право на существование.
  Когда огонёк сигареты уткнулся в фильтр, Михаил Ильич встал и посмотрел вниз. Толстяка на неподвижном эскалаторе уже не было, а мутная глубина казалась покрытой мелкой рябью от передвижений многочисленных людей-козявок. Но суета маленьких человечков происходила в какой-то неестественно мёртвой тишине и таила в себе угрозу. Скорее телом, чем разумом ощутил её опьяневший Михаил Ильич и повернулся, чтобы уйти по лестнице как можно дальше от страшного и непонятного дна этого гигантского колодца. Его закачало в стороны и, чтобы не грохнуться вниз, он опустился на четвереньки, больно ударившись коленями о рёбра ступенек. Задетая ногой бутылка с глухим перестуком полетела вниз, а Михаил Ильич, словно муравей, перебирая всеми конечностями, пополз в противоположную сторону. Мыслей в голове уже не было ни одной - телом управлял инстинкт самосохранения.
  Темнота становилась всё гуще и вскоре Михаил Ильич перестал различать даже поверхность лестницы, по которой полз. Но он упрямо продолжал движение, ощупывая вытянутыми в стороны руками края жёсткой резины. И вот пальцы ощутили ровность площадки. Всё. Ступеньки кончились. Или закончились. Или скончались. Хана ступенькам. В полной темноте тяжело дышащий человек заполз на площадку и, лёжа на животе, стал её ощупывать. Края её, оказывается, почти соприкасались со всех сторон с холодными шероховатыми стенами. Откуда и когда они появились? Но вот правая рука провалилась в пустоту, границы которой он вскоре определил и понял, что это дверной проём. Михаил Ильич развернулся головой в ту сторону и на усталых четвереньках засмурыгал по гладкому полу, пока не стукнулся обо что-то лбом. Он провёл пальцами по этому чему-то, ребристому тонкому и вертикальному и догадался, что это ножка стола. Обыкновенного стола на четырёх ногах. Ёлки-палки, ура!
  Зажжённая спичка осветила часть комнаты чужой квартиры. Михаил Ильич, кряхтя и пошатываясь, поднялся с пола. Когда спичка догорала, заметил на столе газету. Уже в темноте он свернул её в толстый жгут и поджёг с одного конца. С этим чадящим импровизированным факелом он доковылял до выключателей на стене, безрезультатно пощёлкал ими и, увидав дверь в другую комнату, побрёл к ней. Там выключатель тоже не работал, зато на высокой старинной тумбочке он заметил подсвечник с тремя торчащими пузатыми свечами. Подпалив одну из них, бросил газетный жгут на пол и затоптал его. Оглядев комнату, которая, скорее всего, использовалась под рабочий кабинет, плюхнулся в глубокое кожаное кресло и стал думать. Думал он ровно двенадцать с половиной секунд, в течение которых пришёл к выводу, что наступил конец света, а потом упал в сон и захрапел, постанывая.
  
  Проснулся Михаил Ильич в полной темноте и тишине, нарушаемой лишь его дыханием и стуком сердечных сокращений. Вспомнился до мелочей пережитый кошмар, а боль в укушенном специально пальце и увиденное при свете спички подтвердили реальность произошедшего.
  Михаил Ильич принадлежал к породе людей, которые никогда не переступали черту морали того общества, в котором жили, хотя не всегда и не во всём с этой моралью были согласны. Просто иначе эти люди перестали бы уважать себя. В жизни они подневольные реалисты, в душе - мечтатели-протестанты. Они играют всегда по правилам и никогда не предают; мучаются, но не жалуются; в мыслях жаждут греха, но грешить не умеют; любят страстно, но стесняются признаться в этом; лезут на рожон из-за других, но не всегда могут защитить себя. Они могли бы стать великими грешниками или святыми, вождями или преступниками, но не становятся, потому что не решаются переступить мораль и сломать жёсткий корсет реальности, надетый на них обществом.
  И вот этот корсет развалился сам. Какое, к чертям, общество? Конец света! И пусть все умом сдвинулись, и кругом ад начинается - ему на это плевать. Не совсем, конечно... но просто так он не сдастся, добровольно помирать или плясать под чужую нечеловеческую дудку не собирается, не такой человек. Игра без правил? Ну что ж, хрен с ними, с правилами, если на кону жизнь, а если помирать, так с музыкой. Одному, конечно, тяжело переносить этот окружающий кошмар: очень уж всё непонятно и неприятно. Неужели нормальных людей нигде не осталось? Да не может быть: он-то ведь уцелел, а значит и ещё где-нибудь нормальные есть. Пусть мир перевернулся, но что-то же осталось. Дышать есть чем, пожрать тоже должно что-нибудь остаться (надо, кстати, на кухню заглянуть), значит жить ещё можно. Конечно, кто-то умер или пропал, кто-то чокнулся, как этот толстяк, но наверняка есть и такие, кто руки не опустил. А может, кто-то и разобрался во всём, что происходит сейчас на белом свете. Наверняка такие есть. А если даже и нет, надо самому попробовать разобраться, но для этого необходимо выжить. Плохо, что здесь он один в чужой квартире, словно в миникосмосе. Или в барокамере. Дурацкое положение. И апатия после всего случившегося, и башка трещит. Была бы рядом та дачная соседка с умными глазами или, вообще, любая женщина, энергии и оптимизма сразу бы прибавилось. Разве валялся бы тут недвижимый в кресле, ничего не предпринимая? Стыдно было бы перед слабым полом. Н-да, жену, конечно, к слабым не отнесёшь... Просто не повезло ему с ней. Или ей с ним. Ему вообще не везло с женщинами. В смысле, влюблялся, но на расстоянии, заочно. Комплекс неполноценности что ли перед теми, в кого влюблялся? А с кем просто для секса сходился, через короткое время его уже пытались вовсю эксплуатировать. Ольга понахрапистей других была, вмомент кольцо на палец и хомут на шею. Хотя жалко её всё же. А, может, жива? Спальню ведь целиком, на хрен, унесло куда-то, а она на кровати всё-таки лежала... А вдруг спальня на месте осталась, а унесло как раз оставшуюся часть квартиры вместе с ним? Н-да... Хотя какой толк сейчас голову ломать, если пока всё равно ни фига не понятно. Надо поскорее выбираться отсюда наружу. Людей надо искать. Но только не в том мерзком подвале с колоннами: что-то в нём не то, не могут там нормальные быть. Искать, искать... Блин, а так не хочется помирать, ничего путёвого в жизни не изведав. Той же настоящей любви, например. Вся жизнь была муравьиная какая-то и от этого ещё обидней, что вспомнить особо нечего. Ну нет, рано ещё хоронить себя: хрен с ним с концом света, пока главное - раньше времени не обосраться, а там видно будет. Возможно, ещё не всё потеряно: раз я живой и с ума сходить желания никакого, значит имею шанс выкарабкаться. Мужик я или нет? А мечтать не вредно: может, и любовь настоящая ещё будет.
  Как он и предполагал, из квартиры осталось два выхода: на эскалатор и в чёрную пустоту за балконной дверью. С подсвечником в руках Михаил Ильич облазил все углы и шкафы в поисках чего-либо ударного или сверлильного, чтобы попытаться продырявить стену в том месте, где раньше находилась входная дверь. Бесполезно. Не было даже молотка, толстяк явно презирал хозяйственные заботы. Зато в ящике письменного стола оказался сувенирный китайский фонарь, корпус которого был сделан в форме дракона. Когда он нашёл, наконец, на спине дракона кнопку и нажал её, то из пасти вытянулся светящийся луч, достаточно солидной яркости для карманного фонаря. "Свет есть - теперь бы воды, еды и в дорогу", - подумал Михаил Ильич и направился на кухню. Его путь только начинался.
  
  
  ГЛАВА - 6
  КАПКАН (ЙЕТТИ)
  НАЧАЛО
  
  Почти сутки пожилая змея пыталась пробраться к выходу из пещеры, но проход перегородило огромное мохнатое тело пришельца, разлёгшегося на земле непреодолимой преградой. Вконец разозлённая змея уже дважды безрассудно кидалась на эту живую гору, норовя проползти на скорости прямо по ней, но оба раза при сближении происходило что-то странное: терялась координация, слабели упругие кольца мышц и растерянное пресмыкающееся становилось похожим на пьяного вдребадан большого червяка, вяло и бессмысленно копошащегося на одном месте. Правда, спустя некоторое время её сумбурные движения помогали всё же откатиться по наклонной плоскости назад, на исходную позицию, где обычно всё приходило в норму. Но состояние после этого было ужасное (как тяжёлое похмелье у алкаша, хотя этого она не знала) и затевать третью подобную атаку уже не хотелось. По каменным сводчатым стенам проползти не было никакой возможности. Змея уже делала подобные попытки, но всё время срывалась вниз и шлёпалась на твёрдый пол пещеры словно обрывок мокрого каната. Теперь она с бессильной злобой сверлила немигающими буравчиками глаз вальяжно развалившуюся тушу негодяя-пришельца и ждала неизвестно чего. Вообще-то, ей это было известно. Она ждала, когда этот лохматый бугай соизволит проснуться и убраться отсюда. Если бы змеи имели более-менее приличные ноги, она бы с наслаждением дала бы ему хорошего пинка. Вот только как приблизиться? А если бы она могла плеваться, то с удовольствием харкнула бы ему прямо в обезьянью морду, всё равно спит. Жалко, что ни ног, ни губ, ни... Что такое?
  Змея распрямила свёрнутое в двойное кольцо туловище, напряглась и, приподняв голову повыше над землёй, встревоженно замерла, будто вслушиваясь, вглядываясь или внюхиваясь во что-то далёкое, но опасное. И тут же сорвались с потолка пещеры летучие мыши и заметались в полумраке резкими зигзагами, наполняя замкнутое пространство шуршанием кожаных крыльев.
  Эор открыл глаза, загоревшиеся в полутьме рубиново-красными точками, привстал и огляделся. Летучие мыши, ещё немного помельтешив по пещере, ринулись вдруг над его головой в сторону выхода. Эор подождал, пока они все вылетят, и поднялся во весь рост, едва не задевая макушкой каменные своды. Змея тут же бесшумно скользнула мимо него вслед за грызокрылыми. Йетти стоял неподвижно, включив в работу все виды внимания и ощущая целый комплекс различных резких изменений, происходящих вокруг него: от магнитных и химических до биоэнергетических и психических. Это было невероятно, но это было.
  Тогда он настроился на волну Оу и сделал вызов. Молчание. Вот теперь Эор встревожился не на шутку: если не отвечает Оу - его любовь, которой он спешил за тысячи километров, - значит, случилось что-то очень серьёзное. И он решился: настроился на информационный канал со всеми сородичами сразу, пустил импульс и - мозг его содрогнулся от какофонии чужих рваных обрывков мыслей. "...пора...мы все...прощай, Земля!.. где Эор?.. потом...не оставляйте...где?.. эксперимент...в Общий Разум...не смогли пробить блокировку...не задерживайтесь...бросай тело...прощай, Земля!.. про"... - сквозь колючую вату помех едва доносилось до его сознания, а потом всё слилось в сплошную абракадабру. И вдруг как вспышка: "Эор! Эо-о-ор!!! Где ты? Я хочу только с тобой, я не хочу без тебя! Я не"... И на этот раз наступило полное безмолвие, будто с оборвавшимся зовом-мольбой Оу умерло и всё информационное поле их цивилизации. Но этого не могло быть. Даже если бы все йетти на Земле одновременно погибли, информполе не исчезло бы: оно не может исчезнуть сразу, ему некуда... Если только в Общий Разум... Но это лишь в единственном случае: при гибели планеты. А планета пока жива. Может, раскололась на кусочки, а он и не подозревает? Сидит внутри одного из осколков, который астероидом стал, и летит вместе с ним в космическую бездну.
  Впервые за всю свою жизнь Эор растерялся и не знал, что надо предпринимать. Из задумчивости его вывела змея, которая уже спешила назад. Она ползла очень быстро и, минуя его, на этот раз даже не обратила на недавнего врага никакого внимания. "Неужто я прав? - мелькнуло у него в мозгу. - Неужели астероид? И она, увидев это, спасается в его глубине"? Когда змея скрылась в одном из уходивших вниз коридоров, Эор очнулся от размышлений и направился в противоположную сторону, к выходу. Обдирая свой волосяной покров с боков о стены, он пополз на четвереньках по суживающемуся проходу вверх и вскоре был рядом с наружной щелью, ослепившей светом. Он замер рядом с ней, не решаясь выглянуть: там или откроется космос, или он увидит людей с собаками, загнавшими его сюда. Люди, стрелявшие в него, навряд ли ушли, ведь прошло чуть более суток. Но Оу звала на помощь! Он медленно-медленно начал высовывать голову наружу. Каменный козырёк внизу мешал обзору (что планета цела, он понял сразу, увидев небо), поэтому пришлось всё же осторожно выползти из пещеры полностью. Он прислушался, принюхался, включил в работу и другие разнообразные органы восприятия. Убедившись, что все наблюдения, кроме ограниченных визуальных, не говорят об опасности, высунулся из-за каменного козырька, на котором лежал, и посмотрел вниз. И ахнул. Людей с ружьями и собак не было. И ущелья вдоль скалы не было. И тропинки внизу не было. Не было ничего и никого, что существовало ещё сутки назад. А было далеко внизу маленькое синее озеро, стиснутое с трёх сторон горами, и лишь противоположный от него берег был пологим и песчаным, а чуть дальше заросший лесом. Скала, на выступе которой он находился, почти отвесно уходила вниз, прямо в воду, из которой торчали многочисленные верхушки острых камней. Спуститься со стометровой высоты или спрыгнуть нечего было и думать. Змея, видимо, тоже убедилась в том, что снаружи только одна дорога - на тот свет, поэтому так быстро и вернулась назад.
  Но нет, нет, она ползла торопясь, но уверенно, будто знала ещё один выход. Наверняка он есть - надо проверить каждый из проходов, на которые разветвляется пещера. И только Эор решил вернуться, как что-то неопределённое будто толкнуло его: какие-то изменения произошли неподалёку, ещё не зафиксированные и неосмысленные им. Йетти ещё раз огляделся. Те же голые скалистые горы. Посмотрел вниз, и глаза его удивлённо расширились. Посреди небольшого озера высилась громада корабля, которому самое место - рассекать могучую океанскую плоть. Буквально мгновение назад его не было. А сейчас вот он, многопалубный, белоснежный и до безумия реальный - да йетти и не подвержены галлюцинациям. Были видны на нём и многочисленные крошечные человечки, беспорядочно снующие группками и по одиночке.
  Эор присел, на несколько минут отключившись от всех внешних раздражителей, тщательно анализируя своё внутреннее состояние и постепенно нормализуя психику. Затем вновь посмотрел вниз и, убедившись, что океанский лайнер по-прежнему находится на непредназначенном для него месте, стал настраивать себя на восприятие человеческих чувств. Когда его аура затрепетала от прикосновений чувственных человеческих лептонов, Эор открыл себя для сопереживания. Ужас, страх, отчаяние хлынули в него яростной бесконечной волной, сметая и подавляя его сопротивляющееся сознание. Неимоверным усилием безумеющий мозг дал сигнал о блокировке, и отшлифованный миллионом лет рефлекс самоспасения сработал.
  Очнуться Эора вынудил игривый солнечный зайчик, приземлившийся на его веки и заставивший открыть глаза. Несколько минут он ещё полежал неподвижно, наслаждаясь бездумьем, бездельем, синим небом и покоем. Затем стал размышлять. Люди в растерянности и отчаянии, для них всё произошедшее тоже является неожиданностью. Если принять во внимание резкие сегодняшние перемещения материи в пространстве и различные изменения нематериальных структур, то...какая-то мощная сила (Космос?) существенно преобразовывает существующие взаимосвязи на планете на всех уровнях. Но это делается выборочно, а, значит, продуманно и подготовленно. Кем? Космос? Общий Разум? Поле Зла? Или?.. Но для чего? Почему так неожиданно? Одни вопросы. Что же всё-таки случилось? Где все йетти и почему исчезло наше информполе? Может, чья-то блокировка? Но почему тогда "...прощай, Земля"? Где Оу и жива ли ещё? Надо что-то делать, действовать.
  Он поднялся и кинул равнодушный взгляд на озеро. Несколько шлюпок, набитых людьми, направлялись к пологому берегу. "У них ещё есть варианты спасения, но, что ещё впереди, неизвестно, - подумал Эор. - Как и у меня. Пока я в этом капкане. Нет! Оу ждёт меня. Выход должен быть - надо тщательно проверить все ответвления пещеры".
  Йетти повернулся к скале, протиснулся в щель и с кряхтеньем полез в мрачное каменное нутро.
  
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Наполеон-Бонапарт: Йетти закончили Переход. На всей планете лишь один из них остался в материальном мире.
  Бактерия: Чувствую. Почему так получилось?
  Наполеон-Бонапарт: Он шёл на случку...гм-м, прошу прощения, шёл на свидание с любимой. Переход как раз только-только начался, а Сто пятнадцатый информсгусток не смог его сразу найти - слишком уж внезапно исчез из-под наблюдения.
  Бактерия: Исчез?
  Наполеон-Бонапарт: Что ты удивляешься? Любишь ты, гм-м, удивляться-придираться. В общем, потерялся он, когда стал убегать от людей. Гроза в тот момент была. Сильные электрические разряды мешали, пробивали информполе, поэтому Сто пятнадцатый решил экранировать свой участок и упустил Эора из-под контроля. А тот в это время забрался в пещеру, где и находится до сих пор. Но дело ещё и в том, что за этим йетти давно уже следовал по пятам сгусток зла, который, воспользовавшись его временным отключением от информполя, блокировал сознание Эора от всякого мыслеобмена. Йетти так и не смогли пробить блокировку. Сейчас он уже очнулся, но пока ничего не понимает. Что будем делать? Общее решение?
  Бактерия: Общее решение.
  Общее решение: Эор не готов к внезапному переходу, так как информация об этом до него не дошла, а своё предназначение ЛЮБИТЬ он только начинает выполнять. В этом случае не должно быть вмешательства - он сам своими действиями определит время слияния с Общим Разумом. Или перейдёт в Поле Зла, что, конечно, маловероятно, но ничего невозможного в мире нет.
  Наполеон-Бонапарт: Вперёд, Эор!
  
  
  ГЛАВА - 7
  ДЕД С ПЕЧКИ УПАЛ (СПОРТСМЕН)
  
  На лестничной площадке кромешная тьма, на мгновение отпрянувшая от удара света из распахнутой мною двери. Но я тут же вновь захлопнул её перед собой, сразу же закрыв её на замок. Очень уж мне не нравится такая внезапная темнота в подъездах. Тем более что, когда поднимался сюда, лампочки горели на всех площадках. Конечно, можно допустить, что они, посоветовавшись, решили перегореть одновременно или, что более вероятно, бездомная парочка вздумала потрахаться на ступеньках, или пацаны балуются, или ещё какая-нибудь ерунда. Но возможно и совсем другое. И вот это другое я просто обязан теперь иметь в виду, тем более, что выхода у меня больше нет. Вернее, есть, но именно туда, в темноту.
  Я выключил свет в комнатах, затем в прихожей и очень-очень медленно, сдерживая дыхание, стал открывать замок. Он не подвёл, не щёлкнул. Затем так же осторожно и бесшумно отворил дверь, затаившись за ней. Тьма из квартиры и тьма подъездная соединились в обоюдном засосе, образуя одно целое. Я подождал немного, напрягая слух и принюхиваясь, а затем крадучись стал выходить из задверного убежища. Прижался к стене прихожей и скользнул боком вдоль неё в подъезд, вытянув перед собой левую руку. Вокруг ни звука - слышу лишь стук своего сердца. Но бьётся ровно, мандража нет. Так же вдоль стены начинаю тихонько спускаться вниз по лестнице, стараясь двигаться бесшумно, как крадущаяся кошка. Хорошо бы ещё и лапы её иметь, но не дал Бог. Таким манером добрался до площадки следующего этажа. Кажется, опасения мои оказались напрасны - как говорится, пуганая ворона и куста боится. Но, всё равно, ушедшему из тюрьмы осторожность не повредит.
  И в этот момент расслабления краем глаза замечаю в лестничном проёме, огороженном перилами, какие-то тусклые светящиеся пятнышки. Ч-чёрт! Всё-таки засада. Ну что, наверх? Можно через чердак и - в соседний подъезд. Но сразу возникают вопросы: открыта ли дверь на чердак, нет ли засады и на верхнем этаже и тому подобное. Нет уж, надоело дичью быть. Блин, никакой вины за собой не знаю и не чувствую, а вроде как преступник да ещё особо опасный. Обидно, блин. Ну ладно, охотнички, если вы тут, то сейчас узнаем, на что вы годитесь. Навряд ли кто из вас пробовал в натуре, что такое рукопашный бой вслепую. А всё же, что это у них светится? Для фонарей слабовато. Сигареты? Нет, не то, да и свежего запаха табака не ощущаю. Но что бы ни светилось, не особо они осторожны.
  
  Так же бесшумно, но чуть быстрее продвигаюсь вниз. Свечение стало явственней. На ощупь миную двери квартир следующего этажа. Теперь стоп. Они должны быть на площадке за этим лестничным пролётом. Собираюсь в комок, готовый к чему угодно, и осторожно заглядываю вниз. Ё ма ё! Это ещё что такое? Неужто привидения? Немного не такие, как в книгах описываются или в фильмах-страшилках показывают, потому что маленькие. Как... как кролики. И совсем не страшные. Но, в общем-то, похожи, как их описывают: белесовато-светящиеся, зыбкие. Бред какой-то...
  Стою на полусогнутых, как дурак, таращусь на них, и ни одной мысли в башке - прямо-таки шоковое состояние. А их несколько штук. Собрались в кучку около радиатора отопления и ни звука не издают, только колышутся немного, словно медузы. Одно из них, совсем малюсенькое, вдруг посмотрело в мою сторону, ухмыльнулось, если можно так сказать о расползшейся до краёв головы щели, и показало мне язык. Он высунулся из этой ротовой щели ехидной лентой чуть не на полметра. У меня аж сердце зашлось от такого, невесть из чего сформировавшегося языка и, вообще, от всей этой чертовщины. Ну, думаю, точно с ума сдвинулся.
  - Да нет, не сдвинулся. Не сдвинулся ещё, - слышу вдруг чей-то писклявый голос.
  Резко поворачиваюсь, автоматически делая ложное движение корпусом, и...аж пот холодный прошиб: стоит рядом огромная собака...нет, не собака...всё же собака, но с человечьей головой. Машинально отмечаю, что псина из породы русских сторожевых, лохматая такая, а башка у неё приделана от какого-то панка. Виски подбритые, серьга в ухе и рожа наглая, как у танка. А вокруг этого гибрида сияние тускловатое. Так вот, смотрит эта полусобака-полупанк на меня и тоже ухмыляется, как то привидение, что мне язык показало. Я даже непроизвольно секанул опять в ту сторону, но оно уже повернулось ко мне расплывчатой задницей. Их к этому времени там большая куча собралась. В общем, я уже понял, что просто-напросто рехнулся, вольтанулся, чокнулся, свихнулся и бзикнулся, поэтому успокаиваться начал. Даже, если бы этот четвероногий панк меня кусать начал, и то бы, наверное, сопротивляться не стал. А может, пока ещё хоть немного соображаю и слюни не текут, сигануть вниз башкой, чтоб сразу?..
  - Во, дурак! - сказала псина. - Если мне не веришь, что ты не бзикнулся и не чокнулся, так сразу головой о бетон? Кусать я тебя тоже не собираюсь. Чего это вдруг на тот свет заспешил? Поживи ещё. Тем более, что тело у тебя пока вполне приличное, жалко просто так его бросать. Не то, что у меня: в спешке суррогат какой-то получился.
  Человечья голова недовольно оглядела своё лохматое туловище и заодно прищёлкнула зубами в шерсти невидимую козявку.
  Я тебе дам "тело", попробуй на него только пасть разинуть! Хотя, по идее, эта псина права. Сумасшедшим я ещё никогда не был, может, это не так уж и плохо. Пока, во всяком случае, ничего хренового, а интересного много. Главное, чтобы другие не догадались, что я сумасшедший, а мне моя башка дорога, пусть и по фазе сдвинутая. О чём бы спросить у этого гибрида, который мне мнится? Я стал откашливаться, прочищая ссохшееся горло, но писклявый голос опередил мой неродившийся вопрос:
  - Помолчи пока. Давай посмотрим, как домовые в Общий Разум вливаться будут. В этом месте очень чистый и мощный энергетический коридор. В Поле Зла тоже много сейчас переходит, но не здесь.
  А я и не подумал, что это домовые. В детстве представлял их в виде мохнатых мужичков, а они, оказывается, на малюсенькие привидения похожи.
  - Это я для тебя их домовыми назвал, чтоб понятнее. На самом деле эти духи очень разные. И облик разный имеют, а то и совсем никакого. Просто сейчас им в таком виде удобнее и энергией слишком сильно наполнены. Кстати, тот, который тебе язык показал, это твой личный дух. Помнишь, сколько раз тебя будто кто-то изнутри подталкивал на какое-либо действие, когда трудно было? И сколько раз ты верной смерти избегал? А ведь это всё он, твой дух. Хотя скажу тебе по секрету, авантюризма у него тоже хватает, как и у тебя самого.
  Я вылупился в светящуюся кучу, пытаясь отыскать своего, но они там все перемешались, не отличишь. Куча была уже приличная и колыхалась, как огромная светящаяся медуза в тёмной воде. Между тем, из стен вытекали всё новые и новые. Зрелище было захватывающее, не оторваться. Если бы ещё для фона пустить что-нибудь из тяжёлого рока, шоу получилось бы - закачаешься.
  - Впечатляет? - спросил гибрид, поворачивая ко мне свою неформальную голову.
  Я молча кивнул. Башку свербила мысль: почему мой дух от меня сматывается вместе со всеми? Ведь как раз теперь-то мне трудно, как никогда. А он, зараза, сматывается...
  Гибрид поглядел на меня с сочувствием, но ничего не сказал. Помолчали, каждый о своём. Потом он вновь запищал:
  - Последние прибывают с этого участка. Сейчас будет самое интересное, смотри внимательнее.
  Действительно, потоки домовых иссякли, теперь лишь редкие мерцающие разнообразные фигурки суетливо врезались в "медузу" и растворялись в ней. А она уже приняла форму шара и, когда голова собаки сказала "Всё! Переход!", вдруг вспыхнула ослепительно и исчезла.
  Я, протерев глаза от появившихся в них разноцветных пятен, продолжал смотреть, как зачарованный, напрягая зрение, во тьму. Некоторое время казалось, что на том месте ещё слабо мерцает круглое пятно. Хотя понимал, что это только кажется, а на самом деле - всё. И моего духа больше нет. Как же так? И вдруг ударил по глазам свет от неожиданно вспыхнувшей над головой лампочки, сбив зрение и мысли.
  Когда же я отнял ладонь от лица, прищуриваясь, чтобы глаза понемногу привыкли, ожидал, что теперь не увижу и человекособаки. Но нет, она по-прежнему сидела рядом и почему-то грустновато поглядывала на меня. И больше не светилась. "Ну и что теперь мне делать?" - подумал я.
  - А теперь всё от тебя самого зависит, - сказала она. - Мужик ты, в общем, неплохой и, вполне возможно, скоро будешь среди нас.
  - Господи, среди собак что ли? - испугался я.
  - Тьфу, дурак! - скривилась рожа у моего собеседника. - Ведь сказал же, что спешил я, поэтому немного не ту форму принял, какую хотел. А, вообще, тебе теперь больше думать надо. Самостоятельность мышления у тебя есть, а вот по-настоящему в жизни задумывался мало. Но не всё ещё потеряно. Кстати, тебе привет от Олега.
  Я ошалело уставился на человекособаку. Потом выдавил из себя:
  - Где он?
  Её морда, то есть её...то есть его лицо приняло задумчиво-плутоватое выражение.
  - Не могу я сейчас всего объяснить, скажу лишь то, что он счастлив.
  Тут же в голове всплыли слова Олега, что полностью счастливы лишь идиоты, но я отбросил воспоминания и спросил торопливо:
  - Ладно, не хочешь - не говори, но он, случайно, не в сумасшедшем доме?
  - Нет.
  - А что с его детьми? Где они, объяснить можешь?
  - Могу. Они там же, где и он. И, вообще, почти все дети там. И слепые тоже, из-за которых у тебя были неприятности. Просто они в числе первых совершили Переход.
  - Ни хрена себе, объяснил, называется. Толком-то можешь рассказать?
  - Я и так многое сказал. Думай. И поверь мне: с ума ты не сошёл. Да, психически больных стало много, потому что у некоторых людей мозг не способен адекватно среагировать на глобальные изменения в окружающей жизни и замыкается на себя, создавая человеку свой мир, отличный от существующего. Людей с таким испуганным мозгом много, но у тебя в этом отношении всё нормально. Иди своим путём, не дай страху и злобе овладеть душой, и всё будет в порядке. Ну, а мне пора. Надеюсь, что встретимся, поэтому не прощаюсь. Пока!
  Человекособака задрала заднюю лапу, брызнула короткой струёй на стену, состроила виноватую гримасу на морде, то есть на лице, пробормотав "извини, так получилось", и, тихонько взвизгнув, прыгнула в потолок, в котором и исчезла. Я присмотрелся повнимательнее, но дырки в нём не обнаружил. Ну, дела-а-а... И что ж всё-таки мне теперь делать-то? Идти в ментовку и говорить, что мне тут один авторитетный гибрид сообщил, будто с детьми всё в порядке и не надо их искать? Объяснила, так её перетак: наболтала с вагон и маленькую тележку, а толком - ничего конкретного. Легко сказать "думай". Ей-то что? Сиганула в потолок и - привет... Короче, плевать на всё: иду домой и будь, что будет.
  И я, действительно, пошёл домой. И ничего не было. И никого: ни ментов, ни привидений. Тогда я лёг спать: утро вечера мудренее.
  Когда проснулся и выглянул на улицу, то оказалось, что это утро ни хрена не мудренее вчерашнего вечера, а даже, наоборот, ещё дурнее. Пару соседних домов как корова языком слизнула, а на моём балконе навалом лежали пчелиные ульи. Весь балкон был забит ими. Я уже хотел открыть застеклённую дверь, чтобы удостовериться как следует в их материальности, но вовремя усёк, что обитатели ульев никуда не исчезли и в огромном количестве ползают вокруг своих жилищ. Летать им, наверное, пока было рановато или сыровато. Появись я на балконе, наверняка приняли бы за того неведомого придурка, который умудрился их сюда закинуть. Ну их к лешему, пусть выкручиваются без моего участия. В общем, по всем признакам "представление продолжается".
  Но больше всего меня расстроил холодильник, оказавшийся почему-то пустым. Жрать было нечего. Совсем не осталось еды, даже крупы, будто какой-то злодей специально подмёл всё подчистую. А ведь припасов было как минимум на неделю. Ни фига себе, шуточки - да за такие дела надо без разговоров желудок на башку натягивать. Знать бы ещё, кому. Делать нечего, попил водички из крана и решил произвести разведку по телефону. Вначале набрал домашний номер директора интерната, но сразу же вместо обычных гудков услышал девичий голос, который радостно сообщил, что в десять ноль-ноль будет производиться раздача колбасы на площади Победы. Не дослушав, я нажал рычажок и перезвонил ещё раз. С тем же результатом о колбасе. Подумав, позвонил Виктору Ивановичу. Он мужик солидный и головастый, может, растолкует что-нибудь. И вновь без предварительных гудков тот же голосок информирует меня, что колонна за колбасой должна собираться около стадиона. Я почувствовал, что начинаю звереть, но желание посоветовать ей засунуть эту колбасу себе в одно место всё-таки подавил. "Девушка, - говорю, - дай мне нормально дозвониться, не вмешивайся со своими мясными продуктами - я вегетарианец". А она в ответ: "Так вы сумасшедший? Вам тогда надо обратиться"... Я швырнул телефон в стену и он умер от сотрясения мозга.
  Один за другим я разбивал обрезки досок, то и дело вставляя в зажимы новые, пока не прикончил весь месячный запас. Нормально. Всё нормально. Я в форме. А насчёт сумасшествия... Посмотрим, разберёмся, кто из нас нормальный, а кто мозжечком орехи бьёт.
  Во дворе необычно пусто. Срезая путь, пошёл через спортплощадку и в дальнем её углу, где полуразбитые теннисные столы, услышал чьи-то визгливые голоса. Для интереса сделал небольшой крюк, сворачивая в ту сторону.
  Ну, просто обалденная картина! На теннисном столе стоит ополовиненная бутылка водки, стаканчики, на газетке огурцы и варёная картошка, а по бокам этого изобилия сидят, свесив ножки-палочки, две старушенции. Сидят и поют визгливо-надтреснуто:
  
  - Ой, цветёт калина в поле у ручья,
  
  Парня молодого полюбила я,
  
  Парня полюбила на свою беду -
  
  Не могу признаться, слов я не найду.
  Увидав меня, они сначала заткнулись, а потом захихикали, переглядываясь. Одна из них вдруг закинула ноги на стол, поднялась во весь свой карликовый рост и, уперев руки в бока, крикнула: "Ии-ий-их"! А затем, озорно уставясь на меня выцветшими глазёнками, заверещала частушку, притоптывая в такт:
  - Дед с печки упал
  И в кадушку попал,
  А в кадушке зайцы
  Откусили яйцы!
  
   Настолько это всё было неожиданно, что меня разобрал смех. Они тоже закатились. Вторая, осмелев, забралась к подруге и, также уперев руки в боки, заголосила, закатывая глаза:
  - В контрразведке я служила,
  По гостиницам ходила,
  В венерический диспансер
  Семь шпиёнов уложила.
  
   Но мне уже было не до смеха. И дело даже не в том, что эту частушку я уже слышал, а в том, что заметил одну странность: у обеих старух около ушей были то ли наколоты, то ли нарисованы какие-то цифры. Как только я это заметил, в голову сразу полезли воспоминания об идиотских событиях, которые произошли со мной за эти сутки. И Жору в тюремном сне, который сказал, что его убили какие-то придурки с номерами на лицах. Здесь тоже номера на висках. Что за бабки такие странные? Никогда их здесь раньше не встречал. С самого с ранья водку жрут, веселятся. Ох, не к добру. Похоже на пир во время чумы.
  Я зашагал прочь, не оглядываясь, а вслед понеслись визгливые крики:
  - Ты что ж, милок, покинул-то нас? Али испужался? Хи-хи-хи. Давай хоть дерябнем по стаканчику, мужчина...
  
  Когда проходил мимо здания школы, вспомнились слова человекособаки про детей, и я решил зайти удостовериться. Несмотря на каникулы, обычно уже с утра здесь ребятишек много: в кружки разные ходят, практику отрабатывают, ещё чего-то там делают. Сегодня в вестибюле было пусто и, вообще, стояла неестественная для такого учреждения тишина. Поднимаюсь по ступенькам на второй этаж, толкаю дверь в учительскую. Ну вот, оказывается, всё-таки кое-какие детишки есть в наличии. Вернее, подростки. Несколько человек. Четверо сидят за столом и, дымя сигаретами, режутся в карты. Из одного угла слышится невнятное постанывание и мычание. Посмотрев туда, я обомлел: одном из столов стояла на четвереньках голая мясистая девица, а её одновременно спереди и сзади трахали двое юнцов. Рядом с ними на дерматиновом диванчике ещё одну придавил собой белобрысый верзила, методично двигая вверх-вниз своим белёсым задом. Беспредел какой-то.
  Игравшие в карты уставились на меня как-то странно, с недоумением что ли. Я сразу усёк, что на лицах у них, как и у старух, какие-то номера написаны. Те же, что занимались сексом, не обращали на меня никакого внимания. Я стоял дурак дураком, не зная, что делать, хотя первым желанием было - разогнать этот притон для малолеток. Выручил один из картёжников, наконец, выплюнувший окурок и процедивший сквозь зубы:
  - Тебе чего надо, мужик? Заблудился что ль?
  - Да нет, - говорю, - не заблудился. Объясни-ка мне, малолеточка, две вещи: куда подевались из этого заведения остальные мальчики и девочки, да и учителя тоже, а также, что за бордель вы здесь устроили?
  Они переглянулись.
  - Вали отсюда, мужик, - сказал уже с явной угрозой тот же мрачненький подросток.
  Верзила на диване, видимо, закончив свои упражнения, стал слезать с раскоряченной партнёрши - мычащая же в углу троица по-прежнему продолжала дёргаться.
  - Слушайте, цветы жизни, - говорю, - быстренько на мои вопросы отвечайте или я вас тут всех сейчас по стенкам размажу.
  - Вон училка, - сказал белобрысый, застёгивавший штаны, показывая на лежащую на диване, с которой он слез.
  Картёжники заржали. Я не поверил, но машинально шагнул в ту сторону. Действительно, на вид ей было около тридцати. Вплотную я подходить не стал, так как понял, что она пьяна вдребадан, по резкому сивушному запаху и идиотски вялому выражению лица. Почти всё тело её было заляпано спермой. Стало противно до омерзения. Троица, наконец, прекратила своё занятие и распалась на двух худосочных юнцов с увядшими членами и сисястую, задастую малолетку-скороспелку.
  - Так что, не хочешь с нашей математичкой побаловаться? - спросил насмешливо белобрысый.
  У него тоже на щеке был номер Г-4211.
  - Мы все уже попробовали, но ей всё мало. Может, хоть ты удовлетворишь?
  Я ткнул его легонько в сплетение, вынудив срочно принять форму зародыша. С грохотом полетели стулья от вскочивших из-за стола картёжников. Я спокойно повернулся, но они, вместо того, чтобы броситься на меня, кинулись к шкафу. Ого! Мелкокалиберные винтовки. Значит, школьный тир грабанули. Шустренькие детишки, нечего сказать. Но это, и в самом деле, уже серьёзно, поэтому без раздумий прыгаю к ближнему и выбиваю из рук винтовку. Дальше - дело техники. Они все рядышком, в кучке и даже сообразить ничего не успевают, как уже сидят и лежат на полу, хватаясь за разные части тела, в которых появилась адская боль. Трое малолетних извращенцев в углу ошарашенно и испуганно пялятся на меня, видимо, шокированные этим скоротечным избиением приятелей.
  - Быстро одеваться и по домам! - рявкаю на них.
  Путаясь в штанах и прочих тряпках, они кое-как напяливают что-то на себя и босиком, по дуге огибая меня, выбрасываются из учительской. Пока я ломаю приклады и гну стволы винтовок, в полусогнутых и скособоченных положениях смываются втихаря и остальные. Только математичка блаженно похрапывает на диванчике, по-прежнему развалясь раскорячкой. Меня уже мутит от запаха перегара, поэтому второпях доламываю последнюю винтовку из шкафа и облегчённо выскакиваю за дверь.
  Для очистки совести, проходя по коридору, заглядываю в классы, но везде пусто. В смысле, никого. А так - полный разгром. Вот и кабинет директора. Слышно какие-то звуки. Стучу и вхожу.
  Перед большим настенным зеркалом стоит седовласый мужчина в костюме-тройке и покатывается от смеха. На меня - ноль внимания, поэтому я и здороваться не стал. Тем более, что вижу: этот-то стопроцентно чокнутый. Сам себе строит рожи в зеркало и прямо помирает со смеху. Вышел я, прикрыл тихонько дверь за собой, и так хреново мне стало, мочи нет. Что же это получается: умные люди вроде Олега и все дети поисчезали, а остались одни дебилы и шизанутые? И я вместе с ними? На хрена ж мне такая жизнь, в которой всё и все против меня? Во, ё ма ё, попал.
  В вестибюле посмотрелся в трюмо. Очень тщательно всю свою рожу обзырил, но ничего похожего на номер не увидел. Хоть это немного успокаивает. Побрёл к остановке, но ещё издалека понял, что трамваи не ходят, когда увидел два сцепившихся в обнимку трамвая с разных, но параллельных линий. Транспортный секс в исполнении однополых механизмов. Люди же все мотаются, как лунатики, шарахаясь друг от друга. Автомобилей и автобусов тоже почти не видно, лишь изредка прошмыгнёт воровато какая-нибудь тачка, будто спасаясь от преследования. Хотя здесь ещё и район окраинный, глуховатый. В центр что ли двинуться? Ну его к чёрту, что-то не нравится мне эта информация про раздачу колбасы на площади, за которой ещё и идти колонной надо. А куда податься? Что делать-то? По-моему, этот вопрос ещё Чернышевский задавал. Интересно, ответили на него тогда? Тьфу, чёрт те что в башке.
  Долго так бродил без толку. Встретил много разных чудиков, многие из которых или с номерами или явные психи. И до того тошно стало, что хоть волком вой. Но тут вдруг этот дебил на жигулёнке появился и давай кренделя колёсами по детской площадке выписывать, пока со стойкой качелей не поцеловался. Вылез он из тачки пьяный в лоскуты, передок осмотреть хотел. Видимо, ещё из трезвой жизни помнил, что когда врезаешься во что-нибудь, то надо вылезать и осматривать. Ну, я его - за шкирку, отволок в песочек под деревянный мухомор, а сам за руль.
  Ничего тачка, легко идёт, а, что фара разбита и капот чуток помятый, ерунда, не на свадьбу еду. А куда? Да хоть куда, где ещё нормальное что-нибудь осталось. Может, в Москву рвануть? Так, сколько бензина? Отлично, почти полный бак. Может, и автозаправки где-нибудь по дороге целы.
  Пока по городу ехал, нагляделся на всякое: и на троллейбусы на крышах домов, и на заводские трубы, скривившиеся в вопросительные знаки, и на людей, бросающихся под колёса или гуляющих голышом по улицам - в общем, абсолютный дурдом.
  Автозаправки в Горелках не было, потому что не было самих Горелок. Всегда были, а теперь на месте посёлка простирался гигантский пустырь, посреди которого одиноким ехидным кукишем торчало здание универмага. Продуктов в нём нет, а тряпки мне не нужны, поэтому продолжаю путь по серой ленте асфальта, почти сливающейся по цвету с окружающей местностью. Гарь или сажа вокруг, не пойму. Может, и Горелки сгорели? Хм, судьба что ли именно так умереть, от названия? Ерунда, не было тут пожара, иначе бы фундаменты, стены бетонные остались, а ничего и в помине нет - серая ровнота. Ч-чёрт, а ведь и шоссе - ку-ку, кончилось, скончалось. Вот так, ни с того, ни с сего ррраз - и асфальт пропал. Ну и чёрт с ним, с асфальтом, песок ништяк: едешь, как по бетонке, а то и лучше. Главное, чтобы солнце всегда за спиной было, чтобы направление на Москву выдержать. И не думать пока ни о чём, башку не засорять, иначе раньше времени крыша съедет. Во, а это что за черти? Никак негры? С автоматами... Странно это. А что сейчас не странно? Остановиться или ну их? А, ладно, остановлюсь, узнаю хоть, кто такие и что они тут делают?
  - Привет посланцам чёрной Африки! - говорю, вылезая из машины. - Вы что, ребята, по обмену опытом или воевать с нами собрались? Но тут с бананами хреновато иногда бывает.
  Они улыбаются и, переместив автоматы за спины, подходят ко мне вплотную. Передний протягивает мне руку. Я протягиваю свою, и в тот момент, когда ладони наши сцепились в крепком рукопожатии, он второй рукой резко бьёт меня в бицепс. Чувствую адскую боль, дёргаюсь, чтобы ударить, но тело слабеет и ноги подгибаются. Сквозь туман, застилающий глаза, вижу шприц, торчащий из предплечья, а потом уже не вижу ничего, падаю в непонятный вязкий чёрный кисель ахвашуматьпопалкаккурвощиппопалэтоненегрыконецпришёлимойдухменябросилидедспечкиупаливкадушкупопалавкадушке-е-э-э...
  
  ГЛАВА - 8
  СУМАСШЕДШИЙ РАЙ(ЛЁЛИК)
  
  Чудно всё же. Уже в пятый раз за три дня он подходит к этому ангару вместе со всеми, а тот по-прежнему забит доверху колбасой, будто её запасы беспрерывно пополнялись. Лёлик вчера специально просидел на канализационном люке напротив ангара с первой, обеденной раздачи и до второй, вечерней. Не подъезжала ни одна машина, ворота не открывались, а колбаса вновь была навалена под самый потолок, хотя ещё утром её подобрали почти подчистую. Чёрт её знает, откуда появляется. Как и хлеб с бананами в здании драмтеатра или водка в бане, а копчёные утки не телевышке. Ну, ладно, допустим, колбаса могла быть накоплена в каких-нибудь подземных складах под этим сооружением и в перерывах между раздачей доставляться в него через...люки что ли. Колбасу в морозильных камерах можно долго хранить. Но постоянно свежий хлеб? Ведь ни один хлебозавод не работает. Как и, вообще, любой завод. И ничего не работает: ни одно предприятие, ни одно учреждение. И ни один человек. Конечно, чем-то каждый занимается, что-то делает, бессмыслицу какую-нибудь. Но не работает в привычном понимании этого слова. И никак понять невозможно, откуда что берётся: еда эта, вода в трубах, одежда, электричество кое-где. На второй день жизни в этом дурдоме Лёлик отправился в церковь в надежде исповедаться и услышать хоть какое-то объяснение. Но на месте исчезнувшей церкви стоял танк на постаменте, каким-то образом перенесённый от пединститута, где до этого пребывал. Возле танка сидели две пьяненьких старушенции и время от времени вопили похабные частушки. На вопрос Лёлика, куда подевался храм, одна из них предложила ему на пару с ней поискать церковь в ближайших кустах. Он деликатно отказался. Тогда она сказала, что раньше надо было храм искать, а теперича ни в чём греха нету, пусть дураки молятся. Лёлик ушел от танка, но к вечеру в результате своих хождений выяснил, что в городе не осталось не только ни одной церкви, но и ни одного священнослужителя. Что-либо понять было невозможно.
  Размышления прервал знакомый скрип открываемых ворот. Длиннющая очередь долгожданно загукала, зашевелилась и моментально превратилась в неуправляемую толпу. Самые глупые и нахрапистые полезли вперёд, хиляки и дистрофики протестующе заголосили. Большинство же, и Лёлик среди них, только молча закрутились на месте, стараясь не быть оттеснёнными назад, но и к ангару не рвались: это большинство уже имело кое-какой опыт новой жизни.
  И он, опыт, подтвердил правильность их поведения. Шеренга людей перед воротами с красными трёх и четырёхзначными номерами на лбах со спокойной радостью встретила первых оголодавших налётчиков. Каждому из них двое здоровяков заламывали руки назад и вели внутрь, где третий брал из огромной горы любой попавшийся под руку батон колбасы и начинал его запихивать в рот ошеломлённому пленнику. Если же оказывалось сопротивление проникновению колбасы в рот и она не откусывалась и не глоталась, то подходил ещё один краснономерной, который разжимал ножом стиснутые зубы или поднимал за волосы упрямую нагнутую голову жертвы. Насильственное кормление длилось довольно долго, потому что у некоторых всё лезло изо рта назад, и тогда возившиеся с ними терпеливо ожидали окончания рвоты, начинаю затем весь процесс заново.
  Толпа постепенно затихла, полузамерла, вновь скособочившись в подобие толстой очереди. У Лёлика полностью пропал аппетит, но принудительная кормёжка, наконец, стала заканчиваться. Людей, набитых по самые губы колбасой, стали выволакивать наружу, оставляя их лежать неподвижно или в корчах у боковой стены сооружения. А вскоре началась и раздача. Каждому по одному батону неважно какого сорта. Рыбкину повезло: ему досталась сырокопчёная, а не то, что вчера - оба раза "Докторская" да ещё и с зеленцой. Он её есть, естественно, не стал, чтоб не отравиться, а выкинул на помойку около памятника Льву Толстому. Но эта нормальная, долго сохранится, так что вечером сюда можно и не ходить
  .Лёлик разломал палку колбасы на три части, один кусок сунул за пазуху, а два в карманы джинсов. Так лучше, а то, когда впервые здесь колбасу получал, не успел далеко отойти, как её из рук вырвали. С сумкой же или с пакетом в руке лучше вообще не появляться - сразу становишься объектом пристального внимания подозрительных личностей криминального вида. Разбитая губа - результат общения с одной из таких личностей, которая умела разговаривать только при помощи кулаков и всего одного слова: "дай".
  Теперь вопрос, идти ли за хлебом? Хлеб-то в любое время можно взять, доступ всегда открыт. Неприятно лишь, что сквер перед драмтеатром облюбовали представители сексуальных меньшинств. У Лёлика крепло подозрение, что эти меньшинства уже становились большинством, потому что встречал их в самых разных частях города. А ведь когда-то, в той далёкой теперь жизни, он только из газет и понаслышке о них знал. Если же поначалу был в шоке от демонстрируемых в открытую половых извращений, то теперь, кажется, привыкать стал, стараясь как можно меньше обращать на них внимания. Хотя как не заметишь двух уродов, которые приволокли сюда козу и публично насиловали её под жалобное блеянье и общее улюлюканье. Неужели правда, что привыкнуть можно к чему угодно? На его примере выходит, что так. Вынужден жить так, как живут все. Или ты принимаешь мораль того общества, в котором живёшь, или должен покинуть его. Таков закон этики с древних времён. Подтверждается и народной мудростью: "в чужой монастырь со своим уставом не суйся", "с волками жить - по-волчьи выть". Конечно, не хочется выть всё время. Этика, мораль... А сейчас? Какая тут, к чертям, мораль, какие законы? Беззаконием аморальности это можно назвать. Хотя нет, кое-какие, пусть не законы, а правила всё же есть - это он уже усвоил. И вовремя, иначе давно поплатился бы. Хотел изменений в своей куцей учительской жизни? Вот ты их и получил, Леонид Антипович, наслаждайся жизнью, в которой всё вывернуто наизнанку.
  Он решил сделать крюк, чтобы не проходить мимо бани, от которой неслись пьяные крики вперемежку с женским визгом и стойкий запах алкоголя. И увидел Весельчака. Так тот представился при знакомстве в банке. Он тогда долго смотрел, как Рыбкин приколачивал к стене бумажные деньги, а потом сказал:
  - Чего ты мучаешься? Смотри, как надо.
  И с этими словами поднял с пола банкноту, плюнул на неё и с размаха прилепил к стене. Потом заржал, довольный, и доверительно сообщил:
  - А если гавном намажешь, вообще, липнуть намертво будут. Теперь понял, почему говорят, что у некоторых деньги сами к рукам липнут? Я, вообще-то, не хуже тебя бабки люблю, но только когда их нету. А когда они есть, избавляюсь побыстрее, чтобы руки не воняли, понял? Но здесь это так себе, ерунда, пойдём покажу, где настоящее богатство.
  И он потащил ничего не соображающего, отупевшего Лёлика за собой. Подвёл к уже разбитой витрине ювелирного магазина, на большом уцелевшем осколке стекла которой красной краской было написано: "Магазин заминирован!!!". Добив осколок с надписью, он влез через витрину внутрь и позвал Рыбкина. Обратно они выбирались с полными карманами украшений из золота и драгоценных камней. Весельчак, довольный, что надпись на стекле сработала и дожила до их прихода, тараторил без умолку, то и дело от полноты чувств хлопая Лёлика по спине, отчего у того раздавался звон и стук из карманов пиджака.
  - Ну, что, ха-ха-ха, другое дело, а? Держись Весельчака, со мной не пропадёшь! Сейчас я тебя ещё в такое местечко отведу, закачаешься. Не, ну жизнь настала, а? Обалденная! О чём ни мечтай, всё можно.
  Лёлик потерял его под вечер вместе с пиджаком в каком-то борделе, когда туда ворвался буйнопомешанный с автоматом и начал лупить очередями куда попало.
  И теперь вот он, Весельчак собственной персоной, весь в золотых побрякушках и с двумя бутылками водки, выглядывающими из карманов.
  - Хо! Кого я вижу? Привет Биологу! Куда идём, молодой человек? - весело орал он уже издалека.
  Рыбкин почувствовал, что ему всё-таки приятно от встречи с этим балаболкой.
  - Здравствуй. За хлебом хочу сходить, - сказал он, невольно улыбаясь и в то же время пытаясь выскочить из-под энергичных хлопков по плечам, сопровождаемых радостными междометиями.
  - За хлебом? Пошли, как раз закуска нужна. А кто тебя в губу так поцеловал?
  - Да гад один...
  - Так ты в следующий раз любому такому гаду говори, что ты друг Весельчака, понял? И что со мной дело иметь будут, если тебя обидят. А ещё лучше, на вот, возьми пока, а я себе ещё достану.
  Он сунул руку за борт пиджака и вытащил пистолет. Лёлик испуганно отшатнулся.
  - Не-не, мне этого не надо. Я уж без этого как-нибудь...
  Весельчак на мгновение даже посерьёзнел, глядя на Рыбкина, потом вздохнул, убрал пистолет на старое место и сказал:
  - Интеллигент хренов. Ну, ладно, держись меня и всё будет ништяк. Что там, кстати, ещё кроме хлеба есть, не знаешь?
  - Бананы.
  - Бананы? Обезьянья еда. Хотя мы тоже, говорят, от обезьян произошли. Вот ты биолог. Скажи, правда это или нет?
  - Вообще-то, по науке, и человек, и обезьяна относятся к одному отряду млекопитающих: к приматам.
  - К приматам? Ха-ха-ха, - закатился Весельчак. - Ну, тогда - точняк от обезьян, блин, произошли. Что люди, что обезьяны - стопроцентные приматы: приматываются ко всем постоянно, да и друг другу спокойно жить не дают.
  Незаметно они дошли до сквера, заполненными голыми и полуголыми людьми, копошащимися на разостланных коврах. Увлечённый болтовнёй Весельчак понял, где они находятся, только споткнувшись о чью-то вытянутую волосатую ногу. Уцепившись за готовые выскользнуть из карманов бутылки, он открыл рот, чтобы обложить как следует виновника, но от увиденного глаза его заблестели, а тело сделало стойку словно у охотничьей собаки. И вместо ругани он завопил радостно на весь сквер:
  - Привет всем гомосекам-дровосекам! Лесбиянкам-обезьянкам! Мазохистам, садистам и прочим активистам!
  Отовсюду понеслись одобрительные и восторженные отклики, но большинство даже и внимания не обратило на его крики, продолжая свои сексуальные занятия или отдыхая после них. Весельчак вцепился в насупившегося Рыбкина.
  - Слышь, Биолог, давай тормознём здесь ненадолго.
  - Тормози, если хочешь, а я не буду. Да и тебе не советую, СПИД запросто подхватишь. Или сифилис, а лечиться негде.
  Да хрен с ними! Я, Лёнчик, думаю, что такая обалденная жизнь слишком уж хороша, чтобы долго продолжаться. От чего-нибудь или от кого-нибудь, но всё равно загнёшься. Надо всего попробовать, а тогда и помирать не жалко будет. Давай, чего ты писаешь? По паре оргазмов заловим, а потом и за хлебом. Гля, какая компашка собралась, погнали к ним. Весельчак показал на группу неподалёку, в которой нагие тела невообразимо переплелись и непонятно было, кого там больше: мужчин или женщин. Лёлик плюнул и, не глядя по сторонам, решительно пошёл, лавируя между сексуально озабоченными к зданию драмтеатра.
  - На мою долю хлеба с бананами захвати - я тут где-нибудь буду, - сказал ему в спину Весельчак, а потом его крик "Да здравствует СПИД и прочие гонореи!" послышался уже сбоку.
  
  В здании театра народа почти не было. Взяв хлеб, Рыбкин присел на диванчик. Вытащив кусок колбасы из-за пазухи, он откусывал по очереди то от него, то от белой булки, которую держал в другой руке. Доев колбасу, засунул вместо неё под футболку оставшийся ломоть хлеба и задумался, чем теперь заняться, куда идти. Бананов сегодня почему-то не было - один только хлеб. Хотелось пить. Воду надо искать, потому что она, как и электричество, имелась лишь в некоторых зданиях. Вообще-то, он уже знал кое-какие места, где водопровод ещё работал, но они все находились далековато. А может, и в театре в этом отношении всё нормально? Надо посмотреть - чем чёрт не шутит?
  Лёлик встал с диванчика и направился вдоль гардеробных, заваленных пшеничным хлебом, к туалетам. Среди снующих мимо людей заметил несколько знакомых лиц, но не стал окликать. Все уже не такие, какими были раньше. Он достаточно насмотрелся на подобные встречи знакомых людей. В лучшем случае они заканчивались слезами, равнодушным расставанием или безумной оргией, а чаще всего сведением счётов и кровавыми сценами.
  От самых дверей весь пол в туалете был засран до невозможности, поэтому Лёлик не рискнул на рейд к умывальнику. Отступив назад и покрутив головой, он заметил неподалёку вход в какое-то служебное помещение. Может, там вода есть?
  Но там оказался длинный коридор, по одной стороне которого виднелись многочисленные двери. Лёлик двинулся по коридору, пробуя на ходу открывать их, но все были заперты на замки. Зато когда он дошёл до конца, то очутился в холле, по которому шастали туда-сюда разнообразные личности с колоритными внешностями. Они обменивались между собой рваными репликами и энергичной жестикуляцией.
  Вот это да! Театр-то, оказывается, ещё живёт. Ведь эти люди, многие из которых в гриме, в расшитых золотом атласных платьях и придворных костюмах, - актёры. Неужели ещё и спектакль ставить думают? Господи, неужели такое возможно в это непонятное время?
  Рыбкин остановился, внимательно вглядываясь в лицо каждого из проходивших мимо, надеясь кого-нибудь узнать. Когда-то, будучи студентом, он довольно часто ходил в этот театр, не пропуская ни одной премьеры, хотя за последние два года работы не побывал ни разу. Неужто вся труппа сменилась? Ни одного знакомого актёра. Хотя грим, конечно, меняет внешность...
  Вдруг откуда-то выскочил худющий и растрёпанный, как школьный веник, дед с горящими глазами и козлиной бородёнкой под Дзержинского. "...авреж, главреж, главреж..." - зашелестело в воздухе. Дед голодной акулой пронёсся до середины холла, резко остановился и заорал вдруг басом, ни к кому конкретно не обращаясь, но заставив онеметь всех:
  - Какого дьявола? Я же говорил, чтобы без меня репетицию не начинали! Убедительно, ооо-чень у-бе-ди-тель-но просил только по текстам пробежаться, диалоги-монологи повторить, но не играть. Не игра-а-ать, дьявол вас побери!
  Актёры молча окружили его, многие понурили головы. Боятся что ли? Но вот в наступившей тишине раздался бархатный голос женщины с короной на голове:
  - Вас слишком долго не было, Владимир Борисович, а мы увлеклись немного.
  - Помолчи, Офелия! - рявкнул старикан. - Ничего себе, "немного". Ещё бы чуток этого "немного" и сама бы с горя повесилась. Король где? Куда он делся?
  - В гримёрке сидит, - сказал парень с флейтой, - выходит из образа. Ему кажется, что всё из-за глаз получилось, которые ему сделали. Он говорит, что после того, как свои глаза в зеркале увидит, ему убить кого-нибудь хочется. Сейчас просит гримёра глаза добрыми и умными сделать, чтобы из образа выйти.
  Скелетообразный дед дёрнулся бородёнкой, словно флюгером в сторону говорившего.
  - Из какого, к дьяволу, образа? Скорее, из образины он вылезает дьявольской. Только умные глаза ему не помогут, если на голову слабоват. Это ж надо додуматься: Тень задушить...да ещё до спектакля... Она же - Тень! Её нельзя!.. Я уж не говорю о том, что в тексте ничего подобного нет. Это ж надо, а? Сначала отравить человека, а потом даже и тень его ликвидировать. Где мы теперь ещё одну Тень возьмём?
  Женщина с короной вновь бархатно прожурчала:
  - Но вы же знаете его характер, Владимир Борисович. Импульсивный очень. Он со мной рядом стоял, наблюдал, когда Гамлет с тенью отца репетировал. Переживал очень, мучался, а потом не выдержал: "Ах, я убийца? По одним лишь наговорам и при отсутствии улик? Ну, так я стану им по-настоящему"! В общем...
  - Задушил призрака, - с издевкой закончил за неё режиссёр. - Хорошо, что не Гамлета, а то бы без главного действующего лица остались перед премьерой. Кстати, что-то я и его не вижу. Где Гамлет? Гамлет где?
  Старик стал крутить бородёнкой во все стороны.
  - Ну-ка, найдите его. И вместе с королём пусть сюда идут.
  Актёры засуетились в различных направлениях. Лишь один Лёлик стоял по-прежнему неподвижно, таращась во все глаза и уши. Этим и привлёк внимание главного режиссёра, который подлетел, словно на невидимом помеле, и уставился диким взглядом в испуганные очки молодого человека. У Рыбкина от такого пронзительного всматривания окаменело тело и зачесались кишочки у выхода из организма.
  - Ты кто? - выстрелил басом тонкогубый рот над козлиной бородкой.
  - Я, я...только что зашёл, - выдавил из себя Лёлик, не в силах оторваться от горящих глаз. - Я по...(он чуть не сказал "попить") по-осмотреть хотел...
  - Что посмотреть? На кого посмотреть? - последовали быстрые вопросы. - Хочешь стать актёром? Настоящим! Признавайся, хочешь? В глаза мне смотри! - заорал вдруг старик благим матом.
  У Лёлика что-то квакнуло внутри и голова сама деревянно кивнула, как у китайского болванчика.
  - По-настоящему хочешь? До безумия? - уже более милостиво прорычал режиссёр, продолжая пытку.
  Рыбкин хотел ответить, что, вообще-то, он ещё не знает - навряд ли до безумия, но голова-предательница опять кивнула угодливо.
  - Молодец! У нас ты по-настоящему сможешь реализовать себя как личность. Если раньше говорили, что жизнь - это театр, то теперь только театр - жизнь. А там, - старик пренебрежительно махнул рукой в сторону, - там не жизнь, а пародия на неё, жалкое существование.
  Он хитро прищурился и, задрав бородёнку, внезапно выкрикнул:
  - Что творится вне театра?
  Так же громко, но не очень-то стройно от неожиданности, послышалось со всех сторон многоголосое:
   - Де-мо-ра-ли-за-ци-я!
  - А что такое - жизнь в театре? - ещё более повысил голос старикан.
  - Ре-а-ли-за-ци-я! - на этот раз намного дружнее и с восторгом отозвались актёры.
  Почему-то Лёлик вдруг вспомнил идиотские патриотические речёвки, которые, маршируя горланили дети в пионерлагере. Он тогда на пару с Володькой чуть не вылетел из лагеря с треском после того, как директриса случайно услышала неофициальную речёвку их отряда: "Хорошо живётся нам в стране советской - волосы седые на головке детской".
  - Понял? - спросил довольный произведённым впечатлением режиссёр и многозначительно выставил указательный палец к глазам Лёлика. - Ре-а-ли-за-ци-я! Можешь полностью перевоплотиться в любого человека, быть им на самом деле. Не играть, а жить его реальной жизнью. По-настоящему, - повторил он полюбившееся слово. - Вот, например, средние века. Кем бы ты хотел быть в средние века? Я имею в виду, кого бы ты хотел играть в "Гамлете"? Чьей жизнью хотел бы прожить?
  - Своей, - сказал неожиданно для себя Лёлик.
  Вокруг засмеялись.
  - Ты что, дурак? Не понимаешь? - насупил седые брови почти на щёки старик, а трёхзначный номер у него на лбу стал зловеще багроветь. - Жизнь какого из героев пьесы тебя привлекает?
  Но Лёлик и так уже лихорадочно вспоминал содержание "Гамлета", перебирая в уме наиболее, по его мнению, безобидных действующих лиц и их возможные конфликты с другими персонажами. Он уже понял, кто и как собирается играть в этом театре и подозревал, что после премьеры состав актёров сильно уменьшится.
  - А могильщиком можно? - наконец, сказал он.
  - Хм-м, а ты философ, - удивился старик. - Могильщик - глубокий образ. Хм...но, вообще-то, сейчас нам нужнее Тень отца Гамлета.
  Он не договорил, потому что в холл вбежала Офелия и с ней несколько девушек, видимо, её фрейлины.
  - Владимир Борисович, Владимир Борисович! - кричали они ещё издали. - Он убил его! Он его убил!
  - Тихо! - рявкнул главреж. - Кто кого убил? Офелия, давай по порядку.
  - Король заколол принца Гамлета. Принц кинулся за отца мстить, но, вы сами знаете, он только что после гриппа, слабый ещё и...
  - Ах, скотина! - завопил старик. - Что же он, гад, делает? Ведь просил его до премьеры подождать, не вживаться в образ по-настоящему. Ну, я ему... только слуг играть будет...
  Главреж мини циклоном ринулся к дверям, из которых перед этим появились вестницы несчастья. Актёры толпой повалили за ним, возбуждённо переговариваясь. И уже никто, кроме Лёлика, не слышал всхлипывающей королевы, которая жалобно тянула на одной ноте:
  - Он отрави-и-ился, он сам тоже отрави-и-ился... Ни одного мужа теперь нет - оба отра-а-авленные...
  Рыбкин стал отступать, пятясь, а затем развернулся на сто восемьдесят градусов и рысцой побежал по коридору к выходу.
  Весельчака он искать не стал, а сразу направился в сторону Заречья, вернее, того, что от него осталось. Лёлик уже знал, что дома, в котором он проживал, уже не существует, как и многих других зданий в этом районе. Их методично взрывали один за другим какие-то маньяки-разрушители, разграбившие оставшийся без охраны склад со взрывчаткой. Все уже привыкли к раздававшемуся время от времени грохоту и не обращали внимания, стараясь лишь держаться подальше. Но всё равно, блуждая иногда по развалинам, Лёлик натыкался на изувеченные тела неостерёгшихся людей. Возможно, среди них были и сами взрывники.
  Когда он перешёл через мост, забитый трупами трамваев и автомобилей, когда увидел одноногого мужичка, сидевшего посреди тротуара на деревянном ящике и деловито тюкавшего молоточком. Около него собралась небольшая кучка прохожих. Приблизившись к ним, Лёлик тоже остановился, удивлённый: инвалид не просто тюкал от нечего делать - он прибивал каблук к туфельке, насаженной на металлическую сапожную лапу. Хозяйка туфельки и каблука, немолодая уже женщина, ожидала рядом, поставив разутую ногу на край ящика. Люди, собравшиеся вокруг, молча глазели на работу мужичка.
  Но вот тот снял туфельку с лапы и протянул женщине.
  - Ну-ка, красавица, попробуй, - сказал он, кособочась губами, в уголке которых были зажаты тоненькие блестящие гвоздики.
  Та неуверенно взяла туфельку, повертела в руках, рассматривая.
  - Да что ты её, как брильянт, крутишь? - усмехнулся мужичок. - Пробуй давай.
  Женщина, наконец, всунула в неё свою маленькую босую ступню и сделала два коротеньких шажка. Повернулась улыбающимся лицом к одноногому.
  - Спасибо. Так жалко было, что каблук сломался, - очень уж привыкла к ним.
  - Да, погодь ты "спасибо" говорить, - заёрзал на ящике мужичок, - ты потопай ногой-то, потопай. Проверь как следует, а то, может, отойдёшь чуть и опять отвалится. Ну, топай давай.
  Женщина, собравшись с духом, энергично топнула и чуть не потеряла равновесие. Все заулыбались, раздались смешки. А она вдруг, тоже развеселившись, пискнула что-то вроде "и-е-е-ех!" и, взмахнув руками, выбила на асфальте звонкую чечёточную дробь. Как и все окружающие, Лёлик, не выдержав, засмеялся.
  - Как же мне тебя отблагодарить-то? - прекратив пляску, недоумённо спросила женщина.
  Одноногий вытащил гвозди изо рта и, отвернув в сторону заросшее седой щетиной лицо, смачно сплюнул. Потом сказал со злостью:
  - Никак. Сама знаешь: живём как в раю, всё есть. Носи, не стаптывай - вот и вся благодарность. А стопчешь - ещё приходи, сделаю в лучшем виде.
  - Слышь, мужик, а подклеить подошву можешь? У меня отклеилась, зараза, - произнёс вдруг потёртого вида детина неопределённых лет и степени трезвости.
  - И это можно, клей есть, - кивнул сапожник. - Прошивать вот только возможности нету. Машинка была электрическая, так пропала куда-то. Да и электричества всё равно тут нет. Снимай башмак, посмотрю, что там у тебя.
  - Не надо, не снимай, - послышался из-за спин чей-то резкий голос.
  Все удивлённо оглянулись и увидели только что подошедших мужчину с девушкой, на щеках которых алели трёхзначные номера.
  - Вы что, не в курсе? - обратился ко всем краснономерной мужчина. - На Центральном стадионе все подтрибунные помещения завалены обувью и одеждой. Всё новое и любых размеров - бери, сколько хочешь.
  - А если я в старом хочу? - с вызовом спросил потёртый детина.
  - Ходи в старом, кто тебе не даёт? Только когда старое развалится, всё равно ведь что-то одевать-обувать надо будет.
  - А, может, я голым ходить буду - около театра, вон, полно таких.
  Мужчина усмехнулся.
  - Ходи голым, теперь всё можно.
  - Да? А почему ж тогда работать нельзя? - подал голос одноногий сапожник. - Почему я прав не имею делать то, что всю жизнь делал?
  Он уже чуть ли не кричал.
  - Меня полгорода знало. Я этими руками столько обувки людям...
  - Заткнись! - неожиданно пронзительно взвизгнула девушка с номером и сунула руку в свою приоткрытую сумочку. - Ты что, не видишь, что он сумасшедший? - сказала она мужчине, который успокаивающе взял её за локоть.
  - Вижу, - сказал тот. - Но, думаю, он пока не безнадёжен. Излечится. Многие излечиваются.
  - Ты ошибаешься, - раздался голос незаметно появившегося из подворотни парня шикарного вида с красным номером на лбу В-13.
  Шик ему придавали фрак, цилиндр и трость, хотя диссонанс вносили белые адидасовские кроссовки и спортивная сумка через плечо. Лёлик узнал его сразу, но вида не подал. Когда-то этот красавец был секретарём обкома комсомола по идеологии, а потом какой-то шишкой в обкоме профсоюзов. Лёлик помнил его выступление на одной из учительских конференций перед началом учебного года. Это было такое словоблудие, что после той речи появилось непонятное желание не то петь героические песни о Ленине и коммунистической партии, не то бежать куда подальше, чтобы больше подобного слышать.
  - Ты ошибаешься, Шестьсот пятый, - повторил франт во фраке, - он уже не излечится. Посмотри: у него и имени-то нет.
  Только теперь Лёлик обратил внимание, что у одноногого мужичка и, в самом деле, ни на лице, ни на шее не было номера. Пусть даже и едва заметного.
   - Ну, а вам-то что до этого? - вновь вызывающе бросил детина.
  - Нам? - белозубо улыбнулся шикарный парень, а мужчина с девушкой, подойдя к нему вплотную, стали по бокам. - Мы врачи нового общества и спасаем его от заразы. Вот ты, - парень ткнул тростью в сторону детины, - ты уже заразился и тоже на грани сумасшествия. А значит, становишься опасен.
  Людская кучка потихоньку стала редеть, но детина, хотя и захлопал глазами растерянно, по-прежнему стоял в позе, намекающей, что он не прочь подраться. Мужичок, тем временем, чертыхаясь сквозь зубы, торопливо пытался пристегнуть к культе ноги вытащенный из-за ящика деревянный протез. У Рыбкина появилось нехорошее предчувствие, но, несмотря на это, он остался на месте.
  - Ты не злостью своей опасен, - продолжал тем временем парень (и, хотя смотрел он на здоровяка, речь его явно предназначалась для всех), - а опять-таки распространением заразы. Вы видите? - он снова указал тростью. - У него имя тоже исчезает. Безымянным становится.
  Все уставились на побледневшее лицо детины, на котором и впрямь вместо номера на левой скуле едва заметно голубела размытая полоска.
  - Ну и что? - послышалось вдруг в наступившей тишине.
  Это произнесла та самая женщина, которой мужичок отремонтировал туфельку.
  - Что "ну и что"? - повернулся к ней парень во фраке.
  - Так и что, что безымянные? С чего вы взяли, что они сумасшедшие? Они же никому не мешают.
  У неё самой вместо номера на щеке тоже голубела полоска, зато у парня на лбу под цилиндром уже чуть ли не светился багровым сиянием В-13.
  - Ошибаетесь, - чуть ли не ласково сказал он. - Только сумасшедшие могут пытаться делать то, что никому не надо, чего и так полно. Вспомните, что было раньше. Все трудились, работали, надрывая своё здоровье, чтобы жить как можно лучше. Вечно чего-то не хватало, поэтому и труд был необходим. А вокруг - сплошные ограничения. Мечтали о свободе и изобилии. И вот они наступили: полная свобода и всё есть. Делай, что хочешь, не думай о пропитании и прочем, ради чего когда-то мучили себя всю жизнь. Ведь это же - исполнение мечты человечества! Так как же называть людей, которые плюют на эту жизнь, хотят вернуться к привычному полуживотному существованию? Разве они не сумасшедшие? И разве не сумасшедшие те, кто вместо того, чтобы безо всякой платы взять себе новую красивую вещь, носят старую и неудобную?
  Женщина уже со страхом смотрела на парня, всё повышающего тон голоса. А тот, продолжая говорить, медленно приближался к ней, сопровождаемый краснономерной парочкой. До Лёлика вдруг дошло, что кроме этой троицы, а также его самого, женщины, детины и мужичка, пристегнувшего, наконец, протез, больше никого вокруг не осталось. Внутри у него выше пояса похолодело, а ниже - подогнулось и замерло.
  - Возврата к старому хотите? В рабство? - язвительно вопрошал В-13, наступая на женщину, которая пятилась от него за спину всё ещё безмолвного от непонимания и недоумения здоровяка.
  - А ты, кажись, по рогам хочешь, - очнулся, наконец, от прострации здоровяк.
  Сразу же у всех троих с красными номерами появились в руках пистолеты. Детина тоже быстро сунул руку в карман, но неожиданно для всех асфальт вдруг дрогнул под ногами и вдалеке громыхнул взрыв. Все, невольно присев, обернулись в ту сторону и увидели вспухший над крышами у окраины плотный клубок пыли. "Ещё одному дому звездец пришёл", - мелькнуло в голове у Рыбкина. Одновременно мелькнуло и перед глазами. Это пролетел какой-то непонятный предмет, явно не предназначенный для полётов. Лишь когда парень в смокинге закричал, схватившись за ушибленную предметом голову, Лёлик разглядел, что это был тяжёлый инвалидный костыль с упором для подмышки. Ещё один такой же держал в руках мужичок-сапожник и, размахиваясь, собирался пульнуть вдогонку первому.
  Захлопали выстрелы - осел наземь мужичок с неиспользованным костылём, завизжала женщина, заорал что-то нечленораздельное падающий лицом вперёд здоровяк. Словно отрывок из дешёвого боевика прокрутили растерянному Лёлику. Лишь после того, как задёргался в агонии хрипящий детина, пачкая асфальт тёмно-красным, и упала рядом с ним замолчавшая после выстрела парня женщина, он сбросил оцепенение. Но не побежал прочь, а пошёл прямо к парню с номером В-13, который с усмешкой смотрел на его приближение, но почему-то пока не стрелял. А Лёлик желал именно этого, он уже почти ощущал своей чуть ли не звеневшей от напряжения плотью, как вонзится в неё сейчас раскалённая пуля и начнёт рвать живое ещё живое тело. Но выстрел всё не раздавался, и он, подойдя вплотную к усмехающемуся убийце, остановился перед ним, не зная, что делать дальше. Не было ни одной мысли и не находилось слов. Парень вдруг засмеялся прямо в лицо Рыбкину. И тогда Лёлик, стиснув зубы, широко по-деревенски размахнулся, чтобы ударить со всей своей небольшой силы по этой красивой самодовольной роже. Мужчина и девушка вновь одновременно вскинули пистолеты... Так громыхнуло, что боль пронзила уши, а удар воздуха сбил всех на асфальт. Парня в смокинге бросило прямо на Лёлика, который завалился на спину и так ударился затылком, что в мозгах заискрило, а во рту появился металлический привкус. Сверху посыпались куски всякой дряни разной величины, барабаня по накрывшему его телу, вздрагивавшему от ударов.
  Наконец, дробь прекратилась и в наступившей внезапно тишине остались только звуки потрескивания чего-то горящего и глухие стоны с разных сторон. Лёлик попытался столкнуть с себя придавившего его парня и понял, что тот уже мёртв. Когда Рыбкину удалось всё же выбраться из-под тяжёлого безжизненного тела, то его глазам открылось, если можно так сказать, удручающее зрелище. Но вполне вероятно, что так сказать нельзя, потому что зрелище на самом деле, не открылось, а наоборот, почти скрылось в красно-пыльной пелене. Лёлик сначала даже подумал, что это из-за запылившихся стёкол очков. Но нет, стёкла были ни при чём, хотя одно из них и треснуло. Просто грязным был сам воздух. В этом пыльном тумане можно было различить людей рядом с ним, некоторые из которых копошились под слоем засыпавшего их мусора и кирпичных обломков. На месте же старого двухэтажного дома, что стоял неподалёку, теперь рыжела неясная груда его останков.
   Лёлик, кашляя от пыли, забивавшей лёгкие, кое-как поднялся на ноги и подошёл к стонущей женщине. Вся она, за исключением окровавленного лица и плеч, находилась под обломками. Он опустился на корточки и начал осторожно откидывать с неё кирпичные осколки. Неожиданно рядом с ним появились люди в белых халатах. Один из них небрежно оттолкнул его в сторону, а двое мужчин, просунув свои руки женщине под мышки, стали тащить её из-под обломков, не обращая никакого внимания, что от боли она потеряла сознание.
  - Вы что делаете? - закричал Лёлик, пытаясь остановить мужчин, хватая их за халаты. - Вы же её совсем так убьёте!
  Один из них хмыкнул, выпустил женщину из рук и с короткого размаха хрястнул кулаком бывшему учителю биологии между глаз, перед которыми моментально всё поплыло одурелым туманом.
  
  ГЛАВА - 9
  ОХОТА НА ЛЮДЕЙ(Н. Юдин)
  
  Один из двоих на холме махнул рукой в сторону далёкого невидимого города.
  - Вон тачка для нас едет, пошли, - сказал он.
  Н. Юдин нервно засновал руками по карманам.
  - Чего спешишь? - ухмыльнулся напарник. - Когда на прицел возьму, спокойно подойдёшь и всадишь. Пошли.
  Юдину полегчало от чужой уверенности. Шприц он уже нащупал в боковом кармане пиджака, так что всё шло нормально. Они стали спускаться с верхушки зелёного травяного холма, откуда просматривали шоссе. Асфальт заканчивался недалеко от его подножия, резко сменяясь серой песчаной почвой. В этом месте скопилось уже более сотни брошенных и беспомощных автомобилей.
  - А говорил, что больше никто не поедет... Меня слушай - не зря же седьмую категорию дали, - сказал напарник.
  - Так полдня же торчим и никого не было. Говорят, что в городе бензин кончился. С этой повезло просто.
  - На заправках, может, и кончился, а по гаражам наверняка ещё много припасено. Так что я прав оказался, - резонно возразил напарник, шагающий впереди и на ходу засовывающий пистолет под ремень брюк за спиной.
  У Юдина пистолет находился под мышкой в кобуре, надёжно скрытой пиджаком. Оружие стояло на предохранителе из-за боязни владельца, как бы оно случайно не выстрелило, потому что было ещё непривычным. Попалить, конечно, хотелось, но шприц сейчас был нужнее. Сказано было, что главное - воткнуть в любое место, а впрыск произойдёт автоматически и мгновенно. На несколько часов уколотый станет его беспрекословным рабом и будет делать абсолютно всё, что прикажут, хоть самому себе голову ножовкой отпилит. А потом...потом Н. Юдин станет полновластным хозяином этого тела, если, конечно, сумеет усмирить. Ну, он-то сумеет. И чем больше будет у него послушных рабов, тем выше поднимется в категории. Сейчас он имел низшую, десятую. "Побольше бы народу в тачке, - мелькнуло в голове.
  Они подошли к обрубленному шоссе и напарник, уже имевший опыт пленения, сказал:
  - Ты пока не светись, спрячься вот за эту "Ауди", а то двоих могут испугаться. Появишься, когда я их мордами в асфальт положу.
  Н. Юдин послушался, так как участвовал в подобном мероприятии впервые. Раздолбанная "Волга" с перевязанными тюками на крыше остановилась у автомобильного скопища и замерла. Через некоторое время дверь со стороны водителя распахнулась и из неё неторопливо под рок-н-ролльную музыку, как бы по частям, вылез громила лет тридцати в прекрасном чёрном костюме, белоснежной сорочке и ярко-красном галстуке.
  "Липатов Генка", - обомлел Юдин в укрытии. Громила тем временем окинул внимательным взглядом хаос впереди и только потом посмотрел на человека перед ним.
  - Здравствуйте, товарищ негр, - сказал он. - Проясните, пожалуйста, ситуацию: существует ли возможность объехать вот это, - он величественно повёл вокруг рукой, - автомобильное блядство?
  - А вы один едете? - спросил юдинский напарник, заложив руки за спину и ухватив правой рукоятку пистолета.
  - Вы за кого меня принимаете? Конечно, не один, - почему-то обиженно сказал гигант и, обернувшись к "Волге", поманил кого-то пальцем.
  Из второй открывшейся двери выпорхнула юная блондинка с большими чёрными глазами, одетая в белый спортивный костюм и в белых же адидасовских кроссовках.
  - Знакомься, Лена, - сказал ей громила. - Это русский негр. Обычное дело. Простите, как вы сказали вас зовут?
   Напарник Юдина подошёл к гиганту почти вплотную и выхватил пистолет из-за спины.
  - Хватит трепаться, - сказал он, направив ствол в грудь здоровяка. - Руки за голову! Обоим говорю: руки за голову! И мордами на асфальт, быстро!
  "Отойди от него подальше, дурак"! - хотел крикнуть Юдин напарнику, но во рту внезапно пересохло и язык будто одеревенел.
  - Вы плохо воспитаны, если повышаете голос на девушку, - заметил гигант и резко выкинул руку вперёд, оказавшуюся достаточно длинной, чтобы схватить и сжать чужие пальцы вместе с пистолетом, которые исчезли в могучем кулаке.
  Юдину показалось, будто он слышит хруст ломающихся косточек, и его передёрнуло. Хозяин пистолета закатил глаза, а ноги его подогнулись. Но громила не дал ему упасть, ухватив другой рукой за ремень. Потом он небрежно вынул пистолет из ставших тряпичными пальцев чернокожего бандита и сунул себе в карман.
  - Как думаешь, у него ещё есть возможность стать на путь исправления и любви к ближним? - спросил он девушку, кивая на обвисшего в его руке юдинского напарника.
  Та, прикусив губу, отрицательно покачала головой.
  - Он кого-нибудь всё равно убьёт, - сказала она почти детским голосом.
  - Я тоже так думаю, - согласился гигант и врезал кулаком свободной руки в лицо человеку, которого держал.
  Юдин всхлипнул и нырнул в приоткрытую заднюю дверцу "Ауди", за которой прятался. Но гигант услышал. Непостижимо быстро для своей массы он оказался рядом с автомобилем и заглянул внутрь.
  - О, тут ещё один негр, - сказал он удивлённо и, протянув лапу, выволок упирающегося "негра" наружу.
  - Ген, Ген, Геннадий Львович, не надо - я свой, - прохрипел Юдин, задыхаясь от лацканов собственного пиджака, стиснувших его горло.
  Здоровяк нагнулся, всматриваясь в лицо пленника.
  - Никак Юдин? - удивлённо произнёс он. - Николай, ты что ли?
  - Йа, йа, - просипел из последних сил тот, потому что кивнуть головой не было никакой возможности.
  - Ну и встреча! А мне сказали, что ты давно спился. Вруны несчастные. Я думал, что только тёщи появляются неожиданно и ниоткуда, но, оказывается, и Юдины тоже. А чего это ты чёрной краской-то вымазался? Мода что ли такая сейчас пошла?
  - Не мазался я, - честно ответил Юдин, обретший, наконец, свободу и старательно застёгивавший пиджак, чтобы нечаянно не засветить оружие под мышкой. - Кожа сама по себе такой недавно стала, когда...когда чёрт те что кругом началось.
  - А-а-а, понятно, - протянул гигант. - В городе номера на рожах, а здесь, значит, кожа чернеет. А тот, что с пистолетом, друг твой что ли?
  - Нет, случайно вместе. Просто мне деваться некуда было, а он угрожал, ну и... жить-то как-то надо.
  - Угу, а ты всё такой же ссыкун, как и раньше. Ну, да ладно, это твои проблемы. Хотя могу помочь: поехали с нами - может, побелеешь со временем, если подальше отсюда будешь. Мы с Ленуськой к морю собрались. Всё время мечтал у моря жить, да не получалось. А теперь вот решился, раз такой бардак кругом. Поедешь с нами?
  - Ага, поеду, - согласился Юдин. - С удовольствием.
  - Добро. Только к Ленке не вздумай приставать, а то башку оторву.
  - И как ты подумать такое про меня мог, Гена? - искренне возмутился Юдин.
  - Сам удивляюсь, Николай, - ответил тот, разводя руками. - А не желаешь ли перекусить, в смысле, пожрать? А то нам с Ленуськой подкрепиться не помешало бы.
  - Нет, нет, без меня - я больше не могу, - отозвалась Ленуська.
  Юдин же был не против, о чём и сообщил Липатову, который тут же скомандовал:
  - Ленусь, поднимайся вон на ту горку, постели там клеёнку и пледы, а я прихвачу чего-нибудь, что Бог послал.
  Бог послал Липатову ящик шампанского, три ящика водки и забитый под завязку багажник всякой снеди, не считая сумок в салоне автомобиля. Что находится в тюках на крыше багажника, Юдин спрашивать не стал: скорее всего, тоже еда. К бутылке шампанского и двум бутылкам водки они захватили корзину с продуктами "червячка заморить", по словам хозяина этого изобилия. Девушка, мысленно уже раздетая и изнасилованная Юдиным, постелила на траву клеёнку и они приступили к трапезе. Граммов после двухсот Юдин, к удивлению Липатова, от алкоголя отказался, чтобы не окосеть окончательно и не сболтнуть лишнего. Вслух же он поведал только что сочинённую версию своего существования в последнее время, наиболее простую, а значит, и достоверную. Внезапно, мол, почернел и оказался вдалеке от города один, без еды и денег. Естественно, испугался. Потом встретил такого же почерневшего, но наглого и с пистолетом. Тот предложил грабить проезжающие из города тачки, что до них делали другие чёрные, но потом ушли, когда проезжих почти не стало. Юдин не стал участвовать в ограблениях, но от еды, отнятой у путников не отказывался, потому что голод - не тётка. Самих же ограбленных бандит с пистолетом не трогал, отпускал восвояси, а его пока терпел, чтоб не скучно было. Однажды Юдин всё же решил уйти отсюда, но по дороге ему сказали, что в городе на почерневших охотятся люди с номерами на лицах и убивают. Идти ещё куда-то в неизвестность одному страшновато. Вот и всё, пока не появился Геннадий Львович.
  Версия сошла, потому что Липатов был доверчив, жалея запутавшихся и обиженных - это Юдин знал точно.
  - А ты хоть догадываешься, почему почернел? - спросил Липатов.
  - Понятия не имею, - пожал плечами Юдин.
  - Души у тебя нет, понял? Или придавленная она. Я вот телом лентяй, а душа на месте. Видишь, не почернел и номера на лице нет? Потому что добрый.
  - Ага, добрый, а человека, как муху, прихлопнул, - хмыкнул Юдин.
  - Это не человек - отморозок, - небрежно махнул рукой гигант. Ты зря мне лапшу на уши вешал, что он никого не трогал: я ему в глаза смотрел. В последнее время таких, как он, уже навидался выше крыши. Ну, так вот, я лентяй телом, а ты...
  - Душой, - закончил за него Юдин.
  - Ага, только у меня иногда такое впечатление, что твоя душа настолько ленива, что вообще опоздала родиться, ха-ха. Но это я так, шучу. Поедем к морю, а ты постарайся смотреть на всё добрыми глазами и увидишь, что не всё ещё потеряно. Давай выпьем по стаканчику за женщин, ради которых стоит жить, и за нас, которые ещё кому-то нужны.
  - Не, я пас. Отвык уже по столько, - сказал Юдин, всё более зверея внутренне.
  Знакомцами они стали ещё при Горбачёве, когда Н. Юдин числился младшим лаборантом в огромном конструкторском бюро, всегда ходил в костюме и, знакомясь, представлялся как "научный сотрудник". Липатов в этом бюро был действительно младшим научным сотрудником, изобретал какие-то приборы и считался подающим большие надежды талантливым конструктором. Юдин этому не верил и считал, что этот бабник и лодырь просто притворяется, каким-то непостижимым образом вводя всех в заблуждение. Да и сам Липатов не раз заявлял, что он отъявленный бездельник и просто вынужден для создания хороших условий своему ленивому большому телу иногда шевелить мозгами. Мол, именно поэтому он и пришёл к поразительному выводу, что лень - двигатель прогресса. Юдину приходилось общаться с ним поневоле, потому что на работе общими были и курилка и участие в общественных мероприятиях от празднований дней рождений сотрудников до выездов на природу и поездок в подшефный колхоз. Однажды ему довелось побывать в гостях у Липатова, где он был искренне обескуражен крутизной обстановки трёхкомнатной квартиры, в которой проживал лишь сам владелец да его собака. Юдина бесило материальное и душевное благополучие Липатова, потому что не было понимания, почему. Почему этому самодовольному юнцу так легко и весело жить, а ему, Юдину, несмотря на все старания, ни от кого ни хрена хорошего не обламывается? Даже животные его не любят, не говоря уже о женщинах, соседях и коллегах по работе. Липатов же к начальству вроде бы не подлизывался, авторитетов не признавал, влиятельных родственников не имел и, в то же время, почему-то жил, по понятиям Юдина, припеваючи. К нему же все относились как-то несерьёзно, будто за дурачка какого-то считали, хотя он даже Маркса читать пытался. "Ты, Николай, главное, побольше молчи, - поучал Юдина Липатов. - Когда человек молчит, то окружающим кажется, что он всё время думает". "А сам тогда что же не молчишь"? - задал он каверзный вопрос молодому конструктору, которого считал балаболкой и пустомелей. "Для меня это неактуально", - непонятно ответил тот. Юмора его Юдин не понимал, рассуждений тоже, а потому психовал про себя, когда о Липатове отзывались как об остроумном и неглупом человеке. "Язык подвешен, вот он и вытыкивается, блин", - думал Юдин. У него самого как следует вытыкнуться не получалось, потому что язык, блин, не был подвешен совсем и только попусту болтался между мозгами и собеседниками. Потому-то однажды и пришло решение довериться рукам (вернее, одной руке) опытного онаниста. Именно правая рука с помощью авторучки должна была донести до читателей в его автобиографическом романе все его философские мысли о трудно прожитой жизни, об интересных случаях в ней и вообще... Но вернёмся к Липатову, любителю хорошеньких женщин, еды, книг и компьютеров. Когда он пребывал в печали, то выпивал, а когда весел, тоже был не прочь. То есть пил он, прямо скажем, часто, но пьяным его никто не видел. Вообще, выпить и съесть он мог много, но сколько именно ещё никто выяснить не смог, потому что все сходили с застольной дистанции намного раньше подопытного. Однажды Липатов выразился в том смысле, что его мечта - это чтобы жизнь стала сплошным праздничным ужином с перерывами на секс, сон, книги и компьютер. Но, как ни странно, при его гастрономических пристрастиях к мясным блюдам он не казался жирным, а может быть и не был им, потому что рост имел под два метра. На диету он садился часто, но не более, чем на несколько часов. Спорт любил только по телевизору. Однажды пошёл вместе со всеми из их и соседнего отдела в спортзал поиграть в минифутбол, но через десять минут бегать стало некому в обеих командах за исключением самого Липатова. Покалеченные игроки всей гурьбой собрались идти в травмпункт. Расстроенный Геннадий представил, какие слова признательности завтра выскажет ему начальство, когда никто не выйдет на работу по причине членовредительства с его стороны. И тогда он предложил загладить свою вину оплатой культпохода в ресторан. Все почему-то согласились и дружной толпой заковыляли в спортивных костюмах в ближайший кабак, приведя там в шоковое состояние метрдотеля и официантов. На возражения, что в таком виде в ресторан нельзя, Липатов по секрету им сообщил, что на это есть разрешение САМОГО, так как это прощальный ужин сборной страны по боксу перед отъездом на чемпионат мира. А без предупреждения пришли, чтобы журналисты не разнюхали. Метрдотель ужаснулся, но взял себя и официантов в руки и пригласил уважаемых боксёров отведать фирменные блюда и напитки. На следующий день на работу почти никто не вышел, за исключением Липатова, по причине невозможности отрыва тел от простыней, банок с рассолом и неузнавания близких родственников. Ещё Геннадий любил петь, аккомпанируя себе на гитаре, но всегда какую-то фигню, часто на английском, которую Юдин не признавал. На вечеринках Липатов обожал танцевать, но сидя. Похабное это зрелище: раскачивающийся на стуле огромный человек да ещё если с девушкой на коленях. Все с нетерпением ожидали момента, когда стул сломается. Стул почти всегда ломался, но Липатов почему-то никогда не падал. Юдин же стулья жалел и сидя не танцевал. Тем более, что и девушки по каким-то причинам игнорировали его острые коленки. Правда, он не танцевал не только на стуле, но и на ногах. Принципиально. Потому что не умел. А вообще, девушки липли к Липатову, как мухи к мёду, не только, когда тот на стуле находился, но и всегда. Юдин подозревал, что мама, папа и природа специально создали Генку для охмурения женщин. Чем он их брал, кроме роста, непонятно, потому что сам Липатов честно признавался, что явно не красавец. Хотя потом добавлял, что "зато чертовски привлекателен". А однажды как-то ответил Юдину, что никого он не охмуряет, а любят его потому, что умный, добрый и большой. Юдин не верил этому. Может быть потому, что о себе мог сказать только, что тоже не дурак, а, может быть, и не поэтому. В общем, всё было в Липатове таким, что Н. Юдин сильно не любил. Можно сказать, даже ненавидел. Потому что сам он представлял собой совершенно противоположное. Кстати, Юдин помнил абсолютно все случаи, когда Липатов подшучивал над ним. После каждого из них он мучался ночами, фантазируя, как он высмеет обидчика в отместку. Как-то на работе Липатов спросил, кто Юдин по гороскопу. А когда тот ответил, что "Стрелец", то Генка достал из кармана тоненькую брошюрку и прочитал вслух: "Стрелец постоянно делает пакости окружающим чисто из любви к самому процессу". Потом подобную и якобы смешную ерунду он зачитывал и другим про их знаки зодиака, но Юдину запало, что начали- то именно с него. А ещё накрепко запомнилась одна из шуточек Липатова в тот период, когда Юдин был кратковременно женат. После свадьбы они с молодой женой поехали по льготным профсоюзным путёвкам к морю. Там они по очереди щёлкали друг друга подаренным на свадьбе фотоаппаратом. Оксанка упросила пляжного торговца мороженым, у которого постоянно сидела на плече макака, дать ей обезьянку для позирования. Всего за пять рублей тот не смог отказать милой полненькой женщине. Юдин тогда целую плёнку извёл на супругу с макакой. А после отпуска, когда он в курилке фотки мужикам показывал, Липатов задумчиво так спросил:
  - Слушай, Николай, а вы вместе с женой отдыхать ездили или по отдельности?
  - Конечно, вместе, - удивился такому глупому вопросу Юдин.
  - А почему ж тогда на фотографиях ты всегда один, а жена с какой-то обезьяной вместо тебя?
  Все захохотали и никто уже не слушал его объяснения, что они фотографировали друг друга по очереди. Однажды Юдин всё-таки придумал шутку и по приходу на работу сообщил, что он вчера вычитал в журнале такую информацию: со временем домашнее животное становится похожим на своего хозяина и по характеру, и даже внешне. А потом невинно так спросил у Липатова, как будто не знал, что у того дома живёт коротконогая и длинная такса:
  - Гена, ты говорил, что у тебя собака есть. Она на тебя не похожа ещё? Какой хоть породы-то?
  - Такса, - невозмутимо ответил Липатов. - Она, и вправду, на меня стала похожа: постоянно по телефону знакомым сучкам названивает и еду сама себе готовит. Хочу её к нам лаборантом устроить - пусть деньги зарабатывает, а то обленилась совсем. Кстати, Николай, а как твой хорёк поживает, которого тебе на рынке вместо морской свинки втюхали?
  - Сдох, - мрачно сказал Юдин.
  - Психологическая несовместимость?
  - Чего? - не понял Юдин.
  - Сдох отчего?
  - С балкона упал.
  - А-а-а, банальное самоубийство. Я бы, наверное, на его месте тоже выпрыгнул.
  Он в тот момент пожалел, что Липатов не был на месте хорька, которого, по правде говоря, Юдин просто-напросто выкинул с балкона, обозлясь. Но Липатова не выкинешь, потому что он был огромным и сильным. Очень сильным. Однажды Юдин наглядно убедился в этом, когда менял заднее колесо у казённого жигулёнка, а Генка несколько минут держал руками на весу приподнятый им зад автомобиля вместо отсутствующего домкрата. Поэтому Юдин его боялся. Особенно теперь, когда бывший его напарник валялся всего в трёхстах метрах отсюда со вмятым в череп лицом. Обрывки мыслей в башке скакали кузнечиками, но осталась только одна, наиболее реальная, когда Липатов разделся до плавок и, раскинув руки, лёг на расстеленный плед. Юдин ужаснулся этой горе плоти и подумал, что правильно сделал, не использовав пистолет. Для такого здоровяка и магазина могло не хватить, а тому достаточно пальцами дотянуться, чтобы на тот свет отправить. Липатов, лёжа на спине, потянулся, напрягшись всем своим мощным телом и увеличившись от этого ещё больше в размерах. Потом расслабился и сказал полусонно:
  - Хорошо здесь после города. Ленусь, Коль, я вздремну маленько, а вы, если что, толкните тогда. До моря ехать до-олго предстоит...
  Не дожидаясь ответа, он перевернулся на живот и уткнулся лицом в согнутые руки. Девушка улыбнулась.
  - Он почти двое суток не спал. Вчера у нас с ним свадьба была.
  - Ого! Молодцы, - восхитился Юдин, лихорадочно нащупывая в боковом кармане шприц.
  С размаху он вогнал его в огромную спину и моментально отскочил на несколько метров в сторону, выхватывая пистолет из кобуры. Великан дёрнулся и тут же обмяк. Девушка закричала пронзительно, со страхом уставясь на торчащий из тела Липатова шприц.
  - Заткнись! - крикнул ей Юдин. - Выдерни, выдерни его.
  Она продолжала кричать, не двигаясь с места. Липатов зашевелился, а затем приподнялся и сел. Глаза его были пусты и бессмысленны. Девушка замолчала, глядя на него растерянно.
  - Ты мой раб, - сказал ему Юдин в наступившей тишине.
  Ни малейшего намёка на какую-либо реакцию.
  - Встань, раб.
  Липатов встал, по-прежнему с расслабленным лицом и бессмысленными глазами.
  - Раздень её, - приказал Юдин, кивнув на девушку, и на всякий случай попятился.
  Липатов повернулся к молодой жене и, одной рукой схватив её за волосы, другой стал срывать одежду. Отчаянный, на грани безумия девичий крик показался Юдину фанфарами. Он быстро вытащил из брюк ремень и бросил его безразличному Липатову.
  - Свяжи ей сзади руки и иди к своей машине, жди меня.
  Тот выполнил приказание и, оставив лежать связанную обнажённую девушку, которая теперь уже не кричала, а стонала и плакала, пошёл вниз с холма к автомобильному кладбищу. Из спины у него по-прежнему торчал шприц, раскачиваясь при ходьбе, и стекала тонюсенькая струйка крови.
  Юдин проводил его внимательным взглядом, потом облизнул пересохшие губы и подошёл к девушке.
  - Ну, куда отползаешь, дурочка? Или тебе тоже шприц вогнать? Если всё будешь делать, как мне хочется, то колоть не буду и человеком останешься. А нет, такой же зомби сделаю, поняла? Так что щас мы с тобой покуролесим чуток, а потом свяжешь, как я скажу, своего Генку и поедем. Только не к морю, конечно, хо-хо-хо
  .Н. Юдин стащил с себя штаны вместе с трусами и, похохатывая, шагнул к отползающей от него полубезумной от ужаса девчонке. Его распирало от желания и нового незнакомого чувства, кружившего ему голову. "Вот она, настоящая власть, настоящее могущество! И жизнь настоящая только начинается. Я им ещё всем покажу, всяким там Липатовым, блин".
  
  КОКТЕЙЛЬ ДЛЯ САТАНЫ
   Я в себя вбираю ярость,
   Я в себя вбираю боль...
   Не шепчите мне про жалость -
   Я и так уж сам не свой.
   Унижают, убивают...
   Деньги, трупы, власть сквозь зло -
   Я вбираю, я вбираю,
   И в душе моей темно.
   Я напиток составляю
   Из страданий и гробов -
   Очень скоро, знаю, знаю:
   Будет мой коктейль готов.
   Вот тогда его смешаю
   С болью, злобой и тоской,
   А потом, рыча, рыдая,
   Обнимусь я с сатаной.
   А затем его со страхом
   За рога приобниму
   И коктейль из мук и праха
   В глотку выблюю ему.
   Верю я, что ты, Ужасный,
   Захлебнёшься блевотой,
   А иначе всё напрасно:
   Все мы будем под тобой.
   Я в себя вбираю ярость,
   Боль во мне кричит без слов,
   Но вскипает злая радость:
   Мой коктейль почти готов...
  
  ГЛАВА - 10
  КОШМАРНАЯ ОДИССЕЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
  (МИХАИЛ ИЛЬИЧ)
  
  Утроба огромного холодильника на кухне была набита до предела. После того, как желудок насытился, Михаил Ильич отыскал в прихожей сумку на ремне, в которую напихал консервных банок и несколько бутылок с минеральной водой. А вот из алкогольных напитков найти ничего не удалось - хозяева были или язвенниками, или трезвенниками, или и теми, и другими вместе. Початая пачка сигарет, пара коробок спичек, консервный нож, буханка хлеба пополнили запас, и Михаил Ильич занялся мотком бельевой верёвки, взятым в ванной комнате. Он перерезал её на четыре части, которые затем переплёл между собой. Получился канатик метров шести длиной.
  Закрепив один конец за радиатор отопления, Михаил Ильич открыл балконную дверь и бросил в наружную тьму свободный конец. Затем перекинул через плечо ремень сумки, засунул в карман фонарик, поплевал на ладони, отыскал на ощупь верёвку и, крепко ухватившись в том месте, где она свисала наружу, стал сползать вниз.
  Ч-чёрт, темно, как у шахтёра в заднице. А канатик всё-таки тонковат получился: в кулаках как следует не зажимается, проскальзывает - на пальцах в основном приходится держаться. Зачем, спрашивается, столько жратвы набрал? В каждой квартире наверняка что-то, но осталось из еды. Если, конечно, не алкаши проживали. Так, вот и балконная дверь. Точно, она. Вот, ёлки-палки, ногой не открывается, а на одной руке не удержаться - придётся стекло разбивать. А, может, кто-нибудь есть внутри? Постучать надо на всякий случай.
  Михаил Ильич ударил ногой несколько раз в низ двери. Ни ответа, ни привета. Тогда он, чувствуя, что пальцы уже начинают дрожать от напряжения, подтянулся на руках, чтобы осколки не отлетели в лицо, и стал бомбить стекло носками ботинок. Звон понёсся, казалось, на миллиарды километров. "Ну, всё, сейчас сбегутся", - мельком подумал убийца тишины, протискиваясь в образовавшийся проём. Правда, он понятия не имел, кто именно может сбежаться и откуда, но интуиция намекала, что теперь можно ожидать чего угодно. Ему лично в данный момент было угодно залезть внутрь. А что ещё оставалось делать? Висеть на верёвке недоеденной сосиской, пока пальцы не разожмутся, или взбираться обратно и там тихо ждать конца? Кукиш с маслом!
  Эта квартира совсем не имела выхода, ни одного - настоящий бункер. И спальня, как ни странно, была на месте. А в ней на широченной кровати изогнулись в ломаных позах два скелета, один чуть побольше другого. Постельное бельё было сплошь в бурых пятнах. Н-да, кто теперь знает, что и как тут происходило?
  Когда он открыл дверь на кухню, в нос шибануло тухлятиной. Фонарь осветил полуразложившийся гниющий труп мужчины на полу, в правой руке которого был зажат пистолет. Тошнота подкатила к горлу, но, пожалев, отпустила. Михаил Ильич зажал пальцами нос и быстро направился к балкону. Он даже забыл о своём намерении поискать другую верёвку (нужна была потолще и подлиннее), как уже вышибал стекло в двери квартирой ниже.
  В ней, в отличие от предыдущих, царил полнейший хаос. Такое впечатление, что кто-то специально громил мебель, долбил штукатурку и заляпывал всё вокруг краской. У Михаила Ильича ещё не настолько было развито чувство опасности, чтобы догадаться, что этот кто-то совсем рядом. Этот кто-то стоял, не шелохнувшись, за шторами, сузив от напряжения безумные глаза и прижимая к жаркому огромному телу приятно холодную сталь. Михаил Ильич прошёл почти вплотную к нему, но лишь скользнул лучом света по неподвижно висящим шторам, даже и не помыслив, что за ними кто-то может прятаться. Почему не последовал удар именно в этот момент, не скажет уже никто и никогда. Михаил Ильич, дойдя до средины комнаты, обо что-то споткнулся и посветил под ноги. Го-осподи, спаси и сохрани! Мёртвый человек лежал на полу - всё тело изуродовано, как будто мясник рубил специально, но вместе с одеждой, и поэтому не стал заканчивать. Кровь всё вокруг заляпано было, а не краской!.. На этот раз Михаила Ильича стошнило. Он отвернулся от трупа, чтобы не видеть этот ужас, и согнулся в три погибели. Его буквально выворачивало наизнанку до тех пор, пока внутри не осталось даже горькой желчи. Но даже потом, когда он успокоился, разогнувшись и, обтерев рукавом губы, стоило только вспомнить увиденное, как рвотные конвульсии вновь начинали терзать его опустевший желудок. Наконец, он взял себя в руки, а страх в узду и, стараясь не смотреть на труп, обошёл его по дуге, уткнувшись в дверь спальни.
  Как он и ожидал, за дверью находился чёрный провал с уходящей в его пасть лестницей эскалатора. Столбик света упёрся в мрачные стены. Интересно, из чего они сделаны? Похоже на неотшлифованный гранит. Так, а что там вверху, если посветить? Михаил Ильич уже хотел высунуться наполовину за дверь, чтобы осуществить своё намерение, как вдруг неожиданный шорох за спиной заставил его резко обернуться.
  Луч фонаря, будто после прицеливания, попал прямо в бородатое лицо и вцепился в него своими фотонами. Огромный полуголый мужчина, неожиданно ослеплённый, отшатнулся и рефлексивно загородил глаза ладонью. Михаил Ильич дрогнул фонарём вниз и мысленно ахнул: в другой руке у бородатого детины был зажат топор. И топор этот вдруг взлетел в замахе, блеснув сталью.
  Как в замедленной киносъёмке, смотрел Михаил Ильич на его смертоносный и неотвратимый полёт убийцы, краем зрения фиксируя открывшееся искажённое лицо с безумными глазами и оскаленным ртом, смотрел на этого гиганта-маньяка и не мог даже шевельнуться, словно был заколдован. И только когда орудие убийства стало опускаться ниже к его (ЕГО!) голове, сопровождаемое неожиданно прозвучавшим в девственной тишине хриплым выдохом "г-гэ-эх!", он дёрнулся назад. Слишком поздно, шансов на спасение от топора было столько же, как у какой-нибудь чурки, готовой разлететься на поленья.
  Но, видимо, Смерть споткнулась, торопясь за добычей, потому что топор не долетел до цели. Огромный рост убийцы на этот раз лишь помешал ему. Нанося удар сверху, он не осмыслил, что его жертва стоит в дверном проёме, и всадил лезвие в притолоку.
  Бородач взревел остервенело, а у Михаила Ильича от этого дикого вопля будто реактор какой-то внутри включился. В один миг его фонарь полетел в страшную лохматую рожу, а он сам - сквозь темноту в другую сторону, вниз по лестнице.
  Смерть, вероятно, совсем махнула на него костлявой рукой, убедившись, что клиент для неё ещё не созрел. Только этим можно объяснить, что он вихрем пронёсся по ступенькам до самого низа, так и не сковырнувшись по пути с узкой лестницы эскалатора.
  А внизу было полно людей, которые вяло бродили между колонн и эскалаторов. Михаил Ильич даже опешил, увидав столько народа сразу. Оглянувшись на всякий случай и убедившись, что псих с топором его не преследует, он решился заговорить с ближайшей к нему женщиной, но что-то его остановило. Что-то здесь происходило не то, что-то ненормальное. Насторожившись, он стал наблюдать. Та-ак. Во-первых, неестественная тишина. Столько народа и никто не разговаривает, все молчат. Абсолютно все - слышно только, как постукивают и шуршат подошвы по бетонному полу. Во-вторых, равнодушные и пустые лица. И глаза пустые, будто стеклянные. Ёлки-палки, лунатики что ли? Или биороботы? Не хотите ли, Михаил Ильич, познакомиться на предмет любви и секса с биороботихой? Может, происходит какой-нибудь широкомасштабный эксперимент, а егоь забыли предупредить и он случайно влип во всё это? Ну, например, создали биороботов и проверяют их возможности в экстремальных условиях? Не-е, в России это бред. В России всё на людях проверяется. Да что ни предполагай, всё будет бредом сивой кобылы. Скорее даже, сивого мерина. Только не надо дёргаться и делать поспешные выводы. Рано или поздно всё разъяснится само собой, а пока его не трогают, главное - не обделаться раньше времени и не паниковать. Надо сделать постную рожу и постараться походить на всех остальных, не выделяться среди них.
  Он так и сделал: выпучил глаза, скривил физиономию до безразличия и стал бесцельно фланировать, приглядываясь незаметно и выискивая знакомые лица. Таковые пока не попадались. Одеты все были по-домашнему, многие в нижнем белье, а некоторые и вовсе без него. И на таких внимания никто не обращал - только он стыдливо отводил глаза, когда проходил мимо. Ещё он заметил, что совсем не было детей и очень мало стариков. "А, может, это типа концлагеря? - мелькнуло в голове. - Вражеский десант захватил внезапно город или даже всю страну, а теперь"... Додумать он не успел, потому что неожиданно люди вокруг него вдруг засуетились, забегали озабоченно.
  Михаил Ильич прислонился к колонне, чтобы не затолкали, и закурил. Но только затянулся, как весь народ попёр в одном направлении, будто по команде. Оставаться вновь одному больше не хотелось, тем более, что все хоть и были какие-то чудные, но вполне мирные, и на него пока никто не кидался. Он решил присоединиться к обществу, которое в полном составе явно торопилось куда-то успеть.
  Вскоре оказалось, что все спешили к воротам в высоченной стене, не замеченной им до этого в мглистой дали. Ворота в стене были огромные, но всё равно перед ними происходило нечто, вроде давки. Именно, нечто, потому что никто друг друга не отталкивал, не ругался и не качал права, как обычно бывает в российской действительности, - просто люди из-за скученности мешали друг другу. Михаил Ильич нечаянно наступил женщине на босую ногу и уже открыл, было, рот, чтобы извиниться, но осёкся на выдохе. Она будто и не заметила ничего, даже и не поморщилась, продолжая движение и уставясь в никуда бессмысленными глазами. А тут, как нарочно, он ещё и споткнулся, заглядевшись на неё, и, падая, машинально схватился за руку шедшего рядом парня. Свалились оба, причём Михаил Ильич оказался сверху.
  И вот в этот момент, ворочаясь под пытавшимся подняться парнем, он совсем рядом отчётливо увидел у того пробку в ухе. Небольшую такую серенькую пробочку в ушной раковине, совсем неприметную на расстоянии. "Уши слишком большие или, может, слуховой аппарат", - подумал Михаил Ильич, вставая, и тут же отвлёкся на другой предмет, побольше. Потому что это был стадион. Не "Лужники", конечно, но достаточно большой: с трибунами, прожекторами на мачтах и травой на поле, только почему-то не зелёного, а бледно-серого цвета. А вокруг этого сооружения вздымались сплошные чёрные стены, исчезавшие вверху в темноте.
  Михаил Ильич, уже уставший удивляться чему-либо, на этот раз содрогнулся внутренне, осознав весь масштаб абсурда, в котором он оказался. Стало страшно и жалко себя. Но лишь на какое-то мгновение, потому что движущаяся людская масса уже заталкивала его на трибуну. "Ну нет, хрен вам, в середину не полезу - оттуда не смоешься, если что", - решил Михаил Ильич и уселся в самом начале ряда из металлических почему-то скамеек, поджав под себя ноги, чтобы не мешать пробираться мимо него другим. Только теперь он почувствовал, как устал. Всё ныло: и ноги, и руки, и голова, и тело. Хотелось есть, пить и в туалет по маленькому. Не обращая ни на кого внимания, он вскрыл банку с тушёнкой, отрезал горбушку от буханки и наскоро перекусил. Затем осушил из горлышка бутылку минералки и закурил. "Потерплю ещё немного", - подумал он про туалет. Было сытно, а поэтому хорошо.
  
