Рецензия на 'Созидая Бога' (Виктор Решетнев) Здравствуйте, Виктор! Начала читать Ваш роман по совету Натали Бизанс. Начала потихоньку, не спеша. Но, чем дальше, тем втягивалась всё больше и больше. Со второй половины - взахлёб, а ближе к концу - упивалась восторгом полёта поющей души! Ваша точка зрения в отношении созидания Бога для меня нова и непривычна, но она очень интересна и заслуживает внимания. Что касается жизней, смерти и пр. - то с этим я совершенно согласна. Роман написан потрясающе! С великой благодарностью, Лариса Наталенко 17.03.2015 22:38
Виктор Решетнёв
Созидая Бога
Человек должен быть бесстрашен в познании Мира, ибо он - Человек.
Эпиграф:
'В отношении жизни нужно допустить
некоторое дерзновение и риск, тем более, что в
худшем случае, впрочем, как и в лучшем, мы всё
равно её потеряем'.
Фридрих Ницше.
От автора:
На третьей планете от Солнца, в галактике Млечный Путь, на нашей прекрасной Земле живём мы, люди, разумные существа. Как мы появились здесь, и был ли в этом Божественный замысел, мы не знаем.
Многие верят, что Бог есть, что Он был всегда от безначального начала времён и что это Он сотворил окружающий мир. Бог всемогущ и всеведущ, и ничто во Вселенной не происходит без Его воли.
Другие в это не верят и думают, что Бога нет, и никогда не было. Материальный мир возник сам по себе и развивается по непреложным законам бытия. Это происходит уже целую вечность и продлится ещё столько же.
Но мир без Бога пуст и холоден, а человеческая жизнь лишена всякого смысла. Поэтому в этой книге я предлагаю третий вариант, о котором недавно узнал.
Да, Бога не было в нашем мире, нет Его и сейчас, но природа для того и существует, чтобы Он появился в ней, а вся Вселенная лишь материал для этого. В этом глубинный смысл её бытия... и нашего тоже. Более того, мы - Земляне (я имею в виду не только людей), сыграем ключевую роль в Его появлении.
Ниже я постараюсь об этом рассказать.
Виктор Решетнёв.
Пролог
Смоленск 2042 г.
Ноябрь, середина месяца.
Я сижу в кресле-качалке первого этажа своего дома и смотрю в окно. Холодный ледяной дождь стучит замёрзшей крошкой по стеклу. Пронизывающий ветер сгибает голые ветки до самой земли. Середина ноября на смоленщине не лучшее время.
Мне семьдесят пять. Я насытился жизнью. Пора подумать о предстоящем переходе. Дрова в камине разгорелись, и жар от их пламени достигает моих ног.
Глядя в окно в промозглую тьму, мне становится тепло... тепло на душе и в теле. Это тепло напоминает мне другой ноябрь - жаркий, случившийся в моей жизни двадцать пять лет назад на другом краю земли.
Мысли-воспоминания плавно текут в моей голове. Приятно вспоминать о былых невзгодах, когда всё худшее позади (да и лучшее тоже, добавлю я), а впереди мой собственный выбор.
Пора, друзья мои, пора.... давно пора сделать следующий шаг. Мне вспоминается Сергей, я его буду так называть - молодой красивый парень, первый из созидающих на Земле....
Глава I
Утро и день.
Мы встретились с ним на Таити. Случайно. Ещё до того известного теперь всем События, которое всё изменило и, с которого начался новый отсчёт времён.
Тогда всё было по-другому. Был жаркий душный день привычный для таитян, но не для меня, пятидесятилетнего упитанного русского мужика в насквозь промокшей от пота футболке, который жадно дышал, а вернее хватал ртом воздух, будто вытащенная из воды рыба, и пытался на своём французском выспросить у торговца фруктами дорогу на видневшуюся невдалеке гору. Французский был именно мой, не тот, на котором разговаривают во Франции, и не другой, на котором говорит большинство таитян, а мой собственный, выстраданный мною за пять лет учёбы в школе, потом ещё за три в техническом вузе, и плюс весь прошлый год я штудировал его в пединституте с персональной преподавательницей. В результате я очень прилично научился мычать в нос, произнося букву N, но понять меня никакой француз никогда не сможет, а местный продавец фруктов тем паче. Однако я был настойчив, растопыривал пальцы, кивал в сторону близлежащей возвышенности и постоянно произносил в нос слово montagne ( монтань), что значит по-французски гора. В ответ на это смуглый худощавый креол брал в руки очередной фрукт манго, как бы взвешивал его на ладони, цокая при этом языком от удовольствия, и повторял: 'Pas cher, pas cher ( Па шер, па шер)'. Я понимал, что это недорого и что эти вкуснейшие манго были на самом деле недорогими, но мне нужны были не они. Мне нужна была дорога к вершине горы, которая виднелась на горизонте и возвышалась над всеми остальными. Ради этого я и прилетел сюда, преодолев расстояние в пол Земного Шара, и решился-таки, наконец, осуществить свою мечту - пожить в тепле и уединении хотя бы несколько месяцев.
