Борис Николаевич Ельцин, президент Российской федерации,
Исида, красивая женщина в белой тунике,
"Свин", солдат,
"Лещ", солдат,
"Петруха", солдат,
Ластовский, майор,
Амельченко, полковник,
Фельдшер,
Бог Рубль,
Закир, вечный студент,
Ахмед, студент,
Джон, студент,
Ваня Солнцев, студент,
"Длинный" мент,
Надя, девушка Мартина,
Марина, девушка-студентка,
Вика, девушка-студентка,
Один еврей,
Флейтистка,
Смуглый тип,
Столяр,
Девушка в витрине магазина,
Мужчина на белой машине,
Мальвина,
И.П.Рыбкин,
Министры,
"Бритоголовый",
"Цыган",
Дедушка,
Декан института Культуры,
Девушки,
Солдаты,
Милиционеры,
Пацаны,
Прохожие люди.
Предисловие.
Стекольный район, город Анжеро-Судженск, север Кузбасса, 80-90-е годы.
Провинциальный городок. Запущенные улицы. Разбитый асфальт. Огромные тополя по обе стороны от дороги. Неулыбчивые прохожие в серых и черных одеждах. Бабушка везет коляску с дровами. Мальчишки стреляют голубей. Ветер гоняет по асфальту старую исписанную бумажку.
Мартин идет вдоль дороги. Не глаженые брюки, старые ботинки, красная клетчатая рубашка китайского производства. Мартин садится на краю дороги.
Мартин: (к зрителю) Меня зовут Мартин. Я родился и вырос в небольшом шахтерском городе Анжеро-Судженск Кемеровской области Советского союза. Наверное, странно сейчас слышать - родился в Советском союзе... Но это правда. Была такая страна.
Когда я был маленький, я ел козюльки... Признаюсь... В этом когда-нибудь нужно признаться...
Мне исполнилось 10 лет, когда началась перестройка. Из магазинов всё пропало. Мы по-своему поняли, что такое гласность... Узнали, что такое дефицит и глубоко дышали парами воли, которую приняли за глоток свободы.
Тогда Анжерка приобрела статус бандитского городка. Об Анжерских братках слава ходила по всему Кузбассу, их побаивались даже в соседних областях. Чисто по бродяжьи, по нашему всё творилось... по жигански... Жили по понятиям, думали, что так и надо. Нужно быть своим пацаном, и всё будет путем.
В это самое время я вставил себе рондолевую фиксу... Сточил совершенно здоровый зуб - и вставил... Солидно, тогда казалось...
Мы с друзьями, когда нам исполнилось по 13 лет, уже смотрели по видику порнуху, нюхали момент, а по ночам дрочили на голую луну. Среди пацанов ходила байка: кто занимается онанизмом, у того на ладонях обязательно вырастут волосы. Я изредка тщательно разглядывал свои ладони. Врали.
С моим другом Глебом Всяким мы держали одноклассницу Ленку Дроздову за титьки. Она нам позволяла это делать. Окружив Ленку в объятия с двух сторон, мы сидели у неё в гостях, в прихожей, на старом диванчике. Я выбирал себе левую грудь, Всякий правую. Нам казалось, это предел мечтаний. Я чувствовал, как билось её сердечко под моей ладошкой. У меня была твердая уверенность, что лет через пять я женюсь на Ленке, потому что держал её за титьку, под которой билось сердечко. Это мы называли свободой.
Мы пили дешевое разливное вино, которое привозил в новый бар, перестроенный из фабричной столовой, Греба с братками. Греба был большой, рыжий и умный. Он одним из первых догадался, что происходит с Советским союзом.
Позже мы опять пили... теплый разбавленный спирт, курили первые американские сигареты с фильтром и ходили на дискотеки в дом культуры "Судженское". Там стекольские, к коим относились мы с Глебом Всяким, регулярно долбили приезжих из центра или с Антоновского рудника. Ребята приезжали снимать Судженских и стекольских девочек. Искали временный приют для своих грязных писок. Но не тут-то было. Особенно большой и сильный Глеб любил устраивать мочилово... Во жисть! Романтика!