  Трибуны заполнились больше чем наполовину и теперь лишь время от времени спешили по проходу запоздавшие одиночки. Но вот ворота со скрипом стали закрываться. Сами. Михаил Ильич уставился на поле, ожидая начала представления или чего там ещё запланированного. Было даже интересно, что же покажут. Хорошо бы футбол. Но поле пустовало. Зато вдруг появились откуда-то люди в одинаковой красной униформе и выстроились через равные промежутки в проходах. А затем все сидящие на трибунах одновременно, как по команде подняли руки и поднесли к ушам. Михаил Ильич, чтобы не выделяться, проделал вслед за ними то же самое. Нехорошее предчувствие зашевелилось внутри. Вдруг все так же дружно опустили руки на колени, и он увидел в раскрытых ладонях у соседей по маленькой серой пробочке. Такая же точно была в ухе у того парня, который упал тогда вместе с ним.
  Люди в красном, стоявшие до этого неподвижно, пошли по рядам, забирая из ладоней пробки и складывая их в большие прозрачные пакеты. Михаил Ильич занервничал и, раскрыв на всякий случай свой складной рыбацкий нож, спрятал его в рукав. Потом поднял брошенную им ранее пробку от бутылки с минералкой и положил её на ладонь, а на другую - коробку спичек. Равнодушный красный человек молча забрал у него и то, и другое из рук, бросил в пакет и перешёл к следующему.
  Отлегло от сердца. Но что ещё впереди в этом дурдоме? Уже какие-то изменения пошли: кое-где стали вертеть головами, привставать, даже послышались отдельные возгласы. И вдруг раздались звуки, заставившие вздрогнуть Тишину. Металлический ровный голос слышался из динамиков со стороны стен и чётко был различим каждый звук, а также малейшие изменения в интонации. Все замерли, вникая. А голос, жадно впитываемый слуховыми рецепторами людей, вещал:
  - Больше вам не нужны наушники, они пригодятся тем, кто ещё не прибыл и не постиг ОТКРОВЕНИЯ.
  "Вон что, это не пробки были - наушники, - понял Михаил Ильич. - По ним команды подавали, что делать. Ясно теперь".
  - Слушайте внимательно, потому что скоро вам не надо будет ничего слышать. Скоро я буду общаться с вами напрямую, через мысли. И тогда вы станете бессмертны и счастливы. Вы хотите бессмертия?
  - Да-а!!! - вдруг разом выкрикнули трибуны.
  Михаил Ильич вздрогнул от неожиданности. И почувствовал на себе чей-то колючий взгляд. И увидел, что один из неподалёку стоящих людей в красной униформе пристально смотрит на него. И глаза его совсем не пустые, а пристально-жалящие.
  - Вы хотите вечного счастья? - разнеслось над стадионом.
  - Да-а!!! - заорал Михаил Ильич вместе со всеми, с облегчением отметив, что следивший за ним жалоглазый теперь переключился на кого-то другого.
  А неизвестный голос продолжал мотать его нервы:
  - Вы счастливы и бессмертны, пока с вами Я! А Я всегда с вами, пока будете выполнять предначертанное Мною. Да, сейчас вам хорошо и нет никаких забот, потому что Я в ваших мыслях. Но теперь Я на мгновение покину вас, всего лишь на одно крошечное мгновение. Покидаю...
  И в этот момент тело Михаила Ильича пронзило всепроникающей, бьющей в каждую клетку болью, затряслось в судорогах. Он завопил, выпучив глаза и оскалив зубы, не в силах выскочить из самого себя, чтобы спрятаться от этой не отпускающей его ужасной боли. Доводящая до безумия пытка казалась нескончаемой. Вместе с ним вопил и корчился весь стадион.
  Но так же неожиданно всё и прекратилось. Взмокший Михаил Ильич попытался трясущимися пальцами достать сигарету, но это у него не получилось. Люди кругом выглядели не лучше: с дикими физиономиями, стонущие, некоторые, видимо, были без сознания, а может, и мертвы. Сосед слева растерянно уставился на свои мокрые трусы и ноги. "Обоссался, - понял Михаил Ильич. - Ещё бы. Тут не то что обоссышься или обделаешься, а со слабым сердцем и вовсе покойником станешь. Как под высоким напряжением побывал. А ведь так оно и есть. Вот, суки, специально скамейки металлические поставили, чтобы ток через них пустить, когда потребуется".
   - Не бойтесь, Я вновь с вами! - раздалось из динамиков. - вы под Моей защитой, которую перед этим Я ослабил лишь на миг. Но не будет больше боли, терзаний, неприятностей, потому что с вами опять буду Я. Делайте всегда то, что говорю, и будете счастливы. А сейчас отдохните. Расслабьтесь. Изгоните все мысли, чтобы не мешали телу отдохнуть. Расслабьтесь. Вам становится хорошо. Тепло и приятная слабость овладевают вашим телом...
  Михаил Ильич почувствовал, как разливается в нём истома, и заёрзал на скамейке, устраиваясь поудобней. Что-то кольнуло в основание большого пальца правой руки. "Нож, - вспомнил он. - Для чего нож? Как же, а если эти суки захотят со мной что-нибудь..." Он потряс головой, прогоняя дремоту, и кинул взгляд на того в красном, что наблюдал за ним. Но того на месте не было. И другие красные уже не стояли в проходах, а ходили между рядами, то и дело нагибаясь, как бы осматривая или обыскивая людей. Михаил Ильич вгляделся в то, что делает ближайший к нему, и разом вся нега вылетела из него. Человек в униформе всаживал иглу шприца прямо через одежду в живот пытавшегося сопротивляться парня. Секунды спустя парень затих на скамейке в неестественно изогнутой позе, а красный двинулся дальше вдоль безразличных ко всему людей с блаженными улыбками на отрешённых лицах.
  "Ищут тех, кто не заснул. Пора уносить ноги да и голову тоже, иначе или придурком сделают, или прикончат", - скумекал Михаил Ильич и, соскользнув со своего пыточного ложа, пригнувшись, устремился по проходу к выходу, благо, что тот был рядом. Красные были или далеко, или заняты, но никто из них пока не среагировал. Голос тем временем вкрадчиво продолжал:
  - А теперь ни мне, ни вам не нужны язык и уши. Мы будем общаться только мысленно. Настройтесь лишь на одну мысль, всего лишь на одну. Думайте одно слово, проговаривайте его про себя: "Хозяин". Ну же, призывайте меня, повторяйте мысленно: "Хозяин. Хозяин! Хозяин!"
  "Дерьмо ты вонючее, а не хозяин", - подумал Михаил Ильич, подходя к неплотно закрытым воротам. Оглянулся. Никто не преследовал: видно, ещё не усекли его ухода. Он протиснулся в щель приоткрытых створок и прямо перед собой увидел человека в униформе, который спокойно вытащил из-за кожаного пояса пистолет и направил его в грудь опешившему беглецу. В мозгу явственно, до мельчайших деталей отпечаталось орудие убийства, готовое уничтожить Его жизнь, - пистолет "Макарова". Когда-то такой точно был у отца, когда тот ещё служил. Воронёная сталь, чёрное отверстие дула, бледный палец на спусковом крючке, предохранитель...предохранитель не отведён. Не отведён! Не может быть... Единственный шанс...
  Как во сне, кисть руки сама дёрнулась вверх, освобождая путь радостно скользнувшему вниз ножу, пальцы автоматически поймали его рукоятку, тут же сжавшись в кулак, и - Михаил Ильич прыгнул вперёд, выбрасывая перед собой руку с ножом. Он успел заметить беззвучно задёргавшееся дуло пистолета, перекошенное лицо охранника, но прервать бросок его тела уже не могло ничто. Пятнадцатисантиметровое лезвие точно вошло в левый глаз врага и пробило его податливый мозг. Вскрик замер на начале.
  Михаил Ильич хотел поднять отлетевший в сторону от упавшего охранника пистолет, но в это время пронзительно заскрипели распахиваемые ворота. Он, не раздумывая, помчался вдоль стен стадиона, надеясь быстрее исчезнуть из вида, растворясь в жёлтой тусклоте, или добежать до какого-нибудь укрытия. Тяжёлая сумка неудобно захлопала по бедру, мешая движениям. При такой скорости совсем скоро лёгким стало не хватать воздуха, а второе дыхание почему-то и не думало появляться. Спортивных журналистов бы на его место, чтобы не придумывали всякую чушь про это второе дыхание. Приостановившись, чтобы перекинуть сумку за спину, он явственно услышал приближающийся нестройный топот множества ног. Самих преследователей не было видно, а, значит, всё-таки успел от них как следует оторваться. Но топот всё ближе, хотя они всё равно пока не показались.
  "Ёлки-палки, да ведь я вдоль стены бежал, которая стадион окружает, - вдруг дошло до него. - Она же - кольцом, а их не видать потому, что они за поворотом, за закруглением. Когда появятся, совсем рядом будут. А если я ещё быстрее рвану, то могу и их догнать. И к воротам опять выскочу, только с другой стороны. У-у-у, мать их...". Он стал затравленно озираться, даже не вспоминая про забытый в кулаке нож. Спрятаться было негде: только стена и голое пространство, утыканное тускло мерцающими колоннами. В поле зрения даже ни одного эскалатора. Хотя нет, вон один висит.
  И в этот момент показались преследователи, все с пистолетами в руках. Их было человек шесть-семь, и Михаил Ильич понял, что шансов у него как у рыбы перед потрошением. "Хрен вам"! - заорало вдруг протестующе всё его неожиданно ощетинившееся существо, а послушное тело понеслось к одинокой лестнице эскалатора. Теперь не было не только второго, но и первого, то есть основного дыхания, потому что Михаил Ильич летел на одном лишь вдохе, совсем забыв про выдох.
  Уже привычные ступеньки замелькали под ногами, а он всё нёсся, ничего вокруг не воспринимая: ни пистолетных хлопков, ни того, что лестница двинулась вверх, а ни вниз, как обычно, - ничего, кроме яростных пинков проснувшегося инстинкта самосохранения. Остановился он только, когда наступила полная темнота, за исключением жёлтой тусклоты внизу. Сразу все чувства обострились до предела, одновременно передавая в мозг информацию для анализа. Лестница по-прежнему движется вверх - это что-то новенькое. Чуть заметны её колебания из стороны в сторону - это, скорее всего, преследователи поднимаются. Так, больше двух человек их на одной ступеньке не вместится без толкотни, значит... Если в темноте попробовать сбить хотя бы одного, то он, падая, может и других за собой увлечь. Тогда с оставшимися станет хоть немного легче. Во! Сумка с консервами тяжёлая - если ею врезать с размаху, то и вырубить можно. Главное, первым начать, чтобы они его увидеть не успели. Хорошо смеётся тот, кто хорошо кончает. Не дай Бог, конечно, если фонари у них есть, но навряд ли: уже светили бы сюда снизу. Ладно, главное - не обделаться раньше времени, а темнота должна помочь. Как говорится, темнота - друг молодёжи.
  Лестница неожиданно прекратила движение. Михаил Ильич пошарил ногой вокруг себя: ступеньки выровнялись в площадку. Попробовал рукой, как помнил, справа от себя и ощутил не холод каменной стены, а теплоту дерева. Дверь. Попробовал толкнуть её. Не поддаётся, стерва, заперта. Налёг плечом. Бесполезно. Тогда он повернулся к ней спиной и стал долбить пяткой, подняв при этом страшный тарарам. Но она по-прежнему не открывалась ни сама, ни с чьей-либо помощью изнутри. dd>  И в этот момент снизу полыхнули и забегали по нему на излёте несколько лучей света. "Всё-таки с фонарями, гады", - мелькнула мысль, а потом в голове стало пусто и безразлично. Хлопнули почти разом несколько выстрелов и что-то задребезжало в сумке. А потом из неё потекло. "В бутылку попали, - понял Михаил Ильич, - ещё одна только осталась, последняя. А на хрена она мне теперь"? И увидел сверкнувшую вдруг в луче на уровне чуть выше пояса железячку. И даже не сообразив сразу, что это ручка, машинально потянул за неё. Дверь легко распахнулась, приветливо открывая вход в освещённое нутро. А нутро было ой-ё-ёй. Похоже на фойе кинотеатра, только свет не из люстр, а прямо из стен и безо всяких ламп и светильников. А ещё в стенах множество дверей, радующих взгляд и сердце.
  Михаил Ильич без раздумий кинулся к первой попавшейся. А она, как назло, не открывалась. Зато соседняя от его пинка рухнула вместе с коробкой, на которой держалась. Спасибо бракоделам, которые её ставили. За ней находился длинный коридор, заваленный разными железками. Михаил Ильич, сложив, наконец, нож и, засунув его в карман, подобрал с пола кусок трубы. Затем он вернулся в фойе и перешёл к следующей двери, которая, хоть и не рухнула, но открылась легко наружу, а не внутрь. За ней тоже тянулся коридор, тёмный и грязный. Беглец шагнул в него, закрывая за собой вход. Подумав пару секунд, засунул край трубы в дверную ручку и, с усилием оттянув на себя другой конец обрезка, завёл его к стене, пока не заклинило. Теперь с той стороны не откроешь, только вышибать надо. Ну и отлично, потому что здесь ставили явно не бракоделы. Что вот дальше делать? Ну, во-первых, конечно, осмотреться надо. Чёрт, брюки намокли от минералки. Ладно, эти пустяки потом. Можно и дерьмо в штанах стерпеть - лишь бы в живых остаться.
  Он пошёл по коридору, стараясь не шуметь, но ничего из этого не получалось: под ногами то и дело крякала какая-то дрянь вроде угольного шлака. Скорее всего, это и был шлак. Михаил Ильич вновь на всякий случай достал из кармана нож и раскрыл его. Позади раздались гулкие удары. Он прибавил хода и быстро достиг конца коридора, где находились двери. Их было три. Грохот позади не умолкал и раздумывать было некогда. Михаил Ильич дёрнул на себя ручку крайней слева и обомлел, хотя перед этим думал, что ко всему готов. Большая комната была сплошь заставлена медицинскими каталками, на которых лежали обнажённые трупы: мужчины и женщины с выпученными глазами и отвисшими челюстями. Морг? Бр-р-р...
   Он захлопнул дверь и кинулся к следующей. Рванул ручку, теперь уж точно готовый ко всему, но вновь переоценивший свою психику. Здесь тоже находились каталки и трупы. Но эти ХОДИЛИ! САМИ! Один из покойников подошёл на негнущихся одеревенелых ногах вплотную к остолбеневшему незваному гостю и остановился перед ним, красуясь синюшным телом, проломленным носом и перекошенной челюстью. Глаза его пытались уставиться в лицо Михаила Ильича, но, не справляясь, то и дело закатывались под веки. Сбоку подходил ещё один труп помоложе, но с оторванной по локоть рукой.
  - А-а-э-э...- вытолкнули что-то непонятное и нечленораздельное горловые мышцы Михаила Ильича.
  Мертвец с проломленным носом склонил голову набок, будто вслушиваясь, и вдруг стал поднимать руки со скрюченными пальцами к лицу полуживого от страха человека. И тогда этот полуживой, будто очнувшись, со всего размаха всадил нож по рукоятку меж рёбер мертвеца. Труп только дёрнулся чуть назад и, как ни в чём не бывало, продолжал тянуть руки. "Ой, мамочка, спаси и помоги"! - взмолился мысленно Михаил Ильич, пятясь, а экспокойник двинулся за ним, не обращая никакого внимания на воткнутый в тело нож. Из-за его спины показалось ещё несколько синюшных рож, искорёженных застывшими навсегда судорогами.
  В дальнем конце коридора раздался треск вышибаемых досок. Михаил Ильич продолжая пятиться и не отрывая глаз от тянувшихся к нему рук с трупными пятнами на коже, нащупал справа от себя ручку ещё одной, последней двери и потянул за неё. Открывшийся полумрак просторного пустого помещения давал такой же шанс на отсрочку гибели, как и все другие, вроде внезапного землетрясения, появления жены с гранатомётом или танка с открытым люком. А может, и больше. Не хуже зайца он сиганул в это зазывное нутро и сразу побежал в его глубину. Из-под ног раздавался громкий хруст шлака, который покрывал здесь пол толстым слоем. Над головой и по стенам вокруг змеилось множество металлических труб разнообразного диаметра, а в самом конце этого огромного помещения вздымались под самый потолок какие-то гигантские конструкции мрачного паровозного вида.
  Ёлки-палки, это же котельная. Правда, не действующая, запущенная, но реальная. Когда-то в такой же он подрабатывал во время учёбы в техникуме. Может, залезть в одну из топок и спрятаться? Бесполезно, всё равно найдут. Что же делать?
  Из коридора послышался шум, крики. Потом хлопнула дверь и всё стихло, а секунды спустя в светлом входном проёме стали появляться одна за другой человеческие фигуры, решительно входящие в котельную. Заголосил шлак под их ногами. Михаил Ильич заскочил в промежуток между котлом и задней стеной помещения, прижался к огромной кирпичной трубе и стал лихорадочно перебирать варианты своих возможных действий. Но перебор получался безрезультатным, то есть его просто не получалось. Все варианты были недодуманными и ускользающими - реальных же не возникло ни одного. А шумящие шаги приближались. Он решил отойти вдоль стены подальше и тут же испугался, что звяканье железа, которое было под ногами, выдаст его раньше времени. "Почему это везде шлак, а здесь его нет? Что за железяка подо мной"? - возникли в голове ни к селу, ни к городу неуместные вопросы. "А-а, это крышка люка над дымоходом, который в трубу ведёт - через него золу выгребают", - вспомнил он.
  И вдруг шальная мысль взвизгнула как могла от полноты чувств, осеняя собой сознание. Он поспешно опустился на колени и стал шарить руками, ощупывая металлический лист. Вот она, приваренная вместо ручки скоба. Михаил Ильич, сойдя с крышки, попытался поднять её за металлическую скобу. Чёрта с два, тяжёлая очень. Повёл пальцами по её краям, надеясь отыскать щель. Есть! Засунул поглубже пальцы и, напрягшись, немного приподнял крышку. Ухватился и второй рукой, приподнял ещё выше, а затем, как штангист в рывке, зверским усилием поставил её на ребро и, толкнув, опрокинул с люка. Раздавшийся от падения грохот вынуждал не медлить ни секунды, потому что теперь преследовали знали, где находится жертва. Теперь всё зависело от того, насколько сильно забит золой дымоход. Если сильно, то всё бессмысленно и надо встречать врагов немедленно и как следует, чтобы не пытались взять живым, а пристрелили. Чёрт, а ножа-то нет, мертвецу вроде как подарил...
  Толстый асбестовый лист он поднял и отбросил одним движением, а затем сполз вниз, с облегчением констатируя, что дымоход прочищен. Видимо, котельную ставили на консервацию до следующего отопительного сезона. Ну, теперь вперёд и дай-то Бог, чтобы всё вышло так, как в голову пришло. Михаил Ильич полез по узкой дыре, чихая от поднявшейся вокруг золы и сажи, а вскоре был уже и в самой трубе. Протиснувшись в неё наполовину, стал ощупывать стенки, пока не наткнулся на первую, самую нижнюю скобу. Уцепившись за неё, влез в трубу полностью. Теперь было легче, хотя очень мешала сумка, обдиравшая собой толстый слой сажи внутри трубы. Теперь главное, чтоб все скобы на месте были и он смог бы залезть повыше. Иначе задумка могла закончиться плачевно: после падения он не умер бы сразу, а только покалечился, неизвестно сколько потом мучаясь, А ещё существовала вероятность, что труба выходит сквозь потолок наружу и тогда, вообще, можно будет сигануть с высоты со стопроцентным уходом из жизни. На эту вероятность указывала струя воздуха, бьющая снизу, - тяга была что надо. Но самое великолепное, конечно, если бы и снаружи скобы присутствовали. Тогда возможно спасение.
  Он взобрался, по его расчётам, примерно, до половины, когда внизу громыхнуло и мимо него что-то искрой процокало, прозвенело кверху. "Залез всё-таки один из этих гадов, - понял он. А, может, это и к лучшему, от пули? Не, ни хрена, рановато ещё". И в этот момент раздался ещё один выстрел, а его толкнуло несильно снизу сумкой. "Звяканья не было, значит в консервы попал, козёл. Два раза сумка спасла, а третьего может не быть", - подумал Михаил Ильич. На ощупь он быстро стал доставать и рассовывать в карманы две банки консервов, открывалку, кусок хлеба и бутылку минералки. "На что надеюсь-то"? - вскользь удивился он собственным действиям, снимая сумку через голову. А потом с силой кинул её, всё ещё достаточно тяжёлую, вниз, стараясь, чтобы она не задела о скобы. Через некоторое время оттуда послышался глухой звук удара и чьё-то всхрюкивание. Потом всё стихло. Довольный Михаил Ильич продолжил подъём, мурлыча тихонько "Спя-ат уста-алые иг-рушки, ку-клы спят - А-адеяла и па-душки ждут ребят". Время от времени он начинал безудержно чихать от сажи и тогда поневоле на несколько секунд прерывал движение вверх. Но, отчихавшись и отхаркавшись, снова начинал карабкаться - останавливаться почему-то не хотелось.
  Долбанувшись головой обо что-то твёрдое, от неожиданности он выпустил скобы из рук и чуть не сорвался вниз, но вовремя упёрся спиной и ладонями о тело трубы, заклинившись в ней растопыркой. Наконец, пришёл в себя и провёл рукой над головой. Ёлки-палки, похоже на большой камень, накрывший собой на три четверти выходное отверстие. Откуда он взялся на такой высоте?
  Михаил Ильич подлез, сгибаясь, повыше, одной ногой упёрся в стену перед собой, а руками попытался подвинуть камень, чтобы расширить отверстие. Тот не поддавался. Тогда он поднялся ещё, согнулся в три погибели, уцепившись за скобу руками чуть не у самых ботинок, а затем стал медленно распрямляться. Казалось, не выдержит и хрустнет позвоночник от тяжести, давившей на спину. Но вот валун потихоньку стал приподниматься вместе с Михаилом Ильичом и, наконец, не выдержав человеческого напора и упрямства, опрокинулся в сторону. Но не упал вниз, как должно было быть, а продолжал лежать на чём-то рядом.
  Ничего не понимающий человек, наполовину торчащий из отверстия кирпичной трубы, с изумлением рассматривал ровную каменистую поверхность, окружавшую его со всех сторон, но отчётливо различимую лишь вблизи. Чуть дальше уже ничего не было видно, потому что вокруг лежала бархатная ночь. Настоящая свободная и ленивая ночь: с луной, хоть и тусклой из-за дымки вокруг неё, с мерцающими звёздочками и со слабым ветерком, пахнущим травой. Даже темнота была естественная, живая - не такая жуткая и мёртвая, как в преисподней, из которой он только что выбрался. А действительно, вылез, будто чёрт из преисподней: в саже весь, ободранный, да и вообще...
  Он долго отряхивался и отплёвывался, а потом, подумав, вновь завалил камнем отверстие трубы, старательно двигая его, чтобы не оставить и щелочки. Затем высосал полбутылки минералки, после чего долго мочился в сторону, ощущая необыкновенный кайф и даже постанывая от наслаждения. Потом присел на валун, упиваясь лёгким головокружением от сигаретного дыма. И вдруг почувствовал толчки под собой. Привстав от неожиданности, уставился на камень и увидел, как он медленно, с натугой приподнимается. Глубоко и нервно затягиваясь, смотрел Михаил Ильич, как всё выше поднимается край валуна, и какое-то новое ужасное чувство всё сильнее заполняло его душу. "Да что ж вы ко мне привязались, сволочи?" - хотелось ему закричать, но он молчал, всё больше наливаясь ненавистью. А когда глыба, казалось, вот-вот опрокинется набок, он всем своим коренастым и немаленьким телом с силой налёг на неё, ломая чьё-то сопротивление.
  Камень рухнул на место, а человек, ничком лежавший на нём сверху, долго не делал даже попытки подняться. Он мог бы показаться умершим или спящим, если бы не вздрагивавшая время от времени спина и странные приглушённые звуки из прижатых к земле губ. Наверное, он смеялся. Или плакал. Или и то, и другое одновременно. Бог его знает. Или сам этот человек. Ведь, как сказал когда-то китайский философ Сунь-Цзы, "Всякий знает форму, посредством которой я победил, но никто не видит формы, посредством которой я организовал победу".
  
  ГЛАВА - 11
  ХОРОШО В РАЮ, НО В АД ТЯНЕТ (ЛЁЛИК)
  
  Неизвестно, сколько минуло времени, когда у прилёгшего на кирпичные осколки не по своей воле Лёлика в голове стало проясняться, хотя тупая ноющая боль мешала сосредоточиться. Как ни странно, но очки остались на носу, только сильно была погнута дужка. Пыль уже осела и было видно, как сильно изменилась местность. За рухнувшим зданием, оказывается, находился большой захламлённый пустырь вместо домов. Значит они были взорваны ещё ранее.
  Он огляделся. Людей под обломками уже не было - наверное, всех вытащили и унесли куда-то. Лишь посреди улицы лежали санитарные носилки, из которых доносился чей-то слабый тоненький стон. Рядом с ними стояли двое белохалатников и несколько зевак. Рыбкин с опаской потрогал пальцами под заплывшими глазами. Больно. Он вздохнул и поднялся на ноги. Постоял в нерешительности, неудачно пытаясь о чём-нибудь подумать, и - вздрогнул от знакомого голоса:
   - Эй, псих, иди сюда!
  Это кричал ему один из белохалатников. Лёлик пригляделся и узнал того в тюбетейке, который когда-то напугал его своими кукишами. На этот раз вместо тюбетейки на голове лежала обычная лысина.
  Рыбкин подошёл к ним и увидел, что в носилках лежала девушка, которая перед этим целилась в него из пистолета. Она выглядела очень красивой в своей беспомощности: с закрытыми глазами и едва заметным посеревшим номером на бледно-мраморном лице. Вообще, он часто замечал, что чем беззащитней выглядит женщина, тем красивее, а самоуверенных он боялся.
  - Я смотрю, ты никак не привыкнешь к новой жизни? Неизлечимый что ль? - спросил его знакомый "врач".
  Его коричневатый номер находился теперь на краю лба и был не шести, а четырёхзначным. Лёлик молчал, всматриваясь в девушку. Потом, вместо ответа, спросил сам:
  - Куда вы её?
  - А-а, вон ты о чём? - оскаблился в ухмылке "врач". - Ко мне понесём. Помнишь, небось, где у меня клиника? А потом лечить начнём. И ты, значит, тоже хочешь лечением заняться? Так бы сразу и сказал. Но всё равно халат надо, без халата нельзя. Какой же это врач, если без халата?
  - Обождите, - перебил его Рыбкин встревоженно, - я, наверное, чего-то не понял. Вы её через два района на носилках нести собираетесь?
  - Естественно. А ты что, сам не знаешь, что никакой транспорт не ходит, поломано всё и горючего никакого? Другие, что поближе живут, своих раненых, которых до нас расхватали, небось, уже давно лечат. А нам ещё топать и топать.
  - Не про то я. А здесь? Здесь никакой помощи ей не окажете? Она же может умереть по дороге. Аптечка-то хоть есть у вас?
  Оба белохалатника захохотали.
  - Ты чего, псих? Какие тут тебе аптечки? Наркоманы всё пожрали и народ на нужды растащил. Каждый лечит своей личной методой, как умеет. Мы, например, только уринотерапией. Но открытых ран у неё нет, а внутрь уже на месте принимать начнёт.
  - Уринотерапией? Это лечение мочой?
  - Ну да, молодец, что знаешь - не то, что некоторые, - закивали они.
  Лёлик недоумевающе смотрел то на одного, то на другого, силясь понять, насмехаются они над ним или всерьёз. И когда всё-таки понял, что всерьёз, то хотел развернуться и уйти, но раздавшееся едва слышное "ма-ма" из ссохшихся губ девушки остановило его.
  - Слушайте, - стал уговаривать он самозванных врачей, - если даже допустить, что с помощью уринотерапии можно вылечить от многих болезней, то это не значит, что от всех. Вы же не знаете, что с ней.
  - А теперь слушай ты! - второй белохалатник, что был помоложе, схватил руками лёликову футболку и притянул его к себе. - Уринотерапия помогает ОТ ВСЕГО. От всех без исключения болезней и ран, понял? А если сомневаешься, можешь сам попробовать. Щас я тебе дырку сделаю вон из этой штуки, - и он, отпустив футболку, достал из кармана пистолет, - и буду потом лечить. Мочой. Твоей собственной. Вылечу - я прав, а загнёшься - ты. Ну как, согласен?
  Скалился в усмешке не только он, но и его старший "коллега", и даже те несколько зевак, которые с любопытством прислушивались к разговору. А Рыбкин молчал, хотя вначале хотел предложить ему полечить мочой себя самого. Стоял и молчал, уже смирившись с тем, что ему не дано понять, почему все вокруг такие хохотунчики и лишь он один не может постигнуть их юмора. Почему все смеются над тем, отчего ему плакать хочется?
  - То-то же, - вновь засмеялся молодой, опуская пистолет в карман, - не знаешь - не спорь, а то проиграешь.
  Когда они, подняв носилки, направились к мосту, Лёлик понуро побрёл по улице в противоположную сторону. Но почти тут же его остановил прыщеватый юноша интеллигентного вида из-за золочёного пенсне на носу и кожаного портфеля в руке.
  - Извините, - сказал юноша, - дело в том, что я был нечаянным свидетелем вашего разговора с ними, - он кивнул в сторону уходящих с носилками. - Я понимаю ваше возмущение. Лечить мочой! Шарлатаны!
  - Что вам-то от меня надо? - вяло спросил Рыбкин, всем своим видом как бы говоря "отвяжись", потому что ему вновь стало плоховато.
  - Я вам предлагаю стать моим коллегой, партнёром, так сказать. У меня абсолютно научная методика: психотерапия в сочетании с гомеопатией и пищевыми добавками...
  - Не понял, - резко очнулся Лёлик.
  - Я вам сейчас всё объясню, - заторопился юнец, спотыкаясь в словах. - Вы не сомневайтесь, у меня здесь и носилки неподалёку спрятаны, и халат ещё один есть. Вот. Видите?
  Он расстегнул портфель и показал кусок белой материи. А потом добавил, умоляюще заглядывая в лицо:- Да вы не сомневайтесь, наверняка скоро ещё что-нибудь взорвут и наша помощь понадобится. Просто мне одному неудобно тащить, а на носилках мы быстро. А методике своей я вас научу, это нетрудно для грамотного человека. Понимаете, психотерапия и сама по себе достаточно...
  Лёлик, сжав зубы, ринулся прочь куда глаза глядят. Глядели они прямо перед собой, то есть вдоль улицы Октябрьской, по которой он и мчался, не сворачивая, очухавшись лишь у входа в Комсомольский парк. Вход был, а парка за оградой не было. Вообще-то, раньше он был, а вот сейчас, именно в этот момент, его не было. Зато стояли пушки разного калибра, зенитные установки и несколько танков. Между ними сновали туда-сюда странные военные, увешанные различным стрелковым и холодным оружием. Странные потому, что форма у всех была самая разнообразная: один, например, был одет в спортивные штаны и генеральский китель с голубыми погонами, другой, вообще, в костюм японского ниндзя, но с четырьмя звёздочками Героя Советского Союза на груди.
  "Ну и ну", - подумал тяжело дышащий после невольного кросса Лёлик. Ему казалось, что его усталый язык свисает чуть ли не до колен. Он посмотрел вниз. Нет, не свисает. Попробовал облизнуть им пересохшие губы. Фу, как напильником по деревяшке. Пить хотелось до невозможности, потому что возможности не было.
  - Стой, кто идёт?! - заорал вдруг чуть ли не в ухо кто-то сбоку.
  Рыбкин вздрогнул и, дёрнувшись на крик, увидел бравого толстопузика в форме морского пехотинца, но почему-то с охотничьей двустволкой в руках и длинным поварским ножом за поясом.
  - Я и так стою, не иду никуда, - сказал Лёлик.
  - Так всегда положено спрашивать, - разъяснил толстопузик, неумело хмуря белёсые брови. - Вообще-то, я ещё и стрельнуть должен был, но ты не побежал почему-то. А вот если бы побежа-ал... Тебе чего здесь надо? Шпионишь? Ты, наверно, из банды Лешего, да?
  - Зачем мне шпионить? - начал злиться Лёлик на новую несуразицу. - И Лешего никакого не знаю. Я пить хочу.
  - Пи-ить? - недоверчиво прищурился человек с ружьём. - Ну, пойдём, попьёшь.
  Он ткнул двустволкой в сторону ворот и повёл взятого в плен Лёлика на территорию напичканного оружием пустыря, бывшего когда-то парком.
  В "Теремке" всё осталось по-прежнему, в тол числе и пиво. Только вместо студентов и шпаны за столами сидели военные. Толстячок пробрался в дальний угол зала и заорал вновь, пыжась и таращассь маленькими глазками на огромного бородача в аксельбантах и треуголке петровских времён.
  - Господин генералиссимус! Разрешите доложить: я поймал шпиона. Шпион говорит, что шёл на охраняемую территорию, потому что хочет пить. Врёт, наверное.
  - Не рассуждать! - рявкнул бородач на моментально съёжившегося докладчика. - Сам разберусь. Давай шпиона сюда.
  Лёлик предстал пред грозные пьяные очи генералиссимуса и не менее пьяные, но любопытствующие, окружающих его вояк.
  - Хочешь пить? - спросил тот, икнув.
  - Так точно, - сказал "шпион", почему-то вдруг вспомнив совсем недавнее посещение театра.
  - На, пей.
  Кружка с пивом поехала через весь стол к Лёлику, и он едва успел её подхватить у самого края. Пиво было свежее, холодное и обалденное. Изнемогший от жажды желудок со смаком всосал всю порцию и потребовал ещё.
  Рыбкин никогда не пил столько за один раз. Пять кружек подряд влил он в себя, прежде чем почувствовал, что всё: шестая будет не удовольствием, а пыткой. Настолько зыбкая эта грань между двумя разнополярными ощущениями: всего одна кружка. Но он выдержал однокружечную пытку.
  - Нормально, - констатировал одобрительно бородач. - Беру тебя в свою армию. Пойдёшь?
  - Говори "так точно", говори "так точно", - шипел из-за спины толстячок растерявшемуся, хоть и немного окосевшему, Лёлику, - а то тебя как шпиона расстреляют.
  - Армию не любишь? - нахмурился "генералиссимус". - Границу Родины от врагов защищать не хочешь?
  Сгрудившиеся вокруг небритые личности выжидающе смотрели на Рыбкина и скривились в разочарованных гримасах, когда он сказал неожиданно бравым тоном:
  - Конечно, хочу. То есть - так точно!
  На самом деле ему уже хотелось где-нибудь лечь и заснуть. Хоть навсегда. Но перед этим, конечно, надо бы в туалет, пиво всё-таки вещь текучая...
  - А знаешь ли ты, с чего она начинается - наша Родина? - вдруг с щемящей грустью в голосе спросил бородатый командир.
  Лёлик чуть не ляпнул по инерции словами из песни "с картинки в твоём букваре", но вовремя прикусил язык и сделал вид, будто очень глубоко задумался.
  Бородач встал во весь свой огромный рост и широко развёл руками, захватывая ими сразу несколько человек и полстола с пивными кружками.
  - Во с чего, понял? Ик...отсюда, ик...
  Он опустил руки, взял одну из стоящих перед ним кружек, допил из неё пиво, поставил кружку на место и, обтерев ладонью намокшие усы, повторил:
  - Во с чего она начинается, ети её в корень.
  Потом сел на место и спросил:
  - А к чему у тебя больше склонность: командовать или подчиняться?
  При этом он хитро прищурился одним глазом и от такого перекоса набок чуть не завалился под стол. Хорошо, что толстопузик успел вовремя поддержать "генералиссимуса" и выровнять вертикально по оси. Лёлик уже намеревался честно сказать, что желания у него нет ни к тому, ни к другому, но вдруг совсем свежая озорная мысль вспышкой озарила его осоловевший мозг и он выпалил:
  - Командовать.
  Бородач одобрительно кивнул.
  - Ладно. Но учти, что у нас так: подчиняться тебе будут только желающие. Если же не желают, но ты сможешь заставить, тоже будут. А не сможешь, не будут. Понял?
  - Так точно, - ответил будущий командир, стараясь не показать своего удивления.
  - Ну тогда иди в ...какую-нибудь роту и...Нет, командовать завтра начнёшь, а сегодня отдохни пока. На вот, пивка выпей, и-ик...
  Лёлик шёл из "Теремка" вслед за толстопузиком, будто плыл, боясь расплескать булькающую внутри жидкость, заполнившую его по самое горло. Воздух уже набухал темнотой и прятал в себе материальный мир. Но вспыхнули вдруг прожектора на столбах, вспарывая сумерки, и ударил по глазам необычный ландшафт, заполненный светотенями и угрюмыми орудийно-танковыми силуэтами.
  - Давай быстрее, - заспешил толстячок, - а то скоро свободная охрана начнётся.
  - Как это? - не понял Лёлик, но на всякий случай прибавил шагу, сразу захватив лидерство.
  - Ну, при свободной охране те, кто вызвались в неё идти, стреляют на закреплённой территории во всё, что движется. Или - по чему хочется. Без предупреждения.
  - Ничего себе. А сам ты участвовал в такой охра-а-а...ч-чёрт!
  Лёлик, споткнувшись о какое-то препятствие, едва удержался на ногах.
  - Пришли, - сказал его спутник. - Я просто забыл предупредить, что сейчас крыша будет.
  - Какая крыша? - не понял Лёлик.
  - Это крыша торчит. От гостиницы "Тула".
  - А сам гостиница где?
  - Где ж ей быть, если крыша тут? Под землёй, естественно. Лезь за мной.
  Рыбкину стало не до вопросов, потому что толстый вояка уже с громыханием пропадал в темноте и не хватало только упустить его из вида. Когда они через чердак спустились на верхнюю лестничную площадку, то увидели, что она запружена курившими людьми, обвешанными оружием, как новогодние ёлки игрушками. На вновь прибывших они посмотрели с плотоядным сожалением, но никто ничего не спросил. Лёлик пробирался среди них вслед за своим спутником, стараясь не задевать за торчащее с разных сторон оружие.
  - На свободную охрану собрались, - сообщил толстячок, - так что вовремя мы.
  - А если бы не успели?
  - Тогда бы в "Теремке" пришлось ночевать, то есть в штабе. Или с боем прорываться.
  - Но вы же, вроде, все из одной банды? Прошу прощения, из одной армии. Как же так? Друг в друга стрелять...
  - На то и армия, чтоб воевать, - философски заметил толстячок, сворачивая на следующем этаже в коридор. - Пусть пока нет явного врага, но боеспособность всё равно надо поддерживать. Вот те, кто нарушает наши правила, то есть закон, и становятся врагами. Заодно и тренировка для всех. Оружие должно стрелять. Кстати, сапёры, после того как всю границу заминировали, тренируются на подрывных работах. Видал, наверное, сколько в Заречье домов взорвали? - спросил он, пнув ногой дверь одного из номеров.
  Она открылась, обнажая захламлённое нутро.
  - Сапёры? - переспросил Рыбкин, остановившись у входа. - Зачем же город уничтожать?
  - Да ты проходи, не стесняйся, - послышался голос толстопузика уже с одной из двух расположенных в номере кроватей. - А город... Чего город? Центр останется, а приграничные районы надо сделать удобными для будущих боёв. Да и сапёрам всё равно надо на чём-то тренироваться. Чего ты на меня так странно смотришь? Проходи - я тут пока один живу, хоть и не командир.
  Лёлик вошёл внутрь и уселся на вторую кровать. "Логика рассуждений у него железная, - подумал он, - ничем не прошибёшь. Если только атомной бомбой". Но затем мысли приняли иное направление.
  - А я кем буду командовать? - спросил он.
  - Ну, во-первых, мною, - ответил толстячок, положив ружьё и нож на подоконник и устраиваясь поудобней на замызганном покрывале. - Я службу уважаю. А ещё теми, кто захочет. Тут много таких, кто подчиняться любит, чтоб ни за что не отвечать.
  Лёлик тоже с наслаждением и по частям расстелил своё тело по кровати.
  - А если мне сапёрами командовать? - спросил он.
  - Дались тебе эти сапёры. Не-е, у них командиров больше, чем солдат. Да и в другой гостинице они - в "Москве", она далеко отсюда.
  - Тоже под землёй?
  - А где ж ещё?
  - Кто их зарыл-то? Как они под землёй очутились? Это ж всё-таки не картошка.
  - А чёрт их знает. Очутились - и всё тут.
  - Понятно, - сказал Лёлик, которому ничего понятно не было уже давно.
  Он только теперь ощутил, как чешется живот, натёртый раскрошившимся под футболкой хлебом. Он встал, вытянул из штанов футболку и вытряхнул хлебные куски с крошками прямо на ковёр, и так уже покрытый достаточно заметным слоем мусора.
  - Есть хочешь? - спросил он, вспомнив про колбасу в карманах.
  - Не-а. В подвале еды полно. Да и тут в холодильнике должна быть. Кстати, в шкафу одежды навалом, выбери рубашку почище, а то у тебя футболка того...грязновата. А завтра на складе и форму подберёшь, какая понравится.
  В данный момент Лёлику понравилась клетчатая ковбойка из шкафа, которую он сразу же надел на себя, закинув футболку под кровать. Потом спросил:
  - А в умывальнике вода есть?
  - А хрен её знает. Утром была, а сейчас не имею понятия, посмотри сам.
  - А туалет работает?
  - Утром работал.
  К радости Лёлика туалет работал до сих пор. В смысле, функционировал. Леонид Антипович Рыбкин блаженствовал, взяв на себя роль посредника между пивбаром и унитазом. А после того как и умылся, он, облегчённый и чистый, а оттого и просветлённый, возвратился на манящую к себе кровать и сразу ощутил, как измучено его тело. Оно добросовестно подчинялось весь день приказам мозга и не огрызалось даже на самые дурацкие и мазохистские команды, но теперь хотело заслуженного отдыха. Хоть малю-усенький кусочек отдыха. Хоть малю-у-усенький...спа-а-ать... Но последняя назойливая мысль никак не успокаивалась, ворочаясь, кусаясь и мешая заснуть. И Лёлик спросил уже полусонным голосом:
  - А разведчики тут есть? Если разведчиками захочу командовать, найдутся желающие?
  И с удовлетворением услышал, проваливаясь в сон:
  - Это да. В разведку многие хотят, а командиров мало желающих. Я бы тоже пошёл...
  
  Это была именно та девушка, о которой он даже боялся мечтать, чтобы потом не издеваться над самим собой. Неброская красота русоволосой девчонки на этот раз не смущала его, потому что была смущена сама Настенька. Да, он знал, что её звали Настенькой. И что это всё взаправду, а не сон.
  - Настенька, - сказал он, - не бойся, подними глаза.
  И она посмотрела в его напряжённое лицо своими синими до невероятности искрящимися звёздочками. Лёлик задохнулся от их бездонности, доверчивости и понимания.
  - Я люблю тебя, Настенька, - вырвалось у него само собой, потому что так было на самом деле и сказано это было сначала сердцем и лишь потом губами.
  Но вдруг какая-то белёсая полупрозрачная дымка окутала девушку и, густея, скрыла её в себе. Лёлик в ужасе кинулся в это облако, пытаясь нащупать Настеньку, чтобы высвободить из плена, но тщетно. Он будто ослеп и оглох, а тело больно кололи голубые искры, похожие на маленькие молнии. Он барахтался в этом нематериальном киселе, пытаясь кричать и зверея от бессилия, но... Разом всё кончилось. Опустошённый стоял Лёлик у синей глади озера, а Настеньки рядом уже не было. Он ощутил, как гулко бьётся его сердце и понял, что если не найдёт её, то оно разорвётся. Так было бы лучше для него.
  Послышались голоса Спортсмена, Наташи и Михаила Ильича, спорящих о чём-то. Вскоре они и сами появились из-за скалы. Лёлик повернулся в их сторону.
  - Ну, как, Лёнь, не встретил ещё? - спросил Спортсмен.
  - Да вон она, - сказал Михаил Ильич, кивнув головой.
  Все посмотрели в ту сторону и увидели идущую навстречу Настеньку.
  - Красавица, - сказал Михаил Ильич. - Молодец, Лёнь.
  Но Лёлик уже знал, что это не она. Знал точно, хотя эта Настенька как две капли воды была похожа на ту, настоящую, от которой у него голова шла кругом.
  - Это не она, - сказал он.
  Все удивлённо переглянулись.
  - Это не она, - вновь повторил он и почувствовал, как больно стало мозгу.
  Всё вокруг начало покрываться пеленой, исчезать в туманной густеющей дымке. И тогда он закричал изо всех сил:
  - Настенька! Я найду тебя! Я приду, Настенька!
  Кто-то с силой затряс его. Открыв глаза, Лёлик увидел встревоженного толстопузика, стоящего перед ним в одних трусах.
  - Кричишь во сне, - объяснил тот.
  Не отошедший от переживаний Рыбкин, взъярённый тем, что его так бесцеремонно вырвали из почти сбывшейся мечты, ставшей на какое-то время реальностью, вскочил с кровати и заорал:
  - Сми-ирна!
  Толстопузик замер, прижав руки по швам и уставясь испуганным пупком на страшного спросонья Лёлика.
  - Кру-угом! - скомандовал тот и, увидев перед собой пышную задницу, хотел влепить ей пинка, но вовремя остановил себя.
  "Да что же я творю? - подумал он. - На кого становлюсь похожим?.. О, Господи!"
  - Извини, пожалуйста, - сказал Рыбкин, - я со сна, поэтому и...
  - Какая сосна? - обалдело уставился на него расширившимися глазами толстячок.
  - Да не сосна, а...от сна ещё не отошёл. Который час?
  - Хрен его знает. Часы не ходят. Но ещё рано. Когда подъём, сирена выть начнёт.
  - Ну, давай тогда ещё поспим.
  - Я не против. Только не кричи больше, а то я чуть не усрался с перепугу.
  - Постараюсь. Да, кстати, меня Леонидом зовут. А вас?
  - А нас... Рядовой морской пехоты Кузнецов Владимир! - отрапортовал толстопузик уже из кровати, и было такое впечатление, что он щёлкнул босыми пятками под одеялом.
  "Тоже мне, служака", - успел подумать Лёлик, падая в сон. Но Настеньку он больше не увидел, как и незнакомых людей, которые во сне были знакомыми и близкими. Ничего и никого он не увидел, растворившись в забытье, спрессовавшемся для него в один тут же забытый миг.
  
  Разведчиков, желающих быть в подчинении у нового командира, набралось восемь человек, не считая толстопузика. "Генералиссимус", кислый с похмелья, долго не мог понять, чего от него хочет какой-то очкарик, а потом вяло махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху:
  - Иди, иди разведывай, что хочешь и где хочешь.
  Потом поскрёб в затылке и добавил:
  - "Языков" захватите. Лучше, если баб помоложе. Бабы - это первейшие шпионки.
  - Есть захватить шпионок помоложе, - сказал Лёлик и неумело сделал поворот кругом, чудом удержавшись на ногах.
  В пятнистом десантном обмундировании, напяленном на собственную одежду, и с автоматом через плечо, до которого он боялся дотрагиваться, командир разведчиков был похож на...чёрт знает на кого, только не на военного. Но ему было плевать, потому что осенившая его вчера в "Теремке" мысль теперь руководила всеми его поступками. Ему лишь оставалось подчиняться.
  Граница Родины, оказывается, находилась прямо за парком и, если когда-то отсюда до окраины приходилось ехать несколько остановок на автобусе или троллейбусе, то теперь город заканчивался здесь. Дальше были развалины.
  Маленький разведотряд в сопровождении около полусотни просто любопытных отправился на задание, которое задал Лёлик. Вся эта толпа старалась идти осторожно, чтобы её никто не заметил со стороны - некоторые даже пытались двигаться перебежками. Всё было нормально, пока они не дошли до последних разрушенных взрывами домов. Сначала остановились любознательные до определённого предела зрители, а затем и солдаты-разведчики.
  - Вы что? - обернулся к ним командир Рыбкин. - Приказ не хотите выполнять?
  - Не, не хотим, - сказал самый подтянутый и с самым героическим лицом.
  Толстопузик подошёл к Лёлику поближе и сказал виновато, указывая на серые пески, простирающиеся до самого горизонта:
  - Тут заминировано всё. Не пройдём.
  - А как же мы тогда разведданные соберём? - сделал удивлённое лицо "командир". - Противника всё равно искать надо - приказ генералиссимуса. Так что идти придётся. Нужна карта минного поля.
  - А чего это мы тут противника искать будем? - в свою очередь удивился толстячок. - Врагов и в городе полно. А карты никакой нет. Откуда ей взяться?
  - Так что же, никто и не ходил за город? Хоть кто-нибудь знает, что там дальше за границей?
  - Как не ходить, ходили некоторые ещё до минирования. Только мало кто вернулся. Говорят, река убивает.
  - Какая река? Как это убивает?
  - А чёрт её знает, какая и как. Убивает, говорят, река и всё тут.
  - Н-да...
  Лёлик, обернувшись, с тоской посмотрел на мордоворотов-разведчиков, будто специально отобранных из ресторанных вышибал. Номера почти у всех были на лбах, но только синего цвета и пяти-шестизначные. "А зачем они мне? - подумал он. - Им и здесь нормально живётся. Тем более, что и шансов пройти через мины почти нет. А там ещё река какая-то...Что за река такая, с пираньями что ли"?
  Громкий хохот прервал его размышления. Смеялись в толпе тех, кто пошёл с его отрядом от нечего делать, из любопытства. Пока один из них, юнец в матросской тельняшке, кормил куском хлеба задрипанную собачонку, другой пытался привязать к её хвосту жестяную консервную банку. Но это ему никак не удавалось, потому что псина, будто нарочно, энергично крутила хвостом в разные стороны. Это, действительно, выглядело комично.
  Рыбкина вдруг осенило. Он подошёл к развлекающейся компании и, вытащив из кармана кусок колбасы, почмокал губами. Собачонка даже растерялась, увидав прямо перед носом такое искушение, и сразу даже не сообразила вцепиться в него. А потом сколько уже не подпрыгивала, повизгивая о желания, искуситель, подняв колбасу повыше, только дразнил, направившись с ней к краю развалин. Но вот он остановился и, отломив кусочек, бросил недалеко. Псина заглотила его в один миг, будто всосала в себя, и вновь подлетела, выпрашивая добавку. Тогда Лёлик медленно и широко размахнулся, чтобы она видела, и кинул колбасу далеко на серый песок. Псина пулей метнулась в ту сторону и забегала зигзагами, вынюхивая награду, но найти никак не могла. Солдаты столпились позади Рыбкина, тоже наблюдая за экспериментом.
  - Это ещё ничего не значит, - сказал один из них. - Собака лёгкая, мина её не чувствует.
  - Да и ножки у неё маленькие, - добавил другой. - Даже захочет наступить - промахнётся. У человека-то лапа намного здоровее.
  - Оно конечно, - подхватил тему ещё кто-то, - если бы у собаки были такие лапы, как у человека, или в сапоги её обуть...
  А Лёлик уже решился: шагнул на серый песок и медленно двинулся вперёд. Позади наступила гробовая тишина, а он напряжённо вглядываясь в землю перед собой, шёл всё дальше и дальше. Увидел на песке грязную колбасу, которую псина продолжала искать в стороне, поднял её и кинул прямо под нос собачонке. Та, обалдев от такого подарка, упавшего с неба, схватила его в зубы и, воровато оглядываясь - как бы не отняли - понеслась к домам.
  Всего за десяток метров до солдат под ней рвануло, взметнув вверх грязные земляные брызги. Послышались крики людей, видимо, задетых осколками, некоторые упали на землю, другие побежали прочь. Рыбкин же стоял посреди минного поля, как одинокое пугало, не зная, что делать.
  - Возвращайся по следам, - услышал он крик толстячка, который почему-то оставался на том же месте, где стоял до взрыва. - По следам, по следам своим возвращайся, - громко подсказывал он растерявшемуся "командиру".
  Тёплое чувство впервые за долгое время поднялось волной в избитой обстоятельствами лёликовой душе. И он закричал в ответ:
  - Прощай, Владимир! Живи, как нравится, но прошу об одном: не ходи на свободную охрану. Прощай!
  Толстячок замер с открытым ртом, а Лёлик повернулся, снял с себя автомат и бросил его далеко в сторону. А потом пошёл вперёд, стиснув зубы и стараясь не смотреть под ноги. Словно робот, он вышагивал в одном направлении, ни о чём не думая, не испытывая никаких чувств и не ощущая своего тела. Неизвестно, сколько времени он так шагал и, наверное, так и ушёл бы в бесконечность, если бы нога не попала в ямку. Он грохнулся на землю, лишь в последний момент успев выставить руки и смягчить падение. Отыскав отлетевшие очки и протерев рукавом стёкла, Рыбкин оседлал ими переносицу и огляделся. Далеко позади расплывались очертания города, скрывшегося в какой-то дымке-тумане, неизвестно откуда взявшейся. Зато с трёх других сторон разлёгся довольно-таки эротический пейзаж, то есть абсолютно голый. Лишь кое-где серая поверхность бугрилась небольшими прыщиками. Н-да... И ни души, ни кустика, ни звука. Но нет, в беспросветно-сером небе тоненько и тоскливо завыл, видимо, совсем озверевший от одиночества жаворонок. Или ещё кто-то, такой же маленький и потерянный: зяблик или космонавт. Лёлик вздохнул, поднялся на ноги и направился к ближайшему холмику в надежде, что с его верхушки будет более широкий обзор. И кое-что он оттуда увидел: узенькую речушку неподалёку. Правда, в ней совсем не чувствовалось течения, будто вода стояла на месте.
  Одежду мочить при переходе вброд не хотелось, поэтому Лёлик решил раздеться. Стянув с себя пятнистые гимнастёрку и штаны, начал, было, расстёгивать пуговицы на ковбойке, но вдруг вспомнил слова толстячка, что "река убивает". Чушь вроде бы, но... кто её знает.
  Захватив скомканную гимнастёрку, спустился по пологому склону и направился к речке. Слабый ветерок приятно холодил потную спину. Он почти достиг берега, когда почувствовал что-то не то: стало обжигать дыхание и заслезились глаза. Рыбкин нерешительно остановился. И тут внезапно в нос будто нашатырём плеснули. Он отшатнулся, инстинктивно закрыв лицо руками (гимнастёрка при этом упала на землю), и побежал назад.
   "Всё правильно - кислота. Неизвестно, насколько сильна концентрация раствора, но, что это - кислота, нет сомнений, - рассуждал Лёлик, вновь сидя на верхушке прыщика и наблюдая за рекой. - Пока есть ветер, он сдувает всё в ту сторону - как только он прекращается, кислотные испарения наполняют близлежащую местность. Не мудрено, что "река убивает". Вернее сказать, отравляет всё живое ещё на подходе к ней. Н-да, и что мне теперь делать? Может, сторонкой пойти вдоль неё до истока? Хотя непонятно, в какую сторону двигаться - течения-то как такового нет".
  Неизвестно, сколько он так просидел, меланхолично уставясь на серое однообразие, когда перед его глазами стали происходить невероятные изменения. Вначале Лёлик подумал, что это мозг от усталости выдаёт желаемое за действительное, рисуя галлюцинации. Он сделал несколько приседаний, затем протёр как следует очки и глаза, но всё равно явственно видел: кислотной речки больше нет. Она исчезла, испарилась. Мало того, её быстро пересохшее русло вдруг стало подниматься и вскоре сравнялось с поверхностью земли, приобретя точно такой же цвет. Впервые попавший сюда человек ни за что бы не догадался, что здесь было что-то ещё помимо ровного песчаного единообразия.
  Лёлик долго не решался спуститься вниз, но потом всё же пошёл. А что было делать? Возвращаться в сумасшедший город, где все считали себя нормальными, а таких, как он, психами? Когда он благополучно миновал то место, где ранее находилась река, даже петь захотелось. Петь он не стал, зато засвистел негромко и так, насвистывая какой-то легкомысленный мотивчик, миновал ещё один невысокий бугор.
  А там его будто специально поджидали. Молча стояли пред ним двое негров в чёрной одежде и с автоматами в руках. Вдалеке за их спинами виднелся мрачный силуэт бронетранспортёра. Рыбкин застыл, как вкопанный, уставясь на экзотических типов проездом из Африки. Но вот один из негров направил дуло своего автомата ему в грудь и сказал на чистейшем русском языке:
  - Чего ждёшь, придурок? Смерти? Щас получишь.
  Остальные негры заржали, балдея от испуганно перекосившегося лёликова лица. А Леонидом Антиповичем Рыбкиным вдруг овладело такое состояние, о котором ещё в детстве папаня предупреждал: "Если кишочкам становится щекотно, то надо быстрее искать горшок". Но не было ни горшка, ни папани, ни детства, ни девушки Настеньки из сна, ни яви, ни прошлого, ни будущего - ничего, кроме чёрного зрачка равнодушного автомата Калашникова, целящегося в его живую плоть единственным, но смертоносным глазом.
  
   К У - К У - К У
  
   Серая зараза,
   Спрятавшись в листве,
   Кукнула три раза,
   Три годочка мне.
   Птицу проклинаю -
   Самому ж плевать,
   Потому что знаю:
   Скоро помирать.
   Песни все допеты,
   Кровь, будто вода,
   Знаю все ответы -
   Скучно, господа...
   Впереди ждёт бездна -
   Мне не быть в раю.
   Что любил, исчезло -
   Что имел, дарю.
  
  ГЛАВА - 12
  РАСТРОЕНИЕ (ИНЖЕНЕР)
  ЗА ГОД ДО НАЧАЛА
  
  Идея эта захватила меня, помнится, после прочтения рассказов Амброза Бирса о страшной разрушительной силе самовнушения. А потом ещё и Юнг заинтересовал своими мыслями о тайнах психики. Я долго тогда думал, а нельзя ли эту силу использовать и во благо себе? Не для распада личности на кусочки, как при шизофрении, а для создания ещё одной параллельной, но полноценной личности в одном и том же теле? И всё чаще приходил к утвердительному ответу, анализируя наблюдения психологов и парапсихологов, беседуя с психотерапевтами и накапливая всё больше фактического материала. Берсерки. Девочка-собака, которая человек с людьми и собака с псами. Никчёмный домохозяин, но отличный руководитель производственного коллектива. Трусливый крестьянин, ставший Георгиевским кавалером. Замкнутый и нелюдимый спортсмен, ради любимой переделавший себя и выбившийся в поп звёзды. Много, много других. Никакой фантастики. С помощью аутогенеза личность может совершенствовать себя до неимоверных пределов. А если... если человек вполне осознанно мысленно как бы раздваивается и ведёт себя в соответствии с новым образом? Склонен сделать еретический вывод, что это не болезнь типа шизофрениии, а проявление одной из форм самовыражения, а может даже, и самосовершенствования разума. И если ранее я только обозначил эту идею, то теперь продумал её, надеюсь, как следует. Ошибки быть не должно. Разум может сделать человека тем, кем он хочет стать, то есть способен контролировать процесс целенаправленного раздвоения личности. Я могу сознательно перевоплощаться в того, кем хочу себя видеть в определённых жизненных ситуациях. Но не грозит ли мне опасность когда-нибудь полностью перестать быть самим собой? Вполне вероятно - в этом-то и риск. Как-то надо научиться различать ту грань, когда можешь потерять себя совсем. Нужен контроль сознания, иначе можно стать наподобие Наполеона из психушки, которого бесполезно переубеждать, что он не император.
  Задумано, в принципе, верно. Но как реализовать это на практике. Я ведь сколько раз хотел начать жить по-новому, стать, например, более решительным в поступках, а в жизни это никак не получалось. И не получится. Вырабатывать решительность можно и нужно, но бесполезно. Если жизнь приучила бояться, то рефлексы уже выработались и психика ведёт себя соответственно. Однажды набравшись храбрости, сказал подвыпившим переросткам на троллейбусной остановке, чтобы отстали от девушки, которую они довели уже до слёз. За месяц, проведённый потом в больнице, пришёл к выводу, что храбрость мне не к лицу да и не к другим пострадавшим частям тела. В тот раз набрался смелости, чтобы высказаться, но драться насмерть готов не был. Надо подходить с другого конца: не вырабатывать эту решительность, а пытаться влезть в кожу, в душу смелого человека, понять его чувства, овладеть ими и научиться самому переживать их или, наоборот, стать бесчувственным. При этом на время надо абсолютно забыть о себе естественном, настоящем, забыть, что есть такой вот робкий, осторожный человечек, который - не Я и даже - не я, а просто многоточие в начале фразы.
  Надоело жить послушной шестерёнкой, начинаю эксперимент на самом себе: творю второе Я. Оцениваю себя реально. Кто я есть? Разведённый инженеришка сорока лет, ничего не добившийся в жизни, робкий с женщинами, с начальством и с хулиганами, имеющий комнату в коммуналке и даже в любительском театре играющий второстепенные роли. Что хорошего? Аналитический ум и кое-какие знания, склонность к творчеству, самокритичность, впечатлительность, но - зажат. Чего мне не хватает? О-о-о, многого... Стоп, стоп, стоп - не распыляться! Пока нужна основная, определяющая черта характера, чтобы взять за основу новой личности. Её надо понять, почувствовать как свою, ощутить её в себе, тогда только что-то может получиться. Главное, чего мне не хватает, это уверенности в себе, а проще - элементарной наглости. И поменьше чувствительности, сомнений всяких.
  Итак, с завтрашнего дня начинаю "рожать" себя второго, который будет заменять меня сегодняшнего в трудные моменты этой не всегда приятной жизни. Но вот ведь парадокс: и себя настоящего не хочется терять. Пусть с недостатками, но именно такого, какой есть. Самое трудное - совместить в себе одном две личности: ту, которая была всегда и ту, которая будет. Хм, задачка не для слабого ума, как бы не запутаться... Ладно, начну с малого, а там понятней будет, чему в большей мере уделить внимание. Может, и сформирую постепенно в себе человека-победителя, хозяина обстоятельств, а не их раба.
  
  ЗА МЕСЯЦ ДО НАЧАЛА
  Да, так всё было задумано: начать с формирования в своём сознании новой личности с мышлением человека-победителя. И после преодоления первых трудностей в перестройке мировоззрения дело вроде бы сдвинулось с мёртвой точки. Я научился на какое-то время становиться полностью другим человеком с другими взглядами на мир. Перелопатил гору специальной литературы, нарочно создавал ситуации, в которых требовались бы именно прагматизм и решительность моего второго Я. Больше всего сомнений было, что разум не сумеет сформировать в себе ещё одну личность, мыслящую совсем другими категориями. Разум смог. И даже уберёг сознание и психику от возможных неприятностей в случае, когда оба Я вдруг попытались бы думать управлять действиями одновременно. Мой разум оказался достаточно развитым, чтобы правильно оценивать ситуацию и предоставлять право действовать наиболее готовому к ней Я. Он контролировал неосязаемую и незримую границу между их мыслями и даже давал возможность им спорить в форме вопрос-ответ. Контролировал до определённого момента. Потому что я изначально совершил ошибку, наивно надеясь на мирное сосуществование двух личностей в одном теле. И если Я настоящий имел то, что называется душой, то Мне новому были чужды такие понятия как совесть, жалость и "прочая ерунда", по его мнению, мешающая идти к цели наиболее коротким путём, то есть напролом. Он совершал поступки, за которые мне потом было стыдно - мои же действия вызывали у него раздражение и неприятие. И, в конце концов, началась борьба за разум и тело, в которой никто не хотел быть побеждённым. Это началось, когда...
  
  ЗА ПОЛГОДА ДО НАЧАЛА
   - Чёрт! А ведь двойник-то мой становится аморальным типом. Зачем надо было так подло топить директора? Ему теперь крышка. Крышка гроба, в который я ещё и гвозди вбил. Дело получило слишком широкую огласку, а у него же тогда не было никакого другого выхода, кроме как подписать этот липовый годовой отчёт, чтобы госзаказ получить и сырьё на этот год в полном объёме. А всё равно не дали ни того, ни другого.
  - Можно подумать, этот напыщенный индюк пожалел бы тебя, если б знал, что ты против него задумал.
  - Не задумывал я ничего - просто мелькнула мысль, что если бы его турнули с должности, то лучше бы стало для всех. Это ведь только из-за него предприятие в такую пропасть катится.
  - Вот-вот, мелькнула, а ты её отогнал: и страшно, и ввязываться ни во что не хочется. А я её реализовал. Зато теперь и ворюгу главбуха вместе с ним выгонят, и мы на повышение пойдём. Тем более, что наша фамилия в деле нигде не фигурирует, а с замминистра теперь на короткой ноге.
  - Причём тут это? И не нужна мне карьера такими подлыми средствами. И, вообще, чувствую, что начинаю терять контроль над тобой, иногда выход из образа слишком труден и затягивается. Сопротивляешься? Так дальше дело не пойдёт, иначе ты совсем обнаглеешь. Хватит. Буду тобой, когда нужда прижмёт, но никак не надолго. Вот чёрт...ведь сегодня Вера придёт...
  - То-то же. Нужда уже прижала? Ладно, не робей, хоть Верка и дочь академика, а такая же баба, как и все.
  - Перестань, она не такая. Но...но здесь нужен ты, без всяких моих комплексов.
  - Мысль правильная. Тем более, что хоть познакомился с ней случайно ты, но твоя заумность ей не нравится. К вечеру полностью отключайся в мою пользу, а успех гарантирую как в делах, так и в любви.
  ВЕЧЕР
  - Так, порядочек. Петрович - человек слова и теперь есть гарантии, что если он станет директором (а в министерстве на это настроены), то меня или начальником цеха по сборке корейской видеоаппаратуры или зам. главного инженера. А там, глядишь, со временем и...
  - Непорядочно всё это.
  - Исчезни! Переживать потом будешь, а сегодня мой вечер - сам так решил. Да и вообще, если ты такой порядочный и разумный, сам подумай: разве ты этого места не достоин? Сколько у тебя задумок было по реорганизации производства? Поддержали тебя хоть раз начальнички? Только Петрович. А остальным шишкарям ты на хрен не нужен был со своими предложениями, потому что им бабки и так к рукам липли. А теперь вот тебе, пожалуйста, поле деятельности - твори, развивай производство. Всё, хватит об этих заводских делах, мне интереснее про секс и деньги. Тебя нет, исчезни, как договорились. А мне надо ещё один звоночек сделать.
  - Алло, Семён? Слушай сюда, как говорят в Одессе. В общем, дела такие: сейчас ко мне Вера должна подъехать... Ну да, та самая. Слушай, не перебивай. Короче, часа через два-три подваливай ко мне с кем-нибудь из девчонок (возьми Светку, она поумнее) и за разговором приглашаешь нас с Верой завтра в лес на шашлык... Какой кабак? На природе всё будет непосредственней, попроще, а кабаки с бандитскими мордами в них она не переносит. Договариваться с ней будешь сам, насчёт валюты пока не заикайся, всё испортишь. Да. Да. Едет она в Японию по обмену опытом. На два месяца. При чём тут "дочь академика"? Она и сама по себе кое-чего стоит: кандидат наук. В общем, если она согласится тебе помочь в этом деле, то, как и условились, жигуль мой. А нет - так нет, на шашлык и вино сухое только раскошелишься. Ладно, ладно, поддержу, если заупрямится. В общем, через пару часов жду тебя - она вот-вот должна подъехать. Не прощаюсь.
  
  ЗА МЕСЯЦ ДО НАЧАЛА
  Всё-таки тело у неё необыкновенное: кожа мраморная, розовая, пружинистая - ни капли жира, но и костлявости никакой нет, и вообще... Приятно провести медленно ладонью по гладкой коже от родинки на шее до курчавенького рыженького мыска-бугорка внизу. Сосочки, как две ягодки, лежат на верхушках светлых упругих холмиков. Аппетитна Лорочка, так бы и не отрывался от неё. Но в данный момент - никакого возбуждения. Устал. Устал от её постельного темперамента. Она, ненасытная, готова в любое время дня и ночи заниматься любовью, в смысле, трахаться. И, как это ни печально, не только со мной. Думает, не знаю, где она провела те три дня, когда я в Москве был. На зимней даче у Яновского с весёлой компашкой. А Яновский дурак, сам же мне потом рассказывал взахлёб, какой они там секс в сауне устроили - не знал, что у меня с ней что-то есть. Она, стерва, думает, что всё шито-крыто, и не подозревает, что я даже того амбала знаю, который её там трахал: бывший спортсмен, а теперь в банду к Гундосому прибился. А ведь скоро в Бразилию с ней лететь. С таким трудом путёвки достал, визы ждать сколько пришлось... Ну да ладно, за границу с ней ещё можно съездить, а потом надо посылать Лорочку куда подальше. Потаскуха, каких поискать, хотя красоты необыкновенной. И актриса какая, а? Клянётся в любви, что жить без меня не может, чуть чтог - море слёз. И в поведении, и в эмоциях впечатление такое, что это святая доверчивая невинность перед тобой. Ещё полгода назад поверил бы в это. Её Богу, поверил бы, а потом когда-нибудь бамц - и всю правду, чтоб на пятую точку от неё сел. Мой двойник с его чувствительностью этого не пережил бы. И лишился бы я своей бренной оболочки, ха-ха-ха...Весело, нечего сказать. Ладно, хватит думать об этом. Она себе для безбедной жизни и с её талантами ещё не одного дурака найдёт и уж кого-нибудь, да женит на себе, это точно. Правда, будет он вечно и роскошно рогатым, но это уже его проблемы. О чём я, в самом-то деле? Есть вопрос поважнее и посложнее: как жить дальше мне самому? На работе-то всё в норме: сборка корейских видаков отлажена, скоро приступим к телевизорам. К моему бизнесу с неучтённой продукцией тоже не подкопаешься: все повязаны и подмазаны: и главбух, и директор. Хоть и дёргаются, но свою долю берут и в мои дела не лезут. Гундосый занимается сбытом, заодно крышует и ему хватает. Мешает во всём только один человек и, получается, что это я сам. Неужели он не может понять, мой несчастный творец, что пора ему становиться мною навсегда? Ведь видит же, понимает, что я совершеннее, современнее его, более приспособлен к реальной жизни, но нет - цепляется за какие-то дурацкие, отжившие принципы. Блин, как он мне мешает! Надо что-то придумывать, ведь я не глупее.
  УТРО
  - На-до-е-ло!
  - Не понял...
  - Всё ты понял. Не думал я, дурак, что именно к голому эгоизму сведутся мои мысли и поступки. Это ж надо, кем теперь стал! Каким-то бесчеловечным, беспринципным хапугой. Любым путём - карьеру! Денег! Роскошной жизни! Разве я этого хотел?
  - А разве нет? Не ври сам себе, не строй обиженного. Именно об этом и мечтал, именно этого тебе и недоставало. А теперь, когда что-то сдвинулось в жизни в лучшую сторону, по старой привычке испугался.
  - Пусть даже так. Да, хотел, как и все, чего-то достичь в жизни. Но разве такими средствами? Интригами, взятками, обманом - лишь бы карманы набить.
  - А что, плохо, да? Что из коммуналки в четырёхкомнатную кооперативную перебрался - плохо? Что Катюша, дочка, нормально одеваться стала и не в общаге теперь, а в собственной квартирке теперь живёт - плохо? В ресторане ужинать - тоже плохо?
  - Плохо то, что это для тебя стало главным. Занялся собственным обогащением, а на остальное и на остальных плевать. Веру унизил, подчинённых подачками развращаешь, связи с бандюгами завёл да и сам противозаконными делами занимаешься. Тюрьма по тебе...по нам скучает.
  - Во-первых, ты правильно поправился, потому что не я это всё, а мы. А во-вторых, не трусь: в этом сегодняшнем бардаке не до нас, тем более, что в этом бизнесе с видаками комар носа не подточит. А если и подточит, мы его купим, ха-ха-ха.
  - Тьфу! Да противно всё это. Якшаешься с лизоблюдами, барыгами, бандитами всякими. Не по мне это.
  - А красиво жить не противно? Не по его, видите ли... Зато по мне. Нашему общему телу это в кайф. Неужели не чувствуешь, что ты давно уже не тот? Я стал тобой и мне, может, тоже в тебе многое не нравится...
  - Ого! Вот ты как! Да, замечаю, что хочешь завладеть сознанием полностью. Даже в зеркале, когда становлюсь тобой, по-другому выгляжу: такая самонадеянная напыщенная харя, что даже неприятно.
  - Неприятно - не смотри. Тем более, что если ты в зеркало глядишь, то твоя харя там и отражается, другой у нас нет. И вообще, ты чего сегодня взъелся так, из-за Лорки что ли? Хочешь, сегодня же с ней развяжусь? Чёрт с ней, с Бразилией, путёвку продам кому-нибудь.
  - А заодно и Ларису ему же вместе с путёвкой продашь?
  - Да что ты переживаешь из-за этой бляди? Я же не знал, что она такая потаскуха. А даже, если б знал, разве в постели плохо с ней было?
  - А тебе не кажется странным, что все твои женщины в конце-концов оказываются потаскухами?
  - Что тут странного? Они все такие и есть, но не все имеют возможности. Просто одни - явные, другие только на вид - сама невинность, а подвернись кто пошикарней и понаглее, мачо какой-нибудь, не задумываясь под него лягут. Как говорит Яновский, все они скромные, пока за член не подержатся.
  - А Вера, которая не тебя, а меня любила? Зачем ты так подло поступил с ней?
  - Наивная институтка и не умная, если своей выгоды не понимает. Да и не любила, если в какой-то мелочи и то помочь не захотела.
  - Контрабанда валюты - не мелочь и Вера молодец, что отказалась. Дело в том, что она порядочный человек, а ты скотина. Я Веры не прощу тебе никогда. И ты мне не нужен: как оказалось, ты совсем чужой.
   - Ах, ах, ах, какие чувства! Сам-то что творишь, умник? Теперь какую-то училку с двумя детьми нашёл. В постели, как деревяшка, тьфу... Ладно, раз уж начал этот базар, то давай откровенно и до конца. Избавиться от меня ты теперь не сможешь. Да, ты меня породил, дал мне жизнь, но уничтожить себя я не позволю. Нужно как-то договориться, иначе мы так и будем мешать друг другу. До шизофрении дойти можем.
  - Неужели умнеешь?
  - Не ехидничай, у нас ум один. Думаешь, ты мне жить не мешаешь? Сколько всего я до конца не довёл из-за того, что влезаешь в мои дела в самый неподходящий момент.
  - Представляю, до чего бы я докатился, если б хоть иногда не становился самим собой. Пойми, что ты порождение моей глупости, злая пародия моих желаний, опечатка, если хочешь.
  - Это ты был опечаткой до моего появления.
  - Уничтожить я тебя, и вправду, теперь не смогу...поэтому...
  - Я уже всё понял. Дурак! Дебил! Тебе мало грызни между нами?
  - Это единственный выход. Постараюсь тебя нейтрализовать, а, может, и совсем забыть с помощью третьего Я. Он будет твоей противоположностью и осуществлением моей мечты о прекрасном. Он будет бескорыстен и человечен, будет жить для других и он не будет одинок. И я верю, что он победит тебя уже одним своим существованием.
  - А если и тебя, мечтатель несчастный?
  - Пусть даже и меня, ведь в нём всё равно останется часть меня сегодняшнего, только лучшая часть.
  - И будем мы, все три части, в сумасшедшем доме. Дебил, роешь яму и себе, и мне. Идеалист! Ты породишь сумасшедшего. Трое в одном теле, один из них бзикнутый христосик и ещё один почти такой же - соображаешь, что будет? Подумай как следует: я ведь сдаваться не собираюсь и не остановлюсь ни перед чем, вплоть до самоубийства тела. О, дьявол! И почему же меня породил именно этот придурок?!
  
  НАЧАЛО (Чика)
  ...и у него на даче как обычно были все свои и пока стервочки в другой комнате французскую косметику мучили мы вместе с Яном Зубом и Игорьком для начала только пузырёк виски раздавили и уже более-менее нормально стало но конечно не так как от травы Зуб картишки достал как вдруг заявляется Гундосый вообще-то мы его вслух Шефом зовём но настоящее-то погоняло знаем не дай Бог его Гундосым при нём же назвать Игорёк ляпнул как-то раз невзначай так потом рыжья на три зуба понадобилось ну вот значит заявился он и сходу отсылает Игорька стервочек развлекать а Зуба сауну готовить я сразу врубился что что-то серьёзное случилось так и есть он шарашит по мозгам что Инженер ему звонил сегодня утром и базарил чтоб товар не ждали потому что он завязывает и с нами и с этим делом насовсем я конечно не врубаюсь ни хрена что за юмор а Ян говорит что Инженер ошалел совсем в прошлый раз из-за него весь навар уплыл и сейчас такая же фигня Ян оказывается уже в трёх местах договорился за каждый видак по пять кусков а всего их на этот раз должно быть шестьдесят вот и считай по договорённости треть от прибыли наша а Гундосый говорит обожди не дёргайся дело мол не в этой партии паршивых видаков и даже не в том что Инженер вилять начал а в том как бы он и вправду не вздумал завязать ну тут меня ржачка взяла да Инженер скорей удавится чем бабок лишится скорее всего он нас с хвоста хочет скинуть и видаки без нас втюхивать а весь навар тогда его и на хер ему крыша тогда наша вот поэтому пидор и косит под ванька но Гундосый мне говорит не гони порожняк мол я уже всё раньше проверил ни с кем кроме нас по сбыту и крышеванию он связываться не пытался на работе у него всё чисто а потом меня спрашивает Чика а тебе самому не кажется Инженер в последнее время каким-то странноватым по фазе сдвинутым ну а я хрен его знает чудит он конечно иногда чёрт знает как но дело-то всё на нём держится вот он и банкует как хочет а заскоки у него и раньше были но тут Ян опять влез мол ему этот паршивый интеллигент даже не интеллигент а полудурок какой-то давно не нравится а в последнее время вообще ошизел недавно тут орал что мы все негодяи а сам он хуже всех и жить надо по законам красоты это всё я тоже помнил мы тогда оборжались все и я сказал Яну что с перепоя ещё и не такие бзики бывают помню я как-то раз нахрюкался а Ян мне базар перекрыл и орёт ты самое интересное вспомни что тогда было а хрен его знает что было если только когда Зуб Люське в задницу три гвоздики вставил и заставил руками махать и кукарекать а Ян говорит нет самое интересное что нажратыми-то мы тогда были а Инженер на тачке приехал сам за рулём поэтому трезвый и здесь только пепси заглотил а потом говорит вспомни ещё раньше когда мы за товаром приехали и ни шиша не получили как он смеялся не переживайте мол а попробуйте жить честным трудом это кстати я тоже помню меня тогда зло взяло ладно бы сказал что менты что-то унюхали или ещё что-то а то ведь ни хрена не объяснил а будто издевался гад в общем вспомнили мы с Яном всякие эти инженеровы чудачества а Гундосый говорит закройте глаза а то сейчас выскочить могут и выдаёт нам что во-первых Инженер ему сказал по телефону что написал на работе заявление директору с просьбой перевести его в другой цех простым инженером ха-ха-ха Инженера инженером во-вторых по словам Лорки он нашёл себе какую-то училку с двумя спиногрызами и собирается на ней жениться а самое главное Лорка рассказала что он припёрся к ней ещё вчера утром и не обращая внимания на то что она в постели не одна а с хахалем бормотал ей что-то про честную жизнь про красоту её которую она губит ну это он дурак она её не губит а наоборот использует а самое непонятное ляпнул под конец типа что он все свои бабки хочет передать на строительство Детского дома когда я это услышал чуть горлышко у пивной бутылки не откусил потому что как раз приложился к ней но всё обошлось а Ян говорит Шеф он в смысле Инженер точно с ума свихнулся крыша у него давно уже уехала а Гундосый в ответ что чёрт с ним если бы свихнулся а вот если он правду Лорке болтанул то скоро менты копать начнут откуда у него столько деревянных а у него и баксов выше крыши и рано или поздно на нас выйдут и может кое-что всплыть как гавно на поверхность не очень-то радостное для некоторых у меня конечно внутри всё заёкало но вида не подаю потому что здесь только Гундосый в курсе что по чужой ксиве живу а Ян сидит ногти свои жрёт привычка у него такая поганая когда мандражирует но меня тоже мандраж взял как следует Гундосый на меня косяка кидает и молчит гад знает что я уже третий год как в бегах ах какой же я дебил ведь оставалось полгода тянуть да и весь срок-то был трояк но влез в то дерьмовое дело и пришлось когда забитый под завязку автозак с раскачки перевернули второго охранника мочить потому что выхода не было как он с первого раза в меня промазал не пойму грабки наверно тряслись почти в упор ведь палил я ему кадык пробил до позвонков Гундосый молчит и я не выдержал говорю ему что кажись нам всем надо делать отсюда ноги он молчит а Ян начинает пургу гнать что надо переговорить с Инженером по-хорошему хоть он и козёл а Гундосый всё молчит и смотрит на меня с издевочкой и тогда я встал и предложил кончать этого придурка а сам думаю только не мне только не мне а Ян заорал что он и за миллиард в мокрые дела не полезет Гундосый как рявкнет на него затихни сука а потом спокойно так говорит что в училку свою Инженер как видно втрескался по уши если жениться надумал поэтому через неё мы ему и окорот дадим Чика держи её адрес по нему сейчас поедешь на тачке Зуба и скажешь ей что Инженер попал в аварию и сейчас в больнице не говори в какой но лежит мол в тяжёлом состоянии бредит её зовёт предложи отвезти её к нему дети у неё уже не сопливые одни дома остаются в общем везёшь её на дачу к Зубу закрываешь в подвале знаешь у него там комната потайная потом звякаешь сюда что всё тики-так возьми у Зуба ключи от дачи ништяк что она у него в таком глухом месте тачку Игорёк поведёт он потрезвей зови его в общем братва скоро мы посмотрим шизик он или нет и что делать дальше ну чувствую влип я опять говорю а если её дома не будет а он посмотрел как штык воткнул ищи и отвернулся волчара поганый ведь знает что засвечусь со всех сторон но хрена ли делать канаю к двери в комнату где Игорёк со стервочками балдеет в тыкве ничего хорошего одна тоска-кручина чтоб он сдох этот инженеришка и тут вдруг заходит Зуб и с радостной такой рожей выдаёт нам что Инженер собственной персоной припёрся мы все скворечники раскрыли как в той пьесе что в школе проходили про ревизора а Зуб не поймёт никак чего мы такие стали а тут и Инженер появляется и сходу нам здравствуйте сволочи ещё на свободе пока я прям в натуре дёрнулся ему вмочить за такой гнилой базар но вовремя заметил как Гундосый едва заметно башкой покачал не надо мол но Инженер видно усёк всё это и говорит мне с усмешкой что Чика уже в курсе что я святым решил заделаться а заодно и вас вложить а потом к Гундосому поворачивается и говорит ему Гундосый и тот аж перекосился всей рожей ведь Инженер его в первый раз по настоящей кликухе назвал и кто ему сказал наверняка Ян трепач ну ладно в общем он говорит Гундосый ты по всей видимости расстроен тем что я тебе наговорил по телефону и наверное переживаешь очень сильно так я тебя немного порадую держи вот тебе все мои сберкнижки на предъявителя а сам достаёт из пиджака их штук восемь-десять и кидает на стол а вот говорит вся моя валюта и дипломат свой на стол кладёт только учти говорит ты теперь убить меня должен хоть я тебя закладывать в ментовку не буду в любом случае я не псих как ты наверное думаешь но всё равно тебе меня прикончить придётся иначе я в любой момент могу передумать и потребую свои деньги назад понял и хоть вижу что ты ничего не понял но напоследок скажу я проиграл и не в карты как вы а по жизни своей меня уничтожают двое других во мне будь они прокляты и поэтому ты тварь гундосая должен убить моё тело а значит и их тоже а если же не сделаешь этого то обещаю что обязательно найду тебя и заберу все свои деньги и твои камушки драгоценные которые ты собираешь у тебя отберу можешь их от кого угодно прятать а от меня бесполезно сам мне их отдашь тогда понял шакал мы все в натуре обалдели от того что он тут гнал а шеф сидит молча только рожа фиолетовая сделалась как у баклажана а этот псих опять говорит запомни мои слова или ты уничтожаешь моё тело потому что сам я этого сделать не могу инстинкт самосохранения проклятый мешает или потом последствия будут для тебя самые печальные повернулся и пошёл медленно как будто прям щас Гундосый должен был ему в спину шмалять мы зыркаем то на Гундосого то друг на друга и не знаем что делать он же шизанулся в натуре и пню понятно вдруг Инженер поворачивается и говорит в общем я боюсь что вы меня всё-таки не поняли так вот я решил отсюда сейчас в ментовку ехать чтобы вы особо долго не думали насчёт меня и пошёл теперь быстро и дверью ещё хлопнул гнида тут Гундосый встаёт подходит ко мне и суёт мне ствол догоняй Чика я говорю Шеф он же шизик давай его лучше в психушку отправим и всё будет шито-крыто а он Зубу с Яном башкой мотнул чтоб исчезли а когда они слиняли вложил мне ствол в руку и говорит ты должен его уделать или на себя пеняй у меня аж зашлось всё внутри опять влипаю я ведь за всё время пока в бегах только по мелочи на подхвате работал ничего такого за мной нет с тех пор как мента замочил а теперь опять на мокруху к вышке дело смотрю ох мать твою а у Гундосого рожа уже чёрная как у негра и грабки тоже что за ё...и у меня то же самое кожа почернела и светлая рубашка серой сделалась не врубаюсь ни хрена а он тоже удивлённо на меня моргалы выкатил не видит гад что сам-то чёрный весь и вдруг орёт на меня догоняй Чика если он уйдёт я тебя самого в гроб положу ах козёл вонючий ведь он один знает всё про меня и в город этот привёз и ксиву чужую дал ах волчара а теперь хочет до конца к себе приклеить палачом у себя держать ну нет сука бабки вот они с ними зароюсь так что с миноискателем не найдут так что выбора у меня опять нет я же не дебил понимаю что Инженер шишка какая-никакая и тогда всех на ноги поднимут чтобы найти кто его шлёпнул мне хана точно будет тогда и когда я предохранителем щёлкнул Гундосый видно врубился что я сейчас сделаю пятиться стал и всё повторять Чика ты что Чика весь магазин я чуть в него не влепил хорошо вовремя спохватился и когда все наши в комнату заскочили я их сначала заставил на пол лечь рожами вниз а потом в подвал загнал и на замок закрыл ничего у Зуба харя здоровая до утра дверь разломает я в комнату зашёл бабки забрать и кое-что из вещей по мелочи случайно глянул в дразнилку и аж в башке потемнело я весь с ног до головы чёрный я даже негров таких чёрных не видал я кожу на руке послюнявил тру и никакого толка аж выть захотелось не знаю чего делать кручусь на одном месте и тут заходит опять этот пидор из-за которого вся эта каша и заварилась улыбается гад и говорит ах ты Чика бедненький почернел весь от нехорошего своего поведения ну что же я сейчас тоже чёрненьким стану и вижу у него ствол в руке чуть мне в живот не упирается а мой на столе лежит а потом стало очень больно мама как мне больно мамочка...
  
  КОНЕЦ
  
  Ох, мамочка, как голова болит, раскалывается на кусочки... Я стал убийцей... Убийца?! Господи, вернуться бы назад, стать опять самим собой со своей, пусть неуклюжей, но своей жизнью, со своими поступками. Дать бы обоим двойникам по свободному телу, пусть даже и каких-нибудь преступников, приговорённых к высшей мере, и пусть бы жили, делали, что хотели. А сейчас преступник - я и нет мне никакого оправдания. Ой, как больно! Всех убил...поджёг дачу и все сгорели там. Всё. Это конец, это конец мне, и финал должен быть только один: умереть самому.
  Нет, не надо. Никто на меня не подумает, ведь пистолет я подкинул Гундосому. От них всех остались одни кости, а моих следов никаких нет и никто меня не видел - дача на отшибе и забор высокий. Когда вычислят их биографии, если это кому-то теперь надо будет, то вывод последует наиболее логичный: бандиты сводили счёты между собой.
  Да что ж это такое? Ведь это мысли двойника. Того, кто сделался убийцей.
  Всё правильно. Я убийца, и ты тоже убийца, и этот третий, святоша, и он убийца - все мы убийцы, а это значит, что не вы меня уничтожили, а я вас. Я настоящий хозяин этого тела!"
  Нет! Это тело обречено, но обречены и мы - части его разума и души. И после смерти оболочки мы будем неполноценными, и продолжатся наши мучения до тех пор, пока мы не растворимся в разных частичках недоступной нашему пониманию космической беспредельности.
  Господи, да что же это?.. Мысли двойников я воспринимаю как свои, безо всякого контроля. Борьба за власть над сознанием...
  А сейчас кто думает: я или кто из них? Кто я сейчас? Мозг горит, в голове словно ад. Надо посмотреть в зеркало, ведь в зависимости от того, кто в данный момент владеет сознанием, меняется и выражение лица, глаз. И тогда надо будет усилием воли постараться выйти из этого образа и принять свой, естественный. А потом уже сам буду думать без помех, как забыть их вообще, совсем, навсегда...
  Что за странное зеркало? Отражения нет... В зеркале нет моего отражения, нет МЕНЯ! Где же я?.. Люди, где я? Кто я?.. В мозгу будто граната взрывается - чувствую, как лопается и разлетается черепная коробка. И всё! И - ничего... Ни мрака, ни света, ни звуков, ни безмолвия, ни времени, ни пространства - ни- че-го. И - нет МЕНЯ, МЕ-НЯ, М-Е-Н-Я, Е-Н-Я, Н-Я, Я-А-А-А-а-а-а-а-,-,-,-,-......................................................
  
  ГЛАВА - 13
  ЛЕЖБИЩЕ(СПОРТСМЕН)
  
  Я совсем не помнил, кто я, зачем здесь, кто все эти люди, лежащие подобно мне на бетонной поверхности. В ушах - какой-то гул. Потом начал различать отдельные всхлипывания, стоны, плач и даже хихиканье. Я с трудом поднял будто налившуюся свинцом голову. Вокруг не видно ни стен, ни каких-либо сооружений или предметов - ничего. Только равнина, на которой почти до самого горизонта лежат люди - серая масса. Прямо лежбище какое-то, но только не моржей, а людей. Нет, не все лежат: кое-где стоят по одиночке и группами чёрные фигуры. Вот вдали серая масса всколыхнулась и из неё поднялся человек. Стоявшие рядом трое в чёрном медленно двинулись в его сторону. Человек исчез: масса поглотила его вновь. Господи, да где же я? Что же это такое? Пытаюсь встать. Тело не подчиняется, будто и не моё вовсе, а мышцы словно атрофировались. Со мной однажды уже было подобное лет десять назад, когда пролежал в клинике три месяца в гипсовом корсете после травмы позвоночника. Кое-как переворачиваюсь и встаю на четвереньки. Идиотское положение, конечно, но даже от этих усилий пот прошиб. Торчащая столбом неподалёку тёмная фигура двинулась ко мне. Подходит... Обычный человек и даже не такой мрачный, как его одежда, - тёмно-серый какой-то. Вроде улыбается. И голос приятный. Что он говорит?
   - Ложись. Не надо вставать. Ложись - тебе будет лучше.
  Зачем ложиться, непонятно. Мне тяжело лежать. Я, наоборот, встать хочу.
  - Ложись. Делай, как все. Все лежат. Не надо выделяться.
  Подходит совсем близко и я вижу его улыбку. Что это его так развеселило? Вдруг чувствую, что меня кто-то тянет к земле. Точнее, не к земле, а к бетонке. Смотрю, а это мои соседи за куртку уцепились и тянут вниз. Сил сопротивляться не хватает. Несколько секунд ещё пытаюсь устоять на четырёх точках опоры, а потом валюсь на твёрдую поверхность и расплываюсь по ней коровьей лепёшкой. Соседи сразу успокоились: лежат ничком, лица отвернули. Успел перед этим заметить, что один пожилой, а второй молоденький, пацан совсем. Он время от времени всхлипывает как-то странно и не поймёшь, то ли плачет, то ли смеётся. Третий сосед, что впереди, и вовсе неподвижный - он, кстати, и не цеплялся за меня, лежит, как труп. Может, он действительно?.. Н-да, дела...
  И долго мы будем так пыль отирать? Чувствую - злюсь. И - сильно. Да пропадите вы все тут пропадом! Валяйтесь, хоть всю жизнь, а я не могу, для меня это невыносимо. Напрягаю мышцы. Получается, уже послушнее стали. Приподнимаюсь. Соседи поворачивают головы. А я уже снова на четвереньках. Соседи смотрят, а в глазах удивление. Что, не ожидали? Фигура стоит спиной ко мне. Поворачивается. В глазах тоже удивление, но тонкие губы уже растягиваются в подобие улыбки. Направляется сюда. Иди, иди. Чёрта с два ты меня теперь уложишь. А эти шестёрки опять цепляются. Отцепитесь идиоты! Вот заразы... Бью старика по рукам - тот, взвизгнув, отпрянул. Молодой, увидев это, сам отпустил мою штанину. Поворачивают головы и другие. И женщины есть, оказывается. И даже много. А этот мужик всё такой же неподвижный. Неужели труп? В чёрном - совсем рядом, вплотную. Опять этот бархатный голос, но уже и стальные нотки слышатся. Протягивает руку и, тихонько так, небрежно толкает меня. От неожиданности падаю набок. Тут же вскакиваю и врезаю без всяких заумностей прямым правым между глаз. Но возможности свои переоценил, сил маловато оказалось - он покачнулся, а всё же устоял, только лицо руками закрыл. Хватит ему и этого, чтобы больше не лез, лишь бы другие в чёрном не подоспели. Уже, вон, смотрят в нашу сторону. Пора сматываться, а то с моими теперешними силёнками против кодлы не попрёшь. Но куда? Да хоть куда, а всё равно по людям придётся...нет, это не дело. Да раздвиньтесь же, идиоты, дайте проскочить! Этот чёрный уже очухался. И куда улыбочка-то делась: пасть оскалил, а сам аж посинел весь. Ты бы лучше не трогал меня, чудило, а? Может, всё-таки миром разойдёмся?
  Стоны, завывания вокруг меня стали громче, а серая масса зашевелилась. Одна группа чёрных фигур неспешно двинулась в нашу сторону. Но "мой" чёрный сделал им жест рукой: не надо, мол, сам разберусь. Я его так и понял, обрадовавшись, что он таким крутым себя мнит. Ну нет, черножопик, не на того нарвался, ещё посмотрим, кто - кого.
  Он что-то резко и повелительно выкрикнул. Копошащаяся, ползающая живая масса вокруг нас взвыла и полезла на меня. Аж мурашки по коже... Но тут вдруг такая злость взяла: забыл, что и драпать хотел. Полез напролом через этих визжащих, хватающих меня за что попало дешёвок (лишь бы мужское достоинство не оторвали) к чёрному, пытаясь достать его. Но тот медленно отступал. И ведь эти дешёвки перед ним расползались... Гляделки у него, конечно, уже заплыли, шнобель распух, но тонкие губы снова зазмеились улыбкой, зловещей такой улыбочкой. Это всё я успел просечь в мгновение, потому что потом было не до этого. До пояса меня засосало серое болото, которое выло, кусало и рвало, тянуло вниз. Один, толстый, выл громче всех и уже карабкался мне на спину. Сил больше не хватало, и я рухнул на бетонку. Теряя сознание, услышал резкий голос чёрного. Повелительный голос. Обычно, услыхав такой, мне хотелось врезать его обладателю тромбоном по башке. Ни разу не пришлось - видно, не судьба...
  А я, оказывается, живучий... Лежу изодранный, беспомощный, весь в крови, но ещё живой. Масса успокоилась и гул стал потише, хотя по-прежнему слышно и стоны, и плач, и идиотский смех. Туман в глазах понемногу рассеивается. Всё как и было. Только "мой" чёрный сейчас не один - рядом с ним тот толстый, что мне на спину залез. А одет он теперь тоже в какой-то чёрный костюм и рожа потемнела. Выбился, значит, в господа за мой счёт, сволочь. Смотрят оба на меня. У того, которому я врезал, морда стала, что кочан капусты. Но, гад, улыбается. А у новенького, вообще, рот до ушей, которых из-за щёк почти не видно. Смешно им, наверно, наблюдать, как я концы отдаю.
  Вдруг все дружно повернули головы направо. Что там? Ого! Кто в сером во весь рост поднялся. Здоровый мужик, прямо гигант. Ишь, как засуетились и завыли вокруг него. Полезли как и на меня перед этим. И мои соседи зашевелились. А он стал сдирать с себя и отшвыривать серую дрянь и, что-то крича, двинулся в мою сторону. Пытаюсь встать, превозмогая боль, но не получается, в глазах темнеет. "Липатов рабом не будет! Хрен вам всем, уроды"! - разобрал я крики гиганта, облепленного со всех сторон, но продолжающего движение. Нет, парень, не устоять тебе - завалят, твари, а то и убьют совсем.
  Так и вышло. Но намного дольше продержался, чем я. И только я это подумал, как он вновь встал и с рёвом кинулся к кучке чёрных рядом с собой. Только одного он успел достать и ухватить за руку. Мама родная, я впервые видел, как живому человеку другой человек отрывает руку. Напрочь. И бросает её в сторону. И сразу же автоматные очереди, бьющие в упор по телу гиганта. А потом тишина. А в ней - хрип оседающего исполина и я слышу в нём слово "у-у-уроды"... Бесполезно. Всё бесполезно, тем более, что у чёрных, как выяснилось, оружие. Ничего не сделаешь один. Ничего не сдела... Стоп, Саша, стоп. А почему один? Если с этим погибшим Липатовым вместе бы вскочили, то шанс был бы. Отдохнувший и неожиданно возникший около чёрных я, пожалуй, смог бы их обездвижить и оружие забрать. Жаль парня, и не вовремя, ох как не вовремя он встал. Но мой шанс ещё остался - шанс есть всегда, пока живой. Ну, черножопики, я вам всё-таки устрою "танцплощадку". Я живучий, как собака. А теперь - как волк. Надо запомнить, где ещё кто пытается подняться. Отдохну, а потом потихоньку ползком к ним. Как я сюда попал, что здесь такое - это всё потом, потом разберусь. Главное сейчас - восстановиться немного и доползти до первого из тех, кто пытается встать. Главное пока это. А потом...потом мы вскочим все. Все вместе и разом. Один я уже встать и победить не смогу. Если один...
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Галилео Галилей: Внимание! Всем информсгусткам по эксперименту быть в курсе мыслей и поступков закреплённых за вами на этот период мыслящих существ! Барабашкам, чеканашкам, привидениям и всем остальным духам покинуть материальные объекты!
  Напоминаю: информацию по эксперименту передавать Наполеону Бонапарту, а консультации и необходимую подкачку брать у тёти Веры или Синей бороды.
  Желаю всем интересных наблюдений и хоть чего-нибудь необычного!
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Синяя Борода: ...землетрясений больше не допускайте. Сдерживайте! Конечно понятно, что огромное Поле Зла образовалось и Земля реагирует, но пока старайтесь сдерживать катаклизмы. Люди должна сначала в самих себе и друг с другом разобраться, а то многие погибнут раньше времени. Энергию планеты пока не используйте, пользуйтесь космической. 2111-ый, что там у тебя?
   2111-ый информсгусток: На моём участке полное безлюдье. Три вороны с песцом дерутся. Скучно.
  Синяя Борода: Ещё бы. Нагородил там ледников да скал и ещё хочешь, чтобы там люди жили.
  2111-ый: Одних ледников что ли? У меня тут и парочка симпатичных болот есть с подогревом - я даже специально для них крокодильчиков развёл.
  Синяя Борода: Я предупреждал, что чересчур увлекаешься и шансов на выживание на твоём участке практически почти нет. И крокодильчики твои скоро вымрут вместе с прочей живностью: в этих изолированных болотах нормального замкнутого цикла жизнеобеспечения , вероятнее всего, не получится.
  2111-ый: Разрешите тогда кое-что немного подправить.
  Синяя Борода: Уже нельзя: эксперимент начался.
  2111-ый (обиженно): Как мне, так нельзя, а в Подмосковье на трёх участках ещё огрехи подчищают.
  Тётя Вера: Что-то мысль нехорошая у тебя получилась... Проверь, не воздействуют ли на тебя энергией зла.
  2111-ый: Точно. Соприкасаюсь с направленным энергетическим полем. Всё, включил защиту. Чувствую стыд. Ой, как мне сты-ыдно...ой, какой кайф от чувства стыда-а!..
  Тётя Вера: Защита слабовата, даю подпитку. Теперь нормально?
  2111-ый: Ага, стыд есть, а кайфа уже нет.
  Тётя Вера: Знаешь ведь, что в Подмосковье объективные причины. А такие участки, как твой, тоже нужны. Тем более, что точно просчитать, какой там будет результат, очень трудно.
  2111-ый: Просто здесь без людей скучно.
  Тётя Вера: Ещё неизвестно, может, потом люди со всех сторон в твои ледники и болота толпами полезут. Синяя Борода просто подшучивает над тобой, неужели не понял? А пока, если скучно, подключайся к наблюдению над соседними участками.
  2111-ый: Да я и так...
  Синяя Борода: Вот хмырь! Ты на своём только не пропусти чего-нибудь.
  Тётя Вера: Внимание! Сто второй! Что у тебя за трудности?
  102-ой информсгусток: У меня тут в Южной Африке люди разного цвета кожи, так я их дифференцирую по запахам. Но получаются только приятные запахи, а зловонные никак.
  
  Тётя Вера: Понятно. Даю информацию по химическому составу. Во-первых, наиболее простой запах сероводорода...
  
  
   Ч А С Т Ь - 2 (НЕОБЫЧНАЯ И НЕВЕСЁЛАЯ)
   КОНЕЦ НАЧАЛА
  
  КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ:
  
  Природа не дала нам познания предела вещей.
   Цицерон
  
  Уничтожение одного есть рождение другого.
  
   Аристотель
  
  Было бы сердце, а печали найдутся.
   В.Ключевский
  
  
   Мозг - это орган, посредством которого
  мы думаем, будто мы думаем.
   А.Бирс
  
   От прощальных рукопожатий похудела моя рука.
   А.Галич
  
   Не похож ты на бандита, если рожа не набита.
   Русская поговорка
  
  
  ГЛАВА - 0
  1. ОДИН ДЕНЬ
  
  Целый день сегодня валял дурака. Дурак даже не пытался сопротивляться, поэтому валять его было скучно. Отпустил за пивом. Потом я начал строить из себя умного. Когда строительство подходило к концу, вернулся дурак без пива и без денег, но с синяком под глазом. Недоделанный умный во мне, то есть олуумный от такого дурацкого вида чуть с ума не сошёл. Слава Богу, что не сошёл, а то, кроме него, у меня больше никого и ничего хорошего не было (дурак не в счёт) и от неожиданного облегчения все мысли могли вылететь из головы. Конечно, если они там были. Когда они там изредка бывают, то любят себя мнить птицами. А когда они себя так мнут...мнят, то летают, порхают, где хотят. Поэтому часто я слышу свои мысли от других людей, но предъявить права стесняюсь. Я стеснительный, когда трезвый. Полуумный во мне всё-таки полностью с ума не сошёл, усилием воли за него зацепился, хотя так недоделанным и остался. Правда, дурак от испуга, что его испугались, испугался ещё сильнее и полудураком сделался, вернее, полудурком. Отправил его в большую политику. Надо же! А ведь это всё во мне одном: и полуумный, и полудурок, и мысли, как птицы. Странный я какой-то - сын своей страны. Если бы меня было трое, тогда другое дело. Не знаю, какое, но другое... Обидно ещё другее: валял, строил, творил...и натворил: всё наполовину. Даже зло взяло. Взяло за все части тела сразу и все эти части от такого хамства даже онемели. Они хоть и до этого не особо разговорчивыми были, но тут онемели вдребадан. Тогда я решил лечь спать. Сегодня что-то не получилось. Вернее, получилось, но что-то не то. Хотел то, правда, точно не знаю что, а получилось не то. Завтра надо всё наоборот попробовать. Прямо с утра начну валять умного и строить дурака. Что-то одно, но должно до конца выйти. Хоть когда-нибудь бы увидеть, какой он конец этот. А если опять не выйдет до конца? Может, революцию какую-нибудь? Или перестройку-перекройку начать? Точно! Если и завтра ничего путёвого не получится, займусь перестройкой. На худой конец - реформами.
  2. ЕЩЁ ДЕНЬ
  Скучно что-то... Вдобавок ко всему забыл, чего вчера хотел, чтобы сегодня сделать. А сегодня уже ничего и не хочу. Ску-учно... Хоть бы напугал что ли кто. Террористы какие-нибудь из оси зла. Блин, как назло, никого нет. И не надо. Самому что ли себя напугать? Ну-ка, ну-ка... Где тут зеркало? Ух, ну и рожа! Надо её ещё сильнее напугать, зарычать на неё надо. Р-р-р-рыыы!!! Ой, мамочки! Какие, на хрен, ещё террористы нужны, когда сам себя пугаюсь? От страха даже голос сел. То стоял, стоял, а то сел и сидит. Потому что ему тоже страшно стало. И не только ему: по спине даже букашки побежали. То есть мурашки, но точно не знаю, потому что сзади. В общем, целый табун мурашек галопом по спине проскакал и прямо...короче, со спины они быстренько смылись в одно место. Ни одной даже поймать не успел. Н-да, все в сплошном испуге, а я даже весь гусиной кожей покрылся. Противная такая кожа, вся в пупырышках. Бедные гуси, и как они в ней всё время ходят? Куда моя подевалась в этот момент, непонятно. Испарилась от страха? А волосы на голове на дыбы встали. Может, и не только на голове, но в зеркале я видел только на ней, других волос в зеркале не было. Их, правда, там не особо много присутствовало в это время, но на дыбы все до одного повскакивали. Стоят, бедные, дрожат. Но молодцы всё-таки: в минуту опасности все встали как один. А вот поджилки затряслись, заразы. Я и не знал, что они у меня есть, а тут вдруг как начали трястись, будто мне под каждую жилку минивибратор воткнули. Поджилочный секс как бы получился. От такого секса аж зубы застучали друг об друга и селезёнка заёкала. Громко так: ёк, ёк, ёк. Я теперь знаю, где у меня селезёнка. Она между ногами, которые от страха подкосились (косоножие у них вдруг началось, видите ли), и душой, которая вначале была где-то около пупка, но потом ушла в пятки. Даже не предупредила, что уходит, ети её душу мать. А в каждой пятке, оказывается, по полдуши вместиться может.
  В общем, насмотрелся я на свои органы. Хороши, нечего сказать. Смотреться неудобно было, потому что глаза из орбит повылезали (сменили они орбиты) и по всей роже ползать начали. Да что с них взять, кроме слёз: я и сам-то побелел весь, как мел, хоть на доске мною пиши. Просто от страха, наверное, белокровие и белокожие началось. Н-да... Вот, оказывается, какой сложный и неизученный у меня организм. Даже интересно стало и скука ушла куда-то. Обиделась, наверное. Надо себя изучать как следует, типа какого-нибудь учёного, а то живёшь-живёшь и ничего о себе не знаешь. Вот, например, Шварцнеггер-терминатор знал свои органы и менял их как перчатки. А тут, блин, только бегают да ёкают. Ну, на сегодня достаточно, а завтра надо удивиться чему-нибудь. Какой же я удивительный буду? Посмотрим, посмотрим... Вот только ничего такого рядом нет, чему удивляться - привычная ахинея вокруг. Придётся опять - в зеркало... Ну, а сейчас надо к соседу заглянуть, вроде как бы...за отвёрткой. Типа мне отвернуть чего-нибудь уже пора. Если его жена ещё не пришла с работы, успеем по стаканчику квакнуть.
  3. И ЕЩЁ ДЕНЬ
  Удивительно, но факт - это цветы. Настоящие. Тюльпаны. Или пионы. Может, пантеоны? Чёрт их разберёт, как они называются, но, что цветы, это точно. А ведь это я их купил, больше некому, хоть на меня это и не похоже. Кому только? Женщине, наверно. Конечно, женщине, кому ж ещё, соседке что ли? Только какой? Нинке что ли? Нет, Нинка у меня давно уже не появляется. Что-то я ей такое сказал, не помню, но, что она и не появится больше, это точно. Что же я ей сказал-то? А-а-а, что у неё мозги куриные. Нет, мозги куриные у Светки. Нинке я этого сказать не мог - у неё их совсем нету. Гм-м, а почему же она не появляется у меня? А, вспомнил! Это не я ей, а она мне сказала, что я дебил и чтоб больше на глаза ей не показывался. Интересно, почему это я дебил? Вот уж никогда не думал. Насчёт всего думал, даже как депутатом стать, а насчёт этого... Надо будет поразмышлять когда-нибудь над своим дебильством, интересно же. А всё-таки странно: был, вроде, нормальным, заразным ничем не болел, кроме аппендицита, да и она со мной взасос целовалась, когда у меня деньги были, в постели всё такое разное, на жигулёнке моём каталась и вдруг ни с того, ни с сего - "дебил". Сама дура! И как это я ей на глаза не покажусь, если она рядом с киоском живёт, где я пиво покупаю? Во, сразу вспомнил! Перед тем, как меня этим словом назвать, она спросила, а правда ли, что из неё хорошая жена получилась бы? А я ответил, что навряд ли: прожорливая очень и пользы никакой, если только воров пугать. Про воров это я юморнул, пошутил так, хотя у неё и впрямь рожа...меня всегда при ней выпить тянуло во много раз больше нормы. А норма моя - пока душа не успокоится. Эх, душа моя беспокойная, до чего же ты малохольная! Ну, какой же я дебил, если юмор имею? Один раз, помню, харю манной кашей намазал, овчинный тулуп наизнанку вывернул, на себя надел, а потом в таком виде с рёвом в ванную ворвался, когда там Нинка мылась. Оборжался над ней потом, Правда, она чуть не утопла с перепугу, но всё равно смешно получилось. Да что я всё о ней? А-а, цветы... Значит, всё-таки не для неё. А для кого? Светке я сроду не покупал, она и так меня любит. Даже не совсем меня, а то, что у меня ещё есть. Жигулёнок и холодильник. А потом вольной борьбой со мной заниматься, когда спать ложимся. От её любви в прошлый её отпуск я под конец на глиста стал похож, потому что все калории, что я набирал от пива, она забирала в постели. Витёк сказал, что я тогда вполне мог бы на Первое мая идти во главе колонны голодающих с плакатом "Дистрофики всех стран, объединяйтесь!". Зачем ей цветы, если ей совсем другое нужно? Так кому же они, кто их любит-то? Во, Верка от них тащится. А ещё она от стихов без ума. Даже в тетрадку некоторые записывает. Типа "Я умру без любви и ты тоже умри". Я специально Витька просил для неё сочинить, но как будто это я. Ну, он и заделал что-то там про розы, грёзы, любовь, кровь, ещё что-то - в общем, обалденные стихи. Верка, прям, тащилась от них. До сих пор, наверное, тащится. Жалко, что не помню их - обалденные стихи всё-таки были. Я сам лично тоже сочинять пробовал, но больше четырёх строчек не смог выдумать, и то какая-то гадость получилась. Первые две, вроде, ещё ничего:
   Я люблю тебя, Верунчик,
   Но, когда я утром встал...
  А продолжение как-то не очень. По всякому пробовал, но как заклинило на одном варианте, который больше всего по рифмам подходил и вообще:
   На меня напал дристунчик
   И я понял, что пропал.
  На самом-то деле по утрам на меня дристунчик не нападает. По вечерам иногда только, когда пива перепью. Ну, а хоть бы и по утрам нападал, что я, пропал бы что ли? Но привязалась вот проклятая рифма... Разве будешь такие стихи читать любимой женщине? Конечно, не будешь, если ты не поэт. А я прочитал. И Верка с тех пор почему-то не появляется. Мне, вообще-то, иногда тоже кажется, что я дурак. Это когда дурацкие поступки совершаю. С точки зрения меня. Да один что ли я их совершаю? У нас в стране всё делают по-дурацки. Вся жизнь кругом дурацкая. Что же теперь, одни дураки вокруг что ли? А, может, и вправду, вокруг одни дураки и дуры? А я в центре. Да не-е-э-э, не может быть. Человек - это творец, венец...и ещё чего-то такое природы. А я человек, значит, тоже венец, а, значит, и не дурак. А если не дурак, значит умный. Во, сразу вспомнил, для кого цветы. Надо почаще себя хвалить и память улучшится. Я их и не покупал вовсе, а у памятника отнял. Ну, который с протянутой рукой, чугунный такой мужик, голубями обкаканый. Вчера с соседом вечером квакнули по стаканчику, потом, кажись, ещё штук по пять-шесть и, пока жена его не заявилась, наквакались так, что сами на лягушек стали похожи. Я вышел на улицу (мне жена его помогла), чтобы проветриться и вижу: памятник. Здоровый такой мужик, и как это я его раньше не замечал... А около него - цветы. Умер он что ли? Хоть мужика и жалко: такой бугай , а уже окочурился, - но на хрена ему цветы, если он чугунный? А мне сегодня к Ольке идти - она меня на работу обещала устроить. Дилером...или киллером, не помню. Работа - не бей лежачего: то ли сникерсы, то ли тампаксы рекламировать. Ходишь по учреждениям всяким и предлагаешь попробовать эти самые тампаксы по дешёвке. И самому жрать можно. Ольке спасибо. Я её, может быть, даже люблю, в смысле, Ольку. Иногда больше, чем колбасу копчёную или пиво с воблой. Надо ей сказать про это, пусть обрадуется. А когда и цветы суну, вообще, обалдеет. Небось, скажет: "Ну ты, блин, настоящий джентельмен, а не то что козлы всякие, которым бы выжрать только да за сиськи подержаться". Ну я-то, конечно, после этого точно подержусь, но сначала хорошо бы выжрать. А денег...нету...а выжрать надо...но денег нету...может, цветы продать? А за сиськи подержаться?.. Вот, блин, проблема...это всегда так, когда денег нету...а их у меня никогда и не бывает...вот, блин, проблема...
  
  ГЛАВА - 1
  ЧУДОВИЩЕ
  
  - Кем работал на гражданке?
  Юдин, заложив руки за спину и широко расставив ноги, стоял над лежащим на базальтовом полу мужчиной.
  - На какой "гражданке"?
  Впервые за прошедшее около получаса время странное отсутствующее выражение на лице пленного сменилось лёгким удивлением.
  - Разве я в армии? Война? Куда я попал и что здесь происходит?
  Он попытался встать, но Юдин лениво приподнял ногу, опустил её ребристой подошвой грубого солдатского ботинка на лицо мужчины и медленно, увеличивая усилие, начал давить сверху. Противоборство лица и ботинка длилось лишь несколько секунд, после чего, ударившись затылком о базальт, мужчина оказался в прежнем положении.
  - Здесь вопросы задаю я! - сказал Юдин и сам почувствовал, что произнёс эту фразу как-то уж слишком похоже на кого-то, кто уже говорил её в каком-то фильме.
  По промелькнувшему подобию усмешки на оцарапанном ботинком лице видно было, что и поверженный наземь человек подумал о том же. А может, это только показалось Юдину, но он уже начал злиться.
  - А ты, тварь, должен отвечать, про чего тебя спрашивают! Понял, сука? Кем работал на гражданке?
  - Не понял, но раз уж это так вас интересует, то отвечаю: на гражданке имел специальность инженера по автоматике, работал в должности начальника цеха.
  Голос у говорившего звучал глухо, но слышалась Юдину в ответе какая-то издевка, хотя, возможно, это только казалось. Пусть даже и казалось, но он понял, что в этом человеке ему противно всё: и как он говорит, и выражение его лица, и то, что он обыкновенный инженеришка, а не какой-нибудь профессор хотя бы. Юдин начинал ненавидеть этого попавшегося ему козла, а если он начинал ненавидеть, то весь наполнялся какой-то мрачной и весёлой силой и был способен на всё. А когда ещё имел возможность безнаказанности, то абсолютно на всё. Похрустывая новенькими чёрными шнурованными ботинками, он неторопливо отошёл на несколько шагов в глубину пещеры, повернулся к Инженеру и сказал негромко:
  - Можешь встать.
  Тот, напряжённо вглядываясь в почти слившуюся с полумраком пещеры чёрную фигуру, начал приподниматься. И в тот момент, когда он хотел встать уже полностью, опираясь рукой об пол и выпрямляя колени, Юдин с короткого мгновенного разбега ударил его ногой. Ах, какое это было наслаждение - видеть, как этот слизняк корчится на полу с широко разинутым ртом, выпученными глазами и судорожно обхватившими живот руками.
  - Ишь ты, и вправду встать захотел, - притворно удивился вслух Юдин. - Твоя судьба теперь - ползать, гнида! Чего пасть-то открыл? Не нравится? На-ко, вот, пососи.
  Посмеиваясь, он стал совать носок ботинка в лихорадочно хватающий воздух рот Инженера. Тот замотал головой, пытаясь освободиться от новой пытки.
  Поиграв ещё немного таким образом, бывший лаборант, грузчик и несостоявшийся писатель, а ныне один из повелителей шестой категории власти Н. Юдин отошёл в сторону и сел в кресло, положив ногу на ногу. Подождав, когда его подопечный немного отдышится, он начал свою речь:
  - Я с тобой ещё повеселюсь, козёл вонючий, но сначала официальную часть закончу, как положено. Слушай внимательно, инженеришка. Забудь, кем ты был, где жил, работал и, вообще, всё, что было раньше. Теперь ты здесь и твоё дело - выполнять всё, что прикажем мы, ваши повелители. Нас ты будешь узнавать не только по умению командовать, но и по чёрному цвету, цвету власти, разрушения и вашей гибели. Чуешь, козёл, о чём говорю? И не вздумай ерепениться, а то будешь мечтать о смерти, как о величайшем счастье... Продолжаю. Те из нас, кто обладает самой высшей, первой категорией власти, настолько черны, что почти невидимы - их можно различить только на сплошном белом фоне. В природе такого фона, окромя снежного, конечно, почти не имеется, поэтому повелители первой категории всевидящи и вездесущи. Что зажмурился? Не веришь никак, что это всё на самом деле? Ну и дурак. Обожди, щас я тебя ещё пару раз приголоблю - поверишь, хо-хо-хо... Ладно, слушай дальше, и, чем лучше всё сказанное запомнишь, тем будет больше шансов на выживание. По правде, мне совсем не хочется, чтобы ты выжил, но моя обязанность - подготовить тебя к "новой жизни". Или к смерти - неизвестно, что для тебя лучше, хо-хо-хо... Моя обязанность - новичкам всё объяснять, обучать и выпускать, хо-хо-хо. Первое: тебе ничего нельзя - только слушаться, что прикажут. Второе: в случае любого непослушания - смерть. И в-третьих, при абсолютном подчинении будут радости: бабу дадут или пожрать как следует, или ещё там чего-нибудь. Ну а если будешь очень стараться и помогать против своих, то есть шанс, что заслужишь и начальную категорию власти. Хотя ты-то хрен заслужишь. Ну, вот и всё. А бежать даже и не думай: бесполезно да и некуда. И думать тебе теперь тоже не надо. Уф-ф, кажется, всё. Надоело в твою глупую башку втолковывать. Теперь всё понял?
  - Не всё. Где я всё-таки нахожусь и кто вы такой?
  - Значит, ни хрена ты не понял. Ведь говорил уже тебе, что вопросы здесь задаю я. Ползи ко мне. Я говорю: ползи, козёл вонючий!
  - Нет, это не сон или бред, а, значит, ты или сумасшедший садист, или... - как бы размышляя, но отчётливо произнёс мужчина, вдруг резко поднялся на ноги и, стиснув кулаки, двинулся к фигуре в кресле.
  Н. Юдин, широко и радостно ухмыляясь, спокойно ждал его приближения и, когда до его кресла оставалось не больше двух шагов, неожиданно вскочил и выбросил вперёд правую руку с пистолетом, одновременно нажимая на спусковой крючок. Невидимый сгусток газа ударил в лицо Инженера - тот отшатнулся с опозданием, затем упал, захлёбываясь кашлем и хрипом, и стал кататься по полу, раздирая одежду на груди и царапая ногтями горло. Так продолжалось несколько минут. Наконец, он затих, только время от времени по телу пробегали конвульсии. Юдин, ещё при выстреле отскочивший к выходу из пещеры, оттуда с интересом наблюдал за ним. Минут через пятнадцать он решил, что времени прошло достаточно и произнёс:
  - А теперь ползи ко мне на брюхе. И побыстрее.
  Инженер медленно, как бы распрямляя тело по частям, поднялся и, пошатываясь, вновь встал во весь рост.
  - Бесполезно, - тихо сказал он даже и не своему мучителю, а куда-то в пустоту. - Бесполезно, теперь ты со мной ничего не сделаешь. С моим телом - да, со мной - ничего у тебя не получится. Сейчас я точно знаю, что после моего растроения в этом теле нет того, кто боится таких как ты и мог бы с тобой договориться - он сам был таким же. Мой аморальный двойник исчез из меня после настроения, а остался я сам и ещё один - воплощение истинной духовности. Ты можешь уничтожить моё тело, но подчинить мою душу - бесполезная трата времени. Оставшийся во мне двойник - бессмертен, а это и есть я, но избавленный от всего рабского и ни-зменного. У нас с ним теперь одна душа.
  Юдин даже немного растерялся. Но затем лицо его побагровело, набычилось и он с угрожающим видом приблизился к мужчине, ставшему источником его ярости.
  - Растроение? Двойники? Ты что, гад, мне мозги полощешь? Под придурка косишь? Шизиком представляешься? Со мной этот номер не пройдёт - враз вылечу.
  - Лучше убей: своего всё равно не добьёшься, - вновь тихо произнёс измученный человек, глядя лихорадочно блестевшими глазами куда-то сквозь своего палача.
  - Вот это уже другой разговор, - притворно обрадовался тот, - это мы ещё посмотрим, добьюсь или не добьюсь.
  Неожиданно он с разворота ударил кулаком в чёрной перчатке Инженера в висок и, когда тот рухнул, стал изо всей силы пинать его ногами. Даже стона не послышалось и было похоже, будто он бьёт по мешку, наполненному песком или опилками. В это время у входа в пещеру появилась ещё одна тёмная фигура.
  - Что, не поддаётся? - лениво процедил вновь прибывший.
  - Никуда не денется, - вытирая пот со лба и оставляя в покое неподвижное тело, откликнулся Юдин.
  - Кажись, ему уже хана, зря только возился, - проговорил новый чёрный, наклоняясь над лежавшим. - А, нет, дышит ещё, просто отрубился, - добавил он, распрямляясь.
  - Щас оживим. Ссать не хочешь?
  - Можно, а то сока сегодня обпился.
  Повелитель шестой категории власти и его чёрный коллега-мучитель начали расстёгивать пуговицы на ширинках. Вдруг у них за спиной раздались странные незнакомые звуки. Резко обернувшись, они увидели выходящее из глубины пещеры огромное, заросшее с ног до головы волосами чудовище. Оно было похоже и на гигантского человека, и на гориллу, и на медведя одновременно. Приблизившись к остолбеневшим палачам, оно глыбой нависло над ними, шумно дыша и пронизывая взглядом маленьких глазок, горящих в полумраке красным светом. "Повелителей" охватил ужас, от которого, казалось, вот-вот остановится сердце и прервётся дыхание. Издавая нечленораздельные звуки, спотыкаясь на подгибающихся в коленях ногах, кинулись они из пещеры, а, выскочив наружу, не разбирая дороги, ринулись вниз по склону к равнине, заполненной серой шевелящейся массой с чёрными пятнышками кое-где.
  Чудовище нагнулось над неподвижным телом и стало лапами (нет, это были, всё же странные, но - руки) делать пассы над ним. Инженер зашевелился, открыл глаза и, увидев перед собой огромное волосатое лицо-морду, улыбнулся. Боли он теперь не чувствовал совсем, а в душе у него были полный покой и умиротворение. Странное существо осторожно подняло тело человека, положило на плечо так, что туловище перегнулось пополам, и, поддерживая его одной лапой (рукой), вышло из пещеры. Ходило оно, как и люди, на двух ногах (лапах?), только немного горбилось. На площадке перед входом в пещеру существо огляделось вокруг, поворачиваясь всем туловищем. Снизу по склону быстро двигались вверх маленькие чёрные фигурки. Автоматы в их руках издали казались игрушечными. Существо вздохнуло, поудобней устроило человека на плече и неторопливо полезло вверх по пологим скалам, помогая себе свободной передней лапой (или рукой). Множество взглядов отсутствующих глаз с интересом наблюдало за происходящим.
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Спортсмен: И что теперь с ними будет?
  Галилео Галилей: То же, что и с тобой: они попадут к нам.
  Спортсмен: А если их догонят и убьют?
  Галилей: Какая разница? Ты теперь знаешь, что смерть тела - это ещё не гибель разума и духа. Эти двое будут среди нас.
  Спортсмен: Что, и обезьяна тоже?
  Галилей: Это не обезьяна, а тот, кого вы называете йетти или снежным человеком. Кстати, они по развитию психики и разума совершеннее людей и, за редчайшим исключением, вливаются в Общий Разум. Но количественно их очень мало, меньше десяти тысяч на всей планете.
  Спортсмен: Ну и дела... А вообще-то, хоть я уже и много чего понял, честно говоря, пока боюсь сливаться с вами.
  Галилей: Понял ты пока ничтожно мало и к переходу в новое состояние ещё не готов.
  Спортсмен: Как? Разве я сейчас не в новом состоянии? Тело-то ведь тю-тю...нету тела...
  Галилей: Это временный переходный момент. Тело твоё ещё живёт и ты в него вернёшься. Ты уже видел всю свою прошедшую жизнь и понимаешь, что смысл она приобрела лишь в последнее время, когда началась твоя борьба со злом. По возвращении назад, постарайся понять своё предназначение и исполнить его.
  Спортсмен: Может, вы заодно уж и сообщите, в чём оно заключается, чтоб мне голову не ломать?
  Галилей: Тогда всё потеряло бы смысл и душа тебе ни к чему. Мы же не Поле Зла, которое зомбирует своих подопечных. Или ты развиваешься самостоятельно, или...
  Спортсмен: Понял...или останусь духовным дебилом, да?
  Галилей: Хм, в принципе, можно выразиться и так. И ещё. Учись любить. И не только людей. И не только живое. Защити беззащитных, помоги беспомощным, не будь равнодушным или источником злобы, ищи истину и тогда, может быть, ты станешь достоин войти в Общий Разум. Развивайся духовно.
  Спортсмен: Ничего себе... У меня ума не хватит.
  Галилей: Хватит. Не расстраивайся и не пугайся неизведанного, не будь страусом. Кстати, советую в дальнейшем оставаться таким же самокритичным, но и недооценивать себя не надо: боящийся несовершенен в любви. А любовь изгоняет страх.
  Спортсмен: Где-то я это уже слышал.
  Галилей: Слова эти принадлежат Иоганну Богослову, а слышал ты их от своего старшего брата.
  Спортсмен: Точно. Жалко, что погиб рано и как-то по-глупому.
  Галилей: Наоборот, брат твой стал бессмертен - погибла оболочка. Сейчас его дух влился в Космический Разум.
  Спортсмен: Не врубаюсь ещё... А что он у вас не остался? Глядишь, и я бы с ним встретился.
  Галилей: До полного перехода ты всё равно с ним не встретился бы - не забывай, что ты пока только кандидат. И как ты себе эту встречу представляешь? Просто вы стали бы одним целым как и со всеми нами. У нас находится вся информация его разума, а в Космическом Разуме - его индивидуальность.
  Спортсмен: Блин, как сложно... Дубликат что ли его в этом Космическом Разуме?
  Галилей: Как бы тебе попонятней... Индивидуальность - то, что именно его дух приобрёл в различных своих жизнях на Земле, то особенное, чем он отличается от других. Естественно, что он вобрал в себя затем и наше всеобщее знание, чтобы там...
  Спортсмен: Обожди, я чего-то не понял: Игорь что, не один раз жил?
  Галилей: Конечно. Он был атомом водорода, вирусом, амёбой, кирпичом, крокодилом, рабом, проституткой в Риме, монахом...
  Спортсмен: Ни фига себе!.. А я? Тоже кем-то был?
  Галилей: И ты. Но об этом - в своё время, когда тело твоё умрёт в очередной раз и твоё предназначение на Земле будет выполнено. Кстати, не забывай, что тебе скоро туда возвращаться.
  Спортсмен: Что-то не особо туда и тянет. Правда и здесь болтаться как дерьмо в проруби...
  Галилей: Напрягись мыслями: всё ли ты сделал на Земле? Может, ты кому-то ещё нужен? Может, кто-то тебя там ждёт, надеется на твою помощь или любит?
  Спортсмен: Да, вижу, чувствую... Да, я вернусь. Кстати, а остальные, кто вместе со мной вырваться от чёрных смог, они где?
  Галилей: Пятеро выполнили своё предназначение в жизни - их ничего там не держит и они уже влились в Общий Разум. Среди них женщина, которой ты свой автомат доверил.
  Спортсмен: Всё равно патроны кончились.
  Галилей: Ещё двое самоуничтожились.
  Спортсмен: Как это?
  Галилей: Один из них когда-то был очень многообещающ в плане развития, но постепенно его дух в земных телах начал деградировать и уже давно разум его работал только над удовлетворением низменных потребностей. Второй почти всегда таким и был. Они уничтожили себя и свою духовность при жизни, оставив лишь рефлексы и животные инстинкты.
  Спортсмен: А чего ж тогда вместе с нами против чёрных в драку кинулись?
  Галилей: Не кидались они, а случайно с вами заодно оказались. По сути своей они подлецы и рабы настолько, что даже и не мечтали о свободе или власти, постоянно хотели выслужиться перед чёрными, но из-за собственной недальновидности упустили удобные моменты. А когда вы начали бить чёрных, подумали, что вы станете новыми властителями и присоединились к вам. А потом уже выхода не было: они прекрасно понимали, что пощады им не будет, когда поймают, но при первой же возможности вас бы предали.
  Спортсмен: Понятно. Обидно, что столько народа в драке погибло, а эти два урода... А ещё двое со мной было: паренёк в очках и девчонка. Помню, она, как кошка, одному в рожу вцепилась.
  Галилей: Эти вместе с тобой вернутся в свои тела. Паренька, с которым ты начинал эту заварушку, зовут Лёней, а девушку, которая присоединилась к вам уже во время побега, Наташей.
   Спортсмен: А как мне с ними связаться?
  Галилей: Очень просто: подумай о ком-нибудь из них, задай вопрос и между вами начнётся обмен информацией.
  Спортсмен: Как сейчас с тобой?
  Галилей: Нет, со мной совсем не то. Я твою информацию и так знаю всю, а ты, пока не "влился", можешь только спрашивать, в смысле, думать и получать необходимые ответы.
  Спортсмен: Вроде бы понял. Алло...тьфу ты...Лёнь, как ты? Приём...
  Лёлик: Как и ты, нормально. Непривычно только.
  Спортсмен: Вот-вот... Видел снежного человека?
  Лёлик: Не знаю, про кого ты. Я зато тут одного чёрного узнал, который на яхте катается. Он когда-то завучем в моей школе работал. А где твой снежный человек?
  Спортсмен: На какой яхте? Тут и моря-то нет. А снежный человек во-он по скалам лезет, видишь? На плече мужика какого-то волочёт, которого от чёрных спас. Кстати, совсем из другого концлагеря - сечёшь, сколько их?
  Лёлик: Теперь вижу, только не знаю, чем - глаз-то ведь нет. И, вообще, ничего нет. Не понимаю, чем мы смотрим, слышим: органы ведь отсутствуют. Ладно, потом на досуге разберёмся. А насчёт моря... Ты попробуй как бы моими глазами посмотреть, ну, как будто я это ты.
  Спортсмен: Ты сам-то понял, чего ляпнул? Хотя...Оп-па, ни фига себе! Вижу, честное слово, вижу. Вот он, гад, чернее негра в шезлонге на палубе балдеет. Может, плюнуть в него попробовать отсюда?
  Галилей: Даже и не пытайся. Ты так и не понял, где сейчас находишься?
  Спортсмен: На небе где-нибудь, наверно.
  Галилей: Ты нигде. И чем же ты, интересно, плевать собрался?
  Спортсмен: Н-да, прошу прощения за тупость - не обтесался ещё.
  Лёлик: У этого нашего завуча теперь третья категория власти, а сутки назад была ещё четвёртая. Представляешь, что ему надо было натворить, чтобы так в чине повыситься?
  Спортсмен: Выслужился, значит. Слушай, ты хоть понял до конца, что на Земле произошло?
  Галилей: Абсолютно всё узнаете после слияния. Если вам сейчас объяснять по принципу вопрос-ответ, то пока вы овладеете хотя бы основной информацией, на Земле может всё закончиться и в вашем возвращении туда не будет смысла. Доведу до вас лишь суть происходящего.
  Спортсмен: А что может закончиться?
  Галилей: Всё. Разумная жизнь. Сейчас всё идёт к закономерному финишу и люди в экстремальной ситуации дифференцируются.
  Спортсмен: Что, что они делают?
  Галилей: Резко разделяются, размежёвываются: кто-то быстро вырастает в духовном плане, а кто-то уничтожает её в себе.
  Лёлик: Кого её?
  Галилей: Духовность. Например, вот эти чёрные, серые, с номерами на лицах...
  Спортсмен: Но мы тоже среди серых были.
  Галилей: Всё правильно: и вы были серыми, потому что перед этим в жизни смирились со злом, бездушием, но в критической ситуации нашли в себе духовные силы воспротивиться самоуничтожению, не испугавшись даже погибнуть, то есть потерять тело. Инженер, за которым вы наблюдаете, также переступил через смерть и скоро будет среди нас. Сейчас дан последний шанс всему человечеству и каждый из людей может его использовать.
  Лёлик: Но ведь никто из них об этом не знает.
  Галилей: Некоторые догадываются. А кто старается не замечать произошедших изменений или стремится любыми средствами к ним приспособиться, убивая в себе всё человеческое, те обречены. Но многие задумываются, ищут пути к истине. Кстати, сейчас дифференциация идёт быстрее. Обратите внимание, сколько бликов у входа в межмировой коридор, который вы называете Трубой.
  Лёлик: А что это за блики?
  Галилей: Это вы, люди, ваше "Я", что на Земле вы называете душой.
  Лёлик: Да, но блики, души то есть, не только влетали в Трубу, но и из неё появлялись - я сам видел.
  Спортсмен: Точно, я тоже видел.
  Галилей: Всё правильно. Скоро и вы "вылетите". Пока ещё есть время, те, кто не совсем готов к переходу в новый мир и новое состояние, но случайно потерял тело (от руки убийцы, например, или в результате несчастного случая), могут с нашей помощью вернуться. Они будут иметь возможность сделать оставшуюся жизнь осмысленной или довести начатое до конца. Но тем, у кого уничтожена большая часть тела, мы можем помочь, лишь вернув их во время, предшествующее гибели, и предотвратив случайную смерть. Естественно, что информацию о пребывании у нас в этом случае стираем.
  Лёлик: Значит, вы и во времени можете путешествовать?
  Галилей: Время - это тоже своеобразный живой организм и любое неосторожное прикосновение к нему наносит раны, что может быть чревато неожиданными последствиями. Нет проблем вмешательства на коротких отрезках, так как это остаётся почти незаметным. Мы вмешиваемся в ход событий в редчайших случаях, как, например, с вами. Вы вернётесь в свои тела уже после того, как ваши преследователи уберутся прочь, а, между тем, то, что вы наблюдаете на Земле сейчас, будет там происходить лишь некоторое время спустя. И если вы каким-либо образом будете связаны с этими событиями, то всё может произойти совсем по-другому. Так что не исключено, что вы ещё и встретитесь с тем же снежным человеком до его ранения или с бывшим завучем до его отдыха на яхте, и тогда всё уже будет происходить не так, как вы наблюдаете сейчас.
  Спортсмен: Леонид, ты всё понял, что нам сейчас гнали?
  Лёлик: Да, конечно.
  Спортсмен: А я, то понимаю, то - ни фига. Ох, ты, смотри, обезьяну, и вправду, ранили. Теперь им с этим Инженером обоим конец. Галилей! Нельзя им отсюда как-нибудь помочь спастись?
  Галилей: Нет. За всю историю планеты были лишь единичные случаи вмешательства в её развитие и то не Общим Разумом. А на время окончания эксперимента запрещены любые контакты с людьми на планете, поэтому проникновение информации теперь сделано односторонним, только к нам.
  Лёлик: Так это эксперимент? Над людьми?
  Спортсмен: Выходит, что и над нами с тобой, Лёнь.
  Галилей: В мире всё - эксперимент. Думайте! До свидания! Я люблю вас, мы все вас любим!
  Спортсмен: Я, по-моему, ещё не поголубел, чтобы мне мужик, пусть и бывший, в любви признавался. И хоть человек я, прямо скажем, неплохой...оп-па! Что за хрень?..
  
