Освоив членораздельную речь, я заговорила с соплеменниками о самом интересном – о текстах. И с изумлением обнаружила, что потенциальные собеседники, за редкими исключениями, читают в знакомых книгах совсем не то, что я. Совпадают заглавия, имена авторов и героев, схожи некоторые детали фабулы, но и авторы, и герои, и сами тексты – другие. Если это не так, почему народ не замечает, что "паду ли я, стрелой пронзённый" и "люди, львы, орлы и куропатки" – пародии? Что Анна Каренина стала наркоманкой и в свой последний день, словно чумная, пыталась изломать жизнь как можно большему числу людей? Что Чернышевский почти на сто лет раньше Хайнлайна написал роман о S-браке? Что Грегор Замза, превратившийся в жука, мог просто улететь, обрести свободу, простор познания, потрясающий новый опыт? Что ласковый Паустовский без всяких сомнений в своей правоте писал о том, как уехал изучать жизнь, бросив мать и слепую сестру умирать от голода, и как провёл отпуск в заповеднике, собирая грибы и ловя рыбу? Чем ещё объяснить, что я это вижу, а большинство соплеменников, в том числе и авторы учебников по литературе, – нет? Ведь не может же быть, что вся рота идёт не в ногу?
Но зато и они видят в текстах что-то такое, чего не вижу я.
Вот один из таких текстов.
Л. Каганов, "Эпос хищника", удостоенный премии конгресса фантастов "Странник-2003" (Петербург).
Из читательских отзывов:
Один из лучших научно-фантастических рассказов. Интересный взгляд на человечество со стороны, есть над чем задуматься.
Одна из лучших книг которую я когда либо читал :). Есть настроение на непустую литературу? Читать обязательно.
Было интересно прочитать про эпосы/легенды разных разумных существ и связь их с физиологией.
Интересный взгляд автора на эволюцию нашего вида в моральном и этическом плане. Почти со всем согласен, все очень здорово подмечено...
Хочется не согласиться с рассудительной Глайей, но соглашаешься, что она практически во всем права.
Я не поклонник Каганова, но "Эпос хищника" одна из его лучших вещей. Идеи эпосов трёх по-разному мыслящих рас переданы очень точно.
Автору замечательно удалась попытка взглянуть на человечество со стороны нечеловеческими глазами.
Потрясающий уровень психологической проработки. Высочайший уровень достоверности. Это действительно запоминающаяся вещь, которую хочется перечитывать. Чувствуется неслучайность замысла и глубина писательской работы. Спасибо Каганову.
Согласна: спасибо. Чистая, изящная вещь, с одним-единственным грамматическим ляпом "более лучший". Каганов последовательно, тонко и точно применил правила, изложенные в его же руководстве
"Чем пахнет в трюме звездолёта? Как достоверно описывать невозможное". Правда, сюжет можно разглядеть лишь в лупу, и куцый этот огрызок движется тупостью героя. Литературный текст (в отличие от драматического и кинематографического) позволяет автору, дабы заинтриговать читателя, скрывать до времени важные детали. Если бы читатель, как и герой, с первой строки знал, что рядом с героем стоит автоклав, решение задачи "как с одним скафандром спастись двоим" было бы очевидным. И так же очевидно, что если в автоклаве воздуха для пушистого собрата всего на две минуты, то нужно спокойно отсоединить агрегат и положить в него Глайю, а не сначала задраивать девочку в автоклаве и лишь потом лихорадочно выдирать его из креплений. В общем, история душевных терзаний, озарения и чудесного спасения обоих, когда выжить должен был только один, трещит по швам. Но событийный ряд в тексте Каганова, в сущности, не важен, потому что "Эпос хищника" – не столько рассказ, сколько
Скучный разговор на заре Невесёлая беседа при свечах диалог, жанр, подзабытый с античных времён, но не утративший очарования незамутнённой назидательности. И поведение героя соответствует его роли в тексте: представитель земной цивилизации – простак, апостол Ватсон, который не понимает элементарных вещей, задаёт пушистому учителю наводящие вопросы, обеспечивая ему возможность подробно изложить великие истины, и оттеняет собою образованность, интеллектуальный блеск и сверхчеловеческую мудрость равви. При этом отношения собеседников приятно мерцают. На первом уровне оба декларируют взаимное уважение. Человек о юте: "
