Я нашариваю рукой помятую пачку и достаю сигарету. У моего дивана достаточно широкие подлокотники, всегда заваленные разного рода приспособлениями для курения. Среди хлама на одном из них я пытаюсь на ощупь найти зажигалку. Мои пальцы пробегают по трём пузырькам с какой-то жидкостью, сломанной головке от зарядника, одинокому стику, паре крышек от пива, пачке недоеденного мармелада, зиплоку с сыпучим и странно манящим содержимым, охапке автобусных чеков (как они здесь оказались), сгоревшему картриджу... - бардак, нечего сказать.
"Надо бы прибраться в квартире хотя бы в следующий выходной" - проскальзывает в голове мысль, но, как подобает всем подобным мыслям в моём случае, надолго там не задерживается, быстро сменяясь другой, более важной: "Где же я оставил зажигалку?"
С сигаретой во рту я судорожно переребираю, когда и при каких обстоятельствах пользовался зажигалкой в последний раз, пытаясь таким образом определить её текущее местоположение. В раздумьях я провожу около десяти минут, удивляясь собственной способности тратить на размышления столько времени, вместо того, чтобы дойти до выключателя и поискать при свете. Прихожу к выводу о том, что скорее всего оставил зажигалку во внутреннем кармане куртки. Осознание необходимости вставать и идти в коридор чуть было не ввело меня в состояние глубочайшей печали, как вдруг я вспомнаю, что на всякий случай припрятал спички на подоконнике рядом с диваном.
Перевалившись поближе к окну, с лицом величайшего триумфатора я чиркаю головкой о коробок. Пляска пламени словно гипнотизирует меня, приковывая к себе глаза. Что я пытаюсь разглядеть в огне? Слабое, но внезапное жжение в пальцах приводит меня в чувство. Я достаю вторую спичку и наконец подпаливаю сигарету. После первой затяжки, я вдруг понимаю, что не хочу курить. Мой взгляд падает на пепельницу под окном. Очередная загоревшая и сразу же потухшая сигарета отправилась к своим сестрицам. Всё как у людей.
"Зачем я это сделал? Я ведь не хотел курить сейчас. Я ведь не хотел курить никогда."
В детстве я и представить себе не мог, что когда-то буду выкуривать по две пачки в день. Снова хочется курить. Или не хочется? Я запутался в том, что реально, а что нет, что существует, а что нет...
И вот...снова боль
Она накатила волной от сердца по всем уголкам тела, проникая в каждую складочку и впадину. Старая боль. Она снова здесь. Повсюду. Стоит, улыбается во все глаза. Кажется, что даже волосы насквозь пропитаны болью. Они вопят по всему телу, нервные окончания цепенеют от животного ужаса перед космическим холодом её дыхания.
Я не имею ни малейшей догадки, что это за боль. Я не знаю ни её природы, ни происхождения, не знаю физическая она или моральная, реальная или выдуманная, не знаю даже моя ли это боль. Она словно соткана из тысячи тысяч болей, обретшая столько форм и лиц, что стала абсолютно бесформенной и безликой. Знаю лишь, что она была ровно столько, сколько я себя помню. Была всегда.
Я боролся с болью, рвал её на куски, плевался, кричал, прогонял прочь. Но она каждый раз приходила вновь. Чтобы просто постоять рядом. Может это смерть?
Но смерть реальна, как и нависшая тяжесть этой самой реальности, и эти недобитые сигареты на подоконнике... Может для них я тоже боль и смерть?
Я пытался сбегать из этой реальности. Разными способами. Я бы даже сказал всеми реальными и нереальными способами. Но боль находила меня и там. Снова приходила постоять у кровати. Это издевательство какое-то!
Боль безмолвно нависает надо мной, будто надоедливая бабка в автобусе, в течение всей поездки молча сверлящая пассажиров взглядом, ожидая, что ей уступят место. Но что ждёт боль от меня? Ей тоже уступить место? Но место где? Уступить ей свою жизнь? Может это и правда смерть? Вопросов всегда больше чем ответов...