  ГЛАВА - 2
  ТРУБА
  
  Оп-па! Что за хрень? Вроде бы обычная, только лиловая, берёзка, а колется, как озверевший кактус-наркоман. Может, это и есть кактус замаскированный? Таких много торчит поодиночке в разных местах бетонной равнины. Блин, когда же кончится это бескрайнее лётное поле? И спрятаться негде, и силы на исходе: девчонки, вон, еле плетутся. Хотя одна уже давно не девчонка, а мне ровесница, если не старше. Еле уговорил её автомат бросить - всё равно без патронов остались. Н-да, если у этих чёрных ещё и какой-нибудь транспорт есть, то хана нам всем. Так, а сколько нас всего-то осталось? Ну-ка, серенькие, подтянитесь! Не густо: семь мужичков, две пиписки противоположного пола и я - всего десять. Маловато народа осталось. Оружия никакого, в горячке весь боекомплект использовали. Надо искать укрытие, пока не догнали. Но заваруху им устроили - долго помнить будут, хотя из тех, с кем начинал, почти всех положили - только парнишка в очках даже не ранен да я сам. Ну, я-то понятно, а ему просто везуха вышла. Вообще, кишмиш какой-то получился: не поймёшь, кто - кого. Только это нас и спасло - как тараном всю эту человеческую кашу пробили и выскочили, отстреливаясь. Они же, небось, до сих пор ещё порядок наводят, разбираются между собой. Хотя, может, уже спохватились и по следам гонятся - уж больно заметные следы в этой пыли остаются. Ч-чёрт, и всё голо вокруг, хоть бы холмы какие или речушка объявились. Надо было фляги забрать у чёрных, которых разоружил. Сразу не додумался, блин...
  В первый раз с самого начала восстания и побега Спортсмен почувствовал растерянность и теперь боялся, как бы этого не заметили остальные, которые шли за ним. Одно дело - рисковать собой, а совсем другое - вести за собой людей, которые тебе доверились. Но шансов выжить почти не было: если за ними и не бросятся в погоню, то может убить пустыня, которая раскинулась неизвестно на сколько километров во все стороны и конца-края видно не было. Хорошо хоть жары не было, как на юге, а то совсем бы труба...
   Лёлик первый увидел Трубу и заорал что-то нечленораздельное, тыча пальцем в её сторону. Спортсмен резко дёрнулся к нему, но, мгновенно всё сообразив, стал пристально вглядываться в расплывчатый и едва видневшийся в туманной дали силуэт. Линии горизонта как таковой не было - всё сливалось в сплошной серый фон и только кое-где фиолетовели одинокие маленькие деревца неизвестно какой породы да, к тому же, ещё и колючие.
  Тяжело дыша, не понимая, в чём дело, и с тревогой озираясь, люди остановились. Наконец, Трубу увидели все.
  - Пошли посмотрим, что это за хрень, - сказал Спортсмен и двинулся в её сторону.
  Чем ближе они подходили к ней, тем больше замедляли своё движение - это получалось непроизвольно. Труба настораживала, внушала своим видом страх. Да и трубой её можно было назвать лишь по первому впечатлению, из-за формы - слишком она выглядела необычно, ни на что не похоже. Её мерцающая серебристая поверхность казалась живой: она шевелилась, вздрагивала и всё это походило на гигантское неизвестное существо, покрытое тончайшей кожей. Но внешним видом оно всё же напоминало фабричную трубу, трубищу, Трубу с большой буквы. Там, где, по идее, должно было находиться отверстие дымохода, снизу углядывались лишь мелькающие светящиеся искры, блики или бзики. Они находились в постоянном хаотичном движении: одни моментально исчезали в Трубе, другие вылетали из неё, растворяясь в воздухе, а некоторые, как стрекозы, сновали вокруг верхушки, то ярко мерцая, то становясь невидимыми. Это выглядело красиво, как необычная далёкая иллюминация, завораживало, притягивало взгляды людей. Но тела беглецов становились всё скованнее от тревожных неясных предчувствий, шаги их замедлялись, и незаметно, как по команде, они остановились совсем. До трубы оставалось метров двести-триста. Никто не произнёс ни слова и тишина казалась какой-то нереальной (как и всё вокруг), вязкой, тревожной.
   Неизвестно, сколько бы ещё они так стояли, глазея на Трубу и не зная, что делать, если бы вдалеке позади них не послышались едва различимые вначале, но постепенно становившиеся громче странные звуки. Оглянувшись, они увидели приближающиеся по серому фону тёмные пятна, которые стремительно увеличивались в размерах. Нарастал и шум, в котором теперь можно было различить грохот, лязг и злобный яростный вой. Вскоре стало явственно видно, что прямо на застывших беглецов несутся запряжённые в тачанки и колесницы лошади, по флангам скрежещут гусеницами два танка, а чуть позади них несколько бронетранспортёров. Всё это необычное бронеконное войско было облеплено множеством человеческих фигурок, похожих на чёрненьких букашек, которые, вероятно, и издавали эти дикие вопли.
  - Ни фига себе, орда! - мрачно изумился Спортсмен.
  Беглецы невольно стали жаться друг к другу и пятиться от неотвратимо надвигающейся на них смертельной опасности.
  - Всё-таки открыли на нас охоту, гады. Целой армией, - скрипнул зубами Спортсмен и вдруг заорал хрипло и остервенело. - Всё! Хватит трястись! Быстро все - к Трубе! Раздавить у её стенки нас трудно, а когда на землю слезут, глотки им грызите, но живыми не давайтесь или замучат потом. Всё поняли? Бегом!
  Он орал на спутников, стараясь перекричать, уже накрывший всё вокруг грохот и вой, и начал подталкивать их к огромному непонятному сооружению, до которого так и не дошли. Они побежали. Но не успели преодолеть и пятидесяти метров, как вдруг Труба, словно резиновая, выгнулась синусоидой, её верхняя часть легла на землю и - прямо перед бегущими в эту сторону людьми возникла чёрная дыра, похожая на жерло гигантской пушки для обстрела Марса. По инерции люди не успели остановиться, а теперь и не смогли бы - этот чёрная без просвета, бесконечная дыра уже всасывала их в себя и они, потеряв опору, кувыркаясь в воздухе и крича от животного страха перед неотвратимой гибелью, летели внутрь ненасытного чудовища с дырой вместо пасти. Спортсмен оказался последней его жертвой. Он попытался зацепиться за край отверстия Трубы, но руки хватали пустоту, потому что настоящая материальная поверхность отсутствовала. Не наблюдалось и никакого движения воздуха - непонятно было, какая сила их несёт и тащит. Так он и исчез в поглотившем его мраке с выражением детского недоумения и растерянности на заросшем щетиной лице. Тело Трубы, поглотив последнего человека, медленно выпрямилось и встало вертикально, вглядываясь жерлом в серое небо, если это было ещё небом. Уже никто ни в чём материальном не мог быть уверен.
  Необычная армада из коней и техники остановилась, и ещё громче взвыли, но уже от злобы несбывшегося желания, чёрные фигуры преследователей. Через некоторое время они затихли и, сойдя на землю, странные люди начали совещаться между собой. Затем один из танков, отъехав чуть в сторону и поближе к Трубе, сделал по ней чуть ли не в упор несколько выстрелов из орудия. Снаряды пролетали сквозь неё, не причиняя ни малейшего вреда, и слышно было, как они взрывались где-то вдали. Тогда танк отъехал назад, развернул башню и, набирая скорость, пошёл на таран. Когда он с разгона врезался в основание Трубы, она даже не дрогнула, зато танк, будто отброшенный неведомой чудовищной силой, взмыл в воздух и отлетел метров на тридцать, грохнувшись на землю и сразу став похожим на груду металлолома. Люди в чёрных одеждах кинулись к нему, но в этот момент раздался взрыв, из-под брони вырвалось пламя и полетели осколки искорёженного металла. Всё упали на землю а кони забились в упряжках, пытаясь освободиться от них. Несколько человек бросились на помощь ездовым, но прошло не меньше получаса, пока всё вошло в нормальное русло и люди вновь полезли на бронетранспортёры, тачанки, колесницы и оставшийся танк. Вскоре это странное войско двинулось в обратный путь. Постепенно грохот гусениц, колёс и копыт стал затихать в серой дали. В наступившей тишине, едва нарушаемой потрескиванием горящих обломков танка, неожиданно послышался слабый мелодичный звук, будто кто-то играл на неизвестном человечеству музыкальном инструменте. Звук исходил из Трубы, которая опять начала выгибаться синусоидой. Скоро её верхняя часть легла на бетонную поверхность земли и из тёмного отверстия одно за другим медленно и плавно вылетели десять человеческих тел. Будто кто-то невидимый осторожно нёс их по воздуху, а потом бережно положил на землю лицами вверх. Труба вновь величаво поднялась, распрямилась и - как будто ничего и не было. Лишь десять лежащих неподвижно тел и чадящий дымом танк напоминали о том, что здесь произошло.
  Но вот зашевелился один из людей, затем другой, третий. Спортсмен поднялся с бетона первым и теперь помогал встать девушке. Лёлик обошёлся без помощи.
  - Ну что, серенькие, пойдём доделывать свои дела? - с весёлой ухмылкой обратился к ним Спортсмен.
  - Обожди, дай привыкнуть немного, - откликнулся Лёлик. - Кстати, нам пока надо вместе держаться, а потом уж видно будет.
  - Ежу понятно, - согласился Спортсмен.
  - Да, а что Галилей говорил...то есть не говорил, а как-то по-другому сообщил, насчёт времени?
  - Какого времени?
  - Ну, сколько мы ТАМ пробыли?
  - Ты не понял, наверно. ТАМ нет времени в нашем понимании. А сюда вернёмся, он сказал...тьфу, сообщил, после того как чёрные уберутся назад.
  Спортсмен огляделся.
  - Вон, после них танк развороченный остался. Интересно, кто им так накостылял? Или между собой поцапались?
  Лёлик подошёл к девушке, молчаливо и внимательно прислушивающейся к ним. Она была небольшого росточка и одета в серый спортивный костюм, обтягивающий её стройную фигурку. Девушка серьёзно смотрела на него большими карими глазами, обрамлёнными пушистыми ресницами.
  - Вам, наверное, не совсем понятен наш разговор? - обратился к ней Лёлик.
  - Почему же? - по-детски звонким голоском ответила она. - Мне Галилей тоже всё объяснил. Мои душа и разум, оказывается, не готовы к Переходу.
  - Господи, тебе-то ещё зачем мучиться на этой грёбаной земле? - вздохнул Спортсмен.
  - А вас как зовут? - почему-то смущённо спросил у неё Лёлик.
  - Наташа.
  - А я Леонид. А это Спорт...ох, а как же вас по имени зовут, я и не спросил до сих пор. Как-то всё некогда было.
  Спортсмен усмехнулся.
  - Хоть горшком называй, только в печь не суй. А вообще-то, я Александр. Пацаны, которых тренирую, Александром Петровичем зовут, друзья - просто Петровичем, а по жизни многие Спортсменом кличут. Я же всю жизнь с большим спортом был связан да и сейчас...тьфу ты, недавно секцию рукопашников вёл. Вот как с детства во дворе прозвали Спортсменом, так на всю жизнь и прилипло. Ну, ладно, познакомились - пора идти.
  - А как быть с ними?
  Наташа показала на безжизненные тела.
  - А что им? Двое из них отмучились, а у остальных теперь вечный кайф без последующего бодуна. Это у нас ещё дел невпроворот. А могилы в бетоне при всём старании мы не выкопаем. Пошли, по дороге добазарим.
  Не оглядываясь, будто зная дорогу, все трое двинулись в направлении, противоположном тому, в каком исчезли их бывшие преследователи.
  - Интересно, снежный человек уже в горах или ещё по пещерам бродит? - послышался голос Лёлика.
  - Кто его знает, может, они с Инженером давно уже в Общем Разуме и на нас поглядывают. С этим временем так всё перепуталось в башке. Мы наблюдали оттуда по времени дней пять, а когда сюда опять вернулись, здесь, наверное, не больше двух часов прошло.
  Голоса их становились всё глуше, силуэты понемногу растворялись в серой дымке. Примерно через час оставшиеся трупы начали деформироваться: сначала кожа приобрела фиолетово-синий цвет, потом они начали раздуваться, а кожа стала рваться, лопаться и открывать плоть, которая, в свою очередь, отслаивалась и отваливалась от костей. Вокруг стоял густой запах гниения. Но постепенно он ослабел, скелеты обнажались всё сильнее и вот остались лежать семь чистеньких костлявеньких скелетов с волосами на черепах. А через пару часов стали исчезать, растворяться и они за исключением двух, которые лежали отдельно. К вечеру на серой пыли поверх бетона остались лишь два человеческих скелета - остальных не было. Трубы тоже не было. В танке по-прежнему что-то горело.
  
  ГЛАВА - 3
   ВИНОГРАДНЫЙ СОК И КУРИНЫЕ НОЖКИ
  
  Примерно через час пути показались вершины далёких гор, а окружающая природа принимала всё более привычный вид: местность из плоской становилась неровной, холмистой, часто попадались заросли кустарников и кучки взъерошенных деревьев. Воздух наполнился звуками: стрёкотом, чириканьем, шелестом. Негромкие голоса путников органично вплетались в эти звуки, не нарушая гармонии. Трое людей, изредка оглядываясь по сторонам и не сбавляя шага, упорно двигались в сторону гор. Рассеивался серый туман, появилось на бледно-голубом выцветшем небе удивлённое солнце и сосредоточенные, напряжённые лица двоих мужчин и девушки повеселели.
  - Стоп!
  Резко остановившийся Спортсмен предостерегающе поднял руку. Все замерли, прислушиваясь.
  - Вода! Где-то вода, - сказал Лёлик.
  Как раньше, когда первым увидел Трубу, так и сейчас Лёлик первым понял, что неожиданно появившийся новый звук - это обычное журчание. Наташа радостно пискнула и захлопала в ладоши. Все завертели головами, стараясь определить, откуда доносится журчание. Но вот Спортсмен уверенно направился к заросшему густой травой оврагу, вдоль которого они перед этим шли. По дну его действительно бежал узенький, но быстрый из-за резкого местного уклона ручеёк. Скользя ногами по траве, они спустились вниз. Лёлик, опустившись на колени, сделал жадный глоток и тут же отпрянул, с фырканьем выпустив изо рта фонтанную струю.
  - Это не вода, - наконец выдавил он из себя в ответ на изумлённые взгляды спутников. - Но, если отрава, то вкусная, - добавил он, почмокав. - Похоже на виноградный сок.
  - Что же теперь делать?
  Широко распахнутыми глазами Наташа испуганно смотрела на Лёлика.
  - Сунь два пальца в рот - мало ли, что за дрянь, - посоветовал ему Спортсмен.
  - Н-да... Вообще-то, говорят, что многие яды типа мышьяка, цинка сладковаты на вкус, но я думаю так: терять мне нечего, поэтому я ещё сейчас попью, а вы пока обождите. Если отравлюсь и умру, то не поминайте лихом - надеюсь, на том свете свидимся. Ну а если ничего не случится, то и вы потом напьётесь.
  Спортсмен с интересом смотрел на него, что-то обдумывая.
  - Не надо! - пискнула Наташа, когда Лёлик наклонился вновь.
  Она сделала движение схватить его за рукав ковбойки, но Лёлик уже присосался к поверхности ручья и его кадык задёргался в такт глоткам. Наконец, словно насытившаяся пиявка, он с сожалением оторвался от загадочного источника, бережно и жалостливо погладил вздувшийся животик и осторожно, как бы боясь расплескать его содержимое, опустился на траву.
  - Теперь будем ждать, - печальным голосом, не соответствующим почти блаженному выражению лица, произнёс он, вытянул ноги и лёг на спину, скрестив руки на животе, словно приготовившись к смерти.
  Наташа растерянно, а Спортсмен с подозрением, смотрели то на него, то на ручей, затем тоже опустились на траву и стали ждать. Так прошло несколько минут и вдруг раздался такой громкий вызывающий храп, что Наташа вздрогнула. Она вопросительно посмотрела на Спортсмена, но тот, лишь возмущённо крякнув, на четвереньках уже переместился вплотную к ручью. Решительно выдохнув, как перед поглощением водки, он отважно погрузил лицо в подозрительную жидкость чуть ли не по уши. Девушка тут же пристроилась рядом, черпая из ручья ладонями и делая из них маленькие глоточки.
  - Ой, как вкусно! Это точь-в-точь виноградный сок и, притом, свежий, - сказала она восторженно.
  - Истину глаголешь. Но если здесь он свежий, то где-то дальше по течению он со временем и вином может стать. Прямо рай для алкашей. Пойду посмотрю, откуда такие запасы льются, а ты побудь здесь с этим бессовестным типом.
  - Александр Петрович, я тоже с вами.
  Спортсмен сначала удивлённо посмотрел на девушку, потом как-то неуверенно произнёс:
  - Слушай, не называй ты меня так.
  - Почему? А как же мне вас называть? - в свою очередь удивилась она.
  Он почесал затылок, потом махнул рукой.
  - А, в общем, называй как хочешь - я, действительно, для тебя старичок уже.
  - Да я не поэтому, - залепетала Наташа. - Из уважения... А сколько вам лет?
  - Лет сто уже, наверно. Чего ты пристала к несчастному старцу? В общем, оставайся тут, пока этот "отравленный" дрыхнет, а если что, кричи громче. Если же со мной что случится, я свистну. Вы тогда на ту сторону оврага в кусты прячьтесь. Всё поняла?
  - Да.
  - Ну, я пошёл. Боязно, правда, вас одних оставлять...
  Он осёкся, увидев по-детски обиженное лицо.
  - Ты чего? Я же совсем не в том смысле... Вот, чудачка. Да не дуйся ты. Прям, как ребёнок, - пробормотал он укоризненно.
  - А я и есть ребёнок, - насупившись и с обидой в голосе ответила она.
  Затем, подняв на него заискрившиеся глаза, кокетливо добавила:
  - Но с большим жизненным опытом.
  И вдруг, звонко рассмеявшись, показала ему язык. И это так естественно и, в самом деле, по-детски, у неё вышло, что он не выдержал и тоже хохотнул. Она развеселилась ещё сильнее. А он, глядя на неё, засмеялся уже по-настоящему, раскатисто, от души, и лицо его, заросшее щетиной и казавшееся до этого каменной маской вдруг сделалось открытым и добродушным. Они хохотали не хуже детей, глядя друг на друга, заводясь от смеющегося лица напротив и всё сильнее покатываясь от хохота без всякой видимой причины.
  - Вы что? Что случилось? - вскочил с ошалевшим видом Лёлик.
  В ответ грянул такой хохот, что он с испугом начал лихорадочно оглядывать себя. Спортсмен, уже не в силах издавать звуки, с открытым ртом и слезами на глазах скорчился, как в судороге, хватаясь одной рукой за живот, а другой тыча в растерявшегося Лёлика.
  - От-от-отра-а-авленный во-во-воскре-ес! - наконец, со стоном выдавил он из себя и в новом приступе хохота повалился на траву.
  Наташа, издавая всхлипывающие звуки, шмякнулась рядом лицом вниз, стараясь сдержать себя, но спина её мелко тряслась, словно в приступе лихорадки. И, глядя на них, Лёлик не выдержал: рот его пополз к ушам.
  - Вы что, ха-ха? Ха-ха-ха, вы, ха-ха-ха, что-о? - засмеялся он, не в силах удержаться при виде скорчившихся и стонущих от хохота спутников, а потом, заражённый от них, заржал мустангом, так же не в состоянии остановиться.
  Неизвестно, сколько продолжался этот всеобщий приступ идиотского веселья, но слабеть начал только тогда, когда они, словно черви, расползлись в разные стороны, чтобы не видеть друг друга. На расстоянии зараза ослабевала. Наконец, обессилевшие, они вытерли слёзы и примолкли, лишь изредка похохатывая. Спортсмен поднялся первым.
  - Лёнь, ты чему детей в школе учил? - неожиданно спросил он.
  - Как чему? Хорошему... Быть честными...
  - Да я не о том. Какой предмет преподавал?
  - Предмет? Ботанику, биологию... И химию немножко. По химии мало часов дали, потому что...
  - Понятно. Ну, так вот, биолог, ищите с Наташей поблизости что-нибудь съедобное, а я скоро приду.
  - Понял, пан Спортсмен! Задание будет выполнено!
  - Не ори - не на трибуне. Хотя, если б тут и был кто рядом, нас бы уже давно любой дистрофик всех бы одной левой сделал. Что на нас нашло? Блин, я читал про пытку смехом, но думал - туфта. Ещё немного и копыта бы отбросил.
  - Разрядка психики получилась, - задумчиво сказал Лёлик.
  - Наверно. Нервы-то не железные, в конце концов. Ну ладно, разрядились - пора и делом заняться. Я пошёл.
  Спортсмен, не оглядываясь, зашагал по дну оврага вдоль ручья вверх по течению. Лёлик стал оглядывать траву вокруг себя. Травинки в испуге начали прятаться друг за друга, а колючие кусты неподалёку угрожающе зашелестели.
  
  Приблизительно через час все трое вновь сидели на прежнем месте у ручья. Обед получился абсолютно вегетарианским. Наташа разложила на больших листьях лопухов кучками вымытые в ручье красные ягоды, щавель, какую-то траву и белые корешки, на которые Спортсмен поглядывал с большим сомнением.
  - Это что за головастики? - недоверчиво буркнул он.
  - По правде, я их названия не помню, - признался Лёлик, - но, что съедобные, знаю точно: на институтской полевой практике мы их ели.
  - Давай тогда первым их пробуй.
  - Вообще-то, я их уже попробовал, когда выкапывал, но могу ещё, - безропотно согласился учитель биологии и захрустел корешком-головастиком.
  Тут же мускулистая рука с набитыми костяшками пальцев и маленькая гладкая ручонка наперегонки кинулись к лопушиному подносу.
  - А ничего. Надо с собой побольше набрать.
  Корешки и ягоды съели быстро. Щавеля оставалось ещё много, а трава оказалась настолько безвкусной, что её почти не тронули.
  - Мне ещё сильнее есть захотелось, - пожаловался Спортсмен. - Тут, случайно, рыба не водится?
  Он плотоядно уставился на ручей.
  - Какая рыба в виноградном соке? - прыснула Наташа.
  Но Спортсмен на всякий случай побултыхал палкой в ручье, потом вздохнул, положил палку и сделал замечание улыбающейся девушке:
  - Хватит смеяться, а то опять всех заразишь и, не дай Бог, окочуримся раньше времени.
  - Ага, сам смешит, а я виновата? - притворно возмутилась она.
  - Это Лёнька во всём виноват, - сказал Спортсмен.
  Лёлик от такой неожиданной напраслины даже рот открыл, не в силах что-либо вымолвить. Спортсмен шутливо поднял вверх руки.
  - Лёня, молчи! Я понимаю твоё возмущение и беру свои слова обратно. Ну, ладно, подурачились и хватит.
  Он подмигнул Наташке, довольный, что на "ты" она перешла естественно и незаметно. Потом сказал:
  - Докладываю вам обоим. В общем, добрался я до источника. Родник как родник, только мутноватый. Покопался я там немного, но так и не понял, в чём дело. Ключ бьёт прямо из земли. И вокруг него я на километр всё обошёл: ничьих следов не видел - дикая природа и никаких признаков человеческой деятельности. Если б под землю цистерну какую с соком закопали или ещё что, то какие-нибудь следы остались бы, но ни фига нет.
  - Дело не в цистерне, - задумчиво произнёс Лёлик. - Ты забыл что ли, что ОНИ всё на планете изменили, чтобы люди задумались над этим? Вернее, даже не изменили, а сместили привычные для нас варианты существования материи. Эффект необычности. Вот и здесь КТО-ТО ИЗ НИХ постарался.
  - Нехило постарался, - хмыкнул Спортсмен, - Если б ещё где-нибудь неподалёку холмик из жареных куриных ножек и французских булочек сотворил бы, и можно не ходить никуда: живи без забот, пока не надоест.
  - У кур, как и у всех птиц, лапы, а не ноги, - заметил Лёлик.
  - Лапы у медведя, - отрезал Спортсмен. - Ну, может, и у курицы, пока живая, а, когда в виде окорочков, тогда ножки. Весь народ так называет - один ты неграмотный.
  Наташа вновь прыснула, увидев выражение лица возмущённого Лёлика, но сразу приняла серьёзный вид и сказала:
  - А может, он и есть где-нибудь рядом, этот холмик.
  Спортсмен фыркнул.
  - Ну что ты всё время смеёшься? - завелась она. - Вот стал бы кто-нибудь, как ты сам сказал, жить припеваючи, ни о чём не думая, и погубил бы свою душу. Он как животное стал бы, поняли?
  Девушка даже вскочила на ноги.
  - Может, это и есть испытание. Испытание сытостью, - сказала она с горячностью и неожиданно, заметив, что оба смотрят на неё как-то странно, будто видят в первый раз, покраснела.
  - А, может, я и не права, просто подумала так, - закончила она смущённо и совсем тихо.
  - Нет, нет, в этом что-то есть, - не дал ей совсем замкнуться Лёлик. - Если принять за гипотезу, что...
  - Ребятки, хватит философствовать, - прервал его Спортсмен, - мы уже и так торчим тут чёрт знает сколько времени.
  Он протянул им по толстой палке и две тыквы.
  - Держите инвентарь.
  - Это ещё зачем? - удивился Лёлик.
  - Палки пригодятся в пути. А это тыквы - я их неподалёку от родника, на лугу сорвал, но они ещё не созрели как следует. Делайте так.
  Он проткнул третью тыкву с одного конца палкой и стал ею шуровать внутри овоща. Потом опрокинул тыкву отверстием вниз и начал прутиком выковыривать изнутри кашеообразную массу. Все занялись делом. Спортсмен, закончив со своей работой, помог Наташе и опустил её тыкву в ручей. Когда все импровизированные сосуды были до краёв наполнены соком, он взял ещё одну палку, разломал её на несколько коротких частей, обмотал их травой, а затем ещё и обрывками своей пожертвованной майки. Получившимися толстыми кочерыжками он заткнул отверстие каждой тыкве. Потом ухватил кучу оставшегося щавеля, половину засунул за пазуху своей сорочки, а половину протянул Лёлику. Тот поступил точно так же. Наташа, зажав палку под мышкой, взяла в руки сосуд с соком.
  - Не тяжело?
  Спортсмен вопросительно посмотрел на девушку.
  - Нет, - ответила она, блеснув глазищами.
  - О кей, сначала будем пить из твоей баклажки. Эх, кореньев-то так и не набрали с собой... Ничего, может, и впрямь по дороге где-нибудь куриные ножки попадутся.
  Выбравшись из оврага наверх, они вновь увидели вдалеке вершины гор.
  - Хорошо бы до темноты к ним подойти, - сказал Лёлик.
  - Навряд ли успеем, - откликнулся Спортсмен. - Сколько сейчас времени?
  Все машинально посмотрели на часы. Стрелки не двигались, а электроника не работала.
  - Бесполезно, - сказал Лёлик, саркастически поглядывая на щёлканье своих спутников по циферблатам и попытки крутить кнопку завода. - Для землян уже идёт другой отсчёт времени.
  И все трое помрачнели.
  - Пошли что ли? - предложил Спортсмен. - Лёнь, ты хорошо помнишь, где город расположен?
  - Да, ту долину я помню хорошо. Но дело в том, что перед этим надо другую обойти, где у чёрных ещё один концлагерь. Там, кстати, неподалёку мы и снежного человека видели.
  - Вот гады, кругом они. Ладно, обойдём как-нибудь, только хорошенько места вспоминай, чтобы ещё раз в руки этих фашистов не попасть. Я-то, дурак, не догадался как следует всё в память сфотографировать. Ну что, серенькие...Эге! Ведь никак понять не мог, что же с нами не то. Оказывается, мы уже и не серые вовсе, а разноцветные опять.
  - А я заметила, когда из оврага выбрались.
  - И промолчала? Ну а я-то, дебил, ха-ха, в упор смотрю и никак не врубаюсь! Ну, дела, совсем соображалка работать перестала.
  Наташа, тем временем, расстегнула замок синей олимпийки, сняла её с себя, вновь застегнула и протянула её Спортсмену.
  - Завяжи узел, пожалуйста.
  - Зачем?
  - Александр Петрович, если вам не трудно, завяжите, пожалуйста, узел.
  - Вот язва! Большой?
  - Ты не понял: вот здесь завяжи, где ворот, чтоб этой дыры не было.
  Он туго обмотал рукавами ворот олимпийки и крепко завязал их в двойной узел.
  - Так сойдёт?
  - Спасибо.
  Она вложила внутрь получившегося мешочка свою тыкву пробкой вверх и, улыбаясь, посмотрела на мужчин. Лёлик скосил глаза, словно гигантский заяц, не в силах отвести их от небольших тугих комочков, упруго шевелящихся под оранжевой футболкой, когда девушка двигалась телом. Спортсмен, усмехнувшись, забрал у неё мешочек из олимпийки, засунул в него остальные тыквы, ещё раз попробовал узел на прочность и с этим скарбом в одной руке, а здоровенной палкой в другой, молча зашагал в сторону гор. Наташа и Лёлик, переглянувшись, поспешили за ним.
  Во время всего дальнейшего пути они поживились лишь недозревшими яблоками, после чего то и дело по очереди отбегали в различные укрытия, старательно делая вид, что ничего не произошло, а отбегают они на разведку. Курятиной пока не пахло. Горы приближались, но настолько медленно, что стало ясно: до них ещё не один день пути. Ветер стих и сразу стало душно, к тому же, появилась назойливая мелкая мошкара, пытавшаяся куснуть за открытые части тел. Из-за этого то и дело все трое размахивали руками и звучно шлёпали себя по покрасневшей коже. Спортсмен шагал, посвистывая, а непривычные к длительной ходьбе его более молодые товарищи быстро уморились и брели уже по инерции. Солнце, наконец, наигравшееся с этой стороны планеты, сжалилось над ними. Ещё немного поплевав лучами в спины путникам, оно устало зевнуло и поплелось за горизонт.
  
  ГЛава - 4
  НОЧЛЕГ
  
  Лишь половина солнечной макушки торчала из-за горизонта, когда группа из трёх человек добралась до опушки леса. Спортсмен оглядел своих измученных спутников, с надеждой уставившихся на него потухшими глазами на бедно-зелёных лицах, и скомандовал:
  - Привал. Минут пять передохните, а потом на ночлег надо устраиваться.
  Когда они дружно повалились в траву, он полушутя-полусерьёзно добавил:
  - А ты, Лёнь, хреновый биолог, если даже от поноса ничего найти не можешь. Не может быть, чтобы ничего противопоносного по пути не попадалось - вон сколько разной травы вокруг.
  - Да не пойму я никак, что здесь за флора: растения почему-то из разных климатических поясов. Вон, видите, ковыль, а вон кактус, а во-он там, на опушке - правее смотрите - как думаете, что за дерево?
  - Ну, клён, кажется.
  - Каштан.
  - Ну и что?
  - Ничего, вроде бы. Только рядом с ним кинкго растёт.
  - А это что хрень?
  - Это не хрень. Это тоже дерево, но вы уже по названию можете понять, что оно совсем из других краёв.
  - Да фиг с ним: пусть растёт, если хочется. А съедобного ты ничего не видишь? Может, типа какого-нибудь хлебного дерева или кокосов?
  - Плодов, вроде, никаких не видно. Но, вообще-то, я похожу немного по опушке, может, фрукты какие замечу.
  - Я тоже пойду, - сказал Спортсмен, - надо веток на шалаш наломать, пока не стемнело. Наташ, ты здесь попробуй травы на подстилку нарвать. Но рви только сухую. Смотри, вон там высохшей полно. Лёнь, ты особо в лес не заходи - вмомент заблудишься.
  Они разбрелись. Вскоре раздался треск - это Спортсмен начал ломать какое-то деревце. И почти сразу что-то неразборчивое стал выкрикивать Лёлик, который уже мчался назад, размахивая зелёной веткой.
  - Ты что орёшь, как кипятком ошпаренный? Смотри, аж Наташку напугал, заикой может сделаться.
  - Нашёл! Нашёл!
  - Жратву?
  - В принципе, и это тоже - вот черёмуха спелая. Её там полно - от поноса лучшее средство.
  - Молодец. Это ты из-за черёмухи так орал?
  - Я там дом видел.
  - Какой дом? Где?
  - Ой, мальчики, я боюсь...
  - Нашла мальчиков... Так, где ты его видел? Где он находится?
  - Там неподалёку поляна, а посреди неё дом стоит.
  - Точно стоит? Может, лежит, а ты со страху не разобрал?
  - Не веришь? Пошли, посмотрим.
  - Ну, пошли. Что ты в ветку-то вцепился? Дай Наташке черёмушки пожевать да и мне тоже.
  Они вместе направились в лес. Действительно, почти сразу за деревьями посреди большой поляны кособочилась небольшая избушка с крошечными окнами, а неподалёку от неё чернели обугленные останки ещё какого-то строения, вероятно, сарая.
  - Не выходите из-за деревьев, пока я не крикну, что всё в порядке, - предупредил Спортсмен. - Если же со мной что случится, не паникуйте, а бегите вдоль опушки вон в ту сторону метров триста, а потом резко сверните в лес. Углубитесь в чащу метров на двадцать-тридцать, не больше, чтобы в любой момент выйти назад смогли. Ждите меня до полной темноты и, если не появлюсь, то вдоль опушки уходите как можно дальше - лучше потом днём отоспитесь в каком-нибудь укромном месте. Лёня, держи тыкву - последняя осталась - и смотри, Наташку не потеряй, а то по одиночке пропадёте.
  - Александр Петрович, а может, вместе пойдём?
  - Делайте, что сказал. И чтоб ни звука, как будто вас не существует.
  Спортсмен метнулся на поляну, в одно мгновение оказался около избушки и зачем-то скрылся за ней. Но вот он показался из-за угла с другой стороны и, пригнувшись под оконцем, подкрался к двери. Рванув её за металлическое кольцо, отскочил в сторону и, немного выждав, резко прыгнул в дверной проём. Девушка вцепилась в руку Лёлика. Оба они напряжённо вглядывались в черноту входа. Но вот в нём показался знакомый силуэт и весёлым голосом закричал:
  - На дистанцию становись! Приготовились! На старт! Внима-ание...марш!
  Внезапно дёрнув Лёлика за руку назад, Наташа с визгом кинулась к избушке, а он, не ожидавший с её стороны такого подвоха, потерял равновесие и грохнулся на землю, раздавив своим телом тыкву с соком.
  Когда он вошёл в дом с мокрой ковбойкой в руках, то увидел в полумраке грубо сколоченный стол, на котором едва мерцала керосиновая лампа, скамью и металлическую бочку, приспособленную под печь. Друзей же почему-то не было. Стояла странная тишина.
  - Эй, вы где? - окликнул Лёлик.
  Никто не ответил. Ему стало не по себе. Лёлик подкрутил фитиль у лампы и немного посветлело. Вдруг в одном из углов послышался шорох. Рыбкин шагнул в ту сторону и неожиданно увидел, что из темноты на него надвигается что-то огромное и лохматое с разинутой клыкастой пастью. Он завопил от испуга и кинулся к выходу, но там путь ему преградила другая, неизвестно откуда взявшаяся такая же огромная тварь. Лёлик дико взвизгнул и схватил керосиновую лампу. Размахнувшись, он хотел метнуть её в чудовище, но почувствовал, как сзади кто-то схватил его за руку и с нечеловеческой силой вырвал лампу. Тварь у дверей в этот момент жалобно ойкнула и повалилась на пол, сразу став похожей на мохнатый холмик. За спиной же у себя он услышал знакомый голос:
  - Что ж ты, Лёнь, своих не узнаёшь?
  Повернувшись, он увидел ухмыляющегося Спортсмена. Скинутая им медвежья шкура валялась рядом. Леонид Антипович Рыбкин медленно осел на пол. Из-под другой шкуры высунулась настороженная рожица, с опаской и любопытством оглядывая комнату. Убедившись, что угроза для неё миновала, Наташа вылезла полностью и подсела к Лёлику. Виновато заглядывая ему в лицо, она погладила его по спине.
  - Лёнечка, извини, пожалуйста. Я знаю: я глупая, но не думала, что так получится. Ну, извини, это я затеяла тебя разыграть, а сама ещё сильнее напугалась. А ты у нас смелый, оказывается. Как Спартак.
  - Зря мы, конечно, это затеяли, - забубнил и Спортсмен. - Чёрт дёрнул нас поиграться, как маленьким...
  - Вы не маленькие, вы дебилы! - заорал в ответ, наконец, пришедший в себя Лёлик. - Вас, наверное, в детстве обоих часто на пол роняли, а теперь это сказывается.
  Девушка, поникнув, отошла в сторону. Послышались приглушённые всхлипывания. Спортсмен сокрушённо потёр лоб.
  - Лёнь, я виноват, конечно. Не скумекал, что так получится по-дурацки...
  - Вы всё-таки в другой раз думайте, в какие игры и с кем играть, - примирительно сказал Лёлик, поднимаясь с пола.
  Он подошёл к Наташе.
  - Ведь я же тебя сжечь мог.
  В ответ та зарыдала в голос. Потом, закрыв лицо руками, отошла в самый дальний угол и там, повернувшись к ним спиной, продолжала плакать, но уже едва слышно. Мужчины растерянно смотрели то друг на друга, то на съёжившуюся жалкую фигурку. Наконец, Спортсмен поставил лампу на стол и направился к ней.
  - Наташ...
  Девушка сделала движение отодвинуться ещё дальше в угол, но вдруг с визгом отскочила назад. Глаза её на мокром от слёз личике расширились и смотрели со страхом.
  - Там кто-то есть... - прошептала она, указывая рукой на то место, где перед этим стояла.
  Там на полуметровой от пола высоте вдоль стены были прибиты к брёвнам деревянные нары.
  - С чего ты взяла? - спросил Спортсмен, тем временем отодвигая рукой Наташу себе за спину.
  Не отрывая взгляда от тёмной щели под нарами, он вёл пальцами по стене, нащупывая прислонённую к ней свою палку, больше похожую на дубину разбойника.
  - Там шевелился кто-то, - прошептала Наташа.
  - Поня-атно, - протянул он и кивнул головой Лёлику на лампу.
  Тот взял её со стола и вытянул перед собой.
  - Пониже, - сказал ему Спортсмен, наконец, ухватив свою дубину.
  И вдруг заорал, заставив вздрогнуть и Наташу, и Лёлика:
  - Вылезай, кто там есть! Считаю до трёх! Если не вылезешь, стреляю под нары. Р-раз!..
  - Не стреляй, вылезаю, - неожиданно послышался в ответ глуховатый голос.
  Наташа пискнула и отступила дальше к дверям.
  - Два!
  - Да лезу, лезу я...
  Показалась сначала всклокоченная голова, затем выполз и весь человек. За исключением трусов в пёстрый горошек, известных в народе под названием "семейные", на нём больше ничего из одежды не было.
  - Лежать! - прикрикнул на него Спортсмен, когда тот попытался встать на ноги.
  Но тот, уже разглядев, что вместо оружия - палка, заговорил просительно:
  - Ну, чего ты, мужик, в самом деле... И так уж все рёбра отлежал...
  - Кому сказал: лежать! Или грохну дубиной по черепу - не оживёшь. Ну!
  Мужчине или стало жаль свой череп, или он сделал вывод, что может и в само деле не ожить, только, досадливо кряхтя, он всё же лёг животом на пол.
  - Руки за голову!
  - Да что ты, в самом-то деле, как...
  - Ну!
  Тот вновь подчинился.
  - А теперь, Лёнь, посвети под нары. Может, не один он.
  - Угу. Проверил. Нет больше никого.
  - Лады. Эй, вставай. Ты чего прятался?
  - На всякий случай. Откуда я знал, кого нелёгкая принесла?
  Мужчина медленно поднялся с пола и подтянул повыше сползавшие трусы, на которые с интересом поглядывала Наташа. Перепачканное пылью его коренастое мускулистое тело было сплошь в кровоподтёках и синяках. По возрасту он выглядел лет на тридцать пять-сорок. Лёлик подошёл к нему поближе и сказал:
  - Вы уж извините, что мы так с вами... Время такое, всего ожидать можно. Ну, сами понимаете...
  - Ладно, чего уж там, - беззлобно ответил тот.
  - Михаил Ильич, - представился он, протягивая руку Лёлику.
  - Очень приятно. Леонид Антипович.
  Спортсмен, отставив палку к стене, тоже обменялся рукопожатием.
  - Александр Петрович.
  Последней протянула ладошку девушка.
  - Наталья Никола...ой, я просто Наташа.
  Мужчины засмеялись, а вслед за ними и Наташа. Напряжение спало. Михаил Ильич придвинул скамью поближе к столу и предложил:
  - Да вы садитесь. Обтрепали ноги, наверно, за день?
  Они расселись.
  - Кто это, Михаил Ильич, так тебя отделал? - сочувственно спросил Спортсмен, разглядывая синяки.
  - Да ещё одни "гости" побывали неделю назад. Постарались, блин...
  - За что ж они тебя?
  - Тут до меня другой жил, вот эти черножопые, извиняюсь за выражение, к нему и шли. А вместо него мне досталось.
  - Чёрные?
  - Ага, как смола. Но не негры. Я хозяина избушки и не видел вовсе, знать его не знаю - он ещё до меня отсюда слинял, только записку на столе оставил. Но они, сволочи, не верили и всё допытывались, где он прячется. А про записку-то я им вначале забыл сказать, а потом уж и вовсе не до неё стало, когда долбить меня начали. Я сдуру отмахнулся от первого, от души ему врезал, так они всем кагалом налетели, сволочи. В общем, потерял я сознание. Когда очнулся, слышу, как сквозь сон, они советуются, что со мной делать. А потом чем-то тяжёлым меня по башке ещё раз долбанули для верности и я опять сознание потерял.
  Слушатели сидели притихшие, знающие по себе лютую злобу чёрных и на что они способны. Спортсмен, вроде бы спокойный, разминал по очереди каждый палец на руках.
  - Очухался я, когда задыхаться уже стал, - продолжал свой рассказ Михаил Ильич. - Они факел под нары кинули и ушли. Хорошо, не видели, что там у меня и ведро с водой стояло - дополз я кое-как, успел затушить. А вот сарай, который они тоже подожгли, весь сгорел. Повезло мне, что они не задержались и что ветер тогда сильный дул со стороны дома к сараю, а не наоборот, иначе сгорел бы заживо. Когда получше себя почувствовал, присмотрелся - они, гады, и еду, и ружьё, и даже топор с собой забрали.
  - А записка та цела ещё?
  - Что с ней сделается? Я же говорю, что и забыл тогда про неё. Сейчас достану.
  Михаил Ильич направился к двери, пошарил рукой над притолокой и вернулся, протягивая мятый листок от блокнота. Лёлик взял его, подсел поближе к лампе и стал читать вслух: "Кажется, мир сошёл с ума, но меня это устраивает. Теперь я вижу горы на том месте, где была равнина, покрытая копотью от заводов и мусором от людей. Я люблю горы и иду туда. Кто хочет свободы от козлов, распоряжающихся нашими жизнями, может присоединяться ко мне. Да, горы требуют мужества, но там и свобода. И пусть кто-нибудь попробует сделать нас там рабами - не выйдет! Я воин и зову за собой тех, кто умеет перебороть страх или хочет этому научиться. И драться я научу. Ну а тем, кому нравится жить как все, лишь бы не трогали, говорю: вы глупцы и ваша жизнь - рабство. Прощайте, рабы, и до встречи, любящие свободу! Майор в отставке Миронов В. С. (Афганец)".
  - Лихо он... - высказался Лёлик.
  После недолгого молчания, Спортсмен сказал:
  - А я его, кстати, хорошо знаю.
  Когда все удивлённо на него уставились, продолжил:
  - Он когда-то действительно воевал в Афгане, поэтому и прозвали Афганцем. Наград много имел. Вообще, крутой мужик, но романтик отчаянный. После Афгана он стал открыто выступать за создание профессиональной армии и начальство его никак угомонить не могло. А ведь, сами знаете, какое время было: ни слова критики нельзя. Ну, а когда он кому-то из военных шишек дорогу перешёл при перепродаже оружия, его быстренько в отставку отправили. Какое-то дело сфабриковали и предложили: или в тюрьму, или уйти и не возникать. А тут перестройка как раз. Он тогда в политику ударился и заделался таким радикалом, что наши городские власти за головы схватились. Собрал таких же диких, как сам, и решили они за справедливость бороться. Сначала все вокруг думали, что у него или детство в попе заиграло, или решил себе политический капитал нажить. А он такую карусель одно время в городе закрутил, что покоя ни для урок местных не стало, ни для чиновников всяких высоких. Регистрировать его организацию отказались, потому что, мол, уже и так есть две организации ветеранов войны в Афганистане, которым льгот выше крыши надавали. А что они обе сами полубандитскими стали, тогда это мало кого волновало. Так мироновцы вроде как полулегально стали действовать. То с каким-нибудь депутатом договорятся и запросы в официальные органы сделают, то по какому-нибудь поводу митинг соберут. Помните таксистов и торговцев вокруг "белого дома"? Но, самое главное, они какими-то путями добывали компромат на местных шишек и рассылали его по разным газетам. С урками тоже схватывались - в основном, с кавказскими бандами. Однажды схлестнулись с бригадой, которая рэкетом почти весь город обложила. Вот в этот момент их организацию всю и повязали. Афганец, идеалист недоделанный, лично ментов предупредил, что раз ничего с этой бандой делать не хотите, то мы сами их лавочку прикроем. Не понимал, наивный, что менты и не делают ничего потому, что сами за это приличные бабки имеют. Вот менты и прикрыли его самого, чтоб не высовывался. Тогда на нём и отыгрались все, кто зубы точил: суд закрытым сделали и припаяли на полную катушку неизвестно за что десять лет усиленного. В общем, конец ему пришёл, потому что в лагере его воры рано или поздно, но всё равно бы пришили. Я сам срок тянул, знаю их законы.
  Наташины глаза сделались круглыми.
  - Ты сидел?
  Лёлик тоже посмотрел с нескрываемым удивлением, лишь Михаил Ильич, казалось, воспринял это равнодушно.
  - Сидел. Три года из пяти - под амнистию попал. Потом как-нибудь расскажу. Ну а вам-то уж пора бы знать, что в нашей стране от тюрьмы и от сумы никому зарекаться не стоит. Правда, каждый считает, что эта народная мудрость к нему лично отношения не имеет. Ну, ладно об этом... На Афганце уже можно было крест ставить, что тогда все и сделали, кроме него самого. На этапе из тюрьмы на зону он совершил побег.
  - Бежал?
  - Ага, смог. Подготовка-то у него была что надо - не зря в Афгане разведбатом командовал. Конечно, сразу на ноги всех, кого можно, подняли, но он как сквозь землю провалился. Тут как раз вокруг всякая чертовщина твориться начала и всем, конечно, не до него стало.
  - Значит, до него, если и сейчас ищут, - сказал Лёлик.
  - Чёрные-то? Да наверняка среди этих чёрных полно тех, кому он насолил. Ты же в курсе, Лёнь, что чёрным информацию Поле Зла передаёт. А, может, и сейчас ещё боятся, как бы он не появился и шерстить их не начал. А майор, значит, в горы ушёл? Ха, может, ещё и встретимся. Он, кстати, когда-то помогал мне и с помещениями для занятий и на тренировки ко мне ходил. В спарринге с ним как следует выкладываться приходилось: никогда не сдавался - чуть ли не вырубать надо было, чтобы заставить бой прекратить. Ну, ладно, хватит о нём. Сам-то ты как сюда попал? - обратился он к Михаилу Ильичу.
  - Долго рассказывать. Я в этой избушке хотел только переночевать и дальше идти, а тут как раз чёрные и нагрянули. Я после их "угощения" два дня вообще встать не мог, ползал. Теперь, вроде, ничего, оклемался.
  - А одежда ваша где? Тоже чёрные забрали? - спросил Лёлик.
  - Не, я после стирки сушить её повесил и уже снять хотел, как ваши голоса услыхал. Тут уж не до одежды стало: думал, что чёрные вернулись. И оружия никакого, и до леса далековато - еле успел в избу забежать. Уже когда под нары залез, понял, что надо было и лампу со спичками спрятать.
  - А где ж она висит, одежда-то? - заинтересовался Спортсмен. - Что-то я её нигде не заметил.
  - Сзади дома висит под крышей.
  Наташа хихикнула, а Спортсмен досадливо крякнул на свою невнимательность.
  - А стирал где? - продолжал он любопытничать.
  - Да тут ручей неподалёку в лесу.
  - С соком? - спросил Лёлик.
  - С каким соком? - не понял Михаил Ильич.
  - Ну, что в ручье: вода или сок?
  - Какой сок? Никакого сока, нормальная вода без всякой хлорки и не ржавая, как в водопроводе.
  Все трое переглянулись между собой. Спортсмен, сделав равнодушный вид, как бы между прочим спросил:
  - А перекусить у тебя, случайно, ничего не завалялось?
  - Да я говорил уже: почти всё чёрные забрали. Правда, от Афганца осталось немного сушёного мяса. Оно под потолком в углу висело, вот они и не заметили. А так на подножном корме живу. Сейчас чего-нибудь сварганим с мяском, надо только за дровами сходить - тут неподалёку у меня сучья сухие наломаны. Пойдём сходим? - обратился он к Спортсмену.
  - Пошли, - согласился тот.
  - Михаил Ильич, а всё-таки куда вы направлялись, когда сюда попали? Ведь вы сами сказали, что здесь только переночевать хотели, - не утерпел Лёлик.
  - К людям. К нормальным.
  - А не боитесь снова на чёрных нарваться?
  - Да не может быть, чтобы одни они вокруг были. Вас, вот, встретил... А пусть даже и нарвусь. Чего ж теперь всю жизнь прятаться и помирать со страха?
  - Я тоже так думаю, - сказал Спортсмен. И напомнил. - Ну что, идём за дровами?
  - Сейчас.
  Михаил Ильич поднялся из-за стола.
  - Я ещё вот о чём хочу предупредить. Тут привидение по ночам бродит, так вы его не бойтесь: оно смирное.
  Спортсмен и Лёлик посмотрели на него недоверчиво, а у Наташи в который раз за этот вечер глаза стали размером с два тёмных блюдечка.
  - Господи, ещё и привидение... - недовольно пробурчал в сердцах Лёлик.
  - Да я же вам говорю, что оно смирное. И не каждую ночь появляется. Но когда бывает, утром обязательно какие-нибудь изменения замечаю: то деревья новые стоят, совсем другие, то дырка в земле, то ещё что-нибудь, но ничего плохого. Вы на него внимания не обращайте.
  - Конечно, конечно, - едко согласился Лёлик. - Чего на него внимания обращать? Лишь бы оно на нас не обратило.
  Спортсмен распахнул дверь и, шагнув в темноту наступившей ночи, сказал уже оттуда:
  - Ильич, иди, показывай, а то заблужусь.
  Михаил Ильич направился вслед за ним. Выйдя из избушки, они поменялись местами и теперь Михаил Ильич неторопливо, но уверенно шёл впереди. Как ни странно, ни одной звезды не было видно на небе, но над чёрной линией верхушек деревьев висела одинокая и отчего-то кроваво-красная луна.
  Мужчины - один повыше, а другой пониже, но более коренастый - подошли к лесу.
  - Вот дрова, - указал Михаил Ильич на небольшую кучу наломанного валежника. - Ты обожди меня здесь, а я за водой схожу, - добавил он и нырнул в лесную тьму, как растворился.
  Спортсмен присел на кучу, повернувшись лицом к лесу, до которого они не дошли совсем чуть-чуть. Вдруг сбоку от него что-то мелькнуло, будто полоска неяркого света. Он не шелохнулся, но скосил глаза. Расплывчатая мерцающая фигура медленно выплыла из-за деревьев на поляну.
  - Стой! - негромко, но резко выдохнул Спортсмен, поворачиваясь всем телом к ней, но не вставая.
  Светящееся существо замерло на месте. Оно было полупрозрачным, не затеняло деревьев, но в то же время походило на мерцающее облачко, очертаниями напоминающее колеблющийся человеческий силуэт.
  - Если ты дух, то чего здесь околачиваешься? - так же негромко спросил Спортсмен. - Вы ведь не должны больше вмешиваться в человеческую жизнь, а тем более в Эксперимент.
  Мерцающее облачко оставалось всё таким же неподвижным и беззвучным.
  - Нам и так несладко. Девчонке, вон, за один сегодняшний день столько пережить пришлось, сколько другим и за всю жизнь не достанется. А тут ты ещё... Ну, что ты теперь-то лезешь в человеческую жизнь? - сказал Спортсмен укоризненно. - Раньше надо было...
   Неожиданно он услышал (не слухом - мозгом) горький плач. Это было похоже на те прежние ощущения в Трубе, когда у него не было тела. И ещё так однажды плакала его мать в его сне. Сдавило от чужой тоски сердце, ком подкатил к горлу. А потом он "услышал" чужие мысли.
  - Я хотела спасти сына и опоздала подготовить для эксперимента свой участок. Сегодня я заканчиваю и больше не появлюсь. Никогда не появлюсь... А сыну помочь так и не смогла. Он не почувствовал меня и убил свою душу навсегда. Если бы он меня помнил, то почувствовал бы. Он не вспомнил... Он убил свою душу навсегда...убил навсегда...
  Мерцающее существо вновь поплыло через поляну мимо чернеющей избушки с тусклым пятном света в маленьком оконце и растворилось в лесу. В сознании сидящего понуро человека постепенно замирали, будто отдалялись, пронизанные болью слова "...если бы он меня вспомнил...убил свою душу навсегда, свою душу навсегда, душу навсегда, навсегда, навсегда...". И Спортсмен вспомнил свою мать, как она лежал в гробу, а он, пятилетний, всё не мог понять, почему взрослые пытаются его увести, и просил: "Мам, ну вставай, пожалуйста. Мам, я тебя всегда слушаться буду, вставай, мам".
  - Видал? - послышался вдруг глуховатый голос.
  Обернувшись, он заметил в полумраке Михаила Ильича с ведром в руке, смотрящего в ту же сторону, где исчезло мерцающее облачко.
  - Видал. Ты вот что... Нашим не говори больше про привидение, ладно?
  - Если так хочешь, не буду. Но ты же сам видел, что оно...
  - Мало ли что я видел. Ляпнешь ещё раз про него, не обижайся - никаких дел тогда с тобой иметь не буду. Оно больше здесь не появится, а лишний раз людей пугать нечего, им и так досталось.
  - С чего ты взял, что не появится?
  - Знаю. Пошли что ли?
  - Дрова-то не забудь.
  - Ха! И, вправду, чуть не забыл.
  Спортсмен, набрав большую охапку сучьев потолще, зашагал за человеком в трусах, которые маленьким светлым маячком плыли впереди. У избушки оба остановились и Михаил Ильич снял с верёвки свою одежду, действительно висевшую под крышей. Перед тем как войти в дом он повернулся к Спортсмену и спросил:
  - Вы когда дальше пойдёте?
  - Утром.
  - А куда идёте, если не секрет?
  - В город. Он в долине за этими горами.
  - Меня возьмёте с собой?
  - Если в штаны не боишься наложить, то возьмём. Я сам не знаю, что нас впереди ждёт.
  - Ты что, думаешь...
  - Да ладно, я так... Извини. Конечно, вместе пойдём, если есть желание.
  - Есть. И обузой не буду, не сомневайся.
  Михаил Ильич дёрнул дверь, но та не поддавалась. Тогда он поставил ведро с водой и постучал.
  - Кто там? - послышался звонкий девичий голос.
  - Свои! - откликнулся Спортсмен.
  - Пароль! - ехидно потребовал голос из-за двери.
  Михаил Ильич засмеялся. Спортсмен почесал свободной рукой затылок, а потом заорал:
  - Виноградный сок и куриные ноги!
  Дверь распахнулась и они, улыбаясь, вошли в дом. Ночь ещё плотнее накрыла своим мрачным покрывалом этот маленький клочок Земли, и только луна светила неестественно кроваво, будто единственный переполненный злобой глаз выискивал тех, кого ещё не спрятала в себе тьма.
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
   Тётя Вера: Двести восемьдесят три тысячи семьсот пятнадцатый, ты всё закончил? Учти, если на глазах людей что-нибудь сделаешь, время сдвинем, но тебя придётся полностью вернуть в Общий Разум, а за участком закрепить другую личность. Во всей европейской части ты единственный, кто не закончил подготовку. Какие трудности?
  283715-ый информсгусток: Дело в том, что подготовку-то я уже закончил. Но в одном из озёр чеканашка осталась.
  Тётя Вера: Как осталась? Ты что? Не может быть: все духи до единого давно уже вернулись из материального мира и информация их вся или у нас, или в Поле Зла.
  283715-ый: Она тоже вернулась вместе со всеми, а затем отключилась от Общего Разума и... бултых опять в озеро своё. Я уж её как только не уговаривал, но ни в какую не хочет. Как бы её Поле Зла в себя не втянуло.
  Тётя Вера: А что за причина у неё?
  283715-ый: Привыкла. Больше двухсот лет на одном месте.
  Тётя Вера: Не думаю, что по этой причине... Ну-ка, откройся, чтоб я с ней соединилась. Расслабься, расслабься кварками... Молодец. Здравствуй, девушка. Что ж ты, милая, навсегда исчезнуть хочешь? Прекрасно понимаешь, что после эксперимента наш Общий Разум уже не будет ничем связан с планетой и тогда ты обречена. Неужели не ведаешь этого?
  Чеканашка: Тёть Вер, оставьте меня, пожалуйста, здесь. Я как личность всё равно примитивная и толку от меня в Общем Разуме никакого не будет. А здесь, может, ещё и к лучшему что изменится.
  Тётя Вера: Ничего себе, примитивная - на такой поступок решилась. И чувства, чувства-то какие в тебе! 2283715-ый, увеличь напряжение: я её ещё не до конца понимаю. Ещё увеличивай. Вот так нормально. Ах, ты моя хорошая, зачем же скрыть пытаешься, что за девочку эту переживаешь?
  Чеканашка: Тёть Вер, ведь это же я! Точь-в-точь какая была тогда, перед смертью тела.
  Тётя Вера: Всё, всё, я поняла, поняла тебя. Но не поможешь ты ей ничем. Всё от неё самой будет зависеть.
  Чеканашка: Одна она... А я хоть врагов отгоню.
  Тётя Вера: Эх, милая, это раньше ты их напугать могла, а сейчас такие двуногие изверги появляются, что скоро сами себя сжирать начнут. Не выживет твоя девчушка - в любом случае тело её погибнет. И не надо, моя ласковая, плакать. Я сейчас попрошу просчитать вероятность самоуничтожения её души.
  Наполеон-Бонапарт: Просчитано. Успокойтесь обе, вероятность ничтожна: в процентном соотношении составляет единицу - к двенадцати миллиардам трёмстам тысячам семнадцати.
  Тётя Вера: Какие факторы конкретно могут повлиять на гибель её души?
  Наполеон-Бонапарт: У девушки уже сейчас высокий уровень развития духовности и в случае смерти тела мы с радостью её встретим. Ненавидеть она не умеет вообще. Уничтожить её душу может только любовь. Так вот, если найдётся такой гениальный подлец, которого она полюбит по-настоящему, а, значит, будет верить ему, то только ради него и может погубить себя. Но в данный момент вероятность встречи с подобным человеком именно такова, какую сообщил вам.
  Тётя Вера: Ну вот, милая, всё будет нормально с твоей девчушкой.
  Чеканашка: Я всё равно останусь рядом с ней. И, вообще, когда она умрёт, пусть сольётся со мной, если Общего Разума в это время уже не будет. Может, до возникновения новой цивилизации сохраним себя.
  283715-ый информсгусток: Да ты что? На это у вас нет шансов вообще: или планета самоуничтожится, или Поле Зла вас поглотит.
  Наполеон-Бонапарт: Обожди, сгусточек. Ты связь с чеканашкой пока держи, а я сделаю просчёт вероятностей.
  Чеканашка: Ой, Наполеончик, ну, пожалуйста, придумайте что-нибудь!
  Наполеон-Бонапарт: Так, есть неплохая идейка - студент один подкинул. Консультируюсь с Космическим Разумом. Угу, угу... В общем, не всё ещё потеряно - оставайся, чеканашка.
  Чеканашка: Ой! Я сейчас умру от счастья!
  283715-ый: Интересно бы посмотреть, как бы это у тебя получилось. Чеканашка: Вы не представляете, как я вас всех люблю!
  Наполеон-Бонапарт: Мы тоже. А умереть тебе, действительно, невозможно, но остерегайся Поля Зла. Теперь принимай информацию.
  Мы соединяемся с тобой постоянным информационным лучом, через который будем держать связь. Но это только в том случае, если девушка твоя переживёт эксперимент. Кстати, не только она может слиться с тобой. Вполне вероятно, что в недоступных местах смогут выжить и продолжать борьбу за существование люди с ещё только формирующейся духовностью. Так вот, ты будешь вместо того информсгустка, которого оставляли для наблюдения за ними.
  Чеканашка: Почему оставляли? А вы, Общий Разум?
  Наполеон-Бонапарт: После гибели цивилизации Общий Разум сольётся с Космическим и как структура прекратит своё существование. Продолжаю. Так вот, после смерти тел оставшихся людей принимай их души с любовью. В случае, когда не останется ни одного человека на земле, мы примем вас в Космический Разум. Если же люди в борьбе с Полем Зла уцелеют и появится возможность развития новой цивилизации, то ты можешь стать прародительницей ещё одного Общего Разума. А можешь и не становиться - всё зависит от тебя самой и ситуации, в которой окажешься.
  Теперь об основных правилах, которых тебе надо придерживаться, если станешь прародительницей. Во-первых, не вмешиваться в естественный ход событий и стараться не давать этого делать силам зла; во-вторых, стирать все знания об Общем Разуме из той части своей личности, которая вселяется во вновь рождающееся материальное тело; в-третьих, со злом бороться только с помощью любви к его жертвам; в-четвёртых, прежде, чем переходить в другое измерение, надо...
  283715-ый информсгусток:Прошу прощения, но я вам ещё нужен? Мне необходима энергия для перехода в другое измерение для наблюдений за Полем Зла - что-то непонятное с ним происходит.
  Наполеон-Бонапарт: Отсоединяйся. У нас с чеканашкой прямой канал связи.
  Тётя Вера: Как, девонька, сейчас себя чувствуешь?
  Чеканашка: Спасибо, тёть Вер. Сейчас меня знаниями накачают и стану вумная, как вутка
  .Наполеон-Бонапарт: Не понял, как кто ты станешь?
  Чеканашка: Ну, это у нас в деревне так говорили про задавак всяких: вумный как вутка. Утка. Птица такая глупая. Это я так по-дурацки пошутила. А, вообще, тёть Вер, страшновато, конечно, что не справлюсь - такая ответственность...
  Тётя Вера: Ну и не беда, если и не справишься: кто-нибудь заменит.
  Наполеон-Бонапарт: Всё будет хорошо, не бойся: мы подскажем, если что. Продолжаю: прежде, чем переходить в другое измерение, надо...
  
  ГЛАВА - 5
  ГОРЫ
  
  Третьи сутки пошли с того времени, как люди покинули лесную избушку. Казалось, что горы уже совсем рядом - их вершины надвигались теперь с трёх сторон и пропадали из вида только когда скрывались за густой листвой деревьев. А это случалось всё чаще и чаще, и лесные заросли, сквозь которые то и дело приходилось продираться путникам, за последние несколько часов порядком измотали их. Время и направление определяли по солнцу, которое словно озверело, всё сильнее подбавляя жара.
  Самым измученным выглядел Лёлик. Он уже давно перестал обращать внимание даже на самых причудливых представителей растительного мира, собранных здесь, наверное, со всей планеты, и сосредоточился на различных видах кровососущих. Они с увлечением дегустировали его кровь и тело, остервенело присасываясь к коже через тонкую ткань ковбойки, которую он поленился постирать. Теперь она намокла от пота и восхитительно пахла виноградом. Не выдержав, он решил снять ковбойку совсем. Кровопийцы с крылышками будто ждали этого момента и, вконец обалдев от восторга, отпихивая друг друга, с писками (от слова "пищать") "банзай!" ринулись на штурм обнажившегося розового тела. Лёлик взвыл и, не разбирая дороги, бросился вперёд. В одно мгновение он обогнал ничего не понимающих спутников и, наверняка растворился бы без следа в лесной чаще, но Спортсмен в последний момент успел схватить его сзади за штаны.
  - Ты что? Змея укусила? - встревоженно спросил он.
  Лёлик же, подвывая, только крутился на месте и истово лупил себя ладонями по телу, словно мазохист при оргазме. До Спортсмена, наконец, дошло, в чём дело.
  - Может, тебе шкуру медвежью накинуть? - спросил он, кивнув головой на обмотанный верёвкой мохнатый тюк, висевший у него за спиной на палке. - Вообще-то, не стоит, запаришься в ней. Надень-ка вот это.
  Он снял с себя куртку и протянул жертве насекомых. Жертва моментально напялила её на себя и начала рассыпаться в благодарностях. Вдруг что-то упало к их ногам. Лёлик поднял с земли зелёную кедровую шишку и уставился на неё. Подошли Наташа и Михаил Ильич. В это время в кроне деревьев над их головами раздалось повизгивание, фырканье и ещё несколько шишек упало на землю. Все задрали головы вверх и тут же Михаил Ильич получил сильнейший удар чем-то по лбу. Наташа восторженно закричала, указывая рукой вверх:
  - Ой, это обезьянки! Смотрите, там обезьянки прыгают!
  - Сейчас эти обезьянки-поганки у меня получат, - прорычал безвинно пострадавший Михаил Ильич и, широко размахнувшись, метнул свою палку в гущу ветвей.
  Он почти сразу раскаялся в содеянном, потому что в ответ на его выходку из ветвей раздались возмущённые вопли и на путников обрушился град шишек и сучьев. Люди заметались между деревьями, а Спортсмен, мигом смекнув, что они могут потерять друг друга из вида, закричал:
  - Все сюда, ко мне! Быстрее!
  Сам же, тем временем, освободил медвежью шкуру от верёвки, развернул её и, ухватив руками за край. Поднял над головой мехом вниз. Все бросились к нему и тоже полезли под шкуру, придерживая руками этот спасительный навес. Обезьяны даже завизжали от злости и необычный шишкопад усилился, барабаня по толстой коже, как по крыше.
  - Пойдёмте потихоньку, пока они чем-нибудь посущественней не огрели, - сказал Спортсмен.
  - Н-да, как говорил Володя Высоцкий, "не всё, что сверху, от Бога", - пробурчал Михаил Ильич, осторожно ощупывая пальцами выросшую на лбу шишку.
  Спортсмен усмехнулся, Наташа хихикнула, Лёлик хмыкнул. Шкура-навес ещё немного покрутилась на месте, пока они под её прикрытием подбирали свои узелки и палки, а затем медленно поплыла между деревьями, семеня по земле многочисленными ногами и дёргаясь, когда какие-то из них начинали спотыкаться. Возмущённые обезьяны стали сопровождать отступающего неприятеля, усилив и звуковой визжащий фон, и обстрел, но ощутимого урона нанести никак не могли. Одна самая настырная обезьяна, вконец обнаглев, сиганула прямо на шкуру, но Спортсмен вовремя ткнул в это место палкой и она с воплем спрыгнула на землю, где уже Михаил Ильич с наслаждением дал ей пинка под облезлый зад. Возмущённое таким обращением животное пулей взлетело на ближайшее дерево и обиженно там застрекотало. Сородичи разъярились ещё сильнее и были уже на грани истерики - кто-то из них даже начал биться башкой о ствол, настраиваясь на решительный бой. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но, к счастью, впереди засветлела спасительная опушка. Мохнатая восьминожка ринулась к ней напролом и через несколько минут выскочила из негостеприимных лесных объятий.
  Шкуру сбросили только тогда, когда убедились, что опасность полностью миновала. Посмотрели назад. На расстоянии обезьяны казались маленькими симпатичными комочками, которые скакали по веткам крайних деревьев и чирикали о чём-то между собой, хотя теперь уже не так истерично. Наверное, делились впечатлениями и славили героев. Некоторые из них спускались на землю, но, немного пробежав по ней на четвереньках, опрометью бросались назад и присоединялись к своим собратьям на деревьях. Михаил Ильич с досады плюнул в их сторону. Наташа засмеялась и показала им "нос". Хорошо, что обезьяны ещё не настолько были развиты, чтобы понять смысл её жеста, иначе путешественникам пришлось бы туго.
  Спортсмен огляделся по сторонам и присвистнул. Отовсюду, кроме леса, они были окружены изломанной возвышенностью, которая через несколько километров перерастала в горы.
  - Куда теперь идти? - спросил он у Лёлика.
  Тот, прикрыв глаза от солнца козырьком ладони, внимательно осмотрел непривычный пейзаж, затем указал на одну из вершин, формой напоминавшую грушу или электролампочку цоколем вверх.
  - Вон на ту гору надо ориентироваться. Город расположен километрах в десяти-пятнадцати к югу от неё, поэтому надо идти чуть правее.
  - Ладно, пока делаем привал, а там...
  Спортсмен не договорил, потому что совсем неподалёку раздался многоголосый собачий лай. Все повернулись в ту сторону, но никого не увидели. Схватив узелки и палки, они стали быстро подниматься по пологому травянистому склону. Лай становился громче, затем неожиданно сменился прерывистым рычанием множества глоток и одновременно раздался чей-то ужасный протяжный рёв, переходящий в громкий стон. И такая звучала в этом голосе предсмертная безысходность, что всем стало не по себе. Запыхавшиеся, они достигли верхушки холма и внизу, на зелёной уютной лужайке увидели поразившую их картину: несколько больших собак с остервенением рвали клыками лежащую на боку корову. Из её разодранного брюха внутренности вылезли наружу, а трава вокруг была красной от крови, но корова ещё продолжала содрогаться всем телом и, задыхаясь, хрипела. Неподалёку от неё лежал уже мёртвый телёнок, которого терзали два пса с окровавленными мордами. Зрелище было отталкивающее. Но, видимо, не для Михаила Ильича.
  - Мясо, - сказал он. - Говядина.
  - Ффу, - сморщилась Наташа.
  - А ну, брысь! Пошли отсюда! - закричал на собак срывающимся голосом Лёлик и замахнулся палкой.
  - Молчи, дурак, - прошипел Спортсмен, хватая его за руку.
  Но он опоздал с предупреждением. Вся свора уже отвлеклась от своих жертв и настороженно замерла, повернувшись в сторону людей. Вот необычно огромная овчарка сделала несколько упругих шагов вперёд, оскалила пасть, из которой свисала красная слюна, и угрожающе зарычала. Тут же все собаки подскочили к ней и было видно, как они напряглись, готовые ринуться в схватку вслед за своим вожаком. Среди них была ещё одна немецкая овчарка ростом поменьше первой, один из псов был явно из породы терьеров, а также выделялся размерами пятнистый дог - остальные же были дворнягами, но все устрашающего вида и ни одной сявки.
  - Замрите и не дёргайтесь, - вполголоса сказал Спортсмен товарищам.
  Они молча застыли, судорожно сжимая в руках палки и всё же ощущая свою беспомощность перед этой клыкастой стаей одичавших друзей человека. Овчарка медленно сделала несколько крадущихся шагов вперёд и замерла. Люди оставались неподвижными. Псы - тоже. Чувствовалось, что в любую секунду они готовы кинуться за вожаком. Время как бы остановилось. Но вот опять громко захрипела корова, совсем было затихшая перед этим, и, видимо, в агонии забила ногами. Некоторые из собак оглянулись на неё, а минуту спустя одна из дворняг, не выдержав искушения, возвратилась к телу умирающего животного и стала слизывать кровь с травы. К неё присоединились ещё две. Вожак нехотя, как-то боком, не отрывая настороженного взгляда от людей и утробно порыкивая, тоже стал пятиться назад. Дойдя до мёртвого телёнка, он обошёл его, чтобы не потерять из вида непрошеных гостей, а затем начал рвать труп клыками. Остальные псы тотчас последовали его примеру и вернулись к своим жертвам, приступая к пиршеству и сопровождая его рычанием, урчанием, чавканьем, взвизгиванием. При этом все они то и дело поднимали окровавленные морды к вершине холма, не выпуская людей из поля зрения.
  - Сматываемся потихоньку, - негромко сказал Спортсмен, - только без шума.
  Они осторожно стали отступать назад. Когда пирующая стая скрылась из вида, Спортсмен облегчённо вздохнул.
  - Наше счастье, что у них жратвы сейчас полно. Но всё равно надо уходить отсюда подальше, мало ли что - уж больно вид у них одичалый.
  По бледным потным лицам остальных было видно, что все полностью с ним согласны и прений не предвидится. Идти решили в обход негостеприимной лужайки вдоль гребня, скрывающего от них собак, вернее, их от собак.
  Вскоре уже было непонятно, холмы это продолжаются или горы начались - во всяком случае склоны становились всё круче, а взбираться приходилось всё выше. Теперь делали передышки после каждого подъёма, выбирая безопасные места для спусков. Дважды путники были вынуждены поворачивать назад и менять направление из-за непреодолимой крутизны. Наконец, после очередного мучительного подъёма по каменной осыпи на самой верхушке устроили более длительный привал.
  Спортсмен подошёл к обрывистому краю и стал вглядываться в окружающий ландшафт, прикидывая, где им лучше пройти. Наташа приблизилась к нему и встала рядом. Потом сказала мечтательно:
  - Я первый раз в горах. Красиво, правда?
  - Угу. Мне однажды один японец рассказал историю, как его горы на всю жизнь к себе приворожили.
  - Японец? Ты японский язык знаешь?
  - Иероглифов ещё многих не знаю, а что говорят, почти всё понимаю. И объясняться могу. Ну что, рассказывать?
  - Конечно.
  - Так вот. Он когда-то хотел покончить с собой.
  - Почему?
  - Любимая девушка внезапно умерла. Ему и так жилось тяжело, работа однообразная угнетала - в общем, накопилось всё, а тут ещё эта смерть. И вот он твёрдо решил расстаться с жизнью, но не как придётся, а тоосин дзисацу.
  - Как, как?
  - Что ты раскакалась? Тоосин дзисацу - самоубийство путём прыжка с высоты. У них же всё регламентировано, в соответствии с церемониями. Про харакири ты знаешь - сэппуку, по-другому. Докуяку дзисацу - это отравление, а утопление - дзисю дзисацу. Ещё есть...
  - Ой, не надо больше, пожалуйста. Это дико - себя жизни лишать.
  - У них другая система ценностей, другое мировоззрение. Так вот, этот мой знакомый хотел перед смертью почувствовать себя птицей. Он говорил, что после своего решения даже в снах видел и ощущал, как он летит к земле и аж дух у него захватывало. Но перед самым ударом о землю всегда просыпался и долго не мог поверить, что ещё жив.
  - А почему обязательно с горы, а не с небоскрёба? У них же много небоскрёбов - прыгай, с какого хочешь.
  - Не хотелось ему в грязном и враждебном городе, где на него смотреть будут всякие любопытные. Хотелось на первозданной природе и чтобы огромная высота. И чтоб только он и - небо. Он думал, что умрёт от счастья во время полёта, даже не долетев до земли.
  - И что дальше? Если он сам тебе про это рассказывал, значит передумал?
  - Он долго место выбирал и все заработанные деньги тратил на поездки в горы. Но везде не нравилось, потому что кругом уже была цивилизация, туристы. Но вот однажды он забрался в такую глушь и на такую высоту, что понял: это именно то место, где ему будет приятно умереть. И вот он забрался на вершину, подошёл к самому её краю, нависавшему над пропастью, надел на шею мешочек с пеплом любимой и замер, готовясь к смерти. И так стоял больше часа.
  - Почему? Испугался?
  - Нет. Не такой человек. Такая красота ему вдруг открылась, что он сначала поверить не мог, что это возможно на земле. Он говорил так: кругом небо, уходящее в космос; внизу долина, словно совершенной красоты ковёр, а рядом парящая на упругом ветре птица. И он над всем этим. И ему не захотелось умирать, потому что тогда больше не смог бы всего этого вокруг себя увидеть и ощутить. Он сказал, что в тот момент был по-настоящему счастлив и ощущал себя Богом Созерцания.
  - Разве есть такой Бог?
  - Не знаю. Но он им себя ощущал.
  - А потом что с ним стало? Где вы познакомились?
  - Он сделался монахом и живёт в этих горах. Горы любят монахов. И воинов.
  - Так интересно...
  - Ладно, Наташ, давай делом займёмся. Сваргань-ка нам что-нибудь перекусить. О кей?
  - О кей, сварганю.. А когда-нибудь потом ещё про Японию и японцев что-нибудь расскажешь?
  - И про японцев, и про китайцев, и про сикхов...
  - А это кто такие?
  - Народ такой в Юго-восточной Азии. Воинственный очень. Ну, так как насчёт перекусить?
  - Ой, бегу.
   Спортсмен проводил взглядом ладную фигурку, потом посмотрел на остальных. Михаил Ильич разулся и поставил туфли на камень носками к себе. Туфли сразу же разинули на него в идиотских улыбках свои широкие рты, образовавшиеся из-за полуотвалившихся подошв. У остальных кроссовки пока держались героически, хотя внешность имели также довольно-таки потрёпанную и жалкую. Пока Михаил Ильич затягивал бечевой отвисшие челюсти своих штиблет, а Наташа вытаскивала из узелков остатки пропитания, Спортсмен побрёл между каменных обломков к противоположному краю вершины, будто выискивая что-то. Лёлик удивлённо посмотрел на него, но вслух ни о чём не спросил. Он присел на нагретый солнцем валун, достал из своего узелка перевязанный целлофановый пакет с водой и молча протянул Наташе, глядя не на неё, а куда-то вбок. Девушка так же молча приняла пакет и положила около кучки всякой съедобной чепухи, разложенной на тряпочке.
  За два с половиной дня, прошедшие с того момента, как они покинули избушку, и он, и она не перекинулись между собой и парой предложений. Вернее, Наташа-то заговаривала с ним так же, как и с остальными, но он всякий раз отвечал невпопад или мычал что-нибудь невнятное, отводя глаза в сторону, и разговора как такового не получалось. Лёлику до сих пор было стыдно за свой ночной вояж с пола, где на шкурах легли спать мужчины, на нары, где находилась девушка. Когда он, затаив дыхание, всё-таки добрался до девичьего тела, то получил от Наташи вместо тёплых объятий, нет, даже не пощёчину (это было бы хоть более-менее интеллигентно), а просто босой ногой, точнее, пяткой по морде (извините, по лицу). В душе он уже осудил себя за сексуальную распущенность и приговорил к пожизненным нравственным мучениям. Срок пошёл. Правда, его удивляло, что Наташа вела себя как обычно, будто ничего и не произошло. Лишь иногда, когда они встречались взглядами, ему казалось, что в зрачках её карих глаз прыгают лукавые чёртики. Но это, наверное, ему только казалось. Рыбкин вздохнул, вспомнив, что промучился нравственно только два с половиной дня, а впереди ещё неизвестно какой по продолжительности срок. Но тут же подумал, что физические мучения сегодня были всё-таки тяжелее, а что ожидает в дальнейшем, одному Богу известно. Он встал с камня и внимательно всмотрелся в горы, окружавшие их. Вершина, похожая на грушу, теперь казалась вовсе не далёкой, но до неё надо было преодолеть ещё несколько других пониже, переплетённых между собой в один хребет, похожий на спину гигантского динозавра.
  Спортсмен отошёл от товарищей уже порядочно и внезапно застучал вдалеке камнем по камню. Все недоумевающе посмотрели в его сторону. Лёлик сказал:
  - Опять, наверное, что-то придумал.
  Странно, но в душе он начинал чувствовать нечто, похожее на зависть к Спортсмену. Начинало раздражать его неунывание, покровительственное отношение и постоянное лидерство во всём. Плохо было то, что неприятный завистливый червячок, несмотря на все попытки его отогнать, всё равно возвращался. Вот и сейчас... Лёлик мысленно обозвал себя некоторыми ругательными словами и постарался думать не о своих чувствах, а о предстоящей дороге и как ему вести себя при встрече с Настенькой.
  - У меня всё готово, прошу к столу, - послышался голос Наташи. - Михаил Ильич, садитесь. Лёня, и ты тоже. Двигайся сюда.
  - Очень вовремя, - с готовностью откликнулся Михаил Ильич. - А то у меня уже кишки от безделья друг другу морды бьют. Э-эй! Александр Петрович! Дуй сюда, а то не достанется.
  - Я сейчас, - отозвался Спортсмен, продолжая стучать камнями.
  Но вскоре подошёл и он, сложил в кучку принесённые продолговатые острые осколки камней и присел около Наташи.
  - Для чего они? - спросил Лёлик, мотнув головой на кучку.
  - Пригодятся, - коротко ответил Спортсмен и, не вдаваясь в подробности, взял с расстеленной тряпочки свой кусочек вяленого мяса и пучок дикого лука.
  - Мясо я всё достала, больше нет, - сообщила Наташа.
  - Фигово, - сказал Спортсмен. - Может, к собакам вернуться, чтоб говядиной поделились?
  - Ну, уж нет, - отозвался Михаил Ильич. - Я, как на их бандитские рожи посмотрел, так понял, что от этих барбосов лучше подальше держаться. Они не только своей добычей не поделятся, но и от нас отгрызут - мало не покажется.
  - Ладно, давайте думать, как нам дальше быть. Что молчите?
  - Петрович, дай хоть поесть сначала.
  - Ешьте. И думайте заодно.
  Импровизированный стол опустел довольно быстро, хотя жевали все неторопливо, время от времени запивая сухую пищу водой из пакета.
  - Так какие всё же предложения будут? - спросил Спортсмен, убедившись, что с обедом покончено.
  Ответом было молчание. Наконец, Лёлик сказал:
  - От того, как мы сейчас идём, толка не будет. Напрямик по горам лезть бесполезно. Даже если бы среди нас альпинисты были со снаряжением и то неизвестно, сколько времени пришлось бы добираться по этим скалам.
  -А что же делать?
  - Надо искать дорогу.
  - Если она есть.
  - Есть. Я помню.
  - Может, вспомнишь, и где искать?
  - Да что я, компьютер что ли? - возмутился Лёлик. - Не найдём дорогу - надо идти по любой тропинке, которая попадётся, лишь бы она в горы вела.
  - А если тропинка эта выведет совсем в другую сторону от города? - спросил Михаил Ильич.
  - Куда-нибудь, но приведёт. Главное, что не назад. И, вообще, когда есть путь, уже кем-то проторённый, потом можно будет выбрать: свернуть с него, где поудобней, или возвратиться. А напрямик полезем - обязательно где-нибудь застрянем.
  - Он прав, - сказал Спортсмен. - Наташ, из продуктов что осталось?
  - Лук, редиска и пять картофелин. Воды ещё два пакета.
  - Понятно. Пять секунд для двух зубов. А завтра... Короче, завтра мы обязаны быть в городе. Что ты, Лёнь, хмыкаешь? Без продуктов нам хана в горах будет. Так что настраивайтесь на марш-бросок, а не на прогулку. Отдохните ещё немного и вперёд. И, желательно, с песней.
  Последние слова Спортсмен пробурчал, копаясь в принесённых камнях. Взяв один из осколков, он положил его боковой острой гранью на середину торца палки, которую поставил вертикально. Затем нагнулся, поднял свободной рукой булыжник и несколько раз стукнул по осколку. Палка в месте удара немного расщепилась. Все с любопытством наблюдали за его действиями. Михаил Ильич сообразил первым.
  - Копьё хочешь сделать? - спросил он после того, как Спортсмен отломал щепу с одной стороны и на её место стал пристраивать узкий плоский камень.
  - Ага. В той стороне кремней валяется навалом. Некоторые очень даже острые.
  Как бы в подтверждение своих слов, он одним из осколков перерезал верёвку и стал ею с силой заматывать конец палки вместе с острым длинным кремнем, приложенным к надлому. Михаил Ильич тоже выбрал из кучки осколок и начал мастерить второе копьё. Всего они изготовили три штуки, а из кремня, которым резали верёвку, получился вполне ужасный по внешнему виду нож.
  - Теперь от любого зверья отобьёмся, - с удовлетворением сказал Михаил Ильич, любуясь своим копьём-уродом. - За исключением, конечно, слонов и носорогов.
  - От зверей-то, может, и отобьёмся, а вот от людей... - задумчиво произнёс Спортсмен.
  Затем немного помолчав, он сказал решительно:
  - Вот что, друзья-товарищи. Сейчас мы, прежде, чем дальше идти, полчасика позанимаемся кое-чем. Лёня, сожми кулак. Крепче! Теперь смотри: бить надо вот так - точно в горло. В подбородок не надо - ты же не Илья Муромец, чтоб челюсти сворачивать. Бей без замаха, резко прямым в горло и тут же ногой под яй...прошу прощения, между ног. В промежность, так сказать. Ещё раз напоминаю: замаха быть не должно.
  - Не надо.
  - Не понял... Чего не надо?
  - Не надо меня учить драться, потому что я никого бить не буду.
  - Дурачок, бить никого и не требуется. А вот защититься, когда тебя самого бить, а то и убивать начнут...
  - Пусть убивают, если суждено мне так... А я не буду.
  - А-а-а, понял. Душа может погибнуть? Н-да, дела... И мне ведь тогда нельзя никого трогать. Хотя, вообще, я что-то не врубаюсь. Ну, как так? Меня, значит, будут унижать (ну, это хрен с ним, ладно), убивать, а я, значит, и сопротивляться не должен? А почему же после того, как мы с чёрными схлестнулись насмерть, нас за это потом Галилей даже не упрекнул? Больше того, спасли нас, приняли ТАМ.
  - Тогда мы ничего не знали. Теперь же должны не допускать зло в свои души и не причинять его другим.
  - Я тоже так поняла, - сказала Наташа.
  Михаил Ильич недоумённо переводил взгляд с одного на другого и, всё-таки не выдержав, влез в разговор:
  - Мужики, я что-то никак не разберу, о каком Галилее речь? Я только одного знаю, про которого в школе учил, но тот, вроде, давно помер.
  - Лёнь, расскажи ему в двух словах, где мы были, а то, действительно, не понять, о чём базар затеяли.
  Лёлик, как мог, вкратце рассказал суть того, что с ними произошло со времени побега из своеобразного концлагеря и до воскрешения их тел. Спортсмен и Наташа то и дело встревали, добавляя свои подробности и впечатления. Михаил Ильич только удивлённо хмыкал и крутил головой.
  - Надо было ещё раньше вас порасспрашивать, да стеснялся, блин. Я, конечно, тоже давно понял, что вокруг всё наперекосяк стало. Думал, что конец света наступил, но что вот так вот... Бог знает что творится...
  - Бог-то знает, что творится. Но вот КАК это всё делается, только чёрт мог придумать, - со злостью сказал Спортсмен. - И ты тоже не будешь сопротивляться, если над тобой снова чёрные измываться начнут?
  - Хрен его знает теперь-то. После того, что рассказали...
  Спортсмен опешил. Потом взорвался.
  - А если ты жену свою встретишь, а её насиловать при тебе начнут, и тогда стоять будешь, смотреть и уговаривать? - заорал он на Михаила Ильича.
  Тот заменел лицом и нахмурился..
  - Молчишь? И вы молчите? Не знаете, что сказать? Да ну вас всех...
  Спортсмен с досадой плюнул в сторону и сел на валун к ним спиной. Все старательно изучали окружающую местность, избегая глядеть друг на друга. Тягостное молчание нарушил Михаил Ильич.
  - Закурить бы, - произнёс он тоскливо. Совсем уж, кажется, про курево забыл, а теперь - прямо мочи нет.
  - Сейчас марш-бросочек сделаешь небольшой и опять забудешь, - сказал Спортсмен, вставая. - Лёнь, в какую сторону нам лучше топать, как думаешь?
  - Вон туда надо. В той стороне склоны не так круто поднимаются, поэтому больше шансов, что там и дорога проходит.
  - Согласен. Ну, мальчики-девочки, собирайте свои жалкие вещички и - вперёд. И осторожнее на спуске - раненых буду пристреливать.
  - Из чего стрелять-то будешь, Петрович? Из палки этой с камнем на конце?
  - Я вас щелчками перебью, если покалечитесь.
  Ворон, давно наблюдавший за ними с засохшего дерева, неохотно взлетел в воздух и взял курс в противоположную от горной гряды сторону. От этих людей ему пользы не было. Нет, чтобы, действительно, переругаться, передраться между собой...всё наоборот - шутники, блин, чтоб их скалами передавило, пижонов городских.
  
  ГЛАВА - 6
  НОЧНЫЕ ВСАДНИКИ
  
  Тропинка внезапно исчезла под скалой, в которую разморённый Спортсмен по инерции чуть не воткнулся физиономией. Ошеломлённый, он потрогал рукой шероховатый гранит и повернулся к спутникам, которые с неменьшим изумлением смотрели на непреодолимое неожиданное препятствие. С боков тоже нависали угрожающие каменные громады и всё это в совокупности походило на гигантский колодец, из которого было только два выхода: один - назад по тропинке, а второй - вертикально вверх к голубому осколку неба.
  - У меня такое впечатление, что мы на баранов сейчас похожи, - мрачно заметил Спортсмен.
  - Почему именно на баранов, а не на ослов, например? - откликнулся Лёлик.
  - Потому что мы сейчас как тот баран из поговорки, что на новые ворота пялится и не знает, как ему теперь жить. Неужели назад возвращаться из-за этого каменного дерьма на дороге?
  - Да, вроде как в ловушку каменную попали, - согласился Михаил Ильич.
  Лёлик опустился на колени и, приложив лицо к земле, попытался заглянуть под основание глыбы. Затем поднялся, подошёл к тому месту, где эта стена соприкасалась с соседней скалой и стал изучать едва заметную щель между ними.
  - Там мышь не пролезет, - сказал наблюдавший за ним Спортсмен.
  - Мышь-то, может, и пролезет... - не согласился с ним Лёлик и вдруг хлопнул себя по лбу. - А ведь мы, действительно, бараны! А вот это - новые ворота.
  Он показал на каменную преграду.
  - Очень оригинальная и свежая мысль, - съязвил Спортсмен. - Сахар сладкий, ковырять в носу - некультурно, а ты повторюшка - дядя Хрюшка.
  - Ты просто не понял меня. Наверняка этой горой перегородили самое узкое место специально, чтобы сделать недоступным проход из одной местности в другую. Смотри, она не уходит вглубь, а будто недавно только положена. Кстати, и породой сильно от соседних отличается.
  - Если даже и так, нам от этого не легче.
  - Надо подумать. Даю голову на отсечение, что за этой скалой тропа дальше продолжается.
  Спортсмен задрал голову вверх.
  - Не. Не залезем мы на неё.
  Михаил Ильич тронул его за плечо и сказал:
  - Я могу попробовать. В молодости любил на спор по кручам взбираться.
  - Ты что, обалдел? Это тебе не круча - костей не соберёшь.
  - Всё равно попробую, неохота назад возвращаться.
  - Да что толку, если даже залезешь? Мы-то всё равно не сможем.
  - Верёвкой подтяну.
  - Коротка она, много наотрезали от неё в дороге. И, даже если б хватило, как потом спускаться?
  Михаил Ильич развязал свою котомку и достал большой желтоватый моток толстой бечевы.
  - Этот нейлоновый шнур ещё от Афганца остался. Бельё на него вешал. Крепок до невозможности, даже ножом не перережешь, только если перерубить. И длины должен быть порядочной. Я как чувствовал, что пригодится, взял с собой.
  - Ну, прям, как в кино! Когда что надо, как по волшебству появляется.
  - Не-а, у меня, кроме спичек и пакета с водой, больше ничего не осталось, - сказал Михаил Ильич и стал снимать туфли, от которых тоже осталось только название.
  - Давайте лучше назад вернёмся, - сказала вдруг Наташа с просительными нотками в голосе. - Ну, пожалуйста, Михаил Ильич, не надо туда лезть, давайте вернёмся.
  - Успокойся, Наташка, - ответил тот, скинув пиджак и расстёгивая сорочку, - всё будет нормально. Ты что, по телевизору ни разу человеков-пауков не видела? Жалко, что присосок каких-нибудь на пальцах нет. Я, помню, в детстве к подошвам вантузы без ручек привязал (чпокалки такие для унитаза), ещё по одному в руки взял и по стене квартиры попытался залезть. Ни хрена не получилось: рождённый прыгать ползти не может.
  - Да остановите вы его! - уже чуть не плача, крикнула девушка переминавшимся с ноги на ногу Спортсмену и Лёлику.
  Лёлик открыл было рот, пытаясь что-то сказать, но Михаил Ильич опередил его.
  - Боитесь, что упаду, тогда растягивайте вот это и ловите, - сказал он и сунул в руки Рыбкину медвежью шкуру.
  Кроме хорошо знакомых всем трусов на нём уже ничего не было. Спортсмен посоветовал всё же надеть пиджак, чтобы натянутый при спуске шнур не впивался в кожу. Михаил Ильич последовал совету и дополнил свой туалет, сделавшись похожим на рок звезду после общения со своими фанами. Развязав нейлоновый клубок, он закрепил его конец на талии и, выдохнув "с Богом", подошёл к углу, который образовывали грани соприкасавшихся скал.
  - Место правильное выбрал, - одобрил Спортсмен. - Если не за что будет, то за щель цепляйся. Давай хоть немного помогу, становись мне на плечи.
  Он присел, подождал, когда Михаил Ильич заберётся к нему на плечи, и выпрямился во весь рост. Новоиспечённый человек-паук, нащупав над головой надёжную выемку в камне, подтянулся на руках и стал искать опору ногами. Но, как назло, обе стены в этом месте были гладкими. Тогда он, подняв согнутую правую ногу повыше, чуть не полступни засунул в угловую щель между скалами и медленно разогнул её, посылая туловище вверх и получив возможность немного расслабить мышцы рук. Таким же образом он поднялся метров на пять и сделал передышку. Здесь скала была уже не такая гладкая, на ней даже снизу заметны были выступы и впадины. Передохнув, Михаил Ильич полез вверх уже не по краю боковой грани, а смещаясь к середине.
  Мужчины, задрав головы, напряжённо следили за восхождением, а точнее, за восползанием товарища, который походил на неторопливую букашку со свисающим до земли хвостом-паутинкой. Наташа сидела в отдалении спиной к ним, съёжившись и закрыв лицо руками. Время не двигалось. Вокруг лежала густая вязкая тишина, изредка вздрагивавшая от шороха сыпавшихся сверху каменных крошек. Но вот с высоты раздалось едва слышное и неразборчивое:
  - О-о-о-я-я!
  - Чего, чего? - заорал в ответ Спортсмен, распугивая тишину, малюсенькому Михаилу Ильичу.
  - О-о-ня, о-о-ня!.. - вновь донеслось до них.
  - А-а, понял. Лёня. Он кричит "Лёня", - догадался Спортсмен. - Лёнь, давай, лезь.
  Лёлик растерянно посмотрел на него, перевёл взгляд на угнувшуюся наташину спину и шагнул к каменному равнодушному исполину.
  - Ты что? Обожди-ка.
  Спортсмен схватил его за куртку в тот момент, когда паук номер два уже бессмысленно и безрезультатно скрёб пальцами по поверхности скалы над головой. Подняв с земли конец нейлонового шнура, которого оставалось ещё несколько метров, он обвил им тело Рыбкина до подмышек и закрепил хитроумным узлом. После этого осторожно подёргал за ту часть, что свисала сверху и громко крикнул:
  - Тяни-и-и!
  - Толстая желтоватая нить поползла к небу.
  - Скажи там ему, чтобы он свой конец верёвки привязал к чему-нибудь, если не догадался, - сказал Спортсмен Лёлику, подсаживая его к тому же месту, откуда начинал восползание и Михаил Ильич.
  А спустя минуту, уже кричал ему, беспомощно барахтавшемуся на натянутом шнуре:
  - Да что ты, как мешок с гавном, виснешь? Извини, Наташ... Цепляйся, цепляйся за выемки!
  Худо-бедно, но постепенно и Лёлик стал продвигаться вверх по скале, хотя временами и повисал в воздухе раскоряченным паучком. Иногда он останавливался в тех местах, где была опора понадёжней, намереваясь передохнуть, но всякий раз его беспощадно тащило к небу и приходилось цепляться за новые выступы и впадины. Поэтому, когда до конца подъёма оставалось совсем немного, у него даже не было сил обрадоваться и лишь по инерции тело судорожно преодолело последние сантиметры и полудохлым червяком вползло на вершину. Ненасытно хватая воздух широко открытым ртом, лежал он на маленьком неровном пятачке и непонимающе смотрел на Михаила Ильича, который что-то кричал ему сквозь свист ветра. Наконец, до него дошло, чего тот хочет.
  - Нет, - выдохнул Лёлик. - Пусть сначала остальные поднимутся.
  - Не вместимся тут все, опасно. Ты отдышись пока. И не бойся, спускаться легче будет.
  Рыбкин подполз к противоположному краю и посмотрел вниз. Этот склон был весь изрезан глубокими морщинами и выглядел не таким отвесным, как противоположный. Да и земля казалась ближе. Но что это? Он пристальнее вгляделся в извилистую серую ленту. Сомнений не было: прямо от подножия скалы начиналось гладкое асфальтовое шоссе, ведущее в глубину гор.
  Михаил Ильич присел рядом и, указывая рукой вправо, прокричал:
  - Смотри туда. Видишь мост? Около него я людей видел.
  Действительно, вдалеке дорогу рассекала поперёк чёрная щель пропасти, через которую был перекинут узенький мостик-паутинка. Он казался игрушечным и абсолютно не соответствовал размерами более широкому шоссе, разорванные половинки которого соединял. Не только людей, но и, вообще, ничего движущегося вокруг него сейчас не было заметно.
  - Ну что, отдышался?
  Михаил Ильич вопросительно смотрел на Лёлика. Тот обречённо кивнул головой. Затем, вспомнив, что ему говорил Спортсмен, сказал:
  - Надо конец шнура к чему-нибудь привязать.
  - А как же. Намертво привязал.
  Михаил Ильич для наглядности подёргал толстую нить, тянувшуюся от его тела к выступающему из скалы мощному зубцу, вокруг которого она обвивалась прочной удавкой. Потом он взялся за конец шнура, идущий от Лёлика, немного натянул и сделал им один оборот вокруг другого вертикального выступа.
  - Ну что, готов? - спросил он. - Не бойся, я потихоньку тебя опускать буду.
  Лёлик тоскливо вздохнул, покорно повернулся ногами к краю и стал медленно сползать на животе в пустоту, в то же время инстинктивно цепляясь пальцами за шероховатую поверхность вершины. Но вот руки соскользнули и сразу перехватило дыхание от сжавшей грудную клетку петли шнура. Хорошо ещё, что спортсменова куртка не давала нити врезаться глубоко в тело. Михаил Ильич отпустил немного, и Лёлик почувствовал ногами опору. Подождав, когда натяжение ослабло, попробовал переместиться пониже самостоятельно, но потерял равновесие и вновь беспомощно повис в воздухе. Ещё раз он сорвался подобным образом, но затем начался прелестный, весь изрезанный выемками участок и, чем ближе становилась земля, тем более пологим и удобным был спуск.
  С трудом развязав дрожащими пальцами узлы и освободившись, наконец, от нейлонового мучителя-спасителя, он опустился на пышущий жаром асфальт и, опрокинувшись на спину, бессмысленными глазами уставился в линялое небо.
  Из небытия его вывело неприятное ощущение чего-то постороннего. Тело и мозг не хотели ничего воспринимать, но кто-то бесцеремонно и назойливо мешал их покою. Как и любой русский интеллигент, Лёлик умел ругаться матом, но сейчас мат не формировался и язык с губами безмолвствовали. Угасавшее сознание возмутилось подобным положением и мутный взгляд Рыбкина стал проясняться, чтобы бесстрастно оценить, стоит ли бытие того, чтобы к нему возвращаться. Как сквозь пелену он увидел над собой знакомое встревоженное лицо, и потихоньку стали воскресать многочисленные рефлексы, возбуждая мозг. Очень даже приличная матерщина родилась сама собой, но тут же и умерла в сознании, которое запретило выражаться вслух, чтобы не обидеть именно это знакомое лицо.
  Наташа перестала трясти Лёлика и вновь наклонила край пакета над его пересохшими губами. На этот раз он стал жадно глотать живительную влагу, но поперхнулся и закашлял. Наташа, положив пакет на асфальт, помогла ему приподняться и постучала кулачком по спине. Кашель прекратился. Лёлик поднял пакет, из которого почти всё вылилось наружу, и приник к нему. Кадык радостно заходил по горлу, словно поршень, откачивая из пакета оставшуюся воду. Спустя секунды с ней было покончено.
  - Ты давно здесь? - хрипло спросил Лёлик, уставясь на Наташу.
  - Давно. Они меня в шкуре вместе с вещами опустили вон там, - сказала девушка, показывая рукой на ту часть скалы, где стена отвесно поднималась от подножия до самой вершины. - Я так испугалась, когда увидела тебя вблизи такого, что думала...
  - Думала, умер?
  - Ага. У тебя даже сердце не прослушивалось.
  - Да?
  Он только теперь обратил внимание, что замок на куртке полностью расстёгнут.
  - Солнечный удар, наверное, хватил.
  - Просто переутомился. Смотри, Михаил Ильич уже внизу.
  Действительно, Михаил Ильич стоял у самого подножия. Наташа поспешила к нему. Лёлик, преодолевая тошноту, с трудом поднялся с асфальта. Каждое движение отдавалось болью в мышцах, а голова казалась такой тяжёлой, словно её наполнили свинцом. А улыбающийся "человек-паук" уже шёл к нему по ровной поверхности шоссе под руку с девушкой. Он был в брюках, закатанных до колен, но без пиджака и без сорочки. Рыбкин, разглядев его вблизи ужаснулся. Всё тело спереди и с боков было ободрано и покрыто засохшей коркой крови, в некоторых местах ещё продолжавшей сочиться. Михаил Ильич уселся на шкуру и стал развязывать узел на поясе. Подошвы ног и ладони у него были сплошь в порезах. Наташа нагнулась помочь, но он мягко отстранил её и сказал:
  - Подай-ка лучше палку.
  Покосившись на её непонимающее лицо, добавил:
  - Ну, дубину ту подай, которую Петрович таскал. Я её вместе с вещами в шкуру клал, когда опускать тебя собирались.
  Девушка принесла палку, которая вместе с двумя копьями валялась неподалёку среди вещей. Почему-то не хватало ещё одного копья. Михаил Ильич встал на ноги, завязал конец шнура петлёй посредине дубины и стал с ней отходить дальше от скалы, пока нейлоновая нить не начала пружинить назад, не давая идти дальше. Тогда он позвал к себе Лёлика с Наташей и сказал:
  - Помогайте. Сейчас цирк будем смотреть. Беритесь за этот конец палки, а я за тот и давайте вместе тянуть. Сильнее. Во, вот так. Сами только крепче стойте, не упадите.
  - Упершись ногами и откинувшись назад, они натянули палкой шнур, закреплённый на вершине, как струну.
  - Пошё-о-ол! - внезапно диким голосом заорал Михаил Ильич.
  И они увидели, как от верхушки скалы отделилось пятно и не спеша поплыло прямо к ним по незаметной на расстоянии нейлоновой паутинке. Но уже через пару секунд стал различим увеличивающийся в размерах силуэт человека, уцепившегося поднятыми руками за какую-то перекладину, и завибрировал натянутый шнур, как живой, сопротивляясь их усилиям. Человек приближался всё быстрее, Наташа запищала что-то вроде "ой, мамочка", но палку из рук не выпустила. Когда до них оставалось всего несколько метров, Спортсмен, почувствовавший ногами землю, по инерции пробежал несколько шагов, а затем, разжав пальцы, сделал кувырок вперёд и, встав на ноги, остановился прямо перед ними.
  - Я говорил: цирк будет, - засмеялся Михаил Ильич.
  Лёлик подошёл к упавшей перекладине, на которой перед этим висел Спортсмен. Она оказалась копьём. Посредине по окружности был надрезан неглубокий желобок, по которому и скользил шнур, дважды обмотанный вокруг копья. Эта перекладина ехала по шнуру за счёт тяжести человека, а двойной виток не давал сильно разогнаться.
  - А если бы палка сломалась или шнур соскочил? - задал Рыбкин риторический вопрос.
  - У меня отец за всю жизнь ни разу ничем не болел, а умер, подавившись кусочком блина, - сказал Спортсмен.
  - При чём тут блин?
  - А что ты глупые вопросы задаёшь? Сам что ли не знаешь, что было бы, если б палка сломалась?
  - Я имел в виду, стоило ли зря рисковать, когда...
  - Хватит вам, - вмешался Михаил Ильич. - Что со шнуром-то делать? Так и оставим?
  - Он может ещё пригодиться, - сказал Спортсмен и, вытащив копьё, направился к подножию скалы.
  - Довольно легко добравшись до средины, подниматься выше по становившемуся более крутым склону он не стал. Положив бечеву на острую грань наконечника копья, он перерубил её ударами камня и начал осторожно спускаться.
  - Правильно сделал, - прокомментировал Михаил Ильич. - Снизу привязанный обрывок никто не увидит, а мы, если вернёмся, всегда сможем его найти и надвязать, если потребуется.
  Определяя по солнцу время, немного поспорили, но сошлись на том, что до наступления темноты осталось не более четырёх-пяти часов. Вид у всех был довольно-таки измученный и потрёпанный, поэтому решили всё же сделать передышку. С остатками пищи расправились моментально, а с утолением жажды дело обстояло сложнее. Наташа предупредила, что остался лишь один пакет с водой и, естественно, изъявлений восторга по этому поводу не последовало. После недолгого молчания Спортсмен потребовал у неё этот пакет и, получив его, перелил половину в другой, после чего предложил пить из него по глотку по очереди, а оставшуюся воду расходовать как можно экономней. Возражений не последовало и пакет пошёл по кругу. Всем досталось по четыре больших глотка, а Наташе даже пять, и каждому казалось, что за всю жизнь ничего не было вкуснее этой тёплой прозрачной жидкости и что не хватает для полного счастья именно одного, последнего глотка, которого уже не будет, чтобы утолить жажду полностью.
  А потом расстелили в тени скалы шкуру и повалились на неё. Казалось, что только прикрыли глаза, как Спортсмен начал без всякой нежности тормошить их безжизненные тела, сопровождая этот процесс совсем не ласковым увещеванием, а как бы это покультурней...в общем, немножко даже наоборот. После дружных обвинений в изощрённом садизме он стал оправдываться, указывая на воткнутое в землю копьё, которое якобы являлось солнечными часами и будто бы показывало, что прошло уже полчаса. Естественно, что его оправдания все отвергли как бездоказательные, но всё же, недовольно бурча и свирепо поглядывая на ни в чём не повинное копьё, стали собираться в дорогу. Вообще-то, это больше походило на затягивание времени, но Спортсмен не рискнул сообщить вслух об этом своём интересном наблюдении. Он занялся изготовлением новой обуви для Михаила Ильича, у которого подошвы на полуботинках отвалились почти полностью. Новая модель отличалась не только простотой, удобством, но и изяществом конструкции. Спортсмен, конечно, не подозревал, что сотворив подобное чудо пару лет назад, он утёр бы сопли лучшим модельерам мира. А всего-то и дел было: отрезать от медвежьей шкуры два прямоугольных куска, обмотать ими волосатые ноги модели, как портянками, обязательно мехом внутрь и всё это обвязать бечёвками.
  - Ноги потеть будут, - озабоченно сказал Михаил Ильич, немного потоптавшись, но по тому, с каким наслаждением он засовывал указательный палец под шкуру, чтобы почесать лодыжку, было заметно, что новая обувка ему нравится.
  Вскоре они небольшой кучкой уже размеренно шагали по асфальтовой дороге, но за первым же поворотом остановились, чтобы немного поработать и мозгами, совсем уже обленившимися к концу дня. Дело в том, что справа от них из обочины торчал огромный бетонный урод, судя по отдельным признакам, долженствующий изображать силуэт коровы. На хребте произведения социалистического авангарда шеренгой сидели костлявые металлические буквы, из которых складывалось "СОВХОЗ "ПУТЬ К КОММУНИЗМУ". Но не это привлекло внимание людей, а то, что было написано на самом бетоне, то есть на боку коровы. Вверху радовала глаз красивая серебристая надпись "Посторонним вход разрешён!". А в самом низу кто-то от руки красной масляной краской приписал: "Но выхода не будет".
  - Та-ак, - нарушил молчание Спортсмен, - кажется, опять дурдом начинается. Ну, чего без толку стоять? Нам деваться всё равно некуда, пошли.
  Они и пошли, правда, уже не так быстро и уверенно, то и дело озираясь по сторонам, заполненным вздыбленными валунами и скалами. Примерно через километр петляющей как пьяная проститутка дороги пришлось остановиться ещё раз. Теперь перед ними красовался скособоченный фанерный щит, на котором вновь от руки тем же почерком и такой же красной краской было написано: "Внимание! Вы на территории чёрных всадников!".
  - Опять чёрные? - вырвалось у Лёлика.
  - Чёрные, да не те, про каких ты думаешь, - сказал Спортсмен. - Я пока не уверен на все сто, но, кажется, знаю, что это за всадники. Ночью по скалам бегают и прыгают, как другие и днём не смогут. Это их местные чёрными прозвали за одежду, которую они на ночные вылазки одевают, а сами себя они называют ночными. Если это именно они здесь, а не присвоившие их имя, то они покруче всех наших чёрных, вместе взятых, будут. Теперь глядите в оба и, если что не так покажется, сразу сообщайте. Пошли, а то скоро темнеть начнёт.
  Настороженные, они двинулись дальше. Дорога, очумело вильнув ещё раз, вывела на небольшое каменное плато, рассечённое надвое длинным зигзагом пропасти. Впереди, совсем рядом был отчётливо виден подвесной мост через эту пропасть, а обрывавшееся перед ним шоссе продолжалось, как ни в чём не бывало, с противоположной его стороны.
  - Стоп, - остановил товарищей Спортсмен.
  - Так говоришь, ты здесь людей видел, когда сверху смотрел? - обратился он к Михаилу Ильичу.
  - Видел, - подтвердил тот, - но потом они спарились куда-то, а мне не до них стало - я Лёньку вверх тянул.
  - Ну ладно, сейчас проверим. Вы стойте тут и не трогайтесь с места, пока не позову. Если же со мной что случится, бегите назад и забирайтесь на ту скалу, через которую перелазили. Ильич, ты за старшего, присматривай за ними.
  Спортсмен засунул нож из кремня спереди под ремень и выпущенной сверху футболкой накрыл его. Рукоятка ножа всё-таки явственно выпирала. Тогда он отдал нож Лёлику, а сам с копьём руке, фальшиво насвистывая "по морям, по волнам, нынче здесь - завтра там", не таясь, направился к переправе через пропасть. Так же спокойно он перешёл на другую сторону, осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, призывно махнул рукой.
  Мост представлял собой два параллельно натянутых троса с настеленными и привязанными к ним досками. Перилами служили верёвочные канаты, соединённые с настилом палками. Концы тросов были обмотаны вокруг каменных выступов на скалах по сторонам шоссе. Наташа первая после Спортсмена взошла на висевшее в воздухе сооружение, хватаясь руками за канаты, но, пройдя несколько шагов, остановилась в нерешительности, так как мост под ней начал раскачиваться.
  - Не смотри вниз! - крикнул ей Спортсмен и поспешил навстречу.
  Крепко взяв её за запястье, он повернулся и пошёл впереди, но внезапно застыл, как вкопанный. На противоположной стороне стояли неизвестно откуда взявшиеся люди в пятнистой армейской форме. Вдруг позади послышались громкие отрывистые хлопки, вскрик, и дощатый настил заходил под ногами ходуном. Обернувшись, они с Наташей увидели ещё двоих в пятнистой форме, которые, загнав Михаила Ильича и Лёлика на мост, уже не преследовали их, а, остановившись, время от времени щёлкали бичами в воздухе как бы ради развлечения.
  - Идите сюда, - позвал Спортсмен товарищей, не выпуская наташиной руки.
  Оглядываясь на фигуры в зелёно-пятнистом, которые молчаливо застыли позади, Лёлик и Михаил Ильич приблизились. Мост заскрипел и заметно провис в том месте, где стояли теперь все четверо.
  - Меньше топчитесь, - с досадой сказал Спортсмен. - Я думаю, до вас тоже дошло, на кого мы нарвались. Это и есть те самые ночные всадники. Или чёрные, хотя хрен редьки не слаще.
  - А ты ещё счастливо отделался, - сказал он Лёлику, осмотрев у него то место на плече, где куртка была располосована от удара, - рубец только останется. У них в кожу бичей свинцовые пули вплетены, так что могло быть и хуже.
  - Что делать-то будем? - вполголоса спросил у него Михаил Ильич.
  - Рано пока ещё штаны сушить. Стойте здесь и крепче за верёвки хватайтесь. На, вот, Наташку поддержи, а то ей, видно, плохо стало.
  Девушке, действительно, стало нехорошо после того, как она нечаянно посмотрела вниз. Михаил Ильич, одной рукой уцепившись за канат, другой крепко обхватил Наташу за талию. А Спортсмен уже неторопливо шёл по раскачивающемуся настилу в ту сторону, откуда только что возвратился. Люди в десантной форме с безразличными лицами ждали его приближения. Не дойдя до них двух-трёх шагов, он остановился и сказал:
  - Я рукопашник из Тулы. Ещё четыре года назад прошёл все испытания ночных всадников. Так что позовите Антонова - он меня знает.
  Всадники оставались неподвижными, будто ничего не слышали. Затем здоровяк, стоявший впереди и похожий лицом на кавказца, сказал:
  - Антонова уже нет. А нам плевать, что ты испытания когда-то прошёл. Состав давно другой и законы изменились.
  - А они у вас были, человеческие законы? Я помню только ваши волчьи законы: ломали всех, кто к вам приходил, калечили, только что не убивали. Да и то неизвестно...
  - Сейчас убиваем. Всех, кто не с нами.
  - Поня-атно... Для этого и тренируетесь, чтобы над слабенькими покуражиться и вместо "кукол" использовать? Или уже не тренируетесь? Тогда чего ж себя чёрными всадниками называете? Они только с бойцами дело имели, а слабаки им по фигу были.
  - Слабые не должны жить.
  - Да ну? - удивился Спортсмен. - Круто завернул. Да после таких слов, какие вы, на хрен, всадники? Вы намного круче. Вы, прям, супермены какие-то. Блин, у меня аж коленки дрожат от ужаса. Только не смотрите на меня так страшно, а то, честное слово, обделаюсь раньше времени.
  Молодой узкоглазый парень сделал резкое движение к Спортсмену, но похожий на кавказца остановил его рукой и колючим взглядом, а потом всё так же спокойно, будто продолжая предыдущее предложение, произнёс:
  - Антонов погиб недавно - вместо него сейчас Афганец.
  - Афганец? Миронов?
  - Ты и его знаешь?
  - Ещё как знаю. Позовите его.
  - Зачем звать? Сами отведём, но только если выдержишь испытание бичом. Посмотрим, что ты за рукопашник. А за свой длинный язык, если не сломаешься, будешь иметь схватку лично со мной. По сегодняшним нашим законам в случае победы сможешь остаться у нас. Всё понял?
  - А что с остальными будет?
  Спортсмен кивнул головой в сторону друзей, кучкой сбившихся посреди моста и наблюдавших за переговорами.
  - Среди них есть ещё бойцы?
  - Нет, один я. Вон тот мужик достаточно крепкий, но необученный.
  - Девку оставим, а эти двое - не жильцы.
  - Я не согласен на такие условия.
  - А мы в твоём согласии не нуждаемся, - не выдержал узкоглазый парень. - Ты сейчас первым из них в пропасть прыгнешь или ноги нам целовать будешь, чтоб самому в живых остаться.
  - Сопли сначала вытри, чушок задристанный, - процедил презрительно сквозь зубы Спортсмен вмиг позеленевшему от злобы парню и, больше не обращая на него внимания, спросил у горбоносого предводителя:
  - Если схватки пройду, вы можете сначала с Афганцем свести, а только потом в пропасть нас? Ему ведь может это дело и не понравиться, когда расскажут.
  Спортсмен повернулся к остальным, внимательно прислушивавшимся к разговору.
  - Ребят, вы потом Миронову скажите, что к нему в гости Спортсмен с друзьями шёл, а вы их всех на тот свет отправили от нечего делать.
  - Афганец всё равно против законов не пойдёт, потому что сам их устанавливал. У нас теперь как в Спарте.
  - Он? Такие законы? У него что, крыша съехала?
  - Да, он. И те, кого они не устраивают, ушли от нас. Нам же они подходят. Так что готовься.
  - Понятно, почему знакомых не видно. Спарта, значит? Вы, по-моему, заигрались, ребятки. Ну да хрен с вами, сколько минут на испытание бичом?
  - Теперь мы время не считаем, потому что часы не фурычат. Теперь так: или прорываешься сквозь бич в контакт и побеждаешь, или...тебе конец.
  - Угу, понятно. Или пан, или пропал - коротко и ясно. По яйцам бить можно?
  - Если сумеешь. Но не забудь: ещё схватка со мной. Если, конечно, ты и впрямь такой шустрый, как твой язык.
  - Что ты к моему языку привязался? Он такой же русский как и я. Короче, мы оба с ним готовы.
  - Сойди с моста, болтун, чтоб перила не мешали.
  - Я всегда от страха болтливым становлюсь. Даёшь слово, что моих не тронете, пока с Афганцем не встречусь?
  - Если победишь, да, даю слово. Только думаю, что навряд ли у тебя это получится. Рахим, готов?
  Узкоглазый, хищно улыбнувшись и не отрывая взгляда от Спортсмена, утвердительно мотнул головой и вытащил из-за пояса почти метровой длины деревянную рукоятку, украшенную резьбой. К ней был прикреплён и сложен втрое переплетённый в круглую косичку ремень из сыромятной кожи. Неуловимым движением парень расправил косичку и щёлкнул ею в воздухе. Люди в форме разошлись в стороны, освобождая площадку у моста. Спортсмен оглянулся: трое его спутников по-прежнему стояли посреди моста и смотрели в его сторону, двое с бичами на противоположной стороне тоже стояли неподвижно. Тогда он, сжав зубы, с шипением вобрал в себя воздух, напрягшимися руками сделал плавный полукруг к груди, затем левую вытянул перед собой, правую отвёл назад и пружинисто соскочил с моста на шоссе. И тело, и руки, будто резиновые, гибко, текуче задвигались, всё время меняя своё положение.
  Раз! Сухой щелчок в воздухе. Спортсмен резко откидывается верхней частью тела назад, чуть ли не на "мостик", но тут же упруго распрямляется и прыгает вперёд, сразу же после приземления всем туловищем уклоняясь вправо. Два! Три! Удары бича рассекают воздух, но не достигают цели - неестественно быстро извивающееся то в одну, то в другую сторону человеческое тело, которое вдруг через какие-то мгновения оказывается совсем близко от узкоглазого парня. На напряжённом его лице проступает растерянность: ни одного попадания в живую мишень...Он начал быстро пятиться и сменил тактику, стараясь не подпустить ставшего опасным противника вплотную. Бич засвистел в воздухе, описывая восьмёрки и создавая мёртвое убойное пространство вокруг своего хозяина. И тут произошло нечто непонятное для всех. Спортсмен неожиданно выпрямился, повернулся спиной к противнику и спокойно зашагал назад, к мосту. Все с изумлением смотрели, как он уходил, а совсем растерявшийся Рахим даже остолбенел от такого выкрутаса. Но уже через мгновение он яростно прыгнул вперёд, с силой нанося разящий удар в затылок ускользавшему противнику. И в этот же миг Спортсмен, словно кожей ощутив смертельную опасность, чуть отклонился в сторону, уходя от просвистевшего в миллиметрах бича, и тут же, неожиданно развернувшись, сделал шаг вперёд левой ногой, резко крутанулся на ней на месте, наклоняя туловище чуть не до земли и выбрасывая распрямлённую правую ногу по диагонали вверх. Страшный удар пяткой пришёлся в плечо Рахиму и отбросил его назад. Выронив бич, тот повалился на асфальт и со стоном схватился за повреждённое плечо. Никто из зрителей даже не шевельнулся, чтобы ему помочь.
  - Неплохо, - мрачно произнёс горбоносый. - Теперь со мной. Схватка вслепую, на звук. Знаешь, что это такое?
  - Имею некоторое представление. Вроде как в жмурки играют, да?
  Зрители вокруг засмеялись.
  - Будут тебе сейчас жмурки. Бича не испугался, но за оскорбления надо извиниться.
  - Дяденька, прости, я больше не буду.
  - Про то, что ноги целовать будешь, это, конечно, зря Рахим сказал. Но, если вслепую биться не хочешь, можешь каждому из нас поцеловать руку и тогда всех вас отпустим назад.
  - Каждому? Только руку, больше ничего? - переспросил Спортсмен с надеждой в голосе.
  Горбоносый усмехнулся.
  - Хватит с тебя и этого.
  - Не, я могу и в задницы, - сказал Спортсмен, поднимая с асфальта бич Рахима. - Вот этим вот. Не хотите?
  Небрежно покрутив бич в руке, он отбросил его в сторону.
  - Ладно, перебьётесь как-нибудь без поцелуев. Давай в жмурки играть.
  - Ну,как знаешь, - с угрозой в голосе произнёс горбоносый и крикнул кому-то из своих. - Форму для схватки вслепую неси!
  Угрюмый коренастый бородач принёс свёрток и стал его разворачивать. Спортсмен вгляделся в его лицо, наморщил лоб, стараясь вспомнить что-то, и вдруг спросил у бородатого:
  - Ты, случайно, боевым самбо не занимался?
  - Занимался. Ну и что? - ответил тот, не поднимая глаз.
  - Как что? Не узнаёшь? Ведь я тебя вспомнил: на Всесоюзном семинаре по краснодарскому варианту боевого самбо вместе были в Алуште. Кадочников семинар вёл.
  - Ну, был там. Ну и что?
  - Так ты не помнишь меня что ли? Использованию подручных предметов вас обучал.
  - Помню. Ну и что?
  Бородач, скользнув равнодушным взглядом, протянул кимоно чёрного цвета, на котором с внешней стороны рукавов и штанов висели маленькие колокольчики.
  - Ничего, - с досадой сказал Спортсмен, взял кимоно и, одеваясь под многозвучный тонкий звон колокольчиков, пробормотал в сердцах. - Вы тут и впрямь волками стали.
  - Маску держи, - буркнул коренастый.
  Маска была сшита из плотной материи и имела только одну прорезь, для рта, а для глаз прорезей не было. Когда бородач передавал её, то незаметно придержал руку Спортсмена и, взглядом показав на горбоносого, едва заметно отрицательно покачал головой. Спортсмен на мгновение задумался, кивком показал, что понял и отошёл от него. Потом, почесав затылок, сделал вид, что мысль только что неожиданно пришла ему в голову и, обернувшись к мосту, крикнул:
  - Лёнь! Подойди сюда.
  - В чём дело?
  Сразу трое двинулись с разных сторон к нему.
  - Спокойно, мальчики. Я просто позвал своего человека, чтобы всё было по-честному. Ты ведь мне честный бой предлагал или как? - обратился он к своему противнику. - Или уже испугался, в неравные условия поставить хочешь?
  Тот презрительно усмехнулся и небрежно помахал рукой приблизившимся всадникам, чтоб не вмешивались. Спортсмен остановил подошедшего Лёлика на выходе с моста.
  - Лёнь, ты с моста не сходи, оттуда наблюдай. Твоя задача такая: если мой противник вдруг снимет маску или кто из других попытается вмешаться в нашу схватку, ты мне крикни, понял?
  Лёлик согласно мотнул головой, глядя широко раскрытыми глазами на это дикое представление, разыгрывающееся перед ним.
  - Приготовились! - скомандовал бородач.
  Противники в последний раз кинули оценивающие взгляды друг на друга, запоминая местонахождение, и под звон колокольчиков натянули маски. Всё: лица закрыты, звон затих, бойцы и зрители замерли. В тишине раздалось:
  - Бой!
  И почти сразу же другой, повелительный голос резко прорезал тишину:
  - Отставить! Отставить бой!
  Это кричал один из нескольких мужчин, которые незаметно подошли откуда-то сбоку, из-за нагромождения камней.
  Спортсмен сорвал маску и закричал радостно:
  - Хо! Майор! А я уж думал, что не и не увидимся.
  Но приближающийся упругой походкой смуглый мужчина со шрамом на щеке был бесстрастен и, казалось, даже не обратил внимания на эти восклицания. Он подошёл к горбоносому и зло сказал ему:
  - Я же говорил, чтоб ты сам в схватки с чужими больше не лез. И так учителей мало осталось.
  Тот виновато показал на узкоглазого парня, сидящего неподалёку на камне, который здоровой рукой держался за плечо и гримасничал от боли:
  - Он с бичом был и ни разу даже не попал. Я хотел...
  - Ты кретин, Гамзат, если даже после этого не понял, какая у него подготовка. Этот человек, - Афганец указал на Спортсмена, - по-одиночке вас всех инвалидами сделает. Я лично сильнее, чем он, в боях без правил никого не знаю. Кстати, победитель неофициального чемпионата мира. А ведь он и самбистом известным был когда-то.
  - Почему ж тогда мы не слышали о нём, если такая знаменитость? - недоверчиво спросил горбоносый.
  - Откуда ты мог его знать, если он на подпольных рингах бился, когда ты ещё только основы изучал? А за рубежом он, и в самом деле, знаменитость. У него ученики слепые на ринге зрячих мочили.
  - Слепые? Так ему самая дорога к нам.
  - Пошли вы в задницу, - сказал Спортсмен.
  - Ему за рубежом большие деньги предлагали, - сказал, усмехнувшись, Афганец, - а он здесь сэнсеем заделался и с пацанами сопливыми возится. Такой вот идеалист.
  - Уже не вожусь. Нет больше пацанов.
  Афганец, наконец, шагнул к Спортсмену и хлопнул его по плечу, отозвавшемуся звоном.
  - Ну, здорово, Петрович! Вовремя появился, ты нам позарез нужен.
  - Здорово, майор. Только я не один. И нам в город надо. Так что спешим мы. Тем более что у вас тут Спарта какая-то, а я человек вольный.
  Афганец внимательно посмотрел на Лёлика, перевёл взгляд на всё ещё стоящих посреди моста Наташу с Михаилом Ильичом и нахмурился. После недолгого молчания сказал.
  - Мужик уже в возрасте, чтобы его чему-то дельному научить. Пацан, по-моему, вообще бесперспективен... Короче, девчонку оставим, а эти нам ни к чему. Не тронем, конечно, раз друзья твои. Пусть назад возвращаются, откуда пришли.
  Спортсмен вскинул брови.
  - Ты что, обалдел? Насчёт Наташки даже и не думайте. Да и ребят я не брошу. И у вас мне нет резона оставаться, в город надо.
  - Петрович, пойми, у тебя нет другого выхода. Мы никого не пропускаем, чтобы раньше времени себя не обнаружить. Соглашайся.
  - Даже та-ак? - протянул Спортсмен со странным выражением удивления и гадливости на лице.
  Стянув с себя зазвеневшее кимоно, он бросил его на землю. Затем шагнул к мосту и, обернувшись, сказал:
  - Какой ты, к чертям собачьим, Афганец? Ты дерьмо вонючее от того Афганца, которого я знал. Ну что, супермены, варежки разинули? Вы как, по очереди меня бить будете или всей толпой? Подходите, не стесняйтесь.
  Подняв с асфальта своё копьё, он перехватил его поудобней обеими руками, прыжком принял положение гунбу и замер, будто каменное изваяние. Лёлик, находившийся в трёх метрах позади него, также напрягся и сжал пальцами копьё, словно дубину.
  Ночные всадники неторопливо подходили к ним, расправляя бичи. Михаил Ильич с копьём, оставивший оправившуюся от головокружения Наташу, и двое всадников с той стороны моста тоже двинулись навстречу друг другу. Афганец, набычившись, стоял неподвижно и молча. Откуда-то появившиеся вороны расселись на скалах, словно зрители в амфитеатре, и даже уже наполовину скрывшееся за горизонтом солнце будто остановило своё движение, чтобы посмотреть, чем всё это закончится.
  
