Рудакова Елена. Эхнатон

Священные Фивы сегодня принимали гостей со всего Египта. На рынке торговцы сплетничали, будто прибудут посланцы из Митанни и Сирии, поэтому простолюдины толпились вокруг главной дороги, по которой пройдёт царская процессия праздника Сед.

Фараон Аменхотеп - да будет он жив, невредим, здрав - сын великого бога Амона, наследник фараона Тутмоса, сегодня отмечал тридцатилетний юбилей правления. Как и его предшественники-фараоны, нашедшие ныне пристанище в подземном царстве Осириса, он отмечал этот день грандиозным празднеством, посвящённым Амону.

Процессия пройдёт от далёкого Мемфиса близ дельты Нила, где находится главный дворец фараона, до Фиванского храма Амона - главного дома солнечного бога на земле. Шествие возглавляет сам Аменхотеп.

- Смотрите, вон они!

Пареннефер, десятилетний сын гончара, пытался разглядеть за спинами столпившихся вокруг дороги людей хоть что-нибудь. Все повернули головы на север, а Пареннефер пытался подпрыгнуть, чтобы увидеть хотя бы клубы пыли, поднимаемые шествием. Хотя среди мальчишек-сверстников он был достаточно высок и силён, со взрослыми крестьянами и ремесленниками ему сейчас было не справиться.

- На колени! - раздался чей-то приказ. Судя по стуку копыт, это был царский всадник. - Фараон! Фараон едет! Да будет он жив, невредим, здрав!

Простолюдины пали ниц, распластавшись в пыли. Пареннефер сначала тоже плюхнулся в пыль, но потом сообразил, что упускает свой шанс, когда все взрослые лежат на земле и больше не мешают смотреть. Он поднял голову и увидел, что процессия уже вошла в город. Но смотреть на неё было тяжело: колесницы и носилки из золота или электрума - сплава золота и серебра - сияли на солнце как тысяча звёзд. Пареннефер подумал, что даже солнцеокая Сехмет не смогла бы задержать на них взгляд.

Несмотря на то, что он родился и вырос на окраине Священных Фив и не раз видел торжества, посвящённые богам, ещё никогда Пареннеферу не доводилось чувствовать присутствие богов рядом с собой. Конечно, жрецы возносили молитвы богам, стоя перед народом, а оракулы твердили, что сами Птах или Исида им отвечали, но Пареннеферу всегда казалось, что где-то жрецы жульничают, как бродячие колдуны. Но сейчас он видел настоящего бога - фараона! Живой бог стоял на колеснице, запряжённой двумя белыми жеребцами, и, кажется, светился не меньше самой колесницы.

- На колени! - всадник ещё раз проскакал мимо, и Пареннефер быстро опустил голову в пыль.

Звуки процессии приближались, и мальчик, не выдержав, опять поднял голову.

Впереди шли флейтистки и танцовщицы в прозрачных одеждах. Первые выдували из сдвоенной тростниковой дудочки резкие и торжественные звуки, а вторые разбрасывали лепестки цветов перед колесницами фараона и вельмож.

Фараон Аменхотеп не стоял в колеснице, а сидел. Золотое кресло на золотой колеснице поддерживало земное тело бога. Маленький трон располагался на высоком постаменте, из-за чего издалека фараон казался намного выше смертных. К сожалению, блеск был настолько ярок, что Пареннефер не смог узреть лица царя, а увидел лишь высокую сдвоенную корону Верхнего и Нижнего Египта - вытянутый закруглённый белый колпак, вставленный в красную корону с двумя поднятыми кверху лучами.

За главной повозкой ехали колесницы жён фараона. Главная из них - великая супруга царская Тейе - сидела на таком же троне, как Аменхотеп, хоть, как слышал Пареннефер, и не была богиней. Хотя сейчас он понял, что это не правда. Женщина в белоснежных одеждах и с волосами, украшенными золотой диадемой в виде перьев справедливой Маат, ехала на упряжке из электрума, и она просто не могла быть смертной. Наверняка все-все люди, принимающие участие в процессии праздника Сед, на самом деле боги и богини. Даже танцовщицы, потому что если бы они не были богинями, то откуда они брали столько цветочных лепестков?.. Разумеется, наколдовали.

За жёнами царя ехали и шли жрецы. Многих из них Пареннефер видел, когда бывал с отцом по делам в центре Фив. Он слышал, как дети ремесленников из центра ругали жрецов и смеялись над ними. И Пареннефер испугался: он ведь тоже смеялся над ними, богами, и теперь его сердце после смерти не будет легче пера богини Маат! Значит, его душу ждут страшные муки за святотатство. Может, если он проучит тех богохульников парой ударов промеж рёбер, боги его простят? Пареннефер пообещал себе и богам обязательно проучить тех мальчишек.

Замыкала процессию колесница наследника престола. Его звали Тутмосом, и он ехал на боевой колеснице, украшенной ляпис-лазурью и драгоценными камнями. Вокруг него бегали жёны, наложницы и танцовщицы. Всем им по статусу не были положены колесницы, и только главная жена наследника имела простую повозку. Между двумя царскими колесницами слуги несли статую Птаха, потому что Тутмос был главным жрецом этого бога в городе Мемфис.

За наследником ехали остальные дети фараона. Их колесницы были проще колесниц жрецов и проще колесницы наследника. Тут были маленькие боги и богини - дети Аменхотепа от разных женщин. Многие казались Пареннеферу сверстниками, но он знал, что это неправда: у богов не бывает возраста. Были там и совсем маленькие дети, которых держали на руках кормилицы.

Ближе всех колесниц к Пареннеферу приблизилась одна, на которой стояли сразу трое богов: одна высокая богиня, выглядевшая как взрослая, и двое маленьких богов, мальчик и девочка. Если бы они были смертными, Пареннефер подумал бы, что они, как и он, пережили десять разливов Нила.

Взрослая богиня поливала на богиню-девочку водой из кувшина, как будто та прикинулась человеком и изобразила, что может страдать от жары и жажды. А бог-мальчик скучающе изучал коленопреклонённую толпу.

Вдруг его взгляд остановился на поднятой голове Пареннефера, и простолюдин замер. Только сейчас он вспомнил, что смотреть на богов - преступление, карающееся смертью. Сейчас маленький бог крикнет богам из стражи, что в толпе богохульник, и Пареннефер встретится с подземным богом Анубисом раньше, чем планировал.

Но маленький бог сделал нечто более невероятное. Он улыбнулся. А потом пожал плечами, будто говоря: "Ничего не поделаешь, потерпи немного и можешь уходить".

Пареннефер от изумления раскрыл рот, да так и остался смотреть на удаляющуюся фигуру мальчика-бога. Единственное, что он успел запомнить, глядя на бога в колеснице, это его глаза разного цвета: один карий и один голубой.

Мастер Туту отправил Пареннефера с заказом на стройку заупокойного храма фараона Аменхотепа, да будет он жив, невредим, здрав. В свои семнадцать лет Пареннефер стал младшим мастером в гончарной лавке дяди, к которому его в десять лет отправили родители после того, как он воочию увидел празднество Сед, посвящённое тридатилетию правления фараона. Отец-гончар понял, что его сына благословили боги, и упросил брата взять в подмастерья Пареннефера. А дядя получал заказы из самого храма Амона, от его жрецов и иногда от важных государственных сановников. С тех пор, как царский двор во главе с фараоном переехал из Мемфиса в Фивы, родной город Пареннефера стал столицей Египта и подвластных ему территорий.

Заупокойный храм фараон Аменхотеп, как и все его предшественники, строил себе сам. Почти готовое сооружение возвышалось на восточном берегу Нила и виднелось издалека. Главный храм уже был готов, и сам главный архитектор - тезка фараона, Аменхотеп, сын Хапу - прислал заказ мастеру Туту сделать посуду для подношений.

Пареннефер никогда не видел главного архитектора и не знал, как следует разговаривать с настолько важным лицом. К счастью, на стройке работал сосед Пареннефера, Майя. Они выросли вместе и были как братья, но Майя никогда не учился ремеслу, как сосед. Он стал военным, и сейчас отряд, в котором он состоял, нес службу у главной стройки Египта, защищая её от хулиганов.

- Майя, привет! - крикнул Пареннефер другу издалека.

Тот важно кивнул остальным стражникам, показывая, что его ждёт важная встреча.

- Что ты тут делаешь? - деловито спросил он.

Майя всегда пытался выглядеть солиднее, когда встречался с Пареннефером, потому что, несмотря на то, что он был стражем, Пареннефер - ремесленник - был от природы выше и сильнее Майи. Сейчас, через несколько лет службы, Майя был уверен, что победит старого друга в честной схватке и поэтому иногда специально нарывался на драку, дразня его.

- Мне нужно найти главного архитектора Аменхотепа, - объяснил Пареннефер. - Ты покажешь мне, где он?

- А зачем он тебе?

- Дядя получил заказ на посуду для храма, - гордо улыбнулся Пареннефер, - Я принёс образцы.

- Но разве посуда - это забота архитектора, а не жрецов?

- Не знаю. Но дядя сказал отнести образцы именно к нему.

- Это похоже на архитектора, - закатил глаза Майя, - Они со жрецами Амона ненавидят друг друга. Но архитектор не боится гнева бога, потому что носит одно имя с фараоном, да будет он жив, невредим, здрав!

Лагерь строителей находился за западной стеной храма, на берегу Священной Реки. В палатках жили по пять-десять рабочих, а рабы зачастую спали просто под открытым небом, иногда - под тентами, дающими тень. Жрецы жили прямо в храме, но главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу жил вместе со строителями. Его палатка стояла в центре лагеря, около костров, где рабыни готовили пищу.

- В такое время архитектор обычно бывает здесь, - сказал Майя, подводя Пареннефера к палатке. - Зайдя, громко представься. Лучше несколько раз. Он почти ничего не слышит.

Оказавшись внутри тёмной и низкой палатки, Пареннефер несколько раз выкрикнул своё имя и имя дяди. Сначала показалось, что никого нет, но вскоре свёртки ткани на полу зашевелились, и из-под них вылез низкий сгорбленный египтянин преклонных лет.

- Проклятый Сетом нубиец, опять ты! Говорю же тебе, ты не получишь денег! Ты играл не по правилам!

- Я Пареннефер от мастера Туту! Прибыл с заказом священной посуды для заупокойного храма фараона Аменхотепа, да будет он жив, невредим, здрав!

- Что?.. - старик растёр глаза и оглядел вошедшего подозрительным взглядом. - Ты не нубиец!

- Нет.

- Кто ты такой?

Пареннефер повторил то же самое уже в пятый раз. Старик почесал щетину и, ничего не сказав, подошёл к одной стенке палатки, ухватился двумя руками за материю и с силой рванул её в разные стороны. Ткань с хрустом разошлась, и в палатку проник солнечный свет.

- Неси сюда, - сказал архитектор.

Пареннефер отдал мешок с посудой, и архитектор небрежно кинул её на пол. Конечно, тарелки и кувшины были проложены соломой, но звон, послышавшийся из мешка, показывал, что такой защиты было недостаточно.

- Что ты принёс? - недовольно спросил архитектор, - Одна половина потёрта, а другая разбита.

- Только что всё было в целости, - скрестил на груди руки Пареннефер.

- Хочешь сказать, что в моей палатке на тебя напали духи пустыни и всё уничтожили?.. Так, а это что такое? Почему на блюде для подношений Исиде написано "фараон Аменхотеп"?

- Ну... - Пареннефер растерялся, - так ведь заказ от фараона...

- Конечно, от фараона, дурья твоя башка! Ты что, Сет тебя забери, не знаешь имени нашего фараона?

Пареннефер испугался, что такой глубокий старик мог запросто сойти с ума и подумать, что они живут ещё при предшественнике фараона Аменхотепа - фараоне Тутмосе. И хотя настоящий фараон правил уже больше тридцати лет, архитектор мог легко застать старого фараона и успеть поработать на него.

- Нашего фараона, да будет он жив, невредим, здрав, зовут так же, как его главного архитектора, - Пареннефер слышал, что на сумасшедших успокаивающе действует лесть.

- Нет! - топнул ногой старик, - Больше нет! Раньше его так звали, а теперь нет! Теперь его зовут Небмаатра!

- Не может быть! - Пареннефер воздел руки к небу, - Неужели душа фараона Аменхотепа отделилась от его тела и ждёт, когда слуги Анубиса сопроводят её до царства Осириса?

- Дурья башка, что ты говоришь! - старик замахнулся на Пареннефера и чуть не ударил, - Небмаатра - это фараон Аменхотеп, да будет он жив, невредим, здрав! И откуда бы в землях Египта взялся новый земной бог через день после отделения души от тела старого воплощения Гора?

Пареннефер не был силён в речах, которые вели жрецы о богах, поэтому промолчал.

- Отныне наш фараон Небмаатра, - продолжил архитектор. - Это означает "правитель от лица истинного Ра". Он не послушался меня, не понял, какое оскорбление нанесло его новое имя жрецам Амона. На следующем праздник Сед он объявит себя воплощением ослепительного солнечного диска Атона, а что дальше? Вся власть перейдёт в руки жрецов, как при проклятой всеми богами Хатшепсут. Он хочет избавиться от жрецов Амона, а сам делает подарок жрецам Ра... Что ты тут стоишь?!

Пареннефер окончательно убедился, что старик сошёл с ума. Он говорил так, будто давал какие-то советы фараону, будто живому богу могут что-то советовать жрецы. Сбрендил старик, это точно.

- Скажи мастеру Туту, чтобы изменил надписи на всех чашах, понял?

- Понял, - Пареннефер собрал всё, что осталось от посуды в мешок, и уже собираясь уходить, добавил, - Но я мог бы изменить надписи на целых чашах прямо сейчас, если в лагере есть подходящая краска.

Архитектор сказал что-то утвердительное и отпустил Пареннефера. Тот опять с помощью Майи одолжил у красильщиков внутри храма краску, которая, благодаря внушительному оружию того же Майи, досталась им бесплатно. До заката ему удалось поменять надписи на восьми блюдах и двух маленьких вазах - на всём, что осталось в целости после странного архитектора.

Когда Солнце уже опускалось за Нил, Пареннефер вернулся к главной палатке. Он надеялся, что ему удалось сделать всё правильно, потому что дядя Туту возлагал очень больше надежды на этот заказ.

- Вот! - не представляясь и ничего не говоря, Пареннефер расставил всю посуду перед стариком, не дожидаясь, пока тот начнёт её бить.

- О, не-нубиец! - "узнал" его архитектор, - Так, опять посуда? Я же сказал тебе, что нужно... Погоди! Ты сам переделал картуши (1) с именем фараона? Так быстро?

- Я работал с полудня до заката. В лавке мастера Туту мне бы сказали, что это медленно. Наши клиенты частенько просят изменить что-нибудь на уже готовых изделиях, и для них я работаю быстрее, но для фараона, да будет он жив, невредим, здрав, я старался тщательнее и...

- Кто тебя обучает?

Старик поднялся с пола и подошёл к Пареннеферу, которому он головой едва доставал только до груди.

- Сам мастер Туту. Он мой дядя.

- Хм. Значит, это наследственный талант. В былые времена твой дядя не был гончаром. Раньше мастер Туту никогда бы не опустился до того, чтобы лепить из глины чашечки под косметику для жён начальников номов (2).

- Но он всю жизнь был гончаром, - недоверчиво сказал Пареннефер, вспомнив, что старик безумен, - так же, как его брат, то есть мой отец.

- Нет-нет-нет! - замахал руками архитектор. - Туту был божественным рисовальщиком. Он расписывал храм в Луксоре! Я был главным архитектором, а он - главным рисовальщиком.

- Не может быть. Дядя за тысячу шагов обходит храмы Луксора. Он говорит, что не любит жрецов.

- Конечно! Жрецы Амона выгнали его со стройки, потому что Туту изобразил его не по канону. Мы строили пилоны перед входом в храм по приказу фараона Аменхотепа, да будет он... Нет, по приказу фараона Небмаатра теперь! Он сам одобрил новое изображение Амона, чей образ должен был слиться с образом солнечного диска Атона. Но жрецы выгнали Туту за богохульство. Туту взял всю вину на себя, иначе не быть мне сейчас главным архитектором.

- Это какой-то другой мастер Туту.

- Нет! У вас один профиль, - старик обошёл Пареннефера так, чтобы видеть его лицо в свете от прорези порванной палатки. - У тебя талант мастера Туту! У него больше нет, а у тебя есть!

- Но я только изменил картуши...

- У меня есть для тебя работа!

- Но в мастерской Туту сейчас и так все работают только на заупокойный храм фараона. Мы не можем брать ещё заказы!

- У меня работа не для мастерской Туту, а для тебя! Мне нужен новый рисовальщик, готовый наконец-то осуществить то, что нужно. То, что нужно мне и наследнику!

- Наследнику... кого?

- Наследнику фараона, да будет он жив, невредим, здрав! Наследнику Аменхотепу для его заупокойной гробницы. Он попросил меня найти достойных рисовальщиков, готовых изобразить его таким, какой он есть на самом деле. Наследник Аменхотеп - моя большая надежда и надежда всего Египта на будущее. Но нужны мастера, настоящие мастера, готовые оценить наш великий замысел! Наследник Аменхотеп спросил меня: "О, главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу, кто самый лучший рисовальщик в Верхнем и Нижнем Египте?" Я ответил: "Мастер Туту. Но он поклялся в священном храме Амона именами тридцати трёх богов, что больше никогда не возьмёт в руки долото для рисования". Теперь же я скажу ему, что нашёл нового рисовальщика - мастера Пареннефера!

_________________________

(1) Картуш -- продолговатый контур с горизонтальной линией внизу, который указывает на то, что написанный в нём текст является царским именем.
(2) Ном - административная единица Египта, отдельная область, включающая один город-столицу и подчинённые города и посёлки. Начальники номов назначались фараоном.

III

Никогда Пареннефер не подходил близко к дворцу фараона, потому что стража отгоняла всех простолюдинов на такое расстояние, чтобы они не смущали своим видом приближенных ко двору вельмож.

Единственный раз, когда им позволили приблизиться к Фиванском дворцу, был день торжественных похорон царского наследника Тутмоса, главного жреца Птаха. Старший сын фараона умер настолько неожиданно, что отец не успел закончить для него гробницу и Тутмоса похоронили в незаконченной погребальной пещере в Долине Царей на восточном берегу Нила.

После скоропалительной смерти старшего сына фараон Аменхотеп назначил наследником следующего сына - Аменхотепа. К нему сейчас и вёл Пареннефера архитектор Аменхотеп, сын Хапу.

- Царский наследник скоро будет назначен соправителем, - сказал старик, - и ему потребуется свита мастеров. Меня наследник Аменхотеп пообещал назначить его архитектором. Но он провёл конкурс на рисовальщика, и ни один не смог удовлетворить высочайших запросов. Теперь я уверен, что ты, племянник Туту, сможешь справиться с заданиями наследника.

Пареннефер не разделял такой уверенности, но не мог же он, обычный ремесленник, проигнорировать приказ самого царского архитектора? Пусть тот и был безумцем...

Архитектор прошёл прямо через главные ворота дворца, и они с Пареннефером оказались во дворе. Пришлось пересечь длинный двор, по краям которого располагались хозяйственные постройки и маленькие по масштабам дворца молельни, чтобы добраться до главного здания - белоснежного дома живого бога фараона, да будет он жив, невредим, здрав.

Изнутри дворец был похож на заупокойный храм, в который скоро, после завершения работ, будет закрыт доступ всем, кроме жрецов. Да и сам дворец уже был запретной территорией для отребья вроде Пареннефера, который едва боролся с желанием упасть на колени.

Колонны поддерживали высокий потолок, который казался таким же высоким, как и небо, поддерживаемое богиней Нут. Рисунки и рельефы повествовали о завоеваниях фараона Аменхотепа и его земного отца Тутмоса, о дарах, которые им подносили покорённые народы, и о богах, благословляющих правителей на новые свершения. Росписи на колоннах и стенах были настолько искусными и тонкими, что Пареннефер чувствовал свою ущербность рядом с такой изящной работой мастеров. И архитектор Аменхотеп думает, что он способен сработать ещё лучше? Да он в жизни не писал на стенах, кроме детских каляк над кроватью!

- На колени! - раздался громогласный голос над головой Пареннефера, когда старик завёл его в следующий зал.

Не успел он разглядеть, кто кричал, как почувствовал удар по обратной стороне коленей. Ноги подогнулись, и Пареннефер упал на пол. Кто-то сверху схватил его за голову и прижал лицо к полированному мраморному покрытию.

- Осторожно, это гость наследника! - послышался голос архитектора. - Забыл сказать тебе, племянник мастера Туту, что за пределами вступительного зала ты должен падать ниц. А теперь пошли!

Пареннефер понятия не имел, как он может идти в таком положении. Когда он попытался поднять голову, то почувствовал, как рука стражника опять прижала его к полу, и повторился крик: "На колени!" Единственное, что успел заметить Пареннефер, - архитектор ушёл уже далеко вперёд. "Ну, не я же первый здесь очутился" - подумал Пареннефер и пополз за стариком на карачках. Всё, что он видел теперь - это гладкий мраморный пол.

- Встать! - послышался голос сверху, и Пареннефер вскочил, не дожидаясь помощи от стражи.

Оказалось, что он вполз в небольшой полутёмный зал. Окна здесь располагались высоко под потолком и были закрыты синей тканью, из-за чего всё помещение приобрело мистический голубой цвет.

- Кого ты опять притащил? - услышал за спиной Пареннефер низкий голос, но поворачиваться не стал, а сделал вид, что рассматривает едва различимые во тьме росписи.

- Малыш Яхмес, да благословят тебя боги! - воскликнул архитектор. - Где наш повелитель, наследник Аменхотеп? Я привёл мастера Пареннефера, потомка мастера Туту. Помнишь, я рассказывал тебе, как мы с ним работали в храме Амона и?..

- Примерно тысячу раз, - недовольно ответил тот, кого называли Яхмес, - Он сейчас придёт, ждите.

Было слышно, как тот ушёл и заговорил с кем-то в соседнем помещении. Пареннефер и так едва не умирал со страха, а теперь его ещё и заставляли ждать. Нет, он никогда не был трусом, но сейчас боялся, как жертвенный баран.

- О, мой старший друг, мой тезка Аменхотеп! - раздался сзади тихий мужской голос. - Я не ждал тебя сегодня. Яхмес сказал, что ты привёл знаменитого мастера, который сможет сделать мой портрет. Я жду не дождусь увидеть, как он работает.

Поняв, кто зашёл в зал, Пареннефер упал ниц, хотя рядом больше не было стражников.

- Это внук мастера Туту, - гордо сказал архитектор.

- Неужели! Я помню мастера Туту. Он играл со мной и моими братьями и сёстрами, когда мы были совсем маленькими и жили в Мемфисе, старом доме земного воплощения бога Гора, моего отца фараона Аменхотепа, да снизойдёт на него благодать Исиды и Баст!

"Дядя играл с детьми фараона?! Дядя жил в Мемфисе?!" - Пареннефер не верил тому, что слышал, и снова подумал, что старый архитектор имел в виду другого мастера Туту.

- Его племянник талантлив не меньше, - сказал старик, - хоть я и смог оценить его работу лишь по тому, как он написал в картуше имя твоего отца фараона Небмаатра, да будет он жив, невредим, здрав, я понял, что передо мной стоит твой новый главный рисовальщик!

- Ты видел только, как он пишет иероглифы? - разочарованно спросил наследник. - Уверен ли ты, что он достоин должности рисовальщика при моём дворе?

Пареннефер услышал шаги пред собой и заметил мыски сандалий, остановившихся прямо перед его лицом.

- Встань, - тихо приказал наследник.

Пареннефер вскочил и оказался непозволительно близко перед сыном фараона. Он шумно выдохнул и с ужасом осознал, что воздух из его ноздрей коснулся лица наследника Аменхотепа.

Перед Пареннефером стоял невысокий молодой мужчина с очень бледной кожей и вытянутыми чертами лица. Никогда прежде Пареннефер не встречал таких странных людей, не похожих на других. Худое тело, укрытое лёгкой белой тканью, казалось прозрачным в неверном голубом свете. У наследника были длинные руки и ноги, а пальцы, придерживающие ворот одежд у шеи, были настолько тонкими, что могли сломаться под тяжестью чашки с водой. Когда Пареннефер успел понять, что такое эфемерное существо может оставаться в живых только благодаря своей божественной сущности, он заглянул ему в глаза и открыл рот. Это были глаза, которые он видел во сне вот уже много лет подряд. Глаза разного цвета: один карий и один голубой.

- Он больше похож на каменотёса, чем на рисовальщика, - сказал наследник Аменхотеп, глядя на мускулистые руки Пареннефера. - Давно ты учишься у мастера Туту?

- Семь лет, - ответил Пареннефер и удивился, как его голос может звучать уверенно, когда он сам так боится.

- Ко мне приходили намного более опытные мастера. Некоторые рисуют по двадцать-тридцать лет. Чем ты лучше?

Ответа на этот вопроса у Пареннефера не было, но к счастью, на помощь пришёл старик-архитектор:

- К чему слова, божественный наследник! Испытай его.

- Ты прав, мой старый советник, - кивнул Аменхотеп.

Наследник дважды хлопнул в ладоши, и появилось несколько слуг. Он отдавал приказания:

- Зажгите факелы! Принесите папирус! Дайте мастеру краски! Принесите стол и табурет, чтобы ему было удобно! И мне складной трон, чтобы я мог позировать!

Факелы загорелись, и только сейчас Пареннефер заметил, что солнце зашло и на улице стало темно. Перед ним образовался стол с несколькими листами добротного выбеленного папируса, с десятком кистей и перьев разной толщины, а также множеством чашечек с уже готовыми красками. В мастерской дяди Туту никогда у Пареннефера не было такого выбора материалов.

- Приступай, - приказал наследник.

Пареннефер поднял глаза и увидел, что тот уже сидит на троне, закинув ногу на ногу. Золотые украшения, которых он не заметил во тьме, были на руках, ногах и на одеждах наследника. На шее висел большой крылатый скарабей.

- Как я тебе уже говорил, наследник Аменхотеп хочет, чтобы его изобразили таким, какой он есть на самом деле, - сказал архитектор, подойдя к Пареннеферу и ободряюще положив руку ему на плечо. - Понимаю, работая в мастерской, ты всегда рисовал одинаково. Но нам сейчас нужно что-то другое, понимаешь? Вспомни, как рисует твой дядя Туту, и покажи всё, что умеешь.

Пареннефер взял в руку самую тонкую кисть, обмакнул её в чёрную краску и поднёс к папирусу. Рука ужасно дрожала, и он тщетно пытался успокоиться, глубоко дыша. Зажмурившись, Пареннефер сделал первый мазок в верхней части листа, и открыв глаза, понял, что получилась часть пышной сине-золотой тканевой короны на голове наследника. Он всегда больше доверял своей руке, чем голове, и поэтому зачастую начинал рисунок с нескольких случайных мазков, которые потом складывались в единый сюжет. Конечно, это было неправильно, ведь на самом деле рисунок должен начинаться с... молитвы богам!

О нет, как он мог так опозориться перед сыном фараона, как мог совершить богохульство в доме земного бога! Пареннефер забыл прочесть хвалу богам перед началом работы, и теперь его, наверное, казнят.

"Нет, сосредоточься! - строго сказал себе Пареннефер и до боли сжал кисть. - Что сказал архитектор? Он сказал, что я должен изобразить наследника таким, какой он есть в реальности. Может он и требует от меня богохульства? Иногда в мастерскую дяди Туту приходили вельможи и заказывали сюжеты, которые мы не могли выполнить. Например, одни хотели, чтобы мы изобразили их одного роста с богами. Другие - со знаками власти, как у высших жрецов. А одна аристократка вообще заказала её портрет на папирусе не в профиль, а анфас... Но для наследника престола не может существовать никаких ограничений, раз сами боги на его стороне. Значит, они простят и меня, простого ремесленника, если я угожу сыну бога".

Рассудив так, Пареннефер набрался храбрости и принялся за работу. Он сразу увидел, как сложились его первые мазки на папирусе и теперь лишь внимательно вглядывался в черты лица наследника, чтобы не упустить деталей. Они хотят, чтобы он изобразил на бумаге его лицо без прикрас? Что ж, будет так. Порой Пареннефер сидел на берегу Нила и рисовал на песке мир таким, каким он предстаёт перед глазами людей, а не таким, каким его показывают рисовальщики. Теперь у него есть шанс изобразить это на папирусе лучшего качества. И пусть за это ему отсекут голову, сейчас он покажет всё, что держал в себе несколько лет!..

- Готово, - сказал Пареннефер и отложил кисть. Он нарисовал весь портрет по привычке одной кистью и только сейчас вспомнил, какой у него был выбор.

- Так быстро, - удивился наследник и встал с трона.

Они с архитектором подошли к столу перед Пареннефером и посмотрели на его картину.

- А я же говорил! - гордо сказал старик - Наконец-то тот, кто нам нужен!

- Да. Спасибо тебе, Аменхотеп, сын Хапу, за такого рисовальщика, - наследник повернулся в Пареннеферу и спросил, указывая на архитектора. - Этот шакал ведь объяснил, как тебе нужно нарисовать меня? Я знаю, он устал от того, что мне не нравятся рисовальщики, и просто сам рассказал тебе секрет.

- Наследник, как ты мог так обо мне судить! - притворно испугался архитектор.

- Главный архитектор фараона, да благословят его боги, сказал мне лишь, что я должен изобразить наследника Аменхотепа таким, каким он есть на самом деле, - ответил рисовальщик.

Наследник сложил руки на груди и пристально посмотрел в глаза Пареннеферу, так что тот заметил кое-что новое. В левом, голубом глазу наследника были две карие точки, как будто боги наполнили один его глаз кристально-чистой голубой водой, а другой - тёмным пивом. Причём пива было много, так как две капли перекатились через край и попали в глаз с чистой водой.

- Почему ты изобразил меня так? - спросил наследник.

- Потому что вы так передо мной сидели.

- Так сядь я боком, ты изобразил бы меня в профиль, а не анфас, как ты нарисовал?

- Может быть.

Наследник улыбнулся, и Пареннефер вспомнил улыбку, которую видел во время праздника Сед.

- Что ж, мастер Пареннефер. Назначаю тебя моим главным рисовальщиком!

Пареннефер вернулся в мастерскую, когда небо уже посветлело на востоке и бог Ра вот-вот должен был появиться на лодке из-за горизонта и поплыть по небесному Нилу.

Мастер Туту до сих пор не ложился. А спал он, как и многие другие работники, прямо в мастерской. Он не давал спать остальным людям, и поэтому, когда Пареннефер вернулся, злился не только мастер Туту, но и остальные.

- А я думал, тебе можно доверять! - начал дядя, сложив руки на груди. - Думал, что мой племянник не из тех разгильдяев, которые пропивают задаток! Думал, что смогу положиться на тебя в заказе с самим главным архитектором фараона, да будет он жив, невредим, здрав! А ты, Пареннефер, друг шакала, взял у него деньги и не постеснялся явиться в мастерскую на утро! А где посуда? Ты и её продал и пропил?

После событий ночи Пареннеферу не хотелось спорить с дядей. Он просто подождал, пока добрый, но упрямый мастер Туту скажет всё, что думает, потом отвёл его в сторонку подальше от ушей работников и рассказал обо всём.

Дядя не перебивал, только иногда задавал вопросы. Пареннефер подозревал, что тот сразу же скажет: "Они говорили не обо мне, это другой мастер Туту!", но этого не произошло. Когда Пареннефер закончил, дядя лишь покачал головой и с улыбкой сказал:

- Я и не думал, что Аменхотеп до сих пор меня помнит...

- Какой Аменхотеп? - удивился Пареннефер.

- Архитектор, конечно! Не думаешь же ты, что я стану называть по имени наследника фараона, будущего наместника Гора на земле? Хотя мне до сих пор кажется, что нынче это имя слишком популярно. Знаешь, в былые дни мы с Аменхотепом не раз попадали в нелепые ситуации из-за того, что его звали так же, как фараона и сына фараона. Когда нашего правителя ещё звали Аменхотепом, а не Небмаатра...

- Подожди, так всё это правда? И то, что вы с главным архитектором работали в Карнаке и тебя прогнали жрецы Амона? И то, что ты играл с царскими наследниками и жил в Мемфисе?

- Я надеялся, что моё прошлое не коснётся тебя. Я не рассказывал об этом моему брату, твоем отцу, потому что теперь это всё не имеет значения. Но я счастлив, что тебе судьба улыбнулась шире, чем мне, и что она свела тебя с моим старым другом Аменхотепом... Он может показаться безумцем, но поверь, он станет и тебе верным товарищем. Если двор не испортил его, ты сможешь рассчитывать на его совет. А имея в друзьях главного архитектора, ты сможешь рассчитывать еще и на карьеру при дворе. Скажи Аменхотепу, чтобы он позаботился о тебе в память обо мне.

- Карьера при дворе? - удивился Пареннефер, - Да я же ремесленник из простолюдинов и зашёл во дворец только потому, что боялся, что иначе меня убьют. Больше я туда по своей воле ни за что не вернусь!

- Да твоим разумом завладел Сет! Как ты можешь не вернуться, когда сам наследник престола назначил тебя своим главным рисовальщиком?

- Он заставил меня нарушить священный канон богов, и теперь я богохульник! Я не хочу, чтобы после смерти моё сердце оказалось тяжелее пера богини Маат, и его сожрал монстр Амат, ужасный лев с головой крокодила!

- Пареннефер, ты же умный мальчик. Неужели ты веришь, что всё это правда?

- Что правда? То, что после смерти мою душу оценит богиня справедливости? А как же иначе?..

- Тогда тебе просто необходимо обучение у Аменхотепа. В своё время мы с ним открыли друг другу глаза на истинное значение Маат, на истинное понятие канона и искусства. А если наследник престола одобрил такой подход, то это значит, что и он сам является учеником Аменхотепа. Подожди...

Дядя забежал в мастерскую и чем-то загремел. Пока Пареннефер ждал, он боролся с деланием убежать куда глаза глядят. Но потом вспомнил, что бежать ему некуда.

Мастер Туту вышел, держа в руках глиняную табличку, какие использовали для передачи посланий состоятельные грамотные торговцы. Раньше, когда Пареннефер был подмастерьем, ему часто приходилось бегать с такими табличками от одного торговца к другому. Они не доверяли передавать сообщение устно через посланника, а предпочитали использовать глину, чтобы мальчишка, доставляющий сообщение, не смог его прочитать. Дорогостоящий папирус для таких мелочей, разумеется, никто не использовал.

- Это письмо Аменхотепу, - сказал дядя, протягивая табличку. - Главному архитектору, а не наследнику. Смотри не перепутай!

Пареннефер пробежался глазами по столбцам иероглифов и увидел, что в письме дядя хвалит своего ученика, передаёт его заботам своего старого друга. Так же здесь имелся список того, что Пареннефер умеет, и он был ужасно преувеличен.

- Ну, ступай, дитя моё! - сказал мастер Туту, разворачивая племенника лицом в строну Фиванского дворца. - Не переживай, твоим родителям я передам, что тебя призвал сам фараон! Да благословит тебя Тот, покровитель искусств!

Пареннефер пошёл прочь от мастерской на ватных ногах. Вставшее солнце напоминало ему о том, что наступило лето, а значит, бежать куда глаза глядят - не самая лучшая идея, чреватая смертью от жары и обезвоживания.

Наследник сказал ему явиться сегодня же утром на какую-то церемонию. Ноги сами несли Пареннефера в ту сторону, хоть и дрожали от волнения. Но в то же время он чувствовал предвкушение и любопытство. Неужели он и правда сможет служить при царском дворе?..

По дороге ему встретился Майя. Он был в форме и возвращался домой со стройки царской усыпальницы после ночной смены.

- Эй, что с тобой? - насмешливо спросил Майя, - Ты на ногах не стоишь. Перебрал вчера?

Пареннефер вкратце рассказал, что произошло, но Майя, кажется, не поверил ни единому слову.

- Друг, у кого ты пил? Думаю, там самое крепкое пиво в городе! И если ты теперь царский рисовальщик, то замолви за меня фараону словечко. Знаешь, стать главным военачальником я мечтаю с детства. Ну, давай, иди проспись!

Майя, посмеиваясь, ушёл, а Пареннефер, вздохнув, направился в сторону дворца.

Пареннефер уже неделю жил в царском дворце. В первый же день ему выделили собственную комнату с окном и скромной, но добротной деревянной кроватью. Раньше у него никогда не было личного угла, он довольствовался либо общим помещением с братьями, когда жил в родительском доме, либо вообще тюфяком на полу мастерской, когда служил у мастера Туту. Здесь же ему досталась целая комната на первом этаже домика для прислуги. Конечно, тут всё время неприятно пахло, потому что окно выходило на мусорную яму около кухни, но Пареннефер не был привередой.

Ему до сих пор казалось, что приглашение во дворец - сон. Перед тем, как лечь спать, он молился своему покровителю Тоту, чтобы он дал ему сил и вдохновения, когда наследник фараона призовёт его к себе. Но за неделю он так ни разу и не потребовался...

Пареннефер обычно сидел без дела в домике прислуги или в саду рядом с ним и рисовал простенькие рисунки на глиняных дощечках, которые сделал сам из глины, что нашёл на берегу отхожей канавы. Его кормили дважды в день, как и остальных слуг и служанок, но видя, как те надрываются, обслуживая дворец, Пареннефер чувствовал себя нахлебником, не заслуживающим куска лепёшки.

Он лишь однажды видел главного архитектора Аменхотепа, сына Хапу. Тот торопился куда-то, и Пареннефер едва успел передать ему письмо от дяди. Тот положил его за ворот одежд, но, возможно, потом потерял в спешке.

На этот раз на табличке получились птицы, летящие над зарослями папируса. Среди папируса виднелась девушка. Её Пареннефер изобразил не в профиль и не в анфас, а в три четверти. После недели экспериментов он выяснил, что это был бы идеальный ракурс для необычного лица наследника престола. Пареннефер очень хорошо запомнил это лицо, а особенно глаза, и ему хотелось скорее получить возможность нарисовать наследника в цвете.

Вдруг по дворику прислуги прокатился шёпоток, а за ним раздался оклик:

- Мастер Пареннефер! Главный рисовальщик наследника фараона, да будет он жив, невредим, здрав, Пареннефер!

Он подскочил и побежал на голос. Оказалось, его звал младший жрец Амона, который часто бегал в домик слуг с разными поручениями. На этот раз он примчался в мыле, размахивая новыми белыми парадными одеждами, которые держал в руках.

- Это я, - сказал Пареннефер, подойдя.

- Где ты ходишь? - жрец сунул ему в руки одежды, - Скорее одевайся, церемония вот-вот начнётся.

- Какая церемония?

- Какая?! Церемония назначения наследника Аменхотепа соправителем, конечно!

Жрец помог Пареннеферу натянуть неудобную церемониальную одежду. Если учесть, что он привык большую часть времени ходить в одной набедренной повязке, то такое количество ткани на теле ему казалось просто пыткой. Жрец схватил Пареннефера за руку и потащил сквозь хозяйственные постройки в сторону дворцового храма Амона. Чем ближе они подходили, тем больше народа было вокруг.

