Было бы  прекрасно,  возлюбленные  ученики  мои,  если бы
солнце вспыхнуло для меня прежним светом,  если бы травы  были
бы столь же зелены и сочны,  как когда-то;  было бы прекрасно,
если бы чувства мои обрели юношескую свежесть и  обжигали  мой
разум, заставляя тело дрожать от неизведанных страстей. О, это
было бы прекрасно,  но увы! нельзя повернуть время вспять. Вот
уже  сотню  лет я тяну лямку жизни,  подхлестывая клячу своего
существования эликсирами долголетия.  Но то,  что не дает телу
стареть, не в силах избавить меня от усталости, скопившейся за
многие годы моего бытия.
     И вот  я принимаю последнюю чашу священного эликсира,  но
на сей раз не жизнь принесет он мне,  но вечный покой. И перед
тем,  как пригубить терпкую влагу,  перед тем, как испытать на
себе все те страхи и эмоции,  которые я наблюдал сотни  раз  у
своих подопытных,  принимавших мой напиток,  я разверну тонкий
пергамент  и  прикажу  Джеусерту,  моему   старшему   ученику,
записать последнее послание.
     Возлюбленные ученики мои!  Я вел вас  трудными  путями  к
вершинам Знания. Вместе мы взбирались по тайным тропам на гору
Совершенства, которая соприкасается с Великим Зеркалом. Там, в
точке,   не   имеющей  отражения,  сокрыты  мудрость  и  сила,
доступные лишь пытливым  умам.  Я  отказался  от  восхождения,
сломленный усталостью;  вам же,  молодым и дерзким,  я говорю:
идите вперед,  туда,  где дремлет истинное искусство.  Я верю,
что  когда  вы  достигнете  последнего перевала,  вас встретит
Учитель и поведет за собой так же,  как некогда вел  он  меня,
неразумного юнца, отпрыска малознатного рода Галла Лемнути.
     Пусть мой рассказ покажется вам странным,  а то,  о чем я
говорю  со страхом,  вызовет у вас усмешку,  но вспомните годы
своего детства,  когда вы впервые  пришли  ко  мне  и  слушали
первые мои наставления. Ваши лица слились в моей памяти в одно
наивное  испуганное  детское  лицо;  глаза  ваши  были  широко
раскрыты,  вы  старались  затаить  дыхание,  чтобы  шум его не
нарушал тишины зала медитаций. Редкие новички не содрогались и
не  отворачивались  в ужасе,  видя первую в своей жизни агонию
животного,  не выдержавшего магических опытов.  Вспомните, как
срывались  с  ваших  неповоротливых  дрожащих пальцев молнии и
обжигали щеки,  руки, рассыпались искрами по одежде и волосам,
которые   вы,   вопреки  моим  советам,  не  решались  обрить.
Вспомните ваши первые любовные похождения,  желание похвастать
перед  юной  красавицей  своей  магической силой и смертельный
страх,  когда небрежно созданное заклинание  вдруг  обращалось
против вас.  Вспомните все свои ошибки и поражения,  вспомните
своих погибших товарищей,  братьев и  сестер,  возлюбленных  и
близких друзей - вспомните, и вы поймете меня.

                         ******* 
     В тот незабвенный год,  когда  молодая Аквилония, занятая
своими внутренними  проблемами,  отозвала  войска  из  Стигии,
предоставив нашу  страну  ее  собственной  участи,  моя  семья
оказалась  на  грани разорения.  Пять моих сестер вышли замуж,
причем две младшие  -  без  согласия  родителей,  и  приданое,
которое  отдал  отец,  оставило нас без скота.  Последняя наша
корова,  славившаяся своей плодовитостью и прекрасным молоком,
стала  предметом моей постоянной заботы.  Я привязался к этому
кроткому животному, ухаживая за ней как за ребенком.
     Однако в  шестнадцатый  день  месяца  Павиана  в наш двор
вошли жрецы храма Нут.  Они о чем-то долго говорили  с  отцом,
затем дали знак своим воинам,  и те увели корову. Я в отчаянии
бросился к  родителям,  но  мой  отец  только  горестно  пожал
плечами и сказал: "Жребий небес пал именно на нашу красотку. У
жрецов есть право забрать и ее,  и все,  что они ни  пожелают.
Никто не может противостоять им - ведь они обладают магией". Я
сжал кулаки и про себя решил,  что рано или поздно  эти  жрецы
будут плясать под мою дудку.
     Вечером я удрал из дома. Белая в лунных лучах дорога вела
меня  мимо  финиковых плантаций,  где уже собирались на ночное
пиршество мартышки,  в священные сады храма Нут. Высокие кедры
мерно  качали  кронами,  роняя  легкие  капли  росы,  пахнущей
смолой.  Я старался держаться в тени,  поскольку не знал  этих
мест.  Каждая ветка,  хрустнувшая под ногой,  приводила меня в
ужас;  мне казалось, разоблачение неминуемо, и тогда меня ждет
страшная смерть на алтаре.
     Однако время шло, а сад был все так же тих и спокоен. Вот
замелькали дрожащие огни факелов,  и мимо меня прошла вереница
жрецов,  облаченных в темно-синие хламиды.  Я, как можно тише,
прокрался за ними до самого храма.
     Храм богини Нут был подобен приплюснутому кубу. Его стены
подпирали  мощные  колонны,  каждая  из  которых  была  в  два
обхвата.  Крыши  не  было,  но  крытая  галерея,  опоясывавшая
внутренний двор,  давала убежище в случае дождя.  Сейчас между
папирусообразными капителями  сновали  крупные  летучие  мыши,
разминая  затекшие  крылья.  Их  маленькие  глазки  то  и дело
вспыхивали   багрянцем   в   отблесках   факельного   пламени.
Прижимаясь   к   колонне,  покрытой  полустертыми  от  времени
иероглифами,  я смотрел на приготовления жрецов  к  священному
ритуалу.
     Из глубины храма вышли трое:  высокая женщина  с  густыми
черными  волосами,  которые  были  зачесаны  наподобие львиной
гривы,  юноша-подросток и грузный  плотный  человек,  поначалу
принятый мною за мужчину.  Однако когда он заговорил, я понял,
что ошибался: то была жрица Нут.
   - Время  пришло,-  сказала она густым хриплым голосом.  Все
жители нашего  маленького  города  боялись  этого  голоса  как
огня.- Где избранница?
   - Она проходит очищение,  о Макири,- ответил один из жрецов
с низким поклоном.
   - Подайте нам облачение.  Сегодня мы проведем полный обряд.
     Странный вздох прокатился по толпе служителей храма. Если
бы я мог предполагать, я бы сказал, что то было эхо их страха.
Но полно, одернул я сам себя, зачем приписывать другим то, что
происходит с тобой?
     Один за  другим  жрецы  подходили  к троице и помогали им
надеть очередную  деталь  костюма:  золотые  пояса,  расписные
фартуки,   ожерелья,   браслеты,  подвески,  височные  кольца,
амулеты.  Под конец высшим  жрецам  подали  маски.  Жрица  Нут
надела  маску  синей  коровы,  другая  женщина  - маску львицы
Сехмет,  а юноша - маску Павиана.  Я заметил, что он несколько
помедлил,  прежде  чем  надвинул ее на глаза.  Теперь эти люди
стали воплощением богов.
     - Зажгите огни на алтаре!- приказала Нут, и по ее знаку к
высокому постаменту поднесли несколько факелов.  Мгновенно  на
алтаре  поднялось яркое слепящее пламя.  Жрецы расступились по
галерее и затянули гимны.
     Мерный ритм  их  пения  завораживал,  тянул меня туда,  к
алтарю. Я отчаянно впился в шершавую поверхность колонны, ноги
мои подкосились, и я осел на каменные плиты. Вот новая мелодия
взвилась под своды галереи, и начался Ритуал.
     Сехмет медленно  и  мягко как кошка обошла двор,  провела
рукой над священным огнем  и  слизнула  копоть.  Она  тряхнула
пышными волосами и обвела взглядом присутствующих:
   - Я сошла на землю.  Я сошла на эту черную землю.  Я львица
Стигии,  и я иду по черной земле.  Я - Око Солнца,  я - львица
Сехмет, и я иду по земле, и никто не может остановить меня.
     Она повторяла на разные лады эту фразу,  пока слова ее не
стали для меня  монотонным  мурлыканьем.  Я  вздрогнул,  когда
заговорил Тот:
   - Желтая кошка,  Божественное Око,  я иду за тобой  след  в
след.  О Сехмет, я павиан, я шагаю за тобой по твоим следам. Я
ступаю туда, где ступаешь ты, и никто не остановит меня.
     Их диалог  становился  то тише,  то громче.  Тот и Сехмет
кружили по храму,  львица старалась настичь павиана, но он был
проворен.  Низкое утробное мычание Нут перекрыло голоса жрецов
и божеств:
   - Я Нут,  породившая богов.  Я Нут, глотающая своих детей и
рождающая их вновь. Я небесная корова, роняющая на землю капли
чистого  молока.  Я  та,  что  стоит  незыблемо,  я - небесная
корова.
   - Львица сильнее коровы,  львица убьет тебя, Нут!- зарычала
Сехмет и вытянула руку,  пытаясь дотянуться  до  коровы  через
пламя. Блеснули ее длинные покрытые металлическими пластинками
ногти.  Маленький  павиан  отбил  удар  львицы  и  отскочил  в
сторону,  приговаривая:  "Я  шагаю  за  тобой  след в след,  о
Божественное Око!" Львица запрокинула голову и застонала точно
раненый  зверь.  Нут  повторила  ее  движение и замычала.  Тот
вскинул длинные тонкие руки и присоединился к женщинам.
     В этот  момент  пение жрецов оборвалось,  и в наступившей
тишине я явственно услышал стук копыт.  На  середину  дворика,
направляемая  чьей-то умелой рукой,  выбежала моя корова.  Она
была какой-то странной,  я даже поначалу не узнал  ее.  Черные
пятна  на ее боках покрыли золотой пылью,  а белую спину густо
посыпали красной охрой.  Золотой  диск  сверкал  в  ее  рогах,
бросая блики на жрецов.
     Корова остановилась,  растерянно озираясь по сторонам, ее
огромные темные глаза были полны страха.  Тут со всех сторон в
нее полетели тонкие медные стрелы.  Часть  из  них  падала  на
землю,  но большинство попадало в цель,  и несчастное животное
взревело от боли, вторя трем людям в масках. Те повернули свои
звериные  лица  к  ней.  Их  голоса  изменились,  слова  стали
непонятными,  руки творили загадочные  знаки.  Я  увидел,  как
лопнули золотые браслеты Нут, дождем осыпались амулеты Сехмет,
упал  наземь  широкий  пояс  Тота.  Белоснежные  одеяния  трех
верховных  полыхнули  ярким  светом,  огонь  охватил  их тела,
превратив людей в огненные столбы.  И тут  же  пламя  сгинуло.
Сгинули  и  люди.  На их месте стояли Львица,  Павиан и мощная
иссиня-черная Корова.
     То были  могучие  сильные  звери.  Их  шкуры  лоснились и
переливались как нежный кхитайский шелк,  ноздри  раздувались,
вдыхая ароматы, неведомые человеку. Белая корова попятилась, а
звери шагнули к ней.
