Розанов Вадим Вадимович. Поствирус-1

ПОСТВИРУС-1

Прошло несколько лет...

Трудно сказать, сколько. Оптимисты могут считать, что буквально года два, а пессимисты могут и лет семь положить... Но как бы там ни было, время - штука вечная и объективная, его не обманешь, так что то, чему суждено было случиться, и случилось.

События развивались стремительно и неожиданно. Крутые повороты истории следовали один за другим, происходило такое, что заранее и представить себе никто не мог. Вроде все уже определилось, самым распространенным словом на телеэкранах стало "продление", и на тебе. " По состоянию здоровья...".

И вдруг оказывается, что вся, выстроенная с таким трудом, система распределения мест вокруг "трона", сдержек и противоречий, преклонения и возвеличивания рассыпается на глазах, а самые верные первыми и предают если не личность, то хотя бы ее память. Так уже не раз бывало в истории, но удивительным образом этот опыт, похоже, никого и ничему не научил. Вероятно, есть в человеке, поднявшемся на самую вершину пирамиды власти, какое-то реле, которое в какой-то момент отключает и реальную оценку происходящего, и объективное понимание того обстоятельства, что перейдя туда, в небытие, мы уже ни на что не можем влиять и что бы то ни было определять. Исключения, конечно, есть, и именно они и входят в историю как великие политические деятели. Потому что сумели уйти сами.

Народ горько усмехался, вспоминая рассуждения и выкладки политологов накануне транзита. Никому из них и в голову не могло прийти, какая суета образуется вокруг опустевшего "трона" и какие хитроумные схемы начнут крутить образовавшиеся претенденты на него, стремясь свалить соперников, привлечь на свою сторону народ и поскорее покрепче вцепиться в штурвал государственного управления. Как обычно и бывает, все загодя составленные планы рухнули, не выдержав столкновения с действительностью. Иначе и быть не могло, поскольку все задействованные в них лица, конечно, до поры до времени тщательно скрывали собственное видение политических процессов и своего места в них. Можно сколько угодно заранее расставлять своих, таких верных сторонников, по различным важным позициям вокруг трона и назначать на него временного местоблюстителя - а что потом кто-то из прямых потомков, но кому они нужны и интересны тогда, после; но вот наступает тот самый час, когда каждый из них задается тем самым вопросом, который до этого был спрятан где-то в подсознании: "а почему, собственно говоря, не я?" И все такие, казавшиеся еще вчера привлекательными теплые местечки, оказываются совсем малозначимыми и второстепенными. Остается только одно - трон, и начинается борьба вокруг него, уже не подспудная, подковерная, а настоящая, без всяких правил. И очень скоро оказывается, что ставкой уже является не место в Кремле, а жизнь.

К счастью, непосредственно вовлеченными в эти игры оказались максимум несколько тысяч человек. К концу схватки от этой группы в стране осталась хорошо, если половина. Многие уехали, но не всем это удалось. В средствах не стеснялись, и чем дальше - тем больше. "Повезло" - говорили про тех деятелей прежнего царствования, которые сходили с пробега по причине возраста или здоровья.

Первым в начавшейся президентской кампании сошел с пробега "крепкий хозяйственник". К моменту начала транзита именно он рассматривался как наиболее очевидный кандидат на опустевшее место. Его смахнули с доски объединенными усилиями, причем сделали это настолько легко и быстро, что публика толком и понять не успела, в чем была суть предъявленных ему претензий. Дальше началась откровенная толкотня. Сегодня на первый план выступал нефтяник, завтра - генерал, затем - градоначальник, и список этот рос с каждым днем. Кое-кто из него, правда, и выбыл по объективным причинам - народ все больше был возрастной, и проблемы со здоровьем имел не только бывший лидер.

Было ясно, что партия власти прежде, чем идти на выборы, должна все же консолидироваться вокруг единого кандидата. Не то, чтобы несистемную оппозицию всерьез кто-то опасался, риск состоял в другом. Как назло, по чисто житейским причинам незадолго до этого произошла смена руководства у коммунистов, и их новым лидерам в Кремле не слишком верили. Закрытые опросы показывали, что, выстави коммунисты сильного кандидата, он легко наберет большинство голосов.

И вот на этом фоне стремительный рывок вперед совершил "нежданчик" (старый псевдоним вспомнили немедленно и все, кроме лоялистов, иначе его уже больше и не называли). Вдруг оказалось, что у него немало сторонников, особенно среди региональных руководителей, и они начали активно рассуждать об огромном вкладе этого кандидата во все, что случилось в стране в последние годы. Иначе и быть не могло - именно он и занимался расстановкой кадров уже целое десятилетие и весьма в этом преуспел. Более того, и среди недавних оппозиционеров нашлось немало таких, кто был как бы и не против этого кандидата. Отмечались его энергия, эффективность - кто бы еще мог так лихо задавить оппозицию во время всех последних выборов, и даже "рыночноориентированность".

Проблема была в том, что особых достижений в недалеком прошлом не наблюдалось, и развернутая кампания слишком напоминала рассуждения прошлого лидера о череде его побед над всем и всеми, а над этим под конец смеялись уже открыто. Так что у "нежданчика" основная надежда была на административный ресурс на местах и особенно электронное голосование, которое, собственно, и готовилось как основной инструмент для продления правления прежнего лидера, или продвижения его преемника.

Как уверяли потом знающие люди, остановил "нежданчика" "ближний круг" бывшего лидера - они просто испугались. Как-то очень все происходившее напоминало иную историческую ситуацию почти столетней давности, которая кончилась для тогдашней элиты жесткими репрессиями. Подставляться под новые чистки не хотелось никому, тем более, что даже представители силового блока были совсем не уверены, что именно они станут тем инструментом, при помощи которого их будут осуществлять. Да и историю помнили: сегодня ты в составе "тройки", а завтра новый состав той же самой "тройки" тебя к стенке ставит.

Что уж и как сделали эти ребята - история умалчивает, но сделано все было в лучших традициях: еще сегодня "нежданчик" у всех на слуху, он и там и тут, и все ссылаются на его мнение, а завтра - тишина. Вроде есть человек, и даже что-то делает, но он уже никого не интересует. И сам не дергается, что характерно. Видно что-то ему кто-то объяснил. Политика, одним словом. Объединиться против кого-то намного проще, чем вокруг конкретной фигуры.

Уступать друг другу деятелям из этого "ближнего круга" тоже не хотелось - веры не было ну ни на грошъ. Одно дело - сплотиться против кого-то, другое - уступить соратнику. Так и вышло, что кандидатом партии власти неожиданно для всех и для себя стала "кавалерственная дама" - единственная женщина на вершине пирамиды власти. Лет 20 или даже 10 назад она бы еще могла показать всем, где раки зимуют, но время прошло, годы не щадят никого, и всем было понятно, что на высшем посту сидит местоблюстительница.

Народу же временами было весело, но голодновато и как-то очень нестабильно. Постепенно разгулялась инфляция, в повседневную жизнь опять вернулся доллар. Нехватки продуктов не было, но вот цены иногда стремительно убегали от уровня зарплат и пенсий. Торговлю ругали все, кому не лень, но коммерсантов тоже можно было понять. Мало того, что за время от приобретения товара у производителей до его продажи в розницу инфляция могла вывести сделку в минус, так еще и политики пытались использовать искусственные перебои со снабжением для возбуждения недовольства против своих противников у власти.

Примечательно, что вся политическая борьба шла, преимущественно, внутри прежней партии власти. Бывшая системная оппозиция, за исключением коммунистов как-то растаяла без регулярной поддержки государства, а несистемная, даже вернув себе все ранее отнятые избирательные и прочие права, и добившись освобождения своего лидера, набирала на выборах миллионов 5-6 голосов и расширить эту поддержку не могла. Отчасти, вероятно, потому, что ее наиболее известные лидеры окончательно переругались между собой, создали каждый по своей партии и боролись, в основном, друг с другом. Половина из них, к тому же, постоянно отбивалась от обвинений в сотрудничестве с прежней Администрацией. Расчеты на то, что народ пожалеет сидельца и массово отдаст ему свои голоса, как-то не очень оправдывались. Наступил тот самый момент, когда люди в ожидании перемен хотели услышать хотя бы что-то напоминающую конкретную программу действий, а с этим у несистемной оппозиции было слабо. Да и вообще, все то, что раньше записывали в политический актив сидельца - покушение на его жизнь и несправедливые приговоры - сейчас смотрелось уже несколько иначе. Народ интуитивно хотел видеть своим главой строителя, а не мстителя.

Коммунистам тоже было сложно. Их подводила идеология. Вроде как надо бороться против частной собственности, но за последние 30 с лишним лет собственниками хотя бы чего-то стало подавляющее большинство жителей страны. Квартира, а то и две, домик загородом, участок земли, да еще много чего были почти у каждого. А уж сколько миллионов человек на постоянной основе были заняты тем, что в советские времена называлось халтурой, а сейчас самозанятостью... А "Газель" - это что? Просто машина или средство производства, подлежащее обобществлению? Конечно, сегодня коммунисты так вопроса не ставили, но в стране было еще достаточно людей, которые изучали историю коллективизации в институтах.