Русский выучила в первый день полёта... Они жутко талантливы, эти Чужие". Юта о человеке: "
Ты тоже умный. У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро". На втором прорывается подспудный взгляд сверху вниз. Человек для юты – ущербный вид, которому для достижения разума нужно полностью изменить свою природу: "
Со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать". Человек же видит в маленькой пушистой хвостатой юте и вовсе зверушку: предложение Глайи усыпить её, чтобы растянуть остатки воздуха, медик понимает в ветеринарном смысле и всерьёз обдумывает убийство. На третьем уровне оба живых готовы пожертвовать собой, чтобы другой мог спастись (хотя, конечно, идея фельдшера запихнуть в человеческий скафандр существо размером с кошку совершенно дурацкая – как бы оно этим скафандром управляло?). Эта путаница, присущая большинству реальных, сложных и противоречивых, отношений, добавляет персонажам и их диалогу живой убедительности.
Итак, после катастрофы космического корабля оставшиеся в живых фельдшер с Земли и подросток Глайя из рода ют с планеты Юта, самой древней и самой мудрой разумной расы в галактике, сидят в ненарушимом уединении медицинского бокса, отделённые от спасительной шлюпки парой метров вакуума. В боксе есть скафандр с усилителями, автоклав, в котором свободно поместится юта, и, весьма вероятно, кислородные подушки. Но ни юта, для которой быть вместе и общаться важнее, чем выжить, ни зачарованный её философским пофигизмом человек не ищут путей к спасению. Глайя, как и положено равви, рассказывает простаку байки с глобальными выводами. Она знает великое множество сказок и легенд разных рас: у ют ум и взрослость определяются количеством изученных эпосов, и по замшелым мифам братьев по разуму юты судят об их социуме, культуре, натуре, мировоззрении, идеалах, взглядах, вкусах и привычках – именно так, всех братьев скопом и каждого из них в частности. Общий вывод применим ко всем представителям вида, без индивидуальных и культурных различий. И каков же этот общий вывод? Из чего Homo sapiens выстроил цивилизацию, и в чём её суть?
Оказывается, в том, что мы – умеренно агрессивные стадные хищники (правильно-то "стайные", но так у Каганова). Всё, что мы создали, от искусства до войн, от Олимпийских игр до финансовой системы, однозначно определяется местом голой обезьяны в трофической пирамиде, а все наши связи суть торговля. И человеческая мораль – торговля поступками.
Ладно, я не буду говорить, что культура – система, и, как всякая система, она эмергентна: её свойства несводимы к свойствам входящих в неё подсистем и не выводимы из них, то есть, культурные процессы принципиально не выводимы из биологических. Я не буду говорить, что культура – сложная, динамическая, самоорганизующаяся, недетерминированная, стохастическая и контринтуитивная система, чьё поведение определяется не линейной цепочкой причин и следствий, а многомерной сетью гибких, меняющихся связей между разнесёнными во времени и пространстве процессами, в том числе противоположными и взаимно дополнительными, то есть, адекватно объяснить, интерпретировать и однозначно предсказать это поведение принципиально невозможно. Всё это азбука, синьоры, наверняка известная Глайе. Подозреваю, и Каганову тоже. Но зачем-то же ему было нужно пренебречь фактами, покинуть необъятное пространство анализа, постижения и понимания семиотических систем, открывшееся в им же созданной ситуации взгляда извне на человечество, и некорректно опустить социальные и культурные явления до экологических. Может быть, там, внизу, на уровне биоценоза, откроется истина?
Увы, с точки зрения биолога "Эпос хищника" феерически безграмотен.