     Львица прыгнула.  Ее  тело  блеснуло  золотом,  когда она
перелетала через  огонь  алтаря.  Павиан,  который  был  ближе
других к белой корове,  испустил пронзительный визг,  заставив
жертву метнуться в  сторону,  и  львица  промахнулась.  Черная
корова  низко  опустила  голову,  наставив  заточенные рога на
хищницу,   и   медленно   двинулась   ей   навстречу.   Белая,
почувствовав  в  черной свою защитницу,  отступила,  пропуская
оборотня  вперед.  Павиан  запрыгал  на   месте,   вереща   от
возбуждения.  Львица ощерилась, ее хвост начал бешено хлестать
каменные плиты пола,  поднимая клубы пыли.  Львица сделала еще
один  выпад,  и  на сей раз ее удар достиг цели:  морда черной
коровы окрасилась кровью.  Павиан бросился на огромную  кошку,
стараясь  отвлечь ее внимание на себя,  но та лишь отмахнулась
от него, как от назойливой мухи.
     Белая корова   попыталась   бежать  из  храма,  но  метко
пущенные из темноты дротики заставили ее вернуться  туда,  где
разыгрывалась страшная сцена.  Черная бросилась на врага, метя
рогами в бок львицы,  но гибкая кошка  скользнула  за  алтарь.
Массивная  туша  черной коровы врезалась со всего маху в толпу
жрецов,  притаившихся в глубине галереи.  Храм огласили  вопли
раненых   и  умирающих.  Корова  вернулась  к  огню,  ее  рога
покрывала темная кровь,  черная шкура была располосована алыми
подтеками.  Я  так  и  не  понял,  были  ли  это  следы  раны,
нанесенной ей лапами львицы,  или  кровь  тех,  кто  не  успел
убраться с ее пути.
     Разъяренная Нут  ударила  копытом.  Она  приготовилась  к
новой  атаке,  но  хищница  прибегла к другой тактике.  Львица
сделала обманный выпад и вместо того, чтобы прыгнуть на черную
корову,  бросилась  на белую.  Павиан с визгом проскочил между
кошкой и ее жертвой,  в который раз мешая хищнице покончить  с
беспомощной   добычей.   На  сей  раз  его  отчаянная  выходка
закончилась неудачно: тяжелая лапа задела его, и Тот отлетел в
сторону.   Удар   был  настолько  силен,  что  маленькое  тело
животного,  перевернувшись, выкатилось к самым воротам храма и
замерло  почти  у самых моих ног.  Я остолбенел.  Холодный пот
выступил на лбу, дыхание перехватило, и какое-то мгновение мне
казалось,  что  сейчас  я  умру  на месте.  Но потом я седьмым
чувством осознал,  что на прискорбную судьбу павиана никто  не
обратил внимания, и ритуал шел своим чередом.
     Львица и две коровы кружили по залу,  белая явно слабела,
теряя кровь,  почти незаметную из-за густого слоя охры. Львица
же,  напротив,  упивалась своей силой и явным  превосходством.
Тяжелая  черная корова не могла одолеть кошку,  в то время как
острые когти львицы то и дело рассекали атласную шкуру  на  ее
широкой  шее.  Внезапный  прыжок  Сехмет  нарушил смертоносный
хоровод.  Львица обрушилась на хребет белой коровы,  переломив
его  своим весом,  затем быстрым движением железных когтей она
разорвала жертве горло  и  издала  торжествующий  рык.  Черная
попыталась   приблизиться  ко  львице,  но  та  гордо  подняла
окровавленную морду,  шипя и демонстрируя  великолепные  белые
клыки,  и  корова Нут отступила.  Ее качало от усталости.  Она
замычала протяжно и хрипло,  Сехмет вторила ей рычанием, звуки
постепенно  перешли  в  человеческие  слова,но я пропустил тот
момент,  когда женщины превратились из  животных  в  людей.  Я
смотрел на павиана,  лежащего у моих ног.  Его грудь редко, но
вздымалась,  и я видел,  что он еще  жив.  Едва  понимая,  что
делаю,  я поднял его, непомерно тяжелого для такого мальчишки,
каким был я, и потащил вон из храмового сада.
     Только к утру я добрался до дому. Одежда моя была покрыта
кровью маленького павиана,  и потому совершенно  не  годилась,
чтобы  показываться  на  глаза  матери.  Я  спрятал оборотня в
пустом коровнике,  обработав его  глубокие  раны  так,  как  я
поступал  с  быками,  которые  часто выясняли свои отношения с
помощью рогов и острых копыт.  Выживет ли павиан,  я не знал и
мог только молиться за его благополучие.
     Домашние, к счастью, не заметили моего отсутствия, но мне
пришлось   поделиться   тайной  с  моим  молочным  братом  Хао
Мен-Кутом,  поскольку чистую тунику я позаимствовал  именно  у
него. Да и вдвоем проще было ухаживать за раненым.
     Маленький павиан  поправлялся  на  удивление  быстро,  но
почему-то  не  спешил принимать человеческий облик.  Хао начал
сомневаться в той истории,  которую я ему  рассказал,  но  тут
произошли события, которые заставили его поверить в истинность
моих слов.
     Во-первых, на десятый день месяца Рыбы появились храмовые
воины,  которые,  не произнося ни слова,  врывались в  дома  и
обшаривали их до последнего гвоздя. Дети заметили происходящее
быстрей,  чем взрослые,  и я со страхом бросился  в  коровник.
Маленький павиан сидел на плече Хао Мен-Кута и грыз яблоко.
   - Сюда идут храмовые слуги!- выпалил я, врываясь к ним. Хао
побледнел.- Что делать?
   - Может,  его надо  вернуть?-  робко  предположил  Хао,  но
павиан оскалил зубы и резко замотал головой.
   - Он не хочет. Но куда мы его спрячем?- поглощенный заботой
об оборотне, я забыл, что главная опасность угрожала не ему, а
мне: ведь это я подсмотрел священный ритуал, тайно проникнув в
заповедный сад.
     Маленький павиан прыгнул на пол,  разгладил ладонью землю
и быстро начертил несколько иероглифов.  Хао опустился рядом с
ним и прочел:
   - "Каменный куб, огонь и свежая кровь"... Что это значит? 
   - Быть может, ему нужны эти предметы?- предположил я, огля-
дываясь в  поисках того,  что могло бы гореть.  
   Хао немедленно   порылся в карманах и высыпал на землю гру-
ду всякого   хлама:   леденцы,   изюм,  соленые  сухарики  для
соседской лошади,  треснутая бабка,  медные шарики и  каменные
игральные  кости.  Павиан  выхватил  кубик и положил его перед
собой.  Я протянул ему тлеющий пук соломы, потом полоснул себя
по  пальцу  маленьким  ножиком  и подставил окровавленную руку
своему питомцу.
     Павиан обрисовал  вокруг себя треугольник,  затем другой,
так что получилась шестилучевая  звезда,  и  тонким  визгливым
голоском затянул песню.  Я почувствовал легкое головокружение,
а когда оно прошло,  павиана не  было.  На  его  месте  сидела
крупная черная мышь.  В это время снаружи донеслись крики моих
домашних,  топот воинов, кто-то с силой рванул дверь коровника
не в ту сторону,  а когда дверь не открылась, ее вышибли тремя
ударами секиры.
     В коровник    ворвались    несколько    стражников.   Они
подозрительно понюхали воздух - явно пахло паленым.
   - Что у вас тут?- рявкнул один.  
   Хао глупо посмотрел на них   и вдруг разревелся. Я знал за
ним этот  талант  -  Хао мог зарыдать горючими слезами в любой
момент,  возбуждая жалость в моей матери и кухарке, за что ему
часто перепадали лакомые кусочки.  Но храмовые слуги не ведали
таких подробностей нашей семейной  жизни  и  потому  несколько
опешили.  Я  же  поспешил  утвердить наши позиции и бросился к
отцу:
   - Папа,  я проиграл ему свой ножик, ты не будешь сердиться?
   - Ты... что сделал?- не понял он.
     Стражники оставили нас разбираться с отцом, а сами быстро
переворошили пустой коровник, затоптав забытые нами иероглифы.
Мы  с  облегчением перевели дух:  да,  вечером нас обоих ждала
порка за азартные игры,  которые нам были  запрещены,  но  это
казалось  даже  приятным  в сравнении с тем,  что могло бы нас
ожидать, попадись мы с поличным храмовым жрецам.
     И только одно беспокоило нас:  вернется ли наш незнакомый
приятель.
     Оборотень не показывался почти две недели, и мы стали уже
забывать о нем,  как  вдруг  в  ворота  нашего  дома  постучал
какой-то  странный  человек.  Он был одет в длинную запыленную
тунику без узоров,  руки его,  покрытые темными пятнами, как у
красильщиков, крепко сжимали до блеска отполированный посох из
черного дерева.  Голова его была обрита  и  перевязана  тонким
кожаным  шнуром.  Глаза,  такие  же  серые,  как и его одежда,
смотрели  строго  и  вроде  бы  даже  укоризненно  -  так  мне
показалось.
   - Здравствуйте,  господин Галла,- поздоровался он  с  отцом
так,  словно  только  вчера  с ним расстался.  Отец недоуменно
уставился на  незнакомца.-  Я  пришел  забрать  ваших  младших
сыновей в ученики.
   - Кого?- удивилась мать,  бросив стирать.  
   - Энки и Хао,  - уточнил  незнакомец.  
   - Но Хао не наш сын,- возразил отец.- Мы лишь вырастили
малыша, как пожелали его родители,  и скоро за ним приедут. Он
принадлежит к знатному роду...
   - Он  принадлежит  мне,-  мягко,  обезоруживающе  улыбнулся
пришелец.- Эти двое пойдут со мной.  Поверьте,  я не желаю зла
детям,  но  их  ждет  лучшее  будущее,  если  они станут моими
учениками.  Возможно,  не пройдет и десяти  лет,  как  все  вы
будете  жить  в  золотых дворцах и есть сладкий рис и персики,
которые будут подавать вам молодые прекрасные рабы.  Взгляните
на  то,  как  вы живете теперь и спросите себя:  неужели вы не
желаете детям лучшей доли?
     Его слова     производили     на    родителей    какое-то
завораживающее действие.  Моя мать стояла, опустив руки, возле
корыта,  и  блаженная улыбка озаряла ее лицо,  словно она была
уже там,  во дворце и не грязная вода струилась по ее ногам, а
легкие  шелка ее платья.  Глаза отца закрылись сами собой,  он
покачивался в такт  речам  незнакомца,  и  мы,  два  мальчика,
глядели на родных с удивлением и опаской.
   - Вы отпускаете их?- спросил пришелец,  и оба моих родителя
кивнули.- Отлично.  Хао Мен-Кут,  Энки-Галла,  собирайтесь! Вы
идете со мной.
   - Но кто вы?- спросил я,  набравшись храбрости. 
   - Ты будешь  называть меня Учителем,- ответил он и так пос-
мотрел на нас,  что ноги сами сорвались с места и понесли меня
и брата в дом.  Не прошло и десяти минут,  как мы  уже  стояли
перед Учителем с мешками,  готовые немедленно следовать за ним
хоть в самый Хаос.

     Ко второй неделе месяца  Меча,  когда  непрерывные  ливни
сделали    дороги    непроходимыми,    а   людей   хмурыми   и
неприветливыми,  Учитель  привел  нас  в  маленькую   деревню,
называемую Разбитой Звездой.  Это романтическое название вовсе
не  соответствовало  виду  деревушки.  Крошечные  домишки   из
растрескавшегося  известняка  с  полусгнившими мокрыми крышами
едва защищали своих обитателей от гнева природы. Облезлые овцы
и  два  старых  верблюда  стояли  у  околицы,  грустно опустив
головы. Дождевые струи стекали с их запавших боков.
