Аннотация: Тема самоубийства.
Так решила эту тему я.
Умереть - это так просто!
Татьяна Розина, Кёльн.
Впервые мысль о самоубийстве пришла мне в голову так давно, когда я ещё и слова такого не знал. Я учился в первом классе и мы с мальчишками на школьном дворе играли в футбол. Разогнавшись, я ударил изо всех сил по упругому боку мяча и... стёкла выбитого окна с треском и грохотом взорвались в воздухе. Когда я поднял глаза и увидел, что окно принадлежит ни много ни мало, а самому директору, то ужас охватил меня неописуемый. От вида директора, грозного вида сутулого дядьки, вечно смотрящего страшным взглядом Карабаса, у меня замирало сердце. Но когда я предстал перед ним на красном коврике, осуждающим пятном выделяющемся на полу директорской, то оказался на грани обморока. Страх сковал меня всего, включая работу мозга - мысль остановилась, забившись в угол. В оцепенении, не понимая ни слова из того, что говорил директор, стоял я перед ним. Завуч, присутствующая при этом разговоре, вырвала меня из столбняка, больно дёрнув за руку.
- Ты, что не слышишь, - прикричала она,- иди, тебе сказали. И без родителей в школу не приходи.
Я понимал, что не смогу признаться дома в случившемся, но и не ходить в школу тоже не мог. Ситуация выглядела безвыходной. Я чувствовал себя опустошенным и раздавленным. Через пару дней я начал подумывать... Нет, я не знал тогда ни слова "суицид", ни даже "самоубийство". Просто решил, что должен исчезнуть, больше не жить, иными словами умереть. Я не успел задуматься о том, как это можно осуществить. Директор позвонил маме. Мои родители побывали в школе и мама сказала:
- Сынок, что же ты так неловко бьёшь по мячу? Нам придётся оплатить стоимость выбитого окна.- Она ласково погладила меня по голове, слегка прихлопнула по круглой попке и продолжила - Ну, беги, играй сынок!
Я был поздним и любимым ребёнком в семье. Мои родители и старшая сестра не чаяли во мне души. Мне не пришлось ходить в детский сад. Многочисленная родня старалась подкупить меня лишним куском пирога или порцией мороженого. Я был толстым с розовыми щечками, готовыми вот-вот лопнуть, как персики в период сбора урожая. Меня хотелось потискать, обнять, поцеловать. И все с удовольствием делали это. Когда я родился, моей сестре было тринадцать - период полового созревания и зарождения материнских инстинктов, которые она тут же начала тренировать на мне. Сестра с удовольствием гуляла со мной в песочнице, делая вид, что она молодая мать. Это ей удавалось достаточно долго. До тех пор, пока я не открыл рот. Сестре нравилась роль взрослой женщины. Вначале другие мамаши удивлялись её молодости, но она нежно заботясь обо мне, постоянно покрикивала - сынок, не трогай каку, не садись на холодный песок,- и все сомнения улетучивались.
Меня баловали все. Я не знал, что такое наказание. Не было ничего, что было бы мне нельзя.
Когда мне пришлось идти в школу, все очень волновались. Ещё никогда я не отрывался от маминой руки, или от пристального взгляда сестры. По началу мне и в самом деле было страшно. Но к концу первого класса я привык к детям, начал играть с ними. Но учителей, особенно директора, сторонился. И вот, когда произошла эта история с окном, жизнь моя перевернулась, наполнившись ужасом. Я понял, что бывает наказание. И ожидание этого страшного суда заполнило мою сущность до предела, перемкнуло сознание. Выходом из страха для меня оказалось желание исчезнуть. Исчезнуть навсегда. Иначе говоря умереть.
- Ну, что же ты, - снова услышал я мамин голос, - иди, сынок и не шали.
Я всё ещё не верил. Неужели это всё?
