Этой ночью на хутор бабы Гали огласили стоны, вопли и крики, и были они отнюдь не эротическими. Даже Гиви Вахтангович не мог похвастаться ничем подобным.
Люсе Ивановой приснился толстый мальчик лет тринадцати, который тайно препарировал лягушек и выкалывал глаза у котят, наслаждаясь их мучениями. Потом этот мальчик вырос и стал заманивать к себе бездомных псов и кошек, убивал, потрошил их внутренности, рассматривая содержимое, в одну емкость помещал сердца, в другую - легкие, в третью - печень. Все это находилось в заброшенном сарае, стояла несустветная вонь, но паренек довольно вдыхал трупный запах и смеялся, наслаждаясь своим могуществом.
Вот мальчик превратился в студента- медика, потом стал доктором, но все так же играл со смертью. Теперь у него хороший коттедж, сад, огороженный глухим забором, напоминающий, скорее, кладбище замученных душ, так как подопытными стали не только животные, но и люди, преимущественно бомжи. На работе прекрасная репутация, до тех пор пока коллеги не заметили, что его пациенты мрут как мухи. Лишен врачебной практики, но прозекторский стол в подвале дома редко бывает без жертвы. Трупы, кровь, смрад - его стихия. Тут же на плитке варится какое-то месиво. Смотрит будто он на Люсю через роговые очки и, улыбаясь, и говорит: "Добро пожаловать к столу мистера Атчесона, дорогая!"
Тракторист Степан Митрофанович видел себя преуспевающим директором банка по фамилии Мордасов. Роскошные апартаменты, красивая, хотя и заплаканная жена, дети, притихшие девочка и мальчик. Но ему не до семьи, ведь он хозяин жизни.Кое-что прикуплено, кое-что прихвачено. Дорогая одежда, надменный взгляд. Рестораны, проститутки, сауны. Дома появляется от случая к случаю. К сотрудникам относится пренебрежительно, даже с некоторой брезгливостью, что не мешает ему использовать молоденьких сотрудниц не по назначению. Те боятся его, но особо не посопротивляешься, ибо работу в городе не найти. Спущенные брюки, девушка на коленях, рука, вцепившаяся в ее волосы, дикий восторг от ощущения своей безнаказанности. "Жизнь бежит, а годы скачут! - повторял он. - Надо успеть насладиться всеми благами, и если нужно, вырвать эти блага из любой глотки!" "Ролекс", золотая цепь на шее, "бэха", поездки с любовницами на самые престижные курорты - все это производило на обывателей (на быдло, как любил говаривать Мордасов) неизгладимое впечатление. Господин Мордасов чувствовал себя на седьмом небе, когда ему кланялся чуть ли не в пояс швейцар, поспешая распахнуть дверь ресторана, когда мог унизить официанта или хладнокровно звездануть по рылу зазевавшегося гастарбайтера. Он долго не мог понять, что умер. Нет! Это невозможно! Это несправедливо! "Степа, - осклабясь, обратился он во сне к трактористу, - мы с тобой еще оторвемся!"
Лева Беркович увидел во сне какого-то спившегося бомжа. Он походил на бывшего интеллигента, музыканта или художника: вытянутое лицо, длинные седые волосы, тонкие нервные пальцы, на голове черный берет, на шее - толстый грязный шарф. "Вилен Захарыч, очень приятно! - представился бомж. - По рюмашке?" Лева согласно кивнул. Они присели на бревнышко, перед которым стоял импровизированный "стол" -перевернутый ящик, и Вилен Захарыч поведал о себе. Оказалось, что никакой он не деятель искусств, а обыкновенный завхоз из подмосковного санатория. Санаторий был его личным клондайком, и Вилен Захарыч тырил оттуда все, что плохо лежит. Постельное белье, туалетная бумага, чистящие средства, краска, линолеум, списанная мебель и аппаратура - все шло в ход, зачем добру пропадать. Кое-что продавал знакомым, что-то оставлял себе.
Деньги у Захарыча водились, но пошли ему не впрок, потому что завхоз любил выпить. Пил он и в своем маленьком закутке в санатории, пил дома, несмотря на протесты жены, пил в самых разных местах, где только находил компанию. В результате лишился работы, жена его оставила, в дом наползли какие-то сомнительные приятели-тараканы и бросили его на произвол судьбы, когда продать уж было совершенно нечего. Так и замерз он однажды под воротами санатория, где сострадательный персонал скинулся по чуть-чуть, чтобы по-христиански похоронить бывшего коллегу. "Я ведь что сюда поперся... Мне бы стаканчик "Столичной", бутербродик с красной икорочкой да покурить. Ощутить, так сказать, вкус жизни..." - "Я не курю, - ответил Лева, - да и водку не пью. Чувствую, что и икорочки не будет." - "Жаль, очень жаль, - вздохнул бомж Захарыч, - ты не переживай, я за тебя крепко держаться не буду, лишь чуть-чуть посмотрю на мир твоими глазами. А бутербродик бы было совсем неплохо организовать, ты постарайся, а?"