Толик застыл с открытым ртом, Алексей Николаевич предостерегающе поднял руку, и все, медленно и пугающе, словно во сне, начали оборачиваться ко входу.
Туда, где уже стоял, возвышаясь темной и угрожающей массой, человек-гигант. Антикиллер. Леон.
Медленно и эффектно он повел головой вправо, потом влево, подобно терминатору, вычисляющему жертву. Затем так же неторопливо запрокинул лицо к потолку, нацелил жесткую щеточку усов прямо в облезлую штукатурку и вдруг с ревом захохотал. От поднявшегося грохота стены заходили ходуном.
Штукатурка сыпалась вниз сплошным дождем, пол мелко вибрировал, заставляя столы плясать и подпрыгивать, и важные бумаги с шуршанием летели по комнате, а он стоял и смеялся, не обращая внимания на творившийся кавардак. Более того, с каждой минутой он, казалось, веселился все больше, и потолок осыпался уже сплошной лавиной. Обрывки бумаги и мел кружились густой метелью, закручивая комнату в безумную карусель.
Распахнулось окно, и холодные снежинки метнулись в тепло, стремясь принять участие в карнавале. Ситуация неудержимо приближалась к катастрофической. Бардак нарастал, и когда уже стало казаться, что кризис неминуем, разведчик так же неожиданно перестал смеяться.
Опустил голову вниз, вздохнул. И, рывком закрыв за собой дверь, решительно надвинулся в комнату.
- Здравствуйте, - рокотнул он неожиданно мягким и приятным баритоном. - А я, собственно, так, проведать зашел. Ни за чем, собственно.
Осторожно и неуверенно, словно чудом уцелевшие после бомбежки беженцы, сослуживцы начали подниматься со своих мест.
- О! Дорогой вы наш, уважаемый! А мы как раз про вас и говорили, - Алексей Николаевич привстал и, потихоньку подмигнув мне через плечо, широким жестом предложил гостю стул, - садитесь, садитесь, милый вы наш человек, рассказывайте. Что там у вас и как.
Гость сделал шаг и с неожиданной грацией бесшумно опустился на предложенный стул.
- Так. Так. Про меня - это хорошо, очень даже хорошо. Но что вы, Алексей Николаевич, при всем уважении, можете про меня знать?
- А как же! - Толик снова оскалился, обдавая разведчика блендаметной улыбкой, - Мы вот тут новой сотруднице как раз рассказывали о вас, что вы, мол, известный ниндзя, и как вы книги крали... а она не верит!
- Что-о?! - безошибочно определив новую сотрудницу, разведчик обернулся ко мне, и красные лучики метнулись в меня из-под очков.
- Да нет, что вы, я верю, верю. Просто хотелось бы побольше узнать... крали? Книги?
- Уффф. Уфф, - тяжело и угрожающе выпустив сквозь ноздри пар, разведчик медленно повернулся к окну и застыл, патетически откинув голову назад.
Теперь, в профиль, чуть освещенное косыми лучами утреннего солнца, с трудом пробивающимися из-за туч, его лицо напоминало маску идола.
- Это было давно, - начал он медленно и чуть растягивая слова, - нас было четверо. Нас было четверо и ни одним больше. И ни одним меньше.
Мы были молоды и горды. Мы были бесчувственны и бессердечны. Мы сожгли свои души, спалили дотла, не оставив и намека на возрождение. И все это - в обмен на Силу. В обмен на Силу и во имя Идеи, а какой идеи - не спрашивай.
Заунывный речитатив заполнил комнату, зазвонил-застучал по чайнику, отражаясь от стен. Но сослуживцы мои, казалось, нисколько не были удивлены таким вступлением, и только скалились, предвкушающе давясь хихиканьем.
- Нас было четверо, - продолжал между тем разведчик, - и случилось, совершилось, исполнилось - выпала нам черная карта, темное задание. Были мы переброшены через границу, в Китай, в монастырь. Именуемый Шаолинем.
