День королевы Кримхильды, хоть и принес радости в виде обретения названых сестер и вестей из родного дома, выдался все же долгим и тяжелым.
После полудня она вместе с королем присутствовала на церемонии вручения верительных грамот новому послу Великой Моравии. Затем королевская чета в сопровождении всего двора побывала в священной роще, где возносили молитвы богу войны Циу накануне турнира, что состоится послезавтра. Будущие бойцы, как перед настоящей войной, посвящали Циу свои мечи, прося послать победу достойнейшему. Одним из первых горделиво вскинул меч герцог Земли Всадников, могучий рыжеволосый Гворемор Ярость Бури. Кримхильда заметила, как он с почтением смотрел на них с Хильдебертом. А следом за ним подошел и воздел меч нибелунгский витязь, виконт Гизельхер, и тоже долго глядел на нее и ее супруга. Стоявший среди гостей церемонии отец Гизельхера, граф Рехимунд, не сводил с сына взор, исполненный надежды и тревоги. И в это время королева-мать своим цепким взглядом тоже пронизывала Гизельхера, уловив, куда тот глядит.
Во время церемонии посвящения Кримхильде довелось стоять рядом с королевой-матерью, и она чувствовала, как одно ее присутствие вытягивает все силы. Шелест черного платья Паучихи казался зловещим, ее вдовья вуаль развевалась на ветру, как крылья ворона. Возвратившись в свои покои, молодая королева чувствовала себя просто убитой.
Она почти безразлично ощущала, как дамы и фрейлины Малого Двора снимают с нее драгоценности и верхнее платье, занимаясь ее переодеванием, как и утром. Возле себя она увидела Матильду Окситанскую, свежую и бодрую как всегда. Та чуть прищурила глаза, глядя на королеву, что заняла ее место на троне. Однако не пыталась уязвить ее, как обычно: "Как, ты устала? Ах, государыня-сестрица, ведь ты еще так молода! В свое время я успевала сделать за день гораздо больше!" Кримхильда не сомневалась, что нечто в этом роде герцогиня Окситанская и думает, однако сегодня та была непривычно сдержана. Как и мать, графиня де Кампани - та после недавней стычки молчала весь вечер, но ее взгляд так и сочился ядом. Но даже и это не волновало Кримхильду по-настоящему, так как от усталости все сделалось безразличным.
Королева даже почти не удивилась, когда Матильда обратилась к своей матери:
- Матушка, не будешь ли ты любезна составить для Ее Величества расписание дел на завтрашний день?
Графиня Кродоар вышла, на прощание метнув в сторону королевы последний змеиный взгляд. А Кримхильда вновь с вялым любопытством подумала: что на уме у непредсказуемой Матильды? Почему она так непривычно заботлива в этот вечер?.. Но даже думать сейчас утомленной королеве было трудно. И она молча сидела в кресле, предоставив фрейлинам расплетать ее волосы, которые затем бережно расчесала Ираида Моравская. Она тоже молчала, но ее глаза и прикосновения, в противоположность графине Кампанийской, излучали тепло, столь необходимое молодой королеве. Видя ее состояние, Ида и Матильда сняли с нее одежды тихо и старательно. Когда голова освободилась от давящих шпилек и заколок, стало немного легче. Но все равно, глаза закрывались сами собой. Королева едва нашла в себе силы попрощаться со своими дамами, которые удалились, сделав ей реверанс. Ида на прощание еще пожелала ей спокойной ночи, и королева бледно улыбнулась ей. С ней осталась Ротруда, обеспокоенно взиравшая на нее, и четверо молодых фрейлин.
Вечерняя церемония в обратном порядке повторяла утреннюю. Пока две девушки стелили ей постель, остальные сняли с королевы нижнее платье, умыли ее и вытерли все ее тело влажными полотенцами, а затем облачили в ночную сорочку. Кримхильда все это ощущала уже в полусне. Затем она упала на кровать и заснула, еще прежде чем Ротруда успела задернуть балдахин.
