Через неделю начнется новый год. Просто еще один год или новый 25-й год моей жизни?
Двадцать пятый год моей вселенной! Каким он будет? Какой буду я в приходящем году? Да, второй вопрос зачастую бывает важнее, чем первый.
Двадцать первый год моей жизни пролетел волшебно. Я, как только что вылупившаяся из кокона бабочка, летала по жизни в розовых очках, и даже собственная глупость казалась мне милой.
Двадцать второй год моей вселенной был окутан мраком средневековья. Я чувствовала себя потенциальной жертвой, кандидаткой на костер и ею же оказалась. Мне говорили лежать, и я лежала. Говорили улыбаться, я улыбалась...
Двадцать третий год - был годом моего тела. А это..., когда занимаются только твоим телом...Издеваются над ним, вытирают об него ноги, а потом спасают его, лечат, режут, колют, зашивают. А потом смотришь на себя в зеркало, и понимаешь, что тело есть, а души нет. Или не так, душа есть, но она уже не та, которая была в двадцать один. И уже не та, что была в двадцать два. И как будто не своя...
Двадцать четвертый год стал годом познания новой души. Я слушала себя и присматривалась к миру, вокруг себя. Где то там, в глубине сознания билась мысль, что я должна стать частью мира. Но... выйти из своей оболочки и раствориться в окружающем мире, я не могла.
Но вот сейчас, мне кажется, я почти готова сделать шаг и войти в мир других людей. Но примут ли меня там? А почему они не должны тебя принять? А почему должны принять? Если они знают, каким был у тебя двадцать первый, второй и третий год твоей маленькой серой вселенной...
Осталось два дня до нового года. Собрана сумка, на столе лежит карта. Передо мной огромная страна. Как мне выбрать пункт назначения? Внимательно изучить понравившийся мне по названию город, ознакомится с его предприятиями, биографией мэра и замов, с криминальной обстановкой?
Нет. Я поступлю проще. Закрываю глаза, вытягиваю "указующий перст судьбы" и тычу в счастливое место. Держу палец, в нетерпении открываю глаза... Так, что это? Область, район, поселок, а это... Чисто поле? Нет, то есть дремучий лес. Координаты! Мне надо узнать координаты.
Звонок. Во сколько? Так скоро? Билеты есть. Еще раз оглянуться. Спросить себя, зачем или нет? Такси. Аэропорт. Самолет и облака. И никаких вопросов к себе.
Полет длится очень долго. Где то внизу, на земле, люди ходят на работу, готовят еду, обнимают своих близких, любят и сорятся, а я все лечу и лечу над ними. Смотрю на белые облака под крылом. Порой мне кажется, что это я сама, без самолета, лечу вот так над землей и наблюдаю за суетной жизнью людей. А облака очень красивы.
Потом как то незаметно для себя погружаюсь в сон. В душе моей мир и покой, который не может испортить даже беспрерывное ерзанье чьих то огромных коленей за спиной. Они, колени, ерзают и ерзают, то сильно упираясь ровно посередине кресла, то расходясь по бокам, то одно колено становится выше другого. В полудреме, я представляю себе, что это просто такое чудесное кресло, которое делает массаж или просто какие-то существа под названием "колени", живущие сами по себе. Но когда, эти колени вдруг резко врезаются мне в спину, я слышу какое-то бормотание и вздохи. Я не различаю слов в бормотании и даже представить не могу, что же такое могут бормотать мне колени.
Кто-то ходит мимо меня, кто-то протягивает горячий чай. Я пью, и даже что-то ем. Я слышу набор звуков, но не различаю в нем слов. Все начинают пристегиваться в кресле, ко мне подходит девушка в униформе. Улыбаюсь ей и пристегиваюсь. Я не помню, что же она мне сказала. И у меня такое ощущение, что я даже не поняла ее.
Через какое-то время, люди начинают выходить из самолета. Сосед справа недовольно ворчит. Сосед сзади перестает бить меня коленями. Я поднимаюсь и иду вслед за спинами.
* * *
Глеб заметил ее еще в аэропорту.
Народу было много, но она выделялась из этой толпы. Все вокруг суетились в очереди на регистрацию, копошились в сумках, теряли и тут же находили свои билеты и паспорта.
А в ней не было суеты. Она никуда не торопилась. Люди обходили ее в очереди, и она оказалась последней. Она стояла так, как будто вообще не замечала ничего вокруг себя. Ее не раздражала толкотня, недовольное ворчание соседей, грубые шутки подвыпивших мужиков. Она смотрела, улыбаясь, куда-то верх, и Глеб, зачем то проследил за ее взглядом. Над головами висели новогодние украшения, искрясь в свете множества ламп аэропорта. Она смотрела на огромную снежинку и улыбалась. В ее взгляде было столько восхищения этой снежинкой, что Глеб волей неволей тоже стал любоваться ею. Она, подвешенная на прозрачной нитке, крутилась от легкого сквозняка. Она искрилась, как настоящая. Она ловила яркие краски других украшений и отражала их обратно.
