Аннотация: Борьба пропетровской и антипетровской мифологий среди литераторов и историков с 18 века по настоящее время.
14. ВОКРУГ ПЕТРА: БОРЬБА МИФОЛОГИЙ
Ни одна страна в мире не окружена такими противоречивыми
мифами о её истории, как Россия... Н. Бердяев постоянно отмечал
поляризованность русского характера. ... Другая причина в том,
что в русской истории играли огромную роль различные "теории",
идеология, тенденциозное освещение настоящего и прошлого.
Дмитрий Лихачёв. Мифы о России старые и новые
14.1. ПётрI в русском фольклоре
Две ипостаси Петра. Пётр занял видное место в русском фольклоре в двух ипостасях. В одной ипостаси, Пётр - это радеющий об Отчизне царь-труженик, он водит корабли, работает наравне с плотниками, делит еду и ночлег с солдатами. Пётр - даже защитник простых людей - в песне "Жалоба солдат Петру I на князя Долгорукого", царь разрешает солдатам расправиться самосудом со знатным обидчиком. Поморы говорили о царе с уважением: "Даром хлеба не ел, лучше бурлака работал". Солдатские песни о смерти Петра похожи на плачи. Стоящий на часах у государевой гробницы молодой солдат "возрыдаюче вымолвил":
"Ах ты матушка сыра земля, Расступися ты на все стороны, Ты раскройся, гробова доска, Развернися ты, золота парча, И ты встань, проснись, православный царь, Посмотри, сударь, на свою гвардию, Посмотри на всю армию
Уже все полки во строю стоят,
.....
Дожидают они полковника, Что полковника преображенского, Капитана бомбандирского".
В другой ипостаси, Пётр - не природный царь, а подменённый. Рассказывали, что когда была Наталья Кирилловна на сносях, то сказал ей Алексей Михайлович: "Не родишь сына, учиню тебе озлобление". И когда родилась дочь, то царица, тайно от государя, спрятала девочку в Немецкой слободе, а себе взяла немецкого младенца. Говорили, что мать перед смертью сказала Петру: "Ты не сын мой заменённый". Через 40 лет после рождения Петра взяли в Преображенский приказ бабу, говорившую, что государь не сын Алексея Михайловича: "Взят во младенчестве из немецкой слободы у иноземца по обмену. Царица-де родила царевну, и вместо царевны взяли ево, государя, и царевну отдали вместо ево". А по другим слухам, Пётр был Лефортов сын. Говорили, что когда родилась у царицы дочь, а у Лефорта в тот же день - сын, то царица, страшась государева гнева, младенцев обменяла. И тот Лефортов сын царствует на Руси и поныне.,По другой легенде Петра подменили во время поездки к немцам: взяли в неволю за морем в Стекольном (Стокгольме); еще говорили, что царь был "в немцах в бочку закован да в море пущен" или что в Риге был "закладен в стену".
Не миновало Петра и обвинение, что он антихрист. Старообрядцы видели антихриста и в Никоне, и в Алексее Михайловиче, но особенно - в Петре. В 1700 г. поступил донос на книгописца Гришку Талицкого, что говорит про государя непристойные слова и режет доски - хочет печатать тетради и, напечатав, бросать в народ. На пытке Гришка признался, что составил письмо, будто настало ныне последнее время и антихрист, т. е. государь, в мир пришел. Взяли всех, с кем он вёл беседы. Гришку и еще пятерых казнили; остальных били кнутом и сослали в Сибирь. Против Талицкого митрополит Стефан Яворский написал книгу "Знамения пришествия антихристова и кончины века" (1703). Но, как пишет Соловьёв, "мысль об антихристе не умирала в людях". Ладожские старцы, не сомневались, что Пётр антихрист:
"Какой он нам, христианам, государь? Он не государь, латыш: поста никогда не имеет; он льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы, писано об нем именно в книге Валаамских чудотворцев, и что он головою запрометывает и ногою запинается, и то его нечистый дух ломает, а стрельцов он переказнил за то, что они его еретичество знали, а они, стрельцы, прямые христиане были, а не бусурманы, а солдаты все бусурманы, поста не имеют; прямого государя христианского, царя Иоанна Алексеевича, извел он же, льстец".
В ответ на книгу Яворского настоятель Выговской пустыни старообрядцев, Андрей Денисов, написал сочинение "Об антихристе". В нем он пишет об антихристе в образе папы Римского, но проводит явную аналогию с Петром I. Работа Денисова послужила основой для дальнейших писаний старообрядцев о царе-антихристе. Интересный оборот приняла версия о Петре-антихристе в старообрядческой повести "Сказание о Петре истинном и Петре ложном": истинный Пётр скрывается в старообрядческом ските, а на престоле сидит подмененный царь-антихрист.
Сохранились, немногочисленные (за них преследовали) солдатские и казацкие песни, где Пётр показан как деспот, не жалеющий жизни простых людей. Он не дает пощады стрельцам, готовым ради прощения голыми руками взять вражеский город (в другой песне - три города), против воли заставляет идти в солдатчину, лишает вольности тихий Дон. Особенно помнили прорытие Ладожского канала. В песне "Ах, далече, далече..." плачет не только "трава-мурава", но "земля сырая", ведь царь велел ее "копати, ... рвы и колодези вырывати, ключевую воду испускати". В другой песне, плывущие по каналу государевы гребцы "разговоры говорят, все хозяина бранят":
"Ты, разсукин сын хозяин, разканалья, сукин сын. Здесь канавушки прорыл...".
14.2. Образ Петра в XVIII веке
Апология Петра. Петра ненавидели при жизни, но после смерти ненависть отступила перед восхищением. О тяжких налогах и гибели десятков тысяч забыли, а помнили победы Петра. Имя его почитали - гвардейские полки стали гарантом невозврата к прошлому. Культ Петра начал складываться при Елизавете Петровне, захватившей престол по праву дочери Петра. В 1742 г. петровский чиновник П.Н. Крёкшин преподнес Елизавете первый том "Краткого описания блаженных дел великого государя-императора Петра Великого...". Ломоносов слагает оды в честь Петра. В "Оде на восшествие на престол Елизаветы" (1748) он уподобляет рождение Петра Рождеству Христову. В "Слове похвальном... императору Петру Великому" (1755) называет его подобным Богу. Пишет в его честь поэму "Пётр Великий" (1760). В 1747 г. в Петербурге перед Михайловским замком устанавливают первый бронзовый конный памятник Петру работы Карло Растрелли.
