Сладковатый привкус новогодних праздников постепенно сошел на нет, а затем и вовсе сменился терпким вкусом рабочих будней.
И не важно, что погода была по-зимнему великолепна. Что деревья, дома, улицы оставались все такими же праздничными, изящными, сказочными. Что стоявшая неподалеку от вентиляционной будки береза, сплошь покрылась сияющим на солнце инеем, столь похожим на кристаллы соли. Именно по этой причине верещащая стайка детворы прибегает сюда изо дня в день, чтобы лизнуть шероховатый ствол, а потом - ловить идущий из будки густой белый пар. Что злой и резкий доселе ветер почему-то смягчился, стыдливо прячась в узких переулках; хотя неделю назад он рвал и метал, переворачивал мусорные ведра, воровал с балконов прихваченное морозцем белье, бил в глаза мелким колючим снегом.
Все равно оставалось ощущение легкого беспокойства. Оно кочевало из понедельника во вторник, из вторника в среду, из среды в четверг... и лишь в воскресенье брало выходной. Когда не нужно было вставать в самую рань, брести, оскальзываясь, к метро, протискиваться сквозь толпы таких же ранних, работящих пташек. Пташек всклокоченных, недокормленных и передержанных на воле...
Но был, к сожалению, только вторник.
Работать Антон закончил в шесть, однако еще полтора часа просидел перед погасшим монитором.
В мониторе не было ничего интересного, кроме маленькой овальной наклейки, отковырянной год назад с банана и налепленной тогда же в правый верхний угол экрана. Поэтому Антон смотрел в окно.
А за дверью шумно расходились по домам коллеги. Они шуршали пакетами и смеялись, и складывалось впечатление, будто между этими двумя событиями существовала какая-то связь. Те, кто не был занят ни тем, ни другим, заглядывали к Антону, чтобы попрощаться. Пакеты они застенчиво прятали за спины, говорили с виноватой полуулыбкой, хотя даже себе не могли объяснить причину подобного поведения.
- Антоша, милый, - в дверном проеме появилась Кира Львовна - старенькая повариха, облаченная в длинное серое пальто, доходящее до самых сапог, - пойдем домой, а? Я вот тебе кое-что с обеда приберегла, - и она протянула Антону газетный сверток.
Антон отвел взгляд от окна, рассеяно улыбнулся.
- Да, да, уже одеваюсь, - он поднялся с неудобного деревянного стула, подошел к Кире Львовне и бережно взял сверток. - Спасибо вам огромное.
Сверток был теплый и пах хорошими домашними котлетами. Лет десять назад такими потчевали дома, но с тех пор многое изменилось, а пришедшая весной на работу Кира Львовна оказалась единственным мостиком в прошлое.
Она часто и подолгу разговаривала с Антоном - наверное, единственным человеком в офисе, готовым выслушать старую женщину не только с удивительным терпением, но и с явным интересом.
Иногда Антону казалось, что познакомились они еще в середине прошлого века, когда самого Антона не было и в помине... Конечно, казалось. Ведь не мог он увидеть той, настоящей, зимы с резвящимся, разгульным ветром, ворующим с балконов прихваченное морозцем белье; со сладковатым привкусом новогодних праздников, хранящемся теплым комочком где-то на уровне груди весь оставшийся год; со сказочными, изящными домами и деревьями; с покрытыми инеем березами...
Или все-таки мог?
Попрощавшись с охранниками, они вышли на заснеженную улицу.
- Люблю я зиму, - заговорила Кира Львовна, обращая к небу маленькую, чуть подрагивающую ладонь. Сверкающие в фонарном свете снежинки, мягко ложились на морщинистую руку и пропадали, словно по волшебству. - С детства люблю. Тогда мы еще на санках с горы спускались, снеговиков лепили и ни о чем больше не думали. Даже со своим стариком я зимой познакомилась. Молодой он был, безусый. Это теперь его без усов и не вспомнишь... - она помолчала, а потом неожиданно весело продолжила. - Помню, справляли его шестидесятилетие, один из гостей поднимается и произносит: 'Дорогой Виталий Григорьевич, сегодня ты разменял уже седьмой десяток. Можешь ли, наконец, сказать, чего бы ты хотел больше всего в жизни?'. И знаешь, что он ответил?