Он, то смотрел на снежинку, то на девушку. Он боялся потерять ее из виду, и только через несколько минут до него дошло, что они полетят одним рейсом. Зачем то, он вышел из очереди и поволок две свои огромные сумки в конец. Проходя мимо, он слегка задел ее красивый чемодан. Она даже не заметила.
Он стоял позади нее и вдыхал запах ее духов. Глеб никогда не разбирался в духах, и они даже не интересовали его. Теперь же он стоял и придумывал себе название этому запаху весеннего ветра. Ему показалось, что он стоит неудобно. И он встал так, чтобы видеть ее профиль. Его удивило, что она не была накрашена. И волосы были простые, темно русые, с легкой сединой, до плеч. Глеб стал вглядываться в ее лицо. Ему казалось, что ей не больше 20-23 лет, но вот она повернулась в его сторону, и на миг показалось лицо без возраста. Глеб моргнул, растерявшись. Но она даже не увидела его. Глеб опять проследил за ее взглядом. В соседней очереди, дед вез кота. Теперь она смотрела на пушистого кота, сидевшего в специальной корзине, и улыбалась ему. И ей снова стало не больше 23 лет. Глеб стал в упор разглядывать ее. Она была красивой, светящейся, как луна каким-то внутренним светом, и такой же далекой.
В самолете он оказался позади нее, ведь на это и рассчитывал. Он не осознавал, почему так себя ведет, но понимал, что не сможет провести эти часы, не вдыхая ее запах.
Глебу было ужасно тесно, совершенно не было места ногам. Его плечи не умещались в ширину кресла. Сосед, недовольно поворчав, завалился в сторону иллюминатора и заснул. Весь полет Глеб мучился, стараясь поудобнее устроить свои колени. Тяжело переживал, что мешает ей, упираясь коленями в кресло. Извинялся, вздыхал. Она никак не реагировала. Глебу казалось, что она вообще не замечает людей вокруг себя. Она была странной и интересной.
Выходя из самолета, он помог ей, поддержав за руку. Она улыбнулась ему, а ее серые глаза лишь смотрели в его сторону. И он мог поклясться, что она даже не увидела его лица. У нее был такой взгляд, как будто она охватывает весь мир в целом и не видит никого в частности. А исключение составляют лишь снежинки и коты.
Он не спешил, стараясь не потерять ее из вида. Но при этом, его мозг лихорадочно соображал, что он будет делать, если сейчас кто ни будь ее встретит и увезет в неизвестном направлении. Но она, получив свой багаж, встала в стороне от обнимающейся толпы. Через какое-то время толпы не стало, и они остались вдвоем.
Она была растеряна. Теперь ему казалось, что ее глаза, наконец-то, приняли осмысленное выражение. Девушка прочла какие-то записи в блокноте, потом закрыла его. Все ее лицо сморщилось, как будто готовилась заплакать. Но вдруг засмеялась тихонечко, вытирая слезы. Глеб, почему то ясно понимал, что она смеется над собой.
Бросив свои огромные сумки, он подошел к ней.
- Девушка, вам нужна помощь?
- Ой, миленький, мне нужна помощь, мне! - наперерез перед Глебом выскочила тучная женщина лет сорока. Женщина схватила его за руки и стала трясти так, что Глеб никак не ожидавший этого, затрясся своим весом в 90 килограмм. Вслед за женщиной появился худощавый мужичок. Он тоже радостно тряс Глеба за руку. На ноги Глебу по очереди наступили мальчик и девочка. Их глаза сияли и они тоже были готовы трясти Глеба за руки.
- Ну давай же, миленький, поехали.
Непонятно откуда взявшиеся люди уже оттеснили Глеба к выходу. Он обернулся, чтобы посмотреть на девушку, но ее не было на прежнем месте. Из окошка в конце зала ему махала Алевтина Петровна, сердобольная кассирша. Алевтина Петровна помогала всем, кого считала попавшим в беду. Глеб знал ее уже пять лет, и все пять лет кассирша считала его попавшим в беду мальчиком.
Он понял, что именно Алевтина Петровна подсказала всем этим людям, кто им сможет помочь добраться до дома.
Уже на выходе из аэропорта, он, удивившись своей растерянности, остановился, бросил свои тюки на пол и гаркнул на людей:
- Стоять!
Сделал свирепое лицо и пошел обратно. Девушки нигде не было.
- Миленький, ну миленький. Опоздаем же, пурга начнется. Тогда застрянем до Нового года! Миленький, ты уж нас не бросай, - заговорила снова, ничуть не испугавшаяся тетка. Она схватила его за рукав и снова тянула к выходу.