В царствование Екатерины II мифология о Петре Великом стала частью государственной идеологии. В 1768 - 1769 гг. были опубликованы первые две части "Истории Российской..." сподвижника Петра Василия Татищева. В 1788 - 1789 гг. преданный почитатель Петра, Иван Голиков, опубликовал 12 томов "Деяний Петра Великого, мудрого преобразителя России...", а затем, в 1790 - 1797 гг. - 18 томов "Дополнений". Этот фундаментальный труд написан по собранным Голиковым документам. Автор шаг за шагом прослеживает историю царствования Петра. Он не только восхваляет "Великого государя", но подробно рассматривает обвинения в его адрес. Голиков их опровергает, доказывая, что у Петра были грехи человеческие, но не было царских. В 1782 г. в Петербурге состоялось открытие памятника Петра I - "Медного всадника", работы Этьена-Мориса Фальконе. В 1785 г. в Лейпциге выходят на немецком языке "Подлинные анекдоты о Петре Великом". Автор, российский гравер Якоб Штелин, многие годы записывал рассказы современников Петра. К концу жизни он собрал 142 "анекдота". На русском языке "анекдоты " были изданы в 1787 г.
Памфлет Щербатова. В 1786 или в 1787 г. князь Михаил Щербатов написал памфлет "О повреждении нравов в России". В нем он обрушился на екатерининских аристократов, описав их низость по сравнению с предками. "Повреждение нравов" автор связывает с реформами Петра. Наряду с полезными переменами, Пётр ввёл излишние и прямо вредные. К ним Щербатов относит "людцкость, сообщение и великолепие", что привело к стремлению к роскоши, сластолюбию и разрушению устоев семьи. Борьбу Петра со старыми нравами Щербатов сравнивал с действиями неискусного садовника, срезающего лишние ветки у слабого дерева, но лишь ухудшающего его состояние: "Так урезание суеверий и на самые основательные части веры вред произвело, уменьшились суеверия, но уменьшилась и вера". Порча нравов усугубились после смерти Петра. Автор не щадит ни цариц, ни царедворцев. Рукопись Щербатова была напечатана в 1858 г. в "Вольной типографии" Александра Герцена в Лондоне.
14.3. Образ Петра в XIX веке
Карамзин о Петре. Карамзин не знал о рукописи Щербатова, но он считал, что требование Петра к дворянам перенять европейские обычаи, привело к их отчуждению от народа: "... со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах". Карамзина беспокоил запущенный петровскими реформами космополитизм: "При царе Михаиле или Фёдоре вельможа российский, обязанный всем Отечеству, мог ли бы с веселым сердцем навеки оставить его, чтобы в Париже, в Лондоне, Вене спокойно читать в газетах о наших государственных опасностях? Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр".
Пушкин о Петре. Отношение молодого Пушкина к Петру было одновременно родственным и восторженным - его прадед, маленький черный раб Ибрагим, был крещен царём, и стал Абрамом Петровичем Ганнибалом, получив от Петра отчество и фамилию по имени карфагенского полководца Ганнибала. Пётр воспитал Абрама (он был его денщиком), послал учиться во Францию, а по возвращении обеспечил карьеру и место среди российского дворянства. В 1827 г. Пушкин начал писать роман "Арап Петра Великого", оставшийся незаконченным.
О Петре Пушкин написал две поэмы - "Полтава" и "Медный всадник". "Полтаву" (1829) публика встретила холодно. Любовь юной Марии и старца Мазепы не вызвала симпатий. Критики упрекали Пушкина в нарушении исторической и художественной правды. Характерно, что никто не упоминал Петра. Не исключено, что Пётра подразумевали, но о нём не говорили прямо. В "Полтаве" Пушкин превысил поэтическую меру в славословии царя. Чего стоят следующие строки:
Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
"За дело, с Богом!" Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Пётр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия гроза".
Несравненно сильнее "Медный всадник", написанный в 1833 г., но не пропущенный Николаем I. Пушкин пытался исправить поэму согласно замечаниям царя, но подцензурно работать он не умел, и поэма так и не была опубликована при жизни. В поэме пересекаются два сюжета и два отношения к Петру I. В первом сюжете Пётр дан эпически: "На берегу пустынных волн || Стоял Он, дум великих полн, || И вдаль глядел...". Величественные мысли царя оформлены во всем известные строки: "Природой здесь нам суждено || В Европу прорубить окно". Пушкин поёт гимн Петру и Петербургу.
Другая сюжетная линия связана с судьбами маленьких людей: мелкого чиновника Евгения и бедной вдовы с дочкой Парашей, которую Евгений любит. В их близкое счастье вмешивается стихия и Пётр, построивший город в гиблом месте. Злые волны разлившейся Невы смывают домик, где жили мать с Парашей, и несчастный Евгений сходит с ума. Однажды ночью он добрёл к подножию памятника: "Того, чьей волей роковой || Над морем город основался...". Того, кто "над самой бездной || На высоте уздой железной || Россию поднял на дыбы".И раздавленный человек восстал:
"...Вскипела кровь. Он мрачен стал Пред горделивым истуканом И, зубы стиснув, пальцы сжав, Как обуянный силой черной, "Добро, строитель чудотворный! -
Шепнул он, злобно задрожав, - Ужо тебе!.." И вдруг стремглав
Бежать пустился...".
Евгению показалось, что лицо грозного царя мгновенно разгорелось гневом. И он услышал за собой "тяжело-звонкое скаканье":
"И, озарён луною бледной, Простерши руку в вышине, За ним несется Всадник Медный На звонко-скачущем коне; И во всю ночь безумец бедный, Куда стопы ни обращал, За ним повсюду Всадник Медный С тяжелым топотом скакал".
Здесь гений поэта достигает вершин. Но мы не видим привычного восторга Пушкина перед Петром. Медный всадник бесчеловечен: он преследует несчастного уже им раздавленного, ведь это Он заложил город в устье Невы. Отношение зрелого Пушкина к Петру отошло от восторженного обожания юности. Пушкин так и не смог завершить написание "Истории Петра" - труд, начатый в 1831 г. и получивший полную поддержку царя (Пушкину были открыты секретные архивы времён Петра I). Но чем больше он с ними знакомился, тем больше сомневался, что труд его может быть напечатан. За неделю до смерти Пушкин сказал П.А. Плетневу: "Историю Петра пока нельзя писать, то есть, ее не позволят печатать".
Он был прав: Николай I, прочитав рукопись "Истории Петра" после смерти Пушкина, заявил, что её нельзя печатать. В сокращенном виде "История Петра" была издана в 1880 г., а в полном виде - в 1962 г. Об отношении зрелого Пушкина к деятельности Петра осталась запись: "Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плод ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика. NВ. (Это внести в Историю Петра, обдумав)".
