Аннотация: Иностранцы в СССР (сокращенный вариант)
Владимир РЕЗНИЧЕНКО
ПОВОДЫРЬ ДЛЯ ЗРЯЧИХ
(отрывки из мемуаров)
Одним из видов трудовой деятельности, освоенных мной в шестидесятые-семидесятые годы, была работа сопровождающего. По заданию редакции, мне приходилось разъезжать по нашей стране вместе с иностранными корреспондентами. И, соответственно, страну им показывать и объяснять.
Работа эта - сродни профессии поводыря. Понятно, иностранный гость не слеп, но, хотя он все видит, далеко не всегда способен постичь смысл увиденного. И если уж приезжий не страдает незрячестью, то глухонемотой поражен точно: не зная русского языка, он фактически лишен возможности слушать и говорить. Недаром в старину немцами называли не только выходцев из Германии, но и вообще всех чужеземцев.
Иностранец нам обычно кажется немного глуповатым, чудаковатым и даже придурковатым. И не потому, что он таков от природы: просто, попав в незнакомую и непривычную среду, человек выглядит белой вороной, чувствует себя не в своей тарелке и постоянно рискует попасть впросак. Отсюда и задача поводыря: помочь ему правильно сориентироваться.
Аналогичные функции некогда выполнял Вергилий, сопровождавший автора "Божественной комедии" по аду и чистилищу. "Дав руку мне, чтоб я не знал сомнений, и обернув ко мне спокойный взгляд, он ввел меня в таинственные сени..." Спору нет, до гениального Вергилия мне было очень далеко, но приезжавшие к нам журналисты оказывались тоже совсем не Данте...
Интервью с ветераном революции
Один из методов работы был такой: по просьбе гостей я устраивал для них на улицах Москвы импровизированные опросы прохожих. Хотите верьте, хотите нет, ни один из опрашиваемых, выбранных наугад из толпы, ни разу не высказал крамольной мысли. Все говорили о полной поддержке партии и правительства и непременно добавляли: "Мы - за мир!", "Главное - чтоб не было войны!" Так что морально-политическое единство советского народа демонстрировалось представителям капиталистической заграницы без какого бы то ни было принуждения или предварительных репитиций.
Один из таких опросов мы вместе с журналистом А. провели на Красной площади в канун круглого юбилея революции. Интервьюируемые, как полагалось, высоко оценивали всемирно-историческое значение Великого Октября. Увы, было в их словах нечто вторичное, выученно-вымученное: об исторических фактах они судили по книгам, учебникам и газетам. Оно и понятно, по своему возрасту эти люди никак не могли быть живыми свидетелями происходившего.
Наконец нам подфартило. В Александровском саду мы наткнулись на согбенного, но все еще сохранявшего внешнее благообразие и светлый ум старика, в одиночестве дышавшего свежим воздухом на скамейке. "Да, я был непосредственным участником тех славных событий", заявил он. И стал рассказывать об октябрьском вооруженном восстании, П съезде Советов, подавлении контрреволюции и белогвардейщины...
Не только у меня, хорошо знакомого с положениями "Краткого курса", но даже у иностранца А. возникло недоверие: подобно предыдущим опрошенным, слишком по-книжному, по-писаному излагал свои воспоминания очевидец исторической драмы. "Но вы действительно во всем этом принимали участие?" - счел своим долгом переспросить корреспондент.
- Принимал, и еще какое! - закивал старик. - В 1917 году я был юнкером в Петрограде, потом служил в в армии у Лавра Георгиевича Корнилова. После бежал, затем воевал вместе с Николаем Николаевичем Юденичем. Потом отсиживался, потом сидел, потом снова отсиживался. А вот теперь - спасибо родной Советской власти, лично Леониду Ильичу Брежневу - мне дали пенсию. Живу, пока здоровье позволяет. Главное (вы это обязательно переведите, - попросил он, обращаясь ко мне) - чтобы не было войны. Мы, советские люди, искренне хотим мира!
Никаких проблем!