Потом наступили девяностые годы. В мою жизнь ворвался Борис Ельцин. Рост высокий. Его рык стоял в моих ушах. Советский союз развалился, КПСС прекратила свое существование, но я так ничего и не понял. Крышу просто срывало... Ельцин сотворил нашу несовершенную, а порой уродливую демократию, вырвал её из номенклатурной пучины. Назвался её гарантом.
Люди сообразительные сразу стали делать деньги. Оказалось, что Греба до этого тоже делал деньги и очень большие. На улицах начали стрелять. Слава бандитского города укрепилась еще более. Греба был убит из автомата Калашникова прямо возле магазина на Стекольном, он выходил из автомобиля, подъехал Камаз, из него вылез молодой парень в серой рубашке и открыл огонь. Мы с Глебом Всяким оказались в это время неподалеку. Сотрудники милиции нас не подпустили к месту трагедии. По рядам любопытных ходил шепоток, что делят сферу влияния, что вся эта стрельба из-за денег. Мне до этого казалось, что деньги это не главное.
Эпоха Христа подходила к концу, и у нас появился новый Бог - ДЕНЬГИ. Мы все слепо в него поверили. Мы стали молиться ему ежедневно. Нету слов, приятно, когда Бог у тебя в кармане. Когда Бог у тебя в кармане, ты никому ничего не должен. Ты идешь, попивая крепкое пиво из бутылки, тебя по фигу этот бренный мир. Тебя не интересует, что ты не поступил в институт, мама тебе пока дает деньги. Ты идешь по миру широкими шагами, смотришь на красивых девочек, чешешь в яйцах. У тебя на руке даже нет часов. Зачем часы? Тебе наплевать на время. Миру на тебя тоже наплевать. До поры до времени.
Он встает и идет вместе с прохожими вдоль дороги, потом останавливается.
Мартин: В середине 94 года оказалось, что я должен государству. И мне пришлось идти в армию.
АКТ ПЕРВЫЙ.
Сентябрь, 1994 год, п.Мулино, Нижегородская область. Военная часть 06709.
Сцена 1.
Слышится песня: У солдата выходной. Пуговицы в ряд
Ярче солнечного дня золотом горят.
Комната отдыха в казарме. Молодые солдаты сидят за столами и учат устав караульной службы. Старший сержант Рогов руки за спину ходит от стены к стене. Рядовой Перетятько стоит посредине комнаты.
Перетятько: (волнуясь) Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост, нести службу бодро, ни чем не отвлекаясь, не выпускать из рук оружия... (останавливается)
Рогов: (от стены к стене, от стены к стене, вышагивая по комнате) Учите, дети мои. Ибо это для вас благо, бля... Это не хуйня-муйня... когда вырастите большими, будете учить младших.
Мартин: (к зрителю) Старший сержант Рогов выглядит на все тридцать, хотя ему в октябре исполнится только двадцать лет. Все в роте ждут этого юбилея, как всемирного потопа. Рогов высокий, мощный, с крепкой нижней челюстью. У него очень внушительный вид. Дома его ждет молодая жена. В роте его боятся даже дембеля.
Рогов: (кричит) Рядовой Перетятько!
Перетятько: (подскакивает) Я!
Мартин: (к зрителю) Перетятько - худощавый, еще розовощекий, бритый наголо, две недели не мытый, в грязной форме. Мы с ним духи.
Перетятько вытирает рукой под носом, чешет за ухом. Рогов подходит к Перетятько и чешет ему за ухом.
Рогов: Чешется, бля?
Перетятько:Чешется, товарищ сержант.
Все смеются.
