Мы бежали, напрягая все силы, бункер был близко. Те, кто отставал, были настигаемы огненным зверем, который взмахом крыла поражал их и они падали замертво. Он был огнём стремительным как ветер, клокочущим как буря, весь соткан из движения. Но погибающие спасали нас, те секунды, которые уходили на каждый его взмах приближали нас к спасительному входу в бункер. И когда он уже в нескольких шагах от нас и первые, самые быстрые из нас уже вбежали в ворота, я понял, просчитал, осмыслил, что двое сзади меня, и она чудный человечек впереди, в шаге от меня не успеют пересечь спасительную черту. Неожиданно в самой глубине сердца из детства вырвалось странное чувство - спасти их, во что бы то ни стало; пусть они успеют, а особенно она, она то точно тогда успеет. Я остановился и развернулся лицом к зверю, в это миг поворота, увидел ужас и недоумённое удивление в глазах двух сзади меня бегущих. Но я ошибся в расчёте, крыло зверя пронзило последнего бегущего, он не спасён, он умер. Удивительно, но нет страха во мне, где он? куда делся? Я спокойно стою и жду, когда крыло пронзит меня, понимаешь, что это секунды, миг, но, кажется целая жизнь. Они успели, точно успели, они уже в бункере - метаются мысли в моей голове. И она то же - и от этой мысли какая - то радость наполнила меня и уже безразлично, что зверь возвысился надо мной и крыло его через доли секунды пронзит меня, и я отправлюсь в небытие. Но он замер и стоит, его глаза упёрлись в меня, может это обман, говорят же, что перед смертью время замедляется. Может и так, но лучше я потрачу эти доли секунды на чувство, давно забытое, а сейчас вдруг нахлынувшее на меня радость - отдать себя, за другого пусть и чужого. Ещё несколько секунд назад это было для меня безумием, действием полностью чуждым законам нашего мира. Но сейчас не так, ещё и ещё с наслаждением думаю, переживаю эту мысль - "она спаслась, она будет жить". Да и это "чёрт", что бежал за мной, хоть и гаденький тип, но и его спасение радует сердце. Любил ли я её? Не знаю, может быть. Хотя отношений и не было между нами. Кто я, что мог дать ей? Ничего. А она статная, чудная, милейшая дама.... Но что - то явно не то, слишком долго я жив. И я принял решение оторваться от чувства чудесного и окунуться в реальность. Да, зверь стоит надо мной, я стою пред ним. И я бы не сказал, что нам хорошо вместе... Да, не думал, что в такой момент и юмор подкатит и зарябит в уме, заиграет морщинками смеха, но вот он здесь и это то же странный, не постижимый факт. И в этом стоп-кадре, я посмотрел ему в глаза. И каждая секунда вглядывания поражала и вводила в недоумение. Взгляд его не был взгляд зверя, там было иное, совсем иное. Я ждал увидеть там злобу, ненависть, жажду крови, но нет, этого не было, в этих глазах пылающим огнём что-то другое. И, как будто опускаясь в эту бездну огня глубже и глубже, и в какой - то миг увидел в этой огненной глубине сострадание. Сострадание! И тот час, увидев это, я вылетел из этих глубин глазниц огня. Крыло взметнулось к правой стороне моего лица, и непостижимым образом отбросило меня за ворота бункера. Как раз за миг до её закрытия.
Бункер. Откуда они взялись? Мы не знали, но почему звери не входили в них никогда. Им не препятствие любая стена, оно как огонь проходили сквозь них. Но бункер был для них табу. Тут мы спасались, тут мы жили во время пришествия огненных зверей. Других времён и самые старшие из нас не помнили, но другие времена были, мы читали это в книгах. Знание о прошлом были как малые крупицы, эти книги были редкость. Наука -прежде всего, она передавалась из поколения в поколение, она, её знания нас спасали, давали пищу, кров, одежду, средства передвижения, вещи для удовольствия и прочее и прочее. Такое наше время и другого мы не знали, никто из нас.
Я упал, у закрывшейся двери, чьи - то руки меня подхватили, щёку, ухо всю правую сторону лица жгло нещадно, но я был жив, я дышал, сквозь стиснутые зубы. Я слышал, голоса, возгласы удивления, кто - то сказал: "смотрите, на лице крыло выжгло знак". Знак был всем такой знакомый и одновременно забытый и не понятный. И вот голоса стали удаляться и жжение стало как будто углубляться внутрь меня, я уже не чувствовал жующей боле на лице. Её рука легла на мою голову, я ни чего не видел, но знал это она. И я провалился, огонь теперь выжигал моё сердце, мою душу, нещадно жёг до предела терпения. В сердце стали выплывать слова, которых раньше не знал или те, которые забыл, но кто - то говорил их мне в детстве, кто я не помнил. "Совесть" - не просто словом влилась в мой ум, оно влилось в сердце. И я побежал, по своим делам, словам, мыслям и в ужасе видел, что везде был плох, худ, зол. Я уже не чувствовал того жжения, теперь моя жизнь жгла меня и уцепившись за ту решимость встать пред лицом зверя, в ней и через неё судил себя нещадно и стал видеть иначе, по-другому. Удивительно, что у зверя было лицо, не понимал этого я раньше, да и не зверь он совсем, а кто я не знал.