Мы жили в большой квартире с высокими потолками. Между окон красовался фикус с глянцевыми листьями, которые протирала раз в неделю женщина, приходившая убирать. Когда купили телевизор, хотели фикус выбросить, чтобы освободить место для знатной покупки. Но потом решили переставить его в коридор. Телевизор был у нас у первых во всём доме. А за папой приезжала машина с шофёром. Дома я чувствовал себя достаточно уверенно. Я всегда знал, что стоит попросить и всё мне разрешат. А если не получится сразу, то нужно чуть-чуть похныкать, иногда пустить слезу. Но обычно мне не нужно было прибегать к таким кардинальным мерам. Мама разрешала мне всё. А папы просто почти никогда не было дома.
В школе же или на улице, оставшись наедине с чужими и, казавшимися мне злобными, людьми, я терял свою уверенность, замыкался, уходил в себя. Мне было страшно и неуютно.
Однажды я познакомился с девочкой. Я вышел погулять во двор и, чтобы чем-то занять себя, купил мороженое и сел на скамейку. Рядом присела она. Некоторое время девочка искоса поглядывала на меня. Потом, видя, что мороженое заканчивается, не удержалась и спросила - а что, мороженое холодное?
Я растерялся. Растерялся от неожиданности вопроса. Почему-то я не ответил ей, а просто отдал недоеденное мороженное, раскисшими сливками вытекающее из вафельного стаканчика.
Девочку звали Наташей. Это была некрасивая девочка. Худенькая до прозрачности. Но очень весёлая. Она, благодарная за кусочек полученного лакомства, защебетала, рассказывая что-то. Наташа, как выяснилось жила в соседнем доме, который домом можно было назвать с большой натяжкой - старая перекосившаяся постройка, с гнилым порожком и огромной деревянной дверью без звонка. Немудрено, что я не видел этого дома раньше. Он прятался внутри дворов, невидимый и забытый, прилипившись бочком к другому более крепкому соседу. Казалось, что этот домишко, готовый вот-вот рухнуть, едва держится только благодаря общей стенке. Наташа позвала меня к себе. Но я остановился в нерешительности.
- Пойдём, -тянула меня Наташа, - не бойся. Бабушка блины жарит. Ты любишь блины?
Блины я любил. Но идти к Наташе побоялся.
Мы встречались с ней почти каждый день у нас во дворе. Постепенно мы подружились. Наташа - единственная из всех чужих мне людей, не вызывала у меня страха, а наоборот, защищала от других, постоянно нападающих на меня мальчишек и девчонок.
Она одна называла меня по имени. Все остальные звали меня - сынок. Потому, что так звала меня мама, выкрикивая из окна третьего этажа - сынок, беги домой, ужин стынет! Потому, что я и в самом деле был типичным маменькиным сынком. Я, собственно, привык к такому обращению и не обижался.
Наташа была на год младше меня. И одновременно старше меня на целую жизнь.
Я узнал, что у Наташи нет мамы, а папа уехал куда-то далеко. От этой новости мне стало страшно.
- Как можно жить в таком доме, да ещё без мамы? Я бы не стал так жить совсем,- подумал я тогда. И постарался не думать больше об этом, забыть, чтобы не расстраиваться.
Потом я, наконец, решился зайти в её старый дом. Наташа жила с бабушкой в крошечной комнате, в углу которой стояла широкая железная кровать с большими металлическими шарами на спинках. На этой кровати они спали вдвоём. Около окна, единственного и очень маленького, совсем не пропускающего свет, стоял стол, застеленный потрескавшейся клеёнкой.
Наташина бабушка ласково погладила меня по руке и мне показалось, что её ладонь сделана из той же клеёнки, что застелен стол у окна. Она была холодная, вся на трещинах, царапающих кожу.
- А где же кухня?,- удивлённо спросил я, оглядывая мрачную комнату.
- Вот же в коридорчике,- показала мне Наташа на подобие тумбочки. На ней стояло что-то, издавая шипение, выпуская пламя и воняя газом. По-моему, это была керосинка. Я никогда больше ни у кого не видел такой кухни.