     Учитель помахал   рукой   полному  краснолицему  мужчине,
который в это время набирал воду из колодца,  и тот,  радостно
завопив,  бросился  куда-то  по  улочке.  Вскоре к нам со всех
сторон стали  подходить  люди.  Я  заметил,  что  это  были  в
основном  молодые  юноши  и  девушки,  их одежды как две капли
походили на одеяние Учителя:  серые балахоны и кожаные  шнуры.
Правда,  у некоторых были широкие пояса со множеством мешочков
и закупоренных бараньих рогов.
     Эти люди горячо приветствовали Учителя,  юноши опускались
на колени, а девушки целовали полы его хламиды. Я почувствовал
себя неловко:  может быть,  этот таинственный человек - святой
или даже аватара самого Неназванного?  Хао, по-видимому, думал
о том же. Он озадаченно посмотрел на меня, я пожал плечами.
   - Вот,  знакомьтесь:  это  мои  новые   ученики,-   Учитель
подтолкнул  нас к толпе.- Энки и Хао.  Надеюсь,  вы примете их
достойно.  Постарайтесь избежать ваших обычных шуточек, ребята
еще не знают, кем им предстоит стать.
     Молодые люди окружили нас и куда-то повели. Нас втолкнули
в  самый  облупленный домик,  где сквозь крышу виднелось серое
небо, и захлопнули за нами дверь. Мы затравленно озирались.
     Гнилая занавеска  в углу приподнялась,  и я увидел юношу,
лицо которого мне показалось смутно  знакомым.  Я  нахмурился,
пытаясь   вспомнить,  но  почему-то  на  ум  приходили  только
соседские мальчишки. Юноша явно потешался.
   - Привет,   Хао!   Здравствуй,   братец   Энки!  Как  дела?
По-прежнему играете в кости или предпочитаете шарики?
   - Клянусь  Нефертумом,  это  же  наш  павиан!-  выдавил  я,
признав, наконец, этого задиру.- Ты - тот самый жрец, которого
я утащил из храма Нут.
   - Ну,  я не совсем  жрец,-  пожал  он  плечами.-  Все  было
гораздо сложнее... Как вам тут у нас, нравится? Это я попросил
Учителя взять вас в школу.
   - Здесь  ужасно!-  откровенно  сказал  Хао.-  Как тут можно
жить? 
   - Да?- усмехнулся юноша.- Нельзя судить о доме по его при-
хожей. Заходите!  
   Он отдернул  занавеску и  пригласил  нас в комнату. Мы пос-
лушно вошли  и  обомлели:  то  был  огромный  зал,  отделанный
мрамором и бирюзой,  золотые колонны подпирали потолок,  между
ними была натянута тонкая  золотая  сеть,  унизанная  плодами,
искусно   выполненными  из  больших  драгоценных  камней.  Три
чернокожие девушки в углу играли на незнакомых мне музыкальных
инструментах, пышные перья павлина, расхаживавшего по пушистым
коврам, колыхались в такт мелодии.
   - Садитесь!-  юноша  первым  подал  пример,  опустившись на
бархатную  подушку,  и  тут  же  протянул  руку  за   яблоком,
украшающим  блюдо  с фруктами.  Его простая серая одежда резко
контрастировала с богатством комнаты.
     Мы покорно подчинились.  Хао смотрел вокруг,  и глаза его
горели от любопытства.  Думаю, у меня был столь же глупый вид.
Юноша, который понял, что еще одна минута промедления приведет
к нашему полному помешательству, начал свой рассказ.
     "Да будет   вам   известно,   что   некогда  Стигия  была
средоточием магии,  и искусство творить чудеса  прославило  ее
народ  далеко  за  пределами нашего мира.  В те далекие дни не
только клирики  могли  повелевать  магическими  силами,  но  и
обычные  люди.  Но  иноземные  завоеватели покорили стигийские
земли,  маги  были  уничтожены,  а  само  искусство   объявили
запретным.   Только   жрецам   позволено   было   использовать
безопасные фокусы для привлечения людей в  храмы  новой  веры,
угодной захватчикам. Шли годы, десятки лет и столетия, клирики
возомнили себя единственной силой на земле.  Вы знаете это, вы
испытали  на  себе  их своеволие и жестокость.  Но вот теперь,
когда  Стигия,  наконец,  свободна,  мы  можем  избавиться  от
господства жрецов.  И Учитель, которому открылись тайны магии,
стал  тайно  собирать  способных  детей  и  подростков,  чтобы
вырастить  племя  новых чародеев,  чтобы возродить былую славу
Стигии.  Он  находил  людей,  в  жилах  которых  текла  старая
стигийская кровь,  не разбавленная жидкой кровью иноземцев,  и
дети таких людей становились  его  учениками.  Так  он  выбрал
меня.  Но  жрецы  тоже  искали  себе смену,  и на мне интересы
Учителя и жрецов Нут столкнулись. Еще не пришло время показать
всю  силу магии,  доступной Учителю - если бы он проиграл,  то
другим его ученикам грозила гибель,  а клириков  было  слишком
много,  чтобы он смог им противостоять.  И Учитель сделал вид,
что  готов  уступить  меня;  однако  сам,  принимая  различные
облики,  постоянно  навещал  меня в храмовой школе и давал мне
уроки истинного искусства.
     Я знал,  что рано или поздно мне предстоит уйти из храма,
и потому старался узнать  как  можно  больше  жреческих  тайн.
Однажды старшая жрица - ты видел ее, она была львицей Сехмет,-
застала меня за чтением священных  книг,  которые  разрешалось
брать  в  руки  только высшему клиру.  В тот же день Верховная
назначила  меня  к  исполнению  Ритуала.  В  глазах  остальных
учеников  это  было  наградой,  но я-то знал,  что грозит мне,
неопытному мальчишке.
     Еще до  того,  как  меня  поймали  в библиотеке,  я успел
прочитать описание Ритуала и его значение.  То было  таинство,
повествующее  о путешествии Сехмет по земле.  Разгневавшись на
богов,  богиня сошла на землю в облике львицы и стала  убивать
всех,  кто  попадался  ей навстречу.  Боги послали Тота,  бога
красноречия, чтобы он убедил Сехмет сменить гнев на милость, и
он  ходил  за  нею по пустыне и рассказывал ей дивные истории,
восхваляющие ее мудрость и кротость. А потом Нут воплотилась в
виде синей коровы и стал на пути Сехмет,  чтобы доказать,  что
львица не так сильна,  как думает.  Начался великий бой  между
Нут и Сехмет, а павиан Тот помогал то одной богине, то другой,
пока те не убили его.  Потом  их  ярость  улеглась,  и  богини
помирились,  а в знак примирения воскресили Тота.  Но то,  что
подходит богам,  не подобает людям, и я понимал, что у меня не
будет шансов воскреснуть после смерти.
     Учитель, узнав об этом,  научил меня  простому  защитному
заклинанию,  но предупредил, что оно не сможет долго оберегать
меня,  если я буду находиться  под  действием  других  чар.  Я
удивился, ибо не догадывался, что в Ритуале применяется магия,
но   Учитель   предвидел   такую   возможность.   Оказывается,
существовал   так   называемый   Полный   обряд,  при  котором
жрецы-исполнители принимали те обличия, в которых были боги, и
сражались не на жизнь,  а насмерть,  как настоящие звери.  Это
было для меня полнейшей неожиданностью.  Учитель объяснил мне,
как  действует  заклинание перевоплощения.  "Самым опасным при
трансформации,"- сказал он  мне,-"бывает  тот  миг,  когда  ты
чувствуешь, что перестаешь быть человеком. Твой разум начинает
сопротивляться,  и тебе кажется, что ты вот-вот сойдешь с ума,
и твое тело начинает паниковать,  чувствуя твой страх.  В этот
момент  многие  маги,  случается,  допускают  ошибки,  которые
приводят  их  к  смерти  или  навеки превращают в бессловесную
тварь.  Преодолей в себе страх,  постарайся уверовать в себя и
свои силы. Тогда раз от разу трансформация будет даваться тебе
все легче,  и скоро ты найдешь даже приятным то,  от чего ныне
замирает   твое   сердце".  И  я  поверил  ему  всем  сердцем.
Дальнейшее ты видел,  Энки.  Я превратился в павиана,  и мысли
мои  и  чувства  стали почти звериными.  Я едва помнил,  зачем
здесь нахожусь,  что я должен делать.  Не сомневаюсь,  что обе
жрицы,   которые   не   раз   совершали  полный  обряд,  умели
контролировать свои инстинкты - они-то  твердо  знали  ритуал.
Белая корова дала им не только свежую кровь для трансформации,
но и стала тем отвлеченным объектом,  на котором они обе могли
испытать  свою  животную  силу.  Если бы ее не было,  львица и
черная корова остались бы  единственными  противниками,  тогда
одна из них была бы убита.  Они не хотели умирать - они хотели
только уничтожать.  Все было рассчитано таким образом, чтобы в
момент наивысшего накала страстей под удар попал не оборотень,
а настоящее животное.  Мне же предстояло вступить в  игру,  не
зная правил.  Я не понимал, кого мне нужно защищать, а на кого
нападать - ведь вместо двух противников я  неожиданно  получил
трех.  Я  растерялся и попал под удар Сехмет.  Почему ты решил
спасти меня,  я не знаю, но моя благодарность не знает границ.
Я в долгу перед тобой, Энки-Галла.
      Почти две недели вы  скрывали  меня,  а  я  не  понимал,
почему  жрицы  не предпринимают никаких попыток меня отыскать.
Потом Учитель объяснил,  что клирики решили,  будто я и впрямь
стал  павианом и,  будучи смертельно раненым,  уполз умирать в
лес. Они не беспокоились обо мне, пока кто-то из высшего клира
не начал ворожить над моими вещами. Тут-то и обнаружилось, что
я все еще жив, и более того - разумен и готов выступить против
них. Тогда за мной отправили воинов.
     По счастью,  вы достаточно сообразительные парни и быстро
поняли, что мне необходимо. По вашей реакции я понял, что вы -
прирожденные маги,  вам следует  только  пройти  посвящение  и
получить такие же уроки, какие были дарованы мне. И я добрался
до Учителя и сообщил ему о вас,  попросив взять вас  в  Школу.
Вот вы здесь,  а я,  Тотмес,  приветствую вас в школе Разбитой
Звезды".
     Так мы   стали   учениками  магической  школы,  наверное,
единственной в те смутные годы.
     Поначалу нами  занимались  старшие  воспитанники Учителя.
Они объясняли нам вещи,  которые казались нам  то  само  собой
разумеющимися, то совершенно нелепыми. Необходимость совершать
омовение всякий раз, как ты собираешься готовить еду или сесть
за стол,  для меня и брата были частью семейной традиции,  и я
был удивлен,  когда узнал, что многим из учеников это давалось
с   трудом   -  они  постоянно  забывали  мыться.  Зато  уроки
изготовления красок для тела мне показались просто смешными, и
я  с  пренебрежением  отнесся  к искусству нанесения узоров на
кожу - мне думалось,  что это чисто  женское  занятие.  Однако
Тотмес,  который взялся меня опекать,  показал мне простенький
фокус  с  такими  узорами:  он  нарисовал   на   обеих   руках
великолепных  змей и затем заставил их двигаться вверх и вниз.