   ГЛАВА - 7
  ПЕРВЫЙ БОЙ
  
  - Кем работал на гражданке?
  Юдин, заложив руки за спину и расставив ноги, стоял над лежащим на базальтовом полу мужчиной.
  - На какой "гражданке"?
  Впервые за прошедшее около получаса время странное отсутствующее выражение на лице мужчины сменилось лёгким удивлением.
  - Разве я в армии? Война? Куда я попал и что здесь происходит?
  Он попытался встать, но Юдин лениво приподнял ногу, опустил её подошвой ботинка на лицо мужчины и, медленно увеличивая усилие, начал давить сверху. В этот момент в светлом проёме пещеры мелькнула тень входящего человека. Юдин, даже не взглянув на вошедшего, недовольно пробурчал:
  - Рано пришёл, я только начал обработку.
  - Почему же рано? Как раз вовремя, - ответил тот.
  Услыхав совсем незнакомый голос, удивлённый Юдин повернулся в сторону входа-выхода и...переломился пополам от удара в солнечное сплетение. Спортсмен подтолкнул его легонько рукой и Юдин повалился на пол, скорчившись рядом с Инженером. В этот момент вторая фигура появилась в проёме пещеры и, вглядываясь в лежащих мужчин, голосом Михаила Ильича спросила:
  - Которого из них вязать-то?
  - По расцветке что ли не видишь? Вот этого, - откликнулся Спортсмен, уже обыскивая "повелителя шестой категории власти", судорожно пытавшегося схватить открытым ртом кусочек воздуха.
  Из бокового кармана кожаной куртки у "повелителя" он извлёк пузатый газовый револьвер. Больше оружия не обнаружилось, за исключением висевшего на ремне штык-ножа.
  - Маловато, - заметил Спортсмен, выпрямляясь.
  Застегнув ремень со штыком у себя на поясе, он стал внимательно оглядывать пещеру. Михаил Ильич, сосредоточенно посапывая, начал связывать Юдина, начиная почему-то с его ног. Ничего не понимающий Инженер нерешительно поднялся с пола и прислонился к неровной каменной стене. На него никто не обращал внимания. Михаил Ильич только зыркнул настороженно, но тут же вновь занялся внезапно ожившим подопечным, к которому вместе с навыками дыхания вернулся и голос, ещё неокрепший, но уже противный. Вставленный ему в ротовое отверстие кляп был, видимо, приготовлен Михаилом Ильичом заранее.
  - Оп-па! Да тут целый арсенал! - громко изумился Спортсмен откуда-то из темноты и спустя пару-тройку минут появился перед ними, удерживая в охапке боевые автоматы, словно дрова.
  Осторожно положив их на пол, он взял один, осмотрел его, пощёлкал туда-сюда предохранителем, вытащил и вновь вставил на место рожок и пробормотал задумчиво:
  - Акаэмы-то новенькие совсем. Заранее что ли эти гады ими запаслись?
  - Может, вы всё-таки объясните, куда я попал и что здесь происходит? - негромко, но с напряжением в голосе спросил, наконец, молчавший до этого Инженер.
  Спортсмен повернулся к нему.
  - В двух словах не объяснишь. Линять нам всем отсюда побыстрее надо, пока не поздно. По дороге всё объясним, а сейчас...
  - Я никуда с вами не пойду, - резко прервал его Инженер, - пока вы не объясните...
  - Ложись!!! - внезапно крикнул Спортсмен и, в прыжке обхватив Инженера, повалился вместе с ним на пол.
  И почти сразу, но с крохотным, на доли секунды, опозданием пещеру наполнил грохот и заплясали в воздухе злобными искрами трассирующие пули, веером летящие от тёмного силуэта у входа. Огненные свинцовые осы рикошетили от каменных стен и метались во все стороны. Но вдруг снизу, от пола, послышалось такое же механическое стрекотание. Фигура, оборванно вскрикнув, рухнула наземь и тёмное человеческое тело забилось в агонии. Наступила тишина, прерываемая хрипением умирающего, которое становилось всё глуше и, наконец, прекратилось совсем.
  Михаил Ильич поднялся первым и стал отряхиваться. Потом замер, настороженно вглядываясь в полумрак, и спросил встревоженно:
  - Петрович, ты чего молчишь? Живой аль нет?
  - Живой, чёрт бы меня побрал, - со злостью откликнулся Спортсмен и тоже встал на ноги .
  - Ведь чуть не подставились, раззявы. Как же я, дубина стоеросовая, про второго-то забыл? - сокрушённо ругнул он себя, направляясь к убитому.
  Посмотрел на скрюченное застывшее тело и сплюнул в сторону.
   "Повелители" херовы, автомат им в задницу: наглые, как танки. Посмотри, мужика этого не задело?
  Михаил Ильич помог встать совсем растерявшемуся Инженеру, внимательно оглядел его и констатировал:
  - Не, всё нормально. Надо же, повезло: все целенькие. Слышь, Петрович: если б не ты...
  - Ладно, чего теперь? Сочтёмся когда-нибудь.
  Михаил Ильич тронул его за плечо.
  - Петрович, уходить пора, а то сейчас другие на выстрелы прибегут.
  - Всё, линяем. Бери акаэмы, а я патроны и гранаты захвачу - там их несколько ящиков. Куда ты рюкзаки дел?
   - Да вот они, держи. С гранатами поосторожней, а то взорвёмся к ядрёне фене.
  - Не бойся, оружие - моё заочное хобби.
  Спортсмен вновь растворился в темноте и вскоре оттуда стало доноситься негромкое металлическое постукивание и полязгивание. Когда он появился вновь с наполненными до половины четырьмя рюкзаками, по два в каждой руке, Инженер и Михаил Ильич стояли у выхода из пещеры. Они оживлённо переговаривались между собой, то и дело выглядывая наружу. Труп уже был перетащен от выхода к связанному Юдину, который мычал и дёргался, пытаясь изменить положение тела, чтобы не видеть перед собой оскалившееся на него в упор лицо мертвеца. Но мешала стена, вплотную к которой Юдин лежал, и он поневоле задевал труп и тогда замирал на миг, вновь встречаясь с диким застывшим взглядом мёртвых глаз.
  Спортсмен подошёл к разговаривавшим и опустил рюкзаки у их ног.
  - ...так что звери они, настоящие фашисты, - услышал он последние слова Михаила Ильича, обернувшегося к нему.
  Инженер тоже обернулся, и странно выглядели на его усталом небритом лице пронзительные блестящие глаза.
  - Ну что, идёшь с нами? - спросил у него Спортсмен. - Кажется, Ильич тебе уже объяснил, что к чему?
  Инженер бросил взгляд на ворочающегося рядом с трупом Юдина.
  - Да, другого выбора просто нет.
  - Тогда берите по рюкзаку, по паре автоматов и пошли. Чёрные далеко от нас?
  - Бегут к горе - минут, примерно, через пять здесь будут, - сказал Михаил Ильич, ещё раз выглянув наружу.
  - Чёрт, ведь сейчас йетти должен появиться - как раз на них наткнётся...
  - Кто, кто? - заинтересовался Инженер.
  - Потом объясним - сейчас некогда. Давайте побыстрей отсюда, - стал торопить их Спортсмен, подталкивая Инженера к выходу и заодно поправляя перекрутившуюся у того на плече лямку рюкзака. - Хорошо бы, пока эти чёрные за нами помотались, чтоб йетти как-нибудь проскочил, разминулся бы с ними.
  Когда Михаил Ильич с Инженеров вышли из пещеры, он несколько мгновений постоял, напряжённо вслушиваясь в темноту. Юдин тоже затих. Тишина, казалось, звенела от неестественности. Но вот Спортсмен перевёл взгляд на Юдина и стал медленно поворачивать к нему ствол автомата. Тот замер, не шевелясь, не издавая ни звука, и если бы не бусинки пота на лице и животный страх в глазах, то его тоже можно было бы принять за мертвеца.
  - Петрович! - послышался снаружи встревоженный голос Михаила Ильича. - Быстрей, Петрович!
  И, как бы делая его восклицание более убедительным, донеслись негромкие резкие хлопки и стрекотание далёких выстрелов. Спортсмен убрал палец со спускового крючка автомата, быстро перекинул через голову ремни ещё трёх, подхватил валяющийся на полу второй рюкзак и выпрямился.
  - В следующий раз, если встретимся, убью, - как плюнул он Юдину и вышел из пещеры.
  Чёрные многочисленные фигурки, рассыпавшиеся по склону, пока ещё выглядели игрушечными. Не по-настоящему, казалось, звучали и выстрелы: словно дети играли в войну и стреляли пистонами. Но, как грубое опровержение этому, сразу несколько пуль плотоядно зацокало по скале, отбивая от неё каменную крошку сбоку от головы Спортсмена. Выругавшись, он пригнулся и, немного пройдя вдоль скалы, завернул за неё.
  Его появление все встретили без восторженных восклицаний, цветов, объятий и прочей чепухи, но облегчённо расслабились, Михаил Ильич хлопнул по плечу, а Наташа улыбнулась. Лёлик забрал у него два автомата и рюкзак.
  - И мне что-нибудь дайте нести, - потребовала девушка.
  Спорить никто не стал.
  - Дайте ей по одному акаэму, - сказал Спортсмен Лёлику и Инженеру. - Только ты вот эту штучку не трогай, - показал он Наташе на предохранитель, - и на спусковой крючок не нажимай, а то мозоли появятся.
  - Оттого, что нажму, мозоли появятся? - удивилась она.
  - Нет, оттого, что потом на четверых мужиков могилу большую рыть придётся.
  Все засмеялись, а она шутливо ткнула ему кулачком в живот, отчего Спортсмен со стоном согнулся.
  - Петрович, кончай театр. Может, пуганём этих? - спросил Михаил Ильич.
  - Нет, не сейчас, - посерьёзнел выпрямившийся Спортсмен. - Сейчас давайте быстрей в горы. До ущелья дойдём, там их и тормознём. Наташ, дорогу помнишь? Иди первой и постарайся пошустрее топать. Давайте, мужики, давайте за ней - я вас скоро догоню. Ну, быстрее, блин!
  Закусив губу, девушка повернулась к ним спиной и торопливо зашагала по едва заметной тропинке, петляющей среди гигантских каменных обломков. Мужчины, поправив рюкзаки и оружие, гуськом двинулись за ней. Спортсмен подождал, пока они не скрылись из вида, а затем осторожно выглянул из-за выступа. Вооружённые люди в тёмной одежде находились уже недалеко от скалы. Вот первые из них подбежали к месту входа в пещеру и в нерешительности остановились. "Блин, сейчас как раз йетти должен выходить", - подумал Спортсмен. Он сделал шаг из-за выступа и крикнул:
  - Эй, черножопики!
  И, когда они резко обернулись в его сторону, нажал на спусковой крючок, опередив их, возможно, на долю секунды.
  - Берегите природу, мать вашу-у-у! - зачем-то орал он несуразное, не останавливая безжалостного рычания своего автомата. - Мойте руки перед едой! Пользуйтесь туалетной бумагой!
  Чёрные попадали на землю, но некоторые из упавших открыли ответный огонь. Спортсмен, недовольно крякнув, нырнул назад за укрытие, вынул опустевший от патронов рожок и отбросил его в сторону. Затем достал из кармана куртки гранату, рванул кольцо и, проговаривая скороговоркой "раз, два, три, четыре, пять - вышел зайчик погулять", высунулся на мгновение из-за скалы и бросил её в как раз поднимающихся с земли людей. Эхо взрыва отозвалось, когда он уже нёсся по тропинке, вставляя на бегу в автомат новый рожок с патронами. Рыжая, обалдевшая от неожиданного грохота ящерица лишь в последнее мгновение успела выскочить из-под приземляющейся на её спину кроссовки. Чудом уцелевшее и совсем ошалевшее животное посылало из-под камня тысячи мысленных проклятий неизвестно кому, потому что пронёсшийся мимо виновник её несчастий уже затерялся среди скальных нагромождений.
  Они сидели, невидимые снизу, и молча наблюдали за растянувшейся по дну ущелья колонной преследователей.
  - Сорок два человека, - сказал Михаил Ильич.
  - Сорок четыре, - поправил Лёлик, - во-он ещё двое сбоку.
  - Какая разница, сколько? - зевнул Спортсмен. - Что-то время уж больно долго тянется: вроде бы пора вечеру наступать, а солнце как застыло на месте.
  Лёлик задрал голову к небу, прикрывая глаза козырьком ладони.
  - Точно. Я об этом тоже думал. И ночь длиннее обычного была.
  - А я-то понять не могу, отчего ж мне спать не хотелось? - сказал Михаил Ильич. - Проснулся ночью, на улицу сходил...
  Он покосился на Наташу.
  - ...по делу, а заснуть больше не могу. Хоть убей - не могу заснуть и всё тут, не хочется. Так полночи и пролежал с открытыми глазами.
  - И у меня то же самое, - сказал Лёлик.
  Спортсмен привалился спиной к валуну, сунул в рот травинку и, неторопливо её покусывая, спросил как бы между прочим:
  - Так сколько ты их, Лёнь, насчитал-то?
  - Я же сказал: сорок четыре.
  - Странно всё-таки: я их отсюда с трудом различаю, а как же ты? Помнится, ты очки, когда от чёрных убегали, по дороге потерял и всё жаловался, что плохо видишь. А Трубу первым усёк. Да и потом я не раз замечал, что зрение у тебя отличное. Сейчас вот, например.
  - Я и сам не пойму. Не говорил вам ничего: боялся, что не поверите. Когда опасность возникает, всё вижу прекрасно. Когда же всё спокойно, ничего не грозит, опять близорукость возвращается.
  - А больше ничего?
  - В смысле?
  - Ну, когда опасность, больше ничего необычного с тобой не происходит?
  - Вроде, нет. Если только...
  - Что?
  - Такое впечатление, что сильнее физически становлюсь.
  - Точно! У меня то же самое, - сказал Михаил Ильич.
  Спортсмен повернулся к нему.
  - А больше ничего?
  - Вроде, нет. Но, что сильнее, это точно.
  - И у меня, - вдруг сказала Наташа.
  - Тоже сильная становишься? - спросил Михаил Ильич.
  - Когда страшно, да. Но у меня ещё другое. Я, кажется, экстрасенсом стала.
  Все, кроме задумавшегося о чём-то своём Инженера, удивлённо уставились на неё.
  - И давно ты им стала? - улыбнувшись, поинтересовался Спортсмен.
  Она, обиженно закусив губу, отвернулась. Но вдруг поднялась с камня и подойдя к Спортсмену вплотную, плавно провела своими ладонями вдоль его тела. Он с добродушной усмешкой следил за её действиями. Но удивлённо зыркнул глазами, когда маленькие ладошки сошлись над его левым плечом и, не прикасаясь к телу, стали как бы разглаживать воздух в стороны.
  - Как ты узнала, что плечо болит? - спросил он. - Я уже привык и внимания не обращаю.
  - Я вижу. Сейчас лучше?
  - Угу. Прямо кайф ловлю. Ну, а всё-таки?
  Девушка убрала от него руки и улыбнулась, сотворив симпатичную ямочку на левой щеке.
  - Я, когда руки близко держу, то вижу как бы...ну, такую мерцающую дымку вокруг тела. И в каком месте что-то не так, она и цвета другого, и температура не такая.
  - Ну, ты даёшь!
  - Это ты, значит, ауру человека видишь? - спросил Лёлик.
  - Я не знаю, что это и как называется. Но ещё я и внутри тела всё вижу, если к нему прикоснусь. Только не понимаю ничего.
  - Во дела! - восхитился Спортсмен. - Наташ, а давно это у тебя? После Трубы?
  - Не знаю. Первый раз это заметила, когда вы меня с горы на шкуре спустили и я к Лёне подошла. Он лежал...словно мёртвый был. И эта дымка, аура эта, еле светилась.
  - А у меня сейчас аура как, ничего? - не унимался Спортсмен.
  У Наташи вновь от улыбки появилась ямочка на щеке.
  - Ничего. Яркая. Только порозовела: возбуждён, наверное.
  - Ещё бы, когда такая девушка гладит, - схохмил было Михаил Ильич, но развивать тему не стал после красноречивого взгляда на него Спортсмена.
  - Перед дракой трудно быть спокойным, - буркнул тот. - Кстати, Ильич, глянь, не подошли ещё эти козлы, что по наши души спешат?
  - Даже в цвете, значит, ауру видишь? - спросил девушку Лёлик. - Странно, я о таком не слышал. Обычно...
  - Подниматься начали, - встревоженно сообщил Михаил Ильич.
  - По местам! - скомандовал Спортсмен, рывком отрываясь от валуна. - Наташ, отойди от края подальше.
  Девушка придержала его за рукав и негромко сказала, показывая глазами на Инженера:
  - А у него я заметила, когда рядом шли, дымка вокруг тела очень странная, ни у кого такой нет: рваными лохмотьями, как кусками, в разных местах. И ещё, знаешь, что заметила? В воздухе...
  - Ладно, Наташ. Ты извини, потом всё... Иди пока к нему, от края подальше.
  Она послушно направилась к Инженеру, который в одиночестве сидел неподалёку задумчивый и мрачный. Михаил Ильич, лёжа на боку, устраивал поудобней автомат среди камней. Лёлик положил свой рядом с собой и заметно нервничал. Спортсмен выглянул из-за валуна. Большинство их преследователей уже гуськом взбиралось вверх по узкому склону, на вершине которого они находились.
  - Пора? - облизнув пересохшие губы, спросил Михаил Ильич.
  Спортсмен перевёл взгляд на него, потом на Лёлика и сказал:
  - Вот что, мужики. Вы можете в них и не стрелять - лепите вниз по скалам, лишь бы шум стоял. Вам ни к чему свои души губить, а я-то уже всё, пропащий.
  - А, может, и тебе в них не надо? Пугнём просто, они и так поймут, сто бесполезно сюда лезть. А там, глядишь, и всадники подоспеют, - сказал Лёлик и вопросительно посмотрел на него.
  - Эх, Лёнчик. Если бы так. Это же садисты. Пока в своей крови не захлебнутся, назад не повернут: уж больно до чужих мучений падкие. Не понял ещё этого, не насмотрелся на них? Я тебе сказал: можешь в них не стрелять. Всё, точка.
  Он взял свой акаэм и, не целясь, выпустил длинную очередь по чёрным фигурам, взбирающимся наверх. Те попадали на скальную поверхность, приникли к ней, стараясь спрятаться от пуль в неровностях, но всё равно сверху были как на ладони. Но толпившиеся внизу, видимо, по чьей-то команде быстро отбежали от подножия и открыли ответный огонь по вершине, на которой засели их враги. Пули часто и сердито зацокали по камням, за которыми находились трое мужчин. Чуть подальше, на безопасном расстоянии от края Наташа что-то с жаром объясняла угрюмому Инженеру, то и дело с беспокойством оборачиваясь в их сторону. Спортсмен присел на одно колено и, выплюнув, наконец, травинку изо рта, негромко выругался. Потом повернулся к Лёлику.
  - Ты говоришь, пугнуть их и отстанут. Чёрта с два. Лезут как алкаши за водкой.
  Действительно, приободрённые огневым прикрытием люди на склоне изо всех сил карабкались вверх и отчётливо уже были различимы блестевшие от пота чёрные лица с белыми оскалами зубов. Вновь рыкнул автомат Спортсмена и тут же к нему присоединился АКМ Михаила Ильича. Лёлик схватил свой и застыл в нерешительности, уставясь на оружие испуганными глазами. Вдруг рядом с ними громыхнуло и брызнули каменные осколки из-за скалистого козырька. Михаил Ильич вжался в землю, неосознанно обхватив голову руками. Затем, когда всё стихло, перевернулся набок и вопросительно посмотрел на Спортсмена.
  - Слышь, специалист по оружию, из чего это они шарахнули, из миномёта что ль?
  Тот открыл рот, чтобы ответить, но второй оглушающий разрыв позади них заставил его броситься навзничь. Отплёвываясь и протирая глаза от пыли, они громко чертыхались, радуясь про себя, что все живы и никого даже не задело. И тут, будто их всех одновременно что-то толкнуло, они разом обернулись назад и увидели лежащую неподвижно Наташу и склонившегося над ней Инженера.
  - Стреляйте! Стреляйте без перерыва! - не своим, каким-то диким голосом крикнул Спортсмен Лёлику и Михаилу Ильичу, пытавшимся встать, и бросился к девушке.
  Лицо её было залито кровью, а глаза закрыты. Он отстранил Инженера и, подняв её на руки, быстро перенёс за выступ скалы в более безопасное место. Инженеру сказал:
  - В кармане рюкзака, который с патронами, есть аптечка - тащи сюда.
  Сам же взял девушку за руку и пальцем стал прощупывать пульс на запястье. Облегчённо вздохнул, почувствовав слабое биение, и расстегнул на ней пятнистую армейскую куртку. Убедившись, что кровь на футболку натекла сверху, а на теле ранений нет, наклонился к ужасной мокро-багровой маске, в которую превратилось её лицо.
  - Быстрей аптечку! - крикнул он в ту сторону, откуда слышалась стрельба.
  Громыхнул ещё один разрыв, но смолкнувшие было на мгновение автоматы товарищей, захлёбываясь, залаяли вновь. Подбежал Инженер с целлофановым пакетом в руке. Спортсмен выхватил пакет, зубами оторвал узел и вытряхнул содержимое на колени. Быстро отыскал пузырёк с перекисью водорода и намочил тампон из бинта. Осторожно стал гладить им по лицу Наташи, смывая вспенившуюся кровь, которая сочилась уже не так сильно. Показалась рана, которая рассекала всю левую щёку. Девушка слабо застонала и открыла затуманенные глаза. Спортсмен моментально сделал слащавую рожу, стараясь улыбнуться как можно шире, чтоб уши отодвинулись.
  - Всё нормально, Наташка-ромашка! Ерундовая царапина - до свадьбы заживёт. А свадьбу можем хоть сейчас - жаль, что женихов достойных нет. Сейчас мы тебя, как куколку шелкопряда, бинтиком обмотаем... Не говори пока ничего, не надо, малыш, - забеспокоился он, заметив, что девушка пытается что-то сказать.
  Но она и так, почувствовав резкую боль, только простонала жалобно, и кровь опять потекла сильнее. Спортсмен смочил в перекиси ещё один тампон, вновь осторожно обмыл рану, затем нашёл баночку со стрептоцидовой мазью и, густо намазав ею рассечённое место, стал бинтовать. Скоро белая повязка закрыла всю голову и стала видна только часть лица с правой стороны, почти сливавшаяся по цвету с бинтом - выделялся лишь чёрный пушистый полумесяц сомкнутых ресниц.
  За выступом вновь раздались два разрыва подряд и после этого смолк перестук автоматов.
  - Посмотри за ней, - сказал Спортсмен Инженеру. - Не разрешай разговаривать и двигаться.
  Сам же бросился к товарищам. Оба были живы и, вроде бы, целы. Лёлик сидел полуоглушённый и держался руками за голову, мыча от боли, а Михаил Ильич, чертыхаясь, никак не мог вытащить из своего оружия рожок, который заклинило. Спортсмен кинул ему другой автомат и выглянул из-за камней. И едва успел отпрянуть, как по этому месту забарабанили пули, высекая искры и каменную крошку. Стреляли совсем неподалёку. Он матюгнулся, кинулся назад к одному из рюкзаков, покопался в нём, бросился вновь к краю, лёг на землю и, покрутив что-то в руках, несильно перебросил это что-то через валуны. Рвануло метрах в тридцати ниже их. Душераздирающие крики и стоны наполнили воздух. Спортсмен вставил взрыватель в другую гранату, рванул кольцо и, выдержав малюсенькую паузу, и её перебросил через естественный бруствер. На этот раз граната взорвалась подальше, и вновь нечеловеческие вопли резанули по ушам. Михаил Ильич высунулся из-за гребня. Несколько чёрных тел, скорчившись, лежали неподвижно на склоне, а другие, сбивая друг друга, катились вниз, к остальным, вновь собравшимся в толпу. Только некоторые из них продолжали беспорядочную и неточную стрельбу по вершине. Спортсмен вставил взрыватель в третью гранату, поднялся на ноги, посмотрел вниз, дёрнул кольцо и, широко размахнувшись, с силой бросил её вниз. Она разорвалась, не долетев до сгрудившихся у подножия чёрных человечков. Они попадали плашмя на землю, затем повскакивали и заметались по дну ущелья, стиснутого с боков почти отвесными скалами. Михаил Ильич выпустил по ним длинную очередь. Спортсмен, уже сменив рожок в его автомате, не целясь, стал веером бить по каменистой поверхности внизу. Последние из тех, кто скатился со склона, в панике помчались вдогонку за остальными, убегавшими по дну ущелья к единственному выходу из него.
  Наконец, замолчали озверевшие от оргазма автоматы, но двое мужчин не отнимали от них стиснутых пальцев, ещё не веря, что всё закончилось. Но вот Михаил Ильич постепенно обмяк и расслабленно опустился на землю, бережно положив оружие рядом. Спортсмен подошёл к Лёлику, всё ещё постанывающему и держащемуся за голову, присел и заглянул ему в глаза. Они не были бессмысленными, чего он боялся, но расширенные зрачки выдавали сильную боль.
  - Лёнчик, ты меня слышишь? - спросил он.
  - М-м-м... - только застонал тот в ответ.
  - Ничего, Лёнчик, всё скоро пройдёт. Ты потерпи немного, всё пройдёт. Даже удивительно, как тебя не задело, а только оглушило. Это чудо настоящее, так что жить тебе теперь лет двести, не меньше. Ильич! Бери его под колено и за пояс с правой стороны. Да не так. Во, вот так, правильно. Поднимай. Понесли его к Наташке, посмотрим, как она там, и заодно Лёньке обезболивающего дадим.
  - Кстати, что с ней? - спросил Михаил Ильич.
  - Осколком всю щёку рассекло. Хорошо, что только по мышцам он прошёлся, кость не задел, иначе не знаю, что бы делали.
  - Ох, ёлки! Как же она теперь со шрамом будет? Такая молоденькая...
  - Что ты завыл? - взвился Спортсмен. - Дай бог, чтоб осложнений никаких не было, а шрам... Попробуй только вслух при ней посочувствовать... Чёрт, надо как-то незаметно у неё из куртки зеркальце вытащить. Ладно, придумаем что-нибудь. Ты как, не упадёшь под Лёней? Что-то он тяжеловат стал. Лёнь, ты, случайно, по ночам сало не жрёшь под одеялом, чтоб мы не видели? Не реагирует - хреново... Ладно, понесли, Ильич.
  Поудобней устроив Лёлика на своих руках, они осторожно двинулись к скале, за которой находились Инженер и Наташа. Вот и они. Михаил Ильич вздрогнул, увидев перекошенное страшной гримасой лицо Инженера и дикие его глаза.
  - Спокойно, - тихо проговорил Спортсмен, также поневоле останавливаясь. - Молчи и не делай резких движений: кажется, он с ума сошёл.
  Но Инженер не обращал на них никакого внимания. Он не видел ни их, ни скал, ни забинтованной девушки рядом с собой - не видел ничего. Он смотрел в себя и, мелко содрогаясь всем телом, то рычал негромко, то бормотал что-то непонятное, задыхаясь от ненависти. Мужчины с Лёликом на руках, остолбенев, стояли бледные, не зная, что делать.
  - Не пущу-у-у!!! - вдруг дико заорал бессмысленное Инженер и, ухватив правой рукой ухо, резко и с силой дёрнул, надорвав его почти наполовину. Струями хлынула кровь. А сумасшедший уже раздирал сам себе челюсти, крутясь на месте.
  - Петрович, что делать, Петрович? - шептал белый, как мел, Михаил Ильич, не в силах двинуться и отвести глаз от этого ужаса.
  Спортсмен, тоже имевший бледный вид, шевельнулся, как бы намереваясь что-то предпринять. И в этот момент Инженер с безумным воплем ринулся туда, где зияла пропасть, и исчез в ней. Вслед за криком затихло и эхо.
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Бактерия: Мучения твои закончились и душа обрела себя.
  Инженер: Надо же... Я ведь до последнего был уверен, что созданная мною духовная личность никуда и не исчезала. Я и поступал-то в соответствии с его мыслями.
  Бактерия: Со своими мыслями.
  Инженер: Теперь-то всё понятно, а до гибели тела представления не имел, что этот двойник покинул меня. Поэтому и смерти не боялся.
  Бактерия: Тебя покинули оба двойника: и тот, кто вобрал всё лучшее в твоей личности, и тот, кто сконцентрировал самое плохое. Поэтому некоторое время твоё сознание и было таким опустошённым, пассивным. А затем попытки со стороны управлять им вызвали ответную реакцию, протест. Сознание помнило весь ужас борьбы вас троих в нём одном и больше не могло допустить никакого подавления себя. Даже ценой своей смерти.
  Инженер: Я уже не выдерживал, а двойник-убийца овладевал телом. Если бы не бросился в пропасть...
  Бактерия: ...то он продолжал бы жить в твоём обличье, уничтожив остатки духовности в тебе.
  Инженер: А теперь что с ним произошло? Погиб? Исчез?
  Бактерия: Слился с Полем Зла. Пока существовала материальная оболочка, из которой он был тобой изгнан, то не мог смириться с поражением. Он существовал рядом с тобой и ждал удобного момента. И в пещере, и во время твоего бегства он выжидал, так как тебя могли убить. Ну а потом, когда твоя душа наполнилась жалостью к раненой девушке и пробудилась, двойник атаковал сознание. И вновь потерпел поражение. Сейчас он пытается с помощью Поля Зла привлечь побольше зомбированных людей, чтобы напасть на твоих спасителей. Но Поле ещё не готово к этому, потому что энергии погибших душ хватает ему лишь для поддержки Смерти в местах человеческих скоплений. Остались ведь только те, кто умирать не хочет.
  Инженер: О многих, с кем был знаком в той жизни, я уже всё знаю, но что с моей дочкой?
  Бактерия: Смотри. Мы все страдаем вместе с тобой.
  Инженер (после долгой паузы): Будет ли она среди нас?
  Наполеон-Бонапарт: Вопрос времени. Её разум уже почти окончательно блокировал себя от внешних воздействий и ещё при жизни тела может присоединиться к нам.
  Инженер: То есть покинет её и среди людей она будет считаться сумасшедшей?
  Наполеон-Бонапарт: Да. Но жить будет лишь её оболочка, подчиняющаяся той идее, которую Катя выбрала для блокировки души и сознания.
  Инженер: Всё равно ужасно...
  Бактерия: Просто ты ещё мыслишь чисто материалистически. Но твои чувства теперь стали и нашими тоже. Да, я, например, до сих пор помню свои земные переживания в той жизни и они никогда не исчезнут. А ведь я была всего-навсего бациллой.
  Инженер: Разве у бацилл есть нервная система? Откуда у них психика?
  Бактерия: Нет. Но у них тоже есть душа. Теперь, во всяком случае. И далеко не у всех, а лишь у некоторых. Я была первой из бацилл, у которой появилась душа.
  Инженер: Хмм... Почему же до тебя ни у кого не появлялась?
  Бактерия: Потому что тогда бактерии в ней не нуждались - ведь они были бессмертны. То ест, если бы их не уничтожали различные вирусы и другие враги, то они могли бы жить вечно. По закономерной воле случая миллиарды лет назад я появилась на свет не как обычно - в результате деления одной бациллы - а от двух сразу, то есть приобрела черты двух родителей, приобрела индивидуальность. Я отличалась от других, одинаковых, и меня уже не устраивало привычное для всех единообразие. Ну и...хулиганила, так сказать. Некоторые свои качества я передала другой бацилле, нарушив её покой: проткнула её оболочку и перекачала в неё часть себя.
  Инженер: Изнасиловала её?
  Бактерия: Гм, интересная точка зрения. Ты бы смог изнасиловать кирпич? А, вообще, насилие, конечно, было. Как же без этого в развивающемся мире? "Мир без насилия!" - лозунг дураков. Итак, я стала "мужчиной", так сказать, а её сделала "женщиной". Ну а она тем же привычным ей способом деления произвела на свет других бактерий, которые уже имели и её, и мои генетические признаки, но в разных пропорциях - поэтому отличались и друг от друга, и от всех остальных. Приобрели они и половые различия: у кого было больше моих качеств, имели "мужские" признаки, то есть вкладывали частички себя в более пассивных. Но расплата последовала сразу же. Вначале я, а затем и другие бактерии потеряли бессмертие тела. Теперь они размножались половым путём и, отдавая не только часть тела, но и часть души, старились и умирали - в отличие от тех, которые просто делились, продолжая прежнее равнодушное существование. За половые различия и непохожесть мы приобрели смерть. Но зато обрели души и индивидуальность.
  Инженер: И долго ты жила...жил на Земле?
  Бактерия: Мгновение. И хотя уже миллиарды лет, как я в Общем Разуме, в котором биллионы биллионов индивидуальностей, неизмеримое количество информационной, био и психоэнергии, да ещё многое и многое другое, всё равно я отчётливо помню свою материальную жизнь. Да и вообще, Я это то, что получилось из меня в той жизни. И у всех так, хотя Общий Разум находится в распоряжении всех нас. Вероятно, что скоро будет полное слияние и с Космическим.
  Инженер: Ты больше не возвращалась в материальную жизнь в каком-нибудь другом теле?
  Бактерия: Нет. Я нет. Но я в курсе всего происходящего почти с самого начала. Вы ведь все частички меня той, мы все - одно. И мы любим друг друга.
  Инженер: Друг друга... А тех, кто не попал сюда? Кто бездуховен?
  Бактерия: И их. Далеко не всякий может развивать себя, бороться со злом. Смириться - намного легче и проще.
  Инженер: Они попадут в Поле Зла?
  Бактерия: Они не попадут никуда. В Поле Зла - только те, кто испытывает наслаждение от чужих страданий, живёт ими.
  Инженер: Ну а если честно, всё-таки можно победить зло окончательно или нет?
  Бактерия: Во-первых, всё относительно. И то, что в этом мире считается злом, в другом может иметь противоположное значение. Это всё названия: "добро", "зло".
  Инженер: Ты же понимаешь, что я имею в виду.
  Бактерия: Понимаю. А потому кратко отвечу: нет, окончательно зло, как ты его понимаешь, победить нельзя. Потому что без зла нет добра - без смерти нет жизни. Но, замечу, бездействие - это и есть смерть. Смириться со злом - значит умножить его, а бороться с ним - умножить добро.
  Инженер: Тогда получается, что добро, духовность также не могут быть полностью уничтожены?
  Бактерия: В определённых конкретных местах при определённых обстоятельствах могут быть уничтожены, но до конца это сделать невозможно. Любая смерть- это новая, другая жизнь. А смерть всего и везде - это... Ну, как ты, например, представляешь себе такое: зло побеждает всюду? Кругом одно зло. Оно успокоится?
  Инженер: Нет, наверное. По идее, у него нет успокоения, ведь зло - это разрушение, уничтожение...то есть тоже действие, только в обратную сторону - по своему двойнику знаю.
  Бактерия: Вот-вот. Оно будет продолжать уничтожение. Только теперь - уничтожение себя.
  Инженер: Тогда получается, что...
  Бактерия: Обожди! Посмотри на Землю. На город, в котором Катя. Видишь?
  Инженер: Вижу. Эти люди меня от чёрных спасли. Одного не хватает, их тогда четверо было.
  Бактерия: Теперь они Катю спасти хотят. Кстати, что она твоя дочь, никто из них не знает. Наполеон, есть вероятность её спасения на Земле?
  Наполеон-Бонапарт: Небольшая, но есть. Времени мало, хотя его внешняя оболочка почти остановилась.
  Инженер: Чья оболочка?
  Наполеон-Бонапарт: Внешняя оболочка Времени, то есть тот его отсчёт, который мы можем наблюдать.
  Бактерия: Дело в том, что эксперимент подходит к заключительной фазе и Общий Разум вскоре прекратит почти все связи с этой планетой. Но со Временем происходит что-то необычное, оно как бы настораживается, замирает в ожидании. И мы окончательно не знаем, как оно себя поведёт в дальнейшем: аналогов подобному ещё не было.
  Инженер: Земля медленнее вокруг солнца стала двигаться?
  Бактерия: Если бы только Земля... Изменилось движение самых разных вариантов материи во всей нашей вселенной.
  Инженер: Не понимаю.
  Бактерия: Сформулируй вопрос поконкретней, о чём хотел бы узнать, и получишь всю существующую информацию на эту тему.
  Инженер: Сейчас. Я ещё не привык. Сейчас...
  
  ГЛАВА - 8
  В ОКРУЖЕНИИ ЗЛА
  
  Эор больше не мог ждать и медлить, потому что Поле Зла уже дотягивалось до лабиринтов пещеры своими щупальцами-разведчиками. Надо было скорее уходить, пока оно не прибавило в мощности, и пробиваться сквозь него туда, где наиболее вероятно было выйти на энергетический луч Земли или космоса. Протиснувшись в узкую расщелину, он оказался на небольшой каменной бородавке под самым сводом пещеры. До земли было метров пять. Йетти досадливо поморщился, но ничего другого, как прыгать вниз, не оставалось. Он повернулся лицом к стене, затем осторожно опустился на колени, так что ступни оказались в пустоте, лёг, свесив ноги вниз, и стал медленно сползать на животе. Когда туловище полностью повисло в воздухе, он разжал пальцы. Двухсоткилограммовое мускулистое тело, едва коснувшись твёрдой поверхности, сгруппировалось в комок и мягко откатилось в сторону от места приземления. Всё обошлось как нельзя лучше за исключением мелочи: ушибленной о валявшийся камень ягодицы. Эор помассировал больное место, поднялся и бесшумно двинулся вдоль стены туда, откуда тянуло свежим воздухом. Подземный коридор становился всё шире. Вдоль стен начали попадаться сложенные в штабели ящики, наполненные, судя по магнитному букету, какими-то металлическими предметами. Из некоторых тянуло запахом смерти, он сразу узнал его. Так пахло вещество, с помощью которого люди производили взрывы, уничтожая всё живое, которое они живым почему-то не считали. Эор напрягся, но не замедлил крадущихся шагов, по-прежнему неслышно продвигаясь к выходу. Сердце и мозг всё явственнее ощущали энергетические укусы Поля Зла - оно всё-таки решило атаковать его. Или оно было в этом месте настолько сильным, что не боялось йетти и его защиты, или он настолько ослаб, что оно его уже не боялось.
  Неожиданно совсем неподалёку послышался человеческий крик, а вслед за ним грохот выстрелов. Дремавшее беременное Эхо разродилось, разлетелось громкими кусочками-детьми, в диком восторге заметавшимися под сводами пещеры. Йетти замер на месте. Проход здесь поворачивал направо, откуда и доносился этот ужасающий шум. Но также внезапно стрельба прекратилась. Затихали, умирая, дети Эха в дальних уголках, и только в некоторых ещё слышалась слабая жизнь человеческих голосов. Но вот смолкли и они. Эор стоял, слившийся с тишиной и темнотой, и лишь две красные точки глаз выдавали его присутствие. И вновь раздались теперь уже глуховатые, более далёкие выстрелы и крики. Потом и они смолкли, зато пещера наполнилась возбуждённым человеческим гомоном. Ненасытное Эхо закувыркалось по каменным стенам и сводам, повторяя злые возгласы и ругань. Йетти уловил усиливающийся запах пота и гари, а потом и топот приближающихся многочисленных шагов. Он начал неслышно отступать назад по проходу, пока не миновал последние ящики. Едва успел прижаться к стене, как в том месте, где он перед этим стоял, заплясали светящиеся жала карманных фонарей. Кучка людей засуетилась около ящиков, вскрывая их болезненно вскрякивающие крышки, лязгая металлом внутри их и переругиваясь между собой. Но шумели они недолго и вскоре ушли, унося с собой металлические предметы, запахи, звуки и пятна света. Эор решил всё-таки выждать какое-то время и опустился наземь, расслабив тело и стараясь не обращать внимание на усилившиеся укусы, злобно терзающие душу. Нахлынули вдруг воспоминания об Оу и всколыхнулось всё внутри. Чего он ждёт? Чего боится? Законов, запрещающих любые контакты с этими выродками природы? Тогда ему надо умирать здесь, чтобы не нашли тело, пока оно не растворится в окружающей материи. Он так бы и сделал, но Оу...она же молила о помощи, звала его. Если он не сможет пройти сквозь Поле Зла или ему помешают люди, то надо хотя бы узнать, что с любимой. Вдруг она ещё жива и надеется на него? Нельзя ждать, надо действовать.
  Эор впервые в жизни сознательно подавил в себе в себе заложенную в генах и тысячелетиями развивавшуюся осторожность, загнал её в подвалы подсознания отчаянным всплеском обезумевшей любви. Всеми и всем вокруг он был обречён на гибель. Йетти никогда не боялись смерти, потому что знали, что это просто естественный переход из одного места в другое. И Эор её не боялся. До этого мгновения. Сейчас, когда он сам себя к ней приговорил, вдруг испугался, что ничего не успеет сделать, не успеет увидеть Оу, отдать ей свою любовь, помочь ей. Так вот что такое страх? Это, действительно, страшно - не успеть... Он рывком вскочил на ноги и двинулся к выходу из этой дыры, которую, как и миллионы подобных ей, выгрызло Время в коже планеты.
  Чем ближе он подходил к выходу, тем противнее становились запахи, но ещё противней были чувства и эмоции, оставшиеся после людей и не успевшие раствориться. Упоение жестокостью и всхлипы чьей-то терзаемой души, ненависть и предсмертный ужас, ярость и растерянность, безжалостная злоба и беспомощная жалость, тупое равнодушие и пронзительное страдание - всё переплелось в невидимом безумном клубке, который неторопливо и с наслаждением обсасывало, пожирало, смакуя, Поле Зла. Наиболее плотный его сгусток прилип к трупу человека, впитывая в себя остатки сознания, наполненного ненавистью.
  Эор сконцентрировался, блокируя свою душу от посторонних влияний, внушая себе полное равнодушие ко всему и оставляя для мыслей лишь одну лазейку: выбор пути и управление телом. Но он недооценил Поле, которое уже обволокло его разум, пытаясь добраться до тайников сознания и используя для этого всю имеющуюся информацию о всех йетти вообще и о нём в частности. Стали всплывать в мозгу картины недавнего бегства от людей, уничтоженная ими Алмазная долина, где прошло его детство и где от взрывов погибло трое его сородичей...тихая боль в душе незаметно перерастала в чувство, которое ему ещё не довелось испытать: в чувство ненависти. В этот момент он понял, что теряет себя, и рванулся к выходу, заставляя мозг не думать, не думать ни о чём. Но Оу...вдруг она разлюбила его? Нет, это невозможно. Уверен? Но ведь ты не пришёл, когда она нуждалась в помощи. И если она не погибла, то думает, что погиб ты. А для неё как раз наступило время продолжения рода и, если она жива, то сейчас находится, вероятнее всего, с этим...ну, ты помнишь его, твоего соперника в течение двадцати лет. Пусть... Я всё равно её люблю. Пусть хоть с кем. Что угодно, лишь бы успеть помочь.
  
  Нагнувшись, он выбрался из пещеры и сразу зажмурился от света, ударившего по глазам. Неизвестно, сколько он простоял с закрытыми веками, отключившись от всего. Мохнатая грудная клетка вздымалась и опадала под напором лёгких, ненасытно прогонявших сквозь себя свежий пьянящий воздух. Но тяжесть в голове не только не проходила, но давила всё сильнее.
  Что-то защёлкало о поверхность скалы рядом с ним. Перестало и вновь защёлкало. Он разомкнул веки и глаза сразу начали слезиться. Но, даже чётко не различая предметы вокруг, Эор уже понял, что означали эти щёлкающие звуки. Слишком они были знакомы, чтобы ошибиться. Но вот зрачки привыкли к свету и он смог рассмотреть всё как следует. Человеческие запахи он почувствовал ещё когда только выходил из пещеры, но никак не ожидал увидеть такое огромное количество людей, которыми была заполнена большая часть долины. Просто ветер дул с гор и сносил отсюда всю тяжесть зловония, поднимавшегося снизу. Стрелял же в него человек, прятавшийся за большим камнем в сотне метров от пещеры. Но вверх по склону спешило ещё несколько с оружием в руках. Йетти удивился их чёрным лицам, потому что знал, что люди с таким цветом кожи живут на другом, далёком отсюда континенте. Но времени на размышления не оставалось - пора было уходить. Он поспешно двинулся вдоль скалы, желая поскорее уйти в горы, и только теперь понял, как мало осталось физических сил. Пошатываясь, он добрался до края гранитной стены и уже хотел повернуть за неё, как вдруг перед глазами поплыли красные круги, а сердце забилось, словно прихваченный хищником зверёк. Всё самое плохое и безобразное, чему он был свидетелем в жизни, рваными обрывками образов одновременно вспыхнуло в мозгу. Черепную коробку будто распирало изнутри с такой силой, что прислонившийся к шероховатому граниту Эор даже застонал от боли и бессилия. Но тут сквозь гулкие удары пульсирующей крови он услышал возбуждённые голоса людей, которые уже добрались почти до самой вершины холма. И всё то гадливое и непонятное, что злобствовало в его душе, вдруг сконцентрировалось в одно, теперь знакомое уже чувство - в ненависть. Он повернулся к преследователям и в тот момент, когда передние из них вскинули оружие, выплеснул в их сторону весь страшный заряд своей ненависти. Корчась в мучениях, упали на землю чернокожие люди и покатились вниз, застревая в разных местах среди камней и оставаясь там неподвижными трупами. Отголоски этого направленного импульса достигли долины и ближняя часть серого людского моря всколыхнулась волной, взорвала воздух воем и воплями. Но йетти уже не видел, как сплетались в безумии серые фигуры друг с другом и с чёрными, как падали они под тяжестью других безумцев и от ударов свинца, догонявшего убегающих. "Ты наш! Теперь ты наш!" - вопило что-то в его раскалывающейся голове, а он, опустошённый и потрясённый содеянным, плёлся по тропе, ведущей в горы. Долго так шагал он, пока неожиданно какая-то неведомая сила не встряхнула всё его существо. Едва не оступившись, он остановился и замер, постепенно начиная осмысливать происходящее с ним. Мысли ворочались валунами. Наконец, Эор сообразил, что это энергетический луч. Луч космоса. Йетти, обессиленный, опустился на каменную поверхность, скрестил ноги, положил руки на колени и закрыл глаза. Впервые слияние давалось так трудно. Но, наконец, удалось как следует сосредоточиться, настроиться, и энергия космоса начала нежными струйками заполнять его психику.
  Неожиданно какие-то помехи стали врываться и нарушать гармонию. Напрасно он старался блокировать, устранить их - внутреннего равновесия больше не существовало, а вся космическая энергия теперь проходила сквозь него, не конденсируясь. Это Поле Зла вмешалось вновь, не желая упускать свою жертву, не давая вырваться из-под контроля. Нужна цель. Конкретная цель, достижению которой должно быть подчинено всё его последующее существование. Тогда никакая сила не сможет нарушить его внутренней гармонии. Эор встал, настроился на волну Оу и послал мощный сигнал-импульс, вызывая её. Энергии, которую он успел вобрать, должно было хватить. Но...никакого ответа. Он повторил сигнал, и не только на волне Оу, но и всех её близких родственников. Безмолвие. Даже Поле Зла прекратило атаку, как бы тоже в ожидании, будет ли ответ. Эор продолжал посылать импульсы, хотя разумом понимал: произошло что-то непоправимое. И тогда он решился: перешёл на общую волну для всех йетти и дал сигнал об информационной помощи. Ответ должен быть обязательно. Такое послание доходит до каждого из сородичей и каждый обязан дать отклик, что получил его. Ответы с нужной информацией часто спасали жизни. Но на этот раз откликов не было. Ни одного. Эор второй раз в жизни (и всего лишь за один день) испугался. Тут же Поле Зла яростно ринулось в его смятенную душу, уничтожая мысли и пожирая надежды, а взамен нагнетая тоску, страх и растерянность - пищу для будущей злобы.
  И в этот момент на тропинке со стороны гор показались вооружённые чернокожие люди в чёрной одежде. Некоторые были перебинтованы, а усталыми и потрёпанными выглядели абсолютно все. Самый первый нёс на плече гранатомёт, с гранатомётом был и замыкающий - у остальных, за исключением нескольких, висели на груди автоматы. На йетти они вышли слишком внезапно, чтобы успеть что-либо осмыслить и как-то разумно среагировать. Окаменев от неожиданности, они, словно загипнотизированные, уставились на гигантское мохнатое страшилище, перегородившее тропу.
  А Эор терял последние силы в борьбе с Полем Зла. Он мог бы, собрав остатки психоэнергии, внушить продолжительный страх этим чёрным людям и уйти, но тогда Поле Зла без всякого сопротивления полностью овладеет его душой и уничтожит её. И это произойдёт с йетти впервые за последние двадцать тысяч лет. У него и так сил для борьбы почти не оставалось, а Поле Зла остервенело вконец, чувствуя близкую победу. Тогда Эор, чуть ли не теряя сознание, интуитивно стал хитрить, провоцировать врагов. Вооружённые остолбеневшие люди увидели, как необычный гигантский зверь вдруг повернулся к ним спиной и, опустившись на все четыре лапы, неуклюже побежал. Но, как ни странно, выстрелов не последовало. Зверь уже скрывался из вида, а стрельбы всё не было. Эор оглянулся. Чёрные фигуры по-прежнему стояли всё в тех же оцепенелых позах и ошарашенно пялились на него. Он мысленно выругался от бессилия и тут же почувствовал, как ненависть и злоба вновь заполняют его существо. И тогда Эор встал на ноги во весь рост, выпрямился и пошёл на вооружённых людей, издавая угрожающий утробный рык. Крики вырвались из глоток и ожили автоматы в трясущихся руках, окрашивая шерсть на теле страшилища в красный цвет. Но смерть не брала это невиданное существо, принимающее в себя обжигающий свинец. Эор почувствовал, что Поле Зла вынуждает его наброситься на людей, кусать и рвать их мягкие тела. Они сейчас за всё ответят, эти бешеные твари... Он сконцентрировал оставшуюся энергию разума и выпустил свой последний импульс в космос, умоляя помочь умереть и принять его к себе. И тут же ответная волна всколыхнула его сознание: "Эор, я жду тебя! Эор, я жду тебя, я жду те...". Потрясённый, он сначала замер, а затем взвыл, взревел от счастья. Безумный и счастливый это рёв заставил содрогнуться не только вновь замерших в холодном ужасе человечков, но и окружающие скалы, воздух, растерявшееся на мгновение Поле Зла и даже всевидящее, но, обычно, равнодушное солнце. А огромное окровавленное чудовище, задрав морду к небу, ревело ему, огненному, что-то восторженное. Но вдруг, замолчав, перевело взгляд горящих глаз на людей и пошло на задних лапах прямо на них. Один из чёрных с заряженным гранатомётом, оказавшийся волей случая ближе всех к этому полумедведю-полугорилле, потеряв всякое соображение, остановившимся взглядом смотрел на приближающийся к нему живой кошмар и не мог пошевелиться. На глазах у остальных курчавые иссиня-чёрные его волосы в один момент сделались бело-серебристыми. В полном беспамятстве всё же смог он нажать на спуск и...тут же упал, потеряв сознание. Но ещё до этого громыхнул гранатомёт, прошив осколками металла чудовище, которое, вскрикнув, опрокинулось на землю. Чёрные фигуры насторожённо окружили распростёртое окровавленное тело. Оно ещё шевелилось. Забились припадочно автоматы и долго ещё вонзали в чужую жизнь безжалостный свинец, пока тело чужака окончательно не замерло.
  А Эор уже летел по чёрному тоннелю, пронзающему миры и измерения, к счастью и совершенству, к тем, кто его любил и ждал, к самому себе. И он не видел, как на глазах изумлённых и подавленных людей в чёрной одежде разлагается и бесследно исчезает его труп, его бывшая оболочка. Да это его и не интересовало. Впереди - любовь и Общий Разум, впереди - ЖИЗНЬ!
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Бактерия: Внимание личностям, курирующим планету Земля! Передайте сообщение всем информсгусткам, контролирующим эксперимент:
  "СрочновыведитеизстроявсевидыоружияспециальноизобретённоголюдьмиименнодляуничтожениядругдругаядерноелазерноехимическоебактериологическоеогнестрельноеидругоеатакжемеханизмыприборыиприспособленияпредназначенныедляегопроизводстваипримененияаточтосчитаетсяхолодныморужиемвпринципелишьзаменяетклыкиикогтипоэтомупустьпользуютсяпокаегоржанесъестаеслинебудетнейтрализовановышеперечисленноеоружиеточерезсуткипоземномувременивсёживоенапланетепогибнеттаккакононачнётпрменятьсялюдьмипоцепнойреакцииаэтослишкомпримитивныйконецуничтожающийогромныйнераскрытыйпотенциалчеловеческойдуховностииэтонинасниКосмическийРазумнеустраиваетдействуйте"!
  
  ГЛАВА - 9
 &nbs;КРОВЬ, ЛЮБОВЬ И НЕВИДИМКИ
  
  Как всегда в горах, темнота наступила внезапно. Михаил Ильич бросил на землю последнюю охапку сучьев и устало опустился на небольшой валун.
  - Я уж думал, что ты до утра не успокоишься, - сказал ему Спортсмен, поджигая сложенный шалашиком хворост, - и так, наверно, на неделю дров натаскали.
  Робкий огонёк лизнул сухой мох, попробовал на вкус хворост и, восторженно вспыхнув, захрустел сухими сучьями. Искристые брызги устремились вверх, растворяясь среди таинственно мерцающих звёзд. Спортсмен навалил сверху дрова потолще, придавив ими тут же спрятавшееся в испуге пламя. Но вскоре огонь разгорелся вовсю, освещая двоих мужчин около себя, крайние деревья рощицы, вплотную подступившей с одной стороны к этой каменистой площадке, и козырёк скалы, под которым на куче веток и травы лежали Наташа и Лёлик. Лишь в одном месте ночной мрак был угрюм и непроницаем для света, потому что таил в себе пустоту глубокого ущелья.
  - Ложись с ними, - кивнул Спортсмен Михаилу Ильичу в сторону скалы, - а я тебя потом разбужу для смены.
  - Лучше сам пока вздремни. Я сейчас не усну, никакого желания нет, - ответил тот.
  - Как знаешь. Моё дело - предложить, твоё - отказаться.
  Спортсмен встал, подошёл к скале и нагнулся над спящими. Постоял немного, вглядываясь в их лица, потом вернулся назад.
  - Намучалась девчонка. А у всадников одну оставлять тоже нельзя было. Я ей снотворного дал. И Лёньке заодно, хоть он, вроде бы и оклемался.
  - Да, Лёнька отошёл, - сказал Михаил Ильич. - Видно, шок у него случился - совсем рядом тогда бабахнуло. В рубашке родился: даже не царапнуло.
  - Все мы в рубашках родились, только в разных: кто в счастливой, кто в смирительной, а кто и в полосатой, - непонятно к чему пробормотал Спортсмен, доставая из куртки зеркальце и поднося его к лицу.
  - У Наташки вытащил? - спросил Михаил Ильич.
  - Ты, прям, Шерлок Холмс.
  Понаблюдав, как Спортсмен пытается направить зеркальце поудобней, чтобы в отблесках света сто-то в нём разглядеть, Михаил Ильич поинтересовался:
  - Бородёнку свою рассмотреть хочешь? Маловата ещё, поливать надо чаще.
  Спортсмен, наконец, нашёл правильное положение и замер, всматриваясь в отражение. Облегчённо вздохнул и повернулся к товарищу.
  - Я, знаешь, чего больше всего боюсь? - спросил он.
  - Боишься? Интересно, чего же ты боишься?
  - Чёрным боюсь стать. Меня аж пот прошибает от этой мысли. Знаю, что прав, что драться надо, а в голове так и свербит: "Чёрным станешь, чёрным станешь". Я, наверно, убью себя, если на самом деле стану...
  Михаил Ильич только крякнул в ответ, не найдя, что ответить. Помолчали. Спортсмен сунул зеркальце в карман, в котором что-то зашелестело, и вытащил оттуда скомканный целлофановый пакет. Расправив, посмотрел его на свет
  - Пакет как раз кстати завалялся. Дырок, вроде, нету. Надо будет на рассвете спуститься воды набрать, а то пить нечего.
  Михаил Ильич посмотрел на него задумчиво и спросил:
  - Сколько отсюда до лагеря всадников добираться?
  - До первого поста недалеко, километров пять. Но, во-первых, по горам, а во-вторых, Наташка...сам понимаешь.
  - Вот я как раз поэтому и спрашиваю. Побыстрее бы. Ведь у них врач там есть. Помнишь, мужик странный такой?
  - Ну.
  - Баранки гну. Я бы пока сходил туда за ним и...
  - У тебя что, совсем крыша поехала? Тут днём, того и гляди, сковырнёшься, а ты ночью собрался. Нет, вы видали придурка? - возмутился Спортсмен.
  - Видали, - вдруг послышалось позади них. - И даже не одного.
  Схватив автоматы, они резко повернулись и увидели перед собой улыбающегося Лёлика.
  - Ну, ты, парень, даёшь! - перевёл дух Михаил Ильич. - Думали хоронить придётся, а он ходит и людей пугает. Острит ещё к тому же. Чего лыбишься, контуженный?
  Спортсмен хмыкнул.
  - Это он ещё кайф от таблеток ловит. Ловишь, Лёнь?
  Лёлик опустился на один из валунов рядом с ними.
  - Юморок у вас... Мне ведь голову могло оторвать, если б попало...
  - Мы б тогда Афганца попросили и он бы тебя во всадники принял посмертно. И стал бы ты тогда всадником без головы, как у Майн Рида.
  - Точно. И по ночам всех бы пугал.
  - Вы, наверно, и на том свете ржать будете. На сковородках.
  - Не, на сковородках для нас черти плясать будут. Как чувствуешь-то себя, воин? Не рановато на ноги встал?
  - Прошло всё у меня. Только чуть-чуть голова побаливает и всё.
  - Всё равно поспать бы тебе надо как следует, - сказал Михаил Ильич. - Сон лучше всего лечит.
  - Да не хочу я.
  - Быстро ты оклемался. На вид - стручок, а на самом деле - ничего, выносливый, - одобрительно сказал Спортсмен. - В армии не служил?
  - Не. Зрение у меня.
  - Понятно. Хотя сейчас в армию и слепых, и хромых, и дебильных берут. Ну а спортом-то хоть каким занимался?
  - Занимался. Шахматами.
  Спортсмен хмыкнул.
  - Если шахматы - спорт, то онанизм тогда - тяжёлая атлетика.
  Михаил Ильич захохотал. Лёлик посмотрел обиженно, но промолчал. Спортсмен легонько хлопнул его по плечу.
  - Да не дуйся ты, как мышь на крупу. Я по инерции сказал, получилось так. У меня приятель был штангист, так он ещё любил повторять, что шахматы - это еврейский бокс. Я же понимаю, что ты обо мне сейчас думаешь: сила есть - ума не надо. Но сам я как раз так не считаю и никогда не считал: знаю, что без ума любая сила во вред. И в шахматы, кстати, тоже люблю играть. Ты уж извини, Лёнчик, если обидел - я ведь в шутку сказал. Хотя, по правде, и на самом деле шахматы, шашки за спорт не признаю.
  - Я не обижаюсь. Просто заметил за тобой: ты иногда что-нибудь говоришь, не подумав, а потом спохватываешься, что обидел нечаянно, и извиняться начинаешь.
  - Это точно, - согласился Спортсмен, - воспитания мне не хватает. Привык, понимаешь, дело иметь с людьми простыми, иногда примитивными даже. И грубоват бываю, конечно. С кем поведёшься... На зоне чуть совсем от человеческого языка не отвык, там всё больше по фене базарили. Если бы не брат... Вот он у меня умнейшим человеком был. Всю жизнь его слова помню: "Никогда не унижай других и не давай унизить себя". Не всегда, правда, получается. Ляпнешь иногда по простоте душевной что-нибудь, а потом жалеешь, что обидел нечаянно.
  Михаил Ильич подкинул в костёр несколько сучьев потолще и повернулся к Спортсмену посерьёзневшим лицом.
  - Да не в обиде он на тебя, Петрович. Что он, не понимает что ли? Ты лучше расскажи, как в тюрьму попал. Покалечил кого?
  - В тюрьму? Очень просто попал. Расскажу сейчас. Я, когда из самбо ушёл, восточными единоборствами всерьёз занялся. Прямо фанатиком стал. Несколько раз за границей подолгу был, у серьёзных учителей занимался. Однажды просто чудом ухитрился почти на два года в Японию полулегально вырваться на стажировку. Вернулся оттуда и узнаю, что брата ещё два месяца назад какой-то наркоман ножом пырнул насмерть. Просто так. Подошёл на улице и всадил финарь в сердце. Так этот наркоман потом в камере себе вену зубами перегрыз. Ломка у него началась без наркотиков, а филин, надзиратель то есть, не усмотрел. Ну, следствие и прикрыли. У меня, кроме брата, никого не было: с женой давно разошёлся, родители ещё раньше умерли. Ну никак мне не верилось, что вот так его...ни за что... В общем, стал я самостоятельно это дело копать: по дружкам этого наркоши прошёлся, по связям его с резидентами , босяками , короче, влез в это гавно по уши. Но не подвела интуиция: оказывется, перешёл брательник одному гаду дорогу. Жениться он тогда надумал, а любовь-то его, как я потом выяснил, уже до него по чужим рукам ходила. Недолго, правда. Совсем молоденькой была - Наташке, наверное, ровесница. А втянул её в это дело козёл один по кличке Красавчик. Я до него, гада, так и не добрался, но погоняло на всю жизнь запомнил. Говорили, что крутой был и жестокий очень, садист. Среди блатных он авторитетом пользовался, хотя обычно они сутенёров не жалуют. Ну так вот, этот Красавчик ни за что её терять не хотел: и сам пользовался, и иногда нужным для него людям вроде как в аренду сдавал. А ей, видно, осточертело это всё, человеческой жизни захотелось. Хотя я, по правде, не знаю таких случаев, чтобы проститутка порядочной женщиной стала - они уже с одним и тем же не могут долго. Но это лично моё мнение, а там хрен её знает. В общем, эта девчонка набралась смелости порвать с этой своей жизнью и с сутенёром этим, а жениху - брату моему - рассказать боялась. Боялась, что бросит. Так Красавчик сам к нему пришёл и рассказал. Со всеми подробностями. И, конечно, не ожидал, что по морде схлопочет. Игорь, брат мой, сроду не дрался, а тут умудрился морду этому типу набить. А Катьке (её Катей звали, Епихина - фамилия) ничего не сказал. Предложил ей уехать с ним в Ижевск насовсем, его давно туда звали работать и квартиру обещали. Она согласилась. И, нет, чтобы втихаря всё сделать - подружке растрепалась, глупышка. Та - Красавчику, а он, оказывается, и по наркоте шустрил, быстро нашёл готового на всё. Ну и...такие вот дела. Я уже говорил: у того в камере ломка началась - он вену себе и перегрыз. Не спасли. А может, и не хотели.
  - Посадили его, Красавчика этого? - спросил Михаил Ильич.
  - Чёрта с два! - со злостью ответил Спортсмен. - Меня посадили, а не его.
  - Как же так получилось?
  - Очень просто, по глупости моей. Раскрутил, в общем, я одного. Когда-то он самбистом был неплохим, а потом красивой жизни захотел и в рэкет подался. Так вот, пообещал он мне встречу с Красавчиком устроить. Устроил, блин. В ресторане "Центральный" сказал ждать. Такой кабак паршивый, хуже не придумаешь для нормального человека: чурок полно, бандюков, лахудр . Я, вообще-то, редко выпиваю, но тут взял пузырёк сухача, чтоб истуканом не сидеть. Как потом уже понял, в вино подмешали чего-то: с одного бокала одурел, хотя и после двух бутылок водки пьяным не бывал. Помню, ещё удивился, чего это мне так по мозгам сухое вино ударило? Потом кто-то что-то мне сказал, я что-то ответил и после этого об мою голову бутылки бить начали. Конечно, мне это не понравилось: не для этого же пришёл...ну, и разбуянился, устроил там бенефис. В общем, пять лет припаяли.
  - Ничего себе! - воскликнул Лёлик. - За драку?
  Михаил Ильич только присвистнул.
  - Вот именно, - согласился Спортсмен. - Но, вообще-то, по делу. Уж чересчур сильно там накуролесил, в кабаке этом. И совсем посторонним некоторым досталось (вырубил нескольких под горячую руку), и ментам, когда повязать хотели. Но оттянул , правда, всего три года - под амнистию попал.
  - А с Красавчиком что?
  - Ничего. Я до него так и не добрался, а когда освободился, его уже не было - слинял куда-то. Хотя... Говорили, что видели его в Туле.
  - А Катя эта, что с ней-то?
  - Никто не знал, куда она уехала, даже мать её. Как испарилась. Правда, с матерью она ещё раньше разругалась напрочь и давно уже отдельно жила.
  - Может, с Красавчиком уехала? - предположил Лёлик.
  - Или над собой что-нибудь сделала, - сказал Михаил Ильич.
  - Не, она сразу после суда надо мной исчезла. Красавчик, говорят, тоже её разыскать пытался, но без толку. Несколько раз от неё мне посылки на зону приходили, но без обратного адреса. И мать её говорила, что открытки приходили с московским штемпелем, так что, скорее всего, в Москве была. Жива она, Ильич, жива.
  Спортсмен вдруг замолк, выпрямился и замер настороженно, чуть ли не принюхиваясь.
  - Ты чего, Петрович? Почудилось что? - встревоженно спросил Михаил Ильич.
  - Может, и почудилось, - негромко ответил тот, по-прежнему с напряжением вглядываясь в ту сторону мрака, откуда они взбирались на эту гору.
  - А, может, и нет, - добавил он чуть погодя.
  - Рощицу мы всю излазили, а дальше за ней обрыв, так что оттуда никто не подойдёт. Думаешь, всё-таки догоняют нас? - засомневался Михаил Ильич. - Не, навряд ли. Даже если они потом вернулись, то в темноте какие от нас следы? Допустим даже, что угадали, куда мы пошли, так ночью по тропинке вдоль ущелья какой дурак полезет? Мы днём-то еле взобрались.
  Спортсмен внимательно посмотрел на него.
  - А тебе самому сейчас ничего не чудится?
  - Да, вроде, нет, - пожал тот плечами. - Тревога, конечно, есть - не дома всё-таки, - но реальной опасности не ощущаю.
  - А я ощущаю. Где-то рядом она, поблизости. Помните, я спрашивал, появились у вас какие-нибудь странности? Ну, что-нибудь необычное.
  - Было дело. У Лёньки, вон, зрение исправилось, у Наташки...
  - Вот-вот, - не дал ему договорить Спортсмен. - Я не стал вас в известность ставить, пока не убедился, что не у меня одного. А то могли бы подумать, что шизею помаленьку.
  - А что с тобой? - заинтересовался Лёлик.
  - Немного не так, как с вами. Я Смерть чую.
  - Что, что чуешь? - переспросили оба в один голос.
  Спортсмен натянуто улыбнулся.
  - Хотите, верьте - хотите, нет, но я точно знаю, когда рядом Смерть появляется.
  - Носом её что ли чуешь или как?
  - Не знаю чем, но точно знаю, когда она рядом появляется. Когда опасность смертельная, аж внутри всё напрягается, ну...не знаю, как объяснить. Ни разу не ошибся: кто-нибудь, но умирал после этого.
  Михаил Ильич перевёл свой внимательный взгляд со Спортсмена на темноту перед собой, в которой скрывалась пропасть, и спросил:
  - Сейчас тоже эту бабу с косой почуял?
  - Не знаю пока, но какая-то опасность для нас появилась где-то неподалёку. Может, зверь хищный, а может, ещё кто, не знаю. Блин, что угодно может быть...
  До них донеслось жалобное постанывание Наташи. Все трое вскочили на ноги.
  - Вы посмотрите, как она там, а я здесь побуду, - сказал Михаил Ильич и вновь сел у костра, положив автомат на колени и вытаращив глаза в непроглядный мрак.
  Лёлик и Спортсмен отошли к скале, но Спортсмен вскоре вернулся и заговорил почти шёпотом:
  - Слушай, Ильич, всё-таки надо бы воды принести. Мы-то ещё как-нибудь потерпели бы, а Наташке плохо: таблетку и то проглотить не может, не говоря уж... В общем, ты карауль тут, а я к ручью спущусь.
  - Вдвоём пойдём.
  - Не мети пургу. Их тут одних оставлять нельзя - беспомощные, как щенки. Только не засни, будь повнимательнее. А если шум какой услышишь, хватай гранаты и у самой тропы садись, чтобы тебя обойти нельзя было. Гранатой умеешь пользоваться, чтоб самому не взорваться?
  - Учили в армии. В учебке из окопа танку в задницу кидал.
  - Тогда долго жить будешь, если уж танком не раздавило. Не прощаюсь.
  Повесив автомат через плечо, он шагнул в темноту и растворился в ней как двойка в кляксе. Михаил Ильич посидел ещё немного, со страдальческой гримасой на лице слушая бормотание Лёлика у скалы, а затем перебрался к краю полянки, где тропа начинала свой спуск.
  Он уже начал замерзать, когда слух уловил шуршание скатывающихся камешков. Михаил Ильич распластался на земле, взяв под прицел автомата белёсую тропинку, и замер в ожидании. Стали затекать мышцы, а никто так и не появлялся. Он уже решил, что ему просто почудилось, как вдруг услышал негромкий оклик, донёсшийся снизу:
  - Ильич! Михаил Ильич, слышишь меня?
  - Слышу, слышу, - так же негромко отозвался он на знакомый голос, с облегчением вставая с земли.
  Спортсмен, взобравшись на площадку, вытер рукавом пот со лба и, даже не отдышавшись, буркнул: "Обожди, я сейчас", - и направился к скале. Костёр не давал возможности разглядеть, что они вместе с Лёликом там делали, но по тону голосов Михаил Ильич понял, что уговаривают о чём-то Наташу. Так оно и оказалось.
  - Еле уговорили её таблетки выпить, - пожаловался вернувшийся Спортсмен. - На, кстати, утоли жажду.
  Он протянул заполненный на две трети пакет.
  - Что за таблетки? Снотворное опять? - недовольно спросил Михаил Ильич, осторожно принимая эту пародию на сосуд, но с драгоценным содержимым.
  - Не, снотворное как тот раз дал и хватит. А сейчас - противовоспалительное и обезболивающее.
  - А-а, тогда правильно. Как она сейчас?
  - Получше, вроде. Эх, скорей бы эта ночь проклятая заканчивалась - тянется и тянется, зараза. Ты пить-то будешь или нет?
  Михаил Ильич с наслаждением сделал несколько глотков воды, настолько холодной, что сводило зубы, завязал пакет и передал его товарищу. Потом спросил:
  - Тяжело спускаться было?
  - Не то слово - "тяжело". Несколько раз думал, что конец мне, вниз грохнусь и косточки по всему ущелью разлетятся. Подниматься полегче, по памяти шёл. Боялся только, чтобы ты на финише гранатой по ошибке не накрыл.
  - Скажешь тоже...
  - Я тебе сейчас другое скажу, Ильич, только про это им потом ни гу-гу.
  Спортсмен кивнул в сторону скалы. Дождавшись утвердительного кивка, продолжил:
  - В ущелье на той стороне ручья костёр горит.
  - Костёр? И кто там?
  - То-то и оно, что понятия не имею. Я подобрался почти вплотную, а никого так и не увидел. Но опасность такую ощущал, будто на мине стоял - передать невозможно.
  - Обожди, я что-то не пойму. Костёр горит, а никого нет, так?
  - Так.
  - Но, насколько я помню, там же спрятаться негде.
  - Точно, негде. Но я тебе ещё хлеще скажу... Закрой глаза.
  - Зачем?
  - Чтобы не выскочили, когда услышишь.
  - Пошёл ты... Шутник, блин.
  - Так вот, я костёр ещё с тропы увидел и поэтому втихаря к нему подкрался. Почти вплотную подполз и, знаешь, прямо мурашки по коже. Никого нет, а дрова из кучи сами в огонь кладутся.
  - Как это? - изумился Михаил Ильич.
  - Говорил, глаза закрой. И челюсть надо было подвязать. Спрашиваешь, как? А вот так. Полено из кучи само в воздух поднимается и в костёр ложится. Не падает, а ложится, аккуратненько так. А потом, вообще, началось... Я камешек нечаянно ногой задел и, смотрю, в воздухе сразу три автомата появились и повисли дулами в мою сторону. Ну, думаю, всё, хана. А сам отползаю потихоньку в темноту, отползаю. Потом вижу: автоматы пропали, а около костра и рядом со мной шаги слышатся, но никого не видно. В общем, отполз как можно дальше, воды набрал и скорей сюда. Но, честно говоря, страха натерпелся. Это ж надо, а? На нечистую силу нарвался да ещё и вооружённую.
  - Н-да. Однако, если это нечистая сила, на кой хрен ей костёр и автоматы?
   - Нашёл, у кого спросить... Я тебе что, Карл Маркс что ли? Если б знал, зачем костёр... Но опасность есть, Ильич. Смерть неподалёку, это точно. А вот понять ни хрена не понимаю.
  Михаил Ильич таким встревоженным Спортсмена ещё не видел. У него самого после этого рассказа засвербилось что-то в душе трусливое, вспомнился труп с протянутыми к нему скрюченными руками. Но не подавая вида, он сказал, позёвывая, и как можно равнодушней:
  - Что ты волнуешься? Будем караулить. Отсюда этот конец тропы отлично просматривается.
  - Я бы не сказал, что отлично. Я тебя первым заметил, когда взбирался. Снизу-то ничего не видно, а метров за двадцать до верхушки и костёр увидел, и башку твою на его фоне. Специально камешками постучал, чтобы ты услышал. А вот когда от костра отошёл и залёг, то из вида пропал. Имей в виду: с тропы тоже можно сюда гранату кинуть.
  - Угу, можно. Кстати, костёр надо бы к скале оттащить - ребятам теплее будет, а то холодрыга началась. А гранату отсюда ещё удобнее, чем снизу, кидать, лишь бы засечь вовремя.
  - Кого засекать-то? Нечистую силу? Хотя хрен её знает, что это такое на самом деле. А насчёт гранаты... Есть идейка. Верёвка где?
  - В кармашке рюкзака, который с патронами.
  Спортсмен отошёл, потом появился вновь и сразу стал спускаться вниз по тропе.
  - Ты куда? - забеспокоился Михаил Ильич.
  - Обожди минутку, - ответил тот уже из темноты.
  Минутку - не минутку, но ждать, действительно, долго не пришлось. Лицо у него было довольное, как у человека, заработавшего первый миллион долларов.
  - Ну и чего ты там делал? - спросил Михаил Ильич.
  - А ты догадайся.
  - Ну раз с верёвкой полез... Наверно, поперёк тропы её натянул, чтобы, кто полезет, споткнулся. Угадал?
  - Молоток, сразу допёр. Только не до конца, а процентов на пятьдесят.
  - Что там ещё придумал?
  - Во-первых, я в двух местах верёвки натянул, где скалы по бокам тропы сходятся.
  - Какая разница, сколько ты их натянул? Я же угадал, что ты делал?
  - А во-вторых, привязал к каждой по гранате, которые закрепил в трещинах между камнями. Кто споткнётся, тот и взорвётся. Ха, стих получился.
  Михаил Ильич поскрёб в затылке. Потом сказал:
  - Тогда и сторожить нечего, если что - услышим.
  - Нет, кому-то одному всё равно спать не следует. Мало ли что.
  - Вообще-то, правильно. Будем костёр перетаскивать?
  - Давай, а то они уже, наверно, совсем от холода скуксились.
  "Они", действительно, "скуксились", особенно Лёлик, который накрыл Наташу снятой с себя армейской курткой.
  - А может, не будем костёр трогать, просто ещё один разожжём? - спросил Михаил Ильич. - Дров полно, а тому, кто караулить будет, тоже греться надо.
  - Так и пусть вместе со всеми греется, - возразил Спортсмен.
  - Не, Петрович, всех вместе тогда и грохнуть могут. Тропы-то отсюда уже не видать, а пока до неё добежишь, если что, как раз и грохнут.
  - Ты думаешь, через мои растяжки пройти можно? Их никак не минуют.
  - Кто его знает. Только бережёного и Бог бережёт.
  - Вообще-то, ты прав. Тащи сучья туда.
  Вскоре весёлый рыжий сперматозоид костра-папы оплодотворил деревянный шалашик и сотворил зародыш новой разгорающейся жизни. Сияющий младенец рос на глазах и, быстро достигнув взрослости, стал неторопливо, солидно впитывать в себя умирающие деревяшки, принося и их, и себя в жертву тем, кого принимал за богов, то есть людям. А они, убедившись, что толстых ленивых поленьев ему хватит надолго, оставили пригревшуюся около него и вновь заснувшую девушку и перебрались к костру-папаше. Тот дымил обиженно, но, вознаграждённый двумя высохшими корягами и несколькими палками, вновь вспыхнул в восторге и, опьянев от полноты чувств, полез к людям с объятиями-поцелуями.
  - Эй ты, потише! - прикрикнул Михаил Ильич, невольно загораживаясь руками от норовившего его лизнуть пламенного язычка.
  Костёр, устыдившись своей вульгарности, присмирел.
  - Чёрт, скорей бы утро, - с тоскливинкой в голосе сказал Спортсмен.
  Михаил Ильич внимательно посмотрел на него.
  - Что-то ты сегодня хандришь, Петрович. Первый раз такой.
  - Чего ж веселиться, если всё чёрт знает как идёт. Мужика того не спасли, снежного человека тоже бросили, не выручили, Наташку не уберегли. Будто всё против нас. В город спешим, так всадники не отпускают. Договорились с Афганцем, что за проход оружие им добудем, так никак дотащиться с этим оружием до них не можем: ночь стала, как раньше целые сутки.
  - Зато день тоже в два раза длиннее был.
  - Что толку, если едва плелись, но не бросать же Наташку с Лёнькой.
  - Петрович, а зачем тебе так позарез в город надо? - переменил тему Михаил Ильич.
  Спортсмен замялся.
  - Понимаешь, Катя там Епихина. Ну, та, из-за которой брата... В беде она. А я виноват перед ней, сволочью тогда оказался. Её в смерти брата винил, не задумывался, что между ними всё-таки настоящая любовь была. Сначала оттолкнул, а только потом понял. Не помог девчонке.
  - А откуда ты знаешь, что она именно в этом городе да ещё и в беде?
  - Оттуда, - ткнул Спортсмен непонятно то ли вверх, то ли в сторону. - Мы ж тебе рассказывали, помнишь?
  - Помню, конечно.
  - И не только из-за Кати мне туда надо. Хотя тороплюсь именно из-за неё, опоздать боюсь.
  - А всё-таки интересно, из-за кого ещё? - влез в разговор вновь незаметно подошедший Лёлик.
  - Спортсмен покосился на него.
  - Как тебе объяснить...в общем...лучше потом расскажу. Ты, кстати, сам-то зачем туда со мной напросился?
  - А я и не в город вовсе, просто по пути с вами.
  - Как это не в город? - удивился Спортсмен. - Ты сам говорил... Обожди, а куда ж ты тогда?
  - Понимаете, - стал объяснять Лёлик, - как раз неподалёку от этого города есть озеро, посреди которого полузатонувший корабль. А около этого озера в лесу живёт девушка. Вот я и хочу туда к ней попасть.
  - Губа у тебя не дура, - засмеялся Михаил Ильич. - Невеста твоя или на авось к ней идёшь?
  А Спортсмен удивился.
  - Я чего-то не понял. Как это она одна в лесу живёт?
  - Почти одна, - сказал Лёлик. - дед ещё там с ней. А со мной она незнакома. Получается, что иду на авось.
  - Ну а сам-то её откуда знаешь?
  - Не поверите, но я её во сне много раз видел, когда ещё нормальная жизнь была, ну, до всего этого... - сказал Лёлик и неопределённо покрутил пальцами. - Получается, вроде как мечта мне снилась - в реальности, думал, её и не существует вовсе. А когда в другой мир попал, увидел её наяву, на самом деле. И сердцем чувствую, что не прогонит: нужен я ей.
  Михаил Ильич смотрел на него во все глаза, сколько было, и оба горели дьявольскими отблесками костра. Спортсмен же хитро прищурился.
  - А может, ты ей и не нужен? Сам говоришь, что дед там с ней. Деды, знаешь, какие шустрые бывают?
  Лёлик рассмеялся.
  - Да это её родной дед-то.
  Михаил Ильич тоже оживился, хохотнул и ткнул Спортсмена в бок.
  - Угомонись, балабол, хватит парня подкалывать.
  - Ну, дай-то Бог, чтоб и тебе он родным стал, - сказал тот Лёлику. И повторил задумчиво. - Дай-то Бог...
  Затем, как бы очнувшись, посмотрел по сторонам и поднялся на ноги.
  - Вот что, мужики, я вам скажу. Неизвестно, сколько эта ночь ещё протянется. Так что давайте, делайте баиньки, а я пока один покараулю. Как невмоготу станет, разбужу кого-нибудь из вас на смену. Вопросы есть?
  "Мужики" ничего не ответили, хотя "делать баиньки" им явно не хотелось.
  - Значит, у матросов нет вопросов, - выразил удовлетворение Спортсмен. - Тогда спокойной ночи. Спя-ят уста-алые игрушки, куклы спят...
  Михаил Ильич вздрогнул и уставился на запевшего приятеля.
  - Ты чего, Ильич? - удивился тот.
  - Да так...навеяло... С этой колыбельной в телевизоре для меня весь этот дурдом и начался. Лучше не вспоминать. Пошли, Лёнь, и вправду, баиньки делать.
  Они поднялись и нехотя направились к скале. Спортсмен же двинулся вдоль края площадки, на которой они устроились. В который раз убедившись в невозможности к ним подобраться, кроме как по козьей невидимой ночью тропе, он вновь подсел к костру и задумался. Очень неспокойно и непонятно было на душе. Волей случая пришлось ему взять на себя ответственность за других. Такое уж получилось распределение ролей, что оказался он инициатором побега в концлагере чёрных. И почти из сотни сговорившихся остались с ним только двое: юноша-интеллигент да беззащитная девчонка. Н-да. Конечно, они молодцы, что не ноют, хотя столько всего на их долю выпало. А что ещё впереди ожидает? Эх, знать бы. Но всё равно надо выглядеть уверенным на все сто, не показывать, что растерян, иначе...иначе хана. Всем им хана. Пусть впереди полная неизвестность и мрак, пусть хоть вся планета в кашу превратится, всё равно надо делать уверенную рожу и...что-то делать. В этом отношении хорошо, что Ильич рядом. Крепкий, надёжный мужик. По его словам, ещё в любовь верит, а ведь не подумаешь про него. И у Лёлика любовь, оказывается. Неужели он серьёзно о той девчонке из своих снов? Сказка какая-то, даже не верится. Хотя пора бы уже привыкнуть к невероятному. Господи, ну как в это поверить, что второй раз живу? И Лёнька второй раз, и Наташа. Она-то зачем на землю возвращена, её-то зачем опять в этот беспредел? Грехи? Какие у неё могут быть грехи в таком возрасте? Если только по наивности своей детской. Пусть даже какие-то плохие поступки совершила когда-то, но одного только, что, смерти не боясь, против чёрных пошла, одного этого достаточно для списания всех грехов. Хотя не считают ТАМ грехов и даже понятия такого нет. Просто сам свою жизнь всю сразу видишь, какая она была, и переживаешь за все свои гадости и ошибки, которые наделал. И за то, что мог хорошего сделать, но не стал. Ччёрт...успею ли Катю спасти? Какой я всё-таки кретин тогда был! Виноват, теперь-то понимаю, что виноват, никуда от этого не денешься. Да и сейчас не только о спасении Кати думаю, а и о себе, хорошем, тоже. Не, святой из меня не получится, это точно. Вот, блин, дела: конец света наступил, а мы все - о любви мечтаем, как заклинило. Бегство от реальности и стрессов? Есть она вообще, эта любовь? Игорь говорил, что когда один втюривается, то это не считается, это просто влюблённость. Блин, а я ведь как последний дурак чуть не раскололся, когда Лёнька спросил, из-за кого ещё кроме Кати в город иду. Что-то ему мямлить стал. А как сказать, если и сам в это поверить боюсь, что видел себя, счастливого до идиотизма, и... Наташу рядом глаза в глаза. Но, если честно, будто камень с души свалился, когда услыхал от Лёньки про ту его девушку из снов. Обалденно, конечно, если бы он и впрямь её встретил. Всё время думал, что Наташка ему нравится, не хотел на пути становиться. По возрасту да и по мыслям они больше друг другу подходят, а я слишком прост. Хотя что у неё в мыслях? Блин, что-то я не в ту сторону думаю, в лирику понесло. Надо кумекать, как нам всем дальше быть. Во-первых, с утра пораньше Ильича надо отправить к всадникам за врачом, а самому с Лёнькой Наташу на носилках навстречу им нести. Носилки надо переделать поудобнее. С собой взять по автомату и по паре гранат на каждого, а остальное оружие припрятать где-нибудь неподалёку от тропы. Потом налегке всё равно придётся за ним возвращаться, иначе договорённость не выполним и Афганец в город не пропустит. Эх, Афганец, Афганец, как же это тебя так перевернуло на сто восемьдесят градусов? Не продумал как следует: законы установил, а теперь сам же их нарушить не может, иначе всадники не поймут. За справедливость всегда выступал, и вдруг "выживут сильнейшие". Хрен они выживут. И упрямый по-прежнему, чёрт: при всех со мной не спорит, чтоб дисциплину у всадников не разлагать, понимает, что у меня своя правда. Надо будет с ним всё-таки как следует побазарить: какие, к чертям собачьим, "сильнейшие", если детей нет? Ну, протянут они какое-то время, пусть даже до самой старости, и всё. Хана их республике, или как там они свою турбазу называть будут. Ладно, опять я не о том думаю. На сердце неспокойно что-то. Занозой сидит мысль об этом грёбаном костре в ущелье. Вот тоже ещё загадка на мою бедную голову, тьфу.
  Спортсмен поднялся и вновь пошёл в обход площадки, особенно пристально всматриваясь в то место, где было начало сбегающей по крутому склону и незаметной сейчас тропинке. Они и днём-то едва её отыскали среди скальных нагромождений. Закончив обход, он подбросил дров в свой костёр и подошёл к другому, около которого на подстилке из веток и травы уже посапывали Лёлик с Михаилом Ильичом. Наташа сидела, прислонившись спиной к скале, и в отблесках огня непонятно было, спит она или нет. Спортсмен, нагнувшись, заглянул ей в лицо и замер, встретившись с печально-неподвижным взглядом её незакрытого повязкой глаза. Незаметно сглотнув подступивший к горлу щемящий комок, он ободряюще кивнул девушке и, приблизив своё лицо почти вплотную, зашептал:
   - Ай-я-яй, как нехорошо старших не слушаться! Из-за какой-то царапинки не спать, это надо же. Я разве не сказал тебе, что два килограмма сна заменяют тонну лекарств? Давай-ка баиньки делать.
  Внезапно ресницы её задрожали, а из уголка глаза появилась слезинка и покатилась по лицу вниз. Мокрый блестящий след от неё пролёг по щеке к краю губ, теряясь затем в бинтах на подбородке. Спортсмен скривился, как в детстве перед уколом, а потом в полном смятении забормотал:
  - Не надо, малыш, ну, пожалуйста, не надо. Тебе нельзя плакать. Обещаю, что всё будет хорошо - ты же знаешь, что я никогда не вру.
  Он осторожно провёл подушечкой мизинца по мокрому следу на её щеке, а затем, неожиданно для самого себя подчиняясь внезапному чувству, поцеловал-тронул её сухими губами в веки, едва их касаясь.
  - Что случилось, Петрович? - послышался сбоку хрипловатый от сна голос Михаила Ильича.
  - Ничего, - обернувшись, прошипел Спортсмен приподнявшейся взъерошенной голове. - Диагноз уточняю, а ты спи давай, рано ещё.
  Голова Михаила Ильича хмыкнула и упала в горизонтальное положение. Спортсмен вновь наклонился к девушке и увидел, что влажный след на щеке испарился без следа, а в зрачке распахнутого глаза пляшут золотые блики костра. Он замер на мгновение, заворожённый игрой этих отблесков, а затем, ласково проведя пальцами по волосам Наташи, шепнул:
  - Не печалься, малыш, всё будет путём. Отдохни пока, наберись сил перед дорогой и ни о чём фиговом не думай. Извини, но мне караулить надо идти.
  Он хотел выпрямиться и вдруг почувствовал, как руки девушки обвили его шею, а тело с силой прижалось к нему. "Ё ма ё"! - подумал Спортсмен самое умное, на что в этот момент оказался способен. Но в полусогнутом положении оставался пару секунд, не больше, а потом подхватил Наташу на руки и понёс к своему костру в центре площадки. Она казалась невесомой, лишь живая упругость и теплота прильнувшего тела заставляли поверить в её материальность.
  Спортсмен нагнулся, чтобы положить Наташу у костра, но она не разомкнула рук и прижалась ещё крепче. Тогда он сам опустился на траву вместе с ней, но сел так, чтобы и начало тропинки было в поле зрения, и автомат находился справа под рукой. Поправив сползшую с её плеч лёликову куртку, он поудобнее устроил девушку на своих коленях и бережно обнял. Наташа что-то прошептала. Спортсмен наклонил голову.
  - Повтори, я не расслышал.
  Она подняла лицо вверх от его груди и, едва шевеля губами, почти полностью прикрытые бинтами, сказала тихо:
  - Не бросай меня.
  - Ё ма ё! Да ты что? - задохнулся Спортсмен.
  - Да ты что? - повторил он. - А вообще...если будешь разговаривать, то брошу. В костёр. Вместо картошки, которую в лагере забыли. Тебе разговаривать пока нельзя, поняла?
  Она, по-прежнему запрокинув белеющее в темноте лицо, смотрела ему в глаза. И он не выдержал. Вновь коснулся губами её горячей щеки, а потом зашептал тихо-тихо:
  - Я ведь, в основном, из-за тебя с того света вернулся. До сих пор верить боюсь, что это возможно. Ну, это...что взаимно... В общем, малыш, ты сама меня не бросай, а то умру. Вот... Ты только не говори ничего больше, тебе, и вправду, нельзя. Потом, когда поправишься, всё скажешь.
  - Я теперь страшная буду, - едва услышал он.
  - Глупости, даже и думать не смей. С этой царапиной ты для меня ещё красивее будешь, такой шарм своеобразный... Но, боюсь, что первый же врач меня разочарует, потому что ничего у тебя на лице не останется. Всё, хватит об этом и говорить, и думать, о кей? Лучше слушай, а я расскажу тебе сказку, которую мне отец в детстве рассказывал: про доброго влюблённого чертёнка и его маленькую прелесть...
  Он шептал и одновременно гладил её, словно ребёнка, по волосам. Проносившийся мимо лёгкий ветерок удивлённо притих, а затем, крадучись, закружил рядом, прислушиваясь. На рассвете свежий воздух с гор добавит в мир ещё толику волшебства, но уже не найдётся в мире сказочника, который бы мог записать для людей новую историю, навеянную ему природой.
  
  Михаил Ильич проснулся от странного дребезжащего звука. Открыв глаза, он увидел лежащего рядом, съёжившегося в позу зародыша Лёлика, который мелко трясся всем телом и стучал зубами от холода. Этот дробный стук и был тем странным дребезжанием. Наташи почему-то рядом с ними не было. Михаил Ильич снял с себя куртку и накрыл ею замёрзшего соседа. Но теперь он и сам ощутил, какой стоит пронизывающий холод. Поверхность скалы, к которой он прикоснулся, вставая, казалась ледяной. От костра около них остались лишь головёшки. Зато не было уже той непроглядной темноты и стали различимы ближайшие предметы.
  Михаил Ильич сделал несколько приседаний и наклонов, согреваясь, и направился к центру полянки. Здесь костёр пока продолжал гореть, хотя и был не ахти каким. Когда он подошёл поближе, то увидел не то каменное, не то ещё какое изваяние в положении сидя, которое обеими руками обнимало устроившуюся на его коленях девушку, укутанную в две куртки. Изваяние повернуло голову на приближающиеся шаги и предупреждающе приложило палец к тому месту, где у него должны были находиться губы. Михаил Ильич узнал Спортсмена, поскрёб в затылке и задумчиво побрёл в кусты. Вскоре оттуда послышалось журчание. А около костра в это время нарисовалась сгорбившаяся фигура Лёлика. Он по-прежнему трясся и дёргался, скрючившись под накинутой на плечи курткой. Уставившись непонимающими глазами на Спортсмена с Наташей, он выдавил из непослушных губ:
  - А Ми-ми-хаил Ильич г-г-где?
  - В Москву поехал, - прошипел Спортсмен.
  У него на груди кто-то хрюкнул.
  - За-зачем? - вытаращился Лёлик.
  - За-за сигаретами.
  Михаил Ильич с треском вылез из кустов. До Лёлика, наконец, дошло, что его дурачат, и он, произнеся с чувством "а ну те-тебя на-на хрен!", повернулся в сторону зарослей и побрёл в них, где вскоре и затих.
  Вдруг снизу от тропинки донёсся негромкий звук, будто что-то ударилось о камень. Спортсмен осторожно, но быстро переложил Наташу с колен на землю, вскочил на ноги и, подняв автомат, крадучись двинулся к склону. Михаил Ильич, сразу смекнув что к чему и стараясь ступать так же бесшумно, поспешил к костру за своим оружием. Секунды спустя он присоединился к товарищу и тоже стал напряжённо вглядываться в то место, откуда начиналась тропа. Вновь послышался звук, на этот раз будто камешек катился, но по-прежнему никого не было видно. И вдруг почти рядом с ними с тропы раздался шорох и оба одновременно увидели выплывающий по воздуху из-за гребня автомат Калашникова, а чуть позади него плывущий повыше него рюкзак. Это было настолько неожиданно, что Михаил Ильич даже привстал от изумления. Спортсмен тут же дёрнул его вниз, полоснув свирепым взглядом. Автомат с рюкзаком уже планировали через край площадки, как из-за гребня показалась плывущая по воздуху ещё одна такая же парочка. И тогда Спортсмен, процедив сквозь зубы "ну, держись, нечистая сила", нажал на спусковой крючок. Но его автомат оставался нем, как рыба. В растерянности он затряс им, защёлкал предохранителем, вновь стал жать на спусковой крючок, но оружие по-прежнему не подавало признаков своей жизни и чужой смерти - оно просто-напросто не действовало. Но, что интересно, первый из автоматов, плывущих на них снизу, замер над тропой в полуметре от площадки, уставясь на них дулом, но тоже не стрелял. Взбешённый Спортсмен швырнул в него свой бесполезный акаэм. Тот будто ударился о какую-то невидимую преграду и лишь потом шлёпнулся на землю. Вслед за ним упал и автомат, паривший до этого в воздухе. Одновременно раздался чей-то вскрик, а рюкзак вдруг опустился к самой тропинке и стал удаляться по склону. Другой же, который находился подальше от них, также начал в паре со своим автоматом отодвигаться назад за поворот.
  - Невидимки, - выдохнул Михаил Ильич.
  - И что теперь, обосраться и не жить? - рявкнул Спортсмен. - Ты-то чего не стреляешь?
  - Мой тоже не фурычит.
  Спортсмен схватил протянутый к нему акаэм и, быстро проверив его, убедился, что, действительно, и этот "не фурычит".
  - Что за ерунда? - непонимающе уставился он на оружие, но тут же, заметив, что и второй рюкзак сейчас скроется за поворотом, ткнул Михаила Ильича в бок. - Гранату! У тебя ведь граната. Ну!
  То вытащил гранату из кармана штанов, выдернул кольцо и бросил вниз. Она упала почти рядом с тут же метнувшимся за поворот рюкзаком, прокатилась немного и затихла где-то в камнях. Мужчины приникли к земле, но взрыва так и не последовало. Они недоумённо переглянулись. Наконец, Спортсмен не выдержал, привстал.
  - Блин, учебные что ли? И растяжки не сработал. А днём ведь все рвались как надо. Что за фигня, блин?
  - Что-нибудь случилось? - раздался около них встревоженный голос Лёлика.
  Спортсмен мельком взглянул на него.
  - Ничего особенного, мы тут немножко с невидимками в прятки поиграли. Ильич сейчас тебе всё расскажет. Ильич, иди с ним, соберите все манатки побыстрее, а я пока покараулю. С оружием фигня какая-то...Да, кстати, Лёнь, что-то Наташки не вижу. Где она?
  - В Париж поехала. За косметикой.
  Спортсмен хмыкнул.
  - Да ладно тебе. Считай, что квиты. Вправду, куда она делась?
  - Не поверите, пан Спортсмен, но она тоже живой человек с присущими ему физиологическими особенностями.
  - Да? Ну, ты грузишь... По надобности что ли отошла? Так бы и сказал. Идите, готовьте всё побыстрее. Ильич, носилки для Наташки подправь, подвяжи получше. Хоть она и ходить сама начала, но дальше туалета всё равно нежелательно, слабовата ещё.
  - Понял, понял, - откликнулся Михаил Ильич, направляясь к костру.
  Лёлик последовал за ним, а Спортсмен, вынув из ножен на поясе штык-нож, стал всматриваться в то место, где тропа поворачивала за камни. Стало уже достаточно светло, хотя громады гор, нависавших над ними справа, ещё прятали всходившее с той стороны солнце. Тишина, царившая до этого, теперь разрушалась редким чириканьем, различными шорохами и шелестами, а также невнятным разговором Михаила Ильича и Лёлика. Спортсмен с сожалением посмотрел на два автомата, валяющиеся на тропе в пяти метрах от него и, немного поколебавшись, всё-таки спрыгнул к ним. Не выпуская из поля зрения поворота у скалы, он нагнулся за оружием и...в голове будто бомба взорвалась, а во рту появился металлический привкус. "Нокдаун", - бесстрастно констатировал кто-то посторонний в его мозгах. Но полностью сознание Спортсмен всё же не потерял и, выпрямившись на ватных, ослабевших ногах, увидел сквозь пелену, застилавшую глаза, вновь летящий ему в лицо камень размером с полголовы. Машинально он отклонился вбок и камень лишь краем царапнул по щеке. Одновременно чьё-то невидимое тело ударилось в него всей массой и сбило с ног. Уже падая, Спортсмен вяло отмахнулся штык-ножом, попал во что-то податливое и тут же выпустил его из ослабевших пальцев. Как сквозь вату донёсся до него дикий вопль, а перед глазами набухло и стало расплываться в воздухе тёмно-кровавое пятно, от которого отрывались капли и падали ему на живот. Будто во сне, он пополз, отталкиваясь пятками и локтями, назад к площадке. Вопль прекратился, перейдя в постанывание, а кровавое пятно опустилось к самой земле. Совсем рядом послышались обеспокоенные голоса Лёлика и Михаила Ильича. Вот они уже подхватывают его с двух сторон под руки и затаскивают наверх, с тревогой поглядывая то на него, то туда, откуда доносились стоны. В голове у Спортсмена понемногу стало проясняться, хотя в затылке засела ноющая боль. Он потрогал рукой это место и ощутил липкую влажность волос. Посмотрел на ладонь: точно - кровь. Ну, ничего, черепок, кажись, цел. Чёрт, и щёку саднит.
  - Что там у меня со щекой? - спросил он.
  - Фигня, Петрович, поцарапана малость, - отозвался Михаил Ильич. - А вот башка у тебя вся в крови, сейчас перевяжем.
  - Ничего, цела башка, раз соображать стала. Возвращайтесь к костру и проверьте остальные автоматы: должен же хоть один из них действовать. Не может быть такого, чтоб все сразу заклинило. Пошустрее, братки, а то переколошматят нас. Неизвестно, сколько их там, этих...как минимум, трое.
  - Невидимки? - спросил Лёлик, помогая ему встать на ноги.
  - Они самые, стервозы, - процедил Спортсмен уже после того, как принял вертикальное положение.
  Лицо его ещё морщилось от боли, но он уже почти полностью пришёл в себя. Лёлик и Михаил Ильич, то и дело оглядываясь, побежали к скале, у которой лежали рюкзаки и оружие. Спортсмен же замер, прислушиваясь и вглядываясь в тропу перед собой. Стоны уже не слышались, автоматы валялись на прежних местах, так что всё осталось как было. Хотя нет: на камнях теперь добавились пятна крови, а от них к повороту тянулась прерывистая багровая дорожка. Значит уполз всё-таки невидимка или тот, второй уволок его. Штык-ножа что-то не видно, неужели с собой прихватили? Вон там он должен лежать. Так... Если тот второй невидимка штык с собой забрал... Блин, башку ломит, мочи нет...
  И тут, словно наколдованный его незаконченной мыслью из ничего возник этот самый штык-нож и с силой вонзился ему в бедро. Спортсмен охнул, хотел схватиться за рукоятку, но неведомая сила сама выдернула лезвие из тела и оно взметнулось для повторного удара. Он резко отскочил от края тропы, согнулся в бесполезной попытке зажать рану руками, но лицо не опустил, чтобы засечь момент нового нападения. Зашуршали камешки, скатываясь с края площадки на тропу, и вновь появился в воздухе штык, летящий к Спортсмену.
  - Лёнь! Ильич! - хрипло закричал он и, делая блок предплечьем и одновременно размашистую подсечку перед собой.
  Невидимый враг упал. А вслед за ним упал и Спортсмен, не устояв от адской боли, пронзившей раненое бедро. Приподнявшись, он одной рукой вновь зажал рану, а другой зашарил по земле вокруг себя, понимая, что противник сейчас вскочит и набросится снова. Друзья уже бежали от скалы, вооружённые почему-то не автоматами, а обычными палками. А окровавленное лезвие вновь появилось в воздухе и на секунду зависло над ним как бы в нерешительности. Этого хватило, чтобы он, крутанувшись на месте, с силой выбросил здоровую ногу вверх, проводя удар пяткой в то место, где по его расчётам находилась верхняя часть туловища нападавшего. Отлично! Попал, по всей видимости, в грудь, потому что послышался только всхлип, а потом шум падения большого тела и звон металла о камни. Подоспевший Михаил Ильич понял всё сразу и, ни о чём не спрашивая, спрыгнул на тропу понять нож.
  - Не лезь! - крикнул ему Спортсмен, пытаясь встать.
  Он-то уже понимал, что невидимка не только здоровяк сам по себе и быстро очухается, но и бойцовские навыки чувствовались. Его крик запоздал: сильный удар из ниоткуда заставил Михаила Ильича переломиться пополам. Безрезультатно пытаясь хватить открытым ртом хоть глоточек воздуха, тот повалился на землю, накрывая собой лежащий плашмя штык-нож. Поднявшийся с помощью подоспевшего Лёлика Спортсмен, рыча от ярости и боли, кинулся к нему на подмогу и краем глаз заметил сбоку чью-то тень. Она никому не принадлежала и никем не отбрасывалась, а была сама по себе как бы из сгустка воздуха. Уже понимая, что это такое, на ходу разворачивая тело, чтобы сгруппироваться и уйти от возможного удара, Спортсмен всё же не учёл своего ранения. Мощный удар по окровавленному бедру высек вспышку такой нечеловеческой боли, что помутилось в голове. Теряя сознание, он повалился в сторону тени и, уже одеревенело едва почувствовав ещё и удар в висок, судорожно вцепился в живую плоть этого невидимки, увлекая его за собой к земле. "Всех подвёл..." - угасла в нём последняя мысль и кровавая пелена сменилась непроницаемой тьмой, спрятавшей его сознание в своём чреве.
  
  Сначала до него стали доноситься невнятные, как через одеяло, голоса. Чем-то они были знакомы, но слышимые слова не несли для него никакого смысла - они были просто звуками. Спортсмен открыл глаза и тут же зажмурился от ударившего в них солнечного света. И сразу будто из ушей выдернули вату и включили сознание.
  - Не пойму всё-таки, почему вдруг оружие вышло из строя? - услышал он голос Михаила Ильича. - Если только ещё раньше какая-нибудь невидимка всё незаметно испортила? Но почему тогда гранаты...
  - Не ломай башку: у нас тоже ни один ствол не пашет и гранаты не взрываются. Это ещё с вечера так. У невидимок то же самое. Видно, какие-то хмыри на небе постарались, хотят нас совсем первобытными сделать.
  Этот голос тоже был знаком. Спортсмен немного разомкнул веки и, лишь попривыкнув к свету, открыл их полностью. Синее небо, похожее на океан. Кусочек неба с одного края загораживали чьи-то волосы. Он скосил глаза вбок и увидел сидящую рядом Наташу, которая смотрела куда-то в сторону. Но, будто почувствовав его взгляд, она повернула голову, и его кольнуло внутри при виде бинтов с ржавыми пятнами. Их взгляды встретились.
  - Привет, малыш, - бодро выдавил он заплетающимся языком и скривился, услышав свой шепелявый слабый голосок.
  - Привет, - тихо ответила она и осторожно положила свою маленькую ладошку на его разбитые губы, не давая больше говорить.
  - Все готовы?
  На это раз Спортсмен узнал, чей это голос. Афганца, Сашки Миронова.
  - Оружие разобрали? Хрен его знает, может, ещё пригодится. Теперь раненых. На носилках меняться, примерно, через полкилометра. Наташа, не задерживай, брысь на свои носилки!
  Девушка нежно провела тёплой ладошкой по щеке Спортсмена, быстро поднялась и отошла. Он привстал но, охнув от внезапной боли в паху, вновь откинулся на спину.
  - А-а-а, очухался, Петрович?
  Над ним склонилось смуглое лицо со шрамом и Спортсмен сразу затосковал по личику, на которое смотрел перед этим.
  - Небось, думал, что опять на небе? А тут мы, ёлы-палы... Ну да ладно, расслабься, скоро дома будем, а там враз вылечим. Крепись, брат.
  Афганец похлопал его по груди, выпрямился и скомандовал:
  - Внимание! Интервал между группами десять метров. Замыкающие: Бык, Винт, Борода. Пошли, ребятки!
  Спортсмен почувствовал, как провисает брезент носилок под его телом и закрыл глаза. Всё будет нормально.
  - Всё будет нормально, Петрович, - услышал он рядом с собой.
  "Ну, Ильич, - улыбнулся он, - уже мысли угадывает". И провалился в сон.
  
