Сегодняшняя историческая наука в России во многом наследница академической традиции исторической науки советского времени, притом богатство научно-категориального языка и его вариаций позволяет построить телерадиовещание так, чтобы предмет подачи информации можно было бы понять, так сказать, с любого конца. Научно-аналитическое прочтение в России граничит с осмысленным гуманизмом, одновременно превращаясь в подобие делового сектора государственной жизни. Современная работа по истории - уже не обязательно работа по истории идеологии (как было во времена СССР), но это и не своего рода "философия наукообразия", привязанная, скажем, к интернет-абоненту. Интернет сам по себе является подобием архивного центра, который может гарантировать человеку читающему несменяемость и популярность целого набора тем.
Человек, интересующийся историей через интернет, может делать своего рода штатный выбор: то есть, он ориентируется прежде всего на автора, и для первого такая ориентация - это всегда профессиональный праздник, так как человек читающий своим вниманием только подкрепляет репутацию отечественного исторического объективизма. Однако, со становлением в начале 1990-х гг. независимой России, в упомянутом объективистском "историческом теле" усилились литературная и пропагандистская составляющие, что, думается, обращают современного читателя к традиции науки истории именно в XIX веке - во времена непосредственно перед утверждением современной политической культуры. Актуальность научного исследования в начале XXI в. все больше зависит от уровня образования, чем, скажем, от жизненного опыта автора, и этот опыт нацелен часто на то, чтобы внести как можно более весомый вклад в российскую культурническую политику и пораньше сделать карьеру - скажем, "неформального политолога".
Своего рода историословие в российских СМИ, несмотря на яркость и неповторимость исторических событий, освещаемых ТВ и радио, укладывается в режим жизни, который также может быть исследован как "скол" с российской культуры быта, и в частности с культуры быта еще советского образца. И, если многочисленные политологи в СМИ имеют дело с совершенно новым историко-политологическим материалом, то поневоле у них могут получаться "дайджесты учебников" - и прежде всего апробированных, уже известных, основанных на академическом прочтении и анализе. Если представить Москву как два "встроенных друг в друга" города (западный - в русский, а русский - в западный), то можно предположить, что человекопоток в столице организуется своего рода "принципом двора", то есть принципом близости к политическому центру. Так, та же Москва - город "причесанный", аналитически выверенный, "вычитанный и выписанный" - благодаря известной прозрачности идущей в нем светской и культурной жизни, в котором новому явлению не так уж трудно пробиться - поскольку "обозвав" социальный формат (как в компьютере - файл), ты скоро получаешь новый "человеческий капитал". Исследователь российского города, возможно, сталкивается с вопросом о источниках и историографии этой проблемы, и можно сказать, что в основе историографии, прежде всего историографии трудовой деятельности граждан, лежит анализ социальной мощи ("работа ради работы на будущее"), а в основе источников - принцип исторического времени ("времени на поиск новых заказов"). И, если в такой напряженной деловой активности, с информационным всевластием интернета, люди в российском городе все же осторожны в общественных местах, то можно отметить консервативный характер светской жизни, то есть, с учетом влияния интернета, перенос методики бытового общения из человеческих "личных теорий" на конкретный факт-явление. Таким образом, вроде бы безликая толпа легче укладывается в историческое время, чем толпа людей с распиаренными личностными характеристиками: "лицом к лицу лица не увидеть", как писал А.С.Грибоедов, но - с поправкой на мыслительные "производственные (в интернете, сетях) циклы толпящихся. "Госсектор" элитного, интеллектуального "развала", то есть обыкновенная общеобразовательная школа, в такой обстановке продолжает существовать как материал, выработанный самими школьниками: в процессе общения друг с другом (учитывая независимое общение детей в сетях) вырабатываются их навыки общения с учителем и последующий стиль politics во взрослой жизни. Локусы обучения ребенка зависят, как представляется, от "надстраиваемой" над культурой Всемирной Сети культуры языка - и прежде всего языка, за образец которого берется пушкинский язык XIX века. Последнее обстоятельство, думается, не может не сокращать, в умах, всего периода новой и новейшей истории - поскольку уже на протяжении многих поколений происходит обновление пушкинской фразы, а также разнообразных просвещенческих государственно-образовательных программ. Мода на Россию, которая в настоящее время (вторая половина 2010-х - начало 2020-х гг.) искусственно глушится на Западе, учитывая только что упомянутый, не очень длительный "историографический сезон", все равно остается для заграницы экспортом социального доверия. Поиск материала для продления такой модной традиции тождественен сбору материала, и эти процессы обеспечиваются наиболее прозрачным образом - через социальные сети, основанные на знании изобретателем этих сетей среднечеловеческого формата. На этом интеллектуальном фоне аналитико-политические программы XIX века (и прежде всего программы реформ) имеют социокультурное воздействие на учащееся население России до сих пор: культурнические вбросы в разных сегментах современной жизни содержат элементы научного менеджмента из гуманитаристики, что необходимо для современного светского воспитания молодого человека.
Кадровая политика не может обойти стороной российское образование, и хороший работник "на улице" (притом со знанием "улицы") - это словно бы эрудированный профессор, вышедший на минуту из дома. Стремление удержатся в стримах, преподаваемых общественной жизнью, а также сохранить свой социальный суверенитет ведет, представляется, к выработке "методологии как жить для себя", а в сочетании с данными интернета - к выработке понятий о необходимости роста собственного духовного и интеллектуального уровня. И если даже современное общество в России, пережившее тридцатилетие глубоких социальных изменений, нельзя назвать "интеллигентски воспитанным", то по крайней мере его можно назвать обществом "дизайнерски воспитанным" - так как внешнее волей-неволей выдает технико-цивилизационный уровень жизни. Своего рода "дизайн дел" дает, думается, определенный "скол" с привычного для советского времени строя равноимущих, и образовавшееся после этого "скола" пространство для выхода социальной энергии вряд ли может заполнить "тень СМИ" - ведь "политический градус" обычного человека направлен в соответствии с понятием именно прогресса, а сам прогресс связан с реформаторской деятельностью практически каждой, отдельной личности