На какой-то миг мне  почудилось,  что  то  были  действительно
живые змеи,  и я отпрянул,  когда Тотмес вдруг схватил меня за
запястье.  "Видишь",- сказал он мне,- "искусство  магии  столь
многогранно,  что нельзя пренебрегать ничем,  что в дальнейшем
может сослужить тебе  добрую  службу.  То  заклинание,  что  я
использовал,  - самое ничтожное из того, что можно сотворить с
помощью кистей и красок".  С тех пор я стал ревностно  изучать
все науки,  которые преподавали нам старшие, чтобы стать таким
же великим, как мне казалось, магом, каким был Тотмес.
     Мы сами  соткали серое полотно и сшили,  исколов пальцы в
кровь,  длинные туники учеников. Сеттая, смуглая и прекрасная,
несмотря  на  чисто выбритую голову,  научила нас пользоваться
маленькими пластинчатыми луками и повела в горы,  где Хао убил
своего  первого  тигра,  из  кожи  которого мы сделали шнуры и
пояса.
     После того,  как  мы  прошли  первую  ступень  испытаний,
Сеттая передала нас пяти  близнецам,  которых  называли  Малым
Кругом  -  тогда  я  не  понимал значение этого прозвища.  Эти
высокие унылые юноши заставили нас вызубрить  длинные  перечни
предметов,  растений,  животных,  горных  пород и всевозможных
жидкостей,  не объясняя,  зачем нам это нужно. Естественно, мы
учились у них с ленцой, и нудный список никак не укладывался в
память.  Опять-таки,  выручил  нас  Тотмес.   Он   посоветовал
мысленно   рассортировать   те  предметы,  о  которых  говорят
близнецы,  по признакам, что объединяют небольшие группы: если
мы пытаемся запомнить животных, пусть сначала идут рыбы, потом
птицы,  потом хищные звери,  травоядные и так далее;  или  же,
сказал Тотмес,  вы можете запомнить их по каким-нибудь числам:
то,  что без ног,  то,  что с двумя ногами, то, что на четырех
ногах  -  все  очень просто.  Действительно,  когда мы немного
упорядочили  тот  бессмысленный  набор   слов,   который   нам
предлагалось  выучить,  запоминать  стало намного легче,  и мы
даже удостоились похвалы Малого Круга.
     Наконец, настал день, когда близнецы объявили нам, что мы
знаем список назубок,  и теперь они могут рассказать нам,  для
чего это нужно. Оказалось, что все эти предметы необходимы при
сотворении  заклинаний  разного  вида  и  действия.   "Клирики
вытягивают   магическую  энергию  из  природы  силой  мысли,"-
говорили близнецы,- "при этом они нарушают  балансы,  вызывают
катастрофы, уничтожают наш мир. Мы же постигли истину, которая
заключена  в  том,  что  количество  материала  не  влияет  на
количество энергии,  которую мы можем от него получить.  И нам
нет нужды двигать горы,  как это делают жрецы,  если  в  наших
руках есть одна песчинка с этих гор.  Зато песчинка, пропавшая
с лица земли,  не вызовет такой дисгармонии,  как исчезновение
горного  хребта.  Почему  в странах севера и запада сейчас нет
покоя?  Потому что власть,  дарованная некогда жрецам, перешла
пределы  разумного.  Силы,  которые они освободили,  оказались
смертоносными,  демоны  Хаоса  наводнили  их  земли,   и   вот
Аквилония,   Тауран,   Немедия,   Киммерия   вынуждены   вести
непрерывную кровопролитную войну  с  существами,  порожденными
неумелой магией собственных жрецов.  Поэтому-то и создана наша
Школа, которая воспитывает истинных магов, специалистов своего
дела".
     Многое рассказали нам братья об истории магии,  о великих
магистрах  и  адептах прошлого.  Поведали нам о тайных связях,
пронизывающих мир, и объяснили, почему всякое движение в одном
уголке  мира  непременно  отразится  в другом.  И не только на
нашей земле,  но и в Великом Зеркале.  Что это за Зеркало,  мы
еще не знали, а братья не спешили уточнять, говоря, что мы еще
не прошли должного посвящения.
     Весь следующий год мы учили знаки и символы. Мне никак не
давались равносторонние  треугольники,  я  невольно  вытягивал
какой-нибудь  угол  и получал от Малого Круга нагоняй.  Иногда
вышедшие из себя близнецы устраивали мне порку,  и  я  терпел,
кусая губы,  чтобы не заплакать.  Иное дело - Хао,  он начинал
рыдать,  как только замечал человека с розгой. Ему доставалось
меньше,  чем мне;  в науке начертания он превзошел меня,  но я
отыгрался, когда мы перешли к объемам. Тут уж я был на высоте.
Я всегда старался найти комок воска или глины и слепить из них
какую-нибудь замысловатую фигурку. Отец даже планировал отдать
меня  в  ювелиры,  когда я подрасту.  Мои навыки помогли мне и
теперь,  а вот мой молочный брат потратил немало  сил  на  то,
чтобы понять,  как плоский рисунок можно перевести в объем,  и
почему то,  что на пергаменте кажется крестом,  складывается в
кубик.  Особенно  тяжко пришлось ему в те месяцы,  когда Малый
Круг  перешел  к  гипотетическим  связям  между  предметом   и
изображением.  По  ночам  Хао  стонал  и  плакал,  ему снились
гексаграммы и октаэдры,  превращавшиеся в кошмарных  тварей  и
пожирающих  его.  Я  не  знал,  чем помочь ему,  и даже Тотмес
пожимал плечами.  В конце концов Хао стало так плохо  от  этих
занятий,  что  близнецы  почти на две недели освободили его от
уроков. Две чернокожие женщины увели моего брата из деревни, и
я ничего не слышал о нем целых десять дней.
     Когда он  вернулся,  я  едва  узнал  Хао   Мен-Кута.   Он
возмужал,  вены  на  его  руках  припухли,  на ладонях темнели
мозольные пятна.  Глаза его запали  и  почернели,  губы  стали
тоньше, у него появилась неприятная привычка поджимать верхнюю
губу,   отчего   выражение   его   лица   постоянно   казалось
высокомерным.  Его череп был неровно обрит,  на синеватой коже
виднелись многочисленные порезы и следы  красок.  На  все  мои
расспросы   он  отвечал  скупо  и  холодно,  словно  не  хотел
распространяться о том,  что с  ним  происходило  в  эти  дни.
Единственное,  что мне удалось из него выжать,- что он был под
действием каких-то ужасных чар и  общался  с  мертвыми  магами
древней  Стигии.  "Да  не допустит Пта,  чтобы ты видел это!"-
постоянно повторял Хао,  и  я  оставил  его  в  покое.  Нельзя
сказать,   что  он  напугал  меня  своим  коротким  рассказом.
Напротив,  Хао только возбудил мое любопытство, хотя с тех пор
мы стали постепенно отдаляться друг от друга,  у нас появились
тайны,  которыми мы не хотели делиться,  наши мнения все  чаще
расходились,  и  к  концу  года  Хао стал для меня почти чужим
человеком. Он винил в этом магию, изредка вспоминая те славные
дни,  когда он был моим единственным другом,  я же ссылался на
его дурной характер и мерзкие  привычки,  которые  презирал  с
детства.   Мы  взрослели,  и  то,  что  прощалось  мальчишкам,
становилось для нас зазорным и запретным.
     Год изучения  линий  и  предметов  оказался для нас самым
трудным.  Дальнейшее было подобно  чтению  полузабытой  книги:
слова,  которые произносили близнецы,  мгновенно запоминались,
словно мы их знали и раньше.  Иногда я даже ловил себя на том,
что  сам  заканчиваю  за  учителями  фразу.  Еще  один  год мы
потратили на то,  чтобы свести воедино  все,  о  чем  говорили
раньше. Снова мы повторяли списки ингредиентов, фигуры, формы,
чертежи и модели,  снова и снова мы лепили песочных человечков
и  соляных  бабочек,  снова  мы  произносили формулы,  которые
делали воду похожей на мягкий воск,  а железо - на кусок сала,
не замечая,  что то,  что мы делаем,  и есть магия.  Осознание
этого пришло внезапно,  когда однажды Малый Круг призвал нас и
сообщил, что мы успешно прошли вторую ступень посвящения.
     Я был безмерно горд. Мне казалось, что я уже что-то умею,
что   я   уже   стал  настоящим  магом.  Каково  же  было  мое
разочарование,  когда Тотмес,  который пришел нас  поздравить,
мимоходом   обронил:   "Ну,  теперь  еще  две  ступени,  и  вы
наконец-то станете полноправными учениками".
   - Как это?- удивился я.- А кто же мы сейчас? 
   - Вы - младшие посвященные,- охотно пояснил Тотмес.- Пройдя
четыре Ступени,   вы   будете   младшими  учениками,  и  вашим
воспитанием займутся адепты. А когда вы сами станете адептами,
сам Учитель начнет давать вам уроки.
   - Но как же ты?  Почему Учитель сам обучил тебя магии,  без
всяких  адептов?  Он  ведь  мог  сделать  нас  чародеями  куда
быстрее,  чем эти его воспитанники,- возмутился Хао,  и Тотмес
неодобрительно покачал головой.
   - Я учился долгих пятнадцать лет,- сказал он, и мы ахнули.-
Я  был  совсем крошкой,  когда меня решили забрать во храм,  а
туда не было доступа никому,  кроме  Учителя.  Он  не  захотел
терять  хорошего  ученика  и  вынужден  был лично обучить меня
всему,  что вы узнали от своих наставников.  Кто  знает,  быть
может, за то время, что он потратил на меня, он мог бы создать
новые невиданные прежде заклинания или прочесть тайные  свитки
древних,  открывающие нам дорогу к истине.  Может быть, нам не
пришлось  бы  таиться  в  этой  гнилой  деревушке,   и   школа
процветала  бы  в столице,  и сотни молодых стигийцев шли бы к
нему, обуреваемые жаждой знания. Его время - драгоценность, мы
должны  оберегать  его,  стараясь сберечь каждую долю секунды.
Если в мире и есть что-то необратимое,  так это ход времени, и
то,  что он не успеет сделать сегодня, ему, быть может, уже не
доведется сделать никогда.  И не упрекайте Учителя в том,  что
не он занимается вами - достаточно того, что он лично ходил за
вами в ваш дом.
     Я был  потрясен  тем,  что  сказал  Тотмес.  Раньше время
казалось мне чем-то маловажным,  я не задумывался о  том,  что
минуты слагаются в часы, дни и годы, а годы слагаются в жизнь.
Но теперь я решил исправиться,  во всем  подражая  Учителю.  Я
решил,  что  отныне  каждая секунда моей жизни будет заполнена
чем-нибудь полезным; правда, тогда я еще мало представлял, что
такое  польза  и в чем ее искать.  Мне казалось,  магия должна
стать целью и смыслом  моего  существования.  Я  погрузился  в
учебу  и  совершенно  забыл  обо  всем на свете,  кроме старых
пергаментов и монотонных наставлений моих педагогов.
     Через пару   месяцев  усталость  дала  о  себе  знать.  Я
почувствовал, что иероглифы прыгают перед моими глазами, спина
трещит  и  едва  разгибается,  от  бессонных  ночей голова шла
кругом, и даже целебные бодрящие настойки, которыми делился со
мной Тотмес,  уже не могли заставить меня нормально трудиться.