- Нет, - сказал Антон.
- Он ответил: 'Разменять свои шесть десятков на три по двадцать', - Кира Львовна весело рассмеялась, протирая лицо мокрой от снега рукой. - Великолепный был человек, необыкновенно милый и остроумный. А еще, году в шестьдесят четвертом...
Антон медленно двинулся вдоль по улице. Рядом, взяв его под руку, осторожно ступала Кира Львовна. Она говорила и говорила, и говорила, не останавливаясь, не переводя дух; то улыбаясь, то изо всех сил стараясь скрыть волнение. Она говорила обо всем подряд, абсолютно уверенная, что доставляет собеседнику столь же великое наслаждение, сколь и себе. Поднимающиеся от ее рта клубы пара на удивление быстро таяли в морозном воздухе, и Антон неожиданно для себя вздрогнул, испуганно оглянулся, выискивая что-то на освещенной фонарями улице. Но позади оставалось все так же пусто.
На полпути к метро снег внезапно усилился, и тяжелая белая стена заслонила стоявшие по обеим сторонам улицы грузные престарелые здания.
Кира Львовна, продолжая рассказывать о 'шестьдесят четвертом', заметно ускорила шаг. 'Сейчас спросит, - подумал Антон. - Обязательно спросит, не удержится'. И она спросила.
- Как там твоя девочка? Не болеет?
- Не знаю, - ответил Антон, - не хожу я к ней больше. Времени нет.
Кира Львовна покачала головой.
- Обманываешь, - сказала она. - А я ведь как лучше хочу. Вот у нас со стариком тоже поначалу не ладилось. Я не знала, чего хотела, он не знал, поэтому и бегали друг за другом. Как дети.
- Позавчера к ней ходил, - признался Антон, смахивая свободной рукой нападавший на голову снег. - До ночи просидели... Вырвался насилу, сказал, что работы много. Поверила, отпустила.
- Ну и как она?
- Нормально, - Антон нахмурился. - Все нормально.
- Привет ей передавай, - Кира Львовна остановилась и посмотрела Антону в глаза. - Если припадок опять случится, ты 'скорую' вызывай. Сам не лезь, только хуже будет.
- Не полезу, - пообещал Антон. - Весь день вчера себе клялся, что не полезу.
- Ты и в прошлый раз клялся, а чем все обернулось? Мне тебя в первую очередь жалко. Вдруг что случится?
Антон кивнул, но ничего не ответил.
Когда полчаса спустя Кира Львовна выходила из вагона метро, Антону показалось, будто белая снежная пелена неведомым ему образом проникла сюда, под землю, и невысокая фигура в длинном сером пальто удивительно быстро растворяется в ней, словно те клубы пара давным-давно растаявшие на морозном воздухе.
Путей, ведущих к дому, было множество, но Антон, выйдя из метро и перебежав через дорогу, выбрал тот, что вел через парк.
Дорогу можно было не перебегать, а пройти чуть дальше, к новому, сверкающему неоновыми вывесками торговому центру. Там, взятый в плотное кольцо газетными, табачными, пиво-водочными и прочими палатками, располагался спуск в подземный переход. Выход из него находился вблизи от дорогого жилого комплекса, перед фасадом которого все еще стояла огромная, увитая километрами гирлянд новогодняя елка. Дом Антона был оттуда в двух минутах ходьбы.
Несмотря на это, Антон из раза в раз перебегал дорогу и шел домой через парк. Сквозь большие ржавые, распахнутые настежь ворота; по скользким, отполированным гуляющими пенсионерами и молодыми мамашами дорожкам; мимо замерших в полете, покрытых снежными шапками каруселей и округлого маленького здания цирка с яркими расписными стенами; вдоль покатого берега пруда с вмерзшими в него, накренившимися катамаранами; и, наконец, через еще большие окрашенные черным главные ворота. Путь занимал не менее четверти часа и являлся, наверное, самым длинным из ведомых Антону. Однако лишь этим путем он возвращался с работы изо дня в день. И лишь этот путь проходил через дом Вики - мимо ее подъезда, ее окон, ее балкона.
