Аннотация: Полная версия очерка из цикла "Вел. церкви малых городов": добавлена 2-я часть, есть изменения в 1-й.
Плёс
1. Художник
Если уж говорить о таинственных древних городках, которые словно специально созданы, чтоб их рисовать и снимать, бесконечно черпать пейзажи, как воду из родника, то мало найдётся равных Плёсу.
Как-то я созерцал его с палубы, замечательным июньским вечером 2006-го. Теплоход проходил отрезок меж Костромой и Кинешмой, и я заранее примерно вычислил час, когда можно будет выйти поздороваться с любимым местом.
Наступал закат.
Надвинулась панорама.
Горы были зелёными, а домики - розовыми от солнца. Казалось, весь Плёс - это расцветшие по весне огромные кусты шиповника. Церкви светили из тени большими розовыми фонарями. Их фигурные отражения чуть гнулись в зеркале воды. Отражения-дорожки опрокинутых колоколен почти дотягивались до теплохода, приглашали к себе... но мы - мы проплывали мимо. Вечерний синеватый дымок от летних костров в садах добавлял какой-то новый оттенок в густо-сумеречную зелень береговых холмов. Куда-то вверх, казалось, готова была воспарить гора Левитана.
Розовое, голубое и зелёное, отражаясь, превратили Волгу в волнистый перебор цветных стёкол. Плыло и плыло по правому борту это скромное, неброское ожерелье: скруглялись бусами отражённые, скопированные рекой холмы, разделялись они тонкими перемычками - плавными понижениями берега. Настоящая праздничная гирлянда из холмов и светящихся в их листве церквушек.
Долго ещё я оглядывался на уплывающие отражения. Мир казался прозрачным и счастливым - как сквозь детские цветные стёклышки.
Само обилие церквей выдаёт древнюю тайну: это не село, а город(1). Очень похоже на село, но... церкви - маяки иных времён. "Селу" - шестьсот лет!
На закате церкви манят нездешним покоем и словно повествуют о чём-то без слов. Колокольного благовеста нет, но кажется, будто сейчас ударит в колокол сам закат, как в "Вечернем звоне" Левитана.
Здесь уцелело почти столько же старинных приходских храмов, сколько в соседней Костроме (если не считать её знаменитых монастырей) - хотя сама Кострома больше в несколько десятков раз.
Вот скруглился под обрывом византийским куполом белый Преображенский храм. Ниже по течению, в самом центре города, Воскресенская церковь старалась дотянуться пятью куполами до груди стоящей над ней Соборной горы. Ещё ниже по Волге, когда уже совсем прощаешься с Плёсом, долго провожали с берега, всё удаляясь, но не спеша исчезнуть, зелёные купола Варваринской церкви - очень похожей на Воскресенскую.
Ещё несколько храмов спрятались дальше от берега, но я помнил их по предыдущим приездам: Троицкий, Петропавловский, Успенский, Воскресенский деревянный... Горы и купола, горы и купола...
Плёс практически не изменился с XIX столетия. В ХХ веке здесь не было построено ничего (частные домики, разумеется, не в счёт: избушка - она всегда избушка).
Каким видел город Левитан в 1888-90 годах, таков он и сейчас. Купеческие дома вдоль набережной; церквушки с репчатыми куполами; увенчанная берёзовой рощицей, как короной, Соборная гора над узенькой ленточкой приволжского посада. Пытались её в советское время переименовать в гору Свободы, но название не прижилось: Соборная для всех так и осталась Соборной. А вот когда соседнюю гору назвали горой Левитана, имя сразу стало родным - и вероятно, таковым останется уже на века. Левитан - есть Левитан. Там и беседка его стоит... вернее, его имени, потому что построена после него. И когда она постареет, на её месте, наверно, поставят новую и тоже будут называть её беседкой Левитана.
Думаю, в книге, посвящённой святым местам, самый раз поговорить о Левитане... потому как святые места лучше его, по-моему, никто никогда не изображал. Хотя слово "изображал" - не то: скорее - отражал. Отражал, как Плёс отражается в Волге. И если это не Божие чудо, достойное паломничества, тогда я не знаю, что такое чудо.
Описывать Плёс и не говорить о Левитане - это как описывать соборы Владимира или Звенигорода и ничего не сказать о Рублёве.