Глайя, глубоко, но, вероятно, односторонне образованное дитя, не понимает (или делает вид, что не понимает) истоков и сущности агрессии, потому что путает три типа отношений: хищника и жертвы, врагов и соперников.
Откуда вообще возникла идея, будто хищник агрессивен, во всех видит врагов и жаждет победы? Что он питает к жертве какие-то злые чувства? Вероятно, из интерференции значений. Жертва преступления, насилия, нападения, ну да, ну да... Для хищника жертва – пища. К молоку и мёду, булке и банану, корюшке и курице питают аппетит, нежность, вожделение, их любят, какая по отношению к ним, желанным, может быть агрессия? Вот это, наверное, у людей и не впихивается между ушами. Быть побеждённым, пасть в схватке с врагом, пусть даже он затем сожрёт твою печень, – это ещё мыслимо представить, но осознать, что для кого-то ты можешь быть просто едой – абсолютно невыносимо.
Человечье (в "Эпосе хищника" оно приписано разумным паукам, но и нам свойственно) восприятие охоты как схватки с могучим соперником или врагом проистекает не из инстинктов хищника, а из мифологического мышления, наделявшего сознанием и родственными узами всё вокруг. Единоборство с братом-медведем или братом-волком, отпор врагу-тигру. Точно так же мифологический герой мог бороться с солнцем и луной. Да с кем попало. А ведь солнце точно не съешь.
Хищник не побеждает жертву – он её добывает. А вот жертва вполне способна победить хищника. Я уж не говорю о крупных жертвах – жеребцу по силам справиться с волком, а буйволу – убить львицу. Но даже заяц может отбиться от орла, петух, защищая гарем и детей, – порвать коршуна, а стая воробьёв, спасая птенца, – исклевать и прогнать кошку.
Неправомерно рассматривать как схватку и спаривание некоторых членистоногих, после которого самка съедает самца. У пауков, богомолов, пчёл самец выполняет лишь одну функцию – поставщика спермы. После оплодотворения он либо погибает, либо превращается в пищу, необходимую для успешного размножения. Не агрессия – чистая целесообразность.
Второй тип отношений – враги. Представители других видов, что покушаются на еду или жилище. Крокодил и львица бросаются на одну зебру, стая гиен посягает на добычу гепарда, воробьи занимают скворечник, вороны лезут в гнездо сорок, ястреб прилетает охотиться на территорию ворон. Вот тут – да. Агрессия, ответная ярость и бой до чьей-нибудь победы. Но отнюдь не до смерти. За старое, огромное, как столетнее поместье, сорочье гнездо, которое страшно нравилось воронам, хозяева и вороны дрались каждую весну. Ор стоял оглушительный, побеждали всегда сороки ("наше дело правое!"), и ни в одном бою не падало ни пёрышка. Ещё пример – как две вороны гнали перепелятника. Когда я выскочила на балкон, – на крик ястреба, в городском-то дворе, интересно же, – все трое сидели на ветках вишни и явно не знали, что делать. Этих двое, с клювами – мало не покажется, взяли того в клещи, но приблизиться – себе дороже. Тот один, зато вооружён – дай бог каждому. Пат. Внезапно ястреб извернулся и полетел к Окружной дороге по ряду вишнёвых деревьев – прямо сквозь густую путаницу ветвей, ухитряясь расправлять крылья в пустотах и складывать – в узкостях. Вороны сначала оторопели, потом рванули следом, огибая кроны и возмущённо бранясь. Не догнали, конечно, на границе территории плюнули и разбрелись. Ни уничтожать, ни унижать ястреба им не пришло в голову. Пустая трата энергии. Цель – не допустить врага к своим ресурсам, а вовсе не тратить ресурсы на повышение самооценки путём ритуальных издевательств над врагом.