- Дорогу! Дорогу! - кричал всё время младший жрец.

И вот они оказались перед главным входом в дворцовый храм. Жрец, не смущаясь того, что Пареннефер не был посвящён в таинства Амона, затащил его прямо в храм, где посередине стояла ещё одна толпа. Но это были не жрецы, как казалось сначала, а большей частью светские чиновники.

- Привёл его, - отчитался жрец какому-то старику.

- Хорошо, - старик обернулся, и Пареннефер узнал главного архитектора.

На этот раз его схватил за руку старик, и протиснувшись прямо в центр толпы, приблизился к самому наследнику.

- Отлично, - напряжённо улыбнулся наследник. Было видно, что он очень устал, - Дайте рисовальщику левое опахало.

- Не думаю, что это очень хорошая идея, - сказал мужчина, лысый, но с маленьким хвостиком на голове. В руках он держал несколько длинных палочек для письма. По всему этому можно было догадаться, что он главный писец наследника. Также у него в руках было опахало из пышных разноцветных перьев. - Ты должен дать левое опахало жрецу, а не оборванцу.

Пареннефера сверлили взглядом несколько жрецов высшего ранга, одетых в белоснежные одежды и леопардовые шкуры. Пожив всего неделю во дворце, Пареннефер избавился от привычки простолюдина падать ниц перед любым чисто одетым человеком и теперь чувствовал себя почти уверенно под взглядами жрецов.

- Дайте ему левое опахало, - спокойно повторил наследник, - Не переживай, Яхмес, я знаю, что делаю.

Писец недовольно фыркнул и встал с правой стороны от наследника, подняв опахало. Кто-то дал Пареннеферу такое же и заставил встать с левой стороны от наследника.

- Добром это не кончится... - ворчал себе под нос писец Яхмес.

- Просто иди вперёд, - услышал Пареннефер за спиной голос главного архитектора, - Не размахивай опахалом, просто иди.

Всю церемонию Пареннефер шёл, не отрывая взгляд от спины наследника. У него была задача - держать ровно тяжёлое опахало, и он думал только о ней. Ему казалось, что если он отведёт глаза и увидит, что происходит вокруг, то сразу сойдёт с ума. Потому что процессия шла по всем Фивам, сквозь толпу, распростёртую ниц или просто почтительно склонившую головы, если они двигались сквозь кварталы знатных людей. Пареннефер шёл в окружении вельмож и жрецов, сопровождая с опахалом наследника божественного трона, и думал, что после такого ничего никогда не будет больше бояться.

Вернулись к дворцу они в середине дня, когда солнце стояло в зените. И перед главным входом во дворец их встретил сам фараон Небмаатра! Пареннефер стоял всего в нескольких шагах от бога и мог видеть даже морщины на лице воплощения Гора! Хотя раньше он думал, что у богов не бывает морщин...

- О, отец мой, Владыка Обеих Земель, Небмаатра! - неожиданно громко произнёс наследник Аменхотеп и опустился на колени. Свита синхронно с ним припала к земле, держа, тем не менее, опахала и регалии власти наследника фараона над головой. - О, сын Амона и земное воплощение Атона! Услышь мои мольбы, жалкого раба твоего, и царствуй ещё тысячу тысяч лет!

- О, сын мой, Аменхотеп, - ответил властным голосом фараон. - Я услышал твои мольбы и дабы упрочить моё царствование на протяжении тысячи тысяч лет я назначаю тебя своим соправителем и вручаю тебе знаки власти соправителя.

Из-за спины фараона выползли на коленях двое вельмож. Один держал загнутый скипетр в золотую и синюю полоску из ляпис-лазури. Второй - символическую плеть, также из золота с ляпис-лазурью. Навстречу им приподнялись над землёй двое вельмож из свиты Аменхотепа и обменялись с ними точно такими же предметами, только меньшего размера.

- Отныне ты равен богу! - сказал фараон, и наследник Аменхотеп поднялся, оказавшись выше своего отца.

На следующий день после церемонии Пареннефера снова вызвали к наследнику. Нубийский раб явился к дому для прислуги, с сильным акцентом позвал главного рисовальщика наследника фараона и удалился. Чтобы не заблудиться в коридорах главного дворца, Пареннеферу пришлось немедленно выбежать из комнаты и понестись за нубийцем.

Ноги его вновь привели в зал, где он впервые встретился с наследником Аменхотепом. Сейчас был день, и с окон сняли синие полотна ткани, так что зал можно было внимательно рассмотреть. Оказалось, что стены побелены, причём совсем недавно: в воздухе витал специфический запах белой краски с примесью известняка. В прошлый раз Пареннефер не вглядывался в стены и колонны, но был уверен, что они, как и всё во дворце, были покрыты парадными изображениями фараона и богов.

Помимо наследника престола в зале находился главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу и главный писец наследника Яхмес, а также несколько нубийских рабов и рабынь, держащих подносы с кушаньями. Первым Пареннефера заметил архитектор.

- Мальчик мой! - улыбнулся тот, - Надеюсь, ты уже успел освоиться во дворце. Сегодня тебе предстоит важное задание.

К ним подошёл раб с маленьким серебряным подносом, на котором лежало несколько свежих глиняных табличек, ещё влажных, и много тонких деревянных палочек.

- Что мне нужно рисовать? - спросил Пареннефер.

- Меня, - раздался тихий, но отдающийся эхом от стен голос наследника престола, - наш фараон, Владыка Обеих Земель, сын Амона, воплощение солнечного диска Атона, мой отец Небмаатра, в честь моего возвышения разрешил расписать стену в гробнице главного визиря Рамоса. Я хотел, чтобы ты написал меня, возносящего мольбы моему отцу в образе дарующего свет Атона...

- Жрецы Амона и Ра устроят скандал, - проворчал Яхмес.

- Ты свободен, - махнул ему рукой наследник.

- Что?.. - опешил писец, очевидно, не привыкший к такому обращению.

- Свободен, - повторил наследник и не проронил ни звука, пока Яхмес не скрылся в коридоре. Потом наследник обратился к архитектору: - Я хочу перестроить и свою гробницу. Мне хочется угодить отцу, а для этого я должен сколоть изображения всех богов и оставить только солнечные диски, олицетворяющие Атона и моего отца.

- Не хочу вызвать твой гнев, о повелитель, - спокойно и почти язвительно ответил старик, - но позвольте задать вам один вопрос перед тем, как мы приступим к планам твоей гробницы и к украшениям гробницы визиря.

- Задавай.

- Здоровье твоего отца фараона, да будет он жив, невредим, здрав и властвует над нами тысячу тысяч лет, последнее время оставляет желать лучшего. Рано или поздно тебе придётся вознестись на небывалую высоту его величия, да будет милостива к тебе вдохновляющая Хатхор. К сожалению, доля фараона, хоть он и является бесспорным богом, немногим отличается от доли чиновников, управляющими номами или городами. Им всем приходится вникать в дела подданных, милуя и возвеличивая одних и карая и наказывая других...

- Что же ты хочешь сказать, мой сладкоречивый друг? - напряжённо улыбнулся наследник.

- Что и фараонам, и владыкам мелких номов приходится приближать к себе людей, помогающих им и разделяющим часть царских обязанностей. Твой отец, наш солнцеликий фараон, однажды приблизил к себе фиванских жрецов Амона. Из-за этого мы перенесли столицу из Мемфиса в Фивы, а наш владыка устраивает грандиозные праздники Сед в честь Амона. Но, правда, оракулы местных храмов теперь всегда предсказывают ему долголетие, процветание и победы...

- На что ты намекаешь?

- Имейте терпение, это добродетель... В отличие от твоего отца, твой дед Тутмос однажды приблизил к себе военных. В частности, одну семью, во главе которой стоял Иуйя, отец твоей матушки, великой супруги царской Тейе. Не стоит тебе напоминать, что и жена твоя Нефертити приходится внучкой Иуйе и дочерью его сына Эйе, ныне здравствующего приближённого фараона.

- Ты решил пересказать мне и главному рисовальщику историю моей семьи? - наследник с лёгкой усмешкой кивнул на Пареннефера.

А ему было очень неудобно слушать этот разговор. Он, конечно, слышал множество слухов и пересудов о царской семье, но никогда ими не интересовался. Так, от него каким-то образом ускользнул тот факт, что наследник, оказывается, женат.

- Отчасти, - ответил архитектор, - новому главному рисовальщику полезно это знать. Я лишь хочу напомнить тебе, что основатель вашей могучей династии Яхмес, забавным образом являющийся тёзкой вашего главного писца, в далёкие времена так же приблизил к себе военных, дабы изгнать из дельты Великой Реки проклятых богом Нила Сехметом гиксосов. Первый фараон династии возвысился благодаря военным, хотя сначала полагался на гелиопольских жрецов Ра. Но мечи оказались эффективнее молитв.

- И что? - наследник демонстративно зевнул.

- После Яхмеса правил твой далёкий предок тёзка Аменхотеп. После Аменхотепа подряд правили трое великих завоевателей Тутмосов. Но все мы знаем, что вместо последнего из них долгие годы правила проклятая всеми тёмными богами Хатшепсут! Имя её стёрто со стен всех храмов, со всех домов. Она опозорила твою династию, незаконно возвысившись до звания фараона. Ты, мой юный друг, уже не застал её изображений, но я ещё видел несколько ныне уничтоженных. Это безобразная женщина, пытавшаяся стать мужчиной, чтобы заполучить власть. Она изображалась сыном Амона, с бородой и даже с мужским естеством!

- Я думал, это только анекдоты, - не сдержался и хихикнул Пареннефер.

- Нет! Увы, боги не разразили её молнией за столь грязное попрание наших традиций. Напротив. Проклятая Хатшепсут заключила со жрецами Амона сделку. Они признали законность её власти, когда она назвалась "женой бога", двулично в этом случае называя себя женщиной, хотя обычно приказывала изображать себя мужчиной. С тех пор мы одиннадцать дней в году отмечаем обременительный для казны праздник Опет в честь Амона, а все дары в эти дни идут, разумеется, жрецам...

- Надеюсь, в этом зале нет ушей, - усмехнулся наследник, - иначе отец велит тебя казнить за богохульство.

- Ему можно доверять, - архитектор показал на Пареннефера. - Так вот. Фараоны после проклятой Хатшепсут: Тутмос, Аменхотеп и снова Тутмос - пытались избавиться от влияния жрецов. Они снова приблизили к себе военных. Я уже упоминал о семье Иуйи и считаю, что это было одним из удачнейших приобретений двора Египта после колонии в Нубии с чернокожими рабами...

- Ты говоришь так, словно клан моей матери и моей жены тоже состоит из рабов.

- В такой же мере, в какой все мы рабы фараона, да будет он жив, невредим, здрав. Твой дед Тутмос мудро пользовался влиянием этого клана. Он женил твоего отца Аменхотепа... Нет, твоего отца Небмаатра на дочери Иуйи Тейе, и это навсегда связало царскую династию с этим кланом. Твой дед также, чтобы защититься от влияния фиванских жрецов Амона или гелиопольских жрецов Ра воздвиг между лап Великого Сфинкса Стелу Сна, на которой называет своим покровителем Хоремахета - "Гора в горизонте". И это был не менее мудрый шаг твоего гениального деда, чем приближение семьи Иуйи. И Небмаатра, да благословят его Гор и Хатхор, сначала продолжал дело Тутмоса, но потом посмотрел в вечность...

- Что ты имеешь в виду? - насторожился наследник.

- У нас стариков "посмотреть в вечность" означает задуматься о том, чем ты станешь после Перехода, после смерти. Для простых людей вроде твоего нового главного рисовальщика это не представляет проблемы. Да, Пареннефер?

- Ну... Наши сердца взвешивает Маат. Если они легче пера из её крыльев, то мы прожили праведную жизнь и присоединимся к предкам в Подземном мире Осириса на Полях Иалу. Если тяжелее, то его пожрёт монстр Амат, и наша душа со всеми её шестью воплощениями - Ха, Рен, Ка, Ба, Аху и Шуит - исчезнет навсегда...

- Я же говорил, - вздохнул архитектор. - Но когда Пареннефер достаточно долго проживёт бок о бок с самыми развитыми людьми царского двора, он поймёт глубину своих заблуждений и поймёт, как страшно смотреть в вечность. Твой отец раньше часто вызывал меня к себе, чтобы поговорить и в разговоре приблизиться к истине о жизни и смерти. Я рассказывал всё, к чему мы с мастером Туту пришли, познавая искусство, но увы, фараон разговаривал не только с нами. И медовые речи жрецов ему понравились больше... Отойдя от семьи Иуйи, твой отец стал полагаться на жрецов Амона, которые точно знали, как сделать так, чтобы сердце фараона стало легче пера Маат. Но вскоре и жрецы не могли удовлетворить беспокойство фараона, и он решил, что безопаснее быть не просто сыном бога, а самим богом. Он возродил полузабытый культ солнечного диска Атона и провозгласил, что является не просто его сыном, а им самим. В итоге имеет, что имеет: у твоего отца есть собственное жречество Атона, а военная знать потомков Иуйи и высшие жрецы Амона скоро начнут грызть друг другу глотки за влияние над тобой, новым соправителем.

- И что ты мне предлагаешь? - спросил, сложив руки на груди, наследник, - Выбрать, кто мне милее: военные или жрецы? Причём, если опираться на твои слова, то выбор однозначен.

- Да, я и не собираюсь юлить.

- Вот что я тебе скажу, мой друг. Я не выберу ни тех, ни других. У меня появится мой собственный двор из новых людей. Вроде Пареннефера, например...

- Или непонятно откуда взявшегося Яхмеса? - раздражённо спросил архитектор. - С какой улицы ты его подобрал в детстве, Аменхотеп? Я был уверен, что Яхмес станет твоей собачкой для игр во дворе, а не главным писцом, носившим опахало справа от наследника фараона!

- Но, несмотря на происхождение, Яхмес разделяет твои настроения насчёт жрецов, верно? Мне кажется, он даже более чутко понимает придворные интриги и этикет, чем жрецы.

- Да, и он понимает своё место, поэтому согласится с моими словами! Тебе нужен клан Иуйи, а не "новые люди"!

- Я хочу, чтобы новые чиновники были обязаны своим возвышением только мне, а не семье или суеверию!

Пареннефер почувствовал себя окончательно лишним и начал пятиться к двери. Увы, архитектор это заметил и крикнул:

- Эй, ты ещё нужен! На стене в гробнице визиря будет изображён наследник перед коленопреклонёнными солдатами и стражниками!

- Нет, я буду пылать в лучах Атона!

- Что? Ты правда хочешь продолжать эту никчёмную традицию? Да если двор поймёт, что ты заражён эгоистическими идеями отца, у тебя появится столько врагов, что ты не проживёшь и года!

- Может быть, возрождение культа Атона и есть плод безумия моего старика-отца, но мне он послужит лишь на славу. С его помощью я отрекусь и от жрецов Амона и от клана Иуйи. Египту нужны новые люди и новые боги!

- Да это же безумие!

- Свободен, - махнул на архитектора наследник так же, как до этого махнул на Яхмеса.

- Как?.. - захотел возмутиться архитектор, но вовремя одёрнул себя, - Не хочешь же ты править без советников?

- Правда, не хочу. Но ты, о советник, стал забывать с кем и как ты разговариваешь, тебе не кажется?

Архитектор выпрямил спину и гордо посмотрел на наследника. Пареннефер видел, как покраснело лицо старика и как под его кожей бьются жилки. Архитектор церемонно поклонился и сказал:

- Прошу прощения за дерзость, о наследник и соправитель Владыки Обеих Земель благословлённый богами Аменхотеп!

Больше не сказав ни слова, архитектор удалился.

- Иди за мной, - сказал наследник Пареннеферу и вышел из залы.

VII

Наследник прошёл по коридору до маленькой комнаты, войдя в которую, Пареннефер ослеп от света. Оказалось, что в комнате отсутствовал потолок, а стены были недавно побелены так же, как и в предыдущем зале.

- Это святилище отца, - пояснил наследник, - здесь он молится Атону, солнечному диску. Раньше это было святилище Амона, но наш фараон, да будет он жив, невредим, здрав, поссорился с Птахмесом, главным фиванским жрецом, и поэтому сейчас во всём дворце Малькатте идёт ремонт: удаляют старые изображения богов и заменяют их изображением отца и меня, соправителя.

Пареннефер понятия не имел, зачем наследник рассказывает ему о делах самого фараона. Он уже начал подозревать, что после того, как он столько услышал, выйти живым из дворца ему больше не удастся.

- В отличие от отца, - продолжил Аменхотеп, - я стараюсь общаться с простолюдинами. Да и мой учитель, твой старый друг архитектор Аменхотеп, сын Хапу, считает, что важно знать, что думает о действиях правителя народ, иначе не избежать возмущений, который порой приводят к сменам династий... Скажи, мастер Пареннефер, что ты думаешь нашем фараоне?

- Он... бог, - неуверенно сказал он.

- А если бы он не был богом, чтобы ты о нём думал? Лучше ли он начальников номов? Лучше ли он военачальников?

- Я не могу думать о фараоне так.

- Неправда, - Аменхотеп подошёл к Пареннеферу и пытливо заглянул ему в глаза. Рисовальщику стало не по себе от взгляда разноцветных глаз. - Ты боишься озвучить свои мысли, это правда, но это не означает, что их у тебя нет. Я ведь назначил тебя своим главным рисовальщиком не просто так. Ты единственный из всех кандидатов, приведённых мне Аменхотепом, сыном Хапу, смог изобразить меня таким, какой я есть. Без украшательств, без лжи.

- В детстве, - начал Пареннефер, - мне казалось, что жрецы обманывают нас.

- Обманывают? Как?

- Не знаю, как объяснить. Я имею в виду, что ни я, ни мои родители, ни мои знакомые никогда богов не видели. Так откуда жрецы знают, что они есть и как их нужно задабривать?..

- Похвальные мысли для ребёнка. Сколько тебе тогда было?

- Я так думал до первого праздника Сед нашего фараона Амен... Простите, фараона Небмаатра. Я был в центре Фив, когда шла праздничная процессия. Я видел фараона, его жён, жрецов и чиновников. И вас я видел. Вы ехали в повозке из электрума, и с вами рядом стояли девочка и женщина. Когда вы проезжали мимо, то вы заметили меня... мне показалось, что вы заметили меня и улыбнулись.

- Правда? Так мы уже встречались? Прости, я не помню. Но сам праздник помню хорошо. Кстати, девочка, которую ты видел - это Нефертити. Мы с ней как раз поженились перед праздником Сед. А женщина - Тия, моя кормилица.

- Вы поженились в десять лет? - изумился Пареннефер.

- Ей тогда было даже восемь. Кажется.

- И вы могли в таком возрасте... иметь детей? - смутился Пареннефер.

- Нет, конечно. У нас до сих пор нет детей. И я был уверен, что весь Египет об этом судачит.

- Я всегда больше работал, чем болтал и слушал сплетни, - гордо сказал Пареннефер.

- Похвально. Ну, теперь я не привожу тебя в ужас? - улыбнулся Аменхотеп. - И я, и мой отец такие же люди, как и те, с кем ты работал в мастерской. И то, что тебя так впечатлил праздник Сед - это всего лишь очередной трюк жрецов и чиновников. Он рассчитан на то, чтобы запугать и изумить народ. Я изменю это! А ты мне поможешь.

Наследник развернулся на пятках и быстро обошёл святилище, разглядывая пустые стены.

- Эта подойдёт, - указал он на ту, что сейчас не была освещена солнцем. - Изобрази меня таким, каким я предстану в гробнице визиря. Это увидят отец и вся его свита. Это мой первый шаг, как соправителя. Давай!

Пареннефер хотел было сказать, что ему нечем рисовать, но вдруг заметил, что всё это время он держал в руках деревянный поднос с красками и кисточками, вручённый ему рабами ещё в прошлом зале.

- Пусть я буду изображён, как все фараоны боком, пусть! Но сделай так, чтобы моё лицо не было похоже на остальные лица царей и богов. Оставь мне черты лица, но как-нибудь подгони под канон. Ну ты же рисовальщик, ты справишься. В моём картуше напиши "соправитель Небмаатра, его сын Аменхотеп". И пусть сверху ко мне спускаются руки-лучи Атона. Пусть подносят одна из рук подносит к моим губам священный символ анкх. Лучи пусть исходят из простого круга с надписью... Нет, даже без надписи! Простота не может быть чрезмерной. Чем проще, тем лучше люди поймут. Начинай!

Пареннефер рисовал быстро, благо инструкции ему дали чётче, чем в прошлый раз. Сначала угольной палочкой он наметил силуэт наследника с поднятыми головой и руками. Потом в правом верхнем углу стены начертил простой круг, а от него лучами исполосовал всё оставшееся место. На конце каждого луча он добавил руку, а в ту, что была ближе всех к лицу Аменхотепа, вложил анкх.

- Все подумают, что это просто дань безумию отца, - говорил наследник, пока Пареннефер работал. - И пусть думают. Мой отец объявил себя богом, так не делали фараоны даже во времена пирамид, так что все подумают, что я просто возношу молитвы отцу в образе Атона. За что-то же он провозгласил себя именно Атоном. Я бы объявил себя как минимум Осирисом, повелителем Подземного Царства. По-моему, получилось бы мощнее. Но после таких действий отца выбирать не приходится...

Пареннефер почти смирился с мыслью, что наследник - не бог, а человек. Но каждый раз, когда тот начинал так неуважительно говорить о фараоне, в Пареннефере понималась волна протеста. Ведь фараон - воплощение Гора. И, видимо, Атона тоже. Словом, неважно, кого именно он так воплощает, но он бог и точка.

- Какого цвета делать круг? - уточнил Пареннефер, когда приступил к окрашиванию.

- А какого цвета солнце? Жёлтого, разумеется!

На этот раз рисовальщику не пришлось ничего додумывать самому. Наследник всё придумал сам и относительно цвета одежд, и даже цвета ногтей.

- А каким делать его? - спросил Пареннефер, показывая на глаз нарисованного Аменхотепа. Так как портрет был в профиль, то глаз, разумеется, вошёл только один.

- Как этот, - ответил наследник и показал на карий глаз, а голубой с карими точками закрыл другой рукой. - Всегда делай мой глаз таким. Даже если будешь рисовать меня анфас, рисуй оба глаза такими, понял?

- Понял. А могу ли я, как рисовальщик, спросить почему?

- Другой урод, - отвернулся наследник.

- Но вы ведь просили изображать вас таким, какой вы есть.

- Только не глаза, - тихо сказал Аменхотеп. - Глаза всегда рисуй одинаковыми. В детстве мать сказала, что такие глаза - проклятье. Все, у кого разные глаза, умирают молодыми.

- А я думал, вы не верите предсказаниям...

Аменхотеп резко обернулся и странно посмотрел на Пареннефера. В это мгновение наследник выглядел напуганным и совсем не по-божественному беззащитным.

- Да... Но есть вещи за гранью понимания даже мудрейших из людей. Так что всегда рисуй их такими.

Пареннефер закончил к вечеру, и за всё время работы Аменхотеп ни разу не отошёл от него. Сначала Пареннефера это ужасно напрягало, но потом он расслабился и полностью сосредоточился на рисунке. Всё-таки наследник сказал, что этот рисунок станет образцом для рабочих в гробнице! Пареннефер нарисует ещё раз этот же сюжет на маленькой табличке, разделённой на квадраты, и отдаст её рабочим. Те на такие же квадраты разделят нужную стену гробницы и перенесут рисунок Пареннефера на известняк.

- Хорошо, - сказал Аменхотеп, когда Пареннефер закончил. - Далеко от реальности, но то, что нужно, чтобы заявить чиновникам о том, кто я есть и как я буду править. Спасибо, мастер Пареннефер. Скоро мне снова понадобятся твои услуги.

VIII

Потихоньку Пареннефер стал обживаться во дворце. Каждый день в его скромную комнату приходили рабы наследника престола и приносили материалы, чтобы Пареннефер мог работать. Раньше он думал, что человек носящий звание "главный рисовальщик", должен лишь появляться во время торжеств и проверять работы других рисовальщиков. Но у Аменхотепа других рисовальщиков не было, и все мелкие поручения выполнял Пареннефер. Нужно ли было украсить стелу к новому празднеству Опет или отправить портрет соправителя вождю хеттов - звали Пареннефера.

Теперь он стал частью свиты наследника и пару раз даже участвовал в пирах. На одном из них присутствовал даже фараон Небмаатра! Хотя Пареннефер и сидел за самым дальним столом, ему всё равно досталось столько кушаний, сколько раньше, работая в мастерской Туту, он едва ли мог съесть за неделю. На пиру всё время играла музыка, танцевали и пели полуобнажённые девушки, иногда приходили послы из далёких земель и рассказывали, что они видели, пока шли в Египет, а порой показывали диковинных животных.

Один раз Пареннефер сходил в город к мастеру Туту. Увидев племянника в новой одежде, дядя сердечно обнял его и заметил, что Пареннефер стал ещё выше и шире в плечах от царской еды. Остальные мастера с плохо скрываемой завистью поздравили его, но когда он подарил каждому по добротной кисти из меха, поблагодарили искренне.

Навестил он и стариков-родителей. Отец его был простым гончаром, который делал самую простую посуду для крестьян и ремесленников. Ему Пареннефер отдал всё жалование, полученное за первый месяц службы, сказав, что кормят его и так во дворце, а больше ему ничего не нужно.

Больше он не выходил в Фивы, живя во дворце Малькатта - городе в городе. Только этот божественный город был намного богаче остальных Фив.

Пареннефера часто вызывал к себе наследник Аменхотеп, чтобы рассказать о том, какие ещё идеи пришли ему в голову. Обычно на таких встречах присутствовали ещё главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу и главный писец Яхмес. Они на два голоса отговаривали наследника от очередных нововведений вроде изображения соправителя ростом выше, чем Амон, но заканчивалось это всегда тем, что наследник прогонял обоих советников, а Пареннефер послушно рисовал, что было сказано. Он потихоньку стал разбираться в том, почему наследник хочет одного, а его советники - другого, но лезть в их дела опасался. Пареннефер всё никак не мог поверить, что соправитель Аменхотеп правда человек, а не бог.

За всё время пребывания во дворце он лишь один раз видел жену Аменхотепа Нефертити, и то издалека. Она выходила из женского павильона в окружении служанок и рабынь, обмахивающих её опахалами, что-то рассказывающими и смеющимися. Пареннефер успел разглядеть только высокую прическу Нефертити, из-под которой выглядывала синяя шапочка, какие обычно использовали пожилые знатные дамы, когда у них выпадали все волосы и нужна была подставка для парика. В домике прислуги судачили, что Нефертити - первая красавица Египта, но издалека Пареннефер бы не отличил царицу от её рабынь.

Ещё слуги шептались, что соправитель Аменхотеп никогда не ходит в женский павильон и, видимо, фараон Небмаатра, да будет он жив, невредим, здрав, не увидит внука-наследника.

Пареннефер не знал, чем занимается Нефертити, но вот соправитель Аменхотеп был занят всегда. Он уверенно вышагивал по своему павильону и раздавал приказания всем, кто попадался под руку. Он вникал во все дела, от хода строительства заупокойного храма своего отца до стирки одежды. Он мог пройти мимо канала, в котором прачки стирают бельё, сказать, что они всё делают неправильно и самому показать, как нужно, хоть раньше никогда и не стирал. Обычно в таких случаях он давал из рук вон плохие советы, но все им охотно подчинялись до тех пор, пока сам фараон не замечал, что он ходит в грязной и мятой одежде и не приказывал отменить распоряжения сына.

Однажды под волну активности Аменхотепа попал и Пареннефер. Наследник поймал его в коридоре и спросил, нет ли у него знакомых военных, которым можно доверять. Мол, ничего общего с семьёй Иуйи он иметь не хочет, и ему нужны собственные стражи. Помня о шуточной просьбе старого друга Майи сделать его военачальником фараона, Пареннефер назвал его имя, и того в этот же день доставили во дворец. Майя краснел, бледнел и падал ниц. Словом, вёл себя так же, как Пареннефер в свой первый день. Соправитель задал Майе несколько странных вопросов о богах, о Подземном Царстве и о том, давно ли они с Пареннефером знакомы. Удовлетворившись ответами Майи, Аменхотеп сказал, что раз Пареннефер ему доверяет, то и он сам будет доверять. Майю оставили во дворце на должности личного стража соправителя и выделили ему комнату по соседству с Пареннефером.

Но иногда соправитель менялся до неузнаваемости. Он не бегал по коридорам, а сидел у окна или в саду и тихо смотрел, как колышутся листья и течёт вода. Его глаза были полузакрыты, как будто он вот-вот уснёт, а голос становился тихим, как дуновение ветра. Удивительно, но хотя голос наследника всегда был тихим, его приказания почему-то слышали и с другого конца дворца.

В минуты такой сонливости наследник разговаривал только с архитектором, которого называл "учитель". Пареннефер не знал, о чём они говорят, но после бесед архитектор выглядел таким же задумчивым, как и его благородный ученик.

А потом умер фараон...

Пареннефер зашёл в комнату Майи, откинув висящую ткань, преграждающую вход со двора прислуги. Его друг лежал на животе на кровати, наполовину свесившись и чуть не падая на пол. Раздавалось урчащее храпение, а в воздухе стоял запах кислого пива. На полу валялось несколько пустых кувшинов.

- Подъём! - громко крикнул Пареннефер.

Майя вскочил, привыкший к подобной побудке во времена службы городским стражем. Сейчас, будучи одним из личных охранников фараона Аменхотепа, он работал меньше и мог позволить себе иногда проваляться в кровати до обеда.

- Что такое? - Майя был уже на ногах и тянулся за кривым мечом, главным оружием стражей.

- Старик зовёт, - ответил Пареннефер, имея в виду главного архитектора. - Приехал градоначальник Мемфиса, и фараону, да будет он жив, невредим, здрав, нужна вся его свита.

- О, Исида, зачем ему я, когда он и так жив, невредим...

- Майя!

- Да иду, иду... Какой ты стал послушный! Не то, что в детстве, когда мы кидались лягушками в бродячих торговцев, да? Сейчас-то ты на такое ни за что не решишься...

Пареннефер привык к вечным жалобам друга, который вместо того, чтобы благодарить его за место в царской свите, постоянно о чём-то ворчал.

- Что это с твоими волосами? - заметил вдруг Пареннефер.

- А что с ними? - Майя примял вставшие дыбом после сна волосы.

- Ты, верно, седеешь!

- Врёшь!

Майя вышел из домика и направился к каналу с проточной водой, который использовали для мытья посуды или стирки одежды. Вода была мутной, и можно было увидеть лишь общие очертания лица, так что Майя не смог разглядеть седые волоски.

- Опять! - недовольно ударил он ладонью об ладонь. - Мне ещё нет и двадцати разливов Великой Реки, а я уже похожу на своего отца.

- "Опять"? Так это давно началось?

- Да, во время прошлого летнего солнцестояния, полгода назад. С тех пор я мажу волосы чёрной пальмовой смолой, и это помогает. Но если помыться, то волосы опять седеют.

- Так ты не мылся полгода?

- Почему? Мылся, но голову не трогал.

- Ради могучей львицы Сехмет! Отойди от меня подальше, пока мы не минуем кухню. Иначе мухи облепят не только тебя, то и меня!

Переругиваясь, они дошли до тронного зала фараона. Повелителя здесь ещё не было, и члены свиты со слугами и рабами просто так ходили и болтали. В дальнем углу стоял богато одетый вельможа. На его плечах лежала шкура леопарда, как на жреце, но на голове находилась бело-голубая шапка, опускающаяся до плеч, какую носили чиновники. Рядом с ним была маленькая свита. Один человек держал опахало, ещё трое стояли просто так и не знали, куда девать руки.

- Это градоначальник Мемфиса, бывшей столицы, - сказал подошедший главный архитектор фараона Аменхотеп, сын Хапу. - Считаю, он будет просить деньги на содержание города, в том числе пустующего царского дворца.

- И этим захочет выманить фараона обратно в Мемфис, - добавил стоявший тут же Яхмес. - Всё-таки влияние семьи Иуйи идёт именно оттуда, да и градоначальник их человек.

- К сожалению, и в Фивах есть люди, которым выгодно вернуться в старую столицу... - заметил архитектор, имея в виду мать фараона Теей и его жену Нефертити, обеих из рода Иуйи, а так же отца Нефертити Эйе, носившего титул "отца бога" и на данный момент сильнейшего представителя военной аристократии в Фивах.

- Встречайте! - послышался у дверей голос слуги-глашатая. - Владыка Обеих Земель, наместник Гора, могущественный бык в двух высоких перьях, великий царской властью в Карнаке, тот, кто явился в большой короне в Южном Иуну, прекрасный явлением Ра фараон Аменхотеп, да будет он жив, невредим, здрав!

Все упали ниц, и в тронный зал вошёл Аменхотеп, совсем недавно ставший фараоном. Лишь недавно отгремел праздник погребения фараона Небмаатра, которому предшествовали долгое мумифицирование тела правителя в храме Анубиса на западном берегу Нила и постоянные молитвы всем богам во всех храмах, прославляющие деяния усопшего и призванные облегчить ему дорогу в Подземное Царство. Лишь недавно пронесли от храма Анубиса в усыпальницу фараона пышный саркофаг, вокруг которого стенали и заламывали руки жрицы и плакальщицы. Лишь недавно состоялась церемония вручения Амоном регалий власти новому фараону. Церемонией заведовали, разумеется, жрецы Амона, и это не могло не огорчать семью Иуйи. Всё это было лишь недавно, а сегодня побледневший и похудевший от продолжительных и изматывающих ритуалов Аменхотеп должен принимать мемфисского просителя и вникать в его дела.

Новый фараон прошёл по ступеням, ведущим к трону, и сел на золотое кресло, держа в руках символы высшей власти - изогнутый скипетр и символическую плеть.

- Твой жалкий раб приветствует тебя! - сказал припавший к земле градоначальник.

- Я не слышу, - сказал фараон. - Разрешаю подойти к первой ступени.

К трону фараона вело девять ступеней. Никто не имел права стоять на одной высоте с правителем, но самые приближённые люди - свита, и в их числе Пареннефер - могли стоять на ступенях. Чем выше ступень, на которой стоит человек, тем более он одарён доверием фараона. Пареннефер стоял на третьей ступени. Выше всех, на восьмой, стоял только царский архитектор.

То, что фараон предложил градоначальнику Мемфиса только подойти к ступеням, а не подняться хотя бы на одну, было тяжёлым оскорблением для чиновника из рода Иуйи. При отце Аменхотепа все ступени занимали только жрецы, при деде - только военные из семьи Иуйи. Сейчас же такая привилегия досталась "сиротам", как их называли, то есть новым людям фараона из простых семей.

- Говори, - приказал фараон.

- О, наш солнцеокий повелитель, - градоначальник немного приподнялся над полом, чтобы снова шлёпнуться на него грудью, - не смею я удручать вас ничтожными просьбами ничтожного города, но вынуждает меня нужда! Храмы стоят пустые: в них нет даров и жрецы бегут. Дворцы стоят пустые: вельможи бегут. Дома стоят пустые: горожане бегут. Мазанки стоят пустые: крестьяне бегут. Опустел священный Мемфис без солнечного света фараона, да будет он жив, невредим, здрав!

- И?.. - с пренебрежением спросил Аменхотеп.

- И нет для нас иной надежды, кроме фараона, который придёт к нам и озарит благодатью землю, несколько лет не приносящую даров...

- Поэтому бегут люди? - спросил фараон. - Потому что земля бесплодна?

- Мудрость ваша не знает границ! - снова бухнулся на пол градоначальник. - Крестьяне стали уходить, и земля перестала рожать...

- Так сначала земля стала бесплодной, или сначала люди стали уходить?

- О, великий! - взмолился градоначальник, чтобы собраться с мыслями. - Грязные крестьяне бросали невозделанные поля и уходили. Горожанам не хватало пищи, и они уходили. Вельможам не хватало товаров, и они уходили. Жрецам...

- Я понял, - оборвал его фараон, - Почему крестьян уходили?

- Потому что земля не рожает, о великий!

- Она бесплодна, потому что её не возделывают! - Аменхотеп начал терять терпение. - Почему крестьяне уходили?

- Начальник нома сказал, что они бежали от оброка... - тихо сказал градоначальник.

- Оброк составляет восьмую часть урожая, и крестьяне много веков исправно его платили. Если... если ном или город не присваивают что-нибудь себе, обирая крестьян сверх нормы.

Градоначальник окончательно растерялся, не зная, что сказать.

- Тогда они ушли в поисках лучшей доли, - продолжил фараон. - Молитесь своему повелителю Сету, чтобы они ушли в наши Гелиополь или Гизу, а не к врагам. Если я услышу, что вы дарите хеттам или гиксосам наших крестьян, то устрою так, чтобы твоя и твоих сообщников смерть не была быстрой.

Градоначальник стал шептать молитвы и защитные заклинания себе под нос.

- Фараон решил лично разрешить эту проблему! - объявил Аменхотеп. - Я со свитой отправляюсь в Мемфис, чтобы увидеть древний город и чтобы жители узрели нового бога.

Кажется, больше градоначальнику не хотелось, чтобы фараон приезжал, но он послушно прошептал: "Милость богов" - и удалился.

- Управляющий домом фараона! - позвал Аменхотеп. Вперёд вышел человек стоящий на четвёртой ступени, простолюдин Ипи. - Подготовь всё для отбытия фараона и его свиты!

- Слушаюсь! - звонким голосом откликнулся Ипи. - Позвольте спросить, готовить ли мне к путешествию также супругу фараона Нефертити и её свиту?

- Нет, поедем налегке.

- А готовить ли свиту великой супруги царской, вашей матери Тейе?

Несмотря на то, что Тейе была матерью Аменхотепа, она до сих пор носила титул, полученный при жизни её мужа. Новому фараону пока что некогда было вникать в такие формальности, и к тому же в первые годы правления его отца титул "великая супруга царская" тоже носила бабушка Аменхотепа.

- Нет, ни к чему тревожить женщин. Наша поездка не будет долгой. Пусть всё будет готово через три дня.

- За три дня люди успеют подготовить только продовольствие и повозки, - предупредил Ипи.

- Хорошо, нам больше и не нужно.

Как и ожидалось, путь к Мемфису стал не скорой поездкой нескольких десятков людей, а настоящим шествием. Главы номов, градоначальники и простые старосты деревень постоянно задерживали путников, желая выказать почтение фараону и преподнести дары. Деревни зачастую отдавали последнее, что имели, но Аменхотеп не мог отказаться, ведь если бог отклоняет приношения, значит он в гневе и на деревню падут мор и неурожай. Однако хоть фараон и принимал дары, но его свита потом их же возвращала жителям в виде царских подношений бедным. Так как в деревнях жители не могли ничего подносить, кроме еды, а её в больших количествах процессия просто не могла бы перемещать вслед за собой, то от таких подношений легко избавлялись.

Но в городах дело обстояло сложнее. Там жрецы и вельможи подносили фараону золото и камни, дорогие благовония и масла, шикарные одежды и украшения. Аменхотепу они были не нужны, и он приказывал свите сделать этими дарами пожертвования в храмы, но оказывалось, что отдавалось даров меньше, чем получалось и кто-то в свите оставлял часть подношений себе. Впервые фараон усомнился в честности "сирот". Теперь он стал подозрительнее.