Помню, я постарался поскорее уйти от Наташи. Весь вечер я был подавлен, а ночью мне приснился страшный сон.
В десятом классе родители наняли мне репетиторов по всем предметам и я с важным видом, встречаясь во дворе с Наташей, жаловался ей на свою загруженность.
Она жалела меня.
- Ты бледный такой. Переутомляешься. Может, тебе к врачу надо?
- Да нет, просто много занимаюсь. Вот поступлю в институт, тогда буду отдыхать. А ты как?
- Отлично, как всегда!
Мы виделись всё реже.
Однажды мама сказала, что звонила Наташа и у неё был очень взволнованный голос.
- По-моему, у неё что-то случилось,- сказала мама, - она просила, чтобы ты зашёл к ней.
Я почувствовал холодок под ложечкой. Ларка, живущая на первом этаже под нами, училась с Наташей в одном классе. Она сказала мне сегодня, что у Наташи умерла бабушка. Ларка была очень возбуждена и поведала, что у Наташи теперь будут проблемы. Ведь она несовершеннолетняя и её могут высилить из домика в интернат.
- И вообще, кто будет хоронить? На какие деньги?,- спросила Ларка, будто я мог знать ответы на эти вопросы.
Резко взревел телефонный звонок. Я вздрогнул и выкрикнул - меня нет дома!
Оказалось, звонила тётя Клава. Мама, переговорив с ней, спросила -
- Я не поняла, для кого тебя нет дома?
- Для Наташи,- ответил я.
- В чём дело, сынок?
- Мы поссорились, - соврал я,- она теперь хочет выяснить отношения, доказать что-то. А у меня нет настроения. Да и времени. Надо заниматься.
- Да-да, - радостно похвалила мама - до экзаменов всего-то пара месяцев. Кому нечего делать, пусть выясняют отношения. А тебе нужно учиться.
Я сдал выпускные экзамены. Начались вступительные. Наташу я не видел ни разу. Как-то, встретив Ларку, приехавшую с моря и блестящую загаром, я спросил как бы невзначай - как там Наташа? Что-то невидно её давно. Может на море?
- Ну, ты даёшь, сынок! - ответила Ларка,- она вообще-то хоть раз выезжала из города? Бабушка, пока жива была, по людям ходила - убирала-мыла-гладила. Там профсоюза не было и в пионерский лагерь ей путёвки не давали. А теперь-то и вовсе...
- А где ж она тогда?,- задал я дурацкий вопрос лишь бы перевести тему.
- Работает.- ответила Ларка. - Бабушку помогли похоронить соседи. Светлана Григорьевна, наша классная, отбила её у районо и Наташу не заставили переходить в интернат. Она всё лето пашет - убирает в ресторане.
- А как же школа? - снова спросил я.
- А что школа? Школа утром, а работа вечером,- ответила Ларка.- Ей теперь без работы не прожить.
- Бедная,- тихо проговорил я в растерянности.
- Да брось ты, сынок! Сейчас уже всё о/кей. Шеф-повар в ресторане добрый. Кормит её как на убой. Она так никогда в жизни не ела. Поправилась на дармовых харчах. Не узнаешь,- сказала Ларка.- Когда бабушка умерла, ей было тяжело. Очень плохо. Но такие, как Наташка, не пропадают. Она ведь сильная.
Я ушёл домой и, поднявшись на свой этаж, уже почти забыл об этом разговоре. Через три дня должны были вывесить списки поступивших.
В списках меня не оказалось. Этого не могло быть. Во всяком случае со мной. Я перечитавал списки снова и снова. Битый час стоял я у стеклянной витрины, не веря своим глазам. Потом быстро ушел. Я долго бродил бесцельно по городу, не зная что делать. Паника и страх охватили меня. Если я не поступлю, то меня заберут в армию. Я знал об этом и боялся. От одной мысли о вонючих сапогах и ранних подьёмах подкатила тошнота. А дедовщина! Меня затрясло мелкой дрожью. Дрожащими руками я вытащил сигареты и присел на краешек детских качелей-лодочек. Спичка выпала из руки, сигарету я засунул в рот обратной стороной.