Наконец,  Тотмес пригрозил,  что пожалуется на  меня  Учителю,
если я не прекращу валять дурака, но я настолько вошел в ритм,
что не мог оторваться  от  занятий,  хотя  вряд  ли  запоминал
прочитанное и услышанное.
     И тут,  к моему счастью,  Малый Круг передал  нас  новому
наставнику, вернее, наставнице. То была Менехтари. Кареглазая,
черноволосая, прекрасно сложенная, с изящной походкой и низким
голосом,  подобным гулу пчелиного роя,  Менехтари пробудила во
мне странные непонятные чувства,  которые я сначала  отнес  на
счет своей общей слабости,  но потом понял, что головокружение
в  ее  присутствии  совершенно  не  связано  с  моим  излишним
усердием  в  науке.  К тому же уроки,  которые она нам давала,
были совсем иного свойства,  нежели у Малого Круга.  Менехтари
рассказывала и показывала нам,  как привести к гармонии тело и
дух.  Когда она принимала позу, в которой, по ее словам, лучше
всего  думалось о вечности,  я не мог оторвать от нее взгляда.
Даже выполнив ее задание с  предельной  точностью,  я  не  мог
сосредоточиться  ни  на  чем,  кроме как на ее дивной фигуре и
великолепных кудрях.  "Может быть, вечность - это Менехтари?"-
утешал я себя, когда понимал, что мне не удастся поговорить со
Вселенной.  Я с удовольствием начал  бегать  по  утрам  вокруг
деревни,  нырять  в  ледяное  озеро,  дабы укрепить свое тело.
Вечерами я с сожалением  разглядывал  свои  жалкие  мускулы  и
дряблый живот и думал,  что с такими данными у меня нет шансов
покорить сердце Менехтари,  и на заре снова выбегал за околицу
делать   упражнения.  Еда,  приготовленная  по  рецептам  моей
очаровательной наставницы,  казалась мне восхитительной,  хотя
Хао  морщился  и  с трудом глотал смесь из пророщенного овса и
сладких корешков; все, о чем говорила Менехтари, я принимал на
веру и послушно выполнял любое ее требование. Так продолжалось
полгода,  и Тотмес радостно наблюдал,  как я выздоравливаю, не
ведая,  что  меня сжигает куда худшая болезнь,  чем чрезмерное
усердие в абстрактных науках.
     Когда же я,  наконец, решился открыть свою тайну Тотмесу,
он пришел в ужас,  а потом вдруг расхохотался.  Я  возмутился,
требуя объяснить причины его поведения.
   - Но,  Энки,  она  старше  тебя  на  десять  лет,-  смеялся
Тотмес.- И к тому же Менехтари - адепт Лотоса.
   - Ну и что?- не понял я  связи.  
   -  Адепты  Лотоса  связаны  обетом вечной чистоты,- пояснил
он.- Для них это - часть магии. Так что забудь свою Менехтари,
она слишком предана волшебству, чтобы променять его на тебя.
     Мне его слова  не  показались  убедительными.  Я  слишком
высоко  ценил  себя  и  свою молодую красоту,  чтобы так легко
сдаться.  Но Тотмес посеял семена  сомнения  в  глубине  моего
разума,  и  теперь  их  всходы  мешали мне сосредоточиться как
прежде на восхитительной Менехтари.  Вскоре восторженные мысли
стали  вытесняться мрачными раздумьями,  и в какой-то момент я
понял,   что   если   не   хочу   возненавидеть    недоступную
возлюбленную,  мне  следует немедленно перестать о ней думать.
Вот когда мне открылась вся прелесть медитаций,  о которой так
долго  говорила  Менехтари!  Пусть  я  пришел  к результату не
совсем  обычным  путем,   но   зато   я   научился   полностью
контролировать  свои  мысли  и чувства,  отключаться от реалий
нашего  мира  и  возноситься  туда,  где   начинались   новые,
неведомые мне пласты бытия.
     Менехтари была  в  восторге,   но   я,   к   собственному
удивлению,  воспринял это как должное.  Никаких чувств,  кроме
благодарности ученика,  я к ней больше не испытывал. И когда я
осознал это,  я не без удивления заметил,  что на приобщение к
искусству медитации у меня ушел целый год! Целый год я пытался
избавиться  от нежданной любви,  и хотя мне это удалось,  я не
мог сказать, что был особенно доволен. Мне до сих пор кажется,
что я упустил в тот год нечто важное,  нечто такое,  что могло
бы ныне скрасить мне жизнь.
     Менехтари была  первой  и  последней,  кого  я  любил так
искренне.  С тех пор прошло  много  лет,  я  часто  влюблялся,
взаимно и безответно, но выработанный тогда, в школе, защитный
рефлекс  не  позволял  мне  насладиться   искренним   чувством
привязанности,  нежности,  доверия.  Выиграл  я  от  этого или
проиграл - судить не мне.  Но никогда, никогда я не допускал к
себе в ученики адептов Лотоса!

     Когда мы  получили  пояса адептов,  мне и Хао исполнилось
уже по восемнадцать  лет.  За  день  до  последнего  испытания
Тотмес  навестил меня в последний раз.  Я не думал тогда,  что
увижу его вновь лишь через двадцать лет.
     Тотмес был  мрачен  и  необычайно  скуп в словах.  Из его
обмолвок я понял, что ему предстоял долгий и полный опасностей
путь  на север,  в страны варваров.  Он должен был найти некий
утраченный в веках талисман,  и  Учитель  отправил  Тотмеса  в
дорогу,  не позволив даже пройти обряд высшего посвящения,  на
что  наш  приятель  очень  рассчитывал.  Тотмес  расценил  это
поручение  как  утрату  доверия  Учителя,  хотя  я  готов  был
поклясться в обратном.
   - Боги укажут нам верный путь, если захотят, чтобы мы снова
встретились,- сказал Тотмес.-  А  на  прощание  прими,  братец
Энки,  мой совет:  завтра,  когда перед вами предстанут восемь
адептов разных школ,  не вручай своего пояса ни одному из них.
Ты достоин лучшей участи.  Положи свой пояс к ногам Учителя, и
ты станешь адептом Без Символа.  Стать специалистом ты  всегда
успеешь,  а  пока тебе надо учиться и еще раз учиться.  Думаю,
это должно  тебе  помочь,  когда  ты  будешь  проходить  обряд
Высшего  посвящения...  Пройди его за меня!- и Тотмес вышел за
дверь.
     На другое  утро,  когда  занимался  двадцать  первый день
месяца Сокола,  нас разбудили  чернокожие  рабы.  Сначала  они
отвели   нас  в  пещерную  купель,  священное  место  омовения
адептов.  Там с меня и моего брата сняли серые туники и унесли
куда-то в глубину пещеры.  Магрион,  немой служитель, взял нас
за руки и повел по пологому  склону  в  ледяную  воду  купели.
Жуткий озноб охватил меня, в некий момент мне даже показалось,
что сейчас сердце выскочит из груди... Потом ноги мои охватило
приятное  тепло,  и  я  почувствовал  мир и покой.  Неудержимо
потянуло в сон.  Я посмотрел на Хао и удивился:  он  побледнел
настолько, что в полумраке пещеры казался светящимся, а дрожь,
которая  сотрясала  его,  передавалась  даже  видавшему   виды
Магриону.  Служитель  отпустил наши руки и с силой надавил нам
на плечи.  Мы, не ожидая такого подвоха, окунулись с головой в
воды  купели и вынырнули,  захлебываясь.  Зато холод мгновенно
испарился, и мы согрелись.
     После омовения   Магрион  вывел  нас  на  другую  сторону
пещеры,  где чьими-то заботливыми руками был расстелен  мягкий
белый ковер, и оставил нас обсушиваться. Хао наклонился ко мне
и пробормотал в самое ухо:  "Я знаю этот ритуал.  Мертвые маги
рассказывали мне о нем.  Я словно уже проходил его однажды". Я
отшатнулся,  испугавшись его тона и выражения его лица. Сейчас
мой молочный брат сам походил на мертвеца:  глаза его казались
мне темными провалами,  кожа на лице так обтянула  череп,  что
потеряла  живой  вид,  руки  его  скрючились,  дыхания не было
слышно.  Почти  инстинктивно  я  сотворил  знак  защиты  -   и
наваждение  сгинуло.  Передо  мной был все тот же Хао Мен-Кут,
живой и невредимый.  Он ошарашенно глядел на меня и  руки  его
точно  так  же  творили защитные знаки.  Я понял,  что то была
часть испытания.
     Белые тени  выступили  из стен пещеры.  Они окружили нас,
переговариваясь на непонятном языке.  Одна из теней отделилась
от  прочих  и  подплыла  к  нам.  Я  видел лишь ее сияние,  не
различая ни очертаний,  ни переливов света. Это привело меня в
замешательство.  Я никогда не сталкивался ни с чем подобным, а
те описания,  что давали нам учителя, не подходили ни к одному
из  этих  существ.  Хао  же,  напротив,  заметно  успокоился и
расслабился,  словно встретил  старого  знакомого.  Он  поднял
руку,  приветствуя  белую  тень.  Та зашипела,  и Хао негромко
ответил на том же языке.  Потом он  повернулся  ко  мне:  "Они
хотят  крови.  Как ты считаешь,  мы можем поделиться с нежитью
нашей кровью?"
   - Я не могу,- прошептал я.- Ты же знаешь, последствия могут
быть ужасны. Кто эти призраки? Зачем им наша кровь и что они с
ней будут делать?
   - Они - духи адептов,  не прошедших испытания,- пояснил Хао
с  улыбкой.-  Теперь  они  стремятся  наверх,  но  их  энергия
настолько мала, что не может поднять их над землей. Поэтому им
нужна  живая  кровь.  Тут  какая-то  тонкость,  я не совсем ее
понимаю: то ли они хотят слиться в единый призрак и попытаться
таким  образом  сохранить  свою  сущность,  то  ли  они  хотят
привлечь внимание какого-то Единого, чтобы слиться с ним.
   - Ужасно!-  пробормотал  я.-  А каковы шансы,  что на запах
нашей крови не слетятся остальные неупокоенные или, того хуже,
демоны?
   - Не беспокойся,- отмахнулся  мой  брат.-  Только  в  одном
случае  из  ста  демоны  обратят  внимание  на столь ничтожный
всплеск  энергии.  Чтобы  вызвать   демона,   нужно   солидное
жертвоприношение.  А  чем располагаем мы?  Так,  ложка красной
воды, не более.
     Меня покоробило  отношение  Хао  Мен-Кута  к человеческой
крови - "красная вода"!  Он говорил так,  словно был одним  из
этих  алчущих  энергии  призраков.  Но  я подумал и решился на
жертву.  Я протянул руку к белой тени.  Хао с гневным рычанием
отшвырнул меня на ковер:
   - Ты что,  умереть хочешь?  Тебя высосут  как  виноградину,
дурак.  Разрежь  палец  и  собери  кровь...  ну  хотя бы в эту
раковину,  потом поставь на землю,  отойди подальше  и  очерти
вокруг себя защитный знак.
     Я удивился его познаниям,  но спорить не стал и оглянулся
в  поисках чего-нибудь острого.  Хао протянул мне раковину,  я
разрезал ладонь ее острым краем,  и мы быстро  набрали  полную
раковину нашей крови. Зализывая раны, мы отступили к воде и на
сером песке начертили рисунки,  как учили  нас  близнецы.  Хао
сжал мои плечи и пробормотал:  "Теперь будь спокоен, что бы ты
ни увидел".
