- Быстро!.. Быстро открыл рот! Стволочь! Жаба волосатая! Хомячина лысая! - злобно клацая зубами и истерично, дабы переорать громкую итальянскую песню, гневался Палыч, как всегда на странный манер - с "т" после "с" выговаривая свое любимое слово "сволочь". - Я по любому волью в тебя эту дрянь, слышишь меня, стволочь?! Или через вонючий рот, или распоров жирное брюхо - прямо в кишки... Или...
Растерянный взгляд истязателя метнулся по сумрачной комнате...
- С помощью нашей пипетки, - послышалась подсказка из другой - смежной комнаты.
Перекошенное лицо палача вновь нависло над бедным Толстяком. Тот сжался в пухлый комок, старый стул жалобно пискнул под огромной тушей; связанные за спинкой руки бесполезно зашевелились, натягивая пропиленовый шнур.
- Н-не хочу... Но я больше не могу пить ЭТО... - беззвучно прошептали его мокрые губы.
- Да плевать мне на твое "не могу", понял!? - рявкнул Палыч и с силою сжал пунцовые щеки жертвы.
Струя противно пахнущего белесого раствора потекла из литровой кружки в приоткрытый рот Толстяка. И опять, сделав несколько глотков, тот зашелся кашлем, слезами, судорогой...
- У, тварь жирная!.. - ущипнул его садюга за ляжку. - Штоб ты лопнул, стволочь!
- Это сорвет все наши планы, - послышался строгий голос из другой комнаты. - Ты давай полегче, он еще пригодится нам живым!
То был главарь по кличке Сержант, не терпящий ослушания.
Оттуда же - из-за приоткрытой двери доносилась незабвенная мелодия "Blue Canary" со столь же незабвенным голосом Винченцо Фьорино:
Ogni fiore del mio giardino,
Sullo stelo si Х chinato.
Ed ascolta intimidito
La tua favola accorata...
"Ладно, - подумал Палыч, отодвигая кружку от бьющегося в кашле Толстяка, - я зайду к этой стволочи с другого краю!.."
- А скажи-ка мне, любезный, - подождав минуту, с нежным любопытством обратился он к связанному тучному мужику, - сколько ты умудряешься выхлебать за раз пива?
- Как это "за раз"? - жалобно облизнул губы подопечный.
От неожиданности и детской непосредственности признания Палыч не удержался и резким движением выплеснул Толстяку в лицо остатки дурно пахнущего раствора. Кружка громко звякнула эмалированным дном о столешницу.
- Гад! - выкрикнул доморощенный инквизитор. - Гад, гаденыш, сын, внук, брат и шурин гадюки!! Шесть литров, мля!!! А тут после трех игрушечных кружечек скривил предсмертную мину! Ты подожди у меня, комедиант!.. Даром, шо в театре числился, стобака...
Толстяк с тоскою посмотрел как "игрушечная кружечка" объемом не меньше литра снова наполняется из огромной бутыли несусветной гадостью. Мутная дрянь в изрядном количестве уже бултыхалась в желудке, давила на печень с селезенкой, часто подступала к самому кадыку, мутила сознание...
Связанный мужчина покосился на окно, за которым начинался новый день и... заплакал.
Страшная пытка продолжалась...
* * *
Денек радовал отменной погодкой. Навстречу то и дело попадались озабоченные горожане. Попадались, да завидев странную троицу, шарахались в сторону...
Из старенького двухкассетника, обитавшего на правом плече Сержанта, вновь лился мотивчик песенки про несчастную канарейку:
Sopra i rami del grande pino
Da quel nido dimenticato
S'ode a sera disperato
Il richiamo a chi Х partito.
На левом же плече предводителя висело мягкое тело Толстяка. С другого боку измученного до предельной кондиции мужика волок Палыч. Ноги накаченного специальным раствором бедняги заплетались и делали один вялый шаг вместо пяти положенных.
До цели дальнего похода оставалось двести метров.
- Опять впереди вражье племя, - проворчал Сержант.
- Стволочи... Ладно, справимся - не в первой, - откликнулся Палыч. - Ща расчистим коридор, мля!..
- Да, пока наш способ работает. Лишь бы среди них не оказалось старых знакомых. Иначе опять придется отбиваться и делать ноги.
- В последний раз мы тут были месяц назад. Не должны запомнить. У здешнего контингента плохая память - дырявая, шо мои карманы.
- Точно. Проспиртованная...
Толпа гудела, кричала, переругивалась, осаждая маленькую амбразуру за мелкой решеткой. Простому смертному выстоять огромную очередь и добраться до окошка не представлялось возможным. Это было из области старой доброй фантастики.