Однако Кримхильде не суждено было выспаться как следует в эту ночь. В замке Дурокортер ее часто мучили кошмары. Она смутно ощущала, что в здешней земле скрывается мрачная тайна. Недаром рассказывали, что королевский замок воздвигнут на крови. А усталость минувшего дня открыла путь кошмарам. Кримхильда ощущала себя запутавшейся в паутине, липкой и невероятно прочной. Куда бы она не бросилась, как бы не билась, плотная сеть опутывала ее все туже, сковывала движения, не давала дышать. А из темноты уже надвигалось нечто огромное, тяжелое, как индрик-зверь, готовое вот-вот навалиться на нее и раздавить...
Она вскрикнула и проснулась. С трудом выровняла дыхание, не сразу сознавая, где она. Затем села на кровати, понемногу успокаиваясь. Под закрытым балдахином было душно. Что за нелепая арвернская привычка - задергивать балдахин даже среди лета! В Нибелунгии завешивали кровать лишь если ожидался акт любви, или когда в постели лежал больной, умирающий. Здесь же, как обычно, перестарались, и балдахин превратился из удобства в орудие пытки.
Чувствуя, что ей необходимо подышать свежим воздухом, Кримхильда поднялась и надела домашние туфли. Зажгла стоявшую на столе масляную лампу. Затем, двигаясь осторожно, чтобы не разбудить спящую во фрейлинском покое Ротруду, королева надела накидку поверх ночной сорочки. После того, как ее одевали и опекали другие, не давая ей и пальцем шевельнуть, точно ребенку или калеке, было даже приятно самой заботиться о себе. Взяв свою лампу, она вышла на широкий длинный балкон, соединявший ее покои со спальней короля.
Ночь была светлая, звездная. Дул легкий ветерок со стороны полудня. В саду пели, будто состязаясь, соловьи. Будь на месте королевы Фредегонда, внучка вейлы, она бы услышала в птичьих трелях новые прекрасные сказания. Кримхильде же просто было приятно их слушать. В траве неумолчно трещали кузнечики, а издалека доносились голоса еще каких-то ночных птиц. Но все эти звуки не мешали, а дополняли друг друга, составляя особую музыку летней ночи, вместе с ее теплым дыханием, с темной прозрачностью неба, с таинственным мерцанием звезд. И ни одного человека вокруг. Лишь со стороны наружных стен мелькали факелы ночной стражи, обходившей замок. Но они совсем не мешали королеве дышать свежим воздухом.
Кримхильда глубоко вздохнула, наслаждаясь покоем ночи, какого ни за что не найти днем, среди людской суеты. Коснувшись своей груди, она нечаянно дотронулась до деревянного оберега, с которым никогда не расставалась. Она почувствовала исходящее от него тепло, точно вновь была в своем родном доме, и рядом с ней - родители, дед и вся большая семья, и она - под их защитой и поддержкой. Ей вспомнилось, как ее дед, король Торисмунд, тепло простился с ней и крепко обнял на прощание, отпуская в Арвернию, в совсем другую жизнь. И от этих воспоминаний ей стало легче на душе.
Из груди молодой женщины вырвался глубокий вздох. В этом вздохе выразилось все - и неутоленное одиночество, и надежды, которые она еще продолжала питать, хотя все чаще приходила в отчаяние при мысли о том, что они, кажется, не исполнятся никогда...
Она уже повернулась, чтобы уйти обратно в спальню. И тут из глубины балкона послышался глубокий мужской голос. Голос короля!
Монарх позвал ее:
- Кримхильда! Это ты, Кримхильда?
Она задрожала, не столько от ночной прохлады, как от волнения. Сердце забилось быстрее.
- Да, государь! Это я.
В свете лампы она разглядела в полутьме его высокую фигуру, в нескольких шагах от нее. Хильдеберт был одет в дневные свои одежды, стало быть, еще не ложился спать. И что-то промелькнуло в интонациях его голоса, в выражении его глаз в полумраке, отличное от привычной маски дневного безразличия...
Он помолчал, и затем спросил с неожиданным для него участием, подходя ближе:
- Ты не спишь? Опять плохой сон?
Она не могла поверить, что сама их встреча происходит наяву. Казалось, что это тоже был сон. Она давно уже отвыкла ожидать от своего мужа внимания.
Ответный взгляд ее был красноречивее всех слов.