Мартин: (к зрителю) Луна за окном была похожа на затылок Перетятьки, такая же гладкая, такая же белая. Я учу устав караульной службы. Я рядовой Мартин. Курсант артиллерийского полка. Дух, блин. Но скоро я стану слоном. Еще совсем немного. Меньше шести месяцев мне осталось шуршать. Сейчас половина первого... ночи.
Рогов: (громогласно) Рядовой Перетятько!
Перетятько: Я!
Рогов: Ровняйсь! Смирно! Равнение на середину! Перетятько, я предлагаю сделать тебе, бля, четвертую попытку... последнюю... и рассказать наконец-то наизусть устав караульной службы. (пауза) Ты усё понял, бля? Не еби мне мозги, Перетятька!
Перетятько: Буду стараться, товарищ старший сержант.
Рогов подергал Перетятьку за ухо.
Рогов: (похлопал Перетятько по плечу) Старайся, мабут сухопутный. Ты "Бородино" в школе учил?
Перетятько: Учил, товарищ старший сержант.
Рогов: Сколько получил за ответ?
Перетятько: Не помню, товарищ старший сержант.
Рогов: Хреновая память... (Рогов глубоко вздыхает и тихо командует) Поехали, бля. С разгончиком.
Перетятько: Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост, нести службу бодро, ни чем не отвлекаясь, не выпускать из рук оружия, никому его не передавать, в том числе лицам, которым он подчинен: начальнику караула, помощнику караула и разводящему. Услышав лай караульной собаки немедленно сообщить...
Споткнулся.
Старший сержант Рогов один раз проходит вдоль комнаты отдыха, останавливается напротив Перетятьки, вытаскивает руку из кармана, чешет Максиму бритый затылок, близко-близко продвигается к лицу...
Рогов: (командует) Грудь к осмотру... Нет. Давай, становись на "оленя", мабута.
Перетятько прикладывает одну руку ко лбу обратной стороной ладони, поверх этой ладони прикладывает вторую руку. Приготовился. Рогов со всего маху кулаком бьет Перетятько в лоб, прикрытый двумя ладонями.
Рогов: Бля! Мабута!
Перетятько:(краснеет от удара) Спасибо за науку, товарищ старший сержант.
Рогов: Пожалуста. (потер кулак о ладонь)
Мартин: (к зрителю) Ладони... (показывает на себе) Обратными сторонами ко лбу - это чтобы от удара синяка не оставалось. Следов от удара нет - а вышибает сильно. Такое маленькое сотрясение...
Рогов: (Перетятько) Упор лежа принять.
Перетятько падает на пол.
Рогов: Раз - два. Раз - два. Р-р-раз - два...
Мартин: (к зрителю) И так бесконечно. А я смотрю на луну. Я не хочу учить устав караульной службу. Перетятька тоже не хочет, или у него не получается. Я же хочу есть. Смотрю на луну и хочу её проглотить. Я бы с удовольствием отрезал от неё кусок, намазал его на хлеб и заточил. Жрать хочется больше, чем ебаться.
Рогов: (отходит от Перетятько) Рядовой Мартин!
Мартин: (встает по стойке смирно) Я!
Рогов: Твой черед. Рассказывай, Мартин.
Мартин:Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост...
Музыка...
Сцена 2.
Музыка. Мартин выходит вперед. Обращается к зрителю.
