Аннотация: Перевод романа чешского писателя Виктора Дыка "Крысолов" (1911 г.)
Виктор Дык
Крысолов
Посвящается моему другу Ярославу Кампру
Виктор Дык
сентябрь 1911
I
- А ваше имя?
- Никак не зовусь; я никто. Я даже меньше, чем никто, я - крысолов.
- Человек, говоривший так, стоял с поднятой головой у дверей одного дома, на пороге которого в сумраке белела женская фигура. Он испытующе смотрел на нее своими темными глазами. Гость был высок и строен, и казался еще более худым в бархатном облегающем камзоле и в узких штанах. Его руки были малы и изящны, как руки женщины. Не было при нем ни оружия, ни посоха, указывавшего бы, что пришел он издалека, по дорогам не всегда торным. Зато сжимал он в руках продолговатый изукрашенный предмет, который пробуждал в говорившей с ним женщине любопытство. Была это флейта иноземной работы, подобной которой она еще не видывала.
- Крысолов, - засмеялась девушка на пороге. - Вы вовремя пришли в Гаммельн. Здесь нет крысолова; зато много крыс. Объясните мне, крысолов, откуда берутся крысы? Не было их раньше, как нам рассказывали. Правда, - закончила она с усмешкой, - старики считают, что и весь мир стал хуже.
- Крысолов пожал плечами.
- Откуда они, я не знаю. Они в каждом вашем доме. Грызут без устали; грызут внизу в погребах, грызут там, где мы их не видим. Они становятся назойливыми и лезут выше. Устраиваете ли званый ужин, свадьбу, крестины, и что же? Представьте, прямо перед гостями появляются крысы с длинными хвостами и длинными усами. Такое появление испортит весь аппетит, понимаете небось.
- Да, - рассмеялась девушка в дверях. - На свадьбе Катерины появилась огромная крыса. Жених был белый как стена, а Катерина упала без чувств. Меньше всего люди терпят то, что может испортить им аппетит; решились наконец позвать крысолова.
- Свадьбу устраиваете или крестины? - прямо спросил крысолов, сменив тему.
- Девушка в дверях громко засмеялась.
- Вы чужестранец, ясно, что вы чужестранец. Я не замужем, крысолов.
- Крысолов поклонился.
Это неважно... совсем неважно. Надо - позвали крысолова. Крысолов поиграет-поиграет, и выведет всю мелочь из своих убежищ. Они пойдут за ним, как зачарованные. Он заведет их в реку - в Рейн, Дунай, Гавель, Везер. И дом свободен от крыс.
- Крысолов опять поклонился, и его голос зазвучал с какой-то грустью. Девушка молчала, вертя в руках веточку жасмина.
- Так-то оно так, да ведь о крысолове никто не подумает. Крысолов, девушка, человек, который идет и нигде не задерживается. Люди рады его приходу. Но его уходу люди радуются еще больше.
- В самом деле? - только проговорила она. Прозвучало это словно ободрение, хоть ободрением и не было. Но крысолов воспринял ее слова именно так. Бледное его лицо окрасилось румянцем; она смогла бы это заметить, если бы не было так темно.
- Я чувствую это, девушка. Люди не любят крысолова; они лишь его боятся.
Девушка вновь засмеялась.
- А почему крысы так слепо идут за вами, крысолов?
Крысолов указал на флейту, которая словно ожила от этого движения.
- Это особенный инструмент, - казал он.
Она с любопытством взглянула и на говорившего, и на флейту. Легонько тронула ее.
- Флейта, - пренебрежительно сказала она. - Красивая флейта. Но не более чем.
- У крыс хороший звук, а у флейты хороший звук.
Глаза крысолова запылали странным огнем. Девушка в дверях невольно попятилась. Веточка жасмина дрожала в ее руках.
- Я наделен особым даром изгонять крыс, - продолжил крысолов. - Я играю порой им очень грустные песни; песни со всех земель, по которым я прошел. А я прошел через многие земли; через солнечные и пасмурные, через равнины и горы. Моя флейта звучит так тихо. Крысы слышат и идут. Нет такого крысолова кроме меня. Расскажу я вам кое-что, девушка, умеющая так звонко смеяться. Никогда я не играл в полную силу; и был бы это долгий низкий звук. Если бы заиграл на полную, не только крысы пошли бы за мной.