Сладкое блаженство сна освобождает мою голову от роящихся в ней мыслей.
Утро. Не хочу открывать глаза. Я боюсь увидеть её снова. Я знаю наверняка, что, как минимум, половину ночи она стояла и смотрела на меня. Под утро боль обычно уходит. Но как же всё
равно не хочется увидеть её снова. Только не сейчас. Хотя бы не ближайшие пару часов, пожалуйста.
С опаской я медленно и осторожно открываю один глаз. Сквозь пелену проступают знакомые очертания квартиры. Я решаю поваляться в постели ещё полчаса на случай, если вдруг боль ещё не ушла и сидит в засаде у двери комнаты. Поёжившись и поворочавшись несколько секунд, я отключаюсь.
Прихожу в себя в метро от хриплого кашля пенсионерки, по ощущениям нацеленного прямо мне в ухо. Я не помню, как здесь оказался. Существование на автопилоте имеет свои плюсы. Хотя бы поездка в забитом заплесневелыми лицами автобусе прошла мимо моей памяти. С утра на этой станции редко бывает много народа. Поудобнее развалившись на двух местах сразу, я начинаю изучать обстановку вокруг.
Стены вагона обклеены разного рода листовками. Моё внимание привлекает надпись "Кремация под ключ". Как будто может существовать обратное. Что подразумевает под собой эта добавка "под ключ"? Что не придётся жечь себя самостоятельно или что у них уже разведено по костру под каждого? Какой же цинизм. Мир погряз в цинизме. А, впрочем, почему меня вообще должен интересовать этот вопрос.
Напротив меня сидит брюнетка на вид лет девятнадцати. Такие по какой-то причине в обществе считаются красивыми. Бесспорно, её лицо полностью лишено изъянов, ей впору работать моделью. Никто никогда не помнит лица моделей. Так же и я, сколько бы не кидал мимоходом взгляд на девушку, отводя глаза, уже не мог вспомнить, как она выглядит, даже приблизительно. Обычно в подобных случаях я устраиваю некое подобие игры, пытаясь-таки воспроизвести облик человека в своей памяти. Но сегодня что-то не выходит.
Однако для девушки весь процесс моих наблюдений не остался незамеченным. Её недоумевающие зрачки тоже начали скользить. Должно быть, подумала, что понравилась мне. Случайным образом пересекшись, линии наших глаз соединились секунды на три, после чего она с видом напускного безразличия повернулась в сторону окна и больше не двигалась.
Она определённо устала ловить на себе косые взгляды прохожих. Условно красивые люди всегда считают, что все вокруг вожделеют ими. Я едва заметно усмехнулся тому факту, что каждый из нас остался при чувстве собственного подавляющего превосходства, и мои глаза продолжили своё путешествие.
Наверняка я выгляжу очень странно для людей в вагоне. Странный растрёпанный парень в не менее растрёпанной одежде. Хотя я ошибочно предполагаю, что хоть кто-то из присутствующих может обратить на меня внимание. Я стараюсь не выделяться из толпы. Или просто не выделяюсь и думаю, что делаю это намеренно. Кто ж его разберёт.
Вдруг я замечаю через несколько вагонов от меня тёмный сгусток боли. Она снова здесь. Но на этот раз, судя по всему, пришла не ко мне. Я выскакиваю из вагона со скоростью пули, стараясь преодолеть последние несколько метров до работы быстро и бесшумно, чтобы боль не заметила и не настигла меня.
А там меня уже ждали...
Тоска
Она расположилась на соседнем стуле, прямо напротив моего, деловито закинув ногу на ногу. Тоска и боль - дети одной матери, госпожи Пустоты. Всеобъемлющей Пустоты. Тоска причиняет дискомфорт менее острый, но более продолжительный по времени, являя собой некое подобие яда, едким смрадом растекаясь по закоулкам, отравляя всё живое, к чему прикоснётся. В моём случае интоксикация давно превышала в разы все допустимые нормы, и, дабы лишний раз не провоцировать рвотные позывы, я мысленно бросил ей: "Раз припёрлась, так работай сама!" и стремительной походкой покинул магазин.
