Переменчивый свет цвета бронзы, казалось, можно было пощупать. Среди лесов, стянутых пиками гор, блестели озера и виднелись одинокие холмы. На одном из холмов, под престолом Минервы, стояла Ника и смотрела восседающей на нем женщине в глаза. Над ее головой бежали, будто в ускоренной съемке, тучи; на земле же царило затишье - ветер лишь изредка вздыхал, приподнимая ковер из валявшихся тут и там листьев.
Минерва первой нарушила молчанку:
- Итак, - она развалилась на троне, небрежно закинув руку за мраморную спинку, и выдернула несколько виноградинок из грозди, что протянул на блюдце раб. Неспешно пережевав, продолжила низким, типичным для нее голосом. - У нас с тобой был уговор. А ты его нарушила.
Бронзовый свет придавал коже Минервы экзотически темный оттенок. Легкие доспехи, стриженные ежиком волосы и орлиный взгляд - взгляд воина.
- Я не могу по-другому... - Ника оборвала себя. Минерва знает - если я не буду творить, то растаю (умру - шепнул подлый голосок). Почему-то Ника чувствовала себя виноватой; от мелькающих в небе облаков голова у нее немного кружилась. Мысленно встряхнувшись, она продолжила. - Это никакой не договор, а твой ультиматум. Нет никакого "баланса сил" - мы обе можем создавать, не мешая друг другу, - ее голос едва ощутимо дрогнул.
Минерва нахмурилась. Где-то в небе, среди стремительных ветров, беззвучно вспыхнула молния. К предгрозовому аромату озона добавился еще один - сера.
- Я имею право диктовать условия, - все та же расслабленная поза, лишь ладонь немного сжалась в кулак; охранники-рабы один за другим повернули головы к Нике, повторяя взгляд их создательницы. - Ты - слабая, и твое дело думать, а не бросать вызов моему терпению.
От дуновения ветра где-то за спиной в очередной раз зашуршала листва. Ника вдруг осознала, что эта показная расслабленность - кошачья расслабленность хищника, в любой момент готового прыгнуть на добычу. Минерва нескрываемо ведет свою игру, где ставка - жизнь Ники. Здесь, в этом искусственном мире, находятся лишь мраморный трон, несколько античных колонн да марионеточные рабы. И еще было это слово - "вызов". Нике еще больше стало не по себе; ее свободные платья слегка развевались на ветру.
- Никакого вызова нет, ты знаешь, что я не боец. Я просто хочу жить спокойно, вот и все.
Новый порыв приподнял в легком танце разбросанные по земле листья; на небольшой высоте их рвануло в сторону потоком воздуха. Вверху, среди сверхзвуковых ветров, их разорвет на части - в небе Минервы не могло быть ничего лишнего.
- Иди. - Воительница хищно прищурилась, будто обдав Нику холодом. - Не растрачивай силы - нам еще вместе жить.
Ника не ответила - ее глаза уже были закрыты. Сосредоточившись на месте, в которое хочет переместиться, она шагнула вперед, падая на землю - мир словно перевернулся вверх дном; и вот она стоит на полу своего дома.
Бесконечный, оббитый дубовыми панелями зал с огромными, вытянутыми вверх окнами. Огонь в камине играл теплым светом; развешанные холсты, казалось, съедали однообразность высоких стен. Она упала в кожаное кресло, ментально добавив тепла в зале - пламя заплясало чуть задиристей. Это помещение - место, отражающее ее сущность, обитель Ники, и здесь она может расслабиться.
Что-то пошло не так, вздохнув, подумала она. Уход.
Она не растаяла в воздухе, не улетела, не исчезла во вспышке молнии - нет, она провалилась сквозь землю, как последняя трусиха, со стоном понимает женщина. Минерва наверняка примет это за признак слабости. Последнее время сила воительницы растет; рано или поздно ей надоест играть с Никой в свои игры.
Женщина поднялась из жалобно скрипнувшего кресла и подошла к одному из окон. Белая мгла - больше никогда и ничего не было за ними. Раньше Ника часто стояла и всматривалась в бездонную белизну за стеклом, слушая потрескивание огня. Иногда ей казалось, что она видит там силуэты, что тут же пропадают, стоит на них сосредоточиться. За прозрачной пленкой - неизвестность, и пути ей туда нет.
А ведь Минерва там была.
Мир увядал, Ника чувствовала это. Дальше было два пути. Первый говорил идти дальше, не оборачиваясь, и он вел к уничтожению; второй же мог спасти - но он был непредсказуем. Ника приложила ладонь к стеклу, отчаянно поверив в последний вариант, и мысленно отправила послание в туман. Ей было жаль, что лишь от желаний мало что зависит. Когда от холода пальцы занемели, женщина убрала ладонь. Ты делала так сотни раз, думает она, наблюдая, как отпечаток затягивает конденсатом. Почему в этот раз все будет по-другому?
Потому что Минерве надоела ее же игра. И вся надежда лишь на уже растаявший отпечаток на стекле.