Даже малейший намек на отмену частной собственности обрекал на быстрое и абсолютное поражение любую политическую силу. Кое-кто пытался поиграть на запугивании избирателей - дело, мол, повернется так, что 90-е вспомните, но время шло, а ничего такого жуткого не происходило. Реально борьба велась фактически за личный контроль над наиболее крупными государственными концернами, с частным бизнесом никто связываться не собирался. Так что поддержка коммунистов приобрела преимущественно протестный характер, и большинство их избирателей затруднились бы ответить на вопрос, а что, собственно, будет делать эта партия, победи она на выборах.

Народ по большей части стремился держаться от большой политики в стороне и интуитивно пытался понять, кому из крупных политических деятелей можно вверить свою судьбу. Политические взгляды, прошлое, даже неизбежные скандалы и обвинения - все это значения не имело. Предпочтение отдавалось тем, у кого в активе было какое-то конкретное дело. Народ тянулся к тем, кто на практике доказал, что знаком с таким понятием, как ответственность за крупный трудовой коллектив, большой город, регион или отрасль. В отсутствие очевидного лидера постепенно сложилась группа сначала из 10-12 человек, которые поделили между собой основные полномочия. Представляли они самые разные интересы и политическими единомышленниками никак не являлись. И хотя далеко не все из них возглавляли государственные органы или ветви власти, но название для себя выбрали простое - Госсовет. Что примечательно, указ о его создании был подписан не ио президента, а всеми членами Госсовета. Формально главой Госсовета стала именно ио президента, причем в дальнейшем ее чаще упоминали именно в этом качестве. Среди трех глав регионов в составе Госсовета оказался и Александр, двоюродный брат Ильина. Кстати, к этому моменту число членов Госсовета сократилось почти наполовину. Но все понимали, что и оставшаяся "великолепная семерка" - это много. Тем более, что перекос баланса власти между силовым и финансово-промышленным блоками в пользу первого, который оказался главным наследством от прежней власти, так и не был до конца выправлен.

Ситуацию усугубляли очередной мировой экономический кризис с резким падением спроса на основные товары российского экспорта и последствия пандемии. С большим трудом число привитых в стране удалось дотянуть до 60%, но дальше дело опять встало - настала пора ревакцинировать уже привитых, и вся эта бодяга со спорами вокруг вакцинации началась по новой. И можно сколько угодно говорить о тупости, казалось бы, вполне образованных и грамотных людей, которые упорно утверждали: вот не было вакцинации, мы и не болели, а как нас стали прививать - все стали болеть и умирать, но дело это не меняло: власть проигрывала эту кампанию с треском, и главной причиной этого проигрыша было как раз то, что раньше обеспечивало ее стабильность. Да, намного проще управлять не теми, кто умеет думать сам - и иногда, может, и придумает полную чепуху, а теми, кому ты все разжевываешь, кладешь в рот и ведешь за руку туда, куда тебе надо, но в трудную минуту рассчитывать на эту публику не стоит.

Волны пандемии терзали страну одна за другой, люди умирали, медики надрывались, и конца этому было не видно. Новая власть выбивалась из сил, доказывая народу необходимость вакцинации. Кроме отечественных в стране были доступны - за вполне разумную цену - еще 4 импортные вакцины, путем нечеловеческих усилий удалось добиться международной сертификации "Спутника", каждый из членов Госсовета привился "на публику" хотя бы по одному разу, но окончательно преодолеть инерцию народного мышления не удавалось. Трижды на Госсовете рассматривался вопрос о введении обязательной вакцинации для всех граждан страны, и трижды решение откладывалось из-за угрозы массовых протестов.

Еще хуже было то, что до половины переболевших страдали от постковидных осложнений. В лучшем случае они выводили людей из строя на несколько месяцев, но у многих развивались такие болезни, которые требовали перевода на инвалидность. Росту благосостояния такая ситуация совсем не способствовала.

Все могло бы оказаться намного хуже, если бы все эти кризисные явления вызвали бы вполне ожидаемый обвал на рынке ипотечного жилья. Люди массово лишались работы, и, следовательно, не могли выплачивать свои займы. Массовое банкротство дело не решало, поскольку банкам, строго говоря, просто нечего было делать с таким количеством жилья. Банки все-таки торгуют деньгами, а не выморочным жильем, на которое к тому же вообще не было платежеспособного спроса. Так что следующими на очереди были бы уже они, а банкротство банков обрушило бы всю экономику. Дело спас Центробанк, а конкретно - его председатель. Даму эту принято было ругать по всякому поводу, но реально именно она сумела найти решение, своего рода узкую тропу, по которой общество прошло, сохранив и банковскую сферу, и жилье у большинства ипотечников. В упрощенном виде схема выглядела так: жилье переходило в категорию муниципального, а банки получали за него низкодоходные гособлигации с большим сроком погашения. Курс этих облигаций сразу ушел ниже номинала, но это было, все же, хоть что-то. Строго говоря, теряли все, особенно те, кто брал ипотеку с инвестиционными целями, но это было намного лучше, чем общий обвал.

В полном минусе в этой ситуации оставались отрасли, связанные со строительством. Ответственный за строительство вице-премьер сразу подал в отставку, и больше его в стране не видели. В председателя Центробанка после ее заявления о том, что страна не может себе позволить в придачу к уже существующему жилищному фонду, который, может быть, и находится не совсем там, где хотелось бы, но как-то раньше удовлетворял потребности населения, построить еще один - вокруг Москвы, Питера и других городов-миллионников, дважды стреляли. К счастью, обошлось.

Это заявление, которое в других обстоятельствах забыли бы недели через две, имело самое неожиданное продолжение. Собственно, случилось то, чего больше всего боялась прошлая власть - встала провинция. "Россия - это регионы!" - этот лозунг разнесло по стране как хороший лесной пожар. Две большие буквы "Р" появлялись везде, где только можно, и стали аббревиатурой новой партии - "Региональная Россия".

Под раздачу, как и следовало ожидать, попала столица. Москвичам и их мэру припомнили многое, и символом большинства претензий стали бордюры. Не помогло даже то, что именно полный запрет их замены в течение пяти следующих лет стал темой первого общегородского свободного референдума. Мэр и его команда проиграли этот референдум с треском и быстро ушли со сцены.

Еще одной крайне неприятной для столицы темой стал отток медиков из провинции в столицу в период пандемии. Высокий уровень столичного здравоохранения в значительной степени был обеспечен за счет привлечения - деньги нужны всем, а столица их платила довольно щедро - медицинского персонала из регионов практически вплоть до Урала. Особенно это касалось среднего и низшего звена. Доходило до того, что приезжие медсестры и санитарки составляли большинство персонала в "красных зонах" московских больниц. Казалось бы, возможность заработать и привезти домой неплохую сумму денег должны были радовать провинциальных медиков, и в личном плане так, скорее всего, и было. Но их массовый отъезд на заработки в Москву подкосил и так с трудом выживавшее здравоохранение в регионах.

Регина, например, как и прежде вновь оказалась во главе целого отделения. Формально, она, правда, закончила трехмесячные курсы при местном меде - среди тех полномочий, которыми федеральная власть щедро делилась с губернаторами при каждом обострении пандемии, оказалось и право учреждать различные курсы повышения квалификации медиков. В принципе, ничего нового в этом не было. В сложные послевоенные годы в стране практиковались различные методы "срочного подтягивания" формального образовательного уровня руководителей промышленности и науки. А иначе как давать действительно заслуженному человеку доктора наук без защиты за космос, если у него и института-то нет.

Вообще в отношении россиян к столице парадоксальным образом произошла определенная подмена понятий: мегаполис и его жителей, которым жизнь давалась тоже совсем не просто, путали с федеральным центром, которым, как это обычно и бывает в России, были недовольны практически все. Регионы-доноры считали, что у них забирают слишком много, а дотируемые области, полагали, что дают им слишком мало. Правда состояла в том, что центр натянул на себя слишком много полномочий, и в условиях его ослабления регионы быстро возвращали себе и нужное, и не очень.

Дело могло бы зайти слишком далеко, но как своеобразный предохранитель срабатывал опыт 90-х готов. Сепаратизма как такового не было и в помине, а особые условия - что с ними сделаешь. Ну, выбили себе некоторые преимущественно мусульманские регионы право на многоженство как традиционную ценность. Кого это по большому счету волнует? Нашлись даже комментаторы, которые увидели в этом защиту прав второй и последующих жен...

На практике расцвет регионализма как бы сместил вектор традиционных проблем. Коррупция стала в большей степени своей, "домашней", и отчасти менее жесткой. Предпринимательство и мелкий бизнес стали потихоньку выходить из тени - не в том смысле, что они вдруг принялись платить налоги, а просто стали меньше прятаться, довольствуясь "крышей" местной власти. Вообще на местах власть все больше считалась именно с местным бизнесом, на него же быстро переориентировались и силовики. Стало откровенно меньше глупых запретов, теперь уже никому не пришло бы в голову запретить держать дюжину-другую кур на садовом участке. Так что еды народу в целом хватало.

Очень чуткий к таким вещам бизнес потянулся в регионы и быстро увел за собой существенную часть рабочей силы, которая раньше перемещалась в Московский регион в погоне за высокооплачиваемой работой. Соответственно партия "Регионы России" приобретала все больше и больше избирателей.

Любые трудные времена - это и время больших возможностей. Для того, чтобы воспользоваться ими надо понимание сути проблем, умение искать их решения и готовность рисковать. Ну, и чувство ответственности за происходящее в стране, конечно. Те, кто не побоялся рискнуть, добился многого.