- Да, не спится... А ты, государь, почему бодрствуешь ночью?
- Засиделся допоздна за новыми указами, что предлагает Совет. Решил подышать свежим воздухом, - он потянулся, разминая затекшие мышцы. - Правда, забавно, что нам одновременно захотелось одного и того же?
- Правда, - улыбнулась Кримхильда.
Король устало провел ладонью по лицу, как бы отгоняя нечто, мешавшее ему.
- Дела могут подождать, - отрывисто бросил он и шагнул ближе к своей супруге. Сделав несколько шагов, протянул к ней руку.
Его жена-девушка стояла, не двигаясь, боясь спугнуть затеплившуюся в ней надежду. Если бы она могла ему объяснить, как тоскует без него все это время, как сейчас ей особенно необходима его поддержка...
Молча приняла в свои ладони его руку, шершавую от рукояти меча и тетивы лука, твердую, как у простого воина.
Они стояли рядом, вдыхая свежий ночной воздух. И им было хорошо рядом.
Прервав молчание, Хильдеберт произнес совершенно непривычным для него виноватым голосом:
- Я должен просить у тебя прощения, моя дорогая! Мы с тобой часто видимся при дворе, но до этого дня я непростительно мало уделял тебе внимания. Однако, я надеюсь, теперь все будет по-другому. Если ты пожелаешь, я сам выступлю на турнире во имя твоей красоты!.. Вот увидишь, какой великолепный турнир мы устроим послезавтра, славную ратную потеху! Она будет вполне достойна тебя, моя королева!
- Что? - разочарованно опустила руки королева, радость которой как ножом отрезало. Разве он может понять, что она в самом деле ищет его внимания, тепла, супружеской любви?!
В следующий миг Хильдеберт и сам сообразил, что сказал не то.
- Прости, дорогая... Я хотел сказать, что рад возможности побыть с тобой в эту ночь!
Он томно, протяжно вздохнул. Эта ночь наедине с женой, красота которой поразила его с первого взгляда, будоражила его, заставляла искать ее ласки, забыв обо всем. Король понял, что не сможет сейчас уйти просто так, оставив ее в одиночестве. Кровь кипела в его жилах, пробуждала страстные желания.
Король проговорил горячо, страстно - такого голоса у своего супруга Кримхильда тоже прежде не слышала:
- Скажи мне, Кримхильда: ты рада, что мы с тобой встретились вот так, наедине,и никто не может нам помешать? Ты хочешь быть со мной сегодня?
Хотела ли она? Как своего законного супруга, как мужчину, за внимание которого она борется так долго. Кримхильда и любила Хильдеберта, и желала его, ибо, когда ради кого-то приходится прилагать много усилий, тот уже не может остаться тебе безразличен. Два года они считаются мужем и женой, и порой она чувствовала в своем воинственном супруге признаки мужского интереса, но, стоило им сделать шаг навстречу, тут же словно пропасть разверзалась между ними. Однако еще никогда в его интонациях, во взгляде не было столько страсти, и он раньше не говорил, что хочет быть с ней. И то были не просто слова: от него просто исходили волны желания, руки были горячи как огонь. Тонкое обоняние Кримхильды принесло исходивший от него запах мускуса, как от стреноженного жеребца, но и он не испугал девушку, напротив - пробудил в ней дремлющие желания. Какой ответ она могла ему дать?
В неярком свете масляной лампы, стоявшей на перекладине выше их голов, Хильдеберт разглядел взор своей жены, говоривший яснее всех слов. Она кивнула, бросив взгляд на дверь своих покоев.
Держась за руки, супруги переступили порог спальни королевы. Зажгли пять свечей в стоявшем на столе серебряном подсвечнике. Помещение озарилось зыбким причудливым светом. И в этом свете Хильдеберт и Кримхильда увидели друг друга и улыбнулись.
- Милости прошу присесть! - шутливо сказала молодая королева, отдернув балдахин и приглашая короля, точно гостя, сесть на край ее постели.
Присаживаясь напротив нее и снова взяв ее за руку, монарх проговорил:
- Поверь мне, Кримхильда! Я увидел в тебе с первой нашей встречи красоту и ум, что покорили меня! Я желал когда-нибудь сказать тебе это...