Когда уже стало ясно, что от худощавого креола мне ничего не добиться, и первые проблески отчаяния засветились в моих глазах, я вдруг почувствовал, как кто-то аккуратно, но властно взял меня за предплечье.
Я обернулся.
'Вы, наверное, русский'! - Спросил он, мягко улыбаясь, и слово 'наверное' прозвучало у него не в современном смысле, выражая сомнение, а в первоначальном, будто из произведений Достоевского, означая уверенность без капли сомнения.
'Я вам помогу, - продолжил он, - я знаю, как туда добраться, вот уже полгода, как я там живу'.
Всё ещё не отпуская моей руки, он обратился к аборигену - продавцу: 'Donne-moi un kilo de mangue, s'il vous plait!' ( Доннэ моа ан кило дё манг, силь ву пле)! Продавец сразу всё понял и начал быстро отбирать ещё более спелые и сочные фрукты, чем те, которые мне до этого показывал.
'Познакомимся! Я Сергей, - он протянул мне руку и крепко пожал мою, - я москвич, мне тридцать восемь лет, для первого знакомства, я думаю достаточно'.
Он посмотрел мне прямо в глаза, по-прежнему мягко улыбаясь. На минуту я замялся, потому что французский Сергея сразил меня наповал. Красота языка, его мелодичность, уверенность в произнесённой фразе (то-то так сразу засуетился таитянин), всё было в одном флаконе. Я всю жизнь мечтал о таком общении - лёгком, уверенном, без тени смущения или заискивания, но в то же время не грубом и ненавязчивом, и всю жизнь у меня ничего не получалось.
'Ну а мне полтинник стукнул, - неохотно признался я, выйдя, наконец, из ступора, - зовут меня Пётр Сергеевич, или проще Пётр. Я смолянин, то бишь родом из Смоленска'.
Сергей смерил меня оценивающим взглядом, затем положил фрукты в рюкзак, оказавшийся мною незамеченным за его широкими плечами и уже наполовину заполненный, усмехнулся чему-то задумчиво, и мы, не спеша, двинулись в путь.
Помнится, мы сразу разговорились с ним, как старые приятели. Больше откровенничал я. Я рассказал, что бизнес мой в провинции совсем захирел, доходов почти никаких, одна работа осталась. С грустью поведал о том, что уже три года никуда не ездил, а до этого частенько бывал в Таиланде. Последний раз провёл там три месяца. Три удивительных незабываемых месяца. Потом по срочному звонку вернулся домой поправить оставленный на друзей бизнес. Думал, пару-тройку месяцев напрягусь и всё налажу. Но прошло больше трёх лет, а налаживанию не видно, ни конца, ни края.
Не преминул похвастать, что пишу рассказы, в основном философские и размещаю их в интернете. Откликов пока немного, но главное, я сделал на этом ударение, к пятидесятилетнему юбилею я аттестовался на чёрный пояс по каратэ.
Серёжа одобрительно кивал, будто всё это слышал не один раз и не только от меня. А я, рассказывая всё это, как бы ненароком забегал вперёд, оборачивался, загораживая ему путь, неуклюже жестикулировал, пытался даже продемонстрировать какие-то удары. То есть, для первого знакомства я вёл себя крайне несолидно. Чувствуя, что проигрываю ему в весомости своей доли общения, я попытался, как можно красочнее обрисовать свои дальнейшие планы. Планы значимые, яркие, и обязательно осуществимые. Совсем не те мелкие, которые уже осуществились и которые мне ничего не дали. Эти осуществившиеся планы, а вернее планчики, не решили ни одного моего жизненного вопроса, а только ещё больше всё запутали.
Я говорил, что пишу сейчас роман, 'Роман' с большой буквы, и это будет прорывом в современной литературе. Он взорвёт виртуальное пространство и станет бестселлером. По нему снимут фильм в Голливуде, настоящий блокбастер. Я и актёров на главные роли уже присмотрел: Леонардо ди Каприо, Тома Круза, а главную женскую роль доверю нашей бывшей соотечественнице Миле Кунис.
