Валя Миша всех облюбише

О люди, Мы сотворили вас мужчиной и женщиной, Мы разделили вас на роды и племена, чтобы вы постигали себя друг в друге. Коран, XLIX, 13.     Человек – животное, умеющее смеяться. Человек ещё и животное, которое умеет смеяться над собой. Хайнлайн. Чужак в чужой стране.

    Судя по книгам Хайнлайна, в иерархии его жизненных ценностей главными были семья и армия. Причём семья, скреплённая не столько родственными узами, сколько добровольным союзом, не ограниченным рамками моногамного брака. Казалось бы, вещи полярно противоположные; между хипповой компанией из неопределённого количества жён, мужей и общих детей – и армией, закованной в латы уставов и дисциплины, нет ничего общего?
    Есть. Братство.
    О братстве – "Чужак в чужой стране", один из лучших романов Хайнлайна. И одна из его крупнейших неудач. Потому что, подобно Эйнштейну, положившему вторую половину жизни на тщетные попытки создания единой теории поля, Хайнлайн взялся за непосильную задачу – указать человечеству путь к счастью.
    Основу светлого будущего этот бравый офицер, анархист и индивидуалист видит в любви. Её определение в книге даёт Джубал Хэршо, умный, сильный, независимый, свободно мыслящий мужчина, всеобщий Отец, эгоистический альтруист, делающий только то, что ему нравится, берущий на себя заботу о всех, нуждающихся в защите, и не терпящий благодарности, ќ– постоянный, любимый образ Хайнлайна и выразитель его идей. Любовь – такое состояние, при котором счастье другого человека необходимо для твоего собственного.
    И в первую очередь – любовь плотская, ибо в соитии мы грокаем Бога.
    Всё человеческое поведение, все мотивы деятельности, все страхи и надежды людей окрашивались и контролировались трагическим и необычайно прекрасным методом воспроизведения себе подобных.
    Двуполость людей – одновременно связующая сила и движущая энергия во всех сферах человеческой деятельности, от сонетов до уравнений ядерной реакции.
    Наш величайший дар – разделение на мужчин и женщин. Соединение тел одновременно со слиянием душ, взаимное блаженство, где умы соединяются столь же тесно, как тела... это источник всего, что делает нашу планету богатой и чудесной.
    Свободная любовь, да. Не свободная от ответственности, а по обоюдно свободному выбору. Ключевые слова – не "соединение тел", а "слияние душ" (впрочем, душа и тело для Хайнлайна и его героев неразделимы), единение даже не личностей – сущностей, единственных, неповторимых, бесценных. (По сути, даже яйцо было уникальной сущностью, отличавшейся от всех прочих). Взаимный грок и братство по воде, со всеми вытекающими обязательствами.
    Братство по воде. Махмуд понимал марсианский термин, означающий такое расширяющееся родство... Он грокнул высшую ценность, которой марсиане наделяли взаимоотношения индивидуальностей.
    Обряд включает в себя всё, что есть в браке, и ещё больше.
    Кто разделил воду, разделяет всё.
    Естественно, в таком случае главное препятствие на пути к идеальному и счастливому обществу – пуританское воспитание (Хайнлайн, кстати, сам такое получил), навязывающее восприятие плоти как низменного сосуда греха и отношение к женщине как к вещи.
    Таким и должен быть сексуальный союз. Но такое бывает крайне редко. Чаще бывает равнодушие или механически совершаемый акт; насилие и соблазн; проституция и воздержание... страх, ощущение вины, ненависть, насилие – и детей воспитывают так, что они растут, считая секс "плохим", "постыдным", "животным"... Прекрасное, совершенное свойство, разделение на мужчин и женщин, вывернуто наизнанку и поставлено с ног на голову, так что оно превратилось в нечто жуткое.