Ознакомление с работой по выполнению исторических решений очередного пленума ЦК КПСС - так, кажется, формулировалась программа поездки журналиста Б. Одним из ее пунктов было интервью с высокопоставленным деятелем, ведавшим вопросами сельского хозяйства в Средней Азии.
Хозяин начальственного кабинета, дородный узбек с капельками пота на бритой голове, принял нас очень радушно. Но вскоре выяснилось, что понятие "интервью" он толкует несколько своеобразно - как нечто среднее между докладом и отчетом. Открыв массивную папку, деятель принялся зачитывать цифровые данные о процентах перевыполнения социалистических обязательств. Время от времени он дополнял статистические выкладки собственными глубокомысленными комментариями: "Это показывает, каких значительных успехов достигли чабаны в борьбе за снижение яловости овцематок" или "Все более стираются грани между городом и кишлаком".
Минут через десять я заметил, что Б. заерзал в своем мягком кресле. Наконец, улучшив момент - руководящее лицо отхлебывало из пиалы очередной глоток зеленого чая - он прервал размеренно льющийся монолог:
- Сведения, которые вы приводите, чрезвычайно интересны для моих читателей. Но я позволил бы себе задать вопрос: а есть ли у вашего ведомства какие-нибудь еще не решенные проблемы?
- Какие такие проблемы, - несказанно удивился интервьюируемый, - у нас нет никаких проблем! И, найдя, пальцем потрянное место, продолжил чтение: "За истекший период сто двадцать три человека получили почетное звание "Заслуженный хлопкороб республики"...
- Мой спутник, наверно, неправильно вам перевел, - не унимался Б. - Я спрашивал вас о проблемах: как может быть, чтобы их не было совсем?
- Возможно, когда-то и были, - недоуменно почесал лысину наш собеседник, - но я хочу вам рассказать, как они теперь успешно решены. Вот вы послушайте: "Год от года крепнет колхозное верблюдоводство..."
При этих словах гость поднялся с места и с торжественным видом протянул для пожатия руку.
- Хочется от всей души поздравить вас, - важно произнес он. - Я брал интервью у многих государственных деятелей в разных странах, и среди них мне не встретилось ни одного, у которого не было бы никаких проблем. Вы - редкостный, незаурядный человек, и рассказ о встрече с вами, несомненно, станет сенсацией для читающей публики.
- Может быть, попьем еще чая, покушаем фруктов? - засуетился хозяин.- Но Б. - и я понурой тенью вслед за ним - уже выходили в дверь.
Марафонская курица
Сколь бы соджержательными ни были собеседования с официальными лицами, большую часть информации о реальной жизни иностранные корреспонденты черпали все-таки из самой этой жизни. Чтобы познакомиться с положением в том же самом сельском хозйстве, достаточно было посмотреть на витрины продовольственных магазинов. Или изучить меню предприятий общественного питания, особенно тех, которые предназначены не для посещения туристами из-за рубежа, а для кормежки простых советских людей.
Для корреспондента В. мы устроили увлекательное путешествие с запада на восток СССР: Москва, Новосибирск, Иркутск, Хабаровск... Журналистская программа была крайне разнообразной, чего нельзя было сказать о программе кулинарной - во всех ресторанах на протяжении долгого пути нам подавали исключительно курятину.
Только куры, одни куры и ничего, кроме кур... Но если в начале маршрута блюда из этой птицы отличались какой-то фантазией и многовариантностью (салат "Столичный", похлебка, котлеты по-киевски, чахохбили), то в конце его, в хабаровском аэропорту, нам на безальтернативной основе предложили - по одной на брата - сухие и холодные куриные ного, которые не брал ни нож, ни зуб.
- Узнаю старую знакомую! - воскликнул В. , отодвигая тарелку. - Это та же самая курица-марафонец, которая, по распоряжению начальства, послана в догонку за нашим самолетом из Москвы. Помнится, в Новосибирске мы ели ее грудку, в Иркутске гузку, в Братске крылышки, а вот теперь дело дошло до нижних конечностей.