- Что делать? Что делать, господи?- задавал я себе вопрос, даже не пытясь искать ответа. Я не видел выхода, мне было жутко и хотелось спрятаться, исчезнуть. Умереть.
Вдруг меня качнуло. Я увидел на противоположной стороне лодочки девочку. Она напомнила мне Наташу. Ту, какой я увидел её, в первый раз.
- Вот, кто мне поможет,- подумал я.- Она всегда найдёт нужные слова. Наташа что-нибудь придумает.
Я встал и решительно направился к Наташе.
Она открыла дверь и радостно пригласила войти. Как всегда, только увидев её, мне стало легче.
- Мне плохо,- без вступления сказал я,- Я провалился. Не поступил. Пропал. Понимаешь? - наконец, я взглянул на Наташу.
Наташа и правда похорошела, лицо окрасилось каким-то новым оттенком. Нет, она по-прежнему была худенькой и белокожей, но её белая кожа не была больше голубоватой. Она стала розово-персиковой.
- Понимаю, Сашенька! Я всё понимаю. Но ты, как всегда, преувеличиваешь свои страхи. Ты сказал родителям? Они позвонят и всё уладится.
- Брось ты, Наташка. Мои родители могут много, но... Они же не боги. Скажешь тоже - позвонят.- сказал я в отчаянии и предложил - Давай выпьем. Помянём мой институт.
- Давай. - вдруг неожиданно быстро согласилась Наташа.- Только у меня нет ничего.
- Я сбегаю. Всё возьму. Жди.
В гастрономе я выбил сначала шампанского. Но потом подумал, что этого будет недостаточно и решил купить ещё и водки. Потом взял колбасы и пряники. На обратном пути мне встретилась Ларка. Она шла к Наташе.
- Что обмываем? - спросила Ларка.- Поступил, студент?
- Нет, не поступил. Мы с Наташей решили напиться.
- С Наташей?,- удивилась Ларка,- вы что, видитесь? Сегодня ведь сорок дней как бабушка...
- Ах ты черт возьми, - пробурчал я, - совсем из головы вылетело.
- А когда у тебя в голове чужие проблемы были? У тебя и свои-то не сильно задерживаются.
Мы уже стояли на пороге Наташиного домика. Ларка принесла тоже бутылку водки.
- Да мы сейчас напьёмся, как свиньи,- всплеснула руками Наташа, увидев столько водки,- и вообще-то я водку не пью.
- А кто пьёт?- спросил я, - мы не пить будем, а поминать. Святое дело.
Мы пили и пили. Мешали водку с шампанским и в голове кружилась снежная пыль. Мне становилось всё страшней.
- Что мне делать, девчонки?- вопрошал я пьяным голосом, готовым сорваться на слезу,- вам хорошо, вам в армию не идти. Поступишь не поступишь, ни хрена вам не будет.
- Хватит стонать, сынок!,- пренебрежительно сказала Ларка, выплюнув прямо мне в лицо комок дыма, после очердной затяжки.- Кончай ныть, папенька решит твои проблемы.
- Не понимаешь ты меня, Ларка! Ты вообще знаешь, что такое дедовщина? Не хочу, я так жить... я... я... - я запнулся, не зная, что сказать дальше.
- Что ты-то? Повесишься что ли?- издевалась Ларка.
- Да, я скорее умру, чем...- почти плакал я, уже представляя свои похороны.