2
- Сингулярность... С этой мыслью я проснулась сегодня, Жак, и она не оставляет меня в покое весь день. - Инга делает глоток терпкого чая и смотрит за окно. Пешеходы, словно насекомые, расползаются от падающего стеной ливня. Какой-то работник, прикрывшись драгоценным портфелем, забегают под арку, где уже жмутся в тесной кучке люди; парочка с зонтом шагает прочь из поля ее зрения. Со звоном проезжает трамвай
Инга возвращается взглядом в комнатку, где из кресла напротив ее буравит глазками плешивый друг в летах. Она, устроившись поудобнее, кутается в плед, затем продолжает. - Я и не подозревала, что в моей голове вообще есть такие слова. Порылась дома в сети и нашла кучу значений и толкований. Их можно упростить до одного - единение разрозненного... или около того.
- Вероятно, вы слышали его раньше в каком-либо месте. Например, на работе или в университете, когда были студенткой. Слово могла закрепиться за местом и теперь ассоциативно возвращает вас туда. - Для наружности Жака речь была на удивление четкой, хоть и звучала негромко.
- Нет, я не училась в выше. А на работе контингент... эм... не совсем подходит к таким словам.
- Это не обязательно может быть конкретное место. Ассоциации может вызвать образ, - хаотичный стук капель о стекло усилился. В комнате было затхло, пахло стариковской мертвеющей кожей. Хорошо бы открыть окно, но тогда она не расслышит тихий говор собеседника. Инга немного придвинулась к Жаку, продолжая его слушать.
- Например, кому-то снится свобода. Но как ее можно увидеть? И поэтому подсознание подсовывает образ - птицу. Человеку снится птица, хоть Морфей и желает показать ему вольные хлеба свободы, понимаете?
- А мне снится сингулярность, - холодно говорит Инга и ставит чашку на круглый столик между ними. Стук фарфора о дерево на мгновение разрезает тишину в комнатке, заглушая даже неровное биение капель.
- И наиболее интересным является то, что доподлинно неизвестно, что чем управляет, - убирает паузу Жак, словно Инга и не говорила. - То ли мы сами хотим видеть птицу-свободу, то ли она рвется наружу из недр души и движет нами? В любом случае, результат один - человек, сознательно или нет, будет стремиться к ней в реальности. Если же он будет игнорировать это стремление, то у него возникнут неврозы, срывы... в общем, нам нужно понять, почему это ваше слово стучит у вас в голове и обязательно реализовать его. Иначе желание как бы заживет своей жизнью. - Инга смотрит на чашку, что возвышается на столике - свет красиво преломляется на ее гранях. - Может, мы перейдем на "ты"? - Чуть громче интересуется Жак.
- Нет-нет, "вы" вполне достаточно, - честно говоря, она до сих пор не совсем понимала, что тут с ним делает.
Жак рассказывает Инге о методе свободных ассоциаций; оставшиеся пол часа они без толку пробегают по ее снам в поисках зацепок. Наконец он говорит, метнув взгляд к настенным часам:
- Время заканчивается.
- Сколько...
- Сколько сможете. Деньги оставьте на комоде.
Инга поднимает затекшее тело с кресла, аккуратно складывает плед и направляется к двери. Обернувшись, говорит севшим от редких реплик голосом:
- До скорого.
Жак неторопливо кивает в ответ.
Дождь на улице пошел на убыль. Влажная брусчатка отбивает разномастный свет фонарей и сверкающих вывесок; шлепая по лужам, Инга направилась домой. Она многого не сказала Жаку.
Что она могла? Смести и принять все? Нет, вглядываться в яму прошлого не было сил; только движение вперед могло ей помочь. Она отчаянно навела черту, отделив оживающий черный лес своих мыслей и чувств от себя реальной. Впереди - новая жизнь, и начать решила с себя. Еще меньше негативного, еще меньше пустых рассуждений и злобы; новый дом, новая работа, новые люди.
Щелкнул дверной замок. Инга заходит в коридор, обходит развороченные коробки с вещами, затем стягивает в комнате сырую одежду. Смотрит на часы - душ уже не примешь.
Перед сном она выключает свет - неосязаемым покрывалом тьма накрывает комнату. На ощупь забирается под одеяло и, расслабившись, позволяет потоку мыслей и эмоций захлестнуть себя. Они накатывают на Ингу, словно морской шквал накатывает на маяк, что гордо стоит особняком в океане в ожидании единения целого, которое...
Раздается приглушенный дверным косяком стук.
Инга поднимается и, потирая глаза, шаркающей походкой плетется ко входу.
- Кто там?..
- Инга. Откр. Это я, - привычный голос явно выпившего мужчины. Он, оказывается, еще и следит за ней.
- Нет. Уходи.
- Инга! - Он колотит дверь еще несколько раз. - Открывай. Инга. Ты же хош открыть. Ик. Ин...
- Нет! Пошел вон! - Она не успевает удивиться своему гневу.
- Инг...
Она собрала злость в кулак, придушив ее.
- Пошел. Вон. - Инга выключает свет и ложится в постель. Слышит, как Адриан еще мается снаружи и, в сердцах стукнув еще раз, уходит.
Под одеялом она потирает недавно сросшуюся ключицу. Как бы ни хотелось открыть дверь - она этого не сделает; женщина, пробыв в больнице недели после побоев, нанесенных дорогим мужчиной, перестает быть любящей.