- Почему же она бежит за самолетом? - попытался я поддержать не слишком веселую шутку. - Может быть, курица летела вместе с нами, в багажном отделении.
- А ты посмотри, какие у нее мускулы на ногах - твердые, как камень. Нет, поверь моему опыту - такие мышцы нарастают только у участников забегов на сверхдлинные дистанции...
Хорошо еще, что у меня в чемодане оказались дежурная банка консервов и запасная пачка галет, так что гость был накормлен. Впрочем, иностранцы у нас никогда не оставались голодными, а уж тем более - трезвыми.
Смертельный удар рогом
Испанский журналист Г., едва сойдя с трапа самолета в Тбилиси, заявил встречавшим его местным коллегам:
- У наших народов много общего, в частности, мы одинаково любим вино. Слышал я, у вас его принято пить из рогов, но тут вот и начинаются различия. У вас в стране - маленькие, хилые коровенки, соответственно, у них - крохотные, жалкие рожки, а у нас, на родине корриды - могучие, здоровенные быки с громадными рожищами. Так что мне, видитмо, придется поучить вас пить, только не приносите мне наперстков и ореховых скорлупок, мы, настоящие мужчины, племя тореадоров, используем только крупные емкости!
Услышав такие вызывающие речи, хозяева внутренне напряглись, но, верные законам гостеприимства, решили до поры до времени не подавать вида. Вечером того же дня в горах было устроено обильное пиршество, в начале которого в двери протиснулись несколько мужчин, несущих гигантский, размером с мамонтовый бивень, рог. Прозвучал традиционный тост за дружбу и братство между людьми, рог был наполнен терпким молодым вином, причем гостю с моей помощью было разъяснено, что на Кавказе полагается пить до дна, иначе грузины, народ вспыльчивый и горячий, могут не на шутку обидеться и схватиться за кинжалы.
- У нас в стране пьют много, но маленькими глотками и с перерывами, - попытался поставить условие испанец, но не был услышан и, подбадриваемый шумными возгласами, принялся за дело. Процесс опустошения рога проходил не быстро, и присутствующие в какой-то момент отвлеклись от гостя, усердно заглатывавшего вино, и занялись содержимым собственных бокалов и тарелок. А когда спохватились, было уже поздно: Г. бесследно исчез.
"Сбежал!" - решили хозяева и бросились на поиски пропавшего. Однако ни в соседних комнатах, ни во дворе, ни в отхожем месте его не оказалось, и несколько человек с собаками и фонарями уже были посланы прочесывать близлежащее ущелье, как вдруг кто-то из оставшихся задел ногой под столом что-то мягкое и грузное. Мы приподняли длинную скатерть и увидели Г., спящего богатырским сном на полу...
Очнулся он только на следующее утро - у себя в постели в гостинице. От завтрака отказался, был настроен печально и весьма философски.
- Настоящие тореадоры, - объяснил он мне, - часто страдают от бычьих рогов. Но это не охлаждает их пыла и, залечив раны, они снова рвутся в бой.
И. схватив свой блокнот, отправился вместе со мной на очередное интервью, после которого предстояло очередное застолье.
Чужие деньги
Из сказанного не стоит делать вывод, что иностранные журналистыв приезжали к нам лишь затем, чтобы покутить и покуражиться за счет многострадального советского народа. Нет, многие гуляли и за собственные деньги - и красиво гуляли!
Журналист Д., приехавший из страны с реакционным режимом, быстро обрел желанную, по его выражению, свободу в СССР. Едва поселившись в ленинградском отеле, он отыскал дорогу в валютный бар - и там, вытащив из кармана толстенный бумажник, начал швыряться налево и направо зелеными купюрами. За виски и джином следовали русская водка и французский коньяк, финские ликеры и немецкое пиво... По специальному заказу плясали для нас, отбивая каблуки, цыгане, в экстазе обрывали струны балалаечники... Подобно летающим тарелкам, возникали - и исчезали, опустошенные - металлические плошки с икрой, красной и черной, паюсной и зернистой.
