Аннотация: Это не рассказ - просто сцена из жизни, но не человека, а живого вообще.
Лестница.
Могучий Реагр - животное, покрытое сверху тяжёлыми, покатыми, исцарапанными чёрными пластинами, напоминающие восьмиметровую многоножку, с почти цилиндрическим телом диаметром в метр и с причудливыми ротовыми придатками на переднем конце, мощными, клинообразными восемнадцатью ногами, медленно сполз со старого, изъеденного дуплами, корявого ствола дерева. Он был стар и отпущенные ему столетия коротал в медленном пережёвывании толстых, сочных и нередко жилистых листьев. Впрочем, пора его молодости давно прошла, его несколько сот миллионов крупных нервных клеток, собранные в двудольный мозг в глубине переднего конца тела, хорошо помнили те растения, которые заставляли его подолгу лежать, лишь чуть шевеля своими конечностями, во влажных низинах; те, которые вызывали жжение в его могучем теле, те которые словно рвали его внутренности на куски и, наконец, те, которые заставляли погружаться его в блаженный покой где-нибудь под широкими листьями, среди высокой травы, росший из немного притопленной почвы. Да, он любил воду. Пусть в ней водились назойливые иннейды, но его тяжёлая броня делала их толчки нечувствительными, пусть там были извивающиеся наподобие червей, но зато имеющие очёнь твёрдые, сильные и острые челюсти - пусть вооружаются хоть алмазом - его броня недоступна для них! Правда, меж его щитков способны пробиться мелкие твари, не всем из которых эти странные, мягкие, двуногие существа, приходящие сюда не так давно неизвестно зачем, дали название, но в его могучем, пятитонном теле достаточно энергии, чтобы прокормить и их, не обделяя себя. Иногда он, переползая с дерева на дерево, через слишком влажные места или небольшие реки, встречал что-то похожие на остатки своих соплеменников, изъеденные изнутри и мало повреждённых снаружи, но что с того? Он-то жив. Его панцирь надёжно служит ему уже без малого два столетия, клетки его тёмно-фиолетовой крови, защищают его от слишком далеко внедрившихся паразитов. Лишь бы были листья и вода. Его челюсти, увенчанные многочисленными выростами, отразят какого-нибудь неопытного хищника, ещё не познавшего толщину панциря и силу таких, как он. Если же хищник окажется слишком силён, как наводящий ужас иргэ, или юркий, несмотря на размеры, нийтис, подстерегающий добычу на ветвях деревьев, которые подстать ему по размерам, для челюстей которых, кажется, не существует преград в мире животных, то его защитят дупла деревьев, которые ещё более стары, чем он сам. Когда-то в молодости он, неопытный, встретился с кем-то из них и до сих пор след слева сзади от щитка, прикрывающий его передний конец, напоминает ему об этом, пропахивая толстую броню. Правда, боль от той раны уже давно прошла. Теперь он знает, что деревья - его друзья в большей степени, чем тех созданий. Они - его последнее укрытие, так говорят и инстинкты и опыт.