Конечно, невозможно сравнить несравнимое: иконы, непосредственное прикосновение к Царству Небесному - и светскую живопись, лишь в редчайших случаях поднимающуюся до опосредованного к Нему приближения. Но тем дороже эти редчайшие случаи, эти исключения из правил. А творчество Левитана поразительно именно как исключение.
Такое прикосновение невозможно для человека, не принадлежащего Церкви... но Бог невозможное сделал возможным.
Да помилует Господь раба своего Исаака, по молитвам св. мученика Уара(2).
"Дух дышит, где хочет..." Как, не будучи православным по крещению, быть православным по духу? Непостижимо! Но тайны Творчества вообще непостижимы. Всякий ли Христов соработник сознаёт, что он - Христов? На это мы никогда не ответим. Это - тайна общения Бога с человеком. Бог больше человека, и потому творчество всегда больше человека.
О Левитане как православном художнике, к сожалению, практически ничего не написано. Для меня он в живописи - как Иван Шмелёв в литературе. "Лето Господне" Левитана - это "Вечерний звон" и "Тихая обитель", "Озеро" и совершенно непонятая современниками "Владимирка", а вершина вершин, конечно - "Над вечным покоем". В "Лете Господнем" Шмелёва сменяются времена года, но всё посвящено Богу, в котором нет времён, а радость совершенна (Ин. 15). То же можно сказать и о картинах Левитана. Вот "Март", вот "Золотая осень", вот летние пейзажи, но везде "за кадром" Господь. И малый отблеск этой радости совершенной достигает земли: "Да радость Моя в вас пребудет".
Что явилось Левитану, то явил ему Бог... а сознавал он это сам или нет - вопрос, не имеющий смысла.
Левитан как художник - пожалуй, более русский и более православный, чем все мы. "И не думайте говорить в себе: "отец у нас Авраам"; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму" (Мф. 3, 9).
Когда говорят: "православная русская живопись" (конечно, светская), мы обычно вспоминаем Нестерова, Корина, Юона... ну, Нестерова - пожалуй, чаще всех: копии его "Видения отрока Варфоломея" даже написаны на стенах многих церквей. Но сам Нестеров вспоминал: "Левитан показал нам то скромное и сокровенное, что таится в каждом русском пейзаже - его душу..."
Нестерову требовалось красками изображать "видения", чтоб показать сокровенное. Левитан был выше своих учеников: невидимое он оставлял на полотне невидимым, но так, что ощущаешь Присутствие. Как музыка - выше слов, так и пейзаж, где Бог остаётся невидим, но присутствует - выше той картины, где Его приходится рисовать, чтоб хоть как-то обозначить, что Он есть. Как в истинной молитве: Господь невидим, но ты - пред Ним. И это - большая реальность, чем весь видимый мир.
Впрочем, церковь или часовня в пейзаже Левитана - всегда намёк на Его Присутствие. Так на древних фресках в верхнем уголке, над земным пейзажем, изображалось "окно" в облаках, из которого Бог смотрит и благословляет мир.
Маленькая церковь в пейзаже - точка... но точка, всё меняющая в системе координат. В ней линия Божия пересекается с линией человеческой. Точка, в присутствии которой уже нельзя сказать, что мы - только земные. Что мир предоставлен самому себе.
Первый раз в жизни, ещё в детстве, я купил репродукции левитановских картин именно в Плёсе. Я смотрю на них сейчас, да простит Господь за сравнение - как на некий чинсветских икон, другого слова не подбирается. Плёсский чин. Есть Звенигородский рублёвский чин. А здесь...
Плёс будто специально создан для того, чтоб писать дороги в Царство Небесное. На каждом "этаже" своих высоких холмов он открывает тайны. Каждый рассвет, закат, дождь, знойный полдень, листопад или цветение яблонь - целое событие. Картина мироздания сменяется, как в диапозитивах. Плывут облака, как очищенные отражения холмов в голубом зеркале неба, и каждое их движение - тоже событие.
Поднимешься на Соборную гору, к Успенской церкви, белой, как окружающие её берёзы. Голубые глаза Волги смотрят снизу сквозь рощу. Отражают бесконечное, безбрежное левитановское небо. Оно стало главным героем его картин. То небо, под которым не то что веришь, а знаешь, что Бог есть.
Чем выше поднимешься, тем больше неба в пейзаже, который видишь...