Мемфис - древняя столица Обеих Земель - встретила их распахнутыми воротами в старый дворец. Ещё отец Аменхотепа, фараон Аменхотеп-Небмаатра жил здесь в начале правления. Ещё здесь объявляли наследником погибшего Тутмоса, старшего брата нынешнего фараона.

Вечером первого дня устроили роскошный пир. Он превосходил размерами и пышностью всё, что видел Пареннефер в Фивах. Семья Иуйи, устроившая это торжество, кажется, выложила годовой доход всех членов клана, чтобы удивить владыку. Мяса и рыбы было настолько много, что ими можно было до отвала накормить весь Египет и ещё осталось бы для жителей соседней Метанни. Из танцовщиц и музыкантш можно было бы составить армию, способную захватить Фивы, если бы стражи Фив отбросили оружие, засмотревшись на обнажённые бёдра и груди девушек. Пиршественную залу украшали цветы, но присмотревшись, можно было понять, что это не настоящие ирисы и лотосы, а искусно выполненные драгоценные украшения из золота, ляпис-лазури и каменьев.

Во время пира фараона от простых смертных отделяла всего одна ступень, так что царский трон стоял лишь на ладонь выше пола. Обычный дворцовый этикет был изменён, и сейчас справа от Аменхотепа сидел, как обычно, главный архитектор, а слева - градоначальник Мемфиса, совсем недавно лобызающий пол под первой ступеней к трону фараона, а сегодня рассказывающий ему на ухо похабные анекдоты.

Вдруг двери залы отворились, охрана почтительно расступилась, и внутрь вошёл пожилой мужчина без волос и со шкурой леопарда на плече. Он опирался на посох из электрума и подслеповато оглядывал собравшихся. Заметив в центре фараона, он кряхтя опустился на колени и громким голосом сказал:

- О, Владыка Обеих Земель, фараон Аменхотеп, да будешь ты жив, невредим, здрав! Да благословит тебя зоркий Ра, которому служит твой жалкий раб, твой дядя Анен!

- Дядя! - радостно воскликнул Аменхотеп и сам поднялся, чтобы выйти навстречу гостю, что было небывалой честью для любого. - Как давно мы не виделись! Каким ты стал старым, бедный дядя!

Фараон посадил Анена - главного жреца Ра из Гелиополя - подле себя, заставив подвинуться мемфисского градоначальника.

- Ты проделал долгий путь, дядя, - обратился к нему Аменхотеп. - Что привело тебя в Мемфис?

- Разумеется, я шёл ради радости от встречи с тобой, мой повелитель и любимый племянник. Но есть ещё несколько вестей, которые я тебе спешно вёз, боясь не успеть.

- Какие вести? Говори скорее!

- К сожалению... - Анен опасливо озирался, изучая лица, направленные на него и на фараона, - сейчас я не могу тебе сказать. После пира, с позволения Владыки Обеих Земель.

Весь остаток вечера Аменхотеп был угрюм и задумчив. Ни соблазнительные танцы служанок, ни вино не могли отвлечь его от мыслей.

Едва пир закончился по скорому приказу фараона, как он приказал выгнать всех мемфисских жрецов, чиновников и военачальников в их дворцовые покои, находящиеся вдали от главного павильона дворца. Они жили там, пока Аменхотеп оставался в Мемфисе, и надеялись всё время присутствовать подле него, чтобы обратиться с просьбами и замолвить словечко за себя и своих родственников. Они не ожидали, что фараон будет так грубо обращаться с теми, к кому его отец, будучи ещё в здравом уме, относился с таким пиететом

Сам фараон со свитой и дядей заперся в своих покоях, отослав почти всю стражу и вообще всех слуг и рабов, чтобы убрать нежелательные уши и обезопасить тайну, которую побирался поведать Анен.

- Говори, - приказал фараон, когда в комнате осталось не больше двадцати человек.

- Увы, о Владыка Обеих Земель, - склонил голову дядя в лёгком поклоне, - мне кажется, что чем больше дырок в сите, тем больше муки пройдёт через него. Если же дырка одна, то она быстро забьётся, и мука останется внутри.

- Моим людям можно доверять, - сложил руки на груди Аменхотеп.

- Ты уверен? Прошёл ли благополучно ваш путь? Не доставляло ли тебе что-нибудь неудобств или беспокойства? Может быть, какие-то вещи пропали в пути?

- Откуда ты?.. Так, хорошо.

Фараон показывал пальцами на людей, и те с поклоном выходили. Пареннефер ждал, когда же Аменхотеп укажет на него. В последнее время фараон, кажется, забыл, что у него есть главный рисовальщик, и за время путешествия от Фив до Мемфиса лишь один раз ответил на его приветствие кивком головы. Так что Пареннефер был уверен, что он не является лицом, облеченным безоговорочным доверием фараона.

- Они пусть слушают, - сказал Аменхотеп.

В зале на собственное удивление остался Пареннефер, а так же главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу, главный писец Яхмес и управляющий домом фараона Ипи. Ещё у дверей стояло двое стражников, и одним из них был Майя.

- Хорошо, - на этот раз покорился Анен, - тревожные вести привёз я для тебя из Гелиополя. Ты знаешь, о фараон, сын Амона, что жизнь в моём городе не так быстра и тороплива, как в старой столице Мемфисе или новой столице Фивах. И если ты фараон, будешь источником чистой горной воды, то до нас она дойдёт спокойной, преодолев бурлящие пороги двух столиц и всех твоих людей. Если ты исток Нила, о повелитель, то мы - дельта его, отдающая твои воды в море, отдающее твою мудрость богу Ра...

Пареннефер видел, как фараон в нетерпении топал ногой. Обычно он, не стесняясь, прерывал красноречивые вступления просителей, но уважение к дяде, видимо, было в нём так велико, что он выслушивал его речи, несмотря на любопытство.

- Так же медленно, как воды Нила от неизвестного истока доходят до дельты, - продолжал Анен, - до нас доходят слухи, касающиеся тебя, о мой великий племянник. Но иногда случается так, что течение нарушается вдали от источника, на порогах Великой Реки, и тогда это можно заметить только в дельте в то время, как от истока течение кажется ровным и не мутящим вод. Такой же тревожный слух дошёл и до тихого Гелиополя. А порогом стал этот город, Мемфис.

- В чём же твоя тревога? - спросил, наконец, Аменхотеп.

- Я слышал, что мои родичи из военного клана, наследующего славу великого Иуйи, советника и союзника твоего деда Тутмоса и твоего отца, взявшего благородное имя Небмаатра, задумали свершить великое богохульство.

- Какое? - в ужасе спросил фараон, уже прекрасно понимая, что жрец может подразумевать под "великим богохульством".

- Убить моего племянника.

В зале наступила тишина. Убить фараона? Да разве такое возможно?

- Откуда ты это знаешь? - ледяным тоном спросил Аменхотеп.

- Я спрашивал у Ра, и он ответил, что Владыке Обеих Земель грозит опасность.

- Так дело только в Ра?.. - облегчённо выдохнул фараон.

- "Только"? - изумился жрец, - Тебе, как воплощению Гора, следовало бы сильнее бояться гнева богов... Но раз тебя не удовлетворяют слова бога Ра, я могу сказать, кто передал их мне в человеческом обличье. Оракул в храме Ра - молодой племянник Эйе, сына Иуйи. Оракул - один из двоюродных братьев вашей супруги Нефертити.

- Не хочешь ли ты сказать, - насторожился Аменхотеп, - что заговор строится в женском павильоне моего фиванского дворца?

- Богиня правосудия Маат запрещает выдавать догадки за непреложную истину. Но семья Иуйи огромна и обладает таким влиянием, с каким не сравниться ни жрецам Ра, ни жрецам Амона, ни, быть может, всему царскому двору.

Аменхотеп задумался. Он начал ходить по залу, массируя виски, как при сильной головной боли. Потом он нашёл деревянный стул, поставил его у окна и сел смотреть на ночное небо. Пареннеферу показалось, что фараон опять впал в состояние полусна.

- На самом деле, - сказал Анен, подойдя к Аменхотепу, - я считаю, что больше опасности для вас здесь, в Мемфисе. Именно здесь первоначально укрепилась семья Иуйи. Здесь все государственные и божественные должности занимают только выходцы из их клана. Если в Фивах почивший Небмаатра стал больше благоволить жрецам Амона, а вы теперь - вашим "сиротам", то в современной столице влияние семьи Иуйи стало заметно слабее.

Аменхотеп не отвечал, глядя на звёзды.

- Я бы советовал, как можно быстрее уезжать из Мемфиса, - закончил Анен. - А так же я советую тебе сменить здесь власть. Пусть градоначальником древнего Мемфиса станет не продажный льстивый чиновник, а доверенный тебе человек. Например, один из тех, кому ты доверяешь настолько, что оставил их в зале, где мы с тобой обсуждаем страшные слухи.

- Спасибо, дядя, - не отрываясь от неба, сказал фараон.

Анен уже собрался уходить, но приблизился обратно к племяннику и спросил:

- Ты так же, как и Небмаатра, объявляешь себя воплощением ослепительного солнечного диска Атона?

- Я молюсь Атону, как моему отцу. Но когда ночь, и я не вижу его на небе, мне страшно.

- Не бойся и не оставляй молитв. Если твой отец не был безумцем, как это считали люди Иуйи, то он мог разговаривать с богами. Возможно, воля Атона действительно пробудилась и жила в нём. В усопшем владыке был божественный огонь, я это чувствовал. Если ты примешь его, это поможет править тебе долго и счастливо. Молись Атону, мой царственный племянник, молись Ра и подноси жертвы всем богам.

Не отвечая, Аменхотеп смотрел на звёзды и луну.

Обратный путь в Фивы занял намного меньше времени, чем путь туда. Фараон торопливо выехал из Мемфиса всего через три дня после прибытия, и жители городов и деревень, лежащих на пути процессии, не успели узнать о приближении владыки. К тому же Аменхотеп приказал двигаться вдали от больших дорог, так что в населённые пункты они заходили только за тем, чтобы расположиться на ночь и пополнить запасы.

Фараон последовал советам дяди Анена и сбежал из Мемфиса так быстро, как только смог. Также он сместил градоначальника и поставил вместо него управляющего дома фараона Ипи, который, как и говорил Анен, был человеком, которому Аменхотеп доверял настолько, что позволил ему слушать тайный разговор с дядей.

Новым управляющим дома Аменхотеп назначил главного писца Яхмеса, которому фараон доверял почти так же сильно, как главному архитектору. И хотя Яхмес пытался отказаться от должности, говоря, что не успеет выполнять все обязанности и что вообще он, простолюдин, не может подниматься так высоко, Аменхотеп лишь смеялся и говорил, что приказ фараона есть приказ.

После прибытия в фиванский дворец Малькатта Аменхотеп собрал тех же людей, которые слушали Анена, в небольшом зале, в котором принимал Пареннефера, ещё будучи наследником престола. На этот раз запах побелки выветрился, а на одной из стен уже было готово изображение фараона, поднимающего руки к Солнцу-Атону. Над этой огромной росписью работал лично Пареннефер

- Зачем ты собрал малый совет? - спросил главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу, у фараона, когда стражи, среди которых сегодня не было Майи, закрыли проход.

- "Малый совет"? - удивился фараон.

- После того, как ты выказал нам своё величайшее доверие, мне показалось, что отныне мы можем считаться твоими главными советниками и именоваться Малым Советом. Или Владыке Обеих Земель неугодно такое название?

- Без разницы, - махнул рукой Аменхотеп и со вздохом сел на деревянный трон со скромной позолотой.

Стояла напряжённая тишина, пока фараон не спросил:

- Не сталкивались ли вы с различными слухами, шепотками, намеками... в духе тех, о которых предупреждал меня дядя?

Пареннефер, Яхмес и старик-архитектор переглянулись, но промолчали.

- Я тоже не сталкивался, - продолжил фараон, - У меня нет доверенных людей в женском павильоне, чтобы проверить догадки, потому что всех женщин там нанимала великая супруга царская, моя мать, и поэтому все придворные дамы связаны с семьёй Иуйи. Мужчины туда допускаются, как вы знаете, в крайнем случае, а я никогда не пытался отправить туда "сирот", о чём теперь искренне сожалею. Если же теперь я направлю доверенного человека, то это вызовет подозрение у женщин и они не станут раскрывать ему секреты. Нет ли у тебя, учитель, добрых знакомых в моём женском павильоне?

- Увы, фараон, нет.

- А у тебя, главный рисовальщик?

- Нет, фараон, - развёл руками Пареннефер, - я ведь простолюдин, откуда мне знать благородных дам.

- А у тебя, главный писец и управляющий домом фараона?

- Доверия заслуживает Хуи, начальник дома великой супруги царской, вашей матери Тейе, и начальник царского гарема, - ответил Яхмес, - который, к слову, состоит из одной лишь главной супруги Нефертити. И пользуясь вашим вниманием, я хочу напомнить, что писал царь из Метанни, предлагая вам в жёны свою дочь и семь её сестёр, имеющих также царские корни.

- Это сейчас не важно, - отмахнулся Аменхотеп, - что там с управляющим Хуи?

- Он сын возвысившегося писца. По сути, такой же простолюдин, как все в свите фараона, но формально не принадлежит к "сиротам". Думаю, я мог бы убедить его разузнать кое-что для нас.

- Попробуй. Но сделать это нужно осторожно. Не говори непроверенному человеку о слухах, что мы слышали от жреца Ра Анена. Не говори, что фараон приказал провести разведку. Просто поинтересуйся о настроениях в женском павильоне, о беседах, что там ведутся. Намекни, если потребуется, что от этого может зависеть судьба всего Египта.

- Слушаюсь, - поклонился Яхмес.

- Боюсь, ты слишком всё усложняешь, - сказал главный архитектор.

- Почему? - нахмурился фараон.

- Всё, что тебе следует сделать, чтобы узнать настроения среди женщин - это навестить твою супругу Нефертити. Глядишь, и наследник тогда появится.

Аменхотеп в гневе встал и принялся расхаживать по залу. Он остановился перед картиной Пареннефера на стене и задумался.

- Да, ты, наверное, прав, - сказал в итоге Аменхотеп и так тяжело вздохнул, как будто ему предстояло не сходить на ночь к красавице-жене, а добровольно сдаться в плен гиксосам.

- Было бы славно всё решить миром, - добавил архитектор.

- Ты закончил заупокойный храм отца, да? - вдруг спросил фараон.

- Да, его завершили, пока мы были в Мемфисе. Всё, что оставалось сделать - это поставить двух колоссов изображающих фараона Небмаатра, так что рабочие справились и без архитектора.

- Они прекрасны, эти колоссы. Правда, совсем не похожи на отца.

- Вы знаете, что ваш отец любил канон, существующий со времён фараонов пирамид.

- Да, знаю... Но мой храм будет другим! И храм моего отца должен быть другим. Слушай, главный царский архитектор Аменхотеп, сын Хапу! Я приказываю тебе построить в Карнаке храм Геметпаатон - "Атон найден" - в честь того, что душа моего отца упокоилась с миром и что я, его приемник, познал и нашёл истинную сущность своего отца, как бога Атона.

Разноцветные глаза фараона горели пламенем, пока он говорил. Видно было, что он только сейчас сформулировал своё желание и придумал название храма, но и что подобные мысли обуревают его давно.

- Вы уверены, о Владыка Обеих Земель, фараон Аменхотеп, да будешь ты жив, невредим, здрав? - осторожно спросил архитектор, надеясь полным титулом напомнить фараону о его обязанностях.

- Да! Да! - возбуждённо размахивал руками Аменхотеп. - Именно это нужно мне и Египту! Благословение отца моего Атона! Это спасёт от врагов!

- Помните, что происходило на закате правления фараона Небмаатра? Боюсь, ему поклонение Атону, напротив, пошло во вред.

- А ты! Ты-то сам говорил мне, что нужно приближать к себе военных, а не жрецов. Отцу ты это же советовал, да? Тоже говорил доверять семье Иуйи? Но он был умнее, он вовремя тебя раскусил! И решил уйти и от военных и от жрецов, собрав своё собственное жречество во имя великого Атона! И вообще, откуда нам знать, что отец умер лишь от старости? Вдруг ему помогли, чтобы власть досталась мне? Вдруг ему помог кто-то, у кого было влияние на меня, кто хотел сам править вместо наследника? Вдруг это главный архитектор, например, а?

- Я много лет был другом и советником твоего отца, - гордо сказал старик, - а на его смертном одре я поклялся, что буду помогать вам и оберегать от необдуманных и горячих решений юности.

- А вдруг ты тоже из семьи Иуйи?! - не слушал фараон. - Как я могу доверять тебе? Как!?.. Убирайся!

Архитектор был настолько оскорблён словами Аменхотепа, своего ученика, которого он воспитывал сызмальства, что даже не стал спорить, а просто молча ушёл.

- А ты! - обратился фараон к Яхмесу. - Знаешься с управляющим моей матери, с предателем из той семьи, молящейся Сету! Ты вечно снуёшь туда-сюда по дворцу, так что, наверное, давно успел спеться с заговорщиками!

- Но я ведь бегаю по вашему приказанию, - попытался защититься Яхмес.

- Что они предложили тебе за мою голову? Что!? Убирайся, не хочу тебя больше видеть!

Когда Яхмес ушёл, фараон сидел в кресле, заслонив лицо руками. Его плечи содрогались, как будто он рыдал без слёз.

- Ты... - обратил теперь он внимание на Пареннефера. - Тебя я вообще не знаю. Тебя привёл предатель-учитель с улицы. Откуда мне знать, что ты племянник доброго мастера Туту?

Пареннефер увидел в его словах лазейку и осторожно приблизился к фараону, спросив:

- Вы доверяли дяде Туту, да?

- Он был такой добрый, - не отнимая рук от лица, говорил Аменхотеп, - он единственный был ко мне всегда добр. Учитель ругал меня за невыполненные задания по письму, а я приходил к мастеру Туту, и он давал мне медовые лепёшки. Такие сладкие...

Фараон подобрал ноги, положив на трон, и обхватил руками. Теперь он был похож на младшего брата Пареннефера, когда тот сначала приставал к занятому старшему, потом справедливо получал пару тумаков и шёл плакать домой. Родители обвиняли во всём Пареннефера, и ему приходилось идти успокаивать младшего. Когда он заходил в дом, брат всегда сидел в такой же позе.

- Мне дядя Туту тоже давал медовые лепёшки, - вспомнил Пареннефер. - Знаете, я даже на ваших пирах не пробовал ничего более вкусного, чем те лепёшки.

- Правда? - Аменхотеп поднял лицо от коленей. - Я тоже.

Глаза фараона были красные, но сухие, как будто он изо всех сил сдерживал слёзы внутри себя. Пареннефер вспомнил, как в таких случаях говорил брату: "Ну, поплачь-поплачь, легче станет". Тот очень обижался на такие слова и начинал рыдать ещё сильнее, сопровождая слёзы слабыми попытками ударить старшего брата. Так что Пареннефер решил промолчать перед фараоном.

- За что я их обидел? - Аменхотеп по-детски покачивался вперёд-назад, держась за колени, - Учитель ни в чём не виноват. И Яхмес... Яхмес мой единственный друг. Представляешь, Пареннефер? Единственный. У простолюдинов-то полно друзей, верно?

- Ну... Сейчас у меня только один друг, Майя.

- Тебе скучно во дворце, понятно.

Аменхотеп отвёл глаза и снова посмотрел на роспись на стене.

- Нельзя не доверять человеку, который так рисует.

- Спасибо, - не ожидал Пареннефер.

- Ты не собираешься уходить из дворца? - спросил Аменхотеп наивным тоном, каким дети говорят: "Мы с тобой всегда-всегда будем вместе играть, даже когда станем старенькими".

- Только если вы мне прикажете.

- Нет. Но я прикажу тебе раздобыть мне медовых лепёшек мастера Туту.

XII

Прошёл год, и за это время Пареннефер больше ни разу не видел фараона в таком отвратительном состоянии, как в тот вечер.

Аменхотеп действительно стал более подозрительным, доверял только "сиротам", а новых людей брал только после клятвы старых, что тем можно будет доверять. Так фараон взял на службу младшего брата Майи, который тоже служил в городской страже. Теперь оба брата жили в домике для прислуги и ни в чём не нуждались, а, напротив, могли обеспечивать родственников, оставшихся в Фивах за пределами дворца Малькатты.

Пареннеферу отвели покои в главном царском павильоне дворца, как одному из ближайших советников Аменхотепа. Фараон продолжал верить, что простолюдины, такие как Пареннефер и Яхмес, знают, во что верит и чему поклоняется чернь, а это знание может любого наделённого властью вельможу сделать фараоном, а фараона - непререкаемым владыкой, которому не нужна поддержка военных и жрецов. Главная причина доверия Аменхотепа "сиротам" была в том, что, в отличие от семьи Иуйи и служителей Амона, те полностью зависели от него и его милости.

Ближайшим советником и наставником фараона по-прежнему оставался главный царский архитектор Аменхотеп, сын Хапу. Фараон снизошёл до личных извинений перед старым другом, хотя Владыке Обеих Земель достаточно было послать за архитектором раба, и тот бы не посмел не явиться, так же, как не посмел бы намекать фараону о перенесённом оскорблении. Но владыка повёл себя не как бог, а как человек, и признался, что был не прав.

Разговоры о заговоре утихли, на женский павильон подозрения больше не падали. Архитектор уговорил фараона посещать покои царицы Нефертити, и недавно та родила девочку, которую назвали Меритатон в честь отца фараона, бога Атона. Пареннеферу выпала честь участвовать в ритуале благословления новорождённой, на котором он изображал Бога Хапу, дарующего жизнь. Жрецы Хапу и других богов были оскорблены тем, что ритуал проводили не они, а простолюдины, пророчили, что поэтому у фараона будут рождаться одни девочки и никогда не появится наследник престола. Но Аменхотеп быстро заставил их замолчать, сместив с постов главных жрецов Фив и назначив на их место "сирот".

Фараон с архитектором осуществлял смелые планы постройки новых храмов в Карнаке. Помимо уже начатого Геметпаатона, Аменхотеп приказал заложить храм Хутбенбен - "Обитель священного камня Бен-бен" для великой супруги царской, матери фараона Тейе, и его супруги Нефертити. Для постройки этих храмов из Гелиополя был вызван дядя фараона Анен, так что новые храмы Атона получились похожими на северные храмы Ра.

Вечерами фараон делился с Пареннефером мечтами о новой столице Египта, о солнечном Ахетатоне, в котором не будет ни наглой семьи Иуйи, ни надоедливых жрецов Амона. Но после смерти фараона Небмаатра казна начала пустеть, и Аменхотеп не знал, в чём дело. Бывало, он в приступе недоверчивости начинал винить "сирот" в том, что они воруют, но Яхмес, глухой к беспочвенным обвинениям, объяснил, что дело не в этом.

Прежний фараон вёл завоевательные походы, и соседние народы покорились ему и платили дань. Узнав же, что в Египте появился новый фараон, многие из них решили, что пока он не наберёт силу, дань можно и не платить. Расходы при Небмаатра были рассчитаны на постоянный приток средств, а так как при Аменхотепе он прекратился, то ему и показалось, что казна пустеет просто так.

Новому фараону были безразличны присоединённые страны, он не интересовался делами покорённых гиксосов или хеттов. На письма и жалобы тех царей он не отвечал или отвечал не осмысленно, а так, чтобы те лишь отстали от него. Аменхотеп был полностью погружён в дела и настроения Египта, ему некогда было разменивать свой ум на чужие народы.

Аменхотеп без устали стремился понять мир, звёзды и богов. Пареннефер не знал, верил ли фараон в богов или считал их выдумкой, но к Атону он относился по-особенному. Кажется, под влиянием религиозного дяди, переселившегося в Фивы, он начал верить, что дух его отца вознёсся на Солнце и слился с огненным диском Атоном. Фараон начинал и заканчивал день молитвой отцу-Атону, а самую сильную, нерушимую клятву он сопровождал словами "Клянусь Атоном".

Это был тихий год правления, пока на фараона не обрушилось несчастье...

XIII

Этим летом на Египет обрушилась небывалая засуха. Деревья погибали, скотина дохла, и даже священный бык Апис скончался в мемфисском храме, посвящённом ему. Жрецы отправились в путешествие по Египту в поисках нового белоснежного быка Аписа, которого нужно было найти в течение сорока дней, но ни в одном городе, ни в одном селе нельзя было отыскать здорового быка, осенённого плодородным духом Птаха. Жрецы даже попытались пойти на обман и покрасить в белый цвет обычного быка, рождённого, чтобы пахать поля крестьян, но подлог раскрылся, и народ Мемфиса был возмущён. По всему Египту ходили тревожные слухи о гневе богов, о том, что Ра, Амон и Исида прогневались на то, что фараон молится им меньше, чем Атону.

Аменхотепа сначала не заботили чудачества тёмного народа, и когда Пареннефер пересказывал ему разговоры, которые слышал в Фивах за пределами царского дворца, фараон лишь улыбался. Но потом ему пришлось поверить в гнев богов.

Старый архитектор, Аменхотеп, сын Хапу, любил работать в саду фараона. Он сидел под сенью деревьев и лепил статуэтки из глины, макеты будущих статуй из известняка. Рядом с архитектором всегда находились рабы с опахалами, чтобы спасать его от жары, но однажды старик отослал их, дабы остаться наедине с собой и глиной. Кажется, архитектор начал лепить новое изображение фараона Аменхотепа, где попытался соединить в его лице характерные черты самого фараона с чертами его отца. Старик не заметил, как тень дерева ушла и как полуденное солнце стало напекать голову и разогревать тело. Архитектор не переносил жары и порой днём скрывался в подвалах дворца. Но работа так увлекла его, что он ничего не замечал.

Так от лучей Солнца, которому поклонялся обновлённый Египет, умер главный архитектор Аменхотеп, сын Хапу, учитель и наставник фараона Аменхотепа, да будет он жив, невредим, здрав.

- Какая глупая смерть, - сказал фараон Пареннеферу, когда тело архитектора уносили в храм бальзамирования.

Лицо фараона было каменным, как лицо его статуи, стоящей при входе во дворец Малькатта. Пареннефер знал, что тот сохраняет лицо правителя Египта перед двором, который, несмотря на трагедию, постигшую фараона, уже готов был резать глотки за освободившееся место главного советника владыки. Они так до сих пор и не поняли, что не имели никакого влияния на ум Аменхотепа.

- Такова была воля Атона, - сказал Пареннефер.

- Да, я тоже так думаю. Отец забрал учителя не просто так. Но зачем?..

- Может быть, отец хотел показать вам, что вы делаете что-то не так? - Пареннефер знал, что не будет казнён за такие смелые слова.

- Но что? Что не так? Я возвожу храмы отцу-Атону по всему Египту, я воздвигаю ему статуи и пишу картины, я восхваляю его каждый день во многих храмах многими голосами! А он насылает на мою страну засуху, убивает моего учителя и не даёт мне наследника! Опять дочь...

- Может быть, это испытания, данные Осирисом, подобные тем, что наша душа пройдёт после смерти? Так и весь Египет должен их пройти, перед тем как вступить на Поля Илау, и начнётся новая эпоха, благословенная и счастливая...

- Нет, Пареннефер. Никто после смерти не будет гулять по Полям Илау. Наши тела рассыпятся в прах и станут песком, на котором мы с тобой стоим.

- Не хотите ли вы, о Владыка Обеих Земель, сказать, что все пески Египта - это истлевшие кости мёртвых?

- Именно так, мой непросвещённый друг. Не только египтян и других людей, но и животных и растений. Поэтому в пустынях ничего не растёт, ведь они - царство смерти. Когда-нибудь жизненная сила Птаха в мире иссякнет, и вся Вселенная станет пустыней.

- Но зачем же мы тогда живём? Зачем молимся богам? - Пареннеферу было по-настоящему страшно, ведь он верил, что каждое слово фараона - это истина.

- Затем, что после смерти, остаются наши тени, маленькие частички нашего духа под названием Шуит. Они соединяются в сущности Атона, Солнца, дающего и отнимающего жизнь.

- Но жрецы всегда говорили по-другому...

- Жрецам нужна не мудрость, а власть. Они говорят, что богам необходимы подношения, но это не правда. Солнце-Атон само избирает себе жертв, как моего бедного учителя.

- Если мы будем восхвалять Атона, то станем им самим после смерти? - не мог понять Пареннефер.

- Увы, разум простолюдина не может понять всей тонкости божества. Соединиться с Атоном - не значит стать им самим. Это значит, что Атон каждый раз меняется, и ты будешь меняться вместе с ним. Ты утратишь свою сущность, но в то же время станешь собой в ещё большей степени, чем ты являешься собой сейчас.

- Простите, я не понимаю.

Аменхотеп тяжело вздохнул. Пареннеферу было жаль, что Атон забрал у фараона единственного собеседника, который мог понимать рассуждения владыки. Теперь ему станет скучно, и он ещё больше погрузится в странные молитвы Атону. Пареннефер без устали изучал сущность Атона, разговаривая с жрецами и читая учёные папирусы. Он научился быстро читать сложные строчки иероглифов, хотя раньше ему приходилось знать лишь написание имён, чтобы изображать их на посуде в лавке мастера Туту. Однако, несмотря на все усилия, рисовальщик не мог угнаться за парящей мыслью фараона.

- Мне невыносим этот город, - сказал Аменхотеп и ушёл во дворец.

XIV

- Пареннефер!

Майя бежал за другом, обливаясь потом. Он выглядел встревоженным и испуганным, будто воочию увидел, как Сет расщепляет своего брата Осириса на четырнадцать кусков.

- Что случилось?

- Это правда, что фараон Аменхотеп, да будет он жив, невредим, здрав, опять переносит столицу, подобно его отцу?

- Я ничего об этом не слышал. А я бы точно знал, если бы Владыка Обеих Земель задумал такие важные изменения, - гордо сказал рисовальщик.

- Тогда почему Яхмес только что приказал мне оповестить всю охрану о срочном переезде в Ахетатон? Я и о городе таком никогда не слышал!

- Потому что его не существует.

Пареннефер помнил, что не раз слышал от фараона название Ахетатон. Это столица, реальная только в воображении Аменхотепа, должна была в будущем стать домом царского двора вместо Священных Фив. Ни Пареннефер, ни Яхмес, ни дядя фараона Анен никогда не верили в план Владыки по переносу столицы, потому что для этого в обоих Египтах не нашлось бы ни денег, ни людей. Даже если бы фараон приказал мобилизовать людей для стройки, как во времена пирамид, грандиозный план Аменхотепа о городе-храме Атона не мог бы быть осуществлён скорее, чем за век.

- Уверен, Яхмес не так понял фараона, - Пареннефер развернулся, чтобы уйти.

- Но из храма Хутбенбен выносят священный камень Бен-бен!

А вот это было плохо. Никто не мог тревожить реликвию, кроме фараона или по его прямому указанию. По легенде, камень Бен-бен сотворил сам бог Атум, и это была первая частица земли, созданная из первичных вод Нуна - первозданного океана. Именно на этом маленьком камне треугольной формы Атум восседал нал древним хаосом, размышляя, каких богов и смертных существ создать в мире.

Пареннефер быстрым шагом направился во дворец. С тех пор, как старый архитектор Аменхотеп, сын Хапу, отправился в царство Осириса, статус Пареннефера поднялся, и отныне он имел право тревожить фараона даже без приказания последнего.

Фараон Аменхотеп гулял по саду в окружении рабов с опахалами и писцов, записывающих его приказы в нескольких экземплярах, чтобы тотчас же разослать всем адресатам.

- Ипи, градоначальнику Мемфиса и моему дорогому другу, - надиктовывал тихим, но уверенным голосом Аменхотеп, - я приказываю явиться в Ахетатон незамедлительно для отчёта о делах древней столицы. Владыка Обеих Земель, сын Атона, выражает надежду на то, что Ипи, облечённый нашим доверием, навёл порядок в городе, присмирив жрецов и чиновников из семьи Иуйи... Нет, последнее не пишите! Это опасно.

- О фараон! - как можно громче привлёк к себе внимание рисовальщик. - Да будешь ты жив, невредим...

- Пареннефер! - обрадовался Аменхотеп. - Ты очень кстати. Я поручаю тебе организовать переезд всех царских рисовальщиков, скульпторов, гончаров, ремесленников... словом, всех кого сочтёшь нужным, в Ахетатон!

Рисовальщик склонился в неглубоком поклоне, показывая, что готов всё выполнить, и только открыл рот, чтобы спросить, почему фараон переносит столицу, как тот убежал вперёд, завидев рабыню-повариху, несущую котёл с какой-то жижей. Ей Аменхотеп доверил собрать припасы в дорогу для всего двора.

- О, Владыка Обеих Земель! - догнал Пареннефер фараона. - Я не поверил слухам о переезде, которые носятся по дворцу, как песок гонимый Сетом по пустыне. Но если ты сам повторяешь их, я не могу не поверить в их правдивость.

- Слухи? - усмехнулся Аменхотеп. - Не будь глупцом, главный рисовальщик. Уж ты-то раньше всех знал, что я намерен перенести столицу подальше от той выбросной ямы, что осталась от Священных Фив. Подальше от прогнившей знати и жречества! Уж ты-то знаешь, насколько мне ненавистны лицемеры, дающие мне советы, поклоняющиеся мне, а потом убивающие моих друзей!

- Не всерьёз же ты, фараон, думаешь, что люди из клана Иуйи повинны в смерти твоего учителя-архитектора? Ведь лекарь сказал, что он лишь перегрелся под лучами Атона...

- А лекаря ты знаешь? Пентиу из их же змеиного клубка! Дальний брат царицы Нефертити. Он осмелился сказать, что в смерти учителя повинен мой солнечный отец Атон! Пентиу должен быть благодарен, что не был убит на месте за такие слова!

- Но Владыка Обеих Земель должен понимать, что доходы казны уменьшились с тех пор, как Египет прекратил войны. Яхмес говорил, во сколько обойдётся перенос столицы, и я боюсь, что со всей долины Священного Нила мы не соберём столько золота.

- Почему ты меня отговариваешь? - сверкнул глазами на Пареннефера фараон. - Уж не враги мои подговорили тебя?

Рисовальщик лишь глубоко вздохнул. Аменхотеп всё глубже и глубже погружался в страхи. Он боялся заговоров, гнева богов, теней под кустами, которые могли оказаться подосланными убийцами. А больше всего он боялся, что кто-нибудь из "сирот" окажется предателем.

- Я на вашей стороне, - как можно спокойнее ответил Пареннефер, - и мой долг уберечь вас от неправильных шагов, которые скажутся на всём Египте...

- Фараон не может быть не прав, Пареннефер! Тебе не рассказывали в детстве, что я бог, и все мои слова исходят от небес?

- Вы же сами затем объяснили мне, что только наивные простолюдины в это верят. Ещё полгода назад вы просили меня поверить, что вы обычный человек.

Рабы и слуги вокруг фараона ахнули от смелых слов рисовальщика.

- Приказываю забыть это! - развернулся Аменхотеп, чтобы уйти. - Отныне и навсегда запомни, что я наместник Гора и Атона и что мои слова не могут быть неправыми. Ты запомнил?

- Да, фараон, - смиренно ответил Пареннефер.

Когда Аменхотеп ушёл, рисовальщик почувствовал обиду и стыд от того, что он слишком боялся за жизнь и за положение при дворе, чтобы перечить фараону и чтобы спасти весь Египет от надвигающегося хаоса.

Пареннефер, несмотря на внутренний протест, подчинился воле Владыки Обеих Земель. Теперь он шёл во главе каравана, направляющегося в ещё не существующий Ахетатон. Это был самый длинный, самый большой караван, потому что Аменхотеп поручил Пареннеферу перевезти в новую столицу царский гарем.

Начальником старшего гарема был Хуи, неприятный скользкий тип, которому фараон не доверял, считая, что тот лишь послушный раб матери Владыки - Тейе. Сама Тейе, носившая номинальный титул великой супруги царской, являлась истинным лидером этого каравана, и Пареннефер с неудовольствием замечал, что её указания все выполняют с большим рвением, чем его. Конечно, он был "сиротой", новым человеком при дворе (два года службы при дворе было недостаточно) и всего лишь главным рисовальщиком, но именно его Аменхотеп назначил главой экспедиции, а не свою мать.

Другой важной фигурой была царица Нефертити, с которой Пареннефер недавно имел первый в жизни разговор. Слуги тогда готовили мясо в центре лагеря, разбитого на ночь. В тот день все долго ехали на телегах или шли пешком, поэтому трапеза началась поздно, и все вельможи сами пришли на полевую кухню, а не стали ждать, пока слуги разнесут кушанья по палаткам. Нефертити сидела по правую руку от Тейе и разговаривала с Хуи. Тот пытался рассмешить её, показывал кого-то, кривлялся, а царица лишь заливалась смехом. Пареннефер даже мстительно подумал рассказать фараону о заигрываниях начальника гарема с Нефертити, думая, что это его разозлит и он отлучит от двора этого неприятного Хуи. Но потом рисовальщик вспомнил, с каким холодом Аменхотеп всегда относился к своей жене, и понял, что тот отлучит Хуи точно не за шашни с ней. Для этого нужно подозрение в покушении на Владыку или на кого-нибудь из "сирот".

За импровизированным столом Тейе, Нефертити и Хуи окружали наложницы фараона, которые и составляли гарем. Раньше наложниц подыскивал главный архитектор, а теперь эта обязанность легла на плечи Яхмеса. Фараону угодить было совсем не сложно, ведь он не был знаком с большей частью своего гарема, предпочитая общению с женщинами общение с Атоном.

- Главный рисовальщик Пареннефер! - развязным пьяным голосом позвал Хуи.

- Какие-то проблемы? - подчёркнуто вежливо спросил тот.

- Вы у нас считаетесь главным, да? Значит, мы считаемся у вас в гостях... Да? Так почему же вы не развлекаете нас? А?

Пареннефер сжал рукоять ножа, что висела у него на поясе.

- Моя обязанность - доставить вас в целости до новой столицы, а не развлекать.

- Какой вы скучный...

- Хуи, хватит! - со смехом оборвала его Нефертити. - Дорогой Пареннефер, пожалуйста, простите его. Он сегодня пьян.

Царица одарила рисовальщика неожиданно доброй улыбкой и заглянула в его глаза. Радужка Нефертити была глубокого синего цвета, а в её взгляде что-то неуловимо напоминало Аменхотепа.

- Ничего страшного, царица, - слегка поклонился Пареннефер.

- Прошу вас, разделите с нами трапезу, - сказала Нефертити, указывая рукой на свободное место рядом с собой. - Вы ведь не против?

Последний вопрос относился не к рисовальщику, а к Тейе. Та, ощупав Пареннефера равнодушным взглядом, мотнула головой, кажется, выразив согласие.

Пареннефер сел по правую руку от Нефертити, на место, которое до этого занимал удалившийся Хуи. Слуги сразу же дали ему горячую лепёшку и глиняную миску с пшеничной кашей. Мясо ещё жарилось на костре, а чернокожие рабыни ходили между отдыхающими и разливали пиво.