Пётр при Николае I. В николаевской России образ Петра превратился в важнейший утверждающий миф. В этот период в литературе и искусстве по словам Тургенева сложилась "ложно-величавая" школа. Её идейное содержание соответствовало уваровской триаде: "самодержавие, православие, народность". На сцене шли драмы, прославляющие Петра. Особенно плодовит был Нестор Кукольник. Пётр - герой его рассказов, повестей, драмы и романа "Два Ивана, два Степаныча, два Костылькова" (1844). У Кукольника он идеальный русский царь - труженик, радеющий о пользе Отечества, строгий и справедливый. Талантливо писал о Петре публицист Михаил Погодин. Погодин умеет найти доходчивые слова, позволяющие оценить вклад Петра для России:
"Какой нынче день? 1 января 1841 года - Пётр Великий велел считать годы от Рождения Христова... Пора одеваться - наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завёл и шерсть настрижена с овец, которых развёл он. Попадается на глаза книга - Петр Великий ввёл в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать её - этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным... Приносят газеты - Петр Великий их начал... За обедом, от соленых сельдей и картофелю, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведённого, все блюда будут говорить нам о Петре Великом. После обеда вы едете в гости - это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам - допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого...".
Славянофилы признавали гений Петра. Алексей Хомяков в статье "О старом и новом" (1839), перечислив заслуги первых Романовых, продолжает: "...наконец, является окончатель их подвига, воля железная, ум необычайный, но обращенный только в одну сторону, человек, для которого мы не находим ни достаточно похвал, ни достаточно упреков, но о котором потомство вспомнит только с благодарностью, - является Пётр". Далекие от идеализации Петра, славянофилы осуждали насаждение им западных нравов, перенос столицы в Петербург, наступление на русскую культуру и разъединение народа, подавление личной свободы, но никогда не обсуждали частную жизнь императора. Причина заключалась в морали славянофилов - они были благородные люди, рыцари в высоком значении этого слова. Они избегали грязи, и грязь не приставала к ним.
Соловьёв о Петре I. Сергей Соловьёв был самым читаемым русским историком второй половины XIX века. Его 29-томная "История России с древнейших времён" (1851-1879) до сих пор остается самой полной сводкой по истории России по 1774 г. (смерть прервала труд автора). Соловьёв видел историю России как историю её государственности. С подобным мерилом он подходил и к роли Петра I. Историк делает вывод о необходимости реформ и об огромных заслугах Петра. Соловьёв не закрывает глаза на его жестокие дела, но находит им оправдание:
"Не дело историка безусловно восхищаться всеми явлениями этой эпохи, безусловно оправдывать все средства, употреблявшиеся преобразователем для лечения застарелых недугов России; но, изображая деятельность человеческую с необходимою в ней тёмною стороною, историк имеет право изображать деятельность Петра как деятельность великого человека, послужившего более других для своего народа".
Разоблачение Петра-сыноубийцы. Удар по Петру был нанесен с неожиданной стороны. Близкий к правительственным кругам историк Николай Устрялов, посвятивший последние 23 года жизни работе над "Историей царствования Петра I", выпустил в 1859 г. VI том "Истории" под названием "Царевич Алексей Петрович". В приложении были впервые опубликованы архивные документы о "деле царевича Алексея". Из документов следовало, что Пётр обманом заманил в Россию бежавшего от него царевича, обещав прощение. Вскоре отец приказал пытать сына, и на основании выбитых пытками признаний царевич был приговорён к смертной казни. Но и после приговора ему ежедневно "учиняли застенок" в присутствии Петра. После одного такого застенка "царевич Алексей Петрович преставился".
Книга Устрялова имела эффект разорвавшейся бомбы. Особое возбуждение наступило в демократическом лагере. Герцен тогда писал: "Золотые времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя". В 1858 г. в "Полярной звезде" - журнале "Вольной типографии" Герцена, появилось письмо под заголовком "Убиение царевича Алексея Петровича". Письмо написано от имени Александра Румянцева, агента Петра, сыгравшего ключевую роль в доставке царевича Алексея в Россию. Его адресат, Дмитрий Титов, неизвестен. Письмо датировано 27 июля 1718 г., т.е. спустя месяц после смерти царевича. В письме рассказывается, что после вынесения смертного приговора царевичу, Пётр собрал ночью доверенных лиц и сказал: "Не хощу поругать царскую кровь всенародной казнию, но да совершится сей предел тихо и неслышно". По его приказу Румянцев, Бутурлин, Толстой и Ушаков поехали в Петропавловскую крепость, где был заключён Алексей, и задушили его двумя пуховиками.
Вокруг письма возник спор. Устрялов отказался признать его подлинность, указав, что не установлен адресат и что "девка Евфросинья", любовница царевича, вовсе не рослая, как сказано в письме, а, напротив, миниатюрная. Замечания Устрялова вызвали гнев демократической общественности. В "Современнике" и "Русском слове" появляются статьи, осуждающие реакционного профессора и доказывающие подлинность письма. Демократам очень хотелось, чтобы письмо было подлинным, поскольку, по их мнению, тайный приказ Петра убить царевича больше дискредитировал самодержавие, чем смерть Алексея в застенке. В начале 1970-х гг. Натан Эйдельман провёл исследование письма Румянцева и пришёл к заключению, что оно могло быть из коллекции документов князя В.С. Кавкасидзева, признанных подделками. Прямых доказательств подделки письма Эйдельман не нашёл. Уверен в подделке письма архивист В.П. Козлов. В настоящее время большинство ученых считают письмо Румянцева подделкой.
Ключевский о Петре. Василий Ключевский, оценивал Петра неоднозначно. Он признавал его любовь к отечеству, преданность делу, смелость и широту планов, беспримерную энергию, достигнутые успехи, но видел и непродуманность его реформ и не мог простить жестокости. По мнению историка, "столь разнородные черты трудно укладываются в цельный образ. Преобладание света или тени во впечатлении изучающего вызывало одностороннюю хвалу или одностороннее порицание, и порицание напрашивалось тем настойчивее, что и благотворные деяния совершались с отталкивающим насилием". Пётр боролся деспотизмом с народной косностью. С помощью крепостников он хотел водворить в Россию европейскую науку и народное просвещение. Задача невыполнимая: "Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка ... доселе неразрёшенная". Всё же историк склонен оправдать самовластие Петра. По его мнению, "можно мириться с лицом, в котором... [самовластие] соединяется с самопожертвованием, когда самовластец, не жалея себя, идет напролом во имя общего блага... Так мирятся с бурной весенней грозой, которая, ломая вековые деревья, освежает воздух и своим ливнем помогает всходам нового посева".
14.4. Образ Петра в предреволюционной России
Официальный Пётр на рубеже столетий. В последние десятилетия XIX века расцвела популяризация Петра I. Александр Брикнер опубликовал "Историю Петра Великого" (1882 - 1883) с уникальными иллюстрациями, подобранными автором. Историки писали о наружности, привычках и характере Петра, пересказывали исторические анекдоты о нём и его времени. Московский издатель Иван Сытин наладил производство печатных литографий. В числе первых был "Пётр Первый за учителей своих заздравный кубок поднимает". Другой москвич, Иосиф Кнобель, издал учебный атлас "Картины по русской истории" (1908 - 1913). Для иллюстрации атласа он привлёк лучших художников Москвы и Петербурга. Один из рисунков - "Пётр Великий" Валентина Серова (1907), признан шедевром. В 1914 г. в Архангельске был воздвигнут памятник Петру I работы Марка Антокольского. Это был последний мирный год великой Империи.
