|
|
||
2
Шекспир, Джойс, Домбровский
Часть 1
Сановитый, жирный Бык Маллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой крест накрест лежали зеркальце и бритва. Мягкий утренний ветерок слегка вздымает полы его желтого распоясанного халата. Он поднимает чашку перед собой и возглашает:
-И подойду к жертвеннику Божию.
Он вглядывается в сумрак винтовой лестницы и грубо кричит:
- Выходи, Клинк! Выходи, иезуит несчастный!
Торжественно он следует вперед и заходит на круглую орудийную площадку. Обернувшись по сторонам, он торжественно благословляет башню, окрестный берег и подступающие горы. Потом, увидав Стивена Дедала, он наклоняется к нему и начинает истово крестить воздух, издавая булькающие звуки. Стивен Дедал, недовольный и заспанный, облокотясь не последнюю ступеньку, холодно смотрит на длинное, лошадиное лицо. Бык Маллиган быстро заглядывает под зеркальце и тут же прикрывает чашку.
- По казармам! - командует он сурово и пастырским голосом продолжает:
- Ибо сие, о возлюбленные мои, есть истинная христина, тело и кровь, печенки и селезенки. Музыку медленней, пжалуйста. Закрыть всем глаза, минуту, маленькая заминка и помолчать.
Он устремляет взгляд искоса вверх, издает долгий протяжный призывный свист и замирает, прислушиваясь. Резкий ответный свист дважды звучит в тишине.
- Спасибо, старина, - живо откликается он. - Так-то чудненько. Можно выключить ток!
Он соскакивает с площадки, с важностью глядит на своего зрителя и собирает у ног складки просторного халата. Жирное затененное лицо и тяжелый овальный подбородок напоминают средневекового прелата, покровителя искусств. Довольная улыбка гуляет у него на губах.
- Смех, да и только! - говорит он оживленно. - Это нелепое твое имя. Как у древнего грека!
Ткнув пальцем с дружелюбной насмешкой, он отходит к парапету. Стивен Дедал, поднявшись до края лестницы, бредет за ним, но, не дойдя, усаживается на край площадки и наблюдает, как тот, пристроив на парапете зеркальце и обмакнув в пену помазок, намыливает шею и щеки.
- У меня тоже нелепое - Мэйлахи Маллиган - два дактиля. Но тут звучит что-то эллинское, правда? Что-то солнечное и резвое, как молодой бычок. Мы непременно должны поехать в Афины. Поедешь, если я раздобуду у тетушки двадцать фунтов?
Он отложил помазок.
- Это он-то поедет! Изнуренный иезуит.
- Послушай, Маллиган.
- Да, моя радость.
- Долго еще Хейнс будет жить в башне?
- Кошмарная личность, а? Этакий толстокожий сакс. Он считает, что ты не джентльмен. Эти мне гнусные англичане. Их так и пучит от денег и от запоров. Он, видите ли, из Оксфорда. А знаешь, Дедал, у тебя самый настоящий оксфордский стиль. Это он все никак тебя не раскусит. Нет, лучшее тебе имя придумал я: Клинк - острый клинок.
Он выбривает с усердием подбородок.
- Всю ночь бредил про какую-то черную пантеру. Где у него ружье?
- А ты перетрусил не на шутку.
- Еще бы. В кромешном мраке, с каким-то незнакомцем, который стонет и бредит, что надо застрелить пантеру. Ты спас тонущего. Но я, знаешь ли, не герой. Если он тут останется, я ухожу.
Бык Маллиган, насупясь, тупо глядит на покрытую мыльной пеной бритву. Соскочив со своего возвышения, он роется в карманах брюк.
- Драла! Позвольте одолжиться вашим сморкальником вытереть мою бритву, - запускает руку в нагрудный карман Стивена и за краешек вытаскивает помятый платок. Бык Маллиган заботливо отирает бритву.
- Сморкальник барда. Новый оттенок в палитру ирландского стихотворца - сопливо - зеленый. Почти ощущаешь вкус, не правда ли?
Он снова поднимается к парапету и долго смотрит на залив.
- Господи! Как верно названо море у Элджи: великая нежная мать! Сопливо-зеленое море. Яйцещемящее море. Эпи айнопа понтон. Ах, эти греки, Дедал! Ты должен прочесть их в подлиннике. Талатта, Талатта! Наша великая нежная мать. Иди сюда.
Стивен подходит к парапету.
- Наша могущественная мать!
Внезапно он отводит взгляд от моря и серыми рыскающими глазами смотрит на Стивена.
- Моя тетка считает, ты убил свою мать.
- Кто-то ее убил.
- Черт побери, Клинк, уж на колени ты бы мог стать, если умирающая мать просит. Я сам гипербореец не хуже тебя. Но это ж подумать только, мать с последнитм вздохом умоляет стать на колени помолиться за нее - и ты отказываешься. Нет, что-то в тебе зловещее. Но бесподобный комедиант! Клинк, ты бесподобнейший из комедиантов. Эх, пес-бедолага. Надо бы выдать тебе рубашку да хоть пару сморкальников. А как те штаны, что купили с рук?
- Как-будто впору.
Бык Маллиган атакует ложбинку под нижней губой.
- Смех да и только. Верней будет - с ног. Дознайся, какая там пьянь заразная таскала их. У меня есть отличная пара, серые в узкую полоску. Ты бы в них выглядел потрясающе. Нет, кроме шуток, Клинк. Ты очень недурно смотришься, когда прилично одет.
- Спасибо. Если они серые, я их не могу носить.
- Он их не может носить. Этикет значит этикет. Он мать родную убил, но серые брюки ни за что не наденет. Этот малый, с кем я сидел в КОРАБЛЕ прошлым вечером, уверяет, что у тебя п.п.с. - прогрессивный паралич со слабоумием. На, полюбуйся на себя, горе-бард!
Стивен глядит в заботливо подставленное расколотое пополам зеркало.
- Я его у служанки из комнаты стянул. Тетушка ради Мэйлахи всегда нанимает неказистых - не введи его в искушение. И зовут Урсулой. Ярость Каллибана, не видящего своего отражения. Жалко, Уайльд не дожил на тебя поглядеть!
- Вот символ ирландского искусства - треснутое зеркало служанки.
Неожиданно и порывисто Бык Маллиган подхватывает Стивена под руку и шагает с ним вокруг башни, позвякивая бритвой и зеркальцем в кармане.
- Грех тебя так дразнить, правда, Клинк? Видит Бог, в голове у тебя побольше, чем у них всех. Треснувшее зеркало служанки. Ты это тому олуху из Оксфорда скажи и вытяни из него гинею. Он весь провонял деньгами и считает, что ты не джентльмен. А у самого папаша набил мошну, сбывая негритосам слабительное, а может, и еще на каких делишках. Эх, Клинк, если бы мы с тобой действовали сообща: уж мы бы кое-что сделали для нашего острова. Эллинизировали бы его.
- Ладно, пусть остается. Так-то он ничего, только по ночам.
- Так в чем же дело? Давай рожай. Я-то напрямик с тобой. Что ты имеешь против меня?
- Ты хочешь, чтобы я сказал тебе?
- Да, в чем там дело? Я ничего не припоминаю.
- Ты помнишь, как я пришел к тебе домой в первый раз после смерти матери?
- Как? Где? Убей, не могу припомнить. Я запоминаю толдько идеи и ощущения. Ну и что? Чего там такого стряслось, Бога ради?