  ГЛАВА - 10
  В ЛАГЕРЕ ЧЁРНЫХ ВСАДНИКОВ
  
  - Пошёл! - скомандовал Афганец.
  Бородатый Виктор начал считать вслух:
  - Раз, два, три...
  Парень с широкой плотной повязкой на глазах направился к дереву. Через несколько шагов он на ходу стал как бы ощупывать воздух по сторонам и перед собой напрягшимися руками. Всё же он чуть не проскочил мимо, лишь случайно задев ствол слева от себя. Повернувшись в ту сторону, он шагнул к дереву, а затем, обхватив его руками и ногами, полез вверх.
  - Двадцать два, двадцать три... - продолжал считать Виктор.
  Парень стукнулся головой о сук и тут же, на ощупь ухватившись за него, стал подтягиваться.
  - Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять...
  Парень уже стоял ногами на основании сука и не двигался. Ветки, находящиеся выше, были явно тонковаты и навряд ли смогли бы выдержать его вес. Да и само дерево в этом месте уже начало сгибаться под ним. Но Афганец молчал, и парень полез выше. Ствол под его тяжестью выгнулся ещё сильнее. Парень вновь замер. Афганец молчал. Тогда он поднялся ещё немного. Дерево прогнулось так, что казалось: залезь он ещё чуть выше и оно сломается.
  - Прыгай! - скомандовал Афганец.
  Но парень приклеился к стволу, будто намертво, и не шевелился.
  - Пятьдесят четыре...
  - Прыгай, мать твою!.. - выругался Миронов. - Не укладываешься в норматив!
  И тогда ослеплённый человек оторвал ноги от дерева и, повиснув на руках, качнулся маятником два раза вперёд-назад. "Чтоб на сук при падении не попасть", - сообразил Спортсмен. На третьем махе парень разжал пальцы и прогнувшееся тело, минуя сук, полетело вперёд-вниз. Уже в воздухе он сгруппировался, но приземлился всё-таки неудачно: ударился локтями и коленями о почву. Вскрикнул от боли, но всё же через силу перекатился несколько раз вбок.
  - Время? - спросил Афганец.
  - По моей считалке минута десять выходит, - откликнулся Виктор.
  Парень, согнувшись, продолжал лежать на траве.
  - Посмотри, - мотнул головой в его сторону Афганец безразлично стоявшему поодаль бледнолицему человеку.
  Тот, словно на ходулях, почти не сгибая колен, заковылял к парню. Подойдя вплотную, переломился в пояснице, осмотрел его, ощупал и, схватив вдруг руками за гимнастёрку, рывком приподнял и поставил на ноги. Тот покачнулся, но устоял и начал трясти головой, чтобы прийти в себя. Бледнолицый отпустил его и всё также безразлично зашаркал на старое место.
  Афганец перехватил колючий взгляд Спортсмена в сторону бледнолицего и усмехнулся.
  - Не нравится наш доктор? Мало того, что немой, так ещё и калека - с суставами у него что-то не в порядке. А вообще-то, он никому не нравится. Но зато врач обалденный, многих из наших на ноги поставил. Да и тебя, заметь: и трёх дней не прошло, а ты как огурчик. Если, конечно, время по-старому считать, чёрт бы его побрал.
  - Угу, - согласился Спортсмен, а сам внутренне передёрнулся, вспомнив, с каким равнодушием зашивал ему этот немой раны без обезболивания. К Наташе этого врачевателя он так и не подпустил, обрабатывая ей рану и меняя повязки сам.
  - Кстати, - он кивнул на парня, который уже оклемался и сейчас уже без повязки на глазах шёл к ним, - сдал он экзамен или нет?
  Афганец молчал, дожидаясь, а когда тот подошёл вплотную, заговорил отрывисто как бы и отвечая на вопрос:
  - Первое: время на десять секунд превышено. Второе: расстояние до земли просчитал неправильно, поэтому получился не контакт, переходящий в перекат, а удар, который вывел тебя из строя. И третье: ты крикнул, значит выдал себя. Вывод: в ночном бою ты труп. И это ещё до начала схватки. Кто у тебя напарник при подготовке?
  - Змей.
  - А-а, Змей... Как раз сейчас его очередь? Тогда так. Если он сейчас пройдёт испытание, подберёшь себе другого напарника из учеников и готовьтесь с ним индивидуально, не считая общих тренировок. В остальное время - помощь женщинам на кухне и в прачечной. Когда будешь готов, доложишь лично мне. Ну а если и Змей покажет себя таким же трупом, как и ты, то так и будете по новой готовиться в паре с ним. Вопросы есть?
  - Есть. Кто будет инструктором?
  - А кто был?
  - Бык.
  - Понятно. Кирпичи лбами били и лягушек живьём жрали? Теперь будет Борода. Борода, слышал?
  - Так точно, слышал, - откликнулся Виктор.
  - Тогда всё. Запускай следующего. Посмотрим, что за Змей такой.
  - Внимание, Змей! - заорал Борода.
  И почти сразу же выкрик Афганца:
  - Пошёл!
  Обнажённый по пояс смуглый парень с широкой повязкой на глазах с такой скоростью ринулся к дереву, что все невольно засмеялись. Он едва не ударился о ствол, но моментально спружинил руками и по-обезьяньи быстро и ловко вскарабкался даже выше того места, до которого добрался перед этим его предшественник.
  - Двадцать четыре... - считал Борода.
  Гибкое тело метнулось вниз сквозь листву и покатилось по траве. Мгновение спустя парень был на ногах.
  - Пока отлично! Тридцать секунд! - закричал Борода. - У тебя ещё шесть с половиной минут, чтоб добраться до холма.
  И тут же послышался хлопок невдалеке. Спортсмен глянул в ту сторону и увидел метрах в трёхстах от них стоящего на высоком пригорке всадника с бичом в руке. Тот как раз снова резко взмахнул и раздался повторный хлопок. Змей тоже повернулся в том направлении, а затем медленно двинулся туда. Но вот он остановился, затем лёг на живот и почему-то пополз в сторону. Спортсмен удивлённо посмотрел на Афганца.
  - Он молодец: ловушку нащупал, - пояснил тот. - Её и зрячий-то хрен найдёт, так замаскировали. А на дно этой ямы, наверно, с полметра крапивы и колючек накидали, ха-ха-ха.
  - Н-да, шутники вы тут.
  - А сам-то забыл, как нас испытывали? Вслепую против троих и в полный контакт. И это после полосы, на которой все силы теряешь. Два года прошло, а до сих пор от того экзамена позвоночник побаливает.
  Змей уже, видимо, обогнул яму-ловушку, потому что поднялся с земли и, осторожно ступая, вновь двинулся в направлении всадника на холме, щёлкавшего время от времени бичом. Но вот парень почему-то остановился.
  - Ещё ловушка? - спросил Спортсмен.
  - Да нет. Я не знаю, чего он.
  Змей нагнулся и стал шарить под ногами. Когда он выпрямился, все увидели у него в руке толстую метровую палку.
  - Две минуты! - прокричал Борода и двинулся вслед за парнем.
  Толпа зрителей также последовала за ними. Спортсмен, отходя, невольно оглянулся на бледнолицего. Тот по-прежнему застыл на месте угловатой статуей.
  - Не отставай, - дёрнул за куртку Афганец, - самое главное начинается.
  Парня уже не было видно, исчез, будто сквозь землю провалился. Они заспешили за остальными и вскоре оказались на краю глиняного обрыва. Внизу журчала речушка метров пяти-шести шириной, а посреди её барахтался Змей. С противоположной стороны берег также был глинистый, но не такой отвесный. И хотя поднимался он более полого, зато был намного выше, как раз и образуя холм, на котором стоял всадник с бичом. Спортсмен узнал в нём Шаха, одного из самых сильных здесь бойцов. Змей тем временем пытался взобраться на противоположный берег, но, мокрый, соскальзывал по глине обратно в реку.
  - Четыре минуты! - прокричал Борода.
  Змей зажал палку в зубах и начал шарить руками под водой. Вот он достал плоский острый камень и, сильным ударом вогнав его в глину, отковырнул от неё кусок. Ударил ещё и ещё в это же место. Откинул камень. Подняв ногу, использовал образовавшуюся выемку как ступеньку, кинув тело вверх и плотно прижавшись им к обрыву. Здесь глина была сухая и растрескавшаяся. Он нащупал над головой одну из таких трещин, с силой засунул в неё кончики пальцев и подтянулся на них, лихорадочно елозя босыми ногами по глине, чтобы опереться о какой-нибудь мельчайший выступ. Получилось. Дальше склон был пологим и взбираться стало уже проще. Шах начал неспешно спускаться ему навстречу. Змей поднимался по склону уже на четвереньках и находился, примерно, посредине холма - на одном уровне с этим берегом, где стояли зрители. Сблизившись, Шах со свистом влепил по голой спине Змея, и даже на расстоянии все увидели проявившуюся на ней кровавую полосу.
  - Пять минут! - послышался крик. - На полосе уложился! Теперь ещё пять минут продержаться!
  Парень ахнул от боли, но не отскочил, а наоборот, кинулся в сторону-вверх, пытаясь добраться до противника. Но Шах, отступая от него, продолжал хлестать сплетённой кожей по обнажённому телу. Все знали, что это не боевой бич, которым можно и убить с одного удара, а облегчённый тренировочный, но и этот рассекал кожу до мяса. Змей, опираясь одной рукой о землю, другой закрутил палкой в воздухе замысловатые зигзаги. И вот он поймал очередной удар бичом, при котором кожаный жгут обвился вокруг палки.
  - Молодец! - в азарте щёлкнул пальцами Афганец.
  Шах рвал бич на себя, но Змей тоже ухватился за него рукой и не отпускал. Тогда Шах подскочил к парню и нанёс удар ногой ему в голову. Но, видимо, Змей на это и рассчитывал, потому что, уловив внезапную слабину натянутой сплетённой кожи, резко отпрянул в сторону и резко выставил перед собой предплечье, делая блок. Шах поскользнулся, но в падении сумел провести подсечку и сбить с ног противника. Гибкое окровавленное тело Змея в тот же момент сплелось с ним в яростном захвате. Всадники на противоположном берегу завыли от восторга, потому что избиение перешло в единоборство почти на равных. А тем временем противники, не сумев сразу расцепиться, покатились вниз по склону и так в объятиях друг друга и рухнули в реку. Когда они оказались на поверхности, Афганец закричал им:
  - Всё! Конец схватки! Конец!
  - Ещё почти полторы минуты осталось, - негромко, чтобы больше никто не слышал, заметил ему Виктор.
  - Мне утопленники не нужны, - бросил ему Афганец и уже громко, для всех, сказал. - Шаху передашь: раз не умеет бичом владеть, пусть отдаст его Змею, а себе новый сделает. Это первое. И второе: неделю по старому времени пусть помогает женщинам, раз зрячий со слепым справиться не может. А Змею скажешь, что он молодец и пусть пока отдыхает, а время контрольной схватки и противников сам себе потом назовёт.
  - Так что, ещё одна схватка? Разве он не прошёл испытание? - удивлённо спросил Спортсмен.
  - Только половину. Сам выберет себе трёх противников из всадников и проведёт два боя с ними вслепую: один на бичах, один врукопашную. Если в каждой схватке не меньше трёх минут против них устоит, то потом - посвящение во всадники. Если не сможет, то через некоторое время ещё раз попробует. Ну, а если и тогда не выдержит, то надолго в учениках останется. И инструктору его тогда переэкзаменовка предстоит.
  - Круто.
  - Нормально, Не на курорте. Ещё неизвестно, в каких условиях потом выживать придётся. Невидимки, видишь, объявились... Говоришь, тренированные?
  - Да. Удары отработанные, координация...в общем, подготовка чувствуется...
  В этот момент послышался далёкий "бо-о-ом" колокола.
  - Во! На ужин пора. Пошли в лагерь.
  "Бо-о-ом" стал равномерно повторяться.
  - Пошли.
  Афганец, подстраиваясь под прихрамывающего Спортсмена, неторопливо двинулся рядом с ним к тропе, убегающей в скалы. Трое его телохранителей следовали за ними в отдалении.
  
  Длинные столы под навесом были заставлены кастрюлями и алюминиевыми мисками. Пахло варёным мясом и свежевыпеченным хлебом. Ученики в масках без глазных отверстий, дежурные и прочие уже поужинали. Теперь на скамьях сидели, уплетая за обе щеки, человек десять дозорных, сменившихся на постах. Их обслуживали две женщины и Михаил Ильич. Остальные всадники - из тех, кто уже подошёл, - собирались в группки по сторонам от навеса, ожидая команды своих старших. Некоторые время от времени подскакивали к ученикам, у которых были скотчем заклеены глаза, и отпускали им подзатыльники, со смехом уворачиваясь от ответных отмашек.
  Спортсмен и Афганец с телохранителями присоединились к дозорным. Спортсмен перемигнулся с Михаилом Ильичом, положившим ему в миску со щами здоровенный кусок мяса, и потянулся за хлебом.
  - Кстати, майор, как у тебя с хлебом-то дела? Муки надолго хватит?
  - Угум, - отозвался набитым ртом Афганец.
  - "Угум" - это значит насколько? На месяц, год? Я понимаю, конечно, что запасов на этой турбазе, наверно, много было, но не на десять же лет? Может, чёрных потрясти пора как следует?
  Афганец, прожевав, сглотнул и придвинулся к Спортсмену.
  - Запасов, спрашиваешь, сколько? Я тебе вот что, Спортсмен, скажу. У червяков - у всех видов червяков без исключения - существует народная червячья мудрость. И вся она заключается только в одном простом правиле. Только в одном. И оно гласит: "Если есть что есть, то надо есть".
  - И к чему ты это?
  - А к тому. Ешь пока есть. А на сколько у нас каких запасов хвати, я тебе объясню, когда ночным всадником станешь. А пока...
  Спортсмен закаменел лицом.
  - А пока я, значит, червяк? Так? Да ещё очень дурной червяк, раз тебя от ментов когда-то прятал...
  Он не договорил и вскочил из-за стола. Не глядя ни на кого, перешагнул через скамью и, прихрамывая, быстро пошёл прочь. Михаил Ильич бросился было за ним, но Афганец, не вставая, схватил его за пиджак, притянул к себе и сказал:
  - Хлеб с собой захвати и мяса побольше, потом поест, когда остынет.
  - Не остынет. Он унижений не забывает, я знаю.
  - И я знаю. Только это не унижение, а предупреждение. Меньше знаешь - дольше живёшь. Не беспокойся за нас - я перед ним извинюсь, но позже. Червяком, конечно, зря назвал, обидел... Ладно, мы с ним потом разберёмся, а еду всё равно возьми - обиженным тоже жрать надо. Или нет?
  - Оно, конечно. Но всё равно зря ты это...
  Михаил Ильич махнул рукой и стал накладывать в пустую миску из кастрюли подошедшему Бороде.
  Афганец вновь угнулся к столу, сосредоточившись на еде. Группки всадников во главе с командирами рассаживались за столы. Со всех сторон понеслось постукивание, позвякивание, чмоканье, чавканье и прочие аппетитные звуки.
  Когда Спортсмен подошёл к домику, в котором они жили, то на террасе увидел Наташу.
  "Она же в лазарете должна быть", - мелькнуло у него.
  - Ты же в лазарете...- начал он, но заткнулся, когда она крепко прижалась к нему всем телом и сцепила руки за его спиной.
  Её лицо, как обычно в эти три дня, было до самых глаз закрыто треугольной косынкой из парашютного шёлка, концы которой она завязывала на затылке. Снимать её Наташа решалась только когда они оставались вдвоём - стеснялась багрового с чёрной корочкой по надрезу шрама, который пересекал полщеки. Спортсмен вытянул губы в трубочку. Она закрыла глаза. Он потянулся к ней губами и нежно-нежно поцеловал сначала в одно веко, затем в другое. Исчезла без следа только что клокотавшая внутри ярость, душа его наполнялась умиротворением.
  - Хочешь, я тебе что-то покажу? - прошептала она, не открывая глаз.
  - Потом, - тоже шёпотом ответил он, продвигаясь рукой под её блузку и уже ощущая шелковистую нежность кожи.
  - Нет сейчас, - капризно пискнула она и, по-прежнему не открывая глаз, отстранилась от него, развязала концы своей косынки и открыла лицо.
  У Спортсмена брови удивлённо поползли вверх: на её щеке не было ни малейшего намёка на рубец, только прежняя шаловливая ямочка от улыбки. Он всмотрелся пристальней, подозревая, что Наташа просто густо замазала шрам каким-нибудь тональным кремом. Но нет, кожа была такой же чистой и гладкой, как и на всём лице.
  - Как это получилось? - изумился он.
  - А не скажу! - засмеялась девушка и показала ему язык.
  Он тоже засмеялся.
  - Ну и не говори. А вообще, здорово - я рад.
  - И я рада, что ты рад.
  Она чмокнула его в губы, но отстраниться не успела, потому что он прижал её к себе и, наклонившись, зарылся лицом в её волосы. От них пахло свежестью, травой и цветами. Теперь обе его руки, крадучись, пробрались сзади под блузку и мягко поползли по гладкой коже вверх. Он ухватил губами мочку её маленького ушка и вначале поцеловал его, а потом провёл за ним языком. Наташа обмякла в его руках и запрокинула голову. Он чуть присел и ласковыми поцелуями заскользил по нежной шее к ложбинке между грудями, которые вызывающе топорщились под блузкой. Левой рукой он двинулся от её лопатки к подмышке, а потом и к тёплой выпуклости груди. Он накрыл этот упругий живой холмик ладонью и почувствовал, как от напрягшегося соска сквозь кожу ладони ударили в него сладостно-щемящие импульсы, будоража сердце и переполняя желанием его мужское естество.
  - Петрович! Эй, Петрович! - раздалось с улицы.
  Наташа, вздрогнув, отпрянула назад, оттолкнув его при этом, и руки Спортсмена выскочили из-под блузки посредством отлетания от неё пуговиц.
  - Ой! - вскрикнула девушка и, съёжившись, юркнула в дом, но Спортсмен всё же успел заметить торчащие удивлённо в разные стороны и вверх розовые сосочки на бутонах грудей. У него пересохло во рту.
  - Я тебя сейчас точно убью! - встретил он рычанием поднимающегося на террасу Михаила Ильича.
  - А я чего? Я же не видел, что ты не один. Спина у тебя больно широкая. Это ты с кем, с Нюркой-уборщицей что ли был? - с невинной рожей поинтересовался Михаил Ильич, одновременно расставляя на столике принесённую еду.
  - Зачем принёс? Не надо мне его подачек.
  - Петрович, ты не прав. Если хочешь помирать, тогда пожалуйста: голодай до потери пульса. Только я так думаю: тебе, наоборот, надо быстрее окрепнуть, чтобы раны не беспокоили, и сматываться нам отсюда надо. А сказал он, тоже не подумав. Передал тебе, чтоб не обижался на "червяка". Схохмить хотел, а хохма обидная получилась.
  - Нет, ты видал такого козла? - вновь возмутился Спортсмен. - Когда от ментов у меня прятался, так я для него лучшим другом был, а теперь "червяк", надо же.
  - Да не переживай ты, детей с ним не крестить. Всё равно скоро уйдём.
  - Ладно, хрен с ним. Чего ты тут принёс?
  Спортсмен заглянул в кастрюлю и довольно присвистнул
  - А с майором всё равно надо мне поговорить, не откладывая, чтобы все точки расставить, прощупать его. А то ведь вполне возможно, что он так изменился, что и подлянку какую-нибудь бывшему другу кинуть сможет. Как думаешь?
  - Теперь всё возможно, все переменились. Только разговор не откладывай, давно уже отсюда линять пора. Если почувствуешь, что собираются нас здесь ещё задерживать, не возникай против него, а делай вид, что тебе всё равно стало. Мы лучше тогда втихаря как-нибудь смоемся.
  - Втихаря навряд ли получится - у них все пути заставами перекрыты. Ладно, не переживай, всё будет нормально. Идея у меня одна возникла интересная...
  - Мальчики, к вам можно?
  - Конечно, Наташ...
   Михаил Ильич поперхнулся, закашлялся и лишь после мощного постукивания спортсменова кулака по его спине обрёл дар речи.
  - Ну, ни фига себе! Что за волшебство? Я смотрю, ты опять у нас красавицей стала, ещё пуще прежней?
  Наташа засмеялась и чмокнула Михаила Ильича в щёку.
  - Сама себя вылечила. Я, оказывается, не только ауру людей вижу, но и руками могу её в порядок приводить. То есть больные места. Они сразу видны: как бы затемнённые и рваные...ну, не знаю, как правильно объяснить, но я их сразу отличаю. А когда руками эти места разглаживаю, то есть как бы в порядок привожу, то и болезнь проходит. Я сначала того парня вылечила, кому ты ключицу сломал, - повернулась она к Спортсмену, - а потом вот и себя. Теперь тобой, Спортсменчик, займусь. Доедай свою похлёбку и приступим. И попробуй только отказаться!
  - Да ни в коем случае, Наташка-Бумбарашка! - заорал Спортсмен, хватая её в объятия и закружив по террасе.
  Михаил Ильич, усмехаясь, отошёл в угол, чтобы его не задел образовавшийся смерч, из середины которого послышался счастливый писк Наташки. Да, это была явно не уборщица Нюрка.
  
  ГЛАВА - 11
  УДАР КОТОМ И РАЗВЕДКА БОЕМ
  
  Михаил Ильич выжал лимон в ведро, ссыпал туда же очищенные головки лука, бросил несколько стручков перца, укроп, две горсти соли и обеими руками в очередной раз перемешал всё это с кусками мяса. Сегодня у них будет шашлык как в старые добрые времена на чьей-нибудь даче или какой-нибудь лесной поляне после трудовой недели. Мясо он выменял у поварих на два ведра грибов и мешок щавеля, собранные им вместе с Лёнькой. Афганец только бровь приподнял, когда Михаил Ильич пригласил его на вечерний шашлык. Потом спросил, откуда мясо и в каком месте костёр будет, покусал губу и сказал, что навряд ли сможет сегодня - дел много накопилось. Затем добавил, чтобы не шумели, а то остальным мало радости их слушать, могут и озлобиться. Михаила Ильича его ответ полностью удовлетворил, хотя на роже постарался выразить разочарование. Для задуманного Спортсменом отсутствие Афганца было бы как раз на руку. А задумал Спортсмен (ох, какое рисковое дело...аж холодок по сердцу) ни много, ни мало - самому на время стать командиром вместо Афганца. Безумство вроде бы, но рядом со Спортсменом всегда риск присутствует - неугомонный он какой-то. Но фартовый. Если по правде, без него им давно бы каюк был.
  Михаил Ильич кинул взгляд на чёрный флаг, развевающийся на ближней горушке, высунувшей свою маковку из нагромождения скал. Вот к нему-то и хочет этой ночью прогуляться Спортсмен. Флаг-то не простой, а командирский. В том смысле, что по закону всадников тот, кто сможет этот флаг снять и принести в лагерь, становится на неделю командиром над всеми с беспрекословным ему подчинением. Конечно, в рамках их же законов. Кто подчиняться не захочет, волен уйти. А тот, кто сумеет проделать этот трюк дважды, становится командиром на весь срок до перевыборов, которые раз в полгода. Но трудность вся в том, что подход к флагу существует лишь с одного направления и он постоянно охраняется одним из трёх отрядов наиболее обученных всадников. Эти три отряда из десяти существующих кроме тренировок и охраны флага больше почти никуда не отвлекались, только если в случае какого-то ЧП. То есть двенадцать человек наиболее сильных бойцов постоянно дежурили на подходе к этой горушке, маскируясь в местах, известных только им. Лишь Афганец однажды, уже будучи выбранным командиром, решил лично попробовать добраться до флага и сумел справиться с первыми тремя всадниками, перехватившими его. Потом ходил с загипсованной рукой и забинтованной головой, потому что охране было всё равно, кто прорывается - иначе бы их лишили элитного положения и надолго перевели на хозработы, то есть в ученики. Для них любой претендент на флаг являлся врагом в самом прямом смысле. Борода поведал, что у этих охранников разработана какая-то система связи между собой, и в темноте они знают, кто где из них находится. Ещё он рассказал, что кроме Афганца ещё трое делали попытки похитить флаг: один сумел каким-то образом вырваться и сбежать, а двоих забили насмерть. Спортсмен поинтересовался подходом к этому пригорку. Может, там пропасть какая-нибудь перед самой вершиной и без альпинистского снаряжения туда фиг доберёшься? Борода пояснил:
  - Нас всех к этому флагу водили, чтоб убедились, что без обмана и подход к нему есть. С завязанными глазами водили и только наверху развязывали. И от того места, где мы остановились, до самой вершины ещё метров десять оставалось. Но стена почти отвесная, а в неё скобы примерно через каждый метр вбиты, вроде как лестница. А на самой маковке флагшток из металлической трубы забетонирован, на котором флаг болтается: на чёрном фоне красная пятиконечная звезда, а внутри неё золотой кулак.
  - Блин, даже флаг изменили, - огорчился Спортсмен. - Расскажи, что в памяти отложилось, когда туда и обратно вели.
  - Сначала входили в узкую расщелину...ну, ты знаешь: две скалы рядом, "Два брата" называются.
  - Так это между ними начало прохода? - удивился Спортсмен. - Рукой подать.
  - Между ними. А потом всё время подъём, только два местечка более-менее ровненькие и трава - полянки какие-то. Так вот, весь путь от "Двух братьев" и до верхушки не больше километра , но...но учти: когда туда идёшь, слева всё время отвесные скалы, а справа постоянно свободное пространство. Так что нападать, скорее всего, справа будут.
  - Не обязательно, - покачал головой Спортсмен. - Можно и слева...сверху. Если есть выемки в скале, где затаиться можно, то идеальное место для засады. А ещё вас специально могли ближе к левым скалам вести, чтобы вы думали, что оттуда невозможно напасть.
  Борода из-под нахмуренных бровей пристально посмотрел на него.
  - Всё-таки решил попробовать?
  - Решил. На разведку пока. Сам говорил: по договорённости, если кого поймают, заставят на выбор или туалеты неделю драить, или выгонят. Вот и пусть нас выгоняют, потому что по туалетам я не спец. А если флаг добуду, то, как законный командир прикажу нас отпустить.
  - Ага, если до этого насмерть не забьют, как тех двоих - охране дозволено.
  - Не-е, насмерть не получится, я заговорённый.
  - Понятно, настроился, значит. Вот ещё что имей в виду, если к вершине прорвёшься: имею подозрение, что предпоследняя скоба в скале может быть ложной, просто для видимости установлена. Мне показалось, что она немного больше остальных выступает.
  - Ладно, учту. Спасибо, Витёк. Насчёт ночного камуфляжа как?
  - С этим всё нормально: уже спрятал у ручья в том месте, где договорились.
  - Отлично. Как наш костёр увидишь, подходи на шашлык. Если насчёт меня кто будет спрашивать, скажи, что видел вместе с Наташкой где-нибудь в кустиках.
  
  Вспоминая этот утренний разговор, которому он был свидетелем, Михаил Ильич старался отогнать дурные мысли, роившиеся на задворках сознания. Когда-то везение у Спортсмена должно закончиться. А если именно сегодня? Что тогда с ними со всеми будет? Хоть он и говорит, что Смерть чует, когда она рядом, но это может и не помочь. Какой от этого толк, если некуда деться? Отец говорил, что не смерти надо бояться, а тех, кого она посылает. Так тут, блин, все волками смотрят... Михаил Ильич вздохнул, придавил тяжёлым камнем мясо, сполоснул руки в ручье и, подхватив вдобавок к этому ведру и опустевшее второе, направился к коттеджику, в котором они проживали.
  Навстречу вполне уверенно, но медленно шёл парень в камуфляже. Глаза его были заклеены широкой полоской скотча, из-под которого немного высовывались плотные тряпичные тампоны. Один из трёх учеников, которые вот-вот должны были пройти испытание и которые до самой темноты должны были ходить с закрытыми глазами. Каждый человек в лагере за исключением женщин обязан был при встрече с любым из этих вынужденных слепцов обязательно его ударить хотя бы один раз. Михаил Ильич надеялся, что его это не касается, но сегодня утром его предупредили, что в следующий раз, если не стукнет, то с завязанными глазами будет ходить он. Лёлик, услыхав такое, теперь при выходе на улицу сразу выискивал взглядом этих учеников и умудрялся передвигаться такими маршрутами, чтобы с ними не пересекаться. А Михаил Ильич опять вот поневоле встретился. Он быстро огляделся. Вроде бы никого нет, кто бы мог его видеть. Тьфу ты, вон на крыше главного корпуса две башки торчат - он чуть не забыл, что там наблюдательный пост. Делать нечего...Михаил Ильич аккуратно поставил вёдра на землю, но ручка одного из них предательски звякнула. Парень резко остановился, чуть напрягся телом и, немного присев, согнул руки в локтях. Но Михаилу Ильичу не хотелось бить ослеплённого человека.
  - Слышь, малый, - сказал он негромко. - Давай я тебя тихонько вроде как ударю и отскочу. А ты для вида помаши кулаками и разойдёмся по-мирному, а?
  - Давай, - радостно согласился парень.
  Михаил Ильич сделал широкий замах правой рукой и будто бы с силой, а на самом деле совсем тихонечко ткнул кулаком в грудь парню. Тут же хотел отпрыгнуть, но получил такой удар в челюсть, что не по своей воле отлетел назад, будто мяч от стенки. Споткнувшись о вёдра, он опрокинул их и сам тоже грохнулся на землю. А парень с заклеенными глазами уже подскочил вплотную и стал окучивать упавшего ногами по телу не хуже зрячего.
  - Ах ты, засранец! Ты так, да? - разозлился Михаил Ильич и, откатившись в сторону, вскочил на ноги.
  Парень тут же повернулся в его сторону и, хищно подобравшись телом, стал по чуть-чуть приближаться.
  - Н-на! - выдохнул Михаил Ильич, будто бы нанося удар в лицо противнику, а сам в последний момент не только отдёрнул руку, но и чуть отступил назад.
  И правильно сделал, потому что резко согнувшиеся в локтях руки парня наверняка блокировали бы удар, а взметнувшаяся вперёд нога слепого могла бы превратить любое одухотворённое лицо в обыкновенный шницель. Но, когда грубый и невоспитанный ботинок парня достиг наивысшей точки полёта, Михаил Ильич поймал его руками снизу, не давая опуститься, а своей ногой врезал по опорной ноге парня.
  - У-у-у! - взвыл тот и упал на землю.
  - Сам виноват, что разозлил, - буркнул Михаил Ильич и потрогал болевшую челюсть.
  Зубы вроде все на месте. Он поводил челюстью вправо-влево, убедился, что не сломана и стал быстренько собирать с земли вывалившееся мясо. Тем более, что рыжий котяра неподалёку уже водил мордой и принюхивался. "Блин, всё по новой теперь промывать и заквашивать, - психовал Михаил Ильич, кидая в ведро грязные куски. - Эти, которые на крыше, небось, животы от смеха надорвали, на нас глядючи".
  Он кинул взгляд на крышу главного корпуса. Двое наверху смотрели совсем не в его сторону, а, вырывая друг у друга бинокль, куда-то намного левее. Михаил Ильич пригляделся в том же направлении, но никого не увидел. Только двухметровое ограждение из досок и над ним на столбах бак для воды - летний душ. Наташка как раз туда собиралась... Ах ты, ёлки-палки...вот козлы! Они за ней подглядывают.
  Михаил Ильич хотел в сердцах пнуть подобравшегося совсем близко к ведру кота, но передумал. Наоборот, он достал кусочек мяса поменьше и протянул обалдевшему от такой щедрости животному.
  - На, жри, урод лохматый. У-у-у, скотина, пальцы мои не слопай.
  Парень с заклеенными глазами уже перестал массировать больную ногу и пытался подняться.
  
  Наташка наслаждалась, жмурясь от падающих сверху струек воды и поглаживая ещё скользкое от геля тело. Гелем "Нирвана" они с Лёликом назвали эту желеобразную массу, которая у них получилась на основе густого отвара из полутора десятков полевых трав и цветов, а также натёртого позже в этот отвар обычного мыла. Лёлик произвёл эксперимент сначала над собой, вымыв голову. Понюхав его высохшие волосы, Наташка только и сказала:
  - Ух, ты!
  - Что такое? - испугался Лёлик. - Волосы вылезли?
  - Всё, Лёнь, тебе теперь достаточно только приблизиться и любая из девчонок на край света за тобой пойдёт. Что ж ты раньше-то не додумался до такого? Миллионером бы стал.
  - Где-нибудь в Америке, может, и стал бы...- скривился Лёлик и оставшийся гель отдал с долей сожаления.
  Сейчас аромат "Нирваны" обволакивал всё её тело, возбуждал обоняние и кружил голову. Спортсмен, когда вдвоём с ним останутся, захочет поцеловать и точно с ума сойдёт. Наташка хихикнула, представив его изумлённое лицо, потом ладошками провела по грудям, ощущая, как ответно напрягаются соски. Нет, лучше пока об этом не думать... Она перекрыла на время кран и, зачерпнув пальцами из банки гель, стала намыливать им голову.
  На крыше тем временем страсти разгорались.
  - Бычара, ты совсем оборзел: я уже давно до десяти досчитал, а ты всё зыришь. Дай сюда.
  - Ща, ща, обожди. Блин, сиськи торчком! Фигово, что только до пупка её видно...
  - А ты крикни, чтоб подпрыгнула, га-га-га! Дай бинокль, говорю!
  - Ща, ща... Может, спустимся, трахнем, а?
  - А потом нас Спортсмен трахать будет и Афганец с ним на пару.
  - Да пошёл он на хрен этот Спортсмен - одни понты только. Как кот в масле, блин: ни фига не делает и тёлка при нём... А её можно так, что никто и не узнает. Если ночью...
  Крышка люка заскрипела и оба всадника резко повернулись в ту сторону. Из люка показалась сначала голова, полностью обмотанная какой-то тряпкой, но с щелью для глаз, потом обнажённое до пояса мускулистое тело и в руках рыжий кот.
  - Это что ещё за чучело? - удивился всадник без бинокля, и рывком выдернул из-за пояса один из двух бичей.
  - Эй, шутник, ты в курсе, что сюда нельзя? - рявкнул он, расправляя бич за спину.
  - Обожди, - приостановил его второй, - а то и кот ни за хрен пострадает.
  И обратился к полуфигуре в люке:
  - Слышь, Мурзилка, Барсика-то отпусти - он из нашего отряда.
  В ответ человек с обмотанным лицом взял Барсика за шкирку и неожиданно завопил ему прямо в ухо, едва при этом успев вытянуть руку со взвившимся от ужаса котом. Животное забилось в воздухе всем телом, а мучитель ещё и с силой дёрнул его за хвост, крикнул "гав!" и бросил в лицо ближайшему всаднику. Тот успел выставить руку, в которую визжащий кот вцепился когтями с силой тигра и отодрать его не было никакой возможности. Обалдевший вначале от происходящего всадник, до этого требовавший Барсику свободы, теперь всей пятернёй обхватил кота за горло и сжал пальцы. Агонизирующее животное раздирало когтями руку орущего человека, в которую вцепилось, матерился душитель, а внизу уже на крики сбегался народ, не понимая, что там на крыше происходит. Только парень с заклеенными глазами быстро заковылял в ту сторону, где не слышно было голосов, чтобы избежать неизбежных тумаков. А в это время Михаил Ильич, довольно мурлыча "...одеяла и подушки ждут ребят", уже в рубашке и с вёдрами в руках шагал по коридору в сторону кухни, чтобы промыть и вторично заквасить мясо.
  
  Начинало темнеть, а ночь упадёт, как всегда здесь, неожиданно. Девушка и двое мужчин внимательно слушали третьего, потому что говорил он очень тихо - воробью за открытым окном не было слышно.
  - Наташ, в общем, затихни в нашей комнате, как будто тебя нет. Никому не открывай, а я потом в окошко постучу вот так.
  Спортсмен постучал по столу, напевая в такт: "Здесь вам не рав-ни-ны, здесь кли-мат и-ной".
  - Поняла? Тук тук тук тук-тук-тук, тук тук-тук тук-тук.
  - Да, Высоцкого песня. А если...
  - Если даже что случится и потом будут спрашивать, скажешь, что гуляла со мной у ручья, а потом захотела спать и легла в этой комнате, чтоб нас с шашлыков дождаться. Больше ничего не знаешь.
  - Ну, мы пошли дрова подносить, - сказал Михаил Ильич. - Если кто спросит, скажем, что вы с Наташкой гуляете где-то. Все в курсе, что вы кадритесь. А всё-таки, Петрович, хоть примерно, в какое время рассчитываешь уложиться?
  Спортсмен бросил взгляд в потускневшее окно.
  - После наступления полной темноты у меня на всё-про-всё максимум час уйдёт. Хотя, думаю, что и полчаса хватит. Но имейте в виду: даже если до утра не вернусь, делайте вид, что понятия не имеете, где меня черти носят. И на рожах чтоб полное непонимания международной обстановки. Но это я так, на всякий случай - без меня сообразите, сколько лапши на уши навешать. Всё, валите, ребята, на финише встретимся.
  "Ребята" вышли, а Спортсмен обнял Наташу. Вдохнул запах её тела и замер, даже дыхание прервав. Потом прошептал:
  - Ух, ты, как пахнешь! Я с ума схожу! Зверею, просто.
  - Как интересно! Значит, я стану зоофилкой? - мурлыкнула девушка, куснув его за грудь.
  - Блин, разрываюсь, - прошептал Спортсмен, напрягшись от макушки до кончиков пальцев на ногах.
  Наташа отстранилась.
  - Сашка, пора. Иди, только возвращайся скорее - я тебя ждать буду. Прошу тебя: вернись, пожалуйста. Вернись, а?
  Он присел и посмотрел в её глаза.
  - Ты что, Наташ?
  - Я умру, если ты не вернёшься, - прошептала девушка и вновь прижалась лицом к его груди.
  - Эй-ей, так нечестно: слёзы мужчину перед боем расслабляют...
  - А что мне смеяться надо, если я за тебя боюсь?
  - Скажи: "Я хочу быть матерью твоих детей".
  - Что, что?
  - Скажи: "Я хочу быть матерью твоих детей".
  Девушка закусила губу и подняла глаза. Лицо Спортсмена было каменно и отрешённо.
  - Ты с ума сошёл? - прошептала Наташа.
  - Да, - так же шёпотом ответил Спортсмен.
  - Я - хочу - быть - матерью - наших - детей, - выговорила девушка и вновь уткнулась в его футболку.
  - Я вернусь, - громко сказал Спортсмен.
  Он бережно оторвал её лицо от своей груди, закрыл её упругие губы своими, и две фигуры стали одной. Пульсировала кровь, напряглись тела, терялся разум. Спортсмен уже мысленно послал к чёртовой матери, бабушке и остальным родственникам всех этих всадников и весь этот дурацкий мир, потому что на всё это сейчас ему было абсолютно плевать и жизнь его принадлежала только Наташке. " И Богу" - мелькнуло в голове. Он почувствовал, что совсем теряет голову и лишь неимоверным усилием воли заставил себя отстраниться от опьяняющего жаркого тела.
  - Я постараюсь скоро, - хрипло выдавил он и, завернув фитиль у керосиновой лампы, выглянул в окно.
  Порыв ветра немного остудил одурманенную голову Спортсмена. Снаружи никого и тихо. Его тело исчезло в сером проёме и Наташа, высунувшись вслед за ним, даже не поняла, в какую сторону он исчез. Закрыв створки окна, она подошла к двери, задвинула засов, села комочком на кровати, поджав ноги, и начала ждать в полумраке комнаты.
  Спортсмен приподнял кучу веток, достал оттуда свёрток и быстро разделся догола. Влезая в одежду из свёртка, мысленно обнял бородатого Виктора, потому что лучшего камуфляжа для темноты желать невозможно. Всё было почти по его размеру и чёрно-матовое: ботинки с подошвой из мягкого ребристого каучука, свободные штаны с утолщёнными наколенниками, куртка с налокотниками и множеством карманов на липучках, перчатки из тонкой кожи и с обрезанными пальцами (левая перчатка с кольчугой на ладони специально против ножа), чёрная шапочка-маска с прорезями для глаз и рта. Одеться - тридцать секунд. Всё, что снял с себя, он засунул под те же ветки и огляделся. Тьма. Значит, пора. Бесшумно спустившись к ручью, он набрал в карманы камешков, прихватил заранее припасённый шест под свой рост и, крадучись, двинулся к Двум братьям. Отсюда до них было всего метров пятьсот-шестьсот.
  Последний участок до расщелины между двумя скалами он преодолел ползком, пока не уткнулся в одного из "братьев". Несколько минут лежал, не шевелясь и прислушиваясь, пока не уловил совсем рядом от начала прохода стук камня о камень. Сразу же вдалеке послышался такой же стук, но дважды, а потом ещё раз одиночный. Спортсмен усмехнулся. Ни фига не изменилось. Те же самые условные сигналы, что и раньше на Алтае. Один стук - "я на месте, всё нормально", два ответных - "слышу и жду", а потом ещё один - это дальше по цепочке сообщение, что всё нормально. Таких сигналов постукиванием камешками или палочками всего он знал около двух десятков. Жаль, что времени нет и некогда обманом заниматься, а то он попробовал бы до самого флага добраться, вводя в заблуждение охрану этим перестукиванием. Но для этого надо по сантиметру в минуту двигаться. Вообще, эта попытка просто от нехватки времени. Даже обычную кошку не успел смастерить. Единственное, что ему сейчас остаётся, это разведка, разведка боем.
  Первый стук раздавался метрах в пяти от входа в расщелину и...кажется, слева. Так что, скорее всего, он оказался прав, когда предположил, что по левой стороне выше человеческого роста в скалах есть выемки, где кто-то находится в засаде. А ещё в начале прохода, где самое узкое место, возможны растяжки - без гранат, конечно, но с какими-нибудь колокольчиками или банками консервными для звона-звяка.
  Спортсмен осторожно поднялся, прижимаясь спиной к правому "брату" высоко поднял правую ногу, отставил её в сторону сантиметров на тридцать и медленно опустил на землю. Одновременно шестом, зажатым в вытянутой правой руке, он делал плавные движения вперёд-вверх-вправо-к себе. Левая нога высоко поднимается и осторожно опускается рядом с опорной. Опять правая вверх - шест вперёд-вверх-вправо-к себе. Так, скользя спиной по каменистой поверхности вбок, он продвинулся несколько метров, как вдруг почувствовал что-то спружинившее под опускаемой вниз ногой и одновременно тихий звук вверху перед ним. Задел-таки растяжку... Сразу вытянул шест вперёд и быстро шагнул туда же. Шест ткнулся в камень, Спортсмен негромко сказал: "Ой!" - и мгновенно отскочил назад. Чьё-то тело с шумом упало как раз на то место, где он только что находился. "Скажи, парень, мне спасибо, что ещё шест убрал, а не выставил вертикально - мог бы уже трупом стать". Спортсмен подскочил на звук и, обхватив пытающегося встать человека одной рукой за шею удушающим приёмом, большим пальцем другой пережал ему сонную артерию. Тело всадника обмякло, и в этот же момент послышался шорох сбоку. Спортсмен, выпрямляясь из полуприседа, ткнул туда шестом снизу вверх с одновременным уходом в сторону-вперёд. Послышался звук, будто кто-то икнул. А через мгновение, обхватив и этого всадника за шею, Спортсмен шептал ему в ухо: "Тихо, тихо, а то задушу". Также пережал ему сонную артерию и нежно опустил на землю. Теперь несколько минут в запасе есть: шум поднимать не стали, дураки, хотели вдвоём его взять. В это время метрах в ста выше по склону послышался довольно-таки громкий стук камня о камень три раза подряд. "Что случилось"? - спрашивал кто-то. Спортсмен вытащил из кармана голыш покрупнее и ударил по скале дважды, а после короткой паузы ещё дважды - "ложная тревога". Ухмыльнувшись, он вновь шагнул к правой стороне прохода и, крадучись, описывая шестом плавные круги перед собой, двинулся вверх по склону. Когда, по его расчётам, он уже миновал то место, откуда до этого слышался тройной стук, неожиданно донеслись громкие удары позади: "Тук", пауза, "тук-тук". А потом пронзительный свист. "Всё, влип... Ребята здоровые, кто-то из них быстро очухался... Да и пожалел их, конечно... В следующий раз верёвки нужны, чтобы связывать, и кляпы, скотч, может быть... Если только он будет, этот следующий раз"... Спортсмен передвинулся влево и заспешил вдоль каменной стены вверх. "Если таким путём всех водили к флагу, значит и засады по этой стороне наиболее вероятны". Он почувствовал мягкость под ногами - трава. По словам Бороды, первая поляна. Пройдя вперёд ещё несколько шагов, достал из кармана горсть камешков и кинул их россыпью назад-вправо. Раздался дробный стук, а вслед за ним несколько шорохов спереди и со стороны поляны. Потом приглушённая ругань. Спортсмен быстро двинулся прежним левым маршрутом вверх. Позади уже переговаривались в полный голос, стучали камнями, сверху кто-то откликался. Снизу передавали, что кто-то проскочил, сверху стучали в ответ "ждём" и "все сюда". Спортсмен хоть и спешил, но поднимался пока бесшумно, перекатываясь гибкими подошвами с пятки на носок. "Оп-па! Какой же это у них дурак перед дежурством лука нажрался"? Почти сблизившись с этим лукоедом, Спортсмен негромко сказал "ку-ку" и сразу сделал шаг в сторону. Звук удара чего-то мягкого о скалу и вскрик. "Эх, парень, неужели тебя не учили, что в тесноте среди камней длинных ударов конечностями лучше не делать? Вот так надо". Ухватив противника за одежду, он провёл подсечку и несильно ткнул локтем в горло. " Лежи, восстанавливай дыхание - это у тебя надолго". Нащупав и подобрав шест, Спортсмен опять двинулся вверх, прибавив в скорости, но по-прежнему стараясь оставаться бесшумным. " А вот и снова травка - вторая поляна. По словам Виктора, это, примерно, две трети пути пройдено". И вдруг чей-то громкий голос впереди:
  - Он в начале семнадцатого квадрата. Перекрыть пути отхода!
  "Ого! У кого это такие совиные глаза, что меня засёк"? Спортсмен, не останавливаясь и вращая перед собой шестом, изменил направление, уходя вправо на поляну. Снизу приближался шум торопливых и многочисленных шагов, сверху тоже доносились шорохи. Шест ткнулся во что-то мягкое и рывком ушёл в сторону - кто-то его отбил. Спортсмен присел и сделал уход вбок, почувствовав, как обдуло воздухом возле уха. "Ага, ногой кто-то пытался врезать". Он моментально упал на руки и одно колено, сразу же крутанувшись на месте с вытянутой второй ногой. Удар по чужой опорной ноге получился подъёмом, прямо шнуровкой ботинка. Невидимый противник упал молча ("молодец"), но вскочить не успел, потому что Спортсмен уже перекатился к нему ("здоровый, гад") и ухватил руку на перелом. Резкое нажатие - вскрик, бьющий по нервам ("прости, брат, но вас и так много"). Оставив обмякшее от болевого шока тело, Спортсмен вскочил на ноги и понял, что окружён. Дыхание и запахи нескольких человек с разных сторон. "Двое курящих, этих напоследок - не промахнусь. А, вообще, ребятки это просто великолепно, что в такой темноте мы с вами на поляне этой оказались - есть где развернуться. Вы, наверное, ещё не в курсе, что такое капоэйра в боевом варианте. Сейчас узнаете, как в Бразилии бананы сажают . Это дело я люблю - жалко только, что музыки и зрителей нет".
  - Внимание, он в квадрате семнадцать-Б! Имейте в виду: очень низкая стойка.
  "Блин, как же он видит-то меня? Ёлки - палки, да у них прибор ночного видения! Точно. Ну, козёл, сейчас я до тебя доберусь"!
  Спортсмен упал на руки в сторону ближайшего курильщика, толкнулся одной ногой, одновременно делая широкий мах другой, и почувствовал, как удачно врезалась пятка в чью-то голову. Тут же опустившись на маховую ногу, продолжил движение уже другой вверх-в сторону, но на этот раз прошил воздух впустую.
  - Всем разойтись по сторонам - он сейчас в левом верхнем углу квадрата семнадцать-Б.
  "Они, значит, свой район на квадраты разметили и наизусть заучили"...
  - Внимание, работают только те, кто с сетью - остальные по сторонам!
   "Какой сетью? Так, кажется, по-настоящему теперь влип... даже ножа, дурак, не взял...хотя, смотря из чего эта сеть, а то и нож не поможет... вот, значит, как они ловят, гады"... Спортсмен застыл в полуприседе, напряжённо ловя каждый звук, запах и шевеление воздуха. Шорохи послышались справа. Он тихонько двинулся влево, водя руками по сторонам, как бы поглаживая пустоту вокруг себя.
  - Смещается к шестнадцатому квадрату. С сетью, приготовились!
  "Ну, сука, я запомнил, откуда ты голосишь. В следующий раз с кошкой доберусь до тебя. А сейчас пора смываться, пока, как селёдку какую-нибудь, не поймали". Второго курильщика он учуял бы за версту, а тут всего в трёх метрах. Вот где есть возможность попробовать "бедуинский прыжок", места хватает. Он взвился в воздух, совершая в прыжке косой переворот тела и ног, уже в высшей точке полёта нанося двойной удар пятками в то место, где по его расчётам, находилась голова всадника. Почувствовал, что задел по касательной, и подумал, приземляясь на ноги, что и слава Богу, а то мог бы и убить.
  - Уходит! Перехватывайте! - заорал голос, от волнения забыв про квадраты, зато невольно подтвердив правильность выбранного Спортсменом направления.
  А тот, нащупав, наконец, сбоку каменную поверхность быстро двинулся вдоль скалы вниз, прислушиваясь к звукам за спиной. Но что-то тяжёлое рухнуло на него сверху, сбив с ног и придавив к земле. Лёжа на животе, он опёрся на одну руку, а другой нащупал за своей спиной ногу врага. Чуть сместил эту руку и с силой сжал чужую мошонку, одновременно нанося удар затылком в лицо противника. Тот дёрнулся сверху всем телом и обеими руками вцепился в кисть Спортсмена, стараясь отодрать её от своего сокровенного места. Но Спортсмен потянул мошонку к себе, одновременно поворачиваясь набок, а потом резко разжал пальцы и вывернулся из-под верзилы. Но, когда уже вскакивал, тот, видимо, совсем потеряв соображение, ухватил его за ботинок. Что оставалось делать, как не лягнуть другой ногой? Спортсмен и лягнул в чужое лицо, наверняка изменив его структуру. В это время кто-то самый шустрый из догоняющих споткнулся о лежащего избитого товарища и головой врезался в спину Спортсмена, сообщив ему дополнительное ускорение. Тот едва успел перейти в кувырок, вскочил на ноги и по инерции пробежал вниз несколько метров, пока не врезался в выступ скалы. "Всё, на сегодня хватит", - подумал он, нащупал справа знакомую каменистую поверхность и, стараясь не споткнуться, быстрым шагом направился к Двум братьям. Преследователи переругивались позади на достаточном удалении.
  
  ГЛАВА - 12
  ВЕЧЕРНИЙ БЕНЕФИС МИХАИЛА ИЛЬИЧА
  
   - ...так вот, про этого Ивана Кузьмича...- продолжал Михаил Ильич. - Кто в Туле раньше бывал, тот знает, что на въезде в город со стороны Рязанской трассы моста тогда не было - его недавно построили - вместо него был довольно крутой спуск. А при въезде в город уже, наоборот, подъём начинался. И прям около дороги в многоэтажке на первом этаже универмаг был - он и сейчас там же - "Богатырь" назывался. Вот в этом-то доме, где универмаг, и жил этот самый Иван Кузьмич. Было ему тогда лет под семьдесят и два брата в Орле таких же пожилых, как и он. А, надо сказать, сам он тоже орловский, просто в Туле у дочки загостился. Она в отпуск с мужем отдыхать куда-то уехала, а его вроде как квартиру охранять в их отсутствие попросила. Ну, скучно деду, вот он по вечерам по этой дороге прогуливаться привык, чтоб спалось лучше. Дойдёт до автозаправки, что в паре километров от дома, и назад. А, надо сказать, в ту зиму снега было как никогда: в деревнях дома до крыш заносило. Дорогу ту каждый день бульдозеры чистили, только снег с обочин вывозить не успевали. И вот случилось, что трое суток снегопад шёл, бульдозер въезд в город прочистил в очередной раз, а с боков сугробы дорогу совсем узкой сделали - встречные машины едва-едва разъехаться могли. А в тот вечер ехал в Тулу один мужик на КАМАЗе. Уже к городу спускаться стал и чувствует, что тормоза что-то барахлят. Потом видит в стекло, вдалеке по его стороне дед навстречу прётся - это Кузьмич как раз к автозаправке намылился прогуляться. Ну, водила, конечно, на тормоз жмёт, а тот вообще уже не фурычит, педаль проваливается. Водилу аж пот прошиб. Ну, он, естественно, влево берёт, чтоб деда не сбить и тут только замечает, что по другой стороне дороги пацан на коньках вниз едет. А с боков сугробы выше кабины, так что и в кювет хрен съедешь. Водила, конечно, в полном трансе. Давит на сигнал. Дед просёк, что на него такой монстр сверху мчится - заметался с перепуга, пацан обернулся - шлёп на задницу и никак на коньки опять встать не может. И вот, блин, картина: КАМАЗ, набирая скорость и виляя по всей дороге мчится да ещё и сигналит без перерыва, дед очумелый мечется то чуть не на середину дороги, то на сугроб прыгает, и пацан с другого края ползает, никак на ноги встать не может. Короче, водила видит, вот они уже близко. И, главное, на одной линии, только по разным сторонам: и дед совсем уже одуревший остановился, и пацан копошится. И вот в последний момент у водилы такая мысль мелькнула, что пацана всё-таки жальче, а деду один хрен помирать скоро. И вырулил он на такую дистанцию, чтобы в метре от пацана проскочить, чтоб не дай Бог не задеть, а на деда и не смотрел уже. Проскочил, не задел мальчонку. А деда не то зацепил чуток крылом, не то воздушной волной сшибло. Тот крутанулся от удара и на сугроб его бросило. Лежит без признаков жизни. КАМАЗ без тормозов движение продолжил, а когда закончились эти сугробы по обочинам и подъём в город начался, скорость стала теряться. Короче, доехал он по инерции чуть ли не до светофора на въезде и на рыхлую снежную обочину свернул, остановился. Побежал тогда водила назад на дорогу. Пацан на старом месте перепуганный хнычет, дед по-прежнему на сугробе лежит бородой вниз. Водила его перевернул, глядит: капут деду. Хоть и следов ушибов или ран каких ни на лице, ни на теле не видать - короче, как живой, но мёртвый. Может, даже и не от удара умер, а с перепуга - неизвестно. И что теперь делать несчастному работяге, у которого в мозгах уже тюремная решётка нарисовалась и параша во всей красе? Хоть и свидетелей, кроме пацана никого, а факт вот он - с бородой и в валенках. Да и пацан свидетель, отчего дед коньки отбросил. И тут стукнула ему по башке изо всей силы эта аналогия с обувкой. Подзывает он пацана. Смотрит, у того, как он и подумал, ботинки на коньках на несколько размеров больше, на вырост, так сказать и чтоб побольше шерстяных носков напялить. Короче, он с пацана коньки - на деда, с деда валенки - на пацана и пинка ещё для скорости добавил, чтоб по проезжей части не катался. Сам бежит назад к светофору, неподалёку от которого телефонную будку видел. Звонит в "Скорую помощь". Так, мол, и так: я тут мимо проходил, а по дороге дед на коньках катался. Фигурист, видно хреновый, потому что упал прямо башкой об лёд и, кажется, убился. Сказал, в каком месте, а сам не назвался и трубку повесил. Залез в машину, неисправность быстро нашёл, кое-как поправил, тормозную жидкость залил и быстрее сматываться оттуда. Скорая приезжает, врач деда осматривает - пульса нет, но и повреждений никаких. Вид как у спортсмена, только лицо отчего-то испуганное. Может, перед смертью НЛО увидел или скинхеда какого-нибудь? Видимо, на самом деле, упал и затылком стукнулся. Делать нечего, вызывает ментов, объясняет всё, как есть, и что деду одна дорога - в морг. Менты, естественно, не против. Протокол составили, по карманам покойника пошарили и паспорт нашли с орловской пропиской. Короче, пару часов спустя Кузьмич уже в морге прохлаждается, а менты в Орёл названивают, чтоб родственникам сообщить и те его хоронить забрали. А там только два его брата - тоже Кузьмичи. Деваться некуда, на следующий день они уже в Тулу на поезде прибыли. Естественно, уже немного поддатые с горя. И только когда в морг заявились, соображалки свои включили: а как быть-то с ним? Хоронить, само собой, на родине, в Орле надо. А везти-то как? Оба пенсионеры, денег с гулькин хрен: на них до Орла не то, что грузовик - велосипед не наймёшь. На поезде? В цинковом гробу дорого, в деревянном нельзя. Сидят в морге, с санитаром-моргинистом поддают и горюют вслух. А тот им и говорит: мужики, да ваш покойник с виду здоровей вас выглядит. Ежели его одеть да под руки поддержать, разве кто догадается? Ну, им, видно, градус в мозги уже ударил. А чего, говорят, и впрямь на него деньги зря тратить? Он нам и так тридцатку должен был, а теперь ещё на одни поминки сколько уйдёт... Короче, одели они его, шапку на глаза надвинули, коньки напялили, под руки с двух сторон и на вокзал вроде как пьяного так на коньках и поволокли. Билеты специально в пустое купе купили, чтоб без соседей. Затащили в вагон, посадили Ивана Кузьмича на нижнюю полку грудью к столику для опоры, а в скрюченные руки газету развёрнутую засунули - вроде как сидит дед и читает. Типа грамотный очень. Ну а как поезд тронулся, они быстрей оба в вагон-ресторан за водочкой, чтоб не заснуть. Кому охота рядом с покойником-то спать? А за водочкой и разговором, глядишь, и время до Орла быстрей пролетит. Вроде бы всё чин чинарём сделали: дед на коньках и в шапке сидит, газету читает, из его кармана билеты торчат (он уж точно не потеряет, потому что не выпимший), а дверь купе для страховки ещё и снаружи на ключ закрыли. Только одно им невдомёк было из-за спешки, что в этом купе на верхней полке солдат от самой Москвы спал. Он на дембель ехал, но всё никак доехать не мог. Чтоб на вокзале в своём дембельском пьяном виде на патруль не нарваться, он проводника упросил без билета пристроить - не бесплатно, конечно. И вот проснулся этот солдат и думает: а чего это я так некультурно, весь такой обутый сплю? И решил сапоги свои кирзовые с подковами дембельскими снять. Ну и нечаянно по причине нетрезвых рук уронил сапог прямо деду на голову. Тот, естественно, неустойчивый - ду-дух на пол бородой вниз, а коньками кверху. Солдат на шум свесился, а как увидел, что натворил, так обомлел весь и протрезвел напрочь - только деньги зря на водку переводил. Соскакивает и давай деда тормошить: вставай, мол, земеля, выпьем с тобой за встречу. Тому, естественно, пить не хочется, потому что покойник. Понял солдат, что ухайдокал деда своим сапогом, а вместо родного дома тюрьма светит, и совсем ополоумел. А когда увидел, что ещё два пальто на вешалках висят и в любой момент свидетели могут появиться - прямо хоть ложись рядом с дедом и помирай. И вот ведь какая одинаковая мозговая конструкция у поддатых русских мужиков, когда, вроде, и выхода не предвидится... Когда глянул он на убитого им посредством сапога пассажира и увидел трезвое лицо с испуганными глазами, сразу прошибла его мысль, что дедуля-то на вид совсем здоровый. Не то что он сам - хоть сейчас в могилу. Короче, солдат быстренько достал сигарету, прикурил её, воткнул деду в зубы и поволок его в тамбур, благо, что тот рядом был. Прислонил дедулю в тамбуре к двери, будто тот курит и в окно смотрит, а сам бегом назад. Затих на верхней полке, ждёт, чем дело кончится. Вскоре как раз первая остановка поезда после Тулы двухминутная. Солдат чуть не в обмороке, что труп сейчас обнаружат и менты заявятся. Но вместо ментов Кузьмичи с водкой пришли. Заходят, смотрят, а деда и след простыл - только газета осталась. "Во, блин, - говорят, - а куда наш брательник подевался"? "А он только что курить в тамбур пошёл", - сообщает им солдат с полки. "Как пошёл? Сам"? "Ну да, сигаретку попросил и подался. Читать, говорит, что-то надоело, курить хочу". Кузьмичи глазами хлопают, а в это время дверь открывается и железнодорожные контролёры заходят. "Ваши билетики", - говорят. А билеты-то у деда в кармане. Ну, один из Кузьмичей и заявляет, что все билеты, мол, у брата их. "А брат где"? - допытывается контролёр. "Да курит он в тамбуре", - информирует солдат. Тут один из контролёров спрашивает: "Он в годах уже"? "Ну да". "И на коньках"? "Ну да. Он у нас бывший хоккеист, привык везде на коньках". "Понятно, - говорят контролёры, - вы такие же, значит, зайцы, как и хоккеист ваш. Платите штрафы". Они не поймут ни фига: какие зайцы, с какой стати штрафы? А им контролёр поясняет, что как только на остановке дверь в вагон открылась, из неё очумелый дед на коньках вылетел и весь перрон быстрее любого конькобежца пролетел - они даже билет спросить не успели. "Вот, гад, - сказал один из Кузьмичей, - мало того, что тридцатку зажилил, так ещё и на билеты дважды разорил". А дед так и не объявился. Хотя потом водилы-дальнобойщики брехали, что иногда зимними вечерами им попадается ковыляющая враскоряку на коньках по обочине фигура бородатого старика. Но ведь дальнобойщику сбрехнуть - что стакан опрокинуть. Такая вот история приключилась с Иваном Кузьмичом и его братьями на старости лет, - закончил Михаил Ильич под общий хохот.
  - Я чего-то так и не понял, живой он что ль оказался? - озадаченно спросил Змей.
  Все опять захохотали.
  - Да байка это, - сказал Винт. - Что-то подобное я уже слышал.
  - Сам ты байка, - обиделся Михаил Ильич. - Если хочешь знать, этим солдатом в поезде я был.
  Змей представил Михаила Ильича, роняющего сапог на деда, и прямо-таки покатился по траве, хватаясь за живот. Даже всегда угрюмый Борода беззвучно смеялся, глядя на Ильича искристыми синими глазами.
  - Что за шум, а драки нет?
  В круг света от костра вошли двое: один огромный, бугрящийся мускулами, и второй среднего роста с забинтованной по локоть левой рукой. Который поменьше шагнул к Михаилу Ильичу и спросил, указывая пальцем тому в грудь:
  - Твоя рубаха?
  - В смысле?
  - На тебе твоя рубаха или у кого поносить взял?
  - Под пиджаком которая?
  - Не в ботинках же. Ты дурочку-то не гони.
  - Не, я чужое не ношу, - сказал Михаил Ильич. - А в чём дело-то?
  - В чём дело, Лешак? - вслед за ним повторил Борода.
  С забинтованной рукой вместо ответа повернулся к огромному приятелю и спросил у него, кивая на Михаила Ильича:
  - Похожа?
  Тот почесал затылок и замялся.
  - Да хрен её знает, эту тряпку - я не присматривался, кота душил.
  - Похожа, - утвердительно сказал Лешак. - Пошли.
  Они исчезли в темноте, как и не было.
   Когда оба всадника молча прошли метров пятьдесят в сторону зданий, Лешак нарушил молчание.
  - Он это, я рубаху узнал.
  - Теперь не докажешь.
  - Я доказывать не собираюсь - замочу козла, когда свидетелей не будет.
  - Зря, всё равно теперь на тебя подумают. Лучше давай девку оттрахаем, - предложил здоровяк. И отомстишь, и удовольствие получишь, гы-гы...
   - Не, Бычара, я женский пол не обижаю. Хочешь - трахай, а я с этим козлом разберусь.
  - Ну, смотри. За ним - Спортсмен.
  - И на Спортсмена уздечку найдём. На него уже давно кое-кто зубы точит. Поможешь?
  - Без вопросов. Но сначала девку.
  А у костра Борода говорил Михаилу Ильичу:
  - Даже если это не ты на крышу с котом...
  - Какая ещё крыша? - перебил его Михаил Ильич. - Я высоты боюсь. На стул залезть пугаюсь, а не то, что по крышам шастать.
  Змей хмыкнул.
  - Только всё равно теперь один нигде не ходи, - предупредил Борода. - У Лешака если дрянь какая в голову влезет, кувалдой не вышибешь. Если что заметишь с его стороны, сразу Спортсмену или мне сообщи.
  - Что случилось, Борода? - послышался знакомый голос из темноты, а вслед за голосом появился Спортсмен под ручку с улыбающейся Наташкой.
  Он подмигнул Виктору и уселся на бревно, предварительно подстелив рядом с собой куртку для девушки. Виктор внимательно посмотрел ему в лицо, уловил едва заметный кивок и облегчённо вздохнул.
  - Да вот Лешак на Михаила Ильича наехать пытался. Говорит, что тот, кто в него кота кинул, в такой же рубахе был. В смысле, голова ею обмотана была.
  - Мне делать больше нечего, как только котами раскидываться, - пробурчал Михаил Ильич на вопросительный взгляд Спортсмена.
  Наташка прыснула в ладошки.
  - Лешак, Лешак... это лохматый такой?
  - Ага, он из отряда Угая, - сообщил Змей.
  - Вот с утра и поговорим с Угаем, а заодно и с Лешаком этим, - сказал Спортсмен. - Шашлык-то сожрали уже?
  - Даже и не делали, вас с Наташкой ждали, гулёны.
  Михаил Ильич встал с бревна и отошёл к вырытой неподалёку канавке. Пока он ставил по её бокам кирпичи, Змей откинул с костровища горящие поленья в сторону, а обломком совковой лопаты подцепил кучку золотисто-ярких крупных углей. Ссыпал их в канавку, потом туда же отправил ещё несколько лопат.
  - Хватит, хватит, золу не сыпь, - остановил его Михаил Ильич.
  Он разровнял угли в ровный мерцающий ковёр и начал раскладывать на кирпичи шампуры с уже нанизанными на них кусочками мяса и головками лука. Змей вновь покидал отброшенные ранее поленья в кострище, сверху положил ещё несколько новых и, усевшись на бревно напротив Наташки, подмигнул ей. Спортсмен молча и выразительно показал ему кулак. Все засмеялись, за исключением Михаила Ильича, возившегося с шампурами.
  - Виктор, можно тебе вопрос задать? - спросила через некоторое время Наташа.
  - Конечно, - кивнул Борода.
  - А почему вы себя всадниками называете? Здесь же ни одного коня нет.
  - Ночь наш конь. Мы ночные всадники и должны уметь в темноте двигаться и сражаться так, как другие умеют днём.
  - А-а-а, теперь поняла. Романтично.
  - Но мы и на обычных конях можем, - сказал Борода.
  И добавил с грустинкой в голосе:
  - Они все там на Алтае остались.
  Из темноты неожиданно вновь беззвучно возникли две фигуры, настолько неожиданно, что Наташа вздрогнула, увидев их рядом с собой. Но это были уже не Бык с Лешаком, а совсем другие, оба в чёрной одежде.
  - Майор разрешал этот костёр? - спросил один из них, ни к кому конкретно не обращаясь.
  - Да, разрешил, но чтоб не шумели, - ответил Спортсмен. - Мы и не шумим.
  - Слушай, Спортсмен, а у тебя обувь какого размера? - неожиданно поинтересовался второй из двоих, глядя на ноги Спортсмена.
  - Сорок четвёртого, а что?
  - Да у меня лишняя пара новых кроссовок как раз такого размера есть, могу обменять на эту твою обувку поношенную. Мне запасная пара нужна, чтоб не жалко было по камням сбивать.
  - И на сколько мне твоих кроссовок здесь хватит? Больно хитрый.
  - Даю бич в придачу. Двухметровый, из кожи буйвола.
  - Не люблю бичи. А эти ботинки я пока на складе подобрал, полсотни, наверно, перемерял. Они хоть и бэушные, но мне как раз.
  - Жаль. А у тебя, Борода, какой размер?
  - Мне кроссовки не нужны, а бичи свои есть.
  - Ну, как хотите.
  - Сидите давно здесь? - спросил теперь всадник в чёрном, до этого не участвовавший в разговоре.
  - Да уж больше часа.
  - Все семеро?
  - Естественно. Кому охота без шашлыка остаться?
  - Ну, ладно. Пока.
  Фигуры исчезли.
  - Чего это вдруг командир второго отряда на территории дежурит? - удивился Змей. - Они же сегодня на флаге должны...
  И осёкся, уставившись округлившимися глазами на Спортсмена.
  - На каком флаге? - спросил равнодушно тот и нагнулся завязать шнурок у ботинка.
  Винт перевёл пристальный взгляд с лица Змея на Спортсмена и Наташку, потом на вновь нахмурившегося Виктора. Встретившись с ним глазами, усмехнулся, подмигнул, а потом рассмеялся.
  - Ты чего это? - спросил Спортсмен, выпрямляясь.
  - Да так, смешно стало. Этот флаг командирский по очереди аж три отряда охраняют. А кому он, на фиг, нужен? Прям, детские игры какие-то.
  - Стол сервируйте, шашлык на подходе, - донёсся голос Михаила Ильича.
  Быстро на два пня перед бревном настелили доски, на них разложили листья лопухов, а уже на них хлеб, всякую зелень и варёный картофель. Борода пошарил позади себя за бревном и достал стопку пластиковых одноразовых стаканчиков. Все вопросительно на него уставились. Он вновь прогнулся назад, опустив руку за спину, а когда выпрямился, то между пальцами у него оказались зажаты горлышки двух бутылок водки.
  - Вот это фокус, - восхитился Спортсмен. - Где достал, если не секрет?
  - У завхоза на нунчаку и медвежью шкуру, которую вы мне подарили, выменял. Только давайте так: разлили, выпили и прячем, чтоб никто из посторонних не усёк.
  - Точно, - поддакнул подошедший Михаил Ильич с шампурами в руках, пышущими таким ароматом, что у всех непроизвольно началось слюновыделение. - А то, блин, ходят весь вечер какие-то оборванцы: то им рубаха чужая понравилась, то ботинки нужны.
  Вместе со всеми засмеялся даже задумчивый весь вечер Лёлик.
  От костра расходились неохотно. Попрощавшись с тремя всадниками, направились к своему домику. Лёлик, на которого, кажется, единственного алкоголь подействовал опьяняюще (Наташа пить отказалась), спросил у Михаила Ильича:
  - Михаил Ильич, ты змей боишься?
  - А кто ж их не боится? - удивился тот. - Если только совсем уж дурак какой или биолог вроде тебя. У нас в армии одного укусила, так он почернел весь - думали, что помрёт. В медсанчасти еле-еле откачали.
  - Я просто предупредить, чтоб поосторожней. Сегодня днём гадюку видели и говорят, что под нашу терраску заползла.
  - И ты только сейчас об этом говоришь? - вскинулся Михаил Ильич. - У-у-у, враг народа! Убить тебя мало. Слышь, Петрович, иди первым, раз говоришь, что Смерть чуешь.
  Весь оставшийся путь он проделал последним, перед терраской предупредил, чтоб поосторожней шли и под ноги смотрели, а в комнате первым делом зажёг керосиновую лампу и обсветил ею все углы, стены и свою постель. Проводив Наташку в соседнюю комнату и улёгшись, они ещё немного поболтали за жизнь, а потом Михаил Ильич завернул фитиль и все умолкли. Спортсмен уже в двух словах успокоил товарищей, что разведка прошла отлично и завтра-послезавтра ночью он пройдёт весь маршрут до флага и обратно подготовленным без всяких неожиданностей. Михаил Ильич, конечно, понимал, что Спортсмен их просто успокаивает, но, по правде, ему этого и хотелось. Вдруг он почувствовал, будто кто-то узкий быстро прополз под его ногой. Вмиг пропала дремота и он замер, похолодев. Минута неподвижной напряжённости, две... Ффу, почудилось, кажется. И вдруг кто-то гибкий и быстрый вновь проскользнул под его ногой к спине, а оттуда вбок. Михаил Ильич вскочил, как ужаленный, отбросил одеяло и, стоя босыми ногами на полу, ломая спички, зажёг лампу.
  - Ты чего, Ильич? - спросил, приподнявшись, Спортсмен и закашлялся.
  У стены застонал, видимо во сне, Лёлик.
  - Кажись, ползает кто-то у меня в кровати, - сказал Михаил Ильич, стараясь говорить мужественным равнодушным голосом, но не очень-то это у него получалось.
  Он осветил постель, встряхнул на вытянутых руках одеяло, потом посветил под кровать, вокруг неё, под стол, вновь по всем углам.
  - Ложись, почудилось тебе, - посоветовал Спортсмен и лёг, накрывшись с головой одеялом.
  Лёлик по-прежнему постанывал во сне. Михаил Ильич осторожно лёг на простыню, плотно завернулся в одеяло, сделавшись похожим на куколку бабочки, и погасил лампу. Несколько минут он лежал в напряжении, но постепенно расслабился и смежил веки. И тут кто-то, будто ждал этого момента, заскользил быстрыми зигзагами прямо под его спиной. С воплем он вылетел из кровати прямо в одеяле, грохнулся на пол, но тут же вскочил и взлетел на кровать Спортсмена, точнее, на самого Спортсмена.
  - А-а-а! - заорал тот спросонья и, брыкнув ногами, сбросил Михаила Ильича вновь на пол.
  Совсем ошалевший от такого предательства и возможностью наступить на змею Михаил Ильич взобрался на стол и в очередной раз дрожащими пальцами зажёг лампу. Спортсмен сидел на кровати, смотрел на Михаила Ильича и...ржал как последний придурок. Лёлик отчего-то рыдал в подушку. Смутное подозрение стало закрадываться в израненную душу Михаила Ильича. Он осветил пол, потом спрыгнул со стола, подошёл к своей кровати и рывком сдёрнул простыню. Тоненькая бечёвочка, разложенная зигзагами по матрацу, не успела уползти: он ухватил её и, перебирая руками, дошёл до Лёнькиной кровати.
  - Э-э-эх, как не стыдно?! А ещё учитель, блин... Чему детей научишь, биолог хренов?
  Спортсмен уже катался по своей постели, а "биолог" просто задыхался в подушке, дрыгая под одеялом задницей и ногами. Михаил Ильич дал пинка по бугру лёликова одеяла, подобрал с пола своё и завалился на кровать. Через некоторое время он вспомнил свои переживания, увидел всё как бы со стороны и непроизвольно хихикнул. Спортсмен и Лёлик, будто этого и ждали, закатившись хохотом в полный голос.
  До Наташи едва слышно через стенку доносились отзвуки этого хохота. Она улыбнулась (взрослые мужчины, а как дети) и, положив сомкнутые ладошки под щёку, так с улыбкой и заснула. И снилось ей, что они, обнявшись со Спортсменом как одно целое, летят в нежном воздухе куда-то далеко-далеко. И их этого далёка тёплый свет шепчет им ласковые слова приветствия, а Спортсмен тоже шепчет в ухо: "Моя маленькая прелесть, наша жизнь только начинается".
  
  ГЛАВА - 13
  НОЧНЫЕ ГОСТИ
  
  Ему приснился человек, распятый в звёздном небе на четырёх компьютерных мониторах. Сквозь руки и ноги распятого в мониторы были вбиты огромные гвозди. "Но это же невозможно", - подумал Спортсмен.
  - Всё возможно, - сказал человек знакомым голосом, поднял голову и оказался Жорой.
  - Кто это тебя так? - спросил Спортсмен.
  - Сам сдуру напросился. Ты давай, просыпайся быстрей.
  - Зачем? Смерти, вроде, рядом нет - я бы почувствовал.
  - Есть кое-что и похуже смерти, - сказал Жора. - Просыпайся!
  - Что может быть хуже...- удивился Спортсмен и осёкся.
  Он открыл глаза в темноту и сразу сердце будто обдало холодом. Он бесшумно слез с кровати и замер, прислушиваясь. Кроме посапывания Лёлика и дыхания Михаила Ильича никаких звуков не было. Всё равно ощущение опасности не проходило. Наощупь натянув тренировочные брюки, Спортсмен подкрался к окну. Такой же сплошной мрак, как и в комнате. Тогда он, крадучись вдоль стенки, добрался до двери и медленно вытянул задвижку. Чуть подождав, прислонился к стене у двери и так же медленно стал приоткрывать её одной рукой. Темнота в прихожей сливалась с темнотой в комнате. Когда дверь открылась полностью, он, выставив перед собой левую руку, стал настороженно продвигаться в сторону выхода на террасу. И вдруг замер, услышав приглушённый, как бы далёкий вскрик слева от себя. Там находилась дверь, где жили Наташа и одна из поварих. Он нащупал её рукой и чуть надавил. Она была закрыта изнутри на ключ. Он прислонился ухом к деревянной поверхности и прислушался. Изнутри доносились какие-то шорохи и шёпоты, но потом вдруг опять прорвался приглушённый женский вскрик, а за ним злой и от этого громкий шёпот, принадлежащий явно мужчине: "Какого дьявола возитесь? Тащите её к окну".
  Спортсмен быстро определил расположение замка - где-то на уровне пояса - отошёл спиной к стене напротив двери и с короткого разбега взвился в прыжке с боковым разворотом. Удар распрямлёнными в последний момент босыми ногами пришёлся чуть выше замка. С треском дверь распахнулась и Спортсмен, влетев внутрь, в какие-то доли секунды охватил взглядом при свете керосиновой лампы шевелящиеся тени в углу у наташиной кровати, пустую кровать у другой стены и мужской силуэт у окна как раз напротив него. Сознание не успевало за отработанными рефлексами и, пока мужчина у окна, реагируя на шум, пытался встать в защитную стойку, Спортсмен, используя силу инерции при приземлении, просеменил на скорости на полусогнутых ногах и вновь прыгнул вперёд точно так же, как перед этим. Только теперь удары пятками пришлись в два разных места: в грудь мужчины и точно в лоб.
  Спортсмена всегда удивляло, когда он смотрел западные боевики с участием вроде бы знаменитых бойцов-профессионалов. Там после самых крутых ударов противник обычно отлетал назад, сметая всё при своём падении. Но ведь это для примитивов. При точном ударе профессионала пропустивший его или впадает в состояние грогги, или, вообще, теряет сознание, но всегда падает вперёд - это естественно для неуправляемого тела. А отлетает назад только в том случае, если к нему применили при ударе голую силу, как в деревенской драке. А вот как раз это-то и не значит, что после такого удара он будет хотя бы оглушён, так как при падении назад часть этой чужой голой силы теряется.
  Сейчас, естественно, он ни о чём таком не думал и не думал вообще. Его тело при контакте с противником само всё сделало именно так, как его долго и упорно тренировали: контакт произошёл ПРАВИЛЬНО, а, значит, противник больше не опасен. Мужчина ещё падал лицом вперёд, а Спортсмен уже находился рядом с наташкиной кроватью.
  - А-а-а, знакомые всё морды, - пугающе приветливо обратился он к двум мужским фигурам, уже отскочившим от девушки и пытающимся теперь осторожно обойти его с двух сторон.
  Морды их как раз различить в полумраке было трудно, но одного по комплекции он узнал сразу: такого бугая ни с кем спутать было невозможно.
  - Что, Бычара, девичьего тела захотелось? - спросил он гиганта, демонстративно принимая вялую, расслабленную позу и краем глаза стараясь не выпустить из вида и второго всадника.
  Бык был не только огромен, он с юных лет качал мышцы и тренировался в держании ударов в любые части тела. Просто так, для наглядности он иногда устраивал представления, в которых об его ноги, руки, спину, шею ломали доски и дубины, сам он разбивал лбом кирпичи, гнул подковы и показывал прочие силовые номера. Пробить его было делом бесполезным кроме нескольких смертельно уязвимых точек. В бою с ним могли помочь только спецприёмы, калечащие или убивающие человека. Спортсмен, однако, понимал и то, что если он нападёт первым, то при малейшей неточности будет обречён, потому что Быку достаточно лишь ухватиться за него и применить свою чудовищную силу, как всё закончится.
  И в этот момент напряжённого противостояния в проёме двери появился Михаил Ильич со штык-ножом в руке.
  - А ну, кто тут!.. - заорал он, влетая в комнату.
  Бык лишь на мгновение отвлёкся на крик - Спортсмен прыгнул с места вперёд. Тот попытался одной рукой перехватить его, а другой нанести удар кулаком. Но Спортсмен, при приземлении сразу поднырнул вниз и с силой врезал костяшками пальцев ему между ног. Бык мгновенно присел, сгибаясь от боли и обхватывая руками пах, и в этот момент Спортсмен указательным пальцем ткнул ему снизу в глаз. От нечеловеческого рёва заложило в ушах. Бык, скорчившись, стал кататься по полу. Второй всадник метнулся к окну и, перепрыгнув через недвижимого приятеля на полу, вскочил на подоконник. Михаил Ильич, к этому времени уже разобравшийся кто есть кто, метнул в него штык-нож и лезвие вонзилось в ягодицу убегавшему. С воплем тот исчез в оконном проёме. Спортсмен тем временем вытащил у Наташи изо рта кляп и пытался развязать её связанные за спиной руки. Она сидела на кровати в одних трусиках и всхлипывала навзрыд. По лицу ручьями текли слёзы.
  - Не плачь, маленькая, всё будет нормально, - бормотал Спортсмен, который в полутьме никак не мог распутать узел. - Ильич! Посвети лампой.
  - Михаил Ильич подкрутил фитиль и поднёс лампу поближе. Узел, наконец, развязался и Спортсмен, укутав девушку в одеяло, взял её на руки и понёс к себе в комнату, сопровождаемый незатихающим воем скорчившегося в углу Быка. Михаил Ильич с лампой в руках обогнал его, освещая путь. Лёлик с вытаращенными глазами и топором в руке встретил их ещё в дверях.
  - Чего вскочил? Рано ещё, спи давай, - сказал Михаил Ильич и отодвинул его в сторону.
  Лёлик непонимающе уставился на них, а потом на Наташу, которую Спортсмен положил на свою кровать.
  - Что с ней? - спросил он.
  - Да отстань ты, потом всё объясним, - отмахнулся от него Михаил Ильич.
  - А кто это там воет?
  - Лёнь, ну сказано тебе: потом. Дай-ка топор сюда.
  - Правильно, Ильич, - одобрил Спортсмен, услышавший, как забарабанили в дверь террасы.
  Он накинул на голые плечи куртку и быстро стал натягивать на ноги высокие ботинки с ребристой подошвой.
  - Закройся изнутри и вырубай, не жалея, всякого, кто ломиться будет. Кроме меня, конечно, - сказал он Михаилу Ильичу, завязывая шнурки.
  - Не уходи! - сквозь слёзы крикнула Наташа. - Сашенька, не ходи к ним, пожалуйста.
  Барабанили уже не только в дверь террасы, но и в окно комнаты.
  - Не бойся, малыш, я скоро. Обещаю. Ты же знаешь, что я никогда не обманываю. А с тобой мужики наши побудут, не бойся. Ильич, закрывай за мной на засов.
  Он вышел в темноту прихожей, потом на террасу и прикрыл глаза ладонью, загораживаясь от света фонарей, направленных на него. Дверь, оказывается, только что вышибли и здесь уже было полно народу.
  - Что тут у вас? - услышал он голос Афганца.
  - Пошли, увидишь, - сказал Спортсмен и направился в женскую комнату.
  За ним потопала вся толпа.
  - Та-ак, - протянул Афганец, рассматривая всё ещё тихонько подвывающего в углу Быка. - Шах, Борода, быстро сюда Доктора и носилки. А с этим что?
  Он подошёл к неподвижному телу у окна и склонился над ним, нащупывая пульс.
  - Этому медицина уже не поможет, готов. Это ты его?
  Спортсмен кивнул.
  - Я. И ещё был один. Убежал с ножом в заднице.
  - Лады. Узнаем, кто. А Наташка где?
  - У меня в комнате. Не ходите туда.
  - Ясно. В каком она состоянии? Ничего с ней не сделали?
  - Не успели - связали только. А состояние, естественно, стрессовое. Не ходите туда.
  - Да не пойдём, не бойся. А где же ещё одна, которая тут живёт?
  - Это у них надо спросить, - кивнул Спортсмен в сторону Быка.
  - Ну ладно, картина ясна. Пойдём-ка, Петрович, ко мне зайдём ненадолго, разговор есть.
  - А на утро нельзя его отложить?
  - Нет, Петрович, теперь никак нельзя, пойдём. Спать ведь всё равно не будешь, правильно? А за своих не бойся, никто их больше не тронет.
  Он повернулся к всадникам.
  - Череп, Винт, останетесь тут в охране, поняли? А ты, Семён, разыщи ту бабу, которая в этой комнате живёт и приведи ко мне, понял?
  - Понял, командир.
  Афганец пошёл к выходу. Спортсмен в прихожей свернул к двери в свою комнату, постучал в неё и крикнул:
  - Ильич! Слышишь меня?
  Миронов с сопровождающими приостановились.
  - Слышу, слышу, - отозвался Михаил Ильич.
  - Я тут ненадолго к командиру отойду, а ты пока не спи, понял? Если кто сунется, знаешь, что делать.
  - Всё будет путём, Петрович, не волнуйся. Если у кого на плечах что лишнее, пусть суётся - укоротим.
  Афганец усмехнулся.
  - Боевые у тебя орлы. И оружие нестандартное: коты да топоры. Ладно, хватит трепаться, пойдём.
  По асфальтовой дорожке они шли молча, лишь однажды Миронов нарушил тишину и спросил равнодушным тоном:
  - Флаг тебе зачем понадобился?
  - Какой флаг? - удивился Спортсмен.
  - Пионерский, блин. Ладно, не хочешь - не говори, только подумай, что с Наташкой будет, если с тобой что случится.
  - Пошёл ты... советчик...
  - Всё, Сашок, не провоцируй - всё равно не получится. Давай по-нормальному поговорим и вместе решим, что дальше делать.
  - Давно бы так. А то всё игры какие-то...
  
  Афганец подкинул в камин несколько поленьев, поворошил головёшки и, удостоверившись, что огонь достаточно окреп, вновь развернул кресло в сторону собеседника.
  - Н-да, и не знаю, что сказать. Невесёлую картину ты нарисовал. Значит, ты уверен, что всё идёт к концу и изменить уже никто ничего не в силах?
  - В глобальном масштабе - да. А каждый сам для себя - может. Как говорится, "звёзды склоняют, но не обязывают".
  - И бабы рожать больше не будут? То есть детей уже больше не будет никогда?
  - Нет.
  - А если какая уже беременная?
  - Где ты видел хоть одну беременную, майор? Их давно уже на Земле нет.
  - Не знаю, не знаю, - задумчиво проговорил Афганец и, подвинувшись ближе к журнальному столику, плеснул коньяк в бокалы себе и Спортсмену. - У нас всего три бабы и все в возрасте, а вот как в других местах, это ещё надо посмотреть.
  Послышался стук в дверь, а затем вошёл коренастый Семён.
  - Докладывай, - буркнул ему Афганец.
  - За которой ты меня послал, Валюха, значит, её зовут, - забасил Семён, - она, значит, на складе у Петюни дрыхнет, значит. В дымину она: видно, у Петюни и пили все трое вместе с Валюхой - самогону там у него в каптёрке ещё две банки трёхлитровых осталось. Её, значит, если только волоком сюда тащить, да я не стал, значит, облёванная она вся.
  - Вот, суки! - выругался Афганец. - Кто третий с ними был, узнали?
  - Ага. Сомик. Он сейчас в медпункте в отключке лежит - крови много из задницы вылилось.
  - Это тот, что испытание позавчера не прошёл, - пояснил Афганец Спортсмену, - но он, вообще-то, ссыковат - видно, спьяну согласился. Ну, ладно, хрен с ним. А с Быком что? - посмотрел он на Семёна.
  - Да тоже, значит, не очень, - Семён зыркнул на Спортсмена. - Лежит, значит, стонет. Полрожи в бинтах - глаз у него совсем вытек, а яйца, говорят, краснющие и, значит, чуть не до колен опухли.
  - Всё ясно.. Иди отдыхай. На полосе кто тренируется?
  - Вроде бы Хан со своими.
  - На, пропусти посошок на сон.
  Миронов налил коньяк в бокал почти до краёв и протянул Семёну. Тот опрокинул его в себя, крякнул, поставил пустым на стол, пробасил: "Бывайте, значит", - и вышел.
  - Н-да, накидал ты нам проблем, Петрович. Троих из второго отряда в медпункт уложил...
  - Не знаю, о чём ты.
  - Да ладно тебе...больше некому. А теперь ещё и эти... Петюню на тот свет отправил, Сомику задницу подрезал...
  - Это не я, это Ильич ему, - откликнулся Спортсмен, тоже ставя опустевший бокал, - и, кстати, штык мой этот Сомик с собой упёр, скотина.
  - Я тебе что, ещё штык твой искать буду? Совсем ты оборзел, Петрович. Ладно, хрен с ними: и с Петюней, и с Сомиком этим дешёвым, а вот, что Бык из строя вышел, жалко. Такой боец никогда не лишний.
  - А мне не жалко.
  - Да уж... Ты всё-таки попробуй понять: больше сотни здоровых мужиков, силы девать некуда, и три бабы, которые им в матери и бабки годятся. Я уж и так им особо застояться не даю, гоняю - сам видишь, а всё равно они ж не пеньки или голубые какие-нибудь. А тут девка рядом молодая.
  - Во-во, а сам что предлагал? Чтобы мы вместе с ней оставались у тебя. И что, мне как тень, круглые сутки с ней рядом ходить? И когда-нибудь всё равно меня бы замочили, а её по кругу... Ты, майор, давай кота за хвост не тяни - отпускай нас от себя. Твои командиры отрядов условие нам поставили в виде испытания - оружие вам добыть. Ну, раз у вас кишка тонка на это, то мы его добыли. Так что условие выполнили, и не наша вина, что Общий Разум любое оружие бездействующим сделал.
  - Опять ты с этим Общим Разумом... Ладно, пусть всё, что ты рассказывал, правда...
  - Правда.
  - Пусть. И отпустить я вас отпускаю - прямо с утра и идите.
  - А командиры отрядов как?
  - После сегодняшней ночи пусть попробуют со мной не согласиться. Ежу понятно, что добром это всё, пока вы здесь, не кончится. Но объясни ты мне, Сашок, по старой дружбе...как на духу, объясни: если мы все там скоро будем, - Афганец ткнул пальцем в потолок, - или там, - он показал пальцем вниз, - то какого чёрта вы в этот город собираетесь идти? Не всё ли равно, где конца ждать и как? Жрите, пейте, веселитесь последние деньки. У меня в десяти километрах отсюда в горах туристский приют есть. Вполне современно обеспечен всем необходимым и достаточно в стороне, чтобы чёрные не наткнулись, а мои про него и не знают. Борода только, но он могила. Балдейте там с Наташкой, а я в гости буду наведываться.
  Спортсмен поморщился.
  - Не о том речь. Мне дело одно в этом городе надо закончить, а остальные за компанию со мной.
  - Что за дело?
  - Долго рассказывать. Должок за мной висит - рассчитаться надо.
  - Ну, долг - дело святое, рассчитывайся.
  Афганец вылил остатки армянского коньяка в бокалы и, взяв свой, откинулся на спинку кресла. Спортсмен посмотрел в окно, в котором по-прежнему ничего не было видно кроме сплошной черноты, и мысленно прикинул: до подъёма оставалось примерно от четырёх до пяти часов, а до рассвета, если ночь ещё дольше не затянется, часов восемь-девять. Миронов заметил его движение и вздохнул.
  - Во-во, высчитывай. Это всё твой Общий Разум там (он опять ткнул пальцем вверх) выделывается? Мало ему тут всякой хренотени наворотить, так ещё и день-ночь по полгода, как в Заполярье, хочет сделать?
  Спортсмен на мгновение задумался и, тоже откинувшись в кресле, сказал:
  - Я попробую объяснить, как это всё понимаю, но ты, майор, на меня особо не наседай: я не Лобачевский и не Эйнштейн всё-таки.
  - В принципе, я это подозревал...
  - Время для нас, как я понимаю, это всё, что меняется вместе с нами. А чтоб удобней было, мы его равными кусочками суток измеряем...
  - Ежу понятно.
  - А теперь представь, что ты на компьютере включаешь какую-нибудь программу, например, связанную с поступлением информации.
  - При чём тут компьютер?
  - Чтоб понятней. Ты же имел с ним дело?
  - Конечно. Одно время сутками не вылезал из-за него: я по клавишам долбил, а он мне по мозгам.
  - Так вот. Информация пополняется, а ты её, когда хочешь, записываешь в компьютерную память, правильно? Когда надо, ты её всю в обратном порядке можешь прокрутить файл за файлом, а когда надо - просто вернуться на какой-то момент записи, в определённую точку.
  - При чём тут это? А-а, ты хочешь сказать...
  - Точно. Представь, что всё, что происходит...абсолютно всё, где-то как бы записывается до мельчайших подробностей: до сказанного кем-то слова, до перемещения облаков, инфузорий всяких, до положения каждого атома и молекулы - в общем, всё-всё-всё. А когда надо, этот процесс замедляется или назад прокручивается, или возвращается на какой-то прошлый момент.
  - Ни хрена себе! Какой же компьютер нужен? И для чего это Общему Разуму надо сейчас всё замедлять? Мы-то, кстати, ведь не замедляемся - на той же скорости, что и прежде, живём.
  - А ты что, на компьютере не можешь часть информации медленнее пустить, а часть ускорить? Или часть, вообще, в неподвижной картинке оставить? Но это я - к примеру, а вообще-то, всё сложнее, чем я тебе объясняю. И, кстати, я тебе не про Общий Разум примеры привожу, а про время. Так что это не Общий Разум сутки удлинил, а тот, кто временем управляет.
  - Ну, ты даёшь... И кто ж им управляет?
  - Откуда я знаю? Может, Бог, а, может, таракан какой-нибудь мыслящий из Альфа Центавра - понятия не имею. А по поводу Общего Разума я тебе вот что скажу. Он не на небе или в космосе, куда ты пальцем показываешь. Он вокруг нас.
  Афганец непроизвольно повёл глазами по сторонам. Спортсмен ухмыльнулся.
  - Чего скалишься? - буркнул Миронов. - Объясняй уж до конца.
  - В общем, представь, что мы все - все люди до одного - слепые от рождения, ну, как...как летучие мыши. А вместо глаз у нас были бы, например, локаторы.
  - Не хило, особенно для разведки.
  - Всё вокруг представлялось бы нам совсем по-другому, так?
  - Ежу понятно.
  - Но это же не значит, что всё было бы другое на самом деле. На самом-то деле ничего же не изменилось, а просто мы и не подозревали бы, что есть свет, тьма, разные цвета. Так ведь?
  - Да так, так. Понял я всё, что ты мне вдолбить хочешь. Мы просто не видим этот Общий Разум - ты об этом?
  - Не только не видим, но и не слышим, и не ощущаем. По-нашему, он, вообще, какой-то нематериальный - у нас и органов таких нет, чтобы его ощущать. Как и Поле Зла, кстати.
  - Н-да, наобъяснял ты тут, нечего сказать, аж башка трещит. Ну, а мне-то чего теперь делать? Если, как ты говоришь, всё к концу идёт, какой смысл нам тут куковать? Ч-чёрт, а я ведь типа отдельной независимой республики хотел создать. Как спартанцы. Помнишь по школьной истории про Спарту? Все мужчины - воины...
  - Какая, на фиг, республика, майор? Спартанцы, кстати, рабовладельцами были. А у тебя тут явно не республика, а, скорее диктатура. Парламент тогда что ли создавай.
  - Ха, ну ты даёшь! Каратэки, спецназовцы, фанаты единоборств - и из них парламент? Да они в нём все друг друга поубивают. У них же вместо языка - кулаки и пятки. Нет, только беспрекословное подчинение, как в армии, определённые законы, ограничивающие командира, и авторитет силы. Ну, и верят они мне, конечно.
  - До поры, до времени.
  - Это ещё посмотрим... Ладно, пусть - не республика, хрен с ней, но - независимая территория воинов, чтоб никто не совался со своими дебильными коммунизмами-капитализмами. Чего лыбишься? Плохо? Плохо, скажи?
  - Не знаю, майор, но мне у вас не нравится. Делай, что хочешь и как хочешь. Я тебе объяснил, что творится, а теперь спасибо за гостеприимство - мне идти пора. Мои там уже, наверно, беспокоятся, засиделся я у тебя.
  Афганец стукнул кулаком по столу.
  - Ни хрена! Ишь какой: "объяснил" он мне, значит! Сам сматывается свои личные дела доделывать, а мне сидеть тут и дрочить, да? Что мне теперь делать после твоих объяснений, топиться идти?
  Он вскочил и, сцепив руки за спиной, зашагал по комнате. Спортсмен молча сидел, откинувшись в кресле, и исподтишка наблюдал за ним. Командир всадников, наконец, остановился у бара, достал ещё бутылку коньяка и коробку конфет. Подошёл к столу.
  - Сашок, ну посоветуй, что мне делать-то?
  Впервые Спортсмен видел Афганца таким растерянным.
  - Не знаю я, тебе самому надо решать.
  - И что, так ничего и не посоветуешь?
  - Говорю - не знаю. Хочешь - пошли с нами. Только один.
  - А этих бросить? Они меня сами выбрали... Нет, не смогу.
  - Не можешь - не бросай. А всё-таки, на сколько у тебя провизии хватит? Или опять не моё червячье дело?
  - Ты уж прости за эти слова, но там же уши кругом были, нельзя им эти вещи знать.
  - Понятно. Ненадолго, значит?
  - По моим подсчётам, месяца на два-три. А за это время хотел вылазки кое-куда сделать. Ты же знаешь: в некоторых местах жратва сама по себе появляется.
  - Вот и делай вылазки. Места эти со жратвой тебе просто так никто не уступит. Я мыслю, они и появились для того, чтобы за них драка была. И женщины вам нужны. Чего на чёрных боитесь напасть? Они же, суки, кругом концлагерей понаделали - вот и освободили бы людей. Да и провизией бы пополнились.
  - Пробовали, Сашок, но силёнок маловато. В том месте, куда вы за оружием ходили, там чёрных по нашим подсчётам тысяч семь-восемь. Я тебе не говорил, кстати: они сами прошлой ночью на наш дальний дозор напали. Это как раз около того места, откуда мы вас забрали.
  - Да ты что? - удивился Спортсмен. - Ну и?..
  - Наших трое было, а их человек тридцать и двое невидимок с ними оказалось - вот ещё проблема на наши головы. Хорошо, у нас сигнализация чётко продумана да и в темноте со всадниками справиться - дело бесполезное. Что усмехаешься? Ты не в счёт, ты сам всадник. Короче, когда с базы отряд Хана подоспел, половину дозорные уже повырубали, хотя и сами все изранены были - у тех сабли с собой оказались.
  - Вам тоже пора упор на работу с холодным оружием делать. Ну, а остальные чёрные что? Дали им уйти?
  - Несколько человек удрали и оба невидимых тоже. Гнались за ними, добивали до самого ущелья.
  - Н-да, боюсь, что на этом они не успокоятся.
  - Я тоже так думаю. Около ущелья я ещё один пост замаскировал.
  - Наливай что ли, раз уж достал, - сказал Спортсмен, подвигая бокал. - А в город не хотите вылазку сделать? Туда на разведку не посылал?
  Афганец плеснул и ему, и себе, затем открыл коробку с конфетами.
  - Как раз перед вашим появлением ходили двое моих. Рассказывали: разруха, жратва кое-где, бардак, банды - беспредел, в общем. Сейчас, наверное, ещё хуже. А знаешь, как город называется?
  - Без понятия. Знаю, что не Москва или Париж.
  - Точно, не Москва или Париж. Концовск называется.
  - Да ну?
  - Вот тебе и "да ну". Мои разведчики сказали, что на всех указателях перед въездами так написано. А жители абсолютно все неместные, с разных концов России. И даже иностранные матросы с корабля, который каким-то образом из океана в озеро закинуло. Но они на какой-то окраине обособленно кучкуются.
  - Н-да, символичное название...
  - И чего тебя туда тянет? Уроют вас там без нашей помощи.
  - Посмотрим...
  - Слушай, Сашок! - вдруг загорелся Афганец. - Есть идея. Давай я тебе как раз и сопровождающих дам человечков пять покруче. И тебе помогут, если что, и разведают всё как следует. А потом, когда вернётесь, и решим, что делать. Может, правда, весь город под себя подмять? До этого не хотел, потому что там и мин перед городом понатыкано было, и пулемёты и даже танки в наличии имелись: не хотелось ребят гробить зря, а теперь-то перед ночными всадниками навряд ли хоть одна банда устоит.
  - Вообще-то, я не против. Только мне и двух человек хватит, чтоб до города проводили. Бороду дай и того, молодого - Змея.
  - Что ж, лады. Вот за успех этого дела и выпьем.
  Они чокнулись бокалами.
  - Да, а как у тебя с бедром? - вспомнил Афганец. - Ты ж ещё три дня назад, помнится, хромал.
  - Сейчас нормально, Наташка вылечила.
  - Наташка?
  - Ага. У неё способности открылись, потом расскажу. Кстати, она ауру человека различает. Ну, типа, биополя что ли вокруг тела.
  - Экстрасенс она, значит?
  - Вроде как да, так получается. Но я не об этом. Просто хочу предупредить: у тебя врач этот немой...
  - Ты про Доктора? И что?
  - Так вот, она сказала, что у него ауры нет совсем. У всех есть, даже у чёрных едва заметная, но есть. А у него пусто.
  - И что это означает?
  - Хрен его знает, но не нравится мне это.
  - А я тебе уже говорил, что он никому не нравится. Но больше врачей у нас нет никаких. Он при турбазе ещё до меня был.
  - Вы всё равно на всякий случай за ним посматривайте, мало ли что у него в башке.
  - Ладно, куда он денется, что с аурой, что без ауры?
  - А, кстати, командир, как так получилось, что ночные всадники здесь оказались? Я несколько лет назад, прослышав про них, тоже на пару месяцев к ним прибился - испытание проходил. Но они же тогда на Алтае были.
  - Всё правильно. Если помнишь, после твоего рассказа о них я тоже на Алтай к ним рванул и тоже испытание прошёл. А в этот раз это так получилось: когда надоело от всяких козлов скрываться, решил в горы уйти и, если кто ко мне прибьётся из единомышленников, обосноваться где-нибудь и плевать на всех с высоты. Дошёл до этой турбазы. Как раз туристский сезон ещё не начался и были тут эти три бабы из обслуги, Доктор и два сторожа. Склады провизией забиты под завязку, места обалденные, вот я вроде как помощником по хозяйству к ним на время и прилепился. А через пару дней слышу: бой идёт в долине, в стороне, где город. Я туда, а там чуть не целая армия каких-то придурков с автоматами на всадников наседает, а у них кроме ножей, шашек да бичей ни шиша нету. Антонова, командира их, убили как раз. Я их по тропе и увёл сюда, а потом выбрали меня командиром. Потихоньку оружием поживились, стали вылазки делать, машину с военным обмундированием даже захватили, а вскоре уже городские стали бояться в нашу сторону ходить. Я потом ребят расспрашивал, каким образом они сюда попали, так они сами понять не могут. Говорят, что как раз на общем построении были, как вдруг бабахнуло что-то и - бумц - вот они все вместе в незнакомой местности, а рядом какие-то дебилы с автоматами и несколько танков на них прут.
  - Н-да, у всех по-разному, но смысл один: попадаешь в экстремальные условия.
  - И что обидно, Сашок, хоть бы этот Разум предупредил, намекнул как-нибудь что ли заранее.
  - Намекали, майор, ещё как намекали. Кто понял, давно уже определился в своей жизни. А такие тупые, как мы с тобой, теперь вот тут... Может, закруглимся всё-таки? В следующий раз ещё наговоримся.
  Афганец встал.
  - Лады. Только если он будет, этот следующий раз. Давай по последней и иди. А выпьем, знаешь, за что? За твою любовь. Я рад за тебя и по-хорошему завидую. А то, что перед концом света, так это круче некуда. Поехали.
  Спортсмен тоже встал. Они звякнули бокалами и выпили коньяк залпом. Афганец отошёл к дальней стене, снял с гвоздя гитару и вернулся.
  - А теперь, Сашок, уважь на прощание. Давай мою любимую споём, а потом пойдёшь, лады?
  - Лады. Давай, - махнул рукой Спортсмен.
  И хрипловатым голосом Афганец запел:
   Если в твой дом идёт война,
   А ты убегаешь в тыл,
   Значит догонит, догонит она
   Тех, кого ты любил.
   Если в твой дом идёт война,
   А ты на неё идёшь,
   Значит в тебя Смерть влюблена,
   А ты на неё плюёшь.
  И Спортсмен с чувством подхватил припев:
   Что тебя ждёт: рай или ад?
   Но тебе всё равно, что будет потом -
   Ведь рядом твой брат
   И рядом твой дом,
   Пусть близкие спят
   Непуганым сном...
  
  В лагере мало кто спал. Из-за стен домика в центре турбазы глухо доносился рёв Спортсмена и Афганца, разошедшихся в своём пении. И всех, кто слышал эти два хриповатых голоса, одолевали тревожные предчувствия. Им казалось, что скоро должно что-то случиться, что-то страшное и незнакомое. А Смерть в это время в ожидании ходила где-то рядом и влюблялась в каждого из них, кроме одного, который уже был ею зацелован ещё раньше. Жизнь нереальна - реальна Смерть.
  
  ГЛАВА - 14
  ДОРОГА В ГОРОД КОНЦОВСК
  
  Борода, как наиболее знающий местность, шёл впереди, за ним Спортсмен, а замыкал колонну путников Змей. Тропа была достаточно расхожена и, если бы не встречный ветер, то спускаться по ней было бы одно удовольствие, не считая, конечно, камней под ногами и иногда подступающей вплотную справа пропасти. Шли молча, лишь время от времени Борода предупреждал о встречающихся препятствиях или резких поворотах да Наташка попискивала, когда пропасть подступала совсем близко. У Спортсмена после ночного поддавона с Афганцем был сушняк во рту и Сталинград в башке, но он не подавал вида, чтобы не стать мишенью для дружеских подколов.
   - Ой! - вдруг вскрикнула Наташа. - Стойте, мальчики!
  - Что случилось? - спросил, притормаживая, Борода.
  - Я только сейчас вспомнила, что аптечку забыла...
  Девушка виновато опустила голову.
  - Суетилась, суетилась и уже собранную на столе оставила...
  Все стояли молча.
  - Может, без неё как-нибудь? - подал голос Лёлик.
  - Нет, без аптечки нельзя, - сказал Спортсмен. - Борода, сколько мы примерно прошли?
  - Чуть больше километра.
  - Не так уж и много. Надо кому-то за ней сгонять.
  Сгонять явно никому не хотелось.
  - Понятно, - сказал Спортсмен, - будем жеребьёвку проводить.
  Он сорвал у обочины несколько травинок и стал их перекусывать на более-менее равные части, а одну сделал совсем короткой. Михаил Ильич, воспользовавшись моментом, незаметно заскочил за огромный валун и оттуда вскоре послышалось негромкое журчание. Когда он, довольный жизнью и собой, показался на тропе и спросил: "Ну, как, не отжеребились ещё"? - у Спортсмена в кулаке остались зажаты только две травинки.
  - Тащи, Ильич. Остались твоя и Лёньки. Короткую вытащишь - тебе идти, длинную - ему.
  Михаил Ильич выдернул длинную. Все сочувственно посмотрели на Лёлика. Он, вздыхая, стал снимать с себя рюкзак. Змей помог ему, а потом намотал обе лямки себе на ладонь правой руки, чтобы удобнее было нести
  - Ты вот что, Леонид, - сказал Борода, - постарайся побыстрей, а мы ещё километра два-три пройдём. Там наш дозор, около него тебя и подождём. Да ты не бойся, не заблудишься: до самого дозора с тропы свернуть некуда, если только в пропасть.
  Лёлик послушно направился вверх, а остальные вниз по тропе. Спортсмен шагал бездумно, механически, поэтому чуть не врезался в спину Бороде, когда тот резко остановился и скомандовал: "Стоп"! Остальные тоже замерли на месте. С обеих сторон вздымались почти отвесные морщинистые скалы, а вокруг царила такая тишина, что они слышали дыхание друг друга. Борода вытащил из-за пояса один из трёх бичей, небрежным движением расправил его и, чуть пройдя вперёд, взмахнул рукой. Резкий хлопок ударил в тишину. Ещё дважды он щёлкнул бичом и застыл, прислушиваясь. Минуту спустя откуда-то сверху кто-то крикнул:
  - Кто?
  - Борода! - так же лаконично откликнулся Борода.
  - Пройдите вперёд, - вновь послышалось сверху.
  Они прошли ещё метров десять, пока Виктор снова не остановился. Какое-то время их, видимо, разглядывали, а потом прямо перед ними с левой стороны по скале до самой земли расправилась верёвочная лестница. Затем друг за другом по ней спустились двое и, если бы не усы у одного из них, то различить их было бы невозможно.
  - Близнецы, - усмехнувшись на удивлённые лица спутников, пояснил Борода.
  Братья подошли вплотную.
  - Ну? - спросил усатый.
  - В город идём, - ответил Виктор.
  Второй вопросительно поднял брови.
  - Афганец послал, - пояснил ему Борода.
  Спортсмен ухмыльнулся - братья явно не отличались разговорчивостью.
   - Надолго? - выговорил, наконец, первое слово усатый.
  - Ещё не знаем, - отвечал Борода, - но пусть сменщики ваши начеку будут: мало ли, вдруг при возвращении за нами хвост какой прицепится. И ещё. Нас скоро парень один догнать должен, Лёнька. Так мы его пониже на травке подождём, а вы его не задерживайте, пропустите.
  Близнецы кивнули, повернулись спинами и усатый первым полез по лестнице. А путники, пройдя ещё немного вперёд, очутились на прелестной травяной поляне. Справа вместо скал торчали из травы каменные обломки, а вместо пропасти, которая до этого скрывалась за скалами, начинался пологий склон, основание которого терялось в бледной пелене утреннего тумана. Слева же отвесная стена постепенно отдалялась в сторону и туда же от тропы ответвлялась ещё одна тропинка, но поуже. И слева, и впереди травяная поляна заканчивалась густым кустарником, а ещё дальше и ниже зеленели кроны деревьев.
  - Привал, - скомандовал Борода.
  Все с удовольствием сняли с себя рюкзаки и положили на траву. Спортсмен вслед за рюкзаком перекинул из-за спины через голову самодельную портупею, на которой сзади были закреплены ножны казацкой шашки таким образом, что её эфес торчал из-за плеча. Он вынул шашку из ножен и, приблизив клинок к глазам, внимательно осмотрел его со всех сторон. Потом, покопавшись в рюкзаке, достал небольшой точильный брусок.
  - Майор дал? - спросил Борода, кивая на оружие.
  - Ага, подарил на прощание. От чёрных досталась.
  Спортсмен, не желая больше терпеть жажду, отложил на время шашку с бруском, снял с пояса флягу с водой и с наслаждением присосался к ней. Михаил Ильич сразу же отреагировал, спросив сочувствующе-ехидно:
  - Что, сушняк долбит? И головка, небось, бо-бо?
  - М-м-м, - откликнулся Спортсмен.
  - Много выпил?
  Фляга, наконец, оторвалась ото рта.
  - Вообще-то, меньше, чем мог...но больше, чем хотел.
  - А слыхали анекдот про то, как англичанин с русским пил? - весело вклинился в разговор молодой Змей. - Вот, значит, этот англичанин пишет у себя в дневнике: "Вчера пил с русским. Чуть не умер". А на следующий день запись: "Сегодня с русским опохмелялись. Лучше бы я умер вчера".
  Хихикнула одна Наташа.
  Борода пробурчал:
  - Англичане не хуже русских хлещут, только не водку, а виски.
  Михаил Ильич оценивающе посмотрел на Змея.
  - Ты, малый, слишком легко к спиртному не относись, а то плохо закончиться может. Мы с Петровичем, вообще-то, не пьём. Бывают моменты, конечно...как говорил один мой дружок, "сегодня надо мне напиться, чтоб завтра заново родиться".
  Спортсмен, завжикав бруском по клинку, перевёл разговор на другое.
  - Ты, Ильич, лучше скажи, где научился нож метать?
  - Да в молодости от нечего делать сам по себе тренировался. Но рука уже не та. Вишь: хотел выше, а попал в задницу.
  - Я смотрю, молодость у тебя бурная была: и по скалам лазил, и ножи метал.
  - И дрался постоянно. У нас улица шпанистая была, а я без отца с матерью у бабки жил. Ну вот, всю жизнь сам за себя и... Один раз деваться некуда было, так четверых уделал.
  - Чахоточных каких-нибудь? - поддел Змей.
  - Да нет, по здоровью, вроде, нормальные. Правда перед этим я успел штакетину выломать, да и разозлили они меня сильно.
  Все заулыбались.
  - Вить, а как дозорные в лагерь об опасности сообщают, если что? - спросил Спортсмен у Бороды.
  - На всех постах по два куска рельса есть. Один висит на чём-нибудь, а другим по нему долбят. Рельс об рельс - в горах далеко слышно. Для страховки днём - зеркала, а ночью - сигнальный костёр.
  - А если ливень, например, с грозой, гром?
  - Тогда одному придётся в лагерь бежать на своих двоих.
  - И чего, только один на посту останется?
  - Почему один? А-а, вы думаете, здесь двое дозорных? Кроме близнецов там на скале в пещерке ещё один сидел. На всех постах - по трое.
  - А им оттуда нас видно? - спросил Михаил Ильич.
  - Не только нас. С таким расчётом место выбрано, чтоб максимальный обзор был.
  - Виктор, скажите, пожалуйста, а почему вы всадником решили стать? Саша говорил, что у вас жена есть, дети, - спросила Наташа, подсев к ним.
  "Любопытная, как сто щенков", - пробурчал Спортсмен, не прекращая вжикать по лезвию.
  - Были, - коротко ответил Борода, - но они тут ни при чём.
  - Извините, - сконфузилась Наташа.
  - Хотите, я вам ещё анекдоты расскажу? - предложил неугомонный Змей. - Без картинок, но на грани цензуры.
  - Валяй, - согласился Михаил Ильич, лёг на спину, голову - на рюкзак, на глаза - кепи.
  Так в анекдотах и разговорах прошло какое-то время, пока из-за скал не вынырнул запыхавшийся Лёлик и чуть не проскочил мимо них.
  - Куда бежишь, как чёрт от церкви? - окликнул его Спортсмен.
  Рыбкин тормознул и свернул к ним в траву.
  - Вы бы ещё подальше от тропы ушли...залегли, как партизаны - сразу и не увидишь.
  Он передал Наташе брезентовую сумку с аптечкой и сходу выпалил новость:
  - На базе переполох: куда-то пропал Доктор и все его пациенты из медпункта.
  - Как пропал? - дуэтом переспросили Михаил Ильич и Наташа.
  - Толком расскажи, - потребовал Спортсмен.
  - Особо и рассказывать нечего. Пропали и всё. Никаких следов, как растворились. И на турбазе, и вокруг уже обыскали - нигде нет. И ничего с собой не взяли, даже одежда их на месте.
  - Да они же все лежачие были, - удивился Змей. - Чтобы одного Быка поднять, четверых надо. Черти что ли их утащили?
  - Не знаю, только никаких следов. Майор, как бешеный, орёт на всех. Послал сменщиков на все посты. И мне сказал, что если я пропавших на тропе увижу, назад бежал или чтоб дозорные сигнал подали. А если не увижу, чтоб передал дозорным: пусть внимательнее приглядываются к тропе. Скоро их здесь тоже сменят.
  Борода молча встал и пошёл к скалам, на которых находился пост.
  - Всё рассказал? - спросил Спортсмен.
  - Всё, что знаю, - ответил Лёлик, растягиваясь на траве.
  - Что за ерунда? - задумчиво поскрёб в затылке Михаил Ильич.
  - Это, Ильич, не ерунда, - сказал, вставая Спортсмен, - а совсем наоборот. Опять какие-то тёмные дела пошли. Надо начеку быть. И хватит пупки греть: десять минут на отдых Лёньке и пора двигать.
  Он достал из кармана яблоко, высоко подкинул его, сделал несколько движений шашкой (казалось, сталь засверкала сразу с нескольких сторон) и уже на уровне чуть ниже груди со свистом рассёк воздух в том месте, где падало вниз яблоко. Клинок вжикнул вниз-вправо, совершил ещё какой-то немыслимый пируэт и замер в опущенной руке Спортсмена. Никто так и не понял, попал он по яблоку или нет, потому что оно падало невредимое, как и прежде, и только когда ударилось о землю, развалилось на две половинки.
  - Лихо! - восхитился Змей. - Научишь?
  - Не знаю, - сказал Спортсмен, убрал клинок в ножны и стал надевать портупею через голову.
  - Петрович, а чего это ты саблю на спине носишь, а не как положено? - спросил Михаил Ильич.
  - Так удобнее. Не мешает при ходьбе и доставать...смотри: р-раз - и она в руке готова для удара. А на поясе больше мешает, особенно в дороге. Ну, если только на коне...но я, честно говоря, наездник не особо хороший да и коня нет.
  Вернулся Борода и путники начали неторопливо собираться. Через несколько минут по всем признакам стало заметно, что спуск заканчивается и временами они проходили по совсем ровным участкам. Тропа уже несколько раз раздваивалась, растраивалась, а иногда её пересекали такие же, но разной степени потёртости. Деревья пока не окружали сплошной стеной, как в настоящем лесу, а отстояли друг от друга, местами перемежаясь с зарослями кустарника. На незатенённых участках ощущалось присутствие солнца, пыл которого охлаждал встречный, уже не ветер, как наверху, а ветерок.
  Лёлик шёл бездумно, на автопилоте, и одурело смотрел под ноги, лишь изредка завистливо поглядывая на идущих впереди, шагающих, как заведённые. Даже по Наташке нельзя было сказать, что ей тяжело, хотя, по правде, по сравнению с мужчинами она шла налегке. А у него уже язык свисал, как ему казалось, до колен. И почему он в детстве не любил физкультуру, а любил конфеты и учительницу биологии? Хотя что ж тут непонятного? Справедливости ради, надо отметить, что физрук, по-своему, тоже был личностью неординарной и оказал глубокое влияние на выбор Рыбкиным жизненного пути. Загадочный мужик был. В смысле, любил загадки загадывать. Некоторые запомнились Лёлику на всю жизнь. Например, одна из них. Что это такое: снаружи шерсть, а внутри лекарство? Отгадка Лёлика поразила. Оказывается, это баран вокруг аптеки бегает. Или ещё. Что это такое: есть у всех, а выхваляется один Шварцнеггер? Ответ: челюсть. А один раз, когда Лёлик забил гол в свои ворота, на которых, кстати, стоял физрук, тот сказал: "Если я тебе врежу, то можешь стать дураком или учёным. Угадай: если учёным, то каким"? Лёлик высказал догадку, что, наверное, фармацевтом, чтоб поближе к лекарствам, но ответ его ошарашил: оказывается, астрономом. "Почему астрономом"? - удивился он. "А потому что звёзды всё время перед глазами будут". Чем веселее было физруку, тем почему-то грустнее становилось Рыбкину. Учительница же биологии, в которую он влюбился, об этом не догадывалась, потому что любила природу и артиста Тихонова. Артист Тихонов тоже об этом не догадывался, потому что его голова была забита тем, как обмануть Мюллера и спасти радистку Кэт. Ёлки-палки, до чего же знакомое место... Ну-ка, ну-ка... По идее, сейчас справа должен быть большой валун, похожий очертаниями на накренившийся колокол. Точно, вот он. И скоро опушка. А за ней... Внутри будто замерло всё и на лбу выступила холодная испарина. Он резко прибавил шаг, обогнал Наташу, Михаила Ильича, удивлённо посмотревшего на него, и схватил за куртку Спортсмена. Тот обернулся и, увидав лёликово лицо, остановился.
  - Ты что, Лёнь? Что случилось?
  - Александр Петрович, я узнал это место. Это то самое.
  Борода, услыхав сзади голоса, тоже остановился и повернулся к ним. Все столпились вокруг Лёлика, а он возбуждённой скороговоркой объяснял:
  - Я во сне видел. Это то самое место - сейчас на опушку выйдем и справа озеро будет. Помните, я вам говорил? Там девушка должна быть, Настенька. Я из-за неё, я люблю её...
  - Да успокойся ты, - сказал Спортсмен. - Если всё на самом деле так, то отлично. Успокойся, говорю. Если она там, то должен мужчиной выглядеть, а ты погляди на себя: взъерошенный, как воробей из помойки, футболка наружи и рожа, будто ужастиков насмотрелся. Сам подумай, понравишься ты ей такой?
  - Саша, ну зачем ты так? - возмущённо дёрнула Спортсмена за рукав Наташа. - Лёня, давай я тебя причешу. Вот так. А футболку заправь. А ещё лучше куртку совсем застегни, чтоб не видно было, какая футболка мятая.
  Наташа облагораживала Лёлика, который послушно, словно болванчик, поворачивался под её руками и одновременно что-то лопотал про Настеньку. Борода и Змей недоумённо переглядывались. Спортсмен обратился к Бороде:
  - Вить, до опушки далеко?
  - Рядом. Откуда он знает-то?
  - А озеро по пути будет?
  - Ещё чуток подальше - как раз справа и будет. Чего хоть случилось-то?
  - Значит, всё сходится. Вы вот что. Со Змеем чуть сзади нас идите, ладно? А потом я вам всё объясню.
  - Ладно, - пожал плечами Борода, кивнул Змею и отойдя от тропинки, уселся на поваленное дерево.
  Недоумевающий Змей присоединился к нему.
  Вскоре они, действительно, вышли на опушку и перед ними развернулся прелестный пейзаж. Справа каменистый спуск уходил основанием в бирюзовое озеро диаметром в несколько километров. И если этот берег, что перед ними, был пологим, то противоположный состоял из высоченных отвесных скал. Но самое интересное, что посреди этого озера торчал носом вверх наполовину затонувший огромный океанский лайнер. Когда-то он был, видимо, белоснежным, а теперь выглядел грязным и закопчённым. Слева от путников уходил в сторону гор густой лесной массив, а прямо перед ними зелёный травяной покров постепенно сменялся желтовато-белым цветом песка, искрящегося под солнцем. И там, где уже полностью господствовал сплошной песок, резко, будто кто-то обрубил, начиналось (или заканчивалось) чёрное асфальтовое полотно шоссе. И эта чёрная полоска шоссе, постепенно становившаяся ниточкой, уходила через жёлто-белое к самому горизонту, на линии которого угадывались ломкие силуэты каких-то сооружений.
  - Город там, - показал рукой на сооружения Спортсмен. - Километрах в пяти.
  Отблески от песка слепили глаза, поэтому все скоро перестали вглядываться в горизонт перед собой и невольно снова начали смотреть на озеро и корабль посреди него.
  - А, кстати, вы знаете, что за этими скалами?
  Спортсмен показал на каменные зубцы на правом берегу. Все вопросительно уставились на него.
  - За этими скалами, если бы мы смогли через них перелететь, увидели бы как раз тот лагерь чёрных, куда ходили недавно оружие добывать. Представляете? Совсем рядом, только с другой стороны. Но через них и альпинисты, по-моему, не смогут перебраться.
  - И слава Богу, - пробурчал Михаил Ильич.
  - Вот она! - вдруг хрипло выдавил Лёлик.
  - Кто?
  - Где?
  - Вон, на берегу.
  Действительно, буквально в полукилометре от них вдоль берега неторопливо двигалась маленькая фигурка в голубом платьице. Может, из-за этого цвета, сливающегося с цветом озёрной глади, они её до сих пор и не замечали.
  - Да погоди ты лететь, как чимерный, - одёрнул Лёлика Михаил Ильич, - напугаешь только. Спокойно иди, не суетись. Поздороваться не забудь и...
  Лёлик его уже не слышал. На самом деле он отчего-то стал совершенно спокоен. Не торопясь, выбирая кратчайший путь среди скальных обломков, он пошёл наперерез фигурке в голубом.
  Это была именно та девушка, о которой он даже мечтал с превеликой робостью. Только во сне он прямо и открыто смотрел в её неземные глаза. Но сейчас неброская красота русоволосой девчонки не смущала его, потому что смущена была сама Настенька. Да, он точно знал, что её звали Настенькой. И что это всё, наконец-то, взаправду, а не во сне.
  - Настенька, - сказал он, - не бойся меня, подними глаза.
  И она посмотрела в его напряжённые расширившиеся зрачки своими синими звёздочками. Лёлик задохнулся от той доверчивости, исходящей от неё, которую ощущало и впитывало его сердце.
  - Я люблю тебя, Настенька, - сказал он. - Я давно...
  Вдруг какая-то белёсая полупрозрачная дымка окутала девушку и, густея, скрыла её в себе. Лёлик в ужасе кинулся в это облако, пытаясь нащупать девушку, чтобы высвободить из плена, но тщетно. Он будто ослеп и оглох, а тело больно кололи голубоватые искры, похожие на маленькие молнии. Он барахтался в этом нематериальном киселе, пытаясь кричать и зверея от бессилия, но...
  Разом всё кончилось. Опустошённый, стоял Лёлик у синей глади озера, а Настеньки рядом уже не было. Он ощутил, как сильно бьётся его сердце и понял, что если не найдёт её, то оно не выдержит и разорвётся. И это было бы лучше для него.
  Послышались голоса Спортсмена, Наташи и Михаила Ильича, спорящих о чём-то. Вскоре и они сами появились из-за большого камня. Лёлик повернулся к ним.
  - Ну, как, Лёнь, не встретились что ли? - спросил Спортсмен. - Куда она подевалась-то?
  - Да вот она, - сказал Михаил Ильич, кивнув головой.
  Все посмотрели в ту сторону и увидели идущую навстречу Настеньку.
  - Красавица, - сказал Михаил Ильич. - Молодец, Лёнь.
  Но Лёлик уже знал, что это не она. Знал точно, хотя эта Настенька как две капли воды была похожа на ту, настоящую.
  - Это не она, - сказал он.
  - Все с удивлением глянули на него.
  - Это не она, - вновь повторил он.
  - Да? А кто же это? - растерянно спросил Михаил Ильич.
  Лёлик приблизился к остановившейся перед ними девушке и неожиданно прыгнул на неё - даже не на неё, а в неё, потому что проскочил её насквозь и оказался за её спиной. Охнула Наташа, крякнул ошарашенно Михаил Ильич, хмыкнул Спортсмен. То, что было Настенькой, вдруг расплылось в облачко, а потом исчезло совсем, как и не существовало. Показавшиеся из-за камня Борода со Змеем успели стать невольными свидетелями происшедшего и остановились в растерянности. Спортсмен махнул им рукой, чтобы присоединялись к компании, и спросил у Рыбкина.
  - И где её теперь искать? Настоящую, я имею в виду.
  - У них дом там, в лесу.
  Лёлик указал рукой на лесной массив на пологом склоне.
  - Веди тогда, чего стоять зря, - сказал Михаил Ильич.
  И Лёлик направился к лесу впереди всех, не обращая внимания на гомонящих позади друзей-приятелей. Минут двадцать он водил вскоре поскучневшую, чертыхающуюся группу по зарослям и буреломам и уже стал отзываться на фамилию Сусанин, когда понял, что попал на нужную тропку. Неожиданно он остановился, а потом, ойкнув, кинулся назад к отставшим товарищам.
  - Там медведь! - крикнул он им.
  Спортсмен с шашкой в руке и Борода с кинжалом вышли вперёд. Змей расправил бич-убийцу, похожий на толстый кожаный трос со свинцом внутри. А через мгновение по тропе на них вышел огромный бурый медведь. Увидев людей, он заревел, встал на задние лапы во весь свой гигантский рост и, оскалив пасть, пошёл на них. Спортсмен сказал Бороде:
  - Я попробую сразу в сердце пробить, а ты постарайся зайти к нему за спину, а то друг другу мешать будем.
  Борода кивнул и, крадучись отойдя вбок, начал обходить зверя со стороны деревьев. Когда между зверем и людьми осталось около трёх метров, Спортсмен прыгнул, одновременно делая резкий выпад клинком вперёд. Он надеялся при приземлении сразу упасть в сторону, вырывая шашку из тела медведя, и, перекатившись вбок, вскочить невредимым и готовым к новому удару. Но клинок пронзил не сердце зверя, а...воздух и получился не перекат в сторону, а падение. Спортсмен едва успел сгруппироваться в последний момент, чтоб не удариться лицом о землю, тем более, что пришлось руку с саблей отставить в сторону. Медведь же испарился в воздухе, как его и не было.
  Мгновение стояла мёртвая тишина, а потом раздался дружный хохот. Молчали только Наташа и Борода. Спортсмен, поднимаясь, хотел выругаться на гогочущих друзей-придурков, но представил картину сражения со стороны, усмехнулся, а потом и засмеялся вместе со всеми. Борода глянул на него, нахмурился и пробурчал что-то про себя. Потом повернулся ко всем и сказал возмущённо:
  - Смешно вам, видите ли! А если бы я и вправду успел сзади зайти и он бы меня вместо медведя насквозь проколол?
  На секунду все замолчали, видимо, представляя, как вместо медведя Спортсмен прокалывает насквозь Бороду, а потом так дружно грохнули хохотом, что затряслись листья на ближайших деревьях. "Бо-борода на шампуре, га-га-га"! - сгибался от смеха Змей, и даже Наташа уже не могла удержаться от смеха, сконфуженно поглядывая на Виктора. Тот махнул на всех рукой (что с них взять, с убогих?) и не выдержал, тоже захохотал. Вот ведь дебилизм: человека убить могли, а им смешно...ха-ха-ха.
  Когда, наконец, все успокоились, Спортсмен произнёс, ни к кому конкретно не обращаясь:
  - Так и будем с призраками драться? Может она и сама, Настя эта - призрак? Как думаешь, Лёнь?
  - Без вас обойдусь, - сказал Лёлик и направился вверх по тропинке.
  - Да не психуй ты, - догнал его Спортсмен и, обгоняя, оттёр себе за спину. - Чего зря геройствуешь? Тем более, что и оружия никакого не имеешь.
  Остальные, насторожённо поглядывая по сторонам в лесную чащу, двинулись за ними.
  - Откуда он эту девку знает, к которой идём? - полюбопытствовал у Михаила Ильича Змей, начинающий понемногу догадываться о причинах незапланированной прогулки.
  - Во сне видел, - буркнул Михаил Ильич.
  Змей удивлённо посмотрел на него и, врубившись, что это не шутка, в растерянности открыл рот, становясь похожим на симпатичного олигофрена.
  Михаил Ильич усмехнулся на его лицо и посоветовал:
  - Закрой дупло, а то дятел залетит.
  Минут через десять ходьбы по лесным зарослям Спортсмен остановил группу.
  - Что случилось? Опять привидение? - спросил Михаил Ильич.
  - Кажись, пришли, - ответил Спортсмен спокойно.
  Остановившись рядом с ним, все увидели, что тропинка закончилась. Вернее, она оборвалась, потому упёрлась в глубокий овраг метров пятнадцати-двадцати шириной и с обрывистыми склонами. Внизу он был наполнен зеленовато-чёрной болотистой жижей. Но неожиданным было даже не это, а то, что на другой стороне оврага прямо напротив них стоял человек. По внешнему виду он выглядел довольно пожилым, хотя и крепким на первый взгляд. Одет был дед, как ни странно, в спортивный костюм "Адидас". Но самое интересное в нём было это, и даже не то, что на широком кожаном ремне висел охотничий кинжал, не уступающий размерами чеченскому кинжалу Бороды, а то, что он держал в руках. Сначала никто не понял, что это такое, так как старик затенялся тенью деревьев, но после короткого возгласа Спортсмена "арбалет!" назначение предмета дошло до всех. Они невольно попятились, но, увидав, что Спортсмен и Лёлик не двинулись с места, остановились.
  - Это, случайно, не Иван Кузьмич, который на коньках сбежал? - шёпотом спросил Змей у Михаила Ильича.
  Тот молча попытался отвесить ему подзатыльник, но Змей увернулся.
  - Чо надоть? - неожиданно выкрикнул пожилой чуть надтреснутым хрипловатым голосом.
  Они затоптались на месте, поглядывая на Спортсмена, но тот сам растерялся. А, действительно, чего им надо? Сказать, что Настенька нужна, так она их в упор не знает. Сам он на месте деда без раздумий разогнал бы всю их компанию.
  Лёлик вышел вперёд.
  - Мы к Настеньке, - крикнул он.
  Старик дёрнулся растерянно. Потом сердито сказал:
  - Она про вас ничо не говорила. Какого рожна вам от неё надоть?
  - Мы...нам... - замялся Лёлик.
  - Свататься мы! - заорал Михаил Ильич.
  Дед опешил. Видимо, в башке у него пошёл сумбур.
  - Чо, всем кагалом что ли сватаетесь? Скоко вас тут женихов, не многовато ли?
  - Я, я один сватаюсь! - радостно завопил Лёлик, одной рукой тыча себе в грудь, а другой как бы отмахиваясь от остальных.
  Михаил Ильич, наверное, вспомнил какую-то деревенскую свадьбу и решил помочь товарищу.
  - У нас, это...сокол ясный, а у вас, эта...соколиха...тьфу, блин, голубиха...голубка! - заголосил он и сделал поклон.
  Наташа прыснула, а Змей быстро отскочил всем за спины и скорчился в беззвучном хохоте. Дед, наверное, подумал, что над ним издеваются.
  - А ну, брысь отсель или всех щас!.. - заорал вдруг старик, вскидывая арбалет.
  Все вмомент попадали на землю за исключением Лёлика, оставшегося стоять. Михаил Ильич попытался дёрнуть его за штанину, чтобы уложить рядом, но тот так дрыгнул ногой в ответ, что у Михаила Ильича лязгнули зубы и надолго пропало желание кого-либо спасать. С минуту, наверное, держал старик Лёлика на прицеле, а затем опустил арбалет, плюнул в сердцах и скрылся среди деревьев. Народ начал подниматься с земли.
  - Чего теперь? - спросил Борода.
  Лёлик молча шагнул к обрыву. Спортсмен схватил его в охапку.
  - Ты что, совсем одурел? Метров пять будешь лететь с обрыва и трясина, наверно, столько же в глубину.
   - А, может, зря ты его удерживаешь? - сказал Михаил Ильич, ощупывая челюсть. - Может, он утопиться хочет?
  - Вы что, Михаил Ильич? - возмутилась Наташа.
  Тот в ответ подвигал челюстью из стороны в сторону и, убедившись, что всё нормально, ответил:
  - Не обращай внимания - это я так шучу на нервной почве.
  - Слышь, Петрович, как же это мы сами не додумались? - произнёс Борода.
  - Это ты насчёт чего? К Насте посвататься?
  - Типун тебе на язык. Я про арбалет у деда. Не обязательно арбалеты, но ведь и луки можно сделать. Могли бы допетрить, по идее.
  - Во-во: сто лбов, и ни у кого ума не хватило. Вот вернётесь со Змеем и делайте.
  Змей, который сидел чуть в сторонке, захихикал.
  - Ты что? - уставился на него Борода.
  - Я насчёт нас, хы-хы-хы...сватья, блин, хы-хы-хы...
  - Заткнись, - посоветовал Спортсмен и, напряжённо прислушиваясь к чему-то, предупреждающе поднял руку.
  Заткнулись все. Неожиданно справа из-за деревьев вышел тот самый старик в спортивном костюме и остановился, не доходя до них нескольких метров. Арбалет в его руках лежал свободно, но с заправленным болтом. Оружие явно было сделано в заводских условиях и отличалось великолепным дизайном - проступала в нём какая-то хищная красота. Змей даже языком прищёлкнул от восхищения.
  - Пошли, жених, - полунасмешливо позвал старик Лёлика за собой и повернулся назад.
  - А мы? - вскочил Змей, но незнакомец мигом вскинул арбалет, и парень застыл на месте.
  - Ждите здесь, - хрипловато оборонил старик и, сопровождаемый Лёликом, скрылся в лесу.
  