Мартин: За месяц службы я стал неплохо даже отжиматься, подтягиваюсь восемь раз. Для меня это много, если учесть, что до армии я мог подтянуться всего три раза. Мы каждое утро встаем, как дураки в шесть часов, в тяжеленных сапогах, с голым торсом бежим вокруг полка три километра, потом - на спортивную площадку, там турники, брусья. Без пятнадцати семь мы потные и скользкие всей ротой возвращаемся в казарму. Готовимся к завтраку. Кто бы мог подумать, что я буду каждый день жрать с таким аппетитом в семь часов утра. Нам ежедневно ставят задачу - пять минут на прием пищи. И мы молотим как угорелые. Каша горячая, а пихаем её в рот. Нам непременно нужно успеть набить утробу. Если первым позавтракал "дедушка" и встает из-за стола, мы, доели или не доели, должны встать и уносить посуду. Такая херня, бля! (по дороге строем идет рота солдат) Потом с песней, в общем строю, в колоне по три возвращаемся ненадолго в казарму. Меня назначили запевалой. (Мартин становиться в середину колоны рядом со здоровым молодым солдатом Гошей, запевает)
- По всей земле от края и до края
Нет города такого, нет села,
Куда бы ни пришла победа в мае
Девятого великого числа.
Гоша: (Мартину)Всё-таки поебень мы поем, Март.
Мартин: (улыбаясь) А кому сейчас легко, Гоша? (к зрителю) Луны на небе уже нет. Есть мне уже не хочется. Видимо во сне я сожрал луну, намазал её на хлеб и быстро (пять минут на прием пищи!), с удовольствием проглотил. Потом запил это синим морем ночи, газированным звездами. И у меня началась изжога, блин.
Рота: (громко)
И смотрит на сынов своих Россия,
Как будто бы вчера окончен бой.
Проходят победители седые,
Победа остается молодой.
Мартин: (к зрителю, шагая с ротой по плацу) Бодро, громко, звонко. Голоса еще только-только сформировались. Пройдет полгода: лето и осень, и мы себя не узнаем. Так нам, по крайней мере, обещал командир... (показывает пальцем вдалеке, говорит Гоше, который шагает с Мартином плечом к плечу) Вот он - мыльный пузырь. (к зрителю) Полковник Данилин, дядька с большим брюхом и двойным подбородком.
Полковник Данилин: (кричит издалека) Слабаки. Теперь я оторвал вас от мамкиной титьки. Пришло время воспитать вас крепкими, умелыми, бойкими солдатами. (командует, когда строй проходит мимо него) На месте - стой - раз - два. (улыбается) Налево. (строй солдат поворачивается к нему) Армия - это вам не хуйня-муйня. Армия - это школа жизни. Что вы будете иметь спустя полтора года? Волю - раз, силу - два, энергию - три.
Музыка врывается в пространство сцены. Полковник Данилин уходит. Из строя выходит, становиться перед солдатами сержант Рогов, музыка не прекращается.
Рогов: (командует) Упор лежа принять!
Мартин: (в пол-оборота к зрителю, в упоре лежа) И так до бесконечности.
Рогов: Раз-два. Раз-два...
Музыка усиливается.
Сцена 3.
Мартин остается в упоре лежа. Другие солдаты исчезают. Появляется относительно молодая девушка и худой сержант Корчморуков.
Корчморуков:Раз - два. Раз - два. Раз - два. Раз - два. Ну, как тебе служится, боец?
Мартин: Отлично служится, товарищ сержант... (в упоре лежа, к зрителю)
Корчморуков хилый, сухой, с острыми коленями. Он похож на букву "Л". Самый вредный, самый говнистый, самый обиженный из всего сержантского состава. Рассказывали, когда он, будучи еще "слоном". "Слон" - это когда отслужил полгода. Так вот, он напился пьяный, его спящего, совершенно голого, целый час возили по плацу на столовской тележке для посуды. Он лежал на животе, его писька болталась в проеме для кастрюль. Смеялся весь полк. Дежурный офицер изредка выходил на улицу, улыбался, качал головой, выкуривал сигарету и шел назад в штаб. Там его ждали жареная картошка, которую приготовили духи, и Вера, (поднимает голову, смотрит на Веру, давно не девочку, которая безмятежно улыбается)
Мартин: (к зрителю) Вера, давно не девочка, всегда дежурила вместе с офицерами. Она иногда приносила в полк новую венерическую болезнь, об этом сразу узнавали все... Та, не стесняясь, рассказывала, как серьезно в очередной раз простыла. Пришло время. Офицеры перестали общаться с Верой. Тогда её взяли под свою опеку "деды". Она превосходно делала минет. Это было единственным, на что она еще годилась.