Увлёкшись этими бреднями, я совсем загородил Сергею дорогу и стал размахивать руками так, что он невольно сделал шаг назад, дабы, ненароком, не схлопотать по лицу.... А я всё напирал и напирал, уже плохо соображая, говорил отрывисто, вдохновенно, брызжа во все стороны слюной. Сергей отступил ещё на шаг и поднял вверх правую руку, как бы желая защититься от моего напора. Я заметил это его невольное движение и спохватился. Должно быть со стороны я теперь выглядел совсем уж несолидно. Старый упитанный дядька с небритой физиономией что-то рьяно доказывает симпатичному стройному парню, а тот в ответ загораживается руками.
На секунду эта картина мелькнула в моей голове, но я уже не мог остановиться и продолжал разглагольствовать о своих планах. Я поведал дальше, что собираюсь сдать на второй Дан, потом наберу себе побольше учеников, которые обязательно проявят себя и в скором времени обеспечат меня материально. Наконец, я в совершенстве изучу французский язык. Тут я достал порядком потрёпанный карманный самоучитель французского и потыкал им перед носом Сергея......
'А лет-то тебе сколько, дядя, ты не забыл? - Неожиданно огорошил он меня прямым вопросом, из которого я понял, что мы давно на 'ты', и затем прибавил жёстко и не по товарищески, -
ничего не выйдет, как не вышло у меня в прошлой жизни'.
Я опешил, запнулся, если не сказать заткнулся. Подспудно я подозревал, что это правда, что у меня уже давно ничего не получается, что я давно следую чужим фарватером и разучился прокладывать собственный путь. Поэтому я не очень обиделся на его слова. Глядя на Сергея, невозможно было обижаться, весь облик его располагал к доверию. Открытое лицо, прямой нос с небольшой эллинской горбинкой, густая чёрная шевелюра, чуть показавшая серебро на висках и выразительные большие глаза с длинными ресницами, словно у девушки. Но волевой рельефный подбородок говорил больше о мужских качествах: решительности, твёрдости, уверенности в себе и может быть даже бескомпромиссности.
'Я сюда для того и приехал, - начал я оправдываться, - чтобы расстаться с недавними иллюзиями, - и, хлопнув ладошкой по французскому самоучителю, воодушевлённо добавил, - всё плохое и некомфортное надо оставить в прошлом, а ещё лучше забыть'.
'В прошлом ничего нельзя оставить, - веско возразил он, подфутболив носком ботинка круглый камешек, лежавший на дороге, - можно всё оставить только в прошлой жизни. В ней я всё и оставил'.
'И какая же эта у тебя по счёту жизнь'? - Спросил я с неподдельным интересом.
'Четвёртая и последняя. Мне осталось двенадцать земных лет'.
'На вид по тебе не скажешь, - попытался я успокоить его, - может ещё лет пятьдесят протянешь'.
'Нет, - сказал он упрямо, - столько мне не нужно, да и уговор у меня с Ним'.
'С Богом что ли'? - Попытался пошутить я.
'Всё может быть, - задумчиво произнёс Сергей, - может Его и стоит так называть'.
Я раскрыл рот от удивления и, чтобы не захлопнуть его понапрасну, выдавил из себя: 'Очень интересно'.
Дальше мы какое-то время шли молча. Я порядком устал и плёлся позади Сергея, обдумывая его последнюю фразу. Подъём становился круче, а идти тяжелее. Я понемногу начал отставать. Чтобы перевести дух и хоть как-то собраться с силами, я остановился и посмотрел назад. В океан добавилось синевы, и он увеличился в размерах, распростёршись до самого горизонта. Папиэте, наоборот, уменьшился и стал похож на городок собранный из конструктора 'Лего'. По его миниатюрным улочкам сновали игрушечные автомобильчики. Людей я уже не различал. Не помогала даже возрастная дальнозоркость. Я несколько раз глубоко вздохнул, прочищая лёгкие, и сразу почувствовал прилив сил. Открылось 'второе дыхание', как его называют в спорте (всё же я не зря столько лет занимаюсь каратэ). Я уже готов был тронуться с места, как вдруг вновь ощутил прикосновение ладони к своему предплечью. Оно уже не было таким властным, скорее дружеским.
Я обернулся. Сергей приветливо улыбался и смотрел мне в лицо.
'Я уже отдохнул, - промолвил я, - продолжим восхождение'.
Мы снова двинулись в путь по утоптанной дорожке из серого песка, петлявшей среди густой растительности. Можно было догадаться, что по ней когда-то ездили машины. Это было заметно по оставленным колеям и по изодранным веткам, нависавшим над ней.
'Так что там, на счёт жизней? - Возобновил я прерванный разговор, - почему тебе обещано было только двенадцать лет? Я бы не согласился на такие условия'.