Тетка была румяная, крепкая. Глаза блестели крестьянско-сибирской твердостью и хитростью. Такую не испугаешь. Не отвертеться было ему, и оба это понимали.
- А девчонка то вон стоит, со всеми вместе. Не ее ли ищешь? - подмигнула ему тетка. А может и не тетка вовсе... Молодая, высокая, статная, кровь с молоком. Только крепкая очень. И характером и статью. Примерно одного возраста с ним.
Глеб вскинул голову, отыскал ее среди людей, ожидавших его у выхода. Как так получилось, что она пошла вместе со всеми за ним, а он ее не заметил?
И они пошли с теткой к людям. Он смотрел только на нее. А она, как будто это было обычным делом, вместе со всеми загрузилась в его вездеход. Улыбалась толкавшим ее детям. Зажалась в холодном углу.
Тетка гаркнула на нее, одной левой вытащив с дальнего угла:
- Совсем замерзнуть хочешь? А ну живо марш в кабину к водителю!
Девушка, не ожидавшая такого обращения, быстро оказалась на улице. Тетка лихо стащила мужичонка с кабины, гаркнула на бабку.
- Ну мать, ты даешь! С такими габаритами как наши с тобой нельзя в кабине ехать, мигом шофера задавим. Вылезай давай, я там тебе место шикарное присмотрела, рядом с собой. И потолкуем как раз по свойски. Вылезай.
Бабка вылезла, причитая о больных ногах. На ее место рядом с Глебом, тетка запихнула девушку. Вслед за ней вскарабкался мужичок.
- Вот теперь не замерзнешь, красавица, между двух мужиков то. Правильно я говорю, а шофер?
Тетка смеялась одними глазами, глядя на Глеба.
Глеб кивнул. Тетка так же шумно залезла в вездеход и скомандовала ехать.
Всю дорогу Глеб искоса посматривал на свою соседку. Вдыхал ее запах. От ее близости, он не мог ни на чем сосредоточится. Чуть не пропустил поворот, глотал матерные слова. Боялся с ней заговорить. Чувствовал что краснеет, когда случайно задевал ее рукой. Не слышал, когда к нему обращались пассажиры с просьбой высадить их. Злился на себя. Ждал от нее чего то и сам не понимал чего. И страшно удивился, когда вдруг они остались совсем одни.
- Девушка, вас куда вести? - почему то очень грубо спросил он ее.
Она вздрогнула, словно очнулась от сна. Медленно повернулась, посмотрела на него, потом назад в салон вездехода. Поняв, что внутри вездехода никого не осталось, она умоляюще посмотрела на Глеба.
- Прошу вас... Не подумайте, что я ненормальная...
Она вытащила из сумочки смятый листочек, развернула ее.
- Вот... Мне нужно попасть в эту точку... по этим координатам.
Глеб, не ожидавший такого поворота событий, взял у нее листочек и посмотрел. Координаты показались ему знакомыми. Но в сильнейшем удивлении от происходящего, он даже не сообразил ввести эти координаты, в имевшийся у него GPS-навигатор.
Девушка смотрела на него широко открытыми глазами и он также смотрел на нее.
- Я знаю, куда вам нужно, - сказал он.
Девушка улыбнулась ему легко, мягко, лучисто, ласково... И он даже не знал, как еще охарактеризовать ее улыбку, такой прекрасной она была.
Глеб не знал, что происходит с ним сейчас, зачем он это делает. Но он повез ее к себе домой.
Мы не разговаривали. Его локти задевали мою руку. Я не отодвигалась от него. Мне казалось, что так и должно быть. Я должна ехать по тайге, сквозь начинающуюся пургу, рядом с этим мужчиной, именно с ним. Его локти должны касаться меня. Его горячие черные глаза должны смотреть на меня.
Я рассматривала его как человека, которого давно не видела. Мне, в самом деле, казалось, что я его знаю всю жизнь и просто мы давно не виделись. Высокий лоб с двумя глубокими морщинами, которые хочется разгладить своими пальцами. Чуть крупноватый прямой нос, чувственные губы, легкая темная щетина, короткие волосы, твердый подбородок. Желваки ходят по щеке, как будто он недоволен сильно или сердиться. Он сердиться?
Я не хотела думать о том, как эта ситуация выглядит. Что он может на придумывать обо мне.
Почему то я просто доверяла ему безоговорочно. Как будто это был родной мне человек.
"Если бы он сейчас сказал, поцелуй меня", - подумала я, - "я бы тут же его поцеловала".
Мне стало радостно и легко. В голове не было никаких мыслей, кроме как об этом человеке, которого я видела в первый раз в жизни и даже не знала его имени.