Каждое лето мир подходит к концу. Да, мир умирает каждое лето, а на его месте появляется нечто неописуемое, нечто неузнаваемое, безумное и дикое.
Каждое лето мир сходит с ума, и мы - вместе с ним.
Что виной всему? Быть может, зной?
Мы не виделись очень долго. Мне думается, что время нашей последней встречи относится к периоду правления Эхнатона. В отличие от названного фараона, мы не были в восторге от солнечного диска. Скорее, мы ненавидели его. И ей, и мне хотелось взобраться на самую высокую гору и, как следует прицелившись, пустить стрелу в самое солнечное сердце, а потом наблюдать, как солнце будет корчиться, как будет литься его расплавленная золотая кровь...
Впрочем, мы не жадны до крови или света. Мы лишь находим лето невыносимо жарким. Поскольку Человеку свойственно идти против Природы, Природа всегда мстит ему взаимностью. В связи с этим, вот уже второй месяц небо оставалось бесстыдно неприкрытым. Не знаю, что по этому поводу думали Природа, Солнце или само Небо, но мы находили такой порядок вещей форменным безобразием. Вместе с тем, осознавая свою ничтожность в масштабах Вселенной, мы только и могли, что сотрясать воздух вялыми проклятьями в адрес того же самого вещества, из которого сделаны мы сами. "Вялыми", потому что в такую жару тело обзаводится лишним весом незаметно для своего хозяина, даже если масса остаётся прежней.
Мы не виделись очень долго. Тем не менее, она вела себя так, будто бы мы ежедневно проводили по три часа за милой женской болтовнёй.
Мы встретились случайно, если допускать существование случайности как таковой. Но если и не допускать, мы всё равно встретились. Не то, что бы я очень ждала этой встречи. Честно признаться, она никогда не была моей злостной подругой, поэтому я позволила себе роскошь слегка о ней забыть.
Она же, как мне показалось, просто жаждала общения, будь то со мной, или с Солнцем, или с ближайшим фонарным столбом - если он окажется в состоянии вовремя кивать и вставлять приличествующие случаю реплики.
Именно в этот бессовестно знойный день из всех возможных объектов материального мира она выбрала в жертвы меня. Впрочем, теперь я могу ответить ей тем же.
Увидев меня, она изобразила на лице весь спектр эмоций. Надо думать, от жары контакты меж нервами оплавились, потому что не сразу мне удалось понять, рада ли она меня видеть, или собирается испустить последний вздох прямо посреди пустынной улицы.
Улица была пустынной, потому что солнце недавно прошло зенит, тщательно загнав всех горожан в тёмные и прохладные места, где им надлежало храниться до наступления вечерних сумерек или истечения срока годности. Разумеется, оказаться в такое время на самом пекле могли лишь мы с ней, ибо мы презирали здравый смысл.
Когда она неожиданно резво перебежала дорогу и схватила меня за руку, меня обдало волной солнечного ветра. Солнце имеет привычку нежно оборачивать свои жертвы в невидимую золотистую дымку, а потом наносить удар, как бы невзначай. Мои уши заложило тёплой ватой. Её щёки били тревогу. Я видела, как двигаются её губы, как мелькает язык между зубами, но не могла разобрать, что именно она говорит.
Не дожидаясь моей реакции, она увлекла меня вниз по улице, хотя я шла совсем в другую сторону. Вообще-то, ей очень повезло, что я оказалась не фонарным столбом, и, тем более, не Солнцем - они весят гораздо больше, и их гораздо труднее тащить в неизвестном направлении в самый пик знойного дня. Кроме того, как я уже упоминала, Солнце имеет обыкновение бить всех наглецов, а фонарные столбы, насколько мне известно, пребольно лягаются.
Асфальт плавился под нашими ногами. Не исключено, что на самом деле расплавились мои глаза, и мне только казалось, что мы плывём по чёрной, тяжело пахнущей реке. Не знаю, прошли ли минуты, века, или целая вечность, но она вдруг остановилась рядом с золотисто-голубым навесом и весело втолкнула меня в его дрожащую тень.
- Удобно, правда? - спросила я. - Но почему бы нам не зайти внутрь?
- Там слишком душно. Сидеть на улице под отдельным навесом - привилегия дочери владельца, - спокойно ответила она.