Ей снятся лавовые реки огромное черное дерево на холме, тянущее ветви навстречу.
3
Из транса, что служил ей отдыхом, Нику вывело тревожное чувство. Некоторое время женщина слушала, как потрескивают поленья в камине; неподвижный взгляд некоторое время еще оставался на полотне - маяк, буря и одинокий корабль вдали (кажется, "Неаполитанский маяк").
Она посмотрела на стол - на пустой еще недавно поверхности лежала открытка-приглашение от Минервы. Чрезмерно витиеватый почерк будто ухватил на несколько мгновений ее взгляд.
- Как тривиально, - сказала она. Голос разнесся по необъятной пустоте зала и был поглощен стенами. Он показался ей до странного чужим.
Пора, подумала Ника. Она без обиняков прикрыла веки, представив Минерву и место, в котором та могла бы находиться. Она почувствовала, как ткань пространства натянулась и, будто безболезненный ток, завибрировала - теперь с ним можно делать что угодно. Она выбрала перемещение.
Вибрации плавно исчезли, уступив место прохладному, но с легким привкусом серы, ветру. Ника открыла глаза.
Все тот же холм с колонами, престолом и низко летящими облаками. Женщина заметила, что легкий доспех Минервы сменился боевым панцирем-кирасой. Рабы же перестали носить яства - вместо серебряных тарелок в бронзовом свете отблескивали наконечники копий; широкими линиями они стояли за спиной Минервы.
- ПРИВЕТСТВУЮ ТЕБЯ, - голосом воительницы, казалось, гремела сама земля.
Всего мгновение понадобилось, чтобы по хищному взгляду Минервы понять о колющей в спину опасности. Ника отпрыгнула, инстинктивно материализовав на себе такую же, как и у Миневры, кирасу. Копье пролетело мимо, черкнув панцирь, и вошло в землю по самое древко; его дрожь передалась Нике колющим страхом.
С парализующим кличем рабы лавиной устремились на женщину, обтекая неподвижную, будто скала, Минерву. Ее лицо окрасилось улыбкой, что переросла в дикий хохот.
-ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ ИСЧЕЗНУТЬ!
Это правда, понимает Ника, начиная бежать. Я не успею сосредоточиться. Для быстрого перемещения нужна хотя бы стена, чтобы создать в ней дверь... проблема в том, что на этих холмах, окруженный разве что горами, лесами да озерами, стен нет.
Озера.
Путаясь в длинных платьях, Ника изменила направление бега. Топот сотен ног вокруг сотрясал землю; среди скоростных ветров в небе вспыхивали одна за другой молнии. Рядом с ней воткнулись несколько копий. Ника запоздало отскочила вбок, споткнулась, и, подымая клубы пыли с листвой, кубарем покатилась к подножию холма.
Мелькание мира вокруг остановилось. Несколько бесконечных секунд Ника лежала, глядя на неоднородную текстуру камня и пытаясь сделать вдох; где-то рядом слышался плеск озера. Вставай, подумала она. Очередное копье воткнулось в землю рядом.
Пошатываясь, Ника кое-как поднялась и ступила к озеру; от дрожи мчащихся с холма рабов зеркальная гладь зашлась рябью. Зачем-то Ника скинула кирасу и сделала несколько неровных шагов к воде. Последний шаг перемешался с мыслями о безопасности и толкнул тело навстречу глубине.
...чтобы вынырнуть из стены. Некоторое время она судорожно кашляла, стоя на четвереньках на гранитном полу. Безопасность, думала она, убирая прилипшие к волосам и одежде водоросли. Я в безопасности.
Небольшая, всего в несколько шагов комнатка, сложенная из грубых, местами заплесневелых, блоков. Тусклый свет факела не может разогнать тьму по углам. Ника с чавканьем села - жидкость, натекшая из платьев, собралась в небольшую лужу; затылок пульсировал тупой болью.
- ВЫХОДИ, ДРЯНЬ! - Минервин рев прорвался сюда сквозь толстые стены. Ника услышала приглушенный гул воинов, басистый грохот и затяжной стон. Пол дрогнул; несколько капель масла из факела с шипением упали в натекшую воду.
Ника спрятала лицо в трясущихся коленях. Я в домике, я в домике, думала она, затем издала истеричный смешок; это несколько освежило сознание.
Она услышала, как что-то царапается о стену снаружи. Нужно сидеть тихо, не создавать ничего, не убирать холод и боль - иначе Минерва почувствует, где я. Она покрепче обняла себя - холод проедал тело до самых костей. Шум воинства разбавил еще один басистый стон. Пол вздрогнул.
4
С раннего утра Инга на работе - неустанный приплыв клиентов не дает ей расслабиться.
- Побольше горчицы, пожалуйста, - говорит Инге мужчина с пышными усами. - И черный кофе. Без сахара.
- Хорошо, - отвечает та, принимаясь за работу. Мельком смотрит за окно - велика ли очередь.
Адриан стучался к ней несколько ночей назад. С того момента она видела его всего раз - трезвого - в супермаркете; он пытался окликнуть ее, но Инга спряталась среди людского потока у кассы.
Она пытается заменить зудящие думы в голове (Адриан) на другие. Сны.