- Ты готовил чай и пошел на кухню за кипятком. Из комнат вышла твоя мать и с ней кто-то из гостей. Она спросила, кто у тебя.
- Ну? А я что сказал? Я все забыл.
- А ты сказал, а ты сказал: - Да так просто, Дедал, у которого мамаша подохла.
Бык Маллиган покраснел.
- Я так сказал? И что же? Что тут такого? А что, по-твоему, смерть? Ты видел только как умирает твоя мать, а я каждый день вижу, как они отдают концы и в Ричмонде, и в Скорбящей, да после этого из них делают крошево в анатомичке. Это и называется подох, ничего больше. И не о чем говорить. Ты вот не соизволил стать на колени и помолиться за свою мать, когда она просила тебя на смертном одре. А почему? Да потому, что в тебе эта проклятая иезуитская закваска, только наоборот. По мне, так тут только одна падаль и пустая комедия. Ее лобные доли уже не действуют. Она называет доктора СЭР ПИТЕР ТИЛЗ и хочет нарвать лютиков с одеяла. Уж не перечь ей, вот-вот все кончится. Допустим, я и сказал так. Но я вовсе не хотел оскорбить память твоей матери.
- Я и не говорю, что это оскорбляет мою мать.
- Так что же тогда?
- Это оскорбляет меня.
- Нет, невозможный субьект, - Бык Маллиган круто повернулся на каблуках и пошел прочь вдоль парапета. Стивен остался на месте, глядя на мыс и спокойную гладь залива. Громкий голос позвал снизу из башни:
- Маллиган, вы где, наверху?
- Сейчас иду.
Он обернулся к Стивену.
- Взгляни на море. Что ему до всех оскорблений? Бросай-ка лучше Лойолу, Клинк, и двигаем вниз. Наш сакс поджидает уже свой бекон. Голова Маллигана задерживается на миг над лестницей вровень с крышей.
- И не хандри из-за этого целый день. У меня же семь пятниц на неделе. Оставь скорбные думы.
Голова его скрылась, но мерный голос продолжал, опускаясь,
- Не прячь глаза и не скорби
Над горькой тайною любви.
Там Фергус правит в полный рост,
Владыка медных колесниц.
Часть 2
В мрачном сводчатом помещении внутри башни фигура в халате бодро сновала у очага, то скрывая, то приоткрывая желтое его пламя. Мягкий дневной свет падал двумя снопами через высокие оконца на вымощенный плитами пол, и там, где эти снопы встречались, плыло, медленно вращаясь, облако дыма от горящего угля и горящего жира.
- Этак мы задохнемся, - заметил Бык Маллиган. - Хейнс, Вы не откроете дверь?
Стивен поставил бритвенную чашку на шкафчик. Долговязый человек, сидевший на подвесной койке, направился к порогу и отворил внутреннюю дверь.
- А у вас есть ключ? - спросил голос.
- Ключ у Дедала, - отозвался Бык Маллиган. - Черти лохматые, я уже задыхаюсь! Клинк!
- Ключ в скважине.
Ключ с резким скрежетом дважды повернулся в замке, и тяжелая наружная дверь впустила долгожданные свет и воздух. Хейнс остановился в дверях, глядя наружу. Стивен придвинул вплотную к столу свой чемодан , поставил его торчком и уселся ждать. Бык Маллиган шваркнул жарево на блюдо рядом с собой. Потом отнес блюдо и большой чайник к столу, поставил и вздохнул с облегчением.
- Ах, я все таю, как сказала свечка, когда... Но - Тсс! Не будем про это. Клинк, проснись! Подавай хлеб, масло, мед. Присоединяйтесь, Хейнс. Кормежка готова. Благослови, Господи, нас и эти дары твои. Черт побери, молока нету!
Стивен достал из шкафчика масленку, хлеб и горшочек с медом.
- Что за бардак? Я ж ей сказал - прийти в начале девятого.
- Можно и без молока обойтись, - вставил Стивен. - В шкафчике есть лимон.
- Да пошел ты со своими парижскими замашками! Я хочу молочка из Сэндикоува.
Хейнс, отправляясь к ним от дверей:
- Идет, идет ваша молочница с молоком.
- Благодать божия! Присаживайтесь. Наливайте чай. Сахар в пакете. А с треклятой яичницей я больше не желаю возиться.
Он кое-как раскромсал жарево на блюде и раскидал его по трем тарелкам.
Хейнс сел и принялся разливать чай.
- Кладу всем по два куска. Слушайте, Маллиган, какой вы крепкий завариваете!
- Уж как стану я чай заваривать, уж так заварю, говаривала матушка Гроган, а стану нужду справлять, уж так справлю!
- Боже правый, вот это чай!
- Уж такой мой обычай, миссис Кахилл, это она говорит. А миссис Кахилл на это: Ахти, сударыня, только упаси Вас Господи делать оба дела в одну посудину.
На кончике ножа он протянул каждому из сотрапезников по толстому ломтю хлеба.
- Это же фольклор. Это для вашей книги, Хейнс. Не можете ли напомнить, коллега, где говориться про посудину матушки Гроган, в МАБИНОГИОНЕ или в УПАНИШАДАХ?
- Мне думается, - ответил Стивен, не прерывая еды, - этого не найти ни в МАБИНОГИОНЕ, ни за его пределами. Матушка Гроган, по всей вероятности, состоит в родстве с Мэри Энн.
Бык Маллиган, рьяно нарезая новые ломти:
- На старуху Мэри Энн
Ей плевать с высоких стен,
Но, задравши свой подол...
Набив рот яичницей, он жевал и мычал.
В дверях, заслоняя свет, появилась фигура женщины.
- Молоко, сэр!
- Заходите, сударыня. Клинк, подай-ка кувшин.
Старуха вошла и остановилась около Стивена:
- Славное утречко, сэр. Слава Богу.
- Кому, кому? - переспросил Маллиган, - ах, да, конечно. Наши островитяне, - заметил Маллиган Хейнсу как бы вскользь, - нередко напоминают сборщика крайней плоти.
- Сколько, сэр? - спросила старушка.
- Одну кварту, - ответил Стивен.
- И впрямь, сударыня, прекрасное, - сказал Бык Маллиган, наливая им в чашки молоко.
- Вы, сэр, отведайте.
- Если бы все мы могли питаться такой вот здоровой пищей, в этой стране не было бы столько гнилых зубов и гнилых кишок. А то живем в болоте, едим дешевую дрянь, а улицы вымощены навозом, пылью и чахоточными плевками.
- А вы, сэр, на доктора учитесь?
- Да, сударыня.
- Вот оно как.
- Вы понимаете, что он говорит?
- Это вы по французски, сэр? - спросила она Хэйнса.
Хэйнс с апломбом обратил к ней новую тираду.
- Это по-ирландски, - объяснил Бык Маллиган, - Вы гэльский знаете?
- Я так и думала по звуку, это ирландский. А вы не с Запада, сэр?
- Он англичанин, - повторил Бык Маллиган, - и он считает, в Ирландии надо говорить по-ирландски.
- Нет спору, надо. Мне и самой стыд, что не умею на нашем языке. А люди умные говорят, язык-то великий.
- Не хотите ли чашечку, сударыня?
- Нет, сэр, спасибо, - старушка повесила бидон на руку, собираясь идти.