- Слизняк, ты сынок. Всегда им был и быть тебе таким до конца дней твоих. Аминь.- Ларка затянулась снова и, давясь дымом и зажмуривая глаза, продолжила - Жить не умеешь, боишься, дрожишь на каждом повороте, вдруг из-за угла баба-яга выпрыгнит. - она сделала мне "козу", скрутив пальцы и ткнув меня ими в грудь. Потом вдруг стала серьёзной, взгляд её показался мне почти трезвым. Она пристально посмотрела на меня и спросила - Думаешь, умереть легче? Жить страшно, а умереть ещё страшнее. Не трепи языком-то, всё равно никогда не сделаешь этого. Силёнок не хватит.
- Перестань, Ларочка,- сказала Наташа.- Сашенька очень тонкая натура, чувствительная. Он переживает всё больше, чем другие. Его поддержать надо, а не дёргать.
- А кто тебя пожалеет?- вдруг спросила Ларка.
- Меня?- удивилась Наташа,- чего меня жалеть-то? У меня всё хорошо. Сытая, одетая, в своём доме, слава богу. Бабушки только вот нет... Давайте выпьем.
Мы випили ещё и Ларка, покачиваясь, встала из-за стола.
- Я пошла, а ты тут жалей мальчика дальше.- сказала она уже в дверях, икнув на последнем слове.
Потом я плакал, а Наташа гладила меня по голове и всё время утешала.
Проснулся я от громкого стука. Это стучало моё сердце. Оно просилось наружу. Открыв глаза, я с ужасом увидел, что лежу на Наташиной железной кровати. Наташа посапывала на моей груди. Было душно. От выпитого вечером и духоты мне стало плохо. От мысли, что родители ищут меня и уже, наверное, позвонили в милицию, мне стало ещё хуже. Вдруг я вспомнил, что перед тем, как окончательно отрубиться, грубо навалился на Наташу, зажал её, не дав сказать ни слова. Но она и не пыталась сопротивляться. Мне стало ещё противней. Я высвободился, стараясь не разбудить Наташу, и, быстро одевшись, выскользнул из квартиры.
От моего подьезда отьехала скорая. Когда я вошёл к себе, увидел маму лежащую с повязкой на голове. Я упал на пол перед диваном, стал целовать мамины руки, приговаривая, что не хочу больше жить. Мне было всё противно. Хотелось выкупаться. И умереть.
Через неделю мама сказала, что меня зачислили на вечерний, а после зимней сессии переведут на дневной.
- Сынок, ну разве можно так убиваться из-за всякой ерунда? - говорила мама,- Нам пришлось кое-кому заплатить и дело решили. Иди, отдыхай, сынок, - устало сказала мама. Всё, как всегда.
Через месяц во дворе, в старой беседке я увидел Наташу. Она ждала кого-то.
- Кого ждёшь, Наташа?,- спросил я.
- Тебя,- коротко ответила она.
- А почему домой не зашла? Мама дома. Попили бы пока чайку.
- Мне нужно с тобой поговорить,- неуверенно сказала Наташа.
- Давай, говори,- я присел на скамейку и достал сигареты, хотя уже почувствовал, что разговор будет непрятным.
- Саша, я беременная.- сказала Наташа, не глядя на меня.
- От кого?- искренне удивился я, но в груди что-то сжалось, в предчувствии опасности.
Наташа ничего не ответила даже не взглянув на меня.
- Ты хочешь сказать, ...
Наташа снова промолчала.
- Как же так, Наташенька. Что же делать? - беспомощно спросил я, снова впадая в панику. В голове начали прокручиваться мысли - она захочет, чтобы я женился. Но я не хочу. Где мы будем жить, господи? В её лачуге? Меня тошнит от вида этой железной кровати.
Я запричитал - Господи, что делать, Наташенька? Что делать?
- Не переживай ты так. Что делать не знали революционеры-демократы. Я знаю. Делать надо аборт.
- Чем же я могу помочь?- спросил я, искренне не понимая свою роль в этой ситуации.
- Помоги мне найти врача. И ещё нужны деньги.- тихо сказала Наташа.
- Где же я найду врача?- в ужасе переспросил я.
- Может, мама твоя...