Реагр приподнял один из усиков на переднем конце: он нечто чуял. Нет, это не иргэ: не слышно его скользящих по листам конечностей и не нийтис, который никогда не подкрадывается снизу. Да, это гиирард - относительно небольшого размера, округлый, в диаметре два с половиной метра, но вооружённый страшным, вворачивающимся коротким хоботком, усаженным острейшими шипами. Двигается он на двух толстых, массивных ногах, способных к небольшим прыжкам и ещё четыре его конечности, значительно меньших размеров располагаются по бокам от чудовищного рта. Прочный панцирь, особенно сверху, защищает его от нападений. Этот может и не столь опасен как иргэ, но всё же от его воронки-рта, способной к тому же растяжению, что позволяет ей делаться даже больше, чем он сам, лучше держаться подальше: ведь этим оружием он способен запросто заглотнуть даже своего сородича - прожорливы эти твари невероятно. Реагр медленно сжал свои расслабленные щитки и приподнялся на коротеньких ножках. Где-то сверху от него было дупло, где он мог бы поместиться. Он зацепился за кору и пополз. Прыжки гиирарда слышались совсем близко, но реагр уже жил в этом лесу достаточно долго и успел скрыться: чудовищная воронка ободрала кору векового дерева, против которого он был бессилен: его ртом нельзя было грызть нечто, что не находится внутри него, да и смола этого дерева слишком клейкая, что склеит его шипы и сделает его более слабым: все ведь хотят жить в этом мире, и дерево и гиирард. Гиирард отошёл: реагр не слишком желанная добыча, он слишком силён и его панцирь твердоват для его кишечника. Лучше поискать что-нибудь другое. Он скрылся в зарослях, и когда его глухие прыжки стихли, реагр покинул своё убежище. Он знал, что нельзя в дуплах задерживаться слишком надолго: в них свои обитатели. Конечно по размерам он не подстать ему: редко кто из них бывает больше метра, а обычно они всего лишь несколько сантиметров. Но сколько он натерпелся от них! Иные из них имеют сверлящие, тонкие челюсти, другие выделяют едкие, резко пахнущие вещества, третьи внедряют свои острейшие жала меж щитков. Страшно делается, когда в мозге шевелятся воспоминания об этом. Он вылез и вновь устроился под деревом: есть ему не хотелось: вчера днём он натолкнулся на упавший откуда-то сверху огромный, сочный и совсем свежий лист и до вечера целиком съёл его. Сверху... Что там вообще? Он никогда этого не знал и не узнает. Его панцирь слишком тяжел, его ноги слишком коротки. Как-то сквозь просвет деревьев он видел кроны деревьев-гигантов колышащихся среди ослепительно голубого неба. Он не долго смотрел на эту картину, которая могла бы, возможно, радовать глаз. Возможно, кто-то и смотрел бы на всё это, но не он. Это не его стихия. От этих крон ему не много толку: он не способен добраться до них, не может укрыться среди их листьев, не помогут они ему и в укрытии яиц: больших, округлых, покрытых длинными, шершавыми волосами. Теперь он тихо лежит в своём влажном углу, переваривая лист. Конечно, этот лист не самое лучшее, что есть в лесу: это не те тонкие, нежные листья, небольших, очень прямых деревьев имеющих необычайно твёрдую древесину и в противоположность ей нежные листья, это не те зелёные, плотные кочаны, растущие на чём-то вроде весьма крупных и, кажется, полых внутри пеньков, но всё же это гораздо лучше, чем грубая и колючая листва неприятных кустарников, которой ему так часто приходится довольствоваться. Кто-то пробежал по его броне, но не стал реагировать: его тело слишком велико для этого. Он уже хорошо знал, когда и откуда ожидать опасность. Тот, кто пробежал не был ей. Скорее всего, это был просто жук, крупный, поскольку он его заметил, с цепкими лапками, но всё равно, скорее всего, растительноядный жук. Реагр для него - бесполезная туша, он для реагра - малозаметное существо, если, конечно, не поедает его листья, но он крупный, реагр не проглотит его, и он не будет больно царапать его внутренности, мешая отдыхать и переваривать, или не будет жечь его своей жуткой кровью, как это бывает с мелкими существами. Реагр лежал, погружаясь в грёзы, тормозя мозг, в котором витали воспоминания о сочных листьях, сладких плодах, болотистой тиши, самках, таких же могучих как он сам, яйцах, укрываемых вместе с ними среди земли и жёстких листьев...