Самому же Ильину досталось крепко. С началом событий его все же выдернули в Москву и бросили на дело нужное и даже престижное, но крайне сложное, хлопотное, а временами, казалось бы, и неподъемное. Надо было фактически заново выстраивать систему нормальных отношений со старыми европейцами, находить утраченные точки соприкосновения и доказывать партнерам, что мы - люди, в целом, нормальные, а если иной раз что и случается, то кто же не без греха.

Казалось бы, дело было не самое актуальное и срочное, разгребать завалы приходилось всем, но от возвращения в клуб "восьмерки" зависело очень и очень многое, и вовсе не в сфере абстрактной внешней политики. Стране надо было срочно наверстывать упущенное, и только откровенные идиоты считали, что все европейское ценностное развитие сводится к либеральному отношению к однополым бракам.

Отправляя его на, казалось бы, заведомо провальное дело, министр - а он благополучно пережил эпохальные изменения в руководстве страны - даже несколько пустился в философию.

- Я понимаю, чем руководствовались наши предшественники, затеяв эту дурацкую гонку с изготовлением вакцины, отстаивая затем наш приоритет в этом деле, и свалившись в конце концов в откровенную рыночную конкуренцию с другими производителями вакцин. Это - рыночная логика ХХ, а то и ХIХ века. Но мы-то живем в веке ХХI. И надо понимать, что чисто рыночный выигрыш и дополнительные десятки, ну, хорошо сотни миллионов долларов, которые удалось получить за нашу вакцину, - это тьфу, мелочь, по сравнению с тем, что мы потеряли. Посмотрите на всю эту ситуацию несколько иначе, чем это было принято у нас. Человечество столкнулось с глобальным вызовом в лучших традициях классиков научной фантастики. Помните Уэльса? Марсиане прилетели на Землю и угрожают человечеству. Он положил тогда начало целому направлению в фантастике, примеров книг в этом жанре - тысячи. А сейчас мы столкнулись с подобным на практике и начали бодаться за копейку. Ясно, что все перепугались, закрылись, бросились спасать своих, но сразу же стало ясно, что за государственными границами от этой заразы не укрыться, и бороться с ней надо вместе. Общая угроза требует солидарных решений. И где это единство человечество? Кто его предложил?

- Но ВОЗ пытается что-то сделать, и многие страны жертвуют миллионы доз вакцин... Вон, китайцы сколько отдали.

- ВОЗ?! Вы мне еще про ООН вспомните! В такой ситуации это - просто исполнители и не более того. Надо было принимать решения и сделать это могли только политические лидеры ведущих стран. Но кто-то должен был им предложить собраться, дать импульс процессу. И вот, что удивительно, в этой ситуации не нашлось ни одного политического лидера, которому бы хватило и мудрости, и мужества сказать первое слово.

- При всей условности аналогий, не нашлось ни Сталина, ни Рузвельта, ни Черчилля, чтобы объединить нации...

- Именно. И знаете, я сам был частью прошлого режима, и вообще, могу ему многое простить, но эта упущенная возможность прощения не имеет.

- Но ведь и остальные...

- А вот с ними сейчас все очень непросто. Сейчас уже поздно пытаться предложить партнерам совместно строить всемирную систему борьбы с пандемией. И дело тут не в упущенном приоритете. И не в том, что у кого-то возникнет предположение, что мы пытаемся подмять этот процесс под себя. Черт с ними, с политическими очками, гораздо важнее показать партнерам, что мы не утратили способности мыслить глобально, и не собираемся всегда и везде тянуть на себя одеяло.

- И начинаем с "семерки"?

- Да, потому что, по сведениям разведки, они там уже во всю обсуждают тему коронавируса. Причем, что крайне важно, не только в плане предотвращения новых пандемий, но и сугубо практически - они там считают, как, чем и когда Китай должен расплатиться с остальным миром за всю эту историю. Думаю, не надо Вам объяснять, что для нас сейчас задача номер один - подключиться к этому процессу. Так что речь идет не только о восстановлении единства системы ценностей.

- А что Китай? Знает? Да и разные версии высказываются... И нас вспоминают...

- А Вы как думаете? Вы понимаете цену вопроса? Тут любые деньги заплатишь, чтобы от себя отвести подозрения. Но я уверен в одном, если китайцы еще и не знают, то узнают скоро и точно не от нас. Были у нас тут желающие проявить интернационализм...Пришлось от них избавиться. Решено за китайцев не вписываться. Сейчас вообще не понятно, в какой роли они окажутся по итогам всей этой истории. По-разному дело может повернуться...Так что все эти их благотворительные миллионы вакцин могут и не помочь. А версии... Подумайте сами, кому они выгодны. В конце концов, если китайцы смогут обоснованно доказать иное происхождение пандемии, мы им препятствовать не будем. Только они что-то пока молчат на этот счет.

- Простите, но почему я? У нас есть масса намного более опытных переговорщиков.

- Есть, Вы правы. Но уж больно активны многие из них были при прежнем режиме. Всем хотелось всего и сразу. Еще и соревновались: кто покруче загнет про проклятый Запад. А в результате у меня теперь конкурс на место посла в Пхеньяне, потому что ни в одной порядочной стране этим болтунам агреман не дадут.

- Ну, так и я служил..

- У Вас в активе площадь в Бресте, да и подруга Ваша... Рано или поздно о Вашей миссии где-то как-то станет известно, и партнеры Ваши могут оказаться под огнем критики - для многих мы по-прежнему токсичны. Тут-то и сработает Ваша личность. Вы уж не обижайтесь, но в нашем положении надо использовать все возможности.

Тут, действительно, было не до обид.

Было трудно. Ветераны, заставшие перестройку, сетовали, что сейчас было как минимум в два раза труднее. Партнеры просто не хотели верить. Выход был в кропотливой, шаг за шагом медленной и упорной работе, но время подстегивало, Москва требовала, настаивала и часто отказывалась понять проблемы своих посланников.

Дело двигалось, но цену приходилось платить немалую. И вот после очередного сердечного приступа Ильин отлежал неделю в кремлевской больнице, а затем был вызван на ковер к министру, который по-прежнему одновременно был и вице-премьером, и главой кучи различных комиссий и рабочих групп, и вообще тащил на себе столько, что многие отказывались понимать, как это вообще возможно. Впрочем, так работал не он один. Прежняя структура власти трансформировалась в ряд как бы отраслевых блоков, и каждый из них тащил на себе кто-то из членов Госсовета. Вместе эти шесть-семь человек составляли то ли новое политбюро, то ли просто хунту, но система работала и даже неплохо. В отсутствие яркого и харизматичного лидера никто из "руководящей группы", как они себя сами называли, не пытался явно выдвинуться на первые роли, и с учетом недавнего опыта всех это вполне устраивало.

Хотя хозяина кабинета телевидение показывало если не каждый день, то через день уж точно, Ильин его сразу и не узнал. Куда делся тот вальяжный, явно получавший удовольствие от жизни барского вида мужчина, которого он видел сначала в подмосковной усадьбе, а потом и в Минске. Сейчас перед ним сидел крайне усталый, даже измученный человек, перед которым на столе стояли три раскрытых ноутбука разного размера, а куча бумаг на приставном столике явно собиралась обвалиться. Глаза, правда, блестели довольно задорно.

- Что, сдал? Но не обольщайтесь - Вы тоже не выглядите вернувшимся с курорта. Но по-другому у нас сейчас не получается. Как самочувствие?

- В целом ничего, - Ильин почувствовал, что интерес к его здоровью у хозяина кабинета не праздный.

- Есть у меня для Вас новое дельце. С одной стороны, мотаться по европейским столицам с высунутым языком, как Вы это делали до сих пор, не придется. Напротив, сидеть будете в Москве. Но синекурой я бы это точно не назвал. Вы, наверное, слышали о решении внимательно посмотреть на наиболее одиозные судебные дела последнего десятилетия?

- Да, обратил внимание. Это что-то похожее на пересмотр приговоров после смерти Сталина?

- По сути да, хотя нам хотелось бы уйти от прямых аналогий. Но запрос в обществе есть, хотя реально большинство осужденных или уже вышли, или были недавно амнистированы. Публично все эти липовые дела изругали уже все кому не лень, но юридически они не отменены и не пересмотрены. Вот этим я Вам и предлагаю заняться.

- Вообще-то формально я не юрист...

- Вы - дипломат, а, значит, по определению можете достаточно быстро войти в любую проблему. Впрочем, юристов мы Вам дадим, каждому делу они дадут грамотную оценку. Команду собрали сильную, в основном из тех, кого знали лично. Состав пестрый - от бывших прокуроров, причем совсем без больших звезд, до адвокатов и преподавателей из юридических вузов. Для многих из них это даже не карьерный взлет, а интеллектуальный вызов, возможность реализовать свои возможности. Почти все малость подвинуты на юриспруденции. За Вами общее руководство и, главное, взвешенная оценка необходимости пересмотра того или иного дела. Помните классику: есть закон, но есть же и справедливость! Ясно, что сейчас в рамках этой кампании масса реально виновных попытаются добиться пересмотра своих дел, и юридических зацепок найдется наверняка для этого достаточно. Так вот, Вы - фильтр. Взвесить и оценить дело и решить, пускать ли его на пересмотр. Технически это будет выглядеть так: Ваша комиссия крутит дело со всех сторон и если считает, что его надо пересматривать и приговор отменять, направляет его в Генпрокуратуру. Там, если дело приходит от Вас, оформляется прокурорский протест и дело направляется в суд на пересмотр. Не скрою, кандидатов на пост главы комиссии было несколько, но я продавил Вас. Уж не обижайтесь, хорошо покопался в Вашем прошлом. Не похожи Вы на человека, которого можно купить - все же человек не бедный, но вот богатство и роскошь Вас явно не привлекают. Комфорт любите, но для комфорта у Вас средств больше чем достаточно.