  ГЛАВА - 15
  ДОРОГА В ГОРОД (Продолжение)
  
  Их уже начало клонить в сон, когда старик вновь появился среди деревьев.
  - Заждались, небось, сватья? - спросил он, с прищуром оглядывая издёрганную ожиданием компанию.
  - Слышь, отец, - обратился к нему Спортсмен, - может, хватит в прятки играть и загадки загадывать? Лёньку где оставил?
  - Меня Петром кличут, - сообщил старик, не обращая внимания на заданный вопрос, - Петром Данилычем. Егерем я тутошним был.
  - А я думал, что ты Лев Толстой, - откликнулся Змей, - уж больно на него похож. Даже больше, чем наш Борода.
  - Хорош хохмить, - цыкнул на него Борода и повернулся опять к старику. - Пётр Данилыч, может, и впрямь объяснишь, что у вас тут происходит?
  - А ничо не происходит. Живём, никому не мешаем. Да щас сами увидите нашу жисть. Пошли что ли?
  Спортсмен заколебался. Дед это заметил, шагнул к нему и дружески хлопнул по плечу ( "Сила есть ещё", - отметил Спортсмен).
  - Не боись, пошли. У меня в избе ваш Лёнька сидит, чаи гоняет. А про вас всех я уже до донышка знаю, чеканашка рассказала.
  Они удивлённо переглянулись: какая чеканашка? Но старик, видимо, счёл разговор законченным и, повернувшись, пошёл назад в лес. За ним - Спортсмен, Борода и остальные. Пройдя метров двадцать вдоль оврага, егерь остановился, раздвинул густые кусты, свисающие над обрывом, и, шагнув в них, исчез в сомкнувшейся за ним зелени. Спортсмен также раздвинул ветки и увидел сбитую из досок ступенчатую лестницу, основанием уходящую прямо в болотистую жижу. Старик уже спустился вниз. Он подождал Спортсмена и вошёл в трясину, предупредив:
  - Я тут камней набросал для перехода, так ты иди прямо за мной, а то чуток в сторону и в болото ухнешь - там глубина метра три.
  "Это сколько ж камней он перетаскал"? - подумал Спортсмен. Егерь, будто услышал его.
  - Две недели их тягал сюда, чуть пуп не надорвал.
  Вязкая жидкость не доходила до колен, но неприятно облепляла штаны и заполняла ботинки. Перейдя на другую сторону, дед обернулся и стал покрикивать на Бороду:
  - На меня, на меня иди прямиком!
  Потом собравшейся скинуть кроссовки Наташе:
  - Не разувайся, все ноги порежешь - каменюки вострые. Ты так в обувке и иди, потом вымоешь, высушишь.
  Поднялись они по такой же лестнице, скрытой густыми зарослями кустарника, и вновь попали в лес. Дед оказался на удивление говорливым. Он на ходу рассказывал о своей жизни, почему-то, правда, о молодых годах, потом о больших начальниках, для которых он устраивал охоту в заказнике, и ещё чёрт знает о чём, только не об интересующих всех их вещах. Спортсмен решил направить дедов монолог в нужное русло.
  - Данилыч, ты лучше растолкуй кое-что, а то я многого что-то не понимаю.
  - Чо?
  - Ну, например, что это за чеканашка такая, которая тебе всё про нас рассказала?
  - Хе-хе, с саблей-то на кого кидался?
  - Это призрак что ли? Ты что, с призраками водишься?
  - Хе-хе-хе...А чо не водиться-то? Ежели она от нас разных идиётов отпугивает? Да и Насте со мной скукота иной раз бывает, а так они вроде как подруги, лясы по вечерам точат. Тока что неживая, а так девка - и девка.
  - Ни фига себе!
  У Змея даже челюсть отпала от этих дедовых слов, а у Наташи от любопытства разгорелись глазёнки.
  - Так я не понял, с кем Лёнька чаи гоняет: с внучкой твоей или с привидением...с чеканашкой этой? - спросил Михаил Ильич.
  - С обеими, милок, с обеими. Мне чеканашка ещё раньше сказывала, что вы придёте и что вы люди не злые, нормальные. А то у нас тут каких тока не шастало. Вот на всякий случай она решила вроде как ещё проверить.
  - Ни хрена себе, проверочка, чуть заикой не стал, - пробормотал про себя Змей. И вслух:
  - А почему её чеканашкой зовут, а не как-нибудь ещё?
  - А кто её знает? У нас в деревне завсегда так звали, ежели девка какая умом тронется и топится в озере, а потом привиденьем является. Чеканутая, наверно, потому что. Ну вот, а топятся девки известно почему: от любви несчастной. И вот, значит, ежели мужик какой ночью мимо пройдёт, эти чеканашки его к себе в озеро заманивают. Я раньше-то и не верил, что они бывают, думал, брехня это всё. А как Настенька со мной вместе проживать стала и вся эта херня началась, извиняюсь за выражение, - он оглянулся на Наташу, - так я первый раз чуть не окочурился со страху, когда вдвоём их увидел. А таперича ничо, привык. Даже веселее стало.
  Болотная грязь на ногах путников постепенно высыхала и загрубела коростой, но они старались не обращать на это внимания. Смешанный лес незаметно перешёл в сосновый бор. Воздух стал таким свежим и пахучим, что хотелось его пить. За разговорами с егерем отмахали километра два и вышли на опушку, за которой начинался широкий луг, простирающийся до самого склона горы. Метрах в ста от них посреди луга был огорожен забором из частых жердей довольно большой участок, на котором виднелись несколько бревенчатых строений.
  - Твоё хозяйство? - спросил Спортсмен.
  - Ага, наше с Настей и чеканашкой, - подтвердил старик. Туда ещё успеется, вы за мной идите.
  Он двинулся вдоль опушки вправо и метров через десять остановился, поджидая остальных. Подойдя к нему, они увидели родник, выбивающийся из-под огромного валуна. Маленький прозрачный ручеёк убегал по неглубокому проторённому руслу в кусты черёмухи. Егерь пошёл вдоль него, приглашая остальных за собой. После зарослей черёмухи ручей вливался в небольшое озерцо правильной круглой формы, обложенное со всех сторон камнями. Вода, переливающаяся через эти камни тонкой мерцающей лентой создавала картину малюсенького водопада. Когда они заглянули в озерцо, то увидели сквозь прозрачную почти как воздух воду, галечное дно и небольшую стайку шустрых рыбёшек, снующих над ним.
  - Твоих рук дело? - спросил Спортсмен и, когда егерь кивнул, старательно напуская на себя равнодушный вид, добавил. - А ты, дед, молоток - обустроился лучше чем на курорте каком-нибудь.
  И какой бы равнодушный вид старик на себя не напускал, было ясно: ему приятно, что Спортсмен заметил рукотворность этого водоёма и оценил его труд. Наташа опустила руки в воду и, пискнув, выдернула их оттуда.
  - Жжётся!.. - полуобиженно-полувосхищённо сообщила она остальным. - Как лёд.
  - Да чо ж ты, девонька, руками-то? - спохватился дед. - У меня туточки ведёрко есть.
  Он подошёл к черёмухе и снял с высохшей обломанной ветки жестяное ведро.
  Эту воду хотелось пить до бесконечности, но на практике уже после нескольких глотков начинали ныть зубы, а горло теряло чувствительность, как при глубокой заморозке. Раздевшись до плавок и трусов, мужчины с кряканьем и уханьем обмылись, прополоскали под миниводопадиком штаны до колен, носки и ботинки. Наташа умылась сама и обмыла кроссовки, носки и ноги, а спортивные брюки прополоскала полностью, заменив их другими из рюкзака. Но вот одежда у всех напялена на предназначенные ей мета, ботинки с носками по предложению Змея взяты в руки, и босоногая команда, весело переговариваясь, отправилась вслед за егерем к его хоромам.
  
  Когда они подошли к воротам и егерь открыл их, то первыми встречающими были рычащие и готовые кинуться на незнакомцев две восточносибирские лайки, похожие на волков. Дед цыкнул на них и те, ворча недовольно, убрались в сторону, откуда внимательно сопровождали взглядами каждое передвижение гостей. Путники вошли во двор. Справа находились два больших сарая, слева был огород, прямо перед ними здоровенный домина, сложенный из толстых брёвен, около крыльца привязана лошадь, а на крыльце... А на крыльце стояла, улыбаясь, Настенька, одетая как солистка русского фольклорного ансамбля. Ясным взором синих очей окинула она всю подошедшую к дому компанию и вдруг поклонилась им в пояс, как делали это актрисы на сцене или в каком-нибудь кино про старину. Все обалдело уставились на неё, только егерь нарочито закашлялся, видимо, не ожидавший такого гостеприимства от внучки.
  - В такой глуши и такая...девушка! - восхищённо прошептал Змей Спортсмену.
  - Всё правильно: эдельвейсы не растут в теплицах, - ответил тот и, отстранив его, первым пошёл к крыльцу.
  Наташа, услыхав это, фыркнула. Все двинулись за Спортсменом. Он взошёл по ступенькам на крыльцо и...утонул, пропал в бездонных синих глазах Настеньки.
  - Здрась-сьте, - пробормотал он и с замиранием сознания увидел, как она потянулась ему навстречу припухлыми губами.
  "Наташка смотрит", - проскочила искрой ужасающая в своей правдивости мысль, но тело его уже само наклонилось к девушке, глаза невольно закрылись в предвкушении нирваны, а губы напряглись в ожидании поцелуя.
  За его спиной грянул гомерический хохот. Испуганно заржала лошадь, залаяли подскочившие псы, где-то на лугу откликнулась корова. Спортсмен моментально открыл глаза и отшатнулся, увидев перед собой какие-то нечеловеческие рожи. Перед ним сидел на крыльце, опираясь толстым задом на крокодилий хвост и скрестив на пухлом животе маленькие лапки, миниатюрный трёхголовый Змей Горыныч. Все три морды презрительно смотрели на Спортсмена, попыхивая зажатыми в зубах огромными сигарами. Спортсмен чертыхнулся и соскочил с крыльца. Приятели по-прежнему хохотали, кто, держась при этом за живот, а кто, вытирая глаза от выступивших слёз. Все ботинки с носками валялись на земле. Спортсмен увидел, что Наташка тоже заливается смехом и облегчённо выдохнул: хорошо, что не обиделась. Лишь егерь, похихикав немного (а ведь знал, зараза, что это не внучка), потом прикрикнул:
  - Ну, будя! Пошутковала над людьми - и будя. Воды принесите ноги обмыть.
  Все три головы лениво выплюнули сигары, которые тут же испарились в воздухе, а потом состроили идиотские гримасы и, дразнясь на егеря, показали языки, высунувшиеся чуть не на метр. Тут и Спортсмен загоготал вместе со всеми. Змей Горыныч лукаво усмехнулся тремя мордами, повернулся задом и, уменьшаясь в размерах, белёсой струйкой втянулся внутрь дома.
  - Она, ведь, иной раз, словно дитё малое играется, - как бы извиняясь, сказал егерь и махнул рукой. - Одно слово, девка - она и есть девка, хоть и чеканашка.
  Из двери показался Лёлик с ведром в одной руке, корцом в другой и длинным льняным полотенцем через плечо. Вскоре вся толпа пошлёпала босыми ногами в дом, оставив на крыльце сохнуть обувь, а на перилах носки. Вначале они миновали вместительные сенцы , затем просторную кухню с русской печью, небольшой кирпичной плитой и столиком, а потом вошли в огромную по площади комнату, в которой хватало места и длинному дубовому столу с лавками по бокам, и пузатой лежанке, и двум деревянным кроватям по обе стороны от лежанки, а места оставалось ещё достаточно, чтобы сплясать "Русского". На кухне по полу от двери до стола был расстелен половик, а в комнате - два широченных палаца и медвежьи шкуры у кроватей. На стенах также висели звериные шкуры, два ружья и карабин, а также было несколько полок с какими-то металлическими банками, коробочками, свёртками, а на трёх стояли плотными рядами книги. На подоконниках в горшочках росли цветы, а на окнах висели белые занавески. Один из углов был весь в иконах, под которыми горел фитилёк в лампадке, а рядом на стене висели чёрно-белые фотографии в рамках.
  - Нормально, - оценил Михаил Ильич, оглядевшись. - Ещё б гараж с внедорожником, и можно жить.
  Настоящая Настенька была почти как две капли похожа на ту, в образе которой предстала перед ними чеканашка, но одета была в голубые потёртые джинсы и ковбойку в синюю клетку. Русые волосы она заплела в толстую косу. Девушка негромко и немного напряжённо поздоровалась с каждым за руку, при этом невольно смущаясь и опуская глаза. Лёлик молчал, как партизан или немой от рождения, и лицо у него было пунцовое.
  - Переживает, - подмигнул Змей Бороде.
  - Ты смотри у меня, не ляпни что-нибудь не то, - пригрозил ему Борода, - лучше на время язык прикуси.
  Змей пожал плечами и попробовал незаметно прикусить язык. Языку это явно не понравилось. Змей хмыкнул, освободил бедный орган речи и отошёл к стене с фотографиями от греха подальше, то есть от Бороды. Тем временем дед послал Настеньку и Наташу на кухню готовить обед. Чеканашка приняла облик толстого мужика в белом халате и поварском колпаке и увязалась за ними.
  - Может, вам помочь чем? Картошку не надо почистить? - спросил, когда они уходили, Спортсмен.
  - Не надо, мы сами с усами, - ответила Наташа. И, чтобы никто не услышал, добавила тихо. - Изменник!...
  И, пряча улыбку, независимо вскинула подбородок и независимо прошествовала вслед за Настей на кухню. Спортсмен почесал затылок. Н-да, влип, как пацан несмышлёный. Это всё чеканашка его дураком на осмеяние выставляет, провокаторша несчастная. И ведь ничего не сделаешь, ёлки-палки - не будешь же привидению претензии предъявлять. Он усмехнулся (сам виноват - нечего с поцелуем лезть было) и присоединился к остальным мужчинам, которые уже сидели за столом и слушали бесконечные рассказы деда.
  - Так вот, значит. Тяжко Настенька восприняла матерну смерть, сохнуть стала. В больницу её положили - чой-то у неё внутри не то стало: аппетита нету, молчит всё. Подружки к ней придут, а она всё одно молчит. Мне самому тогда посля того, как доченьку похоронил, невмоготу было. А тут с внучкой такое дело. Заявляюсь я в больницу эту, а она в слёзы: дедушка, возьми к себе. Я ей: тебе же в институте ещё год учиться, а она одно: возьми да возьми. Ну, я и раскис. А дохтора ни в какую: ей, эти, как их, пру...пры...прыцедуры нужны. Ну, кумекаю, заколють её дохтора - взял и тайком увёз сюда. И потихоньку ожила девка. И институт свой забыла. А тут ещё эта хреновня, - дед зыркнул, не открыта ли дверь на кухню, - эта хреновня, значит, началась. Тут же озера-то ране не было. Сплошной заказник был, речки кое-где, пруд невеликий, но озера не было. А потом - "трах!" и появилось. Мы ажна обомлели, как увидали. Потом, значит, песок в той стороне появился, дорога с асфальтом и город. Первое время оттудова стрельба и взрывы всякие, считай, без перерыва слыхать было и народ по дороге туда-сюда носился. Ажна танки ездили. А к нам чеканашка повадилась. Потом с Настей сдружилась да так и осталась. Вот в ту пору и бывало, что до нас всякие злыдни добирались. Но тогда у меня и ружья ещё не спортились, и чеканашка без мово ружья их всех до того запугивала, что от страха в штаны делали. А потом вдруг агромадный корабль на озере явился хрен знает откуда. И потонул наполовину. Народ с него на больших лодках (я их затопил потом) к нашему берегу подплывал, а посля все они пешком в город шли. А там, слыхать было, их, прям, войной встречали. Но и на корабле люди ещё оставались. Музыку было слыхать, песни горланили не по-нашему, вопили - видать, пьянствовали сильно. Конечно, пьянствовали - я и щас, когда туда плаваю, полно бутылок раскиданных вижу. Жалко, что посуду сдавать некуда, а то там их полно. Хотя такие-то, мож, и не приняли бы. Они какие-то не наши: и пузатые, и как кирпичи - всякие. Не, такие не принимают. А раз как-то пожар, значит, на этом корабле начался, так все оттудова в воду посигали - видать, лодок-то больше там не осталось. Пятеро до берега добрались, а мы неподалёку крутились, хоть они и не видали нас. Чеканашка-то сразу предупредила, что злыдни они, но видуха такая жалистная у них была, что Настенька, прям, замучила меня, чтоб помогли им. Её-то я не пустил, но сам к ним подошёл. Сплошь негры все были.
  - Чёрные?
  - Конечно, чёрные, какие ж ещё? Разве негры белые иль зелёные бывают? Я таких только в кине видал: губищи толстые, носы тоже - в общем, настоящие негры. Я с ружьём был. Подхожу - они, бедолаги, чуть живые, лопочут что-то по-своему, хрен поймёшь. А когда совсем близко подошёл, чуть не задохся. Это ж надо: из воды вылезли, а вонь от них прёт, как будто на меня ведро с гавном одели, извиняюсь за выражение. Ей Богу, чуть не задохся. Стал, значит, чтоб ветер от меня на них дул, "здорово, мужики" говорю. А они полопотали по-своему, смотрю, каменюки похватали и ко мне. Чеканашка мне в башку шепчет: "Они у тебя ружьё отнять хотят. Ежели ты, дед, столбом стоять будешь, пришибут они тебя". Ну, я из одного ствола пальнул для острастки, да ещё чеканашка рядом стала, вроде как солдат с автоматом. Так они (откель сила взялась после плаванья?) к городу, как табун лошадей, ломанулись. Вот ведь вонючие были: далеко убёгли, а ещё долго какой-то дрянью сортирной воняло.
  - Данилыч, а как же ты сейчас без ружей-то? - спросил Змей. - С арбалетом что ли охотишься?
  - Зачем? Силки ставлю, да много как можно. Вот, знаешь, как на зайца зимой без ружья можно?
  - Как?
  - А очень просто. Заяц, он завсегда петлю делает, а потом на свой след вертается, чтоб собак, значит, или лису обмануть. Вот находишь его след, кладёшь на него кирпич...
  - Ну, ну, - заинтересовался Михаил Ильич.
  - ...а на кирпич, значит, насыпаешь побольше махорки. Вот заяц бежит по своему следу и видит, что какая-то вещь там появилась. А зверь он любопытный, понюхать обязательно надо: чой-то такое тут лежит. Вот нюхнул он и - "А-а-апчхи"! И ещё: "А-а-апчхи"! Башкой-то при чихе кивает и обычно на третьем "апчхи" лбом по кирпичу и бьётся. Сотрясение мозгов, значит, происходит, ну, а заяц - лапы кверху. Тут подходи спокойно, за уши его и в сумку.
  Все засмеялись.
  - А вот как ещё можно тигра живым споймать для зоопарка, - с серьёзным лицом продолжал егерь.
  - Сетью? - спросил улыбающийся Спортсмен.
  - Зачем сетью? Берёшь здоровый лист фанеры. Все знают, что тигр коровами питаться любит. Вот рисуешь на фанере корову во весь рост - тут, конечно, ещё и рисовать надо уметь. Рисуешь, значит, её ставишь лист вертикально, а сам за ним с молотком прячешься. Вроде как пасётся корова. Вот тигр идёт мимо, значит, видит: корова без охраны. Ну, он, как дурак последний, бросается, конечно, на неё и всеми когтями фанеру насквозь протыкает. Вот тут не плошай: быстро молотком надо тук-тук, когти ему позагибать. Ну, и теперича всё: он на фанере всеми четырьмя лапами как прибитый будет.
  - Ну, ты, дед, даёшь, - заржал Змей, - не хуже Ильича нашего. Вам бы на сцене вдвоём байки травить, сплошной аншлаг был бы.
  Наташа и Настенька, между тем, щебетали меж собой на кухне, колдуя у плиты, горючим для которой служили берёзовые полешки, а вместо горелок вверху открывались два отверстия, заложенные металлическими кругами.
  - Так ты на химико-биологическом училась, как и Лёнчик? - спросила Наташа.
  - Мне нравится природу изучать. А город почему-то не люблю, все каникулы у дедушки проводила и при первой возможности к нему ездила.
  - А я бы здесь долго не смогла, скучно... Хотя, если бы Саша захотел где-нибудь в глуши жить, я бы, не раздумывая, с ним осталась.
  Настя застыла на мгновение в задумчивости, а потом, посмотрев Наташе в лицо, спросила тихо:
  - Вы любите друг друга?
  Наташа смутилась, потом также тихо ответила:
  - Я - очень. И он, наверное...
  - Любит, любит, - ворчливо возникло в головах у обеих, - ежели жизни своей для тебя не жалеет, разве ж не любит?
  Наташа растерянно посмотрела на толстого повара, висящего в воздухе и оттуда заглядывающего в кастрюлю с кипящей картошкой. Настя засмеялась.
  - Она, она это. Вслух говорить не умеет, зато мысли свои передаёт.
  Наташа сказала в сторону повара:
  - Но он не только ради меня жизни не жалеет. Ты же знаешь, зачем он в город идёт?
  - Глупенькая, - снова возникло в голове, - любит он тебя до безумства. У тебя же душа светлая - он такую, как ты, уж и не чаял в жизни встретить.
  Наташа зарделась, а потом, осмелев, вновь спросила:
  - Настя, а как тебе наш Лёня? Он только тобой и бредил всё время. Теперь Настенька опустила голову.
  - Не знаю... Добрый он...
  У обеих чуть ли не зазвенело в мозгах:
  - Да вы что, девки, в самом-то деле? Прямо обтряслись обе, сомневаются всё. Я когда-то тоже, как и ты, Насть, всё скромничала да стеснялась, так любимый мой на чужую войну от тоски ушёл и голову там сложил. Я, как узнала, так в омут головой. И вы туда же? Парням своим головы крутите, это перед концом-то света... Так что, Натаха, ты её не слушай: очень он ей понравился. Как раз о таком и мечтала: умный, тихий, добрый и, не гляди, что хлипкий, храбрости в нём безмерно. Опять, душа чистая, не гнилая. Сама судьба вас, Настенька, свела. Ну, а ежели оттолкнёшь парня, смотри, Настя, в твоём обличье согрешу с ним.
  - Как это? - удивлённо распахнула глаза Наташа.
  Настя засмеялась.
  - Да шутит она.
  А потом ехидно сказала повару:
  - Ты уж раз попыталась на озере - он мне рассказал - и ничегошеньки не получилось. Так что вряд ли ты его обманешь.
  Толстяк обиженно съёжился до размеров поварёнка, который вразмашку уплыл по воздуху через открытую дверь в сенцы.
  - Обиделась? - спросила Наташа.
  Настенька опять засмеялась звонким колокольчиком.
  - Нет, что ты. Мы постоянно друг над дружкой подшучиваем.
  - Настён, как так получается? Ты сказала, что она вслух говорить не умеет, а я сама слышала, когда она медведем была, как он рычал.
  - Нет, звуки издавать у неё не получается. Это вы лишь мысленно слышали, будто зверь рычит, - она просто внушила это. Ты заметила, что она умеет свои мысли передавать? А вот разговаривать не может, потому что речевой аппарат отсутствует. Зато умеет внушать, будто ты слышишь определённый звук. Вот видишь, например, перед собой воробья, а как он чирикает ты миллион раз слышала. Она и внушит тебе, что он чирикает, а покажется, что слышишь это. Алёна сначала образ какой-нибудь в чужой мозг передаёт и люди видят как бы живую картинку: предмет какой-нибудь или существо. А потом внушает, что этот предмет или существо издаёт звук. Естественно, когда вы увидели разъярённого медведя, что вы могли услышать, кроме звериного рёва?
  - Её Алёной звали?
  - Только ты никому не говори. Она считает, что согрешила, лишив себя жизни, которую ей Бог дал и родители, а поэтому недостойна называться крещёным именем.
  - Конечно, не скажу. Жалко её...
  Приоткрылась дверь из комнаты и выглянула голова Змея.
  - Девчонки, вам не помочь?
  Из сенцев выскочил огромный лев и, разинув клыкастую пасть размером с табуретку, двинулся на Змея. Тому показалось, что сейчас лопнет черепная коробка от раздавшегося внутри неё рёва. В один миг, ойкнув, голова в проёме исчезла, а дверь захлопнулась. Девушки расхохотались. Но тут дверь вновь открылась и появился егерь.
  - Вы чем тут малого до смерти напужали? - спросил он.
  Перед ним, всё ещё хохоча, стояли две Настеньки и две Наташи.
  - Поня-атно, - протянул дед. - Ладно, хватит шутковать, а то он, вроде, кобыляк-то здоровый, а влетел, как малохольный, ажна белый весь. Скоро тут у вас?
  - Недолго осталось, - сказала Настенька, - картошка сварится и всё.
  - Ты тока не забудь корову пригнать и поросятам отнесть. Курушке зерна кинь, - напомнил старик и вернулся в комнату.
  Там мужчины по очереди пытались что-то сделать с его арбалетом. - Да не мучьте оружие, не будет эта хреновина работать, хоть тресните.
  - Это что ж, дедуля, ты нас на испуг брал что ли? - спросил Змей.
  - Ага, милок, на его самого.
  Раздались смешки.
  - А как он, вообще, к тебе попал? - поинтересовался Борода.
  - Привезли раз ко мне двух мужиков нерусских: устрой им, мол, охоту по первому разряду. Шведы они оказались. И так у них, знать, принято у некоторых, что на зверя не с ружьём, а с этими хреновинами охотиться или, того хлеще, с луками. Чтоб, значит, не так легко было. С неделю тут побыли - понравилось, а когда уезжали, один мне вот эту одёжу оставил (дед потряс пальцами свой "Адидас"), а другой оружие это подарил. Ничего бьёт, убойно метров на двести, но с ружьём сподручнее. Так вот, а анадысь всё перестало стрелять, и эта штука тоже.
  - Ч-чёрт, неужто и с луками так будет? - спросил сам себя Борода.
  - И с луками то самое будет, - заверил дед, - из чего раньше стрельнуть можно было, теперича ни за что не получится. И чеканашка так сказывала, а она всё знает.
  Борода помрачнел. В это время нараспашку открылась дверь и Настенька, зайдя в комнату попросила:
  - Мужчины, у нас всё готово. Помогите, пожалуйста, перенести.
  Толпа с такой энергией вскочила с лавки и кинулась на кухню, что девушка едва успела отскочить в сторону, чтобы не снесли. Вскоре на столе перед каждым стояла тарелка с окрошкой, а посредине высился чугунок с дымящей паром намасленной картошкой, вокруг которого толпились миски с разложенными в них малосольными и свежими огурцами, солёными грибами, салатами, копчёными ломтиками сала, пучками лука, петрушки, грудой яблок, а с краю стоял кувшин с квасом.
  - Погодьте кушать, сынки, я щас, - сказал егерь и скрылся за дверью.
  Через минуту он появился с трёхлитровой банкой в руках. Когда он поставил её на стол и снял капроновую крышку, по комнате пошёл густой самогонный дух. Все невольно переглянулись, не зная, как реагировать на такую провокацию. Дед, не услыхав изъявлений восторга, заподозрил неладное.
  - Вы чо? Сумлеваетесь? Сам делал - чистейший первач двойной перегонки. Тока что запах отбить ещё не успел, а так...гляньте.
  Он зачерпнул из банки деревянной ложкой, положил её на стол и, чиркнув спичкой, поднёс огонёк к ложке. Жидкость загорелась синим пламенем. Все, как загипнотизированные, уставились на этот синий огонь, но по выражению лиц было видно, что воспринимают они его по-разному:Настенька с грустинкой, Наташа и Лёлик чуть ли не с ужасом, Змей восторженно, Михаил Ильич добродушно, Борода и Спортсмен озабоченно. Пламя, наконец, погасло и дед торжествующе показал всем опустевшую с сухим дном ложку. Народ безмолвствовал. Егерь заволновался. Тогда Спортсмен, переглянувшись с Бородой, встал и сказал, обращаясь ко всем:
  - Что ж, раз угощают от сердца, надо выпить за гостеприимных хозяев. Кто, конечно, тренирован к этому делу. Только просьба: не чересчур, а то нам сегодня ещё в город успеть надо, причём в нормальном состоянии.
   - Я это не буду, - испуганно сказала Наташа.
  Дед засуетился.
  - Я вам, девоньки, наливочки вишнёвой сладенькой щас принесу. Где ж она у меня, язви её в душу?
  Он пометался по комнате, потом, вспомнив, выскочил на кухню и вмомент вернулся снова с трёхлитровой банкой, но наполненной уже тёмно-красной жидкостью.
  - Мне тоже наливки, - попросил Лёлик.
  Змей хмыкнул и посмотрел на него снисходительно. Разлили по стаканам кому что. И тут в комнату вошла девушка в белом платье до пят, украшенном узорами из бисера, и с венком из цветов на густых светло-русых волосах. Она была прекрасна: лучилась юной свежестью и чем-то походила на Настеньку, но в то же время овалом лица и разрезом немного восточных глаз смахивала на Наташу. Девушка плавно прошла вдоль стола и остановилась около замершего со стаканом самогона в руке Змея. Вопросительно посмотрела на него.
  - Привет, - брякнул Змей, наливаясь багрянцем, проступившим даже сквозь его смуглую кожу.
  - Подвинься, балда, - толкнул его в бок Михаил Ильич, отодвигаясь сам, чтобы дать ему место.
  Змей освободил лавку рядом с собой и, когда девушка стала усаживаться, ещё больше потеснил Михаила Ильича, чтобы нечаянно не прикоснуться к ней. А когда перед ней появился фужер, наполненный чем-то рубинового цвета, он прямо-таки окаменел.
  - Вы меня извините за дурацкую шутку со львом, - неожиданно то ли послышалось, то ли почудилось ему, сказанное тихим шёпотом. - Я больше не буду вас пугать, вы хороший.
  Он с усилием повернул голову к соседке, но, увидев её мило улыбающееся лицо с ямочкой на щёчке и искристые синие глаза, растаял.
  - Да я и не испугался ни чуточки - сразу понял, что это ты, - прошептал он в ответ. - Просто подыграть решил, чтоб посмеялись. Слушай, а тебя как зовут по-настоящему? Я красивей и веселей тебя девчонок в жизни не встречал. Да таких, наверно, и нет нигде.
  Лицо девушки будто замерло на мгновение. А потом она вновь улыбнулась и Змей услышал внутри себя беззвучное:
  - Я Алёна. Только не называй меня так при других, ладно? Зови просто чеканашкой.
  Змей кивнул серьёзно. Первый тост произнёс Спортсмен, поблагодарив хозяев за гостеприимство. Все дружно выпили до дна и принялись за окрошку. Только Змей выкатил глаза и пытался хватить открытым ртом и растопыренными пальцами воздух. Михаил Ильич быстро плеснул из кувшина с квасом в стакан и вставил Змею в мечущиеся пальцы. Тот мигом заглотал квас и, лишь поставив опустевшую ёмкость на стол, задышал нормально - только глаза его были ещё мокрыми от слёз.
  - В горле жгёт, зараза - сиплым голосом пожаловался он Михаилу Ильичу, отвернувшись от юной соседки, чтобы не услышала.
  - Тебе ещё в бирюльки играть, а ты туда же - самогон пить, - ответил тот беспощадно. - Закусывай давай как следует.
  Потом встал хозяин дома и предложил выпить за здоровье гостей и чтоб удача в дороге была на их стороне. Сказано было, конечно, более своеобразно, но все поняли, как надо. Выпили и закусили. А потом подняла бокал девушка-чеканашка. Она сказала в мысли всех, что Настенька ей как родная сестра, она счастлива за неё и не сомневается в любви к ней Лёни. Поэтому и предлагает сейчас выпить за любовь вообще и за любовь этих двух сердец в частности. А когда дорогие гости будут возвращаться назад, она предлагает сыграть здесь двойную свадьбу: Настеньки с Лёней и Наташи с Александром. За исключением потупившихся четверых вышеназванных кто-то в восторге закричал "ура", кто-то даже "горько", а в результате до дна выпили все. После этого Змей от полноты чувств полез целоваться к девушке-чеканашке, но провалился сквозь неё и упал на пол. Его подняли и, упирающегося, перенесли на кровать. Он спел там начало какой-то песни и уснул. После этого выпили ещё за что-то, а потом дед притащил откуда-то гармошку и начались песни. Сначала, как водится, "Ой, мороз, мороз", потом "Да не вечер, да не вечер", а потом Спортсмен сказал, что хватит плакаться и он сейчас споёт студенческую песню про любимый город. И он начал орать песню, а остальные подхватывали незатейливый припев. И разнеслись по безлюдной округе сатирические куплеты случайного и поддатого хора:
   Ой, ты, Тула, Тула наша,
   С каждым годом ты всё краше:
   Зарастаешь этажами,
   Тараканами и вшами -
   Так нам все и надо.
  
   ПРИПЕВ
   Эх, ма, труля-ля,
   В жизни всё бывает,
   Зато в Туле никогда
   Никто не унывает.
  
   В Туле есть река Упа -
   Вроде и не глубока,
   Но если хочешь искупаться,
   Можешь с близкими прощаться -
   Отравили, гады!
  Все вновь проорали припев, а Спортсмен продолжал куплеты один за другим:
   В центре Тулы - Белый дом,
   Хорошо живётся в нём:
   Там не сеют и не пашут,
   А управляют жизнью нашей -
   Боже, как мы рады!
  
   В наших ЖЭКах уж не знают,
   Как с жильцами справиться:
   Свет и воду отключают -
   Пусть, мол, закаляются -
   Как под Сталинградом.
  
   Образованный народ
   В нашем городе живёт -
   Обратитесь хоть к кому:
   Все читали про Муму -
   А больше и не надо.
  
   Вот стоит у ресторана
   Знаменитая путана,
   По ночам она не спит,
   А за деньги дарит СПИД -
   Награда за услады.
  
   Если в Туле гололёд,
   По домам сидит народ:
   Лучше дома голодать,
   Чем в больнице пропадать -
   Там похуже ада.
  
   С язвой дед попал в больницу,
   Там попал на главврача.
   Не успел тот похмелиться -
   Член отрезал сгоряча -
   Смеялся до упада.
  
   В Туле, городе-Герое
   Продаются иваси -
   Купишь баночку с аванса,
   А с получки, хм...хвост соси -
   Лучше мармелада.
  - Будя ваших, теперича - наших, - завопил вдруг дед, меняя мелодию, и заголосил:
   На охоту я ходил,
   Чуть ведмедя не убил,
   Если б он меня догнал,
   Ух, ему б я надавал!
  Продолжая наигрывать на гармошке, он пустился вприсядку. Настенька сказала засмеявшейся Наташе:
  - Он пьёт очень редко, но, как видишь, метко. Теперь пока не выдохнется, не успокоится. Может, скажешь Саше, чтоб потихоньку заканчивали? Хоть дни и длиннющие стали, но им ещё проспаться бы надо.
  Наташа согласно кивнула головой и подошла к Спортсмену. Тот, выслушав её, сказал что-то Бороде. Наташа вернулась к Настеньке.
  - Как только дедушка плясать закончит, они сделают вид, что в туалет, а сами на сеновал спать пойдут.
  
  Спортсмен чихнул так, что чуть голова не оторвалась. Он открыл глаза и увидел над собой смеющееся лицо Наташи. Она сидела рядом с ним и как раз снова пыталась пощекотать ему в носу травинкой. Он обхватил её и притянул к себе.
  - Не надо, Саша, - прошептала она ему в ухо, - мы не одни.
  Он приподнял голову и уставился на сидящих рядышком на сене и ухмыляющихся Михаила Ильича и Бороду. Спортсмен разжал объятия, подождал, пока Наташа соскользнёт с него, и поднялся на ноги.
  - Сколько ж я проспал? - спросил он у девушки.
  - Часов пять, - ответила она.
  - Пора собираться, - подал голос Виктор. - Почти полдня уже прошло, а если по-старому, то и день.
  Голова не болела, но сушняк был покруче предыдущего. "Так и спиться недолго", - подумал Спортсмен, а сам уже искал глазами лестницу, чтоб спуститься с сеновала.
  Деда будить не стали, а вот над Змеем поиздевались как следует, пока он не рассвирепел и, вскочив, не пришёл в себя. В то время как Настя с Наташей готовили быструю окрошку, мужики кучей побежали к роднику. Сначала напились вдоволь, потом Спортсмен заставил всех размяться, а с Бородой и Змеем провёл короткие спарринги с несильными касаниями вместо ударов. Затем они, вопя на всю округу, стали окатывать друг друга из ведра ледяной водой и в дом направились уже совсем бодрые.
  Поели, начали собираться. Егеря решили всё же не беспокоить, потому что Настенька сама вызвалась вывести их к дороге более коротким путём, хотя чеканашка обнылась, предлагая свои услуги в качестве проводника. И, когда Настенька вместе с Лёликом всё же пошла впереди, чеканашка всё-таки обогнала их и приняла образ какого-то деда с суковатой клюкой в руке. Наверное, изображала Сусанина.
  На этот раз овраг вообще не попался на пути, потому что они взяли намного левее. Зоны песков достигли очень скоро. Золотисто-белые, они открылись из-за сосен внезапно, и путники, выйдя из тени, невольно прикрыли глаза от их сверкания. Немного постояв, помолчав, стали прощаться. Все, включая чеканашку, уговаривали Наташу остаться у Настеньки до возвращения мужчин, но она не соглашалась ни в какую. Наконец, не выдержав, она уткнулась лицом в грудь Спортсмена и, шмыгая носом, сказала плачущим голосом:
  - Не бросай меня, Сашенька. Около тебя со мной ничего не случится, я знаю. Как я буду без тебя рядом? От тоски и ожидания умру.
  Спортсмен погладил её по волосам, покачал растерянно головой, потом сказал:
  - И упрямая же ты, Наташка-привирашка... Ладно, пойдём вместе, но, смотри, ни на шаг от меня, поняла?
  Она оторвалась от его груди и радостно чмокнула в щёку.
  - Возвращайтесь скорее, - попросила Настенька.
  - Постараемся, - ответил за всех Михаил Ильич и, подойдя к Лёлику, спросил. - Как я понимаю, ты остаёшься? Настенька не против?
  Лёлик улыбнулся.
  - Правильно понял: конечно, мы не против, - возникло в мозгу Михаила Ильича. - А как вернётесь, глядишь, и свадебку сыграем.
  Он засмеялся, обернувшись к деду с клюкой. Змей смотрел туда же и впервые за всё время казался каким-то печальным. Все по очереди обнялись с Лёликом, с удовольствием почмокали в щёчку Настеньку, помахали чеканашке и направились по песку к серому шоссе, которое начиналось буквально в полукилометре от них. Солнце било лучами с южной стороны, поэтому времени до темноты было хоть завались. Пейзаж выглядел бы голым, как пустая скатерть, если бы не кляксы брошенных автомобилей, бронетранспортёров и даже танков. Когда до города осталось около километра, Борода сказал:
  - Всё. Дальше идём порознь. Вы топайте по дороге, а мы со Змеем обойдём во-он оттуда, от завода проскочим.
  - Лады, - согласился Спортсмен. - В общем, встречаемся опять у егеря. Ну а если по старому, нормальному времени нас больше трёх суток не будет, то не ждите, идите в лагерь. Мы тоже вас трое суток ждём, если что.
  - Договорились. Удачи!
  Они обнялись, и Борода со Змеем свернули на песок, а Спортсмен, Наташа и Михаил Ильич вновь зашагали по дороге к видневшимся впереди зданиям. Красавчик, Шустряк и Гад уже выходили им навстречу.
  
  ГЛАВА - 16
  КРАСАВЧИК
  
  Красавчик встал перед зеркалом, пригладил усики и, довольный собой, улыбнулся в него ослепительно и белозубо. Не зря цыганки ещё в детстве его так прозвали - с той поры прозвище так и прилепилось к нему намертво, заменив имя. Жил он в тогдашнем бандитском районе, на Серебровке, а рядом в нескольких частных домах проживали ромалы . Так он ещё пацанёнком в одной стае с цыганской ребятнёй промышлял воровством, а иногда и чем похлеще. Много воды с той поры утекло, трижды зону топтать приходилось, но осталось прозвище, красивая внешность, тяга к женскому полу и безжалостность ко всему и всем, кроме себя. Из-за баб он не раз пролетал мимо кассы, но это уже, видно, в нём до гроба. И могила, когда он хвостом шаркнет , навряд ли исправит. Красавчик ухмыльнулся. "Интересно, а в аду, где, говорят, грешников в чанах кипятят и на сковородках поджаривают, мужики и бабы на этих сковородках вместе или порознь? Если вместе, то можно будет такой секс устроить, чертям завидно станет! Обалдеть: масло кипит, шипит, все орут, а он в это время ещё и какую-нибудь тёлку тоже жарит - трах-тибидах! Хотя навряд ли встанет, если в кипятке... Хотя, возможно, ещё и как встанет-то...когда тёлка орёт и от боли прыгает, он только сильнее возбуждается, даже своя боль в этот момент до фени..." Тьфу ты, опять чудачки в башке. А ведь если бы не они, давно бы белой костью был. А так из-за его пристрастия многие авторитеты с тибетчиком иметь дела не хотели, хотя один срок он тянул за бешеные , а два за разбой. Просто все блатные знали, что у него валютная команда ласточек , шмаровозом считали. А ведь это было так, для души - не такой уж и большой навар он с них имел. Просто ему нравилось, приручив какую-нибудь тёлку, сначала в любовь с ней поиграть, а потом показать, кто такой на самом деле он и кто она. Пускал её по рукам знакомых блатарей (не бесплатно, естественно), а потом ей уже было за счастье под ним работать с иностранцами и шишкарями-чиновниками, а не отсасывать у кого попало за просто так. Некоторых он, правда, просто бросал, попользовавшись: это у кого за спиной кто-то был из родственничков - предпочитал зря в юрсы тыкву не совать. Нда, бабы - его слабость, но зато единственная. И здорово пролетал тот, кто обманывался его привлекательной мужественной внешностью и лучезарной улыбкой.
  Он вновь посмотрел на себя в зеркале. Большой красный номер 69 ничуть не портил приятного лица испанского типа, даже придавал ему оттенок мужественности. Красавчик усмехнулся. Даже цифры, мистически обозначая одну из сексуальных позиций, намекали на его пристрастие. Но ему это нравилось. Надо брать от жизни всё, что можно ухватить, и плевать на чужое горе. Горюют слабые - сильные берут и не дают отнять другим. Сейчас, например, очень мало осталось в городе людей даже с трёхзначными номерами, не говоря уже о двухзначных, как у него. Поэтому при встрече с ним не только фраера зачуханные, но и блатные старались сделаться незаметней и не возникать. Ну а, когда он злился и номер начинал кроваво пульсировать, даже такие аллигаторы , как Козырь или Амбар, глохли и не перечили ни в чём, пряча бешеные взгляды. Сейчас они оба со своими бригадами отправились в Шанхай чёрных мочить, а то те вконец оборзели: совсем недавно неизвестно откуда появились, а уже целый район под себя подмяли и на его территорию глаз положили. В силу вошли, суки. Он сначала хотел толковище общее устроить, чтобы прощупать, кто это такие, и вчера послал им с двумя быками маляву , чтоб стрелку с ними забить . Так послов просто замочили без всякого базара, а трупы в его район подкинули. То есть эти отмороженные дали понять, что плюют на него и до фени им всякие разборы. Ну что ж, сами напросились. Две бригады из трёх к ним в гости послал, в которых самые сильные бойцы. Амбару сказал, чтоб не жалели никого из негритосов и чтоб воспоминаний от этих отморозков не осталось.
  С улицы послышался пронзительный свист. Красавчик отошёл от зеркала и выглянул в окно. На асфальте беспокойно переминался с ноги на ногу черноволосый парень в безрукавке на голое тело, с наколками на руках и груди и с толстенной золотой цепью на шее.
  - Ты чего, Шустряк? - спросил Красавчик.
  - Ты ж сам на охоту звал. Забыл что ли? - откликнулся тот. По времени, вроде, пора - балдоха уже вон где.
  - А-а, точно. Чуть из башки не вылетело. Я сейчас.
  Когда Красавчик неожиданно попал в этот грёбаный город, он вначале растерялся. Всё есть и чёрт его знает, что делать. Сначала он жил в своё удовольствие: жарил всех тёлок подряд, пока они, как ни странно, не надоели. Солдаты из воинской части, расквартированной здесь, скоро разбежались. Организованных банд, деливших между собой районы влияния, ещё не было. Так, кое-какие группки, не враждовавшие между собой, потому что всем всего хватало. И тогда он от скуки и для остроты ощущений задумал открыть небольшой сумасшедший дом, то есть дом для сумасшедших. И открыл. Правда, это стоило ему нервов, но только чужих - в существовании своих он сильно сомневался. Сначала он решил набрать обслуживающий персонал. Конечно, обслуживать должны были большей частью его самого, поэтому первым он набрал своего волкодава Гада, быстро надрессированного им на людей и ставшего людодавом. А вот с человеческим персоналом была напряжёнка, потому что требовались единомышленники, готовые ради его научных идей стать шестёрками и фанатами новой психической науки. Первым он убедил старика Чумового, завсегдатая городских помоек - в хороших колбасных местах старику-единоличнику обычно доставалось по тыкве и не только по ней. В эти места по одному уже редко кто ходил - помойки же были всюду. Точнее, весь город стал помойкой и просто дьявольское совпадение, что Чумовой копался совсем неподалёку, когда Красавчик вышел на первую охоту за персоналом. Старикан дважды сделал попытку чиркнуть его бритвой, но очень быстро проникся идеей излечения больных и вскоре, после недолгих поисков вылетевшей от удара искусственной челюсти, засеменил рядом со своим "идеологом" на поиски новых сотрудников. Дальше, вообще, пошла сплошная хапа . Красавчик приглядел вполне ещё сохранившийся двухэтажный дом для своей лечебницы, на котором болталась вывеска "С...лон ...ля но...брачных". Из брачующихся никого не было, а из тех, кто был, двоих пришлось кончить: того здорового, который на входе стоял, и самого хозяина с трёхзначным номером на щеке. Правда, с хозяином пришлось повозиться да ему на помощь ещё какая-то промокашка прискакала. Так она даже плакать начала, когда Красавчик ему девять грамм в лоб вогнал. Настолько это было непривычно, что и он, и Чумовой, и даже Гад скворечники пооткрывали. Точно, ненормальная. А потом до него дошло, что это же готовая пациентка. И искать не надо. Чтобы не мешала пока и не орала, её связали, засунули в рот полотенце и бросили в угол. Ну а с тремя особями мужского пола, что на втором этаже в карты играли, быстро разобрались. Тому, который слинять хотел, Гад играючи шейные позвонки перекусил, а оставшимся Красавчик кинул пержики и сказал: "Считаю до тридцати". Они вмомент всё поняли. На счёте "двадцать один" тот, что помоложе, хоть и сам уже кровью подтекал, но и другану лезвие воткнул в живот по самую рукоять. Ну, а потом его и убеждать почти не пришлось, на лету всё схватывал. У него и погоняло было соответствующее: Шустряк. Четыре ходки имел и все по году, по два. Он, когда врубился, что от него требуется, засуетился губами и сразу несколько кандидатур предложил. Поня-атливый... А пержик всё-таки незаметно в рукав сунул - думал, что не заметят, вшивота . Пришлось поучить маленько, но всё равно пригляд за ним нужен. Короче, в первый же день шестерых пациентов нашли и ещё одного медноголового санитаром взяли. Промокашка на самом деле дочкой хозяина оказалась, которому Красавчик лоб продырявил. Шустряк, оказывается, тогда к ней клинья подбивать только начинал - нравилась, значит. Красавчик лично сам её лечением занялся, а потом братве отдал - до сих пор пользуются. Бабищу толстую и лысого мужика быстро в нормальное состояние привели. Через два дня они уже и ноги всем лизали, и выли на лампочку по команде, и жрали из параши - даже интерес к ним пропал, потому что уж больно послушные, не сумасшедшие. Но с бабой потом накладка получилась. Через час после того, как их выпустили, Шустряк доложил, что она в канаву с кислотой прыгнула, дура. А лысый - молодец: около помойки за кусок тухлятины какого-то доходягу кирпичом замочил. Вот что значит правильное лечение. Ещё двоих долго до кондиции доводить пришлось, но никуда не делись: сначала им зубы повыбивали и опидорасили, а потом такой курс лечения устроили, что стоило только кивнуть - со связанными руками друг друга убить пытались. Зато, когда выпуская их на волю, велел Кривого замочить (слишком часто в его районе стал появляться), они его буквально на куски порезали. После этого в Первомайском районе залегли. Но когда Чумового за ними послал, вмомент нарисовались. На коленях ползали, клялись, что тёлку с того хутора, что у озера, нетронутой приволокут. Красавчик предупредил, что если сами ею попользуются или слиняют куда, он их под землёй найдёт и тогда из лечебницы они уже не выйдут. И ведь пропали, суки. Ни тёлки, ни их. Надо будет Амбара туда с несколькими медноголовыми послать. А шестым в его лечебницу попал, как оказалось, безнадёжно больной. Такие процедуры ему устраивали, чего только не делали - бесполезно, не поддался, хотя почти постоянно от боли в отрубе находился. Пришлось этого гада Гаду отдать для тренировки, чтоб хватка не терялась. Так когда пёс его только рвать начал, тот на глазах исчез, прямо испарился в воздухе. Ну, они уже ко всему привыкли, хрен с ним, больные ещё будут. Вот так потихоньку и лечили, приспосабливали к реальной жизни. Уже и команду понемногу набрал: три бригады, самые крутые в городе, и два района под себя подмял, а сумасшедший дом всё работает - трое санитаров без дела не сидят. К Катьке только запретил подходить, Уж слишком многое в той жизни с ней связано было, жалко ниточку с прошлым рвать. Когда её Чумовой приволок, Красавчик аж обалдел: действительно, мир тесен. Но она уже свихнутая по-настоящему была. Как кукла, всё до фени. Даже когда по старой памяти разложил на столе, будто медуза бесчувственная - никакого кайфа. Ладно, чёрт с ней. Пока. А дальше видно будет. А сейчас - охота. Всё равно надо себя чем-то занять, пока Козырь с Амбаром не вернулись. Нужен новый набор ненормальных, не приспособленных к жизни. День теперь долго тянется, поэтому можно и не спешить, поохотиться в своё удовольствие.
  Красавчик засунул в каждый из рукавов во вшитые изнутри ножны по тонкому саксону и ещё один в такие же ножны под воротником на спине. Потом свистнул Гаду, прикрепил цепь к его ошейнику и вышел на улицу. Трое братков на скамейке почтительно встали, но он небрежно махнул им рукой, чтоб не напрягались. Шустряк уже истомился в ожидании. Под ремнём у него был просунут шабер, но Красавчик знал, что под полой безрукавки у парня висит ещё и мясницкий тесак, а где-то на теле наверняка припрятана швайка .
  На этот раз Красавчик решил отправиться на окраину, где ещё иногда встречались всякие непуганые фраера и вольтанутые. И, хотя на развалинах улиц лишь изредка мелькали торопливые фигурки, он не беспокоился за успех вылазки. Сначала ему хотелось дойти до выхода из города, где дорога начинала свой путь в пески, а уже на обратном пути заняться охотой - у Гада такой нюх, что человеческий страх издалека чует, ни одного живого не пропустит.
  Вот и последние дома показались. Внезапно людодав напрягся, оскалил клыки и угрожающе зарычал. Так он всегда реагировал на опасность, когда неподалёку появлялся враг, несущий угрозу и достойный по силе. Красавчик, подобравшись, осмотрелся по сторонам, потом кинул взгляд на дорогу и застыл в удивлении. Прямо на них, не таясь, шли два незнакомых мужика с рюкзаками за спиной, а между ними девушка в спортивном костюме. Ну ни фига себе! Наташка - облевашка! Ха, точно, что мир тесен. Так он тогда её и не жахнул: обожралась с непривычки, облевала всю постель и его заодно. Из тех, кого очень хотел поиметь за всю свою жизнь, только киноактрису одну, дочь начальника ментовки, Наташку да ещё тёлку, что у озера живёт, не смог оттрахать. Но та никуда не денется, а Наташка - вот она, как по заказу. Ну и дела, ха-ха... Что за маляры только с ней? На вид крепкие, уверенные, особенно вон тот - явно из крутых: вроде расслабленно идёт, а взгляд жёсткий, пристальный. Или сидел, или воевал.
  - Крас, у белобрысого из-за плеча, видишь, торчит? - тихо проговорил Шустряк. - По-моему, это рукоятка сабли. Ниндзя так носят, я в кино видел.
  - Замри, - сквозь зубы скомандовал Красавчик в ответ и остановился.
  Нет, мочить их пока погодим, присмотреться надо. А вот потом...милости просим в сумасшедший дом. Красавчик, намотав цепь на руку покороче и скомандовав "фу!" рычащему псу, широко и белозубо улыбнулся, поднял в приветствии свободную руку и крикнул:
  - Привет Наташке - лучшей танцовщице мира!
  Трое путников остановились, а девушка, удивлённо распахнув глаза, произнесла полувопросительно-полуутвердительно:
  - Крас?..
  - Он самый, - сказал Красавчик и, передав цепь Шустряку, шагнул к ней.
  Наташа тоже сделала неуверенный шажок навстречу. Двое сопровождавших её мужчин молча переглянулись и остались на месте. Гад, продолжая тихо и утробно рычать, с ненавистью смотрел налитыми кровью глазами на незнакомых людей, вызывающе пахнущих чистой и свежей плотью.
  
  ГЛАВА - 17
  СРЕДИ ВРАГОВ
  
  - Глянь, Петрович, как город-то называется, - сказал Михаил Ильич, тыча пальцем в указатель на обочине. - Концовск.
  Спортсмен подошёл к указателю вплотную и внимательно к нему пригляделся.
  - Первая буква исправлена. Прежняя замазана краской, и сверху "К" написана. А была...была буква "Д". Донцовск это, а не Концовск.
  - Может, Донецк?
  - Остальные буквы все старые, так что Донцовск это. А, вообще, какая разница? Был Донцовск - стал Концовск. Мне лично всё равно.
  - А мне такие шуточки с некоторых пор не нравятся. По телеку тоже, когда последний раз его смотрел, пошутили в передаче "Спокойной ночи, малыши", а потом вся жизнь наперекосяк пошла. Ладно, потопали что ли?
  До первых городских домов оставалось метров сто, когда они увидели шагающие в их сторону две мужские фигуры и огромного пса рядом с ними.
  - А вот и местные аборигены, - сказал Спортсмен. - Постараемся быть с ними взаимно вежливы, но расслабляться не советую.
  И трое путников, не останавливаясь, продолжили движение в город. Когда между ними и местными расстояние сократилось метров до тридцати, человек с псом, неожиданно остановился, белозубо улыбнулся и, вскинув в приветствии руку, крикнул радостно:
  - Привет Наташке - лучшей танцовщице мира!
  - Вот и знакомые объявились, - тихо констатировал Спортсмен. - Только за их спинами Смерть чую - будьте осторожнее.
  Но Наташа, кажется, его уже не слышала, застыв в удивлении.
  - Крас? - вырвалось из её губ.
  - Он самый, - ответил атлетически сложенный красавец и, передав цепь в руки своему спутнику, шагнул к девушке.
  Наташа тоже сделала неуверенный шажок навстречу. На вопросительный взгляд Михаила Ильича Спортсмен едва заметно покачал головой: не дёргайся, мол, держу всё под контролем. Затем встретился глазами с псом, продолжавшим утробно рычать, и буравил взглядом зеленоватые зрачки до тех пор, пока зверь не отвернул морду и не замолчал.
  Они уже миновали несколько кварталов, а Красавчик всё ещё оживлённо болтал с Наташей, не обращая внимания на остальных, следующих за ними. В основном он только расспрашивал, сопровождая её ответы шутливыми комментариями, которые всё больше и больше не нравились ни Спортсмену, ни Михаилу Ильичу.
  - А Верку давно не видела? Куда она-то подевалась? Компанейская деваха была.
  - Нас вместе в Киреевск распределили: меня в школу с эстетическим уклоном, а её в районный Дворец Культуры. Но она не поехала.
  - Правильно сделала: в такую дыру... А ты вот зря из Тулы слиняла. Сказала б мне... Что, не помог бы что ли по старой дружбе? Как сыр бы в масле каталась.
  - А когда у нас через год встреча выпускников была - почти все девчонки из группы собрались - она, по её словам, уже два ансамбля сменила и с каким-то варьете за границу собиралась. В Грецию, кажется.
  - Ха-ха, варьете-хренате... Знаю я эти варьете для заграницы, ещё как знаю. Ну а ты что, так в этом грёбаном Киреевске и пропадала?
  - Нет, я потом по конкурсу в "Ритмы планеты" прошла. Правда, выступала недолго.
  - Чего так?
  - Уволили.
  - Ха! Тебя?! Почему?
  - Нуу... - Наташа замялась, - в общем, худрук стал против...
  - Против тебя? А-а-а, понятно: не дала ему что ли, ха-ха-ха? А я ж тебе говорил когда-то: чтобы хорошо жить, не ногами на сцене надо работать, а тем, что между ними.
  - Слышь, браток, - послышалось сзади, - фильтруй базар , а то уши вянут.
  Красавчик даже не оглянулся и не замедлил шага, только громко спросил у Наташи:
  - Чего это он шипит ? Он не муж тебе, случайно?
  Она растерянно посмотрела на него и ничего не сказала, покусывая нижнюю губу.
  - Во, не муж, а тоже чего-то хочет, - хохотнул он и, дурачась, приобнял девушку. - Но старый друг лучше новых двух, правда?
  Позади раздалось рычание пса. Красавчик не успел обернуться, как перед ним внезапно, будто чёртик из шкатулки, возник Спортсмен. Красавчик, резко выдернув руку из-за спины Наташи, сунул пальцы в рукав, но Спортсмен схватил его за оба запястья и надавил на них большими пальцами. Бандит скривился от боли и выдавил сквозь стиснутые зубы:
  - У-бе-ри цапли ...
  Спортсмен развёл его руки в стороны и только потом разжал свои пальцы-тиски. Чиркнув колючим взглядом по напрягшемуся Шустряку с рвущимся с цепи Гадом, он сказал предупреждающе:
  - Отойди вместе с гавкой своей, а то конец ей будет.
  Шустряк не отошёл, а вместо этого вытащил из-за пояса шабер и вопросительно посмотрел на Красавчика. Тот, растирая запястья, мотнул головой.
  - Сдай назад. Пока. Фу, Гад!
  Потом сказал Спортсмену:
  - А ты, полукровка , меня на аннушку не бери . Из-за харки своей шорох устраиваешь? Так я вас сюда не звал.
  - Правильно, мы сами пришли, - согласился Спортсмен. - У меня к тебе дело есть.
  - На сколько лет отсидки твоё дело? - прищурился Красавчик. Ну, ладно, если и впрямь дело, чего мы тут базарим? Канаем ко мне - чуток дойти осталось.
  - Лады, - согласился Спортсмен и встал между Красавчиком и Наташей. - Веди, что ли?
  - Петрович, - напомнил о себе Михаил Ильич, - а, может, и вправду, здесь переговорите? Чего зря ноги топтать?
  Шустряк и Красавчик усмехнулись одновременно. Спортсмен отрицательно покачал головой.
  - Не, Ильич, разговор-то уж очень серьёзный предстоит - здесь это дело не решишь. Так что пошли.
  Дальше они все шагали молча: впереди Наташа, Спортсмен и Красавчик, а сзади Шустряк с собакой и сбоку от него, подальше от пса, Михаил Ильич. Только раз он нарушил молчание, спросив у Шустряка, как правильно называется этот город.
  - Для кого-то Концовск, а для меня и Краса по фигу, как он называется, - оскаблился тот.
  Миновали здание бывшего райкома КПСС, заменённого на "Администрацию района", но с теми же действующими лицами, свернули за магазин с разбитыми витринами и очутились в приятном зелёном скверике. Вдоль него за деревьями располагались сплошь двухэтажные особняки, огороженные высокими оградами из витых стальных прутьев. Около третьего по счёту дома стояло несколько человек, при виде которых Михаил Ильич загрустил.
  - Считай, пришли, - подтвердил их мысли Красавчик и довольно ухмыльнулся. - Здесь раньше шишкарь какой-то жил, а теперь вот я. И братва рядом, по соседству.
  Но на лице его появилось озадаченное выражение, когда они подошли ближе к дому. У распахнутой настежь металлической калитки рядом со въездными воротами их ожидали четверо здоровенных парней с красными номерами на лицах и почти все перебинтованные и залепленные лейкопластырем в разных местах. Вид они имели, конечно, довольно экзотический, но общим было мрачное выражение на упитанных и не отмеченных печатью интеллекта физиономиях. "Ну и рожи, - подумал Михаил Ильич, - из-за щёк ушей не видно. В каком инкубаторе их только откармливали"?
  - Где Козырь с Амбаром? - не здороваясь, сразу спросил у них Красавчик.
  - Козырь в аптеке.
  - А Амбар?
  Мордовороты почему-то стали усердно рассматривать свою обувь.
  - Амбар где? - повторил Красавчик и, опять не дождавшись ответа, сказал с угрозой. - Ладно, разберёмся. Чингиз, ландай за Козырем. Если он уже колёс наглотался, на себе тащи.
  Затем он повернулся к путникам и сделал приглашающий жест.
  - Проходите в дом, не обращайте внимания на наш базар - это так, дела семейные.
  Забрав цепь у Шустряка, он намотал её на руку и прошёл вместе с собакой в калитку. Спортсмен, Наташа и Михаил Ильич двинулись за ним, озираясь по сторонам. Шустряк остался на улице с мордоворотами и о чём-то стал их расспрашивать.
  Во дворе по сторонам асфальтовой дорожки росли голубые ели, а у входа в особняк стояли две чугунные скамейки, на которых сидели, по всей видимости, тоже бандиты, похожие на предыдущих, как родные разновозрастные братья.
  - Где Амбар? - сразу спросил и у них Красавчик, притормозив возле скамеек. - Чего языки жуёте? Пропал что ли? Та-ак, значит... А из бригады его хоть кто вернулся?
  Мордовороты отрицательно покрутили головами. "Немые что ли все"? - удивился Михаил Ильич. Красавчик, становясь ещё злее лицом, кивнул гостям, приглашая за собой, поднялся по ступенькам из гранитных плит вместе с собакой к двери, открыл её и шагнул внутрь. Они переглянулись и после вздоха Михаила Ильича последовали туда же.
  В большой прихожей поджидавший их Красавчик сказал, чтобы они поднимались наверх, а он сейчас подойдёт. Уже заходя в комнату на втором этаже, они услышали звяканье цепи, снимаемой с Гада, а потом женский голос. Комната, куда они попали, поражала своими размерами и великолепием. Такого ещё никто из них наяву не видел - только в кино. Спортсмен первым делом обследовал и все соседние, сообщив потом, что в них никого нет, а всего их на этом этаже, как он понял, ещё пять: две спальни, детская, кабинет и одна неизвестно для чего, но все засраны до безобразия. Больше всего он заинтересовался балконами с завитушечными перилами и довёл до сведения, что при плохом раскладе лучше сматываться через них: если свеситься, схватившись за перила, то до земли от пяток всего-то метра три-четыре останется. Ильич в ответ лишь повздыхал, с сомнением поглядывая на Наташу. А та, тем временем, обходила комнату, будто в музее, восхищённо рассматривая мебель, картины на стенах, японскую видео и аудиоаппаратуру, а также прочие предметы обстановки.
  Вскоре появился и Красавчик, приведя с собой, кажется, симпатичную девицу, но уверенности не было из-за некоторой потасканности вида, припудренного синяка под глазом и разноцветного слоя косметики на лице ("штукатурки", по выражению Михаила Ильича). Красавчик объяснил им, умудрившись почти не употребить блатной лексики, что он ненадолго отойдёт, чтобы решить кое-какие делишки, а они пусть пока отдыхают - за ним вот эта баруха поухаживает. Но на первый этаж или на улицу до его прихода пусть лучше не выходят: здесь чужих не любят. Но ничего, он быстро вернётся и тогда обо всём с ними побазарит. Он ухмыльнулся и ушёл, а "баруха", с любопытством на них поглядывая, молча стала носить снизу тарелки с закуской, расставляя их на столе.
  - Может, пока не поздно, через балкон? - предложил Михаил Ильич во время её отсутствия. - Больно мне его улыбочки не нравятся да и держиморд этих многовато для нас двоих.
  Спортсмен отрицательно покачал головой.
  - Нет. Катя где-то неподалёку. Это его район, значит она у него. Или знает, где она. Кстати, штык что я тебе отдал, где?
  Михаил Ильич подошёл к рюкзаку, расстегнул кармашек и вынул штык-нож.
  - Офонарел, Ильич? Ты бы его ещё на дно рюкзака положил. Смотри, у тебя на штанах специальный кармашек для этого есть. Видишь, как ножны сделан? Из уплотнённой ткани. И выхватывать удобно.
  Спортсмен засунул ему нож в узкий и длинный кармашек на внешней стороне штанины так, что снаружи осталась только рукоять.
  - Удобно, - согласился Михаил Ильич, попробовав вытащить, а потом засунуть лезвие обратно.
  - Это же полевая форма для десантников. Тут ещё много хитростей есть, я тебе сейчас покажу.
  А Красавчик в это же самое время в гостиной на первом этаже вёл разговор с Козырем, бородатым детиной неопределённого возраста. Детина находился во взвинченном состоянии и, расхаживая из угла в угол, басил отрывисто:
  - Чего ты привязался? Ни хрена там в этой аптеке нету - давно уже один йод. Лучше дай буснуть чего-нибудь, а то нервы на пределе.
  Красавчик молча вышел и через минуту вернулся с бутылкой водки, стаканом, палкой колбасы и куском чёрного хлеба. Так же молча он положил всё это на стол и присел рядом.
  - Обойдусь без бухальника , - буркнул Козырь, сорвал зубами пробку и, запрокинув голову, стал пить из горлышка.
  Красавчик поморщился, но ничего не сказал. Он дождался, когда тот поставил пустую на две трети бутылку и с чавканьем расправился с куском колбасы, а лишь потом сказал:
  - Ну?
  - Чего "ну"? Разнукался тут... - огрызнулся Козырь, но тоже присел на стул и добавил угрюмо. - Видал, сколько моих осталось? А Амбара на моих глазах замочили.
  - Негры?
  - Какие, на хрен, негры? Я вблизи их видел: они чёрные - да, но не негры - точно. Такие ж русские, как мы с тобой. И ещё есть серые, как цемент. Этих, вообще, тьма. Но они шестёрки. Банкуют чёрные, это точно.
  - "Чёрные", "серые", - передразнил Красавчик. - Что ты мне гнилушки паришь ? Давай всё сначала и чтоб понятно. Как всё было? Где амбарова бригада? Подробно давай и не чеши лохматого .
  - Чего ты наезжаешь ? - зло сверкнул глазами Козырь. - Тебя самого туда надо было... А то ершишь тут, а как до разборок дело доходит, так...а-а-а, надоело...
  Он вяло махнул рукой и вновь присосался к горлышку бутылки.
  - Ершу, значит? - переспросил Красавчик задумчиво и незаметно потянулся пальцами правой руки к рукаву левой. Багровый номер на его лице начал пульсировать.
  Опустевшая бутылка полетела в угол и там со звоном разбилась.
  - Это ты другим гвозди забивай , - сказал злобно Козырь, - а я тебе не ванёк , я чалый. И беду свою лучше не вытаскивай, а то ведь, небось, и не знаешь, почему меня Козырем прозвали?
  Красавчик внимательно посмотрел на него, затем примирительно улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку стула. Цифры на лице перестали пульсировать, будто тоже успокоившись.
  - Ладно, не будем ломать проблемы . Ты тоже хорош икру метать , всё-таки давай лучше по делу.
  - По делу? Ладно. Мы как сгрунтовали ? Амбар напрямки в Шанхай прётся, а я со своими через матрёну обойти должен был. Так?
  - Ну, так.
  - Во-во. Короче, когда в Шанхай влетели, Амбара с братвой уже на бывшую автостоянку загнали. Знаешь, около рынка?
  Красавчик кивнул.
  - Если б ты только видел, что с ними делали... - продолжал Козырь, уставясь горящими глазами ему в лицо. - Рубили, резали, как...как мясо...
  - И что, не могли отмахаться?
  - Ха! Как саранчи там этих серых. А чёрные с саблями, копьями какими-то. Амбара при мне на куски искромсали, суки. Так знаешь, что потом было? Ты ведь должен знать...
  - Ты что, вольтанулся ? Откуда я могу знать? Я ещё ни с кем не базарил. Давай, не тяни.
  - Ладно... Так вот, я своим "Волга!" крикнуть не успел, как и на нас со всех сторон навалились. Не было никого рядом и вдруг - со всех сторон. Нет, ты нямлишь ? Как ждали нас, суки, и именно с этой стороны.
  - Думаешь, заложил кто? - спросил Красавчик, подавшись вперёд всем телом.
  - Хрена ли тут думать? Трое знали: ты, Амбар и я. Амбара замочили...
  Красавчик давно сидел, поджав ноги под себя, поэтому прыгнул внезапно, сбив Козыря вместе со стулом, а когда они, сцепившись, с грохотом упали на пол, у того из впадинки под горлом торчала рукоятка ножа. Амбар ещё ворочался, пачкаясь в собственной крови, хрипел, а Красавчик уже стоял в стороне, с интересом исследователя наблюдая за ним. Наконец, Козырь затих. Красавчик двумя пальцами отвернул у него полу широкого пиджака и удовлетворённо хмыкнул, увидев огромный тесак чуть ли не в два раза больше, чем у Шустряка.
  - Дурак ты, Козырь, - сказал он, выпрямляясь, - надо знать, когда бухарить. А ты хоть и чалый, а так топором тупым и остался.
  Он отошёл к окну, посмотрел задумчиво на улицу. "А, вообще-то, рановато я тебя замочил, - пришло на ум. - Братва может не так понять, особенно, если он уже с кем-нибудь побазарил насчёт меня. Хотя навряд ли. А если кто и вякнет, быстро в доску спущу . Нет, не полезут. Хреново, что маловато их осталось. Сейчас по всему городу слух пойдёт, что мне Шанхай рога обломал, наезды начнутся. Интересно, если заложить никто не мог, то откуда в Шанхае узнали? И что это за чёрные, серые, мать их? Надо что-то делать, что-то делать... С наташкиными корешами надо тоже что-то решать. Что у него за дело ко мне, у этого белобрысого? Такое впечатление, будто я его откуда-то знаю"...
  Красавчик зашёл в комнату вместе с Шустряком и парнем, которого он называл Колдуном. Сначала он отослал прислуживающую девушку, велев ей что-то убрать внизу, потом окинул взглядом стол с нетронутой выпивкой и закусками.
  - Я думал, что уже на бровях все, а вы меня что ли ждали? - спросил он. - Ну раз уж так, то давайте вместе буснём. Ты тоже, Колдун, лезь сюда - я угощаю. Как говорил один кацо , голодный мужик - наполовину зверь. Так что давайте хавать , пока совсем не озверели.
  Хохотнув, он сел за стол, а рядом с ним, по бокам расположились Шустряк и Колдун. Михаил Ильич и Наташа вопросительно посмотрели на Спортсмена. Тот опустился по другую сторону стола напротив бандитской троицы. Наташа и Михаил Ильич пристроились также по сторонам от него. На какое-то мгновение взгляды всех шестерых скрестились над столом, и в этот миг каждый почувствовал с невероятной ясностью, что они враги друг другу и между ними смерть.
  Первым очнулся от ледяной напряжённости Спортсмен: не для того он шёл сюда, чтобы сразу лезть на рожон и попусту рисковать жизнями близких ему людей. Нет, рано, надо по-другому. Он кашлянул, нарушив тишину, потом потянулся рукой, достал из тарелки свежий огурец и с хрумканьем откусил от него. Все будто вздрогнули-встряхнулись и сразу разбрелись взглядами по столу. Шустряк быстро открыл бутылку и стал разливать водку по высоким бокалам на длинных тонких ножках, предназначенных для шампанского. Наполнив их до половины себе и соседям, он, привстав, протянул бутылку через стол Михаилу Ильичу. Тот потянулся было её принять, но Спортсмен незаметно дёрнул его назад и сразу наткнулся на колюче-подозрительный взгляд Красавчика.
  - Понимаешь, земеля, мы уже три дня подряд керосиним - боюсь, окосеем на старую закваску, а ещё дело надо сделать. Вот как будет всё в порядке, так я согласный хоть ведро выпить. Да и сытые мы, совсем недавно обедали, так что не обижайтесь - посидим, просто, с вами за компанию.
  Он говорил, а сам злился на себя, понимая, что выглядит как оправдывающийся школьник перед строгим учителем. Отказываться выпить, когда тебя угощает воровской авторитет, считалось западло . Надо было или пить, или грубить, противопоставляя свой авторитет, но никак не оправдываться - этот считалось показателем слабости и обычно вызывало ответную агрессию. Так у всех хищников: при виде слабого, убегающего или прячущегося сразу срабатывает рефлекс: догнать, схватить, загрызть. Но на этот раз явной агрессии не последовало, хотя лицом Красавчик закаменел. А вот Шустряк почти сразу же после слов Спортсмена спросил:
  - И где ж это вы пообедать успели?
  Спортсмен мысленно пообещал своему языку при случае сунуть его в кипяток.
  - Да по дороге, - откликнулся Михаил Ильич. - У нас полные рюкзаки жратвы были.
  - Издалека идёте? - не отставал Шустряк.
  - Угу-м, - сказал Михаил Ильич, срочно засовывая в рот целиком огромный помидор.
  Красавчик, не скрывая интереса, спросил Спортсмена:
  - А с чего это ты меня вдруг земелей назвал? Откуда родом-то?
  - Откуда и ты, из Тулы.
  - А ты почём знаешь, что я...а-а-а, Наташка доложила, - догадался Красавчик. - Ну и по какому же делу, земеля, ты сюда попёрся? И при чём тут я?
  - В общем...
  Спортсмену не хотелось сразу открывать карты, но он никак не мог сообразить, с чего начинать разговор о Кате. Лихорадочно мельтешили мысли, не желающие формироваться в слова.
   Красавчик опрокинул в себя бокал с водкой и, смачно похрустев огурцом, сказал насмешливо:
  - Чего сопли жуёшь? Забыл, зачем шёл? Или стесняешься при всех? Так давай на линию выйдем , - он мотнул головой в сторону одной из дверей, - там пошепчешь мне на ушко.
  Слух Спортсмена, видимо, уже пресытился развязно-нагловатым тоном бандита, потому что мысли прекратили мельтешение и в голове стало ясно как при солнечном свете после полумрака лесной чащи. Всё обрело чёткость и контрастность безо всяких полутеней: враг - друг, любовь - ненависть, да - нет. Он любил ясность и чёткость. Долго думать, рассуждать, философствовать не любил, в отличие от своего брата, который не преминул бы заметить ему сейчас, что иные враги не так страшны, как некоторые друзья, что ненависть - это оскорблённая любовь, а любое "да" состоит из множества "нет". Именно в этот момент не хотелось думать вообще, потому что от этого Спортсмен уже устал. Поэтому он даже обрадовался, что Красавчик его "достал" и не надо больше разговаривать недомолвками. Он встал из-за стола, подошёл к входной двери под недоумевающими взглядами остальных, и опершись спиной о косяк, сказал:
  - Я тебя, Крас, и без Наташи бы в рифму взял : очень уж ты гадость заметная. Соплями сам, смотри, не подавись раньше времени, а то они тебе ещё пригодятся, чтоб меня разжалобить. Думаю, что водку тебе больше не придётся пить, если не договоримся по-нормальному.
  Красавчик, при первых словах удивлённо вскинувший брови, почти сразу стал каким-то вяло-равнодушным и начал медленно привставать из-за стола.
  - Сиди, тварь, не дёргайся! - прикрикнул на него Спортсмен. - Ты думаешь, я с тобой на линию выйти испугался? Просто мы и без этого сейчас все вопросы с тобой решим. А чтоб понятнее было...я брат Игоря, которого твой наркоман-шестёрка убил.
  - Какого Игоря? - скривил губы бандит, оставшись сидеть на месте.
  - А того, который Катю Епихину хотел от тебя забрать. Вспомнил теперь?
  Красавчик продолжал всё так же кривить рот, показывая, что не понимает, о ком идёт речь, но по непроизвольно напрягшемуся телу и захолодневшим вдруг глазам все ясно увидели: он вспомнил.
  - А теперь вспомни, как со мной в кабаке стрелку забил, а вместо себя амбалов своих послал. Они сами же шорох навели и они же меня ментам сдали, суки. Вспомнил?
  - А-а-а, протянул Красавчик, как бы на самом деле припоминая. - Спортсменом, кажется, тебя зовут?
  Он быстро наклонился у уху Колдуна и что-то прошептал ему, а потом как ни в чём не бывало в присущей ему развязной манере стал объяснять:
  - Ты, братан, сам тогда виноват был - уж больно скипидарный . Жало замочил и всем кентам моим, да и не только им, налил как богатым . Что же мне туда соваться было, если там ментов как саранчи набежало? За брата на меня шипишь, а ведь зря - не разобрался, а...
  - Я давно во всём разобрался, ещё когда срок тянул, - прервал его Спортсмен. - Так что с тебя - должок.
  - Это ты, значит, кены держать сюда припёрся? - зло оскаблился бандит. - А Наташка у тебя вместо приманки что ли?
  - "Припёрся" я сюда за Катей Епихиной. Уйдём вместе с ней из города - будешь дальше жить и поганку крутить , чёрт с тобой. До следующей нашей встречи. А если не отдашь её мне, расплачусь с тобой сполна и за неё, и за брата.
  - Ну, ты танк ! - крутанул головой Красавчик. - Да где ж я её тебе возьму? Где Тула, а где мы теперь, соображаешь? Я и сам бы не прочь её оттрахать по старой памяти, да нет возможности. А тебе одной Наташки уже мало? Групповухи хочется?
  Закаменевший лицом Спортсмен шагнул к столу. Красавчик тихо скомандовал "Волга!" и трое бандитов, враз вскочив с мест и сжимая в руках уже заранее вытащенные под столом ножи, кинулись на Спортсмена. Михаил Ильич, успевший лишь привстать из-за стола, толком даже не увидел, как всё произошло: будто побушевало в течение нескольких секунд нечто, похожее на небольшой смерч из мелькающих человеческих конечностей. Потом дважды слышался грохот от падения двух тел на пол, а третье тело в образе Колдуна кинулось к балкону.
  - Ильич! - услышал он крик Спортсмена и, сообразив о причине крика, лихорадочно выдернул из штанины штык-нож и метнул его вдогонку Колдуну.
  - Ой, бля-а-а!.. - зорал Колдун, падая на пол и хватаясь рукой рядом с тем местом, откуда росли ноги, а теперь ещё и наполовину торчал нож, то есть из ягодицы.
  - Ильич, пора бы, наверно, врубиться, что надо выше брать, - укоризненно заметил Спортсмен, приблизившись к матерящемуся бандиту. - Или у тебя особый вид садизма: задние места у людей портить?
  Михаил Ильич недоумённо развёл руками - сам, мол, удивляюсь. Потом сказал:
  - Может, я просто подрос сильно с тех пор, как метать научился? И по привычке всё ещё низко мечу...мету...тьфу ты, кидаю.
  - Нет, Ильич, если б поэтому, ты тогда бы, наоборот, выше, чем надо, попадал - в башку, например.
  - Да? - растерянно спросил тот и замолчал, осмысливая сказанное другом.
  А Спортсмен, нагнувшись над матерящимся бандитом, резким движением выдернул нож у него из ягодицы. Колдун взвыл так дико, что Наташа, не выдержав, убежала в другую комнату. Спортсмен мельком глянул ей вслед, а потом наотмашь ударил воющего бандита по щеке так, что голова его откинулась вбок. Крик оборвался и тогда Спортсмен сказал:
  - Если хочешь ещё пожить, скажи, где Катя Епихина. Ты должен знать.
  Тот посмотрел с ненавистью и выдавил, постанывая через каждое слово:
   - Всё равно...вам...конец...суки...
  - Вас понял, - сказал Спортсмен. - Ну что ж, кончаем бал и гасим свечи.
  Он схватил вновь заоравшего Колдуна в охапку и вытащил его на балкон.
  - Ты уж извини, что Ильич не дал тебе сюда добежать. Я тебе помогу. Ты же на улицу хотел к друзьям по детсаду? Ну, иди, иди к своим братанам-дебильчикам, а Красавчика я попозже подошлю. Не надо прощальных объятий - просто вспоминай иногда.
  С этими словами он перевалил уже визжащего как поросёнок Колдуна через перила и бросил. Послышался треск, крики, но визг оборвался. Спортсмен поглядел вниз. Бандит упал очень удачно для себя - прямо в куст молодой сирени - и его оттуда уже вытаскивали сбежавшиеся братки.
  - Ты чего делаешь, козёл? Смерти захотел? - заорал один из них Спортсмену. - Мы ж тебя на британский флаг порежем!
  Но тот не стал ничего отвечать, сплюнул в их сторону и вернулся в комнату. Красавчик уже постанывал, а Шустряк лежал без признаков жизни в той же позе, в которой зафиксировался после падения на пол. Ильич пыхтел около него, что делая.
  - Оживляешь его что ли? - спросил Спортсмен.
  - Не, он и так живой, дышит. Ремнём вот связать хочу, но что-то не получается.
  - Не надо. Лучше обыщи.
  - Уже.
  Михаил Ильич показал на лежавший в стороне ломик, тесак и два ножа.
  - Вот эти финки у Красавчика в рукавах были. Там у него вроде как ножны вшиты. Хитро придумал.
  - Может, у него не только в рукавах? Как следует обыщи - это такой жучара...
  - Да я и так всего ощупал, нет больше ничего.
  - Ладно, давай пока входную дверь припрём. И, на, забери свой ножик.
  Спортсмен вытер окровавленное лезвие штык-ножа о скатерть и протянул его приятелю. Потом забросил отобранное Ильичом оружие на антресоль и стал двигать диван к выходу из комнаты. Михаил Ильич пришёл на помощь и вскоре двери не стало видно из-за притиснутой к ней различной мебели. Вернулась погрустневшая Наташа и, молчаливая, села в уголке.
  Первым пришёл в себя Красавчик, а, когда Михаил Ильич побрызгал на лицо Шустряка водкой, постепенно ожил и тот. Спортсмен подтащил Красавчика к креслу, запихнул в него, а сам уселся напротив верхом на стуле, облокотившись руками на его спинку. Дождавшись, когда взгляд бандита стал осмысленным, он спросил таким тоном, будто разговор ни на секунду не прерывался:
  - Так я всё-таки не понял, что ты сказал насчёт Кати Епихиной?
  Лицо Красавчика скривилось в презрительную гримасу, а глаза злобно блеснули.
  - Ты...волчара пога... - хрипло заговорил он, но Спортсмен небрежно ткнул указательным пальцем ему в горло и тот, хрипя и чуть ли не раздирая себе шею руками, заметался в кресле.
  Спортсмен подождал, пока дыхание бандита не восстановилось, а сам он не затих, ненавидяще уставясь на врага. Тогда тем же самым равнодушным тоном он повторил вопрос:
  - Так что ты хотел сказать насчёт Кати Епихиной?
  Красавчик молчал. К ним подошёл Михаил Ильич.
  - Ты зря так с Петровичем-то, - сказал он. - Он ведь с тобой как с человеком разговаривает, а ты... Он же и по-другому может - я знаю, видел - и тогда тебя не Красавчиком звать будут, а совсем наоборот. Ты и так, по всему видать, зла в своей жизни немало натворил. Может хватит? Бога побойся, хоть одно доброе дело сделай.
  - Бог - не фраер, всё простит, - хрипло отозвался Красавчик, поглаживая ладонью шею почему-то под затылком, а не спереди, куда его ткнул Спортсмен.
  Глаза его уже не были такими злобными, а казались даже немного рассеянными, будто он обдумывал какую-то мысль, но не был уверен в её правильности. Неожиданно из дальнего угла послышался звонкий голос Наташи:
  - Михаил Ильич, Саша! С ним тоже так нельзя разговаривать - силой ничего от него не добьётесь. Отдайте ему лучше наркотики, которые у Миронова, в обмен за Катю.
  Михаил Ильич и Спортсмен, обалдевшие, повернулись к ней. "Ты что? Какие наркотики"? - хотел спросить Спортсмен, но, увидав её суперискренние глаза на зарумянившемся личике, мгновенно всё понял и захлопнул отвисшую было челюсть.
  - Ты что? Какие... - начал Михаил Ильич, но умолк на полуслове, прерванный Спортсменом.
  - Ладно, Ильич, - сказал он, возвращаясь на стуле в исходное положение. - Она права - нам эта отрава ни к чему, а за Катю отдать не жалко.
  Красавчик перестал гладить шею.
  - В общем, предлагаем сделку, - сообщил ему Спортсмен. - Ты нам Катю, мы тебе наркоту. Она спрятана у одного нашего приятеля недалеко отсюда в горах. Я понимаю: тебе нужны какие-то гарантии, что мы не обманываем, так я согласен, чтоб вместе с нами хоть вся твоя кодла сопровождающими пошла. Куда мы от такой охраны денемся?
  Красавчик, слушающий с холодным интересом, спросил:
  - Какой кишлак? Клевер, небось?
  - Героин, - ответил Спортсмен. - Почти три кило. Приятель вовремя сбыть его не успел - теперь не знает, что с ним делать. Сам он этим делом не увлекается да и мы тоже. Так что думай, обмен стоящий тебе предлагаю.
  - Чума, значит? - недоверчиво произнёс Красавчик.
  - Соглашайся, Крас, - неожиданно подал голос сидевший до этого момента тихо на полу Шустряк. - В городе сейчас многие в бедности - за то, чтобы толчок дать, что хочешь для тебя сделают.
  Красавчик покосился на него, потом спросил:
  - А что за приятель? Откуда у него чума?
  - Ты его, возможно, даже знаешь. Майор бывший, Афганцем его звали. Не слышал о таком?
  - А-а-а, это который правильный ? Ни воров, ни ментов не уважал?
  - Точно. Вот он из Афгана эту наркоту и вывез ещё очень давно, но сначала сбыть не смог, а потом не до этого стало.
  Красавчик задумался ненадолго. Потом хлопнул ладонью по колену.
  - Ладно. Но предупреждаю заранее, чтоб потом не бухтел : у Катьки твоей крыша давно съехала на пятый номер. Когда я её здесь в городе засёк, она уже бзикнутая была. Из жалости держу, чтоб никто не обидел. Так-то вот. Нужна она тебе такая?
  Спортсмен удержался сказать, что он знает об этом, и просто молча кивнул.
  - Тогда ждите. Шустряк, вставай, хрена ли расселся, как король на именинах? Ландаем за Катькой. А вы тут подождите - мы скоро.
  - Вместе пойдём, - сказал Спортсмен.
  - Да? Ладно, пошли с нами. А Наташке с кентом твоим чего зря ноги топтать? Пусть здесь пока побудут.
  Михаил Ильич отрицательно покачал головой.
  - Не, мы тоже с вами. Мы с ним всегда вместе, с детского сада ещё.
  Красавчик хмыкнул.
  - Ага, прям близнецы сиамские. Ну, как хотите. Давайте, баррикаду свою растаскивайте.
  
  ГЛАВА - 18
  СРЕДИ ВРАГОВ (Продолжение)
  
  Когда, порядком попотев, они оттащили от двери тяжёлую мебель, Красавчик открыл дверь и первым стал спускаться по лестнице. Спортсмен, сказав Михаилу Ильичу, чтобы они с Наташей шли последними, двинулся по ступенькам за ним. Он ещё не спустился до первого этажа, а Красавчик уже стоял в углу прихожей. "Интересно, почему это до сих пор амбалы с улицы так и не ворвались"? - подумал Спортсмен. Ответ только начал зарождаться в мозгу, а рука уже сама дёрнулась вверх. Но он всё-таки не успел вытащить клинок из ножен, потому что снизу из полумрака прихожей на него прыгнул, разинув клыкастую пасть, людодав. Спортсмен смог только, отклонившись, резко и с силой ударить пса ногой под челюсть и тот отлетел назад, но тут же вновь ринулся на человека. На этот раз его встретила сталь, вонзившаяся остриём в открытую пасть. Клинок пробил зверюге глотку и вышел чуть не наполовину наружу рядом с шейными позвонками. Пёс с хрипением опрокинулся, но вскочил и завертелся на нижних ступеньках лестницы. Потом скатился на пол и продолжал крутиться там вместе с торчащей из тела шашкой, разбрызгивая во все стороны вытекающую кровь. Только теперь, испугавшись, завизжала Наташа. Шустряк ещё до этого метнулся мимо неё и Михаила Ильича назад и теперь находился на площадке второго этажа.
  - Штык дай! Скорее! - крикнул Спортсмен Михаилу Ильичу.
  Тот быстро вытащил штык-нож и протянул товарищу, который схватив его, спрыгнул вниз и, поймав момент, ударил обезумевшего пса в бок. Но ещё дважды ему пришлось вбивать сталь в звериное тело, прежде чем оно стало агонизировать. Только когда мохнатая туша уже лежала неподвижно и перестала хлестать кровь, Спортсмен с некоторым усилием вытянул клинок из безжизненной плоти. Он вытер и штык, и шашку о шкуру зверя, но в ножны вкладывать не стал. Красавчика внизу уже не было. "Не поверил в наркоту, зараза. Обманул, сволочь". Спортсмен поднял глаза вверх.
  - Шустряк, иди сюда, - позвал он.
  - За-зачем? - спросил тот, не двигаясь с места.
  - Лови, Ильич, - сказал Спортсмен, подкидывая Михаилу Ильичу штык-нож рукояткой вперёд.
   А когда тот поймал, пожаловался:
  - Шустряк вниз не идёт. Может, ты ему нос отрежешь, чтобы старших слушался?
  - Иду, иду, - послышалось сверху.
  Бандит с опаской по стенке миновал Михаила Ильича, спустился по ступеньками и остановился около Спортсмена.
  - Ты знаешь, где Катя Епихина находится?
  Шустряк замялся.
  - Повторить вопрос?
  - Знаю. Недалеко отсюда.
  - Отлично. Доведёшь и не обманешь - будешь цел и здоров. Обманешь - сдохнешь, как вот эта собака, понял?
  - Если наркоту мне отдадите. Ты же сам так предлагал...
  - Н-да... Ну, лады, отдадим тебе эту гадость. Но, смотри, если что - под землёй найду. Пошли.
  Он подождал, пока не спустились Наташа с Михаилом Ильичом, потом поднял девушку на руки, перешагнул через труп собаки и поставил Наташу на ноги у самого выхода, где пол не был заляпан кровью. Шустряк и Михаил Ильич на руки проситься не стали и подошли самостоятельно.
  - Ну что, с Богом? - риторически спросил Спортсмен и, пнув ногой дверь, вытолкнул в открывшийся проём Шустряка.
  Как ни странно, на улице никого не было. Вслед за Шустряком они направились к калитке и почти все уже прошли через неё на пустынную улицу, когда позади раздался крик. Спортсмен, развернувшись, чуть не сбил Наташу. Он увидел, как из-за плотной шеренги голубых елей выскакивают притаившиеся там до этого бандиты и бегут в их сторону. Трое из них уже охаживали кулаками и ногами Михаила Ильича, который только угибался, закрываясь руками, и неуклюже топтался на месте, выкрикивая "Петрович! Петрович"! Спортсмен, бросив Шустряку "Волосок с Наташки упадёт - ты труп", ринулся на помощь. Одного он без раздумий пнул в коленную чашечку, другого вырубил ударом кулака в висок, третий отскочил сам, вытаскивая из-за пояса нунчаку. Но не вытащил, потому что от удара в пах рухнул, скорчившись, на землю. Но уже подбегали другие, вооружённые цепями, кусками арматуры, ножами и чёрт знает чем ещё. "Придётся не жалеть, а ведь хотел без этого", - мелькнуло неприятное у Спортсмена, но тело его уже само приняло боевую стойку русбоя. Михаил Ильич, немного оклемавшись, достал, наконец, штык-нож и, выставив его перед собой, занял позицию позади товарища. Бандиты невольно притормозили, но один, самый нахрапистый, подскочил вплотную и махнул тесаком, похожим на мачете, наискось по телу Спортсмена. Почти по телу, потому что Спортсмен чуть отклонился, а когда лезвие проскользнуло мимо, он, ухватив свободной рукой нападающего за рукав, дёрнул его в сторону продолжения удара и тот по инерции полетел вслед за тесаком, грохнувшись затем всем телом на асфальтовую дорожку. Тут подскочили ещё двое и, уворачиваясь, он полоснул одним движением шашки обоих. С воплями они отскочили, зажимая раны. Сзади тоже кто-то вскрикнул, видимо, нарвавшись на нож Ильича. А вслед за этим раздался какой-то удушливый хрип. Он обернулся и увидел, что вокруг шеи Михаила Ильича обмоталась стальная цепь, которую рвал на себя один из нападавших. Спортсмен сделал шаг назад, заводя за ступни Михаила Ильича свою ногу и, разворачиваясь на носках, описал клинком полукруг сверху вниз прямо на запястье бандита. Лезвие, чмокнув, прошило живую плоть насквозь и отделившаяся от руки кисть повисла на животе Михаила Ильича вместе с намотанной на неё цепью. Выл бандит, с ужасом глядя на обрубок руки, из которого хлестала кровь. Михаил Ильич, размотав с шеи цепь и откинув её вместе с куском чужой плоти, с хрипом вбирал в лёгкие целительный воздух, а Спортсмен уже догонял разбегающихся в разные стороны братков и, устрашающе вопя при каждом выпаде, наносил им несильные удары и уколы в задние части тел. Только когда остались лишь воющие и стонущие раненые, лежащие или сидящие на земле, он посмотрел в сторону калитки. Она была распахнута и зияла пустотой.
  - Быстрей за мной! - крикнул он Михаилу Ильичу и, охваченный нехорошим предчувствием, кинулся за ограду.
  Там метрах в десяти от калитки стоял Шустряк, рядом с ним Наташа, почему-то неудобно наклонившаяся вперёд, а позади неё улыбающийся белозубо Красавчик. Лишь мгновение спустя стало понятно, что он заломил девушке согнутую в локте руку за спину и, причиняя боль, не даёт ей выпрямиться.
  - Отпусти её, скотина! - закричал Спортсмен и уже намеревался броситься к ним, когда, почти понимая, что это значит, и внутренне холодея, увидел, как Красавчик демонстративно поднял свободную руку и стал поглаживать ладонью свою шею под затылком.
  Потом бандит засмеялся и неторопливо вытащил из-под воротника финку.
  - Как же я в этом месте у него не проверил? - ахнул Михаил Ильич.
  - Что теперь дёргаться? - сдавленно произнёс Спортсмен. - Он после того как от нас сбежал, с ног до головы мог оружием увешаться.
  - Опусти её! - вновь крикнул он, медленно приближаясь к девушке и её истязателю. - Отпусти и мы уйдём. Совсем уйдём.
  - Что, Спортсмен, проморгал Наташку? Моя теперь будет, ха-ха-ха. Красавчик освободил заломленную руку девушки, но сразу же обхватил Наташу спереди, прижал к себе и приставил финку к её шее.
  - А теперь стойте, где стоите, фраера. Будете рыпаться, замочу её. Вот так. А теперь слушай сюда, Спортсмен. Ты про наркоту бухтел, так дуй за ней к Афганцу. Как только принесёшь, Наташка опять твоя будет и Катьку, так и быть, отдам. Ну а если ты лохматого чесал, то уж не обижайся: была Наташка-облевашка, а станет Наташкой-промокашкой , ха-ха-ха. Правда, Наташ? Да ты, наверно, и сейчас не прочь вертолёт с нами сделать, а?
   Красавчик, хохотнув, провёл ладонью по груди девушки. Она рванулась и сразу же вскрикнула от укола финкой. Из пореза потекла тоненькая струйка крови. Спортсмен рванулся было к ней, но, увидев кровь, остановился.
  - Убери нож, - сказал он, - тогда и понаркоте поговорим. А будешь поганку крутить, для тебя тоже добром не кончится, убью. И где гарантия, что...
  Всеми забытый Шустряк сделал резкое движение рукой - Красавчик сначала замер, побелев лицом, а потом, обмякнув, повалился на девушку. Наташа, взвизгнув, отскочила от него, и тело бандита рухнуло на асфальт лицом вниз. Подбежавший Спортсмен прижал всхлипывающую девушку к себе.
  - Успокойся, малыш, всё позади. Больше я от тебя - ни на шаг. Тебе не больно?
  Не поднимая лица от его груди, она отрицательно помотала головой, но, прекратив всхлипывать, ещё сильнее приникла к нему всем телом, будто страшась лишиться его защиты и вновь попасть в злую реальность. Подошедший Михаил Ильич нагнулся, внимательно осмотрел неподвижное тело Красавчика, а потом, хмыкнув, недоумённо спросил у стоявшего рядом Шустряка:
  - Ни черта не понял: куда ты его ткнул, что он вот так, сразу? Здоровый бугай-то.
  - А ты под левой лопаткой посмотри. Видишь, маленькая дырочка на пиджаке? - ответил, ухмыляясь Шустряк. - Он, кстати, сам меня этому удару научил. "Укус кобры" называется. Если жалом, моментально на тот свет.
  - А не боишься, что за него тебя свои же уроют? - спросил Михаил Ильич.
  - А кто видел? Всё равно не на меня, а на вас подумают. Ну что, за Катькой-то идём или как?
  "Бойся ближнего своего", - вспомнилась Спортсмену перевёрнутая христианская заповедь, популярная среди воров.
  - Идём, - мрачно сказал он.
  Наташа отняла лицо от его груди и быстро протёрла глаза ладошками. На шее в месте укола финкой кровь запеклась коричневой корочкой, увидев которую, Спортсмен скрипнул зубами. Но, когда перевёл взгляд на опухшепобитое лицо Михаила Ильича, то, странное дело, вместо ещё большего сострадания, которое, по идее, должна была вызвать изувеченная физиономия друга, он почему-то заулыбался.
  - Чего ты лыбишься? - пробурчал Михаил Ильич. - Без тебя знаю, что, скорее, на Чебурашку, чем на Джоконду похож.
  - Не переживай, Ильич, это всё пройдёт и опять писаным красавцем станешь. А, вообще, здорово они тебя разукрасили.
  - Я думал, что надо мной мешок с кулаками развязался.
  - Что ж ты даже не отмахнулся ни разу?
  - Это ты чересчур быстро подлетел - я даже разозлиться не успел как следует.
  Даже Наташа засмеялась, прикрывая губы ладошкой.
  - Пойдём что ли? - вновь напомнил Шустряк, насторожённо озираясь по сторонам.
  - Веди, - откликнулся враз посерьёзневший Спортсмен. - А ты, Ильич, теперь за ним топай - я лучше замыкающим пойду.
  Уже в молчании они заспешили вслед за Шустряком, который быстрым шагом направился в сторону трамвайных путей, пересекавших бульвар неподалёку. Всего через полквартала бандит вывел их к двухэтажному зданию с вывеской "С...лон...ля...брачных". У входа сидели на ступеньках, греясь на солнышке, старик потёртого вида и заросший детина в расстёгнутом белом халате на голое волосатое тело. Заметив приближающуюся компанию, они поднялись со ступенек, но, узнав Шустряка, детина снова уселся, а старик дёрганой походкой пошёл им навстречу. Когда он приблизился, все невольно сморщили носы, а Наташа даже зажала свой двумя пальцами - так от него воняло.
  - Дед, ты что, как родился не мылся? - возмущённо спросил у него Михаил Ильич.
  Шустряк заржал.
  - Это он просто по помойкам шастать любит, поэтому и дух такой от него.
  - Да пусть хоть в унитазы ныряет, но помыться-то можно, чтоб не вонять потом?
  Спортсмен окинул взглядом нескладную замызганную фигуру старика, насторожённо уставившегося на них, и сказал иронично:
  - Это он, наверное, по принципу скунса живёт. Есть такая зверушка: когда на неё напасть хотят, она так пер...прошу прощения, пукает, что от вони с ума можно сойти. Ни один хищник и связываться не хочет. Ну а этот старикан, видно, пукать так не умеет, поэтому просто не моется после помоек, чтобы вонять постоянно.
  - Точно, - вновь гыгыкнул Шустряк. - Только его не Скунсом, а Чумовым зовут. Слышь, Чумовой, скажи Санитару, чтоб Катьку привёл, - Крас велел.
  - А где он сам? - тут же откликнулся всё слышавший детина в халате. - Он приказывал, чтоб без него лично никого к ней не пускать.
  Спортсмен быстро подошёл к нему вплотную, схватил за лохмы на голове, резко потянул вверх, заставив встать и только потом разжал пальцы.
  - Ты что, козёл лохматый, не понял, что тебе велели? - зло спросил он.
  - Ну, ты... - начал заводиться детина, но, получив тычок пальцем в солнечное сплетение, согнулся пополам.
  - Где она там находится? - спросил Спортсмен у старика. - В какой комнате? Я сам схожу за ней.
  Старик, не отвечая, попятился. Шустряк вмешался.
  - Не надо, не ходи. Она может тебя не узнать сразу, мало ли что отчебучит. Щас Санитар отдышится, приведёт.
  Но Спортсмен не стал ждать, пока очухается Санитар. Сказав Михаилу Ильичу "не спи тут, а если что, ори громче", он исчез в дверном проёме. В молчании потянулись томительные минуты. Шустряк нервно мерил шагами невидимый квадрат, заложив руки за спину. Санитар, раздышавшись, тупо скрёб затылок, видимо, пытаясь запустить мозговой аппарат. Михаил Ильич стоял напряжённо, пальцами касаясь рукоятки штык-ножа, а глазами стараясь не упустить малейших изменений вокруг. Правда, как умудрился куда-то исчезнуть старик Чумовой, он так и не понял - видимо, это произошло, когда была стычка Спортсмена с Санитаром. Зато Наташа с облегчением убрала пальцы от своего носика и с любопытством поглядывала на окна "С...лона". Наконец, дверь распахнулась от удара изнутри и оттуда багровый, как ошпаренный, вылетел Спортсмен. Ни слова не говоря, он врезал Санитару в челюсть, а когда тот грохнулся навзничь, подскочил и начал бить его ногами.
  - Ты что, Петрович, ополоумел что ли? - закричал ему испугавшийся за рассудок товарища Михаил Ильич.
  Он подскочил к рукопашнику, обхватил его сзади по-медвежьи и стал оттаскивать от скорчившегося на асфальте тела.
  - Что ты опять на него взъелся? Он же ничего такого не сделал, стоял с нами рядом и всё.
  Спортсмен, присев, легонько подбил снизу ладонями локти товарища, крутанулся на сто восемьдесят градусов, полностью освободившись от захвата, и выпрямился. Михаил Ильич чуть не отшатнулся, увидав его глаза с расширенными, как у наркомана, зрачками.
  - Ничего такого не сделал, говоришь? - сдавленно переспросил Спортсмен. - Тебе надо было со мной туда сходить, - он кивнул на дверь, - и посмотреть, что они там с людьми делали, гниды. Там ещё двое таких же инквизиторов. Были. Не выдержал, замочил их. При самообороне, конечно.
  Он брезгливо сплюнул в сторону неподвижного Санитара.
  - Ты и этого, кажись, грохнул, - сказал Шустряк, почёсывая живот.
  - Очухается. Хотя надо бы и его заодно. Ты тоже над этими людьми издевался? - спросил он у Шустряка.
  Тот прекратил чесаться и состроил гримасу удивления.
  - Я? Откуда? Я внутри и не был никогда.
  - Врёшь, сучонок, все вы там были, - сказал Спортсмен. - Линяй от меня подальше, а то не выдержу, башку и член тебе местами поменяю.
  Шустряк опешил.
  - Ты...ты...а наркоту?
  - Нет никакой наркоты. И не было, понял? Вы с Красавчиком большие шутники, вот и я пошутить решил. Смешно получилось, правда?
  - Ответишь, - прошипел Шустряк негромко, но злобно куда-то в сторону.
  - Ещё как отвечу, если на глаза попадёшься. У тебя пока ещё есть шанс уйти отсюда ножками или потом можешь полететь на собственных ушах.
  Бандит по-прежнему стоял столбом, видимо, не в силах ещё осмыслить "шутку" про наркотики. Наташа тронула Спортсмена за руку.
   - Саш, а Катя? Катя там?
  - Да. Сейчас они вместе с ней выйти должны, оденутся только. Я им кое-какую одежонку по комнатам насобирал.
  - Они что, были...
  - Да. Все раздетые догола кроме Кати. И на цепях, как дикие звери. А эти гады их...
  Он не договорил, потому что обернулся ко входу в здание, где появился один из освобождённых. На нём был такой же халат, как на Санитаре, только застёгнутый на все пуговицы и обвисающий как на вешалке. На лицо мужчины страшно было смотреть: всё в сгустках запёкшейся крови, ноздри разорваны и тоже в тёмной корке, а сквозь распухшую до безобразия нижнюю губу продето насквозь металлическое кольцо. Огромная губа отвисала, открывая нижние дёсны без передних зубов. Наташе чуть плохо не стало, когда посмотрела в это лицо, а Спортсмен шагнул навстречу этому человеку. Неожиданно Шустряк метнулся вслед за Спортсменом и Михаил Ильич, заметивший блеск стального лезвия в его руке, прыгнул, чтобы перехватить бандита. Наташа взвизгнула. Спортсмен мгновенно обернулся, одновременно делая шаг в сторону, и увидел оседающего на асфальт друга с прижатыми к сердцу руками. Шустряк, ударивший стилетом в горячке не того, кого хотел, понял, что упустил момент и развернулся убежать. И в этот момент Наташа с криком "гад, сволочь!", вцепилась пальцами в его лицо. Тот тоже заорал от боли, пытаясь оторвать её руки от себя. Спортсмен подскочил к нему сбоку, резко ткнул указательным пальцем в висок бандита, сразу же отдёрнул его и вытер о безрукавку Шустряка. Крик оборвался, а убитый повалился в сторону Наташи, которая едва успела отпрыгнуть в сторону. Замолчав, она уставилась на упавшее мешком на асфальт тело, потом перевела взгляд на Спортсмена. Тот мрачно сообщил:
  - Не поднимется больше, не бойся. Туда ему и дорога.
  Девушка, шагнув в сторону, посмотрела ему за спину и слёзы потекли у неё по щекам. Спортсмен обернулся. Тело Михаила Ильича разлагалось на глазах и вместо лица местами уже виднелись кости черепа. Одежда тоже расползалась будто под действием кислоты.
  - Из-за меня он... - глухо сказал Спортсмен. - Я виноват, отвлёкся...
  Он подошёл к тому, что несколько минут назад было ещё живым человеком и, не обращая внимания на вонь от трупа, присел на корточки рядом с ним.
  - Прости, Ильич, что не усмотрел я, - по-прежнему глухо сказал он. - Видно, ты своё на земле выполнил, а я ещё нет. Тяжело нам без тебя будет, сейчас уже тяжело...
  Наташа приблизилась сзади и, остановившись за его спиной, погладила ладонью его склонённую голову. Лицо её было мокрое от слёз. - Похоронить бы... - тихо сказала она.
  Спортсмен отрицательно покачал головой.
  - Он уже Там. А это...это скоро исчезнет.
  Несколько человек, вышедших из здания, такие же изувеченные, как и первый, одетые во что попало, стояли неподалёку от них, негромко переговариваясь между собой. Только девушка, стройная, в красном шёлковом платье неподвижно застыла у двери. Она казалась манекеном из-за фарфоровой бледности лица и ничего не выражающих, пустых глаз. "Катя", - поняла Наташа, посмотрев на неё. Ещё какое-то время все наблюдали, как на их глазах происходят превращения с телом. Когда пропала вонь и от Михаила Ильича остался лишь скелет с ножом между рёбрами, Спортсмен поднялся с корточек и угрюмо оглядел группу изувеченных людей. Всего их было вместе с Катей восемь человек и лишь двое мужчин выглядели более-менее сносно. Застонал протяжно и зашевелился на асфальте Санитар. Бывшие узники со страхом отпрянули от него и, наверное, побежали бы, но Спортсмен остановил, прикрикнув:
  - Эй, эй, вы куда?
  Потом сказал, кивая на Санитара:
  - Этого не бойтесь, он ещё долго своё имя вспоминать будет, а вот на улице опять на бандюков нарвётесь. Так что погодите пока.
  Он повернулся к Наташе и тихонько пожаловался:
  - Что ж с ними делать-то? Бросать нельзя, а с собой взять - боюсь, не прорвёмся с такой обузой. Да и не уйдут далеко в таком состоянии. Один из двух мужчин, выглядевших посвежее, видимо, понял сомнения Спортсмена и подошёл к ним.
  - Что вы с нами делать думаете? - спросил он.
  - У нас в горах товарищи, но до них ещё добраться надо. Боюсь, сил у вас не хватит, - честно признался Спортсмен.
  - Я хочу вам свой вариант предложить, - сказал мужчина. - Здесь неподалёку есть здание бывшего райкома партии. Потом для администрации использовалось.
  - Видел, мимо проходили. Когда назад пойдём, опять не минуем.
  - Вот-вот. Там внутри сплошной погром, поэтому никто уже и не заходит. А вот под зданием находится бомбоубежище со всем необходимым: от консервированных продуктов до вентиляции и канализации. Даже автономное электропитание есть. Там хоть год можно жить и никто не узнает. Мы с женой там и прятались. И сейчас можно, только бы незаметно добраться.
  - А жена где сейчас?
  - Вот она, - показал мужчина на запуганное существо с опухшим от синяков лицом.
  - Как же вы к бандюкам попали, если прятались?
  - Прогуляться вечером вышли. Знаете, всё-таки тяжеловато всё время под землёй сидеть.
  - Понятно, - сказал Спортсмен, думая о чём-то своём. - Так. В общем, попробуем. Если всё нормально пройдёт, то укрывайтесь все в убежище. Кстати, если изнутри закроетесь, выкурить вас никак не смогут?
  - Что вы? - чуть ли не обиделся мужчина. - Его же на случай ядерной войны готовили.
  - Лады. Значит, будете отсиживаться там, а мы скоро всё равно в город вернёмся. Какой бы сигнал придумать, чтобы вы нас потом с этими гнидами не спутали?
   - А вы просто назовитесь, когда кричать будете. Я вам покажу, куда кричать. Как вас зовут?
  - Спортсмен. Нет, я просто крикну: "Наташа"! Или я, или ещё кто-нибудь, но "Наташа", понял?
  - Понял. Я тогда пойду? Объясню всё нашим, а то волнуются. Да, а девушка та, Катя, тоже с нами будет?
  - Нет. Девушка пойдёт со мной в горы.
  - Понятно. Меня Анатолием Сергеевичем зовут. Если нужен буду, дайте знать.
  Мужчина отошёл к остальным и стал им объяснять предстоящие действия, а Спортсмен с Наташей приблизились к Кате.
  - Катя, Катюша, - тихонько позвал её Спортсмен.
  Девушка чуть склонила голову набок, будто прислушиваясь, но глаза её оставались по-прежнему пустыми, без намёка на мысль. Наташа дотронулась до её ладошки и ощутила теплоту. Катя никак не среагировала на прикосновение.
  - Н-да, - поёжился плечами Спортсмен и отвёл глаза. Потом громко обратился к освобождённым:
  - Эй, народ! Вы как там, к походу готовы?
  - Готовы, - откликнулся за всех тот же мужчина, взявший на себя посредническую миссию.
  Спортсмен подошёл к ним.
  - Вы бы хоть палками что ли вооружились. Могут напасть на нас по дороге.
  Люди загомонили, доставая из одежды и показывая ему здоровенные кухонные ножи.
  - Ого! Где это вы их набрали?
  - А это нам Анатолий Сергеевич с кухни принёс.
  - Мы им в руки больше не дадимся.
  - Хоть одного из этих садистов зарежу за все мои мучения.
  Спортсмен поднял руку, успокаивая.
  - Лады. Всё о кей.
  Потом с некоторым сомнением оглядел их, что-то прикидывая про себя.
  - Я пойду первым, за мной Наташа с Катей. Наташ, идите сюда. Ты пойдёшь с Катей за мной. Вы все держитесь за ними и если что, не разбегайтесь, а так кучкой и оставайтесь - отмахивайтесь ножиками как можете. А ты, Сергеич, вот с этим мужчиной идите позади. Оглядывайтесь почаще и в случае чего мне кричите.
  Пока все занимали свои места, он направился к останкам Михаила Ильича, но увидел, что их уже нет, словно растворились. Лишь на сухом пыльном асфальте лежал длинный и узкий стилет Шустряка, убивший его друга. Спортсмен присел, провёл ладонью по тому месту, где недавно ещё было тело, и негромко сказал:
  - Ты настоящий мужик, Ильич. Спасибо от меня и Наташки. Не поминай лихом, если не встретимся. Ты же знаешь, что я никого не хотел и не хочу убивать, а вот приходится, блин... Прощай.
  Затем он выпрямился и с силой пнул стилет. Подлетев в воздух, тот ударился о стену здания, отскочив, упал на асфальт и со злобным дребезжанием несколько раз перевернулся по нему. Потом затих, затаясь. Вновь застонал и заворочался Санитар, но на этот раз на него никто не обратил внимания. Спортсмен, стараясь держаться тени, но чтобы и не совсем близко к домам на случай засады, повёл свой маленький отряд по негостеприимному злому городу.
  