Антон даже толком не мог объяснить, почему каждый день в течение года он выбирает именно эту дорогу. Почему каждый день, проходя мимо, он смотрит на Викины окна и, не встретив знакомого взгляда, разочарованно вздыхает... Хотя, желание взглянуть на окна можно всегда списать на привычку, а разочарованный вздох - на вздох облегчения.
Он ненавидел Вику больше всего на свете! Она раздражала его, как никто другой! Она мешала спокойно жить, висела неподъемным грузом на шее, и не было ни малейшей возможности его сбросить. Если бы Антон мог, он пожелал бы ей смерти, перерезал туго натянутый канат безо всякого сожаления... Вот только он не мог. Не получалось.
Огромный, невероятной мощи магнит тянул Антона через парк, разрушая данные накануне клятвы.
'Никогда! Больше никогда!', - цедил он сквозь крепко сжатые зубы, но все равно шел. С каждым днем ярость становилась сильнее, и сильнее давило понимание собственного бессилия. 'Девчонка! Она же просто девчонка!'.
Скоро парк закончился, и впереди, освещенный тусклым оранжевым светом, появился тот самый дом. Это была серая пятиэтажка с пустыми, темными подъездами. Когда-то и Антон жил в такой же, но потом ее снесли, а всех жителей переселили ближе к окраинам. Недавно. Всего год назад.
С трудом вглядываясь в белую пелену, он рассмотрел перед вторым подъездом машину. 'Скорая', - понял Антон, и злость постепенно стала утихать, пропуская стоявшее в очереди безразличие. Глухое ко всему, выдерживающее двадцатиградусный мороз.
Он никогда не говорил Кире Львовне, что 'скорую' вызывали не раз. Не выдерживали, набирали короткий номер, в надежде покончить с этим навсегда. И машина приезжала, выбегали обеспокоенные врачи: 'Девятнадцатилетняя девочка. Не дай Бог, что-то случится'. А случалось с пугающей частотой.
Проходя мимо 'скорой', Антон бросил взгляд на водителя. Сегодня им был пожилой субъект в черной стеганой телогрейке и выглядывающей из-под нее клетчатой рубашке. Водитель курил длинную женскую сигарету, то и дело с наигранным отвращением сплевывая через открытое окно. В перерывах между затяжками он крутил ручку радиоприемника, отчего последний жалобно трещал и захлебывался популярными ныне песнями. Заметив Антона, субъект поспешно бросил сигарету в сугроб, а уже затем приветливо кивнул.
- Опять к твоей истеричке, - радостно сообщил он. - Давно говорю: забирать ее пора. Так ведь отец - врач, ни за что не позволит.
- Куда забирать? - удивился Антон.
- Ясное дело - в психушку, - хохотнул водитель. - В обычной больнице такие не нужны. У нас, например, даже коридоры все заняты. Не пройти, не проползти.
- Бывает, - согласился Антон. - У вас - это где?
- Там, - водитель неопределенно махнул рукой. - У нас и не такое бывает. Вот в прошлом году, например, один умник... Да ты читал, небось!
- Я считаю, нельзя ее в психушку, - спокойно проговорил Антон. - И в больницу нельзя. У нее отец, сестра. Позаботятся как-нибудь.
- С подобной заботой, - водитель скривился, - я бы и дня не протянул.
Антон хотел ответить, что тянуть на самом деле незачем, но его неожиданно окликнули. Когда он обернулся - точно на автомате: нога в сторону, голова вверх, - то увидел выглядывающую из окна четвертого этажа Алину - сестру Вики.
Зачем он остановился? Зачем заговорил с водителем? Надо было молча пройти мимо, не глядя ни на окна, ни на машину. Хотя бы сегодня он мог посидеть дома. Перед телевизором, перед компьютером, слушая музыку или разгадывая кроссворд. Сегодня он мог выбрать короткую дорогу и не отвечать на телефонные звонки. Настойчивые, изводящие звонки... Нет, лучше просто выключить телефон. И если бы год назад он не встретил на улице Вику, не научил ее в минуты бешенства 'маленькой, безобидной шалости', жилось бы сейчас куда спокойнее.
Антон опустил голову и побрел ко входу в подъезд. Его нисколько не волновала Вика, он шел только погреться.