    Поэтому, наверное, Хайнлайну и понадобился носитель незашоренного, незамыленного взгляда со стороны, этакая "свежая голова", Валентин Майкл Смит, воспитанный абсолютно асексуальными марсианами, до прибытия на Землю ничего не знавший о плотской любви.
    Он грокнул, что его новые близкие обладали уникальной духовной глубиной. И он радостно старался исследовать новые глубины, не имея впитанных в детстве запретов и не испытывая ни вины, ни отвращения. Земные учителя, нежные и щедрые, обучили его, не причинив вреда его чистоте.
    По словам Хэршо, Валя Миша – личность, не тронутая психопатическими табу нашего времени; существо честное и ангельски невинное: Майк никогда не пробовал плодов с Древа познания добра и зла. Ну да, ну да, кто не знает понятия греха, тот безгрешен, что бы ни вытворял – так безгрешен ребёнок, пока взрослые не примутся его социализировать. На этом стандартном заблуждении, на хлипком фундаменте ангельской чистоты и совершенной морали Хайнлайн выстраивает грандиозный воздушный замок. Стены его – марсианское мышление.
    Хайнлайн не доверял человечеству – настолько, что оборудовал в своём доме бомбоубежище на случай атомной войны (в пятидесятые годы, когда создавался "Чужак в чужой стране", ею и впрямь крепко припахивало). Не верил ни в его здравый смысл, ни в его интеллектуальные достижения. Потому что не верил себе. В этом он прав. Не только потому, что сам, подобно Джубалу Хэршо, признавал: вся его долгая жизнь не поможет ему осмыслить основные проблемы Вселенной (а хочется же все и сразу, ага). Хайнлайн, владевший блестящей логикой, тщился всё на свете объяснить логически, раздражался алогичностью поведения землян – и садился в лужу с вещами, понимаемыми интуитивно, постигаемыми сверхсознательно, на уровне выше логического. Подтверждение тому – его беспомощные определения смеха и искусства.
    Я понял, почему люди смеются. Потому что им бывает больно... а смех – единственное, что помогает остановить боль. Смешное – не благо. Благо – в смехе. Я грокаю, это храбрость... желание разделить боль, печаль, поражение.
    Искусство – это процесс возбуждения жалости и страха. Творчество – это как половой акт, в ходе которого художник насыщает публику эмоциями.
    А раз так, раз человек не способен сам выйти на новый уровень мышления, открывающего невероятные возможности – дадим ему гуру со стороны, носителя культуры, на миллионы лет обогнавшей земную. Однако.
    В марсианском языке невозможно разграничить понятия "религия", "философия" и "наука", а так как Майк по-прежнему мыслил по-марсиански, он не способен был их различить.
    Всё, что касалось подобных познаний, представляло собой "поучения Старейших". Сомнения были ему неведомы, исследования тоже... ответы на любые вопросы можно было получить от Старейших, они были всезнающи и непогрешимы.
    Прилежный ученик, не ведающий самостоятельного постижения, – может ли он быть не только преподавателем, но и учителем – не только транслировать готовые знания, но и помогать человекам освоить новые методы мышления? Наверное, Хайнлайн и сам смутно ощущал, что вряд ли, поэтому возложил функцию развития земного разума на марсианский язык. Впрочем, и с ним вышел ляп.
    Концепция "вымысла" выходила за рамки опыта Майка. Определения "лжи" и "фальши" содержались в его памяти без малейших намёков на гроканье.
    Конечно, воин и инженер не обязан знать лингвистику. Но мог бы и додуматься: способность к вымыслу – одна из языковых универсалий. Без неё невозможно не только лгать, но и говорить о том, что не здесь и не сейчас, что происходит далеко, было когда-то или будет когда-нибудь; невозможно строить предположения и выдвигать гипотезы. Без неё, наконец, невозможно искусство. И вера. Не только религиозная, неприемлемая для духа-разума, ориентированного на знание. Вера в реальность и в постижимость реальности, например. Так возможно ли без этой универсалии грокать?