* * *
Пересечённая тропинкой дорога лежит крестом. Уходит в небо. Открываются бесконечные дали, белеет крошечным пятнышком и освящает горизонт церквушка. На перекрёстке дорог - часовня-голубец, и стоит с котомкой странница в чёрном. Больше - никого...
Это - знаменитая "Владимирка", и каким же надо обладать "повёрнутым" умом, чтоб даже в этом пути в Небо углядеть какой-то "социальный протест", как углядели его современники: мол, Левитан изобразил дорогу, по которой гнали каторжан в Сибирь.
Да, он изобразил дорогу-крест. Несущие крест восходят на Голгофу, а с неё - на Небо.
"Над вечным покоем" - ещё яснее выраженное Откровение. Это - подобие рублёвской фрески "Шествие праведных в рай". От погоста и церквушки, прилепившейся к крошечной земле - в отверстое окно в огромном небе. Через церковь земную - в Церковь Небесную. Души, сбросив с себя тела, оставив их в земле под крестами, делают только шаг со ступеньки обрыва, что за алтарём, на ступеньки облаков.
Во всей светской живописи нет более яркого выражения пасхальной веры! Эта картина, которую некоторые умудряются назвать даже "грустной", беспечальна, как святой образ Воскресения на аналое.
Христос воскресе из мертвых,
смертию смерть поправ
и сущим во гробех
живот даровав.
Мы - "сущие во гробех". И наша Дорога заранее изображена на этой картине... чтоб мы ненароком не сбились.
Примечания:
(1). Официальная дата основания Плёса Василием I - 1410 год. Но, по археологическим данным, ещё за три века до этого здесь была крепость, разрушенная при Батыевом нашествии ("Плесо" упоминается в "Повести о разорении Рязани Батыем").
(2). Святому Уару, по традициям Церкви, молятся о людях некрещёных, иноверных или атеистах.
2. Церкви
Два года спустя я снова посетил Плёс.
Несомненно, Плёс -- один из самых пейзажных городов России, но господствуют в этом пейзаже именно церкви. По традиции провинциальных городков они разбросаны здесь так живописно-беспорядочно, на разных высотах, будто кто-то наряжал ими пушистые зелёные холмы -- примерно как мы наряжаем ёлку. По количеству церквей и времени их постройки всегда можно судить о расцветах и упадках в истории того или иного города. I половина XIX столетия -- несомненно, золотой век Плёса как богатого купеческого городка. Здесь было кому жертвовать на церковное "благоукрашение". Работали три полотняных фабрики (это главная специализация города, да и всего региона), два солодовенных завода, множество мельниц. Лишь с постройкой железной дороги из Иваново в Кинешму (1871 г.) промышленный центр окончательно и бесповоротно переместился в последнюю. Почти все предприниматели переехали туда. А экономически запустевший Плёс стал дачным местом. И одним из первых в средней полосе России курортов(1).
Весь город стоит на холмах. Плёс играет со всяким новоприбывшим -- притворяется городком из "конструктора", из детских фантазий: ожившим и выросшим вместе с тобой. Он приглашает подняться, как по лесенке, к небу, на зелёные пирамидки и куличики холмов, взглянуть сверху на мир, где ты был только что... был, но не ведал, что он так мал: не мир, а мирок. Уютный и немножко наивный. Небрежно наброшенная на город майская зелень скрывает почти всё, кроме церквей. Скромные постройки от красоты окружающей их природы вдруг становятся шедеврами -- и ты в какой-то миг ощущаешь, что не променял бы этот пейзаж ни на какой Париж!
Ближе всего к пристани, у подножия Соборной горы -- Торговая площадь с Воскресенской церковью. Торговые ряды здесь, конечно, куда меньше прославленных костромских, но тоже достаточно колоритные. Что ж, свои масштабы -- у губернского города, свои -- у заштатного (Плёс в 1778-96 гг. был уездным центром Костромского наместничества, но в 1796 г. "выведен за штат", оставшись в составе Костромской губернии). Пятиглавая, "строенная кораблём" Воскресенская церковь (1817 г.) великолепно смотрится с Волги, - и при этом гармонично вписана в ансамбль старинного Торга. Без присутствия таких храмов не обходился в то время ни один рынок в городах и сёлах России. Кроме того, это была главная приходская церковь Набережной слободы.
