- Боже мой, Джейн, я, кажется, умираю! Я вся в крови. Голос дрожал истерически от ужаса за себя.
- Что ты так перепугалась? Это, скорее всего, менструация. Неужели первая? Первая? Юлия?
- Да...
- Моя ты кошечка, дурочка. Ну, ничего страшного: ты и взаправду стала девушкой - только и всего. Разве Виннифред не рассказывала тебе, что это когда-нибудь произойдет? Я удивляюсь, что этого не случилось раньше при твоих формах. Я уже с двенадцати лет познала все эти "прелести". И все-таки эта Виннифред не была тебе матерью. До того, как ты приехала, мы получили от нее письмо. Ух, и расписала же она нам тебя! И такая ты, и сякая ты, да еще вроде спишь с каждым встречным и поперечным! А когда ты приехала, смотрим, вроде девка, как девка. Не похоже, что гулящая, - продолжала Джейн, прищурившись.
Юлию... неожиданно вырвало. Вода и желудочный сок склеили шерсть на ковре. Спазмы не прекращались. Она рыдала, мотала головой, каталась по полу, как будто ее пинали ногами. Это была истерика. Из носа пошла кровь. Это было жуткое зрелище. Джейн, как могла, успокаивала девушку, хотя давно уже плакала вместе с Юлией.
На плач и шум примчались дети. Все они тоже начали голосить. Плач стоял на весь дом. Джейн пыталась не плакать, но слезы текли не переставая. Женщина поняла Юлию.
Ей все стало ясно. "Ведь, они были сиротами".
"Ах, как она раньше не могла это понять? Как она только могла смотреть на эту добрую и чистую девочку глазами злобной Виннифред? А ведь брат предупреждал, что Виннифред верить нельзя. Ах, как она виновата перед Юлией".
- Девочка, бедная моя Юлия! Голубушка моя, цветочек мой, ягодка моя, - шептали ее губы опять и опять. Птичка моя, добрый мой воробышек, - плакала и плакала она.
Ребятишки, кто умел говорить, стали повторять за матерью слово в слово:
- Ягодка моя!
- Цветочек!
- Воробышек... любимый. Птичка моя!
- Юлия... дочка... сестричка.
Дети картавили. Их голоса звучали, как серебряные колокольчики. Они повисли на ее плечах. Целовали ее волосы, уши, затылок, руки. Юлия перестала плакать: ведь ее все любили. Она дышала запахом этих мальчишеских губ. Они пахли молоком, землей, хлебом. Они все любили ее. Ей никогда не выпадало столько любви. Это было счастье. Все, все любили ее. Пришло открытие, которого она не знала. Она даже не мечтала о таком. Но, вот это случилось. Было рядом. Было вокруг нее. Внутри нее все пело и смеялось. Она обняла их всех. Ее руки обвили их ноги, руки, головы, шеи. Они были вместе. Она стала частью их семьи. Слилась с их сердцами, любовью, запахами своей новой жизни в настоящей семье.
Джейн смотрела на детей и сомнамбулически повторяла: - "Их стало пятеро... их пятеро... их пятеро!"
Юлия тоже стала ее ребенком, хотя по возрасту, они больше походили на сестер. Шоры лжи о ней, которые подарила злая мачеха Виннифред, спали с глаз Джейн. Да, она чудовищно возненавидела себя за свой грех. Женщина нервно вытерла руки о передник. Ей было стыдно за свои вчерашние секреты от Юлии.
- Дети! Во двор! Да помойте руки! Юлия! А что в письме? Оно от отца? - торопливо подталкивала она детей к выходу.
- Это от Джимми. Он зовет меня в Англию... Впервые предлагает выйти за него замуж. Отец согласен... обговорено, - говорила Юлия сквозь слезы... хохоча.
- Вот тебе полотенце! Иди в душ немедленно. Я тут все уберу от твоей крови, детка, - рассмеялась Джейн радостно и непринужденно.
Юлия стояла под теплыми сильными струями воды. Она истязала свое тело. Ее жгла ненависть к Виннифред.
"Почему она не может меня оставить в покое? Почему она мучает меня за тысячи и тысячи миль? Сколько боли, горя, несчастий она мне доставила. Неужели этого мало? И нужно еще, и еще? Что ей надо от меня?"
Ей было жаль себя. И было страшно... опять за свою судьбу.
Она не знала почему. Ей было больно, больно... больно. Она оступилась и... упала. Царапина рассекла ее колено.
"О, Господи, не слишком ли много для одного субботнего утра?"
Да, это было необычное утро. Все перемешалось. Стало ощущениями. Сегодня у нее впервые появилась... настоящая любящая мать! Ею стала... Джейн. Она перестала быть... гостьей в этом доме. Ее новая семья... любила ее, и Юлия любила всех вокруг. Эта новизна будоражила сердце. Она встала на колени и перекрестилась. Она молилась без слов. Бог любил ее. Это открытие не было новым! Ее душа чиста и невинна. Она легла на пол, вытянув руки и ноги. Луч солнца скользил по ее телу как благословение с неба. Захотелось улыбнуться, и она это сделала.
"Юлия, милая Юлия, все любят тебя! Ты красавица! Ты прекрасная душа. Твое тело превосходно. Твой характер благороден, возвышен. Все любят тебя, милая Юлия. Это тебе мое благословение..." - слышалось у нее в ушах. Она молчала. Хотелось тишины и безмолвия вокруг.
"Кто говорил с ней? Она не знала. Был ли это Голубой Бык? Была ли это ее мать? Или Джимми? А может, это был... ее Ангел Хранитель?"
Она боялась открыть глаза и повернуть голову. Она знала, что в этих словах правда. Истинная, правда, во всем.
Солнечный луч тем временем остановился на ее зрачках и раскалил ресницы. В голове рассыпались темные пятна. Веки закрыли глаза. Перед ней поплыли розовые, голубые и зеленые змейки. Зверюшки походили на маленькие волоски. Они кружились, плавали, изгибались вверх и опускались вниз. Когда же она мигала, то все повторялось снова: "Опять родились змейки... змейки... змейки!" - Это стало куплетом песни.
Юлия встала и, не открывая глаз, подошла к кровати. Она плавно отвернула одеяло и легла вздохнув. Перед ее глазами стояла умершая когда-то давно мать. Это не испугало. Хотелось думать, что это сон.
Было легко и хорошо на душе. Она присмотрелась к знакомому лицу и улыбнулась. Мать, лучшую мать на земле, звали... Джейн. Хвост был... русалочий. Змеек не было. Минута и... Юлия спала. Ее дыхание стало непринужденным и еле слышным.
Ее мать Джейн и в самом деле подошла на цыпочках к кровати дочери и поправила одеяло, аккуратно завернула угол пододеяльника. Задернула занавески. В спальне стало темно, мирно. Сюда вернулось детство.
Конверт лежал на полу.
Он был отправлен из Кейптауна почти две недели назад.
- Интересно, как выглядит этот ее жених Джимми? - Загляделись на себя в зеркало русалки. Их выплеснули волны из сновидений Юлии.