Скрежет заставил сократиться нежные клетки реагра, лежащие под его могучим панцирем. Что это?! Словно ветви какого-то из могучих, толстых деревьев раздвигались ломаясь. Утончённый нюх реагра чуял, что кто-то вылезает из ветвей этого дерева. Он приподнялся немного повыше. Инстинкт, вооружённый опытом, учил его, что таких звуков и вообще всего непонятного следует опасаться. Залечь, ждать, скрыться полагаясь на свой панцирь и никогда - на челюсти. Правда, от стай илеров - летающих, мельчайших, а потому нестерпимых тварей отыскивающих на его теле сочленения, повреждения или ещё что с тем чтобы вонзить свои жуткие, тончайшие, острейшие хоботки во всё это и высасывать его, это не спасёт. Но скрежет - не работа илеров. Кто это мог быть столь могучий, что сумел раскроить это могучие дерево? Дерево - скрежет... Реагр затаился среди ветвей и ждал. Дерево - его пища, на нём листья, но пока тот, кто сумел его разломать там нечего туда приближаться. В лесу много деревьев, но вдруг он, разломавший дерево, так велик и прожорлив, что пожелает и листья с окружающих деревьев? Тогда необходимо искать другое место... Реагр лежал и ждал. Исполин показался не сразу, но куда ему торопиться? Уже начало темнеть, а сумерки длились недолго, когда показался тот, кто раскроил могучие дерево. Он был беловатый, массивный, толстый и напоминал мешок, перетянутый верёвками. Ног его вообще не было заметно. Кажется, к заднему концу тела он сужался. Кажется, реагр уже встречался с чём-то похожим... Но он - не соперник. Ломать деревья он умеет, да и даже страшные гиирард, нийтис или самый сильный из них иргэ не так уж страшны для него, если он способен разломать такое дерево в дупле которого может укрыться даже он сам, реагр, но ни на кого этот мешок мышц и жира не нападает. Его удел - ползать и искать полусгнившие растения, которые он, реагр едва ли будет есть. Этот - только стал взрослым и, наверное, проживёт ещё долго, если... Впрочем, какая разница? Реагр вернулся на прежнее место. Упавшую ветвь обглодать он ещё успеет. Пусть всё-таки эта туша, которая способна просто раздавить его, уберётся подальше. В вышине шумела листва. Реагра это не интересовало и он залез под широкий, несъедобный для него лист.
Утро было ясным и тёплым, как и почти всегда. Туша уже исчезла: конечно, он ведь не будет ждать пока искалеченное им дерево превратиться в нечто съедобное для него. Значит можно приступить. Реагр приблизился, вылезя из топи, к желанному дереву и приступил к долгой трапезе. У этого дерева неплохие листья, они ещё не начали разлагаться и не попорчены особенно сильно. Однако что-то мешает. Что же это? Листья почти свежие, но какой-то запах идёт откуда-то сверху. С соседнего дерева. Его чувствительные отростки на переднем конце тела зашевелились. Что там? Он, оторвавшись от обгладываемой ветви, изогнулся, ища источник запаха. Вчерашний мешок этого есть не станет - это животный запах, он не слишком застарелый, ткань только начала разлагаться, но она велика, она как будто раскидана. Она велика. Его окончания шевелятся. Он ищет и, наконец, слабые светочувствительные клетки в трёх углублениях панциря, лежащие в виде треугольника над челюстями улавливают это: оно желтовато-белое. Раскрытое, с него свисают клочья беловатых связок, синеватая, едкая жидкость течёт из середины этого. Что это? Неужели? Вчерашняя туша? Нет, тот был молодой, а этот желтоватый, явно постаревший, но точно его сородич. Теперь он понимает это. Его двудольный мозг сопоставляет запахи. Да, это такой, какой был вчера. Этот лежит на соседнем дереве. Он, вероятно залез туда по какому-нибудь упавшему стволу в поисках полусгнившей листвы. А кто-то сверху напал на него и растерзал. Его могучие мышцы, ломающие исполинские деревья не помогли ему. Тот, сверху оказался сильнее. У него, наверное, длинные режущие придатки, хотя... не всё ли равно? Он-то наверх не полезет. Здесь листьев больше и он тут родился. Наверху... Вот, что там. Он вновь принялся за еду.