Его жена отвечала, не сводя с него глаз:
- Если бы ты знал, Хильдеберт, как давно я мечтаю об этой встрече, о настоящем супружестве! Я каждый день молю всех богов, чтобы брак наш был благополучен. Только вместе с тобой обретает смысл звание королевы арвернской и окружающая меня роскошь. Без тебя все это - не более чем золотая клетка, в которой я задыхаюсь, как птица с подрезанными крыльями.
- А я восхищался твоей красотой и ревновал ко всем! У меня в душе все огнем вспыхивало, когда я видел, как мои рыцари и нибелунгские дворяне смотрят на тебя!
Кримхильда лукаво приставила палец к его сухим обветренным губам.
- Ничего не говори! Не сомневайся: у тебя никогда не было причин для ревности...
- Я всегда это знал... - прошептал Хильдеберт, склонившись и страстно целуя жену. Она ответила на его поцелуй с тем же желанием. У нее закружилась голова, и сердце забилось от волнения, как будто она бежала к недосягаемой горной вершине.
Затем король стал ласкать ее руками через сорочку, добиваясь, чтобы в ней разгорался ответный жар. Он достаточно понимал женщин, чтобы сдерживаться до поры до времени: Кримхильда еще не готова, ей нужно время. И он, стараясь прикасаться мягко, гладил ей грудь, скользнув ладонями под сорочку. Затем его руки переместились ниже по гладкой, как шелк, коже юной жены, к самым сокровенным тайникам ее тела. Кримхильда блаженно откинула голову, закрыв глаза.
Она думала с волнением и радостью о том, что должно вот-вот произойти, и молилась про себя, истово, горячо: "Фрейя, Госпожа Сердец, Ездящая на Кошках, Хозяйка Волшебного Ожерелья! Соедини нас, наконец, на всю жизнь перед Богами и перед людьми! Позволь мне принять мою женскую судьбу, стать женой и матерью! Мне нужно дитя от него. Нужен мир между Нибелунгией и Арвернией!" - так просила она Богиню Любви.
Наконец, Хильдеберт уложил жену на постель, и сам упал сверху, чувствуя, что скоро оба они будут готовы к самому важному. И она тоже ощущала, как возбуждается ее супруг. Он же с трудом сдерживался, чтобы не дать волю самым исступленным, диким желаниям, не испугать жену. Он помнил, что она совсем неопытна, и что доверилась ему. Но бурлящая в венах кровь подстегивала его, заставляла спешить. Он стал торопливо снимать с нее ночную сорочку, та не поддавалась, а стоило потянуть сильнее - послышался треск рвущейся ткани. Хильдеберт прикусил язык, чтобы не выругаться совсем некстати. Зря он так спешит!.. Но он не мог больше ждать ни мгновения, когда белоснежное тело супруги взволнованно трепетало в его объятиях.
Вместе с лопнувшим воротом сорочки, король случайно ухватил схватил ее деревянный медальон. Цепочка натянулась, врезавшись в шею Кримхильде. Тот же оберег сделался горячим, словно его бросили в огонь. И Кримхильда, грубо вырванная из своей неги, испуганно вскрикнула, хватаясь за горло, обожженная и полузадушенная. Она изумленно глядела на нависавшего над ней мужа, не понимая, что случилось. Сладкое предвкушение вдруг сменили боль и страх.
А Хильдеберт увидел ее заново в блеске ярко разгоревшихся свечей - страх и недоумение на прекрасном бледном лице, разметавшиеся светлым облаком пышные волосы, в широко распахнутых глазах застыло недоумение... И никак не разглядеть за белокурыми волнами ее волос: лежит ли она на чистой кружевной подушке или на оббитых камнях мостовой? И что на той половине ее прекрасной головы, которая скрыта от его взора в тени: цела ли ее голова или зияет в виске кровавая рана, и кровь стекает струйками вниз? Густые струйки крови, алые, как лепестки роз...
"Красная роза - для любимой жены, а черную - оставь на камне могильном", - явственно раздался в ушах ее голос, хотя сама Кримхильда, лежавшая перед ним, не отводя страдальческих глаз, и не произносила ни слова.