Корчморуков: Раз - два. Раз - два. Раз - два. (Мартин отжимается)
Вера, давно не девочка, курит "Приму", ежится от первого сентябрьского холода, почесывает себе лобок.
Корчморуков: (гладит её по коленке) Вера, а хочешь ты посчитать: раз - два? Ты умеешь считать до двух?
Вера громко смеется.
Вера, давно не девочка: Раз и... два. (проводит пальцем по лицу сержанта).
Корчморуков: Полтора...(лезет целоваться к Вере)
Вера, давно не девочка: (тяжело дышит) Зачем? Не надо, мой мальчик...
Мартин стоит в упоре лежа на полтора, на полусогнутых руках. Корчморуков же всё пытается добраться до промежности Веры, давно не девочки. Она сопротивляется.
Корчморуков: Ну, чё ты? Ну, давай, Вер. У тебя такая здоровская пизда!
Вера, давно не девочка: Да ты чё? Этот мальчик так и будет стоять на полусогнутых руках?
Корчморуков: Дался тебе этот душара.
Мартин: (к зрителю) Это и есть упор "лежа на полтора" За две с лишним тысячи километров от дома. Почему бы мне ни встать и не двинуть Корчморукову по морде сапогом, почему? Чего я боюсь? То, что "деды" меня отдубасят? Да они презирают Корчморукова. Что такое рабское во мне засело, что я лежу и молчу, что принял, как должное звание рядовой, что меня называют - духом, что заставляют петь песни под гитару на ночь Рогову? Такие - "спокойной ночи, дедушки". Когда мне прикажут - я бегаю за сигареткой. И Перетятько бегает, и Гоша бегает, хотя он в плечах шире Корчморукова в два раза. Что нас заставляет бегать? Когда я обещал одной случайной девочке сковырнуть этот суетный мир, как консервную банку. Вывернуть всё наизнанку... Вдруг я, уверенный в себе молодой, здоровый парень, стою в упоре лежа на полтора. Мне мама говорила, что сейчас мы живем в демократическом обществе. Где она свобода? Где конституция? А Борис Николаевич? Полтора... (ему всё тяжелее стоять в упоре "лежа на полтора") Не могу больше.
Музыка. Корчморуков вертится на полуобнаженной Вере, давно не девочке. ЗТМ.
Сцена 4.
Часовой Мартин стоит на посту. Вокруг укрытые брезентом орудия, боксы. На Мартине бронежилет, "Калашников"...
Мартин: (идет вдоль поста, к зрителю) Армия - это полтора года рабства. Я пришел к этому выводу вчера. Домой я пишу письма, что у меня всё в порядке, что служба идет нормально, что кормят хорошо - утром дают вкусную кашу с рыбой, в обед суп и жидкую толченую картошку с жестковатой котлетой, на ужин - тоже каша. Что командиры у нас бравые, что вставать в шесть часов для меня это не проблема, что вчера пять километров с полным боезапасом бегали на стрельбище, что отстрелял я на "пятерку" - поразил все три мишени и комбат выразил мне благодарность, что неделю назад приняли присягу, что я не о чем не жалею... Пишу и плачу. Пять минут мне дают на то, чтобы написать письмо. Заебало всё.
Бродит. Изучает накрытые брезентом орудия.
Мартин: Сколько интересно стоит такая машина? (пауза) Тупею.