- Мне давно хотелось с вами поговорить, - обратилась к рисовальщику царица. - Нет слов, которыми удалось бы описать степень благодарности, которую я испытываю к вам за то, что вы так заботитесь о ничтожном гареме нашего великого Владыки Обеих Земель, да будет он жив, невредим, здрав. Даже Исида не была так благодарна Тоту, когда он защитил её сына Гора от злонамеренного Сета.

- Но... - Пареннефер не знал, как реагировать на слова Нефертити.

- Вы знаете, женщине очень сложно подружиться с мужчиной при дворе. Представьте себе, мы живём отдельно и разговариваем разве только со стражами и с Хуи. Все наложницы ненавидят друг друга, а уж жену фараона и вовсе готовы сжить со свету. Как я устала от интриг и слухов! Только вообразите себя на моём месте. Хотя, конечно, это бестактная просьба...

Тейе за спиной Нефертити усмехнулась, но Пареннефер не видел в словах царицы ничего смешного.

Нефертити смотрела на рисовальщика влажными глазами. Её взгляд зачаровывал и не давал отвести глаза. Казалось, царица гипнотизировала Пареннефера, как жрецы дудочками гипнотизировали змей. Что-то похожее он чувствовал, кода впервые увидел Аменхотепа, но тогда это непонятное чувство было смешано с ужасом от самого присутствия фараона-божества. Нефертити же казалась намного проще Владыки, но её взгляд вызывал мурашки на голове Пареннефера, и он почувствовал, как его волосы встают дыбом, а глаза словно наполняются песком и готовы вот-вот закрыться и перенести рисовальщика в царство сна.

Кто бы мог подумать, что у фараона Аменхотепа настолько чуткая и нежная супруга? Пареннефер мог поклясться именами всех богов, что фараон - счастливейший мужчина во Вселенной.

- Говорят, что Хуи верный друг всему гарему Владыки, - сказал Пареннефер.

Нефертити отвела взгляд и грустно улыбнулась.

- Да, он заботится о наших нуждах... Но его забота сродни заботе грубого земледельца о своём скоте. Он думает, нам нужна лишь еда да чистая вода!

- Я имел несчастье быть знакомым со многими земледельцами, - сказал Пареннефер, чувствуя перед лицом царицы ужасный стыд за то, что вышел из простого народа, - и знаю, что крестьяне заботятся о скоте, как о членах семьи. Ваши слова могут унизить скорее земледельцев, чем начальника гарема.

- Простите, что так неудачно высказалась! - глаза Нефертити наполнились неподдельным ужасом. - Я и забыла, что вы "сирота" из обычной семьи! Просто ваши изысканные манеры и высокий слог создают впечатление, что вы воспитаны в царской школе писцов Фив.

Такой комплимент был грубой лестью, ведь в царской школе писцов учился и сам фараон Аменхотеп! Но Пареннефер был ещё слишком не искушён придворными речами, чтобы заметить подвох.

- Пообещайте мне одну вещь, - интимным шёпотом попросила Нефертити, приблизив губы к уху Пареннефера.

- Всё что угодно, - честно ответил тот, заворожённый её голосом и её глубоким взглядом.

- Пообещайте, что вы мой друг.

- Разумеется, царица! Для меня честь, что вы называете другом жалкого рисовальщика, ремесленника, сына грязного гончара!

Почему-то Пареннеферу показалось, что царице нравится, когда он словами чернит своё происхождение и своих предков.

- Вы отвечаете "Да"?

- Как вы можете сомневаться, царица? Да! Да-да-да!

- И вы клянётесь сообщить мне, если узнаете, что над ничтожной женщиной вроде меня нависнет угроза?

- Я клянусь моим покровителем Тотом, что ни один смертный и даже бессмертный не сможет причинить вам вреда, не убив прежде меня и не переступив через труп!

XVI

- Бегите! Бегите!

Пареннефер проснулся от криков, которые слышались отовсюду в лагере. Он спал в палатке, защищающей не столько от ночного холода, сколько от ветра, носившегося по пустыне, словно бешеная гиена. Один из воинов распахнул палатку, чтобы предупредить главного рисовальщика об опасности.

- Что случилось? - вскочил Пареннефер, ещё не проснувшись, но уже доставая из-под подстилки нож: необходимая дворцовая привычка.

- Пустынный народ! Они напали на лагерь!

Выбежав наружу, Пареннефер увидел огонь и почувствовал жар, распространившийся по лагерю. Люди бежали кто куда, воины не могли организовать оборону и в одиночку бились с многочисленными нападавшими. Безоружные слуги и рабы с криками разбегались, а кто не успевал убежать от пустынников и попадался им на пути, молил о пощаде. Те не слушали просьб и, кажется, даже не понимали египетского языка. Разбойники перерезали горло мужчинам и женщинам, а затем снимали все ценные вещи с тел.

- Пареннефер! - к рисовальщику на лошади подскакал Майя.

- Майя! - тот, не раздумывая, запрыгнул на лошадь друга. - Быстрее к палатке царицы!

Майя протянул Пареннеферу изогнутый клинок, и рисовальщик убрал свой маленький нож за пояс. Глаза лошади были закрыты шорами, и она ловко лавировала между нападающими пустынниками. Больше вооружённых людей она боялась жара огня, и Майя объезжал лагерь по краю, докуда ещё не пошёл пожар.

Большая палатка царицы была порвана в нескольких местах, а изнутри доносились крики. Соседние палатки матери фараона и наложниц также пали жертвой нападения, но Пареннефер первым делом бросился к Нефертити.

- За мной! - скомандовал он Майе и его людям.

Внутри палатки царицы хозяйничали пустынники. Их смуглые тела скрывались под чёрными одеждами, так что были видны лишь чёрные как сердце Сета глаза.

Пареннефер с воинами забежали внутрь, когда один из разбойников держал за волосы лежащую на полу царицу и пытался сорвать с неё золотое ожерелье. Но присмотревшись, Пареннефер понял, что это не царица, а одна из её рабынь, почему-то надевшая на себя царские украшения. Он оглядел палатку, надеясь увидеть Нефертити, но лица женщин было сложно различить.

От служанок и рабынь ничего нельзя было получить, кроме их собственного тела, и пустынники разрывали их одежду, приглушённо хихикая. На одну светлокожую рабыню-митаннийку уже навалился разбойник и так усердно двигал бёдрами, что с его смуглого зада слезли шаровары.

- Убейте всех! - крикнул Пареннефер.

Только крик отвлёк пустынников от грабежей и насилия, но они не смогли защититься. Все были перебиты в несколько мгновений, а сам Пареннефер прикончил того, кто грабил рабыню, разряженную царицей. В суматохе рисовальщик не успел понять, что это первый человек, которого он убил в своей жизни.

- Где царица? - спросил Пареннефер, склонившись над рабыней.

Вместо ответа она раскашлялась, и из её рта пошла кровь. Рукой она зажимала рваную рану на боку, но кровь шла слишком быстро, чтобы девушку можно было спасти. Вкладывая последние силы, рабыня поднесла свободную руку к уху и сняла золотую серьгу с ляпис-лазурью. Она уронила украшение в руку Пареннефера и прошептала:

- Для... неё...

Раздался керамический треск, и Пареннефер обернулся. Стоящий в углу большой сосуд для питьевой воды перевернулся и раскололся, а из-под черепков показалась Нефертити. Служанки успели спрятать свою царицу и спасти ей жизнь, выдав за Нефертити одну из рабынь.

- Ифе! О, Ифе! - царица бросилась к умирающей рабыне. - Нет, Ифе, пожалуйста! Ты спасла меня, не умирай теперь!

Нефертити обняла девушку, испачкав свой роскошный наряд кровью, льющейся из её живота. Ифе что-то прошептала на ухо царице, и та разразилась слезами, глядя на которые, Пареннефер ощутил комок в горле.

- Бегите в другие палатки гарема! - скомандовал он.

Воины с Майя во главе убежали, а Пареннефер присел рядом с Нефертити. Остальные служанки были относительно в порядке. Плачущую и дрожащую митаннийку женщины закутали в плотное покрывало и на руках отнесли подальше от тела пустынника-насильника.

- О, моя Ифе! - плакала Нефертити.

Ифе уже не дышала. Её открытые глаза смотрели в пустоту.

- Вы в порядке, царица? - спросил Пареннефер.

Нефертити несколько раз кивнула, продолжая прижимать к себе бездыханное тело. Рисовальщик попытался разжать руки царицы, но та лишь крепче вцепилась в одежды мёртвой девушки.

- Спасибо вам, - сказала Нефертити сквозь рыдания. - Если бы вы не успели, то погибла бы не только Ифе...

В палатку вернулся Майя и сказал:

- Пареннефер, выйди, посмотри.

Как бы рисовальщику ни хотелось остаться с царицей, он понимал, что нападение пустынников ещё продолжается, хотя у кочевников не могло быть шансов против воинов Египта. Единственное преимущество - неожиданность нападения - они уже давно потеряли.

- Что случилось? - спросил Пареннефер, выйдя из палатки.

- Великая супруга царская Тейе мертва, - ответил Майя.

- Что?!

- Её убил разбойник за золотую диадему. Этот богохульник мёртв.

Пареннефер похолодел. Как он мог допустить, чтобы мать фараона пала жертвой пустынников? Как мог не оправдать доверие фараона? А что будет, когда об этом узнает весь двор? Или когда через несколько минут об этом узнает Нефертити?

- Она точно мертва? - беспомощно спросил Пареннефер.

Майя лишь кивнул.

Они зашли в шатёр Тейе, где служанки уже оплакивали тело. Горло матери фараона перерезали от уха до уха, и кровь вышла очень быстро. Служанки омыли шею и накрыли белым платком, но на нём уже проступали новые красные пятна.

- За что, Осирис?! - причитали женщины. - Где ты была, Хатхор? Почему, Хапу?

Пареннефер подумал, что Аменхотеп бы расстроился, услышав, что тут поминают старых богов, а не Атона. Интересно, чему бы он расстроился больше: смерти матери, которую он считал врагом, или легкому богохульству? Фанатичный фараон мог оказаться непредсказуемым в этом выборе.

- Вы поняли, кто это был? - спросил Пареннефер у воинов, выйдя из палатки Тейе.

- Судя по оружию, хетты, - сказал старый вояка.

- Хетты? - скептически переспросил рисовальщик. - Что они делают в Верхнем Египте?

- Не могу знать, господин Пареннефер.

На востоке кроваво алело небо. Сегодня они должны будут достигнуть Ахетатона, но это будет не триумфальное шествие по новой столице, а траурная процессия.

XVII

Процессия въехала в Ахетатон в молчании, разрываемым плачем женщин. Они кричали всю ночь, и к вечеру следующего дня, когда караван Пареннефера вошёл в новую столицу, многие из них сорвали голоса. В голове процессии ехал Пареннефер, чувствуя себя, будто осуждённый на казнь по дороге к палачу. За ним ехал отряд Майи, а после - рыдающий гарем, окруживший повозку с телом великой супруги царской Тейе. Немногие жрецы, присутствующие тут, подгоняли женщин, говоря, что необходимо как можно быстрее начать очистительные ритуалы над телом покойной царицы, чтобы её душа быстрее отправилась на Поля Илау.

Ахетатон представлял собой огромный палаточный лагерь, а кое-где виднелись склады известняка. Рабы и свободные строители уже приступили к постройке дворца фараона и храма Атона. Весть о том, что Владыка Обеих Земель затевает грандиозную стройку, летела в это время по Египту и соблазняла многих крестьян бросать свою землю и идти на заработки в новую столицу.

К Пареннеферу подскакал Майя и тихо спросил:

- Что мы скажем фараону, да будет он жив, невредим, здрав?

Рисовальщик тяжело вздохнул. Он тоже хотел задать кому-нибудь этот вопрос, ибо совершенно не знал, как оправдываться за столь тяжёлый проступок.

- Это полностью моя вина, - продолжил Майя. - Я отвечал за оборону лагеря, это я во всём виноват. Будет несправедливо, если Владыка Аменхотеп накажет тебя. Я скажу ему, что это моя вина.

Пареннефер видел, как руки Майи, держащие поводья, тряслись. Лицо стража было белым, как кости животных, отполированные песком пустыни.

- Не кори себя так сильно, - сказал рисовальщик, - это и моя вина тоже. Это и вина ночных дежурных с периметра лагеря, которые не заметили приближения пустынников, и вина жрецов, которые не смогли задобрить богов, что отказали нам в милости в ту ночь. Фараон имеет право казнить нас всех, вместе с поварами и носильщиками, которые также навлекли на нас гнев Сета.

Пареннефер, отучившийся молиться богам, на этот раз не верил, что случившееся было простым совпадением. Не иначе боги наказали его за что-то. За то ли, что он сблизился с царицей Нефертити? Конечно, совсем не в том смысле, о котором мечтала мужская половина царского двора, а лишь духовно. Но вдруг небесному фараону Гору и это показалось слишком?

Фараон Аменхотеп жил в центре Ахетатона, между стройками храма Атона и дворца. Процессия медленно продвигалась по улицам лагеря. Зеваки выходили из палаток и, разинув рот, смотрели на носилки с телом Тейе, которые везли на себе восемь высоких рабов. Самые нетерпеливые бежали в центр города, сообщая печальные вести всем, поэтому Пареннефер был уверен, что фараон узнает о смерти матери раньше, чем караван дойдёт до главной палатки.

Вдруг Пареннефер почувствовал аромат благовоний рядом с собой. Он развернулся в седле и увидел, как рабы поднесли носилки Нефертити. Её кресло было укрыто лёгким белым балдахином. Изящная рука отодвинула край материи, и Пареннефер увидел красные от слёз глаза царицы.

- Я скажу фараону, что вы ничего не могли сделать, - тихо сказала она. - Вы спасли меня, но не успели спасти госпожу Тейе. С моей стороны очень глупо думать, что такой выбор понравится Владыке, но, надеюсь, он проявит снисходительность ради моей жалкой жизни. Я скажу, что пусть, если он захочет убить моего спасителя, убивает заодно и меня.

Пареннефер не мог выговорить не слова. Какой же благородной и светлой должна быть душа женщины, если в минуты скорби она пришла к нему, чтобы успокоить и заверить в своей поддержке?.. Рисовальщик лишь склонил голову в поклоне, насколько это было возможно сделать верхом на лошади.

Тут раздался громогласный крик глашатая:

- Владыка Обеих Земель, сын лучезарного бога Амона, воплощение божественного царя Гора, земной сияющий солнечных диск Атон, фараон Аменхотеп, да будет он жив, невредим, здрав!

Слуги открыли вход в палатку фараона, и оттуда вышел Аменхотеп, держа в руках золотые символы власти - изогнутый скипетр и символическую плеть. На голове его была двойная корона Верхнего и Нижнего Египта, на шее - массивное ожерелье с драгоценными камнями, на запястьях - золотые наручи.

Караван пал ниц перед Аменхотепом. Пареннефер слишком долго думал, и в итоге, когда все уже лежали в песке, он только слезал с лошади. Такое приветствие совсем не способствовало милости со стороны фараона.

- Пареннефер, мой друг! - дружелюбно обратился фараон, будто ещё не слышав о трагических событиях. - Ты привёз моих людей даже раньше, чем я ожидал. Проходи, обсудим, как прошёл ваш путь.

На остальных присутствующих Аменхотеп совершенно не обратил внимания, будто к его жилищу пришёл один Пареннефер. Рисовальщик не знал, хороший это знак или плохой. Он оглянулся на носилки Нефертити, которой не нужно было падать ниц перед фараоном. Шторка была вновь задёрнута, и царица не появлялась.

Заставив себя ни о чём не думать, Пареннефер вошёл в главную палатку.

Изнутри она представляла привычный интерьер царского дворца в Фивах, если бы стены его были не из известняка, а из ткани. Палатка была разделена на множество комнат, некоторые из которых по размеру можно было сравнить с торжественными залами. Пареннефер, следуя за фараоном в окружении слуг, прошёл мимо огромной комнаты, которая, судя по золотому креслу на возвышении, служила тронным залом. Они зашли в грязное, заваленное хламом помещение, в центре которго стояла незавершённая стела в человеческий рост с изображением Атона. Грубый набросок изображал бога, лицом напоминающего фараона Небмаатра, что протягивал руки к благодатному солнцу. Его лучи также были изображены тонкими руками с маленькими ладонями, что дотрагивались до всего в этом мире.

- Я слышал, что пустыня - больше не безопасное место, - сказал Аменхотеп.

- Да, фараон, - обречённо ответил Пареннефер.

- Выходит, Яхмес был прав, когда говорил, что нельзя забрасывать войну с хеттами на северо-восточной границе. Но я никогда бы не подумал, что их отдельные части смогут так далеко зайти в наш тыл. Это неприятно. Это может помешать нашим планам...

- О, Владыка, - прокашлявшись, начал Пареннефер, - ты, должно быть, ещё не слышал о той ужасной трагедии, что постигла твоих несчастных слуг в пути...

- Пареннефер, прекрати говорить так, словно ты кухонный раб! Ты знаешь, я жду от тебя честных слов, а не того подхалимажа, что течёт в мои уши каждый день.

- Да... В общем, случилось несчастье...

- Ты думаешь, я ещё не знаю о смерти Тейе?

Пареннефер удивился и тому, что фараон всё знает, и тому, что он называет почившую мать так грубо, по личному имени, а не по заупокойному, которое ей дали жрецы и которое Аменхотеп должен был знать, раз уже слышал о её смерти.

- Неужели ты боялся, - продолжил фараон, - что я рассержусь на тебя за то, что враги Египта подло напали на мирный лагерь, полный женщин? На то, что они убили одну из них? На то, что они убили ту, что не была моим другом?

Рисовальщик заметил, что краем глаза фараон поглядывал на слуг. Должно быть, эти слова предназначались для того, чтобы их передали клану Иуйи. Даже если душа Аменхотепа и была полна скорби о матери, с которой - Пареннефер знал - он был близок в детстве, фараон никак не показал своей боли. Враги не должны были видеть чувств на лице Владыки.

- Мне очень жаль, - искренне сказал Пареннефер. Но потом, подыгрывая фараону, добавил: - Но я рад, что ваши внутренние и внешние враги не едины друг с другом и иногда сами способствуют достижению ваших целей.

Аменхотеп удовлетворённо кивнул, и Пареннефер прочёл во взгляде разноцветных глаз, что фараон рад тому, что был правильно понят. Рисовальщику было грустно от того, что, находясь среди врагов в собственном доме, фараон даже не может принять утешение от друга. Аменхотеп всё ещё не смог избавиться от всех людей Иуйи в своём окружении, которые сопровождали его всегда и везде. Сможет ли он хоть на несколько минут укрыться от них в святилище Атона и придаться молитве и слезам? Пареннефер думал, что фараон не пойдёт на это, боясь выказать слабость перед врагом.

XVIII

Пареннеферу выделили палатку в центре города, недалеко от временного жилища фараона. Также главному рисовальщику предоставили несколько рабов, чтобы те убирали и готовили. Раньше Пареннефер жил во дворце и не замечал, что большая часть бытовых хлопот перекладывалась на плечи прислуги. Теперь же он убедился в этом, глядя как копошатся день и ночь его рабы.

Хотя Пареннефер и провёл несколько лет при дворе и достиг высокого положения, личных слуг у него никогда не было. Даже и теперь он бы лучше пренебрёг помощью рабов и вспомнил, как выживал, будучи ремесленником, но Аменхотеп настоял на своём и подарил рисовальщику несколько рабов.

Поначалу Пареннеферу было очень неудобно им приказывать, и, чтобы заставить их приготовить ужин, он вежливо просил, как если бы рабы были вельможами. Вопреки насмешкам Аменхотепа, такой подход не разбаловал слуг, а, напротив, сделал их более старательными. Правда, потом Пареннефер мог и прикрикнуть на них, если возвращался в палатку уставший после дня, проведённого на стройке. Но всё равно для рабов он был образцовым хозяином: никогда не бил и не угрожал убийством.

Новая столица мало-помалу заполнялась жителями. Постепенно перебрался сюда царский двор, потом - жрецы. Крупные дельцы предпочли остаться на старом месте, а вот мелкие купцы, готовые рискнуть, организовывали поставки необходимых товаров в Ахетатон и быстро наживали состояние.

Сюда приезжали молодые люди, многие с подозрительным прошлым, но все со смелым взглядом в будущее. Общество "сирот" вокруг фараона увеличивалось. Яхмес и Пареннефер теперь сами отбирали исполнителей на ответственные должности. Например, на днях Пареннефер назначил некоего Бека главным царским скульптором. Этот юноша был ровесником рисовальщика и самого Аменхотепа, и опыта у него недоставало. Но стоило Пареннеферу увидеть, как Бек изваял бюст Атона, как затем покрыл его краской, какая глубина была в глазах нового бога, он понял, что только этот человек может быть соратником фараона.

До того, как завершилась постройка дворца, был закончен храм Атона. Но в день первой же церемонии Аменхотеп остался недоволен. Он сказал, что храм слишком мал, что вся столица слишком мала для духа Атона.

В тот же вечер они с Пареннефером нарисовали новый план города. Фараон прочертил на карте местности несколько линий-лучей, которые расходились от его будущей гробницы в скалах на востоке к Нилу на западе. Один из лучей прошёл между дворцом и храмом Атона, который на новой карте назывался Малым Храмом Атона. Другой, Великий Храм Атона должен будет находиться тоже в центре города, но дальше по оси луча. Также перестройке по новому плану подвергнутся жилые кварталы, чтобы их улицы лежали точно по лучам.

- Идеально! - сказал Аменхотеп, закончив последнюю линию.

- На это уйдёт лет десять-пятнадцать, - прикинул Пареннефер. - Да, мы смогли закончить Малый Храм за год, но сколько нужно на всё остальное...

- Не переживай, - фараон в хорошем настроении хлопнул рисовальщика по плечу. - Мы ещё молоды, нам нет нужды торопиться. Ты хорошо поработал в Малом Храме. Никто из ныне живущих не видел столь прекрасных картин. Если бы их можно было увеличить, то моя душа возликовала бы... Так же, как она возликовала бы от рождения наследника.

- Ваши дочери очаровательны, - улыбнулся Пареннефер, вспоминая, как день назад взял с рук Нефертити третью дочь Аменхотепа.

Они с царицей стали близкими друзьями. Пареннефер, как и обещал, защищал её от врагов. Оказалось, что у жены фараона их не меньше, чем у самого Владыки, правда, её враги были совсем иного рода. Преимущественно, это были жрецы Амона, которые через неё пытались остановить распространение культа Атона. Семья Иуйи, к которой принадлежала Нефертити и которой опасался Аменхотеп, напротив, оберегала царицу, как жемчужину в своей короне.

Однажды Яхмес в присутствии фараона пошутил, что Пареннефера так часто видят в палатке царицы, что если она родит ещё одну дочь, это уже будет не вина Аменхотепа. Пареннефер рассердился и чуть не подрался с главным писцом. Фараон же казался совершенно безучастным. Пареннефер отчего-то даже почувствовал досаду.

На самом деле обвинения Яхмеса были беспочвенными, и он сам об этом знал. Пареннефер всегда виделся с царицей днём и только на людях. Обычно в палатке царицы присутствовал начальник царского гарема Хуи и с дюжину придворных дам, жён чиновников-"сирот", среди которых была и новая супруга Майи, дочь купца.

- Да, старшая дочь уже показывает талант к письму, - сказал Аменхотеп, - но это не сделает её мужчиной.

- Вы сами сказали, что ещё молоды и всё успеете.

- Сказал... Лишь бы над Египтом не нависло проклятие в виде новой Хатшепсут.

Такие речи были необычны для Аменхотепа. Он редко задумывался об отдалённом будущем. Фараон постоянно говорил, что его философия, его "маат" - "истина и правда" - существует только здесь и сейчас. Говорил, что людям не дано понять смерть и загробную жизнь, что нет смысла проводить жизнь в бесконечных заупокойных ритуалах. Живые должны славить жизнь и Солнце, а не смерть и Луну. Такие речи оскорбляли жрецов всех богов, кроме Атона.

- Яхмес советовал взять мне ещё одну жену, - вспомнил Аменхотеп. - Что ты об этом думаешь?

- Мне сложно быть советчиком в таких вещах, - аккуратно сказал Пареннефер, чувствуя странную обиду за себя и Нефертити, хотя многоженство для Владык Обеих Земель всегда было обычным делом. - Но, возможно, это увеличит ваши шансы на рождение наследника. Точно увеличит.

- Хм-м-м, - протянул Аменхотеп, - свадьбы всегда влекут за собой столько мороки. Особенно, если это будет царевна из других земель, она притащит с собой целый двор. Я от своего двора еле сбежал в новую столицу, а придётся ещё и с чужим разбираться.

- Но вы можете взять в жёны египтянку.

- Да, но я был вынужден забросить внешние дела Египта в угоду Атону, и теперь думаю, что международная женитьба может помочь восстановить какие-то связи.

- Насколько я помню, Яхмес говорил вам, что царь Митанни уже несколько раз сватал за вас своих дочерей.

- Да, Яхмес всё время что-то такое говорит.

Аменхотеп сказал это с таким выражением, будто Яхмес был его мамой, что гнала сына домой в разгар игры. Главный писец всегда следовал законам, сборник которых существовал в его голове, и не ленился всё время озвучивать правила, которым, по его мнению, должен подчиняться хороший правитель. И хотя Аменхотеп постоянно ругался на Яхмеса и порой называл его скучным болваном, он прислушивался к нему в самых важных вопросах.

- Вы могли бы взять одну из митаннийских царевен.

- Знаешь, что? - вдруг усмехнулся фараон. - А вот ты мне и выбери жену!

- Я? - удивился Пареннефер.

- Да, ты. Знаешь, пусть будет митаннийкой, только чтобы с собой не привезла караван женщин.

- Больше для вас ничего не имеет значения? Мы можем попросить царя прислать её портрет.

- Какая разница, - махнул рукой Аменхотеп, искренне не понимая, о чём заботится рисовальщик. - Просто выбери и всё. Да, себе тоже выбери. Или ты женат?

- Нет, не женат, - Пареннефер даже не был удивлён, что фараон не в курсе его семейных дел.

- Вот и славно, пусть две пришлют. Ты же мой советник, а значит, тоже достоин иметь в жёнах царевну.

- Спасибо, - рисовальщик решил счесть слова фараона за комплимент. - Но я, пожалуй, подожду, пока подрастут ваши дочери.

- Долго ждать придётся.

- Я пошутил... - начал было оправдываться Пареннефер.

- А, понятно, - не оценил Аменхотеп. - Что ж, ступай. Разделайся с этим делом поскорее, чтобы приступить к намного более важным вещам.

XIX

Пареннефер сидел в своей палатке и писал черновик письма в Митанни на глиняной табличке, когда к нему зашла Нефертити.

- Здравствуй, друг мой, - тихим голосом сказала она.

Царица оглядывалась, будто боялась, что за ней погоня. Она была с ног до головы завёрнута в простой плащ служанки, а из-под капюшона выбивались запутанные пряди волос.

- Что-то случилось? - встал рисовальщик.

- Нужно поговорить. Наедине.

Пареннефер удивился: раньше Нефертити никогда не приходила без свиты. Нет, не так. Раньше она вообще никогда к нему не приходила, потому что не пристало царице отдавать визиты, она их может только принимать.

Нефертити косилась на рабов, и рисовальщик понял, что она имеет в виду. Он жестом отослал людей прочь и предложил царице сесть.

- Твой дом уже закончен, - тихо сказала царица. - Почему ты живёшь в палатке?

- Каждый день есть срочные дела... Но что привело Вас сюда, когда лодка Ра уже заходит за тот берег Нила?

Царица сняла капюшон и рукавом протёрла вспотевший лоб. Пареннефер никогда не видел её без украшений и парика и сейчас с неожиданным отвращением заметил, что волосы Нефертити выпадают. Их осталось так мало, что скоро она станет лысой.

- Я боюсь того же, чего боится Владыка Обеих Земель...

- Суда Маат после смерти?

- Не время шутить! На мою жизнь покушались!

- Не может быть! - вскочил Пареннефер и быстро кинулся к оружию. - Кто это был? Вы убежали? Кто-нибудь видел?

Царица опустила лицо на колени. Она не отвечала на вопросы, а лишь подрагивала. Когда Нефертити подняла голову, её глаза были влажными от слёз.

- Он не должен узнать... Пожалуйста, Пареннефер... Иначе конец... Это всё испортит...

- Почему? Вы не хотите, чтобы фараон, да будет он жив, невредим... о, Сет! Почему Вы не хотите, чтобы он знал? Почему пришли ко мне?

- У меня больше нет преданных друзей во дворе.

Нефертити посмотрела на рисовальщика большими голубыми глазами, и его сердце болезненно сжалось.

- Вы в безопасности, я обещаю, - Пареннефер сжал её дрожащие руки.

- Я тебе верю, - сквозь слёзы улыбнулась царица.

- Вы можете сказать мне, кто это сделал? Клянусь, больше никто не узнает.

- Зачем тебе!..

- Я должен знать, от кого защищать Вас! Вы сами взяли с меня клятву, что я буду Вашим другом. А разве друг не обязан защищать Вас в беде?

Нефертити отвела глаза. Она будто боролась сама с собой, но в итоге сказала:

- Это был Яхмес.

- Не может быть!

- Ой! - Нефертити отдёрнула руки, потому что Пареннефер от неожиданности слишком сильно сжал их.

- Царица, я уверен, вы заблуждаетесь!

- Я знакома с Яхмесом дольше, чем ты, и способна различить его лицо при свете факела.

- Но, царица... это невозможно. Яхмес - Носитель Опахала Справа от Царя. Он самый верный помощник Владыки. Он - его правая рука.

- Этого я и боюсь...

- Неужели Вы намекаете на то, что покушение подстроил фараон?

Нефертити молча посмотрела в глаза Пареннефера, не подтверждая и не опровергая его слова.

- Это абсурд... - качал головой рисовальщик.

- Вы знаете, как он относится ко мне... Никак!

- Фараон - наш Владыка. Он не может тратить много времени на семью, как обычные египтяне. И, конечно, я не поверю, чтобы он тратил время на убийство царицы! Пожалуйста, расскажите мне в подробностях, что произошло! Важна каждая деталь.

- Я не могу об этом вспоминать, - отмахнулась Нефертити. - Но он никогда-никогда не любил меня, как свою жену! Он захотел избавиться от меня, Пареннефер!

- Успокойтесь, - он погладил царицу по плечу, - Даже если бы он правда не любил Вас, что не является истиной, ему не было нужды избавляться от Вас. Он фараон, а значит, может иметь столько жён, сколько захочет.

- Я слышала, он хочет новую жену-чужестранку... Но я думаю, у него есть любовница здесь, в Египте! Иначе почему он приходит ко мне только когда нужно рожать очередную проклятую дочь?

- Владыке не удалось бы скрыть любовницу от двора, Вы же знаете, мы все как на ладони из-за слухов. Владыка просто не интересуется женщинами...

- Неужели?! - всплеснула руками Нефертити, - Так он привык делить ложе с мужчинами. Как отвратительно! Но это всё объясняет. Так, возможно, он и Яхмес?.. О нет! Так Яхмес хотел избавиться от меня, как от конкурентки!

- Нет-нет, царица, Вы не так меня поняли, - Пареннефер с трудом ловил руки Нефертити, чтобы она не била его нечаянно по лицу. - Сказав, что фараон не интересуется женщинами, я имел в виду, что он всё время думает о Египте, о нашем с Вами будущем. В его голове столько мыслей и планов, что места на заботу о Вас или о других женщинах не остаётся вовсе. К слову о любовниках, я уверен, что мы бы услышали о них с такой же вероятностью, как и о любовницах.

- Не бывает людей, которые думают только о деле...

- Он не человек, - улыбнулся Пареннефер, - он бог. Оглянитесь вокруг. Только бог мог за год построить целый город, новую столицу.

Нефертити тяжело вздохнула.

- Ты меня не разубедил... Почему ты не веришь моим словам?

- Если бы Вы рассказали, что именно делал Яхмес, где Вы с ним встретились и что всё же произошло, мы смогли бы всё обдумать...

- У меня нет на это сил, - по-детски захныкала Нефертити. - Друг мой, смогу ли я переночевать здесь?

- Конечно. Но что будет, если Вас кто-нибудь застанет у меня? Меня беспокоит Ваше честное имя.

- Не волнуйся. Я уйду до рассвета.

С каждым месяцем Ахетатон становился всё более людным. Если сначала здесь жили только строители, архитекторы да "сироты", сейчас жизнь начала кипеть, как в Фивах. В конце каждой декады - десятидневной недели - на центральной площади перед дворцом фараона разворачивался большой рынок, по которому любил прогуливаться Пареннефер, слушая, о чём говорит народ.

- Здесь земля совсем плохая, - говорил крестьянин, покупающий дешёвую посуду у гончара. - Не знаю, будет ли урожай. Говорят, разлив тут не такой широкий, как у Священных Фив, но я надеюсь на милость Птаха и Себека и верю, что мой участок покроется илом этой осенью.

- Я продал всё, что у меня было в Саккаре: дом, скот, мебель и посуду - и приехал сюда, - говорил бедно одетый человек у другого прилавка, - но на деньги, вырученные там, здесь я купил лишь комнату в доме для бедняков. Почему?!

- Мой муж на реке с утра и до ночи, - ворчала тучная торговка рыбой. - Не моя вина, что товар тухнет на солнце за полдня! Не моя вина, что нужно так задирать цены! Не моя вина, что ни у кого нет денег! Если я буду продавать рыбу дёшево, то не смогу купить соли, чтобы засолить следующую партию!

- Клянусь тебе, новая столица - это поля Илау в мире живых, - шептались покупатели, закутанные в тёмную ткань с ног до головы. - Переселенцы готовы отдать любые деньги за помощь с покупкой жилья. А я хвать деньги и был таков! Слава пышногрудой Хатхор, в мире полно наивных глупцов!

Пареннефер не питал иллюзий насчёт жизни в Ахетатоне. Он мог бы позвать стражу, чтобы они схватили негодяя и казнили, но Пареннефер прекрасно понимал, что на его место придёт другой мошенник. Про аферистов ходили слухи, их публично казнили, но всё без толку: новые приезжие верили им и отдавали деньги.

Но сейчас рисовальщику было не до мелких разборок простолюдинов. Вчера к нему за помощью прибежала сама царица Египта, утверждая, что спасается от Яхмеса. Она, как и обещала, ушла на рассвете, так ничего и не объяснив, и Пареннефер остался один на один с мучительными сомнениями. Кто виноват? Сам Владыка Обеих Земель и Яхмес? Только Яхмес? Или Нефертити сама всё придумала? Но на последний вопрос Пареннефер решительно отвечал "Нет", так как не верил, что женщина, подобная Нефертити, могла просто наговорить на человека.

Он свернул на рынок, чтобы потянуть время. Он шёл во дворец фараона и боялся взглянуть в глаза Владыке и Яхмесу.

- Пареннефер! - кто-то хлопнул его по плечу, когда он зашёл во двор царской резиденции, пройдя сквозь охрану, отгоняющую простолюдинов. - Слушай, у меня к тебе дело.

Это был Ани, "писец жертвоприношений Владыки Обеих Земель", как его представляли. Он казался невысоким, как подросток лет тринадцати, хотя возраст его перевалил за двадцать пять разливов Нила. Ани нравился фараону как человек, который вечно травит анекдоты и рассказывает невероятные истории о своих подвигах. Толку от писца жертвоприношений не было никакого, он и появляться должен был лишь на праздниках. При дворе его кто любил, кто ненавидел - в зависимости от историй, которые Ани рассказывал об этих людях фараону.

- Что за дело? - спросил Пареннефер.

- Ты же сейчас к Владыке? Ну конечно, к нему, откуда у тебя другие дела! Ты не мог бы спросить, как он относится... к крокодилам?

- Ани, опять шутки! У меня дела.

- Никаких шуток, - тот торжественно упёр руки в боки, - это касается следующего жертвоприношения, которое Анен, дядя нашего Владыки, полностью поручил провести мне. Пожалуйста, Пареннефер, спроси-спроси-спроси!

- Ладно, только уйди.

Ани послушно убежал в сторону, выкрикивая Пареннеферу слова благодарности и комплименты.

Аменхотеп обнаружился к саду, под раскидистой пальмой. Он писал гимн восхваления Атона, над которым работал второй месяц. Фараону не нравилось, как слова складывались в предложения, и он много раз переписывал гимн заново. Должен был получиться эпический сказ о могуществе Атона, занимающий свиток в двадцать пять локтей длиной.

- Опять неудача! - Аменхотеп отшвырнул папирус и недовольно посмотрел на Пареннефера.

- Вы слишком строги к себе, - рисовальщик старался не смотреть в глаза фараона. - А где Яхмес?

- Его раб передал, что он нездоров. Перетрудился ночью.

Сердце Пареннефера неприятно забилось в груди от волнения:

- Перетрудился? Что произошло?

- Я не знаю, что он подразумевал. Наверное, слишком хорошо отдохнул с танцовщицами.

Нефертити не рассказывала, что случилось с Яхмесом, после того, как он на нее напал. Храбрая царица могла защищаться и оставить следы, компрометирующие Яхмеса.

- Но он нужен нам, - сказал Пареннефер.

- Разве случилось что-то срочное? - нахмурился Аменхотеп.

- Не так, чтобы... В общем нет, но...

- Если есть, что сказать, говори. Ты знаешь, я не терплю лжи.

- Я не могу сказать, - поднял руки Пареннефер. - Я поклялся.

Аменхотеп тяжёлым взглядом долго смотрел на Пареннефера.

- Скажи, - начал фараон, - есть ли у меня повод переживать за будущее моей страны или за моё собственное?

- Нет, - как можно решительнее сказал рисовальщик.

- Тогда ничего не имеет значения. Я доверяю тебе и не буду заставлять нарушать клятву, - махнул рукой Аменхотеп, и сразу же переключился. - У меня есть для тебя по-настоящему важная новость.

- Какая же?

- Я решил взять новое тронное имя - Эхнатон - "действенный дух Атона"!

- Это серьёзный шаг для...

- Разумеется! Я покажу всем сомневающимся, кто их фараон! Сам Атон встанет во главе Египта!

- Вы искренне верите, что смена имени приблизит вас к воображаемому богу?

- Ты всё ещё скептически настроен, мой друг.

- Как и вы в начале правления. Вы видели в богах лишь палку, которой подгоняют простолюдинов работать и платить подати.

- В "богах" я и вижу палку. Но Атон - это истина, это настоящая Маат мироздания.

- Почему бы тогда не поклоняться Маат? - усмехнулся Пареннефер.

- Маат женщина.

- Вы могли бы переименовать свою жену в Эхнмаат. Может быть, это сделало бы счастливее вас обоих. Она бы хоть поняла, что вы знаете о её существовании...

- Это абсурд, я не верю в Маат, как в существо. Маат ќ- это понятие истины, как слово "правда".

- И когда вы объявите своё новое имя перед народом?

- В следующее жертвоприношение в мою честь.

- Понятно. А как вы относитесь к крокодилам?

- Какое это имеет отношение ко мне? - нахмурился Аменхотеп.