И все вроде бы честь по чести - приехали мы официально, послами. По обмену там опытом или еще чего... но задание было страшное - выкрасть книги древние и мудрые. А книги эти хранились семью печатями, семью замками, семью воинами. И двенадцатью страшными клятвами.
- Хм, - кашлянул сияющий Алексей Николаевич, - неужели именно семью? Я как-то в прошлый раз упустил это из виду... а почему именно семью, не подскажете?
Женщины сдавленно захихикали, а разведчик недовольно нахмурился.
- Семь - число известное, священное. Но не об этом речь.
Что же, прибыли мы, познакомились. Попросились жить в монастырь, обменяться, мол, опытом... живем. Год живем, два живем - нет нам хода к таинственным книгам. Нет, и не предвидится. На третий год не выдержал один из нас - не называю теперь его имени - пошел ва-банк, рискнул, неистовый... и проиграл. И добро б, один он проиграл, но все, все проиграли.
Он замолчал и с тоской уронил голову на грудь. Тяжелый стон вырвался из его горла, и в гулких рыданиях все его огромное тело заходило ходуном.
Женщины снова засмеялись, видимо, уже не в силах сдерживаться, а разведчик, с трудом справившись с собой, обхватил себя руками за плечи и снова уставился в окно.
- И еще три года прожили мы в китайском монастыре. Но были те три года вечностью. Потому что испытали мы за то время все пытки, людьми изобретенные, и трое из нас не выдержали. Было нас четверо, остался я один, остальных побросали в змеиную яму, вырвав им перед смертью языки.
- Простите, а зачем? Языки-то? Мертвый разве говорить умеет? - это уже Вера Ивановна подала голосок из-за груды бумаг.
- Кто их знает, зачем - китайцы! - серьезно и задумчиво отозвался разведчик, - китайцы... И тогда пришла мне в голову мысль - мысль опасная и темная, да только не было у меня иного выхода. "Прошу, - говорю, - милости! Возьмите меня в ученики!" А надо вам сказать, что не могут они отказать в такой просьбе, даже если сам дьявол явится к ним в монастырь. И должны принять в ученики каждого попросившего. Если пройдет он одиннадцать испытаний.
Он снял очки и невидящим взглядом уставился куда-то в стену. Глаза его оказались светлыми, пронзительно-синими и никак не вязались с общей суровой внешностью.
- И было одиннадцать месяцев, - продолжал он, - и одиннадцать испытаний. На двенадцатый месяц приходит ко мне настоятель и говорит: "Что же, прошел ты испытания черные. И принят в ученики. Отныне будешь с нами жить, с нами и судьбу разделишь. И книги тайные теперь тебе открыты, ты ведь за ними пришел. Да только знай, за те годы, что прожил ты здесь, потеряли они силу свою, и хозяевам твоим не понадобятся". "Благодарствую, говорю, за науку вашу, за книги и за испытания. Да только хозяев у меня нет, это вам померещилось, я сам по себе, и служу я Идее, а не хозяевам разным преходящим". "Посмотрим, - говорит, - посмотрим".
На другой день я бежал из монастыря. Вместе с книгами. Потеряли они силу или нет, не знаю - доставил я их по назначению и все - как в омут бросил. Не видел с тех пор. Но, и по сей день, снятся мне кривые и темные коридоры китайского монастыря.
Он вскинул голову и резким движением снова надел очки. Встал, угрожающе покачался над столом Алексея Николаевича. И быстро пошел к выходу.
- Прощайте, - бросил он на ходу, - все у вас, вижу, нормально. Все у вас хорошо.
- А чай? - Вера Ивана лучисто засмеялась ему прямо в лицо, - чайку не попьете? Может, еще какую-нибудь историю вспомните?
- Сыт.
Разведчик распахнул дверь, постоял немного изваянием в освещенном проеме... и со стуком закрыл ее за собой.
И снова вся комната взорвалась смехом.