Не знаю, как сейчас, но тогда, в 2008 году, потемневшие, давно не реставрированные купола придавали этой церкви особенно древний вид. Как из дремучих былинных краёв явилась она, выплыла из пучины зелени на берег Волги.
Рядом -- необыкновенно красивая деревянная часовенка с лемеховым куполом, с каскадом из двух двускатных крыш -- тоже потемневшая от времени.
С Торговой площади лучше всего сразу подняться на Соборную гору, чтоб полюбоваться городом и Волгой с высоты птичьего полёта -- с козырьков, оставшихся от древней крепости. Вообще здешние горы -- одни из самых высоких на Верхней Волге. Ни один город выше по течению не может похвастаться такими холмами! Причём, все здешние кручи коронованы зелёными рощами. Кажется, будто над городом распростёрт какой-то атмосферный полог, выше которого, как облака, начинаются леса. Эта черта пейзажа придаёт Плёсу неповторимый колорит.
От Торговой площади дорога идёт вверх по дну оврага.
В тот майский день, когда я последний раз приезжал сюда на теплоходе, всё матово светилось после дождя, и мокрый асфальт напоминал стекающую с горы речку. Её берега заросли колокольчиком, незабудками. И когда я оглядывался вниз, казалось что пёстрые крыши городка -- это тоже цветочная поляна.
Виражом взбегала дорога в горную чащу, но как раз чаща стала историческим центром города. Это одна из тех крепостей, которые сотворила сама природа, а люди только немножко "отшлифовали". Неприступная гора имеет крутые отвесы с трёх сторон, и лишь с юга пришлось прокопать ров, размерами больше напоминающий овраг, чтоб окончательно отсечь её от "материка".
Дорога извивом обогнула гору с запада и подвела к белеющим соборным воротам на юге. Они состоят из пары крохотных двускатных часовен, являющихся одновременно и створами главного проезда, и "домиками" для двух совсем уж щелевидных боковых проходиков. Совсем не похоже на округлые ворота левитановской "Тихой обители" (2).
Сбоку от ворот залёг вдоль опушки рощи древний вал -- сейчас совсем безобидный и уютный от майской травы и незабудок. Шесть веков назад вал и ров отчеркнули собой площадку крепости от холмистого плато на юге. Цитадель 1410 года была деревянно-земляной. Сохранились её описания: "Башни рублены все клетками, бои вводные за город о двух мостах, а меж башен тын-острог ставлен без тарасов в борозду [т. е. выступающие вперёд стрельницы - только при мостах, а остальная стена -- без дополнительных опор, в виде простого частокола]".
Сейчас на территории древней крепости (стены которой были разобраны ещё три века назад) стоят: Успенский собор, небольшой приземистый домик краеведческого музея и -- памятник-бюст основателю города Василию I, возведённый в 1910 г., к 500-летию Плёса. Вот уж редкий для нашей страны пример, когда сохранился дореволюционный памятник какому-либо князю или царю! Василий I вообще не избалован вниманием историков (хотя княжение его длилось 36 лет). Тихий князь, сын Дмитрия Донского, явно не унаследовал полководческого таланта отца. В 1408 г. он бежал от нашествия Едигея в Кострому и, вероятно, именно это навело его на мысль, что сама-то Кострома тоже нуждается в защите, в прикрытии дальних подступов.
И действительно, Плёсу довелось сыграть роль настоящего боевого форпоста -- он не раз отражал отдельные татарские набеги вплоть до взятия Казани.
Крепости на горе давным-давно нет, а вот храм остался. Успенский собор стоит посреди рощи: вокруг него образовалась поляна. По размерам он ничуть не отличается от других плёсских церквей, но по древности и местонахождению в самом сердце города это именно собор. Когда-то здесь стоял ещё Казанский храм 1828 г. и часовня 1824 г. Они были снесены после революции, так что от триединого ансамбля остался лишь древнейший собор -- 1699 года. Он представляет собой белоснежный сдвоенный силуэт: шатровый восьмерик колокольни вознёсся рядом с приземистым восьмериком основного объёма. Тёмная кровля собора по форме напоминает колокол, а рядом -- настоящая колокольня о трёх ярусах "слухов".