     Я надолго  запомнил пиршество голодных призраков.  До сих
пор,  когда я вспоминаю об этом испытании,  передо мной встают
как  наяву  белые сполохи света,  кровавые языки пламени,  и я
снова чувствую на своих плечах ледяные пальцы молочного брата.
Я  не  вправе  рассказывать здесь о том,  что я увидел тогда в
священной пещере.  Те из вас,  кто прошел посвящение в  адепты
Черного  Змея,  должно  быть,  понимают меня и по тем намекам,
которые я здесь  даю,  остальным  же  незачем  знать  о  магии
некромантов.
     Когда мы вышли на солнце  из  мрачных  глубин  пещеры,  я
почувствовал,  как  огонь  жизни наполнил мое сердце.  Тогда я
твердо осознал,  что удел некроманта не по мне.  Зато брат мой
сделал   свой  выбор  окончательно,  и  когда  нас  подвели  к
невзрачной серой хижине,  отмеченной знаком Исиды  Скорпионов,
Хао шепнул мне: "Я возьму пояс адептов Шакала". Я кивнул, ибо,
насмотревшись  на  те  чудеса,  что  он  проделывал  с  духами
умерших, я понял - мой брат продал свою душу Анубису, и теперь
для него нет иной дороги.
     В той  хижине  нас  ожидал Малый Круг,  который почему-то
поклонился нам и распахнул  перед  нами  занавеси  внутреннего
двора. Мы вошли в прежде запретный Дом Учения.
     Сказать, что  мы  были  потрясены,  значит,   ничего   не
сказать.  То было чудо, которое случается лишь однажды. Трудно
описать ощущение  покоя  и  гармонии,  излучаемое  белыми  как
первый  снег  стенами,  головокружительное упоение простором и
свежестью  чистого  холодного   воздуха,   напоенного   легким
ароматом  курений белого лотоса.  Тонкие колонны,  увенчаннные
резными каменными цветами лотоса и  папируса,  уходили  ввысь,
поддерживая  прозрачный хрустальный свод,  грани которого были
сложены с таким рассчетом,  чтобы с первого до последнего луча
солнца в них играла радуга.  В центре зала искусно подобранные
камни  образовывали  сложный  рисунок  в  виде   восьмилучевой
звезды,  каждый  из лучей которой завершался символом из Книги
Исиды. В пределах рисунка причудливо сплетались знаки Девятки,
образуя  символ  Сета,  в  центре  которого стоял черный трон,
украшенный тонкой золотой насечкой.
     На троне сидел Учитель,  все в той же серой хламиде,  все
так  же  препоясанный  грубой  веревкой.   Единственное,   что
отличало  его  от  обычного  облика  -  узкая  золотая  лента,
заменившая кожаный шнур на голове.
     Потом я обратил внимание,  что рядом с символами Исиды по
вершинам звезды стоят  высшие  адепты,  разодетые  в  шелковые
мантии,  золоченые пояса и дорогие украшения.  В руках каждого
был посох,  увенчанный таким же символом,  как  и  тот,  возле
которого   остановился  адепт.  Завидев  нас,  люди  пришли  в
движение.  Адепты Лотоса переглянулись  и  криво  заулыбались,
видимо,  понимая,  что  мы не станем одними из них.  Служители
Шакала были настроены более решительно и подавали Хао Мен-Куту
откровенные  знаки.  Их  соперники,  адепты  Феникса  небрежно
поигрывали драгоценными амулетами,  бросая разноцветные  блики
нам  в  глаза.  Люди  Львицы стояли как вышколенные стражники,
глядя мимо нас,  а те,  кто возглавлял  круг  Кошки,  напевали
странные гимны,  покачиваясь в такт усыпляющей мелодии. Адепты
Сокола  болтали  друг  с  другом  так  оживленно,  словно   не
встречались  несколько  лет,  адепты  Скарабея  заставили свои
одежды переливаться ясным светом,  привлекающим внимание  даже
служителей  Колоса,  хотя  те  были  заняты  какими-то важными
подсчетами, лишь изредка удостаивая нас косого взора.
     Мы обошли Звезду по кругу справа налево и прибилизились к
трону  Учителя.  Тот  прикоснулся  сухими  пальцами  к   нашим
вспотевшим  от  волнения  лбам  и сказал:  "Вот восемь знаков.
Идите и выберите тот,  к которому лежит ваше сердце,  и  пусть
отныне этот символ поведет вас к вершинам знания".
     Хао поклонился  Учителю  и  без  промедления  подбежал  к
адептам  Шакала.  Он  снял  свой  пояс  и положил его прямо на
символ.  Люди  Шакала  радостно  крикнули  и  вскинули  черные
посохи. Остальные адепты повернули головы ко мне.
     Я вновь медленно обошел Звезду,  вглядываясь в их лица. Я
вспоминал  уроки,  которые мне давал старый жрец в моей родной
деревне,  и как наяву в моих ушах звучал его голос: "Знай, что
мы  - люди богов,  и,  как подобает людям,  должны поклоняться
Великой Девятке.  Запомни имена богов и тот облик,  в  котором
они   являлись  нашему  взору  в  былые  благодатные  времена;
запомни,  ибо  может  статься,  что  именно  тебе   доведеться
встретиться  с  кем-либо  из  Девятки.  Бастет приходит в виде
черной Кошки,  Анубис,  бог  умерших,  принимает  вид  черного
Шакала.  Светлый Ра сияет в облике золотого Скарабея,  и Маат,
богиня истины,  явлена нам в виде золотого Феникса. Нефритовый
Колос - это бог Озирис,  а Белый Лотос - бог Нефертум.  Желтая
Львица - таков облик богини войны  Сехмет,  а  человеколюбивый
Гор  слетает  с  небес  в виде пестрого Сокола.  Но знай,  что
превыше прочих богов - великий Птах,  и он тот,  кто создал по
своему  подобию  людей.  Ты узнаешь Птаха,  ибо он носит облик
Человека"...
     Человек! Девятый,   самый   великий   из   богов,   сила,
породившая остальных, соединившая их. Я еще раз оглядел Звезду
и  понял,  что  восемь  ее лучей исходят от центра,  в котором
пребывает Учитель - единственный человек без символа. К нему и
направился  я,  на ходу развязывая еще влажный после купания в
пещере пояс.  Я положил пояс у  ног  Учителя  и  сказал:  "Мое
сердце равно влекут все восемь знаков,  я не могу выбрать один
из них, ибо тем самым нарушу равновесие своей души. Пусть же я
стану  служителем  центра,  адептом  Без Символа,  чтобы знать
многое вместо малого,  целое вместо осколков".  Я замолчал,  и
тишина повисла в воздухе как туманное марево.  Потом заговорил
Учитель. "Я принимаю твой дар и дозволяю то, о чем ты просишь,
Энки Галла.  Если у тебя достаточно сил,  борись с Восьмеркой.
Но знай,  что уцелеешь только в  том  случае,  если  победишь.
Малейшая  оплошность  приведет  к  твоей  бесславной  и скорой
кончине".  С этими словами он встал,  поднял пояс и,  еще  раз
улыбнувшись своим ученикам, растаял в воздухе.
     Увиденное и  услышанное  так   потрясло   меня,   что   я
задохнулся от волнения и едва не упал в обморок.
     Отныне я начал действительно учиться магии. Все то, что я
проходил  прежде,  было  лишь основой для настоящей работы.  Я
учился слагать знаки в слова,  а слова - во фразы.  Я снова  и
снова  бился  над  простыми  задачами,  пытаясь  постичь  суть
заклинания.  Я искал ошибки и начинал все снова,  меняя звуки,
акценты,  ударения, ради того, чтобы сдвинуть маленький камень
или зажечь соломинку.  Но сознание того,  что я перестал  быть
невеждой,  ремесленником, который исполняет лишь часть работы,
не зная ни конца ее,  ни начала,  переполняло меня гордостью и
радостью.  Сейчас  я  с удивлением понимаю,  какую непосильную
задачу поставил я перед собой. Лишь чудом удалось мне избежать
роковых  ошибок,  интуиция вела меня сквозь туманы неведения к
свету истины.  И я говорю вам,  возлюбленные ученики мои: если
вы задумались и не можете выбрать цели или пути,  постарайтесь
забыть  о  реалиях  жизни  и  передайте  свою  судьбу  в  руки
интуиции. Хороший маг должен обладать этим чувством и доверять
ему больше,  чем абстрактной логике,  если он хочет творить, а
не использовать то, что за него сотворили другие.
     День за днем,  месяц за месяцем проходили,  а я словно не
замечал  их.  Мой  брат  Хао Мен-Кут за это время стал сильным
адептом,  и в его круге поговаривали,  что если он решится  на
главное  испытание,  то  ему  достанется  жезл  Высшего адепта
круга.  Я же не вдавался  в  подробности  того,  что  называли
главным испытанием.  довольствуясь тем,  что узнавал от разных
наставников.  Одно огорчало меня - я так и не видел Учителя  с
момента церемонии.
     Но месяц  Лотоса  принес  радостное   известие:   Учитель
призывал тех адептов, которые хотят пройти главное испытание и
подтвердить свою готовность служить магии,  в свое  уединенное
жилище.  Незачем  объяснять,  почему я встал одним из первых в
ряды желающих.  Тонкий и сутулый Кхараон, один из Высших круга
Львицы,  семь лет назад прошедший этот обряд, предупредил, что
путь наш будет лежать через горы и  пустыню,  поэтому  мы  все
запаслись  флягами из выдолбленных тыквочек и мехами для воды.
Более запасливые, вроде меня, взяли с собой разные ингредиенты
и  книги  с  записями,  хотя кое-кто считал это лишним грузом,
затрудняющим  долгий  переход.  Хао  Мен-Кут   перед   походом
удалился   в   горную   пещеру,  где  когда-то  прошел  первое
посвящение,  и пробыл там почти неделю,  явившись лишь  тогда,
когда  мы  покидали  деревню.  Младшие  ученики,  разинув рты,
глядели нам вслед,  и вспоминая  себя,  такого  же  глупого  и
наивного, я улыбался им.
     Учитель ждал нас в своей  уединенной  хижине  на  вершине
черного пика, названного Ножом Смерти. Двое адептов отказались
от похода,  едва узнали,  что нам предстоит подняться  на  эту
гору;  еще  троих  мы потеряли при подъеме.  Некоторые старшие
адепты удачно использовали магию полета и опередили  тех,  кто
вынужден был доверять лишь своим рукам. Правда, надо заметить,
что  я  сделал  много  маленьких  магических   приспособлений,
которые  помогли мне:  лопатку для камня,  ползающую веревку и
прочее.  Не  последним  из  моих  изобретений  стали   мушиные
сандалии,  в  которых  я,  словно муха,  мог бы ходить даже по
потолку.  Кроме того,  я стал активно  пользоваться  своими  и
чужими  заклинаниями,  если  чувствовал,  что  они  подходят к
ситуации. Так однажды мне удалось поймать в магическую паутину
упавшую  с  выступа  Адхану,  за что она мне благодарна по сию
пору.
     Мы достигли  жилища  Учителя  лишь  к  первому дню месяца
Кобры.  На  следующее  утро  мы  уже  спускались  в   пустыню,
простиравшуюся  по  другую  сторону горного хребта,  в поисках
того, что Учитель называл стелой Баал-Меху. Путь вниз оказался
намного короче, и лишь одно досадное проишествие задержало нас
на  несколько  часов:  нападение  бронзовых   тигров,   жуткой
разновидности,  обитающей  на  окраинах  песчаных равнин.  Зуб
одного из этих хищников украсил мой амулет Металлов.