Дверь квартиры оказалась распахнута настежь, и даже в коридоре пахло больницей. Прямо у входа ждала Алина, а позади нее с чашкой в дрожащих руках стоял Георгий Павлович. Они всегда стояли вот так: в дверях - бледная, осунувшаяся Алина, за ее спиной - глядящий с надеждой отец. Антона они воспринимали скорее как должное, чем как спасителя и были абсолютно уверены, что он обязательно придет. При любых обстоятельствах.
Он вошел и разделся.
- Как она там?
- Не дышит, - прошептала Алина. - Врачи приехали минут десять назад, ты успеешь.
- Я... - Антон закашлялся, зашарил по карманам куртки в поисках носового платка, но кроме свертка с остывшими котлетами под руку ничего не попадало. - Я не пойду за ней.
Они молча смотрели на Антона - отец и сестра, такие непохожие - ни друг на друга, ни на Вику.
- Я не пойду за ней, - громко повторил он, - мне надоело.
- Ты же знаешь, что мы не сможем без нее, - голос Георгия Павловича звучал спокойно. - Ты все знаешь. Пойди за ней и отучи, сделай, чтобы она...
- Она не перестанет, - перебил Антон, захлопывая дверь. - Это как наркотик. Знаете, что такое сила воли? Вика, к сожалению, не знает.
- Антон... пожалуйста, - у Алины задрожали губы. - Антон...
- Нет! - уверенно сказал он. - Пусть хоть на этот раз вернется сама.
- Но ты же говорил... - всхлипнула Алина. - Говорил, будто в первый раз сам еле вернулся... А Вика...
- Говорил, - Антону захотелось убежать, он понял, что вот-вот согласится. - Тем не менее, я вернулся. Неужели Вика чем-то хуже меня?
- Ты ведь знаешь, она не вернется, - проговорил Георгий Павлович, крепко сжимая пальцами чашку. - Без тебя - ни за что.
- Когда же меня оставят в покое?!
Он быстро скинул ботинки и повесил куртку в шкаф. Старый знакомый сценарий: маленькая комната, диван, тишина. И все-таки надо было стоять на своем.
- В маленькую комнату, на диван, - позвала Алина. - Не будем тебе мешать.
Изо всех сил стараясь не обращать внимания на благодарный взгляд Георгия Павловича, Антон прошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь.
Прежде чем лечь, он со скучающим видом осмотрелся: книжный шкаф, книжные полки, стопка книг на пианино; покрытый клеенкой стол, заклеенные бумагой окна; на люстре - старый матовый абажур. Между окном и пианино стоял синий продавленный диван с деревянными подлокотниками. Кажется, раньше он находился в комнате Вики, пока не оказался вытесненным оттуда новокупленной кроватью.
Улегшись, Антон долго не мог сосредоточиться: в бока больно давили выпирающие тут и там пружины, за стеной глухо разговаривали врачи. Любое неудобство значительно замедляло процесс, но Антон все же закрыл глаза. Он всегда пытался вообразить себе удобную софу и абстрагироваться от постороннего шума. Лишь спокойное дыхание и угасающий стук сердца являлись исключением из правил.
Сначала утихли голоса врачей - словно тронулся переполненный лифт, увозя прочь неведомую компанию. Затем диванные пружины сменились мягкими подушками, и тело стало медленно погружаться в теплую вязкую карамель. Ударивший в лицо морозный ветер невыносимо защекотал ноздри, и Антон чихнул несколько раз, и каждый чих, подобно выстрелу из пушки, страшно ударял по ушам, бил мутные, кривые стекла. В разбитое окно нескончаемым потоком полетели сухие желтые листья. Они ложились Антону на лицо, на грудь, на живот, а ноги уже полностью утонули в карамели, и упавшие сверху листья ярко вспыхивали зеленым пламенем, распускаясь огромными розовыми бутонами. Голова погружалась все глубже и глубже, и вот уже наглухо закупорены уши - затихло дыхание, биение сердца. И тогда, чувствуя сжимающую горло карамель, Антон глубоко вдохнул, чтобы было куда возвращаться - вдохнул резко, судорожно, разрывая засохшие легкие, - и умер.