Сложение антипетровского мифа. К концу XIX века интеллигенции отвернулась от Петра. Публикации записок иностранцев - современников Петра, поведали о гибели сотен тысяч на стройках Петербурга, Таганрога, Кроншлота, Ладожского канала. Записки содержали нелицеприятные сведения о личной жизни царя. Были опубликованы новые свидетельства о жесткости Петра. Николай Ге написал картину "Пётр I допрашивает царевича Алексея в Петергофе" (1871). Художник не выносит приговора Петру, но не оправдывает его. Видно, что отец и сын непримиримы: впереди лежит кровь. Еще до выставки картину купил Павел Третьяков. Выставленная картина привлекла общее внимание. Понравилась она и императорской семье, и Ге написал для Александра II копию. В 1881 г. Василий Суриков выставил картину "Утро стрелецкой казни". Пётр сидит на коне: лик его ужасен. Картина имела огромный успех и была сразу куплена в коллекцию Третьякова.
Лев Толстой о Петре. Вскрывшиеся факты о Петре произвели сильное впечатление на Льва Толстого. В 1870-е годы он собирался писать роман из петровского времени. Тогда он видел в Петре великого человека, который "судьбою назначен был ввести Россию в сношения с европейским миром". Но чем больше он знакомился Петром, тем меньше тот ему нравился. Толстого возмущала жестокость Петра, его любовь к насилию. Он стал для Толстого "великим мерзавцем", "благочестивейшим разбойником, убийцей, который кощунствовал над Евангелием". П.А. Сергеенко как-то рассказал Толстому, что "Пётр собственноручно казнил 70 стрельцов". И в ответ услышал: "Был осатанелый зверь...". В 1886 - 1887 гг. Толстой работал над рассказом "Николай Палкин" (1891). В черновиках есть заметка о Петре I. Заметку любят цитировать в наши дни, забывая упомянуть, что у Толстого она так и осталась в черновиках:
"Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжёт, закапывает живьем в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует... Сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных органов и подобием Евангелий - ящиком с водкой... Коронует блядь свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына... И не только не поминают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему".
Милюков о Петре. В конце XIX века Российская империя вступила в предреволюционный период. В демократических кругах отрицалось настоящее России и шла дегероизация прошлого. Настало время кризисных мифов. Больное общество затребовало миф о садисте - основателе империи. Для полноты мифа нехватало доказательств негодности Петра как правителя. Доказательства предоставил историк Павел Милюков. В монографии "Государственное хозяйство в России" (1892) он приводит данные об административных реформах Петра. Милюков различает три периода. Сначала Пётр разрушил приказную и податную систему Московского государства. Расходы стали преобладать над доходами. Дальнейшие реформы проводились из-за нехватки денег. Это были "реформы без реформатора", без логики и плана. Деньги добывались за счёт всевозможных налогов. В третий период Пётр ввёл тяжкий подушный налог. В ходе реформ население было разорено и сократилось: число дворов по переписи 1710 г. уменьшилось на 1/5 по сравнению с 1678 г. Милюков заключает:
"Утроение податных тягостей (с 25 до 75 миллионов на наши деньги) и одновременная убыль населения по крайней мере на 20% - это такие факты, которые, сами по себе, доказывают выставленное положение красноречивее всяких деталей. Ценой разорения страны Россия была возведена в ранг европейской державы".
Здесь интересно, что в ходе изложения материалов переписей Милюков приводит данные о причинах убыли дворов, часто не связанные с убылью населения, но в конечном выводе пренебрегает этими данными. Ничего не сказано о росте промышленности при Петре. На это обратил внимание рецензент монографии Милюкова Ключевский. По его мнению, "автор обращает гораздо меньше внимания на источники государственного дохода..., а такую ... область, как хозяйство народное, оставляет в тени". Для либеральной публики подобные "мелочи" не имели значения, она с восторгом приняла выводы Милюкова. Пётр оказался не только чудовищем, но разорителем России и никуда не годным управленцем. На исследование М.В. Клочкова (1911), показавшего, что при Петре не было убыли населения на 20% и, скорее всего, не было убыли вообще, не обратили внимания - оно не укладывалось в миф.
В этом много политики. Либеральная интеллигенция мечтала о свержении самодержавия и превращении империи в республику или конституционную монархию. Сведения, порочащие самодержавную Россию, воспринимались с полным доверием. Тем более на ура был принят труд кумира либералов, лидера партии конституционных демократов (кадетов), блестящего оратора, Павла Николаевича Милюкова. Надо сказать, что Милюков был способен поступиться правдой ради политических целей. В 1916 г. председатель Государственной думы Милюков с трибуны обвинил председателя Совета министров Б.В. Штюрмера и "придворную партию, которая группируется вокруг молодой Царицы", в измене в пользу Германии. Монархист Г.Г. Замысловский потребовал доказательств и назвал оратора клеветником. Милюков доказательств не привел, но Штюрмер был снят, а царица прослыла изменницей.
"Антихрист"Мережковского. В начале ХХ века антипетровская мифология получила свой Роман. В 1904 г. был опубликован роман Дмитрия Мережковского "Антихрист (Пётр и Алексей)" - заключительная книга трилогии "Христос и Антихрист". По словам автора, трилогия "изображает борьбу двух начал [Христа и Антихриста, К.Р.] во всемирной истории... Это, разумеется только внешняя, мёртвая схема. Геометрический рисунок лабиринта: внутреннее строение тех тканей, которые образуют рост живого растения, я сам, по всей вероятности, меньше, чем кто-либо, знаю". В цитате раскрыта сущность проблемы творчества Мережковского: его философские схемы подчиняют художественное начало, навязывают живым тканям геометрические формы. Чаще всего они искусственны.
В трилогии "Христос и Антихрист" явление Антихриста заявлено, но не показано. Император Юлиан в первой книге - справедливый правитель и гуманный человек; единственным его пятном является желание вернуть язычество. Еще меньше Антихрист Леонардо да Винчи во второй книге. Он лишь сомневается в Христе. Наконец, кровавый герой - царь Пётр в третьей книге, всё же не Антихрист. Антихристом его называют в народе, в этом уверены старцы-раскольники, но идущий на смерть за царевича подьячий Докукин утверждает, что Пётр - истинный царь. Другая надуманная концепция - это падение и воскрешение языческих богов. Падение богов уместно в книге о Юлиане, их воскрешение в книге о Леонардо да Винчи выглядит натянуто: итальянские художники оставались католиками. Воскрешение греко-римских богов под небом северного Парадиза в третьей книге держится на статуе Венус-Афродиты, привезенной в Петербург, и шутовских мистериях с Бахусом, вооружённым штофом и колбасой, и дворовыми девками, переодетыми в сирен.