    Человек есть гроканье. Ты есть Господь. То, что грокает.
    Ты есть Бог. Это не послание надежды и утешения. Это вызов и бесстрашное приятие личной ответственности.
    Эта личная ответственность заставляет Майка искать в земной культуре пути эволюции человечества. Он ищет – и не находит.
    ...Есть всего три места, где можно искать Бога. Существует наука. Я не хочу бросить тень на учёных, они делают, что должно. Но они ищут не то, что ищу я. Нельзя грокнуть пустыню, пересчитав все песчинки. Ещё существует философия. Предполагается, что она всё способна объяснить. Но так ли? С чего начали, тем кончают, вот что они делают. ...Ответ должен быть в религии, но его там нет. ...Если им удаётся приблизиться к истине, они предлагают тебе принять всё на веру. Вера! Что за непристойное слово!
    Но ничего не поделаешь – чтобы впарить "лопухам" конфету нового мышления, её приходится обернуть в знакомый фантик.
    Я видел, как ужасно устроена наша планета, и я грокнул, хотя ещё не в целостности, что я многое мог бы изменить. Мне пришлось передавать свои знания контрабандой, в виде религии.
    Какая именно религия – никакой разницы, ко всем им Хайнлайн относился с равной иронией, разгулявшейся до совершенно стёбного финального метаморфоза Вали Миши в нового Христа. Религия – только маска. Всё равно, как она выглядит, лишь бы завлекала. Ты есть Бог. Именно этот первичный факт, не зависящий от веры, и означает, что все верования истинны.
    И под видом новой церкви (по чеканному определению Хэршо, церковь – это любая организация, называющая себя церковью) Майк открывает ашрам. Стандартную, в общем-то, школу пути.
    Это не церковь. Скажем, это даже не религия. ...Мы не пытаемся привести людей к Богу. ...Мы не пытаемся спасать души – души нельзя утерять. И мы не пытаемся убедить людей поверить, ведь мы предлагаем им не веру, а истину – истину, которую они могут проверить. ...Но сначала нужно выучить марсианский. Язык, на котором преподносится данная истина. Её нельзя выразить по-английски, равно как не выразить словами Пятую симфонию Бетховена.
    Наше учение – просто способ эффективно функционировать в любой области.
    Сейчас народ принял бы очередную, одну из сотен, школу без всякой дымовой завесы; в пятидесятых западная цивилизация только начинала приобщаться к эзотерической восточной мудрости, пленившей, в числе прочих жаждущих выйти за пределы колеи рационального познания, и Хайнлайна. Да, счастье не для всех и не даром. Путь доступен немногим, идти по нему достаточно трудно. К своеобычным для любой школы и экзотическим тогда для американского обывателя устойчивому самосознанию и полному самоконтролю Хайнлайн добавил фишку собственного изобретения – необходимость освоить марсианский язык и думать по-марсиански. О как. Тут вам и новое мышление, и волшебный его результат – раскрытие фантастических умений вроде ясновидения, телепатии, телекинеза и телепортации. А объяснить, как оно получается – переход из реальности сознания в объективную реальность, от мысли к воздействию на вполне материальные объекты с нарушением физических законов – автор не может по определению: ты, читатель – "лопух", марсианским не владеешь, а ни на одном из земных языков этого не выразить, утрись и не отсвечивай.

    И всё-таки, со всеми ляпами, нестыковками и притягиваниями за уши, роман "Чужак в чужой стране" прекрасен. Потому что стержень его – такая простая, самоочевидная, единственно возможная для выживания человечества мысль: другой человек, любой, каждый – равновеликий мне субъект. Микрокосм, уникальный, неповторимый и свободный. Каждый есть Бог. Человек не может быть вещью. Любовь к нему не даёт права собственности.
    Нельзя продать любовь – нельзя купить счастье. А если кто-то считает, что можно назначить цену, – что ж, дорога в ад открыта.