Хейнс обратился к ней:
- А счет у вас есть? Маллиган, надо бы заплатить, верно?
- Счет, сэр? Это значит, семь дней по пинте по два пенса это семь раз по два это шиллинг два пенса да эти три дня по кварте по четыре пенса будет три кварты это выходит шиллинг. Шиллинг да там один и два всего два и два, сэр.
Стивен вложил монету в ее нежадную руку:
- За нами еще два пенса.
- Это не к спеху, сэр. Совсем не к спеху. Всего вам доброго, сэр.
- Это отлично сказано, что треснувшее зеркало служанки - символ ирландского искусства.
Бык Маллиган толкнул Стивена башмаком под столом:
- Погодите, Хейнс. Вот вы еще послушаете его о Гамлете.
- Нет, я в самом деле намерен. Я как раз думал, когда пришло это ветхое создание.
- А я что-нибудь заработаю на этом?
- Чего не знаю, того не знаю, - Хейнс рассмеялся, снимая мягкую серую шляпу с крюка, на котором была подвешена койка.
Часть 3
- Друзья, вы двигаетесь?
У подножия лестницы Бык Маллиган спросил:
- А ты ключ взял?
- А вы платите за аренду башни?
- Двенадцать фунтов.
- Военному министру, - добавил Стивен через плечо.
- Зимой это унылое зрелище, надо думать. Как она называется? Мартелло?
- Их выстроили по указанию Билли Питта. Когда с моря угрожали французы, но наша - это омфал, - сказал Бык Маллиган.
- И какие же у вас идеи о Гамлете?
- Это уж столько ждет. Может и еще подождать.
- Он с помощью алгебры доказывает, что внук Гамлета - дедушка Шекспира, а сам он призрак собственного отца.
- Как-как?
- О, тень Клинка старшего! Иафет в поисках отца.
- Мы по утрам усталые, а это довольно долго рассказывать.
- Я хочу сказать, что эти скалы и эта башня мне чем-то напоминают Эльсинор. Выступ утеса грозного, нависшего над морем...
Правитель морей, Стивен смотрел на юг, через пустынный залив, где лишь маячил смутно в отдаленьи дымный плюмаж забытого пакетбота, и парусник лавировал у банки Манглис.
Бык Маллиган немедля изобразил ликующую физиономию с улыбкой до ушей. Он помотал туда-сюда болтающейся башкой болванчика и запел дурашливым веселым голосом:
- Я юноша странный, каких поискать,
Отец мой был птицей, еврейкою - мать.
С Иосифом плотником жить я не стал...
А кто говорит, я не бог, тем плутам
Винца, что творю из воды, я не дам.
Пусть пьют они воду, и тайна ясна,
Как снова я воду творю из вина.
Часть 4
Первый могильщик:
- Нет, без смеху. Вот тебе, скажем, вода. Хорошо. Вот, скажем, человек. Хорошо. Вот, скажем, идет человек к воде и топится. Хочешь не хочешь, а он идет, вот в чем суть. Другой разговор - вода. Ежели найдет на него вода и потопит, он своей беде не ответчик. Стало быть, кто в своей смерти неповинен, тот своей жизни не губил.
Второй могильщик:
- Это по какой же статье?
Первый могильщик:
- О ссылках и следствиях.
Второй могильщик:
- Хочешь знать правду? Не будь она дворянкой, не видать бы ей христианского погребения.
Первый могильщик:
- Верно твое слово. То-то и обидно. Чистая публика топись и вешайся, сколько душе угодно, а наш брат протчий верующий знай и не помышляй. Ну, да ладно. Пора за лопату. А что насчет дворян - так нет стариннее, чем садовники, землекопы и могильщики. Их звание - от самого Адама.
Второй могильщик:
- Он что, тоже дворянин был?
Первый могильщик:
- Он первый носил ручное оружие.
Второй могильщик:
- Полно молоть, ничего он не носил.
Первый могильщик:
- А, не надсаживай себе этим мозгов. Сколько осла не погоняй, он шибче не пойдет. В следующий раз спросят тебя эту вещь - отвечай: могильщик. Его дома простоят до второго пришествия. Ну, да ладно. Сбегай, брат, к Иогену и принеси-ка мне шкалик.
Второй могильщик уходит.
Копает и поет:
- Не чаял в молодые дни
Я в девушках души
И думал, только тем они
Одним и хороши.
Гамлет:
- Неужели он не сознает рода своей работы, что поет за рытьем могилы?
Горацио:
- Привычка - вторая натура.
Гамлет:
- Если к тому же и первая подгуляла - рука чувствительна, пока не натрудишь.
Первый могильщик поет:
- Но тихо старость подошла
И за руку взяла,
И все умчалось без следа
Неведомо куда.
Выбрасывает череп - Бам.
Гамлет:
- В этом черепе был когда-то язык, его обладатель тоже умел петь. А этот негодяй шмякнул его обземь, точно это челюсть Каина, который совершил первое убийство. Возможно, голова, которою теперь распоряжается этот осел, принадлежала какому-нибудь политику, который собирался перехитрить самого господа Бога. Не правда ли?
Горацио:
- Возможно, милорд.
Гамлет:
- Или какому-нибудь придворному. Он говаривал: - С добрым утром, светлейший государь Какой-то Какойтович. Как изволите здравствовать? Его звали лорд такой-то и такой-то, и он нахваливал лорду такому-то и такому-то его лошадь. Не правда ли?
Горацио:
Правда, милорд.
Гамлет:
- Да, вот именно. А теперь он угодил к Курносой, сам без челюстей, а церковный сторож бьет его лопатой по рылу. Поразительное превращение. Стоило ли растить эти кости, чтобы потом играть ими в бабки? Мои начинают ныть при мысли о том.
Первый могильщик поет:
- Бери лопату и кирку
И рой могилу старику.
Гамлет:
- Я поговорю с этим малым. - Чья это могила, как тебя там?
Первый могильщик:
- Моя, сэр.
Копай лопатой и киркой
Лови момент пока живой.
Гамлет:
- Чья могила, я говорю?
Первый могильщик:
- Так, для особы, которая была раньше женщиной, а теперь вроде как и не женщина.
Гамлет:
- А кто же она тогда,
Первый могильщик:
- А поди пойми. Была вот женщиной, а теперь на что она, такая женщина. И не годна ни на что.
Гамлет:
- Ага, и они откопали стюардессу. Давно ль ты могильщиком?
Первый могильщик:
- Из всех дней в году с того самого, как покойный король наш Гамлет одолел Фортинбраса.
Гамлет:
- А когда это было?
Первый могильщик:
- Аль не знаете? Это всякий дурак знает. Это было как раз в тот день, когда родился молодой Гамлет, тот самый, что теперь сошел с ума и послан в Англию.
Гамлет:
- Зачем послан в Англию?
Первый могильщик:
- Как это - зачем. За умом и послали. Пускай поправит мозги. А не поправит, так там и это не беда.
Гамлет:
- Как это - не беда?
Первый могильщик:
- А так, что там никто этого и не заметит. Там все такие.
Гамлет:
- Какие такие?
Первый могильщик:
- Безумные.
Гамлет:
- А каким образом он помешался?
Первый могильщик:
- А таким - взял и потерял рассудок.
Гамлет:
- Но на какой почве?