(садится на песок) Мне непременно необходимо написать новую конституцию. Она нужна России как воздух. (достает из кармана тетрадный листок и карандаш) Напишу... напишу письмо президенту Ельцину, попрошу его выслушать меня. (пишет) "Нам... нам нужна... настоящая конституция, Борис Николаевич. У меня создается такое ощущение... о-щу-ще-ние, что время остановилось... Я стою на посту, а у меня руки чешутся... Только не подумайте, что я сумасшедший или онанист. Больные в караул не ходят. (пауза) Вы об этом знаете, Борис Николаевич? (пауза) А ваш внук пойдет в российскую армию? (пишет) Вы знаете, как тяжело ходить в караул через сутки? Позавчера ночью я стоял на посту, и вдруг сильно-сильно захотел срать. Я не знал, куда деть свою жопу, Борис Николаевич. (пишет быстрее) Как известно - стоя на посту испражняться строго запрещено. Но я наплевал на этот запрет. Мне так захотелось срать, что жизнь казалась мне адом. Я не выдержал, сел под лафетом и навалил большую кучу. "Мину" под пушкой нашли к вечеру, когда уже сменился караул. Долго разбирались - кто же все-таки натворил... Но я не сознался, Борис Николаевич. Когда ужинали в столовой мне рассказывали: кого-то наказали за то, что он насрал под лафетом. Кто-то получил наказание за меня. Как мне быть, Борис Николаевич, посоветуйте. С уважением, рядовой Мартин" (заканчивает писать, улыбается, потом прислоняется к лафету и засыпает)
Появляется Борис Николаевич Ельцин. Он диктует ответ на письмо Мартина.
Борис Николаевич Ельцин: Дорогой россиянин! Уважаемый Мартин, у нас в стране сегодня тяжелое положение. Но мы обязательно должны справится. Понимаешь. Поэтому ты сейчас стоишь на посту за себя и может быть за того парня. Потерпи, Мартин. Скоро Россия уверенно встанет на ноги. Я скоро, думаю, сделать армию профессиональной... А под лафетом ты всё-таки зря насрал. Нужно было отойти подальше куда-нибудь и зарыть потом фекалию. Я тут за тебя очень переживаю.
Как сейчас идет служба? О чем думаешь? Чем дышишь?
В прошлом году в Грозном скончался Звиад Гамсахурдиа, известный диссидент, который с 91-ого правил Грузией, а в 92-м его прогнали. Он в Чечне отсиживался. Плохие дела у нас в Грозном, Мартин. Докладываю тебе. Неразбериха, хаос. Мой министр Валя Ковалев выражает "серьезную озабоченность" ростом преступности в стране. Что-то надо менять, Мартин.
Желаю тебе всего хорошего. Служи честно, выполняй долг, как полагается, на совесть. А я уж о тебе позабочусь. Да. С уважением, Борис Ельцин.
Музыка. ЗТМ.
Сцена 5.
Мартин на посту, вокруг оружейные лафеты, орудия, накрытые брезентом.
Мартин: (к зрителю) Ноги уже держат плохо. Мы ходим в караул через сутки почти месяц после присяги. Потому что больше некому. Полк двести пятьдесят калек, которые не сумели откоситься, либо по незнанию, либо по глупости, либо по принципиальным соображениям, как я. Наша армия теперь называется российской. Я надеялся, что армия уже перестроилась, что дисциплина сделала своё дело, что дедовщины нет, так мне обещал военком. Но добрый старший прапорщик говорил, когда мы только-только сюда попали, что нам очень не повезло. Мы сначала не поверили. А зря. Жопа началась тут же. Теперь еще караул. Через сутки. Это финиш. (пауза)
Жить уже не хочется. (проходит по залу)
Под утро я заступаю в третий раз на пост. Голова уже не моя. Я не чувствую. Какие-то нелепые мысли лезут из подсознания, какая-то чушь.
Появляется незнакомая красивая женщина. Исида. Она в белой тунике на голое тело. У неё пышная вздыбленная грудь, черные распущенные волосы и яркие губы.
Мартин: Как вас зовут?
Исида: Исида.
Мартин: Красивое имя.
Исида: На посту разговаривать запрещено, молодой человек.