Наши зыбкие очертания отражались в витрине магазина на противоположной стороне. На секунду я задержала глаза на одной из невнятных фигур. Наши взгляды встретились и так крепко уцепились друг за друга, что меня моментально затянул поток мыслей о привилегиях - сомнительных и не очень. Впрочем, я никак не могла сосредоточиться - ни на собственных размышлениях, ни на позолоченных оконных решётках, ни на полосатом навесе над головой. Очень непредусмотрительно, я увлеклась и отвлеклась. Пока я пыталась обменять билет на ближайшей станции и узнать, в какую сторону мне ехать, оказалось, что мы с ней расстались во времени, хотя, как прежде, сидели в нескольких десятках сантиметров друг от друга.
Пока я отсутствовала, она повернула куда-то ещё, потом немного на север, потом ещё чуть глубже, слегка забежала в прошлое - видимо, забрать что-то важное, и теперь устремила пустой взгляд в жёлтую полоску навеса.
Я повернула голову, ожидая ответа на какую-то свою реплику, и увидела, что она, запрокинув голову, сосредоточено грызёт крохотный кубик льда. От её жаркого дыхания он таял, не успевая попрощаться со своей короткой жизнью в твёрдом теле. Мне думается, такова судьба всех вещей - либо быть вдумчиво разгрызенными чьими-то любопытными зубами, либо погибнуть от страстного зноя однажды летним днём. В нашем случае, кубик льда постигла двойная пытка. Возможно, кто-то может ему позавидовать, но, поверьте очевидцу, ничего славного в такой кончине нет.
Я всё ещё продолжала на неё смотреть. Её зубы на секунду задумались, а потом отправили остатки кубика в рот. На этом его история и закончилась. Её голова приняла привычное для сидящего человека положение, повернулась ко мне и сказала:
- А меня парень бросил.
Головы, как я заметила, часто живут собственной жизнью. Что ж, они вполне заслужили эту привилегию, раз уж многие прочие органы и части тела такое себе позволяют. Путём каких-то неподдающихся математической логике мыслительных процессов, её мозг выудил из огромного чемодана тот самый экзотический сувенир, из-за желания похвалиться которым я и была схвачена за руку немногим ранее. На мой взгляд, сначала стоило показать зубную щётку или зеркало, а не выхватывать джокер из заднего кармана вот так, без предупреждения.
Несмотря на зной, я отреагировала так, как того требуют правила ведения беседы с подругой - я отвесила челюсть и распахнула глаза, словом, я опешила по всей форме. Будь это для меня действительно удивительной, неожиданной новостью, клянусь, я опешила бы искренне. Но, начнём с того, что в последний раз мы виделись тогда, когда о противоположном поле положено знать лишь то, что он существует. Естественно, мои данные о её жизни, в том числе и личной, сильно устарели. Не знаю, есть ли вообще смысл в том, чтобы обновлять базы данных на всех знакомых личностей, включая тех, кого и не чаешь встретить раньше, чем на полях Элизиума, либо варящимися в соседнем котле.
Женский мозг устроен причудливо. Это ясно хотя бы из того, что в него встроен забавный механизм саморазрушения, лихо замаскированный под женскую логику - нашу нежно оберегаемую и заботливо пригретую змею. Не могу представить, кто изобрёл столь экстравагантную вещицу - должно быть, она изобрела себя сама.
Когда два этих механизма взаимодействуют, на свет извлекаются монстры ещё более жуткие, чем когда такая штучка трудится в одиночку. В биологии это называется "перекрёстное опыление". Это очень опасно и ведёт к непредсказуемым последствиям. Когда женская логика, не удовольствовавшись себе подобными, решит вступить в противоборство с логикой мужской, или ещё какой-либо логикой, обе стороны приходят в нестабильное состояние - они и аннигилируют, и продолжают находиться в состоянии до начала взаимодействия.
Науке доподлинно неизвестно, что могут сделать с женской логикой экстремально высокие температуры. Есть основание утверждать, что в подобных условиях она превращается в генератор случайных чисел, помноженный сам на себя и облекаемый в словесную форму, которая может показаться разумной лишь умалишённому какаду, упавшему с ветки в опасные воды Нила.
Когда процесс взаимодействия двух женских логик начинается, остановить его не способен даже конец света.
Итак, мы имели неосторожность запустить этот процесс. Через сотые доли секунды был получен первый результат, полностью подтверждающий все теоретические выкладки.
- У вас что, нет кондиционера? - спросила я, на всякий случай всё ещё усиленно моргая вываливающимися из орбит глазами.
- Я не могу в это поверить, - продолжала она.
- В наше-то время... - не сдавалась я.