- Ты что - миллионер? - удивлялся я. - Или сам печатаешь доллары?
- Эт-то не мои деньги, а деньги моей редакции, - отвечал Д., доставая очередную хрусткую бумажку. - Мне положены представительские расходы. Начальство всю жизнь не доплачивает мне, эксплуатирует мой журналистский труд. Могу же я хоть один раз тоже нанести им какой-то ущерб! Ты не стесняйся, заказывай, что хочешь, мне не жалко. Я ж тебе говорю: это не мои деньги, а деньги моей редакции, плевать на них!
Дело дошло до того, что Ольга, молодая проворная барменша, устыдившись, перестала принимать от Д. долларовую валюту.
- Мне больше совесть не позволяет вас обсчитывать,- приговаривала она, выталкивая за дверь последних забулдыжных "фиников". - Теперь угощает фирма, гуляйте, ребята!
В полумраке опустевшего бара - подобно тому, как сошедшие на берег греческие матросы пляшут босиком на расколотых вдребезги тарелках - Д., неуклюже растопырив руки, плясал на разбитых граммофонных пластинках.
- Обрыдла мне вся эта музыка, - горячилась Ольга, грохая об угол стойки очередной, только что снятый с проигрывателя диск. - Каждую ночь одно и то же!
И прибавляла, переиначивая на собственный лад "крылатую фразу" Д.:
- И вообще, это не мои диски, а диски моей дирекции!
Они все понимают, но притворяются
К слову сказать, в отличие от других моих подопечных, Д. действительно был - или, по крайней мере, утверждал, что был - слабовидящим. Так что в данном случае приведенное в начале этих заметок сравнение сопровождающего с поводырем вроде бы оправдывалось, "Я почти ничего не вижу, - жаловался он мне, - даже со своей женой - а у нас одиннадцать детей - общаюсь исключительно наощупь". Впрочем, иногда у меня возникало ощущение, что слепота эта - мнимая, одна из хитрых профессиональных уловок, на которые так падки приезжающие к нам спецкоры.
У людей, которые работают с иностранцами, часто возникает труднопреодолимое подозрение, что те, для кого они переводят, на самом деле прекрасно понимают по-русски, но скрывают свое знание языка из хитрости и коварства. С этим обстоятельством связан один из законов переводческого ремесла: никогда не произноси при иностранце вещей, не предназначенных для его слуха, всегда есть вероятность, что он тебя поймет.
На практике это мудрое правило нередко нарушается. К примеру, один мой многоопытный коллега, переводя беседы с зарубежными визитерами, делал это не иначе, как в следующих выражениях: "Этот кретин хочет задать вам очередной идиотский вопрос...", "Повторите, пожалуйста, свой ответ, до этого ублюдка, как всегда, ничего не доходит с первого раза..."
- Послушай, - заметил я как-то ему, - а ты не боишься, что гость может тебя понять и оскорбиться?
- Ничего страшного, пусть услышит о себе правду. Это будет ему заслуженным наказазанием, чтоб не валял дурака и не прикидывался, что не знает русского!
Из России с любовью
"Есть ли проституция в СССР?" - один из типичных вопросов, задававшихся мне иностранцами пор приезде в Москву. Естественно, согласно официальной точки зрения, проституции не было и быть не могло, потому что для этого отсутствовали социальные условия. В реальности же дело обстояло совсем иначе.
Глубоко заблуждаются те, кто думает, что проституция, как и другие аналогичные "язвы", появилась у нас только с началом подточившей моральные устои перестройки. Могу засвидетельствовать: профессиональные "интердевочки" и просто ищущие знакомства женщины напористо осаждали иностранцев и в брежневские времена. В интуристовских ресторанах они подсаживались к ним за столиками даже во время важных протокольных бесед с участием начальства.