Недавно выпавший (и по этой причине ещё не успевший надоесть) снег приятно похрустывал под ногами. На работе я курю постоянно. Рядом женщина из соседней лавки. Она курит только на работе, дома не имея никакой потребности в никотине. Кажется, она была достаточно миловидной девушкой в молодости. Годы не щадят никого. Усталость отпечаталась на её лице монолитом. Хорошо, наверное, быть молодым. По крайней мере внешне можно показаться приятным человеком.
В этот день было немного посетителей. Сюда вообще не так часто заходят люди в этот день недели. К слову, я даже не знаю, какой именно сейчас день недели, просто складывается ощущение, что сегодня вторник. А может быть и среда. Все эти условности теряют свой смысл, когда работаешь по сменному графику. С годами время в целом меняет своё течение.
У меня никогда не было внутреннего ощущения времени. Хотя, как утверждает наука, у любого из наших предков были биологические часы. Интересно, как они выглядят. Я так и не научился с ходу разбираться в обычных, не электронных, а механических часах, тех что со стрелочками разной длины и дурманящим голову тиканьем. Быть может, внутри животных тоже есть какая-то тикающая штука, помимо сердца, - с будильником, круглым циферблатом и надписями на шрифте Брайля - и потому я ничего не смыслю в вопросах времени, что не понимаю, что они показывают?
Какая глупая мысль. Что это за странное желание, присущее людям, всему и всегда присвоить форму, дать определение, изучить под микроскопом... Иллюзия контроля? Вся эта наука, религия, политика ничто иное, как попытки нарисовать в голове картину реальности, в конечном итоге ничего общего с этой реальностью не имеющую. Может это действительно может помочь. Что ж, в таком случае буду думать, что у обезьяны есть механические часы, допустим, где-то в районе печени. С будильником, круглым циферблатом и надписями на шрифте Брайля. Почему то они представляется мне именно такими.
Между тем, я не заметил как прошло часов 7 моего пребывания на работе. Я смутно помню, чем занимался всё это время. Существование на автопилоте имеет свои плюсы. Человек, предположивший бы, что в этом мире есть хоть что-то, эволюционирующее по линейному закону, оказался бы полным глупцом. Но как же мы хотим этого, как же мы хотим простоты, сжать необъятное до прямой. Многие так и делают. И вдоль этой прямой и двигаются всю жизнь. Только вдоль неё. Мне интересно, удаётся ли им бесконечно обманывать себя? Мне интересно, счастливы они на самом деле? Если так, то я хотел бы быть одним из них.
Я думаю, любой человек согласился бы на что угодно, если бы это гарантированно сделало его счастливым. Мне совершенно без разницы кем, где и как я буду, если буду при этом по-настоящему счастлив. Люди неистово жаждут счастья. Но часто путают понятия. Успех, комфорт, любовь - если вдуматься, всё это не имеет ничего общего с ним.
Интересно, встречался ли мне в жизни хоть один счастливый человек? Проходил ли он мимо меня на улице или, быть может, сидел со мной в одном баре? Думаю вряд ли. Вряд ли он существует. По крайней мере, на этой забытой планете. Слишком низкая вероятность. Настолько низкая, что навряд ли найдётся хоть один счастливый атом во всей вселенной. Остаётся лишь уповать на статистическую погрешность (некоторые называют её "чудо").
Среди моих знакомых точно нет ни одного счастливчика. При знакомстве я обращаю особое внимание на глаза людей, и завсегда во взгляде у них чётко отпечатана либо монолитная тоска, либо такая же монолитная и непробиваемая глупость. Глупо судить людей. Но я глупец. Глупцы, судя по всему, единственные кто имеет малейший шанс хоть сколько-нибудь приблизиться к иллюзии счастья.