Первый могильщик:
- Да на той же, на нашей датской. Я здесь тридцать лет почитай на кладбище, с малолетства. А вот к примеру еще череп. Чтоб ему пусто было, этому чумовому сорванцу. Бутылку ренского вылил мне раз на голову королевский скоморох.
Гамлет:
- Бедный Йорик.
Александр умер,
Александра похоронили,
Александр стал прахом,
прах - земля,
из земли добывают глину.
Истлевшим Цезарем от стужи
Заделывают дом снаружи.
Пред кем весь мир лежал в пыли,
Торчит затычкой изнутри.
Первый могильщик:
- Это какой такой Александр?
Гамлет:
- Македонский.
Часть 5
Ричард Бербедж, играющий роль преступного короля, пришел со сцены, с размаху бросил тяжелые рыцарские перчатки на шаткий скрипучий столик.
- Черт бы побрал эту вашу пьесу, так ее растак!
Навстречу ему поднялись другие актеры.
- Да сидите уж. Я еще Билла ждать буду. Ах, ну я ему скажу, на этот раз скажу одно слово! Сборы, сборы! Вот вам и все сборы - два пенса и медная пуговица на дне кружки.
- И та от ширинки отвернута, - заботливо подсказал кто-то.
- Тогда их еще не было.
В дверь уборной вкатился маленький пухлый человечек с очень румяным и потным лицом.
- Уф! Ведь вот еле-еле протискался. Его величеству привет!
Сел на стул верхом, еле отдышался.
- Сплошной убыток, мистер Четль. Ведь это с ума сойти. Играть такую трудную пьесу аж с одиннадцатью переодеваниями и за одиннадцать шиллингов на человека! Где у него только голова была?
- У кого голова была?
- Вчера приходят к нему два джентльмена и спрашивают: - Что вы играете седьмого февраля? А он им: - Шикарную пьесу, трагедию, просто гора трупов, РОМЕО И ДЖУЛЬЕТУ. А они ему: - Нет, играйте РИЧАРДА ВТОРОГО. А он: - Пьеса старая, мы не сделаем сбор. А они ему: - Мы вам заплатим. Билл и настоял. Но меня не проведешь...
- О! Это какая же? Неужели все та же?
- Нет.
- Что? И сонеты не помогли?
- В ее гнездышко теперь большая птица залетает. Ее милость завела такого пеликана, что он каждую ночь прилетает клевать до крови ее сердечко. Ее душа до краев наполнена дарами ее милости.
- Хотел бы я знать, что у леди называется душой, и куда они их прячут по ночам?
- Вы уж скажете, мистер Четль.
- Куда ж тогда он бегает?
- Ладно. Будет мех, будет и цена. Я иду в СОКОЛ искать Билла там.
У театра к нему приблизился юноша. Он поправил плащ и Бербедж обратил внимание, что шпага висела не на том боку.
- Что за черт!
- Мистер Бербедж!
- А! - почти выдохнул Бербедж и отступил на шаг.
- Ну-ну, не надо. И так на нас уже смотрят. Идемте-ка. Так значит вы не сразу узнали меня?
- Если бы не ваш голос.
- Вот видите, я и пришла.
Толстяк шел по другой стороне улицы.
- Одну минуточку, я ему скажу просто...
- Да нет же. Я вас сразу и отпущу. Вы куда с ним шли?
- В СОКОЛ.
- Ну так и мы идем туда же. Скажите ему, чтобы он обождал вас в яблочной комнате.
Бербедж отошел к Четлю.
- Я боюсь за вас, мистер Бербедж. Я ваш друг и я за вас боюсь. Что это за приключение? Почему один успел забежать вперед, когда другой рядом с вами? Кого любят женщины, того не любят мужчины. Вспомните Марло.
- Да нет же, нет, какой еще Марло? Меня приглашают. Ждите меня через полчаса. Мы тоже идем в СОКОЛ.
- И Марло тоже зарезали в трактире. Вот так же зазвали и зарезали.
- Это женщина!
Они поднялись по темной скрипучей лестнице.
- Зайдешь через полчаса, - она отослала слугу. Садитесь, Ричард, будем разговаривать.
- Я до сих пор не понимаю, миссис Мэри. Я ведь три года ждал тебя, Мэри.
- А вот и врешь. Не мог ты меня ждать. Я прихожу к тем, кто меня не ждет.
Стояла тишина. Он приблизился.
- Не очень-то вы умелый. Друг вашего величества куда как более тонок в обращении.
- Счастливец, - вздохнул Бербедж.
- Ну, - она склонила голову набок.
Он резко обнял и жестко поцеловал ее в шею. Тело ее обмякло у него на руках. Он бормотал что-то невнятное. Она гибко развернулась и села на кровать вместо того, чтобы упасть навзничь.
- Сумашедший! Разве я для этого вас звала? А позвала вас вот для чего, лучше будет, если в театр вы завтра не пойдете. Да, играете вы хорошо, ничего не скажешь, но вот целуете...
- Тоже хорошо?
- Посмотрим, но не сегодня. Завтра в десять часов. Огонь будет потушен, вы постучитесь, я спрошу: - Кто? Вы ответите: - Ричард.
- О!
Часть 6
Драка шла кругами. Уже кто-то кричал с табуретки. Рыжее пиво лилось и хлестало. Поднимались самые дальние столики. Кто сразу нырял в круг, а кто просто шел посмотреть.
- Пусти, пусти меня. Ах ты так!
- Бьют-то, бьют-то как! - восторженно причитал Четль, схватив Бербеджа за локоть. Вы посмотрите, как он раздает! Эх, и здоровый же матросище. Он сразу рыжему всю скулу. А тот-то, тот-то просто ножками брыкает!
- Да что такое? Куда вы меня поволокли?
- Да идемте, я там вон сижу. Так представляете, он его прямо через стол на вытянутую руку. Вот так, в подбородок. Кулаком! Раз, раз, раз. А тот ему: - Это я шпион? А ты мне деньги платил? А матрос ему: - А я вот сейчас и заплачу. А тут Виллиам встает...
- А Виллиам-то причем?
- Как причем? К нему рыжий и приставал. Куда вы?
- Билл! Держись Билл, я иду к тебе!
- А я тебе говорю, если ты действительно дворянин - орал какой-то белобрысый парень.
- Уйди! - свирепо процедил Виллиам.
Бербедж схватил парня и приложил лицом к стене.
- Дорогу его светлости! - вдруг громко сказали сзади и сейчас же все смолкло. Через толпу шел высокий русый мужчина одетый с богатой скромностью и два телохранителя шли за ним.
- Мистер Виллиам. Вы мне нужны.
Они шли по улице. Лошадь вели сзади.
- Если бы не вы, все бы кончилось плохо для меня.
- А из-за чего все началось?
- Да из-за чертовой постановки. Пришли двое, показали перстень графа с печатью и сказали, это воля королевы, вы играете завтра РИЧАРДА ВТОРОГО. Рассказываю я это Четлю, а он меня и спрашивает: - Позвольте, дорогой, но эта пьеса о свержении законного монарха. Чего здесь поучительного? Положим, воля королевы. А кольцо-то чье? Графа Эссекса. А помните, господин Шекспир, что ваш покровитель в лицо назвал ее величество кривым скелетом, а она дала ему пощечину, а он шпагу выхватил... Он, Четль то есть выпил и при всех начинает рассказывать все то, что от меня же и слышал. И про Ирландские острова, и про взятие Эссексом Кадикса и еще черт знает про что еще. Но самое странное, что я получаю записку от миссис Фиттон, не приходите завтра в театр, и вообще в него не приходите, а уезжайте ка недельки на две прочь из Лондона.