Двое истязателей с обмякшим бесчувственным телом втиснулись в месиво из человеческих тел и подобно атомному ледоколу взрезали живые, похмельные торосы. В ответ на матерные возмущения раздвигаемых масс магнитофон бесстрастно извергал благозвучный напев:
Blue canary... che affidi al vento
Le tristi note del tuo tormento,
Blue canary nel bel tramonto...
Ti sento amico del mio rimpianto...
Обстановка накалялась с каждой секундой наглого продвижения к цели...
Сейчас...
Сейчас, если Сержант промедлит с командой - возмущенный несправедливостью пролетариат начнет их бить. Первым, конечно же, получит Палыч. Потом свое огребет Сержант; а он - мозговой центр операции и головушку его надобно жалеть. Последним, конечно же, будут долго пинать Толстяка...
И вот уж кто-то резко одернул главаря за предплечье, кто-то сильно толканул Палыча...
- Начали, - тихо и своевременно скомандовал Сержант.
Палыч незаметно въехал кулачищем в живот аморфного тела.
- А-уп, - не открывая глаз, захлебнулся иком Толстяк.
- Давай, родненький - выручай!.. - шептал изверг, с недюжинной силой надавливая ладонью на переполненный желудок бедолаги.
И тот выручил. В который раз помог осуществить гениальный план...
Blue blue blue canary -
pic, pic, pic - si perde l'eco.
Se piangi o canti al tramontar -
pic, pic - ripete il vento...
Под многократно повторявшийся припев песни о канарейке Толстяка начало тошнить. Тошнить так, что несколько десятков человек, преграждавших путь до заветной амбразуры, вмиг оказались залитыми с головы до ног тем, что тому пришлось влить внутрь за прошедшие два часа.
Толпа ахнула, гуднула с возмущенной обидой и рассеялась, в панике схлынув в обе стороны от крыльца и освобождая путь к окошку.
- Плохо человеку! Карету!! Скорее вызывайте докторов!!! У него больная печень!.. Воды с желчью безвременно отходят!.. - голосил Палыч, умело направляя пульсирующее фонтаном мощное "оружие" в самых стойких и настырных. Взглядом же успевал косить и на четкие, быстрые действия Сержанта.
А тот, отпихнув от окошка последнего доходягу с мокрой плешью на затылке, уже совал продавщице деньги...
* * *
- Первый стакан - как всегда тебе, - улыбался Палыч, протягивая ожившему Толстяку до краев наполненную водкой граненую емкость. - И шо бы мы без тебя делали?..
Полный мужчина с добродушным лицом аккуратно принял стакан, ответил лучезарной улыбкой и залпом опрокинул в себя крепкий алкоголь.
- Держи огурчик, братец, - подал ему вилку с нанизанным на кривое острие соленым овощем Сержант. - Желудок-то пустой, как бы опять не сплохело...
- Не, не сплохеет, - успокаивая, захрустел закуской Толстяк. - Меня водка-то только и прошибает на пустой желудок, а иначе полтора литра нужно употребить - не меньше.
- О, дает!.. - крякнул, выпив свою порцию недавний "палач".
Сержант сызнова запустил свою любимую песню и с грустью прослушал от начала до конца.
- Эх, хорошо выводит!.. Жаль слов не понять, - вздохнул он, приподнимая от стола следующий стакан с водярой. - На иностранном поет дяденька. Да как поет, мля!..
- На итальянском, - шмыгнул носом Толстяк и подцепил маринованный грибочек. - Могу перевести.
- Ты знаешь итальянский? - хором изумились собутыльники.
- А то! Я ведь пять лет в оперном пел. Пока не выгнали за чрезмерное пристрастие к итальянским...
- Ариям?
- Не... Напиткам, - признался он. - Наткнулся однажды на корявый перевод какого-то доморощенного халтурщика... Огольцова, кажется. Но не буду повторять ту глупость. Своими словами скажу... - и тихим проникновенным голосом поведал приятелям смысл текста песни знаменитого Винченцо Фьорино: - Каждый вечер несчастная канарейка поет возле своего гнезда печальную песню. Поет и зовет того единственного, который ушел навседа. Надежды на возвращение уж нет, но песня все равно звучит каждый вечер...
- Здорово!.. - заворожено прошептал Сержант. - Я примерно так и думал. Так и думал, что песня об этом.
- Стволочь... - утер слезы Палыч. - Вот за шо я тебя так люблю, Толстый?.. Слухай... Знаешь шо?.. Врежь-ка мне подзатыльник!
- Зачем?
- Ну, давай-давай - врежь!! Я ж на тебя бедного так орал нонче, так беспардонно орал!.. Аж стыдно сейчас...
- Не-е... не надо подзатыльников. Я ведь вас тоже люблю, братцы! - дарил старым друзьям свои добрые улыбки безобидный тучный мужчина. - Ты это, Палыч... лучше разливай по третьей. Мне желудок надобно вылечить до следующего похода...
Рассказ посвящается 20-летию перестройки и сухого закона.