- Да ты что, с ума сошла? Как я маме скажу об этом? У неё будет удар. Мало ей своих проблем. Нет, Наташенька, это исключено. Я, конечно, не отказываюсь помочь. Надо спросить Ларку, она знает. Может быть. А деньги я тебе достану.
Я волновался так сильно, что начал заикаться. Мне было страшно.
- Сашенька, не переживай ты так,- снова сказала Наташа, успокаивающим голосом, - всё уладится. Я справлюсь. Не волнуйся. Только деньги бы...
- Деньги я достану,- снова заверил я её,- Я зайду к тебе. Завтра.
Завтра я к ней не зашёл. Спустившись к Ларке, я передал конверт с деньгами.
- Лара, у Наташи проблемы. Я хочу помочь ей. Передай, пожалуйста, конверт. Там деньги. Должно хватить.
- Свинья. Слюнявая свинья,- грубо сказала Ларка и хлопнула дверью перед моим носом.
Через полгода мы случайно встретились с Наташей на улице.
- Ты чего не заходишь?,- спросила она приветливо будто ничего не случилось.
- Некогда было, сессия...
- А теперь нет сессии?- спросила Наташа.
- Теперь - нет, - ответил я.
- Заходи тогда, когда время будет.
Я снова стал заходить к Наташе. Когда мне было плохо и нужно было поделиться с кем-то. Никто не мог так слушать, как она. И пожалеть. Близко мы друг к другу не садились больше. И скоро мы почти забыли непритную историю, которая с нами произошла. Я во всяком случае забыл.
Наташа закончила школу, поступила в институт, на вечерний. Теперь у неё почти совсем не было времени. Но если я врывался к ней с возгласами - опять Шпак-сволочь, меня завалил. Зачет не ставит. Говорит, что нужно учебник полистать, прежде чем к нему приходить. Вот гад, ты слышишь, Наташка?
Она слышала всегда. Бросала все дела, отдвигала недоеденный суп или тетрадку с задачами, выключала утюг и... слушала.
Через год я влюбился. Это была Ирка с нашего факультета. Она приехала из деревни, но была вызывающе наглая. Рыжая бестия своими выходками возбуждала меня до посинения. Я сам, наверное, никогда не ришился бы с ней заговорить, но она узнала, чей я сын и сама перешла в наступление. Мой папа был не в восторге от такой партии, но мама, сказала:
- Лёня, успокойся. Пусть мальчик делает, что хочет. Не надо насилия. Он сам поймёт через некоторое время цену своей жене. И бросит её.
- Но почему, мама? Почему я должен её бросить?
- Давай перенесём разговор на потом. Сейчас это бесполезная трата времени. В тебе говорит не рассудок, а гармоны. Иди, отдыхай, сынок, - слышал я привычные слова.
С Наташей мы почти не встречались. Перед свадьбой я совсем забыл о ней. Родители сняли нам однокомнатную квартиру, которую мы оголтело принялись обставлять.
Когда после народного гуляния, проходившего в родительской квартире, ребята вывали проводить нас в нашу квартирку для свершения таинства первой брачной ночи, мне показалось, что в беседке, во дворе, стояла Наташа. Подьехало такси и мы с Иркой рухнули на заднем сидье. Я тут же забыл про Наташу. Красивая Ирка манила меня и я попытался поцеловать. Она лениво ответила и отсранившись, сказала, прикрыв глаза:
- Кончай концерт, сынок! Цирк уехал, а клоуны остались. Всё! Устала. Скорее спать.
Мы прожили с Иркой три года. Она постоянно уходила от меня и снова возвращалась. Каждый раз я бежал жаловаться Наташе.
- Всё, Наташ! Конец, теперь Ирка уже не вернётся. Как я буду жить без неё?, задыхался я, останавливаясь на каждом слове.
- Да брось ты, Сашенька. Вернётся. Куда денется? Таких мужей не бросают.
Мы пили водку, курили и, успокоившись, я уходил домой.