У Мережковского хорошо получаются люди и события удалённые во времени и пространстве, плод знаний, а не наблюдений. Он - великий книжник и эрудит, больше европеец, чем русский, и язык его, богатый, но без национального привкуса, идеально подходит для перевода. Не случайно, Мережковского любили в Европе. В "Антихристе" органичны размышления Алексея, пересыпанная голландскими словами речь Петра, дневник фрейлины Арнгейм, но речь простых людей книжная (часто церковно-книжная), хотя автор очень старается сделать её народной. ... И всё же "Антихрист" - роман большого писателя. Автор создал блестящую галерею литературных портретов: царевича Алексея, Петра, Толстого, Екатерины.
Пётр I в романе "Антихрист". Образ Петра раскрывается постепенно. Автор начинает исподволь, рисуя Петра как его видели окружающие и что о нем писала в дневнике фрейлина Арнгейм. Мережковский хочет показать, что Пётр - богочеловек и чудовище. Начиная с внешности: "... царевич увидел знакомое, страшное и милое лицо", "с прелестной улыбкой на извилистых, почти женственно-нежных губах; увидел большие темные, ясные глаза, тоже такие страшные, такие милые". Увидел подбородок "с маленькой ямочкой посередине, такою странною, почти забавною на этом грозном лице". Царь прекрасен, когда устанавливает статую Афродиты: "Пётр был почти такого же нечеловеческого роста, как статуя. И человеческое лицо его оставалось благородным равно с божеским...". Но Пётр ужасен в гневе, когда лицо его искажает судорога. И всегда над людьми, особенно, когда правит лодкой в затопленном Петербурге.
"... исполинский Кормчий глядел на потопленный город - и ни смущения, ни страха, ни жалости не было в лице его, спокойном, твердом, точно из камня изваянном - как будто, в самом деле, в этом человеке было что-то нечеловеческое, над людьми и стихиями властное, сильное, как рок".
В дневнике фрейлины Арнгейм описана полярность Петра. Его стихии - огонь и вода; он любит зажигать фейерверки и жить на корабле. Пётр стремителен, ведь впереди столько дел, и укорачивает себе жизнь водкой. Дико застенчив и дико бесстыден: по словам лейб-медика "в теле его величества - целый легион демонов похоти". Сочетает силу и слабость: герой Полтавы, и трус, бежавший из-под Нарвы. Сентиментален и жесток. Жалеет ласточку, взятую для опыта, и издает указ о вырывании каторжникам ноздрей до кости. Сам себе штопает чулки, и сгноил горы строевого леса. Набожен: поёт на клиросе, сочиняет молитвы, обращается к Богу, и кощунствует на шутовском соборе. Большой актёр - не поймёшь, где царь, где шут: "Он окружил себя масками. И "царь-плотник" не есть ли тоже маска...? И не дальше ли от простого народа этот новый царь в мнимой простоте своей, в плотничьем наряде, чем старые московские цари в своих златотканых одеждах?".
К раскрытию Петра "изнутри" Мережковский приступает ближе к концу книги. Сначала идёт описание дня Петра, заполненного трудами, без радости семейного очага, где он чувствует измену жены. Завершив день, Пётр едет отдохнуть на яхту. Но сон не шёл. Вспомнил, как сын перед цесарем называл его безбожником, как друзья Алексея ругали Петра "антихристом": "Глупцы! - подумал с презрением, - Да разве мог бы он сделать то, что сделал, без помощи Божьей?". Припомнил как Бог вложил ему в сердце желание учиться, как понял, что спасение России - в науке. Вспомнил, что Бог вёл его от поражений к победе. "И вот теперь, ... Бог отступил, покинул его. Дав победы над врагами внешними, поразил внутри сердца, в собственной крови и плоти его - в сыне".
Получив известие, что сын возвращается, Пётр обрадовался - Бог не оставил его. Но сразу придавила тяжесть - вспомнил слова свои в письме сыну: "обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели возвратишься". Как исполнить клятву? Ведь после его смерти сын все разорит, погубит Россию! "Нет, хотя б и клятву нарушить, а нельзя простить". Стал на колени и начал молиться. Как всегда обращался к Отцу, а не к Сыну - не к Богу умирающему, а к Богу грозному. Но теперь будто в первый раз увидел скорбный Лик в терновом венце. Мысль изнемогала, как в безумии: "Простится или взыщется на нём эта кровь? И что, если не только - на нём, но и на детях его и внуках, и правнуках - на всей России? ... Наконец, опять поднял взор на икону, но уже с отчаянной, неистовой молитвой мимо Сына к Отцу: - Да падет сия кровь на меня, на меня одного! Казни меня. Боже, - помилуй Россию!".
Алексей вернулся. Вскоре его обвинили в заговоре, судили и приговорили к смерти. Потом его пытали - подняли на дыбу и били без счёта. Петру всё казалось, что палач бьёт слабо. Он вырвал плеть и стал бить царевича сам: неумело, но со страшной силой. Отца остановил взгляд сына, он напомнил Петру взор тёмного Лика в терновом венце. Почувствовав на пальцах липкость крови, царь с омерзением отбросил плеть. Царевича сняли с дыбы, положили на пол; лицо его было светлое. Царь встал на колени, обнял голову сына. "Ничего, ничего, родимый! - прошептал царевич. Мне хорошо, все хорошо. Буди воля Господня во всём". Отец припал устами к устам его. Но взор сына потух. Пётр встал, шатаясь. "Умрёт? - спросил лейб-медика, - Может быть, до ночи выживет, - ответил тот". Врач оказался прав, царевич отошёл вечером.
Об историзме "Антихриста". Мережковский создал трагичный образ Петра, вызывающий смешанные чувства: отвращение и возмущение наряду с восхищением и даже жалостью. Проистекает это от двойственности Петра, его полярности. Подобных чувств и добивался автор. Но тёмная часть Петра у него перевешивает светлое начало. Историк Александр Каменский в статье "Реформы и их жертвы" (2007), пишет, что роман исторически точен. Мережковский хорошо изучил источники, и слова его героев - часто цитаты из документов XVIII века. В романе почти нет ошибок, а те что есть, не могут повлиять на интерпретацию Петра и его эпохи, которую предлагает автор.
С историком можно согласиться, сделав оговорки. Первая: при внешней объективности, Мережковский больше опирается на документы, соответствующие его взглядам (что допустимо для романиста). Это относится к предпочтению источников с бСльшим числом погибших строителей Петербурга и стрельцов, лично казнённых Петром. Вторая: обаятельный образ Алексея создан писателем. Об Алексее известно меньше, чем о Петре, и автор домыслил его, вложив часть своего Я. Ведь между ними есть общее. Оба астеничны, однолюбы, глубоко религиозны и поглощены поиском Правды. Третья: в нескольких важных случаях писатель домыслил реальность в антипетровском ключе. Так маленький Алексей не мог подсмотреть, как Пётр пытает стрельцов. Придумана сцена избиения Петром Алексея до суда, речь царевича на суде и сцена, где отец забил сына до смерти.