Мартин: А мне по барабану.
Она наклоняется ближе к Мартину.
Исида: (на ушко) Ты знаешь, что Звиад Гамсахурдиа умер?
Мартин: Знаю.
Мартин гладит Исиду по напряженной груди.
Мартин: Не холодно?
Исида делает шаг вперед.
Исида: А ты согрей.
Мартин: С удовольствием.
Мартин обнимает её со всей силы, вцепляется в неё губами. Она холодная, как сталь.
МУЗЫКА. Игра света.
Мартин прижимает к бронежилету автомат, снимает с предохранителя, берется за ствол, вставляет его в рот, передергивает затвор, поднимает глаза, видит - пролетела птичка, слышит - первая утренняя птаха защебетала.
Музыка. ЗТМ.
АКТ ВТОРОЙ.
Декабрь 1994 - март 1995. Краснодарский край, Чечня.
Сцена 1.
Глеб Всякий в камуфляже идет по залу.
Глеб Всякий: (к зрителю) Я Глеб Всякий. Нас готовили для похода в Абхазию. Планировалась миротворческая миссия. Я должен был стать санитарным инструктором, а, в конце концов, стал заместителем командира взвода специалистов войсковой разведки. В декабре 94 было решено вводить войска в Чечню. По телевидению показывали, что на Северном Кавказе идут бои. Нам, как нормальным пацанам это нравилось. Я вспомнил, как Мартин заставлял меня играть в пластилиновых солдатиков, он убеждал меня, что круче войны ничего нет. Мы сидели на полу, двигали вперед пластилиновую кавалерию и пехоту, Мартин восхищался войной, как сумасшедший.
Сцена 2.
В каптерке, на диване, почесывая пятки, лежат Свин с Лещем. Смотрят черно-белый телевизор.Они громко раскатисто смеются...
Свин: Смотри, Лещ, ох-уетительно...
Лещ:Приколись, как он ее припер к стене... Блин, пуля прямо в ляжку... Обосаться.
Свин:Помнишь, мы раньше в видеосалонах такую хрень смотрели?
Лещ:Бля, еще бабки платили.
Входит Глеб Всякий.
Свин: Позырь, Глеба, угарное кино.
Глеб Всякий жмет обоим руки, ложится на диван рядом с Лещем.
Глеб Всякий: (к зрителю) Телевизор. Нам уже можно. Мы - не слоны. Мы - черпаки. Наши деды стали дембелями. В полк пригнали молодых духов. Я думал, что никогда не подниму руку на молодого солдата. Не правильно думал. Меня превратили в робота. Я стал машиной в погонах. Машиной, которая не знает жалости. Машиной, которая бежит десять километров с полным боезапасом и потом лежа, сидя, стоя выбивает мишень на "пятерку". Машиной, которая на турнике, как раз-два, делает пять раз "выход силы" и шесть "подъемов с переворотами". Машиной, которая знает, что завтрак из каши в семь утра, обед в два дня, ужин - в семь вечера. Я очерствел, поправился, окреп, возмужал. Я матерюсь, как сапожник, и курю, как Шерлок Холмс. Мне всё теперь похую - я черпак. Мой ремень не затянут так туго, как у молодых солдат. Я имею право носить многослойную подшивку. Сапоги у меня подрезаны покороче и блестят, как лысина у прапорщика. Для меня авторитеты только дембеля. Да и то, их уже скоро списывают.
(достает из кармана письмо) Недавно мне прислали письмо. Там написано, что Мартин, мой закадычный друг Мартин убежал из армии. Не сумел, не устоял. Может, правильно сделал. Нужно иметь железные нервы, чтобы выдержать сегодняшнюю ебаную российскую армию. Мартин - не слабак, это я точно знаю. Значит, его к дезертирству толкнуло что-то основательное. Он бежал прямо с поста. Слава богу, что не взял с собой автомата. Без оружия его тщательно искать не будут. А там, глядишь, и амнистия. А если вдруг поймают? У нас в полку есть один пойманный дезертир. Он хотя отслужил больше года, всё еще шуршит и подшивается, как дух. Его даже молодые иногда попинывают. Пойманный дезертир - опущенный солдат до самого дембеля. Мартину теперь нужно прятаться.