- Как Ира вернётся, ты зайди, скажи мне.- просила Наташа.
Я обещал. Но никогда не заходил. Ирка возвращалась и я забывал обо всём. И о Наташе тоже. Когда я врывался к ней в следующий раз, она никогда не упрекала меня за это.
В тот раз мы поссорились с Иркой по большой программе. Отец ушёл на пенсию и заявил, что за квартиру больше платить не намерен. Что я должен найти, наконец, работу, и оплачивать сам. Денег не было. Приходилось уходить к родителям. В мою бывшую детскую комнату, где едва помещалась односпальная кровать. И вообще, жить с моей мамой для Ирки было абсолютно невозможным. Собственно, для мамы тоже. Она, хотя и сдала сильно, но по-прежнему властвовала в доме и не потерпела бы никакой самодеятельности. Мама не собиралась делить свою территорию.
Ирка бесилась, вызывала на скандал и однажды собрала вещи и исчезла.
Её не было уже два дня и мои нервы готовы были вот-вот порваться от натуги. Я бродил по городу в поисках Ирки, заходил ко всем знакомым. Зашел и к Наташе.
- Явится твоя красавица,- сказала Наташа.
- Боюсь, что в этот раз конец. Она ведь меня никогда не любила. Я не дурак, как многие считают. Да, я мягкий, безволный человек, но не дурак. Ирка жила со мной, пока папа работал, была квартира, деньги... теперь всё тю-тю. Нет больше ничего. Только я один остался.
- Этого что, мало?,- спросила Наташа.
- Ей мало, - ответил я.- Кому я нужен, неудачник? - махнул я устало вялой рукой.
Я был в тупике и не мог даже психовать. Моё состояние вызывало опасение. Я это понял. Потому что Наташа сказала, что зайдёт ко мне на следующий день после работы.
Весь следующий день я провёл в ванной. Я так раскис, что, казалось, волосы отклеются от черепа, а кожа вот-вот расползётся и слезет, как шкура со змеи.
Я пил водку, заедая солёными огурцами. И плакал. Я окончательно решил, что жизнь окончена. Голый, не замечая холода, прошёл я на кухню и достал коробку с лекарствами. Я вытащил все таблетки, которые там были. Оказалось их было достаточно много. Вернувшись в ванну, я снова лёг в едва тёплую воду, поставив коробку себе на грудь прямо перед лицом. На бордюре слева от меня стояла почти пустая бутылка водки, а справа - тарелочка, полная окурков и пепла. Я взял большую банку из-под витамин и стал распаковывать пачки с лекарствами и высыпать их в банку. Потом я перемешал их, встряхивая банку, как шейкер с коктейлем в баре. Некоторые таблетки вылетали из банки и с шипением растворялись в пенной воде вокруг меня.
- Как мне их глотать? По очереди или залить всё водой, а потом уже выпить - обдумывал я способ самоубийства.
Я решил сделать это. Определённо и бесповортно.
- Ларка говорила, что это сложно, - вспомнил я, - ни хрена, сожру таблетки и всё, кранты. Слеза покатилась по небритой щеке и я снова глотнул водки.
- Бедная мама, она не переживёт.- тоскливо подумал я.- И папа тоже. И тётя Клава будет плакать.
Я удивился - как много людей, которым я дорог. Взглянув на банку с таблетками, я снова задумался, как же проглотить их.
- Наверное, будет противно,- подумал я,- а вдруг не умру, а только попаду в реанимацию.
Меня мучали сомнения.
Я опять заплакал и вспомнил Наташку.
- Тоже, наверное, рыдать будет. Хотя она сильная. Я никогда не видел, чтобы она плакала. Смотри-ка, из такого дерьма вылезла. Институт окончила. Карьеру делает. Железная леди.
Позвонили в дверь. Я вылез из ванной и, накинув на себя халат, прошёл в коридор.
- А, это ты пришла, - протянул я разочарованно.