Были непрочь завести в России мимолетный роман и многие мои "сопровождаемые". Как говорил один из них, нельзя проникнуть в душу народа, не познав тела женщины. Правда, подобным "проникновениям" часто мешал линггвистический барьер, поэтому гости обращались ко мне с просьбой - помочь объясниться и договориться, но тут я был неумолим. Не хватало мне при всех моих многочисленных обязанностях брать на себя еще и услуги сводника! "Любовь не нуждается в переводчиках", - отделывался я тривиальной фразой. "Может, еще и свечку подержать?" - невежливо обрубал, когда просьбы становились слишком настойчивыми.
Оставалось полагаться на собственные силы - и ничего, обходились. Журналист Е., обманув мою бдительность, даже совершил со своей случайной знакомой близ-поездку из Иркутска в соседнее село, откуда на рассвете в целости и сохранности был доставлен назад - по одним сведениям, на патрульной милицейской машине, по другим - на военном вертолете, приземлившемся прямо на главной площади перед отелем.
По утрам, за завтраком, гости делились со мной впечатлениями о своих ночных похождениях, неизменно подчеркивая красоту, ум и высокие душевные качества русских женщин, с которыми их свела судьба, и придавая всему происшедшему лирическо-романтическую окраску. Так, журналист Ж. в течении нескольких дней пересказывал мне глубокие философские диалоги, которые он вел в часы сладостного уединения с дамой сердца, подцепленной им по пьянке в волгоградском кабаке.
- Интересно, - не выдержал я в конце концов, - как это вы могли беседовать о столь тонких материях, если твоя пассия не знает ни слова ни на одном иностранном языке?
- М-м-м... мы объянялись при помощи взглядов и знаков и прекрасно понимали друг друга, - нашелся Е. - Да ты ведь сам неоднократно говорил, что если людей объединяют чувства, то переводчики им не нужны!
Здесь мне вспомнился старый анекдот о том, как один испанец, знакомясь с русской девушкой, знаками объяснял ей, что его зовут Хуан. Но я придержал эту шутку при себе, потому что каламбур все равно не дошел бы до иностранца.
Впечатления в одном экземпляре
Каковы же были плоды моей многотрудной деятельности? Подчас самыми неожиданными. Журналист З. пришел в такой восторг от увиденного (а также съеденного и выпитого) в СССР, что решил, бросив высокооплачиваемую работу, дом и, кажется, даже жену и детей, попросить у нас политического убежища. Огромных усилий стоило его от этого опрометчивого шага отговорить.
Многие же спецкоры - из той распространенной категории журналистов, которые знают все наперед - с какими представлениями приезжали в СССР, точно с такими же возвращались обратно. Один из них, журналист И., даже написал свои комментарии и репортажи заранее. В Москве он только добавлял к ним скупыми мозками "кулер локаль" и относил на Центральный телеграф для передачи в свою редакцию.
Разумеется, содержание корреспонденций в очень значительной мере зависело не от личных впечатлений их авторов, а от общего политического направления тех газет и журналов, которые послали их в командировку. Однажды, получив вырезки из некоего зарубежного издания, известного своей враждебностью к СССР, мы были поражены: статьи, которые написал журналист К. по результатам своей поездки, были полны похвал в адрес "реального социализма". "Вот как надо работать с идеологическим противником!" - гордо приговаривал я, демонстрируя вырезки сослуживцам.
Наше торжество было, однако, недолгим. Приятель К., вскоре приехавший в СССР, поведал мне по секрету: вырезки, полученные нами, были напечатаны в типографии - по особому заказу автора - в одном экземпляре - и предназначались специально для отправки в Москву. Таким образом К. якобы хотел отблагодарить советских коллег за оказанное гостеприимство.
Не знаю, правду ли говорил этот человек или нет: проверить, так или оно произошло в действительности, по ряду обстоятельств было затруднительно. Каждый может ручаться только за то, что видел собственными глазами. И если - к слову скажу - кому-то из читателей в этих моих искренних заметках что-нибудь покажется неправдоподобным или невероятным, то пусть он задумается: а разве не по принципу "нарочно не придумаешь" была устроена (да и устроена сегодня) наша жизнь?