- Ой! Не могу! Каждый раз что-то новое! Ниндзя, блин, в змеиной яме!
- Но простите! - возмутилась я, - почему вы смеетесь? И кто он такой?
- Он-то? Да никто!- Толик аж подпрыгнул на своем стуле. - Инженер-конструктор второй категории!
-А... почему же вы все зовете его разведчиком?
- Да это кличка у него такая. Еще с юности, - Алексей Николаевич снисходительно улыбнулся, - шустрый был, все всегда раньше всех узнавал. Вот и прозвали - разведчик. Это потом уже, когда кличка прицепилась, стал он новеньким побасенки всякие травить. Мол, и правда, разведчик. А теперь, похоже, сам уже верит - ишь, какие опусы выдает! Того немного, - и Алексей Николаевич покрутил пальцем у виска.
- А ты что, думала, правда - разведчик? Ну, ты, мать, даешь! - Толик со смехом распахнул окно, и снежинки снова закружились по комнате.
Я вышла в коридор.
Огромный и нелепый стоял у стены разведчик. Инженер-конструктор второй категории. Он стоял прямо и неподвижно, неестественно вытянувшись всем телом вдоль стены. Очки упали на пол, и в беззащитных теперь глазах стояли слезы.
- Шшш! - прошептал он с высоты своего роста и гипнотизирующе уставился мне в глаза, - ты меня не видишь. Не видишшшшь. Я слился со стеной. Я невидим. Я абсолютно не видим тебе. Шшш...
- Да, да, - ободряюще закивала я, - не волнуйтесь, вы полностью слились со стеной. Продолжайте.
И, чтобы не мешать разведчику, поспешила дальше.
Дальше и дальше, кривым и темным коридором, нанизывающем бусины поворотов на гулкие нити лестниц. Мне было жаль его, разведчика, спалившего свою душу во имя идеи. Как, должно быть, одиноко и холодно ему было теперь.
И как же мечталось ему, наверное, чтобы нашелся хоть кто-то, сумевший бы его понять.
Понять и утешить, поддержать и оказать заслуженный почет. Но нет никого, и только коридоры вьются и вьются, и скользят по ним странные люди с желтыми лицами и чужими - такими чужими! - узкими щелочками глаз.
2. Камикадзе
- Камикадзе! - радостно воскликнула Мария Сергеевна и с довольным видом посмотрела на экран монитора, - настоящий камикадзе!
По черному фону торопливо чертились разноцветные полосы.
Мария Сергеевна кивнула, соглашаясь, и откинулась на спинку кресла.
- Камикадзе, - она мечтательно возвела глаза к потолку, - просто как настоящий!
Татьяна Павловна обернулась и тоже покосилась на экран -
- Похоже, - снисходительно хмыкнув, она снова вернулась к работе, - только очень уж сложно. Запутанно как-то. Там все было проще.
- Да уж, куда проще! - Мария Сергеевна как-то странно засмеялась, покачивая головой. - Летишь себе в темноте, свист в ушах, а потом - бац! - приехали. Конец, значит, путешествию, - она снова недобро хмыкнула, - вообще-то, врагу не пожелаешь. А сейчас, когда вспоминаешь, так просто душа поет.
Я в изумлении уставилась в монитор - красные, желтые, синие ленты труб торопливо наплывали на меня из темноты, суетились, сплетаясь и скрещиваясь, вычерчивали трехмерный урбанистический лабиринт. Клубились, стремясь заполнить все свободное пространство, разрастались и множились, словно живой организм, а потом вдруг застывали на мгновенье - на одно мгновенье! - и осыпались тысячью стеклянных осколков в пустоту.
- Ванесса Иванна! - я обернулась к темной и бесформенной тушке, сидевшей за дальним столом, - идите сюда.
- Ну что еще. Ну что, что у вас случилось? - Тушка нехотя вылезла из-за стола и приблизилась к нам.
- Камикадзе, - бросила я пробный шар.