     Пятый день  месяца  Кобры был по-осеннему мрачен.  Ветер,
пришедший из глубин пустыни, кружил песок и опутывал наши ноги
желтыми цепями.  Мы шли к стеле Баал-Меху,  и каждый знал, что
если он остановится,  никто не подождет его,  и пески поглотят
неудачника.  Я видел,  как мой молочный брат Хао Мен-Кут, губы
которого треснули от жары и покрылись черными корками,  вскрыл
себе вену на руке и стал сосать кровь, чтобы унять мучительную
жажду.  В моем роге еще плескалась вода,  но я берег  ее,  ибо
знал,  что  переход  еще не окончен.  Я не заметил,  когда Хао
упал.  Суховей бил мне в  лицо,  рассекая  острыми  песчинками
обгоревшую  на  яростном  солнце  кожу.  Далеко впереди маячил
силуэт Учителя,  его ноги словно не  знали  устали,  полы  его
туники  хлопали  на  ветру  как  крылья.  Я  прикусил  губу  и
постарался как можно плотнее закутать  лицо  черным  бурнусом,
спасая его от лучей солнца и гнева бури.
     Но вот ветер,  словно по  мановению  жезла,  утих,  и  мы
увидели  чистую  зелень  оазиса.  С  радостными  возгласами мы
бросились к нему, но учитель поднял руку, предостерегая нас от
попытки  войти  в  оазис.  Мехоаннес,  обезумевший  от  жары и
мучительного путешествия,  пренебрег его безмолвным повелением
и  побежал туда,  где текла прозрачная вода,  где пели птицы и
летали диковинные насекомые. Он пал на колени перед источником
и начал жадно пить,  опуская голову прямо в ледяные струи.  Мы
стонали от ревности и зависти,  но сдерживались  из  последних
сил.  И  не  напрасно!  Ибо  внезапно  вода  перед Мехоаннесом
вскипела,  и из волн появилась  морда  гигантского  крокодила.
Одно  быстрое  движение  могучих  челюстей,  и  наш несчастный
собрат  пропал  в  бездне   водоема,   увлекаемый   чудовищем.
"Смотрите!"- сказал учитель.- "Это Себек,  хранитель священных
тайн; сам Сет некогда избрал его изо всех тварей пустыни. Горе
тому  из  вас,  кто  осквернит воды его пруда!  Не смейте даже
глядеть в ту сторону.  Вот вода, назначенная таким, как вы". И
он  указал  на  темные  лужи,  в которых плавали гнилые листья
пальм и лиан.
     Ученики с  благодарностью приникли к затхлым лужам.  Я же
не стал торопиться и осмотрелся вокруг.  Я увидел  растение  с
широкими  листами,  подобными  чашам,  в  которых скапливалась
кристально  чистая  вода:  смесь  медвяной  росы   и   брызгов
священного   источника.   Я   поклонился  учителю  и  спросил,
позволено ли мне испить из этой самой природой созданной чаши.
Он  улыбнулся  и  сказал:  "Ты не спешил и потому успел больше
других.  Ты увидел то,  что другие в жадности  и  торопливости
своей проглядели.  Прими эту влагу, она пойдет тебе на пользу.
И вот мой первый урок: запомни этот день и впредь поступай так
же мудро.  Пропусти тех, кто спешит к своей погибели. Если они
оступятся,  ты сможешь избежать их  ошибок;  если  им  удастся
обойти  опасность,  не  стыдись,  что  ты  не стал первым - по
торному  пути  легче  шагать".  Так  я  получил   наставление,
которому  следую по сию пору и которое передаю лучшим из своих
учеников.
     После того,  как  мы  поели,  Учитель  велел  нам  лечь и
расслабиться,  дабы  наши  мысли  свободно  текли   по   сфере
неведомого.  Я смотрел в небо, где кружили странные облака, не
покидая пределов оазиса. Они меняли форму и цвет, сталкивались
и  разлетались.  В  некий  момент мне показалось,  что там,  в
вышине,  бьются два огромных змея, темный и светлый. Мне стало
страшно,  но я преодолел дрожь и неотрывно следил за сражением
призраков.  Наконец,  оба змея сплелись воедино и растворились
один в другом,  на короткий миг приняв облик могучего дракона.
Порыв ветра рассеял остатки облаков, и я задремал.
     Меня растолкала  Адхана,  молча  указывая  на запад,  где
небеса окрасились в пурпур заката.  Другие адепты уже собирали
свои вещи, разминали затекшие руки и ноги, вытряхивали песок и
пыль из складок  одежды.  Я  поспешил  присоединиться  к  ним.
Наскоро   умывшись   остатками   воды,  я  произнес  привычную
благодарственную молитву Птаху и хотел было идти, но тут тихий
голос  остановил меня.  "Энки-Галла,  опомнись!"- сказал некто
незримый.- "За что ты благодаришь меня, если идешь с теми, кто
служит  моему  врагу?  Ты  хочешь стать одним из воинства Сета
Презренного  и  навек  отречься  от  меня?  Энки-Галла,   дитя
человеческое, что тебе в магии? Это удел змей. Вам же даровано
счастье жизни и смерти,  любви и веры.  Уверуй и освободись от
проклятия волшебства!" Я замер,  не в силах поверить тому, что
слышу.  За годы моего существования боги ни разу не снисходили
до  разговора  со мной.  Что же произошло?  Или это всего лишь
обман,  мираж,  навеянный колдовским оазисом?  Или  это  часть
великого  испытания?  Я похолодел.  Передо мной пронеслась вся
моя короткая жизнь. Я понял, что сейчас выбор только за мной и
неверный  шаг  приведет  меня  к  могиле.  "О  Высокий Птах!"-
пробормотал я,  пытаясь подобрать нужные  слова.-  "Ты  избрал
меня,  столь  ничтожного из твоих рабов.  Объясни мне,  что ты
хочешь от меня!" Голос стал еще  более  тихим,  но  посуровел:
"Отрекись от магии,  оставь свои колдовские книги и вещи, беги
отсюда,  пока необратимое не  втянуло  тебя  в  свой  порочный
круг".  Я некоторое время обдумывал его слова. Мне показалось,
что для бога они слишком наивны,  да и  все  упреки  его  были
смешны.  Смешны!  Я поймал себя на мысли,  что Великий Птах, в
конце концов,  всего лишь Человек.  Он создал нас по образу  и
подобию своему,  а значит,  и недостатки наши мы почерпнули от
него.  Но Человек,  каким бы он ни был могучим, не в силах уже
отнять  у меня магию.  Волшебство стало частью меня самого,  я
дышал им, жил им, магия была моей единственной возлюбленной. Я
не  мог  отказаться  от  волшебства,  кто  бы  ни  грозил мне.
"Жаль",- сказал тихий голос и внезапно разразился громогласным
хохотом.  Я зажал уши, но хохот бился внутри меня, разрывая на
части мой мозг.  И в тот момент,  когда я почти терял сознание
от  нестерпимой боли,  дикий смех прекратился.  Шипящий голос,
более глубокий и низкий, чем первый, заполнил мой слух: "Всему
есть  свое  начало и свое завершение.  Мы есть начало и конец,
темное и светлое.  Мы - целое,  мы же - враги.  Не бойся,  мой
путь нелегок, но разве цель недостойна риска? Дракон пролетает
над горами,  змея находит тайные норы, человеку же идти дольше
других,  хотя жизнь его и короче. Ступай, коли выбрал." Голоса
стихли,  и я сделал шаг  вперед.  Ноги  мои  тряслись,  голова
раскалывалась  на  части.  Красные  круги  плыли  перед  моими
глазами,  мешая  разглядеть  Учителя,  который,  заметив   мое
состояние,  начал творить какие-то пассы надо мной. Когда боль
слегка унялась,  я заплетающимся языком  попытался  объяснить,
что  произошло,  но Учитель дал мне знак молчать,  и я покорно
закрыл рот.  Постепенно головокружение ушло,  я  смог  сделать
несколько  уверенных шагов,  и тогда Учитель негромко спросил:
"Ну?" Я коротко поведал ему о своих видениях  и  тех  голосах,
что  спорили  обо мне.  Учитель повеселел.  "Давно я не слыхал
старых Змеев",- фыркнул он.- "Не старайся понять их,  это дела
богов,  а никак не людей.  Попадешь в Великое Зеркало, тогда и
будешь думать о том,  куда стремится твой дух. А пока ни Птах,
ни Сет не смогут сделать для тебя больше, чем ты сделаешь сам.
Пойдем!"
     Наступил рассвет,  и Учитель протянул руку по направлению
к восходящему солнцу:  "Вот она,  великая стела Баал-Меху!" Мы
как  один посмотрели туда,  и то,  что предстало нашему взору,
поразило нас сильнее, чем все предыдущие события. В воздухе на
немыслимой  высоте парил ярко-алый иероглиф.  Он переливался и
казался  живым  пламенем.  Мы   ощутили,   как   сердца   наши
переполняют  противоречивые  чувства стыда и гордости,  силы и
бессилия,  радости и горя.  Сеттая,  тихо вскрикнув,  упала на
колени  и закрыла лицо руками.  Вид магического знака прошлого
так  потряс  закаленную  охотницу,  что   она   не   выдержала
испытания. Учитель погладил ее по голове и что-то прошептал на
ухо.  Сеттая,  все так же закрывая лицо,  послушно отползла  к
ближайшему  дереву  и  оттуда  рискнула  еще раз посмотреть на
пылающий иероглиф.  В тот же миг глаза  ее  расширились,  ужас
исказил  ее  прекрасные  черты,  она  вскочила...  и  более не
двигалась,  ибо  неведомая  сила  обратила  Сеттаю  в  камень.
Учитель недовольно покачал головой.
     Один за другим по его знаку мы делали осторожные  шаги  к
стеле.  В  какой-то  момент  я  ощутил  давление чужой магии и
инстинктивно  поставил  защитный  блок.  Давление   постепенно
ослабло,  и я мог видеть, как идущие следом за мной, натыкаясь
на тот  же  магический  барьер,  повторяют  защитную  формулу.
Кто-то  ошибся  - кто это был,  я не успел заметить,  ибо ушел
слишком далеко.  Только яркая вспышка привлекла мое  внимание.
Новое  испытание  поджидало  меня  через  несколько  шагов.  Я
увидел,  как воздух сгустился и явил три одинаковых  обелиска,
покрытых золотыми пентаклями.  Я помедлил, отчаянно вспоминая,
что же написано в папирусе по этому поводу.  Ничего  подобного
раньше  мне  не  встречалось.  И  я  решил  последовать совету
Учителя. Я пропустил троих товарищей вперед. Соккар-Тау выбрал
левый обелиск и был поражен молнией.  Маттоха пошла вперед,  и
земля поглотила ее.  Кор-Митра  двинулся  к  правому.  Он  шел
неуверенно,  но  затем  по  его  облегчению  я  понял,  что он
выдержал это испытание,  и тогда уверенно последовал за Кором.
Обелиск   вскоре   пропал,  растворившись  в  воздухе  так  же
внезапно, как и был явлен.