В памяти проступают размытые силуэты, и вот меня уже захлёстывает волной воспоминаний двухлетней давности. Кладбище, в котором я ориентировался лучше, чем в собственном дворе. Порошки, таблетки, пакетики с травой всех сортов и видов мелькают перед глазами. Квартира, в которой, была всего одна целая комната размерами метр на метр из трёх. 30 бутылок пива, выпитые мною как-то за раз. Её глаза. Помню они никак не могли покинуть мою голову. Они и сейчас сидят где-то там, глубоко в подсознании, но уже не врезаются прежней остротой в сердце. Я едва ли могу сказать сейчас, кому принадлежали эти глаза. Боль рекурсивна. Я где-то слышал фразу, что каждый раз, вспоминая событие, мы вспоминаем не само это событие, а тот момент, когда мы последний раз вспоминали о нём. Замкнутая петля. Я забыл человека, но не забыл боль.
Самыми болезненными в жизни всегда являются вещи, связанные с любовью. А я даже не уверен, существует ли она. Любил ли я, когда-то? Определённо любил, определённо это было правдой, иначе почему было так больно? А любил ли меня хоть кто-то? Почему расставания всегда такие быстрые, резкие и человеку, который обнимал тебя, целовал, пускал в самые потаённые уголки своей души, становится всё равно? Как может произойти такое? Вопросов всегда больше, чем ответов.
Я соврал, что я забыл их. Я помню каждого человека, которого пускал в своё сердце. Помню их привычки, особенности мимики, глаза, смех... Да даже моменты, когда я держал ей волосы, пока она блевала в туалете, наглухо запечатаны в моём сознании. Соврал скорее всего по той причине, что не хотел бы помнить и просто-напросто выдаю желаемое за действительное. Так проще не казаться самому себе ничтожеством. Потому что меня вряд-ли помнят. А я хочу не помнить ничего, но помню всё.
Зачем она рассказывала мне о том, что несколько раз резала вены после смерти отца, что её изнасиловали в 12 лет, что спала с парнями за деньги? Как можно вывалить всё это, а потом просто уйти, не проронив ни слова на прощание? Неужели я был настолько посторонним человеком? Я принял её со всем прошлым, а она? Нужно перезалить жидкость в под.
Говорят, женщины более чувствительны, видят больше оттенков чувств. По всей видимости, кроме чувств других людей. У меня сложилось ощущение, что женщины - законченные эгоисты, не способные любить. Им нравится, когда перед ними прогибаются, пляшут, пытаясь развлечь, холят, лелеют. Игра в одни ворота, обратный выхлоп отсутствует полностью, они не видят ни малейшей причины ответить комплиментом на комплимент, выказывают симпатию и признают собственные ошибки неохотно, первыми пишут редко, если им не нужно от тебя что-то. Диалог с женщиной в большинстве случаев выглядит как одно сплошное "А вот я...". И то ли дело в полной закоплексованности и неспособности приструнить свои внутренние страхи, то ли, как было сказано выше, в бескрайнем эгоизме, то ли всё вместе.
Женщины не воспринимают искусство. Красота для них существует лишь внешняя, в подавляющем большинстве случаев попсово-пошлая, навязанная извне. Мир - лишь материальный, прочие же аспекты бытия замыкается на одной только любви, которая у них, как и понятия о красоте, искажена пошлыми попсовыми нарротивами. На все подобные монологи любая женщина отреагирует чем-то вроде: "Зачем мне все эти вымышленные вещи, я живу в реальном мире" - что лишь подтверждает тезис об однобокости восприятия мира. Абстрактные вещи, которые настолько же реальны, как и материальная составляющая, (так как обе эти стороны существуют исключительно в призме сознания конкретного человека, и потому полностью равноправны) в их глазах - глупая выдумка.
Конечно же, я не возвожу эти утверждения в абсолют, всего-навсего обнажаю своё стереотипное мышление. Конечно же, в любом правиле есть исключения. Конечно же, я говорю лишь о существовании определённых тенденций. Но проявляются они весьма и весьма ярко.