Каким ветром сюда занесло эту новь -- и как она здесь прижилась, распустилась? ведь тогда в глубинке было ещё совсем мало храмов типа "восьмерик на четверике". Это настолько раннее барокко... что оно ещё на барокко-то не очень похоже!
Лес заменил собой цитадель. Дорожка тянулась по краю обрыва, как длинный балкон или, скорее, крепостной парапет.
Из леса, который на горе, смотришь на малый городок, который внизу. Он разбросался там лоскутным одеялом. Весь Плёс -- это слободы, отделённые друг от друга холмами и оврагами. Исторически сложились Горная (Троицкая), Набережная, Рыбная слободы, а за Волгой -- Серковская. Но при таком изобилии районов, до революции в Плёсе было всего около 1,5 тысяч жителей, а сейчас -- 4 тысячи.
Главный "водный перекрёсток" города -- место впадения в Волгу Шохонки. Речка-то маленькая, а долину образовала широкую. Обрамляют её Соборная гора на западе и Петропавловская (Левитана) на востоке.
Шохонка -- вся в лодках, и сверху смотрится, как уменьшенный в сотни раз севастопольский рейд. Здесь лодки исполняют обязанности крейсеров и субмарин. Особенно умилителен сверху крохотный мостик через "рейд". Весь Город стал как бы единым Ребёнком, увлечённым какой-то игрой.
А майские деревца гладили его сверху своими едва народившимися листиками. Тысячи зелёных сердечек над множеством тонущих в зелени же разноцветных крыш. Зелень в небе и на земле. Контраст толстых черноствольных лип и тонких белых берёз. И всё густо-бархатно от подлеска. В каждом просвете горной рощи -- синевато-дымчатые дали. Весь передний план как бы плавает в них. Апофеоз мая. Почему-то именно берёзы над обрывами смотрятся особенно живописно... и немножко парадоксально. Вроде, берёза -- самое равнинное дерево, а тут -- висячие сады!
С горы особенно видно, насколько в Плёсе всё соразмерно и гармонично -- природа и архитектура. Щёточка лесов на холмах -- и церковные колоколенки ровно в высоту деревьев. Кажется, например, что Варваринская церковь далеко внизу просто отделилась от опушки. Вышла из зелёного строя на берег реки. И чудится, что клин леса вот-вот последует за ней, спускаясь с горы.
Здесь леса впадают в Волгу, а маяками и молами у каждого их устья служат церквушки.
Совсем близко к Соборной горе стоят храмы Троицкого прихода. Летняя Троицкая церковь была возведена в 1808 г. Она открыла собой новую эпоху в истории города, став первой из его многочисленных церквей XIX века (XVIII век в Плёсском зодчестве не представлен вообще!). Ровно 20 лет спустя в нескольких метрах от неё встала маленькая зимняя церковь.
Жёлтенькая летняя с пятью высокими "репчатыми" куполами, как бы воспарившими на раструбах -- пожалуй, самая выразительная в Плёсе по своему идеально устремлённому ввысь силуэту. Самая далёкая от Волги она, тем не менее, очень хорошо видна с реки. Силуэт -- вполне древнерусский, но фасады, когда подходишь ближе -- в стиле позднего барокко, даже переходного к классицизму. То, что на расстоянии казалось типичными тройными закомарами под кровлей, вблизи оказывается фигурными рамками-картушами, белыми на жёлтом.
А вот зимняя церковка, прилепившаяся к подножию высокой летней -- полный контраст с ней: маленькая, приземистая, с каким-то уж очень упрощённым однокупольным силуэтом.
Если к югу от Соборной горы -- Троицкий приход на холме, то к востоку -- глубокая долина Шохонки. Спуск в неё -- искусственный овражек с вьющейся, как речка, старой мостовой на дне. (Кстати, многие улочки Плёса -- это именно мостовые). Спускаешься -- и тебя окружает со всех сторон "деревенская" часть города. Одноэтажные деревянные домики -- настоящие шедевры. Некоторые ловко прилепились на самых откосах. Палисадники при них -- огромные, густые, цветущие.
Перейдя по мостику застывшее зеркало Шохонки, я направился к горе Левитана, что когда-то именовалась Петропавловской.