Сегодня мне снился странный сон, думает Инга, переворачивая сосиску. Я стояла на холме, окруженном густой стеной леса; на его вершине находилось огромное дерево без листьев. Оно очень быстро росло: корни с треском, словно черви, въедались в почву, крона разрасталась, заслоняя бронзовый свет солнца от других деревьев. Без света они умрут. С криком я взяла топор (он, кажется, всегда был рядом) и принялась рубить ствол - щепки разлетались искрами, лезвие вязло в густой темной смоле, но я продолжала бить. Наконец дерево упало, но из пня выросли новые побеги, черные и колючие.
Утром я проснулась мокрой от пота.
- Девушка, можно быстрее? - мужчина с густыми усами опускает руку, на которой блеснули часы. Полуденное солнце заставило его кожу раскраснеться, словно панцирь варенной креветки.
- Да-да, уже все, - Инга протягивает ему заказ. - Следующий! - Выкрикивает она, убирая надоедливую прядь с потного лба.
Наконец толпа редеет. Инга прикрывает окошко, переворачивает табличку на нем ("Закрыто") и выходит из душной кабинки глотнуть свежести воздуха.
- Инга! - женщина из соседнего лотка - булочная - прерывает начавшуюся, было, нирвану. - Привет, - она широко улыбается. Жизнерадостный тон сочетается с полнотой ее тела. Соседка закрывает дверцу и тяжелой поступью подходит к Инге, доставая на ходу тонкую сигарету. - Неразумно придумали с перерывом, правда? Пока обед у тебя, голодающие со всего света шли бы ко мне. Когда я вышла бы покурить, народ бы на всех парах плыл к тебе, подхватывая слюнки, - охватив худощавое тело Инги взглядом, она улыбается какой-то понятной лишь ей шутке. - Ты не против? - она вертит сигарету в пальцах.
- Да ради Бога.
- Как сама? Клиенты весь день ходят, жрать хотят, поговорить нормально не с кем, - женщина резко чиркает зажигалкой; Инга тем временем пытается вспомнить ее имя. Наконец, глядя, как ветер относит первое облачко дыма, со вздохом сдается.
- Все нормально.
- Что там твой бывший? Видела его где-то тут недавно.
- Да ничего. Пытался заползти ко мне на днях.
- Не везет тебе с мужиками...
- Угу. Этот еще и не оставит меня в покое никак. - Инга морщится от дымного запаха; она редко ощущала яркость эмоций, но эта женщина начинала вызывать что-то сродни раздражению. Инга, пересилив себя, выдавливает:
- Как ты?
От пешеходного потока за дородной женщиной отделилась фигура, направляясь в их сторону.
- Ой, а у меня... - Инга кивает за спину соседки. К ним подходит полицейский.
- Что ему тут сдалось? - прошипела соседка, выкидывая бычок; тот, жалко кувыркнувшись, растаял в горе мусора.
- Здравствуйте, дамы, сержант Тисо. Курим?
- Да я уже все...
- За курение в общественном месте - штраф. - Он смотрит на Ингу, на гладком лице читается вопрос.
- Я не с ней, - отвечает та. - Я, наверное, пойду. - Она попятилась. Полицейский тем временем повернулся к полной даме.
- Ну, а насчет вас... - Инга захлопывает дверь коморки, не услышав продолжения - шум улицы тонет за стенами.
Нужно работать дальше, думает она, переворачивая табличку - подходит очередной клиент.
Незаметно для самой себя Инга снова погружается в пучину мыслей. Это странное, чужое, так не подходящее к реальности слово - сингулярность. Почему оно не оставляло ее? Если разбить яйцо, добавить масла, соли и сахара, можно получить противный коктейль. Если же все тщательно взбить - рождается новое блюдо, майонез. Старое пропадает, создавая новое из разрозненных частей. Такой себе сингулярный майонез. Инга бы улыбнулась, да не может - всю глубину эмоций она оставила где-то позади, за чертой юности.
Жак говорил об образах, которые что-то значат, и их нужно реализовать. Значит мне, подобно кулинару, нужно выплеснуть наружу всю радость и боль, перемешав их в коктейль "новая Инга"? Останусь ли я собой тогда? Или же просто вернусь к истокам детства?
Где-то между раздумьями и редеющим потоком посетителей подкрались сумерки. Закрывая поднадоевшую каморку, Инга слышит звяканье ключей рядом.
- Как ты? - осторожно спрашивает она соседку.
- Хорошо, - отвечает та, склонившись над замком. В двери что-то клацнуло; женщина, выпрямившись, бросает ключи в сумочку.
- Как с полицаем? Заплатила штраф?
- Договорились. Хороший оказался парень, - соседка дергает на всякий случай дверь. Затем, оставляя за собой кисловатую смесь из пота и табака, проходит мимо без прощания.
Инга немного постояла, наблюдая, как фигура растворяется в угасающем дне. Закрыв свою дверь, ныряет в темную улочку - ей нужно идти на встречу с Жаком. Несмотря на новую жизнь, что-то продолжает терзать ее; и она многое ему не сказала.
5
В квартирке Жака, как всегда, тепло - затхлый воздух через время окутывает покрывалом уюта, словно в гнезде. Инга немного ерзает в старом кресле, чувствуя давление пружин в его недрах. Жак небольшими шажками заходит в комнату, держа в правой руке чайник; пара чашек уже стоит на столике перед женщиной.