В романе приведено донесение ганноверского резидента в Петербурге Вебера о смерти царевича: "В России когда-нибудь кончится все ужасным бунтом, и самодержавие падет, ибо миллионы вопиют к Богу против царя". Здесь лежит главная причина неприятия писателем Петра. Мережковский ненавидел самодержавие. В статье "Грядущий хам" (1905) он писал о трёх лицах духовного хамства в России: самодержавии, православной казёнщине и хамстве, идущем снизу. Пётр в глазах Мережковского не только архетип самодержца, но губитель Церкви, заменивший её православной казёнщиной.
Больная Россия. В книге Мережковского "Больная Россия" (1910) собраны его историко-религиозные статьи. В первой статье - "Зимние радуги", писатель пишет о конце "всего петербургского периода русской истории". Во второй статье - "Конь бледный", восхищается одноименным романом о террористе, написанным неким В. Ропшиным, на самом деле, эсером-террористом Борисом Савинковым. Россия действительно болела - болела ненавистью к самодержавию и жаждой разрушения. Болезнь гнездилась в среде интеллигентов - "совести России", но они вовлекали в свою ненависть рабочих и даже крестьян. Среди передовой интеллигенции - от почтенных либералов - кадетов, до практикующих терроризм эсеров, ненависть к царизму была персонифицирована. Ненавидели четырёх царей - Петра I, Николая I, Александра III и царствующего Николая II. Пётр открывает список ненависти, ведь в глазах общественности именно он заложил основы российского самодержавия.
14.5. Пётр I в Гражданской войне
После крушения империи. 2 (15) марта 1917 г. Николай II подписал отречение от престола за себя и сына в пользу младшего брата Михаила. 4 марта от престола отрёкся Михаил - 300-летнее царствование Романовых кончилось. Через полгода передовая интеллигенция и буржуазия лишились власти в результате переворота, устроенного большевиками - еще недавно небольшой группы партийных фанатиков, выросших в партию и сумевших повести за собой матросов Кронштадта, солдат и рабочих Петрограда и Москвы. Дважды за полгода Россию перетряхнули: распались власть и порядок, стало трудно с едой и страшно жить.
"День Петра" Алексея Толстого. Среди творческой интеллигенции очень многим перемены не нравились, вплоть до полного неприятия. К их числу принадлежал Алексей Толстой. Желая найти ответ на настоящее, он обратился к истории и весной 1917 г. написал рассказ "День Петра", опубликованный в 1918 г. в альманахе "Скрижаль". Позже Толстой говорил, что написал рассказ под влиянием Мережковского. Слова эти - отговорка человека, отказавшегося от прежних взглядов, ведь к середине 20-х гг. Толстой признал большевиков и пересмотрел отношение к Петру. Двойственность Петра, столь важная для Мережковского, в рассказе едва заметна. У Петра Толстого преобладает зверское начало; лишь при последнем допросе раскольника в нём проглянуло что-то человеческое. На самом деле, рассказ не о Петре, а о бессмысленности попыток петровскими методами цивилизовать Россию. Бесполезности, при всей страшной воле Петра:
"И пусть топор царя прорубал окно в самых костях и мясе народном, пусть гибли в великом сквозняке смирные мужики, не знавшие даже - зачем и кому нужна их жизнь; пусть треснула сверху донизу вся непробудность, - окно все же было прорублено... Но все же случилось не то, чего хотел гордый Пётр; Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А подтянутая им за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде - рабою".
Пильняк о Петре. О Петре писал принявший революцию Борис Пильняк. В 1919 г. он закончил рассказ "Его величество Kneeb Piter Komandor", впервые опубликованный в сборнике "Быльё" (1920). В рассказе Пильняк дал уничтожающий портрет Петра, равного которому не было в русской литературе:
"Человек со способностями гениальными. Человек ненормальный, всегда пьяный, сифилит, неврастеник, страдавший психастеническими припадками тоски и буйства, своими руками задушивший сына. Монарх, никогда, ни в чем не умевший сокращать себя - не понимавший, что должно владеть собой, деспот. Человек, абсолютно не имевший чувства ответственности, презиравший все, до конца жизни не понявший ни исторической логики, ни физиологии народной жизни. Маньяк. Трус. Испуганный детством, возненавидел старину, принял слепо новое, жил с иностранцами, съехавшимися на легкую поживу, ... обычаи голландского матроса почитал идеалом. Человек, до конца дней оставшийся ребенком ... и игравший всю жизнь: в войну, в корабли, в парады, в соборы, иллюминации, в Европу".
Пильняк ненавидит Петра за растоптанную Русь, за навязывание чуждого народу западного стиля жизни. Эти же настроения заметны в повести "Санкт-Питер-Бурх" (1922) и в романе "Голый год" (1922). В "Голом годе" - одном из лучших романов о революционной России, тема Петра затронута в рассуждениях князя Глеба Ордынина. По мнению князя Глеба (и автора) революция порывает с Западом и возвращает страну на прерванный Петром путь русской цивилизации:
"Европейская культура - путь в тупик. Русская государственность два последних века, от Петра, хотела принять эту культуру... И революция противопоставила Россию Европе... Сейчас же после первых дней революции Россия бытом, нравом, городами - пошла в семнадцатый век. На рубеже семнадцатого века ... была русская народная живопись, архитектура, музыка... Пришел Петр... и исчезло подлинное народное творчество - в России не было радости, а теперь она есть... Интеллигенция русская не пошла за Октябрем. И не могла пойти. С Петра повисла над Россией Европа, а внизу, под конем на дыбах, жил наш народ как тысячу лет... а интеллигенция - верные дети Петра".
Пётр у Цветаевой. Крайности смыкаются. Ненависть к Петру певицы белого лебединого стана Марины Цветаевой не уступала по силе ненависти певца революции Пильняка. В 1920 г. Цветаева пишет стихотворение "Петру". Там есть такие строфы:
"Не на своих сынов работал -
Бесам на торжество! -
Царь-Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ты б - всё по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Последний твой внучок...
Ты под котел кипящий этот
Сам подложил углей!
Родоначальник - ты - Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник - ты - развалин,
Тобой - скиты горят,
Твоею же рукой провален
Твой баснословный град...
Соль высолил, измылил мыльце -
Ты, Государь-кустарь!
Державного однофамильца
Кровь на тебе, бунтарь!"...
Волошин о Петре. Казалось, все русские писатели и поэты отринули и прокляли Петра. Не мягче Цветаевой писал о Петре Максимилиан Волошин в поэме "Россия" (1924):
"Стрелец в Москве у плахи говорит:
"Посторонись-ка, царь, мое здесь место".