Король Хильдеберт сел на кровати, спустив босые ноги на каменный пол, запустил пальцы в волосы и застонал, словно его сжигал изнутри невидимый огонь. Снова взглянул на жену, точно желал убедиться, не пропало ли наваждение. Но свечи горели ярко, и, как молния, его снова пронзило воспоминание, страшней которого вряд ли придется что-нибудь пережить, хоть с тех пор многое повидал и сделал. Воспоминание, которое зримо воплощала для него Кримхильда, так что он и стремился к ней, и боялся. Так длилось между ними все два года, что они считались мужем и женой. Каждый раз, когда они пытались сблизиться, он видел ее мертвой, убитой по трагической случайности им самим. И бежал прочь, зная, что его разум не выдержит, если это произойдет еще раз...
***
Это случилось давно, когда самому Хильдеберту было всего пятнадцать лет, и он был лишь третьим в очереди на престол среди арвернских принцев. Тогда на трон всего год как вступил его маленький племянник, Хлодоберт VIII, сын умершего короля Хлодоберта от Регелинды, носивший имя в честь отца и деда. За него правил регентский совет во главе с королевой Бересвиндой Адуатукийской. Спустя еще четыре года король Хлодоберт Дитя, едва достигнув десяти лет, скончается от черной оспы, посетившей Дурокортер. Но тогда все это было еще на прялке у вещих норн...
А в то время юный королевский дядюшка, принц Хильдеберт, как многие в этом возрасте, искал возможности проявить себя, мечтал о подвиге, о признании, о всеобщем восторге его деяниями. Присутствуя на Королевском Совете, он услышал, как один из вельмож сказал в споре, что простой народ страдает по вине распрей между власть имущими, и что сила государства при короле-ребенке может пошатнуться. И Хильдеберт решил сам, в одиночку, совершить вылазку в город, узнать, как живут их подданные. Он хотел сделать доброе дело для короля и своей семьи, чтобы все были благодарны ему.
Конечно, свой замысел принц должен был держать в тайне, иначе ничего не получилось бы. Он никому не сказал ни слова - ни наставнику, ни юным оруженосцам, своим сверстникам, ни, упаси Циу, матушке, которую, вообще-то, всегда почитал и добивался ее одобрения. Раздобыл для себя костюм простолюдина, сказался больным и заперся в своих покоях. А сам, переодевшись, выбрался из окна и, спустившись по водосточному желобу, покинул замок.
Город ослепил и оглушил принца тысячами разных звуков, запахов, сплетениями узких мощеных улиц, разномастными стенами зданий, суетой спешащих куда-то по своим делам людей. Деловито шагали мастеровые с цеховыми значками на груди. Двигались по улицам горожане всех родов занятий. Собирались пестрые толпы на рынке. Катили свои тележки торговцы вразнос, громко предлагая свой товар: булочники, мясники, зеленщики. Иногда проезжали верхом богато одетые дворяне или рыцари, и народ почтительно расступался перед ними. Их Хильдеберт избегал, чтобы не быть узнанным. Люди, проходя по двое и больше, оживленно беседовали между собой, и чуткое ухо ловило обрывки их разговоров. По улицам прыгали, как воробьи, мальчишки. Возле городского рынка сидели нищие, прося подаяния. За прохожими, что казались богаче других, увязывались бродячие жрецы, гадалки и прорицатели - и истинные, и шарлатаны, каковых тоже водилось в избытке.
Принц, до сих пор видевший свою столицу лишь с коня, когда проезжал по улицам в сопровождении пышной свиты, не ожидал, что город так широк и так разнообразен! Петляя среди его закоулков, он замечал и красоту, и убогую бедность, - все, чем была полна жизнь.
На одной из улиц его внимание привлекла девушка, торгующая цветами. Она ловко вынимала из корзины живые розы, составляла из них букеты, подбирая по цвету и по величине. И напевала при этом - собственно, ее звонкую песенку Хильдеберт и услышал сперва, а услышав - остановился.
- Белая роза - для девы любимой, розовая для суженой твоей, красная - для любимой жены, а черную - оставь на камне могильном!