- Недурно.
- И вот пока я читал записку...
- Он на вас и полез...
Тут он порывисто вскочил.
- О! Виллиам! Как мне не сладко было с нею. Чего только я не вытерпел за то, что увел ее от вас.
Комната Пембрука находилась на втором этаже.
- А где альбом? Он всегда лежал здесь.
- Ей подарил. Она знала, что это ваш подарок и не давала мне покоя.
- Она часто бывала здесь? Так вот как это получается. Так, значит, она часто бывала здесь?
- Билл, не сердитесь на меня. Я ничего не мог поделать. Вы сами виноваты, надо было вам вмешаться, а вы все видели и молчали. Вы только спросили: - Вам ничего не нужно мне мказать? Господи! Ничего не нужно? Но вы понимаете, тогда уже было поздно, поздно спрашивать. Она узнала об этом.
- От вас?
- От меня, конечно. Разве я мог что-то скрыть от нее? Мне надоело притворяться! От кого вы меня прячете! От какого-то балаганного шута? Нет, вы просто трус. Я ответил ей: - Но вы же, Мэри, три года прожили с ним! - Да вы с ума сошли!
- И вы поверили?
- Клянусь, поверил. Теперь сам себе удивляюсь. Черт знает, что за женщина.
Пембрук взял из рук вошедшего слуги поднос и до краев наполнил два серебряных бокала. Подал Шекспиру.
- Как раньше, а?
- Она вас сильно мучила?
- Вы, Билл, и понятия не имеете, что это за женщина. Она приходила ко мне одетая мужчиной. Разве есть у нее что-нибудь длительное? Потом она вдруг решила, что ей неудобно встречаться со мной здесь, мол, дескать, моя мать как-то не так на нее посмотрела тогда при встрече. Вот мы и встречались в каком-то вороньем гнезде под самым чердаком. Там еще такая мерзкая кровать. А ведь всегда была такой чистоплотной.
Помолчали.
- Вот почему я и попал сегодня в этот вертеп.
- Напиться, что ли?
- Сначала она приходила аккуратно и была нежна. Потом стала запаздывать - на час, на два, я сидел и ждал. А я зашла только на минутку, сегодня я не могу, ее величество делает новую прическу и я должна быть. Слушайте, - говорю, - Не забывайте, Мэри, я вам не клоун. - Так что из того? А если я клоуна люблю? - Я выгоню вас отсюда как шлюху. - А вот и не выгоните, потому что мой слуга проткнет вас шпагой и вы вытечете, как помойная бочка. И эта гнусная кровать!
- И что же?
- И рассорила-то она нас с вами только из-за того, чтобы мы в постели с вами не сошлись. И что любит только вас. Что я могу у вас же об этом и справиться. Но это ведь неправда?
- Неправда.
- Я так и думал!
- У нее был ребенок от вас?
- Мертвый мальчик. Она зарыла его как ведьма в огороде. Прямо в тряпках. Разве у нее могут рождаться какие-нибудь дети, кромке мертвых?
- Кроме мальчиков.
- Кроме мертвых мальчиков.
- А завтра вам действительно лучше уехать из Лондона. Черт его знает, что думает выкинуть Эссекс. Сейчас вот он заперся со своими друзьями, пьют, шумят, плачут над ним, а он обезумел от страха и гордости, клянется, что если ему не возвратят откуп на сладкие вина, то королева попомнит это. Ну, а королеве, между нами, есть что вспомнить. Этой девственнице есть, что вспомнить. Такого неразборчивого и старательного любовника в свои шестьдесят восемь лет королева вряд ли где отыщет. А он был куда пряток на всякие фокусы. Но и графу бы не следовало забывать, чья она дочка. Недаром ее папаша казнил двух своих жен. А чем же любовник хуже жены?
- Так вот какие, стало быть, дела.
- Лошадь возьмите мою.
- А вы знаете, все таки она не солгала вам, я действительно никогда не жил с нею.
Часть 7
Еще поднимаясь по лестнице, Шекспир услышал голоса за своей дверью. Четль, красный, распаренный, с распущенным поясом на огромном брюхе расползся по креслу и что-то такое рассказывал дочери парикмахера, у которого Шекспир снимал комнату. Одна рука у него расслабленно свисала, другой он держал мощную кружку с элем и изредка отхлебывал из нее, а в промежутках махал ею в такт своим речам и жидкость расплескивалась во все стороны. Хозяйка, увидев постояльца, на которого у нее были свои виды, по бабьи всплеснула руками и закудахтала:
- Ой! Это такой насмешник, такой шалун, он рассказывает...
- Вы давно меня здесь ждете?
- Да вот, с вечера.
- Пива хотите?
Шекспир молча покачал головой.
- А вы-то молодец! Вот уж никак не ожидал. Пока матрос тот тащил прохвоста через стол, а вы тут и рыжего опрокинули. Он только этими - ножками брык. Только посуда загремела. Я и опомниться не успел, а его нет. Лежит под столом. А на него-то, на него-то... И стол, и жбан с пивом и кильки в томате... Просто класс.
- А виноваты-то вы.
- Да, пожалуй, что я. Никто меня за язык не тянул. Эти господа ой как прытки. Они, конечно, давно следили за вами. Если бы не лорд...
- Ну, довольно. А как туда попал Бербедж? Что с ним случилось?
- Мы вышли из театра, а тут эта ваша цыганка в штанах к нему прямо шасть.
- Простите меня, но надо работать. ГАМЛЕТ моя следующая постановка, а ничего не клеится, все разваливается не сложившись. Хочу ночью поработать.
- Так вот! После того как вы ушли с этим джентльменом, я остался с Ричардом и он мне сказал, что ваша леди назначила ему свидание на чердаке. Он должен прийти завтра в десять часов и постучаться в среднюю дверь. Она спросит: - Кто там?
- Сто грамм.
- А он должен ответить: - Ричард Второй. И тогда...
Шекспир, громко стуча башмаками уже скатывался с лестницы. Четль растерянно оглянулся, хрюкнул и сердито сполз со стула.
Часть 8
Быстро смеркалось. Из низких труб валил белый дым. Было холодно. Под окнами прошли две женщины. Несли вдвоем бельевую корзину. Она уже хотела отойти от окна, как вдруг услыхала топот копыт во весь опор. Три всадника пронеслись и скрылись на соседней улице. Первый держал свернутую в трубку грамоту. Два других, грубо подпрыгивая, еле поспевали за ним. Она видела, как всадник вытянул плеткой коня между ушей. Конь был резвый, не стоило его так хлестать.