Почему ей нужно было обронить эту реплику? Если бы она сказала, что купила огромную яхту, или подалась в промышленные альпинисты, или перестала пить кофе из-за того, что это вредно, я бы поняла ход её рассуждений. Но в подобный день, в подобном месте, при подобных обстоятельствах, мне мыслится более подходящим рассказывать о том, как научить ручную крысу танцевать польку, но никак не о том, кто кого бросил. Моя дорогая подруга, неужели годы общения не научили тебя, хоть иногда, ставить себя на место других? Неужели ты не понимаешь, что теперь мне не остаётся ничего другого, как отреагировать сообразно? Я всегда считала её очень умной. Мне так кажется. Вернее, я точно не помню, была ли она круглой дурой, или дурой квадратной, или гениальной тупицей. Тогда мне трудно было адекватно оценить даже себя.
- О боже, дорогая, мне так жаль, - я скорчила гримасу сожаления из лицевых мышц, надеясь, что в такую жару зрение слегка её подводит. После этого я поспешила скрыть часть лица высоким стаканом с ещё холодной газировкой. Тревоги, печали, дурные вести и ужасные происшествия, вроде сломанного ногтя, полагается запивать и заедать. Ведь нужно же это всё как-то переваривать!
Наши логики обменялись визитными карточками и теперь общались по-добрососедски. Разумеется, для улучшения вкуса необходим гарнир - и он последовал прежде, чем я успела сделать заказ.
- Мы так любили друг друга. Я думала, что это навсегда, - горько-сладкие подробности полились в мои уши, как из рога изобилия. Она смаковала каждое слово. Скорее всего, она рассказывала эту историю третий или четвёртый раз, поэтому яство успело обрести форму, но не потерять вкус.
Приятно найти уши, идеально подходящие к словам, неправда ли? Я сочувственно кивнула, ожидая добавки. Лёгкие "ах" и немного более калорийные "ох" перемежались со значимыми словами. Медленно и с удовольствием она умасливала мой слух трагическими и романтическими подробностями своей личной жизни. Вскоре у меня создалось ощущение, что всё это время я провела с ней в одной постели. Я не могу объяснить, почему подобные разговоры так затягивают. Даже если сама она ничуть меня не интересовала, хотя бы потому, что за те годы, что мы не общались, мы превратились в неожиданные и незнакомые друг другу создания, то, что она говорила, было столь прекрасно, что мне хотелось слушать и слушать. Точно так же, ей хотелось говорить и говорить.
- Но самое ужасное... - она затаила дыхание и облизнулась, как лисица, узревшая сочного жирного кролика, - самое ужасное, что он бросил меня ради другого парня! Ты представляешь? - каким-то образом ей удалось сделать логическое ударение сразу на оба слова в последнем предложении.
Не могу сказать, что для меня сей озвученный факт стал таким уж шокирующим. В конце концов, бросили не меня. В конце концов, в наши дни это не бог весть какая диковина.
- Не может быть! - воскликнула я как можно естественней. Она энергично закивала головой.
- Я до сих пор не могу в это поверить, - она откинулась в плетёном кресле. Если бы не обезвоживание, она расплакалась бы. Но при столь неблагоприятных погодных условиях мы сочли возможным ограничиться короткой программой. Порыв горячего ветра лизнул её тяжёлые тёмные волосы. Мне подумалось, что при таком количестве солнечных дней более предпочтительны волосы светлые, а ещё лучше - зеркальные. Как бы то ни было, я сочла неуместным высказывать свои тонкие наблюдения вслух.
- Дорогая, я могу чем-то тебе помочь? - я произнесла фразу, которую не собиралась пропускать дальше стадии внутреннего монолога.
Она отвела взгляд. Постучала ноготками по крышке столика. Произвела переполох среди оставшихся в стакане кубиков льда, бесцеремонно вторгшись в их царство полосатой трубочкой для коктейлей. Потом вздохнула. Потом открыла рот, собираясь что-то сказать. Снова вздохнула.
Глядя на эти метания души и рук, я сама уже была готова что-нибудь сказать или, ещё хуже, сделать. Но лишь терпение бывает вознаграждено.
Наконец, она собралась с чем-то - возможно, это были мысли, - и сказала:
- Я хочу отомстить.
Тысячи сценариев мести промелькнули в моей голове. Почти все они были наказуемы если не уголовно, то административно, либо ещё каким-то путём. Делить с ней камеру - вот этого мне меньше всего хотелось. Я облизала губы и нервно сглотнула.
- Каким же образом? - осведомилась я, не смея прервать заранее спланированный кем-то сценарий нашей беседы.