Такие конфликты в природе случаются сравнительно редко. Как правило, соседи друг другу не мешают, потому что занимают разные экологические ниши. Охотятся на разных животных, или в разных местах, или в разное время, щиплют разную траву или обрывают листья на разной высоте, строят гнёзда из разных материалов. Чем больше различия в образе жизни, тем слабее конкуренция. Чем меньше различий, тем она острее.
Самая острая конкуренция – с теми, кто делит с тобой одну экологическую нишу. С представителями твоего же вида. Борьба, и победа, и поражение, и вина, и самопожертвование – всё это касается в первую очередь не хищников и добычи, и не врагов-иноплеменников, а соперников. Своих. За статус в иерархии стаи или стада, за добычу, за территорию, за внимание полового партнёра дерутся почти все животные, независимо от того, охотятся они на теплокровных (почему-то только их считают хищниками), ловят насекомых, сосут кровь, жуют траву или благородно, никому не причиняя страданий, потребляют трупы животных или растений. И ритуалы доминирования, унижения побеждённого соперника, вплоть до изнасилования или убийства, разыгрываются внутри вида, среди своих. Неважно, хищники они или жертвы. Более того: в общем и целом – чем лучше вооружено животное, тем мощнее у него тормоза, запрещающие убивать соплеменника, тем богаче, утончённее и строже этикет, регламентирующий поведение победителя и побеждённого. У волков есть ритуальные позы капитуляции, ведущие к прекращению поединка. У кротких голубей – нет, и при невозможности разбежаться (скажем, запертые в клетке) они дерутся насмерть.
Это тоже азбука: социальны только внутривидовые отношения, и культурные нормы вырастают только из них. А отношения внутри вида, популяции, стаи, социума не зависят от способа питания.
И, разумеется, полный вздор, что в эпосе хищников герои действуют в одиночку, потому что "герой – это не тот, кто сильнее врагов. Герой – это тот, кто сильнее своих", а у жертв не бывает героев, потому что жертвы действуют сообща (простим Глайе вырвавшееся у неё противопоставление "разумно и сообща" жертв хищному герою-одиночке – надо же крошке-юте как-то подпитывать самооценку рядом с огромным и страшным человеком). Одиночки действуют в одиночку, стадные и стайные животные – сообща, с их рационом это вообще не коррелирует.
И, наконец, самая пикантная из тривиальных истин: человек – ни разу не хищник. Он всеядный универсал, изначально – собиратель плодов, кореньев и прибрежных моллюсков.
Уточню: я, как и Каганов, и Глайя, употребляю слово "хищник" в обыденном значении. Экология делит животных на хищников, паразитов и сапрофитов несколько иначе. Все они – консументы, питающиеся, в отличие от продуцентов (растений), органикой. Хищники убивают пищу. Паразиты не убивают. Сапрофиты едят мертвечину. Ловишь антилопу, рыбу, муху, нематоду, выкапываешь морковку или картошку, скашиваешь колос – ты хищник. Пьёшь кровь, молоко, срезаешь гриб или ощипываешь куст – ты паразит. Точишь опавший лист, сухой сучок, дохлую кошку или шубу в шкафу – ты сапрофит.
Впрочем, и это бы ладно. Можно допустить, что на планете Юта не водились хищники, райский климат способствовал изобилию растительности, а во избежание перенаселения и драк за территорию численность Глайиных животных предков регулировалась благими высшими силами, поэтому юты не ведали конкуренции. А разумными в этом блаженном бездельном кайфе они стали по воле божьей. А фельдшер не возражал Глайе, потому что родился на Луне или на космической станции и никогда не слышал об оленьих турнирах и дерущихся кроликах. И в школе он этого не проходил, и в фильмах не видел. Бывает.
Серьёзнее всего Каганов передёрнул в другом. Причём передёрнул для того, чтобы самому же и опровергнуть собственную ложь – единственным поступком своего героя-землянина. Вот эта главная фальсификация.
– Благодарность... – фыркнул я.
– Свойственна только культурам стадных хищников, – кивнула Глайя. – Пауки не торгуют поступками.
– Постой, а у вас тоже нет благодарности?