Прислушавшись, Хильдеберт пролез между покупателями, что собрались возле лотка цветочницы. И замер. Прямо на него весело взглянули огромные ясно-голубые глаза из-под длинных ресниц. Девушка вдруг подмигнула ему и улыбнулась от всей души. Ее светлые волосы вились крупными кудрями и были так густы, что их с трудом сдерживала голубая лента, в тон ее опрятному, но простенькому, полинялому платью. Да, она выглядела скромной, даже бедной. Но принцу подумалось: наряди ее в богатое платье - и она затмит всех придворных красавиц...
Торговля у цветочницы шла бойко. Скоро ее прилавок опустел, и покупатели разошлись. Девушка сложила под него пустые корзины и осталась с принцем наедине. Он мучительно искал, как начать беседу. Но тут к цветочнице подошел городской стражник и, указав на кошелек с монетами, многозначительно пошевелил пальцами. Девушка, не удивляясь и ничего не говоря, отдала ему горсть монет. Когда стражник ушел, принц недоумевающе спросил у цветочницы:
- Это за что же ты ему платишь?
Она же в свой черед, казалось, удивилась его недогадливости.
- За то, что мне позволяется торговать на хорошем, людном месте. Видишь, как быстро все продала? Городская стража защищает от воров, к тому же...
- Но столько монет разом отдать! Если тебе перейти торговать на другую улицу, за которую берут не так много? Ведь люди и там ходят, купили бы твои цветы, - непонимающе произнес Хильдеберт.
Девушка рассмеялась, но и смех ее, звонкий как колокольчик, совсем не показался обидным обыкновенно вспыльчивому принцу.
- Какой ты смешной! Откуда ты взялся, что не знаешь городских порядков? На других улицах - другие продавцы. Не положено друг у друга перебивать кусок хлеба.
Хильдеберт опустил голову, пристыженный, как мало он, оказывается, знает о жизни своего народа. И сказал первое, что пришло ему в голову:
- Я, вообще-то, нездешний. Слуга барона Амбианского, только вчера приехал с моим господином в столицу.
Она с явным интересом взглянула на юношу из-под пушистых ресниц.
- Ты приезжий... так... это заметно... - и она вновь засмеялась, негромко, но так заразительно, что Хильдеберт и сам смеялся вместе с ней.
Ему не хотелось так скоро прощаться с девушкой, и он предложил, когда они стояли у городского фонтана с питьевой водой:
- Давай погуляем еще! Я сегодня свободен до утра. Если у тебя есть время...
Девушка сомневалась лишь мгновение. Беззаботно, по-мальчишески, хлопнула ладонью по выставленной руке Хильдеберта.
- Пойдем! Меня до вечера не хватятся. И я покажу тебе город...
И они весь день гуляли вдвоем по улицам Дурокортера, болтали и дурачились, как равные. Хильдеберт словно позабыл, что он принц, настолько ему хорошо было с простой девушкой, исполненной непостижимого обаяния. Его даже забавляло, что, с ее точки зрения, он, сын и внук королей, выглядит неотесанным. Например, когда им встретился едущий верхом рыцарь, принц отступил в сторону, чтобы не быть узнанным, но не поклонился, как другие прохожие. Его спутница лишь покачала головой, наверняка удивляясь про себя. Но ни о чем больше не спрашивала.
И ни она, ни он даже не спросили имен друг друга. Впоследствии Хильдеберт, бесчисленное количество раз вспоминая тот вечер, всегда будет сожалеть, что даже имя ее не осталось жить в его памяти...
День прошел незаметно для обоих. Бродя бесцельно по городу, юноша с девушкой ближе к вечеру случайно оказались возле какого-то кабака, судя по обшарпанной стене и кривой вывеске, не слишком высокого пошиба. Дверь кабака с треском распахнулась, и оттуда вывалились пятеро пьяных парней, судя по значкам на кафтанах - ремесленники из кожевенного цеха. Один из них, самый высокий и пьяный, заколотил кулаками в дверь, захлопнувшуюся перед его носом, и заревел как бык:
- А ну впусти, собака-трактирщик! Открой дверь, мы хотим пить дальше! Я всех угощаю, слышите! - он вдруг пьяно всхлипнул - Судьбу свою несчастную запиваю! От меня не...невеста ушла! Другого нашла, из нашего же цеха! Побогаче! Позор!