- Окей, подруга, я все понял, - тараторил румяный карлик, то и дело поднимаясь на цыпочки. - Ты шовинистка! Не любишь маленьких, так и скажи: я тебя презираю. Ну, скажи! Давай: я презираю маленьких, импозантных людей с хорошим заработком и бунгало на самом берегу моря. Ты ведь можешь, я знаю! Давай!
- Да нет же! Нет! - в который раз повторяла Вика. - Я очень уважаю и вас, и ваш заработок, и бунгало, но я не могу с вами пойти.
- Конечно, не можешь! - невозмутимо заговорил маленький человек. - Мы поедем. Видишь машину? Домчит до дома за пять минут. С ветерком. Или с кондиционером, как пожелаешь. Давай руку, не ломайся. Как девчонка, ей богу.
- Не могу, я здесь человека жду, - Вика посмотрела на часы и широко улыбнулась карлику. - Будет с минуты на минуту.
- Тогда нужно поторопиться! - упав с цыпочек, человек принялся разминать колени. - Готовься, сейчас побежим. Главное - не отставай, а то потеряешься. Ищи тебя потом свищи по всему городу. Готова?
- Нет.
- Почему?
- Не хочу.
- Та-а-ак, - протянул карлик. - Понятно. Начинаем заново: ты - шовинистка! Не любишь маленьких, так и скажи: я тебя презираю! Давай, не стесняйся, чего же ты?
- Хорошо! - не выдержала Вика. - Побежали!
- Серьезно? - не поверил ушам карлик. - Может, все-таки на машине?
- Меня укачивает, - скривив губы, объяснила Вика. - Но бегаю я быстро, ты не беспокойся.
- Ха-ха! - карлик запрыгал от радости, - Готовься, подруга, скоро будем дома. Итак: на старт, внимание... Марш!
И он рванул с места с невиданной для столь маленького человечка скоростью. Его тельце высоко подпрыгивало над мостовой, а ножки мелькали так быстро, что казалось невозможным за ними уследить. Вика пробежала несколько шагов, пока незнакомец не скрылся за длинным, увитым плющом зданием, поспешно вернулась и спряталась за угол каменного двухэтажного домика.
Минуту спустя машина карлика громко заворчала, запыхтела и стала неспешно разворачиваться. Когда она проезжала мимо Вики, бледный худощавый шофер в черном фраке укоризненно посмотрел на девушку. Хотя, вполне вероятно, это была отличительная черта шофера, и укоризненный вид являлся его неизменным спутником и основным украшением.
За пятнадцать минут, которые Вика провела в ожидании Антона, к ней успело прицепиться немало народу. Помимо сгорающего от страсти карлика, свое почтение не преминули выразить торговец горячими пирожками, строгого вида кавказец с седеющей шевелюрой и пугливый молодой человек весьма отталкивающей наружности.
Торговец, обходя девушку то с одной, то с другой стороны, неожиданно глубоким басом сообщил об исключительной ее внешности. Он даже наградил Вику двумя кулебяками с сыром и лучезарной улыбкой, после чего с извинениями удалился.
Далее следовал седеющий кавказец. Из кармана белого, изрядно выпирающего на уровне пуза пиджака, он молча достал визитку и быстро сунул ее Вике. Прошептав нечто малопонятное, кавказец сел в припаркованный неподалеку старенький 'Мерседес', который тотчас скрылся за поворотом.
Последним поклонником (ознаменовавшим впоследствии своим уходом появление карлика) оказался длинноносый юноша с крохотными раскосыми глазками, ввалившимися щеками и кривоватым, будто бы расположенным на впалой щеке, ртом. Юноша молча стоял подле Вики, глядя на нее с нескрываемым восхищением. И лишь после того, как из цветочного магазина выскочила разгневанная дама с букетом пионов в руке и начала пинками возвращать молодого человека к жизни, юноша нехотя побрел прочь. В дверях магазина он в последний раз обернулся и сгинул, сопровождаемый очередным пинком.
- Вот ты где, - голос заставил девушку вздрогнуть. - Решила в прятки поиграть?
В шаге от Вики, облокотившись плечом о стену, стоял Антон. Он придумал себе легкие синие кроссовки, потертые на коленях джинсы и белую рубашку с коротким рукавом. Появился Антон недавно - легкий испуг в глазах не успел еще смениться обычным для него спокойствием, лицо постепенно приобретало румянец.