Да, и еще. Работа Ваша будет абсолютно не публична. Никаких интервью, общения с прессой, блогов и прочего. Даже пресс-службы у себя не заводите. Формально мы Вашу комиссию спрячем в аппарате Правительства.

- И как она будет называться?

Хозяин кабинета усмехнулся.

- А никак. Просто "Комиссия". Приравняем Вас к заместителям руководителя аппарата, сотрудникам тоже хорошие должности дадим.

- Я понимаю, что дело это нужное, напортачили изрядно. А попроще как-нибудь нельзя было решить это дело? Тем более, насколько я понимаю, в определенной степени всем этим уже занялась Дума. Они же уже отменили ряд законов и на основе их решений суды уже отменяют прежние приговоры...

- Да, Вы здесь правы. Но их решения касаются наиболее одиозных законов. Вам же предстоит работать точечно - по делам, где обвинение строилось на вполне обычных статьях УК. А вот теперь мы подходим к главному. Как Вы понимаете, работа Ваша даст двоякий результат. С одной стороны, будут сняты обвинения, приговоры и прочее с невинных людей. Это - важно, но если до конца откровенно, то для меня это не главное. При пересмотре дел явно будут вставать вопрос об ответственности тех, кто их состряпал, и, как говорится, оформил.

- Следователи, прокуроры, судьи...

- Именно. И не только они. Но и те, кто им приказывал, визировал и утверждал бумаги.

- И что?

- Привлекать к ответственности. Но только в тех случаях, когда дело будет получаться безукоризненным с точки зрения закона. Чтобы комар носа... Поэтому сразу хочу сказать, вала дел мы от Вас не ждем. Вас что-то смущает?

- А Вас нет? Вы хотя бы понимаете, куда мы залезем?

- Понимаю. Поэтому и говорю: только в безукоризненно юридически чистых ситуациях. Без всяких натяжек.

- Но все равно под суд пойдут...

- Многие, Вы правы. И, знаете, что для меня особенно важно? Чтобы в результате в будущем и следователи, и прокуроры, и судьи знали и понимали: приказ сверху, или установка, как это было принято говорить, штука серьезная и выполнить его бывает выгодно, но, может, придется и ответить. Я когда объяснил смысл этого хода своим "коллегам" - тут хозяин кабинета мрачно ухмыльнулся - они практически сразу поняли, что это - своеобразная гарантия для каждого из нас. Как Вы, вероятно, понимаете, братской любви и излишнего доверия там - он показал пальцем в потолок - не наблюдается. И еще одно. Сейчас много кричат про люстрацию, замену всех и вся среди судей, прокурорских и прочих. Я каждый раз жду, а что они скажут по поводу того, кто их заменит? Где взять честных? Тех самых, которые будут хороши в любые времена и при любых обстоятельствах. И как их вообще отличить от всех прочих людей? И нет ни у кого ответа на этот вопрос. Массово людей менять бесполезно, давайте изменим времена.

- Времена?

- Это Симонов однажды хорошо сказал: людей, которые хороши во все времена, мало. Большинство хороши - в хорошие, и плохи - в плохие. Очень надеюсь, что мы этим самым плохим временам положим конец. Так что в этом отношении у Вас удивительный карт-бланш. Правда, кое-какие пожелания есть. Или, скорее, совет. Есть две категории дел, которые я бы попросил посмотреть особо внимательно. Это так называемый молодежный экстремизм - помните, может быть, было несколько громких дел, но по стране их намного больше, и сектанты.

- Свидетели?

- И не только. Вам дадут списочек, посмотрите. Так вот, я бы попросил с этого не начинать. Не потому, что это неважно. Наоборот. Освойтесь немного с этим делом, методику отработайте, поймите, на кого можно опираться.

- А как быть с этим? - Ильин кивнул на телевизор, на экране которого бывший сиделец выступал на очередном митинге.

- Дела Вам передадут. Спешить с ними не надо, повторяю, отработайте методику и подберите кадры. А вот когда займетесь вплотную, кроме существа дел, внимательно посмотрите, как вообще все происходившее вокруг него соответствовало нашему законодательству о запрете соответствующим органам заниматься политикой...

Нельзя сказать, чтобы все это очень обрадовало Ильина, но отказываться от такого было не с руки. Раньше он, определяя свое отношение к тому или иному новому делу, руководствовался принципом: а стал бы он сам вызываться на него, будь у него такая возможность. На такое он бы сам не вызвался никогда. Но бывают случаи, когда отказ невозможен. Себе потом не простишь.

Он еще не раз встречался и с этим, и с другими членами "нового политбюро", обсуждал с ними вопросы работы комиссии, а потом и ее результаты. Дело постепенно двинулось. Сказать, что шло оно тяжело, значит, ничего не сказать. Широкая общественность, может, и не знала, каким образом пересматриваются наиболее одиозные дела минувшего десятилетия, но уж в правоохранительных органах в этом разобрались очень быстро. Дело кончилось тем, что Ильин попросил отключить в его кабинете все телефоны правительственной спецсвязи - а их ему поставили от души - и оставил у себя на столе лишь внутренний интерком Белого дома. Да и тот работал через секретаря, который очень хорошо знал, с кем можно соединять руководителя таинственной "комиссии".

Соглашаясь на это новое дело, Ильин искренне надеялся, что постоянная работа в Москве позволит ему найти решение личных проблем. Здесь все было крайне неопределенно.

После освобождения Валерии были и радость, и часы совместного счастья, и даже некоторые рассуждения о совместном счастливом будущем. Ильин искренне надеялся, что его подруга все же окончательно перенесет центр тяжести своей активности на дела личные и несколько отойдет от своей прежней политической активности. Не то, чтобы он был принципиально против участия Валерии в политической борьбе, но так хотелось уютного теплого дома, тихих спокойных вечеров с близким человеком - одним словом, всего, что включает простое слово счастье. Но не тут-то было.

Казалось бы, диктатура в стране благополучно преодолела послевыборный кризис, посадила или вышибла из страны всех, кто мог представлять хоть какую-то опасность власти, хотя, откровенно говоря, серьезных лидеров у всех этих протестов просто не было. Борьба с народом, однако, - вещь очень неблагодарная. И не только потому, что его, народа, просто много, но и, особенно в русскоязычном пространстве, потому, что этот народ придумает такое... Он и придумал.

Первый народный трибунал появился в одном из областных центров. Сугубо сетевая структура. И занялись члены трибуналов конкретными лицами, причастными к разгону протестов. Фамилии даже не назывались, а обозначались одной из букв латинского алфавита, но поскольку начали с верхней части областной силовой пирамиды, то сомнений ни у кого не было.

После первого же сетевого заседания трибунала к его членам - а они и не скрывались - сразу же пришли и попытались привлечь, но те все ушли в отказ: а мы просто принимаем участие в сетевой компьютерной игре. Вы же не обвиняете игроков "World of Tanks" в милитаризме, разрушениях городов и убийствах других "танкистов". А почему нельзя играть в суд? По ящику, вон, все время постановочные суды показывают. Силовики на какое-то время впали в ступор и потеряли время.

И понеслось. Трибуналы возникали во всех городах, где жестко подавлялись протесты. А потом наступила очередь и национального трибунала. И ведь что делали, мерзавцы - находили подходящую статью в действующем УК, под которую можно было подвести действия силовиков. Еще и спорили при этом, адвокатам давали слово. Прокуроров, правда, не было. Никто не захотел играть их роль. Вместо них выступали народные обвинители. А вот потерпевшие в трибуналах были реальные, и с каждым заседанием число их множилось.

Как обычно в таких случаях, власть пыталась игнорировать все это безобразие, но ничего хорошего из этого не вышло. Заседания "народных трибуналов" обсуждали везде - в сети, в транспорте, на работе, на кухнях. И общим мнением было то, что наказания надо бы устрожить. Тогда республиканская прокуратура родила туманное предупреждение, где название "народный трибунал" старательно обходилось. В результате появился народный лозунг: "Хотим играть!". Встретить его теперь можно было на каждом шагу - в виде приклеенных листков бумаги, надписей краской из баллончиков и просто мелом на асфальте. Ловить распространителей было бесполезно. Пока задерживали одного, незаконченную надпись завершал кто-то из прохожих.

При общем достаточно высоком образовательном уровне в стране недостатка в кандидатах в члены трибуналов не было. Еще и конкурс устраивали.

Валерия в это дело, естественно, включилась сразу. Работа в областном "народном трибунале" ее захватила, требовала все больше времени, и они с Ильиным если и не расстались, то несколько отдалились друг от друга. Марцинкевич при каждом удобном случае выражал Валерии свое недовольство, она в ответ фыркала и называла его свахой.

Размышляя уже позже о тех временах, Ильин пришел к выводу, что затея с "народными трибуналами" позволила оппозиции сохранить подувядшую протестную активность белорусов, но все кардинальные изменения в стране произошли под влиянием развития ситуации в Москве. Не случись того, что случилось, батька мог бы еще сидеть и сидеть. Можно, конечно, вспомнить красивую фразу о том, что "сидеть на штыках долго нельзя", но, откровенно говоря, сидел-то он не на штыках, а на российских рублях, а это - совсем другое дело.

