Я проснулся от холода. Еще не открывая глаз, почувствовал, что лежу на чем-то жестком, а в спину мне дует. Сначала я думал, что продолжается сон, в котором я лежал на холодной земле под дождем, не в силах пошевелиться. Но физические ощущения были слишком реальными для сна - даже для моего сна. Я потянулся и тут же обо что-то ударился рукой. Пришлось открыть глаза. Так и есть, снова спал на полу. Правда, на этот раз я зачем-то забрался под стол, об ножку которого и ушибся. Входная дверь была открыта настежь, позволяя мне в полной мере наслаждаться сквозняком. Подняться я был не в состоянии - спина страшно ныла. Так что я добрался до двери ползком, захлопнул ее и снова упал. Видно, я всю ночь спал на ветру, потому что вдобавок ко всем несчастьям у меня обнаружился еще и насморк. Я полез в карман за платком, но там его не оказалось. Ну конечно, он выпал и сейчас валяется под столом. Кое-как я дотащился до своего "спального места" и подобрал платок. Помимо него под столом нашлась еще и куча свежей древесной стружки. Я с сомнением посмотрел на свои руки. Несколько ногтей были сломаны, под ними темнела запекшаяся кровь. Неужели снова?
Я ненавижу полнолуния. Ненавижу потому, что зверь, который живет во мне, берет надо мной верх. Иногда мне кажется, что он надо мной нарочно издевается. И самое неприятное, что я почти никогда ничего не могу вспомнить. Вот и сейчас - видно, это я ночью расцарапал доски под столом, неизвестно зачем. Я оставил дверь открытой - может, не смог лапой управиться с щеколдой, а может, слушал грозу. Черт его знает, вдруг и сон про холодную землю и ливень - вовсе не сон, и я на самом деле валялся где-то на траве, подставляя морду потокам воды. Замечательно устроился - он бегает под дождем, а простужаюсь я. Он жрет какую-то гадость, а я потом мучаюсь расстройством желудка. Может, я еще и детей успел наплодить?
Нет, этого только не хватало. Абзац пришел. Вернее, пришла. Стучит каблуками по дорожке, скрипит ступеньками. Она не обижается, когда я ее называю абзацем. Говорит, это оригинально. Ну-ну. Вот, сейчас опять начнется. Я пытаюсь избежать хотя бы части расправы: вползаю на кушетку и делаю умное лицо.
Она появляется в дверях - темный силуэт на фоне бледного неба - вешает плащ на крючок, закрывает и запирает дверь, включает свет, ставит чайник, достает какие-то свертки из пакета, что-то бормочет, вытряхивает в мусорное ведро мою пепельницу. Я бессильно рычу с кушетки.
Не сердись, говорит она. Вот тебе пепельница, чистая. И вода скоро вскипит. Тебе надо чаю выпить, горяченького. Я, как назло, именно в этот момент громко чихаю. Ну вот, теперь еще и аспирин, двойная доза. И тройная доза расспросов: как вчера прошло превращение, где я простудился, почему не позвал ее - она же просила, чтобы звал, когда нужно помочь. Как ей объяснишь, что ничем она мне помочь не может? Ее ведь и не прогнать - обидится. И ладно бы обиделась серьезно, так, чтобы насовсем или хотя бы надолго - а то уйдет домой, поплачет и через час вернется. Я все понимаю, говорит. Дура. Если она не вопит в истерике: "Оборотень, оборотень!" и не говорит, что мне надо срочно лечиться (интересно, а где это у нас лечат ликантропию?), это еще не значит, что она меня понимает. Если бы понимала, то хоть иногда оставляла бы меня в покое. А то у нее теперь новая идея: покусай меня, говорит, будем вместе по лесу бегать. Тоже мне, жена декабриста. Сама не понимает, о чем просит. Мне даже кажется, что мое настоящее проклятие - вовсе не волк, который живет внутри и ссорится с человеком за право командовать мной. Проклятие - это когда она пытается меня понять.
Порой и в самом деле хочется укусить ее покрепче - пусть тоже каждое полнолуние мучается, разрывается надвое, по утрам бесится, что ничего вспомнить не может. Посмотрел бы я, как ей такое понравится. Но это я все несерьезно - хоть она меня и раздражает иногда, все-таки жалко ее, дуру. Такой судьбы никто не заслуживает.
Я тяну лапу за сигаретами - покурю, раз уж она мне пепельницу вытрясла. Сам бы я еще неделю бычки утрамбовывал - выбросить нетрудно, но как-то лень. Мне вообще много чего лень - готовить, одежду гладить, в доме убираться, хоть иногда и занимаюсь всем этим. Не люблю лишней суеты, когда без нее можно прекрасно обойтись - например, просто сидеть на кушетке, слушать, как идет дождь, и выдыхать терпкий табачный дым. Или, ухмыляется зверь изнутри, бежать по холодной и мокрой траве, без цели, без направления, бежать ради самого бега, никуда не торопясь. А ведь тоже неплохо, соглашается человек. Она, наверное, никогда этого не поняла бы: как так можно бежать неизвестно куда? Не буду я ее кусать, а то она еще заставит меня бегать кругами, как по стадиону, да еще и по секундомеру будет время замерять. Спасибо, мне и без этого тошно.
Она ставит на стол кружку крепкого горячего чая, блюдечко с бутербродами, садится рядом со мной на кушетку и обнимает. Глупости какие-то говорит. А еще от нее пахнет чем-то сладким, и не поймешь, то ли это духи у нее такие, то ли ела что-то. Вот волк бы сразу понял, что за запах, только волк улегся спать - свернулся клубочком, как собака, у души на дне. Прямо так и вижу эту картину. Идиллия. Может, ему коврик купить?
Ну вот, теперь она обиделась, что я смеюсь. Я же из-за коврика, а не из-за ее слов. Кто виноват, что ей вздумалось как раз сейчас сказать, что она меня любит? Встала, плащик набросила, дверь аккуратно за собой закрыла, чтобы не хлопнуть. А у самой слезы на глазах. Ничего, поплачет и вернется. Она ко мне привыкла. И я к ней привык. Я ее даже, наверно, по-своему люблю. Только не понимаю.