- Ани попросил узнать насчёт этого жертвоприношения.

- Скажи, что хорошо отношусь, если их не ассоциируют с Себеком, богом для суеверных крестьян.

XXI

На жертвоприношении в честь Атона и его земного сына, фараона, обязана была присутствовать Нефертити. Пареннефер видел её в толпе женщин, видел её побледневшее от страха лицо, её неуверенные движения руками, её взгляды, выискивающие кругом угрозу. Яхмес всё не появлялся, и даже Аменхотеп начинал беспокоиться.

К фараону подошёл Ани и после поклона спросил:

- Всё готово. Прикажете начинать, о Владыка Обеих Земель?

- Мне нужен Яхмес.

- Уверен, мы справимся и без него, - сказал Пареннефер.

- Ты хочешь нести опахало справа от фараона? - усмехнулся Аменхотеп.

- Я ничего не подстраивал, если вы на это намекаете, - спокойно ответил Пареннефер. - Мне самому нужно знать, где последние несколько дней пропадает ваш главный писец.

- Что ж, начинай! - сказал фараон Ани.

Любое жертвоприношение было представлением для придворных, призванное возвеличить царя. Жрецы не скупились на фокусы, выдаваемые за чудеса. И Ани в искусстве фокусов был лучшим. Он вышел в центр двора, одетый в пышные белые одежды, закатал рукава, показывая, что ничего в них не прячет, и тут же из его рук вырвалось пламя. Люди закричали, а Ани изображал, что всё произошло случайно и он никак не может потушить огонь.

Потом шло длинное представление с участием других жрецов. Вознося молитвы Атону и самому фараону, они укрощали гадюк, превращали жаб в белых голубей, воду делали пивом, а пожухлые колосья - золотыми украшениями. Придворная толпа ахала, с уст зрителей срывались молитвы всемогущему Атону. Примечательно, что все присутствующие знали, что происходящее - всего лишь фокус, но старательно изображали неведение перед фараоном, а затем и сами начинали верить, что видят чудеса.

- Дабы укрепить силу Владыки Обеих Земель, да будет он жив, невредим здрав, - громко говорил Ани, - мы приносим в жертву Атону животное старых богов!

Жрецы вытащили в центр длинную клетку, в которой извивался крокодил. Его пасть замотали куском ткани, так же как и задние лапы. Возле передних валялись лишь нитки, оставшиеся после того, как крокодил сумел частично освободиться от пут.

- Некогда мы поклонялись Себеку, - продолжил Ани, - но великий фараон Аменхотеп, воплощение Атона, открыл нам, грязи под его ногами, глаза. И теперь крокодил для нас - это просто крокодил. Не бойтесь! Больше он не вызовет гнев богов! Потому что никаких богов нет! А Атона не прогневить жертвами ему же самому. О Атон! Для тебя я заколю крокодила!

Ани извлёк ритуальный нож и с размаху всадил его в спину крокодила между прутьями решётки. Животное издало вопль сквозь перетянутую пасть. Рана была совсем маленькой для массивного крокодила, и Ани продолжал колоть и колоть его спину, пока наружу не показалось мясо. Но животные не умирают без борьбы, и крокодил всё же смог разломать прутья мощными ударами головой. Люди вскрикнули и расширили круг.

Весь в крови, Ани понял, что такими ударами ему не победить, и стал бить ножом по голове: по носу, по глазам, по шее. Спустя несколько дюжин ударов животное затихло, и толпа разразилась радостными криками. Пареннефер с отвращением отметил улыбку на лице Нефертити, чьи бледные щёки раскраснелись от возбуждения. На лице Аменхотепа, напротив, было написано плохо скрываемое отвращение.

- Вот цена за то, чтобы быть богом, - сказал фараон.

- Ну же, Себек! - кричал Ани, угрожая небу ножом, по которому стекала кровь. - Почему на меня не находит хворь? Почему твой дух не пожрал меня? Где все те ужасы, которыми пугали нас в детстве? Глядите! Ничего не произошло! Атон милостив к нам, он принял жертву! Да здравствует фараон Аменхотеп, будет он во веки веков жив, невредим, здрав!

Толпа кричала и веселилась, когда фараон встал с трона и слишком тяжёлыми для его тонкого тела шагами вышел вперёд. Он сторонился ручейков крови, что текли из-под туши крокодила. Жестами Аменхотеп приказал слугам всё убрать и не начинал говорить, пока центр двора не стал чистым.

- Только что мы низвергли старых богов! - сказал фараон, и все люди, подчиняясь привычке, от звуков его голоса упали на колени. - Да, теперь вы будете поклоняться только мне и Атону, моему отцу! Оставьте суеверия в прошлом и живите сегодняшним днём! Кровью старых богов куплен ваш разум! Бессилием старых богов доказано могущество Атона! Я повелеваю возвести на этом месте стелу, на которой царский скульптор Бек выбьет гимн Атону, что лично сочинил ваш Владыка!

Народ разразился радостью, а Бек решился приподняться на одном колене, чтобы покрасоваться перед людьми.

- Сегодня великий день! - продолжил Аменхотеп и неожиданно поманил к себе рукой Нефертити. Та сначала оглянулась на сопровождающих её женщин, потом посмотрела на Пареннефера и, дождавшись его кивка, приблизилась к фараону. - Мои предшественники боялись возвеличивать своих жен, ибо страшились их силы, помня о временах проклятой старыми богами Хатшепсут. Но Атон покровительствует мне, и я не боюсь! Смерть забрала великую супругу царскую, мою мать Тейе, и теперь настало время переложить этот титул на плечи моей царицы. Великая Супруга Царская Нефертити!

Выбежал слуга, державший в руках корону-диадему с крыльями Маат. Аменхотеп взял её в руки и хотел было надеть на Нефертити, но только сейчас заметил, что её голову венчала высокая синяя корона-шапка. Царица потерянно смотрела на супруга, не зная, что делать. Но фараон не растерялся. Он зажал новую корону подмышкой, снял с жены старую, отдал слуге, а на спутанные редкие волосы царицы водрузил роскошную золотую корону Маат.

- Великая Супруга Царская Нефертити! - повторил Аменхотеп под крики толпы. Нефертити не могла поднять глаз и смотрела в землю, чуть не плача от стыда за своё уродство.

Фараон жестами успокоил людей и продолжил:

- Мой отец после многих лет правления изменил своё тронное имя. Я правлю лишь пять лет, но заслугами превзошёл своего земного отца и приблизился к отцу божественному, Атону. В его честь я построил роскошные храмы в Фивах, в его честь построен и весь этот город. Святой Ахетатон, столица Обеих Земель, встречай своего нового фараона Эхнатона!

- Великий Эхнатон, сын Атона! - истерично выкрикнул Ани. Пареннефер заметил на его глазах слёзы религиозного экстаза.

- Великий Эхнатон! - кричали в толпе. - Мы любим тебя! Защити народ милостью Атона! Великий Эхнатон! Мы всё для тебя сделаем! Приказывай! Мы умрём за тебя! Великий Эхнатон!

Фараон расправил руки, в торжественной позе принимая восторги народа. Поднимая руки, он не заметил, как одной из них оттеснил смутившуюся Нефертити к себе за спину. Владыка Обеих Земель, фараон Эхнатон купался в овациях толпы, чувствуя своё божественное величие.

XXII

Празднование в честь нового имени фараона шло уже вторую декаду, а Пареннефер до сих пор не смог увидеться с Яхмесом. Нефертити с каждым днём становилась всё пугливее и бледнее, а Аменхотеп - уже Эхнатон - всё самовлюблённее и недоступнее.

Вчера был большой пир по поводу десятидневного юбилея нового имени Владыки, и для подобного повода вечер был непозволительно роскошным. Если бы здесь был Яхмес, он бы поддержал мнение Пареннефера, и рисовальщик усмехнулся от таких мыслей: в чём-то они с врагом сходились.

Он проснулся с тяжёлой от похмелья головой. За окном дома, в которой он всё же переехал, светило полуденное солнце, а в комнате копошились рабы.

- Принеси воды, - прохрипел Пареннефер нубийцу, плохо говорящему по-египетски.

Промочив горло, рисовальщик отправился во дворц с твёрдым намерением предостеречь фараона от расточительства и разобраться, наконец, с ситуацией вокруг царицы и Яхмеса.

- Владыка спит, - сказал в коридоре дворца Ани, сияющий от утренней кружки пива.

- Давно пора вставать, - Пареннефер отодвинул жреца с дороги.

- Уж не рискнёшь ли ты разбудить нашего обожаемого Эхнатона?

- Ты правильно понимаешь.

- Да пусть Маат справедливо оценит твою душу.

Пареннефер растолкал слуг фараона, пытающихся его остановить, и ворвался в спальню. Владыка Обеих Земель спал на низкой кровати под сетчатым пологом от насекомых.

- Аменхотеп! - крикнул Пареннефер, отдёргивая полог. - Поднимайся живо!

Слуги в страхе убежали из комнаты.

- Аменхотеп! - рисовальщик перевернул спящего фараона и стал трясти за плечи. - Да будешь ты жив, невредим, здрав, чтоб тебя!

- Что?.. Пареннефер?.. - тот протёр глаза рукой. - Что ты себе позволяешь?

- Посмотри, на что ты похож. Глаза красные, руки опухшие, язык еле ворочается. Ты пьяница, а не сын Атона! Не можешь себя контролировать? Твой учитель Аменхотеп умер, Яхмес исчез, и что? Ты как маленький ребёнок, оставшийся дома один!

- Что ты себе позволяешь!?

Фараон вскочил на кровати и схватил Пареннефера за ворот одежд. Он возвышался над рисовальщиком, и тому пришлось ударить его ладонями в живот, чтобы оттолкнуть от себя. Фараон отскочил и неловко сел на кровать, растопырив ноги.

- Моё имя не Аменхотеп, а Эхнатон! Как ты смеешь прикасаться к сыну бога без разрешения?! И я тебе кто, раб, чтобы ты мог указывать, что мне делать?

- Я ваш советник и друг, - уже спокойнее ответил Пареннефер, - и забочусь о вашем благе. Но последние дни вы ведёте себя отвратительно, и мой долг указать вам на это! На празднества в честь Атона и в честь изменения вашего имени вы потратили годовой бюджет Ахетатона. Годовой! А Ахетатон имеет самый большой бюджет в Обеих Землях! На эти деньги мы могли кормить Мемфис два с половиной года! Но вместо этого у статуи Атона появились венки из золотых цветов, а у вас - синяки под глазами от постоянных пиров и попоек!

- Мои предки оставили порядочно средств.

- Ваши предки! На полях Илау они дерут свои волосы! Остались ли у Египта подчинённые Земли? Нет! Платит ли Египту кто-нибудь налоги? Нет! Вы растратили богатство предков, а об истоках своего даже не задумались!

- И ты пришёл разбудить меня, чтобы высказать всё это?

- Да! Почему вы вдруг стали так безответственны в делах? Зачем вдруг поменяли тронное имя? Хотите этим устранить проблемы?

- Это необходимый шаг, к которому я давно готовился, и ты знаешь об этом.

- Да, знаю. А вы слышали, что произошло с Великой Супругой Царской?

- Нет, ничего не слышал.

- На неё совершено покушение.

- Сегодня? - не очень бурно отреагировал фараон.

- Нет, ещё до праздника жертвоприношения. И знаете, кто виноват?

- Конечно, нет.

- Яхмес.

Фараон несколько мгновений смотрел на Пареннефера, а потом залился саркастичным смехом. Он перекатился на живот и стал демонстративно бить рукой по кровати, пока не успокоился. Но глядя на Пареннефера, стоящего над ним со скрещенными руками и суровым лицом, он опять начинал смеяться.

- Кто тебе это сказал? - смог, наконец, произнести фараон.

- Ваша жена.

- О, серьёзно? Это очень забавно, учитывая, что Яхмес отправился в некоторую... экспедицию по моему указанию.

- Экспедицию? Так вы врали мне, будто не знаете, где он?

- Не врал, а препятствовал распространению слухов.

- Но я никогда не разбалтываю тайны.

- Неправда. Нефертити разве не просила молчать о том, что на неё напал Яхмес? Разумеется, просила. Это следует из того, что её слова были абсолютной ложью, как мы только что выяснили, и она не хотела, чтобы я их услышал.

- Получается...

- Да, я снова чуть не упустил заговор в собственном доме. И как только ты купился на выдумку женщины? - весело усмехнулся фараон.

- Я не верю... И неужели вас совсем не трогает, что либо ваш ближайший советник, либо ваша жена готовят заговор?!

- Никаких "либо". В Яхмесе я уверен.

- Где он?!

- Ты уже нарушил планы Нефертити. Не могу же я позволить тебе теперь нарушить и мои.

Пареннефер схватился за волосы. Он шёл устроить выговор царю, а в итоге оказался в дураках. Стал марионеткой дворцовой интриги и чуть не предал Владыку. Рисовальщик глубоко вздохнул и сказал:

- Я прошу прощения за несдержанность. Обещаю разобраться с раскрывающимся заговором и обеспечить вашу безопасность.

- Расслабься, - фараон стал умываться из чаши, в которой плавал листок лотоса. - Клан Иуйи ещё не в курсе, что план раскрыт. Просто веди себя с моей женой так, будто ничего не знаешь. И пришли доверенный отряд Майи. Не хочу больше ходить с открытой спиной.

XXIII

Яхмес вернулся из путешествия, в которое его отправлял фараон, и о цели той миссии Пареннефер так и не узнал. Но он чувствовал себя оскорблённым таким секретом, потому что привык считать себя не худшим советником, чем писец Яхмес, привык считать себя тем, кто в состоянии повлиять на судьбу Египта. Лишившись уверенности в этом, Пареннефер почувствовал пустоту, его стали посещать отталкивающие и вместе с тем притягательные мысли о жизни гончара, которую он сейчас мог бы вести. Именно там он был бы на своём месте, а не при дворе фараона, не среди интриг и лицемерия. Зачем ему это? Не уйти ли обратно в Фивы?..

Аменхотеп, которого Пареннефер никак не мог привыкнуть называть Эхнатоном, занял его проектом постройки царской гробницы. Голова рисовальщика теперь была полна замыслами, но душа не лежала к делу, не было вдохновения. Фараона не удовлетворили последние эскизы портрета царской четы с дочерями, и Пареннефер снова и снова переделывал изображения. Казалось, он истощил запас энергии и больше не был способен придумать что-то новое, что-то, способное ещё раз зажечь глаза фараона. Если бы не конкуренция со скульптором Беком, Пареннефер прикладывал бы к работе ещё меньше сил, чем теперь.

Рисовальщик боялся встречаться с царицей. Сам он не осмеливался заходить в женскую часть дворца, хотя и такое право было у советника Владыки. Когда двор разместился в большом дворце, формальности в полной мере вступили в силу и нанести визит Великой Супруге Царской стало труднее, чем когда она жила в палатке. Но Пареннеферу это было лишь на руку. Правда, он опасался, что царица не побрезгует прийти к нему сама, но во дворце за ней наблюдали сотни глаз и сохранить тайну о том, что Нефертити отлучалась куда-то посреди ночи, стало бы сложнее.

Но однажды наступил день, когда царица пришла в дом рисовальщика. Одна, замаскированная под простолюдинку, как и полагал Пареннефер.

- Друг мой, - сказала царица с порога, - уж не ты ли говорил, что будешь охранять меня ценой жизни? Где же ты, когда так нужен?

- Я всегда рядом с вами, - почтительно поклонился Пареннефер. - Неужели опять стряслась беда?

- Ты спрашиваешь? Конечно, да. Мой враг Яхмес вернулся. Я не могу полагаться на защиту мужа, а единственный мой защитник день и ночь занят работой. И мне, несчастной царице, приходится самой идти вдаль посреди ночи, чтобы удостовериться в его преданности.

- Я предан вам, как и каждый подданный Египта.

- Они преданы Эхнатону, а не мне.

- Фараона боятся, а царицу любят. Так было всегда.

- Он страшный человек... - Нефертити села на обеденную кушетку, так и не дождавшись приглашения от хозяина. - Будь моя воля, я бы... не знаю.

Сердце Пареннефера снова забилось сомнением о виновности царицы. Её руки судорожно разглаживали тонкие волосы под пологом бедняцкой одежды. Под кожей бледного лица виднелись голубые жилки. Влажные белки глаз покрылись сеткой красных полос. Эта женщина не спала несколько ночей, уже давно потеряв покой.

- Вам угрожает кто-нибудь, кроме Яхмеса? Может быть, члены вашей семьи?

Нефертити вздрогнула и отвела взгляд.

- Нет, наш клан заботится друг о друге.

- Владыка тоже формально относится к клану Иуйи, однако, его пытались убить.

- Это были лишь слухи!

Растерявшись, царица стала выковыривать что-то из-под ногтя.

- Если бы вы помогли Великой Супруге Царской, это могло бы... даже вернуть золотой век Хатшепсут.

- Золотой век проклятой царицы? - насторожился рисовальщик.

- Мужчины все думают, что она проклята. А Хатшепсут хотела лишь добра Египту, она била врагов и строила храмы. Не её вина, что родилась женщиной.

- Она пошла против закона.

- Потому что закон идёт против женщины.

- Вы хотите пойти по её стопам?

- Никто не может идти один против всех.

- Аменхотеп смог.

- У него есть ты и ещё сотня "сирот", и каждый из вас рад умереть за него. А у меня никого!

- Владыка сам привлёк нас на свою сторону. Изначально он был один. Если вы приложите усилия, то тоже сможете набрать людей, чтобы свергнуть фараона.

- Кто сказал, что я хочу его свергнуть?

- Ваши слова о Хатшепсут невозможно трактовать по-другому.

Нефертити замолчала. На её щеках появился румянец. Она несколько раз порывалась что-то спросить, но каждый раз себя останавливала, пока румянец не залил всё лицо и шею. Наконец она собралась с силами и выпалила:

- А ты? Ты бы присоединился ко мне?

- Никогда.

Царица замерла, точно окаменела.

- Я не предам Аменхотепа и Египет, - повторил Пареннефер.

- Но ты же обещал...

- Да, обещал вас защищать и быть вашим другом. Но любая клятва исчезает под тяжестью моего долга защищать Владыку. Вы это знали.

Нефертити вскочила и направилась к выходу. Остановившись, она спросила:

- Бессмысленно просить тебя?..

- Да, я всё расскажу. Вы можете успеть вернуться во дворец и подослать ко мне убийц. У вас есть время до утра.

Царица убежала. Разумеется, Пареннефер не был так глуп или благороден, чтобы дать семье Иуйи шанс убить себя. Он вышел из дома тотчас же после Нефертити и отправился во дворец.

XXIV

Пареннефер устал от разбирательств, предательств и лжи. Он шёл по опустевшей ночной улице к царскому дворцу, перебирая в голове список дел на завтра и чертя новый эскиз для гробницы фараона, чтобы не думать о том, как он будет сейчас будить царя и объяснять новый заговор клана Иуйи.

- И правда, появился, - серьёзным тоном приветствовал Пареннефера Майя, охраняющий главный вход в павильон фараона.

- Ты как будто ждал меня.

- Так и есть. Только что тут появлялся Хуи, посланный Нефертити, и предупредил, чтобы стража не пускала главного рисовальщика. Якобы он может покуситься на жизнь фараона.

- Понятно. И что ты планируешь делать?

- Ты же знаешь, что я не могу пренебречь ничьими словами, хоть и доверяю тебе, как себе. Скажи, Пареннефер, во что ты ввязался?

- В серьёзную проблему. Во имя Тота я прошу тебя, Майя, пусти меня, от этого зависит жизнь Аменхотепа.

- Кого?

- Фараона Эхнатона, да будет он жив, невредим, здрав! Не будь педантом. Ты доверишься мне или Хуи?

- Я не имею права выбирать. Подождём утра и доложим фараону.

- Эта ночь может быть последней ночью династии! Ты знаешь, как меняются династии? Через войну и кровь. И ты, воин, готов будешь убивать невинных по приказу из женского павильона, когда...

- Успокойся! Никакой войны нет. Иди домой, фараон в последнее время не просыпается раньше полудня.

- Дурак! - воскликнул Пареннефер то ли о Майе, то ли о расслабившемся фараоне.

- Тише, тише...

- Что за шум, Майя? - послышался спокойный голос.

Из темноты зала на террасе появилась фигура Эхнатона. Царь вошёл в круг света от факела и поманил к себе Пареннефера, стоящего на улице в неверном свете луны.

- Осирис, вы ещё не спите! - обрадовался Пареннефер. - У меня новости.

- Отлично. Я как раз хотел послать за тобой, чтобы обсудить отделку гробницы.

Фараон развернулся и пошёл по открытой галерее, предполагая, что рисовальщик последует за ним. Пареннефер быстро догнал Эхнатона и пошёл рядом со стороны улицы, разглядывая всё происходящее в темноте.

- Здесь может быть не безопасно, - сказал он, - лучше нам зайти во дворец.

- Сегодня жаркая ночь, я хочу подышать воздухом.

- Стойте, - Пареннефер схватил фараона за руку и остановил перед тёмным поворотом. - Только что ко мне приходила Великая Супруга Царская. Можете назвать меня лжецом и отдать справедливым жрецам Маат, чтобы они отрезали мне язык, но царица предлагала мне заговор против вас. Она хочет стать новой Хатшепсут.

Эхнатон освободил руку и отошёл в тень, как будто для того, чтобы не было видно его лица.

- Я знал, - тихо сказал он.

- Стоит зайти внутрь.

- Да, стоит.

Видя расстройство фараона, Пареннефер сам приказал утроить охрану, и на этот раз Майя послушался.

- Ты уже выполнил оформление гимна Атону для моей гробницы? - спокойно спросил Эхнатон.

- Наполовину, - соврал Пареннефер, хотя не сделал ещё ничего. - Но что вы будете делать с заговором?

- Не твоё дело.

- Не моё дело? Я только что чуть не стал участником заговора. Возможно, сейчас спас вам жизнь, уведя с террасы. А вы говорите, не моё дело?

- Не преувеличивай своё значение, я же сказал, что знал о заговоре.

- Знали от меня же! Ой, да вы просто ребёнок. Неужели ещё обижаетесь на меня за то, что я разбудил вас тогда и нагрубил?

- И снова грубишь сейчас.

- Я призываю вас к действию! А вы будто уснули с тех пор, как переменили имя. Неужели Эхнатон худший правитель, чем Аменхотеп?

- Будь на моём месте отец, он приказал бы тебя казнить и за десятую часть твоих речей.

- Вспомните, что говорил учитель Аменхотеп. Он учил вас оставаться человеком, а не превращаться в бога. Пусть люди помнят сына Египта, а не сына Амона, говорил он.

- А я стал сыном Атона. Самим Атоном!

Когда Эхнатон начинал говорить о боге, Пареннефер не знал, как поступить, чтобы не ввязаться в бессмысленный религиозный спор.

- В любом случае вы фараон, и на ваших плечах - оба Египта. Тревожные вести приходят из дельты Нила. Разлив в этом году особенно сильный, и не хватает рук, чтобы справиться с водами Священной Реки. Начальники номов молят вас отдать приказ прислать им крестьян для работ из районов, что сейчас затоплены и где не нужно обрабатывать почву. Об этом же писал Ипи из Мемфиса. Вам нужно перераспределить крестьян, это только в вашей компетенции. Задача несложная: этому учатся дети в школах писцов на тех же уроках, где меряют участки плодородной почвы. Но никто, кроме вас, не может отдать приказ.

Эхнатон опустился на пол прямо посреди зала и схватился за голову. Пареннефер закатил глаза: неужели приступ апатии, как в юности?

- Слишком... Это слишком... - шептал фараон. - Почему они не могут сами обо всём договориться?.. Какой прок от начальников номов?.. Пусть посчитают писцы... Атон смотрит на меня... Как я могу уследить за всем?..

Пареннефер сначала почувствовал отвращение, но затем - жалость. Он сел рядом с Эхнатоном и обнял его за плечи.

- Успокойтесь и возьмите себя в руки. Вам не обязательно самому следить за всем. Начальники номов или советники обращаются к вам только по самым крайним вопросам. Да, в последнее время вы забросили дела. Но вы сможете быстро наверстать упущенное, если соберётесь с силами. Атон поможет вам, если вы будете думать не только об Атоне.

- Я думал, что моё призвание - принести Египту истинного бога.

- Увы, вы вынуждены занимать не только этим.

- А Митанни? Что с соседями?

- Они пришлют нам своих невест, не переживайте.

- Цари больше не платят мне дани.

- Её платят египтяне вам и Атону.

- Ты думаешь, я плохой правитель?..

Пареннефер бы засмеялся от такого вопроса в другое время. Да в другое время Эхнатон бы его и не задал. Интересно, если бы сейчас рисовальщик признался, что не считает Эхнатона идеалом правителя, как бы потом это аукнулось ему, когда фараон пришёл бы в себя?..

- Вы выбрали свой путь, и мой долг помочь вам его пройти до конца.

- А если на той стороне жизни всё-таки будет продолжение?

- То и там помогу.

Эхнатон затих, и Пареннефер подумал было, что тот уснул, но вдруг фараон резко вскочил, и ничто уже не напоминало о часе сонливости и лености.

- Друг мой, ты подал мне блестящую идею!

- Насчёт крестьян, смею надеяться?

- Да! То есть, нет. Словом, ты должен поехать со мной к южной границе Верхнего Египта в храм Исиды... В бывший храм Исиды. Там мы узнаем всё о смерти и о том, как я должен поступить!

- Отдайте сначала приказы о разливе Нила.

- Да-да. А ты подготовь всё к отъезду!

Эхнатон убежал. Пареннефер приказал дополнительному отряду охраны присмотреть за ним и ещё раз проверил, где стоят стражники. Он решил не возвращаться ночью домой и приглядеть за фараоном, поглощённым посреди ночи новой мыслью. Рисовальщик всю ночь проработал над оформлением гимна Атону, чертя на глинной табличке при свете факела. Тяжёлая ночь прошла без происшествий, хотя по дворцу разнеслось уже множество невероятных слухов. Наступило утро.

XXV

Предки Пареннефера происходили из Гелиополя. Некогда его дед и бабка по материнской линии, обычные крестьяне, предприняли опасное путешествие и перебрались в Священные Фивы. Мать Пареннефера вышла замуж за соседа - отца рисовальщика - в пятнадцать лет. Бабушка, жившая в доме через дорогу, воспитывала Пареннефера всё детство.

От неё он услышал легенды о Великой Эннеаде или Гелиопольском Пантеоне - величайших богах Египта. Атум, он же Амон-Ра, создал Вселенную и населил её богами, а затем живыми тварями и людьми. Шу, бог воздуха, Тефнут, богиня влаги, Геб, бог земли, и Нут, богиня неба, оберегали человечество от хаоса, который нёс Сет, бог войны и песчаных бурь. Исида, богиня плодородия, покровительствовала трудолюбивым крестьянам. Её несчастный муж Осирис, бог подземного мира, расчленённый некогда Сетом на четырнадцать частей и спасённый Исидой, защищал души умерших людей вместе с сестрой Нефтидой.

Пареннефер слушал рассказы о них всё детство и долго верил, что все бабушкины истории - чистая правда. Отец скептически относился к богам и говорил, что если Исида есть, то почему она не посылает обильный урожай каждый год? Так же думал и дядя-гончар, к которому Пареннефер поступил на работу в десять лет. С возрастом вера в бабушкины сказки угасала, а после её смерти пропала совсем.

Очутившись при дворе старого фараона Небмаатра, Пареннефер лишний раз убедился, что судьбами простых людей заведуют не боги, а чиновники. И получит ли крестьянин, чей участок в этом году не принёс урожай, кусок лепёшки, чтобы не умереть от голода, зависело не от воли Атума, а от прихоти и настроения чиновников. Если сегодня казначей хочет проявить благородство перед новой наложницей его гарема, то он публично подписывает указ о бесплатной выдаче хлеба беднякам. Но если сегодня у него болит голова или колит в животе после вчерашнего пира, то крестьянам ничего не достанется.

- Почему вы изменили маршрут? - спросил Пареннефер у фараона.

- Я хорошенько всё обдумал, - начал Эхнатон, - и пришёл к выводу, что жрецы Исиды мало чем помогут в моём деле. На служителей Себека я полагаюсь больше. К тому же я давно хотел побывать в храма-лабиринте в Крокодилополе. К Исиде следовало бы ехать на юг, в сторону Нубии, а теперь мы едем на север, к плодородной дельте. На обратном пути мы объедем все номы, на которые обрушился необычайно обильный разлив Нила. После того, как я получу ответы на вопросы, я разберусь со всеми делами.

Пареннефер хотел спросить, какие вопросы могут быть у фараона-адепта новой религии Атона к старым богам, но передумал. Из Эхнатона ничего невозможно было вытянуть насильно, но иногда он сам изливал душу и просил совета. Если бы враги фараона знали, как он внушаем в такие минуты, они бы всё отдали, чтобы оказаться на месте Пареннефера - доверенного советника.

- Говорят, что жрецы лабиринта Крокодилополя держат там священного крокодила, - подошёл издалека Пареннефер, - чешуя которого состоит из золота и алмазов. Животное бродит по коридорам и неизвестно чем питается. Говорят, что тот, кто сам найдёт дорогу из лабиринта, обретёт знания Себека о добре и зле. Но тот, кто найдёт священного крокодила, получит не только знания, но и силу бога.

- Не считаешь же ты, что я верю в эти сказки?

День клонился к закату, и пора было становиться лагерем. Но Эхнатон всё гнал и гнал караван вперёд. Они с Пареннефером ехали на первых лошадях вереницы.

- Крокодилополь стоит в Фаюмском оазисе, - сказал Эхнатон. - И именно поэтому вокруг него столько легенд. Любой путник видит чудо в озере посреди пустыни.

- И вы подобно долго бродившему путнику изнываете от жажды и хотите узреть чудо?

- На церемонии в честь моего нового имени Ани зарезал крокодила. Если бы я верил в Себека, то чувствовал бы вину.

- Если бы вы верили в Себека, я бы не сомневался, что мы едем в Фаюмский оазис приносить искупительные жертвы. Но какая жертва может задобрить бога, чьё священное животное убили во имя другого бога? Разве только человеческая жертва! - Пареннефер хотел пошутить, но фараон не улыбнулся. Он, наоборот, помрачнел, как будто рисовальщик задел его за живое. - Кстати, мне всегда Исида нравилась больше, чем Себек. Все боги и богини с человеческими лицами лучше, чем с головами животных.

- Себек тысячи лет покровительствовал водам Нила.

- В Гелиополе Исиде возносили молитвы о плодородии земли. А плодородие всегда исходит от ила Великой Реки. Моя бабушка почитала Исиду вместо Себека.

- В каждом городе Египта свои традиции...

- А как вам в детстве объясняли силу богов? Говорили ли вам приносить дары каждый день, или достаточно лишь в душе содрогаться от их могущества, когда вы видите гром и молнию?

Пареннефер хотел развлечь задумавшегося фараона беседой, но тот отвечал без охоты.

- Когда была жива моя мать, - вспоминал Эхнатон, - она часто молилась Исиде. В Мемфисе, откуда она родом, эту богиню почитали, как величайшую. Она якобы покровительствовала всем матерям, а через них и всем детям. Она оберегала правителей и рабов, ремесленников и аристократов. Мать любила говорить о том, что все равны в глазах Исиды. Наверное, она считала Исиду тем же, чем для меня сейчас является Маат. Но ты знаешь, Маат - это просто слово или какая-то... неразумная сущность. Словом, не божество. А Себек - противоположность Исиде. Он защищает от зла, но и сам зло. Кто любит крокодилов? Но он идёт по пути зла, чтобы отпугнуть зло от добра. Он жертвует собой, но получает лишь ненависть и отвращение. И в этом его красота.

- То есть Себек - это тоже просто слово?

- Наверное, да. Но я бы не отказался от силы Себека. Она бы мне не помешала...

В словах фараона слышалась неуверенность. И Пареннефер только сейчас понял, зачем они уехали из Ахетатона. В этом путешествии не было очередного мистического порыва фараона, он не думал возвращать старую веру. Не было у этой поездки и цели уладить дела в дельте Нила. Эхнатон просто хотел убежать из столицы, убежать от нового двора "сирот" и от нового бога, которому он наобещал так много и так мало выполнил.

XXVI

Храм-лабиринт Себека оказался огромным гранитным четырёхугольным зданием, побеленным и покрытым колоссальными росписями, изображающими величайших египетских богов и богинь. Пареннефер никогда не видел сооружения более грандиозного, чем это. Ни Великий Храм Атона в Ахетатоне, ни дворец Малькатта в Фивах, ни древняя резиденция фараонов в Мемфисе не были такими большими и подавляющими. Эхнатон сказал, что больше храма Себека могут быть только Пирамиды, но их рисовальщик никогда не видел и поэтому не имел возможности сравнить.

Комплекс тоже включал в себя пирамиду. Это была усыпальница Аменемхета III, и Эхнатона она не впечатлила, хотя Пареннефер не мог представить, сколько сил и времени вложили древние, чтобы построить бессмысленно-грандиозный памятник смерти.

К пирамиде примыкал Лабиринт, состоящий из трёх корпусов, связанных крытыми коридорами. Внутри находилось три открытых двора. На центральном, самом большом, делегацию фараона встретил верховный жрец Фаюма - Мемира. Прислужник с опахалом долго перечислял титулы жреца, и единственный титул, почти не связанный со старыми богами, был "великий видящий Атона в храме Ра". Пареннефер не знал, что это значит, но Эхнатон, услышав титул, недобро усмехнулся.

- О Владыка Обеих Земель, фараон Эхнатон, да будешь ты жив, невредим, здрав! - обратился Мемира, и столько короткое обращение могло расцениваться фараоном как оскорбление, если бы прозвучало из уст менее важного жреца. - Скромным слугам Себека и всех богов, включая великого Атона, радостно сгибать спину в поклоне тебе, смиренно приветствуя и с нетерпением ожидая приказаний.

- Я желаю осмотреть Лабиринт, - без приветствий сказал Эхнатон.

Лицо Мемиры дёрнулось от такой непочтительности к его сану, но тут же расплылось в льстивой улыбке.

- Когда вы желаете совершить прогулку, Владыка?

- Завтра же. Разместите моих людей в подобающих их положению покоях. Накормите их и напоите так же, как меня. В какое время дня лучше осматривать Лабиринт?

- Это не имеет значения, Владыка. В коридорах Лабиринта всегда темно, как на дороге в царство Осириса, ведь Вы видите, что стены гладки и окон нет. С Вами пойдут старые жрецы, знающие храм так же хорошо, как тексты Книги Мёртвых. Они возьмут с собой факела и масло, чтобы огонь освещал Ваш путь.

- Я осмотрю Лабиринт без ваших жрецов.

- Но это невозможно, - как можно вежливее рассмеялся Мемира, словно объясняя ребёнку, что переломленный пополам стебель папируса не срастётся. - В Лабиринте тысячи коридоров, и даже я сам могу заблудиться на этажах, которые знаю плохо. Старшие жрецы изучают по секретным картам свои участки Лабиринта, но им запрещено обмениваться знаниями с другими людьми. Так же и я знаю коридоры второго подземного этажа, но на третьем надземном этаже чувствую себя беспомощным мальчишкой без руководства жреца Панехси.

- Сколько же здесь всего этажей и залов?

- Увы, даже на этот вопрос не знает ответа верховный жрец Себека.

- Вы до сих пор приносите жертвы старому богу?

- Вашей милостью ном Фаюмского оазиса сохраняет древние традиции. За последние года сюда стеклось множество жрецов и жриц старых богов. Теперь храм Себека называют Храмом Всех Богов.

- Вы сами подписали такой указ, - напомнил Пареннефер, пока фараон не надумал отменить указание, - они могут молиться кому угодно.

- Я помню, - соврал Эхнатон. - Милость Атона простирается и на заблуждающихся.

- Какую часть лабиринта желает посетить Владыка Обеих Земель? - ушёл от опасной темы Мемира.

- Разве тёмные коридоры чем-то отличаются друг от друга?

- Все залы различны. На каждой стене - работы древних рисовальщиков, постигших мудрость богов лучше нынешнего поколения. В каждом зале - непростые сокровища, многие из которых способны наделить прикоснувшегося к ним божественной силой или убить. Многие грабители пытались похитить сокровища Лабиринта. Их тела поедают священные крокодилы, свободно ползающие по Лабиринту. Нижние, подземные этажи посвящены богам смерти: Осирису, Нефтиде, Маат, Сету, Анубису, Амату. Верхние этажи посвящены богам жизни: Амону, Ра, Хатхор, Исиде, Баст, Гору...

- Почему Маат относится к богам смерти?

- Потому что она судит сердца умерших.

- Но без Маат не может существовать мир живых. Ведь она - это истина!

- Но и без Осириса, и без Сета мы не смогли бы жить. Атум создал богов жизни и богов смерти. Последние нужны так же, как и первые.

- Не говорите со мной, как с ребёнком! - начал закипать фараон. - Почему Маат поместили на нижние уровни? А Атон? Уж Атона-то вы поместили на верхний этаж? Бога Солнца!

Мемира переглянулся с пожилыми жрецами, и Пареннефер испугался: а есть ли вообще в Лабиринте залы, посвящённые Атону? Если нет, будет скандал. В лучшем случае.

- Разумеется, на верхнем, - не вполне уверенно ответил Мемира. - Завтра Панехси Вас туда проводит.

Старичок с бойкими глазами выступил вперёд и поклонился. Его леопардовая шкура подмела каменные плиты двора от песка.

Весь вечер прошёл в напряжении. Эхнатон заявил, что хочет, чтобы завтра Пареннефер пошёл с ним, и хотя рисовальщику совершенно не хотелось блуждать в тёмных коридорах под руководством недружелюбных жрецов, он согласился, боясь, что без него Эхнатон может вообще не вернуться из Лабиринта.

XXVII

Узкий коридор озарялся светом всего двух факелов. Процессия из шести человек, не растягиваясь, шла вслед за рабом с факелом. Вторым шёл жрец Панехси, третьим - Эхнатон, четвёртым - Пареннефер, пятым - младший жрец Себека, имени которого никто не запомнил. Завершал процессию так же раб с факелом.

Все коридоры и залы Лабиринта были однообразны. Если раньше Пареннефер, как рисовальщик, иногда работающий как архитектор, хранил уверенность в том, что двух одинаковых помещений создать невозможно, то сейчас он переменил мнение. Уже после восьмого поворота он понял, что не сможет самостоятельно отыскать обратный путь. Планировка, колоны, росписи - всё было одинаковым. Тут Себек, пожирающий врагов Египта. Тут Себек, принимающий дары крестьян. Тут Себек, побеждающий Сета. В некоторых залах Себек заменялся на Ра, Гора или Исиду, но сюжеты оставались теми же.

- Скоро мы будем на месте? - спросил Эхнатон.

Панехси ответил не сразу, словно выдерживая паузу, как музыкантша в середине пьесы:

- Всему своё время.

- И когда наступит наше?

- Осталось немного, о фараон, да будешь ты жив, невредим, здрав.

Младший жрец за спиной Пареннефера чихнул, и эхо отразило его чих множество раз.