Так вот, когда события понеслись вскачь и Ильина срочно вызвали в Москву, решающего разговора с Валерией у него так и не состоялось. И что самое интересное, они оба, как бы по взаимному согласию, сделали все, чтобы избежать его. И у каждого были свои резоны. Валерии было страшно менять устоявшуюся жизнь и отправляться в далекую и непонятную Москву, а Ильин толком не знал, что его ждет впереди. Ясно, что это были простые отговорки, но как-то именно такая неопределенная ситуация устроила обоих. Валерия потом неоднократно приезжала к Ильину в гости в Москву, да и он ездил в Брест пару раз, они даже отдыхали вместе целую неделю в Пуще, но ни во что большее это пока не вылилось. Окончательное возвращение в Москву на постоянную работу давало Ильину возможность вновь задуматься об отношениях с Валерией и вернуться к единственному разговору на эту тему, который состоялся у них во время того самого отдыха в Пуще.

Вероятно, именно спокойная, умиротворенная атмосфера отдыха, удивительная тишина белорусских лесов, прозрачный чистейший воздух, который хотелось пить и пить, и пить отодвинули в сознании обоих суету повседневных дел и вызвали желание откровенно и до самого дна прояснить ситуацию. И вот как-то вечером после ужина они сидели на берегу лесного озера и, глядя даже не друг на друга, а на зеркальную поверхность воды, откровенно излагали свое видение ситуации.

- Что я буду делать в Москве? - Валерия даже не спрашивала, а рассуждала вслух, - ты, как я вижу, почти половину времени проводишь в командировках. Преподавать сразу я не смогу. Мне надо будет подтверждать квалификацию, а это непросто, требует времени, да и что будет в результате? Извини, но в местной педагогике у меня есть имя, а кто обо мне слышал в Москве? Знакомых нет, про политическую деятельность я вообще не говорю. Да и обязательства у меня есть перед людьми, сейчас вот в областную думу выдвинуть хотят, да и отделение партии мы собрались создавать.

- Это что, "Свободная Беларусь"?

- Да, так что нам предстоят сначала областные, а потом и общие выборы. Куда же мне уезжать?

- Да понимаю я все это. Может, дочку твою в Москву перетянуть? С работой я помогу.

- Как же, у нее там очередной роман, никуда она не поедет. И вообще, пусть строит свою жизнь, я еще не настолько дряхлая, чтобы нуждаться в компаньонке. Или ты так не считаешь?

- Что ты, что ты, стал бы я тут со старушкой зажигать, - Ильин получил локтем в бок, вздохнул и продолжил, - я о другом. Вся эта моя суета скоро кончится. Не потому, что мы дело доведем до конца - это работа практически навсегда. Просто потребует она других, молодых и более современных. И это нормально. И вот тогда очень мне не захочется одному оставаться. Но только знаешь, я вот это говорю, а сам думаю: как я могу ее как бы подвешивать? А вдруг у тебя что-то другое в жизни случится?

- А вдруг из этого озера сейчас дракон вынырнет? Знаешь, сколько у нас в этих краях преданий об озерных змеях, драконах, русалках? Лох-Несс отдыхает. Давай говорить о реальном. Хорошо, сейчас ты работаешь. Но эта твоя дипломатическая суета, суть которой я до конца не понимаю, когда-нибудь кончится. И что? Ты готов приехать ко мне?

- А примешь?

- А то ты не знаешь...

- Это, наверное, совсем странно звучит, но да, готов. Купим домик в окрестностях, будешь ездить в город на свои партсобрания... - Ильин невольно расхохотался. Идея добровольного похода на партийное собрание настолько его развеселила, что он не смог сдержаться.

- Вот еще, покупать что-то. Помнишь, в прошлый раз я тебе рассказывала, мне тетка оставила дачу в наследство.

- Я же сказал домик, а не курятник в садоводстве. Чтобы жить круглый год, баню там, отопление, все удобства. Ну, и чтобы не тесно было, если кто приедет.

- Ах, ну да, я же забыла, ты у нас фабрикант. Слушай, фабрикант, а пойдем купаться?

- Ночью?

- Зато нет никого...

Так тогда, вроде бы, и договорились. А теперь новый поворот и будет ли он когда-нибудь, свой домик в окрестностях Бреста?

В детали своей новой работы Ильин Валерию по телефону посвящать, конечно, не стал, но попросил при первой возможности приехать на пару дней в Москву. Они так делали уже не раз, и в ближайшую субботу он встречал утром поезд из Бреста на Белорусском вокзале. По дороге домой Валерия изрядно посмеялась над москвичами и их новым мэром. Если при прошлом постоянно меняли асфальт на плитку, а потом плитку на плитку, то новый дорвался до фонарей. Москвичи дружно называли его электриком, требовали оставить фонари в покое, выходили на пикеты и водили хороводы вокруг фонарей, предназначенных к замене. Ильин в ответ на полном серьезе убеждал Валерию, что у российской столице такая карма, и замена фонарей все же создает меньше неудобств горожанам, и дешевле стоит, чем постоянная замена плитки.

Дома разговор начался не сразу и пошел совсем не так, как ожидал, или скорее даже боялся Ильин. Всего он рассказать, конечно, не мог, да и не важны были различные детали. Однако суть его новой работы Валерия поняла сразу.

- Как интересно, а у нас законодательно амнистировали всех, пострадавших от режима, не вдаваясь в детали.

- Отчасти это произошло и у нас, но, понимаешь, у вас все происходило более сжато во времени, а у нас процесс подавления оппозиции был растянут на годы, и многие дела были привязаны не к политической активности, а проходили по чисто уголовным статьям. Разбираться с этим трудно, муторно и долго. Вот и буду эти заниматься.

- Это надолго?

- Не представляю себе...

- Домик ты, наш домик...

- Ты извини, но отказаться я не мог.

- Это-то я хорошо понимаю.

К разговору этому они вернулись уже днем в воскресенье. До этого и по городу погуляли, в Сокольники съездили, поужинали в ресторане, опять погуляли. Говорили о чем угодно, только не о сложившейся ситуации. А днем в воскресенье, когда Валерии уже пора было собираться в дорогу, она позвала Ильина на кухню, где проводила глубокую ревизию заблудившихся в его холодильнике продуктов.

- Это у тебя тут что, стратегические запасы на складе длительного хранения? - ворчливо спросила она, - как ты вообще еще не отравился. - Она продолжала бурчать, явно оттягивая что-то важное, что ей надо было сказать.

- Ладно, - она выкинула какой-то очередной загадочный бумажный сверток в мусорное ведро и села за стол. - Давай поговорим. Я готова к тебе переехать.

- А как же твоя школа, партия, выборы и все остальное?

- Ты, возможно, удивишься, но мне что-то хочется от всего этого отдохнуть. Устала я что-то и от борьбы, и от суеты всей этой политической. Тем более, я вообще временами перестаю понимать, чем там эта наша партия занимается - то ли внутренними разборками, то ли борьбой за места в советах и, соответственно, фонды. И уж совсем мне непонятно, какое все это имеет отношение к народному благу, за которое мы, вроде бы, боролись. Давай-ка, я лучше тебе помогу, от твоей работы, как мне кажется, толку побольше будет. Прокормишь меня, надеюсь? А вот когда ты и с ней покончишь...

...мы купим домик под Брестом! - продолжил за нее Ильин. И спросил на полном серьезе:

- А как же быть с книгой Марцинкевича? Я думал, ты возьмешь с собой хотя бы пяток экземпляров, порадуешь старика. Упаковал уже...

- Так ты что думаешь, я у тебя прямо так сейчас и останусь? У меня же с собой вообще ничего нет! Всего-то один небольшой чемоданчик.. Кстати, я все здесь оставлю, чтобы не таскать это взад-вперед. А вот ты давай-ка к следующим выходным приезжай ко мне, лучше на машине. Я к этому моменту там все решу, вещи соберу. Отправим их багажом, а сами налегке проедемся.

Так что из багажа у Валерии с собой в этот раз была только упаковка книг для Марцинкевича. С этими книгами была связана отдельная история.

Перед окончательным отъездом из Генконсульства Ильин как-то коротал вечер со старым разведчиком. Валерия по обыкновению сидела у компьютера в своей квартире, участвуя в очередном заседании "народного трибунала".

Выпив по обыкновению свои пару рюмок, Марцинкевич перешел на чай, но перед этим положил на стол перед Ильиным флешку.

- Не знаю, как там дальше дела пойдут, но если сложится подходящая ситуация попробуй предложить какому-нибудь издательству. Это моя книга о крепости, ее обороне. А, если точнее, то о "белых пятнах" по всей этой истории. Написано на эту тему, как ты знаешь, пропасть всего - и документального, и художественного. Есть и просто сказки. Спасибо, конечно, Смирнову. Он в свое время вытащил историю обороны крепости из небытия, но по понятным причинам до всего докопаться тогда не смог.

- Это ты про то, что оставшиеся в живых защитники после немецкого плена попали в наши лагеря?