- Антошка! - Вика бросилась к нему на шею. - Как же долго тебя не было! Надеюсь, дома все нормально?
- Как всегда, - пожал плечами Антон. - Отец с Алиной места себе не находят, врачи ждут, когда вернешься. Надеюсь, ты понимаешь, что рано или поздно это закончится?
- Ну вот, опять ты серьезный, - огорчилась она. - Серьезничать можно и дома, а тут... Тут надо гулять, наслаждаться, глазеть по сторонам. Ты разве не любишь глазеть по сторонам? Посмотри во-о-он на то здание...
- Насмотрюсь еще, - мрачно усмехнулся Антон. - Придет время, и ты насмотришься.
- Ужас какой, - засмеялась Вика. - И в этого мрачного типа я до смерти влюблена! В прямом смысле слова - до смерти.
- Глупости, - оборвал он. - Я был первым, кто с тобой заговорил.
- Ты был тысяча первым, кто со мной заговорил, но единственным, кто заставил меня остолбенеть, - она посмотрела на Антона и вновь улыбнулась. - Протест отклонен. И... может, пройдемся?
Они нырнули в переулок между булочной и цветочным магазином и, перепрыгивая через редкие лужицы, очень скоро вышли на кишащую народом главную улицу. Машин здесь почти не было, зато львиную долю проезжей части занимали велосипедисты. Дети, взрослые, старики неспеша крутили педали, направляясь куда-то по своим делам.
- Живее, чем у нас! - прокричала Вика и бросилась в следующий переулок.
Антон, лавируя между людьми, побежал вслед за ней.
По обеим сторонам переулка вплотную друг к другу стояли двух- и трехэтажные домики. Иногда они плавно переходили друг в друга, образуя ровную стену с редкими разноцветными дверьми. В другой раз дома смещались, и Антон едва не налетал на выпирающий из стены угол.
Низко над головой на протянутых между домами веревках сушилось забытое белье. Оно было здесь и день, и неделю, и месяц назад и, быть может, являлось своеобразным антуражем необычного городка. Казалось, стоит протянуть руку, и пальцы коснутся простыни или выцветшего банного полотенца, покачивающегося на слабом ветру. Но сколько мчащаяся далеко впереди Вика ни подпрыгивала, сколько ни тянула вверх руку, коварное белье оставались вне досягаемости.
Переулок вывел их к небольшой площади с фонтаном посередине. Тонкие струи, бьющие изо ртов застывших в изумлении каменных рыб, вырывались за мраморный парапет, оставляя на асфальте темные следы. На стоявших по периметру площади скамейках в полном молчании сидели голые люди с металлическими кружками в руках. Пробегая мимо, Антон заметил, как подошедшая к фонтану старушка зачерпнула полную кружку воды и принялась жадно пить. Лица старушки не было видно, однако Антон вздрогнул, испуганно оглянулся и чуть не врезался в стену очередного дома. Перед глазами возникла темная, занесенная снегом улица, низкая фигура в длинном сером пальто, и он судорожно захлопал руками по карманам в поисках свертка с котлетами. 'Не может быть, - пронеслось в голове. - Не может быть...'.
- Не отставай! - кричала размахивающая руками Вика, и Антон поднялся, крепко зажмурился и побежал.
Он бежал по улице, не открывая глаз, не жалея сил. Бежал во весь опор. Мимо выпирающих из стен углов, разноцветных дверей и удивленных прохожих. Под паутиной бельевых веревок и развевающимися на ветру простынями, наволочками, полотенцами. Антон бежал только вперед, не слыша поддразнивающую его Вику, звука ее шагов, шлепая кроссовками по лужам, спотыкаясь на выбоинах. Но силы, как назло, не заканчивались.
Потом вдруг что-то изменилось. Резко и неожиданно - смена кадра в кинофильме.
Открыв глаза, Антон понял, что бежит по аллее: с обеих сторон от дорожки росли высокие деревья с гладкими прямыми стволами, а сама дорожка была выложена мелкой разноцветной плиткой. Вика находилась на расстоянии вытянутой руки и тщетно старалась оторваться от импровизированной погони. Она часто оглядывалась, смотрела на Антона смеющимися глазами и показывала язык.