Он пробыл на дереве ещё три дня и только после этого оставил его, хотя листьев было ещё немало, но более мелкие, более прожорливые и более прыткие твари уже начали поглощать его увядающую листву: свежая для них слишком крепка. Они прыгали, перелетали, поглощали. Он должен был уйти: и листья уже не те и все эти существа досаждают. В лесу он найдёт что-нибудь ещё, сейчас он сыт и сыт надолго. Может за это время он встретится с самкой. Он ведь сыт. Он слез на своих коротеньких ножках под самый полог леса и уловил, что мимо, по направлению к погибшему дереву проскочило длинное, многоногое существо. К чему быть столь длинным? Его тело в длину пятьдесят метров, а в ширину едва ли один, в высоту и того меньше, из множества сегментов и на каждом из них несколько тонких и довольно длинных ног, так что весит оно не намного больше чем он, реагр, но оно не нападёт на него, хоть и его двустворчатые челюсти на массивной в сравнении с телом голове весьма сильны, а ноги несут некие препротивные пузырьки и острейшие крючки. Он уходит. Над развороченным стволом поверженного дерева вьются с весёлым жужжанием крупные, причудливые жуки, а между ними целые рои более мелких, но это - не для него, многоногое создание, подняв свою крупную голову и раскачивая ей, будет их ловить, но они мешают ему, смола, которую так любят эти жуки, не для него. Он обогнул ствол могучего, гиганского дерева. Где его вершина - трудно представить, возможно на ней сейчас сидит тот, кто вчера разодрал этот мешок, может кто-то ещё - до этой вершины ему всё равно никогда не добраться, да и есть ли она вообще? Развороченный мешок - разве он говорит о ней? Это ведь ствол, ствол, который необходимо обойти и всё. Он двинулся дальше, выпрямив своё массивное, цилиндрическое тело, разыскивая уютное, влажное место. Ещё одно исполинское дерево, но, как будто несколько не такое, как предыдущие, попалось у него на пути: ствол этого уходил в землю не прямо, а разделялся у основания на корни-подпорки и часть их терялась в болотистой, сильно заросшей почве. Листья, которые там росли, может и привлекательны, но топь уж слишком опасна. Он решил обогнуть ствол с другой стороны. Спешить было некуда, да и неудобно: то дерево дало ему всё-таки немало листьев. Он прополз не особенно старательно обходя края корней дерева, хоть они и мешали: в гущу растительности, которая начиналась прямо за ними, лезть ему не хотелось. Над ним открылся кусок неба и его чувствительные придатки зашевелились: с открытого неба всегда веет более сухим и несколько другим воздухом. Он был чужд ему беспредельно и он постарался проползти как можно быстрее. В этот момент его чувствительные волоски уловили поток воздуха, он был слаб, но явно шёл сверху - оттуда, где было видно ясное небо. Он несколько развернулся и приподнял переднюю часть тела. Всё же до чего светло там, наверху! Это небо и Солнце так и пробирают его могучие тело. Где же там влажность, тишь? Как же там могут расти съедобные листья? Где укрыть яйца среди этого жгучего буйства? Но, тем не менее, кто-то был там: кто-то этот был далеко, но был столь велик, что реагр явно различил его: он сидел на широком, блестящем листе, выставив вперёд длинные передние ноги и сложив необъятные крылья на узкой спине, весь он был каким-то тонким, будто нескладным и не имел ничего общего ни с реагром, ни с другими его соседями. Реагр пополз дальше: для того, верхнего мира, он может и подходит, но здесь - совсем не то. Когда реагр отвернулся, до него долетел шелест, который заставил сжаться его нежные клетки под могучим панцирем. Конечно, это тот тонкий исполин расправил свои сероватые крылья. Реагр свернулся, а затем резко распрямил заднюю часть тела: он развернулся как пружина и благодаря этому мгновенно очутился меж