- Это - деталь, и не самая важная и интересная. И не надо думать, что все дрались до последнего. В первые же дни многие сдавались в плен, и не будем их судить. Без оружия, патронов, еды, воды, внятного приказа и соседей сбоку мало кто умеет воевать. Тут о другом разговор. Как готовились. Крепость, которая стоит на границе, должна быть готова к бою. И не надо мне говорить, что воевать не готовились вообще. "Красные пакеты" были во всех соединениях. Там могли ставиться нереальные задачи, но это уже другой разговор. А здесь, извини, был то ли бардак, то ли предательство. Крепость держалась, но она же в стороне от главного - транспортного узла! Ты же знаешь, что немцы взяли целыми все основные мосты и вообще весь железнодорожный узел - кстати, важнейший на этом направлении! Он таким всегда был и остается сегодня. Почему за полчаса до начала войны из Бреста ушел бронепоезд НКВД? Кстати, совсем не пустой, а со всем НКВДшним и партийным начальством области. Про борьбу в подземных казематах я тебе рассказывал?

- Да..

- Но не все. Про подземные коммуникации, которые соединяли крепость с городом, давали гарнизону выход за немецкое оцепление я тебе не рассказывал. И знаешь, почему? Информация по-прежнему закрыта. Вроде и были они подготовлены, но доступа к ним у защитников не было. И из города к ним по этим тоннелям никто не пришел.

- И ты это все туда собрал...

- Это так, Яркие детали для публики. А речь-то в основном о качестве подготовки к войне.

- Но готовились же...

- К войне с соседями готовятся всегда и все. Иначе нельзя. Речь идет о качестве подготовки. Ты знаешь, сколько было разработано образцов вооружений, запущены в серию и даже в войска пошли, но потом не выдержали проверку войной? А структура войск? Корпуса эти механизированные не к ночи будут помянуты.

- Слушай, но ошибались все. Известно же, что военные всегда готовятся к минувшей войне.

- Речь идет о количестве и масштабе ошибок. Уж слишком их было много и чересчур они были значимы. Цена этих ошибок - миллионы жизней.

- Да, не могу сказать, что это очень популярная в наши времена точка зрения. Как известно, наши руководители не ошибаются никогда, а если что-то идет не так, то виноваты объективные обстоятельства. Думаешь, это кто-то напечатает?

- Уже пытался. В военно-историческое общество обращался, так завернули... Да, похоже, и в некоторые издательства позвонили. Везде от ворот поворот. Поэтому тебе и отдаю, может со временем все изменится.

Прошло время и все изменилось. В издательстве Ильину, правда, пришлось изрядно заплатить за издание книги, но ему так хотелось порадовать старого друга, а деньги были. Вот и повезла Валерия с собой свежие, только из типографии экземпляры книги Марцинкевича. Кстати, на форзаце была его давняя фотография в мундире полковника и со всеми наградами. Последнее армейское фото, шутил он.

Работенка Ильину на этот раз досталась кабинетная, но нервная до предела. Он, конечно, понимал, что правоохранители в минувшие годы начудили изрядно, но некоторые дела, образ мышления судей и прокуроров и особенно перлы из юридических документов ставили его в тупик. Как вам, например, такой вывод судьи в обвинительном приговоре по жалобе обвиняемых на то, что главный свидетель обвинения руководствуется чувством личной мести:

"Доводы о наличии у (свидетельницы обвинения) оснований для оговора (подсудимых) представляются неубедительными, поскольку причиной ее конфликта (с подсудимыми) стало желание (свидетельницы) прекратить посещение группы, с чем (ее гражданский муж, с которым в результате она рассталась) не был согласен и естественно получил поддержку подсудимых" (цитата из реального приговора).

И вот, судья делает вывод, что уже очень не молодая женщина, расставшись со своим гражданским мужем, простит это тем, кто поддержал его, а не ее, в их конфликте, и посвятит всю свою дальнейшую жизнь обвинению их во всех смертных грехах просто так, от нечего делать, а не из банального чувства мести!

И сделать со всей этой откровенной глупостью во времена оные было вообще ничего невозможно, вышестоящие суды просто игнорировали любые жалобы, исходя из принципа - наши всегда правы!

С глубоким удивлением Ильин изучил практику обысков у свидетелей. Эта новация российской правоохранительной системы вообще поставила его в тупик. Он как-то всегда считал, что правосудие заинтересовано в объективных, неангажированных показаниях свидетелей. А о какой объективности может идти речь, если у свидетеля с утра пораньше вынесли дверь, вломились с ОМОНом, перерыли всю квартиру и после всего этого допросили. А потом еще выясняется, что именно такие "объективные" показания и устраивают суд, а то, что свидетель потом пытается рассказать в ходе процесса в присутствии адвоката, журналистов и общественности - "неправильные" показания (вывод того же судьи в рамках того же процесса).

Абсолютное неприятие у него вызывало столь любимое обвинением и следствием слово "неустановленное". При его помощи, как правило, сшивались между собой разрозненные факты и обстоятельства и объяснялось то, что следствие объяснить никак не могло.

- Все, что неустановлено, просто не имеет право присутствовать в обвинении, и судья должен заворачивать все эпизоды, которые содержат такое объяснение! Следствие не установило, значит, плохо работали, отпускайте обвиняемых и пошли вон из суда! - возмущался Ильин, очень хорошо знавший из своей дипломатической практики, как надо собирать доказательства, увязывать их между собой, и куда тебя пошлют, если ты попытаешься прикрыть неувязки и нелогичности объяснением, что какие-то существенные моменты установить не удалось.

Было и много всего другого, что сформировало с самого начала у Ильина крайне критическое отношение к деятельности правоохранителей. Коллеги по комиссии пытались убеждать ему, что с таким подходом они не только положат начало оправданию действительно невиновных, но и откроют лазейку настоящим преступникам, осужденным с нарушениями, но за реальные правонарушения. Ильин на это возражал: не можете доказывать вину обвиняемых как положено, снимайте свои красивые мундиры и идите мести улицы, а уж если взялись за это нелегкое дело, то делайте его как положено. Так что споры на эту тему быстро угасли.

Комиссия, как и было поручено Ильину, начинала с дел негромких, малозначимых, но по мере приобретения опыта бралась за все более резонансные приговоры.

Кризис, который довольно здорово потряс российскую политику, случился, когда они глубоко закопались в дело "Справедливого фронта". Строго говоря, никакого фронта там и в помине не было, а была дюжина прекраснодушных молодых мечтателей, которые - ох, не первые и не последние - задались идеей справедливого переустройства мира. Как и многие свои предшественники, язвы на теле общества они видели неплохо, но вот способы их лечения предложить не могли. Много спорили в сети, иногда встречались и, как следовало ожидать, попали в поле зрения активных защитников основ конституционного строя. Треп такого рода отслеживался, но все это было настолько несерьезно, что ни одному опытному сотруднику поручать эту группу даже и не стали. Все бы так и кончилось, но в соответствующем подразделении нашелся студент-практикант с последнего курса отраслевой академии. Ему и поручили поработать с группой, а на основе этой работы и диплом написать.

Студент-практикант взялся за дело с огоньком. Очень ему хотелось по получении диплома остаться на теплом местечке в Москве. А там, глядишь, если дело раскрутится, может и карьера сложится.

Присоединится к группе было легко - у нее и состава четкого не было, кто-то поактивнее в дебатах участвовал, а другие вообще раз-другой отметились. Предложил название. Слова-то какие: Фронт! Справедливость! Кого-то это отпугнуло, но нашлись и энтузиасты. Марксизму в академии нонче не обучали, и что-то путное насчет классовой борьбе студент-практикант предложить группе не мог. Сосредоточился он на другом. Ребята в целом придерживались патриотических взглядов, если их что и заботило, то это судьба России. Так вот, студент много и красиво рассуждал об угрозах стране от проклятого Запада, да и всяких прочих разных соседей. А если есть угроза, то все активные патриоты должны быть готовы к защите Родины, в том числе и с оружием в руках. Боевых стволов ему на эту операцию в конторе никто не дал, но недостатка в оружии для страйкбола и пневматики в магазинах не было, да и не безумных денег оно стоило. Чтобы особо не мучиться, студент достал программы военной подготовки Юнармии и по ним организовывал занятия. Отсняв все это на камеру и сделав обширные выписки из различных высказываний фронтовиков, практикант притащил все это своему руководителю практики. Тот был человеком опытным, сопроводил все это справкой о том, как по его поручению и под его чутким руководством и текущим контролем, молодой перспективный сотрудник сумел внедриться в опасную террористическую группу и своевременно вскрыть ее планы.

Спрос на такой товар в это время рос не по дням, а по часам, и дело стало обрастать бумагами, справками, запросами. Занималась им уже целая группа, каждое слово пацанов рассматривалось под микроскопом, толковалось широко, с вымыслом. Ну не хватало на всех реальных террористов, что ты будешь делать! Причем, как правило, реальными террористами занимались люди серьезные, опытные, а вот такие, высосанные из пальца дела по странному стечению обстоятельств вели близкие родственники заслуженных борцов за государственную безопасность. И росли при этом неплохо, и награды получали.

Через суд дело пролетело птичкой. Сроки ребятишки получили не детские. Один из адвокатов, правда, раскопал тот факт, что "фронтовики" играли в свои игры по сценариям Юнармии, что не очень вязалось с терроризмом, и даже рассказал об этом журналистам. С ним разобрались быстро - обвинили в разглашении секретных сведений и вообще исключили на три года из адвокатской гильдии. Скандал вышел негромкий, но студенту-практиканту он стоил отличной оценки за диплом. Да и обещанное теплое местечко досталось кому-то другому. Кто-же должен был ответить за хоть и мелкий, но прокол.

Вот такое симпатичное дело и попало в комиссию Ильина.