  ГЛАВА - 19
  ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
  
   - Вот за этим домом повернём и выйдем как раз к зданию администрации, - сказал Анатолий Сергеевич.
  Спортсмен замедлил шаг, а за ним и остальные. Пока никто из банды Красавчика им не встретился.
   Правда, по подсказке Анатолия Сергеевича они обошли далеко стороной то место, где обычно кучковались бандиты. Осталось немного: проводить измученных людей до убежища, а самим - в лагерь. Спортсмен хотел убедить Афганца захватить город, очистить его от бандитов и установить в нём нормальный порядок. Что Афганец теперь согласится, он не сомневался, потому что навряд ли обученным и дисциплинированным ночным всадникам смогут противостоять разрозненные бандитские группировки и даже появившиеся чёрные, о которых упомянул Шустряк. А его личный интерес был в том, чтобы, вернувшись сюда, найти нормального врача-психиатра для лечения Кати. Не может быть, чтобы в таком большом городе ни одного специалиста не осталось. Он машинально оглянулся на Катю, которую за руку вела рядом с собой Наташа. Девушка в красном платье по-прежнему безучастно глядела перед собой, ни на что не реагируя и механически переставляя ноги. Наташа вопросительно посмотрела на него.
  - Не устала? - спросил он.
  - Совсем чуточки, - ответила она и улыбнулась.
  Он подмигнул одобрительно (она молодец, что не куксится). Они уже обогнули указанный Анатолием Сергеевичем дом и вышли на широкий пустынный проспект. Здание бывшего райкома находилось на той стороне улицы прямо напротив них. Теперь Спортсмен на всякий случай ускорил шаг, но, когда группа находилась уже посреди проезжей части, он обернулся на крик позади себя и понял, что их обнаружили. Слева наперерез им бежала толпа мордоворотов и было ясно, что бандиты успеют перехватить кучку ковыляющих измученных людей. Тогда он крикнул:
  - Сергеич! Давай быстрее всех в убежище! Наташ, ты с Катей тоже с ними. И без базара - я потом приду за вами.
  Сам же бросился навстречу бандитам и, когда между ними осталось не более двадцати метров, резко остановился и выхватил из-за спины шашку. Мордовороты, не обращая внимания на убегающих позади него людей, перешли на шаг, а потом тоже остановились. Затем, перебросившись между собой несколькими фразами, стали обходить его полукольцом. Им были нужны не калеки, а именно он. У Спортсмена отлегло от сердца - теперь он отвечал только за себя. Нападавших было десятка полтора, но они осторожничали и пока почему-то в бой не рвались. Краем глаза он отметил, что его подопечные уже пересекли улицу и приближаются к нужному им зданию с бомбоубежищем.
  - Налетай, братва! - крикнул он бандитам. - Задарма сейчас из вас буратин настрогаю.
  И встал в боевую стойку. За их спинами он заметил старика Чумового. "Вот, значит, кто навёл на нас. Подслушал, наверно, паскуда, куда мы идти собрались и заложил. Ну, скунсяра вонючий, доберусь я до тебя".
  - Эй ты, папа Карло! - заорал ему накачанный, как Шварцнеггер, детина. - Ты лучше брось свою железяку, а то хуже будет.
  - Не, хуже не будет, - ответил Спортсмен.
  - Ты, наверно, не знаком с народной мудростью, - не унимался словоохотливый детина, красуясь перед своими дружками. - А мудрость говорит: кто с мечом к нам придёт, того кирпичами закидаем.
  И тут Спортсмен врубился, почему они не стали нападать и что у них в руках. У каждого по паре увесистых булыжников. "Кажись, конец, - мелькнуло в голове. - Надо было сразу сближаться, а теперь поздно. Если разом кинут, от всех не увернёшься. Если же сейчас рванусь к ним, навряд ли успею добежать - одного удара по башке будет достаточно, чтобы копыта откинуть".
  Вдруг заорал дико что-то позади них Чумовой. Все обернулись и почему-то растерянно затоптались на месте, встревоженно загалдев. Спортсмен посмотрел туда же и с удивлением увидел двигающийся в их сторону издалека по проспекту бронетранспортёр. Он быстро приближался и уже стал слышен нарастающий рёв его двигателя. По бокам от него бежали две фигурки в камуфляжной армейской форме. Мордовороты совсем растерялись, поглядывая то на приближающийся бронетранспортёр с солдатами, то на Спортсмена. Тот застыл в стойке, не шевелясь, как изваяние, не провоцируя противников и боясь спугнуть удачу. А рёв приближающейся стальной машины всё нарастал и в руках солдат стали различимы автоматы. "Механизмы и оружие вроде же не действуют", - удивлялся про себя Спортсмен. Но глаза его видели обратное.
  Первым не выдержал старик Чумовой, опрометью кинувшийся через улицу к зданию, из-за которого перед этим вышел Спортсмен со своей группой. У мордоворотов нервы тоже, видимо, сильно были расшатаны последними событиями. Уж очень они поспешно и дружно ринулись к домам на противоположной стороне улицы, побросав для облегчения булыжники. Спортсмен не удержался от искушения и, кинувшись на то место, где они перед этим стояли, подобрал одну из каменюк, крикнув вслед детине, убегающему последним:
  - Эй, Шварцнеггер!
  Как ни странно, тот, притормозив, обернулся.
  - Получи подарок от папы Карло! - выкрикнул Спортсмен, размахиваясь.
  До мордоворота дошло, что сейчас произойдёт и он кинулся бежать вдогонку за своими. Зря он это сделал, потому что бросок теперь был совершён именно с допуском на скорость его движения. Детина бежал быстро. Но булыжник летел ещё быстрее. И этот булыжник больше не завидовал надменным надгробным камням, потому что он ВОЗНЁССЯ и ЛЕТЕЛ. И в упоительном восторге он врезался всей массой в спину детины, упав на асфальт лишь на мгновение раньше жертвы.
  Подбежавшие Борода со Змеем уже похлопывали Спортсмена по плечам, а бронетранспортёр, сообщив голосом чеканашки "Я их ещё чуть-чуть погоняю и вернусь", понёсся за последними из убегающих.
  - А что у вас в руках было, разве не автоматы? - поинтересовался Спортсмен.
  - Какие автоматы? Это мы бичи на всякий случай достали, - ответил Змей. - Вы в курсе, что чёрных в городе полно?
  - В курсе, один блатной мне проговорился ненароком. Чёрные их здорово потрепали, но, против всадников у них кишка тонка будет. Как думаешь, Виктор, смогут под себя весь город всадники взять?
  - Боюсь, что не до этого будет, - ответил Борода, сразу нахмурившись.
  - Что случилось? - насторожился Спортсмен.
  - Ничего хорошего. Ты думаешь, почему чеканашка здесь? Она нас специально искала, потому что чёрные через озеро переправляться собираются. Те самые, у которых вы оружие отбили. Она уже видела, как несколько из них по канатам спустились со скал на той стороне и что-то вроде плотов городить начали.
  - Н-да-а, - задумчиво протянул Спортсмен. - Возможно, как раз та пещера, где мы оружие брали, имеет выход с их стороны через скалы к озеру. Надо быстрее к Лёньке спешить, а то чёрные и до них могут добраться.
  - Не только могут, но и обязательно доберутся. Чеканашка сообщила, что чёрные про всех информацию имеют, кто где находится. Им будто какое-то Поле Зла сообщает.
  Спортсмен согласно кивнул, прикидывая про себя, что они могут и не успеть с помощью.
  - А где Михаил Ильич и Наташа? - спросил Змей.
  - Убили Ильича, - сказал он и вкратце рассказал, как всё произошло. Некоторое время все молчали, осмысливая гибель человека, с которым уже сроднились. Потом Борода произнёс задумчиво:
  - Дай нам Бог всем такой смерти.
  В это время к ним подошла Наташа за руку с Катей и со словами "Ой, как я вам рада, мальчики! Спасибо, что вовремя" чмокнула в щёку сначала Змея, а потом чуть ли не в нос - Бороду. "Мальчики" довольно заухмылялись, а потом дружно уставились на Катю.
  - Она после нервного потрясения такая. Мы её от бандитов забрали и хотим в лагерь увести, - пояснила Наташа. - Саша говорит, что ещё не всё потеряно - надо только врача хорошего найти.
  - Найдём. Я сам найду, - твёрдо сказал Борода.
  - Давайте я здесь пока останусь, найду и приведу в лагерь, - предложил Змей.
  - Остынь, - сказал Спортсмен. - Нельзя время терять. Наташ, где остальные?
  - Они уже в убежище. Анатолий Сергеевич показал мне, где вход у них и куда кричать надо, когда мы вернёмся. Сказал, что ждать будут. - Теперь ещё вопрос, когда мы сюда вернёмся.
  - Саша, что случилось? - встревоженно спросила девушка.
  - Я тебе по дороге объясню, сейчас некогда. Надо спешить наших выручать. Куда эта чеканашка пропала?
  - Да за неё будь спок, - обнадёжил Змей. - Она хоть и шебутная девчонка, но никуда не денется, догонит.
  - Тогда пошли. Наташ, вы уж потерпите с Катей - быстро идти придётся.
  Она согласно кивнула. Спортсмен не выдержал и, шагнув к ней, нежно поцеловал в губы.
  - Не пугайся, малыш, - сказал он. - И не из таких переделок с тобой выходили.
  Быстрым шагом они пошли по проспекту и вскоре свернули на улицу, выводящую к окраине. Всё время, пока они находились в городе, дул непрекращающийся сильный ветер. Но сейчас, казалось, сила его увеличилась чуть ли не вдвое, судя по тому, как трепал он их одежду и достаточно чувствительно толкал. Но они были рады этому, потому что дул он им в спину и было легче идти - даже приходилось сдерживать шаг, чтобы не побежать.
  Чеканашка объявилась почти сразу, как только они вышли на финишную прямую. Нарисовалась она беззвучно в образе длинноногой девицы в миниюбке и, виляя попкой, пошла впереди Змея. Тот заржал, довольный, но Спортсмен быстро вернул серьёзный настрой, попросив чеканашку немедленно переместиться на хутор. Он боялся, что чёрные переправятся до того, как они подойдут, поэтому велел передать, чтобы Лёнька, Настя и дед немедленно уходили в горы к всадникам, не дожидаясь их. Лёнька дорогу туда знает. Они же пойдут также прямиком в лагерь, не заходя на хутор. Чеканашка тут же исчезла, как её и не было, а они, подстраиваясь под шаг Наташи и безразличной ко всему Кати, продолжили путь. Солнце уже не жгло, но и двигаться дальше на запад, казалось, не собиралось. Пройдя в ту сторону три четверти пути, оно будто задумалось, а стоит ли идти до самого горизонта. Когда они выходили из города на шоссе, оно было сплошь занесено песком. Ветер на открытом пространстве стал дуть с такой силой, что мужчины пропустили девушек вперёд, а сами шеренгой пошли сзади, загораживая своими спинами их от порывов, чуть ли не сбивающих с ног. Скоро показалось озеро, а справа от него лес. Путники едва узнали то место, откуда выходили: так намело песка, который не только засыпал траву, но уже белел и между деревьями на опушке. Их зелёные кроны качались и клонились со стонами в сторону леса, а прозрачные струи воздуха всё били и били в них, не давая выпрямиться. Песок и ветер объединились в стремлении разрушить всё, что мешало им двигаться, то есть ползти и лететь. Они яростно сражались за свою великую мечту: планету-равнину, где лишь два хозяина - ветер и песок.
  Пятеро людей, углубившись в чащу, наконец, нашли тропинку, по которой ранее выходили, и, усевшись на траву, устроили привал. Здесь было тихо и можно было говорить не напрягая голоса. Борода пустил по кругу флягу с водой и сам лично напоил Катю, которая глотала механически, пока он держал флягу у её рта. Подождав немного, пока все не напьются, Спортсмен поднялся на ноги и сказал:
  - Змей, быстренько дуй на хутор и проверь, ушли наши оттуда или нет. Ты, Виктор, с девчонками пока побудь, а я схожу, посмотрю, где чёрные.
  Змей, ни слова не говоря, вскочил и мгновение спустя затерялся среди деревьев. Спортсмен направился вдоль опушки к озеру. Он не стал подходить к берегу, а, выбрав на краю леса высокий и раскидистый дуб, быстро вскарабкался по его ветвям, как по лестнице, чуть выше середины. Этого хватило, чтобы открылась вся панорама озера, по которому ветер гнал высокие волны с белыми гребешками. Чёрные фигурки на той стороне по очереди спускались по двум канатам, которые были защищены от ветра выступающим вперёд вертикальным скалистым гребнем, как стеной. Внизу, на узкой кромке каменистого берега два человека поддерживали свисающие концы канатов, а ещё четверо сдвигали похожее на плот сооружение в воду. Спортсмен пошарил глазами по озеру и с большим трудом обнаружил плывущие вдоль левого от него берега два плота с людьми на них. Они выбрали окружной путь, но зато под защитой от ветра, не рискуя противостоять волнам на открытой воде. Он прикинул их примерную скорость и расстояние, оставшееся им до этого пологого берега. Выходило, что времени в распоряжении его команды, если хотели избежать встречи с чёрными, оставалось не более тридцати минут. Пять минут у него уйдёт, чтобы добежать до места привала, десять минут им идти сюда на побережье и...ё ма ё, пять минут у них, примерно, в выигрыше перед чёрными, максимум - пятнадцать. Спортсмен заспешил вниз по сучьям и, едва коснувшись земли, опрометью кинулся в лес. Запыхавшийся Змей уже был на месте и сообщил, что хутор покинут, но совсем недавно - в плите ещё поленья не сгорели. Спортсмен, облегчённо вздохнув (хоть там всё нормально), в двух словах объяснил положение и, не теряя времени, повёл их за собой.
  Когда вся группа вышла к побережью, первому плоту оставалось до места высадки всего-ничего. Но это было достаточно далеко от беглецов, метрах в восьмистах, поэтому чёрные их ещё не увидели. Спортсмен старался вести свой коллектив ближе к деревьям, чтобы на их фоне быть не так заметными. Когда же лес начал отдаляться, велел всем остановиться.
  - Слушайте внимательно, - сказал он. - Вот эту полянку до тех больших камней нам придётся пробежать как можно быстрее. И ещё. Виктор, теперь тебе надо быть впереди: я среди этих скал сходу не смогу нужный проход найти, блудить начну.
  Борода согласно кивнул. А Наташа сказала торопливо:
  - Саш, Катя не сможет бежать. Она и так еле идёт.
  Все посмотрели на Катю. Лицо её по-прежнему ничего не выражало, но вид у неё, действительно, был измученный, а под глазами залегли тёмные круги.
  - А давайте мы её на руках перенесём, - предложил Змей.
  - Лады, - согласился Спортсмен.
  Змей с Виктором сцепили между собой руки крест-накрест и присели. Спортсмен, подняв Катю, посадил её к ним на это импровизированное сиденье, а потом закинул одну её руку за шею Змею, а другую Бороде. Но вместо того, чтобы держаться за обоих, она вдруг освободила руку от шеи Змея и неожиданно обхватила обеими Виктора. Оба так и застыли в полуприседе, не зная, что делать. Спортсмен хотел опять вернуть её в прежнее положение, но не успел, потому что девушка вдруг погладила пальцами бороду Виктора и отчётливо произнесла:
  - Па-па...папочка.
  Змей захихикал снизу, а Спортсмен остолбенел от неожиданности. Потом предупреждающе замахнулся на Змея, отчего тот съёжился, но пальцы из замка не расцепил. Зато это сделал Виктор, обхватив Катю обеими руками снизу, как маленького ребёнка, и так с ней на руках и выпрямился.
  - Папа, ты за мной вернулся, да? - вновь заговорила Катя, заглядывая ему в глаза. - Мы домой пойдём? К маме?
  Кроме него она ни на кого не обращала внимания, как будто их не существовало. А он, растерянно посмотрев на Спортсмена и ивидев его быстрые утвердительные кивки, сглотнул комок в горле и хрипло выдавил:
  - Угу, кхм-кхм, домой пойдём.
  - Видно, её отец тоже с бородой был, вот она тебя за него и приняла, - зашептал ему Спортсмен в ухо.- Ты не отрицай пока, ладно? Уже разговаривает, глядишь, и память скоро вернётся.
  Катя, улыбаясь, гладила Виктора по бороде и щекам, а здоровенный суровый мужик топтался на месте в растерянности, не зная, как себя вести. Наконец, сообразив, сказал как можно ласковее:
  - Обхвати меня, дочка, за плечи покрепче, а то мы с тобой сейчас бежать будем наперегонки вот с этими дяденьками - как бы ты не чебурахнулась с меня.
  Она засмеялась и покрутила головой.
  - Нетушки, папочка, не чебурахнусь.
  Тут же прижалась к нему и обняла руками. У Наташи предательски заблестели глаза. Борода скользнул по ней взглядом и побежал, боясь только одного: как бы не споткнуться. За ним ринулись Наташа и Змей, а последним Спортсмен. Ветер бил им в спины, подгоняя, и полукилометровый отрезок они проскочили очень быстро. Катя при этом пищала от восторга как маленький ребёнок. "Она сейчас и ощущает себя ребёнком, - подумал Спортсмен на бегу. - Сознанием, наверно, в детские воспоминания вернулась". Перед самыми скалами он остановился на секунду и обернулся. Чёрные с обоих плотов уже были на берегу. Они заметили бегущих по ровному месту людей, некоторые указывали руками, но преследовать вроде бы не собирались. "Остальных будут дожидаться, - решил Спортсмен. - Чтобы потом всей кучей на лагерь всадников навалиться. Но навряд ли, черножопики, у вас это получится. Это не с женщинами воевать. Надо Афганца предупредить, чтобы на перевале посты усилил - они ведь могут и с той стороны напасть, чтобы в клещи зажать". Он вбежал в проход между двумя валунами и остановился около своего маленького отряда. Оглядел усталые лица и подмигнул.
   - Теперь полегче будет, совсем немного потерпеть осталось.
  
  ГЛАВА - 20
  ПОСЛЕДНИЙ БОЙ
  
  Вот и знакомая тропинка среди скал. Борода вновь стал направляющим, а вслед за ним теперь шла Катя и о чём-то взахлёб ему рассказывала. Когда приблизились к тому месту, где должен был находиться дозор, Змей несколько раз эффектно щёлкнул бичом. Никакого отклика не последовало. Тогда Змей подошёл вплотную к той скале, на которой должны были находиться дозорные и заорал:
  - Эй, вы, часовые! Хватит дрыхнуть, гостей встречайте!
  Сверху, падая, стала разматываться верёвочная лестница.
  - Совсем офонарели, - заворчал Борода, - за дорогой не смотрят. А если бы...
  Он замолчал, не договорив, врубившись, кто спускается вниз. Это была Настенька. Когда она достигла земли и повернулась к ним, то увидав её лицо, все замерли от дурных предчувствий, потому что оно было не только опухшим от слёз, но и почти таким же отстранённым, как совсем недавно у Кати.
  - Настенька, что случилось?- участливо спросила Наташа, обнимая её за плечи.
  Но девушка молчала, опустив голову. Распущенные длинные волосы русой завесой закрыли её лицо от встревоженных взглядов. Наташа в растерянности закусила нижнюю губу, а мужчины, замкнувшись, поглядывали на спускающегося Лёлика, надеясь всё выяснить у него. Но не успел он коснуться земли, как Спортсмен уже догадался, что случилось.
  - Дедушка умер? - спросил он негромко.
  Но, к своему изумлению, услышал в ответ от мрачного, как ночь, Рыбкина:
  - Не умер. Хуже.
  - Не по-нял...
  - Его в зомби превратили. Он живой, но как мертвец. И сам Настеньку чуть собственными руками не задушил.
  - Лёня, он не виноват, это всё они сделали, - заплакала вновь Настя. - Он любил меня, а эти...эти...
  Она, рыдая, прильнула к Наташе, а та, переживая вместе с ней, прижала её к себе и тоже заплакала.
  Мужчины насупились, замялись нервно.
  - Пап, тётенек обидел кто-то, - прошептала Катя Виктору и её подбородок задрожал, а глаза заблестели от подступивших слёз.
  - Не плачь, дочка, - сказал Борода, погладив её по голове. - Мы этих плохих дядей, которые их обидели, обязательно накажем.
  Спортсмен оттащил Лёлика подальше в сторону и забросал вопросами, на которые тот сбивчиво отвечал, то и дело с беспокойством поглядывая на Настеньку. А случилось вот что. Когда появилась чеканашка и они поняли серьёзность ситуации, то для экономии времени взяли лишь самое необходимое и поспешили коротким путём через овраг. Из-за этого не воспользовались лошадью (она бы там не прошла), а всю живность загнали в огород, оставив собак для их охраны. Конечно, они надеялись на скорое возвращение после того, как ночные всадники прогонят чёрных. Неладное Лёлик почувствовал уже тогда, когда увидел свисающую со скалы лестницу, но дозорных не обнаружил и никто их так и не окликнул. Для всадников подобная беспечность была неслыханна. Но искать их он не стал, а других вариантов, кроме как идти в лагерь, у них не было - чеканашка сообщила, что чёрные уже переправляются. Они послали её следить за переправой, а сами пошли по тропе вверх. Уже на полпути к турбазе беглецы увидели перед собой Афганца и немого врача, а за их спинами ещё несколько всадников. Доктор всегда казался Лёлику странным, а на Афганца он сначала подумал, что тот выпимши, потому что передвигался он как-то не очень уверенно. Лёлик всё же обрадовался встрече и поздоровался, но вместо ответа Миронов неожиданно потянулся к шее Настеньки, остановившейся рядом. Она отшатнулась, но командир всадников по-прежнему попытался дотянуться до неё. Тут выскочил вперёд егерь, возмущённый таким отношением к его внучке и ударил Афганца по руке со словами "Не балуй, паря". Тогда Миронов схватил деда, зажав руками как клещами, а Доктор на их глазах вонзил старику в предплечье шприц с какой-то красной жидкостью. Настя закричала, дед, отпущенный Афганцем, упал на землю, а Доктор, вытащив шприц из его тела, шагнул к Лёлику. Тот отскочил, а Настя, наоборот, бросилась к дедушке. То, что произошло потом, ещё долго будет им вспоминаться в кошмарных снах. Егерь начал медленно подниматься с земли, а, когда внучка попыталась ему помочь, двумя руками схватил её за горло и стал душить. Настя забилась, пытаясь разжать его пальцы, но уже теряла сознание от удушья, когда вдруг налетевшая откуда-то чеканашка окутала всех густым облаком с голубыми искрами-молниями в нём. Лёлика будто разрядом электричества жахнуло и прошиб холодный пот. А когда через мгновение он пришёл в себя, то увидел, что Настя сидит на корточках, тяжело, с хрипом дыша и растирая руками горло. Доктор же, егерь и всадники вместе с Афганцем застыли рядом неподвижные, как замороженные. Чеканашка потом сказала, что она почти всю свою энергию израсходовала, чтобы пробить Поле Зла, и ей это на мгновение удалось. Она спутала какие-то там информационные импульсы у нападавших и они на какое-то время как бы растерялись, стали неуправляемыми. Но и она, если можно так сказать, почти обессилела. В общем, пока эти зомби ничего не предпринимали, Лёлик схватил Настеньку в охапку, перекинул через плечо (откуда сила взялась) и побежал с ней назад. Решение укрыться на какое-то время здесь пришло, когда вновь увидел свисающую лестницу. Такая вот история. Настенька никак от стресса не отойдёт и почти всё время плачет, а чеканашка следила за всадниками-зомби, чтобы предупредить, когда они опять захотят напасть. Но пока почему-то, по сообщению уже появившейся чеканашки, те вернулись на турбазу.
  - Вот, значит, как... - задумчиво проговорил Спортсмен, выслушав Лёлика. - С самого начала мне этот Доктор не нравился. Значит, не просто так он пропал тогда. Выходит, всех постепенно сумел в нелюди обратить. Даже Афганца. Что за мерзость он в этот шприц закачивает, если от этого человек так быстро чудовищем становится? Зомби, говоришь? Хрен его знает, может, и так. Ильич, помнится, рассказывал, как с чем-то подобным столкнулся. Однако...позади чёрные - впереди зомби эти... Нам-то куда податься?
  Он покачал головой, не находя выхода из неожиданно осложнившейся ситуации. Потом посмотрел на товарищей. Наташа и Настенька перестали плакать и сидели рядышком на камне. Змей нервно вертел в руках бич, а Борода что-то рассказывал Кате, прислонившейся к его плечу. И все они, за исключением Кати, выжидающе поглядывали на них с Лёликом. "Ну что я им, Бог что ли? - с тоской подумал Спортсмен. - Слева за скалами пропасть, справа горы, позади смерть и впереди смерть. По воздуху что ли лететь? Может, попробовать на скале, где дозорные были, отсидеться? А что? Хоть какой-то шанс, если только места для всех хватит. Надо самому залезть, посмотреть".
  Он уже намеревался идти к товарищам и предложить свой вариант, как вдруг захолонуло внутри и он чуть ли не кожей ощутил совсем рядом смертельную опасность. Хорошо, что Лёлик стоял чуть выше по тропе и не помешал ему среагировать. Мгновенно выхваченная из-за спины шашка сверкнула полумесяцем над разворачивающимся назад телом Спортсмена и закончила этот резкий, но плавный полёт ударом наискось сверху вниз с оттягом на финише. Послышался громкий всхлип и звук падения на камни чего-то мягкого, но большого. Мельком взглянув на распростёртую серую тень на тропе, быстро покрывающуюся кровью, он перепрыгнул через неё и, описывая перед собой клинком замысловатые узоры, сливающиеся в сплошной посвистывающий стальной заслон, продолжил движение вниз. За спиной послышались встревоженные голоса подбежавших Змея и Бороды, но он крикнул, чтобы оба всадника пока не лезли и не мешали.
  Метров на десять Спортсмен продвинулся вперёд, пока не убедился, что в непосредственной близости невидимок больше нет. Ощущение опасности внутри почти пропало - оставалось только некоторое напряжение, не отпускающее его всё последнее время. Он вернулся к тому месту, где теперь стояли всадники, с интересом рассматривавшие труп, залитый кровью.
  - Ничего себе, ты рубанул! - выразил своё восхищение Змей.
  Удар, действительно, оказался мощным и рассёк тело чуть ли не на две половины от ключицы до пояса.
  - Убить - не родить, - хмуро сказал Спортсмен. И добавил. - Это разведчик. Скоро они все здесь будут. Виктор, как думаешь, мы все вместе на скале, где дозорные сидели, поместимся?
  Тот понимающе посмотрел в лицо Спортсмена и отрицательно покачал головой.
  - Толпой долго там не просидим.
  - Да что мы, неужели втроём от этих уродов не отобьёмся? - возмутился Змей.
  Лёлика он в расчёт не брал. И Спортсмен, и Борода даже не посмотрели на него, не считая нужным отвечать на глупую мальчишескую браваду. Виктор поскрёб в затылке и сказал:
  - Возможен ещё один вариант.
  Спортсмен вопросительно поднял брови, но всадник не торопился продолжать и, лишь, выдержав паузу, добавил:
  - Есть в горах приют для туристов, майор мне его показывал...
  - Точно. Мне он тоже про него говорил. Но через лагерь мы не пробьёмся.
  - А не надо через лагерь. Как раз с этой тропы свернуть можно, если только она свободна то того места. Ну а если нет...тогда так и так с боем придётся прорываться. Только по мне лучше вниз через чёрных, чем через своих.
  - Ты уже в курсе, кем они стали? Теперь, Витя, они не свои, а наоборот. Но ты прав. А шанс с приютом надо использовать. Пошли, пока нас тут в клещи с двух сторон не зажали.
  Когда они вернулись к скале дозорных, Наташа и Настенька вместе уговаривали о чём-то плачущую Катю. Но та, увидев поднимающегося к ним Бороду, побежала навстречу и кинулась ему на шею. Он подхватил её на руки и, не сбавляя шага, так и пошёл дальше, прижимая словно маленького ребёнка. Спортсмен, крякнув, обогнал его, проронив на ходу:
  - Обалдел, впереди с ней идти? Дашь мне знать, когда это место будет.
  - Хорошо.
  Усталые путники, едва поспевая за Спортсменом, потянулись вверх по тропе. Замыкал короткую колонну Змей с расправленным недлинным, но толстым бичом в одной руке и кинжалом в другой. То и дело он приостанавливался, прислушивался и внимательно просматривал тропу позади себя. Потом догонял остальных.
   До лагеря всадников оставалось около двух километров, когда Борода подал знак, что пришли. Но, как они не оглядывались вокруг, ничего похожего на проход в нависших над ними с обеих сторон скалах не видели. Тогда Виктор, поставив Катю на ноги, подошёл к большому каменному обломку у скалы справа от них и, уцепившись пальцами за его неровную верхушку, подтянулся и залез на неё.
  - И что дальше? - проворчал Спортсмен, ясно видевший, что камень лежит вплотную к скале, вздымающейся вверх почти отвесно метров на сто или около того.
  - А ничего, - ответил Борода, - делай, как я.
  И соскользнул в невидимую щель между камнем и скалой.
  - Змей, давай ты теперь лезь, - скомандовал Спортсмен. - И не слезай с макушки, пока всех не затащишь.
  Змей, словно ящерица, мгновенно вскарабкался на обломок, а Спортсмен, сказав "Катюша, хватайся дяде за ручки - тебя там папа ждёт", подсадил к нему Катю. Змей подтянул её к себе, а потом осторожно опустил с другой стороны камня. Так благополучно перебрались в невидимую отсюда щель все, кроме Спортсмена. Он тоже собрался подтянуться, когда рядом с собой заметил Настеньку, которую только что подсаживал. Но такие штучки-шуточки были для него давно пройденным этапом, поэтому он спросил спокойно:
  - Далеко эти грёбаные зомби?
  - За поворотом. Метрах в трёхстах отсюда, - прозвучало у него в мозгу.
  - Тогда нормально, не засекут.
  Он подтянулся на руках и, оседлав камень, посмотрел вниз с другой его стороны. Чуть ниже верхушки, на которой он сидел, в скале была щель, достаточно широкая, чтобы пролез взрослый человек. Он уже намеревался спуститься в неё, когда чеканашка в облике Насти подлетела к нему и сообщила:
  - Они всё равно будут знать, где вы.
  - Фиг с ними. Афганец говорил, что по дороге в приют надо через мостик переходить, вот мы его после себя и разрушим.
  - Афганец его уже сам и разрушил. Вы не перейдёте.
  У Спортсмена сердце будто ухнуло куда-то вниз.
  - Зачем он это сделал? И откуда ты знаешь?
  - Я всё вокруг осмотрела, и там тоже. А он мост специально сжёг после того, как зомби стал. Чтоб никто на ту сторону уйти не мог. Им же управляют из Поля Зла. Как и другими зомби.
  - Вот дела, блин, - с горечью произнёс Спортсмен. И что ж нам теперь делать? Хоть бы ты подсказала что-нибудь.
  Из щели высунулось лицо Змея.
  - Ты чего тянешь, Петрович? - спросило лицо. - Наташка обпереживалась вся, того и гляди, матом ругаться начнёт. О, чеканашечка, привет!
  - Привет, о, Великий и Могучий Змей! - ответила чеканашка, улыбнувшись.
  - Иду, иду, - успокоил его Спортсмен.
  А когда ухмыляющееся лицо исчезло, спросил с надеждой:
  - Может, с Общим Разумом свяжешься? Может, совет какой дадут? Настенька отрицательно покачала головой.
  - Я давно одна осталась и все связи прекратились. Сама не знаю, что делать. И, вообще, всё происходит как-то не так. Со временем что-то случилось...
  - Ладно, спасибо и на этом. Извини, если что...
  Спортсмен сполз по глыбе вниз и, пригнувшись, полез в щель. Девушка стала терять очертания фигуры, расплылась в белёсое облачко, которое спустя некоторое время трансформировалось в камень, закрывший собой промежуток между глыбой и скалой. Со стороны и сверху казалось, что это просто неровность на поверхности и не более того.
  А вскоре появились всадники, размеренно шагавшие в колонне по одному вслед за Афганцем. Они уже приближались к тому месту, где находилась чеканашка, когда неожиданно снизу показалась другая колонна, состоявшая из чернокожих людей в чёрных одеждах. И командир всадников, и предводитель чёрных замерли как вкопанные, заметив друг друга, но, казалось, ничуть не удивились этой встрече. Идущие вслед за ними также были вынуждены остановиться. Ширина тропы здесь давала возможность идти свободно только одному человеку - двоим рядом было бы тесновато. Предводитель чёрных с коротким копьём в руках кинулся в бой первым. Он с разбега ткнул копьём в живот Афганца, который даже не попытался отклониться, а наоборот, шагнул навстречу нападавшему. Копьё пробило человеческое тело насквозь и на ладонь в длину вышло из спины. Но просто обязанный тут же умереть от этого удара Афганец уже сжимал шею противника в железном захвате. Тот задёргался, пытаясь вырваться, но командир всадников другой рукой крутанул за челюсть голову противника назад и сломал шейные позвонки. Оттолкнув труп, Миронов, не обращая внимания на торчащее из собственного тела копьё, попытался ударить выхваченным из ножен кинжалом следующего чёрного человека, ринувшегося на смену убитому. Тот оказался достаточно опытным бойцом, потому что отвёл выпад кинжала клинком своей сабли и в развороте полоснул ею по плечу всадника. Брызнула кровь, но раненый, как ни в чём не бывало, вновь ткнул кинжалом. И на этот раз чёрный человек проявил более быструю реакцию, ускользнув от стального лезвия. Он рубанул в ответ по руке, в которой находился кинжал, и отсёк её напрочь. Но больше ничего не успел сделать, потому что пальцы другой руки схватили его за горло и, с силой дёрнув, вырвали кусок окровавленной плоти. Чёрный боец упал, а Афганец рванулся к следующему. Но тот был уже готов к встрече с ним и с размаха рубанул командира всадников топором по голове. Череп нападавшего раскололся пополам, брызнули в стороны мозги вперемешку с кровью, и Афганец рухнул ничком на тропу, едва не сбив телом своего убийцу. Может, для того это было бы и лучшим выходом, потому что следовавший в колонне Бык теперь оказался первым. Он просто-напросто прошёл по трупу своего командира и, не обращая внимания на ударивший его в грудь и почему-то отскочивший топор, схватил двумя руками противника, поднял его над головой и кинул в следующего за ним, который, падая, увлёк за собой ещё нескольких позади себя. А потом гигант размеренно пошёл вниз по тропе, равнодушно по одному убивая голыми руками обезумевших от страха чёрных людей. Кому-то он сворачивал шею, кого-то, подняв, бил телом о скалу, кого-то крушил, как кувалдой, кулаком, дробя и сминая всмятку лица и грудные клетки. Последнего он приподнял и ударил головой в лицо, сделав его плоским. Последнего - потому, что остальные не стали дожидаться своей участи и, толкая друг друга, ринулись вниз по тропе. Бык не захотел их преследовать, а равнодушно повернулся, чтобы идти назад. Спереди он весь был утыкан, как торт свечками, рукоятками ножей и двумя копьями. Остальные всадники, следовавшие за ним, также развернулись и весь отряд, как ни в чём не бывало, вернулся на прежнее место. Когда колонна остановилась, Бык, шедший последним, теперь оказался первым.
  Он стоял почти рядом с чеканашкой, будто задумавшись, что казалось маловероятным при взгляде на его бессмысленное одеревенелое лицо. Но вот что-то внутри его сработало и он подошёл к тому самому камню, через который перелезали перед этим беглецы. Когда он уцепился за верхушку, чеканашка заволновалась и заискрила маленькими голубыми молниями. Это явно не понравилось Быку и он на мгновение замер, но, видимо, что-то (или кто-то) вновь подтолкнуло его, и гигант полез на камень, ломая и загоняя глубже в своё тело торчащее из него оружие. Когда он перелезал на противоположную сторону, чеканашка окутала его искристым облаком, но Бык от этого лишь стал чуть медленнее двигаться. Чеканашка прекратила тратить на него остатки своей энергии и распалась на отдельные фотоны.
  Когда, наконец, Спортсмен выбрался наружу из каменной дыры, у всех просветлели лица. Он не стал ничего говорить про мост, подсознательно надеясь на то, что чеканашка ошиблась или вдруг случится какое-нибудь чудо. Не хотелось верить, что нет ни единого шанса.
  - Теперь куда? - спросил он у Бороды, выходя на свет.
  Тот мотнул головой, но и без этого стало понятно, что идти можно было только в одном направлении - по каменистому пологому склону, находящемуся прямо перед ними. Виктор посадил Катю к себе на закорки, велел ей покрепче обнять его за шею и пошёл первым, в трудных местах помогая себе руками. Остальные последовали за ним. Где-то на средине склона к ним молча присоединилась чеканашка в образе бородатого альпиниста при полном снаряжении и с серьёзным видом пошла рядом с ними, но на четвереньках. Все заулыбались, а взбираться будто сразу стало легче. Но, когда они достигли самого верха, где их уже поджидали Борода с Катей, Спортсмен услышал внутри себя предупреждающее: "Зомби вслед за вами идут, а я сними ничего не могу поделать: энергии почти нет". Он оглянулся, но около выхода из дыры в скале врагов пока не было. Вслед за Виктором, огибая каменные глыбы и выступы, они направились к противоположному краю вершины, а когда тот метров через сто остановился, столпились за его спиной. Здесь площадка заканчивалась и резко обрывалась в пропасть метров тридцати шириной. По ту сторону пропасти ландшафт разительно отличался от этого. Там зеленела трава и росли деревья. Во всяком случае, росли до недавней поры, потому что сейчас почти все они были выворочены с корнями, а несколько уцелевших выгибались верхушками чуть не до земли под мощнейшим напором ветра. На этой же стороне беглецы, защищённые почти отовсюду высоченными громадами скал, ветер ощущали лишь временами, когда его вихревые атаки долетали до них ослабленными порывами. Теперь же они наглядно убедились на примере вывороченных и поломанных деревьев в той неимоверной силе, с какой перемещался воздух по ущелью, словно по аэродинамической трубе. "Даже если б Афганец мост не сжёг, его бы и так на куски разнесло", - отметил про себя Спортсмен. Теперь не только он, но и все остальные поняли, что единственный путь к спасению для них отрезан, потому что обугленные останки моста находились прямо перед ними. Борода повернулся к Спортсмену мрачным лицом и сказал:
  - Я ведь совсем недавно здесь был...
  Он не договорил, уставясь на что-то за спиной товарища. Спортсмен резко крутанулся назад и увидел на дальнем краю площадки несколько движущихся человеческих силуэтов.
  - Что делать, Петрович? - чуть ли шёпотом спросил Борода.
  - Выход только один остался, - ответил тот, вынимая шашку из ножен. - Или ты что-то ещё можешь предложить?
  И Виктор, и Змей отработанными движениями расправили бичи-убийцы, а Лёлик нерешительно поднял увесистый камень. Спортсмен , скользнув по ним насмешливым взглядом, аж крякнул:
  - Выкиньте вы эту фигню. Им это теперь, что слону дробинка - по словам Ильича, болевой порог вообще отсутствует. Смертельные точки знаете, вот и бейте туда кинжалами. А ты, Лёнь, девчонок охраняй. Наташа, Настя, спрячьтесь пока вот здесь.
  Он указал на небольшой закуток метрах в шести от самого края, образованный двумя каменными глыбами, расположенными под углом друг к другу. Убедившись, что все его поняли, он направился в сторону врагов, но остановился, услыхав истеричный визг позади. Это Катя, видимо, сердцем почувствовавшая недоброе, с криками "Папа, я с тобой! Не уходи!", перемежаемыми визгом, плачем, вцепилась в Виктора и её никак не могли от него оторвать даже общими усилиями. Спортсмен в сердцах мысленно выругался и сказал:
  - Борода, ты тоже с девчонками останься.
  - Ты что, Петрович, офонарел? - вскипел Виктор. - Чтоб я за чужой спиной...
  - Это не ты за чужой спиной! - так заорал на него Спортсмен, что даже Катя притихла. - Это девчонки за твоей спиной, понял?
  И закончил тоном ниже:
  - Всё, Виктор, базар окончен. Вы с Лёнькой - последний рубеж. А бросишь его раньше времени, никогда тебе не прощу.
  Борода хмыкнул на последнюю фразу, но спорить не стал и остался с девушками. Спортсмен повернулся к Змею, разминавшему кисти рук.
  - Змей, тебя как мамка в детстве звала?
  - Змеёнышем...
  - Тьфу ты! Имя у тебя есть?
  - Володькой звали.
  - А что, нормальное имя. Может, ещё станешь владыкой мира, если сегодня устоим. Ну что, Володь, пошли?
  - Я, как пионер, всегда готов.
  - Ты только особо не геройствуй, соберись внутренне, сконцентрируйся. Если сразу в нужное место не попадёшь, секи пальцы. И силы, по возможности, экономь, а то на всех может не хватить. Ты же понимаешь, с кем дело будем иметь.
  - Ежу понятно...
  - Тогда с Богом!
  Они, разойдясь в стороны, чтобы не мешать друг другу, направились навстречу приближающимся всадникам-зомби. Спортсмен так и не сказал никому из своих спутников, что с момента появления их всех на этой вершине его не покидало ощущение окружившей его со всех сторон Смерти. Будто она разинула свою огромную пасть, впустила его внутрь и вот-вот должна сомкнуть челюсти. Он принял это как неизбежную реальность, но настроился на то, чтобы максимально отодвинуть этот миг захлопывания, захватив с собой в дорогу на тот свет как можно больше попутчиков из приближённых Смерти.
  Первым на его пути оказался Бык, увидав которого во всей красе окровавленного тела, пронзённого клинками и обломанными копьями, Спортсмен на мгновение дрогнул. Но тут же взял себя в руки, подавив все виды эмоций и оставив только голый холодный расчёт, подающий команды тренированному телу. Бык истекал кровью и двигался как пьяный, шатаясь из стороны в сторону. Приблизившись, он попытался схватить Спортсмена левой рукой, отведя правую для удара, но тот поднырнул под неё, одновременно сдвинувшись в сторону. Бык по инерции "провалился" и Спортсмен нанёс ему сбоку рассекающий удар шашкой по спине. Гигант, не удержав равновесия, упал, ткнулся лицом в каменистую поверхность и заворочался, пытаясь подняться. "Реакция замедленная и защитой пренебрегает, - отметил про себя Спортсмен. - Или это только у него так из-за ран, а у других нормально"? Но, посмотрев в сторону Змея, убедился, что у и остальных бывших всадников движения стали чуть медленнее, чем раньше, а о защите нет и речи. Парень прямо-таки наслаждался собственной ловкостью, уворачиваясь сразу от трёх противников и нанося им ответные удары кинжалом. При этом в упоении он орал всякие подначки типа "Винт, тебе на горшок пора", "Шах, не балуй, а то мат поставлю". Зомби его выкрики были абсолютно до лампочки, они не проявляли никаких эмоций и нападали молча. Один из зомби упал от меткого попадания кинжалом в висок, но тут же на его месте появился другой, но уже не с голыми руками, а с саблей. Змей едва успел отскочить от удара ею наотмашь. "Доиграется пацан", - забеспокоился Спортсмен, машинально уклоняясь от бича появившегося сбоку нового противника. Сделав ложный замах шашкой, он врезал ногой в пах и на "автомате" хотел добавить локтем снизу, но вовремя удержался. Зомби не только не согнулся от удара, но даже не поморщился. "Ё ма ё, вообще никакой чувствительности", - подивился Спортсмен и, сделав выпад, ткнул без выкрутасов шашкой в сердце, тут же выдернув клинок назад. Противник на мгновение застыл с поднятым в замахе бичом, а потом рухнул на землю. "Так-то", - удовлетворённо произнёс Спортсмен и огляделся. Он сделал это вовремя, потому что кроме двигающихся к нему нескольких фигур впереди, до которых было метров пятнадцать, слева из-за камня вышли ещё двое с бичами, а, самое неприятное, сзади поднялся Бык и, шатаясь, почти навис над ним. Спортсмен не стал терять мгновений для замаха саблей и ткнул пальцем свободной руки в единственный глаз гиганта, из которого прыснула бурая жижа. Бык даже не пикнул, а ослеплённый, завертел головой и зашарил перед собой руками. Спортсмен решил заканчивать с ним так же, как и с предыдущим, и вонзил клинок ему в сердце почти по рукоять. Но вот вытащить его не успел, потому что Бык слишком быстро, как подкошенный, повалился на него и пришлось, отскакивая, разжать пальцы, чтобы вместе с шашкой не оказаться придавленным этой тушей. И в этот же момент жгучая боль пронзила спину и затылок - настолько жгучая, что он чуть не отключился. Стиснув зубы, он заставил себя неуклюже отпрыгнуть в сторону, развернувшись в воздухе почти на сто восемьдесят градусов, и, приземлившись, едва успел увернуться от снова просвистевших друг за другом ударов бичами. Тут же прыгнул к ближайшему зомби и воткнул ему выпрямленные, но сомкнутые пальцы, то есть руку-копьё, в шею, пробив горло до позвонков. Отскочив от хрипящего и окровавленного врага, перехватил занесённую руку второго и, быстро подсунув под его подмышку свою свободную, резко и с силой надавил обеими на предплечье. Послышался негромкий хруст и чужая рука вяло обвисла, неестественно вывернувшись в обратную сторону. Всё это произошло за какую-то секунду-две, но этот второй зомби, не обращая внимания на изуродованную конечность, не дал возможности так просто уйти, успев другой рукой ухватиться за куртку, а зубами вцепившись в ухо Спортсмена. Тот, забыв в горячке, с кем имеет дело, провёл серию ударов локтем и пальцами по доступным болевым точкам и, лишь периферийным зрением заметив выпад кинжалом в свою сторону ещё одного приблизившегося зомби, изо всех сил рванулся назад. Такая адская боль ударила в мозг, что на какой-то миг парализовала всё тело. Из оцепенения его вывел душераздирающий крик Змея. Спортсмен обнаружил, что лежит на мёртвом Быке рядом с торчащим из спины убитого обломком копья, а над ним склонился зомби с кинжалом. Машинально он рванул копьё из мёртвого тела и тут же с силой воткнул его в глаз нападавшему, стальным наконечником пробив мозг. Враг повалился вперёд, но Спортсмен успел откатиться. Он сразу же вскочил на ноги и, не увидев никого в опасной близости от себя, кинул взгляд в ту сторону, откуда перед этим донёсся вопль. Змей неподвижно лежал на земле в окружении нескольких зомби, а рядом с ним, наклонившись, стоял Доктор, который в этот момент как раз выдернул шприц из живота парня. У Спортсмена комок подкатил к горлу, но неослабевающая боль напомнила о себе. Он приложил ладонь к уху, одновременно наблюдая за приближающимися с трёх сторон всадниками. На месте уха теперь была пышущая огнём и липкая от крови рана. Затылок тоже ныл и сочился. Спортсмен нагнулся, выдернул из пальцев мёртвого зомби кинжал и, чуть выждав, распрямившейся пружиной взлетел навстречу подошедшему ближе всех Карпухе. Да, он помнил, как звали этого всадника, но теперь это было неважно, потому что тот был врагом. Спортсмен яростной непредсказуемой молнией метался между мешавшими друг другу зомбированными всадниками и бил окровавленной сталью в сердце, в висок, в аорту, в печень, в сердце... Бил и иногда сам получал сумбурные случайные удары из неожиданных для него положений. Чья-то сабля рассекла ему ребро ладони и разжавшийся кулак выпустил кинжал, который закатился под валун. Спортсмен ушёл из-под очередного удара бичом, но стало неудобно перемещаться из-за трупов под ногами. Любое неловкое движение могло стоить жизни. Он посмотрел вокруг. Основная масса врагов находилась пока далеко от него и от того места, где прятались его друзья. Они, разобщённые его непредсказуемыми перемещениями по плоскости вершины, двигались теперь почему-то не в его сторону, а к середине, где больше валялось трупов. Тогда он, ткнув пальцами левой руки вставшего на пути всадника, направился к своим и только сейчас увидел, что Борода тоже вовсю обороняется против троих бывших своих товарищей, орудуя кинжалом, как пикой.
  - В сердце! В сердце, мозг, печень! - стал орать ему Спортсмен на бегу. - И секи по пальцам, по венам...
  Борода согласно кивнул, не отвлекаясь и, поднырнув под сабельный удар, вонзил кинжал нападавшему точно в область сердца.
  - Так-то, - одобрил Спортсмен, подбегая к убитому и подбирая с камней левой рукой саблю.
  Следующему Виктор, заскочив сбоку, перерезал горло, а третьего, и так уже шатающегося от потери крови, добил Спортсмен.
  - Ёлы-палы, Петрович, да на тебе живого места нет, весь в кровище, - ужаснулся Борода.
  - Ты на себя посмотри, харя неумытая, - огрызнулся Спортсмен.
  У Виктора, действительно, на лице с левой стороны был содран клок кожи и вся щека запеклась грязно-коричневой коркой.
  - Что делать будем. Петрович? Смотри, сколько их, - тихо спросил всадник.
  Спортсмен окинул взглядом собирающихся в центре площадки зомби.
  - По-моему, ты меня об этом уже спрашивал. Это, Витёк, вечный вопрос. Его ещё Чернышевский задавал, помнишь по школе? И ответов тебе на него миллион дадут. Только вот делать-то как раз никто ничего не хочет.
  - Хорош философствовать, нашёл время. Может, пробиться попробуем?
   - Ха! С девчонками? За пазуху их спрячем? Нас замесят, а им шприцы воткнут.
  - Вот, блин, попали в капкан.
  - Ты думаешь, почему всадники нам передышку дали, не лезут пока?
  - Собираются в одну команду, чтоб всем сразу одновременно навалиться. По-одиночке мы их бьём.
  - Правильно. Как думаешь, выстоим вдвоём против шести-семи десятков, если они разом? Да у меня ещё одна рука не работает.
  - Почему вдвоём? Я тоже с вами, - послышался из-за их спин голос Лёлика.
  Они обернулись. Он стоял вызывающе напряжённый с булыжником в руке, который так и не бросил. Спортсмен хотел спросить его "а как же душа, которую можно погубить убийством", но, посмотрев внимательно в глаза парня, сказал примирительно:
  - Я и имел в виду, что втроём, - обмолвился просто. Но и втроём провести девчонок мимо этих уродов не получится.
  Повисло тягостное молчание. Позади слышался вой ветра в ущелье и плач Кати, которую успокаивали Наташа с Настей, а впереди стук камешков, выскакивающих из-под ног нелюдей в камуфляжной форме, двигающихся к месту сбора.
  - Смотрите: Змей! - воскликнул Лёлик, показывая пальцем чуть правее центральной группы.
  Но они и без него заметили Змея, совсем непохожего на себя обычного, который раньше и минуты не мог постоять спокойно, а теперь будто закаменел в неподвижности.
  - А дедушки почему-то не видно, - заметил Лёлик, пробегая взглядом по знакомым, но чужим, как замороженным, лицам.
  - И хорошо, что не видно, - сказал Борода.
  Спортсмен же промолчал и не стал говорить, что он собственноручно пробил деду висок кинжалом, когда тот вцепился ему в волосы. Вместо этого поинтересовался:
  - А чеканашка где?
  - Здесь я, - раздалось едва различимое у них в головах, и небольшой камень перед ними как бы задвигался, плавно меняя очертания.
  - Ты теперь камень что ли? - спросил Спортсмен.
  - Да.
  - Может, всё-таки посоветуешь нам что-нибудь? Мы-то ладно, а вот девчонок жалко - считай, и не пожили на этом свете.
  - Вы должны сами принимать решения. Честное слово, я не знаю, что вам посоветовать. Единственное, чем могу помочь, так это информацией, но она вас не обрадует. Поэтому даже не знаю...
  - Информация никогда не помешает. Давай, сообщай, что там у тебя есть самого хренового.
  - Доктор сейчас раздаёт шприцы, которые уже наполнены составом для зомбирования.
  - И нас тоже такими, как они, хотят сделать?
  Все трое мгновенно побледнели, представив свою участь. Спортсмен, взглянув на друзей, понял, что у них творится на душе. То же, что и у него: смятение и ужас. Он сказал:
  - Что-то вы, ребята, взбледнули раньше времени. Видно, и впрямь, дерьмовая новость. Интересно, а ещё дерьмовей что-нибудь можешь нам сообщить? А то, прям, как на острове: ни газет, ни радио.
  - Что ж, рассказываю до конца. Чёрные идут сюда с двух сторон. Их почти пятьсот человек.
  Мужчины молча переглянулись.
  - Что ж, - сказал Спортсмен, - спасибо и на этом. Нет, правда, чеканашка, спасибо тебе за всё. Ты при жизни, наверное, обалденной девчонкой была. Если б не Наташка, клянусь, влюбился бы в тебя по уши. Вернее, по ухо, потому что второе у меня один голодающий откусил. Теперь хоть понятно стало, что делать надо. Ты всё понял, Витёк?
  Борода молча кивнул.
  - Тогда пошли к девчонкам. Как раз и олигофрены эти, вроде бы, к нам в гости уже собрались. Глянь, как дружеские объятия раскрыли.
  Зомди, действительно, заполонив в центре всю площадку, медленной лавиной двинулись в их сторону. Многие заранее отвели в замахе руки с оружием - у других, скорее всего, были шприцы. Лёлик, побледнев ещё сильнее, схватил Спортсмена за рукав.
  - Александр Петрович, я что-то не понял. Что мы делать будем?
  - Эх, Лёня, всё ты понял. Не бойся. Или хочешь таким же, как Змей или Пётр Данилович сделаться?
  Спортсмен и Борода, не оборачиваясь, направились в укрытие к девушкам. Зайдя в закуток между каменными глыбами, Виктор сделал весёлое лицо и прижал к себе плачущую Катю.
  - Ты что, Катенька, плачешь? Я так соскучился по тебе! Иди ко мне на ручки.
  Девушка обняла его за шею, вытерла свободной рукой слёзы и улыбнулась.
  - А ты больше не уйдёшь от меня?
  - Больше не уйду. Никогда не уйду. Не будешь больше плакать?
  Она радостно закрутила головой из стороны в сторону.
  - Не-а, не буду, если не уйдёшь.
  - Вот и молодчинка. Обними меня покрепче. А теперь зажмурь глаза и не открывай, пока я тебе не скажу, ладно?
   - А что потом будет, когда разрешишь открыть?
  - Что будет? Этого даже я не знаю. Но не открывай, пока не скажу, обещаешь?
  - Обещаю.
  Катя прижалась к груди Виктора, зажмурив глаза, и он, прощально кивнув всем головой, направился с девушкой на руках к краю пропасти. Затем шагнул в пустоту и они пропали из вида.
  Наташа с Настенькой молча глядели на всё это, широко раскрыв глаза. Когда Борода с Катей исчезли, Настенька внимательно посмотрела на закаменевшего Спортсмена, потом перевела взгляд на притулившегося у выхода из убежища Лёлика. Из его зажмуренных глаз по осунувшемуся лицу текли слёзы, а нос покраснел. Девушка приблизилась к нему, ладошкой вытерла его щёки и сказала:
  - Лёня, не плачь. Ты самый лучший. Я люблю тебя. Я только недавно поняла, что я больше никого не смогла бы полюбить кроме тебя.
  Лёлик выпрямился, открыл глаза и посмотрел Настеньке в лицо. Она привстала на носочки и поцеловала его в губы. Он вновь закрыл глаза и ответил на поцелуй, обняв девушку.
  - Горько, - тихо сказал Спортсмен.
  - Горько, - эхом повторила Наташа.
  Разъединившиеся, было, Лёлик и Настенька опять слились в поцелуе, а два невольных свидетеля зачарованно смотрели на них. Наконец, влюблённые оторвались друг от друга, Настенька подошла к Наташе и они обнялись. Потом она чмокнула Спортсмена в запёкшиеся губы. Лёлик тоже чмокнул Наташу и по-братски обнялся со Спортсменом. Они не стали ничего говорить друг другу - все было ясно без слов.
  - Пойдём, Лёня.
  Настенька взяла его за руку и он покорно пошёл рядом с ней. Так они вместе и шагнули за край вершины, пропав из вида, как перед этим Виктор с Катей.
  - Саша, давай я твои раны...
  - Не надо, Наташ. Бессмысленно. Я лучше посмотрю на тебя...
  Они прижались друг к другу, почти соприкасаясь лицами, и молча всматривались в ставшие такими близкими, а поэтому бездонными, глаза. Она, запрокинув голову назад, а он, склонив свою к ней. Потом девушка прошептала:
  - Сашенька, знаешь, почему меня тогда в этот мир вернули? Почему моя душа так сюда рвалась?
  - Чтоб ещё успеть как следует со мной помучиться. Я, наверно, тоже всю жизнь, ещё не зная тебя, по тебе скучал. А и надо-то было всего-навсего умереть, чтобы встретиться. Зато теперь вместе навечно, да?
  - Да, - прошептала она, закрывая глаза.
  Он нежно прикоснулся к её губам своими и тихо спросил:
  - Тебе не страшно?
  - Нет. Если с тобой... - едва расслышал он.
  С внешней стороны их укрытия послышались хрустящие и постукивающие звуки.
  - Вот, козлы, подождать не могут! - возмутился Спортсмен и легонько потянул Наташу за собой. - Малыш, ты не смотри в их сторону, а то они неэстетичные какие-то.
  Передние из безмолвной толпы зомби находились метрах в восьми от них, когда Спортсмен и Наташа вышли из каменного закутка. Он подхватил девушку на руки, не ощущая боли в рассечённой ладони, и быстро подошёл к краю вершины. Справа от них высился каменный выступ, который загораживал от вихревых потоков воздуха, бушевавших в ущелье. Спортсмен оглянулся. Зомби почему-то уже не двигались, застыв в могильном молчании и глядя в никуда. Он наклонил голову и прильнул к губам Наташи, которые раскрылись в ответном поцелуе. У обоих сладостно зашумело в головах и быстрее забились сердца. Спортсмен ещё крепче прижал к себе любимую, немного присел и прыгнул в пропасть. "Мы летим, - пронеслось в сознании. - МЫ ЛЕТИМ"!
  Оставшийся позади каменный выступ больше не мешал упругой струе ветра, которая подхватила сплетённые в одно целое два человеческих тела и понесла их, как настоящая воздушная река, вдоль каменистых гребней-берегов, не давая упасть в тёмную бездну ущелья. Но вот перед ними вдалеке острый каменный клык, о который должен был со страшной силой удариться этот беззащитный спаянный комочек живой плоти. А этот комочек вдруг стал таять, расплываясь в воздухе и сливаясь в единое целое с прозрачностью взбесившегося от нахлынувших чувств Ветра. Два крохотных человеческих тела растворились в одном огромном и общем для всех. "Теперь твоя сказка про чертёнка и его маленькую прелесть всегда со мной" - прошумел восторженным порывом Ветер. Между мирами беззвучно захохотал Спортсмен, залилась смехом Наташа и эхом сознаний откликнулись Настенька и Лёлик, Борода и Катя, донёсся смех Михаила Ильича, и сразу стало понятно, что смерти нет...
   Всадники-зомби в камуфляжной форме безмолвно стояли у края пропасти, а потом одновременно словно по команде развернулись на сто восемьдесят градусов и двинулись в обратную сторону. Неожиданно один из валяющихся на вершине камней замерцал, заискрился голубоватым сиянием, а затем трансформировался в небольшое полупрозрачное облачко. Оно взмыло вверх и внезапно дымчатой струйкой втянулось в ухо к идущему одним из первых Змею. Он остановился на месте, потом зашатался, задёргался всем телом, толкая окружающих, которые не обращали на него никакого внимания и продолжали идти мимо. Но вот он успокоился и лицо приняло осмысленное выражение. Змей оглядел себя, присел, подпрыгнул и удовлетворённо засмеялся. В этот момент он находился уже в самой середине толпы. Выхватив саблю из ножен одного из проходящих рядом, он взмахнул ею и закричал во весь голос:
  - Владимир Великий Змей и Несравненная Алёна приветствуют вас, идущие на смерть во имя зла!
  После этого он начал рубить клинком вокруг себя всех без разбора. Зомби остановились в нерешительности, а потом, получив чью-то беззвучную команду, разом набросились на хохочущего в экстазе парня. Буквально через несколько мгновений его окровавленное и иссечённое сталью тело рухнуло на каменистую поверхность, а зомби так же равнодушно и молча продолжили бессмысленный путь к своей смерти. Спустя какое-то время труп юноши начал разлагаться, а вскоре от его останков не осталось абсолютно ничего, даже облачко исчезло вместе с ним.
  
  НО ИГРА НЕ ЗАКОНЧЕНА
  - Что за шутки? Это же нарушение наших правил! Взялся - ходи.
  - Не психуй. Неужели не понял, что это не я Время назад повернул?
  - А кто же, интересно?
  - Оно само на нулевую точку эксперимента вернулось.
  - Что за ерунда? Почему это вдруг оно само вернулось? Время подчиняется всеобщим законам этого мира и не имеет собственного разума и воли. Это всё равно, как если бы река потекла назад, к своему источнику.
  - А я не удивлён. И мне нравится появившийся фактор неожиданности. Время, кстати, вполне естественно среагировало на эмоциональный раздражитель, нанёсший ему рану. Оно как бы дёрнулось от боли, вздрогнуло что ли, а потом занялось самовосстановлением, регенерацией.
  - Раненое Время - это что-то новенькое. И кто же его так?
  - Общий Разум планеты Земля перед самым окончанием эксперимента всплакнул сообща и...
  - Что сделал?
  - Всплакнул. Не натурально, конечно, чтобы слёзы там... Просто выплеснул свои чувства, которые в тот момент у него возникли перед расставанием с планетой, породившей его.
  - Чувствительный какой...всплакнул...хм-м. Ну и что же, что всплакнул?
  - Эмоциональный импульс получился настолько сильным, что Время, которое уже потихоньку умирало, останавливалось, вздрогнуло от неожиданности и нечаянно возвратилось в исходную точку. Естественно, что и пространство, и все измерения в нём тоже обрели прежние параметры. Но...
  - Разве исходная точка для него именно эта? Исходная - когда мы игру только начали.
  - Я имею в виду тот временной отрезок, когда оно развивалось равномерно-поступательно, пока Общий Разум планеты не решил его немного замедлить для более тщательного наблюдения за ходом эксперимента.
  - То есть в тот момент, когда человечество достигло точки абсурда и начался процесс его самоуничтожения?
  - Вот именно.
  - Нет, ну что ты за Бог, если тебе даже такое младенческое Время не подчиняется? Давай, возвращай его в прежнее состояние.
  - А наша договорённость о невмешательстве?
  - Блин, так всё отлично складывалось...
  - Отвратительно.
  - Так всё отвратительно складывалось, что мой выигрыш был неминуем.
  - Ошибаешься. Такая духовная сила концентрировалась в Общем Разуме, что при слиянии его с Космическим многое в мироздании повернулось бы не в твою пользу. А насчёт того, что это Время мне не подчиняется... Не провоцируй на нарушение договорённостей: я не имею права вмешиваться в ход событий, как и ты. Игру начали на равных: создали определённую материально-духовную базу, пустили с намеченной скоростью Время, вложили поровну созидательного и разрушительного...
  - Как же, поровну... Ты ведь первым начал. Положительного нагородил, прямо, рай какой-то: живи - не хочу. Если б не мои подсказки, до сих пор ходили бы голышом и с дубинами в руках.
  - Не понимаю твоих претензий. Я создал этот мир, а ты применил свой талант разрушителя для его гибели.
  - Тут и таланта никакого не требовалось: так, маленький толчок, а потом всё покатилось по нарастающей.
  - Так чем же недоволен?
  - Несправедливо получается. Верни Время туда, откуда оно назад сбежало.
  - Не имею права вмешиваться. Как и ты. Хотя кое-какие сомнения берут, что ты правила соблюдал. Помню, смухлевал в Израиле, когда...
  - Как перед Богом клянусь: не мухлевал я! Если сомневаешься...
  - Ладно, замнём пока. Как тебе на второй Земле? Плотские наслаждения не надоели?
  - Когда есть фантазия, скучно не бывает.
  - А от людей какое впечатление при непосредственном общении?
  - Деградируют помаленьку. Ты же сам понимаешь, что они обречены.
  - Спешишь с выводом. Ещё такие невероятные варианты могут быть, что сам удивишься. Там Поле Зла и Общий Разум достаточно развиты, так что вполне могут что-то необычное придумать. Только не вздумай вмешиваться.
  - Даже и мысли не было.
  - Была.
  - Теперь сплыла - сами разберутся. А насчёт спешки... Какой в ней смысл, если вечность со всех сторон?
  
  
  Ч А С Т Ь - 3 ( Н Е И Н Т Е Р Е С Н А Я)
  БЕЗДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
  
  КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
  
  Жизни первый час жизнь на час убавил.
   Сенека
  
  Мы все произошли от обезьян, только от разных.
   В.Хочинский
  
  ...Итак, Хопкинс, вы обнаружили, что
  ничего не обнаружили.
  Что же вы после этого предприняли?
   А.К.Дойл
  
  И если труба издаёт неверный звук,
  кто поднимется на сражение?
   Послание Апостолов
  
  Стоит только попристальнее вглядеться
  в настоящее, будущее вдруг выступит само собою.
   Н.Гоголь
  
  
  ЛЮБОВЬ МИНУС ОДИН
  
  Ты лежишь рядом со мной, ядовитый и прекрасный цветок любви, свернувшись во сне беззащитным клубочком, чуть слышно посапываешь и не подозреваешь, что я сейчас думаю о тебе, о себе, о нас с тобой. Омерзительно-привлекательная моя красавица! Я тебя беспредельно люблю, но и ненавижу тоже каждой своей клеткой. Я люблю смотреть в твои глаза с поволокой, в которых можно утонуть и которые синее самого синего моря на свете - они сами море, море чувственности. Я люблю целовать твои губки-ягодки, касаться языком твоего раздвоённого язычка. Иногда твой прекрасный, прелестный ротик произносит такие гадости, что хочется заклеить его скотчем, а пожар твоих волос сводит с ума, но бывают мгновения, когда он пылает зловеще. Плавные изгибы твоего упругого тела вызывают желание постоянно ощущать его, войти в него, а вся ты, грациозная и гибкая, как змея, будто и создана специально для любовных утех. Если бы ты довольствовалась этим!.. Но тебе, искусительница, этого мало. Мало - поглотить, обессилить моё тело, мало - пить мои соки и чувства. Тебе хочется проникнуть в моё сердце и душу, наполнить их ядом, ядом отвращения ко всем и ко всему, кроме тебя. И тебе это удалось: я возненавидел всё и всех, потому что боюсь потерять тебя, боюсь вторжения извне в наши отношения, в нашу с тобой эйфорию. У меня не осталось ничего и никого, кроме тебя. А тебя я теперь и люблю, и ненавижу, потому что чувствую, что ты почти насытилась мной и недалёк тот миг, когда я стану тебе безразличен, как опустевший сосуд, и ты выйдешь на охоту за следующей жертвой. Но ты сама определила для себя, как и для меня, трагический конец. Неужели ты не понимаешь, что теперь я просто не могу тебя лишиться? Ведь это означает - лишиться единственного, что у меня осталось, лишиться сути своей жизни. Я не могу теперь отпустить тебя как бы ты ни старалась и как бы ни унижала меня. Выход из этого капкана Судьбы лишь один - покончить с собой. Но не смогу я уйти из жизни, зная, что другой безумеет от твоих ласк и что другому теперь будет наплевать на сонное болото жизни, в котором он до этого копошился, потому что с ним теперь будешь ты. Мне придётся и тебя взять с собой в тот неизвестный мрак, откуда нет дороги назад в этот мир. Там мы будем вместе всегда, вечно. И заплачет дьявол, который придумал тебя, потому что ты самое неповторимое и прекрасное его произведение, которое я отниму у него навсегда. И у меня уже нет другого выхода: я чувствую, как тот день, когда ты захочешь покинуть меня, приближается. Часы и сердце стучат всё громче. Но ты ошибаешься: мы не расстанемся, потому что у меня нет другого выхода. Мне страшно, сердце сжимается в предчувствии, а в горле ком, хочется плакать от любви и безысходности, но другого выхода для меня нет...нет...не-е-ет...
  Что-то ударило его по ноге. Он вздрогнул, открыл глаза, но сразу не смог понять, где он, что с ним. Только что в его душе бушевали вселенские страсти, сердце раненой птицей билось о грудную клетку и хотелось плакать. Но вдруг в одно мгновение всё пропало, отлетев в неведомое от резкого и грубого постороннего вмешательства.
  Он привстал, увидел в полумраке раскинувшуюся на постели рыхлую потную жену рядом с собой, с присвистом похрапывающую, и понял, что это она, переворачиваясь, лягнула его по ноге. Все чувства, переполнявшие и терзавшие его во сне, исчезли - вместо них появилось какое-то тупое равнодушие. Он долго сидел на кровати, бессмысленно уставясь в невидимую точку на расплывчато-светлой стене, затём лёг и попробовал снова заснуть. Не получалось. Тогда он осторожно, чтобы не потревожить жену, слез с кровати, накинул халат и побрёл на кухню. Опрокинув в себя две рюмки водки подряд, он вяло зажевал их чем-то из холодильника и закурил. Когда огонёк подобрался к фильтру, он сплющил окурок в пепельнице и направился в спальню. Не было никаких мыслей и никаких желаний, и спать уже не хотелось, но он знал, что надо себя заставить заснуть. С утра много дел, от которых никуда не денешься. С утра работа, потому что нужны деньги. Какие-никакие, а деньги. Надо обязательно заставить себя спать, обязательно...обяза...
  На чёрном, как ночь, коне он скакал по степи, а ветер свистел ему в уши: "Догони их, догони! Спаси свою любовь"! И он знал, что догонит, что спасёт, и не подведёт его верный конь, и напьётся вражьей крови его меч. Расстояние между ним и похитителями сократилось уже настолько, что когда последний из троих оглянулся, можно было разглядеть гримасу страха на обезображенном шрамом лице. Испугался, басурман? Сейчас ты узнаешь, как чужих невест красть...
  Что-то ударило его в бок. Он открыл глаза... ЛЮБОВЬ НОМЕР 2317\ 2318 (ДЕТСКАЯ)
  
   1. Однажды мама с папой на Новый год ушли,
   И с сестрёнкой дома остались мы одни.
   Долго не скучали: припёрся Дед Мороз
   И всё, что было ценного, он с собой унёс.
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс. | 2 раза
  
   2. Папа наш качает штангою мышцу,
   Мама для здоровья выбрала трусцу -
   Мы ж с сестрой Наташкой покупаем клей,
   Под пакетом нюхаем и балдеем с ней.
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс.| 2 раза
  
   3. Однажды мама папе наставила рога -
   Так сказал сам папа, когда её ругал.
   Но на нас с Наташкой начал он орать,
   Когда мы попросили дать их поиграть.
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс.| 2 раза
  
   4. Петя очень маленький и у него рахит,
   И целый день на улицу в окошко он глядит.
   Петя любит маму и папу любит он,
   А папа вместе с мамой любят самогон.
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс.| 2 раза
  
   5. Дядя Коля пьяненький у гаража стоял -
   Я неподалёку с Наташкою гулял,
   И он сказал нам весело: "Вы взрослые уже!
   Пойдёмте по стаканчику пропустим в гараже".
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс.| 2 раза
  
   6. Мы с Наташкой слышали, когда открыли дверь,
   Как мама говорила, что папа наш - кобель!
   И не даёт покоя нам мысль теперь одна:
   Если он собака, то кто ж тогда она?
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс.| 2 раза
  
   7. Раз меня мой папа начал жить учить,
   А потом спросил он, кем хочу я быть?
   И я ответил честно, что при отце таком
   Буду я, наверно, тоже дураком.
   Припев:
   Мама, папа, не ругайте нас -
   Мы ещё ребёнки и ходим в первый класс.| много раз
  
   К О Н Е Ц
  
  ГЛАВКА - 1
  
  ОБЫЧНАЯ ИСТОРИЯ( Н. Юдин)
  
  Н. Юдин написал (от слова "пишет") рассказ. То есть это не вдруг получилось. Сначала он захотел стать писателем (от слова "пишет") - такое желание, понимаете ли, у него вдруг появилось. Сроду не было такого желания, а тут - бах! - и вылупилось откуда-то: становись, мол, немедленно писателем, который от слова "пишет", а не наоборот, и не ерепенься! Но Юдин не такой человек, чтобы так вот сходу непонятно кому подчиняться, понимаете ли. Так что всё-таки поерепенился по привычке, побрыкался немного, чтоб к нему с уважением. А потом подумал: "А хрена ли я, в самом-то деле"? И сел за стол, отчего зауважал сам себя ещё больше. И строго посмотрел на авторучку. После его взгляда та, естественно, вынуждена была подчиниться грубому насилию мозолистых и прокуренных пальцев: зашустрила, записала ( всё равно от какого слова) по бумаге. Писала она (от какого хотите слова) всю ночь, а уже с самого с ранья Н. Юдин начал методично раз за разом перечитывать своё с авторучкой творение. Натворили они почти целый тетрадный лист. К обеду главный творец начитался до омерзения. И рассказ перестал нравиться. Говорят, так у всех великих писателей ( которые пишут) бывает. Юдин вспомнил про Гоголя, Пушкина, Маяковского и других, погибших на дуэлях, и разорвал своё, не успевшее пожить по-человечески, сочинение на мелкие кусочки. Затем открыл форточку и выбросил их к чертям собачьим. Или кошачьим. Или ещё чьим-то, но всё-таки выбросил. Можно сказать, подвиг совершил. Небрежно так бросил, будто граф какой-нибудь. Толстой, например. И ещё плюнул вдогонку: тьфу! Можно даже сказать, харкнул: харк!
  Потом до-о-лго сидел Н. Юдин задумчиво-туманный, пытаясь поймать героический (от слова "герой", а не "героин") кайф от совершённого поступка. Но кайф почему-то не ловился. Не сезон, наверно, был. Зато вдруг захотелось немного повыть на луну или всплакнуть. Ни то, ни другое тоже не получалось. Луны не было. Без лука не плакалось, а лука тоже не было. На кухне у Юдина вообще ничего не было кроме окривевшего от постоянных пинков стола, вечно пьяной табуретки и печальных дистрофичных тараканов. Так сидел Н. Юдин, сидел, сидел... А желание стать писателем (от слова "пишет"), как ни странно, становилось всё сильнее и сильнее, пока не стало ужас каким сильным и прямо-таки попёрло изо всех щелей его организма. Тогда вновь схватил Юдин ошалевшую от пыток авторучку и ...написал (от слова "пишет") ещё один рассказ. Прямо копия первого получилась, но, вроде бы, получше. Прочитал. На этот раз понравилось. Даже очень. Ещё раз прочитал. Вообще обалденно! Тогда он пошёл на улицу и засунул конверт со своим творением в глотку отчаянно сопротивляющемуся почтовому ящику. А потом пришёл домой и стал ждать.
  Через две недели из местной газеты пришёл ответ: "Опубликовать Ваш рассказ не можем потому-то и потому-то". И подпись: "Лит. Консультант М. Грудина". "Потому-то и потому-то" Юдину не понравились. Даже очень не понравились. Поэтому он обиделся и больше не стал писать (от слова "пишет") рассказов.
  Но ровно через год ему почему-то опять захотелось стать писателем (и опять от того же слова). Ну, прямо, до остервенения захотелось. И тогда он вновь послал свой рассказ. Тот же, благо копии его валялись по всем мебельным ящикам, а одна даже висела на двери в туалет с внутренней стороны. Но на этот раз отправил в самую толстую областную газету.
  Через два месяца пришёл ответ: "Опубликовать Ваш рассказ мы не можем потому-то и потому-то". Это "потому-то" было точь-в-точь такое же, как и в первый раз. И подпись такая же: "Лит. сотрудник М. Грудина". Н. Юдин неделю ходил озадаченный. Но, в конце концов, обиделся и начал со страшной силой пить горькую, так как на сладкую в этот период, как и в предыдущие, денег не хватало.
  Прошёл ещё год. Н. Юдин крепился, но желание стать писателем (надеюсь, уже понятно, от какого слова) всё-таки придавило его ослабленную алкоголем психику. Психика хотела возмущённо крикнуть "нет!", но в горле только что-то пискнуло и заткнулось. И тогда он послал свой рассказ куда подальше, то есть в толстый центральный журнал.
  Через полгода пришёл ответ: "Опубликовать Ваше произведение мы не можем потому-то и потому-то". Подпись была та же: "Лит. Сотрудник М. Грудина". Н. Юдин пошёл к психиатру. Больничный лист тот не дал, а когда потенциальный писатель из-за этого психанул, попытался его загипнотизировать. В результате получил по рогам и потерял веру в человечество. А возмущённый Н. Юдин, захватив Почётную грамоту, полученную в молодости за перевыполнение заготовки веников на корм скоту в подшефном колхозе, отправился в редакцию толстого журнала. В Москве он нанял такси, которое доставило его по адресу. Как его и учили друзья, он дал таксисту на чай, а, когда тот кинул ему эти два кусочка сахара в его интеллигентное лицо, дал водиле по рогам и с чувством исполненного долга убежал в подземный переход. Выглянув оттуда через пять минут и убедившись, что такси уехало, Н. Юдин поправил галстук с пальмами и направился в редакцию.
  М. Грудина ему не понравилась с первого взгляда, а с каждым последующим взглядом не нравилась всё больше и больше. Да и вообще, он не доверял женщинам, которые носили длинные юбки - ему казалось, что они от него что-то скрывают. Короче, Н. Юдин потребовал у М. Грудиной сатисфакции. Но так как слово было ещё не совсем привычным, то он уточнил, потребовав объяснений насчёт её хамского отношения к его рассказу и каким образом она или её многочисленные родственницы вставали на пути молодого (в смысле, начинающего) писателя. М. Грудина объяснилась так, что будто она время от времени переходила на работу в другую редакцию и по странному совпадению после этого как раз туда и присылал свой рассказ Н. Юдин. Но у неё, мол, ни в мыслях, ни ещё в каких-нибудь местах даже не было желания вставать на пути молодого дарования. Объясняясь, она пила какие-то таблетки. "Наркоманка", - понял Юдин, но не испугался. Он собрал силу воли и спросил напрямик, почему она не хотела, чтоб опубликовали его рассказ? М. Грудина напрямик ответила, что если бы она ЭТО допустила к публикации, то на следующий же день её бы уволили. Н. Юдин в душе был беспредельный интеллигент, поэтому он сказал вежливо: "Прощай, сука", - и громко хлопнул дверью.
  Дома он хлопнул сто пятьдесят сорокоградусной и стал думать. Думал он так: если я пошлю свой рассказ в другой журнал, то не исключён вариант, что эта стерва уже туда перешла работать. А если не пошлю, то...стрелять их, козлов, всех надо, а баб в длинных юбках тем более, хотя они как бы и не козлы, а козы, что ещё хуже. От огорчения, что за стрельбу посадят, он хлопнул ещё сто пятьдесят и зажевал столетником, чтоб здоровее быть. После этого мысли полезли в голову кучей, но все какие-то странные, будто окосевшие. Н. Юдин помотал башкой, словно лошадь Пржевальского, которой Пржевальский дал в ухо. Мысли испуганно выстроились в очередь по дну самой глубокой извилины, но всё равно как-то бестолково. "Докладывайте"! - про себя скомандовал им Юдин. Тут же суматошно мелькнула недодуманная мыслишка про соседку тётю Клаву, у которой постоянно был в наличии самогон и дочка Полина, толстая и глупая, но почему-то незамужняя. Не то, не то... "А вот скоро зарплата, хотя получать с гулькин нос"...Не то. "А на улице дождь, а ботинки худые"... Да не то же! И вдруг... "Надо не в журнал посылать. И если уж права качать, то не мелочиться, а по-крупному, - сформировался в сантиметре левее мозжечка солидный, уверенный в себе вывод. - Попробуйте тогда что-нибудь вякнуть, критики-наркоманки в длинных юбках, - я вас всех тогда раздраконю, в ООН поеду или к самому Шнобелю...блин, к Нобелю, который премии раздаёт. Он-то наверняка не дурак, оценит". Юдин ещё немного громко и беспредельно смело подумал, затем решительно взял ручку, подвинул тетрадь и посредине первой страницы-девственницы печатными буквами вывел зловеще-красной пастой слово "РАМАН". Потом добавил ниже "МАЯ ЖИЗНЬ". Затем он перевернул страницу и понёсся стержнем по бумаге: "В роддоми раздался крик Уа! Патаму што родился я Николай Юдин. Родился я в пралитарской симье". Он опять замер, размышляя, несколько раз всё перечитал и зачеркнул последнее предложение. Подумал чуть-чуть и продолжил: "Родился та я вабщета в роддоми, но всёравно симья мая была пралитарской. Эта точна. Я стал первым интилигентом в сваей симье". Н. Юдин устало вздохнул и отложил ручку. Вместе с выдохом незаметно улетучилось куда-то и желания писать (от слова "пишет"), а появилось желание...(в общем, совсем от другого слова). Освобождённая душа радостно квакнула, не без оснований надеясь, что по крайней мере ещё годик её не потревожат.
  А Н. Юдин тащил своё умственно усталое тело в туалет и думал: "А, в принципе, ежели я умею писать, в смысле, творить, значит я и есть писатель. Надо бутылки сдать на чтоб на взятку издателю хватило, а там, глядишь, и с Нобелем познакомлюсь. Ну, это попозже, когда известность придёт. Опишу свою богатую событиями жизнь, потом куплю компьютер и детективы всякие шлёпать буду по штуке в месяц - вот тебе и известность, и слава".
  И известность со славой к нему всё-таки пришли, правда, в определённых узких кругах, хотя и не писательских с читательскими, а совсем наоборот. Но это уже другая история. Обычная в наше время и в нашей стране история, которая может случиться с каждым, кто хлопает ежедневно непонятно что и чёрт знает сколько, но не менее ста пятидесяти и при этом ещё закусывает всякой гадостью типа столетника. А ведь попадись Н. Юдину в своё время на творческом пути не женщина-литсотрудник в длинной юбке, а мужик в штанах, да набралось бы ещё достаточно пустых бутылок для хорошей подмазки этому мужику, глядишь, и стал бы Н. Юдин знаменитым писателем женских иронических детективов... Но...не сложилось. Так что если вдруг кого-то из вас судьба с ним сведёт, то о писателях лучше ни слова - не любит он их, особенно Нобеля. Тем более что Н. Юдин такой мужик, что если что не так, то сразу - по рогам или по шнобелю, чтоб не выпендривались.
  
  
  ГЛАВКА - 2
  ПРОБЛЕМЫ КУКОЛКИ ЛЮБЫ(Спортсмен)
  
  Ч-чёрт, только первую из двух утренних тренировок провёл - третья, для себя, лишь вечером будет, а состояние, будто месяц без перерыва пахал. Может, заразу какую подхватил? И голова болит... Ну, голова, наверное, после вчерашнего моего Дня рождения, хотя и выпили-то не особо много. А вообще, здорово посидели, весело, по домам разошлись только под утро. Скорее всего, эта гулянка и сказывается: старею, кажись. Сейчас бы неплохо покемарить минуточек так триста. А если и вправду? Позвоню сейчас в интернат, что тренировку на завтра переношу, перекушу чем-нибудь из остатков вчерашнего и на боковую. К вечеру буду в форме.
  Я уже хотел войти в подъезд, когда в метрах в пяти справа увидел прислонившуюся к стволу раскидистого тополя стройную девичью фигурку. Притормозив, я окинул её взглядом, пытаясь понять, чем таким необычным она привлекла моё внимание. Это была - я сразу узнал - блондиночка Люба из соседнего подъезда. Как и многие подростки из этого дома, она была моей фанаткой и, когда в Туле я изредка выступал на каких-нибудь показательных, она вместе с другими обязательно присутствовала в зале, восторженно визжа при моём выходе. После того, как я победил на Всероссийском турнире по боям без правил, она автографов моих, наверное, уже за два десятка насобирала. Интересно, что она с ними делает? На стенку что ли клеит или в альбом какой-нибудь? Девочка миловидная, но не в моём вкусе. Таких сейчас много: красивые как Барби, но, и, как куклы, пустые. Приятны до тех пор, пока рта не открывают. Хотя, правды ради, мой идеал - красивая, страстная, умная и немая - пока не попадался, зато девушки-куклы - на каждом шагу и некоторые настолько говорливые, будто у них постоянный словесный понос. Как говорил брательник, это тот случай, когда "пустота рвётся наружу". Правда блондиночка Люба словесным недержанием вроде бы не страдала, зато ей была присуща такая детская наивность, что многие в это не верили, считая, что она их дурачит. Но она и в самом деле была сплошной наивняк и, помнится, говорила, что иногда плачет над какими-нибудь Кончиттами и и донами Педрами из мыльных телесериалов. Хм, в данный момент куколка Люба, кажется, опять плачет, чего я сразу и не понял. Ч-чёрт, ненавижу, когда слёзы. Это, наверно, потому, что у самого не получается.
  - Привет, Любаш, Что у тебя случилось? Может, помочь чем?
  - Ни-чего-о-о...
  - И ещё громче хлюпанье носиком и из-под закрывших лицо ладошек.
  - Ну, ничего - так ничего. Я думал, может, обидел кто.
  И что я лезу со своим дурацким сочувствием? У неё своя кукольная жизнь, непонятная мне, а я туда же с медвежьей жалостью. Небось, парня с подружкой не поделила или платье новое порвала...точно, угадал: вон видно даже - сбоку по шву разошлось - вот у девчонки и повод для переживаний. Мужику какому, может, и смешно, а для неё - трагедия космического масштаба.
  - Помоги-и-и!... Спортсмен, помоги! Один ты можешь, тебя все боятся.
  - Чего-о?
  Господи, неужели и она тоже, как до этого некоторые дебилы, попросит морду кому-нибудь набить?
  - Уважают. И боятся тоже. Спаси, пожалуйста!
  А сама уже рядом, страшненькая от слёз. И вот уже, ёлы-палы, носом уткнулась мне в грудь, всхлипывает чуть не в рёв, а на моей почти новой рубашке пятно стало расплываться от её слёз и соплей вперемежку с косметикой. С жалостью отмечаю, что любимой сорочке, считай, хана от такого раствора. Делать нечего, беру девчонку за плечи и, что-то бубня успокаивающе, отвожу её за угол дома, а то на нас уже стали обращать внимание. Любопытные бабки потом такого наплетут, что до самой смерти не отмоешься. Сажаю её на уцелевшую перекладину на разбитом низеньком штакетнике, сам устраиваюсь рядом и говорю ей:
  - Рассказывай.
  Угнув голову и немного успокоившись, она сказала тихо:
  - Меня изнасиловали.
  Так. Дальше всё ясно. Я должен заменить собой нашу доблестную милицию и суд, разыскать насильников и, естественно, наказать. А потом, так же естественно, отсидеть срок, который припаяет мне наше правосудие за то, что я наглым образом решил его подменить. Н-да, и как это всё объяснить девочке Любе, которая сидит рядом, понуро опустив голову и не знает, как ей дальше жить. Специально ведь, наверно, меня ждала, своего кумира, чтобы довериться, рассказать об ужасающей несправедливости. И, если не смогу помочь, весь мир против неё, а я последняя сволочь в её глазах. Вот, блин, попал... ну, как ей объяснить, что я такой же, как она? Так, эмоции по боку, сначала надо выслушать. Первым делом меня, конечно, интересует, заявила ли она в милицию, хотя надежды на положительный ответ просто нет.
  - А в милицию ты не заявила?
  Отрицательное мотание золотистыми кудряшками из стороны в сторону с разбрызгиванием слёз.
  - А почему?
  Конечно, глупый вопрос в наше время, но задать его необходимо.
  - Меня тогда отец убьёт. Или эти-и-и...
  Странно, внешне её отец на дебила вроде бы не похож. А "эти" кто такие?
  - А "эти" кто такие? Ты их знаешь?
  Блин, о чём это я? Теперь-то, конечно, знает.
  - Я имею в виду: ты их раньше знала?
  - Одного. А он с друзьями... Они не только меня, но и Анжелу тоже. А ведь это я её привела-а-а...
  Опять море слёз, сопли ручьями и моя грудь в роли подушки, а сорочка вновь стала полотенцем.
  - Любаш, давай-ка успокойся и рассказывай всё по порядку. И перестань реветь. Лучше набери в грудь воздуха, задержи дыхание и считай до десяти. Я это серьёзно. Вот так, считай про себя и не торопись. Молодец. А теперь на, вот, мою рубашку - я её всё равно давно хотел выкинуть - вытри лицо и рассказывай всё с самого начала.
  В общем, история оказалась довольно банальной по нашим весёлым временам, но вляпаться в неё могла только такая девочка как Люба с её наивностью и простотой. Тем больше меня разбирало зло на тех, кто этим пользовался без зазрения совести. А началось всё с того, что в профтехучилище, куда пришла работать Люба медсестрой, к одной из выпускниц повадился захаживать приятель. Да не просто приятель, а судимый и даже в тот период времени отбывающий "химию" неподалёку от Тулы. По штату медработник в училище положен только один и фактически Люба являлась как бы заведующей медпунктом. И вот однажды заглянул этот местный Казанова к ней в кабинетик и, тут же положив глаз на хорошенькую медсестру, без церемоний, как всегда привык с пэтэушницами, "попытался вступить с ней в половую связь" (фраза для не составленного никем протокола). А, надо сказать, парень он был, по мнению девчонок, видный и крутой: здоровый, с золотой цепью на шее, мобильником в барсетке и наколками на руках. Но Люба по простоте своей не поняла навалившегося на неё счастье и вместо того, чтобы слиться с этим мордоворотом в любовном экстазе, испугалась и начала пищать так, что у незваного гостя заложило уши и пропали всякие мысли об оргазме. Но это так подумала она, когда этот перец разрисованный, матерясь, испарился из медпункта. А он, вообще не думал и вскоре заявился вновь. А потом ещё и ещё. Но теперь он не хапал медсестру за выпуклые места под халатиком, а просто и доступно объяснял ей, выпячивая квадратную челюсть и гипнотизируя пустыми глазами, что хоть она ему и на хер не нужна, но когда-нибудь он её оттрахает насильно да ещё и с друзьями по кругу пустит (логики никакой, но это-то и убивает). А если в ментовку заявит, её потом на куски порежут. Ну, а в заключение напуганной до смерти девушке предлагался шанс избежать всего этого ерундовой услугой: выписать ему справку по болезни на несколько денёчков. Печать на все справки учащимся Люба ставила в соседней поликлинике, от которой медпункт и был организован. И наступил день, когда вконец запуганная медсестра выдала мордовороту освобождение по болезни с этой официальной печатью и тот, имея такой оправдательный документ, несколько дней балдел в Туле, не появляясь на месте отбытия срока наказания. А потом было ещё несколько таких же справок. А ещё чуть позже обнаглевший шантажист потребовал такую же для своего приятеля. И тогда до Любы, наконец, дошло, что вляпалась в дерьмо, вылезти из которого будет всё труднее и труднее. И она пошла в милицию, где и покаялась чистосердечно грозному и чем-то похожему на запугавшего её бандита молодому менту с золотой цепью, квадратной челюстью, но без наколок и в форме. Тот сказал, что ей грозит огромный срок, но он попытается её спасти от тюрьмы и вручил повестку на следующий день на 19 часов. Она пришла, удивляясь безлюдным коридорам. Мент показывал ей Уголовный кодекс, называл какие-то статьи, а, когда она совсем рассопливилась, налил ей водки, заставив выпить для успокоения, и стал заверять, что он изо всех сил будет стараться замять её ужасно криминальное дело, но...должна же быть с её стороны хоть какая-то благодарность? Короче, в этот же вечер в задрипанном служебном кабинетике он и получил любашкину благодарность между её ног, потому что больше она ничего материально ценного не имела. Ещё пару раз он вызывал девчонку к себе и начинал с заполнения протокола, а заканчивал на потёртом казённом диванчике. Зато уже обнадёживал, что в тюрьму её сажать не будут - он, якобы, так умно всё повернул в её показаниях, что никакого криминала ни один прокурор не найдёт. А однажды он позвонил ей прямо в училище и сбивчиво стал объяснять, что ей срочно надо явиться к нему, так как её делом заинтересовался его начальник и всё может плохо кончиться. Пусть она быстрее приезжает и он научит Любашку как и что говорить - тогда может всё образуется. Напуганная, она тут же помчалась. Молодой мент, тарахтя на ходу о том, что начальник, вообще-то, не такой уж и злой и к нему нужен подход ("ну...сама понимаешь")повёл её в кабинет с дверью, обитой кожзаменителем. Начальник оказался майором солидного вида из-за насупленных бровей и отвисшего живота. Начал он с вопроса, как получилось, что она ещё не в тюрьме? Потом, смягчившись от любашкиного слёзоизвержения, пожалел глупую девчонку и пообещал этот дело закрыть совсем, но...но сначала он должен как следует сам во всём разобраться и она обязана ради своего же блага ему в этом помочь, откровенно всё рассказав. Ну а раз её так пугает эта официальная милицейская атмосфера, они могут встретиться в более доверительной обстановке в субботу с утра, например, у входа в парк. Любашка обрадовалась, что не около тюрьмы и облегчённо закивала. В субботу они встретились. То есть она ждала у входа в парк, когда подъехали две тачки средней иномарочной крутизны. Из одной выглянул майор, крикнул: "Залезай"! - и, усадив рядом собой, повёз за город. Приехали в лес всей компанией в восемь человек: с ним три мужика, по возрасту такие же как он, и, кроме неё, ещё три девчонки, очень развязные и какие-то приблатнённые. Было много водки и шумного веселья. Майор много пил, поил Любашку, обнимал её за разные места и часто шутил. Например, спрашивал: "Как думаешь, может ли женщина быть подполковником"? А когда она неуверенно ответила, что, наверное, может, спросил: " А под генералом"? И, довольный железобетонным каламбуром, заржал на всю поляну. Вот только про бандита, вымогавшего у неё справки, он ничего не спрашивал. А когда она робко заикнулась на эту тему, отмахнулся небрежно, бросив через губу: "С ним уже провели беседу - дорогу к тебе навсегда забудет. Ты меня держись и никто не тронет". Потом он повёл её показать ягодное место, но сразу за кустами повалил на траву, где и произошло их более неформальное и близкое, ближе некуда, общение. Когда Любашка от неожиданности запищала, на поляне захохотали. Потом опять пили, ели, пели, и ещё раз он сводил её за те же кусты. Домой она заявилась пьяная вдрызг уже под утро и отец пытался её отрезвить, отхлестав по щекам артрозными пальцами. Неделю она не выходила из дома из-за синяков под глазами. В милицию больше не вызывали, бандит не появлялся и постепенно всё стало забываться словно кошмарный сон. Но вот позавчера почти стёртый из памяти шантажист вновь нарисовался в медпункте. Был на удивление тих и скромен, то есть не угрожал и не матерился, да ещё и в чёрном костюме с оранжевым галстуком. Говорил поразительные вещи: что глубоко раскаивается за своё прошлое поведение, что хочет, блин, загладить свою вину и назавтра приглашает её в самый крутой ресторан в городе. И пусть она не щемится и не думает ничего плохого: кроме них в компании будут ещё культурные люди, посидят под хорошую музыку, пить будут только шампанское, а она, если захочет, может пригласить с собой и кого-нибудь из подруг - он чувствует себя просто обязанным, блин, хоть как-то ей отплатить за то, что она для него сделала хорошего. Пусть не думает, что он способен только на плохое. И Любашка согласилась. Она на разу не была не только в шикарном, но и в обычном ресторане. И вот вчера вместе с лучшей подружкой Анжелой они, обе навороченные и одинаково пахнущие в диаметре трёх метров польской туалетной водой "Шанель ? 5", подошли к стеклянным дверям, за которыми их уже ждали. Молодой человек в гусарской форме - сама любезность - провёл их в роскошно отделанный зал, где за двумя сдвинутыми столиками их встретила весёлая компания молодых людей вместе с бывшим любашиным обидчиком, а теперь выглядевшим как какой-нибудь мистер. Двое из них, которые пришли со своими подругами, представились бизнесменами, а остальные четверо были просто друзьями Креста (оказывается, так звали бывшего обидчика Любы) - такие же здоровые и по виду крутые. В ресторане было, действительно, весело и интересно. Никто не пошлил, матом разговаривали редко, пили только шампанское, музыканты играли громко и иногда специально для них, официант крутился и стелился услужливой бестией, Любу и Анжелу нарасхват приглашали на танцы - от всего этого кружилась голова и не хотелось думать ни о чём, что могло отвлечь от такого праздника. Крест показал им пальцем на двух депутатов, одного вора в законе и одного сына прокурора. Потом на сцене затанцевали девочки из варьете, а бизнесмены со своими подругами откланялись, на прощанье отпустив восторженные комплименты Любаше и Анжеле. А затем один из друзей Креста предложил заглянуть ненадолго в один из отдельных кабинетов, где, по его словам, для них сервирован стол и ожидает приятный сюрприз. Заинтригованные девушки вместе со всей компанией прошли по коридору до одной из дверей и, войдя в неё, действительно увидели посреди большой комнаты ломящийся от бутылок и закусок стол. Вдоль стен стояла мягкая мебель золотистой расцветки: несколько глубоких кресел и два дивана с подушечками. Усадив девчонок на один из диванов, парни молча разлили себе водку, также в молчании опрокинули стаканы в глотки и стали закусывать. Вот только тогда у Любаши и зародилось нехорошее предчувствие. Она попыталась подойти к двери, думая отговориться, что хочет в туалет, но её просто грубо оттолкнули назад, а один из парней закрыл дверь на ключ. Включив музыку, братки, под хрип блатных напевов и пересмеиваясь, ещё дважды выпили, не обращая внимания на уже как следует перепугавшихся девчонок. Затем стали курить какие-то самодельные папиросы. Потом подружек насиловали и по очереди, и парами, и извращаясь по-всякому. Анжела, как оказалось, была ещё девушкой, но это не только не остановило, а, наоборот, ещё больше распалило озверевших от вседозволенности мордоворотов. Когда истязаемые кричали слишком громко, им насильно вливали в рот водку. Крест особенно измывался над Любашей, приговаривая, что он же её предупреждал, что добьётся своего и угрожал убить за то, что она его ментам заложила. Только утром обкуренные и одурелые насильники оставили в покое свои жертвы. Отпуская, сказали, что если кому проболтаются, то и им, и их родителям придёт конец. И было это сказано таким равнодушным тоном, что обе поверили: убьют, не задумываясь. На улицу их вывели через подсобные помещения, и Анжела, плюнув на прощанье бывшей подруге в лицо, уехала на попавшемся такси. Но у неё родители в отпуске на юге отдыхают, а как ей, Любе, домой в таком виде идти и что отцу говорить, который после получения инвалидности безвылазно сидит дома и только и ищет повод, чтобы к ней придраться? Но самое ужасное, что Крест на прощанье предупредил: когда он их в следующий раз позовёт, чтобы не вздумали не прийти, а не то ещё хуже будет. Теперь эти отморозки не отвяжутся и ей очень страшно.
  Такие вот дела. И не скажешь: "Моя хата с краю - ничего не знаю". Поздно коленками от страха трясти - сам на откровенность напросился и теперь надо как-то помогать, а то совсем девчонка не в себе. Ей сейчас не психолог нужен, а защитник, чтобы за его спиной спрятаться могла.
  - Так, всё понятно, Любаш. Кроме Креста ещё чьё-нибудь прозвище запомнила?
  - Любчик. Ещё одного Мироном звали, ещё Маляр, а самого здорового Рэмбо.
  - Рэмбо, говоришь? Уже кое-что, если это тот самый Рэмбо, который мне известен. Теперь вот что: пойдём-ка ко мне. Я перекушу на скорую руку, сменю одежду и на время исчезну. А ты приведёшь себя в порядок, отоспишься, а вечером - домой. Не бойся, придумаем причину какую-нибудь, а то и сам с тобой схожу, поговорю, чтоб отец не трогал. В общем, попробую тебе помочь, но...
  - Помоги, пожалуйста, Спортсмен - они же теперь не отстанут, а я...
  - Любаш, помолчи пока, не нагнетай истерику. Я сказал: попробую тебе помочь избавиться от них. Но боюсь, что рано или поздно опять в какую-нибудь историю влипнешь, если своей собственной башкой думать не начнёшь. Ладно, всё. Пошли. Да, если кто из этих козлов нарисуется на твоём горизонте раньше, чем я их найду, дай знать. О кей?
  - Ага. Я слышала, как они говорили вчера, что сегодня вечером к какому-то Ашоту собирались.
  - Понятненько. Ну, пошли, а пока дойдём, может, ещё что про них вспомнишь?
  Я знал Ашота, владельца ресторанчика в центре города. Крышей у него был воровской авторитет Бизон, братва которого постоянно ошивалась в этом кабаке. Скорее всего, и Крест с компанией из этой кодлы. Тем более, что Рэмбо, который когда-то пробовал себя в боях без правил, по слухам тоже к Бизону прибился. Одному мне в этот гадюшник соваться не стоило бы: могу и не справиться. А если и справлюсь, опять всех собак на меня повесят и снова "прощай, свобода" на неизвестно какой срок. Афганец, кстати, почти также загремел. Где он теперь, в какие края подался? Сейчас бы как раз пригодился - офицер разведки спецназа всё-таки. Стоп... Шин? Нет, у Шина в настоящее время с ментами напряжённые отношения. Ни в какой криминал он сейчас не полезет даже из-за меня. Хан? Ему тоже нельзя: через неделю в Японию лететь защищать титул чемпиона по рингсу и сейчас всё по минутам расписано. Да что я в самом деле? Сашка Волосатов, бывший мой ученик, а сейчас владелец спортивного клуба и заодно один из самых крутых авторитетов в городе, у которого несколько бригад почти сплошь из бывших спортсменов-единоборцев.
  
  Вечером я застал Волосатова в его клубе, наблюдающим за спаррингом двух кикбоксёров. Поздоровались.
  - Как тебе вон тот в красном? - спросил он, не отрывая взгляда от ринга.
  Я пригляделся. Парень был явно неплох, сыроват только.
  - Ничего, - говорю. - Только ногами слабовато работает и корпус не всегда правильно ставит на правых блоках. Да и прямолинеен немного, на силу надеется.
  - Точно, - согласился Волосатов, вздыхая. - Из бокса перешёл. Работаем с ним, растёт на глазах, но сроки поджимают - на чемпионат ехать через три месяца. Ты, кстати, чего ко мне?
  - Помощь твоя нужна.
  - Опять зал понадобился? Или по жизни что?
  - По жизни. Ты мне нескольких бойцов для подстраховки в одном деле не дашь? Кто у тебя в разборках нигде не светился. Я бы потом отработал: с ребятишками твоими бесплатно бы полгодика позанимался, а то и год.
  У него брови полезли вверх.
  - Ни хрена себе! Это что же за дело такое, если сам Спортсмен бойцов в помощь просит? Случайно не на Белый дом в поход собрался? Может, и я на что сгожусь?
  - Так дашь или нет?
  - Обожди, Петрович, не гони коней. Хоть в двух словах: для какого дела они тебе нужны?
  - Хочу переговорить кое с кем из отморозков, но они при Бизоне крутятся. Сегодня в кабак Ашота иду, но не знаю, сколько их там будет и как всё получится.
  Лицо Волосатова посерьёзнело. Он вытащил из заднего кармана мобильник и, нажав номер, сказал:
  - Пётр, ты где сейчас? Ага, понял. Хватит ерундой заниматься, дуй ко мне в офис. Череп с тобой? Ага, его тоже. Жду.
  Он убрал трубку опять на задницу и пальцем поманил одного из кучки спортсменов, толпившихся около ринга. Когда тот подошёл, сказал:
  - Если что, я у себя, но по пустякам не беспокойте, усёк?
  Тот молча кивнул. Волосатов, хлопнув меня по плечу, приглашающе дёрнул головой и направился к дальней от входа в спортзал двери.
  - Пойдём, Петрович. Через десять минут Петя с Черепом подскочат, а пока расскажешь как и что - вместе ситуацию обмозгуем.
  Вскоре мы сидели в его кабинете на втором этаже, вернее, в дальней из трёх комнат кабинета, и пили чай на травах. Не перебивая, он выслушал меня, а потом спросил:
  - А тебе это надо?
  - Да, - коротко ответил я.
  - И как ты решил с ними разобраться?
  - Очень просто. Если твои ребята подстрахуют, чтобы никто не выскочил, по телефону не позвонил и ствол ненароком не достал, я этих козлов сам сделаю. Я их там всех построю, твои обыщут и последят, а я поговорю по душам.
  Волосатов посмотрел на меня, как пингвин на пальму, но промолчал. Я тоже заткнулся, понимая, что план мой из серии "куда кривая вывезет". Так и молчали, прихлёбывая из чашек, пока не появились Петя с Черепом. Петю, которому было далеко за тридцать лет и килограммов за сто тридцать, я знал как талантливого боксёра, сошедшего с ринга раньше времени из-за серьёзной травмы. Но уже сколько лет прошло, а его все свои по привычке так Петей и звали. На людях произносили уважительно Пётр, чтобы не дай Бог у кого-нибудь из блатных не возникло нездоровой ассоциации со словом петух. С Черепом я не был знаком, но, думается, погоняло он получил из-за своей лысины. Она венчала собой гору мышц, которые выпирали из одежды, как тесто из кастрюли. Гора мышц и лысина - больше вроде бы ничего и не было. Волосатов в двух словах изложил им суть моего рассказа и подытожил:
  - Надо помочь хорошему человеку.
  Череп пробурчал в ответ, демонстрируя наличие кое-чего и под лысиной:
  - С хорошим человеком хорошо водку пить. А вот на разборку с Бизоном он пойдёт с нами или как?
  - Не пойдёт, - как отрезал Волосатов.
  - Как это? - не понял я. Ты что, Сашок, обалдел? Как это я не пойду, если это моё дело? Я уж лучше один тогда, без вас, с ними разберусь, чем так.
  - Остынь, Петрович, лучше выслушай. Ведь ты там дров наломаешь - это точно, потому что Бизон базарить с тобой не будет, а своих в обиду не даст, хоть они и сявки. Ашот, Рэмбо тебя знают, посетители случайные, если драка будет, запомнят. Опять ведь зону топтать будешь - подставят тебя, как в прошлый раз. А так я вместо тебя поеду. Совсем другой базар будет, без махаловки.
  Сашка был прав, умом я это понимал, но из какого-то ослиного упрямства с ним не соглашался. В конце-концов и Петя начал меня обрабатывать, а потом даже Череп не выдержал, обидевшись, что я на них не полагаюсь, "ломаюсь, как тульский пряник" и "за пацанов их держу". Короче, я сдался, хотя сам себе в душе почему-то был противен. Наверное, боялся, что без меня они сделают всё не так.
  - Собирай свою бригаду, - сказал Волосатов Пете, - через час едем в кабак. Петрович, если хочешь, можешь нас в бойцовском спортзале подождать - форму подберёшь вон в том шкафу. Правила кикбоксинга помнишь?
  - Помню, - буркнул я в ответ.
  - Отлично. Я своих предупрежу - сам выберешь для спарринга кого захочешь из опытных - ты знаешь некоторых. Только смотри, без разных там восточных и боевых штучек. Не калечь ребят, ладно?
  Как будто меня не знает.
  - Лады, - говорю.
  - Лучше бы Бизона там не было, - пробурчал Череп. - Его же иногда клинит: не разобравшись из ствола долбить начинает.
  Петя хмыкнул.
  - Какая разница? Сейчас его не будет, так потом всё равно встречаться придётся - он за своих обязательно разборку устроит.
  Я начал понимать, какую кашу заварил и во что это может вылиться. Но Петя уже помчался собирать своих, а Волосатов объяснял кому-то по телефону насчёт того, чтобы меня как следует по рингу погоняли. А-а, будь что будет, пусть всё идёт своим чередом раз уж так получилось.
  Гонял я этих кикбоксёров по рингу от души и, только поймав затравленный взгляд пятого или шестого, подлезающего под канаты для спарринга со мной, как бы очнулся. Видимо, уже выплеснул злость на предыдущих. Травм не было и нокдауна ни одного, но кому приятно, когда тебя бьют, а в ответ не получается. Контролируя себя, с этим взял темп уже намного ниже, демонстрируя толпящимся у ринга различные варианты тактики и правильное техническое исполнение. А потом стал после каждого короткого боя делать небольшой разбор, комментируя и показывая основные ошибки. Настолько этим увлёкся, что когда увидел у канатов Волосатова с Черепом, машинально поднёс руку к глазам посмотреть на отсутствующие часы: не поверил, что они уже назад приехали. Череп заржал, увидев это. Волосатов кивнул мне, чтобы заканчивал, и они направились к дальней двери.
  Когда, сполоснувшись в душе и переодевшись, я присоединился к ним, в той же комнате на столе вместо чая стояли фужеры, по которым Череп разливал какой-то крутой французский коньяк. От души отлегло, но спросил на всякий случай:
  - А Петя где?
  - На свиданку с любовницей поехал. На, держи.
  - Что это? - спросил я, уставившись на небрежно брошенный на стол Волосатовым небольшой свёрток.
  - Десять штук зелёными за ту, вторую девчонку, которой целяка сломали. Это они западло сделали - сами согласились, хотя поначалу и давили на то, что обкуренные были, ни фига не соображали.
  - Их за это потом и на зоне могли спокойно опустить, - пробасил Череп.
  - А насчёт твоей подружки, - продолжил Волосатов, - по воровским законам они вроде как правильно сделали. Наказали за то, что ментам Креста заложила. По идее, и убить могли. Ему же потом всех мазать пришлось, чтоб меру пресечения не поменяли на более строгую.
  - Да ведь этот Крест ей больше никакого выхода не оставил, - сказал я, - запугал её, давил со всех сторон. Ей что, вместо него в тюрягу садиться надо было? На неё, как и на всех фраеров, воровские законы не распространяются.
  Волосатов пожал плечами.
  - Могла бы раньше к тебе обратиться.
  Я промолчал. Что толку объяснять, что я ей никто и обращаться этой девчонке было не к кому. Даже сейчас случайно получилось: если бы первым с ней не заговорил, то и не знал бы ничего об этой далеко не кукольной трагедии.
  - В общем, парни, спасибо, - говорю. - С меня должок. Сколько? Или как?
  - Ты чего, Петрович, за жлоба меня держишь? - обиделся Волосатов. - Я ж твоим учеником был когда-то.
  - Но ребята рисковали, - стал я оправдываться.
  - За риск они своё получают. Тем более, ты не думай, мы и себе на хлеб с этих гавнюков поимели за хлопоты. Правда, пришлось сказать, что та девчонка родственница одного из наших бойцов.
  - Всё равно с Бизоном у нас из-за этого наезда напряги ещё будут, - проворчал недовольно Череп.
  - Так Бизон там был? - спрашиваю.
  - Был. И навряд ли бы миром разошлись, но я туда одного авторитета из законников привёз, - сказал Волосатов. - Он всё и решал: кто прав - кто нет. Бизон не стал возникать, но злой, как собака был. Ну, хватит об этом: прошло - забыли. А вот насчёт тебя, Петрович, хочу сказать: я тебе уже несколько раз предлагал ко мне в партнёры идти и сейчас опять предлагаю. Не надумал?
  - Нет, Сашок. За эту вот помощь обязан тебе, конечно. Если хочешь, могу весь год твоих спортсменов бесплатно тренировать хоть мастеров, хоть малолеток, а в рэкет не пойду.
  - Обижаешь, Петрович. У меня не рэкет, а, наоборот, охрана. И не кулаки мне твои нужны, а надёжность и порядочность твоя. Просто жалко: при твоём характере рано или поздно подставят тебя, пропадёшь ни за грош из-за ерунды какой-нибудь.
  - Разберусь, не маленький, - буркнул я.
  - Я краем уха слышал, будто к тебе откуда-то из Германии приезжали насчёт твоей методики работы со слепыми. Это правда или так, брешут?
  - Из Австрии. Предлагали школу у них специальную организовать.
  - Ну, а ты чего?
  - Я у нас хочу.
  - Зря, - сказал Волосатов. - Соображаешь, какие бабки нужны? Кто ж у нас их даст? Дуй в Австрию, там хоть при деньгах будешь.
  - Подумаю, может, и дуну.
  - А, может, всё-таки ко мне в партнёры? Тоже бедным не будешь.
  Я промолчал.
  - Ладно, нет - так нет. Поехали, до дома подброшу. А насчёт тренировок...спасибо, договоримся, думаю. Конечно, не за бесплатно, не обижай меня.
  Я встал вслед за ним. В ответ на мою протянутую руку Череп, ухмыльнувшись, вяло махнул своей и сказал:
  - Не прощаюсь.
  Когда подъехали к дому, на часах было около полуночи. Как только вылезли с Волосатовым из джипа, я первым делом посмотрел вверх на свои окна. И на кухне, и в комнате горел свет. Ждёт, значит, Любашка.
  - Деньги пополам им разделишь? - спросил Волосатов.
  Я кивнул. Потом посмотрел ему в глаза. Видимо, что-то в моём взгляде ему не понравилось, потому что он обеспокоено спросил:
  - Ты что так странно смотришь? Что-то не так?
  - Не знаю, Сашок. Может, что-то и не так. Я вот опять про девчонок подумал и про этих козлов. Откупились они, выходит, а завтра могут опять над кем-нибудь издеваться, у кого защиты нет.
  - А что, их убивать сегодня надо было?
  - Не знаю. Я бы, наверно, если б не убил, так изувечил точно, чтоб больше никому жизнь не ломали.
  Волосатов зло сплюнул.
  - Вот уж не думал, Петрович, что ты такой идеалист. Зло должно быть наказано, да? Всех не поубиваешь и не покалечишь. Ты оглянись вокруг: что творится-то видишь? Не то что наказывать - отмахиваться еле успевай. А ведь это только начало капитализма или чего там ещё. Согласен, я сам не прочь этим обезьянам яйца поотрывать при случае, но не сегодня. Сегодня, знаешь, с кем Бизон текилу пил в кабаке? С сыном губернатора, понял? Сегодня скажи спасибо, что хоть пуганули этих молодых уродов и больше они к подружкам твоим не полезут, зареклись. Да и Бизон теперь с них семь шкур спустит: половину из этих денег он за них заплатил.
  - Спасибо, - сказал я. - Я всё понимаю, Сашок, но...а-а-а, ладно, не обращай на меня внимания, просто перенервничал, наверно. Всё. Бывай. Ты тоже не прощаешься?
  - Не прощаюсь, - со смешком произнёс он, - а то убьют. Жду к себе, но сначала позвони. Номер на визитке, а визитка у тебя в кармане. Бывай, Александр Петрович.
  Джип, рванув, уже давно затерялся между домами, а мне почему-то совсем не желалось идти домой радовать куколку Любу, хотя она, наверное, уже истомилась от ожидания. Всё вроде бы закончилось достаточно приемлемо, но на душе отчего-то было муторно. Даже не от того, что насильники сравнительно легко отделались. Что-то ещё давило. Люба, конечно, обрадуется, что этот Крест оставит её в покое. Ещё больше - деньгам. Но что давит? Ладно, хватит сопли жевать - пора идти девчонку успокаивать.
  Уже хотел шагнуть в открытую настежь дверь тёмного подъездного провала, как что-то необычное там, в этом мраке заставило сконцентрироваться и внутренне напрячься. Я внимательно всмотрелся в подъездную тьму. Бог ты мой! Прямо в воздухе на уровне моего лица висело или парило, или как-то там ещё находилось, маленькое привидение. Оно было белесовато-светящееся, полупрозрачное, похожее на медузу, но без всяких, как у медуз, отростков-лохмотьев, хотя по размерам - как раз. А, в общем, оно было какое-то чудное: как нарисованная мелом, но живая шевелящаяся рожица. И эта рожица явно походила на мою собственную и так же таращилась на меня, как я на неё. Вот это да! Вот это переутомился... Надавил себе пальцем на прикрывшийся в испуге веком правый глаз. Больно, блин. А привидение-рожица беззвучно захихикало, раздвинув ротовое отверстие до ушей и мелко затрясшись. Я оглянулся (не видит ли кто?) и вновь посмотрел в подъезд. Она-оно по-прежнему висела-ло и беззвучно чуть ли уже не надрывалась-лось от смеха. И тогда я внезапно ткнул правой рукой вперёд, чтобы напугать эту хохочущую харю, так похожую на мою. Она среагировала мгновенно - показалось, что даже до удара - отскочив чуть вглубь, хотя я и так не доставал до неё. И, кажется, не испугалась, а обиделась. Потому что губы её поджались, как у меня, когда я обижаюсь. А потом эта рожа совсем обнаглела: у неё из того места, где подбородок, вдруг вытянулась белёсая ручонка и, согнувшись в локте, покрутила одним из малюсеньких пальчиков у своего виска. Ах ты, скотинка! Я заскочил в подъезд, пытаясь схватить это маленькое безобразие, но оно, успев на прощание, дразнясь, показать мне свой белёсый язык, вдруг само дёрнулось навстречу и дымной струйкой влилось ко мне в руку. Я с недоумением в темноте ощупал её, а потом и всего себя. Ни хрена не видно и никаких изменений не чувствуется. Н-да, кажется, шизею. Явно был сдвиг по фазе. И ведь всё как на самом деле. Эх, Спортсмен, Спортсмен...хоть и давненько ты не получал ударов в область черепной коробки, а вот поди ж ты, когда сказываться начало. А, может, перенервничал или не доспал, или всё вместе. Так. Быстренько забыть эту ерунду и ни о чём не думать. Сейчас главное - успокоить Любашку, затем отправиться с ней к её отцу. Соврём, что она выиграла в какую-нибудь лотерею деньги, а я её сопровождал в Москву их получать (увидит баксы - поверит, никуда не денется). Предупредить папаню она, мол, не успела из-за срочности - наплетём что-нибудь. Потом надо как следует выспаться, а завтра никаких тренировок, полный отдых. Единственное, что сделать, это к подружке любашкиной съездить, тоже успокоить и деньги отдать. Лучше самому, а то, как она Любашку встретит, неизвестно: может и глаза выцарапать. Но главное сегодня - всё-таки выспаться.
  Вот и моя квартирка-берлога. На лестничной площадке под тусклым лампочным светом я ещё раз оглядел себя и усмехнулся: почудится же такое, хо-хо-хо... И достал ключ. Надоевший до чёртиков один и тот же ключ от надоевшей привычной двери.
  