Ванесса Ивановна недоверчиво покосилась на трубопровод и расцвела.
- Да-а, - одобрительно закивав, он расслабленно присела на мой стол, - да, это он.
Я вздрогнула - неужели они все сошли с ума? Или... или я?
Татьяна Павловна тоже подошла ближе, и теперь все три женщины задумчиво улыбались и, как старым знакомым, кивали бегущим трубам.
- Помните, - спрашивала Татьяна Павловна, - как страшно было? И не хотелось, не хотелось-то как, страсть!
- Да! Но все-таки летишь, летишь, твою мать, вниз, и темно так, только вверху где-то огни...
- Ага, и еще гул такой, и потом - оп-па!..
- А я еще, это, говорю - может, говорю, не надо, можно я попозже...
- Хих! А я тоже думаю - не хочу! - но не говорю ничего, молчу...
- И потом - оп-па!...
Они смеялись и голосили все вместе, перебивая друг друга, молодея на глазах, а я сидела и думала - что же это такое происходит? И странная мысль пришла мне в голову - что, если все они в прошлых жизнях были японскими летчиками? Может быть, даже друзьями. А потом возродились здесь, в России, пожилыми женщинами... точнее, возродились-то молодыми, но потом выросли, состарились, и судьба свела их снова. А эта заставка каким-то необъяснимым образом заставила их вспомнить, осознать свое прошлое! И все они видят на экране себя - тех, молодых раскосых безумцев, какими они были тогда.
- Расскажите, - тихо попросила я, - расскажите, как это было.
- А ты разве не была? Никогда не была?
- Нет, - честно призналась я. - Нет. Никогда.
- Как, в нашем новом аквапарке не была?
- Что? - я изумленно уставилась на них.
- Да как же, аквапарк новый открылся, там такой аттракцион - "камикадзе" называется, неужели никогда не ходила?
Я молча покачала головой.
- Ну и зря! - Татьяна Павловна возмущенно всплеснула руками, - а мы с дочкой ходили. Такая большая резиновая кишка - высо-окая-превысокая, и по ней надо скатываться в воду.
- Да! - подтвердила Ванесса Ивановна, - одна такая труба, как вот эти вот, только здесь их много, сложно все так, а там только одна
- Ну да, - Мария Сергеевна кивнула, - летишь, свист, темно... а Павлик мой десять раз скатился - ничего не боится, вот какой!
- А мой Женька раз двадцать! А потом у нас деньги кончились. Вот. Но страшно - врагу не пожелаешь, сходи, непременно сходи!
- Ну все, девочки, работать, хватит языками чесать, - Ванесса Ивановна решительно направилась к своему столу,- отчет квартальный срываем, премия накрывается медным тазом, а они тут тары-бары развели! Работать!
...В эту ночь мне не спалось. Я никак не могла уснуть, и все думала об этих летчиках - с широкими плоскими скулами и загадочными темными глазами. Что они чувствовали, направляя свой самолет навстречу палубе вражеского судна? Что они должны были чувствовать, вцепившись руками в штурвал и глядя в глаза стремительно несущейся на них смерти, а потом родившись снова, прожив жизнь, вырастив детей, зарабатывая гроши профессией бухгалтера... и вдруг неожиданно вспомнив все - все! - и треск, и свист, и удар...
И теперь, имея возможность сравнить, какую из двух жизней они сочли бы лучшей долей для себя - прошлую или настоящую?
В одном я была уверена - они бы никогда не признались непосвященным, что, действительно, вспомнили все. Они отговорились бы какими-нибудь аквапарками и аттракционами, и никогда, никогда не открыли бы, что лежит у них на душе. Поэтому камикадзе всегда останутся загадкой для нас, не вспомнивших. И всегда будут манить и притягивать нас своей тайной, всегда будет крутиться на языке народов это странное, ломкое и угловатое слово -
Камикадзе.