Было все тихо. Пока. С площади слышался нарастающий гул. Всадники остановились перед толпой. Первый взмахнул грамотой, но толпа закричала на него, полетели камни. Он повернул коня и ускакал. Она стояла, обеими руками держась за занавески. Дом был пуст, никто ей не мешал. И вот наконец толпа появилась. Один человек шел впереди. Он был высок и строен, с короткой рыжеватой бородкой. Одет он был во все черное. Поверх одежды висела короткая цепь. За ним шел другой со шпагой наголо. Ее передернуло. Этот цыпленок, недоносок, всегда выводила ее из себя своей женственной мягкостью. Корректностью и печалью. Это был граф Рутленд - самый противный из всей этой ученой своры. Теперь он шел со шпагой наперевес на королеву. Иду на Вы. За ним шел граф Эссекс. Этот по крайней мере хоть был мужчиной. Он кривлялся, как бесноватый. Курчавые длинные волосы спутались и сбились, закрыв высокий благородный лоб. Он кричал, сжимал кулаки, делал непристойные жесты и даже подпрыгивал. И тогда его светлая бороденка воинственно торчала вверх. Наконец она услышала. Эссекс выкрикивал:
- И меня убить. Это меня, блин, хотят убить. За то, что я когда-то не так давно спас Родину! Я окружен врагами. Мне дали отравленное вино. Отраву мне! Победителю при Кадиксе! Я верный слуга ее величества, сволочи! Я люблю королеву и своих солдат!
И он простирал к небу руки в черных перчатках с дырками на запястьях. Все шли пешком. Толпа равномерно и не спеша, подобно маслянистой реке, заливала всю улицу. Эссекса уже поддерживали за руки, и его вихлявое тело было похоже на недоделанную куклу марионетку. Вдруг он встал на ноги, откинул волосы со лба и что-то сказал, повернувшись к замершей толпе. Она не расслышала. Пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат в белом плаще с красным подвоем. Центурионы двинулись снова. Теперь она смотрела на них сверху вниз. Щли хорошо вооруженные сторонники Эссекса. Шли черные обветренные работники Лондонской судоверфи. Шли крестьяне в войлочных широких шляпах. Боже! Но откуда крестьяне-то здесь взялись? Шли мастеровый в цветных одеждах своих цехов. Шли их подмастерья с мальчишескими лицами. Прямо маскарадное шаствие какое-то. Шли купцы, торговцы, разносчики, менялы, ювелиры, шлюхи и убийцы, конюхи и трактирные девки, мясники и рабочие скотобоен, клерки и полисмены, Шли гуртоправы и плясуны. Шли зазывалы и просто Лондонские уличные мальчишки, без которых, как известно еще со времен Шерлок Холмса, ничто никогда не обходится. Шел секратарь суда, шел доктор-специалист по выкидышам. Шел, она пошатнулась, и до боли впилась ногтями в свои ладони, шел актер и пайшик театра ГЛОБУС Виллиам Шекспир. Шел с высоко поднятой головой и глазами, устремленными куда-то вдаль мимо Эссекса и всех остальных вместе взятых. Не послушался. Она нервно забарабанила по стеклу. И вот под етот ее барабанный бой он протек мимо с толпой. В конце концов, какое им всем дело до того, что отвергнутый любовник поднялся бунтом против своей семидесятилетней ведьмы, которая, видите-ли, невовремя оняла у того пакет на сладкие вина.
Часть 9
На свидание она не опоздала. Она сняла берет и бросила его на постель. С ума сойти - она так и не переменила перо. А что она еще не переменила? Как он пойдет обратно? Эссекс с друзьями заперся в замке и его уже осаждали правительственные войска. Все-таки надо было захватить с собой стилет. Говорят, достаточно им взмахнуть, чтобы от тебя отстали. Да-да, с королевой плохие шутки. И что ему понадобилось в этой истории? Хочется быть повешенным на одной перекладине с графом? Актеришка! Клоун! Сочинитель стишков! Вчерашний дворянин. И тоже. Лезет. Герб получил - Не без права. Кому понадобится его шпага? Однажды она стала перевязывать ему царапину, их руки были соединены, и казалось, что кровь одна переливается из сосуда в сосуд... Свеча коптила. Грязный полог над чердачной кроватью.
- Скорее бы. Ну иди же иди.
В дверь постучали.
- Кто?
- Ричард Второй.
Часть 10
Бербедж собирался на свидание. Вошел толстяк Четль.
- Слышали? Суссекс проиграл Юнайтеду.
- Ничего я не слышал.
- Сдались все до одного.
- Кто все?
- Эссекс, Рутленд, Соутгемптон, Блонд и Никола Питерский.
- Нигде я не был. Как поживает ваш Вильгельм Завоеватель?
- Я сегодня встретил вашего друга и сказал ему: - Имейте в виду, мистер Шекспир, я обгоню вашего ГАМЛЕТА. А он сказал, что ГАМЛЕТА обогнать нельзя, потому что быстрее ездить невозможно, больше скорости света получится. По физике так не бывает. А он спросил, почему я пишу про Вильгельма Завоевателя. А я ответил, что мистер Бербедж говорит, что Вильгельм Завоеватель достойнее Ричарда, потому что пришел раньше.
- Ну и что вам ответил Билл?
- Не хрена он не ответил. К тому времени они уже пробились к Темзе.
- И он был с ними? О! ( Эта чертова ведьма нарочно затянула Билла в это дело и записку специально передала со мной.) Виллиам был там. Как же он сразу не понял!
Он бежал все быстрее и быстрее, на ходу опрокидывая корзины и телеги торговых рядов вдоль узких улочек. Черная ведьма! Ворона! Цыганка! Трактирная потаскуха! Девка! Нет, сейчас она ему точно скажет, где его друг. Что она с ним сделала. И ей не поздоровится. Взбежал по лестнице. Остановился. Перевел дыхание. Поправил галстук. Поднял руку. Тук, тук, тук.
- Кто?
- Король Ричард Второй.
- А вам уже нечего тут делать, ваше величество. Вильгельм Завоеватель пришел раньше Ричарда Второго, - ответил голос Билла.
Бербедж с облегчением откинулся к стене и рукавом смахнул холодный пот со лба. Боже ты мой, как же хорошо. И это когда грубым обманом у него увели самую лучшую его любовницу.
Часть 11
Тут рыжебородый моряк, который не спускал глаз с вновь вошедших, прямо в лоб спросил Стивена:
- А вот как твое имя?
- Дедал.
Моряк тяжко уставился на него заплывшими сонными глазами.
- А Саймона Дедала знаешь?
- Слыхал про такого.
- Он настоящий ирландец.
- Даже слишком настоящий.
- Я видел, как он с пятидесяти ярдов через плечо расстрелял два яйца на двух бутылках. Садит с левой без промаха.
Одолевая икоту и помогая себе жестами непослушных рук, моряк постарался как можно лучше объяснить:
- Гляди. Вот, скажем, сюда бутылки. Нет, постой. Лучше сюда, да. Отмеряем пятьдесят ярдов. На каждой бутылке по яйцу. Этот наставляет пушку через плечо. Целится.
Он изогнул туловище вполоборота, закрыл правый глаз.
- Бабах! Буффало Билл бьет всегда между глаз, промаха он не давал и не даст. А звать меня Мэрфи. Д.Б.Мэрфи из Кэрригейлоу. Знаешь, где это?
- Куинстон Харбор.
- Точно. Форт Кэмден и форт Карлайл. Вот мои где места. Все корешки оттуда. Вот где мои места. У меня и женушка там. Ждет меня, не дождется. Знаю. За Англию, дом и красу. Законная верная жена. А ее муж, то есть я, а я ее уж семь годков не видал. Все по морям, по волнам.
- Слышь, а у тебя не найдется жвачки угостить?
Хозяин заведения вынул кусок жевательного табаку из кармана добротной куртки, висевшей на крючке, и передал по рукам.