Размотать его и дать правовую оценку произволу следственной бригады, прокурора и судьи было несложно. Проблема состояла в том, что в этот раз дело было полностью сверстано госбезопасностью. В предыдущих случаях изначально следствие вели полицейские органы дознания или следком. Некоторые из них, правда, курировались "старшими товарищами", но показания судей о том, как накануне заседаний им объясняли "линию партии", ничем не подтверждались и до поры до времени откладывались про запас. Сейчас же под удар попадала целая вертикаль в наиболее авторитетной спецслужбе.

Так уж сложилось, что именно к этому моменту Комиссия закончила и свою работу по делу "сидельца". И выводы по поводу нарушения базовых законов об участвовавших во всей этой истории были однозначными.

Ильин ожидал нового вала звонков, визитов и "случайных" встреч с заинтересованными личностями, но реальность оказалась еще жестче. Он даже не представлял себе, какие силы на самом верху он привел в движение своими расследованиями. "Отдадим палец - отхватят всю руку!" - решили в том самом здании, откуда в минувшие годы можно было увидеть Колыму, и начали действовать.

Возвращался с работы Ильин, обычно, поздно, но вечером они еще долго сидели с Валерией за чашкой чая и беседовали о всяком разном. В этот раз он, однако, даже раздеться толком не успел, как в дверь позвонили.

Ильин открыл. Вошли трое, предъявили удостоверения службы безопасности и ордер на обыск. И здесь Ильин растерялся. Он все же слишком долго жил "под зеленой (цвет диппаспорта) шкурой", а теперь еще и очень высоко взлетел, чтобы не испытывать дискомфорта, когда тебе вдруг начинает светить тюремная шконка.

А гости нагнетали. Сразу пошел прессинг. Старший из них - всего лишь майор - упомянул, что у них еще один ордер имеется. Психологический портрет Ильина был составлен накануне очень точно, а перед группой стояла задача не столько найти что-то во время обыска - что там и искать-то было, сколько сразу допросить Ильина и получить от него показания на некоторых членов Госсовета, а по максимуму - и связям с иностранными разведками. Классика жанра.

Ильина спасла Валерия. Она-то группу вообще не интересовала, и поэтому ее оставили без внимания. А зря. Ильину даже в голову не могло прийти, что его "литераторша", как он иногда называл Валерию, настолько глубоко и виртуозно владеет той частью великого и могучего, которая обычно относится к разряду идиоматический выражений и ненормативной лексики.

То, что она обрушила на незваных гостей, сделало бы честь бывалому боцману парусного флота, а отдельные вкрапления по-белорусски ее спич не только не испортили, но даже придали ему этакий западный колорит. Персонально она почему-то прошлась по самому младшему из группы, всем его родным и друзьям, привычкам и особенностям, и тот сорвался.

- Ууу, сука! - заорал он и двинулся в сторону Валерии, отводя руку с уже сжатым кулаком.

Тут уже и Ильин вышел из ступора и попытался загородить собой Валерию. Двое других членов группы сходу скрутили его, в прихожей образовалась безобразная толкотня. Весь план психологического воздействия и результативного допроса летел к черту. Можно было, конечно, применить и физическое воздействие, но на этот счет у майора прямых указаний не было. Сам же он слишком хорошо знал сложную историю своей службы, чтобы увлекаться такими вещами. Исход борьбы там, в верхах, был ему пока вовсе не очевиден. Сегодня ты этого Ильина допрашиваешь, а завтра он твоим делом занимается. Было такое уже и не раз, знаем.

Впрочем, долго майору размышлять о том, как вести себя дальше, не пришлось.

В прихожей появилась новая порция гостей. Эти звонками себя не утруждали, а просто вынесли дверь и лихо скрутили предыдущую компанию. И чего бы им их не скрутить. Те-то были в цивильном, с галстучками, а эти - в камуфляже, берцах, с автоматами - и было их раза в два больше.

Вслед за камуфляжными появился и офицер со знаками различия подполковника военной юстиции.

- Помощник военного прокурора города! - браво представился он, почему-то не назвав фамилии. - Пресекаем незаконные действия этих... - и он презрительно кивнул на майора и его подчиненных. А что это у них тут за бумажка такая?

Он поднял ордер на обыск, внимательно прочитал его и расплылся в улыбке.

- Надо же, какое совпадение! Подписал районный прокурор Н-ский! Тот самый, который по делу "Справедливого фронта" в суде обвинение поддерживал. Дай ему теперь бог здоровья...

- Дверь то зачем вынесли? - ворчливо спросила Валерия, - как мы теперь ночевать будем?

Подполковник усмехнулся.

- Видите ли, мы слушали, что тут у вас происходит, и Ваше эмоциональное обращение произвело на ребят такое сильное впечатление, что они бросились к Вам на помощь. А по поводу безопасности не переживайте - пару человек я тут до утра оставлю.

- Издеваетесь? - продолжала бурчать Валерия, - еще попросите слова записать...

- А у нас техника на запись работала, - подполковник откровенно заржал, но быстро преодолел себя и попрощался, - этих забираю и уезжаю. Все бумаги завтра. Спокойной ночи!

Уж чего-чего, а спокойной ночи тогда точно не получилось. Еще долго пили чай, в этот раз с коньяком, Валерия угощала обосновавшихся на лестничной клетке бойцов, и уже совсем глубокой ночью Ильин набрался мужества и спросил у нее:

- Это ты где так научилась? В СИЗО?

- Да нет, - усмехнулась Валерия, - это уже когда я к тебе сюда собралась, и Марцинкевич узнал, во что ты влип, он, на всякий случай, дал мне несколько уроков поведения в подобных ситуациях. Здесь все было, как он говорит, по учебнику. Им было важно максимально тебя задавить, не дать собраться для отпора, а я должны была отвлечь их от тебя, вызвать огонь на себя и тем самым вывести тебя из ступора. Вроде получилось. А уж откуда взялось то, что орала, не спрашивай. Сама удивлена, что такое знаю.

Александра Ильин ночью тревожить не стал, но утром решил, все же, сначала посоветоваться с ним, прежде чем докладывать о ночном происшествии своему руководству в Белом доме. Набрал его номер на видике - все же быстро развивается техника и видеосвязь почти полностью вытеснила обычные мобильные телефоны - еще до завтрака. К его удивлению, картинка показала, что Александр сидит у себя в кабинете. Видно, правда, что прошлой ночью не спал.

- Ну, надо же! - брат балагурил и это был хороший признак, - я тут всю ночь о государственных интересах радею и все жду, когда это кузен мой позвонит, помощь свою предложит. Хотя бы в благодарность за то, что не дали ему с подвалами Лубянки познакомиться. А он, похоже, накатил стакан и спать отправился!

Ильину стало неловко. Действительно, мог бы и раньше догадаться. Но и особо виниться не хотелось.

- Спасибо, конечно. Только ты же знаешь, я сам ни на что не напрашивался. Мне вообще на пенсию пора. А еще лучше в какое-нибудь тихое место, где по ночам двери не вышибают...

- А что, действительно, вышибли? Это кто, наши или их?

- Ваши, вероятно. Если теперь можно понять, кто тут чей.

- Это ты правильно подметил, разобраться сложно. Но ничего, постепенно со всеми разберемся. Ты вот что, шефа своего сейчас не беспокой. В Москве его уже нет. Ему за пару дней надо все основные европейские столицы облететь и поговорить там со всеми. Объяснить, что тут у нас происходит. А вот твоя работа приобретает сейчас особое значение. Он меня просил с тобой переговорить. Надо срочно закинуть в генпрокуратуру ваши рекомендации по десятку уж очень паскудных дел из числа тех, которые крутили твои ночные гости. Найдется?

- Да этого добра у нас как грязи. Я так понимаю, нужно что-то, что можно красиво представить народу?

- Именно, правильно понимаешь!

- Слушай, брат, вы там смотрите, вам, конечно, виднее, но хорошо бы с водой не выплеснуть и ребенка. Я так понимаю, вы хотите раскатать структуру, но у нее немало и вполне нужных функций.

- Не ты один такой умный. Никто не собирается выжигать все дотла. Их же руками и будем все делать. Желающих у них там внутри достаточно.

Услышав это, Ильин только усмехнулся. Это да. Желающих подвинуть первые номера и занять потом их места всегда достаточно в любой системе.

Ситуация прояснилась довольно быстро. Своих мест лишилась пара членов Госсовета, госбезопасность утратила ряд функций, а новый министр обороны пообещал скорейший окончательный вывод войск из Сирии. Ему даже поверили. Обстановка на границах Таджикистана и Киргизии с Афганистаном была такова, что без немедленного подкрепления российских контингентов в этих странах их независимость была под большим вопросом. Так что войскам в Сирии явно можно было найти более разумное применение. Одновременно сообщалось о предстоящей встрече министров иностранных дел и обороны России и США по афганскому вопросу. Вообще тон его обсуждения существенно изменился. Ильин, который с трудом терпел рассуждения досужих политологов о том, что США провалили свою миссию в Афганистане, и оставлявших при этом за скобками итоги советского военного присутствия в этой стране, про себя порадовался: американцев все же удалось вытянуть на деловой разговор. Своих войск они, конечно, больше не дадут, но техническую поддержку окажут.

Другие перестановки в руководстве, преобразования органов власти носили, в основном, косметический характер, хотя и подавались публике как нечто эпохальное и крайне важное для жизни страны.