Бункер жил своей жизнью, моё тело лежало в дальнем зале на столе посреди его. Что со мной делать не знали, просто положили и всё. Некоторые хотели меня выбросить из бункера, но боялись, как отнесётся зверь к тому, ведь он меня оставил жить. Многие боялись даже зайти в зале, где я лежал. Другие с любопытством приходили и сиживали у стен на полу и смотрели на меня, но со временем пропал интерес, ушло любопытство. Дни текли за днями, месяц сменял месяц, все ждали срок, когда звери уйдут в своё место и всё вернётся назад к обычной жизни. И только она приходила каждый день и садилась радом и клала руку мне на голову, поправляла плед, которым меня накрыли и что - то шептала на ухо. Полюбила ли она меня? Не думаю. Может это была благодарность? Возможно, не знаю. Спустя недели две, когда уже редко кто заглядывал ко мне, стала приходить девочка лет четырёх, пяти. Она осталась сиротой в этот приход зверей, она была сыта и одета, бункер жил правилом "все сыты и одеты". Я же ничего этого не видел, огонь выжигал во мне всю тьму души, в сердце стало удивительно светло. И это свет стал проступать на лице и с этого времени уже никто не входил в зал, только она и девчушка. Через месяц и она стала изгоем в бункере и устроила себе жильё в зале, где я лежал, оно было обширно и просторно, потолок был куполом, удивительно голубого цвета как небо. Потом и девочка стала уходить всё реже и реже, так вот и жили; я безгласный, и ничего вокруг не видящий, и они. Они, наверное, о чём - то говорили или играли сидя рядом.
И оно, пришло - время сборов к выходу, жители бункера уже несколько месяцев не заходившие к нам, пришли звать к сборам её. Но придя к входу в наш зал, с ужасом, страхом и отвращением отшатнулись от увиденного. Она сидела рядом со мной, положив руку на голову, девочка держала её и меня за руку, и от нас исходил огненный свет зверей. Он не слепил глаза, как это было со зверями, но это был то свет, как свет заката или восхода, то же солнечный, но не столь яркий. Потом любопытные и не очень брезгливые подходили к дверям и видели, что изо дня в день мы сидим так же словно время остановилось, только свет огня от нас становился как будто ещё ярче. И никто не решился войти в зал.
Шла ли она тем же путём, что и я? Не знаю. Девочка же шла быстрее, это точно, горя ярче нас. Тем же ли путём? Кто знает? Может быть. Перед самым выходом жители снова пришли к дверям зала, нужно было завершить Дневник жизни бункера, этого витка пришествия зверей. И была внесена итоговая запись. Теперь всё изменилось, я сидел и держал её и за руку, на другой руке у меня сидела девочка, положив голову на её плечо, она сидела напротив меня и обнимала девочку. И свет был иным, и огонь был иной, но и тот же; мы были огнём, но и были прозрачны, сквозь нас видно было стены и всё убранство зала. И бункер был покинут, звери ушли. А мы забыты как не нужное воспоминание. Но как оказалось ненадолго, через полгода из города в нескольких километрах от бункера, на вершине горы, где был устроен бункер, стало видно по ночам огненное зарево. И народ пошёл выяснять не знак ли это нового пришествия огненных зверей, в страхе они думали об этом, ведь только полгода минуло, такого быстрого возвращения никто не помнил и в записях Дневника бункера такого не находилось и в записях далёкого прошлого. Пятеро наблюдателей прежде вошли в бункер, надеясь найти ответ, решение здесь в бункере и в нас. Но дойдя до самого конца и войдя в наш зал никого не нашли в нём. И вынесли эту весть, народ заволновался, что-то их в этом пугало. Но необходимость разобраться вынудила тем же пятерым "счастливчикам" восходить на гору. А мы же летели, и уже не каждый по себе, а вместе в светлом радостном чувстве, мы воспаряли. Мы не видели тех пятерых, что взошли на гору, мы не видели горы, ни неба, которое было в тучах, чудных белых как овечки, мы жили в другом мире, мы были уже не просто светом, огнём, мы были сотканы из множества звёздочек. И вот таким созвездием мы воспаряли над землёй, довольно высоко. Такими обнаружили нас пять выбранных и, спустившись, все жители пришли в успокоение, что это не признак пришествия зверей, не знак их прихода и опять забыли о нас. Только свет на горе с каждым годом восходящий выше и выше напоминал о нас, тем, кто с нами был в тот год в бункере.
Прошли годы, десятилетия, минуло уже более сотни или даже двух сотен лет, появилось ещё 7 глав бункера. И всякий раз, когда ребёнок ночью спрашивал: "А что это за огненная туманность в форме трёх среди звёздного неба?". Им отвечали: "это созвездие Зверя. Пройдёт тысяча лет и созвездие, превратится в маленькую точку - звёздочку, а ещё через тысячу лет затеряется в глубинах неба и может только самый сильный телескоп может дать увидеть нас. А ещё через тысячу лет и он не поможет, мы же летим и нам хорошо вместе друг с другом и множеством тех, кто подобно нам летит в блаженстве в вечности.