- Спасибо, - сказал моряк, - А в Триесте видал, как итальяшка один убил человека. В спину ножом. Вот такой ножик.
С этими словами он вытащил складной нож весьма угрожающего вида под стать владельцу и занес его словно для удара.
- Это в бардаке было. Выясняли, кто кого подковал. Малый схоронился за дверью, да как выскочит у того за спиной. Вот такие финики. А потом - ххак - и всадил в спину по самую рукоятку. Прощайся с жизнью, - говорит. А тот уже и попрощался.
- Все это чисто академические вопросы о том, кто такой Гамлет - сам Шекспир или Яков Первый или же Эссекс. Споры церковников об историчности Иисуса. А Хейнс ушел, - Провещал Рассел из своего темного угла.
- Вот как.
- Он просто в восторге от любовных песен Коннахта.
Спеши скорей, мой скромный труд
К надменной публике на суд.
Как горький рок, тебя постиг
Английский немощный язык.
- Дым наших торфяников в Баскервиль холле совсем одурманил ему голову, - предположил Джон Эглинтон. Врагов заклятых матери и дети, которых, кроме нас, никто б не пощадил. Он будет доказывать, что ГАМЛЕТ - это история о призраках, - объявил во всеуслышание Эглинтон, указывая на Стивена. - Он как жирный парень в ПИКВИКСКОМ КЛУБЕ хочет, чтобы наша плоть застыла от ужаса.
О, слушай, слушай, слушай!
- А что такое призрак? Елизаветинский Лондон столь же далек от Стратфорда, как развращенный Париж от целомудренного Дублина. Кто же этот призрак, из limbo patrum возвращающийся в мир, где его забыли? Кто он - король Гамлет? Старые моряки, которые плавали с самим Дрейком, жуют колбаски среди публики не стоячих местах. В полумраке возникает актер, одетый в старую кольчугу с плеча придворного щеголя. Это - призрак, это король, король и не король. Это Шекспир, который все годы изучал ГАМЛЕТА, чтобы уподобиться призраку:
- Гамлет, я дух твоего отца.
Он обращается к сыну - сыну души своей, юному принцу Гамлету, и к своему сыну по плоти Гамнету Шекспиру, который умер в Стратфорде, чтобы чтобы взявший его имя жил вечно. И неужели возможно такое, что бы он не сделал логических выводов из этих посылок: ты обездоленный сын - я убитый отец - твоя мать преступная королева.
- Но это уже копание в частной жизни великого человека, - вмешался Рассел, - Вынюхивать закулисные сплетни: поэт пил, поэт был в долгах. У нас есть КОРОЛЬ ЛИР и он бессмертен.
- Вот уж ее призрак никогда никого не тревожил, - сказал Эглинтон.
- Она скончалась через шестьдесят семь лет после своего рождения. Она видела его входящим в жизнь и покидающим ее. Она была первой его возлюбленной. Гений не совершает ошибок. Блуждания гения ведут к вратам открытия. Или вы думаете, что автор АНТОНИО И КЛЕОПАТРЫ страстный пилигрим вдруг настолько ослеп, что разделял свое ложе с самой мерзкой мегерой во всем Йоркшире? Бывал наш Вилл с другими мил, но только Энн взяла его в плен. Во ржи густой слила уста прелестных поселян чета.
- Значит, по вашему мнению, она была неверна поэту?
- Где было примирение, там прежде должен был быть разрыв. Не может быть примирения там, где прежде не было разрыва. Если вы хотите узнать тени каких событий, попробуйте разглядеть как эти тени развеиваются. Чем сердце смягчит человек, Истерзанный бурями мира, Бывалый как сам Одиссей, Перикл, когда князем был Тира... У Гете есть одно изречение: -Остерегайся того, к чему ты стремишься в юности, ибо в зрелые лета ты получишь это сполна. Но его утраты для него прибыль. Личность не оскудевает. Он движется к вечности, ровным счетом ничего не почерпнув из той мудрости, которую сам и писал, и тех законов, которые сам же и открыл. Его забрало поднято. Он призрак, он тень сейчас, ветер в утесах Эльсинора, зов моря, яйцещемящий для того, кто сущность его тени. Антисфен, ученик Горгия, отнял пальму первенства в красоте у племенной матки Кюриоса Менелая, аргивянки Елены, у этой троянской кобылы, в которой квартировал целый полк героев, и передал ее скромной Пенелопе. Он прожил в Лондоне двадцать лет, и бывало, получал жалованья больше, чем лорд-канцдер Ирландии.
- После господа бога больше всех создал Шекспир, - сказал вошедший Бык Маллиган.
- Мужчины не занимают его, женщины тоже. Он возвращается. Он возвращается на тот клочок земли, где был рожден. Он сажает в землю тутовое дерево, потом умирает. Могильщики зарывают Гамлета-отца и Гамлета-сына. Наконец он - король и принц. Метерлинк однажды заметил, если сегодня Сократ выйдет из дома, он обнаружит мудреца, сидящего у своих дверей. Если нынче Иуда пустится в путь, Этот путь приведет его к Иуде. Мы бредем сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но каждый раз встречая самих себя.
- Эврика! - возопил Бык Маллиган, - Эврика!
- Вы устроили надувательство, - без околичностей сказал Стивену Джон Эглинтон. - Вы нас заставили проделать весь этот путь, чтобы в конце показать на банальнейший треугольник. Вы сами-то верите в то, что говорите?
- Нет, не верю.
- Джон Эглинтон, душка Джон,
Почему без жинки он? - пропел Бык Маллиган.- Ох уж этот китаец без подбородка! Чин Чон Эг Лин Тон. Мы с Хейнсом зашли как-то в этот их театришко, в зале слесарей. как раньше греки, как Метерлинк, наши актеры творят новое искусство для Европы. Театро Аббатства! Мне так и чуялся пот монашьих причинных мест. Шут ты кладбищенский - это опять к Стивену - Синг уже давно перестал ходить в черном. Чтоб быть как люди. Черны только вороны, попы, и английский уголь.
- Да добрая игрушка, - рыжий матрос все крутил в руках свой грозный стилет.
- Сухари у нас на шхуне тверже шкуры сатаны,
Солонина солонее жопы лотовой жены.
Эх, Джонни, Джонни Ливер,
Эх, Ливер Джонни, эх!
- Весьма банальна мудрость бытия, Все новое в нем шьется из старья, в конце концов, в непрекращающемся реконструировании из тех же самых материалов прежние цели играют роль средств: означаемое превращается в означающее и наоборот, - Стивен сидел за стойкой вполоборота к двери.
Часть 12
Шекспир выходит от своей смуглой леди. На улице его поджидает Гамлет напротив через дорогу. Темно. Движутся силуэты. С громкой руганью прозжает между ними повозка, с ног до головы обдав Гамлета мерзкой жидкостью из ближайшей колдобины.
- Ах, чтоб тебя. Сначала баснописцы засунут тебя в такой сюжет, что хоть стой, хоть падай, а потом и по жизни ходи в том же самом.
- Гамлет, сын мой! Или ты мне опять привиделся, или я действительно призрак твоего отца.
- Судя по тому, мессир, от кого вы держите путь, я бы не был столь категоричен.
- Ну да, конечно, ты и не был. И все-таки, твой отец был действительно прекрасным человеком, не в пример твоему дядюшке.
- И как всякий прекрасный человек был абсолютно бесплоден.