- Знаешь, что?! - Антон рванулся вперед, поймал ее за руку и развернул лицом к себе. - Хватит! Я научил тебя приходить сюда, чтобы избавиться от тебя раз и навсегда! Я даже не собирался за тобой возвращаться!
- Правда? - удивленно спросила Вика. - А я не верю. Ни капельки.
- А теперь, - продолжил Антон, не обращая ни малейшего внимания на ее слова, - я бегаю за тобой как мальчик! Ношусь по всему городу, пытаюсь зачем-то поймать, вернуть домой! Зачем мне это все надо?!
- Чтобы вернуть меня домой, - весело засмеялась Вика.
- Зачем? - застонал Антон. - Я ведь...
Он внезапно остановился, не зная, что сказать.
- Тогда почему ты каждый раз возвращался? - после некоторого молчания поинтересовалась Вика. - Ведь мог пройти мимо, задержаться на работе...
- Не знаю, - признался Антон. - Я не мог.
- Вот видишь, - Вика довольно улыбнулась, крепче сжимая его руку. - Ну, куда мы сейчас? Побежали к водопаду?
Антон хмуро посмотрел на Вику и произнес давно заготовленную фразу.
- Это проще, чем кажется, - охотно заговорил Антон. - Помнишь, я все время твердил, что у тебя нет силы воли? Так вот, я готов поделиться.
- Ага, - Вика пождала губы. - Может, лучше деньгами?
- Ты согласна или нет? - Антон пропустил шутку мимо ушей.
- Волю навязываешь? - нарочито тихим голосом спросила Вика. - Конечно, согласна... Ты, главное, папе не говори.
Последняя фраза звучала так, словно Вику застукали за курением, и она теперь вынуждена делить свой секрет на двоих.
- Хорошо, - Антон сделал шаг назад. - Закрой глаза.
Вика подчинилась.
Сначала не происходило ничего необычного. Потом внезапно засвербело в носу. Вика несколько раз громко чихнула и открыла глаза.
- Очнулась, дорогуша, - немолодая женщина в белом халате недовольно смотрела на Вику. - В следующий раз не станем нянчиться...
- Где Антон? - перебила ее Вика.
- Кто? - не поняла женщина.
- Антон! - громко повторила Вика. - Надеюсь, еще не сбежал.
Она соскочила с кровати и бросилась в коридор. Куртка Антона все еще висела в шкафу, а перевернутые ботинки валялись у входной двери.
- Не уйдешь! - радостно воскликнула Вика, направляясь к маленькой комнате.
Она осторожно толкнула дверь... и замерла.
На диване, глядя пустыми глазами в потолок, лежал неподвижный Антон.
Тогда Вика закричала, и с кухни прибежали обеспокоенные Алина с отцом. Они долго не могли понять, что случилось - суетились, спрашивали, где болит, - а когда поняли, тут же замолчали и со страхом уставились на диван.
- Мне, - Вика с трудом сдерживала слезы. - Мне нужна тишина... Я вернусь за ним... Уходите...
Она легла на пол и закрыла глаза, пытаясь полностью сосредоточиться...
Антон держался до последнего, но жажда в конце-концов победила. Он поднялся со скамейки и направился к фонтану. Оставшиеся сидеть люди смотрели с нескрываемым презрением, всем видом показывая неоспоримое свое превосходство.
Зачерпнув полную кружку воды, Антон еще раз посмотрел на людей. Изможденные, нагие - они теперь отворачивали головы в страхе раньше времени поддаться соблазну.
Антон поднес кружку к губам и стал с жадностью пить, закрыв от наслаждения глаза. И лишь когда он вдоволь напился, кружка опустела.
'Вот и все, - подумал он, разглядывая проявляющуюся на нем одежду. - Где тут, интересно, распределяют жилье?'.
Пройдя спокойным шагом мимо бывших соседей по скамейке, Антон завернул в переулок и направился к главной улице.
Как скоро Вика поймет и смирится с тем, что у нее остался один-единственный мир, Антон не знал. Однако он был абсолютно уверен в одном: забрав у нее способность умирать, он позволил Георгию Павловичу и Алине наконец-то вздохнуть свободно.