"Стоп, откуда здесь эхо? - подумал Пареннефер. - Ведь потолки низкие, а коридоры переплетены и постоянно изгибаются. Для эха нужно пространство, подобное глубокому известняковому котловану, где добывают камень для храмов. Либо я, обманутый жрецами, не вижу настоящего потолка и настоящих стен, либо здесь действуют силы, недоступные моему пониманию".

Рисовальщику стало некомфортно идти спиной к жрецу, и он постоянно оглядывался, чем вызывал недоумение юноши. Тот всё время подтирал нос куском ткани и сам был не рад путешествию по Лабиринту.

- Давно здесь появился зал Атона? - спросил Эхнатон.

- До Вашего воцарения, о Владыка Обеих Земель, если Вы думаете, что Крокодилополь хочет угодить Вам.

- И вы посвятили ему зал на верхнем этаже из-за близости Атона к солнцу или из-за его могущества?

- Если бы древние предки строили храм, думая о богах, как о разновеликих силах, то весь верхний этаж был бы посвящён творцу Атуму. Второй делили бы Амон, Ра, Осирис и Исида. Третий, пожалуй - Гор, Хатхор, Сет и Маат. Но в действительности всё иначе. Мы вошли в Лабиринт по галерее Атума, которая соединяет посредством лестниц все этажи, а сейчас идём по залам Гора, сына Ра, которые логично вознесут нас в залы Ра на верхнем этаже. Там же находятся залы Амона, Мут и Атона.

- Ты молишься Атону, жрец?

- Разумеется, как и всем богам Египта. Только жертвоприношения жрецов спасают наш бедный Египет.

- Бедный?

- Сам я нечасто бываю за пределами храма, - сказал Панехси, потирая сгорбленную от старости спину, - но молодые жрецы рассказывают, что долину Нила постигли не лучшие времена. Скажи я подобные слова Вашему отцу Небмаатра, меня бы ждала немедленная казнь, а Вы иной правитель. Но неурожай, произвол правителей номов и мелких чиновников, набеги кочевников на границы страны... Как будто боги оставили Египет.

Эхнатон громко вдохнул воздух, будто собираясь разразиться гневной тирадой, но ничего не сказал.

Они несколько часов поднимались и опускались по галереям, шли по узким зальчикам, через некоторые из которых приходилось протискиваться боком, чтобы не застрять. Несколько раз Пареннефер утыкался носом в лицо Амона или в крокодилью морду Себека. Сначала он испытывал лишь раздражение и неприязнь, но вскоре почувствовал благоговейный трепет, рождённый страхом в темноте в безвыходном положении, и понял, что именно этого добивался Панехси. Он зачем-то хочет запугать более впечатлительного, чем рисовальщик, фараона. Милостью Тота Пареннефер всё-таки не смог избежать участи сопровождать Эхнатона, и сейчас он сожалел, что с ними не было вооружённых людей Майи.

- Все фараоны бывали в Лабиринте, - нарушил тишину Панехси, - и все возносили молитвы Амону или Ра. Может быть, и Вы последуете традиции?

- Нет, наверное... - неуверенно ответил Эхнатон. Кажется, мистическая атмосфера начала действовать.

- У нас есть конкретная цель, - как можно спокойнее напомнил Пареннефер.

- Да, точно... - отозвался фараон.

- Осталось совсем немного, - уверил Панехси, - но сейчас наш путь проходит через залы Амона. Изображениям на стенах тысячи лет. И заметьте, канон ничуть не изменился.

- Сейчас мы рисуем по-другому, - не смог смолчать рисовальщик на столь грубое попрание истины. - По приказу фараона Эхнатона канон изменён.

- Да, новому стилю пять лет. И в прошлом стили менялись. При одном фараоне были модны чёрные волосы на изображениях, при втором - красные, при третьем - золотые. Я же говорю о каноне вечном, спустившемся для нас с самой лодки Ра.

- Суеверия! - усмехнулся Пареннефер.

Рисовальщика удивляло, что Эхнатон не опровергает слова жреца. Почему он, Пареннефер, не верящий искренне ни в старых богов, ни в нового Атона, должен защищать веру фараона, а не тот сам?

- Вглядитесь! - говорил Панехси. - Какие изящные линии прорубали мастера прошлого! Какие тонкие пальцы Амона! Какие мудрые глаза Исиды! Какие мощные ноги Гора! Какие пышные груди Хатхор! Могут ли современные ваятели сделать подобное?

- Вы не выходили за пределы Фаюмского оазиса много лет, - напомнил Пареннефер, - и не были в новой столице Ахетатоне, не видели Великий Храм Атона. Я не хвастаюсь, но я главный рисовальщик фараона, и те рисунки - лучшие, что я создал за свою жизнь, потому что Владыка Обеих Земель изменил канон, отбросил заблуждения прошлого и позволил нам создавать то, что мы хотим, изображать мир таким, каков он есть на самом деле, а не по вашему косному... канону!

- И ты, ослеплённый гордыней, веришь, что смог один создать нечто, превосходящее искусство всех мастеров прошлого?! - впервые повысил голос Панехси.

Его голос повторило эхо, и Пареннефер снова поднял глаза наверх. Потолок не был виден в свете факелов, и рисовальщик не был уверен, действительно ли сверху есть нечто, отделяющие их от неба. Может быть, они бродили весь день, а теперь вышли на крышу Лабиринта, и чёрная бездна над ними - это пустота беззвёздного неба? Но все знают, что небесная твердь не даёт эхо. Что же здесь? Очень высокие потолки или фокусы, магия?

- Нет, но я хотя бы пытался!

- Велика заслуга пытаться превзойти совершенство! Мы зовём того, кто пытается перепрыгнуть Нил, не мастером, а глупцом.

- Да вы говорите какую-то бессмыслицу!

Пареннефер почувствовал, как на его плечо ложится десница Эхнатона. Фараон серьёзно посмотрел в глаза своему советнику, и тот понял, что должен замолчать. Они входили в зал Атона.

- Узрите же! - воскликнул Панехси.

По его сигналу рабы с факелами приблизились к стенам и коснулись их огнём. Каким-то образом пламя перекинулось на камень и со скоростью звука распространилось на весь огромный зал с высокими потолками. Пришлось закрыть глаза, отвыкшие за целый день от света, чтобы не ослепнуть от торжественно горящего пламени.

XXVIII

Изображения богов, выбитые в стенах, были проложены по контуру соломой и тканью, скрученными в жгуты и пропитанными маслянистой жидкостью. Огонь моментально распространился именно по контурам изображений, и в первые мгновения невозможно было понять, что происходит: то ли начался пожар, то ли Сет поразил весь Египет огненной бурей. Но когда глаза привыкли к свету и когда прогорела солома, оставив только ткань, силуэты богов стали различимы, и Пареннеферу показалось, что его душа перешла в царство мёртвых и предстала перед судом богов.

- Отец мой, Атон... - восхищённо прошептал фараон.

- Это зал Атона! - объявил Панехси.

Он был огромным по сравнению с узкими коридорчиками, по которым процессия бродила весь день. Колоссальные фигуры божеств поднимались, казалось, на тысячу локтей вверх, но потолка так и не было видно. Огненные стены заканчивались где-то в темноте, и не было видно противоположнной стены зала.

У всех изображений присутствовала одна странность - они не были раскрашены. Пустые контуры без капли краски внутри. Однажды Пареннефер видел такие же контуры в заброшенной гробнице возле Фив.

Тогда он ещё служил наследнику престола Аменхотепу и получил задание оформить священными текстами гробницу советника фараона Небмаатра. Рабочие, занимавшиеся тогда глубинными помещениями, нечаянно сломали стену соседней гробницы. Она была пустынна и разграблена. Перевёрнутая мумия валялась на полу. В бинтах не нашлось ни одного амулета, облегчающего путь души после смерти, и рабочие ужаснулись, как грабители могли совершить такое святотатство и обречь несчастного покойника на вечные муки на той стороне.

Гробница была очень старой, и почти все рисунки утратили цвет. Теперь они стали лишь выдолбленными канавками в песчанике без глаз и без одежд. Пареннефера тогда больше расстроило осознание того, что через года его труд пропадёт в никуда, чем то, что душа древнего богатея якобы страдает в царстве Осириса. Забвение среди действительно живущих будущих людей страшнее мистических страданий после смерти.

В тот день Пареннефер поклялся себе оставить след, который никогда не сотрётся. След, который явно скажет: "Помните Пареннефера, он был великим рисовальщиком". Для этой цели новый канон наследника престола подходил как нельзя лучше.

- Сколько лет этому залу? - спросил Пареннефер.

- Никто не знает, - отозвался Панехси.

- Здесь всё иначе! - сказал Эхнатон, подойдя к стенам и разглядывая изображения.

Действительно, здесь Атон трактовался совсем не так, как в новом каноне. Он не показывался солнечным диском с длинными руками, распространяющими благодать на всю Вселенную. Здесь он был просто человекоподобным богом с атрибутами власти, причём не самыми могущественными. У него была загнутая борода, как та, что подвязывали Эхнатону во время церемоний, посох, достающий до подбородка, и анх, что он держал в левой руке.

Рядом с Атоном стоял Амон. Он был на голову выше солнечного бога, что указывало на его высочайший статус. Более того, одной рукой Амон касался плеча Атона, что символизировало покровительство, а другой держал его правый локоть, как бы направляя руку Амона и указывая ему, что делать. Обычно в такой позе изображали фараона и наследника престола, перенимающего опыт отца. Пареннефер сам делал такой рисунок фараона Небмаатра и наследника Аменхотепа.

Тут были и другие варианты изображения Атона. Например, с головой сокола, подобно Ра. Так он изображался при правлении отца Эхнатона. Но везде присутствовали знаки, указывающие на подчинённое положение Атона, показывалось, как он склоняется перед высшим Амоном или перед творцом Атумом.

- Старый канон, - сказал Пареннефер, - не уделял должного внимания Атону.

Эхнатон ничего на это не ответил.

Огонь продолжал гореть, и Пареннеферу было легко рассматривать стены. Его не покидало неприятное чувство, что все изображения странные, не такие, какими должны быть даже по старому канону. В каждой сцене присутствовал Амон, в то время как Атон большей частью являлся второстепенным персонажем. Зал должны были назвать в честь Амона, а не в честь Атона.

Тут в одном из текстов, сопровождающих священные сцены, Пареннефер заметил непроработанную часть. Казалось, камень стесали, чтобы изменить текст. Совпадение ли, но на исправленном месте стояло имя Атона. Фраза гласила: "Поклонитесь своему отцу Атону, как он кланяется отцу своему Амону".

Пареннефер изучил несколько текстов и заметил ещё три исправления. "Могущественнее Атона лишь Амон и Ра". "Свет Атона даёт силы людям, но силу Атону даёт Амон". "На лодке Ра не находится места для Атона".

Если присмотреться к фигурам бога, можно было заметить другие шероховатости. Казалось, кто-то переделал изображения, заменив характерные черты одних богов на черты других. Над одной фигурой Атона был сколот треугольник, напоминающий формой цветок лотоса, растущий из головы божества. Если мысленно дорисовать лотос над Атоном, то получится бог растительности Нефертум. Получается, Амон здесь покровительствовал не Атону, а незначительному богу Нефертуму. В другом месте Пареннефер заметил, что в Атона переделали бога урожая Хапи, сколов у того женскую грудь, с которой он часто изображался, олицетворяя плодородие.

Рисовальщик хотел сказать об обмане Эхнатону, но увидел, что фараон вместе с Панехси и остальными,уже ушёл глубоко вглубь зала. Добежав до них, он услышал слова Панехси:

- Надеюсь, Владыка Обеих Земель увидел, что древние никогда не почитали Атона так, как почитали Амона. Вознося молитвы солнцу и принося ему в жертву телят, самые страстные молитвы и самого жирного быка они всё равно оставляли Амону. Сегодня же мы пьём молоко, но не кормим травой корову, сажаем пшеницу, но забываем обработать землю. Голодная корова будет давать молоко несколько дней, но потом её сосцы иссохнут и она подохнет. Невозделанная земля может приносить плоды несколько лет, но урожай будет становиться всё скуднее и скуднее, пока в один год семена вовсе не смогут пробиться сквозь окаменевшую почту. Что же будет с Египтом, забывшем истинного бога? Сила молитв иссякает медленнее, чем сила коровы или сила почвы. Мы проживём спокойно и несколько дней, и несколько лет. Но что случится потом? И как скоро это случится?..

Эхнатон молчаливо взирал на полыхающие стены.

- Фараон, мне нужно с вами поговорить, - сказал Пареннефер.

- Что случилось? - неожиданно вмешался младший жрец Себека.

Он недобро посмотрел на рисовальщика, и тот вдруг увидел у него за поясом нож. Оглянувшись, он увидел такое же оружие у Панехси и у двух рабов. Раньше они его прятали, а вчера вообще сказали, что вход в Лабиринт с оружием запрещён. Здесь и сейчас мог совершиться политический переворот, если Пареннефер позволит себе лишние слова.

- На сегодня хватит, - сказал Пареннефер. - Владыка, я думаю, нам пора уходить.

- Нет! - сверкнул разноцветными глазами Эхнатон. - Я только приблизился к пониманию бога, а ты, друг мой, зовёшь меня обратно в мир смертных. Как же ты всегда был мелочен, Пареннефер!

Рисовальщик с трудом проглотил его слова. "Я же хочу тебя спасти, дурак! - кричал внутри Пареннефер. - А ты не видишь обман прямо под носом!"

Ещё несколько часов Пареннефер чуть не локти себе кусал от бессилия, наблюдая, как Панехси показывает фараону поддельные изображения и поддельные священные тексты. За рисовальщиком внимательно наблюдал младший жрец и угрожающим тоном прерывал все слова Пареннефера. К сожалению, рисовальщик не был хорошо подкован в религии и не мог ничего противопоставить изощрённым доказательствам Панехси о том, что стоит вернуть культ поклонения Амону и старый канон.

Когда огонь на стенах стал гаснуть, Эхнатон предложил Панехси поехать с ним в столицу и помочь вернуть Египту божественную благодать. Только после этого жрецы собрались вывести их из Лабиринта.

XXIX

Жрец Панехси действительно присоединился к свите фараона на следующей же день. Пареннефер не мог заставить Эхнатона выслушать себя до утра нового дня, когда царский караван уже начал собираться в путь, в старую столицу Мемфис. Всё это время фараон провёл со жрецами, которые - немыслимое дело! - запретили Эхнатону принимать "мирян", то есть обычных придворных, включая главного рисовальщика.

Владыка Обеих Земель вышел из покоев высших жрецов и окинул суету собирающейся свиты счастливым взглядом. Увидев Пареннефера, он улыбнулся и, похлопав того по плечу, сообщил:

- Сегодня великий день, друг мой! Давай-ка я назначу тебя... Или дам тебе титул... Точно! Отныне ты будешь зваться Первым из Простолюдинов!

Пареннефер даже закашлялся от такой новости. Конечно, второй титул это хорошо, но после почётного "Того, Кто Носит Опахало Справа от Царя" титул "Первый из Простолюдинов" звучал просто оскорбительно. Тем более, что Пареннефер уже несколько лет как перестал считать себя простолюдином. Он, так же как и все "сироты", считал себя настоящим советником и надеялся, что полученные титулы перейдут его детям. Однако он бы не хотел для будущего сына титул Первого из Простолюдинов.

- Нижайше благодарю, - почтительно ответил рисовальщик.

- Я многое понял за эти два дня, - сказал Эхнатон. - Я во многом заблуждался.

- И какому богу Египет будет молиться теперь?

- Что за грубый вопрос, Пареннефер!

- Весь благословенный Египет будет исповедовать ту веру, что примет её владыка. Иначе и быть не может.

- Но ты сказал это так, друг мой, как будто я способен вести свой народ по ложному пути. Как будто не я отец земли в долине Нильской. Как будто египтяне не мои дети. Я готов пройти сотню тёмных лабиринтов, если это приблизит наш народ к пониманию Маат...

Пареннефер увидел, как из храма выходит Панехси, и заторопился:

- Ответьте мне лишь, о Владыка Обеих Земель, сколько человек вы берёте с собой из Крокодилополя?

- Дюжину фаюмских жрецов во главе с Панехси. У каждого из них есть свита из рабов, так что наберётся больше сотни человек.

- А что это за рабы? Крупные мужчины, как те, что сопровождали нас в галереях Лабиринта? Все обучены военному искусству?

- Не знаю... Наверное, да.

- Наше путешествие займёт много больше времени, если помимо каравана за нами пойдёт целая армия...

На самом деле, Пареннефер боялся не столько за время фараона, сколько за его жизнь. Они пришли в Фаюмский оазис лишь с маленьким отрядом Майи, который отгонял мальчишек от трона-носилок, на которых везли фараона. Никто не ожидал, что придётся защищаться от жреческих рабов.

- У нас мало времени, фараон, - зашептал Пареннефер, чтобы не услышал подошедший Панехси, - поэтому молю вас, запретите жрецам брать с собой рабов.

- Почему?

- У меня нет времени объяснить. Вы верите мне?..

Разноцветные глаза фараона заглянули в глаза Пареннефера. Тот не знал, о чём шли речи за закрытыми дверями храма и где сейчас летают мысли Владыки, поэтому не знал также, будет ли слово ближайшего советника фараона весить больше, чем слова малознакомых жрецов устаревших богов.

После продолжительного молчания Эхнатон отвёл глаза и уверенно сказал:

- Да, - и тут же обернулся к Панехси и велел: - Сообщи своим братьям-жрецам, что обстоятельства изменились. Вам запрещается брать с собой рабов. Если кто не согласен с такими условиями, пусть не едет со мной в столицу. Фараон не будет гневаться.

- Но... - Панехси растерялся, а, увидев Пареннефера и поняв, кто вносит смуту в мысли Владыки, нахмурился. Затем он продолжил наигранно-плаксивым голосом, - Разве твоё слово не крепче камня, о Владыка? Я, ничтожный служитель великого Амона, и другие жалкие слуги богов и тебя, наше солнце, не можем обойтись без слуг в нашем дряхлом возрасте.

- Я привёл с собой слуг. Они помогут вам в путешествии, а в Ахетатоне в распоряжении жрецов будут все мои слуги и рабы.

- Так сложно рассказать новому мальчику, как массировать затёкшие ноги и негнущуюся спину, - пожаловался Панехси, всё больше и больше горбясь и изображая немощь, - мои старые слуги знают, как готовить мои любимые настои и из каких трав варить мази.

- Хорошо. Вы можете взять по одному слуге в путешествие.

- Но как же мои писцы и...

- По одному!

Пареннефер с удовольствием заметил тревогу в голосе фараона, лишь усилившуюся после попыток жреца настоять на своём. Слава Тоту, покровителю рисовальщиков и всех мастеров, Пареннеферу удалось заставить Эхнатона взглянуть на Панехси другими глазами. Теперь он будет защищён от его влияния тонким щитом сомнений.

- Всё ещё нет времени объяснять? - нахмурившись, спросил Эхнатон.

Панехси пока ещё мог слышать их, поэтому Пареннефер ответил:

- Пожалуйста, фараон, будь настороже. Я всё объясню, когда выедем из оазиса.

XXX

В итоге путешествие фараона заняло два осенних месяца, то есть, всё время, пока длился разлив Нила. Сначала караван доехал до Мемфиса, где их встретил любезный Ипи, некогда оставленный градоначальником древней столицы. Ему удалось в меру своих сил обуздать продажных чиновников и священнослужителей, хотя клан Иуйи всё ещё был силён в этом городе, как ни в одном другом.

- Вашему жалкому слуге удалось достичь некоторых успехов, о Владыка Обеих Земель, - говорил Ипи, - ибо в этом году уже одна пятая часть сборов достигла сокровищниц фараона, а не одна восемнадцатая, как было три года назад.

Пареннефер бы казнил половину чиновников в городе, где четыре пятых частей податей оседают в руках воров, но Эхнатон, выросший при дворе и привыкший к тому, что коррупция неистребима, наоборот, похвалил Ипи и прибавил к его имени новый титул - "начальник большого гарема фараона". Несмотря на то, что у Эхнатона не было гарема, а тем более "большого", да и если бы был, то находился бы в новой столице, а не в Мемфисе, этот традиционный старый титул приносил его обладателю почёт и уважение, а также новую долю в цепочке незаконного распределения собранных податей. Пареннефер с возмущением замечал, что градоначальник Мемфиса живёт более роскошно, чем фараон, носит золото и электрум и к тому же живёт в древней царской резиденции.

- Вы слишком добры к своим слугам, - сказал тогда Пареннефер.

- А ты начинаешь вести себя, как Яхмес. Мне это не нравится, - усмехнулся фараон.

- Со временем мне начинает казаться, что ваш писец не так уж и неправ.

Богатый Мемфис подарил Эхнатону роскошную лодку для путешествий по Нилу. На ней дорога до дельты Нила составила два праздных дня. Каравану не приходилось останавливаться в каждой деревне, а крестьяне могли издалека принести молитвы богу-фараону, падая на землю и восклицая гимны и молитвы.

- Никогда я не видел столь широкой Реки, - говорил Эхнатон. - Боги милостивы к Египту.

Теперь в речах фараона всё чаще слышались "боги", и всё реже - "Атон".

Дельта была поделена на множество мелких номов, в каждом из которых путники провели по несколько одинаковых дней, полных пиров и жертвоприношений в честь фараона. Начальники номов просили прощения за то, что жители не устраивают празднеств в честь прибытия Солнца Египта, потому что спасают затопленные дома.

- Разлив Нила благодатен для нас, - говорил начальник одного нома, - но в этом году благодать богов чуть ли не стала проклятием. Дороги размыты, и невозможно возить товары из нома в ном. Мосты разрушены и унесены бурным течением. Пастбища для скота затоплены, и коровы с овцами пасутся на сухих полях, граничащих с пустыней.

Пареннефер разработал для фараона масштабный план переселения части жителей дельты в районы Мемфиса, Гизы, Гелиополя, Фив и Ахетатона, так как в последнее время население Египта слишком плотно сконцентрировалось на севере, у моря. Если в дельте ремесленники сидели без работы, то в Гизе их не хватало, и быт местных жителей был угрюм и беден. Крестьян Пареннефер решил не трогать, хотя тем, кто переехал бы из дельты в южные районы, власти могли предоставить большие участки, чем те, которыми люди владели до этого. Но Пареннефер, "Первый из Простолюдинов", знал, как трепетно крестьяне относятся к земле. Он понимал, что рецепты возделывания почвы передаются из поколения в поколение и что если заставить крестьянина из дельты работать на южной земле, его рецепты могут не сработать. Таким образом, массовое переселение крестьян может обернуться голодом для Египта.

Эхнатон поддержал инициативы Пареннефера и приказал всем начальникам номов из дельты Реки обеспечить ремесленникам и их семьям безопасный путь на новое место. Местные чиновники не были в восторге от проекта переселения, но никто не рискнул противиться фараону.

- Ипи раньше писал, что дела в дельте идут ужасно, - говорил фараон, когда свита возвращалась вверх по течению Нила, - но на самом деле, всё сносно и даже лучше, чем я думал.

- Да, это удивительно... - согласился Пареннефер. - Ваши предки построили Египет с поразительным запасом прочности.

- Запасом прочности? Друг мой, ты говоришь, что я теперь лишь разрушаю свою страну?

- Любая перестройка - своего рода разрушение. Что вам об этом говорили жрецы из Крокодилополя?

- Что мы не можем перевернуть мир с ног на голову. Но в то же время, мы не может остановить развитие Вселенной.

Пареннефер пытался объяснить фараону, как жрецы обманывали его в Лабиринте, но Эхнатон поверил далеко не всему. Главное, что он вынес из той беседы - главный рисовальщик ненавидит жрецов и считает, что фараону следует держаться от них подальше. Но и это было сносным результатом.

На обратном пути они посетили Священные Фивы. Пареннефер сходил в гости к старикам-родителям, но долго пробыть в их лачуге не смог. Теперь они принадлежали разным мирам. Пареннефер отдал им все деньги, что привёз из Ахетатона, надеясь в глубине души откупиться деньгами от откуда-то взявшегося чувства вины. Дядя-гончар уже умер, и старую мастерскую мастера Туту теперь возглавлял один из его учеников. Тот даже не узнал Пареннефера.

Эхнатону также тягостно было находиться в городе юности. Почему-то первые вопросы во дворце были о кончине матушки фараона. Жрецы и чиновники из семьи Иуйи преподнесли Эхнатону роскошный золотой трон и иносказательно попросили открыть старый храм Амона. Фараон после разговора со жрецами Крокодилополя торжественно отменил свой указ о запрете поклонения любым богам, кроме Атона, и открыл старый храм. Отныне во всём Египте старые боги вышли из подполья и вернулись на алтари.

Двухмесячная поездка закончилась триумфальным возвращением в Ахенатон. Оказалось, что в новой столице фараона и главного рисовальщика ждала делегация из Митанни: оттуда царь прислал дочерей.

XXXI

В те дни Эхнатон женился во второй раз, на митаннийской принцессе Кийе. По просьбе, выражавшейся в посланиях Яхмеса и Пареннефера, царь Митанни прислал нескольких дочерей, и на любой из них также мог жениться главный рисовальщик.

Однако он поступил смелее и дальновиднее и второй раз уже не в шутку попросил руки дочери фараона. Это услышал весь двор Ахетатона и молчаливо замер, а Яхмес даже ахнул, ужаснувшись наглости Пареннефера. А вот Эхнатон посмеялся и сказал, что единственный советник, не побоявшийся вступить с ним в Фаюмский Лабиринт, достоин сердца его старшей дочери. Так четырёхлетняя Меритатон, которую Пареннефер качал на руках, стала его наречённой невестой.

Религиозная политика Эхнатона стала заметно мягче, с тех пор как значительную роль при дворе стал играть фаюмский жрец Панехси. К тому же умер старый дядя фараона, Ани, мнение которого Эхнатон ценил так же сильно, как некогда мнение архитектора Аменхотепа, сына Хапу. Панехси был такого же возраста, как покойный Ани, но с переездом в столицу стал выглядеть бодрее и здоровее.

Раньше запрещалось любое упоминание об иных богах, кроме Атона. Даже существовал указ, повелевающий уничтожать любые изображения божеств или их имена. Он соблюдался в окрестностях Ахетатона, но по всей остальной стране им пренебрегали. Теперь же Египет вздохнул свободнее, и жрецы вновь пошли на поиски священного быка Аписа - белого быка, которого следовало найти в египетских землях и привести в храм Осириса в Мемфисе. Когда в начале правления Эхнатона предыдущий бык Апис умер, жрецам запретили искать нового, и лишь после отмены закона они смогли осуществить давнее желание.

Несмотря на известные послабления, культ Атона не погиб, а лишь видоизменился. Если раньше бог Солнца почитался частично, как божество, дающее жизнь, частично, как дух ныне живущего фараона, и частично, как дух покойного Небмаатра, то теперь Атон стал лишь отображением Эхнатона в мире богов. В официальных документах или в ходе церемоний фараон легко заменял своё имя именем Атона и наоборот.

- Атон повелевает вам наполнить царские амбары пшеницей, - говорил Эхнатон начальнику ирригационных работ.

- Волей фараона на небе светит Солнце, - говорил он жрецам.

Когда Пареннефер пытался разобраться в мыслях фараона, разговаривая с ним самим, он ничего не мог понять. Эхнатон то ли имел стойкие убеждения, которые ни с кем не хотел обсуждать, то ли, напротив, гнулся подобно гибким стеблям папируса, склоняясь то в сторону скептичного Пареннефера, то в сторону жрецов-мистификаторов, завораживающих Владыку бесконечными фокусами и страшилками.

Майя дослужился до генерала, но о военных подвигах ему оставалось только мечтать. Эхнатон не интересовался другими землями, кроме египетской, и равнодушно относился к захватническим планам Майи. Хотя армия Египта была всё ещё сильна, ветеранов, когда-либо участвовавших в реальных сражениях, осталось совсем немного, и войска теперь принимали участие лишь в праздниках и парадах. Большую часть военных это устраивало, но генерал Майя, с детства грезивший походами, скучал и находил успокоение в вине.

Царица Нефертити больше не играла в дружбу с Пареннефером. Поняв, что главный рисовальщик не причастен к заговору семьи Иуйи, она затихла и почти не выходила из женского павильона дворца. Это, однако, не помешало ей родить ещё две дочери Эхнатону. Теперь у него было пять девочек и ни одного мальчика.

Яхмес обзавёлся семьёй и детьми, так что теперь к делам фараона относился с меньшем рвением, чем раньше. По двору ходили слухи, что Эхнатон отдалил от себя главного писца из-за того, что тот узнал нечто, чего не должен был знать. Говорили о той тайной миссии, на которую Яхмеса отправлял Эхнатон, о той, о которой не знал Пареннефер и из-за которой он поверил провокациям Нефертити. Поговаривали, что Яхмеса тогда отправили вверх по течению Египта, в какой-то тайный храм Анубиса на границе с Нубией. Якобы там Яхмес совершал человеческие жертвоприношения богу смерти, чтобы тот сжалился над фараоном и над Египтом. Пареннефер старался не думать об этом, потому что вполне мог допустить, что Эхнатон способен был тогда прибегнуть к кровавым ритуалам, если чувствовал себя в тупике.

Новая жена фараона Кийе жила в отдельном дворце на окраине Ахетатона, и её Эхнатон посещал ещё реже, чем Нефертити. Он дал ей титул "Великая любовью супруга царя", но ей было этого недостаточно, и она вечно доводила слуг и придворных своими капризами. Она не умела разыгрывать невинность, подобно Нефертити, поэтому друзей при дворе у неё так и не появилось. Единственной возможностью возвыситься во дворце для неё было бы родить наследника, но так как фараон встречался с ней лишь по праздникам, случаев предоставлялось, прямо говоря, немного.

Так текли дни, месяцы и года. То тише, то беспокойнее. Пареннефер отобрал лучших "сирот", которые надёжно защищали фараона от мелких и крупных интриг клана Иуйи и жрецов, но никто бы не позаботился о покое самого Пареннефера. Единственной отдушиной для него была работа над прекраснейшим произведением искусства - гробницей фараона.

XXXII

На двенадцатом году правления Эхнатона наступил кризис власти. Во дворе появилось слишком много подкупленных предателей, снабжаемых жрецами и кланом Иуйи. Среди простолюдинов ходили слухи о том, что фараон проклят, ведь у него до сих пор не было ни одного сына, лишь дочери. Сейчас была беременна Кийя, вторая жена из Митанни, и Эхнатон повелел жрецам всех богов возносить молитвы, чтобы родился мальчик.

И вот настал день родов, фараон, ожидая известий из женского павильона, созвал Малый Совет, состоящий из Пареннефера, Яхмеса, Майи и Бека, главного царского скульптора.

- О Владыка Обеих Земель, - поклонившись, начал писец Яхмес, - издав указ о молитвах всем богам о рождении мальчика, вы, при всём моём нижайшем уважении, показали слабость перед подданными. Последние годы жрецы Амона, во главе с фаюмским Панехси, держат в своих руках всю денежную политику. А денежная политика определяет внутреннюю политику. А внешней у нас больше нет...

- Так может быть, ты знаешь иной способ зачать наследника? - спокойно спросил Эхнатон.

- Возьмите новых жён, новых наложниц. Это увеличит ваши шансы. Я не первый год об этом твержу...

- У меня уже есть жёны и наложницы! Тем не менее, ни одна из них до сих пор не принесла мне сына. Детей рожает только Нефертити и только дочерей.

- Немудрено, если обществу наложниц вы всегда предпочитаете общество нашего дражайшего Пареннефера.

Рисовальщик сжал кулаки, но пропустил слова писца мимо ушей, раз уж даже фараон предпочёл их не комментировать.

- А что ты думаешь? - обратился Эхнатон к Майе.

- Показать врагам силу, - ответил военачальник, покрытый шрамами, полученными не в боях, а в трактирах, - пусть знают, что у вас есть армия, а не жалкие личные гвардии, как у вельмож.

- Возможно ли вообще запретить вельможам иметь вооружённую охрану? - вмешался Бек.

- Она всё равно останется, только будет маскироваться под танцовщиков и носителей опахал, - ответил Эхнатон.

За окном послышался грохот. Это в Великом Храме Атона устанавливали позорную стелу - "Моление Амону вернуться". Жрецы внушили фараону, что только покорность Амону, выраженная в словах гимна на стеле, поможет Кийе родить мальчика.

- Если нельзя ослабить врага, - сказал Пареннефер, - нужно усилиться самим.

- Что ты имеешь в виду? - спросил Эхнатон.

- Пусть у вас нет прямого наследника, но вам уже пора назвать преемника, если вы не хотите ввергнуть Египет в хаос после вашей кончины, которая пусть не наступит ещё десять тысяч лет. Вы должны назначить соправителя. Может быть, вашего брата или племянника, из тех, много которых осталось в Священных Фивах.

- Или "сироту", - вставил Майя.

- Это неприемлемо, - сказал Яхмес.

- "Сироту"! - хлопнул в ладоши фараон. - Точно, "сироту"! Вот эта будет настоящая пощёчина знати.

- Это, конечно, забавно, Майя, - сказал Пареннефер, - но, надеюсь, наш Владыка не примет твою идею всерьёз. Нельзя прерывать династию. Наследник должен быть связан родственными узами с фараоном и быть беспрекословно верным.

- А ты недавно женился на Меритатон, - Майя подмигнул старому другу-рисовальщику, месяц назад сыгравшему свадьбу со старшей дочерью фараона

Тут Эхнатон пристально глянул на рисовальщика, и у того свело живот от плохого предчувствия.

- Нет! Я не намекал на себя!

- "Сирота" должен быть лишён тщеславия, - сказал Яхмес, - чтобы не желать основывать новую династию, а продолжать род Небмаатра, начавшийся от фараона Яхмеса, уничтожившего власть налётчиков гиксосов.

- Я не знаю менее тщеславного человека, - улыбнулся молодой Бек. Посмотрев на него, Пареннефер заметил, как скульптор кивает в сторону уличной стройки, показывая, что хвалит рисовальщика в плату за то, что тот помог ему спроектировать стелу Амону.

- Значит, твой сын сможет стать моим наследником! - Эхнатон радостно обнял Пареннефера за плечи.

- Но у меня ещё нет детей.

- Будут! Точно будут!

- Это только усилит беспорядки в городе и в стране, - нахмурился Пареннефер.

- Никто не пойдёт против великой Маат - истины, которую может установить только фараон - земной Атон.

По коридору бежал раб, расталкивая всех. Слуги почтительно расступались перед нубийцем, когда тот кричал, что несёт вести из дворца Кийи. Вбежав в зал, он упал навзничь и закричал в пол:

- О Владыка Обеих Земель, да будешь ты...

- Заткнись и говори дело! - крикнул Эхнатон.

- Великая любовью супруга фараона Кийя родила мёртвую девочку...

Эхнатон сел на пол.

XXXIII

Пареннефер был назначен соправителем Эхнатона и получил замысловатое тронное имя Анххеперура Нефернеферуатон, что означало "Живущий Благодаря Ра и Прекрасный красотой Атона". Разумеется, он не мог сам выбрать новое имя, ибо только жрецы знали, какие боги благоволят новому правителю, и ничего удивительного, что они выбрали Ра - бога солнца, которого в последнее время противопоставляли Атону. Они говорили, что Ра - высший разум, которому стоит поклоняться, а вот Атон - всего лишь стихия, и она не стоит слов и жертв, как обычный дорожный булыжник. Но дабы угодить фараону, жрецы всё же включили в имя соправителя Атона.

Рисовальщик помнил, с какой помпезностью праздновали назначение самого Эхнатона соправителем его отца, но был уверен, что в этот раз всё пройдёт тихо. Но, несмотря на то, что церемония была значительно проще, чем в тот раз, всё равно город Ахетатон гулял целую декаду и все бедняки ели бесплатно.

Тогда Пареннефер подумал, что вот всё и закончилось. Народ погулял, а теперь забудет, что он стал соправителем, и всё станет по-прежнему. Он даже сам распорядился убрать из тронного зала свой маленький трон, стоящий по правую руку от роскошного золотого трона фараона. Эхнатон разгневался, увидев это, и трон тотчас же вернулся на место, а Пареннефер теперь должен был присутствовать при всех приёмах, а иногда и проводить их сам, а не просто давать советы фараону после того, как просители уходили. Конечно, Пареннеферу и раньше приходилось одному принимать просителей, которые через него пытались добиться расположения фараона, но никогда его покои не посещали начальники номов или послы из дальних краёв.

О занятиях рисованием можно было забыть. Царский скульптор Бек изваял из камня фигуры Эхнатона и Пареннефера в праздничных одеяниях, сидящих рядом. Там они почти одного роста, только высокая корона Владыки Верхнего и Нижнего Египта показывала высший статус Эхнатона, в остальном же они выглядели одинаково. Увы, даже их лица были похожи, как лица близнецов. Работы Бека всегда были прекрасными и качественными, но в похожести двух непохожих в действительности лиц Пареннефер увидел тревожный знак возвращения старого канона. Канона, убивающего свободное творчество. Канона, против которого рисовальщик боролся всю жизнь, а теперь его самого изваяли так же.

Семья Иуйи была в ужасе от назначения Пареннефера. Они попытались сделать его своим человеком, намекнув на то, что он в родстве с ними, ведь его жена Меритатон - дочь Нефертити, одной из влиятельнейших женщин клана. Они намекнули, что будущее за династией Иуйи, что он может стать первым фараоном новой династии. Но Пареннефер в очередной раз отверг дружбу лживой семьи и усилил охрану своих покоев верными "сиротами" Майи.

Злые языки распускали сплетни про Пареннефера и Эхнатона, якобы они не признают своих жён из семьи Иуйи и живут друг с другом, как мужчина с женщиной. Якобы поэтому Эхнатон назначил рисовальщика соправителем, сделав его выше самой царицы, то есть практически сделав его своей женой. На протяжении династии только сыновья становились соправителями отцов, и жрецы уже пророчили беды, которые упадут на Египет за нарушение традиций. Они пророчили это всё время, и после того, как Эхнатон нарушил столько традиций, Египет всё ещё стоял, а жрецам верили всё меньше и меньше.

Пареннефер уже был немолод, он прожил больше тридцати разливов Нила. Его юная жена прожила в два раза меньше, но почему-то им не удавалось родить ребёнка. Дела постоянно требовали внимания Пареннефера, и теперь он сам был как Эхнатон в начале правления, который не мог выкроить и нескольких часов для посещения жены. Раньше рисовальщику такое поведение казалось очень странным, но теперь он понимал, что ни тогда у фараона, ни теперь у него просто не было выбора. К счастью, Меритатон не была привередой. Большую часть времени она проводила в женском павильоне дворца, а не во дворце Пареннефера, куда переехала после свадьбы. Получалось, что их дом вечно пустовал, так как и муж и жена всё время были заняты в царском дворце. Кстати, пребывание Меритатон в женском павильоне сильно подрывало доверие мужа к ней, ибо Пареннефер знал, какое пагубное влияние может оказывать Нефертити.