ЗТМ.
Сцена 3.
Едет БТР по песчаной дороге. На БТР солдаты, в том числе Всякий, "Свин" и "Лещ"
Глеб Всякий: (сидя на БТР, с АК в руках, говорит зрителю) 22 декабря нас привезли в Чечню. В ночь с 28 на 29 мы вошли в Грозный. 1 января 95 началась самая настоящая жопа.(начинается перестрелка, Глеб спрыгивает с БТР, ложится на землю, стреляет) Раньше я войну видел только по телевизору. Сегодня я взглянул на неё реально. 4 января Свин (рядовой Свиценков) закрыл офицера от гранатометного взрыва. (Свин лежит без движения) Мы со Свином были, как братья. Духань вместе прошли. (подбегает после перестрелки к Свину) Он лежал без сознания, ран не было видно. Но было такое ощущение, что кровь сочилась из всего тела. Минуты две он еще был живой. Я плакал.
Быстро входят два офицера с АК: майор Ластовский и полковник Амельченко. Майор хлопает по плечу Глеба и отворачивается.
Майор Ластовский: Выживем.
Глеб Всякий: Они умеют воевать, товарищ майор...
Майор Ластовский: Мы тоже научимся.
Глеб Всякий: (к зрителю) Офицеры - это первые мародеры. А солдаты уже потом. Когда мы врывались в очередной квартал Грозного, первым делом нужно было найти водку... Правда, водку. Однажды был случай - нас командир полка взял для охраны. Выезжаем на улицу. Все рассыпались горохом из БТРа: офицеры в одну сторону, солдаты в другую. В одном из домов я нахожу ящик виноградного напитка в 28 градусов, беру его. (берет из-за сцены ящик с вином, бежит через сцену) Я хочу, чтобы меня не заметили, тихо прокрадываюсь к БТРу, чтобы спрятать в темном месте ящик. Вдруг...
Полковник Амельченко: О, вино нашел, молодец!
Глеб Всякий: Нате. (к зрителю) Мне в награду за это дали одну бутылку. Как же так глупо я попался ему на глаза? Лещ меня долго потом попрекал.
Сцена 4.
Глеб Всякий: (к зрителю) По приказу командира полка в каждой роте нужно было организовать отделения подрывников. Их проконсультировали в течении полутора часов. В общем, новоиспеченные подрывники, среди которых был мой друг Петруха из Новокузнецка, получили достаточно поверхностные знания. (выходит Петруха, прикуривает у Глеба сигарету)
Петруха: Ибаный в рот... пездец какой-то, Глеб... Я говорю - хуля я... Я всё умею, на... Растяжка - это же просто... Первый класс.
Глеб Всякий: (к зрителю) В это время мы стояли возле Ачхой-Мортана. Ночь была на подступе. Необходимо было себя обезопасить: подходные пути заминировать. Этих горе-подрывников отправили на дело. Среди них и Петруха. (Петруха уходит)
Как нужно ставить растяжки? (делает растяжку) Заряжаешь мину, отходишь дальше, постепенно приближаешься к своей линии. А Петруха и компания шли от своего фронта, ставили растяжку и продвигались в сторону чеченцев. (стучит кулаком по голове) Потом как-то нужно было добраться до своих. И Петруха подорвался на собственных растяжках. Я же бывший санинструктор, мне пришлось перебинтовывать его ляжку, в которую попали осколки. Он орет, как сивый мерин. Я вколол ему три шприц-тюбика промидола, он затих. Мы потом долго смеялись над Петрухой, как он мин для себя понаставил.