- Давайте я помогу... - она собралась было встать, но тот обрывает ее:
- Не нужно. Садитесь, - и присаживается сам напротив женщины. Пока он разливает чай, в комнате царит молчание. Взгляд его напомнил о старом, умудренном пинками и собачьей жизнью, псе. В прошлый раз он смотрел на Ингу иначе.
- Что вам снилось сегодня? - без обиняков начинает Жак.
- Это так важно? - Инга вспоминает огромное дерево, холм, хаос и разруху. - Это лишь сон.
- Во снах с вами говорит душа, я уже говорил вам. Поэтому хорошо бы знать...
Этот взгляд. Неужели из-за нее?..
- Давайте сегодня обойдемся без этого всего, - меньше всего Инге хотелось возвращаться к ночным кошмарам. Она незаметно провела пальцами по подлокотнику, ощутив шероховатость ткани на нем.
- Так о чем вы хотите поговорить? - мелко дрожащими руками Жак подносит чашку к губам. Все-таки он стар, думает Инга, если бы не блеск ума в его притухшем взгляде.
Этими самыми глазами Жак пристально, совсем непрофессионально, сверлит Ингу. За темным окном, резво звякнув, проезжает трамвай.
- Эм...
- В таких случаях обычно говорят о детстве. Не переживайте, за эти стены ничего никогда не выходит.
Инга нервничает, затем, как и Жак, берет чашку в руки.
- Хорошо. В любом случае, я все равно собиралась вам это рассказать. - Она немного греет пальцы теплом фарфора, но не пьет. - Я не помню несколько недель своей жизни. Многие люди, возможно, скажут то же самое, но эти пятнадцать дней выпали у меня из памяти подчистую. - Она делает глоток напитка.
- Мне было семь лет... со мной и мамой с полгода жил мужчина - мой отчим, хоть мать и хотела, чтобы я называла его папой... в общем, неважно... Он был милым, но иногда выпивал и прикладывал руку - меня не трогал, доставалось матери. Почему она с ним не порвала, я не знаю. - Неподвижный Жак почему-то напомнил Инге съеженный осенний лист - увядающий и мятый, но с отчетливыми зелеными жилками.
- Продолжайте.
- Как-то мать задержалась на работе... - голос Инги был ровным, будто она рассказывала чужую историю. На Жака не смотрела - отражение чайника на столе занимало ее больше.
- Что было дальше?
Дальше... Девочка покачивалась на качели в саду, ожидая прихода матери. Еще зеленые холмы вокруг окрасились оттенками заходящего солнца. Стояла ранняя осень - деревья только начали сбрасывать листву, и та лежала небольшим слоем на земле. Девочка подняла один из них. Когда-то ее удивило - все растения живые. Бурьян, цветы, даже листья - все дышало жизнью, было одним из ее проявлений; с того момента она перестала их рвать.
Девочка повертела лист в руках - бледно-салатовый, искривленный - он уже отбыл свое. Носители-деревья готовились впасть в спячку, скинув ненужную сейчас обертку жизни.
Она увидела, как загорелся свет в доме. Она побежала на крыльцо, отбросив листок; тот в плавном танце опустился на желтеющий ковер.
- Отчим приперся пьяным. И злым. Он хотел сделать что-то ужасное - я не помню, что, помню, как бежала от него и закрывалась в шкафу. Слышала его пьяный рев за дверцами, он был все ближе. А после... после - провал. Я очнулась рядом с мамой возле двери психолога.
Инга делает очередной глоток и ставит кружку на столик.
- Позже я узнала, что в эти пару недель я жила обычной жизнью, но вела себя нетипично. Отчим умер - я, якобы, подсыпала ему в кофе крысиный яд. Мама, конечно, плакала, но списала все на детскую наивность - мол, я хотела чтобы он лишь приболел и остался с ней подольше, не пропадая ночами. Потом так же я чуть не отравила маму - она почти не обращала на меня внимания, горевала за кончиной муженька. Так говорили. У кабинета врача я пришла в себя уже после этого всего. Тогда мне стало страшно, я хотела взять маму за руку, но она ее убрала. С тех пор у нас общение как-то не заладилось. - Инга поднимает на Жака пустое лицо. - И я, кажется, потеряла способность чувствовать. В смысле они есть, эмоции, но будто за ширмой, далекие. Иногда они прорываются потоком, но я держу их. - Она сглотнула комок в пересохшем горле. - Вы довольны?
- Что сказал вам врач, вы помните?
- Не очень. Это был не последний мой доктор. Они все проходили много вариантов - от раздвоения личности до кучи чего еще. Обычно сходились на моей стервозности и подавлении плохих воспоминаний - для каких-то серьезных болячек я все-таки была мала.
Жак пристально смотрит на Ингу; она не может разгадать того, что скрывается в его взоре. Затем он начинает говорить.
Говорил он много. Об образности подсознания, которая у каждого своя, об уникальном внутреннем мире человека. Про различное восприятие одинаковых вещей людьми - это казалось ему особенно важным, он возвращался к этому снова и снова под разными углами. Банальные вещи. В конце концов, понуро слушавшая Инга оживает:
- Вы ведете к тому, что каждый нормален по-своему.