Народ уж знает свычаи царей
И свой удел в строительстве империй.
Кровавый пар столбом стоит над Русью,
Топор Петра российский ломит бор
И вдаль ведет проспекты страшных просек...".
Пётр у Есенина. В поэме Сергея Есенина "Песнь о великом походе" (1924) важное место занимает Пётр. Поэма написана в частушечном стиле и предназначена для широких масс трудящихся, поэму не оценивших. В серии лубочных зарисовок поэт воспевает победу народа в гражданской войне. В первых картинках лубка рассказывается о царствовании Петра. В отличие от многих интеллигентов тех лет, Есенин Петра уважал, а если осуждал, то с классовых позиций. Симпатий к защитникам старой Руси поэт не испытывал. Поэму он начинает с крамольных речей "непутёвого" дьяка:
"Уж и как у нас, ребята, Стал быть, царь дурак. Царь дурак-батрак Сопли жмет в кулак, Строит Питер-град На немецкий лад. .... Бреет он князьям Брады, усие, - Как не плакаться Тут над Русию?...".
Дьяка хватает молодой стрелец и доставляет в Петербург пред государевы очи. Узнав, что дьяк позорил его в кабаке, Пётр разгневался:
"Ну, - сказал тут Петр, - Вылезай кось, вошь!" Космы дьяковы Поднялись, как рожь. У Петра с плеча Сорвался кулак... И навек задрал Лапти кверху дьяк".
В следующей зарисовке поэт рассказывает о кручине Петра - боязни за будущее страны и его города. Он посылает Лефорта в Амстердам передать всем от Петра поклон и сказать, что "в страшной доле он за родную Русь":
"Помирать боюсь, Да и жить не рад: Кто ж теперь блюсти Будет Питер-град?".
Царю снится встающий средь местных болот и туманов погибший трудовой народ. Мертвецы грозят сквитаться с ним после смерти:
"Потому что ты Был собачий сын. Поблажал ты знать Со министрами. На крови для них Город выстроил".
Пётр умирает. Умер последний умный царь; теперь гибель царизма неотвратима:
"Но с того вот дня Да на двести лет Дуракам-царям Прямо счету нет".
Последующие зарисовки поэмы посвящены гражданской войне. Война заканчивается победой трудового народа; победители празднуют победу в граде Петра; ночами здесь бродит его тень - "грозно хмурится" (по другой версии - "и дивуется") :
"Бродит тень Петра, Грозно хмурится На кумачный цвет В наших улицах".,
Если умерить классовый задор поэта еще полного эмоций гражданской войны, то поэма, слабая для Есенина, выглядит как пролог сталинской мифологии о Петре.
14.6. Пётр I в молодой стране Советов
Спор о Петре в 1920-е гг. Большевики плохо относились к истории царской России, но Петру делали скидку за то, что ломая старые московские нравы, он приближал Россию к европейскому капитализму, за которым следует социализм. В 1918 г. Ленин писал: "... Пётр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства". По мнению историка марксиста Михаила Покровского Петра можно считать "первым представителем здесь [в России] абсолютизма в западно-европейском смысле слова". Он же призывал не идеализировать реформы Петра:
"Тем, кто любит сравнивать революционную (по форме она была таковой) ломку Петра с разгромом старого режима нашей революцией, не мешает почаще вспоминать, что революция повысила благосостояние широких масс, и это нашло себе наглядное выражение в понижении смертности, тогда как "революция" Петра страшно понизила это благосостояние и повела к колоссальному увеличению смертности и уменьшению населения почти на 20%".
Покровский повторяет неверный вывод Милюкова об уменьшении при Петре населения России на 20%. Все же в 1920-е годы марксисты еще не полностью монополизировали историю в СССР. В 1925 г. академик Сергей Платонов подготовил книгу "Пётр Великий. Личность и деятельность". В ней он характеризовал Петра как "неподкупного и сурово-честного работника на пользу общую". Платонов защищал Петра от историков марксистов и таких писателей как Борис Пильняк и ранний Алексей Толстой, представлявших царя в виде "грязного и больного пьяницы, лишённого здравого смысла и чуждого всяких приличий". Цензура запретила печатать книгу, но Платонов обратился в Президиум Академии наук СССР и после переговоров в Главлите книга была напечатана (1926).
"Восковая персона" Тынянова. Юрий Тынянов далёк от страстей в оценке Петра; ему вообще чужды крайности. Там, где другие проклинали, он обходился иронией. Пётр вызывал у него интерес, а не неприязнь - Тынянов любил культуру не допетровской, а послепетровской России. В царе он не видел предтечи большевиков, а если бы увидел - не посчитал пороком; Тынянов был лоялен советской власти. Он хотел написать книгу о жизни Петра - собирал материалы, делал выписки, читал архивы. Написал же "Восковую персону" (1930), повесть о тщетности усилий Петра. Повесть начинается с затянувшегося умирания царя. Пётр умирает в страданиях, с горькими мыслями о незавершённых трудах и предательстве близких:
"Каналы не были доделаны, бечёвник невский разорен, неисполнение приказа. И неужели так, посреди трудов недоконченных, приходилось теперь взаправду умирать? От сестры был гоним: она была хитра и зла. Монахине несносен: она была глупа. Сын ненавидел: был упрям. Любимец, миньон, Данилович - вор. И открылась цедула от Вилима Ивановича к хозяйке, с составом питья, такого питьеца, не про кого другого, про самого хозяина. ... Монсову голову настояли в спирту, и она в склянке теперь стояла в куншткаморе, для науки. На кого оставлять ту великую науку, всё то устройство, государство и, наконец, немалое искусство художества? О Катя, Катя, матка! Грубейшая!".
Вокруг Петра каждый ищет свой интерес. Ищет интерес и художник искусства Растреллий, вознамерившийся снять маску с Петра и изготовить восковую персону на манер персоны Луи Четырнадцатого, сделанной его учителем, мастером Бенуа: "И есть способ, чтоб он вскакивал и показывал рукой благоволение посетителям, потому что он стоит в музее". На что герцог Ижорский - Меншиков, к нему обратился скульптор, заметил: "А обычай тот глуп, чтоб персоне вскакивать и всякому бездельнику оказывать честь". Расстрелий пояснил: "Фортуна, - сказал он, - кто нечаянно ногой наступит - перед тем персона встанет". И Данилыч уже деловито поинтересовался, не пойдёт ли воск для отливки пушек.