     Когда появилась  возможность сделать маленькую передышку,
я оглянулся и с удивлением увидел,  что нас осталось не  более
дюжины. Учитель замыкал маленький отряд. Догнав нас, он поднял
руку,  чтобы привлечь внимание,  и сказал:  "Ваш  долгий  путь
подходит  к  концу.  Через  двадцать  шагов  вы  увидите стелу
Баал-Меху.  Но прежде я хочу предостеречь вас от одной ошибки.
То,  что  вы  добрались  сюда,  свидетельствует о том,  что вы
тщательно  готовились  и  правильно   выбирали.   Теперь   вам
предстоит еще один,  последний выбор. Когда вы увидите стелу и
ее пентакли,  не спешите читать все подряд!  Магические арканы
на разных гранях стелы принадлежат к разным школам, и смешение
этих  сил  может  погубить  вас.  Пусть   каждый   внимательно
рассмотрит  рисунки  на подножии стелы,  и лишь после этого вы
сможете выбрать то, что в дальнейшем станет вашей единственной
специальностью.   Помните:   ваш   выбор  определит  всю  вашу
дальнейшую жизнь, и дважды вам выбирать не доведется. Я говорю
вам  это,  переступая  через  вековые традиции.  Искони адепты
магии  должны  были  сами  догадаться  о   значении   арканов,
пентаклей и рисунков,  а те, кто совершал ошибку, уничтожался.
Но вас осталось  слишком  мало,  чтобы  я  мог  позволить  вам
самостоятельно пройти путь до конца.  Хватит с вас и того, что
довелось вам пережить. Ступайте!"
     Мы сделали  оставшиеся двадцать шагов,  и произошло чудо,
тем более удивительное,  что  в  нем  не  было  магии  -  лишь
искусная работа человеческих рук.  То, что казалось нам пустым
воздухом, на самом деле было зеркально отполированной каменной
стелой, а иероглиф, который служил нам путеводной звездой, был
вырублен на самой ее вершине. Мы обошли стелу и увидели девять
золотых  пентаклей,  покрытых  мелкими иероглифами,  рисунки у
подножия обелиска и  странные  символы,  похожие  на  паутину.
Большинство  таких  паутин  состояло из четырех пересекающихся
линий,  а число  соединяющих  лучи  отрезков  было  различным.
Прежде мне не доводилось видеть таких узоров.  Я задумался над
тем,  что они означали,  и позволил другим жадно приникнуть  к
рисункам.  Учитель подошел ко мне и тронул за плечо: "О чем ты
думаешь,  Энки-Галла?" "Я смотрю на паутину и пытаюсь  постичь
ее  суть,"-  ответил  я.- "Что значат эти узоры,  Учитель?" Он
проследил за моим взглядом и после долгой  паузы  сказал:  "Ты
слишком умен для простого адепта.  Расскажи мне,  чем различны
эти пентакли издалека?" Я несколько удивился такому ответу  на
мой вопрос,  но подчинился и поднял глаза на пентакли. Увидеть
разницу  не  составляло  большого  труда.  Один  пентакль  был
расположен  над рядом из восьми других.  "Соотнеси то,  что ты
увидел,  с тем,  о чем ты спрашиваешь",- сказал Учитель,  и  я
понял,  что  четыре  пересекающиеся  линии образовывали восемь
лучей -  по  числу  пентаклей.  "Правильно  ли  я  понял,  что
короткие  линии  символизируют  связи  между  разными  школами
магии,  отраженными  в  пентаклях?"-  спросил  я  дрожащим  от
волнения  голосом,  и Учитель кивнул.- "Значит ли это,  что я,
пользуясь узорами паутины,  смогу  прибегать  к  магии  других
школ,  не  опасаясь  за  свою  жизнь?"  Учитель кивнул вновь и
прижал палец к губам, показывая мне, что остальным этого знать
не надо. Я поспешно согласился, хотя больше всего на свете мне
хотелось бы сейчас поделиться с кем-нибудь своим  удивительным
открытием.
     Три долгих дня провели мы у стелы,  забыв о еде и  питье.
Однако слабость тела давала себя знать: я смотрел на лица моих
товарищей и понимал,  что и сам выгляжу не  лучше  них.  Глаза
наши запали,  черные тени пролегли по скулам, кости безобразно
выпирали под кожей.  Только безграничная  сила  духа  и  жажда
знаний удерживала нас на ногах.
     По истечении трех суток Учитель велел нам оставить  стелу
и  перенестись  назад  в  школу.  Те,  кто  владел заклинанием
перемещения,  должны были взять с собой остальных. Но я умолил
Учителя  позволить  мне  задержаться  у  священного  обелиска,
несмотря на то,  что пока еще не знал этих чар. Учитель только
пожал  плечами:  "Теперь  ты  волен  поступать как знаешь.  Ты
достиг первой ступени Истины,  и твоя дорога ведет к  Большому
Зеркалу.  Когда ты почувствуешь,  что тебе нужны мои слова, ты
найдешь меня...  если,  конечно,  будешь жив".  И он исчез,  а
следом за ним растаяли в воздухе остальные мои спутники.
     Я допил жалкие капли горячей воды,  что оставались в моей
фляге,  и вновь вернулся к рисункам и надписям.  Солнце прошло
свой дневной путь,  сгустилась тьма, поэтому я зажег волшебный
огонь,  дабы  не прерывать занятий.  И тут краем уха я услышал
тихий стон.  Он шел издалека,  словно сама  пустыня  исторгала
мучительные  звуки.  Этот  стон  раздражал  меня,  отвлекая от
чтения. В конце концов я не выдержал, поднялся с колен и пошел
в пески, сопровождаемый светящимся шаром.
     Синие в  неверном   сиянии   магической   сферы   барханы
бесконечно  медленно  катили  свои  волны  к  стеле,  стремясь
поглотить ее однажды.  Я делал шаг,  и  следы  мои  постепенно
таяли   в   песках.   Я  искал  источник  звуков,  которые  то
усиливались, то пропадали в шорохе пересыпающихся барханов.
     Черная тень   зашевелилась   слева.   Я   вздрогнул,   но
постарался укротить свои чувства.  На всякий случай  руки  мои
сотворили  защитный знак,  и это было так же естественно,  как
дышать  или  видеть.  Тень   словно   бы   отпрянула,   почуяв
волшебство.   Я   протянул   к   ней  открытую  ладонь  -  для
непосвященных такой жест означал дружелюбные намерения, но маг
опознал бы в нем готовность к немедленной атаке.
   - Кто ты?-  спросил  я.  Тень  дрогнула.-  Отвечай,  или  я
вынужден буду применить силу.
   - Не узнал меня, брат?- прошелестели пески.- Энки-Галла, не
прошло и недели, а ты забыл обо мне.
     Я сделал два шага навстречу...  и  обомлел:  передо  мной
стоял Хао Мен-Кут,  и он был мертв, а тело его окружало темное
марево,  точно туман или легкие вуали. Только глаза его горели
яростным  желто-зеленым огнем,  свет этот притягивал внимание,
скрадывая черты высохшего лица.
   - Великое Зеркало!  Что с тобой, Хао? Как... Ведь ты... 
   - Я  умер,- с мрачным удовлетворением подтвердил он,- но за
это я  получил  вечность.  Духи  покойных  магов  обещали  мне
непреходящую славу и бесконечность небытия - как они правы! Но
я не выполнил то, ради чего отдал им свою сущность: я не дошел
до стелы.  Кто я теперь,  брат мой Энки?  Что я теперь? Помоги
мне!
     Я невольно потянулся к нему,  чтобы обнять и утешить, как
в  былые  годы,  но  защитное  заклинание  оттолкнуло  меня от
мертвеца,  и Хао засмеялся жутким скрипучим голосом.  В ту  же
минуту  он  сам  простер  ко  мне  черные руки и начал творить
неведомые мне чары, опутывая меня паутиной своей воли, сильной
и зловещей, как черный шакал. Я сопротивлялся, но поскольку за
последние дни я очень ослабел,  то Хао не  составило  большого
труда поймать меня в магическую ловушку. Я чувствовал его волю
и вынужден был покориться ей.
   - Ты  приведешь меня к стеле Баал-Меху,- приказал мертвец.-
Ты укажешь мне все ловушки и нужные ходы.  Я должен увидеть ее
и  стать  величайшим  из  магов круга Анубиса.  Они ждут меня,
своего властелина. Веди, брат мой!
     Это полуиздевательское    обращение   он   повторял   как
заклинание всю дорогу.  Я вел  его  тайными  тропами,  которые
показал  Учитель.  Я  говорил  ему  о  всех препятствиях,  что
попадутся нам, и он успешно преодолевал их. Наконец перед нами
замаячил  огненный  иероглиф  стелы,  которая  казалась  почти
прозрачной в темноте пустыни.  Хао с гордым криком  победителя
метнулся  к ней и жадно припал к рисункам.  Боги Дуата хранили
его - хотя я не успел предупредить его о возможных ошибках, он
сразу  нашел  то,  что  искал:  пентакли Анубиса.  Ужасно было
видеть,  как он впитывал  сокровенное  знание,  словно  черная
пиявка,  припавшая к хрупкому телу. Я ощущал его растущую силу
и страдал,  как может страдать только живой во власти  смерти.
Но  вот  горизонт  посерел и окрасился бледным розовым светом.
Хао вновь  испустил  тот  жуткий  стон,  что  привлек  меня  в
пустыню.  Он  сжался,  не в силах более смотреть на отражающую
восход  стелу.  Потом  он  сделал  несколько   пассов   рукой,
освобождая меня из-под своей воли:
   - Беги,  беги отсюда,  Энки!  Когда пройдет срок,  я  стану
всесильным, но тогда во мне не будет уже ничего человеческого.
Беги, пока я помню, что ты мне все-таки брат!
   - Но  я остался,  чтобы учиться,- попытался возразить я,  и
тут Хао выпрямился и приблизил ко мне лицо.
   - Посмотри мне в глаза,  Энки,- прошептал он.  
   Я собрал все мужество и выполнил его просьбу. Тут же в
голове моей  помутилось,  и я очнулся лишь тогда,  когда стела
пропала далеко в песках.  Проклиная свою судьбу,  я побрел  по
барханам,  закутав  голову  бурнусом.  Хотелось пить,  но было
чувство,  которое побеждало  даже  жажду:  невыносимая  горечь
обиды.  Я  поклялся  отомстить брату,  если он вновь попадется
мне.
     Скоро, еще  не  успело  Солнце  пройти  половину пути,  я
увидел пустынного зверька,  прозванного долгопалым за  длинные
тонкие пальцы на голенастых ножках. Я зачаровал его и приказал
отвести  меня  к  ближайшему  источнику.   Драгоценная   влага
сочилась  под  огромными  валунами,  что  заслоняли  ручей  от
губительных песков,  и я не без труда достал воды. Долгопалый,
с которого чары спали, едва только миссия была выполнена, дико
заверещал и понесся огромными скачками в пустыню.  У  меня  не
было  ни  сил,  ни  желания  удерживать его.  Утолив жажду,  я
забился в прохладную тень камней и задремал.
     Очнулся я  от  громоподобного  рева:  то  появились дикие
звери,  многих из них я видел впервые в жизни.  Меня  поразило
то,  что хищники шли рядом с травоядными,  а глаза верблюдов и
песчаных оленей горели такой лютой  злобой,  какую  не  всегда
увидишь  и у затравленной гиены.  И все они двигались прямо ко
мне.  Я в  ужасе  увидел  во  главе  этого  войска  маленького
долгопалого  зверька  и  понял,  что  звериный  народ  намерен
жестоко покарать меня за то,  что я узнал тайну их  священного
источника.