- Да. Более того, "нормальности" как таковой нет. Это средневзвешенное состояние общества, любое отклонение от него считается неправильным. "Это нужно лечить" - штамп. "Нормальность" придумал среднестатистический человек, которого не существует.
"Неужто вы утешаете меня, доктор?..". Инга улыбается одними губами:
- Кажется, я поняла, почему у вас отобрали лицензию.
- Спросите об этом того, кто меня посоветовал. О том, как он не удовлетворен, - отвечает более щедрой улыбкой Жак.
Навалившуюся массу тишины разбавляет лишь мерный стук часов. Инга не выдерживает:
- Говорят, что вы, психиатры, вместо головы человека видите аквариум, чудовищ и созданий, которые там живут. Что вы видите у меня в голове?
- Можно было спросить и попроще, - уголки его глаз весело сложились. - Вам лучше отдохнуть. Я, кажется, знаю, что нам мешает, но нужно кое-что уточнить.
- Наверное, сказывается ваш опыт - те, другие, ничего вразумительного не говорили.
- Я лишь ставлю диагноз и выбираю направление лечения - впереди может быть много работы.
Договорившись увидится в среду, они простились; сегодня Жак не взял денег.
6
Ника точно не знала, когда прекратился хаос за стенами. В конце концов абсолютная тишина растормошила ее не хуже трели будильника, напомнив правила: если она не будет создавать, то растает, растворившись на атомы в этом тусклом свете. Неподвижность сделает ее бессознательной частью мира - такой же, как цветок, камень или эта комната.
Ника подняла тело в полный рост. Переменчивый свет угасающего факела игрался с контурами ее лица; платья практически высохли, не доставляя неудобств.
Пора выходить, нужно раз и навсегда расставить все точки. Если договориться с Минервой не получится... что ж, она готова встретить ее воинство. Даже самый глупый шаг лучше бездействия.
Ника прикрыла глаза - на секунду ее пронзил гул вибраций. Она выбрала наиболее быстрый вариант перемещения - дверь - что уже материализовалась возле нее.
Ника шагнула навстречу проему. Дверь со скрипом отворилась; после тьмы комнатки неяркий свет ослепил женщину. Она прикрыла глаза ладонью и, прищурившись, осмотрелась - большой, оббитый дубовыми панелями зал, масляные холсты на стенах. Ее дом, но все словно после торнадо: многотонная люстра упала, проломив трапезный стол, стены пестрят трещинами. Полная разруха. Остатки обивки местами перемазаны чем-то красно-черным, переходящим в отпечатки ладоней на одном из окон; молочное марево за ними сменила темнота. Ника убрала ладонь от глаз.
Дверь за спиной резко стукнула - обернувшись, Ника увидела лишь голую стену с криво висящей картиной.
- Привет, подруга, - знакомый голос исходил из кресла, что чудом уцелело у едва тлеющего камина.
Панцирь Минервы был мят и окрашен алыми пятнами в тон замазанных стен и отпечатков на окне. Левая нога плотно перевязана какой-то тряпкой, но главное - лицо: синяки, на скулах краснели полосы ран.
- Ты сейчас можешь меня уничтожить и не поперхнуться. - Минерва пыталась смотреть с вызовом, но видно, каких усилий ей это стоило. На хищном лице скользнула гримаса боли.
Ника замерла в нерешительности - глаза лихорадочно пробежались вокруг в поисках ловушки. Затем она осторожно выдавила:
- Твоя работа? - женщина кивнула на багровые мазки и отпечатки. - Что ты туда отправила?.. - дыхание Ники участилось.
- Пока ты благополучно пряталась, страж, извне, навестил нас. - Минерва попыталась встать с кресла, но тут же упала обратно. Скривившись, продолжила:
- Он был слеп и глух. Мы не враги этой дряни, ты и я, но оно не слышало моих слов. Был единственный вариант - отправить послание твоим методом. Он ушел, и теперь будет идти навстречу агрессии снаружи, у себя.
- За окнами больше нет белизны... - только густая темнота. Ника видела свое отражение в высоком стекле - оборванные платья, отяжелевший взгляд, левый рукав оторван напрочь.
- Если мы не вмешаемся, эта штука - наш якобы охранник извне - убьет себя. А с ней умрем и мы. - Недоуменный взгляд Ники скрестился со взором Минервы. - Я же была там, забыла?
Ника плавно подошла к воительнице, пройдя возле камина - пламя, вспыхнув, заплясало в танце; никакой ловушки, похоже, нет - Минерва действительно слаба и не может творить, не может даже избавиться от своей боли.
- Почему бы мне просто не убрать тебя?.. - Ника сообразила, что прошептала это вслух.
- Не до этого сейчас, - воительница дышала осторожно и медленно - видимо кираса не спасла от сломанных ребер. - Нужно вмешаться, и нужен воин, который выйдет наружу. Тебе нужна я.
- Ты окрепнешь, вернешься и снова нападешь на меня.
- Я не могу по-другому, ярость моя стихия и я это не контролирую. Мне нужно от нее избавляться или она сожрет меня.