А между тем подошёл конец смены. Последние минуты на работе всегда самые долгие. Почему-то именно в этот период мне не сидится на месте. Я нервно брожу из стороны в сторону по магазину. Ненавижу ждать чего-либо. А жизнь - сплошное ожидание. Вот и сейчас я жду конца смены, чтобы затем ждать автобус, чтобы потом ждать когда же я наконец приеду домой.
Вообще я оброс целым множеством нервозных привычек. Мне всегда нужно крутить что-то в руках: карандаш, сигарету, телефон; бесцельно листать ленту или же повторять про себя куски стихов или песен. Иногда я внезапно теряю концентрацию и глаза начинают блуждать по всем предметам вокруг, не останавливаясь ни на мгновение. Любопытно наблюдать появление подобных вещей, они часто непредсказуемы, уникальны и лишены смысла.
Честно говоря, я вообще не вижу смысла в чём-либо. Ну или так думаю. Я падок на вещи, лишённые смысла. В каком-то смысле, в них больше смысла, чем во всём остальном. А сейчас, после череды повторений, даже само слово "смысл" утратило своё значение, и теперь я не понимаю, существует ли оно на самом деле. Звучит, знаете ли, как-то странно.
Сознание расслоилось совсем. Автопилот отключён и я остался с ним один на один. Поджигаю сигарету, хожу вокруг остановки кругами. Чувствую приближение до блевоты знакомого состояния, схожего с апатией и панической атакой одновременно. "Надо думать о самом обычном, надо думать о самом простом" - говорю я себе словами Бориса Рыжего.
Я всегда любил его стихи. Не только его, я любил поэзию в принципе, как парадокс, как рефлексию, как войну, любил её точность, красоту и дымку таинственности. Я пытался корябать свой неудохотворённый быт рваными рифмами собственного сочинения. Однако сейчас не выходит сложить и двух строк. Рыжий считал, что трагедия поэта в том, что он поэт, что не может писать прозу и талдычит в рифму. Хотя в данный момент ситуация зеркальна. Впрочем, поэтом я себя никогда бы и не осмелился назвать.
Поездка домой всегда невыносима. Ты уже завершил все дела, пришло облегчение, существование снялось с автопилота, но тебя и драгоценные минуты отдыха разделяет путь в несколько километров, преодолеть которые придётся, целиком находясь в сознании. Вот бы автопилот подчинялся мне. Вот бы было некое подобие управляемого криосна, чтобы впадать в спячку на нужное количество времени.
Глаза жжёт воздух, тупая звенящая боль отдаёт в виски, живот надувается, в нём бурлит что-то неведомое мне. Почему так плохо? Ни тоски, ни боли не видать поблизости, так почему же так плохо? Я резко просовываю руку по локоть себе в горло, хватаю что-то противное и склизкое внутри, выбрасываю его подальше от себя. Вижу как в паре метров от меня, на грязном полу в маршрутке, что-то клокочет, извиваясь и шипя.
Это - Я.
Мёртвая плоть, окруженная полупрозрачным сгустком гноя и крови, вобравшая в себя всю мерзость человеческого естества, всю пошлость цивилизации, всю её натужность и фальшь. Мне становится дурно, затхлый трупный запах заставляет блевать, но рвота застывает в гортани, давя на корень языка. Я начинаю блевать ещё больше. Желудок колотится в припадке, его мышцы сокращаются в нарастающем темпе, посылая всё новые потоки отвратной жижи. Сгусток растёт и увеличивается в размере, постепенно засасывая меня внутрь. Я не хочу. Я не хочу быть Этим. Но мне уже нечем дышать. Но я уже смирился. Давно смирился. И смиряюсь вновь.
Автобус сивым жеребцом встаёт на задние колёса и резко опускается, выплёвывая мою тушу в мокрую грязь. Не в силах подняться, кое-как я доползаю до своего дома, втекаю на диван и достаю из пачки сигарету.