- Ну, я же обещала.- сказала Наташа, проходя в комнату.
Она была впервые у меня. Команта выглядела как после погрома. Большая деревянная кровать стояла посреди комнаты. На ней были навалены одеяла, простыни, подушки и какие-то вещи. На полу валялись пустые бутылки и скомканные пачки из-под сигарет.
Наташа прошла на кухню, словно стесняясь, что попала в святая святых, не доступную чужому посетителю.
Я стоял перед Наташей в махровом халате, накинутом на голое тело. Так и не вытеревшись, я был весь мокрый и чувствовал, как вода струйками стекала по спине и ногам. По лицу тоже текли ручейки. Трудно сказать - была ли это вода или слёзы. В руке я держал банку с таблетками.
- Как не стыдно, Сашенька! Отдай,- сказала Наташа.
Я послушно раскрыл руку и выпустил банку.
Наташа усадила меня на табуретку и сделала горячего чая. Она поила меня из кружки, которую когда-то подарила мне на день рождения. Ирка не любила эту глиняную кружку и убрала куда-то далеко в шкаф. Но Наташа, только открыв створку, сразу увидела свою чашку и достала именно её.
Мне почему-то было приятно пить чай из этой чашки.
Я не заметил, как она, поддерживая меня, перевела в комнату и уложила на кровать. Наташа ещё долго сидела около меня и успокаивала.
- Вот увидишь, завтра проснёшься, а Ира дома. Готовит завтрак,- говорила Наташа.
- Завтрак, - повторил я,- Она его никогда не готовила. А завтра будет.- сквозь дрёму пробурчал я.
- А завтра будет,- повторила Наташа.- Завтра, завтра.... всё будет хорошо.- слышал я как через поломанную телефонную трубку гулкий голос.
- Она вернётся, а ты забежишь мне сказать, что всё в порядке, - как всегда просила Наташа.- Обещаешь?
- Обе-ща-аю-ю... -совсем с трудом ватно проговорил я.
Утром меня разбудил звонок.
- Ну, что, сынок? Как ты там, проспался?- услышал я знакомый Иркин голос.
- Ты где? - сразу очнулся я.
- К вечеру буду дома и чтобы прибрал и проветрил. Небось воняет, как в тюрьме.
- Слушаюсь. Всё будет в норме.
Трубка дала отбой.
Еле передвигаясь, я встал под душ и привёл себя в чувства. До вечера было ещё далеко и я, чтобы убить время, решил сходить к Наташе. Обещал ведь ей сказать, когда Ирка вернётся. Обещал и ни разу не сделал. А сегодня пойду. Вообще начну новую жизнь. С Наташкой нужно наладить отношения окончательно. Мало что в молодости случилось, но ведь она настоящий друг - думал я, разбрасывая вещи по углам и создавая иллюзию порядка. Наташка - это почти как родственница, она у меня с детства. И навсегда. Таких друзей терять нельзя.
Через час я уже ехал к Наташе. Входная дверь открылась, противно скрипнув, только лишь я поднял руку для стука.
- Надо же, черт возьми, за столько лет не собрался звонок провести,- подумал я. - А ведь ещё Наташина бабушка просила, царство ей небесное, земля пухом.
Я зашёл громко выкрикивая радостную новость, будто она могла обрадовать Наташу также, как радовала меня.
- Наташа, слышь, где ты? Ау? Ты как всегда права. Ирка возвращается. Вечером.
В комнате на кровате лежала Наташа. Она спала.
- Почему она спит поверх одеяла? - подумал я, остановившись на пороге.- Почему в своём любимом летнем платье, ведь сейчас зима?
На полу около кровати валялась банка, в которую я вчера складывал таблетки, готовясь в очередной раз расстаться с жизнью. Банка была пустая.
На столе лежал листок из школьной тетрадки в клеточку. На нём Наташиным подчерком, крупно, размашисто, уверенно, как всё, что делала Наташа, было написано - "Умереть - это так просто!"