Что-то в пламени громко треснуло. После секундного раздумья Ника говорит:
- Ты - человек чести. Дай мне слово, что не будешь больше меня трогать.
У Минервы дернулась верхняя губа; взглядом, казалось, она могла бы испепелить женщину, что, несомненно, и попыталась бы сделать раньше. Сейчас же выдавливает еще более низким, чем обычно, голосом:
- Обещаю.
Ника - впервые за очень долгое время - широко улыбнулась.
- Что дальше?
- Пойдем к источнику, в лес, откроем путь наружу. А дальше я справлюсь.
Никина улыбка начала таять:
- Другого пути нет?
- Нет, ты сама это прекрасно понимаешь. Если мы хотим жить дальше, конечно.
Ника молча обошла упавшую люстру, направившись к стене. Мгновение - и на месте перекошенного холста появилась массивная дверь, абсолютно не сочетающаяся с былым великолепием зала.
- Идешь? - женщина обернулась к креслу Минервы. Та, с помощью подлокотника, кое-как поднялась и уже стоит, пошатываясь. Взгляд ее напоминал о затравленном звере.
- Я не могу.
Ника материализовала грубый костыль на кресле. Без слов благодарности Минерва запихнула его под мышку и похромала к двери, постукивая опорой.
- Ты первая, - говорит она.
Ника навалилась на тяжелую дверь и шагнула за порог, ступив на покрытую листвой тропинку. Звуки природы окружили разом - стрекот сверчков, редкие трели птиц; в легком шепоте ветер колышет листья где-то вверху. Она подымает голову и не видит неба за переплетением ветвей. Здесь, в лесу, практически царит тьма.
Она услышала шорох за спиной - значит Минерва уже рядом. Ника подняла руку ладонью вверх - в ней возник холодно сияющий шар и рассеял клочок темноты. Ветви, что было тянулись к ним, с шелестом спрятались за яркий ореол. "Словно змеи", - мелькнуло в голове.
- Вперед, - прозвучал знакомый голос из-за спины.
Подняв шар повыше, Ника двинулась вперед. Некоторое время женщины молчат, чутко реагируя на звуки - среди тьмы леса были вещи, которых боялась даже Минерва. Постепенно шум природы затих, воздух будто стал гуще - только шуршание шагов и прячущихся от света ветвей тревожило слух.
- Там, снаружи, все по-другому, Ника. - Неожиданно мягко выговаривает Минерва. - Все как будто... более осязаемое, но и более плоское. Ты не можешь напрямую творить. Главное там - действие, движение. Подожди минуту. - Минерва оперлась на костыль и зашлась в громком кашле. Сплюнув багровый комок, продолжила. - Та вещь снаружи, что была у нас, непонятлива, слепа и глуха. То, что она напала на нас... на меня - свидетельство ее нарастающей паники. - Яркий свет шара отбивался в узких зрачках женщины, придавая ей еще более дикий вид. - Нужно будет уберечь ее, дать ей время прийти в себя.
- Хорошо, мне-то что? Идем дальше.
Тропа становилась шире, понемногу разрастаясь в окруженную деревьями поляну. Странно, что здесь так же темно, подумала Ника. Она глянула на небо - там царит темная ночь без звезд.
В центре лужайки Ника увидела переплетенное из ветвей и корней ложе. На другой стороне, как раз напротив тропы, высилась скала с выбитыми в ней вратами.
- Снаружи я поняла, что мы с тобой вполне заменимы. - Женщины подходят к колыбели. - Если страж снаружи не поменяет правила - на наше место могут явиться другие. Другие воин и философ.
- Расскажешь об этом потом, - обрезала Ника.
У ложа она сдавила шар в кулаке - свет здесь больше не нужен. Они подходили к колыбели вплотную; среди переплетенных корней лежала девочка лет семи. Она мерно дышала - длинные ресницы на веках подергивались в дреме. Пахло свежевскопанной землей.
- Она прекрасна, - тихо сказала Ника. Женщина услышала, как листва позади перестала шелестеть - значит, Минерва остановилась.
- Пора, - негромко сообщила та, словно боясь потревожить спящую.
У Ники в руках появилась игла - длинная и тонкая; она упирает ее кончик у виска девочки.
- Прости меня.
Ника надавила на иглу - та, немного согнувшись, с усилием вошла в кость черепа; спящая протяжно сделала последний выдох.
- Времени мало, - смахнув влагу на глазах, сказала Ника. Врата в скале с грохотом, словно нехотя, пришли в движение. Гранитные створки, осыпая прилипшую за десятилетия пыль, начали открывать проход.
- Твой черед, Минерва, можно идти наружу.
Молчание в ответ.
Ника обернулась - возле сплетенной колыбели валялась кираса и созданный наспех костыль; вздох ветра выдул из доспеха щепотку пепла. Минервы больше нет.
Яркий свет из-за врат копьем пробился сквозь приоткрытую щель. Смутный коктейль из эмоций резко заглушился одной - решимостью; идти наружу придётся ей, больше некому. Ника ощутила, как вместо оборванного платья на ней появился доспех, сверху материализовалась броня. Почувствовав в руке непривычную тяжесть копья, Ника начала идти навстречу расходящемуся проходу. К решимости прибавилось еще одно стремление - ярость. Кто-то снаружи заставил паниковать существо, охраняющее их мир.