– И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна причина? Мне было сложно это понять. И тебе, наверно, очень сложно?
– Да уж...
Да уж. Совсем, под плинтус, опустили бедолагу землянина, приписав ему непонимание благородной нормы, даже не общечеловеческой: бескорыстие свойственно всем высшим животным Земли.
Мнение Глайи, что торговля, то есть честный обмен товарами и услугами, присуща исключительно стайным хищникам, можно объяснить её неопытностью. В конце концов, она – пусть и умный, и эрудированный, но ребёнок, этакая инопланетная Ника Турбина, запомнившая много красивых и мудрых слов, но не знающая стоящих за ними реалий. Во всяком случае, земные звери – что собака, стайный хищник, что кошка, хищник-одиночка, что всеядная крыса, что травоядный кролик – могут и щедро расточать ласки, и бесцеремонно их требовать, но куда чаще прибегают именно к равноценному обмену. Вылижут и тычутся башкой в ладонь: теперь ты меня гладь. Или мы, живые Земли, – великое галактическое исключение? А юта, изучающая эпос (очевидно, пока только европейский), просто не успела этого заметить?
Не заметила она и самого очевидного – и самого главного. Что, кроме "
Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь", есть в наших сказках и такое:
Говорит Иван:
– Ну, сейчас эту щуку съем! Мочи моей больше нет – так есть хочется!
– Ах, Иванушка, – молвила щука, – сжалься надо мной, не ешь меня, брось лучше в синее море!
Сжалился Иван над щукой, бросил ее в море.
И такое:
Иван спустился в подземелье. Там большой-пребольшой конь стоит, ноги цепями к полу прикованы, голова кверху задрана, поводом к балке притянута. И видно: до того отощал конь – одна кожа да кости.
Пожалел его Иван. Повод отвязал, пшеницы, воды принёс.
Мы невероятно разные. Потому и существуем, и эволюционируем. Разнообразие – залог и устойчивости, и изменчивости вида, и сохранения, и развития общества.
По примерным оценкам, десятая часть любой человеческой популяции – бескорыстные Иванушки-дурачки, что дарят, помогают, любят и спасают, не страшась наказания и не ожидая награды. Если их больше, кротких ют пожирают соседи. Если меньше, банда пауков пожирает самоё себя.
Вот они – навскидку, из первой полусотни виртуальных голосов.
...человек помогает ближнему просто потому, что ему плохо, когда рядом кому-то плохо. Больно за попавшего в беду. Холодно вместе с замёрзшим. Невозможно есть рядом с голодным и не поделиться. Человек помогает другому ради себя. Ему хорошо, когда хорошо тому, кто рядом. Собственно, это поведение можно назвать эгоистичным в полный рост: успокаивая чужую боль, человек тем самым успокаивает свою.
maks-dragon
А вот непонятно, откуда, боже мой, из каких колодцев подсознания, из каких подземелий комплексов людских вылезает такое нежелание принять чью-то помощь, быть благодарным за зонт над головой и придержанную дверь??? Неужели люди так боятся оказаться должными, обязанными, неужели всё переводят в потребность расплаты? Неужели боятся, что вот сегодня им человек руку подал, а завтра придёт и потребует чего-то взамен? Или не этот конкретный человек, а в целом мироздание – в качестве соблюдения баланса будет ждать проявления бескорыстного добра? И тут ещё большее недоумение – неужели же так много людей не умеют испытывать ту самую радость от радости и комфорта другого, что не тянутся к этому самостоятельно, а не в расплату за "оказанные мирозданием услуги"? Вот этого не понимаю.
weider
Чем меньше представлений о чувствах в отношениях как об инвестициях, которые должны обязательно окупиться, тем меньше вероятность попасть в созависимые отношения (читай, в отношения, наполненные мучениями. Отношения - они ведь для радости нужны). Иными словами, чем меньше вы ждете от партнера взаимности в его чувствах, сосредотачиваясь на своих собственных чувствах и потребностях, тем более питательными и укрепляющими вы сделаете эти отношения для себя.