Чисто внешне изменения в верхах не слишком сказались на жизни страны и города. Вообще члены Госсовета стремились избегать излишней публичности. На следующее утро по дороге на работу Ильин с опаской поглядывал по сторонам из окна автомобиля, ожидая увидеть хотя бы усиленные полицейские патрули. Мысленно он рисовал себе картину, схожую с приснопамятным 91-м годом, и вспоминал услышанный как-то в посольстве под рюмку рассказ депутата еще того старого, советского Верховного Совета о том, как в 53-м году он будучи солдатом-срочником лежал за пулеметом на крыше Исторического музея, однако ничего подобного в данном случае не наблюдалось. Более того, как отмечало большинство водителей, если что-то и изменилось, то деятельность автоинспекции. По какой-то малопонятной причине число случаев вымогательства на дорогах резко сократилось.

Что касается гласа народа, то его Ильин услышал вечером того же дня, заглянув по привычке по дороге с работы в булочную со своей пекарней. Сколько ни ворчала Валерия, но от соблазна съесть за ужином горбушку свежего мягкого хлеба, он удержаться не мог. Так что обычно отпускал машину у входа в булочную, и оставшиеся два квартала шел пешком. Если уж было совсем невмоготу, отщипывал по дороге кусочки от буханки.

В этот раз в булочной было пусто. Хлеба тоже не было. Продавщица задумчиво посмотрела на Ильина - все же постоянный покупатель, что-то прикинула в уме и сказала:

- Если устроит, могу найти белую булку. Но сегодня с наценкой...

- А что сегодня такого особенного случилось?

- Как что? Опять переворот. Говорят, деньги менять будут. Но понемногу, так что все кинулись товар скупать. Особенно, что полежать может. У нас ни конфет, ни сушек, ни пряников ни одного пакета не осталось. Ну, и хлеб за компанию. Так возьмете булку?

- Давайте, - грустно ответил Ильин, представив себе, что творилось днем в торговых центрах. Теперь ему стало ясно, почему с обеда он не мог найти примерно половину своих сотрудников. Как-то всем срочно куда-то понадобилось по делам.

Несколько следующих дней были до предела насыщенными. Заместители Генерального прокурора, казалось, поселились в кабинетах комиссии Ильина. Это было тем более удивительно, что прежнее разделение на следствие и надзор было ликвидировано, и прокуратура стала быстро восстанавливать прежний вес в системе правоохранительных органов. Как известно, нет ничего более важного, чем формирование структуры нового органа власти. Похоже, однако, что Генеральный прокурор - кстати, оставшийся единственным правоохранителем в составе Госсовета - не собирался доверять этих полномочий никому из своих замов, занялся реформой сам, а им поручил срочно подобрать несколько, действительно, громких дел. Истории с обрушением мостов, наводнениями и крушениями поездов в этой ситуации явно не котировались. При этом трогать кого-то из действующих лиц прокуратура явно не спешила - система госвласти еще не стабилизировалась после недавних потрясений и торопиться надо было осторожно. Дела из "портфеля" Ильина были в этой ситуации просто на вес золота.

Именно поэтому примерно только через неделю руки у Ильина дошли, наконец, до того, чтобы принять одного из сотрудников своей комиссии, который настойчиво просился к нему все это время. Тот был из числа старых коллег-дипломатов и непосредственно детальным юридическим анализом старых дел не занимался. Но дело нашлось и ему. Обсуждая его задачи еще в самом начале, Ильин сформулировал ему задачу примерно так:

- Конечно, политических задач перед нами не поставили. Но мы-то с тобой понимаем, что большинство дел, которые будут предложены к пересмотру, были затеяны в каком-то политическом контексте. Вот и давай так, ты пытаешься этот контекст прояснить, понять, чего пытались добиться инициаторы дела, кто за ним стоял. Так сказать, ищешь политического выгодоприобретателя. Ну, и вообще, ройся во всем, что может представлять интерес. Докладываешь мне. Форма доклада - по обстоятельствам. Обнародовать твои результаты я не намерен, так что не стесняйся.

Что такого срочного могло возникнуть при такой постановке вопроса, Ильин вообще не понимал и теперь ждал пояснений даже с интересом.

Бывший коллега выглядел странно. Не знай Ильин его давно как завзятого трезвенника - такие среди дипломатов иногда встречаются - он бы даже решил, что его посетитель с хорошего похмелья, причем уже не первый день.

- Ты здоров? Случилось что? Дома все в порядке? Тебя не узнать...

- Подожди, прочитаешь это - я на тебя посмотрю, - старый приятель положил на стол перед Ильиным невзрачную серую картонную папочку, - я на страничку выжимку сделал. Читай, вслух я такого даже произносить не хочу. И, пожалуйста, не думай, что я сошел с ума. Все документы имеются. Как они попали в дело, которое нам пришло с Лубянки, я не понимаю. Это все за пределами разумного. Такого просто не может быть. Но оно есть. Я сломал себе голову, пытаясь понять, как в материалы дела попало такое. Единственное разумное объяснение - кому-то надо было срочно спрятать материалы и ими заменили содержание одной из хранившихся в архиве папок дела. Кто, когда, зачем и почему - думаю, мы никогда этого не узнаем. Фантастический случай. И он очень хорошо корреспондируется с тем, что там содержится.

- Вот только фантастики нам тут и не хватает, - недовольно пробурчал Ильин, открывая папку.

Неполную страницу он пробежал глазами за пару минут. Удивленно посмотрел на собеседника и стал читать заново, теперь уже медленно, обкатывая про себя каждое слово. Дочитал и опять посмотрел на собеседника:

- То есть ты хочешь меня убедить, что события 91-го года были заранее спланированы Комитетом, но дело пошло не так? Я много раз слышал нечто подобное от самых различных людей, но доказательств так никто и не представил.

- Вот там и лежат все доказательства. Все так знаешь, очень подробно, по-бюрократически, расписано: кто, где, что и когда. А больше всего меня убеждает, что все это сопровождается классической внутриведомственной перепиской. Всякие там согласования, запросы, уточнения. Входящие и исходящие номера, поручения исполнителям. Все абсолютно аутентично. Одного не хватает.

- Чего же?

- Ответа на вопрос, что и когда пошло не так. Понимаешь, там даже предусмотрена "концентрация протестного элемента в одной точке", что даже облегчает задачу изоляции этого самого элемента - ну, возможно, это эфемизм, а подразумевалось и чего похуже. Но вот дальше расписаны пошагово силовые действия власти, и непонятно, почему они не состоялись. До какого-то момента все шло по плану. Оппозиция действовала именно так, как и было запланировано, вся эта муть с вводом войск тоже прошла по плану для создания еще большего бардака, и вот именно от него и эскалации уже начавшихся столкновений страну и должны были спасти доблестные чекисты вкупе с сознательным рабочим классом, но вдруг развитие сценария остановилось.

- Человеческий фактор? Кто-то не отдал приказ?

- Самый простой ответ. Но, понимаешь, в этом плане не прописано, что кто-то его должен был отдать. Там просто нет этого этапа, все идет на автомате. Но что-то не сработало.

- Ну, ладно. Это все любопытно, но какое это имеет отношение к нашим делам? Это же все история, почти четыре десятилетия прошло.

- А ты с недавними событиями аналогий не видишь? Явно же не просто так к тебе заявились, да и не только к тебе, как я слышал. Явно готовилась общая акция.

- Да что-то в этом есть...Думаешь, нечто подобное и сейчас планировалось, но опять что-то пошло не так?

- Думаю, да. Более того. Мы хоть и не историки, но историю должны помнить. Позволю тебе напомнить еще пару случаев, когда у нас вдруг как будто какой-то предохранитель срабатывал, и в результате менялся ход исторического развития.

- Это ты про 17-й и 53-й годы?

- Именно. Представь себе, что царская власть продержалась хотя бы еще полгода. Победа в войне, участие в дележе пирога с союзниками. Совсем иной поворот. А уж что бы было в Союзе без Хрущева, я даже не берусь представить.

- Ну, изменения-то в любом случае были нужны...

- Разве кто спорит, но что мы знаем о людях, которые могли стать его альтернативой?

- Ладно, оставим историю. Прикладного значения для нас сегодня твоя находка не имеет. От нас ждут другого.

- Это понятно. Но ты вот о чем подумай. Если мы опять столкнулись с каким-то политическим алгоритмом, как бы заложенным в схему развития нашей страны, причем его природа и характер действия нам совершенно непонятны, то мы можем ожидать в ближайшее время то ли резкого политического поворота, то ли серьезных изменений, характер которых нам тоже непонятен. И, более того, мы сейчас работаем на эти изменения.

- Это ты об ответственности говоришь? Мы продвигаем что-то такое, природу чего не понимаем?

- А вот об этом ты думай. Ты же тут начальник.

И Ильин пошел думать.

Комментарии: 1, последний от 17/11/2021. © Copyright Розанов Вадим Вадимович (vrozanov@list.ru) Размещен: 01/11/2021, изменен: 01/11/2021. 78k. Статистика. Статья: Фантастика Безумный год Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Прошло несколько лет...Хочу напомнить, что все, описанное в этом цикле относится к жанру фантастики, ну, а описание будущего - совершенный вымысел. Сразу предупреждаю: чтение не слишком развлекательное. Правда, единственная пока читательница назвала меня оптимистом. Так оно, наверное, и есть на самом деле.

Розанов Вадим Вадимович : другие произведения.

Поствирус-1