  ГЛАВКА - 3
  СТРАННЫЕ МЫСЛИ ОБЫЧНЫМ УТРОМ (НАТАША)
  
  ...как мерзко на душе Господи ну почему так всё плохо заканчивается неужели я действительно одна такая и надо жить проще вон Верка даже понятия не имеет чтобы переживать по таким по её мнению пустякам у неё проблемы возникают если не знает что и по какому случаю на себя надеть или как бы один из её кадров не узнал про других да разве одна Верка такая эта общага для меня вообще какое-то мучение снаружи она выглядит ничего а внутри особенно ночью это настоящий бордель с тех пор как на первом этаже все рамы решётками заделали постоянно в окна на втором лезут девчонок замучили вконец и попробуй не пусти девочка с первого курса не открыла одному так он потом через другое залез зашёл к ней и в лицо ударил она по наивности комендантше пожаловалась а та её отматюгала мол сама виновата что местных приваживаешь и ещё узнаю что местные у тебя в комнате бывают выгоню из общежития в общем дала жару девчонке а тому кто её ударил хоть бы что ещё бы а вдруг потом ножом пырнёт вообще такое впечатление что сплошные подонки или недоразвитые какие-то вечно поддатые или обкуренные и только одно на уме потрахаться с кем-нибудь а симпатичным девчонкам прохода от них нет хотя многим и нравится сами на шею вешаются а потом хвастаются у кого какой и что купить обещал или куда сводить от меня-то местные придурки давно отвязались да и то иногда тот же Семён как нажрётся так и лезет в комнату но сейчас даже и лапать не пытается а просто деньги просит или поесть чего-нибудь да и другие знают что со мной ничего у них не выйдет и если заходят то к Веерке а на первом году как я их боялась всех а когда в первый раз дверь в комнату вышибли а потом Семён на кровать завалил у меня истерика сделалась всю рожу его расцарапала он потом говорил что даже зауважал меня после этого ну никак не дойдёт до моего ума что в этих придурках девчонки хорошего находят некоторые прямо-таки балдеют от них чуть ли не дерутся между собой из-за них а со стороны посмотришь даже противно вечно перегаром воняют и разговор сплошной мат Анжела вот то и дело говорит что у неё любовь а какая это любовь если всем от неё только одно надо потрахаться и сейчас вот у неё коммерсант какой-то внешне шикарный мальчик нечего сказать на иномарке своей бэушной её катает ликёром поит а сам со своим приятелем когда Анжелки не было предлагали мне и Веерке к нему домой ехать порнуху по видаку смотреть дураки наглые а Веерка оказывается всё-таки поехала тогда к нему а потом спьяну мне всё рассказала как они там балдели а потом она с двоими сразу и она сказала что ей понравилось только от кого-то из них заразу подцепила а от кого не знает но чтобы я ни единому человеку не вздумала рассказать особенно Анжелке а то убьёт меня тогда и я заплакала потому что жалко её стало дуру а Верка психанула на меня обозвала святошей недоделанной и сказала что я строю из себя недотрогу потому что дурочка и в сексе ничего не смыслю а целку свою берегу неизвестно для кого а потом жалеть ещё буду когда какому-нибудь козлу достанусь который в этих делах ничего не соображает сама она дурочка будто не видит что ею просто как вещью пользуются и жалко её сама ведь тоже переживает просто старается этого не показывать а специально выхваляется какая у неё жизнь весёлая и как за ней перцы всякие бегают и даже мужики женатые и не понимает она что не берегу я ничего между ног а просто не хочу чтоб там общая помойка была и не желаю с кем попало мне иногда так хочется особенно во сне прямо мочи нет даже спускала два раза но ведь не будешь же про это ей говорить а с некоторыми ребятами поприличней и ходить пыталась а с Игорем даже целовалась не один раз от него все девчонки балдели симпатичный спортивный даже Веерка завидовала что он со мной ходит а не с ней но очень быстро мне с ним стало неинтересно примитивный какой-то нет не глупый а просто недалёкий правда практичный и на уме где бы денег побольше загрести да как меня женщиной сделать я не против что он так деньги любит кто их не любит но иногда кажется что он ради них на что угодно пойдёт на любую подлость я боюсь таких людей а целоваться мне понравилось интересно как будто играешь но когда ласкать начинал чувствовала что возбуждаюсь и ничего поделать с собой не могу а он это тоже видимо понимал и всё настойчивее действовал если бы я позволила ему хоть раз себя раздеть до конца наверное не выдержала бы сама отдалась бы точно но он чересчур нетерпеливым и грубым становился а мне страшно делалось и почему-то в самый такой момент вдруг понимала что ему от меня кроме этого больше ничего и не надо а потом всё как обычно ничего хорошего ну походим какое-то время и только секс так это с любым так можно а как человек он мне неинтересен даже неприятен иногда Господи может я и вправду дурочка никого не люблю а кого любить если не встречался такой чтоб за ним хоть на край света если честно то нравится один но он старый уже за тридцать однажды когда около общаги ко мне местные спьяну пристали а он просто мимо шёл так просто посмотрел на них и сказал отстаньте уроды от девчонки и забудьте про неё навсегда так они как протрезвели и будто испарились а он улыбнулся мне и ушёл я чуть за ним не побежала потом узнала что его все Спорстменом зовут и вся шпана местная его боится хоть говорят он никого пальцем не тронул а я для него обычная писюлявка и не запомнил наверно а если как Верка говорит жить попроще надо то не получается у меня попробовала вчера попроще а теперь так мерзко на душе хоть в петлю лезь не зря мне сухое показалось каким-то горьким наверняка что-нибудь покрепче в него подмешали я почти сразу пьяная сделалась а потом все кроме Красавчика куда-то исчезли и мы сним вдвоём остались он дверь на ключ закрыл и целоваться полез а у меня уже совсем крыша поехала ничего не соображаю лежу как дура на кровати и даже сил нет оттолкнуть его так и раздел всю даже трусики видел же гад такой что не хочу он мне грудь целует а меня и от выпитого тошнит и от него потому что противен и сделать ничего не могу сил нет удивительно как ноги не дала всё-таки разжать когда он своей дубиной тыкать стал а я ещё её рукой хотела оттолкнуть аж отдёрнула с испуга когда ощутила ой мамочки до чего же здоров у него он бы всё у меня внутри разворотил не дай Бог если бы он всё же своего добился вот так влюбишься когда-нибудь по-настоящему и окажется у него член небольшим а у меня уже дырища после красавчиковой дубины шире чем хотя сексологи пишут что потом сжимается Господи чем моя голова забита а вчера когда он на меня всем телом навалился и коленом стал мои ноги раздвигать так плохо стало что стошнило прямо ему в лицо он даже с кровати опрокинулся от неожиданности сразу стал моим полотенцем вытираться матюкается а меня будто прорвало выворачивает наизнанку всю постель уделала ему конечно уже не до секса быстрей штаны натягивать когда он их снять-то успел не видела так и смылся скотина даже воды не подал Верка почти вмомент после него появилась будто поджидала как увидела меня голую на заблёванной кровати аж остолбенела сначала но потом полночи не ложилась пока и меня и всё остальное в порядок не привела а потом чуть не до утра ревели обе теперь-то ясно что с вином сухим да и вообще с Красавчиком специально подстроено было и что теперь делать он через пару дней как ни в чём не бывало припрётся да ещё как бы и приставать снова не начал а кому пожалуешься в милицию толку нет даже если изнасилуют только себе хуже эти менты когда на дискотеку приходят в общагу дежурить так сами по комнатам шастают набиваются с кем бы переспать директору училища пожаловаться ага как же вот уж когда у меня глаза раскрылись когда он с проверкой здесь недавно вечером был ничего себе проверочка нас предупредили так мы как дуры весь день свой этаж надраивали даже стены мыли а они пробежали по нескольким комнатам и ушли а потом мне Верка сказала про директора я не поверила но когда вместе с ней в комнату к Анжелике после условного стука вошли сама убедилась он и ещё двое наших преподавателей мужчин сидят пьяные и девчонок вином угощают а сами водку пьют Анжелка у директора на коленях прямо цветёт вся а Георгий Иванович физрук такие анекдоты пошлые рассказывает что я аж краской залилась а все вокруг гогочут а он Юльку обнимает рожа красная ему уж лет за пятьдесят хотя что я удивляюсь и раньше в открытую говорили что он отметками девчонок шантажирует но думала врут а теперь только дошло до меня почему у Юльки которая и на физкультуре-то почти не бывала в журнале пропусков нет и за год четвёрка но директор-то каков никогда бы не подумала до этого он мне даже нравился не строгий солидный такой да и внешне приятный с бородкой а теперь какой толк такому жаловаться если он наверняка и так всё знает только зачем ему с местными придурками связываться которые из общаги притон сделали если ему того же надо что и им ой какой же здесь бордель некоторые за деньги снимаются и ничуть не боятся а главное если выступишь вслух себе только хуже сделаешь это точно в прошлом году такая хорошая воспитательница пришла хотела всё тут изменить её и местные запугивали и комендантша придиралась постоянно а она всё равно за нас заступалась так комендантша директору ультиматум или я или эта глупая воспитательница и уволилась конечно воспитательница бесполезно выступать хорошо что хоть Верка меня немного понимать стала при мне сексом не занимается находит другие места у неё кажется даже свой ключ от гостиной комнаты есть а большинство девчонок по четверо живут а не вдвоём как мы и в некоторых комнатах трахаются не обращая внимания что там другие спят если бы мама знала про всё это ужас нет всё-таки я правильно сделала что ещё на первом году настояла чтобы она ко мне не ездила если б увидела что здесь творится сразу бы из культпросветучилища забрала а для меня вся жизнь в хореографии хотя всё равно придётся всю эту жизнь в каком-нибудь ДК прозябать или в лучшем случае в каком-нибудь халявном ансамбле крутиться некоторые из наших уже на стриптизах подрабатывают но я не хочу такого а для балета я уже не гожусь старенькая для хорошего хореографического ансамбля учиться надо а мама не вытянет ещё одну мою учёбу и так последние деньги на меня тратит хочет чтобы я не хуже других выглядела а мне иногда после таких как Красавчик желание приходит уродиной какой-нибудь стать чтобы не лезли Боже как всё-таки мерзко на душе прошу тебя Господи сжалься и спаси от этой грязи помоги мне встретить в жизни пусть бедного но порядочного и не дурака чтобы я полюбила и не надо мне ничего если б рядом был такой человек которому я нужна и которого не хотела бы потерять прошу тебя Господи если ты есть а больше мне не к кому...
  
  ГЛАВКА - 4
  
  ЭКЗАМЕН. ТРОЛЛЕЙБУС. ТОСКА. (ЛЁЛИК)
  
   Лёлик тупо смотрел на Ерёмина, который тупо смотрел на директора школы, который тупо смотрел на Лёлика.
  - Э-э-э, - наконец нарушил затянувшееся молчание директор, - Леонид Антипович, может, ещё какой-нибудь вопрос зададите?
  Лёлик послушно кивнул, снял очки и начал протирать носовым платком чистые стёкла, стараясь выиграть время. В ошалевшей от ответов выпускников голове лихорадочно замельтешили обрывки мыслей. "О чём же спросить? Какой такой вопрос задать, чтобы он хоть односложно ответил правильно? Этот дегенерат Ерёмин пока даже и намёка на верный ответ ни разу не дал. Единственное, что задачу со шпаргалки на доску переписал, но всё равно в решении умудрился ошибку сделать. Видимо, чужая шпаргалка. А по вопросам - ноль. Уж как ни изгалялись члены комиссии, чтоб попроще что-нибудь, - ноль и всё. Даже объяснить, чем Менделеев знаменит, что он такого открыл в науке, и то не смог. Ноль - он и есть ноль, хоть и с фамилией. А фамилия папина, а папа директор рынка и благодетель школы, особенно в период летнего ремонта. А сынок дуб дубом, настоящий Митрофанушка эпохи дикого капитализма. На экзамене по истории, вообще, ляпнул, что Брестский мир был подписан в 1941 году с американцами, а Отечественную войну выиграли Штирлиц, маршал Жуков и Чапаев. И, ведь с ума сойти, директор заранее предупредил, чтоб не ниже четвёрки ему по химии, на которой Ерёмин и присутствовал-то по нескольку раз в каждой четверти. Но, делать нечего, придётся ставить четвёрку, лишь бы хоть раз с ответом угадал. Господи, о чём бы его ещё спросить? Может, формулу воды? А вдруг не скажет? Стоп, кажется, он на первом уроке по белковым соединениям был"... Лёлик закончил терзать очки, водрузил их на постоянное место пребывания и, кашлянув для прочистки горла, сказал:
  - А скажите-ка нам, Николай, как вы думаете: есть ли... - Лёлик сделал многозначительную паузу и повторил с нажимом, выделяя вопрос, как бы уже заранее подсказывая отрицательный ответ на него, - ЕСТЬ ЛИ, хе-хе-хе, ЕСТЬ ЛИ в природе знакомое нам вещество сложнее белка? Подумайте, не торопитесь. ЕСТЬ ЛИ...
  Встрепенувшийся от спячки Николай не дал ему возможности повторить вопрос, перебивая радостно:
  - А чего тут думать? Желток! Желток сложней белка. Тот весь белый, а этот...блин...жёлтый весь...
  Лёлик, скривившись, взялся руками за голову, его коллега-химичка, не выдержав, засмеялась, а директор, зыркнув на неё страшно, тут же стал натянуто улыбаться, а потом сказал:
  - А что? С юмором парень, нечего сказать...
  Лёлик так не считал, потому что имел неосторожность родиться в семье интеллигентов, где юмор понимали по-другому.
  - Дело в том, - начал объяснять он директору, - что среди органических веществ...
  - Понятно, всё понятно, Леонид Антипович, - перебил его тот, - мы сейчас об этом поговорим. - А Николая, может, пора уже отпустить? Достаточно, наверное? Иди, Ерёмин, свободен. Иди, иди.
  Ерёмин вразвалку отправился в коридор, где его весёлым гулом встретила толпа одноклассников. Не успела за ним закрыться дверь, как директор встал из-за пёстрого от цветов стола и сказал:
  - Ну, вот и закончили, кажется. Насчёт Ерёмина, думаю, всё ясно. Четвёрку со скрипом, но натянуть можно: задачку решил правильно и устно что-то пытался ответить. Растерялся, конечно, вопросами мы его засыпали, но...ха-ха-ха, как он в конце с юмором выдал, а? Вы как думаете, Татьяна Дмитриевна?
  - Я? Я как вы. Думаю, что можно четыре поставить.
  "Был бы Спортсмен на моём месте, он бы тебе объяснил, что четвёрки не натягиваются, а натягиваются совсем другие предметы, - промелькнуло в голове Рыбкина. - Ч-чёрт, какой Спортсмен? О чём это я? Переутомился, наверное, с этими экзаменами".
  - А ваше мнение, Леонид Антипович?
  - Да он же ни на один вопрос не ответил, - недовольно пробурчал себе под нос Лёлик.
  Но директор услышал и сказал укоризненно:
  - А вы помните, Леонид Антипович, как ваши мадагаскарские, кажется, тараканы...
  - Сверчки, - поправил его Лёлик. - Это сверчки были.
  - Называйте их как хотите, только по виду они настоящие тараканы, да ещё огромные, как монстры из ужастика какого-нибудь. Так вот, когда ПО ВАШЕМУ НЕДОСМОТРУ они по всей школе разбежались и размножаться начали, вы знаете, сколько средств и сил пришлось потратить, чтобы все помещения продезинфицировать?
  Лёлик потупился и не стал говорить, что зимой при таком отоплении африканские сверчки сами бы вымерли, какое уж там размножение?
  - Не знаете. А ведь это отец Николая помог, причём бескорыстно, и специалистов прислал. А когда вам рыбки для аквариумов понадобились, кто помог?
  - Да я что? Я ничего, я просто насчёт экзамена... - забормотал подавленно Лёлик.
  - Ладно, заканчиваем прения и, вообще, с этим делом. Давайте ведомости по-быстрому заполним, объявим оценки и - домой. Отдыхать. А в понедельник уж тогда и аттестатами займёмся.
  Примерно через час Леонид Антипович Рыбкин усталой походкой задрюканного учителя пересекал школьный двор, направляясь к троллейбусной остановке. Его обогнали два акселерата и, когда они распахнули двери в стоящей неподалёку навороченной иномарке, он узнал в одном из них того самого Ерёмина, а в другом - его друга из параллельного класса. Ерёмин, перед тем, как сесть в авто, оглянулся и сказал:
  - Ну и зануда ты, Головастик! Да кому, на хрен, твой белок нужен вместе с Менделеевым?
   Детина с бритым затылком, сидевший за рулём, заржал на весь двор. Акселераты исчезли в утробе автомобиля, двери захлопнулись и иномарка рванула прочь. А Лёлик, сначала чуть не кинувшийся вдогонку за ней, чтобы...чтобы... ( и что бы он сделал? В морду этому хаму дал?) пошёл в прежнем направлении к остановке, пытаясь не обращать внимания на шушукающих и хихикающих за его спиной выпускников.
  Стою на задней площадке троллейбуса, стиснутый со всех сторон такими же горемыками. Все почему-то угрюмые, молчаливые, отрешённые. Как и я сам. Но нет, кое-где слышны разговоры. Начинаю прислушиваться и сразу становится не так скучно и тоскливо. Одна из двух старушек на самом последнем сиденье доводит до сведение другой:
  - ...и, говорят, в какой-то газете написано, што людей убивают, а потом из них мыло делают и продают. Вот ужас-то.
  Вторая, помолчала несколько секунд, осмысливая, потом заметила философски:
  - А мыло всё равно дорогое.
  Тут встрял шустрый дедок, стоящий рядом с ними:
  - А ещё пока мало убивают, вот и дорогое.
  - Тьфу, дурак старый, типун табе на язык!
  - Тебя самого, алкаш, на мыло давно пора - ишь, перегарищем-то как прёт.
  Дедок отдвинулся от них на всякий случай подальше по проходу, а старушки переключились на тему повышения пенсий и квартплаты. Рядом со мной злым шёпотом и матом начали ругаться молодые супруги по поводу его "постоянных пьянок" и её "вчерашних блядок". Слушать было неприятно и я протиснулся между двумя самыми мягкими пассажирками к окну. За стеклом было не лучше: серость, пыль и зной. У главпочтампта расположились со своими картинами художники-копиисты, неподалёку кучка нагловатых цыган и несколько нищих, а мимо них бредут к Центральному рынку и обратно равнодушные прохожие. Позади меня у дверей парень какой-то зубоскалить начал, рекламируя вслух положительные стороны тесноты, - рядом с ним народ начал похохатывать. Оборачиваюсь и сквозь просветы между головами вижу, что он немного поддатый, но лицо добродушное. Похож на матёрого студента, получившего стипуху и пока не успевшего её пропить. Язык у парня работает, как помело у психованного дворника. В это время бочкообразная моложавая женщина полезла к выходу и как раз в него упёрлась. Она ему:
  - Ты сходишь сейчас, балабол?
  А он в ответ:
  - Конечно, уважаемая представительница прекрасного и слабого пола: при виде вас я схожу...с ума.
  - Чего ты дурачишься? Будешь выходить или нет?
  - Конечно, буду. Из себя. Потому что во мне уже тесно мне одному. Может, выйдем вместе и объединимся общей целью?
  - Хватит придуриваться, дай пройти!
  - На-те, уважаемая, берите! Берите меня целиком, я полностью ваш.
  - Вот наглец-то...
  - Ошибочка, у меня другая фамилия.
  Окружающие посмеиваются, а она, прямо-таки зелёно-малиновая сделалась. Ну, думаю, сейчас она его размажет по дверям, чтобы не подкалывал. Как раз остановка и парень едва успел перед женщиной выскочить, всё-таки сообразив, что может попасть в травматологию. Им на смену влезла новая партия угрюмых решительных людей и через пару минут всеобщей притирки вокруг опять наступила мрачность. Стою, еду. Тоска. Некоторое оживление и суета во время остановок. Вот как сейчас. Ко мне прижало плотного, громко сопящего мужчину. Он повернул розовощёкое лицо и его пухлые губы поползли к ушам.
  - Привет, пропащий!
  - Приве-ет... - отвечаю растерянно, в упор не узнавая это доброжелательное поросячье лицо.
  - Ты что такой унылый? Жизнь что ли трещину дала?
  Лихорадочно прокручиваю в памяти знакомых из прошлого. Кто так мог измениться до неузнаваемости? Нет, не припоминается. Ладно, сейчас всё само выяснится.
  - Да, вроде, всё нормально. А у тебя как?
  - Всё по-прежнему: кручусь, как белка в колесе. Только что тачку в ремонт отдал, а сейчас вот по магазинам бегаю - у жены завтра День рождения.
  - И сколько ей стукнет?
  Он испуганно замер и наморщил лоб. Потом недоумённо пожал плечами.
  - Во, блин, не помню. Надо будет в паспорт сегодня заглянуть. Ладно, хрен с ней, ты-то как? На старой работе пашешь или сменил всё-таки? Помню, ты уходить куда-то собирался.
  - Я? Куда?
  - Не помню. Значит, на старой? Всё боишься, Чижик, жизнь изменить? Зря, за какие-то копейки так и завянешь на одном месте. Слушай, я спрошу, может, у нас по твоему профилю что есть.
  - А у вас, это где?
  - Ну, ты даёшь! Забыл что ли, где работаю? А как два ящика дармового пива на троих выпили, а потом за милицейской машиной отливать начали и нас в ментовку забрали, помнишь?
  Я покосился на вроде бы безразличных, но напряжённо вслушивающихся соседей и неопределённо повёл подбородком. И тут же догадался:
  - Так ты на пивзаводе работаешь?
  - Обижаешь. Что я, дурак, на окладе сидеть? При пивзаводе, а не на нём, понимаешь разницу?
  Он понизил голос чуть не до шёпота.
  - У нас в фирме учредителями только родственники заводских начальников.
  Потом громко:
  - Ладно, Чижик, мне выходить уже пора, так что счастливо. И не вешай нос, всё будет о кей. Захочешь пивом поторговать - свистни, помогу. Меняй свою работу, на хрен, а то совсем доходягой стал. Да, жене от меня привет. Звони, если что.
  - Какой жене? Я неженат.
  - Да? Вроде ж, собирался... А вообще, правильно сделал, что не женился, а то крутился бы, как я. Только у меня такое впечатление, что она тратит быстрее, чем я зарабатывать успеваю. Всё, пока. Звони, в общем.
  - Куда звонить-то?
  Но он уже медведем лез к выходу. И была ему охота из-за одной остановки в набитом троллейбусе ехать? Психология стопроцентного горожанина: лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Всё же не вспомнил я его, так что обознатушки получились. Чижиком меня назвал. Это, по-моему, ещё хуже, чем Лёлик. Наверное, тоже учителем работает. Но и я хорош: так и не признался, что я не Чижик, а совсем наоборот, ха-ха-ха. Невольно улыбаюсь про себя. Оказывается, не про себя: стоящая напротив девица с безразличным и разноцветным лицом испуганно округлила глаза и начала нервно одёргивать юбку. Неужели у меня такая улыбочка, что делаюсь похожим на идиота или сексуального маньяка? Быстренько напускаю на себя мрачный вид, принимаю позу увядшей лилии и, кажется, становлюсь как все. Девица сразу успокоилась, спрятала зрачки под тушь ресниц и оставила юбку в покое. Всё как прежде. Вдруг - мощный толчок, и всех по инерции несёт к передней площадке. По пути каждый хватается за что или за кого успевает. Девица успевает за юбку (далась она ей), поэтому пулей пролетает мимо меня через весь троллейбус и начинает причитать уже где-то далеко впереди. Это ещё одна остановка, про которую водитель, видимо, вспомнил в последний момент. Суета, движение, возгласы, толкание плечами, локтями, задами, притирка друг к другу, постепенное затихание, замирание, замирение и - едем дальше. Ехать ещё далеко, до самого конца. Тоска. А Ерёмину, вообще-то, стоило бы в морду дать, хотя и непедагогично это. Да и не умею я - в морду, не так воспитан. А иногда ведь так хочется - в морду... Но нельзя. А жаль. Наверное, действительно, добро должно быть с кулаками. А по жизни получается как-то наоборот: если с кулаками, то почему-то совсем не добро. Если вот только Спортсмен или Михаил Ильич... О чём это я? Какой Спортсмен? Какой такой Михаил Ильич? Это из-за Ерёмина, наверное, у меня сегодня такое умопомрачение, чтоб он желтками своими подавился, Митрофанушка чёртов.
  
  ГЛАВКА - 5
  
  ОДИНОКИЙ ПУТНИК (ЙЕТТИ)
  
  Эор преодолел уже почти половину расстояния, отделяющего от любимой. Первые семь суток он шёл и днём, но вот уже третью неделю ему приходилось продолжать свой путь только по ночам. Яля и Юл, побывавшие в этих местах совсем недавно, информировали его о наиболее опасных экологических ловушках, созданных людьми и о самых безлюдных зонах, где можно идти более-менее спокойно, затрачивая лишь физическую энергию. Юл в последнее время готовился к старости и в ближайшем будущем собирался навсегда уходить в Гималаи, чтобы там спокойно вбирать в себя космическую энергию и, когда придёт срок, слиться с космосом. Яля должна была вскоре рожать и жила в глухом таёжном уголке, где её охранял молодой столетний йетти из местных, а древний Юр специально пришёл из Последних гор, чтобы следить за развитием плода. Было подозрение, что может иметь последствия прошлогодний стресс у Яли, когда она оказалась чуть ли не в эпицентре серии взрывов, неожиданно произведённых людьми в Алмазной долине. Сам Эор бывал в этих местах лет восемьдесят назад, когда дружил с проживавшим здесь циклопом. Ох, и любили они тогда силой меряться! Весёлый циклоп уже давно погиб в схватке с тайфуном, когда пытался вплавь перебраться на один из островов в Восточном океане, а Эор, вот, вновь тут. В те времена люди появлялись здесь лишь изредка и они были из тех, кто если и не понимал природу, то уважал её и не губил. Сейчас - не то, сейчас всё идёт к концу. Эор чувствовал это, и последние годы печаль не исчезала из его сердца. Если бы не любовь, влекущая его через две тысячи километров, он бы никогда не приблизился к этим человечникам, распространявшим вокруг себя огромное энергетическое поле злобы и смрадные запахи, предвещавшие гибель всему вокруг. Вот и сейчас ему приходится делать огромный крюк, чтобы обойти сразу несколько таких зловонных людских скопищ, расположенных в некогда зелёной, цветущей долине.
  Он разбросал кучу хвороста, под которой пролежал весь день, вылез из неё и с наслаждением потянулся. Взглянул на небо: оно было затянуто тучами, повисшими тёмной преградой между ним и звёздами. Эор усмехнулся: ему не хотелось сейчас расходовать силы на честное состязание с восточным ветром - они ему нужны будут не только для дальней дороги, но и для настоящей сильной любви, когда он встретится с Оу. В другое время он попробовал бы найти поблизости точку, где наиболее сильно проявляла себя энергия Земли и, преобразовывая её внутри себя в кинетическую, направил бы над собой вверх, посылая струи воздуха на прорыв таких же потоков, несущихся параллельно земле. Но сейчас он поступил по-другому: присев на плоский камень, скрестил ноги, переплёл пальцы рук и положил кисти на колени, закрыл глаза и стал думать об Оу. Почувствовав её совсем рядом, осторожно попробовал мысленно дать знать о себе, ведь она могла в это время спать или заниматься чем-нибудь важным. Но ответный импульс был настолько наполнен радостью и призывом, что он чуть не задохнулся от рванувшихся из него ответных чувств. Но время шло и, сообщив, что ему ещё несколько часов нужен будет ориентир, Эор прекратил связь, встал и осмотрел окрестности. Теперь он знал основное направление, а если вдруг и потеряет его, достаточно будет только подумать о любимой, ждущей его, и она поможет. Эту ночь Оу будет думать только о нём. Эор ещё немного постоял, мечтательно улыбаясь, затем почесал ногтями лохматую грудь и начал спускаться к тропинке, кокетливо вилявшей между скал. Ночью по ней можно идти спокойно: люди боятся ночи, а звери боятся йетти.
  По тропе он шагал широко, не обращая внимания на часто приближающийся к ней край пропасти и стараясь наступать задубевшими от мозолей подошвами на камни, чтобы не оставлять следов. Это уже с детства в крови - не оставлять следов, чтобы не привлекать внимания людей. Часа через четыре он вышел к перевалу и резко остановился. Совсем рядом, за скалой, на просторной полянке горел небольшой костёрчик, бросавший отблески на силуэты палаток, расположенных рядом. Эор задумался. Встречаться с людьми нельзя, но и обойти их по отвесным скалам не под силу даже ему; спрятаться и переждать негде; возвращаться - терять неизвестно сколько времени, потому что завтра на месте этих могли появиться другие. Он стоял, слившийся со скалой, невидимый в темноте, и только глаза светились двумя красными угольками. Вдруг воздух прорезала яркая бело-голубая вспышка и почти сразу же всё вокруг задрожало от адского грохота. Не успели затихнуть последние раскатистые звуки, как новая молния впилась в одну из скал и исчезла в ней, а раздавшийся гром, казалось, заставил колебаться горы. И почти сразу после этого предупреждения хлынул сильный ливень, сопровождаемый новыми вспышками молний и грохотом, но уже с более продолжительными интервалами между ними. Эор удовлетворённо хмыкнул и пошёл по краю поляны, обходя палатки. Он так и не понял, откуда появились две огромные собаки, потому что перед этим их не видел и не чуял. Они молча кинулись к нему, но подбежав ближе и почувствовав тот ужас, который он им мгновенно внушил, дико взвыли и, поджав хвосты, бросились к палаткам. Они жались к брезенту, не переставая выть, и Эор понял, что перестарался с собаками, поэтому заспешил к перевалу напрямик через поляну. Стоянка людей была уже позади, когда он услышал крики и обернулся. В этот момент, как назло, сверкнула молния и осветила и его, и людей с ружьями в руках. Тогда он неуклюже побежал, скользя ногами по тропинке, которая через перевал вела вниз по склону и сейчас была больше похожа на ручей. Сквозь рокотание грома выстрелов йетти не услышал, но почувствовал обжигающие удары в плечо и под левую лопатку. Потеряв равновесие, он упал на спину и заскользил вниз по грязевому потоку. Яростно он хватался за неустойчивые камни, пытаясь затормозить падение, но его неотвратимо тащило к тому месту спуска, где тропа круто поворачивала вправо, а его по инерции должно было вынести в пропасть. И, когда уже казалось, что никакая сила не в состоянии предотвратить неизбежное, его пальцы попали в трещину скалы и вцепились в неё мёртвой хваткой. Он чувствовал, как острый край трещины разрезает мясо его ладони, но отключился от боли и других физических ощущений, а действовал теперь с расчётливостью компьютера. Пальцы второй, раненой руки, хотя она и плохо слушалась, он тоже всунул в трещину, подтянулся и, держась снова на одной руке, другой стал ощупывать поверхность скалы выше. Есть! Крепко уцепившись за шероховатый выступ, йетти вновь протянул и вторую руку, опять подтянулся, а ступнями закрепился в той выемке, которая спасла его от падения в пропасть. Так, ощупывая буквально по сантиметру вокруг себя и над собой тело скалы, он медленно продвигался вверх по её почти вертикальной поверхности. Ливень закончился так же внезапно, как и начался. Камень, обдуваемый ветром, становился суше и держаться стало легче, но силы таяли. Небо светлело. Светлело и всё вокруг, хотя клубящийся туман делал очертания предметов расплывчатыми.
  Глубокую расселину в метре над головой Эор заметил случайно, когда с тоской смотрел на серое небо в рваных клочьях туч. В этом ему сильно повезло, потому что снизу её увидеть было невозможно - он же находился чуть сбоку по отношению к ней. Почти в это же время послышались человеческие голоса. Люди осторожно спускались вниз по тропе с ружьями наперевес, а два волкодава жались к их ногам, жалобно повизгивая. Эор, распластавшийся на поверхности скалы, замер, надеясь, что его не заметят на почти десятиметровой высоте. Но собаки даже сквозь страх его почуяли. Вздыбив шерсть и испуганно визжа, задрав морды в его сторону, они стали пятиться, не понимая, что отступают прямо к пропасти. Люди всполошились: одни хватали собак за ошейники, другие озирались, поводя дулами ружей, но его силуэт на тёмном каменном фоне ещё не различали. Йетти мог сейчас рявкнуть, чтобы привлечь их внимание, а затем внушить им чувство страха, но он сознательно этого не делал, потому что понимал: в такой экстремальной ситуации они от ужаса не смогут контролировать себя и, скорее всего, погибнут в пропасти. Но уже нельзя было и медлить. Он напрягся и, буквально, не ощущая тела, полез по шероховатой стене вверх и влево. Снизу выступ скрывал расщелину, которая на самом деле оказалась входом в пещеру. Эор взобрался на крохотную площадку, встал во весь свой двухсполовинометровый рост и посмотрел вниз. Человеческие фигурки метались, о чём-то споря между собой, и то вскидывали ружья, целясь в него, то опускали их. Йетти молча наблюдал за людьми. Ветер резкими порывами ласково массировал его покрытое окровавленной шерстью тело. Наконец, Эор зашевелился. Он шумно высморкался с помощью двух пальцев, затем равнодушно сплюнул вниз и полез в пещеру.
  Она уходила глубоко вниз, но не вертикально, а полого, так, что можно было ползти. Пыхтя и обдирая бока, спускался Эор всё ниже и ниже, пока, наконец, не почувствовал, что пещера становится просторнее. Он сел и огляделся. Подземная дыра действительно расширилась и дальше разветвлялась на несколько ходов. Йетти не стал продолжать путь ни по одному из них. Через левое окровавленное плечо он завёл правую руку себе за спину и нащупав пулевое отверстие, приложил к нему ладонь. Через некоторое время он убрал её и стал раздвигать двумя пальцами кожу с густым волосяным покровом на ней в стороны, обнажая красную ткань мышц. Длина руки позволяла совершать любые движения за спиной совершенно свободно и Эор всовывал пальцы всё глубже в расширившуюся рану, пока не нащупал в своей плоти кусочек металла. Защемив его, йетти осторожно стал вытягивать наружу. Вытащив, наконец, пулю, он тут же отбросил её в сторону и вновь приложил ладонь к увеличившейся в размерах и продолжавшей кровоточить ране. Когда Эор убрал руку со спины, то о случившемся напоминал лишь едва заметный рубец и слипшиеся от крови волосы вокруг него. Затем йетти ощупал горящее огнём плечо, но на этот раз никакого чужеродного тела в этом месте не почувствовал. Тогда он проделал ту же процедуру по заживлению раны, что и со спиной. Убедившись, что всё нормально, он, как ни в чём не бывало, опустился всем телом на каменистую поверхность, лёг набок, поёрзал, устраиваясь поудобней, свернулся гигантским калачиком и умиротворённо засопел, погружаясь в сон. Надо немного отдохнуть, набраться сил, а потом он найдёт возможность обмануть людей и продолжить свой путь. Так всегда было: люди - существа недалёкие и любят обманываться.
  
  ГЛАВКА - 6
  В ОТПУСК (ИНЖЕНЕР)
  
  За три года впервые еду отдыхать да ещё и на юг. А то ведь и в Москве-то раз в три месяца бываю и, в основном, по делам. Но теперь уже позади вечная нервотрёпка на работе, подработки по вечерам, надоедливые склоки соседей по коммуналке и прочие нюансы однообразной жизни. Впереди море, солнце и шоколадные женщины, а в кармане бумажник с премией, отпускными и кое-какими накоплениями. Чёрт, если бы ещё не алименты... Но это святое: Катюшке надо учиться.
  К удивлению, выстаивать долгую очередь не пришлось и билет купил сразу. Но теперь появилась проблема, чем занять оставшиеся до поезда почти шесть часов. Поставил чемоданчик в камеру хранения и ткнулся в привокзальный ресторан - на дверях табличка "Ремонт". Безо всякой надежды поплёлся через площадь в другой. Ну, что за день сегодня шикарный - сплошное везение! Пропустив меня и седого мужчину под руку с женщиной в золотых висюльках грамм по сто каждая, усатый швейцар закрыл за нами дверь и было слышно его категоричное "мест нет", сказанное каким-то панкующим парнишкам позади нас. На самом деле зал был ещё полупустой. После того, как мне снисходительно разрешили сидеть за столиком одному, а потом ещё и выяснилось, что есть хорошее мысхаковское сухое вино, настроение стало совсем прекрасным. От полноты чувств я даже подмигнул одной из скучающих девиц за соседним столом. К моему ужасу, она ответила тем же и стала игриво посматривать на меня, вытянув свои длиннющие ноги так, что стал виден белеющий треугольничек ткани под миниюбкой. Рот мой открылся сам по себе, но я, спохватившись, сунул в него кусок котлеты сорок второго размера и стал жевать с задумчивым видом, стараясь не косить глазом на девицу, так как ни в каком виде в моих планах места ей не находилось. Для поездки мне хватало моего чемоданчика и того, что в нём, а всё остальное уже на месте прибытия.
  Через полчаса заиграла музыка и в зале стало веселее. Неподалёку сдвинули столики черноголовобровоглазые мужчины, разбавленные несколькими повизгивающими от полноты чувств искусственными блондинками. Рядом со мной уже сидели отчего-то мрачные парни с цепями на грязных шеях и, не теряя времени, вовсю хлестали принесённый с собой самогон, запивая его сухим вином. Разговор их крутился, в основном, вокруг какой-то "морды", которая суёт свой нос не туда, куда следует, а поэтому ей и надо бы набить харю. После того, как они в пятый или шестой раз пришли к выводу, что "харю" той "морде" всё-таки надо набить, во мне созрело решение выйти покурить на улицу, а потом допить вино и заканчивать свои посиделки в этом заведении. Атмосфера здесь становилась всё более непосредственной и эмоциональной. Подозвав официантку, расплачиваюсь, но предупреждаю, что сейчас вернусь. Протиснувшись сквозь кучу страждущих у дверей, прохожу через вестибюль на улицу. Здесь тоже народ - в основном, молодёжь. Многие под градусом, но сильно пьяных нет, потому что неподалёку патруль милиции. Фланируют с томным видом несколько наштукатуренных разноцветной косметикой голоногих девиц. Затягиваюсь сигаретой и смотрю на часы: полтора часа убил. Рядом негромко разговаривают стоящая спиной ко мне девушка и мужчина с лысиной и в очках. Голос девчонки кого-то очень сильно напоминает. Поневоле прислушиваюсь.
  - ...из кабака захватим всё, что надо...квартирка у меня отдельная...музычку послушаем...ты кого больше любишь: "Руки вверх" или "Ноги вниз"? Или лучше "Ноги вверх", ха-ха-ха?
  - Музон я и здесь послушаю. Хо! Нашёл дуру, чтоб за такие бабки да ещё на всю ночь... Вон на вокзал чеши, может там себе какую-нибудь корягу отыщешь за бутылку.
  Всё ясно, идёт "съём" проститутки. Фигурка у неё ничего и чувствуется, что она ещё очень молода, девчонка совсем. А голос и впрямь что-то уж очень знаком, хотя кажется, что она его специально чуть ниже тоном берёт - для придания взрослости, наверное. Чушь собачья - никогда не было знакомых среди проституток. Неторопливо прохожу мимо них, затем так же медленно иду назад, докуривая сигарету. Теперь оба - боком ко мне, вижу её лицо в профиль и...чуть не оседаю на асфальт. Господи, Катя... Моя Катюша. Хочу крикнуть что-то, но дыхание будто перехватило. Одеревенелый, иду к ним. Подхожу вплотную, как-то машинально отодвигаю его, будто вещь, в сторону и, взяв Катю за плечи, поворачиваю к себе. Недоумевающие и испуганные глаза. Это не она. Это не она! Мужчина, оказывается, чуть не упал и теперь как-то неуверенно бормочет сбоку:
  - Ты чего, мужик? В чём дело-то? В чём дело-то, мужик?
  Кучка молодёжи рядом выжидающе затихла и с интересом смотрит на нас в предвкушении развлечения. Это не она! Руки мои падают вдоль тела, весь становлюсь каким-то расслабленным и противно знобит, как при температуре. По-прежнему стою перед ней и смотрю в эти прозрачные, окаймлённые чёрным, глаза, из испуганных становящиеся злыми.
  - Что скажешь, папаша? В кабачок пригласить хочешь?
  Поворачиваюсь к ним спиной и побитой дворнягой плетусь опять в ресторан. И вот уже, словно в полусне, сижу за столиком, а перед глазами дёргаются пьяные раскрасневшиеся рожи соседей и в обмякший мозг бьёт ритм ударника. Официантка, удивлённая тем, что я так наклюкался от бутылки сухого вина немного затормозила в движениях, приглядываясь, но потом продолжила свой бег между столов. Поднимаюсь и волочусь к выходу. У ресторана уже почти толпа, внутри которой происходит беспорядочное передвижение человеков, которые "звучат гордо". Не более того. Но я сейчас не звучу никак. Я сейчас медуза...
  Стою отрешённо, не понимая, что делать дальше. Напрягаю мозг, пытаясь поймать хоть какую-то мысль. Наконец, до меня доходит. Окидываю взглядом улицу. Неподалёку два таксофона, но оба заняты, а рядом ещё несколько человек ожидает своей очереди. Странным, чужим голосом спрашиваю у обритого наголо парня, где поблизости есть ещё телефон. Показывает. Почти пробегаю мимо длинного серого здания, заворачиваю за угол и вот она, будка. Пустая. Чертыхаясь, никак не могу выудить из кармана карточку - руки дрожат, как у паралитика. Что это я, в самом-то деле? Надо успокоиться. Несколько раз глубоко задерживаю дыхание. Вроде помогает. Набираю номер, со страхом сомневаясь в последних двух цифрах.
  - Алло, общежитие? Позовите, пожалуйста, к телефону Катю Епихину, секция четырнадцать, комната два. Алло, ну, пожалуйста, я вас очень прошу, это отец её говорит.
  За ней пошли. Лишь бы была на месте, лишь бы услышать её голос. Долго что-то... А, может, никто за ней и не пошёл? Подождёт вахтёрша ещё немного, а потом скажет, что Епихиной в комнате нет или...
  - Алло, алло, Катя? Катя, ты? Да, я, я... Как что? Да ничего не случилось, просто, я, вот, понимаешь, в Москву выбрался и решил, вот, тебе позвонить. Откуда? Из гостиницы звоню. Да, я в гостинице устроился. Катя, давай завтра встретимся. Где бы нам лучше... К тебе в училище? Неудобно как-то. Мало ли, подругам твоим могу не понравиться, будут потом подкалывать. Да ладно тебе комплименты мне дарить, старому хрычу. Ну, всё, всё, больше не кокетничаю. Приду, как ты говоришь, к училищу. Во сколько у вас занятия заканчиваются? Экзамен? Завтра экзамен? Вот чёрт, а я не знал. Так ты сейчас сидишь, готовишься? Извини, что я так не вовремя. Да ладно, Катюш, ты лучше скажи, как у тебя с мамой сейчас отношения? Хорошо, хорошо, завтра расскажешь. Катюш, может, тебе деньги сейчас нужны? Хотя о чём я? Они всегда нужны. Ага, угадала: я сейчас Рокфеллер, потому что отпускные получил. Нет, пока никуда не еду. С тобой лучше побуду, если ты не против, конечно. Не против? Прекрасно. А потом тогда видно будет, может, на турбазу на пару дней съезжу. Хочешь, вместе махнём? Что? Просят заканчивать? Ну и цербер у вас там сидит... Всё, всё, я закругляюсь. В общем, завтра встречаю тебя. Уверен, что сдашь на отлично. Ни пуха, ни пера! Целую, Катюш. Спасибо. До свидания.
  Уф, сколько там на часах? Ещё успею билет сдать, если примут, конечно. Потом такси и по гостиницам помотаться, которые попроще. Интересно, какие сейчас цены в обычных московских гостиницах? Если заоблачные, то наверняка рядом с ними бабки какие-нибудь трутся, чтобы комнату на ночь сдать. Ладно, придумаю что-нибудь: в крайнем случае в Тулу поеду, переночую, а с утра опять сюда. Кстати, не забыть завтра цветы купить, потом... Катюша ты моя ласковая, как же я подумать-то мог? Ко всем чертям этот юг, отравленное химией море, палящее солнце и загорелых потаскух. Решительно направляюсь к вокзалу. Теперь в душе вроде бы должно наступить спокойствие и полный порядок, но всё равно что-то не то, что-то не так в ней. Может, не так живу, не то делаю? Может, изменить что-то в жизни надо? Да? А лет-то тебе сколько? Хватит в себе ковыряться, хватит, всё нормально. Сейчас сдам билет - вот и все изменения.
  
  ГЛАВКА - 7
  ВСТРЕЧА С БУДУЩИМ (МИХАИЛ ИЛЬИЧ)
  
   Весь воскресный день шёл у Михаила Ильича чёрт те знает как, то есть сикось накось и наперекосяк. С самого утра жена психовала по всякому мелкому поводу. И без повода тоже. Напрасно он, предчувствуя неотвратимо надвигающийся на душу сумрак, пытался как-то задобрить её, угождая и подхалимничая. Бесполезно: вид оружия не имел значения - заряд накапливался и выстрел был неизбежен. Виртуальные психотропные бомбы затаились по всем углам и щелям квартиры в ожидании этого сигнала. В смятении от неизбежной психической атаки Михаил Ильич попытался даже разыграть на кухне небольшое сексуальное влечение. Обхватив у супруги то место, где, по идее, должна была находиться талия, он как можно ласковее шепнул в дырочку между бигудями и огромной золотой серьгой: "Ах ты, моя киска!". Обычно ей нравились подобные заигрывания, хотя к сексу вообще она относилась как к стирке белья, то есть считала традиционной неизбежностью. Но это обычно. А ведь сердцу хочется и праздника во всей широте антисексуального разрушения! Поэтому сегодня, когда неизбежный праздник подкрался незаметно, но неотвратимо, агрессия была наготове с самого утра. Взвизгнув фальцетом "Твои киски по кустам шастают, котяра херов!", она мотнула грудями, отбросив супруга на почтительное расстояние, то есть к выходу из кухни.
  - Ты чего? - растерянно спросил он по инерции, ещё пытаясь зацепиться на лету за подол халата, но тут же смолк, осенённый догадкой.
  Сокрушённо покачивая головой, Михаил Ильич поплёлся в спальню. И остолбенел, увидав на своей кровати незнакомого мужика лет пятидесяти, балдеющего с книгой в руках. Мужик тоже его заметил и, отбросив книгу, выскочил из-под одеяла, ошарашено уставясь на Михаила Ильича. Был он неимоверно худ, кожа да кости, но в длиннющих семейных трусах и с усами, как у моржа.
  - Не по-онял... - угрожающе произнёс Михаил Ильич, сжимая кулаки и начиная закипать.
  Незнакомец попытался что-то ответить, задёргав отвисшей челюстью и одновременно захлопав рукой по одеялу на соседней кровати, но получалось у него нечто нечленораздельное. А из-под одеяла вдруг показалась женская всклочённая голова с заспанным лицом и спросила, зевая:
  - Ты чего, Шурик? Сколько времени?
  С ужасом Михаил Ильич узнал в этой голове собственную супругу, но как если бы она постарела на несколько лет. Не услыхав ответа, женщина, похожая на жену, выпросталась из-под одеяла и, усевшись на край кровати, повторила:
  - Ну? Чего ты разбудил? Не для секса, надеюсь?
  Она ещё не заметила застывшего в ступоре Михаила Ильича, а он видел её теперь всю, слышал её голос и, без сомнений, это была именно она, Ольга, только очень уж потрёпанная что ли. Он ущипнул себя за руку и дёрнулся от боли. В это время до женщины дошло, что у Шурика выпучены глаза и челюсть не совсем в правильном положении. Она повернула голову по направлению его взгляда и её глаза тоже округлились. Немая сцена с участием трёх человек продолжалась не более двенадцати с половиной секунд, а потом раздался такой визг, что даже Шурик от неожиданности чуть не выбросился в закрытое окно.
  Михаил Ильич опрометью выскочил из спальни и кинулся на кухню. Настоящей Ольги там не было. Он помчался через полумрак зала (почему темно?) в свой кабинет, по дороге наступив на подвернувшегося откуда-то кота (откуда кот?), и от его добавочного вопля подскочил вверх, чуть не заорав сам. Влетев в кабинет и включив свет (почему темно?), он замер в недоумении, потому что вместо знакомой обстановки и стеллажей с книгами всё было заставлено какими-то верстаками и станочками на них, а также завалено всякими железяками. Это была какая-то мастерская, а не та уютная комната, где он любил отдыхать. Визг, доносившийся из спальни, оборвался, и Михаил Ильич перевёл дух. Постояв с минуту в незнакомой комнате, он вернулся в зал, включил свет (почему так темно, если до вечера ещё долго?) и огляделся. Здесь тоже было много изменений, например, новый иностранный телевизор, другая мягкая мебель, но ковёр, стенка и кое-что по мелочи оставались прежними. "Ё ма ё, как же всё за несколько минут так измениться могло"? - билась в распаренной от переживаний голове растерянная мысль. Тишина постепенно начинала казаться зловещей, но он теперь боялся идти в спальню, чтобы опять не нарваться на незнакомца и полунастоящую Ольгу. "Может, я брежу? - спросил он себя. - Или крыша нечаянно на нервной почве съехала"?
  Из спальни приоткрылась дверь и выглянул мужик с моржовыми усами, которые теперь воинственно топорщились, отчего лицо приобрело мужественное выражение, как у Чапаева, но после болезни. Увидев Михаила Ильича, он на мгновение заколебался, но потом всё же решительно шагнул в комнату. Он по-прежнему был в трусах и выглядел нелепо с зажатыми в кулаке большими ножницами. "Это он на меня с ними"... - догадался Михаил Ильич. И рассвирепел.
  - Слушай ты, Геракл сушёный! Вали отсюда, пока цел, а то ведь по стенке размазать могу, - прорычал он.
  - Что-о-о? - послышалось из спальни.
  Шурик с ножницами в руке отлетел ласточкой в угол, отброшенный мощной стихией по имени Ольга.
  - Кого ты размазывать собрался, змей подколодный? - завопила она Михаилу Ильичу, заслонив своей ночной сорочкой весь дверной проём. - Ах ты, кобелина! За вещами возвернулся, гад такой?
  Одновременно с вопросом она ринулась на внезапно ослабевшего в коленках Михаила Ильича и, схватив его за грудки, собрала его же спиной всю попутную мебель до самого дальнего угла. В углу оказалось не очень приятно, потому что в спину больно упирались всякие мебельные неровности, а спереди навалилась обезумевшая супруга. Михаил Ильич понял, что сейчас она в соответствии с природными особенностями женской психики вцепится ему в лицо и волосы, и чуть не заплакал от бессилия, потому что из-за неудобства положения тела едва мог пошевелиться. Но вместо этого он неожиданно даже для себя громко и дико завыл. Не завопил, не закричал, а именно завыл на одной тоскливой ноте, как воет на луну одуревший от одиночества волк. Супруга враз разжала пальцы, побелела лицом и в ужасе шарахнулась назад. Едва не сбив по дороге усатого, она заскочила за телевизор и, присев за ним, как за щитом, со страхом уставилась округлившимися глазами на Михаила Ильича, который дотягивал свою тоскливую звериную ноту, рвущуюся из самого его нутра. Подскочивший усатый героически застыл посреди комнаты, но тоже побледнел, а его по-прежнему выставленная вперёд рука с ножницами едва заметно мелко тряслась как у алкаша перед похмельем.
  Вой прервался так же внезапно, как и начался: из лёгких Михаила Ильича вышел весь воздух до последнего кубосантиметра. Наступившая вдруг тишина показалась всем неестественной и зловещей. Михаил Ильич, сам напуганный своим неожиданным озверением, вытер рукавом холодный пот со лба и попытался подняться из полулежачего положения, загремев опрокинутыми стульями. Супруга за телевизором взвизгнула, а Шурик попятился. Но Михаил Ильич, не обращая внимания на их пугливую реакцию, наконец выпрямился во весь рост, ещё раз с тупым интересом окинул взглядом комнату вплоть до белой пенопластовой плитки, покрывавшей потолок, и направился в прихожую, где удивлённо уставился на лосиные рога на стене. Зато телефонный аппарат находился на прежнем месте, на специальной полочке, изготовленной им собственноручно. Михаил Ильич поднял телефонную трубку и набрал ноль-два.
  - Дежурный слушает, - послышалось из трубки.
  - Алло, вы не могли бы послать кого-нибудь по адресу: улица...
  - Послать-то я, вообще-то, могу, но сейчас я при исполнении и должен быть сдержанным.
  - Тоже мне, шутник, блин, - пробормотал Михаил Ильич. А потом - в трубку. - Вы милицейский наряд ко мне на квартиру послать можете?
  - Не могу, пока не объясните, что случилось.
  - Понимаете, я сам не пойму...
  - А я тем более. Попробуйте внятно объяснить причину, по которой вы вызываете милицию.
  - В общем, в моей квартире находится посторонний мужчина, а моя жена...какая-то странная...как будто и не жена вовсе, а чужая какая-то. Да и сама квартира...
  Трубка хмыкнула.
  - Ну, с женой вы сами разбирайтесь. И с мужчиной тоже. Только без рукоприкладства, а то как бы и вправду к вам выезжать не пришлось, чтобы вас арестовать. Так что попробуйте там как-нибудь по мирному договориться. До свидания.
  Запикали короткие гудки. Михаил Ильич досадливо крякнул и вновь набрал ноль-два. Занято. Ещё раз набрал. Вновь занято.
  - Давай, давай! Вызывай милицию, пусть они тебя посодют, давно пора, - подзадорила супруга из-за телевизора. - Шесть лет от жены и от милиции бегал - пора уж и сдаться, тюрьма по тебе давно плачет. А за то, что погром учинил и на людей кидался, пусть ещё накинут, чтоб мало не казалось.
  Он старался не реагировать на провокационное подначивание, продолжая вращать пальцем телефонный диск, но её слова на этот раз почему-то не показались такими же бессмысленными, как когда она в истерике кричала: "За вещами возвернулся, гад такой?". Была в них какая-то непонятная ему и тревожная логика.
   - Про какие шесть лет ты говоришь? Что ты имеешь в виду? - всё-таки не выдержал, переспросил он.
  - Тебя! Тебя я имею! - будто обрадовавшись, что он подал голос, заорала она. - Ишь морду скорчил, будто не знает, какие шесть лет! Небось, под какой-нибудь юбкой прятался, если даже милиция не нашла. И, надо же, - она негодующе всплеснула руками, - день в день возвернулся! И даже в одежде в той же!
  Михаил Ильич невольно скосил глаза на свой спортивный костюм, в котором любил ходить дома.
  - Несёшь ерунду какую-то, - буркнул он, всё же испытывая некоторое беспокойство от её чудовищного обвинения.
  - Ерунду несу? - оскорбилась супруга и от возмущения забыла про недавний испуг, выйдя из-за телевизора и уперев руки в бока. - Да мне из-за этой "ерунды" побольше чем Просто Марии перенести пришлось, пока ты по чужим кроватям скакал, кобелина ненасытный. Замуж выйти не могу как нормальная женщина, потому что сначала развестись надо, а разводиться-то и не с кем было, пока муж в бегах. Даже машину продать не могла, потому что она на тебя оформлена. И это "ерунда"? Это ты самая настоящая ерунда, недоразумение, а не человек, прости Господи.
  "Недоразумение" тупо смотрело на неё, всё ещё окончательно не веря, что это не розыгрыш и не дурной сон. "Сумасшествие! - вдруг сообразил он. - Кто-то из нас сошёл с ума. Но их двое, а я один. Могут двое одновременно с ума сойти? Навряд ли. Значит, это у меня крыша поехала"? Он ощутил холодок в груди.
  - А где же я был всё это время? Почему тогда ничего не помню? - растерянно спросил он, скорее, сам у себя, начиная теперь понимать, почему и обстановка в квартире изменилась, и жена показалась постаревшей.
  - А это у тебя самого спросить надо, - опять вскинулась Ольга.
  Но тут, наконец-то, подал голос и усатый Шурик, успокаивающе положив ей руку на оголившееся от съехавшей ночнушки плечо.
  - Обожди, Олюнчик, успокойся, - сказал он.
  "Ишь ты, как он её ласково", - удивился Михаил Ильич.
  - Давай разберёмся, может, человек и впрямь не помнит ничего, - рассудительно добавил Шурик.
  - Да быть этого не может, - запротестовала "Олюнчик". - Квартиру-то ведь нашёл, не забыл дорогу. А где шесть лет шатался, не помнит, значит?
  Но, хоть и сейчас она являлась наступающей и обвиняющей стороной, в голосе уже не слышалось прежней истеричности и злобы.
  - Хоть убей, не помню я ни фига, - сказал Михаил Ильич подавленно. - По моему разумению, ещё только обеденное время должно быть, а уже, оказывается, вечер. А я будто всего минут пятнадцать назад с тобой на кухне поругался, - он посмотрел на жену, - пошёл в спальню, а там...вы уже вдвоём...
  Мрачным взглядом он уставился на вспугнутую им с кроватей парочку и молча развёл руками, исчерпав все свои воспоминания. Наступившую тишину неожиданно взрезал истошный дверной звонок, от которого все невольно вздрогнули. Михаил Ильич, ближе всех стоявший к выходу, направился открывать. Когда дверь распахнулась, то он увидел соседку по площадке Ильинишну, только сильно постаревшую. Она, узнав его, испуганно перекрестилась, а потом запричитала:
  - Ой, радость-то какая: Мишенька возвернулся! Да дай-ка я на тебя гляну, соколик ты наш. Живой, живой возвернулся, а мы-то чево уж только не передумали... А иде ж ты, милок, был-то? Далече?
  - Отсюда не видать, - буркнул Михаил Ильич. - Потом, Ильинишна, поговорим. Ты чего шла-то сюда, по делу?
  - А как же! У вас тут из квартиры, кажись, собака выла, да так страшно, что мы испужались с дедом. Вот я и узнать, чево случилося у вас?
  - Это не собака, это я выл.
  - Чево?
  - Я выл, говорю. Приснилось, что волком стал, вот и завыл во сне.
  Соседка перекрестилась.
  - Неужто ты? Уж больно страшно-то. Я тебе настой сделаю, чтоб спокойно спал. Зайди опосля ко мне, сделай милость.
  - Я и так, бабуль, без настоя всё равно что покойник теперь.
  - Чево?
  - Ладно, говорю, зайду. Только не сейчас, потом как-нибудь.
  - Заходи, милок, заходи. И дед обрадуется: поговорить будет с кем. И идее ж ты пропадал-то стоко времени?
  - Потом, потом, бабуль. Иди домой, а то дед беспокоиться начнёт.
  Михаил Ильич с трудом сдерживался, чтобы не психануть на ни в чём не повинную, кроме любопытства, бабку, но всё-таки сумел её выпроводить, не обидев. Когда он вернулся в комнату, слышавшая весь разговор Ольга сказала уже совсем нормальным тоном, но с примесью горечи:
  - Они все языки перемололи насчёт меня с тобой. Некоторые до того договорились, что это я, мол, тебя убила, а потом по частям вынесла и спрятала. Милиция даже обыск делала, следы крови искали.
  Михаил Ильич, ошарашенный таким сообщением, не нашёлся, что и сказать.
  - Может, ты в лечебнице какой всё это время лежал? - спросил Шурик, присаживаясь на диван, который даже на сантиметр под ним не промялся.
  - Навряд ли, его бы тогда быстро милиция нашла, - рассудительно сказала Ольга, плюхнувшись туда же, отчего Шурик съехал к ней под бок.
  - Я же в розыск подала - они все больницы и морги обзванивали.
  Михаил Ильич поёжился.
  - А документы мои целы? - спросил он.
  - У следователя остались. Завтра надо в милицию звонить, что ты нашёлся.
  - И как я им скажу, где был всё это время, если сам ни фига не помню?
  Она равнодушно пожала плечами: это, мол, твоё дело, как и что ты им скажешь. А Шурик заметил:
  - На обследование тогда положат. В психушку.
  - У тебя закурить есть? - спросил Михаил Ильич.
  Шурик молча поднялся, сходил в кабинет-мастерскую и принёс пепельницу, зажигалку и начатую пачку "Кента". Михаил Ильич повертел её, разглядывая, достал сигарету и закурил.
  - Ничего, но слабоваты, - заметил он, почему-то даже не удивившись тому, что вместе с ними закурила и Ольга.
  После небольшой паузы он добавил:
  - Что-то нет особого желания в психушку попадать.
  Парочка на диване, окутанная дымовой завесой, не проронила ни слова.
  - Переночевать-то хоть можно сегодня? - спросил Михаил Ильич.
  - Нет, - ответила Ольга.
  - Может, на балконе... - заикнулся Шурик, но она посмотрела на него как на говорящее недоразумение и повысила голос:
  - Я сказала нет!
  Тишина сгустилась.
  - Ладно, пойду тогда - завтра к вам наведаюсь. А вы, прям, с утра насчёт документов позвоните, узнайте, - сказал Михаил Ильич и попросил Шурика. - Может, одолжишь несколько сигареток?
  Тот поднялся с дивана, вновь сходил в кабинет и принёс нераспечатанную пачку "Кента". Протянув её, спросил сочувственно:
  - Куда сейчас? Есть где перекантоваться?
  Михаил Ильич неопределённо пожал плечами. Потом сказал:
  - Не пропаду. А спичками не богат?
  После того как Шурик без слов вложил ему в руку свою зажигалку, он произнёс дежурное "ну, бывайте" и направился к выходу. Бывшая супруга ничего не ответила, уставясь в дальнюю стену, будто его не видела и не слышала, а её сожитель со словами "я закрою за тобой" забежал вперёд. В прихожей он шёпотом спросил:
  - Деньги-то хоть есть?
  Михаил Ильич отрицательно покрутил головой. Тогда Шурик чуть придержал его за рукав и, запустив пальцы в боковой карман висящей на крючке летней куртки, достал оттуда портмоне. Вытащив из него несколько денежных купюр, он, кося глазом в комнату, протянул их недавнему врагу. Михаил Ильич взял деньги, сунул их в карман спортивных штанов и, благодарно пожав руку Шурика, открыл дверь. Ильинишна едва успела отскочить в сторону, чтобы не быть сбитой с ног, но ничуть не смутилась, замолов языком:
  - А я тока-тока позвонить хотела. Я тебе, соколик, настою сделала. Дай, думаю, позову всё-таки, чтобы выпил на сон, а то опять кошмары замучают. Пойдём, милок, выпьешь настою мово. Ой, да куды ж ты на ночь-то глядя? Никак опять уходишь?
  Михаил Ильич молча прошёл мимо неё и заспешил вниз по ступенькам, сопровождаемый причитаниями старухи. Дверь его бывшей квартиры позади с шумом захлопнулась.
  Первое, что его поразило, это отсутствие света почти на всех лестничных площадках и дверей на выходе из подъезда, вместо которых зияла дыра. Куда-то подевались и лавочки у входа, а во дворе было непривычно пустынно: ни доминошников, ни влюблённых парочек. Потом он удивился тому, что почти все окна первого этажа были одеты в металлические решётки. Он прошёлся вдоль дома и остановился у крайнего подъезда, рядом с которым прямо на газоне стояла подержанная иномарка. Здесь было единственное место во всём доме, где над входом светила лампочка. Михаил Ильич встал под неё, чтобы пересчитать деньги и увидел на двери небольшой и ободранный по краям плакатик. Вверху на нём было написано "Голосуй или проиграешь!", а ниже знакомый портрет. Ха, Ельцин, только постаревший. Опять голосовать призывает, а ни света, ни дверей не стало. Хотя, помнится, обещал золотые горы, только чтоб немного потерпели. Балабол, в общем. А не пора ли мне самому о себе подумать?
  Он стал вытаскивать деньги из кармана и вместе с ними достал какую-то плоскую фигню. Хмыкнул удивлённо, повертел перед глазами. Потом вспомнил, что это такое: в компьютер вставляется эта штука - видал он такие у ребят программистов из тех. отдела. Но, интересно, откуда она к нему в карман попала? Выкидывать жалко, надо будет отдать какому-нибудь компьютерщику. Так, а сколько у нас денежек?
  Михаил Ильич аж замер, с недоумением рассматривая совсем незнакомые купюры. Потом он сложил все цифры в рублях на них и обалдел от суммы. Получалось сто двадцать пять тысяч рублей. Господи, это если по прежним ценам, то несколько новых тачек можно купить! Из прострации его вывел грубый голос откуда-то сверху:
  - Э, мужик! Ты какого хрена около моего мерина крутишься?
  Он поднял голову. Со второго этажа из окна застеклённого балкона глядел на него мордастый парень.
  - Нужен мне твой мерин как налиму брюки, - огрызнулся Михаил Ильич.
  - Щас добазаришься, козёл, инвалидом сделаю! - заорал мордастый. - А ну вали отсюда...твою мать!
  Михаил Ильич сжал кулаки, сплющив в одном из них деньги, но сдержался. Чёрт его знает, какие тут теперь порядки: ещё загремишь лет на пятнадцать ни за что. Стиснув зубы, чтобы не ответить продолжавшему материться парню, он двинулся прочь от подъезда. Пройдя между домами, Михаил Ильич вышел на тротуар и направился в сторону центра. "А куда я хоть иду-то"? - с недоумением спросил он сам себя через несколько минут, но не остановился и даже не замедлил движения, продолжая вышагивать по колдобистому асфальту. И один Бог ведает, куда он шёл в этот июньский пасмурный вечер. Или дьявол.
  
  М Ы С Л Е О Б М Е Н
  Галилео Галилей: Какое количество неточностей получилось при возврате Времени на исходный момент?
  Наполеон Бонапарт: Немного: всего три миллиона девятьсот двадцать три пространственно-временных неточностей. Но закономерности не нарушены.
  Галилей: Конкретные отрицательные последствия для человеческой цивилизации?
  Наполеон: В основном, локального характера. Окружающие их или не заметили, или не обратили внимания, или пытаются объяснить, но выдвигают неверные гипотезы. Правда есть и существенные изменения.
  Галилей: Какие и сколько?
  Наполеон: Всё уточняется, но приблизительную цифру могу сообщить. На данный момент выявляется около девятисот глобальных изменений на планете, связанных с временными ошибками. Например, повышение уровня воды в Каспийском море - промашка вышла лет на триста. Существенное уменьшение озонового слоя в атмосфере тоже произошло лет на сорок раньше времени. Ну и так далее. Но одиннадцать ошибок оказались настолько существенными, что Время, не в силах их исправить без большого вреда для жизни на планете, просто перекидывало всю нашу солнечную систему целиком в другое измерение на том отрезке, на котором эти ошибки были сделаны. То есть десять двойников нашей солнечной системы сейчас находятся в других измерениях, а одна из этих ошибок уже исправлена.
  Йетти Аял: У этих солнечных систем большая разница во временном развитии по отношению к нашей?
  Наполеон: Нет, совсем ерундовая: от ста пятидесяти тысяч лет до восьмидесяти по отношению к данному моменту времени у нас. Но вот что интересно: самая близкая к нам по точке эволюции система попала как раз в параллельную вселенную, где уже существовало и Солнце и Земля. То есть там теперь находится и наша Земля с отставанием в эволюции на восемьдесят лет, и Земля чужая, с человеческой цивилизацией, развивавшейся совсем по-другому. Очень интересная ситуация: в одной вселенной есть планета с человеческой цивилизацией, где недавно закончилась первая мировая война, и есть ещё одна такая же точно планета с человеческой цивилизацией, но с абсолютно другой историей развития.
  Йетти Аял: Выходит, наше Время-пространство влезло в чужое время-пространство?
  Наполеон: Yes, sir. Оно было вынуждено так поступить из-за одного человека.
  Йетти Аял: Из-за одного человека? Гений какой-нибудь?
  Наполеон: Обычный. Русский, и ничего особенного. Михаил Ильич Алёшин просто ошибочно попал в МОМЕНТ ВОЗВРАТА почти на восемь десятков лет назад и Время спасло его, перекинув всю солнечную систему в параллельную вселенную. Но оно постепенно исправляет совершённые ошибки, так что, скорее всего, Михаил Ильич всё же вернётся в своё время, а его теперешний мир - в своё.
  Пирамида: А если в более раннее?
  Йетти Аял: В данный для нас момент он и находится в более раннем.
  Галилей: А если в более позднее? В будущее?
  Йетти Аял: Ну и что? Он его не изменит. Всё равно что уставшая птичка, упавшая в океан.
  Галилей: Очень интересно: из-за одного человека Время рискует целой планетарной системой...
  Йетти Аял: Риск отсутствует, всё вернётся "на круги своя". Один только нюанс: в той параллельной вселенной, куда временно переброшена наша Земля с человеком по имени Михаил Ильич, также существует свой Общий Разум, который, естественно, не может не среагировать на появление ещё одной солнечной системы и последующее её исчезновение.
  Галилей: Мы ничего не знаем об этой параллельной нам вселенной и Общем Разуме идентичной нашей планете.
  Пирамида: И, скорее всего, не узнаем, пока не сольёмся с Космическим Разумом.
  Галилей: Будем надеяться на лучшее. Кстати, Наполеон, много людей кроме этого Михаила Ильича не в своё время попало?
  Наполеон: Он единственный переброшен в другое измерение. В нашей же вселенной вернулось совсем в другие временные координаты около ста восьмидесяти тысяч человек. Естественно, у всех шок, различный по силе и воздействию. Большая часть адаптируется, но некоторые стали психически больными.
  Галилей: Имеем право помочь. По вине Времени...
  Наполеон: Оно, вообще, обалдело, надо с ним что-то делать.
  Эйнштейн: Пока ничего не надо делать, а лучше проанализировать всё случившееся как следует и заняться его изучением вплотную. Тем более, что есть косвенные доказательства того, что в процесс временного возврата пыталось вмешаться Поле Зла.. Предлагаю вынести на обсуждение Общего Разума вопрос о том, чтобы прекратить со Временем любые эксперименты, пока не будем иметь абсолютное понимание логики и механизма его действий с момента замедления.
  Галилей: Сообщаю твоё предложение не участвующим в дискуссии. Принято.
  Фрейд: А, кстати, насчёт людей. Не остались ли у кого из них в памяти события, происходившие с ними после начала Эксперимента?
  Наполеон: На всей планете таких выявлено двенадцать человек и все они признаны психически больными. Но не исключено, что есть и ещё кто-то. Хотя у многих существуют несвязные отрывочные воспоминания.
  Галилей: Имеем право помочь тем, кто не полностью адаптировался из-за ошибок Времени. Надо блокировать эти участки их памяти.
  Эйнштейн: Да, наше Время далеко не совершенно.
  Тётя Вера: Оно всего лишь категория, а не Бог. Зато теперь у него есть зачатки разума и оно уже переживает за свои ошибки.
  Галилей: Поступила информация от Космического Разума. Он прерывает с нами на неопределённый период все варианты обмена информацией. Кроме того Творец даёт нам полную самостоятельность в действиях, оставляя два главных условия...
  Наполеон: Понятно. Не вмешиваться в события на планете и...
  Галилей: Правильно: и не воевать с Полем Зла. Оно в таких же условиях. Будем делать вид, что нас не существует.
  
  ГЛАВКА - 8
  
  ГОСТЬ ИЗ ДИСКЕТЫ(ГЕОРГИЙ)
  
  Сегодняшний день решил провести в полном безделье. Поспорив мысленно с Карнеги и совсем немного с Эриком Бёрном, завалился на диван с томиком Роберта Асприна , приготовившись к получению кайфа от ухода из реальности. И тут звякнуло два раза. Приподнявшись, я посмотрел на экран. Эдик припёрся. Без предупреждения почему-то. Может, случилось что? Чёрт, Александр на пруду рыбу ловит, а Юрка с женой в гости на два дня уехали. Придётся самому открывать.
  Выйдя во двор, увидел, что Шира уже около ворот. Как настоящая, а не для выставок или цепи, кавказская овчарка она не лает, а ждёт момента нападения. Я подошёл к ней, взял за ошейник, предупредив "свои", и открыл дверь. Эдик, уже наученный предыдущими испугами, не стал протягивать руку, а, обойдя нас с Широй по дуге, пошёл в дом.
  - А Рэкс твой где? - крикнул он уже со ступенек.
  Рэкса он не боялся, но переживал за свой прикид, потому что Рэкс, радовавшийся гостям, всегда кидался целоваться, передними лапами при этом пытаясь опереться о чужую грудь.
  - Заходи смело, он около пруда с котом в догонялки играет, - ответил я и, подождав, когда он прикроет за собой дверь, отпустил Ширу.
  Пока я готовил чай из смеси липы, зверобоя, земляники и шиповника, он, как всегда, тараторил без умолку, перескакивая с пятое на десятое. В конце-концов я не выдержал и спросил, в связи с какими мировыми событиями его занесло ко мне? Эдик на мгновение перекрыл свой словесный поток, задумчиво почесал затылок и, сделав вид, что только что вспомнил причину своего неожиданного визита, полез в боковой карман своего моднючего пиджака. Достав из него обычную дискету, протянул её мне.
  - Посмотри на досуге, тебя заинтересует. Тем более, как бывшего филолога.
  - А что там?
  - Что там? Ты когда-нибудь на простой дискете видео смотрел?
  - Не городи ерунды. Как можно на неё видео впихнуть?
  - Не знаю, - ухмыльнулся Эдик, - но ты всё же посмотри. И текстик на ней почитай для интереса.
  - Что за текстик?
  - Вроде бы тарабарщина какая-то, но знакомых слов много попадается. В принципе, они все знакомые, только...переделанные какие-то. Может, ты что поймёшь, ты же любишь всякие... - он неопределённо покрутил-пошевелил пальцами, - непривычности-необычности.
  - Ладно, давай, - говорю, - только ты мне этой дискетой глаза не замазывай. Когда твой приятель, за которого ты подписывался, долг отдаст? Все сроки прошли - могу и счётчик включить.
  Эдик отвёл глаза в сторону. Потом произнёс как-то через силу:
  - Кинул он нас, кажется. Вторую неделю ни слуху, ни духу. По всем признакам, сделал ноги.
  - Ты ж за него гарантию давал, поручился как за самого себя.
  - Я его настоящим другом считал, - выдавил Эдик. - За одной партой мы с ним...
  - На, пей, - подвинул я ему чашку с чаем.
  Он сел за стол, накидал сахара в чашку чуть не на треть и, размешивая, зазвенел ложечкой о края.
  - По поводу долга и пришёл? - спросил я.
  Он кивнул. Потом сказал:
  - А дискету всё равно посмотри. Может, это сидюк замаскированный? Или новая разработка какая секретная? Там игра какая-то навороченная должна быть, но у нас не пошла, зависает. У тебя компьютер помощнее - может, осилит.
  - Ладно, - говорю, - посмотрю. Сам знаешь, что не торгуюсь за путёвые вещи - если что стоящее, расплачусь сполна.
  Эдик опять кивнул утвердительно. Вспомнил, наверное, о трёх сотнях баксов, которые получил за бомжа. Всего-то и дел, что ради прикола рассказал мне про этого бомжа, а потом помог его найти. Но тот интересной штучкой оказался, хоть и вонючей, как сто литров самогона. Вся сложность общения с ним заключалась в том, чтобы подловить момент для наблюдений и экспериментов, когда он выходил из состояния опьянения, иначе ничего не получалось. Но, в связи с тем, что из этого состояния он почти не выходил, а когда это случалось, то на слишком короткие сроки, изучение феномена велось урывками. По правде, изучения никакого даже и не началось, потому что попав в НИИ к Николаеву и врубившись, что ему грозит, хоть и временно, участь трезвенника, бомж в первую же ночь слинял через окно, прихватив с собой из кабинета наглядных пособий несколько склянок с заспиртованными в них земноводными. Поиски беглеца оказались безрезультатными и всё указывало на то, что он подался в дальние края. А жаль. Я ведь даже на видеокамеру не заснял, как он от указательного пальца сигарету прикуривает или маленькую молнию между ладонями пускает - думал, достаточно времени будет, чтобы в спокойной обстановке поснимать. Поснимал, называется. Должен был, по идее, предвидеть, что независимой проспиртованной натуре не по душе придётся казённое окружение и трезвое существование. Ну, ладно, хоть своими глазами, а не с чужих слов, я успел убедиться в реальности бытия человека-конденсатора. И не только глазами. По моей же просьбе во время рукопожатия он так током долбанул, что я чуть не описался. Николаев его потом чуть не до сантиметра всего обыскал - проводочки и батарейку найти надеялся.
  - А насчёт долга сделаем так, - говорю. - Сегодня же подробно...слышишь? Подробно напиши данные о всех родственниках, друзьях, подругах своего приятеля. Номера телефонов, по которым он мог общаться. Фирмы, где у него деловые партнёры или просто знакомые. В какие города и к кому он ездил или может уехать - в общем, вспомни и опиши все его возможные связи и знакомства. А завтра с утра к тебе на работу приедут двое ребят - им всё это и отдашь, а если о ком расспрашивать начнут, объясни до мелочей всё, что знаешь.
  - А что за ребята? - заинтересовался Эдик.
  - Какая тебе разница? Меньше знаешь - крепче спишь. Скажут, что от меня. В твоих же интересах, чтобы информация как можно полнее была и приятель твой как можно быстрей нашёлся, а то ведь самому расплачиваться придётся.
  - Что я, не понимаю что ли? Я даже примерно догадываюсь, куда он ноги сделал, - сказал Эдик. - А что ему будет, если найдут?
  Я посмотрел ему в глаза.
  - Ты меня за кого принимаешь? За бандита? Ничего ему не будет в тои смысле, в каком ты подумал. Только долги отдавать надо и, желательно, вовремя. А за то, что кинул, тоже заплатит. В нашей жизни за всё надо платить.
  - А если он уже голый, не имеет ничего? Он, когда при деньгах был, на баб, знаешь, сколько выкидывал?
  - Это его проблемы. Пусть ссуду берёт или на нефтепромысел нанимается. Мне эти деньги моим здоровьем доставались, а он их по кабакам и блядям раскидывать будет? Или, может, тебе легко достаются, что десять штук зелёных просто так подарить готов? Ты даже по выходным ишачишь, жену с ребёнком почти не видишь и готов от них оторвать ради какого-то козла?
  Я почувствовал, что начинаю заводиться.
  - Да я так, к слову, - сказал Эдик, отодвигая пустую чашку.
  - Я тоже к слову. И ещё. Ты не обижайся, но, по возможности, предварительно звони, чтобы на конкретное время о встрече договариваться.
  - Да знаю я. Просто ты упомянул позавчера, что собираешься в своей берлоге недельку побалдеть, вот поэтому и знал наверняка, что ты сейчас дома.
  - Чай будешь ещё?
  - А бутербродов к нему не предвидится?
  - Это уж ты сам их себе делай. Хлеб знаешь где, а колбаса или сыр, что больше нравится, в холодильнике.
  - О кей, - обрадовался Эдик. - А то я сегодня вконец закрутился: без завтрака и обеда остался, а, если машина с товаром задержится, то и без ужина буду.
  - Давай, давай, пока аппетит есть - ожирение тебе не грозит.
  Эдик моментально соорудил из двух половинок батона гигантский сэндвич, напихав в него с полкило всякой всячины, и вновь плюхнулся на своё место за столом. В соответствии с изменившимся масштабом намерений приятеля я налил ему чай в литровую аллюминивую кружку и с содроганием стал наблюдать, как он, разинув рот чуть не во всю площадь лица, пытается засунуть в него край сэндвича.
  Проводил я Эдика, примерно, через час, чувствуя даже некоторую опустошённость от словесных скачек по верхушкам множества тем. Но с ним всегда так, особенно, если сыт: у него миллион вопросов, которые срочно надо обсудить, пусть даже бегло, хоть они и выеденного яйца стоить не будут. Поднявшись наверх, хотел опять растянуться на диване с книгой в руках, но вспомнил про дискету. Пришлось вернуться за ней на кухню.
  Но вот компьютер включён, дискета вставлена и я с сигаретой в пальцах уселся поудобней в кресле для предстоящего просмотра. Кажется, пошла игрушка, но как-то странно: без названия, без заставки - явно не фирменный продукт, а, скорее, результат творчества какого-то безымянного программиста-одиночки. Замельтешили сменяющие друг друга картинки, которые из-за их мгновенности я не успевал рассмотреть, да к тому же на них бешено бегущей строкой накладывался ещё и текст, также почти сливающийся в одну бесконечную и неразборчивую фразу. Я уже хотел нажать "паузу" или "эскейп", когда текст внезапно пропал, а картинка на мониторе застыла. Но оказалось, что это мне показалось, потому что неподвижным было лишь изображение человека на ней. Хотя "изображение" - это не совсем верное слово, правильнее сказать "человек", потому что это настолько было непохоже на компьютерную графику, насколько непохож любой из нас на свою тень. Он не только казался живым, но у меня даже захолонуло внутри от промелькнувшего неестественного предположения, что он и в самом деле живой. И уж совсем настоящими выглядели язычки пламени над свечами, освещавшие часть стола и мужчину, стоящего около него и пристально вглядывающегося в своё отражение в старинном высоком трюмо. Даже мои органы чувств поддались правдоподобию обмана, и я, как в реальности, ощутил душноватую атмосферу той комнаты и какие-то прогорклые запахи. Казалось, что не монитор передо мной находится, а я сам как бы присутствую в дальнем углу этого помещения, являясь незримым и бестелесным наблюдателем. Страх беспричинно зарождался во мне, но я уже не мог отвести взгляда от человека перед зеркалом, потому что он вдруг шагнул ещё ближе к трюмо и, не отрывая глаз от своего отражения, медленно поднял левую руку на уровень пояса открытой ладонью вверх. Потом правой рукой, в пальцах которой был зажат длинный и широкий кинжал, больше похожий на короткий меч, он сдвинул к локтю рукав белой сорочки и неожиданно полоснул стальным лезвием по оголённому запястью. Я вздрогнул от негромкого всхлипа мужчины и невольно сжался при виде хлынувшей на сорочку крови, казавшейся чёрной в полумраке комнаты. Вдруг что-то белесовато-светящееся небольшим облачком пролетело сверху от едва угадываемого в полутьме потолка к застывшему в оцепенении человеку и влилось, втянулось в его затылок, исчезнув без следа. Мужчина дёрнулся как от удара, выронил кинжал и пережал большим пальцем освободившейся руки вену чуть выше разреза. Всё так же сдавливая кровоток, он отошёл от зеркала и направился, как я понял, к выходу из комнаты. И тут его движения резко замедлились, перейдя в последовательное подёргивание частей тела со всё более удлиняющимися паузами, - внутри компьютера заскрежетало, а потом внезапно смолкло. Живое изображение превратилось в неподвижную картинку. Меня будто ледяной водой окатили - настолько был поглощён происходящим на экране и не ожидал, что всё так резко прервётся. Словно из одного мира в другой в одно мгновение перенёсся. Вот это да! Настоящий эффект присутствия в виртуальной реальности безо всякого спецшлема. Я всмотрелся в лицо мужчины на экране, замершего в бесконечной паузе. Черты его теперь смазывались полосками серых строчек, выплюнутых рассерженным от бессилия компьютером, но всё равно было заметно застывшее на нём выражение растерянности и, похоже, любопытства одновременно. Не взялся бы утверждать на сто процентов, но в этот момент мне показалось именно так. Какое-то время я ещё терзал клавиатуру, хотя уже понимал, что это бесполезно. Единственное, чего добился после нажатия клавиши табуляции, так это появления текста во весь экран поверх зависшей картинки. Удивительно, но раз уж появилась хоть какая-то информация, то надо почитать. Влип глазами в текст и сразу вспомнил слова Эдика, что там сплошная тарабарщина. Действительно. Притом с самого начала.
  "Было. Замри непонятка! Ты ту си эру Тибидаха. Незнамо, что будется. А изначально гоу Звездец. Но ещё не было хреномутии, а пока начиналось. Когда же фьють летуны, черви и звери, слиняли чилдрены и появились звезданутые, то стала долбёжка со старыми многими"...
  В общем, сначала я ничего не понял. Потом тоже, но некоторые места заинтересовали, потому что казалось: ещё чуть-чуть напрячь мозги и уловлю ускользаемый смысл. Но до полной ясности так и не дошло, хотя каждая "страница" текста держалась на фоне по-прежнему "висевшей" картинки минут по пять. Через полчаса я бросил забивать себе голову и попробовал перезагрузиться. Всё повторилось в точности вплоть до ощущений и зависания изображения на том самом моменте, когда мужчина с окровавленной рукой направился от зеркала к выходу. Перезагрузившись ещё раз, хотел попытаться распечатать дискету, но...компьютер показывал, что диск "А" свободен, то есть дискеты в нём нет. Как это может быть? Во, блин, дела... Попробовал ещё раз и получил тот же результат: "Вставьте диск в дисковод "А". Вновь на дурачка стал бегать пальцами по клавишам, но это всё равно что труп щекотать.
  На часах было уже восемь вечера, а у меня внутри - чувство неудовлетворённости и даже как бы обиды. Как у ребёнка, которому дали потрогать необыкновенную игрушку, а потом отобрали и спрятали. Покормив собак и строго предупредив Рэкса чтоб больше не таскал по двору колесо от "Ауди", я стал названивать в Москву Николаю. Если уж он не сможет раскрутить эту дискету, то не сможет никто. Когда-то я уговорил его бросить пахоту на чужих дядей, получая копейки за возможность быть в любое время при компьютере. "Если ты такой бзикнутый, что без компьютера жить не можешь, то заработай бабок и купи себе какой хочешь", - сказал я ему тогда, вербуя в напарники. Господи, как мы втроём вкалывали в том году! Ели и спали так редко, что стали похожи на мумии с безумными глазами и стальными жилами вместо мышц. Если бы сейчас предложили повторить тот эксперимент с учётом ошибок и в сто раз на более выгодных условиях, наверное, отказался бы. Но, в конце-концов, двести семьдесят бычков, не считая двенадцати отравленных, откормили, сдали на мясокомбинат и, хоть и там, и в совхозе при расчёте обманули нас прилично, но бабки в карманах зашуршали. Я свои решил пустить в дело, то есть в коммерцию. Женька купил тачку и уехал отдыхать на юг, а Николай всё до копейки, ещё и призаняв у меня, отдал за какой-то навороченный компьютер. В дальнейшем мне трижды приходилось начинать бизнес с нуля, а однажды и с большого минуса, зато напарник мой бывший только набирал обороты на тропе своего увлечения. Был момент, когда его даже приглашали в Штаты в Силиконовую долину поработать, но он явно не космополит: любит пиво с воблой, варёную картошку с салом под водочку и русских девок. Правда, однажды он чуть не попал под железный колпак Министерства обороны, соблазненный перспективами засекреченной электроники, но вовремя сдал назад, о чём сейчас нисколько не жалеет.
  Вместо Николая забубнил автоответчик и я, подождав сигнала, сообщил, что завтра буду в Москве, пусть вечером ждёт меня дома. А потом, не выдержав, вернулся к компьютеру. Стараясь не обращать внимания на застывшего человека в окровавленной сорочке, на этот раз попытался дочитать весь текст до конца. Впечатление создалось такое, что неизвестный автор специально корёжил русский язык, меняя местами морфемы, придавая словам другое значение и делая прочие гадости, чтобы скрыть истинное содержание напечатанного или просто валяя дурака. Похоже на то, как когда-то в школе баловались с друзьями, общаясь между собой на выдуманном языке. А письменно, вообще, такие шифры буквенные выдумывали, что сами с большим трудом разбирались, особенно если кто при записи ошибки делал. Но здесь явно другое. Смысл то возникал, то как бы расслаивался, а то и пропадал вовсе. Это было нечто вроде изложения каких-то глобальных событий, причём стиль временами менялся - то есть возможно, что автором являлся не один человек, а несколько. Была даже определённая последовательность в описании событий, хронология была, но даты я не понимал - не мог врубиться в принцип отсчёта. Например, был "девятый трухлень после главной долбёжки", а потом наступил "первый крутой година эры Тибидаха". Я сначала даже подумал, что это опечатка и надо читать "первый крутой гадина", но последующие фразы указывали именно на время, а не на гадину. Когда же в конце я прочитал над небольшим текстом заголовок "Лепилог", то сразу возникла аналогия с эпилогом.
  К трём часам ночи я выключил компьютер и попробовал прийти к каким-либо выводам по поводу текста. В затюканных мыслями мозгах я дошёл лишь до трёх. Во-первых, возможно, что кто-то от безделья решил подурачиться и, коверкая слова, налепил что попало, чтоб другие голову поломали. У нас таких умников до фига и больше. Могло быть и так, что, как мы в школе, кто-то зашифровал текст по какой-то своей причудливой системе. Тогда, надо признать, работу он проделал огромную, хоть и также бессмысленную. Ну, и в-третьих, это действительно что-то достаточно серьёзное, но пока мне непонятное. Нечто вроде "Повести временных лет", но на малознакомом языке, хотя и русскими буквами. То есть кто-то пытался изложить всё на русском, зная его лишь поверхностно. Хотя самое трудные правила, то есть времена глаголов, падежи и прочие нюансы нашего языка как раз соблюдены верно. Наиболее напрашивающимися были первые два вывода, но, после сохранившихся ещё впечатлений от просмотра, я подсознательно склонялся к третьему. Решив выяснить потом у Эдика, где он взял эту дискету и всё, что ему о ней известно, я направился в спальню.
  Прошла ровно неделя и кое-что прояснилось, а кое-что ещё больше запуталось. Прояснилось, правда, в общих чертах, с текстом, который, действительно, представлял собой нечто вроде летописи, но довольно-таки непонятной. Я даже примерный перевод составил и небольшой словарик, хотя за смысловую точность поручиться на все сто не мог и перевод был всё-таки условным. Кажется, автор придумал свой собственный язык для изложения выдуманных им событий. Я был уверен в этом наверняка ещё вчера, пока не позвонил Николай и, волнуясь, что было для него необычно, не попытался мне объяснить, что скоро сойдёт с ума из-за моей дискеты и чтобы я срочно ехал к нему. И тут мне почему-то стало страшно. Особенно, после его слов, что ЭТОГО не может быть, но он сам свидетель, что ЭТО существует. Я ничего не понял из его путанных торопливых объяснений кроме того, что всю неделю он только и занимается моей игрушкой. Пообещав приехать к нему в ближайшее время, сегодня я с нетерпением ждал Эдика, который собирался заявиться вместе с хозяином дискеты. По телефону он коротко рассказал, что зовут того Михаилом Ильичом, которому по паспорту сорок два года, хотя сам утверждает, что тридцать шесть - у него до сих пор провал в памяти (ничего не помнит за предыдущие шесть лет) и из-за этого три месяца его держали в Маслово в психушке, а жена с ним развелась. К Эдику он устроился на работу недавно и зарекомендовал себя отлично: не алкаш, работяга, умница, порядочный, но немного замкнут. Дискета? Не помнит, как она к нему попала. Говорит, что в тот момент, когда опять соображать начал, она была уже у него в кармане. В общем, при встрече он сам на все вопросы ответит, потому что ему тоже интересно, что на ней.
  А вот и звонок: раз - дзинь, два - дзинь. Сообщаю Миронову, что сам открою. На экране вижу Эдика и за его спиной фигуру поплотнее, хотя голова фигуры закрыта эдиковой шляпой. Ширу я пристегнул к цепи около её огромной будки и пошёл встречать гостей. Открыв дверь и пропустив Эдика, я хотел сказать "проходите, пожалуйста" его замешкавшемуся спутнику, но даже вздрогнул от неожиданности и остолбенел, увидев его лицо. Это был мужчина из комнаты со свечами. Не просто очень похожий - это был именно ОН. Мужчина, явно не выглядевший на сорок два, удивлённо посмотрел на меня и, чуть поколебавшись, протянул мне правую руку, сказав с едва уловимой хрипотцой в голосе:
  - Добрый день. Я Михаил Ильич.
  Я машинально пожал протянутую пятерню, оторвал взгляд от его лица и посмотрел на его левую руку. Запястье было гладким, без шрама. На душе полегчало и я ответил:
  - Добрый день, Михаил Ильич. Пойдёмте в дом.
  Повернувшись, я увидел Миронова, который стоял около будки с Широй, и поразился его сосредоточенному лицу, отчего шрам на щеке как бы съёжился. Пронзительным взглядом он уставился на Михаила Ильича и, потирая пальцами подбородок, будто силился что-то вспомнить. "Какие-то все странные сегодня", - удивился я, но не успел придать этому значения, потому что надо было спасать гостей от мчавшегося с поцелуями Рэкса.
  
  ОТЕЦ РУМИРА
  
  ОТРЫВОК ИЗ ТЕКСТА С ЗАГАДОЧНОЙ ДИСКЕТЫ, ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД
  
  ...и собрались все тринадцать Зол в глухой, но большой деревне, расположенной на просторной зелёной возвышенности среди болот. Собрали они жителей на площадь и говорят им:
  - Выбирайте среди нас любое Зло, которое хотите, чтобы управляло вами, а то совсем здесь бардак какой-то: живёте сами по себе без всякого контроля, неинтересно как-то.
  Люди долго и угрюмо молчали, а потом выступил вперёд самый старый и мудрый и спросил:
  - А если мы никого из вас не выберем?
  Все тринадцать засмеялись, а потом ответили ему:
  - Тогда мы будем с вами все. Хотя мы и так всегда с вами, но в ничтожных долях, а теперь можем полностью подчинить вас, потому что выросли и окрепли. Но, так как мы честные и порядочные - демократы мы - выбирайте, пока шанс даём.
  И тогда мужики сурьёзно засовещались. Вплоть до мордобоя. В конце-концов послушались самого умного знайку, который сказал, что из всех Зол надо выбирать меньшее. Так и сделали: выбрали самое меньшее. Ма-алюсенькое такое. И, конечно, ехидное, как у маленьких водится. Но оно оказалось такой хитрой курвой, что вскоре совсем житья людям друг от друга не стало: что ни сделаешь, что ни скажешь, только гадостью оборачивалось. Возненавидели все друг друга что в любой семье, что во всей деревне. А малюсенькое Зло им втолковывает постоянно:
  - Это ещё что! Вот если бы вы какое другое Зло выбрали, знаете, что за ужас бы начался? Не жизнь, а кошмар. Так что лучше устроить ещё одно голосование и меня пожизненно выбрать, пока не помру. Привыкнем друг к другу постепенно, стерпится - слюбится.
  А кто возражать начинал, так ему или вскоре морду били, или корова от какой-нибудь болезни сдыхала. И вот через некоторое время вновь собирается обозлённый народ на площади для перевыборов, а перед ним двенадцать Зол. И говорят они мужикам:
  - Ну что ж, перевыборы так перевыборы. Только имейте в виду, что мы в курсе, какую тут пиар-кампанию среди вас наше меньшее Зло проводило. Если на поводу у него пойдёте, можем и обидеться.
  Приуныл народ. И так натерпелись, а что делать, не знают. Посовещавшись втихаря между собой, решили попробовать от противного: наибольшее Зло выбрать. Ну, и выбрали, хрена ли делать? И взвыли, кто ещё мог выть, да так, что вся болотная мразь вокруг под коряги попряталась. Жить невозможно стало совсем - одни беды и сплошное Зло: и вокруг, и в каждом - в общем, не жизнь, а ненависть сплошная. Деревня почти наполовину обезлюдела, а те, кто остались, на себя в зеркало боялись смотреть. Более-менее спасались самогоном, отварами из белены, мухоморов всяких и садомазохистским сексом.
  На следующие выборы почти никто и не пришёл, за исключением выживших послушных пенсионеров да любопытных малолеток. Остальные или в кайфе балдели, или уже блевали после него.
  - Та-ак, - сказали двенадцать Зол зловеще. - Электорат к выборам не готов, так мы понимаем? А раз электорат к выборам не готов, значит, не созрел. Кажется, необходимо прямое правление.
  А среди кучки жителей, собравшихся на площади, был один пацан, который целый год шёл пешком через трудности и болота, чтобы повидать мать, которая жила в этой деревне. Когда-то отвезла она сына в город на учёбу, а теперь он пришёл навестить её, но опоздал: она, похоронив мужа и оставшись одна, не выдержала домогательств обнаглевшего вечно пьяного соседа и повесилась. Так вот почему-то сильно этот пацан отличался от остальных деревенских на площади: не обращал вроде бы никакого внимания ни на одно из Зол, а занимался тем, что разговаривал с девочкой-сироткой, родители которой совсем недавно умерли в полной нищете. Лет пятнадцать ей было, а ему чуть побольше. И вот, когда после непонятных и страшных слов о прямом правлении наступила тишина, этот пацан громко спросил:
  - А зачем вам, повелители, вообще нужны были выборы? Вы же и так здесь хозяева.
  Все тринадцать вначале даже растерялись от такого наглого вопроса. Потом самое большее Зло соизволило ответить:
  - Мы же, гм-м, молодой человек, всё по-демократически хотим. Мировая практика такая. Мы не совсем то, что вы о нас думаете. В принципе, мы очень хорошие. Вот как решите, так и будет. Выбирайте, так сказать, гмм, своё будущее.
  - А если и выбирать-то не из кого, кроме вас? - опять звонким голосом спросил обнаглевший пацан.
  - Во, даёт! - изумилось наименьшее Зло.
  А наибольшее нахмурилось.
  - Вы, вообще-то, молодой человек, думайте, о чём говорите. Как это не из кого, когда нас на одно место целых тринадцать?
  - Понял, понял, - не стал спорить тот. - А можно ещё несколько вопросов задать? Так сказать, для расширения кругозора?
  Заметив, что пацан всё-таки испугался и храбрится лишь для вида, все тринадцать милостиво кивнули.
  - Мне интересно, как вы будете осуществлять прямое правление, если выборы не состоятся? Вы что, типа парламента что ли будете?
  Тринадцать захохотали. Потом наибольшее Зло стало объяснять, что вариантов множество: они могут просто все находиться постоянно среди людей, могут быть все в одном человеке, если тот будет правителем, могут...
  - А как вам лучше: всем быть среди всех или всем в одном? - заинтересованно перебил его пацан.
  Наибольшее Зло злобно посмотрело на перебившего и сказало:
  - Всему есть предел, и ты нам надоел. Если ты настолько любопытен и непочтителен, что стал мне неприятен, я тебе отвечу, но потом потребую плату. Мы и так всегда среди всех, но не всегда правим. А чтобы править наверняка, нам удобнее быть всем в одном человеке, но тогда он станет тираном-уничтожителем. Ты, случайно, не хочешь стать таким, любопытный юноша?
  - Хочу, - спокойно ответил тот, и от него отшатнулись все, кто стоял рядом, за исключением несчастной нищей девчонки, доверчиво ухватившей его пальцы своими.
  - Докажи, - не поверило наибольшее Зло.
  - Пусть мне поможет хотя бы меньшее из вас.
  - Хорошо.
  Меньшее среди всех Зол вошло в него и тогда юноша пошёл по деревенской улице, ни на кого не глядя. Когда он подошёл к дому соседа, из-за которого повесилась его мать, то подобрал у ворот валяющийся на земле лом и крикнул:
  - Эй, сосед, я тебя убивать пришёл!
  - Ты что? - зашептало ему меньшее Зло. - Просто дай ему в морду или курятник подожги...
  Но, когда одурелый от самогона мужик вылетел с топором в руках на улицу, юноша этим самым ломом пробил насквозь его туловище, пригвоздив к бревенчатой стене избы.
  - Ну, что, мужики, как вам лучше: мы во всех вас полезем или вот в этого одного? - спросило шестое Зло у пенсионеров, ставших свидетелями произошедшего.
  - В него, в него, - загалдели те. - У него всё равно никого нет, а мы семейные.
  - А что? Вроде бы годится, - засмеялось наибольшее Зло, а меньшее посмотрело на подростка презрительно и спросило:
  - А как твоё имя, злой мальчик?
  - Бопетр, - ответил тот. - Но мне, господа, кое-что ещё непонятно.
  - Спрашивай.
  - Я смогу править так, как хочу, и никто мне не указ, правильно?
  - Правильно, правильно. Мы будем править тобой, а ты будешь править людьми, и пусть только кто-нибудь попробует тебя ослушаться. Твои указания будут законом для жителей этой деревни. А в дальнейшем, может быть, и для всего мира - ведь с тобой будем мы. А мы, когда едины, почти непобедимы.
  - Но, если вы говорите, что всё должно быть по-демократически, как же так получается, что я один буду управлять? И когда будут следующие выборы?
  - Ну...- ты же сам свидетель - своим согласным молчанием, то есть демократическим путём, жители выбрали всех нас и согласились с тем, чтобы мы управляли все одновременно. А насчёт следующих выборов не волнуйся: они, наверное, не состоятся, потому что избирать, скорее всего, некому будет, ха-ха-ха.
  Несколько ещё остававшихся на площади человек содрогнулись, только теперь осознав весь ужас предстоящей жизни. Бопетр почесал затылок и уточнил:
  - Вот, допустим, велел я что-нибудь, а вы внутри меня несогласны...
  Зловещий хохот разнёсся над площадью, деревней, болотами и достиг даже ближайшего городка на холмах, жители которого от неожиданности испуганно замерли.
  - Согласны, согласны, не волнуйся. Любой твой приказ - это наш приказ и никто его не нарушит.
  - Это хорошо, - впервые улыбнулся пацан. - Тогда давайте заключим соглашение.
  - Какое соглашение? - удивились тринадцать Зол. - Ты что, нам не веришь? Мы хоть и злые, но честные.
  - А если честные, чего вы боитесь? - настаивал тот. - Поклянитесь, что от своих слов не откажетесь, вот и всё.
  - Во, блин, упёртый, - восхитилось десятое Зло.
  А наибольшее зловеще нависло над ним и, едва сохраняя спокойствие, прошипело:
  - В чём нам поклясться, юный идиот? От каких таких наших слов не откажемся?
  - Поклянитесь, что любой мой приказ с момента вселения вас в меня будет обязателен для всех и вы не покинете меня, пока не состоятся новые выборы.
  Все тринадцать переглянулись между собой и посмотрели уважительно на пацана. Потом наибольшее Зло торжественно зарычало на всю округу так, что было слышно в нескольких ближайших городах:
  - Мы, тринадцать Зол этого мира торжественно клянёмся: с момента вселения нас в тело законно избранного народом правителя Бопетра любой его приказ обязателен для всех, кому он будет отдан и мы не покинем тело Бопетра до тех пор, пока не состоятся новые выборы правителя жителями этой деревни!
  - Клянёмся!!! - заорали все тринадцать так, что содрогнулись горы соседней страны Транквиллии.
  - Ну, и последнее... - начал Бопетр.
  - Убью га-ада! Достал, сволочь! - зарычало наибольшее Зло, кидаясь к юноше, но остальные не дали совершиться экзекуции, облепив со всех сторон наибольшее и, в конце-концов, отговорив его от поспешного поступка.
  - Да я и хотел-то всего лишь навсего спросить, - выпрямился присевший от испуга парнишка, - праздновать-то будем?
  - Праздновать?
  - Ну да, выборы всё-таки. Попраздновать бы надо хоть пару деньков, как везде делается. А потом торжественно в меня входите и начнём править.
  Тринадцать переглянулись в очередной раз, закивали друг другу и зловеще заулыбались.
  - Что ж, давай попразднуем. А через два дня без иннагураций там всяких править начнём.
  - Только денег у меня нету, - закручинился Бопетр.
  - Не волнуйся, подожди до вечера, - усмехнулось шестое по величине Зло.
  И впрямь, к вечеру на бричке, запряжённой двумя лошадьми, примчался какой-то богатый горожанин с ошалевшим лицом и спросил, кто такой Бопетр. Когда ему указали, вытащил из брички сумку, полную золотых монет и кинулся вместе с ней пацану в ноги.
  - Только не гневайся, господин. Возьми всё, что собрал, больше нету.
  Бопетр даже не удивился, взял сумку и пошёл по домам, заказывая кому самогон сварить, кому закуску тащить, кому с гармошкой явиться, а денег не жалел. И праздник начался. В этой деревне за всю её историю никогда такого не было: ни до, ни после. Самогон - рекой, музыка - струны и меха рвались, пляски - до упаду, морды - в кровь, секс - в открытую, два пожара и три трупа - короче, колбасились до полного отпада. Все тринадцать Зол, естественно, тоже поучаствовали, повеселились. Из всей деревни только несколько человек не пили: кузнецы что-то ковали на околице, у двоих почки болели да старый знайка с Бопетром и его подружкой-сироткой сначала чаи с мёдом гоняли, а потом Бопетр с девчонкой на сеновале уединились. Утром через два дня больной с похмелья и угрюмый народ с потёртыми рожами вновь собрался на площади. Глядь, а Бопетра-то и нету.
  - Да на околице он за кузницей, - подсказал кто-то.
  Все туда. А там...стоит новый дом, весь окованный железными листами, с металлической дверью и окнами, в которые и ребёнку-то не пролезть, а не то, что грабителю какому-нибудь. И Бопетр около дома на лавке сидит.
  - Это что такое? - удивились тринадцать Зол. - Жить что ли в таком собираешься?
  - Да, - ответил тот. - Я ж всё-таки правитель, а не хухры-мухры. Зла буду много делать, а здесь меня никто не возьмёт даже пушкой. И ещё я хочу теперь зваться Бопетр Железный.
  Тринадцать снисходительно заулыбались: что поделаешь, пацан - он и есть пацан.
  - Живи. Зовись Железным. Так что? Мы в тебя входим? Да не трусь, это не больно.
  - Входите, - согласился тот, а сам тем временем шагнул внутрь металлического дома и повернулся в дверном проёме лицом к народу.
  - Мы уже в тебе, Бопетр, чувствуешь? - услышал он внутри себя.
  - Ещё бы, аж башка трещит, - мысленно ответил он. - А можно я пока от себя ещё кое-что мужикам скажу на прощание?
  - Валяй, прощайся, а мы пока обсудим, с чего правление начать.
  - Люди, слушайте меня, - закричал юноша. - Я, Бопетр Железный, законный ваш правитель, приказываю: никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не выпускать меня из этого дома и не исполнять больше ни одного моего повеления или просьбы! Всё!
  С этими словами он захлопнул дверь изнутри на самозащёлкивающийся хитрый замок и тут же заорал:
  - Эй, эй, откройте! Приказываю вам, откройте! Мы, тринадцать Зол, уничтожим вас всех и ваших близких, если не откроете!
  Но народ уже разбегался в ужасе. Только несколько человек с оружием в руках и ватой в ушах расположились по периметру вокруг дома, чтобы никого не подпускать, если вдруг какие-нибудь идиоты найдутся. Старый знайка хорошо им объяснил, что случится, если Бопетр Железный выйдет наружу или кто-то войдёт к нему.
  Многие годы сменялись охранники с ватой в ушах, через узкое оконце подавали пищу и забирали нечистоты, а деревня жила своей обычной жизнью. Но однажды заявился в эти края молодой маг, убил охранников и открыл дверь.
  - Меня зовут Тибидах, - сказал он седому и слепому старику.
  - Ты дурак, Тибидах, - ответил тот и попытался ударить на голос заточенной до остроты бритвы ложкой.
  - Нет, я будущий властелин мира, а ты совсем не железный, - сказал маг, с лёгкостью отбивая удар и вонзая свой кинжал старику в сердце.
  - Тринадцать Зол, я ваш! - закричал он, наступив на грудь упавшему замертво Бопетру.
  На мгновение его затрясло, словно в лихорадке, и тут же прошло. Он направился на улицу, но деревня уже была пуста - люди разбежались кто куда. Тибидах взлетел на высоту парящего орла, повернул один из перстней на пальце и что-то прошептал. Огненный шар вырос на возвышенности, где находилась деревня, а несколько мгновений спустя на этом месте было только что-то чёрное, обугленное и блестящее.
  
  Девочка, подруга Бопетра, ушла из деревни сразу, как только он скрылся в железном доме. Выданных им денег ей хватило на полгода, чтобы только добраться до Срединной земли, в которой начиналась Страна Гор. Дальше она шла пешком, лишь иногда задерживаясь в редких селениях, чтобы заработать себе на пищу и одежду. Через девять месяцев после начала пути в харчевне маленькой деревушки она родила сына, умерев после этого от потери крови. Мальчика выходила хозяйка харчевни, у которой уже было шестеро детей. А когда дела у неё из-за начавшейся войны пошли совсем плохо и мальчишке исполнилось три года, она отдала его в древний монастырь в горах, которым владел орден воинов-монахов.
  - Как зовут мальчика? - только и спросил её суровый и смуглый привратник с синими глазами.
  - Мать назвала его Румиром, - ответила она.
  А кареглазый маленький Румир улыбнулся, услыхав своё имя, задрал голову вверх и, увидав высоко в небе парящего орла, спросил сурового привратника:
  - А меня здесь научат летать?
  - Да, - сказал привратник.
  
  (Из "Хроник эры Тибидаха" "О Бопетре Железном")
  
  
  ЛЮБОВЬ НОМЕР Х
  Маразм вокруг всё круче и круче - прямо круговерть какая-то маразматическая. Снизу дно, сверху зло, с боков жуть. Вот тогда я взял и на время ушёл в себя. Во мне, оказывается, много хорошего, хорошо во мне. Только сыровато немного, потому что состою, в основном, из воды. Я и появился-то из воды, как и все. Интересный у нас жизненный путь: из воды в землю. Но пока я посредине, то есть в себе. Вышел я оттуда, примерно, через двенадцать с половиной секунд. Выходная скорость оказалась слишком высокой, поэтому далековато отлетел от тела. Посмотрел на него со стороны...фу, какая гадость...конечности торчат неэстетично, оболочка для внутренностей тонкая, крыльев нет - в общем, стало понятно, что ЭТО тело мне совсем не соответствует. Но другого нет, придётся работать с этим - не воровать же у других. Хотя... Нет, не буду: хлопот много, а результат сомнителен, так что обойдусь своим. Ну, а если не выдержит и выйдет из строя, так ему и надо: столько лет без толку таскает меня по земле, а зачем - неизвестно. Может, самому его уничтожить, чтоб не мучилось? Маразм-то спадать и не думает - наоборот, ещё круче становится, да и время пока есть свободное...Или...Господи, а времени-то уже и нет. Заканчивается. И подсчитываю его просто по привычке. Зачем его теперь считать, если оно всё равно заканчивается? А зачем раньше всё время считал время, когда оно было, ведь толку-то всё равно от этого никакого не было? Как не было? Что-то ведь было? Родился, помню, учился, трудился, жил... Или не жил? Да жил, жил. Даже любил, помню... Нет, эту не любил, нравилась просто. Маму любил, хотя плохо помню, - рано умерла. Это, конечно, совсем другая любовь: гены, родная кровь... Что же, выходит, я и не любил что ли по-настоящему ни разу? Не может быть. Надо повспоминать. Нет, когда колбасу или конфеты - это другое. Так, так, в школе из-за этой, как её, дрался...блин, не помню имени... Нет, это подростковая влюблённость. А вот в институте Наташке всё время хотел признаться, но крутил почему-то с другими...блин, она давно замужем, так что проехали... Но любил? Да, да, но понял-то когда? Когда уже ни Наташки, ни чувств настоящих. Господи, всю жизнь вспоминаю и всю жизнь я пытался любить. Всех. И ничего не получалось, никому моя любовь не нужна была. Она всем мешала, все её обязательно хотели убить. И убивали в самом начале. Или не замечали её вообще. Или плевали на неё с высокой колокольни. Она же помеха для всего: для бизнеса, для карьеры, успеха. А теперь даже не знаю как следует, какая она настоящая, только мечтал когда-то о ней. Хоть бы почувствовать, что это такое - настоящая любовь, чтобы и ты...и тебя... И тогда бы я точно знал, что в жизни у меня было НАСТОЯЩЕЕ, и пусть бы тогда время остановилось насовсем и стояло целую вечность, потому что... Теперь я понял. Понял, для чего жизнь. Но жил-то чёрт знает как. А когда понял, жизни уже нет. Ничего нет. Один маразм. Ну и чёрт с ним, с маразмом. Вот ему моё тело - пусть с ним, что хочет, то и делает. А мне надоело. Тьфу, вся жизнь зря... Ухожу. Из себя. Навсегда ухожу. Гуд бай, дамы и господа, живите, кувыркайтесь, стройте благополучие, копошитесь... Скоро встретимся, и место встречи изменить уже нельзя. А пока вспоминайте меня иногда...хоть и вспоминать-то нечего...а тело, вообще, даже без крыльев, тьфу...
  
  Л Е П И Л О Г
  (ОТРЫВОК ИЗ ТЕКСТА С ЗАГАДОЧНОЙ ДИСКЕТЫ, НО БЕЗ ПЕРЕВОДА)
  
  ...И вдруг в один чернявый трухлень искряно светанул по чанам смысл. И вспышляк пронзил хреномутию. И пропал Тибидах. И засудёргались все звезданутые: и нахальщики, и дюбаки, и бляшные мурлышки с мымряхами, и хлюпята, и улыбы, и гнильки, и даже пустыши с простухами. И всколубыхнулось черномразиво, гробя волоокий мил. И завсплаакал тогда Румир, потому что льзя всё, но червям. И кинулся он в трупыль, а за ним мало. И пропал вспышляк. И тогда вновь гоу Звездец, а с ним и Тибидах. И все опять ту би звезданутые, и всем опять хоросиво. Льзя, льзя, льзя! Ум-м, ум-м, чмок, чмок, попа, чмок, чмок, Звездец!
   Из "Чана звезданутого во второй час Тибидаха")
  
  ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
  - Может, сотрём эти вселенные, к чертям? Я имею в виду материальное воплощение.
  - Тебе бы всё стирать... Может, весь файл сотрёшь?
  - Файл жалко. А вот вселенные... Или Время заменить на нормальное, а то это совсем уж непредсказуемым становится, самостоятельным. Смотри, сколько ошибок наделало.
  - Ерунда. То, что в этот миг кажется ошибкой, потом оказывается наиболее верным решением. Мне нравится, как оно среагировало на постороннее вмешательство в его естественное течение.
  - Тебе, конечно, как Богу видней, но...
  - Может, мы стали свидетелями зарождения у него разума.
  - Этого ещё не хватало. Что-то уж больно много всего разумного в космосе расплодилось. Есть у Тебя Космический Разум и хватит, а то уже в каждой вселенной этих разумов уже чёрт знает по сколько.
  - Это ты зря. Мелочиться начинаешь. Я предлагаю оставить в этой игре всё, как есть, пустить на саморазвитие и пока не вмешиваться.
  - А если...
  - Если только человечество не станет разрушителем всей вселенной. Уничтожить её раньше времени я не дам. И никаких консультаций ни Полям Зла, ни Общим Разумам. Согласен?
  - Не нравится мне это. Может, доиграем? В ускоренном темпе, блиц, а?
  - Куда торопишься? Тем более, что не так уж и много у нас материальных миров. Должны же мы их возможности как следует знать или нет?
  - Ой, ой, ой! А то не знаешь! Рано или поздно всё заканчивается полным уничтожением. Материальный мир нежизнеспособен.
  - Это мы сами виноваты: что-то не так программируем.
  - Ты меня-то не приплетай. Я всего-то и создал тысяч шесть материальных вселенных, не больше.
  - Тринадцать тысяч шестьсот пятнадцать.
  - Ну, ошибся чуток, подумаешь.
  - Всё-таки надо будет как-нибудь заняться анализом программ по материальным вселенным - слишком много боли и страданий.
  - Нормально, иначе прогрессировать не будут.
  - А насчёт этой игры моё предложение всё же такое: оставить, как есть, и пустить на саморазвитие.
  - То есть на самотёк?
  - Да, если тебе так нравится это слово. Ты, прямо-таки, как настоящий бюрократ мыслить начинаешь - плохо на тебя Земля повлияла.
  - О кей, уговорил. Хотя чувствую, не ко злу всё это.
  - Какому козлу?
  - Не ко злу! Фразеологизм. Лично мой. У тебя - "не к добру", а у меня антоним - "не ко злу", понял?
  - Да понял я, понял. Пошутил, просто, а ты всерьёз мне объяснять начинаешь.
  - А зачем тупым прикидываешься? Это на Тебя тоже человеки-земляне так подействовали. Ух, какие они отрицательные, сволочи, так бы их всех... А Ты их любишь, дураков таких.
  - Ладно, ладно, не переживай за меня. В общем, с этими вселенными решили: на время оставляем их в покое.
  - Во, во, на это оборзевшее Время.
  - Да хватит тебе к нему придираться. Ещё будешь играть или своими личными делами пока займёмся?
  - Давай продолжим. Я предлагаю обратить внимание во-он на тех гавриков.
  - Кто это такие? Я что-то их не помню
  - Представители цивилизации из пятьсот семьдесят первого магнитного измерения. Очень резко вдруг начали прогрессировать, а в данный момент делают попытки материализации. Космическое Поле Зла просчитывает варианты их будущего.
  - А Космический Разум мне ничего про них не сообщал...
  - У меня информация лучше поставлена, потому что души почти всех руководителей секретных спецслужб в моём подчинении.
  - Кстати, вот тебе пример, что материальный мир не так уж и безнадёжен, если одна из цивилизаций эволюционирует к этому состоянию, а не наоборот.
  - Уж больно эти магнетики рациональные какие-то, как компьютеры. Так что это ещё вопрос, насколько правилен их путь.
  - В точку! Вот мы и посмотрим. Честно говоря, мне самому рационалисты надоели до чёртиков. То ли дело поэты.
   "Иглою любви прокололи артерию духа,
   И капля упала, и сердцем её нарекли ".
  И он прав, этот поэт.
  - Ха! Туфта какая-то. Мне больше блатные нравятся. Вот, например, ничего:
   "Удар глухой по тыкве волосатой -
   Залётный фраер, заморенный чушкарь.
   И ошмонали лэпень полосатый -
   В карманах ветер, а, точней, голяк".
  
  - Примитивщина. Хотя мотивчик ничего, бодрый.
  - А мне и текстик нравится, не люблю фраеров. А вот ещё жалистная:
   "Цыганка стройная гадала с картами
   Дорогу дальнюю, казённый дом -
   Быть может, старая тюрьма Центральная
   Меня несчастного по новой ждёт.
   Тага-анка"...
  
  - Хватит, хватит, мне это совсем не нравится.
  - А мне нра... Кстати, а не прогуляться ли нам в какой-нибудь мирок и там поругаться как следует, а? Естественно, играть будем по существующей в той жизни правилам.
  - Можно. Только куда конкретно? И в каком облике?
  - Да хоть к этим магнетикам. В облике импульсов. Я буду абсолютно минусовым, а ты, конечно, положительным. Так что, погнали?
  - Не гони раньше раннего. Давай сначала обдумаем цели нашего там появления и какими способами позволим себе их решать.
  - Вечно Ты... Ну что ж, давай обсудим, так их перетак.
  - Не ругаться в присутствии Бога, нечистое создание!
  - Извиняюсь, вырвалось нечаянно. Ну, что, загружаемся?
  - Поехали.
  
  
  
  КОНЕЦ КНИГИ ПЕРВОЙ
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"