Взаимность – это бонус, подарок, случай, откликающаяся потребность Другого, но не обязанность другого человека.
alyaeva
Счастье – это когда спасаешь, помогаешь, стоишь насмерть за правое дело, защищаешь и делаешь подарки.
М. Анчаров. Теория невероятности
Так что же получается? Из разнообразия культур, идеалов, мотивов и поступков, имеющегося в распоряжении земного наблюдателя, Каганов создал три модели гипотетических социумов, разнесённых по шкале агрессивности: от героических пассионариев, что сражаются со всем сущим, включая самих себя, до святых праведников, не вступающих в борьбу даже за собственную жизнь, и дал этим социумам условные, лукавые, вводящие в заблуждение наименования. Гипотетических, потому что все их члены одинаковы, а сообщество, в котором разнообразие стремится к нулю, нежизнеспособно. История Земли знает подобные эксперименты. Так, любой социум ради сохранения стабильности время от времени сбрасывает "хищников-одиночек" – нонконформистов, смутьянов и преступников. В крестовый поход, в Запорожскую Сечь, Сибирь, Австралию или Америку. И слово "семинолы" во Флориде, и имя "хабиры" – евреи – в Передней Азии означают "беглецы", "изгои". И всюду конгломераты "пауков" рано или поздно структурировались в нормальное человеческое общество. Примерно 80% "стайных хищников" – Великого Среднего, обывателей, коими держится мир; 10% "пауков" – бойцов и революционеров, искателей и изобретателей, толкающих цивилизацию вперёд; 10% "ют" – простофиль, возносящих культуру к духовным вершинам. Обратные примеры – духовные братства всех видов, от монастырей до ашрамов и бродячих монахов. Разрастаясь, они рано или поздно расслаивались на те же 80-10-10, начинали торговать молитвами, благословениями, индульгенциями и слезами святого Йоргена, превращали посох в оружие и изобретали кунг-фу.
Потому что человек – не хищник и не жертва, он бесконечно разнообразен и может всё.
Что, собственно, и доказал простец-фельдшер, волоча в шлюпку тяжеленный автоклав со спящей ютой.
"Эпос хищника" – весь – поток ошибок и нелепостей, врак и противоречий. Но он сделан так талантливо, так мастерски, что читатели принимают болотные огоньки за огни взлётной полосы и заворожённо идут вслед за хитроумно петляющим автором. Куда?
Все ли помнят, откуда пошло убеждение, будто кактус возле компьютера поглощает вредное излучение?
Ученые установили, что если кактус поставить около компьютера, он защитит от радиации, если в багажнике автомобиля – от гаишников, а если на сидении – от угонщиков.
Л. Каганов. Новости науки
Сам Lleo утверждает, что автор шутки – не он. Сдаётся мне, что Каганов, редкостный мастер розыгрышей, ухитрившийся чужой хохмой развести страну на кактус, наколол читателя и в этот раз. И вот – поклонники философской фантастики блуждают путаными тропами авторских антиномий, упираясь лбом в собственный затылок, принимают ловкий трюк престидижитатора за непреложный закон природы, верят сомнительному и не замечают очевидного. Фокусник искусно приковал их внимание к карнавальной маске "стадного хищника", и они не узнают себя ни под пушистым капюшоном праведника, ни под хитиновой личиной бойца.
– Вполне разумное поведение для хищников-одиночек: сильный враг – сильный генофонд. Тут другая неясность – выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не считают геройством победу над слабым полом. Когда просишь объяснить это место в эпосе, они впадают в агрессию...
Как это по-человечески – впадать в агрессию, будучи уличённым в алогичности, а? И Каганов устами мудрого инопланетянина подытоживает серьёзно и уважительно, предельно серьёзно и уважительно, чтобы в голову читателя даже не закралась мысль, будто над ним глумятся:
– Эпос пауков очень логичен.