Друзья верзилы, такие же пьяные, поддакивали ему: что это, конечно, позор, и каждый честный мужчина после такого вправе напиться. Двое из них стали ломиться в кабак, из которого их, как видно, только что выставили.
А отвергнутый жених, опершись о перила крыльца, все продолжал орать свое, размазывая по лицу пьяные слезы
:
- От меня ни одна... Ни одна еще не уходила, друзья! Ни одна... и впредь не уйдет!
- Да вот хотя бы эта! - двое парней, один невысокий и коренастый, другой верткий как угорь, забежали навстречу Хильдеберту с девушкой-цветочницей, ухватили ее, поволокли в быстро темнеющий переулок. Девушка испуганно закричала.
Не помня себя, принц бросился в драку. Но силы были слишком неравны. Хоть и пьяные, парни твердо держались на ногах, и каждый был гораздо крепче пятнадцатилетнего юноши. Его отшвырнули прочь и побежали, волоча девушку с собой.
Кое-как поднявшись, не замечая в то мгновение боль от удара в грудь, Хильдеберт бросился за ними. Его вел крик девушки, что, не переставая, призывала на помощь. Принца поразило, что на ее вопль не собралась вся улица. Видно, здешние жители были трусоваты и не смели выходить из дома в темноте, а может быть, знали и боялись пьяных буянов.
Но вот вдалеке зажегся желтый огонь фонаря. Быстро приближались еще несколько темных фигур.
- Стража! - завопил один из пьяных, но девушку не выпустили. Они, должно быть, желали нырнуть в какой-то закоулок или в подвал, где стража их не найдет...
Хильдеберт сообразил все это за одно дыхание и поспешил за ними, на бегу подхватив камень с мостовой. Он был исполнен решимости сам освободить девушку, не дожидаясь стражи. Правда, он, переодевшись простолюдином, не взял не только меча, но даже ножа. Ладно, и булыжник - тоже оружие!
Легко догнав верзилу, он ухватил его за плечо, занес камень, готовясь ударить. Пьяный обернулся, вытаращив глаза. И отшвырнул девушку, собираясь драться.
Ее бросило вперед, и она оказалась точно в направлении удара Хильдеберта. Все произошло быстрее мгновения ока. Принц не мог успеть отдернуть руку. Он ударил камнем изо всех сил - и ее голова бессильно мотнулась.
В быстро гаснущих вечерних сумерках Хильдеберт ясно разглядел, как рассыпались по плечам и спине ее белокурые кудри, и как из пробитого виска хлынула густая алая кровь. А потом она без звука упала на мостовую, неловко подогнув ноги, и волосы ее окутали землю вокруг, точно облако, а в широко распахнутых глазах застыло недоумение.
Еще позже, пока стражники гнались за разбежавшимися в страхе пьяницами, Хильдеберт сидел возле нее, держа ее голову на коленях, и кровь, алая как лепестки роз, текла ему на руки из раны у нее в виске. А он тормошил, тряс ее, пытаясь привести в чувство, целовал ее похолодевшие губы. А, поняв, что все бесполезно, задрал голову к стемневшему небу и завыл, мучительно, без голоса, потому что горло стиснуло так, что он не мог произнести ни слова...
Как потом вернулся домой, в замок - он не мог вспомнить, будто во сне. Спрятал под пол испачканную, окровавленную одежду. Но наутро сказавшийся больным принц заболел по-настоящему: метался в горячке и бредил, все время видя перед собой ее, то живую и веселую, то - убитую его руками.
Лишь через несколько недель, выздоровев окончательно, Хильдеберт попытался узнать хоть что-то о девушке-цветочнице, что торговала близ фонтана. Но все поиски оказались безуспешны. Никто толком не знал ее, не смог назвать ее имени. Принц так и не узнал, кем она была, остались ли у нее родные. Лишь в его памяти она продолжала жить, и часто являлась ему во сне. Она танцевала со своими розами - живая, легкая, смеющаяся, - и напевала свою песню.