- Однако тебя он все-таки произвел на свет, или вы все еще думаете, что детей в грязном белье находят?
- А вы пытаетесь нас убедить, что их находят в капусте.
- А кого тогда аист приносит?
- Отец! Из своего далека давно хотел тебя спросить.
- Быть или не быть?
- Не смешно.
- Отчего же?
- Оттого, что все твои комедии ты почему-то запихал в другую коробку и выдаешь за трагедии.
- А ты не лишен остроумия, как я не пытался избавить тебя от этого качества.
- Чувство юмора никогда не лишнее. Попробуй-ка на протяжении веков побыть в моей шкуре.
- А ты попробуй в моей.
В это время они проходили мимо трактира, в котором оппоненты яростно набрасывались на Стивена. Бык Маллиган сидел в углу и в такт отбивал пивной кружкой:
- Сам себе отец. Постойте. Я забеременел. Афина-Паллада. Щас рожу!
- Что до его семьи, - продолжал Стивен, - то матери его живет имя в Арденском лесу. Гамлет, черный принц, это Гамнет Шекспир. Кто были девушки в БУРЕ, в ПЕРИКЛЕ, в ЗИМНЕЙ СКАЗКЕ - мы уже знаем.
- А ты знаешь, кем они были, - толкает Шекспир Гамлета, лукаво улыбаясь. Они сели в углу напротив Быка Маллигана.
- Кто была Клеопатра, котел с мясом в земле Египетской, и кто Крессида, и кто Венера, мы можем догадываться.
Дверь трактира со скрипом громко захлопнулась.
- У него было три брата, Гилберт, Эдмунд, Ричард. Гилберт рассказывал в старости неким благородным господам, как однова случись Господин кассир пожаловали ему вот не соврать дармовой билет и как видал он там в этом самом Лонноне свово брательника что сочиняет пиесы господина Виля в комеди со знатною потасовкой а у того здоровый детина сидел на закорках. Колбаса, что продавали в партере, преисполнила гилбертову душу восторгом. Он сгинул бесследно, но некий Эдмунд и некий Ричард присутствуют в сочинениях любящего Вильяма.
Рассел: - Имена! Что значит имя?
Бык Маллиган: - Тут промолвил медик Дик, всем почудилось - пердык.
- В его троице черных Виллов Яго, Ричард-горбун и Эдмунд в КОРОЛЕ ЛИРЕ, двоим присвоены имена злых дядюшек.
Эглинтон: - Но тот, кто незапятнанное имя мое крадет...
- Он запрятал свое имя, прекрасное имя Вильям, в своих пьесы, дав его где статисту, где клоуну, как на картинах у старых итальянцев художник иногда пишет самого себя где-нибудь в неприметном углу.
Гамлет: - Ну как же, всем хочется въехать в историю, тем более на своем.
- Как для Джона оГонта, его имя дорого для него, столь же дорого как щит и герб.
Шекспир: - Но позвольте...
- Что значит имя? Этот вопрос каждый задает себе в детстве, когда впервые пишет то имя, которое есть его имя. Звезда, сияющая и днем, огнедышащий дракон, поднялась в небесах при его рождении. Она одиноко сияла средь бела дня, ярче, чем Венера ночью, а по ночам светила над дельтой Кассиопеи.
Шекспир: - Да ну?
- Созвездия, что раскинулось среди звезд, изображая его инициал.
Шекспир Гамлету: - О каком созвездии он только что говорил?
Гамлет: - Астрономии я не постиг, слишком рано ты меня укокошил.
Шекспир: - Я тебя в Англию послал тогда. Если про себя не помнишь, перечитывать надо.
Гамлет: - Сам себя перечитывай, если тебе надо.
- Его взгляд останавливался на ней, стоящей низко над горизонтом, восточней медведицы, когда в полночный час он проходил летними дремлющими полями, возвращаясь из Шоттери из ее объятий.
Шекспир: - Помедленнее пожалуйста. Я записываю. Из чьих, вы говорите, объятий я возвращался?
- Вы неплохо обыгрываете его имя, - признал Джон Эглинтон.- А ваше собственное имя довольно странно. Как мне кажется, оно объясняет ваш эксцентрический склад ума.
- Вам ботинки не жмут? - Переспросил Джона Стивен.
- Это очень интересно, потому что мотив брата, понимаете, - начал Рассел, - встречается и в древнеирландских мифах. Как раз то, о чем вы говорите. Трое братьев Шекспиров. И то же самое у Гриммов, понимаете, только в сказках. Там всегда третий брат - настоящий герой, женится на спящей принцессе и все такое.
Шекспир: - Если на спящей, тогда почему бы и не все такое?
- Вы можете сказать, что это просто имена из тех греческих хроник, откуда он брал себе материал для пьес.
Шекспир Гамлету: - А ты не помнишь, откуда я брал материал?
Гамлет: - Там его больше нет. Ты всегда берешь сразу все. Не переживай.
- А почему тогда он выбрал эти, а не другие? Ричард, богатый злодей, бастард, приударяет за овдовевшей Энн, улещает и обольщает ее, злодей - веселую вдову. Ричард-завоеватель, третий брат, царствует после Вильяма-побежденного. И все остальные четыре акта драмы прямо-таки висят на этом первом. Ричард - единственный из всех королей, кого Шекспир не ограждает почтенья долгом, суетным как мир. Почему побочный сюжет в КОРОЛЕ ЛИРЕ, где действует Эдмунд, утащен из Аркадии Сидни и пристегнут к кельтской легенде доисторичесокй древности?
- Уж так делал Вилл, - вступился Джон Эглинтон. - Это вовсе не значит, что сегодня мы должны склеивать скандинавскую сагу с обрывком романа Мередита. Que voules-vous? - как сказал бы Мур. У него и Богемия находится на берегу моря, а Одиссей цитирует Аристотеля.
- Почему? - продолжал Стивен, сам отвечая самому себе. - Потому что тема брата обманщика, брата захватчика, брата прелюбодея или же брата, в котором все это сразу, была тем для Шекспира, чем нищие не были, тем, что всегда с собой.
Шекспир: - Ну да, как Париж для Хэмингуэя.
Мотив изгнания из сердца, изгнания из дома звучит непрерывно начиная с ДВУХ ВЕРОНЦЕВ и до того момента, когда Просперо ломает жезл свой, зарывает в землю и топит книги в глубине морской. Он повторяется вновь, когда герой уже на краю могилы, а его замузняя дочь Сьюзен...
Шекспир и Гамлет идут в предрассветный час по берегу моря.
- Почему ты не дослушал. По-моему очень поучительно.
- Неинтересно. В очередной раз услышать историю про вторую по качеству кровать, которую я завещал своей жене Анне.
- Да? Я не знал. А первую тогда по качеству кровать ты кому завещал?
- Шел бы ты уже в свое датское королевство!
- Ты меня в Англию тогда отправил.
- Ты же вернулся.
- Увидеть Париж и умереть.
- Ничего. Все мы когда-нибудь возвращаемся.
- Даже после смерти.
- Это закон.
- Так где же пистолет?
- Нет. Это жизнь.
- Слушай. А что было в том письме, дарованном тебе его высочайшей милостью?
- Много будешь знать...
Удаляются по направлению к башне, продолжая дискутировать и размахивать руками во время дискуссии. На песке остаются следы, уводящие вдаль. Первый луч солнца из-за туч и крик чайки.
КОНЕЦ