Её щёки стали настолько пунцовыми, что я не на шутку забеспокоилась. Может, стоит тотчас позвать на помощь? Я чувствовала, что если не ей, то мне она точно скоро понадобится. Но спешка, равно как и промедление, не приводит ни к чему хорошему, если вообще приводит к чему-нибудь.
- Я подумала, что раз уж он изменил мне с парнем, то я просто обязана изменить ему с девушкой. Причём так, чтобы он об этом узнал, а ещё лучше - увидел, - выпалила она и уставилась на меня, ожидая какой-нибудь реакции.
Если в мозгу есть винтики и шестерёнки, я не знаю, куда нужно заливать машинное масло. Хотя, возможно, заливать нужно масло розовое, или касторовое, или свечной воск, или что-то ещё. Дорогая моя, я знаю, какой ответ ты ожидаешь от меня услышать, но я уже исчерпала запас оправдываемых ожиданий, поэтому тебе придётся выслушать честный ответ.
- Прости, - я медленно отпускала слова в свободный полёт, - но я теперь не могу тебе помочь. Обратись ты ко мне, скажем, в конце весны, я согласилась бы на что угодно. Но только не теперь - теперь совсем другое дело.
- Что же мне делать? - она смотрела на меня так, будто я была тем хирургом, который только что прооперировал кого-то из её бесценных родственников, и теперь должна была торжественно и серьёзно доложить о результатах операции.
- Обзавестись кондиционером. И переехать куда-нибудь. Знаешь, на самом деле это всё из-за жары, - я перешла на заговорщический шёпот, сама не знаю почему.
Она понимающе кивнула, хотя в её взгляде ясно читалось, что она не услышала ни одного моего слова. Что ж, иногда неплохо оставить человека в плену заблуждений. И в зыбучих песках бывает приятно побарахтаться, пусть и всего один раз.
- Но что же я всё о себе, да о себе, - притворно спохватилась она. - Как твои дела?
- Я недавно переехала, - не то, чтобы мне очень хотелось об этом рассказывать, но совсем смолчать было нельзя.
- О боже, кого? - теперь настал её черёд хлопать глазами.
- Своё прошлое, - пробормотала я. - Когда мы решили жить вместе, естественно, нам понадобилась отдельная квартира. Поэтому мы переехали.
- Это чудесно, - промычала моя визави без малейшего энтузиазма, не потрудившись даже притвориться. Знала бы она, как трудно подбирать слова мне, рассказывая о своей личной жизни, учитывая, что с недавних пор она превратилась в нечто невообразимое, чему я сама не могла дать объяснения.
Мы сухо распрощались. Бывает так, что за долгие годы общения так и не удаётся узнать человека. Бывает и так, что после пары случайных встреч собеседник читается, как открытая книга. Наш случай не подходил ни под одно определение. Должно быть, мы встретились не в то время и не в том месте, хотя я не могу представить, при каких ещё обстоятельствах мы могли бы встретиться.
Когда первые краски ночи начинают ласкать усталый город, я возвращаюсь в свой новый дом. Я не могу пока понять, уютно мне там или нет. Всё дело в том, что я не знаю, с кем именно его делю.
Мягкий сумеречный свет проливается в окна. Мне хочется спать, но я понимаю, что всё, услышанное сегодня, уже заронило в моё беспокойное сердце ещё одну смутную тревогу. Через несколько минут моя голова касается холодной подушки. Чужие мысли не покидают меня. Я рассматриваю первые звёзды. Постепенно, их становится всё больше, как и моих тревог. Сейчас я не хочу быть одна, но той, которая может мне помочь, нет рядом. Днём я не смогла бы объяснить своей давней знакомой то странное чувство, которое живёт во мне вот уже третий месяц. Пожалуй, это боязнь потерять нечто настолько эфемерное, что его будто бы и нет, смешанная с радостью каждой новой встречи.
Моё сердце счастливо замирает, когда я замечаю, что в комнате появился кто-то ещё. Она подходит и садится на кровать. Я чувствую её, но не поворачиваюсь. Скорее всего, мне не удастся её увидеть. Она кладёт руку мне на плечо.
- Мне холодно, - торопливо шепчу я, боясь, что она растворится, как последние солнечные лучи.
- Хорошо, - произносит она одно лишь слово. Я люблю её голос. Она ложится рядом и обнимает меня. Теперь я могу спокойно заснуть.
Уже третий месяц я отчаянно, лихорадочно влюблена в фантом.