Крысолов замолчал. Взгляд его угас, руки с флейтой безвольно опустились.
- Боюсь, - добавил через секунду. - Как бы не случилось беды.
- Девушка стояла молча, не спуская глаз с крысолова и его флейты. Когда крысолов замолчал, она произнесла совсем тихо:
- Нравитесь вы мне, крысолов. Прежде, чем стемнело, я увидела в ваших черных волосах серебряные нити. Прежде, чем вы заговорили, я заметила на вашем лбу морщины. Но все же вы мне нравитесь. И еще многие женщины любили вас.
- Может быть, - ответил крысолов. - Я не помню.
Слова крысолова имели удивительное, берущее за душу звучание. Девушка посерьезнела. Она наклонилась к крысолову, так что теперь чувствовала его горький запах.
- Нравитесь вы мне, крысолов, - сказала. - Но на вашем месте, я бы сыграла на флейте в полную силу...
- Знаете, что тогда случилось бы? - глухо спросил крысолов. - Я - не знаю. Знаю только, что порой меня охватывает ужас. Я смотрю на свою флейту как на нечто, погубившее многих и которое еще многих погубит. А потом усмехаюсь. Это действительно не более чем красивая флейта, как вы сами сказали. А я всего лишь крысолов, который должен выдворить незваных гостей. Крысолов, который как Агасфер, идет из города в город, с юга на север, с запада на восток. И как у Агасфера, у меня нет пристанища. Я здесь уже слишком долго нахожусь, девушка.
- Нет, - сказала она. Затем тихонько прошептала, - называйте меня Агнесса.
- Агнесса, - сказал он. Он говорил мягко и напевно. В его устах все приобретало волшебное звучание.
Она пристально посмотрела на него.
- Вы сразу уедите из Гаммельна?
- Не знаю, - ответил. Это не от меня зависит. И...
Ответил взглядом.
Она рассмеялась живым, чистым смехом молодости и радости. Он звучал словно воскресный звон.
Я думаю, что здесь есть, чем заняться; здесь много крыс.
И серьезно добавила:
- Оставайтесь, крысолов.
- Он не ответил. Глаза их встретились. Она смотрела тревожно и вопросительно в жгучие глаза крысолова. Веточка жасмина дрожала в ее руке.
- У меня есть возлюбленный, - сказала она.
- Крысолов взял ее за руку.
- Я не хочу его видеть. Не хочу о нем слышать. Я знаю, на свете много отвратительных вещей. Что мне, если вдруг встречу их на своем пути. Не хочу его видеть. Но если бы я увидел его...
Голос крысолова погрустнел и умолк. Он звучал словно серьезный знак предупреждения.
- Нет, - вздохнула она. Но не было ясно, что означало это "нет". Они ощутили, как стремительно их несет вниз по склону, по которому не сделаешь и шагу, где проходит столько лет. Он взял ее руку в свои, и она не убрала ее. Он сжал ее. Сжал так резко и отчаянно, что она вскрикнула от боли. И не смотря на это, сама в ответ пожала ему руку. Эта боль одурманила ее.
- Агнесса, - произнес он.
Звучало это и как вопрос, и как просьба.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
- Да, - сказала. И было ясно, что означало это "да". Совершенно откровенно, без смущения и претензий. И девушка в дверях подала крысолову веточку жасмина.
II
Был в богатом, ганзейском городе Гаммельне уголок тихий и пустынный, словно бы и не было вокруг города. Тяжелые возы не шли туда с грузом товаров; не шумел здесь рынок; не проезжали всадники в богатом вооружении. Не шли сюда процессии. Только колокольный звон из храма святой Троицы в Гаммельне звучал здесь, звон солидный, задумчивый, из тех, что мы поневоле часто слышим и запоминаем на слух.
Все же Агнесса, открывая свое окошко, слышала совсем другие звуки.