Став вторым лицом государства, Пареннефер набрал собственный штат "сирот" и даже назначил собственного главного рисовальщика по имени Пахтпаатон. Этот мальчик, не намного старше жены Пареннефера, был глуп, как скарабей, перегревшийся на солнце, но у него была лёгкая рука и стиль, хоть чуть-чуть, но отличный от древнего канона. А ещё у него была смелость, ведь он прошёл то же испытание, что придумал Эхнатон в своё время Пареннеферу, то есть нарисовал лицо нового соправителя таким, какое оно есть на самом деле.

Почти все хозяйственные дела перешли Пареннеферу, пока Эхнатон в очередной раз ушёл с головой в изучение религии и искусство поклонения богам. Фаюмский Панехси эксплуатировал страхи Эхнатона, чтобы строить храмы старым богам, и Пареннеферу буквально на руках приходилось уносить из зала перепуганного фараона после аудиенции жреца.

За заботами незаметно пролетали дни, и Пареннефер начал чувствовать, что его жизнь клонится к закату. Он приказал начать копать себе гробницу, и сам вместе с рисовальщиком занялся её отделкой.

XXXIV

Величайший праздник случился в Египте, когда царица Нефертити принесла царю сына Тутанхатона. Мальчик из-за немолодого возраста матери родился слабеньким, и сначала о нём даже не объявляли народу, чтобы, если он умрёт через несколько дней после рождения, толпа не впала в панику от потери только что обретённого наследника. Также подозрительные няньки не подпускали к малышу Пареннефера, который до этого считался наследником престола, так как считали, что он вполне может убрать маленького конкурента. Но Пареннеферу египетский трон был нужен так же, как пахарю палочки для письма, и он сначала даже не понял, в чём няньки его подозревают, но и когда осознал, не стал тревожить расспросами фараона, дабы не усилить воображаемые подозрения.

Мальчику дали имя Тутанхатон, что означало "Живой образ Атона", ибо Эхнатон считал, что долгожданный прямой наследник - это дар Атона. В порыве радости из столицы были выгнаны жрецы старых богов, и культ Атона пережил новый подъём.

- Наконец-то я чувствую спокойствие - сказал фараон в день, когда Тутанхатона объявили наследником престола с царской ложи Большого Дворца.

- Ваша династия будет жить, - сказал Пареннефер.

- Не расстраивайся, и твои предки будут в чести при моих детях, - Эхнатон тоже думал о том, что новый соправитель хочет захватить власть.

- Спасибо, о фараон, да будешь ты жив, невредим, здрав.

Эхнатон усмехнулся. Давно Пареннефер не обращался к нему так официально.

- Я прошу тебя позаботиться о том, чтобы гробница моего сына была самой роскошной за всю историю Двух Земель.

- Вы приказываете заложить гробницу уже сейчас?

- Да. К сожалению, её придётся копать рядом с Фивами. Там, где похоронен мой отец, так как я по совету старых жрецов поклялся Амону и Ра, что мой наследник отправится в путешествие по подземному Нилу оттуда. И хотя я верю, что сына подарил мне небесный отец Атон, клятвы богам нарушать никогда нельзя. Это нарушит истину Маат.

Пареннефер сразу представил, как потолок гробницы юного Тутанхатона покрывают звёзды на синем ночном небе, а среди них, расправив крылья, летит мудрая Маат.

- Мы с рисовальщиками начнём в ближайшее время, - пообещал Пареннефер.

Рос мальчик медленно и был по сравнению с остальными детьми вялым и глуповатым. Когда другие дворцовые мальчишки и девчонки уже могли простыми словами объясняться с прислугой, Тутанхатон мог лишь тыкать пальцем себе в рот и говорить "Эшть!", что означало "Есть!".

Также он был невнимателен в храмовых службах, к которым с рождения его приучал отец. Сыну фараона нужно было лишь в одном месте молитвы вознести руки к небу, но Тутанхатон не мог запомнить нужный момент, поэтому, после нескольких подобных неудач, Пареннефер всегда стоял сзади наследника и держал его руки, чтобы в нужный момент воздеть их вверх.

Меритатон всё ещё не принесла Пареннеферу ни мальчика, ни девочку, поэтому Тутанхатон стал для соправителя почти как собственное дитя. Хотя ни у фараона, ни у соправителя не было много времени, чтобы играть с мальчиком, Пареннефер старался выкроить хоть несколько мгновений в день, чтобы растрепать чуб сбоку обритой головы Тутанхатона или чтобы порисовать с ним на песке во дворе.

Письму маленького наследника учил сам главный писец Яхмес, а так как терпения у него было немного, он однажды прямо заявил фараону, что его сын - бездарная бестолочь. Так и сказал. Бездарная бестолочь. Пареннефер, привыкший к характеру царя, не удивился бы, если бы тот лишь усмехнулся, как усмехался на оскорбления в свою сторону от писца, но унижения ребёнка он не простил и на полгода отлучил Яхмеса от двора, послав под выдуманным предлогом в дельту Нила пересчитывать урожай.

Заняв пост соправителя, Пареннефер понял, что Египет еле-еле сводит концы с концами. Затраты намного превышали доходы казны, и всё было намного хуже, чем Пареннефер думал, когда был простым рисовальщиком. Майя оказался прав, когда говорил, что единственное, что может помочь стране - это захватническая война. Нужно больше ресурсов: новые деньги и новые рабы.

Вместе с Майя они разработали план захвата нескольких сирийских племён, но даже на самого слабого противника им не хватало обученных солдат. Было решено попросить помощи у вельмож или у соседней Митанни. Майя взял на себя смелость нанести визит второй царской супруге Кийе, дочери митаннийского царя, и через неё попросить у соседней страны армию.

Единственной надеждой Пареннефера стала помощь клана Иуйи, добытая через посредничество жены или посредничество Нефертити. Однако Пареннефер не хотел обсуждать военные дела с женщинами, тем более что личные отношения соправителя с обеими оставляли желать лучшего. Ходили слухи, что царица вообще прокляла Пареннефера на алтаре Анубиса, призвав на соправителя скорейшую смерть.

Поэтому он отправился к отцу Нефертити, главе клана Иуйе по имени Эйе, носившему титул "отца бога". Он был сыном того самого Иуйи, в честь которого называли влиятельнейший клан Египта. К тому же он был женат на Тии, кормилице Эхнатона, к которой фараон питал нежные сыновьи чувства и осыпал её подарками на каждый праздник в честь Исиды, покровительницы матерей.

Эйе остался бы в Священных Фивах после основания Ахетатона, и клан был бы ослаблен, но Эхнатон хотел иметь при себе старую Тию, и поэтому разрешил ей переехать в столицу. Где жена, там и муж, а где Эйе, там и вся семья Иуйи. Так "отец бога" попал много лет назад во дворец и с тех пор жил, оберегая свою дочь Нефертити, распуская грязные слухи про фараона и портя жизнь половине двора.

Беда всего Египта была в том, что Эйе имел много денег, много верных людей и обожал Амона. Отсюда давление на культ Атона и на всех, причастных к нему. Хотя старик Эйе почти не появлялся на публике, все знали, что именно он дёргает за ниточки всего Египта.

Увы, теперь Пареннеферу пришлось идти к нему на поклон, дабы убедить его отдать в распоряжение фараона свои обученные войска.

XXXV

Дом Эйе располагался на территории Дворца напротив женского павильона. Внешне это было простое белое здание с изображением солнечного диска Атона с расходящимися в стороны руками-лучами над входом. Но изнутри роскошный миниатюрный дворец был покрыт росписями, воспевающими Амона и прочих старых богов, которые все, как один, находились у него в подчинении. Рисунки строго соответствовали канону и были выполнены добротно и качественно.

- Да здравствует Пареннефер! - перед рисовальщиком упал ниц слуга, - Да благословят боги Того, Кто Носит Опахало Справа От Царя и Первого Из Простолюдинов.

Подобное обращение было не просто хамством, оно было оскорблением. Титул Соправителя Владыки Обеих Земель был выше всех титулов, что были у Пареннефера раньше и не должны были вспоминаться сбродом, пресмыкающемся в доме семьи Иуйи.

- Пусть Эйе примет меня, - властно сказал Пареннефер. Но потом он вспомнил, что пришёл просить помощи, и забыл на время о гордыне. - Скажи, что соправитель фараона Эхнатона, да будет он жив, невредим, здрав, пришёл в гости к деду своей жены.

Тут же на Пареннефера набежала толпа служанок, размахивающих роскошными опахалами и подносящими блюда с яствами. Они провели его по прохладным коридорам на второй этаж в приёмный зал, планировкой повторяющий тронный зал Эхнатона. Золотое кресло возвышалось в центре на девяти ступенях, точно так же, как трон фараона. Сейчас зал был пуст, и Пареннефер старался не думать о том, что его намеренно унижают, заставляя ждать.

- Простите, о Пареннефер! - в зал ввалился слуга, тут же упав на колени. - Владыка Эйе неважно себя чувствует и надеется, что Вы соблаговолите выйти на веранду, где владыка Эйе может дышать свежим воздухом.

"Будто я снова мальчик на побегушках в гончарной лавке дяди!" - возмущённо подумал соправитель, но промолчал и пошёл в сопровождении служанок на веранду.

Эйе не выглядел стариком, хоть и пережил столько разливов Великой Реки, что никто не мог их точно сосчитать. Говорили, что он знает рецепт вечной молодости, что он приносит кровавые жертвы богам, а также сам пьёт кровь молодых парней и девушек. Однако Пареннефер никогда раньше не видел лично Эйе, хотя жил с ним бок о бок сначала в Фивах, а теперь в Ахетатоне. Говорили, что глава клана Иуйи боится предателей и убийц и поэтому не появляется даже на праздниках в честь фараона и Атона. Не будь он так богат и влиятелен, он не мог бы жить в царском дворце и одновременно в собственном доме. Эйе был загадочной личностью, о нём никто ничего не знал, лишь слухи ходили по столице.

- Уважаемый Эйе, - Пареннефер решил, что не стыдно начать разговор самому, раз он младше и к тому же женат на внучке этого старика, - я Пареннефер, Соправитель Владыки Эхнатона.

- Здравствуй, сынок, - покряхтел дед. - Простите, о Владыка Пареннефер, что не встаю. Ноги не держат.

Слова "сынок" и "Владыка" в одном предложении звучали насмешкой.

- Сожалею о вашем здоровье, - спокойно ответил соправитель. - Спешу во имя Атона успокоить ваши родительские чувства и сказать, что ваша дочь и моя жена Меритатон здорова. А так же ваш внук, наследник престола Тутанхатон растёт быстро и ест с аппетитом.

- Он слабый воин, - Эйе окинул Пареннефера оценивающим взглядом, и тому показалось, что старик почти не видит. - Я наблюдал за его тренировками с веранды. Все мальчишки его бьют. А те, которые не бьют, поддаются, потому что он сын бога Гора.

- Увы, сейчас в Египте недостаток сильных солдат.

Пареннефер был рад, что разговор так быстро вышел в нужное русло.

- Если боги не дали будущему правителю силы священного быка Аписа, то он должен быть хотя бы мудр как Тот. Увы, лунный бог знаний с головой ибиса не благосклонен к моему внуку. Лишь Осирис смотрит на него, ибо ждёт скоро в свои объятия. Доброжелательство Осириса несёт благословение его супруги Исиды. Цари, отмеченные десницей богини-матери, правят тихо и мирно. Но ныне неспокойные времена, и истинному царю нужно покровительство богини-львицы Сехмет. Нужны её ярость и кровожадность. Всё это было у отца Эхнатона, фараона Небмаатра, пока он не тронулся умом по богу Атону. Сехмет отвернулась от него. Над династией нависло проклятие смерти. Я вижу руку Осириса, опускающуюся на наши головы с клинком.

Речь Эйе была похожа на речь старых жрецов.

- Я понимаю, зачем ты пришёл, - после паузы продолжил старик. - Тебе нужны деньги.

- Денег в казне в изобилии, - соврал Пареннефер, - не хватает другого...

- Опыта. Да, старого доброго опыта. Вы, молодые, решили, что можете перевернуть мир с ног на голову, забыть богов и обычаи. Но что стоит человек, не помнящий ни отца, ни матери? Вы, "сироты", не помните своих предков и хотите сделать сиротами оба Египта.

Давно никто не разговаривал с Пареннефером в подобном тоне. Он сжал кулаки так, что почувствовал боль от золотых перстней.

- Нам нужны молодые воины.

- И старые военачальники.

- У нас есть главный царский военачальник Майя.

- Майя? Ха-ха. А-ха-ха! - старик звонко рассмеялся и теперь заливался смехом в полной тишине веранды и вечернего дворца. - Тот мальчик с походкой танцовщицы? Он красиво обращается с копьём, не спорю! Но он с ним танцует, как жрица Сехмет во время жертвоприношения. Хотя нет! Жрица может убить копьём дикое животное, а вот ваш военачальник с ним вряд ли справится. Военачальник! Ахаха!

Пареннефер давно ни с кем не дрался. Тем более, он никогда не дрался со стариками. Но сейчас он был готов ударить его кулаком с тяжёлыми кольцами по мерзкому морщинистому носу. Ударить так, чтобы перстни рассекли кожу, как ножи, и переломили нос.

- Сейчас мирное время, - сказал соправитель, - у воинов никогда не было истинных врагов. Только пустынные жители, нападающие на караваны.

- Стране нужна война! Без неё она погибает, как львица без крови!

- Уж не хотите ли вы ввести вместо культа Атона культ Сехмет?

- "Ввести культ"? Мальчик мой, тебе не следовало показывать мне, что ты не веришь в бога, которого чтишь. А моя семья издревле почитала Сехмет, и она, как видишь, отвечает на молитвы. В отличие от Атона. Фараон его молит-молит, а толку никакого.

- Не смейте говорить со мной, как с рабом! Я вам не "мальчик"! - наконец, потерял терпение Пареннефер.

- Свершилось! Я слышу голос воина, а не придворного пёсика! Говори, соправитель, что тебе нужно?

- Мне нужны воины! Сильные воины, которые смогут показать сирийским племенам, кто главный на Синайском полуострове! Я хочу отогнать врагов от границы, поживиться добычей и обложить кочевников данью! Довольны, Анубис вас забери?!

- Ха-ха-ха! Да, теперь я доволен! Не зря фараон отдал за тебя мою внучку. Ты обогатишь нашу породу, как хороший жеребец!

- Так вы дадите или нет?!

- Приходите в полночь к Храму Кошки. Он на северной границе города, знаешь?

- Да.

- Я должен посвятить тебя Сехмет, чтобы дать войско. Не хочу, чтобы мои мальчики гибли за выдуманного Атона. Пусть ты и не веришь в богиню-львицу, она снизойдёт до тебя, потому что я попрошу. Во имя будущего династии мы должны постараться оба.

XXXVI

Храм Кошки успели построить, пока Эхнатон разрешал культы всех богов. Чтобы сэкономить время и деньги, вельможи построили один храм на несколько семейств, которые поклонялись разным богам в обличиях кошек. Помимо Сехмет, здесь почитали Баст - богиню-кошку радости и плодородия - и Акера - бога-льва, покровителя мёртвых и помощника Ра.

Так как клан Иуйи вложил больше всех денег, то и Сехмет досталось больше почестей, чем остальным. Возле входа её статуи были самыми большими, а её алтарь ломился от фруктов и драгоценных подношений.

Жрицы стояли двумя шеренгами перед входом в храм и держали на вытянутых руках факелы. Пареннефер прошёл сквозь огненный коридор, чувствуя жар всем телом. Все женщины были укрыты шкурами львов, а их лица закрывали золотые маски львиц с узкими прорезями для глаз.

Возле входа Пареннефера встретил старик Эйе. На нём, кроме львиной шкуры, была традиционная леопардовая. На лице такая же золотая маска. В одной руке он держал вторую маску, а в другой - священный крест анх.

- Надень, - сказал он, протягивая маску. - Богиня должна знать, что ты покоряешься её воле.

Пареннефер не хотел покоряться кровожадной богине войны, но выбора не было. Он закрепил маску на голове. Теперь он мог видеть маленький кусочек того, что происходило спереди. Он был словно лошадью в бою, на которую надели шоры, чтобы не боялась драки.

Внутри жриц не было, и какое-то время они с Эйе шли вдвоём. Старик взял факел и молча показывал запутанный путь до нужного зала. Это напоминало Фаюмский Лабиринт. По дороге Пареннефер успел оценить рисунки Баст и Акера, и он узнал почерк художника: похожая рука была у того, кто рисовал Амона в доме Эйе. Следовало бы узнать, что это за человек, но Пареннефер не смел открывать рот во время священной церемонии.

Они вышли в зал под открытым небом. В дальнем конце стоял алтарь Сехмет, на этот раз без даров. Обычная известняковая плита, покрытая иероглифами, воспевающими богиню-львицу. Вокруг алтаря горели факелы на бронзовых треножниках. Возле них в землю по древко воткнули копья. Перед алтарём стояла жрица в маске львицы. Кроме маски на ней не было ничего.

Эйе поцеловал анх и стал раздеваться. Жестами он показал, что Пареннеферу тоже следует избавиться от одежды. Голые, они приблизились к жрице.

- Пареннефер! - воскликнула жрица, воздев руки к небу. - Очистись перед Великой Матерью Сехмет, покорительницей жизни, разрушительницей жизни, вкушающей кровь врагов своих против воли их и кровь друзей своих по воле их.

Жрица махнула Эйе, и он неожиданно легко достал одно копьё. Она махнула Пареннеферу, и он тоже приблизился к копью. Обхватив древко двумя руками, он взмолился покровителю Тоту, чтобы оружие сразу вышло из земли, чтобы он не посрамился перед семьёй Иуйи и чтобы ритуал прошёл поскорее. Увы, после первой попытки копьё, казалось, лишь глубже ушло в землю.

- Ты должен всей душой принять власть Сехмет над собой, - сказала жрица. - Пусть твои сущности Ба, Аб, Ка, Хат и Ху искренне и с радостью поклянутся служить богине.

"Неужели старик сильнее меня? - ужаснулся Пареннефер. - Стоит за моей спиной и смеётся. Тот, лунный бог, помоги!"

Копьё не поддалось ни на палец.

- Прими Сехмет! - крикнула жрица.

Ещё толчок, и опять ничего.

- Если не вытащишь копьё прямо сейчас, сделке конец! - сказала жрица, и таинственность в её голосе уступила место торгашеству продавщицы на рынке тряпья.

Пареннефер глубоко вдохнул и выдохнул. Ладно, он не верил искренне ни в Тота, ни в Сехмет. Он не знал, что ждёт его после смерти, и никогда толком не задумывался. Но если сейчас, первый раз в жизни, он на секунду уверует в Сехмет, это спасёт его самого, весь Египет и Эхнатона. Спасёт, обязательно. Неважно, какие фокусы придумал клан Иуйя, Пареннефер с ними справится. Ради фараона, которому служил всю жизнь, можно на одну ночь перейти в услужение богине войны.

"Сехмет, снизойди до меня, - молился внутри Пареннефер. - Молю тебя, великая львица, Великая Мать. Дай мне сил вытащить копьё. Дай мне сил добыть для Египта армию. Дай мне сил поверить в тебя."

- Она довольна, - сказала жрица, когда копьё вышло из земли.

Тут из боковой двери вышло еще несколько обнаженных жриц в масках с факелами. Между ними шёл кто-то маленький, в темноте неразличимый. Вблизи оказалось, что это мальчик лет десяти, которого одна из женщин тянула за верёвку, обмотанную вокруг его шеи. На нём не было маски, и он трясся, хотя ночь была тёплой.

Жрица с верёвкой в руке потянула его к алтарю. Мальчик покорно, как овечка, сел на камень, подождал, пока верёвку привяжут к основанию алтаря. Потом остальные жрицы привязали руки и ноги мальчика к специальным крюкам. Главная из них, которая устраивала испытание с копьём, обошла алтарь, проверила крепления и вернулась к Пареннеферу, держа в руке нож. Жестом она указала на мальчика. Жрицы с поклоном отошли от жертвенника и приглашающе махали руками в его сторону.

- Нет, - сказал Пареннефер, отбросил руку жрицы.

- Сехмет нужна мужская кровь, пролитая мужской рукой, - прошептала жрица на ухо Пареннеферу, и сейчас её голос казался знакомым. - Пробуди в себе ярость боя во имя львицы. Она хочет крови! Почувствуй это! Чувствуй, как сила Сехмет струится в тебе! Пролей кровь!

- Он не мужчина, он мальчик. Разве он в чём-то виноват?

Тёмные глаза жрицы улыбнулись за маской. Казалось, она обезумела от предвкушения.

- Мы не шлюхи, именующие себя жрицами Хатхор, - прошептала она на ухо Пареннеферу так, что больше никто не слышал. - К ним ты пойдёшь во время засухи, чтобы молить об урожае. Там твоей жертвой будет не кровь, а семя, и ты возляжешь с одной из прислужниц Хатхор. Тому же, кто пришёл молить Сехмет, следует храбро отдавать кровь. Без колебаний.

Она вложила в его руку нож и вернулась к алтарю. К Пареннеферу приблизился Эйе и тихо сказал:

- Мальчик сильно болен. Он слеп. Видишь, он и сейчас не понимает, что происходит. Помимо того, что слеп, он ещё и глух. Он разумом хуже животного. Жрицы его кормят, и тело, посвящённое Сехмет, растёт. Пришло время ему вернуться к богам. Ты лишь освободишь его. Он страдает.

Пареннефер не верил ни одному слову. Кто знает, сколько мальчиков в год убивают на этом алтаре? Кого ещё клан Иуйя так обманывает, чтобы не брать кровь на свои руки? Хотя нет, Эйе, наверняка, сам перерезал не меньше сотни детей.

- Одна жизнь калеки или армия, - шепнул Эйе. - Один удар ножом, и ты полководец.

Ручка кинжала была отполирована сотнями потеющих ладоней, которые сжимались вокруг неё. Пареннефер проверил остроту клинка и случайно порезал палец. В любом случае, жертва может умереть быстро.

Он сделал несколько шагов к алтарю. Жрицы неподвижно стояли, взирая на жертву. Главная приблизилась к Пареннеферу и сказала:

- Ты готов на это ради славы Египта? Ради собственной славы? Ради славы твоих потомков? Ради славы царя, которому служишь? Выбирай любой вариант и думай о нём, принося кровавую жертву Сехмет. Львица тщеславна и любит тщеславие в тех, кто держит священный нож.

Пареннефер взялся за рукоять двумя руками. Приблизился к мальчику. Осмысленный взгляд поприветствовал его. Взгляд, точно не принадлежавший слепому.

"Это таинство, - подумал Пареннефер, - о нём никто никогда не узнает, даже фараон. Говорили, что он сам приносил человеческие жертвы. Нет, это слухи. Но чем я хуже? Слава, слава, слава... Мне она не нужна, ведь после смерти одно лишь забвение. У меня нет сына, зачем ему слава? Египет. Что мне до Египта? Сброд грязных пахарей, жирных вельмож и продажных жриц. Но если зазвенит слава Эхнатона, зазвенит в веках и слава Египта, и моя слава. Прости, мой друг фараон, что проливаю кровь твоим именем. Но я делаю это ради твоей славы."

Удар - и мальчик не произнёс ни звука. Глаза замерли, глядя на Пареннефера. Из уголка рта полилась кровь.

Главная жрица подбежала с кубком и наполнила его кровью из раны.

- Теперь кровь убийцы! - скомандовала она.

Пареннефер безразлично порезал запястье тем же ножом, каким только что убил мальчика. Его кровь в кубке смешалась с кровью жертвы.

Кубок пошёл по кругу, и каждая жрица отпивала по глотку, приподнимая маску. Последним пригубили кровь Эйе и Пареннефер.

- Сехмет благословила тебя!

Жрица намочила пальцы в крови и сняла с Пареннефера маску. Она нарисовала на его лбу священный крест анх и вернула маску на место.

Потом она сняла свою маску. Главная жрица оказалась той, о ком Пареннефер и думал, когда слушал её шёпот. Царицей Нефертити. Она закатывала глаза от блаженства, когда чертила анх на своём лбу.

Потом она снимала маски со жриц, и всем они оказались царевнами Египта, дочерями Нефертити и Эхнатона. Пареннефер до последнего наделся, что его жены Меритатон здесь не будет, но старшая дочь последней удостоилась благословения старшей жрицы - своей матери.

Силы вместе с кровью, вытекающей из запястья, покидали его. Последнее, что подумал Пареннефер перед тем, как упасть на окровавленный песок: "Эхнатон не должен ничего знать".

XXXVII

Пареннефер проснулся, когда солнце стояло уже высоко над горизонтом. Сначала он подумал, что всё произошедшее - сон, и что сейчас - утро предыдущего дня, и что к Эйе он ещё не ходил. К сожалению, оперевшись на руку, он почувствовал боль. Запястье оказалось забинтованным, а на повязке проступила кровь.

Кто же принёс его сюда? Прислужники Сехмет проникли в покои соправителя фараона, положили его на кровать и ушли? Что они делали с его телом, пока душа Аб отсутствовала и витала на грани мира живых и мира мёртвых? Какие проклятья наложили? Он теперь умрёт в бою? Теперь, получив злосчастную армию? Какие ещё обеты он принёс кровожадной Сехмет без своего участия?

- Сет! - выругался Пареннефер. - Я стал суеверной бабкой.

Он мог ходить, но голова сильно кружилась, а рабы говорили, что цвет лица соправителя слишком бледен. Пришлось прибегнуть к пудрам и румянам, которыми покрывали себя вельможи, собираясь на пиры фараона. На запястье понадобилось надеть тяжёлые золотые браслеты, чтобы никто не заметил бинта.

Едва покинув свой павильон дворца, Пареннефер встретил в саду Майю. Тот светился радостью.

- Великая любовью царской вторая жена фараона Кийя, - сказал Майя, - учтиво выслушала нашу просьбу и в моём присутствии написала письмо её многоуважаемому и глубокопочитаемому отцу, царю Митанни. Вспоминая, как она сама жила в той дикой стране, Кийя сказала, что сирийские кочевники докучали её батюшке, и она уверена, что он поможет нашим войскам. Конечно, при условии, что у нас будут свои войска. Мне пришлось слукавить. Я говорил так, будто ты уже договорился с кланом Иуйи...

- Так и есть.

- Спасибо Хатхор, подарившей красоту Кийе! Наш план осуществляется!

- Сколько солдат прибудет из Митанни?

- Не знаю, ведь письмо отправлено лишь вчера вечером.

- Я иду к фараону, чтобы он разрешил нам выдвигаться.

Пареннефер увидел, как навстречу ему бежит высокий парень в чёрном парике, из-под которого выбивались рыжие волосы. Это оказался слуга из дома Эйе.

- О, великий Пареннефер! - он бухнулся на колени, - Владыка Эйе просил передать, что десять тысяч воинов построены перед балконом фараона и ждут ваших приказаний.

- Десять тысяч?! - не поверил Майя. - Великий Атон, как же тебе это удалось?

- Не спрашивай, - ответил Пареннефер, и его тон заставил Майю замолчать.

Несмотря на головокружение и боль, Пареннефер в минуту оказался в покоях фараона. Эхнатон выглядывал на площадь сквозь закрытые шторы.

- Не думал я, что вы так быстро соберёте войско, - сказал фараон.

- Владыка, десять тысяч солдат ждут благословения Атона, чтобы выдвигаться на усмирение пустынных кочевников. Ещё столько же даёт нам в поддержку царь Митанни, ваш тесть. Смилостивитесь над воинами, они стоят под палящими лучами солнца.

- Руки Атона убили моего старого учителя, но не убьют несколько тысяч здоровых ребят... Зачем тебе эти племена, Пареннефер?

Кажется, фараон был не в лучшем настроении. Его глаза медленно скользили по лицу Пареннефера, но взгляд разноцветных глаз не останавливался ни на чём.

- Я, как ваш соправитель, давал обещание позаботиться о внешних врагах Египта, в то время как вы думаете внутренних, помните? Дань кочевников позволит вам и дальше строить храмы Атона.

Взгляд Эхнатона был пустым, как взгляд мальчика, которого Пареннефер вчера зарезал на алтаре Сехмет. От воспоминаний по спине пробежали мурашки, и соправитель увереннее сказал:

- Мы выдвигаемся завтра на рассвете.

- Если ты думаешь, что от этого будет польза...

- Я уверен. Но вы должны выйти к войску и сказать, что они выполняют волю Атона.

- Но Атон не приказывает никого убивать. Он лишь дарует жизнь...

Пареннефер был зол от боли в запястье. Золото раскалилось на солнце и до сих пор, уже в тени, жгло свежую позорную рану. Ему было противно смотреть на красивое лицо Эхнатона. Противно, потому что ради него он вчера убил невинного ребёнка, а сегодня фараон даже не хочет выйти на балкон и сказать несколько слов солдатам, которые были куплены такой жертвой! И говорит о том, что Атон дарует жизнь...

- Вы отсылали Яхмеса, чтобы он приносил в жертвы людей, я знаю!

Фараон отвернулся и посмотрел на площадь.

- То была не жертва Атону... Ошибка, о которой я сожалею.

Пареннефер не мог позволить жертве того мальчика стать напрасной. Со вчерашнего вечера у него тряслись руки, как у пьянчужки. Ему нужен был какой-нибудь негодяй, чтобы выместить на нём злобу. Но, как назло, рядом не оказалось даже раба, чтобы стукнуть его. Был только Эхнатон. Такой правильный и сожалеющий о том, что ему пришлось приносить человеческие жертвы.

Соправитель самым непочтительным образом схватил фараона за предплечье и поднял с кресла, потащив в сторону балкона. Эхнатон пытался затормозить, то Пареннефер, даже несмотря на рану, был сильнее.

- Я приказываю отпустить! - крикнул фараон, вцепляясь свободной рукой соправителю в горло.

- Нет, вы послушаетесь меня! - Пареннефер пытался больной рукой ослабить хватку на своём горле. - Я соправитель и имею власть!

- Но не надо мной! Ты, бывший оборванец! Если бы не моя милость, ты бы уже сдох в канаве от голода!

Эхнатон изобразил, что поддался, и обрадованный Пареннефер развернул его к себе спиной. Но тут фараон локтем ударил соправителя между рёбер, а освободившись от его рук, пнул ногой в живот, так что тот отошёл на несколько шагов. Обозлённый Пареннефер набросился на Эхнатона, ударил его по скуле, в живот, в бок, но ему в ответ сыпались такие же удары. В глазах соправителя стало темнеть, а из-под браслета на запястье закапала кровь. Последним ударом он уронил фараона на пол, но сам потерял равновесие и упал рядом с ним.

- Я бы был гончаром, - лежа на холодном полу и восстанавливая дыхание, сказал Пареннефер. - Я не был бы нищим. У меня бы была нормальная семья, а не...

Но даже сейчас он не мог сказать, что жена и дочери фараона - жрицы Сехмет.

- Проваливай обратно и будь гончаром, - задыхаясь после драки, ответил Эхнатон.

- Мы связаны клятвой перед богом, - сожалеющим тоном сказал Пареннефер, думая о новой, кровавой клятве, скреплённой кровью. - А оборванцы вроде меня всегда чтят клятвы.

- Я есть бог Атон, и могу освободить тебя от клятвы!

- Ну уж нет... - Пареннефер не мог позволить Атону лезть в грехи, которые он совершил перед Сехмет.

Пареннефер чувствовал удовлетворение после драки и почти перестал злиться на себя за прошлую ночь. Но продолжал злиться на Эхнатона.

- Я дам им благословение, - сказал фараон, - и вы покинете Ахетатон сегодня, а не завтра. Надеюсь, в походе на вас налетит песчаная буря.

- Надеюсь, вас отравят шпионы.

XXXVIII

Пареннефер думал, что война с кочевниками будет сродни лёгкой разминке. Он полагал, что пустынники - неразумные животные, которых можно победить поставленными ударами клинка. Они с Майей регулярно тренировались, и в своей сноровке были уверены.

Но даже если бы сирийские кочевники оказались действительно беспомощными, как младенцы, они всё равно очутились бы в выигрышном положении. Во-первых, они не атаковали, а только защищались. Во-вторых, сражались они на известной местности. Постоянно племена прятались за неожиданно появившимися горами и огромными барханами. В-третьих, они не были истощены многодневными переходами, как египетская армия. В-четвёртых, у них было больше боевого опыта, даже чем у якобы закалённых бойцов Эйе.

Войско потерпело поражение от трёх племён. От трёх племён, которые могли сравниться по численности с армией Египта, только если считать с женщинами, детьми и стариками. Это был позор.

- Вероятно, проблема не в нас, - объявил Майя на военном совете в своей палатке в вечер, когда они потерпели третье подряд поражение.

- А в ком? - спросил Маху из рода Иуйи, носивший титул "начальник стражи Ахетатона".

- Столь большая армия как наша не могла так быстро проиграть! Значит, на стороне пустынников боги! То есть бог. Атон.

- Просто наша армия слаба, - заявил Пареннефер.

- Даже если бы она состояла из трусов, - продолжил Майя, - мы бы взяли все три племени числом. Но наши ребята не бегут во время боя. Как будто что-то отводит беду от кочевников, и они каждый раз успевают спастись.

- И что вы предлагаете? - спросил Маху. - Принести жертвы богам? То есть Атону.

- Да, можно попытаться.

- Суеверия! - стукнул кулаком по столу Пареннефер. - Я говорил тебе, Майя, что принёс жертву Сехмет перед тем, как отправиться на войну. Какой бог или богиня помогут нам больше?

- Может быть, той жертвы было недостаточно? - нахмурился Майя.

Разумеется, Пареннефер не рассказывал, какая именно жертва это была и какие жрицы передавали её богине.

- Она была достаточной, - сказал соправитель.

- Можно попробовать помолиться Атону, - предложил Майя. - Возможно, он расстроился, что ты почтил старую богиню, а не его самого.

Пареннефер сдержался, чтобы не закатить глаза. Майя всегда думал головой, но сейчас он чувствовал отчаяние и готов был обратиться к жрецам, которые сидели в соседней палатке и ждали возможности показать, кто в походе главный.

- Я тоже полагаю, что это поможет, - сказал Маху. А увидев хмурый взгляд Пареннефера, добавил: - Я имею в виду, что это придаст уверенности солдатам.

- Ладно, пусть будет так, - поднял руки Пареннефер.

Жрецы Атона, путешествующие вместе с войском, на следующее утро принесли жертвы богу. Эхнатон повелевал не забивать животных ради Атона, так что сожгли часть провианта. Маху позаботился о том, чтобы все солдаты видели обряд.

- Если теперь мы проиграем, - сказал Пареннефер Майе, - придётся признать, что дело в солдатах.

Четвёртое племя также удрало от армии. Их будто кто-то предупредил заранее, и они успели оседлать своих несуразных лошадей и мулов. Они побежали, едва заметив войско на горизонте, и успели спрятаться в лабиринтах барханов.

- Проклятье! - закричал Майя, когда на закате стало очевидным, что пустынников не догнать.

- О, владыка Пареннефер! - перед лошадью соправителя упал ниц их проводник, житель местной египетской деревушки, расположенной на границе пустынь и плодородных почв, - Надвигается песчаная буря!

- Как ты узнал?

- Мне известно много признаков беды. Сейчас нет ветра, а это главный предвестник. К тому же птицы летят на запад и кричат, значит, буря идёт с востока. И когда я прислоняю голову к земле, слышу такой гул, какой бывает за полдня до бури. Если солдаты не спрячутся в палатках, ночью пески Сета занесут всех.

- Я верю тебе, - решил Пареннефер. - Майя! Командуй ночёвку!

Ночь была самой страшной в жизни Пареннефера. Они с Майей, Маху и несколькими слугами остались в одной палатке и всю ночь латали дыры в полотнище стен, потому что злой ветер рвал их в клочья. Всем пришлось тут же научиться искусству швей, чтобы не задохнуться в бурю. Майя молился всем богам и даже сжёг в жертву Сету два куска солонины, чтобы бог пустынь утихомирился.

Пареннефер понял, что сбылось проклятие Эхнатона. Фараон искренне пожелал соправителю смерти, и его отец Атон услышал. Под утро Пареннефер стал суеверным и возносил молитвы Атону.

Он вдруг понял, что до сих пор зол на фараона и что единственный путь избавиться от проклятия - это честно, искренне, всей душой простить его. Понять, что Эхнатон не виноват в том, что Пареннефер принёс в жертву мальчика. Он сам сделал тот выбор. Эхнатон не виноват в буре, это гнев его отца-Атона. Эхнатон ни в чём не виноват. А если в чём-то и есть его вина, Пареннефер искренне её прощает и просит прощения у фараона за нанесённые оскорбления.

Наутро буря утихла. Когда слуги открыли палатку, оказалось, что все они очутились наполовину под песком. Их палатка была самой высокой, так что неудивительно, что многие другие занесло целиком. Половина армии не пережила бурю.

Продолжение похода не имело смысла. Пареннефер был опозорен бурей. Не потерять ни одного воина в походе, но лишиться половины людей от песка!

Майя чуть не потерял рассудок. Он всю жизнь мечтал возглавить военный поход, но Сет забрал его славу вместе с солдатами.

Так начался и закончился единственный военный поход во время царствования фараона Эхнатона.

XXXIX

Никто не хотел отправлять вперёд вестников, чтобы они принесли фараону и народу весть о позорной гибели половины армии. Но каким-то образом слухи донеслись до Ахетатона раньше, и перед городом воинов встречала толпа.

Пареннефер был готов к крикам, плачу, проклятиям. В воображении он представлял, как на дорогу выходит Эхнатон в сопровождении жрецов Атона и насылает на армию мор. Но их встречала только тишина. Простолюдины просто смотрели на военачальников и солдат, молча провожая их взглядом. Никто не падал на колени и не устремлял взгляд в песок, как было положено. Пареннефер чувствовал бы себя ещё более виноватым, если бы кто-нибудь возносил ему царские почести.

Майя на соседней лошади хрипел. Нельзя было понять, то ли он содрогался от сухих рыданий, то ли от беззвучного истеричного смеха.

К лошади Пареннефера подбежал парень в форме царской гвардии и сказал:

- Фараон Эхнатон, да будет он жив, невредим, здрав, ожидает вас во дворце.

Внутри всё сжалось от кислого страха. Помнится, последний раз Пареннеферу было так стыдно, когда он, играя, разбил в лавке мастера Туту посуду для верховного жреца Амона. Он так же шёл на суд дяди, готовый принять любое наказание. Тогда ему, ребёнку, казалось: проступок столь тяжек, что он никогда не сможет его искупить. Знал бы он, что через двадцать лет будет ожидать суда фараона за смерть семи тысяч подданных.

Жизнь во дворце текла мирно. Здесь будто никто не знал о случившемся. Слуги и рабы почтительно кланялись, вельможи улыбались. Правда, люди семьи Иуйи не улыбались, а высокомерно усмехались, думая, что сегодня последний день Пареннефера как соправителя. Уже мечтали, как отомстят ему за притеснения их клана.

Фараон принимал его в тронном зале. Пареннефер зашёл в пустое помещение и увидел, что Эхнатон сидит не на троне, а на ступенях. На нижней ступени, ведущей к трону, как новый "сирота" при дворе. Фараон поднял на вошедшего тяжёлый взгляд, вздохнул и опустил глаза. Пареннефер не увидел издалека, что говорил взгляд Эхнатона, и остался на месте.