Шли годы. Принц Хильдеберт волею судьбы сделался наследным принцем, а затем и королем Арвернии. Но образ погибшей цветочницы оставался жить в его сердце. Повзрослев, он заводил отношения с некоторыми женщинами, но столь же легко оставлял их. Ни одна из них не была ею. И он в них разочаровался.
Со временем он ожесточился и стал служить богам войны, узнав свирепое упоение битвой. Он убивал и приказывал своим воинам убивать. Что значила гибель врага в честном бою в сравнении с убийством несчастной девушки?!
А потом ради заключения мира с Нибелунгией сосватали за Хильдеберта принцессу Кримхильду. И он, едва увидев присланный портрет, поразился: перед ним было точное изображение девушки-цветочницы! Страх и надежда овладели им. Однако он еще думал: быть может, наяву в ней не будет такого сильного сходства?
Но, встретив свою невесту только на свадьбе, молодой король убедился, что небеса его то ли благословили, то ли прокляли. Его первая любовь, его жертва обрела имя и вернулась к нему из мрака смерти! Ее лицо, глаза, губы, готовые к смеху и к поцелуям, ее великолепные волосы, даже походка...
Половина его сердца радовалась ей, как чуду: "Вот она, вернулась к тебе, сделавшись тебе ровней, как законная жена, чтобы никто не мог вас разлучить! Ну так прими же драгоценный дар судьбы!" Но другая половина рисовала в памяти ее мертвое тело, кровь на его преступных руках. И он содрогался от ужаса, заключая ее в свои объятия. Потому он и уехал прочь сразу после принесения брачных обетов, и в следующие два года избегал свою жену. Его влекло к ней, когда она была рядом. Но, стоило им остаться наедине в супружеской спальне - и ему вновь, точно наяву, виделось, как он бьет камнем, как она падает замертво, и по лицу ее течет кровь... Этот образ сводил его с ума, обращал в ужас. Чем сильнее было влечение к Кримхильде, тем больше он боялся, что, стоит им соединиться, он убьет ее снова. Сегодня ему почти удалось оставить призрак своей жизни за порогом супружеской спальни. Но тот вернулся, чтобы отомстить, в самый значимый для них миг...
***
А Кримхильда ничего этого не знала о жизни своего мужа. Она лишь поняла, что тот чем-то сильно огорчен. Улегшись обратно в постель, он резко отстранился от нее, протяжно вздохнул. Он еще испытывал желание. Но ни за что на свете не решился бы сейчас прикоснуться к жене.
- Прости... я... я... - он умолк, не находя слов, глядя в высокий расписной потолок.
Она сама склонилась к нему, прильнула головой к его груди. Слышала, как бешено бьется его сердце, как тяжело он дышит. Гладила его непокорные волосы, словно успокаивала ребенка. Однако король оставался лежать неподвижно, словно не замечал ее ласки.
- Мои руки в крови... О, как я виноват... - дико прохрипел он пересохшим горлом.
Кримхильда по-своему поняла его слова. Ей сразу вспомнилась война против Нибелунгии, сожженные города, поля, устланные трупами ее соотечественников... Но все это она знала, еще выходя за него замуж, и смогла, насколько возможно, простить ему прошлое ради будущего, что могло у них состояться. И лишь глубокий вздох сорвался с уст королевы, не сумевшей найти слов.
Лицо короля исказило страдание. Он не мог больше находиться рядом с той, кого уже убил однажды, и сегодня едва не совершил этого второй раз. Высвободившись из рук жены, он произнес с глубоким волнением в голосе:
- Мое сердце принадлежит тебе, любовь моя, но... - он помотал головой, не в силах ничего ей объяснить. - Если можешь, прости меня! Так должно быть...
Быстро исправив беспорядок в своей одежде, он вернулся в свои покои по тому же балкону.
А королева Кримхильда осталась одна в своей одинокой супружеской постели. Стиснув зубы, как от сильнейшей боли, она смотрела вслед мужу.
Каждый раз, как они пытаются сблизиться, что-то мешает им. И ведь Кримхильда была уверена, что она привлекает своего мужа, она чувствовала его влечение, сегодня особенно сильное. Но что же разделяет их?!