Когда это было, не знаю,
Но знаю - стояла весна,
И ночь на волынке играла,
И в небе бродила луна.
   И в небе грустили кометы,
   И падали камни со скал.
   И старый индеец, согретый
   Печалью, куда-то шагал.
И, скуку развеять желая,
О нем размышляла луна -
Растоптана гордость былая,
И чаша испита до дна.
   
- Скажи мне, индеец, - спросила
   Она из седых облаков, - 
   Скажи мне, зачем тебе сила,
   Коль носишь проклятье оков?
Ответь мне, спокойно и прямо,
Так гордо, как раньше умел,
Где нынче народ твой упрямый,
Народ, что был весел и смел?
   Все то, что когда-то горело,
   Сегодня сгорело дотла.
   Все в прошлом, легенда истлела
   И ваша весна умерла.
А ты все спокоен, угрюмый,
Все так же влачишь свои дни,
И любишь одни свои думы,
Да сны свои любишь одни.
   Неужто уже не мечтаешь
   О добром ружье и коне?
   И видеть ты предпочитаешь
   Свободу лишь только во сне?
Ответь же мне в этом апреле.
Тебя вопрошаю с небес.
И пусть тебя слушают звери
И птицы, и горы, и лес.
    - Я видел соленые скалы, -
   Ответил индеец луне, -
   Мне звезды звенели металлом,
   И видел я их не во сне.
Я видел росу на рассвете,
Любовь и горячую боль,
Дарил мне мелодии ветер,
И скалы дарили мне соль.
   И я не цыган, мне не надо
   О плетке мечтать и коне,
   Мне воздух - хмельная отрада,
   И ночь улыбается мне.

А, если б Толстого читала,
То ты б понимала тогда -
Что я - это мир, разве - мало?
Я - мир, и я буду всегда.
   Я просто индейский Безухов,
   И в плен им мой день не поймать.
   Ночами я слушаю духов,
   И с ветром умею играть.
Я - мир, я огромен и вечен.
А, если умру, то - любя.
Я не завершен, бесконечен,
И в сердце ношу я тебя!
 
  Словам его тихо внимала
   Отныне больная гроза...
   Надолго луна замолчала
   И в ночь опустила глаза.
...Индеец шел дальше по скалам,
Шаги его были легки.
А сердце, звеня, отражало
Безумье всемирной тоски.