Никин контур начинает пропадать среди слепящего сияния из врат.
7
Инга сидит в одиночестве на кухне и делает глоток подстывшего чая. Смятение с примесью паники после ее откровений у Жака только усилились, никакого облегчения. Она смотрит на мутноватую жидкость в кружке, представив, что этот напиток - эликсир спокойствия, и подносит чашку ко рту. Не помогает.
Неровный стук расходится по квартире. Инга плетется к двери.
- Адриан, ты?
- Я. Инга, открой. Нужно погвр. Ть. - Нетвердый говор выдает его состояние - снова пьян.
Не осознавая до конца, что делает, Инга снимает цепь с двери. Клацнув замком, открывает вход и тут же отскакивает - в коридор вваливается небритый мужчина с вытянутой в поиске опоры рукой. Упав на стену, икает.
- Туалт, - от него нестерпимо несет перегаром.
- Прямо, - Инга отступает в сторону; Андриан с топотом бежит к унитазу.
Зачем я его впустила? Присев на кухонный табурет, Инга взбалтывает ложкой окончательно остывший чай. Наверное, мне нужна опора, думает она под рычание гостя из-за стены.
Она делает последний глоток, когда Андриан появляется возле кухонного порога. Его немного пошатывает, но чувствует он себя лучше - это видно.
- Дай воды, - обтерев губы рукой, говорит он.
- Вон стакан, вон кран. Бери.
Андриан налил себе воды. Инга молча наблюдает как жадно он глотает прозрачную жидкость.
- Чего ты хотел? - мужчина уже поставил стакан и уставился на Ингу. - Ты преследуешь меня, постоянно. Чего тебе вообще надо?
- Я... это... хотел... хочу извиниться.
- Ты ни разу не навестил меня в больнице.
- Мне было стыдно приходить... Я могу сесть?
Инга кивает.
- Прости меня. Когда я пьян, я сам не свой. - Адриан с противным скрипом отодвигает табурет, затем присаживается, положив руки со сведенными в замок пальцами на стол.
- Это все? Ты и сейчас пьян.
- Не сильно уже. - Он громко вздыхает, в очередной раз обдав Ингу стойким запахом. - Ты нужна мне.
- Ты вообще представляешь, как это - лежать неделями в больнице? Когда к тебе никто не ходит, никто не приносит тебе еду? Когда твои соседки за глаза жалеют тебя - санитары постоянно заняты, а встать и самой банально сходить в туалет ты почти что не можешь? Я уже молчу о том, как ты обращался со мной. Ты... ты... - она не может подобрать удачный синоним, что включал бы в себя дерьмо, урода и пьяницу.
- Извини, такого больше не будет.
Инга берет чашки и подходит к раковине. Нервно ополаскивая их под интенсивным напором, говорит:
- Не везет мне на мужиков. Каждый, блин, каждый оказывается козлом. Но, Адриан, из них ты - царь, просто король козлов, - она резко поворачивается к мужчине. - Ничего между нами больше не будет, уходи.
- Нет, я попросил прощения. А ты назвала меня козлом. - Он, поджав губы, нервно хрустнул пальцем.
- Потому что ты и есть козел.
- Извинись.
- Еще чего - просить прощения у козла.
- Извинись! - он вскочил, с силой ударив кулаком о стол; Инга вздрогнула, попятившись. - Ты доводишь меня, еще и называешь козлом. Извинись, сука.
Инга запоздало понимает, что сейчас начнется. Она выбегает из кухни в темную ванную и защелкивает дверь.
- Куда ты, дрянь?! Выходи!
Бум. Удар о дверь заставляет Ингу еще сильнее сжать плечи.
- Выходи, мелкая сука! Я не закончил!
Бум.
Бум.
С четвертым ударом замок не выдерживает - дверь с треском вылетает. Адриан хватает Ингу за волосы и тащит на кухню. Женщина брыкается и царапается, но он уже швыряет ее прочь. Падая, она ударяется лицом об угол стола; отползая, чувствует как по губам и подбородку течет что-то теплое.
- Тебя нужно проучить, не все из тебя выбил. - Он, сопя, начинает расстегивать ширинку, но та заедает.
Инга вытирает кровь. Взгляд сам по себе ложится на кухонные лезвия, что как раз повернуты к ней ручками; неудержимое желание схватить одно пугает ее.
Нет, думает женщина. Она краем глаза видит, как Андриан заканчивает возиться с собачкой. Рука, словно сама по себе, хватает нож; изнутри закипает незнакомое чувство - ярость.
Инга закрывает глаза, со всех сил желая исчезнуть из этого кошмара.
Инга поднимает веки. Она находится на поляне, что окружена стеной из вековых деревьев. В безоблачном небе появляются первые лучи рассвета. Рядом находится ложе из причудливо сплетенных корней; тут же валяется панцирь легионера, его рельефное сечение рассчитано на женщину.
- Где я?.. - шепчет она.
- Дома, - Инга оборачивается на звук. Мужчина в свободных одеждах, скрестив перед собой ладони, пристально смотрит на нее.
- Я - Тот, философ. - За его спиной высится скала с каменными вратами; приглушенно лязгнув, створки закрываются.