Фараон что-то сказал, но Пареннефер не расслышал.

- Простите, до меня не долетают ваши слова, о фараон, да будешь ты жив, невредим, здрав.

- Подойди ближе.

Он приблизился к сидящему Эхнатону и оказался возвышающимся над ним. Но не падать же ниц соправителю, даже смертельно провинившемуся?

- Присядь, - фараон похлопал по ступени рядом с собой.

Пареннефер сел и сразу сказал:

- Я повинен в смерти семи тысяч воинов. Прошу, не считайте, что виноваты Майя и Маху. Я был главным в этом походе, и всё случившееся - только моя вина.

- Нет, не только... Здесь моей вины ещё больше.

Эхнатон не смотрел ему в глаза.

- Что вы хотите сказать?

- Атон посылал мне видения, что нельзя воевать, что будет беда. Но злой дух поразил мою душу, когда я наслал на вас песчаную бурю. Я фараон, я бог, я Атон. Я не могу говорить, не думая о последствиях сказанного. Всё, что говорит бог, становится Маат - действительной истиной.

- Не вы наслали бурю, а Сет, помогающий всем врагам Египта.

- Я прикажу зарезать быка Осирису, чтобы он защитил нас от Сета. И Гору. Борьба с Сетом - их ремесло, а не Атона. Нельзя было пренебрегать жрецами владыки подземного мира и покровителя царей. Они говорят с богами, а я прогневил их. Если не Атон через меня поразил армию, то это жрецы Осириса и Гора.

- Нужно усилить пограничные отряды, - Пареннефер постарался направить мысли Эхнатона на материальные вещи. - Кочевники увидели нашу слабость и могут начать угонять скот из деревень, лежащих на границе.

- Да-да, нужно... Я не был создан для царствования, друг мой. Никогда я не был фараоном. Мне стоило родиться ребёнком жреца и всю жизнь менять благовония у алтаря Атона, на большее я не годен!

- Без вас Атон не стал бы владыкой Египта.

- Да какая мне разница! Атон нужен мне, мне самому, плевать на остальных! Мне нужно солнце, жизнь! А вокруг только смерть. И оба египетских царства умирают на моих руках, а я не могу им помочь. Мой сын слаб и глуп, мой род проклят! Пожалуйста, Пареннефер, подари мне внука! Пусть моя дочь улучшит породу, зачав от тебя!

- "Улучшит", Аменхотеп? - от удивления Пареннефер назвал фараона старым именем. - Но я только что уничтожил твою армию по глупости!

- И имя моё Аменхотеп... Я не достоин называться Эхнатоном, действенным духом Атона. Во мне недостаёт жизненных сил. Пожалуйста, соправитель, правь вместо меня!

- Успокойтесь, вы не в себе.

У фараона начался приступ паники. Пареннефер знал, что это его вина, его дурные вести.

- Я назначил тебя соправителем для этого! Мой сын ещё мал, а я скоро умру! Правь вместо меня! Правь! Не отдавай власть потомкам Иуйи.

- Вы проживёте ещё полсотни лет, а то и всю сотню! Ваш отец правил тридцать семь лет и умер стариком. Вы сами обучите Тутанхатона, как быть фараоном.

- Но я не знаю этого, Пареннефер! Не знаю сам! Я назначаю фараоном тебя! Теперь ты Атон! О, Атон, я поклоняюсь тебе!

Он попытался упасть на колени перед Пареннефером, но тот подхватил его. Эхнатона съедала горячка.

- О покровитель Тот! - Пареннефер никогда не трогал более горячего лба. - Врача! Врача! Фараон умирает!

Жар не спадал пять дней. Фараон лежал в постели, укрытый мокрыми тканями, которые постоянно меняли, чтобы оставались холодными. Болезнь Эхнатона не просто разогревала воду, она её испаряла, и ткань становилась сухой.

Три дня царь не приходил в сознание. От семьи Иуйи постоянно приходили жрецы, но Пареннефер запрещал им проводить ритуалы исцеления, потому что они включали в себя либо кровопускание, либо человеческие жертвы. Соправитель был уверен, что первое не поможет, но насчёт второго сомневался и боялся, что вот-вот даст слабину и разрешит убить невинного над больным фараоном.

Болезнь царя разбудила сонное болото, и к Пареннеферу потянулись личности, предлагающие скорее закончить муки фараона, возвести соправителя на престол, чтобы он потом помог разрешить просящим маленькую проблемку... Пареннефер ввёл во дворце военное положение, поставил у спальни Эхнатона самых проверенных "сирот" Майи, устроил ночные патрули и комендантский час внутри дворца. Специальные слуги дегустировали всю воду и лекарства, что доставляли фараону. Он не мог есть, так что еду проверять не приходилось. Но Пареннефер всё равно боялся за безопасность царя и часто сидел у его постели без сна, хоть лекари и предупреждали, что недуг заразен.

За три дня придворные предали фараона, а Пареннеферу пришлось стать тираном. На четвёртый Эхнатон очнулся.

Он ничего не говорил, лишь смотрел на тех, кто собрался в спальне. Пареннефер не знал, узнаёт ли его фараон. Тот непонимающе смотрел на людей. Но вдруг радостно улыбнулся темнокожему нубийскому рабу, словно увидел родного брата после разлуки. Раб сказал, что никогда раньше не прислуживал фараону и не имел чести его лицезреть.

На пятый день Эхнатон сказал одно слово: "Есть". Лекари восприняли это как добрый знак, но фараон съел две ложки пшеничной каши и упал без сил.

В тот день Пареннефер спросил у главного царского врача старика Пентиу:

- Есть ли шанс, что небесный отец Атон отпустит душу фараона обратно к нам?

- Не хочу врать вам, - ответил врач, заложив руки за спину, - но боюсь, что душа Ба уже навсегда покинула Владыку. Даже если он поправится, то забудет многое из последних лет. Может быть, он будет думать, что ещё не вступил на престол, что ещё правит его отец Небмаатра. А может быть, станет вести себя как годовалый младенец.

- Вы думаете, кто-нибудь мог отравить его?

- Едва ли... Это душевная, нервная болезнь. Такое случается с людьми, обременёнными заботами и думами. В прошлом году так скончался начальник Фиванского нома, хотя ему было лишь двадцать шесть разливов Нила.

- Значит, ваше искусство бессильно помочь?

- Боюсь, что так. Мой совет - обратитесь к жрецам.

В ту же ночь над кроватью Эхнатона Пареннефер жёг волосы девственницы, принесённой в жертву Осирису.

На следующий день фараон узнал его. Он схватил соправителя за руку и долго пытался что-то выговорить. Увидев, что фараон испуганно смотрит на придворных в комнате, Пареннефер выгнал всех из спальни.

- Твой сын... мой внук... - шептал Эхнатон, - будет править... после моего сына... Тутанхатон умрёт... быстрее меня... Твой сын... Слышишь?..

- Да-да. Твой внук, мой сын. Прошу тебя, друг мой, повтори это ещё раз придворным, иначе они не признают прав твоего нерождённого внука. Прошу, Аменхотеп, напрягись и скажи ещё раз.

Увы, но Эхнатон был нем перед остальными. Пареннефер срочно позвал за Яхмесом. Тот примчался с папирусом и перьями.

- Садись и пиши! - крикнул Пареннефер, когда писец появился на пороге. - Пригодишься первый раз в жизни!

Он дословно передал Яхмесу волю фараона, и они составили царский указ. Оставалась лишь подпись правителя.

Пареннефер старался не смотреть на белое лицо Эхнатона. Ему становилось стыдно, что на пороге величайшего таинства жизни и смерти он, преданнейший друг фараона, заставляет того чертить своё имя на липком папирусе. Пусть от документа и зависела судьба династии, это всё равно казалось кощунством перед миром и богами.

У фараона не было сил расписаться, и Пареннефер водил его рукой. Вечером приказ был зачитан перед всем двором, и никто не посмел высказать сомнения в его подлинности.

С яростью Пареннефер отвергал предложения от посланников Эйе принять участие в ритуалах Сехмет, чтобы вернуть жизненные силы царю. Соправитель запретил в те дни любые ритуалы в Храме Кошки.

Все ночи Пареннефер проводил либо у постели фараона, либо в храме Атона. Ему казалось, что если он искренне поверит в бога солнца, если искренне попросит, то Атон подарит своему сыну-фараону жизнь. Он выучил наизусть длинный Гимн Атону, написанный некогда самим Эхнатоном, и теперь исступлённо твердил его всю ночь:

- ...Ты восходишь на восточном небосклоне и ты наполняешь всю землю своей красотой! Ты прекрасен, велик, светозарен и высок над всей землёй! Ты далёк, а лучи твои на земле, ибо ты перед ними, чтобы видели твоё прохождение! Ты заходишь на западном небосклоне, и земля находится во мраке, наподобие мёртвого! Создал ты небо далекое, чтобы восходить на нём, чтобы смотреть на всё созданное тобой!...

Через неделю Эхнатон опять впал в беспамятство. Через десять дней он умер.

XLI

Гробницу Эхнатона не успели закончить, но Пареннефер приказал похоронить фараона именно там, ведь тот сам порой принимал участие в проектировке. Пока тело мумифицировали - а на это ушло семьдесят дней - соправитель успел достроить коридор, на котором описывался путь души из мира живых в мир мёртвых. Работы велись денно и нощно. Говорили, что от истощения умерло полсотни рабов, но Пареннефера это не интересовало. Всё, что останется от Эхнатона и, возможно, от него самого, будет сосредоточено в гробнице. И речь идёт не столько о телах, ведь понятно, что тело соправителя не положат в царскую гробницу, где уже покоилась вторая дочь фараона Макетатон. Главное - здесь останутся рисунки, выполненные в новом каноне, именно то, чем Эхнатон и Пареннефер запомнились Египту. Разве ради памяти среди потомков нельзя пожертвовать несколькими жизнями рабов?..

Жрецы Амона настаивали, чтобы фараона похоронили в Долине Царей, рядом с его земным отцом Небмаатра. Когда Эхнатон ещё был наследником отца, в Долине выдолбили пещеру под его гробницу и украсили парой-тройкой молитв Амону, Осирису и Анубису. Пареннефер видел её, когда жил в Фивах, и не мог позволить телу Эхнатона покоиться в той дыре.

Пока не прошло семьдесят дней, нельзя было избирать нового правителя. Ни для кого не было секретом, что Пареннефер решился занять трон, и поэтому за время бальзамирования тела Эхнатона его попытались отравить пятнадцать раз.

Нефертити, чтобы изображать безудержную скорбь всё время, вынуждена была прибегать к специальному гриму. Ей надевали специальный парик с лохматыми, вставшими дыбом волосами, чтобы казалось, будто царица рвала их на себе. Лицо ей покрывали белой краской, а от глаз проводили чёрные потёкшие линии, похожие на размытую слезами тушь. Вокруг Нефертити ходили профессиональные плакальщицы и голосили на весь дворец.

Чтобы быть спокойным за жизнь наследника Тутанхатона, Пареннефер поселил его в своих покоях. Он прогнал нянек из семьи Иуйи и приставил к нему гвардейцев Майи. Пора было мальчику учиться стоять за себя и свои права. И хотя он оставался слабым семилетним ребёнком, страх заставил его серьёзнее отнестись к урокам фехтования и верховой езды.

Во время похорон никто не видел тела Эхнатона. Теперь на него взирали лишь боги. Саркофаг вынесли из храма Анубиса служители в масках шакалов, водрузили его на нарядные носилки и понесли по Ахетатону. Душе, которая, как считалось, ещё не до конца покинула тело, показывали земли, что она покидала. Её пронесли мимо всех храмов. В Большом Храме Атона верховный жрец рыдал над саркофагом, причитая, что времена поклонения солнцу прошли и в Египет возвращаются мрачные культы старых богов.

Пареннефер сопровождал саркофаг на протяжении всего путешествия. Когда гробницу закончили, он оставил над входом своё имя, где перечислил все свои титулы, добавив один новый - "Тот, Кто Повсюду Сопровождает Владыку Обеих Земель". Это был единственный титул, который Пареннефер выбрал сам.

Когда саркофаг спускали в пещеру, Нефертити с плакальщицами разыграли отвратительную, но традиционную сцену. Царица будто бы намертво вцепилась в гроб и кричала, что не отпустит мужа в царство Осириса, что пусть богиня Исида подарит ей смерть здесь и сейчас. Плакальщицы оттаскивали Нефертити, а она рвала одежды, вырываясь. Они кричали, убеждая её, что Исида приказывает ей жить, ведь когда Осириса убил Сет, его жена Исида осталась жить. В итоге Нефертити села на землю и поклялась хранить верность Эхнатону, как Исида Осирису.

Эйе присутствовал на похоронах. Впервые за долгое время он покинул свой дворец, чтобы поговорить с Пареннефером. Охрана не давала ему приблизиться к соправителю, но старику как-то удалось пролезть сквозь них, когда те отвлеклись на последние стенания Нефертити.

- Владыка Пареннефер, - поклонился Эйе, - на восходе солнца вы станете солнцем Египта. Но чьё имя будете вы носить?

- Жрецы Атона выбрали какое-то имя, угодное богу покойного Эхнатона.

- Я могу сказать, под каким именем вас благословит Сехмет... Как муж моей внучки, вы можете стать членом клана Иуйи. Разумеется, главой клана, и я раболепно склонюсь к вашим стопам. Вашими будут армия, жрецы, вельможи, деньги. Но возьмите имя Сехмет, сделайте династию Иуйи царской. Ведь и наследник Тутанхатон из нашей семьи...

- Стража! Увести его! Посадите в темницу!

Конец похорон превратился в драку. Гвардейцы соправителя дрались с гвардейцами Эйе. Старика утащили в темницу, но ночью ему помогли бежать. Он исчез из Ахетатона, и Пареннефер слышал, что тот обосновался в Фивах.

Ночью Египет молился Атону и Гору - покровителю фараонов.

Утром жрецы короновали Пареннефера как Владыку Обеих Земель. Его нарекли именем Сменхкара, что означало "Живое проявление Ра".

XLII

Пареннефер правил полгода как фараон Сменхкара, и за это время Египет пришёл в упадок. Ему не удавалось справиться с кланом Иуйи, и он предпочёл стать тираном, выжигая заразу из Египта огнём и мечом. Он сжёг несколько резиденций влиятельнейших чиновников и жрецов этой семьи, но это не помогало. Все в Египте были повязаны с кланом Иуйи, все храмы и все номы были в долгах по горло. Многие связали себя священными клятвами Сехмет и не могли пойти против Иуйи, даже если теперь фараон предоставлял возможность. Казалось бы, что может быть проще, чем всем объединиться против одной-единственной семьи и уничтожить её? Но у аристократии и жречества находились родственные и торговые связи, которые они не хотели терять.

После политики Эхнатона, которая была направлена только на религию и на строительство культовых зданий, одним из которых можно считать столицу Ахетатон, фараон Сменхкара стал правителем-полководцем, как фараоны прошлого. Майя ездил по обоим Египтам и забирал новобранцев в царскую армию. Пареннефер правил не божьей волей, не связями с Иуйей, но силой.

Он оставил Нефертити во дворце, выделив ей старый дворец сбежавшего Эйе. Женский павильон заняла новая царица Меритатон, так и не родившая Пареннеферу ни сына, ни дочери.

Ради экономии новый фараон сократил расходы на строительство, но новые монументы должны были строиться строго по новому канону. Пареннефер был странным фараоном с точки зрения двора. Обычно правители, заполучив трон, начинали строить храмы и обелиски, возвеличивающие их. В редких случаях - их отцов и дедов. Пареннефер же ставил обелиски в честь Эхнатона, который не был ему ни отцом, ни кузеном.

В начале правления чуть не случился переворот. Семья Иуйи попыталась свергнуть Пареннефера и сделать Нефертити регентом при Тутанхамоне. В столице была бойня, война, которую потом объясняли как уличные беспорядки. С тех пор Нефертити не могла выходить из своего дома без соизволения фараона.

Пареннефер знал, что правитель не выживет долго в таких условиях, и старался подготовить Тутанхатона стать лучшим фараоном, чем он сам или отец наследника. К сожалению, у него не было времени самому заниматься приёмным сыном, а няньки и учителя были глупы и суеверны. Они прививали ему любовь к старым богам.

Однажды Тутанхатон спросил фараона:

- Отчего вы взяли имя Сменхкара, если оно возвеличивает Ра, а не Атона, бога моего отца?

- Ты уже большой мальчик и должен понять. На небе лишь одно солнце, но жрецы говорят о десятках солнечных богов. Всё прояснится, если ты поймёшь, что Атон, Ра, Амон, Баст и многие другие солнечные боги и богини - суть одно. И это одно есть то, что согревает тебя и всех вокруг.

- Но вам всё-таки стоило зваться Сменхкаатон.

- Хватит и того, что будущий фараон носит Атона в своём имени, - Пареннефер растрепал чуб на лысой голове наследника, а тот по-детски раздражённо отбросил руку.

- Жрец Панехси говорит, что я должен назваться Тутанхамоном, а не Тутанхатоном, когда стану царём.

- Надеюсь, ты не станешь следовать совету и оскорблять своего отца подобным образом.

- Он говорит, что мой отец был сумасшедшим! И что на суде его сердце будет тяжелее пера Маат и его поглотит монстр Амат.

- Панехси... Тебе нужен новый наставник.

- Нет, пожалуйста, нет! - Тутанхатон повис на руке Пареннефера. - Он интересно рассказывает про Фаюм и про Лабиринт. А правда, что вы с папой там были?

- Да, правда. И это не такое красивое место, как рассказывают. Оттуда многие не возвращаются...

- Но так даже интереснее!

Он всё же отослал Панехси обратно в Фаюмский оазис, а к наследнику приставил жреца Атона. Увы, тот оказался настолько скучным, что Тутанхатон сбегал и бродил по улицам Ахетатона, где на него однажды напали дети бедняков, отобрали золотые украшения и избили. Наследник вернулся в слезах и сказал, что не хочет править людьми, которые не оказывают ему почтения.

- Почему перед вами они падают на землю, а меня бьют? - сквозь слёзы спрашивал мальчик.

- Скажу тебе по секрету, - прошептал Пареннефер, - я и сам боюсь быть избитым, когда выхожу из дворца, притворяясь простым ремесленником.

- А вы так делаете?

- Да, и часто. Я же был гончаром раньше. Теперь, когда мне не спится, я мастерю тарелки и горшки, а потом продаю на городском рынке.

- И люди не замечают, что покупают у фараона?

- Конечно, нет. Я ведь снимаю корону и все украшения, смываю краску с лица и надеваю бедняцкую хламиду. Я выгляжу намного беднее большей части торговцев, но не прошу у них высокую цену за посуду. Хотя, не хочу хвастаться, есть за что просить. Они видят качественную глину, которую я набираю в дворцовом саду, и качественный рисунок в новом каноне, но потом смотрят на оборванца и понимают, что могут купить товар в два раза ниже его реальной стоимости.

- И ты отдаёшь?

- Да, меняю его на бедняцкий хлеб или на кружку пива.

- Так ты ходишь в город смотреть, какие люди плохие?

- Они не плохие, они бедные. И я хочу узнать, почему они бедные. Может быть, я, как фараон, смогу сделать их счастливее.

- И все будут богатыми?

- Нет, это вряд ли... Всегда найдутся те, кто не захочет зарабатывать честным трудом.

- А разве люди не должны тебя узнавать просто так? Ведь ты бог Атон! Они должны это чувствовать! Во дворце это все чувствуют и всегда тебе кланяются.

- Они просто знают меня в лицо, а горожане нет. Тебе пора понять, что я не бог. И твой отец им не был, хотя иногда считал себя Атоном. И ты не станешь им, когда взойдёшь на мой трон. Ты родился человеком, и ты останешься им навсегда.

- Но я не хочу...

- Это лучше, чем быть тем, кого не существует.

- Но у тебя же есть власть, так? И у меня она будет, когда вырасту. Всё, решил! Назначу себя богом, когда стану большим. Ладно?

- Ладно, - рассмеялся Пареннефер, - назначишь.

- Спасибо, отец! - крикнул Тутанхатон, убегая.

Сын Эхнатона назвал его отцом.

Пареннефер жил в покоях Эхнатона, занимал его трон, носил его корону и тяжёлое царское ожерелье, он правил страной, как правил Эхнатон, а теперь он усыновил его сына. Пареннефер занял место Эхнатона, и от этого становилось не по себе.

XLIII

Бывший главный царский рисовальщик Пареннефер или нынешний Владыка Обеих Земель Сменхкара правил третий год.

Тутанхатон достиг десятилетнего возраста, но отроческая живость в нём так и не проявилась. Он остался вялым, и его полусонное состояние разбавляли редкие минуты увлечённости чем-то новым. Иногда друзья вовлекали наследника престола в опасные переделки, но он сам никогда не был зачинщиком, в его характере не было и зачатков лидерства. Складом ума Тутанхатон походил на Эхнатона, но для покойного фараона, наоборот, живость была обычным состоянием, а леность - редкими припадками отчаяния.

За три года Пареннефер провёл три военные операции в той же Сирийской пустыне, где некогда потерял половину армии. Первый поход возглавлял так же Майя, и так же, как в прошлый раз, он провалился. Не вытерпев вторичного позора, Майя покончил с собой. Фараон лишился последнего человека, которому доверял. Теперь по ночам ему снилось как Эхнатон и Майя зовут его в царство Осириса, и Пареннефер всё меньше и меньше чувствовал себя живым.

Следующие два похода уже принесли некоторые трофеи, но всё равно силы, затраченные на их приобретение, не смогли окупиться, и Пареннефер отказался от военной кампании.

Его враги - клан Иуйи - восстанавливал силы в Фивах, куда, видимо, бежал Эйе. Правитель фиванского нома, когда Пареннефер вызывал того в Ахетатон, клялся, что они бы преследовали Эйе, ведь царским указом его велено изловить и доставить ко двору фараона. Пареннефер был уверен, что начальника нома подкупили. Но как назло, это был смышлёный чиновник, и он не хотел его прогонять из Священных Фив, чтобы не начался хаос.

Работать советником при фараоне теперь казалось намного легче, чем быть фараоном. Раньше Пареннефер думал, что единственный, кто работает в Египте - это он, что только он может охватить взором всё творящееся в государстве. Непостоянный характер Эхнатона вечно приходилось направлять в нужное русло, и Пареннефер иногда удивлялся, почему фараон не может просто взять себя в руки и за один день решить накопившиеся вопросы. Но до этого Пареннеферу никогда не приходилось принимать окончательных решений, которые точно воплотятся в жизнь и не пройдут сначала через утверждение Эхнатоном. Внушить другому правильное решение оказалось намного легче, чем принимать его самому. Пареннефер скучал по Эхнатону, как по посреднику между ним и ответственностью перед египтянами и их богами. Но не только поэтому он скучал.

Царица Меритатон теперь соперничала за власть во дворце с собственной матерью Нефертити. Они плели мелкие интриги, подкупая друг у друга служанок и подмешивая в краски для лица и волос жабью желчь, воняющую и делающую тело дряблым. Они играли, отбивая у соперницы любовников-гвардейцев. Пареннефер бы пресек их порочные разборки, запретив им показываться вне покоев, но тогда Меритатон угрожала ему, что убьёт себя, так и не зачав ребёнка. И хотя Пареннефер не верил, что они ещё способны иметь детей, он думал, что взбалмошная царица может повеситься на ленте для волос просто чтобы насолить супругу, а дать ей умереть он не мог в память о ее отце. Так он попал в замкнутый круг, убивающий его репутацию, как мужчины, и тянущий из него все соки.

Спустя три года Пареннефер стал подвержен приступам паники так же, как раньше Эхнатон. Он сидел в тёмном углу дворца, обливаясь потом и прислушиваясь к тишине коридоров, заглушаемой его дыханием и биением сердца. Его тело всё ещё было сильным, но на лице залегли глубокие морщины, а на голове появились седые волосы, которые приходилось закрашивать. Ночами он думал о самоубийстве, но понимал, что этим взвалит свою ношу на неокрепшего Тутанхатона, понимал, что смерть - это малодушно и трусливо. Иной бы на его месте сам искал смерть: ходил в военные походы или участвовал в скачках, чтобы случайность избавила его от мучений. Но Пареннефер был слишком честен для этого, он берёг себя от бессмысленных опасностей и даже посещал лекаря.

Когда во дворце устроили пир по поводу одиннадцатилетия Тутанхатона, Пареннефер объявил, что сделает его соправителем. Да, тот был ещё слишком мал, но фараон чувствовал, что время проходит, а наследник ничему не обучен. Он посвятил всего себя названному сыну и теперь сам учил его государственным делам. Увы, в его маленькой голове умещалось столько суеверий, примет и нелепиц, занесённых туда няньками-простолюдинками, что травить их приходилось строгой дисциплиной, и Тутанхатон, увидев, каким строгим может быть фараон Сменхкара, стал бегать от уроков с ним.

Однажды Пареннефер, расстроенный тем, что наследник не явился в его покои в назначенное время, узнал, что мальчик убежал в женский павильон к бабушке. Зайдя туда, он увидел, что Тутанхатон играет с Нефертити в сенет - передвигает фигурки по доске.

- О, возлюбленный сын мой! - обратилась к фараону его сверстница Нефертити. - О, возлюбленный муж моей дочери! О, фараон, да будешь ты жив, невредим, здрав...

- Тутанхатон! Почему ты здесь?

- Теперь я не имею права проведать свою бабушку? Которая по вашей воле сидит во дворце и не может выйти в город!

- Я ничего не запрещал вам, Нефертити, - Пареннефер, наконец, приветствовал царицу-мать наклоном головы.

- Ты можешь идти, - улыбнулась женщина Тутанхатону.

Наследник быстро выбежал из покоев.

- Я жду тебя у себя, - крикнул ему вслед Пареннефер, но мальчик убежал.

Вздохнув, он сел на стул, с которого встал Тутанхатон.

- Выпей со мной, фараон, - сказала царица-мать, указывая на кубки возле доски для сенет, - ты никогда не был моим гостем.

День был жарким, и, решив, что кубок Тутанхатона не мог быть отравлен, он залпом опустошил его.

- У меня нет времени изображать с тобой друзей, - сказал фараон и покинул павильон.

К вечеру Пареннефер не смог стоять от острой боли в животе. Несколько раз в жизни он чуть ли не был отравлен и прекрасно понял на этот раз, что боль не от тухлого мяса, которое посмели сегодня подать на царский стол. Пареннефер тут же приказал рабам отнести себя к Пентиу, который три года назад не смог спасти Эхнатона, но всё равно оставался лучшим лекарем.

- Я не могу понять, что это за яд, фараон, - сознался врач после осмотра. - Если бы вы могли предположить, в чём была отрава, это бы помогло...

- Не помню я! - теперь уже и голова разрывалась от боли. - Лечите меня тем, что помогает от других ядов! У вас столько настоек в погребе, что-нибудь поможет!

- Я попытаюсь... - вздохнул Пентиу.

Когда через несколько дней положение усугубилось, а советники приносили Пареннеферу печальные вести, что чиновники готовятся к смене власти. Фараон позвал всех влиятельных людей дворца, чтобы сообщить им свою волю. Пока он говорил, вошла Нефертити. Сначала он лишь краем глаза её заметил, но потом словно озарение снизошло, и он уставился на неё. Покровитель Тот, это же она его отравила! Отравила кубком, который предназначался Тутанхатону!

Фараон не подал виду, что знает о её вине. Просто когда все разошлись, он приказал доверенному стражу убить Нефертити. Царица-мать умерла быстро, и Пареннефер вздохнул свободнее перед кончиной. Теперь не было смысла беспокоиться, падёт на него тень убийства или нет. Он был благодарен Нефертити, что та отравила его.

Меритатон явилась в траурном облачении: смятые одежды, растрёпанные волосы, заплаканное лицо. Она проклинала Пареннефера, говорила, что жрицы Сехмет заставят его душу страдать на том свете. Её слова не задевали фараона, он уже чувствовал, как луч Атона касается его души. Он молился Тоту, покровителю ремесленников, потому что с детства привык, и Атону, как сущности, которая переживёт Эхнатона и его. Молясь Атону, Египет будет молиться Эхнатону и Пареннеферу. Они не умрут, пока гимн Атону будет лететь над Нилом. Они не умрут.

Пареннефер не узнавал свои руки. Синие, с выпуклыми венами, со слезающей кожей, они могли принадлежать старику, но не вечно юному фараону Египта. Пареннефер хотел сказать кому-нибудь, что это, видно, наказание за то, что занял место, которое не должен был занимать, но никто бы не понял. Ни один суеверный пустоголов во дворце не понял бы.

Когда к нему пришёл Тутанхатон, он незнакомым голосом просил его:

- Пожалуйста, сын, молись Атону. Если ты хочешь помнить отца и меня, молись Атону. Даже если не веришь, молись Атону. Он солнце, которое создало нас. Он бог, которого создали мы, и в поклонении ему - наше будущее. Потомки спустя тысячи лет будут помнить тех, кто сотворил бога. Они будут помнить тебя, если ты сохранишь веру. Пока люди верят в созданного нами бога, мы живём...

Мальчик не понимал, но кивал, проливая слёзы, содрогаясь от жуткого вида фараона.

- Теперь ты солнце Египта, - продолжал Пареннефер, - ты воплощение Гора и Атона. Чти Гора, старого бога, но больше чти Атона, нового... Скоро рассвет. Вынесите меня под солнце.

Рабы подхватили кровать фараона и вытащили на веранду. Восток озарялся розовым светом, пели птицы, во дворе смеялись служанки. Пареннефер наконец-то чувствовал покой и умиротворение. Он тихо умер, когда первый луч солнца коснулся его лица.

XLIV

В феврале 1907 года Теодор Дэвис стоял посреди Долины Царей близ Фив и пытался вытрясти из фляги хоть одну каплю воды. Запасы археологов кончились ещё три часа назад, а арабы-рабочие не торопились привезти из города новые.

Теодор уже третий год возглавлял экспедицию египтологов. Он набрал команду лучших специалистов, чтобы отправиться в Египет, который с детства его привлекал. Британцы нашли несколько десятков неисследованных гробниц. Последним открытием стало богатое, но разграбленное захоронение супружеской пары, которых звали Иуйя и Туйя. Учёные, понимающие древнеегипетский язык, сказали, что супруги были соратниками фараона Небмаатра или Аменхотепа III.

Но Теодора интересовали не эти мумии, а то, что их отделяло всего одно поколение от фараона Эхнатона, чьё захоронение он надеялся обнаружить в Долине Царей. Раньше считалось, что фараон-еретик, как его прозвали сами египтяне после смерти, похоронен возле новой столицы Ахетатона, на месте которого теперь находилась арабская деревня Амарна. Но та гробница оказалась пуста, и Теодор предположил, что потомки перенесли мумию Эхнатона сюда.

- Теодор! У нас провал под второй восточной скалой!

К Теодору подбежал Эдвард Айртон - молодой учёный из Лондонского Археологического Института. Впервые Теодор заметил его в Британии на встрече клуба египтологии, даже не зная, что Эдвард археолог, а просто потому, что у того были запоминающиеся глаза разного цвета: карий и голубой.

- Глубокий провал? - нахмурился Теодор.

- Полметра где-то. Вы должны посмотреть! Там что-то виднеется!

Они бегом добежали до скалы, где рабочие уже орудовали лопатами и кирками.

- Вы что делаете?! - закричал Теодор. - Хотите уничтожить то, что не успело прикончить время? Ушли все отсюда! Кто их сюда пригнал?

- Не знаю, - Эдвард был так же зол. - Наверняка этот остолоп Картер.

Теодор с Эдвардом сами провозились в песке несколько дней подряд. Обрушение произошло потому, что внизу раскапывали гробницу Иуйи и Туйи и задели стену соседней усыпальницы, открыв коридор. Первой находкой стал кубок из голубого фаянса, на котором было написано имя Тутанхамона.

- Нет, присмотритесь, - говорил Эдвард, когда они вечером сидели в квартире и рассматривали находку, - здесь написано не "Тутанхамон", а "Тутанхатон".

- "Атон"? - Теодор ещё раз осмотрел кубок. - Вы правы. Выходит, это другой фараон и другой период. Опять мы далеки от Эхнатона...

- Почему же? Вполне вероятно, что при Эхнатоне его сын носил имя Тутанхатон, разве не так?

- Мы не поймём этого, пока не раскопаем основные помещения.

Через две недели дошли до погребальных покоев. Целостность их консервации, увы, оказалась нарушена, и многие вещи пострадали. Но было видно, что древние грабители не добрались сюда: пол был засыпан золотом. Теодор приказал выставить охрану вокруг гробницы, чтобы исследователи или рабочие не поддавались искушению воровства.

Целостность усыпальницы нарушил валун, отвалившийся много веков назад от потолка и упавший прямо на саркофаг. Он пробил внешний известняковый гроб, внутренние золотые и деревянные гробы и даже повредил саму мумию.

- Вы только посмотрите на это! - восхищался Эдвард, высвечивая факелом надписи на саркофаге. - Имена в картушах стёрты. Кажется, даже лицо попытались стереть с саркофага. Кто-то хотел помешать душе покойника попасть в мир мёртвых!

- Для древних египтян это было страшнее смертной казни, - Теодор заметил, что и на стенах не было иероглифов имени. - Враги этого человека систематически стирали все его изображения. Значит, они пришли после того, как гробница была запечатана. Но не взяли никаких ценностей...

- Считали, что они прокляты?..

- Кого же они могли так ненавидеть?.. Только если фараона, заставившего их отказаться от веры в загробную жизнь. Фараона, уничтожившего старых богов.

- Не хотите ли вы сказать, что мы нашли...

- Да! Эхнатона!

Тут же была вызвана бригада из Каирского Музея Древностей. Мумию осторожно извлекли из-под завала, забрали все драгоценности, сделали фотографии стен.

- Я думаю, что росписи делались до или после правления Эхнатона, - сказал Теодор. - Они не похожи на новый канон амарнского периода. Всё так... скучно по сравнению с тем полётом мысли, что я чувствовал в его старой гробнице.

- Кажется, вы понимаете в древней живописи больше меня, - усмехнулся Эдвард.

- Смотрите, я перерисовывал те фрески, - Теодор достал из сумки блокнот и показал рисунки. - Те, что мы видели в Ахетатоне, полны жизни, а эти искусственны. Тот художник, что работал здесь, просто копировал старые фрески, но тот, чьи рисунки мы видели в Амарне - Леонардо Да Винчи своего времени.

- А у вас талант, - заметил Эдвард, глядя на блокнот Теодора, полностью занятый египетскими рисунками.

- Я тоже только копирую. Хотя, когда я смотрел на гробницу в Ахетатоне, мне казалось, что стены там расписаны моей рукой.

Они не могли покинуть найденную мумию и отправились вместе с ней в Каир. В первый же день анатомы сказали: мумия в слишком плохом состоянии, и они даже не смогли определить мужчина это или женщина.

Теодор с Эдвардом на несколько дней задержались в Каире, чтобы поработать с архивами музея и разобраться в значениях иероглифов на саркофаге и стенах гробницы.

- Судя то титулам, которые не стёрли, это мужчина-фараон, - рассуждал Теодор, - "Владыка Обеих Земель", "Возлюбленный сын Атона", "Начальник жрецов всех богов", "Живущий в истине Маат"... Все эти титулы встречались нам только на стелах Ахетатона, то есть их не может носить кто-то, кроме Эхнатона.

- А как же Сменхкара? - возразил Эдвард. - Он тоже правил в Ахетатоне. Да, Тутанхамон после него перенёс столицу обратно в Фивы, но Сменхкара должен был жить именно в Ахетатоне.

- Вы хотите сказать, что, возможно, мы нашли гробницу фараона, который правил между Эхнатоном и Тутанхамоном?

- Возможно, да.

- Картер полагает, что Сменхкара - это Нефертити. Якобы она захватила власть после смерти мужа и была регентом.

- Жаль, что анатомы не могут определить даже пол.

- Это имеет смысл... - Теодор перебирал чёрно-белые фотографии гробницы. - Ведь после смерти Тутанхамона власть на несколько лет захватил его прадед Эйе с титулом "отец бога". Лично я сомневаюсь, что мы правильно составили генеалогическое древо. Едва ли кто-то в Древнем Египте жил так долго, чтобы править после собственного правнука...

- Бывают долгожители.

- Выходит, что либо эта семья, родоначальников которой мы видели в гробнице Иуйи и Туйи, возвеличилась уже при Нефертити-Сменхкара, либо другой фараон пытался защищать идеалы Эхнатона после его смерти. Безнадёжно пытался. Я склоняюсь ко второму варианту. Нефертити было бы легче переехать в Фивы, а не оставаться в проклятом городе.

- Тогда мы должны найти вторую разорённую гробницу со стёртыми именами и портретами. Если Сменхкара поклонялся Атону, египтяне тоже признали его еретиком и захотели, чтобы его душа не попала в мир Осириса.

- Интересно, что должно было с ними произойти по верованиям древних египтян?

- Не знаю, - Эдвард перелистывал справочник по египетским богам. - Наверное, души их остались бродить по земле. Может быть, переселяются в другие тела и по наши дни, не находя покоя.

- Нет, переселение душ - это Индия.

- Я не могу понять, - Эдвард сложил руки домиком, - как всего один фараон... или два фараона смогли переписать всю теорию египетского мироздания, если так можно выразиться. Раз после смерти на них обрушилась волна ненависти, они должны были и при жизни чувствовать, что народ не принимает изменений. Зачем стараться? Ради чего?

- Думаю, они просто хотели, чтобы их помнили.

- Помнили, проклиная? - нахмурился Эдвард.

- Видимо, это Эйе объявил их еретиками и приказал забыть... Но мы с тобой говорим о них, значит и через три тысячи лет они живы. Проклятый фараон! Это тема для приключенческой беллетристики. Воображаю, что, когда я опубликую новый выпуск "Экспедиции Теодора Девиса в Долине царей" с нашей находкой, писатели всей Европы завизжат от восторга и насочиняют кучу статеек и рассказиков об Эхнатоне.

- Выходит, спустя три тысячи лет проклятые фараоны добились того, чего желали?

- Выходит, да.

КОНЕЦ

Комментарии: 1, последний от 26/05/2018. © Copyright Рудакова Елена (elena-numb@ya.ru) Размещен: 14/01/2015, изменен: 14/01/2015. 302k. Статистика. Повесть: Проза, История, Приключения Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Больше трёх тысяч лет назад в Древнем Египте правил фараон, перевернувший весь тогдашний мир с ног на голову, отринув старых богов и старые порядки. Но он бы не выиграл в одиночку в сражении с жрецам и аристократией. Ему нужны были новые люди при дворе - простолюдины. Про одного такого человека и пойдёт речь. *** Большая часть исторических фактов взята из книги Николаса Ривса "Эхнатон: Лжепророк Египта". Имена всех героев, а так же их титулы при дворе фараона взяты из списка гробниц Амарны (Ахетатона). Я старалась не изменять доказанные факты жизни Эхнатона, но использовала "белые пятна" истории, чтобы написать данный текст. Если вы найдёте какие-то исторические или мифологические неточности, обязательно напишите об этом мне. Спасибо и приятного прочтения =)

Рудакова Елена : другие произведения.

Эхнатон