В повести много сюжетных линий. Есть тайное следствие о великих взятках и утайках. Больной царь разрешил фискалу Мякинину наложить топор на весь корень. Первым шло дело герцога Ижорского. Знатнейшие суммы переправил он в амстердамские и лионские кредиты. Другие суммы, от чего аж вспотел фискал, переслала через его светлость её самодержавие. Закончив следствие, фискал прикинул на счётах: получилось 92 кости, 92 дела - 92 головы. Подумал, и убрал одну кость. Утром пришел к царю, тот ещё спал, потом открыл глаз. Тихим голосом фискал доложил. Глаз закрылся, покатилась слеза, а пальцами сделан знак; его не понял Мякинин. Он ушел в каморку, ждал день и ночь. Потом услышал: что-то неладно. Под утро вырвал всё о царице, порвал и вложил в сапог. Через час вошла Катерина, её величество, и пальцем показала - уходить. Он было взялся за листы, но она положила на них свою руку. И посмотрела. Мякинин пошёл вон. Дома пожёг в печке все, что сунул в сапог.
Когда государь умер, Растреллий снял с него гипсовую и восковую маску. Из воска и дерева изготовил персону с внутренним механизмом, чтобы могла вставать и делать жест. Персону поместили во дворце, но Екатерине стало неуютно: "От него несмелость, глотать за обедом он мешает". Не хотела слышать и попугая с голосом хозяина. Из попугая набили чучело и отправили куншткамору. Туда же отвезли персону. "Его свезли в куншткамору ночью, чтобы не было лишних мыслей и речей". К нему не пускали, но когда Меншиков и генеральный прокурор Ягужинский поругались и подрались, Ягужинский пришёл к персоне, плакал и жаловался на Меншикова. На другую ночь случилось событие: небо окрасилось краской и грянул залп, потом другой, потом ещё и ещё. Ударили в набат... Народ побежал из города. А Екатерина хохотала, потому что было первое апреля, и это она подшутила, чтоб все ехали и бежали кто куда. Такой обычай у знатных особ во всех иностранных государствах, первого апреля подшучивать: "Уже два месяца прошло с тех пор, как хозяин умер, да и зарыли уже его с две недели. И траур был снят".
"Восковую персону" критики 30-х годов встретили враждебно - автора упрекали в отсутствии социально-исторической позиции. Типично высказывание Бориса Вальбе: "Тщетно здесь искать социального содержания, борьбы классов и общественных групп. Всё здесь преследует одну цель - стилизацию и только". Лев Цырлин, выпустил книгу "Тынянов-беллетрист" (1935), где писал, что "исторический пессимизм писателя, дополненный историческим нигилизмом", превращает живых людей, делавших историю, в "восковых персон", а историческую эпоху - в "тесную куншткамеру". Неудачу автора он объясняет его философией: "Философия повести - философия скептическая, философия бессилия людей перед лицом исторического процесса. И даже мощная личность вождя-реформатора, ... разве и она не оказалась в конце концов только восковой персоной?".
К советским критикам присоединился эмигрант. В 1931 г. Владислав Ходасевич написал статью, в которой подверг разгрому "Восковой персону". Он указал на чрезвычайно слабую общую фабулу повести. Она составлена из трех фабул; связь между ними чисто механическая. Общая фабула незанимательна: читатель забывает о первой фабуле, читая вторую, и о второй фабуле, следя за третьей. Причина - в том, что "Тынянов лишен дарования... Он неизобретателен". Ходасевич задаёт вопрос: "Зачем, в конце концов, написана повесть Тынянова? ... Исторические повести пишутся не ради отрывочного воскрешения бытовых или языковых частностей... Что хотел объяснить или открыть своей повестью Тынянов?". И отвечает: "Кое-какие следы исторических размышлений у Тынянова как будто можно найти. Но они вовсе не любопытны и, главное, чуть намечены... Поэтому не случайно и даже как бы приобретает некое символическое значение лишь то, что в центре повести стоит не Петр, а его "восковая персона".
Ходасевич прав - общая фабула в повести едва заметна (её заменяет общность стиля). Но Тынянов далеко не бездарен. Лучшее свидетельство - многолетний успех у читателей. "Восковую персону" нельзя назвать неудачей писателя. Виктор Шкловский даже считает, что Тынянов "написал лучшую свою книгу", правда, добавляет: "Но разве петровская эпоха это только кунсткамера в спирту?". И в другом месте: "А между тем у Тынянова так хорошо умирает Пётр, так хорошо начинается большой спокойный роман. И так обыкновенно кончается всеми своими необыкновенностями". Здесь Шкловский неправ: у Тынянова Пётр умирает плохо, т.е. неверно: думает о десятках вещей - важных и ничтожных, таких как тараканы. Не думает лишь о Боге. Ни разу не вспомнил. А был человек верующий. Пётр не мог умирать без мыслей о Боге. Видимо, в 30-е годы не любили писать о божественном в стране Советов.
Есть другое важное искажение. Восковую персону отвезли из дворца в Кунсткамеру не через месяц, а через 7 лет после смерти Петра (1732) и через 5 лет после смерти Екатерины I (1727). Вряд ли Екатерина любила супруга (она ему изменяла), но почитание покойного императора было высочайшее, и Меншиков - реальный правитель России, даже не помышлял об отправке персоны в музей.
С середины 30-х годов новый хозяин восстановил почитание хозяина старого. С тех пор в СССР не издавали книг, осуждающих или резко критикующих Петра Первого. Антипетровская литература печаталась либо в зарубежных издательствах, либо домашним способом в Самиздате.
14.6. Пётр I в советской патриотической мифологии
Пётр, Сталин и "товарищ граф". Отношение к Петру резко изменилось в первой половине 1930-х годов. Если в 1920-е годы большевики отрицали преемственность между Советским Союзом и царской Россией, то теперь Сталин такую связь усмотрел и начал её утверждать в советской идеологии. Поворотом считают постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР "О преподавании гражданской истории в школах СССР"(1934), однако первый звонок раздался раньше. Прозвенел он на генеральной репетиции пьесы Алексея Толстого "На дыбе" на сцене 2-го МХАТа 23 февраля 1930 г. Генеральная репетиция в сталинское время имела решающее значение для судьбы пьесы, а то и для постановщика с автором. На репетиции обязательно присутствовали ответственные за театр партийные чиновники, сотрудники ГПУ-НКВД и эксперты - литературоведы из "красной профессуры". Иногда приезжали высшие лица партии: для них были отведены правительственные ложи. На генеральной репетиции пьесы "На дыбе" присутствовал сам Сталин.
В конце спектакля, когда Пётр еще умирал, Сталин встал и вышел из ложи. Главный режиссёр театра и постановщик пьесы Иван Берсенев побежал его провожать. Они поговорили в фойе, и Сталин отбыл. Ранний отъезд вождя был всеми понят как провал пьесы. По окончании спектакля, на сцене установили стол для президиума и трибуну - началось разбирательство. Выступать записались человек сорок "красных профессоров". Ораторы дружно требовали запретить пьесу и привлечь к ответственности членов комиссии, допустивших постановку. Берсенева обвиняли в героизации Петра и пропаганде монархизма; восхищались мудростью товарища Сталина, сразу разглядевшего контрреволюционность спектакля.