Церковь Петра и Павла (1845 г.), давшая ей название, в советское время была переделана до полной неузнаваемости и превращена в электроподстанцию. К счастью, кроме этого храма, а также Казанского на Соборной горе, Плёс ничего не потерял из церковной архитектуры -- в этом смысле ему невероятно повезло. Правда, все храмы были разграблены, их старинные интерьеры утрачены -- но сейчас почти все, кроме Петропавловского, возрождены и действуют. Жаль только, в будние дни служб ни в одном из них не бывает.
В роще на вершине Петропавловской горы наполовину спряталась деревянная Воскресенская церковь -- главное архитектурное чудо Плёса. Это место сразу же и бесповоротно очаровало Левитана. Именно эту любимую церквушку он так бесподобно "встроил" в свой самый знаменитый пейзаж -- "Над вечным покоем". Сама панорама писалась на озере Удомля в Тверской губернии, однако тамошний каменный храм художник заменил на здешний, куда более дорогой сердцу.
К сожалению, церковь, которая так вдохновляла Левитана, сгорела в 1903 г. Ныне стоящая на её месте, во всём однотипная (и тоже XVII века) была перевезена из с. Билюково Ивановской области. Таким образом, в Плёсе, где преобладает архитектура XIX века, всё-таки есть две церкви XVII: каменная Успенская и деревянная Воскресенская. Если считать пригородное село Спас-Березники (в 2 км) -- то даже три. Там от бывшего когда-то монастыря сохранилась очень выразительная пятиглавая Спасская церковь 1682 года.
Самый великолепный вид с горы Левитана открывается на Варваринскую церковь (1821 г.), будто привставшую снизу. С такой высоты кажется, что её купола плывут по Волге. Когда-то они были зелёными. В год, когда я приезжал последний раз, четыре боковых удивляли густой лазурью, а центральный -- свежей позолотой (прямо уменьшенный вариант Троице-Сергиевой лавры!). На более поздних фотографиях я видел уже все купола золотыми... И во всех вариантах эта церковь почему-то -- исключительно празднична! Облик скромный, казалось бы, даже стандартный, но видно, само место делает её торжественной и неповторимой.
Интересно, что плёсские храмы XIX столетия по своей пятиглавой структуре куда больше напоминают XVII век, чем реально сохранившийя с XVII века Успенский собор.
Всего пара-сотня метров от Варваринской церкви и вот он -- дом-музей Левитана на набережной. Точнее, дом купца Солодовникова, в котором Исаак Львович три лета подряд снимал комнату и в котором в 1972 году был основан музей -- ныне уже всемирно известный.
На самой набережной красивые двухэтажные дома вытянулись "по красной линии сплошною фасадою" (как указывалось в регламенте регулярного плана). Но дом Солодовникова отделён от этой линии устьем Шохонки и стоит как бы немного на отшибе. Это, наверное, и привлекло художника, не любившего всё парадное, правильное, "регулярное". Левитан -- вероятно, сам к тому не стремясь и не задумываясь, -- стал настоящим революционером в развитии изобразительного искусства, как и его современники, французские импрессионисты. В истории человеческой культуры бывали поразительные примеры синхронизации событий. "Плёсский период" в творчестве Левитана год в год совпал с "арльским периодом" в творчестве Ван Гога.
Арль прославил Ван Гога, а Ван Гог прославил Арль. То же самое можно сказать о Левитане и Плёсе.
При всей колоссальной разнице в манере и технике, оба художника делали упор не на "фотографическое" копирование пейзажей, а на передачу чувств, настроения. В этом смысле, "импрессионистами" с долей условности можно назвать обоих. И Плёс ничуть не менее значим для мировой художественной культуры, чем Арль!
Когда покидаешь этот город и оглядываешься на его панораму, создаётся такое впечатление, что сам по себе Плёс -- это уже готовая картина. Она была всегда. Левитан только дал ей проявиться.
(1). Плёс относится к числу семи самых экологически чистых городов России, наряду с такими южными курортами как Анапа, Геленджик, Ессентуки, Кисловодск, Железноводск и Теберда. В средней полосе России он -- самый чистый.
(2). В очерке "Юрьевец" я уже приводил доказательства, что на полотнах "Вечерний звон" и "Тихая обитель" изображён несохранившийся Юрьевецкий Кривоезерский монастырь. В Плёсе Левитан написал немало других замечательных картин, но к этим двум полотнам Соборная гора Плёса, вопреки утверждениям местных краеведов, не имеет отношения.