3. Гнездинола
Неожиданно забулькал телефон. Было еще раннее утро, самое начало рабочего дня, а он уже булькал и похрипывал, требуя внимания, и трубка прыгала и стучала, как крышка закипающего чайника.
Мария Сергеевна неодобрительно посмотрела на него и покачала головой.
- Ну что, ну что ты тарахтишь?- укоризненно обратилась она к нему, - тебе что, больше всех надо? Не видишь, люди еще не проснулись, спать люди хотят, не видишь?
Телефон не видел и, похоже, даже не слышал - трубка прыгала все сильнее, рискуя выплеснуть кипяток прямо на стол.
Мария Сергеевна вздохнула и подняла ее
- Я Вас слушаю... алло. Алло?..
Некоторое время она удивленно таращилась в пространство, потом, уже с неподдельной тревогой, выкрикнула:
- Что вам надо?! Кто вы? Кто вы, я вас спрашиваю?! - и, секунду спустя, - Прекратите дурачиться! Взрослые люди ведь!
Она бросила трубку и в недоумении уставилась на нас.
- Там... там что-то такое странное говорят... все повторяют и повторяют, как заведенные... - тут Мария Сергеевна запнулась и в сомнении пошевелила губами, - гнезди...гнездинола. Вот. С ударением на "о". Гнездинола. Интеллигентный такой голос, женский... но как-то так злобно и словно предупреждая о чем-то... Гнездинола! Думаете, она не в себе, эта тетка?
- Шизиков везде хватает, - Ванесса Ивановна снисходительно усмехнулась и откинулась на спинку кресла. - Не пугайся, Марь Сергеевна, шизиков везде хватает, а у нас здесь, похоже, их даже перебор.
- Нет, что-то меня встревожило. Такое, знаете, странное слово. И интонации, главное, пугающие.
Она передернула плечами и, вздохнув, закуталась в плед.
Телефон снова зазвонил. На сей раз за столом Ванессы Ивановны. Та вздрогнула и осторожно приподняла трубку. Затем медленно поднесла ее к уху, послушала доносящиеся от туда слова...
Лицо ее вытянулось и пошло пятнами.
- Вы кто? Ах так...В таком случае попрошу не занимать служебный телефон! Что-о?! Нет, мы не посходили, это вы посходили... нет, это вы - там, а мы - тут!.. Я все понимаю, конечно, гнездинола, еще какая, но если ты еще раз сюда позвонишь, я тебя - к директору, поняла?! Я тебя... ты поняла меня?! Идиотка! Сошла с ума, так иди на пенсию!..
Бросив трубку, она, тяжело дыша, уставилась на телефон и гневно стукнула его по кнопкам. Потом, видимо пожалев, осторожно погладила.
- Нет, вы представляете, не говорит ничего! Кроме этого "гнездинола"! А потом как начнет - "Вы что, там, с ума посходили?! Не понимаете ничего?!" "Идиоты! - кричит, - Гнездинола!..". Я ей покажу - гнездинолу, такую гнездинолу покажу, мало не покажется!
Мария Сергеевна снова вздохнула и задумчиво качнула головой -
- Это странно... так странно... идиоты, говорит, да? Словно предупреждает о чем-то... о чем? И это слово, такое... словно шифр, знаете, как в шпионских фильмах, шифрованное послание, предупреждающее об опасности.
- Это ты брось! - Ванесса Ивана гневно тряхнула прической, - послание там какое-то! Пересмотритесь этих фильмов-то страшных и начинаете... вот и эта тетка туда же - предупреждает она! Я ей...
Телефон зазвонил. На этот раз на моем столе. Вообще-то стол это был не мой, а Татьяны Павловны, и телефон, следовательно, был тоже ее. Но Татьяна болела, стол занимала я, а трубка опять подпрыгивала.
- Возьми, - насуплено проговорила Ванесса Иванна.
- Вряд ли это меня, - засомневалась я, - это, наверное, Татьяну Палну, а она...