корней дерева-исполина, сломав в своём "полёте" несколько наиболее тонких из них, один из ротовых придатков явно пострадал и из него чуть сочилась фиолетовая кровь. Но летун из верхнего мира не достал его: в самый последний момент, у самых корней его стремительный бросок прервался, крылья сжали воздух об землю, развернувшись каким-то невероятным образом, и хищник с помощью этой подушки взлетел вновь ввысь - к себе, чтобы вновь купаться в жуткой голубизне неба и иссушающих лучей жёлтого светила - корни этих деревьев, спасшие реагра, явно не для него. Всё это произошло может чуть больше, чем за секунду. Реагр устроился удобнее между корнями и пошёл прочь от этого неприятного места с видом на небо: редко, очень редко он применял этот приём бегства: его панцирь достаточная защита и без него, но здесь, а не там. Кто знает, на что способна эта молниеносная тварь, может подобные ей и разорвали тут тушу жира и мяса, способную раздавить его, реагра? Он отдалился и вновь свернулся, но уже не для прыжка, а для отдыха: под ним была насыщенные влагой, прохладные кусты с мягкими, сочными листьями. Здесь не было никого, только какие-то мелкие и слишком малочисленные чтобы обращать на них внимание жучки с тонким писком и поблёскивая серебристыми крыльями летали здесь. Реагр не знал, что их родина тоже там, в царстве Солнца и света, и что вывелись они из тех листьев, с которых и слетел тот крылатый хищник. Он не знал, что они - едва ли не главный враг тех самых деревьев, против которых бессилен даже тот, кто, возможно разорвал ту тридцатитонную тушу жира и мяса. Насытившись нектаром цветом, смолой деревьев, вволю полетав друг за другом и друг на друге - в сокровенные моменты совокупления, они поднимутся вверх, туда где Солнце, и вкусив его лучи, отложат на широкие, бескрайние для них просторы листьев мелкие зеленоватые, плоские яйца. Пусть деревья не стараются: ни восковые вещества, делающие эти листья блестящими и упругими, ни яды их эпидермиса, делающие его слишком зелёным для одного хлорофилла, ни массы сока, доставляемые по жёстким жилкам, которые настолько толсты, что похожи на трубы - ничто это не спасёт их от крошечных, почти микроскопических личинок, вылупившихся из яиц приклеенных к листьям-кормителям. Личинки с помощью своих кожных желёз превратят воск в желе, нейтрализуют с помощью своих слюнных желёз негостеприимные яды, обойдут жилки. Совершив всё это они устроят пиршество в рыхлой ткани в тоще исполинского листа и оно будет продолжаться в течение поколений - в личинках разовьются новые зачатые девственным путём, и родившись, поглотив родителей, продолжат этот великий пир, пока не будут сами съедены своими детьми: так будет продолжаться до тех пор, пока не сменится множество поколений - всё многочисленнее и крупнее и когда последнее, самое многочисленное, самое толстое и крупное не заполнит весь лист. Тогда свершится ещё один цикл, но только на этот раз личинкам не суждено продолжать свой род, также, как и их предкам: личинки, зачатые в каждой из них превратятся в куколки, а из них весьма скоро вылупятся жуки и тогда могучие дерево зазвенит своей изъеденной массой листьев и исполинский ствол, подточенный уже взрослыми жуками, с невероятным грохотом рухнет вниз, в толщу зелёной массы леса - его остатки будут съедены может теми же тушами, может массой беловатых и очень активных червей, может ещё кем-то из бесчисленных существ, которыми так богаты нижние горизонты леса, а жуки разлетятся - возможно они будут пить сок тех же деревьев, которые были изъедены, сломаны, разворочены, источены древоточцами, может они будут мешать тем же реаграм, но весьма скоро могучие деревья вновь вздрогнут почуяв на себе несносных жуков: они прилетят, чтобы вновь отложить яйца и замкнуть цикл.