Был под ее окнами сад с цветами, где для нее пели птицы, бурлила жизнь и все отзывалось на ее приветствие. В саду было столько запахов, порой доводивших ее до опьянения. И казалось, что Агнесса - сама цветок меж цветами, аромат меж ароматами.
Был здесь и дом с черепичной крышей, старый, скрытый зелеными каштанами. И от этого дом внезапно весь освещался и открывался солнцу.
Мать красавицы Агнессы, женщина изнуренная скорее печальными событиями, о которых вспоминала со страхом и тоской, нежели годами, зябко дрожала и тенью едва передвигалась по дому. Солнце и свет пугали ее; она избегала их, как ночная птица.
Но Агнессе не приходило в голову чего-либо бояться, она с доверчивой улыбкой смотрела в будущее.
А крысолов по-прежнему пребывал в Гаммельне.
Изгонял крыс.
Для Гаммельна это было настоящее событие. Дети и старики провожали его вдоль дороги. Дети и старики удивлялись крысам, которые слепо шли за ним на погибель, околдованные его флейтой, слышной добропорядочным горожанам едва ли громче жужжания насекомых в отдалении.
И волны реки приняли крыс и поглотили их. Волны реки приняли их и понесли к морю, к далекому морю; никогда они уже не испортят аппетит почтенным купцам ганзейского города.
Крысолов изгонял крыс; но кроме этого был и другой повод для его пребывания в Гаммельне.
III
Сэпп Йорген, рыбак, жил на берегу Везеры, в том месте, где она впадала в Гаволу. Был у него маленький, бедный домик. Он вел нищенское и жалкое существование.
Представители всех цехов в Гаммельне смеялись над горемыкой. Соображал уж очень медленно. Парень он был хороший, но непоротливый. Говорили, что засмеется или заплачет только на следующий день. И это была правда.
Все, что касалось рыб, не требовало размышлений. Надо было только расставить сети и ждать. А ждать Сэпп Йорген умел как никто другой. Он ждал терпеливо и самозабвенно; но всякий раз мало чего дожидался. Говорили, что так происходит с теми, кто терпеливо и самозабвенно ждет.
Но Сэпп Йорген не терял терпения. Он считал, что день должен быть подобен дню, а ночь ночи. Он считал, что одни рождаются для счастья, а другие для страданий. Он считал, что есть господа из ратуши, в великолепных мехах и красивых цепях, которые повелевают, и что есть бедняки из темных отсыревших нор, которых еще нужно слушаться. Вот и все, о чем он думал, потому что больше он в жизни ничего не видел.
Так же он знал, что нужно убраться с дороги, если по императорскому большаку едут пьяные ланцкнехты. Все это он знал, хоть был тугодумом.
Наконец он знал, что все над ним смеются. Другие рыбаки, девушки из Гаммельна. Порой это заставляло его страдать, но трудно было сказать, что причиняло ему больше страданий. Он часто сжимал кулаки, и сердце его тоже часто сжималось. По несчастью, благодаря злой доле Сэппа Йоргена происходило это каждый день. И так мужчины, оскорбив его, спокойно уходили, а женщины, которых он мог бы любить, исчезали вдали. Была то доля рыбацкая. Доля неизбежная.
Прежде был Сэпп Йорген статным парнем, с горою мышц и крепкими кулаками. Статным, а не безобразным парнем, парнем с добрым сердцем и добрыми, немного испуганными глазами.
Все, что у него было - дрозд в клетке, за которым он внимательно ухаживал. Занимался он этим потому, что было это дело простое и однообразное, один день похож на другой, каждый день красив, как предыдущий, так казалось Йоргену. Дрозд в клетке не смеялся над ним и не ранил его. Если рыбаку было тоскливо и тяжело, он утешал этим свое неразумное сердце. Рыбак Йорген слушал успокоительное и звонкое пение. Он забывал и о плохом лове, и о своей нужде, и об издевательствах жителей Гаммельна, и о красивых девушках, принадлежавших другим и никогда ему. Он улыбался, убаюканый пением; и все бедняку радовалось. Женщины приходили и целовали его.