- Возьми, - уже решительнее потребовала Ванесса, - посмотрим, что там за Гнездинола.
Бедный телефон продолжал кипеть, кипяток лился через край, губя какие-то важные бумаги, и стол ходил ходуном.
- Алло?
- Гнездинола! - хрипло и страшно сказал мне голос Дарта Вейдера. И мне отчетливо представился маньяк, сидящий где-то далеко, в какой-нибудь в телефонной будке, и безумно смеющийся в трубку.
- Что вам угодно?
- Мне угодно?.. О! Мне много чего угодно!
Меньше всего этот голос походил на женский. Разве что странными подвизгиваниями в конце каждого слова.
- Я хочу сказать вам, - продолжал голос, - что вы все - слышите? - все! - несмотря на... начальство вы там или нет, получите свое... всем вам будет очень плохо! А конкретно вам...
Она, кажется, начала задыхаться.
- Продолжайте, - вежливо попросила я, - расскажите нам о нашей судьбе, если вы, правда, знаете.
В трубке тягостно помолчали.
И в ухо мне посыпались короткие гудки.
- Ну что? - хором спросили Ванесса Иванна и Мария Сергеевна.
- Говорит, что со всеми нами случится что-то ужасное... но что - не говорит.
- Ох! - пригорюнилась Мария Сергеевна, - наверное, наводнение какое-нибудь или ураган... да что ж делать-то? Может, Павлику позвонить, предупредить его?
- Не каркай! - Ванесса Ивана нервно поправила на столе бумаги, - может, просто, предприятие наше обанкротится или зарплату задержат...
- Да уж! Стала бы она из-за зарплаты!
Телефон зазвонил у Ванессы Иванны, и она рванула на себя трубку, как стоп-кран.
- Алло? Гнездинола? Мы слушаем вас! Говорите!.. Да, теперь мы будем слушать... Не Гнездинола? А как надо говорить? Это пароль что ли?.. что?.. Что?!..
Минуту она слушала молча, медленно, но неотвратимо наливаясь краской. Потом аккуратно повесила трубку.
- Ну что, что? Наводнение?! Пожар?! Зарплата?
Ванесса Иванна осторожно приземлилась на стул.
- Спокойно, девочки. Все под контролем.
Она в изнеможении откинулась на спинку и вдруг захохотала.
- Ее зовут Гнездинова. Гнез-ди-но-ва. Надежда Михайловна. На предприятии образовалась какая-то новая ответственная должность. А на этой должности образовалась она - Гнездинова Надежда Михайловна. Она-то думала, что все уже в курсе, вот и представлялась так - Гнездинова! - это вместо "алло". Ну а потом, конечно, в шоке - как так - не узнают! Вот и обещала нам всякие ужасы. По административной линии.
Она снова захохотала -
- А мы-то! Мы-то - наводнение!
Телефон на ее столе опять закипел, но на этот раз кипятку пролиться было не суждено - точным уверенным движением Ванесса Ивановна выдернула шнур.
- Чайник закипел, девочки, - буднично объявила она. Давайте, что ли, чай попьем. А то от всех этих волнений в горле пересохло.
- Чай - всему голова, - растерянно согласилась Мария Сергеевна. - И чайник, конечно, молодец, что закипел.
И Ванесса Ивановна ласково погладила телефон по округлому боку.
...Где-то далеко, далеко, за окнами, туманное и бесформенное в дымных одеждах сомнений летело будущее. Ураганы сталкивались с наводнениями, с грохотом рушились предприятия, колобками катились со своих мест высокие чины. Мчались хохочущие всадники, гасли звезды, грозовое и темное, ползло неотвратимое иго. Плясали танцоры, и Титаники, распахнув сияющие глаза, неслись навстречу гибели.
Но это было там, там - за горизонтом. За окнами.
А здесь был день. Здесь был мир и сверкающая пыль в потоках воздуха. И лишь случайно, минутами, забывшись, отвечали грядущим наводнениям встревоженные чайники.