Фезонзак медлил, а головорез тем временем внимательно всматривался в человека, который только что попытался его убить, на шпагу в его руке, которая только что промелькнула перед его лицом и какая-то странная перемена происходила в его существе. Он не торопясь, вытащил рапиру, аккуратно положил на землю ножны и достал из-за пояса дагу, приготовляясь, таким образом, к поединку.
И тогда произошло событие, которое впоследствии сочли Божьим гласом, обращенным непосредственно к папе. На изображении Божьей Матери вдруг выступили слезы, и папа еще раз своими глазами увидел, как она страдает вместе с ним от того неисчислимого зла, которое творят люди в угоду своим страстям. - Этот союз противен Господу. Страшные беды обрушаться на головы тех, кто осмелится перечить Его воле, - пророчески изрек Григорий XIII.
Господа, спасайте свои жизни, ибо Дамоклов меч* висит над вами. Но скоро он упадет на ваши головы. Франция будет залита протестантской кровью. Вот и все, что я хотел донести до вашего сведения
- Вот послушайте, месье, у меня есть дочь. Однажды, с полгода назад, она относила ужин одному постояльцу, и, подавая ему горячий суп, пролила на его одежду. Дворянин пришел в ярость, и, схватив девчонку за волосы, начал нещадно ее лупить. Ну, ударил бы разок, другой, понятно, виновата. Но зачем истязать ее на виду у всех, точно какую-то потаскуху или еще того хуже - воровку. Ах, если б не вмешался месье граф…- Голос старика пересекся. Но тут он снова обрел дар речи и стал говорить с еле сдерживаемым негодованием, - мечи как-то сами собой выскочили из ножен. Никто и глазом моргнуть не успел, как злодей уже валялся под столом, пронзенный насквозь.
В Париж вошла ночь. И, незримые днём, в ее мраке, возникали тени. Тени зла и порока; они идут парижскими улицами, ища свои жертвы. Тьма - их царство. В те времена города не освещались фонарями, и лишь луна печальным сиянием своим могла помочь запоздалому прохожему. Ночной город - это лабиринт узких улиц-коридоров. Где-то, в самой их черноте таится опасность. И ничто не в силах победить власть тьмы, ибо день ушел, оставив мир для нее.
Мишеля охватила дрожь. Увидев лужи крови на полу, он побледнел сильнее, чем бледнеет осужденный, которому сейчас объявят смертный приговор. Не веря своим глазам, он даже затряс головой. Губы его шевельнулись, но ни звука не слетело с них.
На высоком кресле, за письменным столом, ножки которого заменяли позолоченные атланты, сидел пожилой мужчина. Его облачение составляли белоснежная сутана и черная накидка, по которым можно было судить о том, что он является приором - настоятелем этого монастыря. Перед ним стоял светловолосый голубоглазый молодой человек с чертами лица, настолько тонкими и мягкими, что его можно было принять за женщину. Одетый на нем камзол, сшитый с самой утонченной роскошью, дополняли широкие, но короткие штаны с лентами и сапогами из замши.