'Не двенадцать, а сто, - возразил Сергей, - но так как жизней у меня было четыре, которые я вспомнил, то я решил прожить каждую по двадцать пять лет. Теперь это моя последняя, и в ней мне осталось двенадцать земных лет. Я подчёркиваю, - земных. Потому что другие жизни были не совсем обычные, и годы у них были свои, не такие, как на Земле. Одна из них была даже, как бы и не жизнь....- на секунду он замялся, подбирая слова, - я был прозрачным кубом на тёмной плоскости. Был очень долго по земным меркам, почти вечность. И существование это было в другой Вселенной, с другим временем и пространством'. Он закрыл глаза, как бы что-то припоминая, и прибавил: 'Бесконечная тёмная плоскость, я Куб, рядом другие кубы, и общение: бессловесное, мысленное, почтительно дружелюбное, когда уже через час хочется сделать гадость, но ты не можешь: нет ни рук, ни ног, ни языка'.
Он усмехнулся чуть слышно, словно вспомнив что-то такое, что не для посторонних ушей, и продолжил взволнованно:
'Я сперва даже не хотел просить у Него эту не совсем понятную для меня жизнь. Слишком странной и однообразной она была. Но, представив, сколько у меня появится времени поразмыслить над всем, я решил прожить её ещё раз. Ведь это была моя жизнь. Мало того, я заказал её первой. И знаешь, - Сергей радостно засмеялся, - второй раз она не показалась мне такой длинной и нудной, потому что я уже ничего не боялся и знал, как себя вести с другими кубами'.
Закончив про кубы, Сергей замолчал. Я тоже какое-то время шёл молча, опустив голову. Слышно было только, как шуршал песок под нашими ногами, да многоголосое щебетанье птиц доносилось из леса. Меня распирало любопытство, хотелось узнать продолжение, поэтому я опять не утерпел и нарушил молчание:
'Можно я уточню про жизни, которые Некто может дарить по своему усмотрению, - спросил я, -
я так полагаю, что и мне будет даровано пожить ещё раз'?
'Даровано будет всем, - подтвердил мою догадку Сергей, - только многие не поймут, что живут во второй раз. Они частенько и первый раз не понимают, что живут на белом свете. Колесо сансары для них не прервётся. И вообще, живут ли они? Может быть, это всего лишь сон.... мой, твой или чей-то ещё'....
Он посмотрел на меня внимательно и прибавил тихо почти шёпотом:
'У тебя за плечами тоже не одна жизнь, если ты, конечно, вспомнишь'.
'А что нужно, - поинтересовался я, - чтобы вспомнить?'
'Самая малость, - усмехнулся Сергей, - пообщаться с Ним. Но спешить не стоит, тебе надо подготовиться. Поживёшь у меня денька три-четыре, а там посмотрим'.
Мы снова двинулись молча, подъём начал выпрямляться, и я вздохнул с облегчением. Впереди по курсу показалась небольшая площадка, примыкавшая к самому обрыву. Она была ровной, аккуратно посыпанной песком и почти полностью укрыта от солнца тенью громадного дерева Бодхи. Наверное, под таким принц Гаутама получил когда-то просветление и стал называться Буддой. Под развесистой его кроной стояла деревянная скамья, большая и удобная. Мы сели на неё, а скорее упали, не сговариваясь. Даже у Сергея от ходьбы на лбу выступила испарина, и смуглые его щёки покраснели. О себе я умолчу. Мою тайскую футболку можно было выкручивать ещё за триста метров отсюда.
Я осмотрелся, и мне показалось, что этот небольшой оазис появился здесь недавно и неспроста. Сергей каким-то образом приложил к нему руку, заранее зная, что песчаная лужайка пригодится ему в нужную минуту. От неё до вершины оставалось чуть меньше половины пути, и теперь было самое время отдохнуть и поговорить по душам. Сергей, не спеша, извлёк из рюкзака полуторалитровую бутылку воды и поставил её на скамью.
Bon Aqua (Бон Аква) - было написано на этикетке по-французски.
'Правильно, - подумал я, - французская водичка на Французских территориях'.
В моей сумке, кроме Кока Колы, другой жидкости не было. Я купил её в аэропорту, не подумав и сделав это чисто автоматически.
В принципе я ничего не имею против этого американского напитка, но на жаре он не лучший утолитель жажды.
Сергей отвинтил пробку и протянул бутылку мне. Я жадно припал к горлышку и начал поглощать воду увесистыми глотками.
В жизни я часто не могу остановиться, не умею прервать страстного действа, творящегося со мной, в чём бы оно ни выражалось: в раннем ли подъёме из тёплой постели, в попытке ли бросить курить или первым оставить девушку, которая ещё нравится, но уже далеко не так, как в первые дни близости. Холодное пиво с утра после вчерашнего застолья, созерцание звёздного неба в деревне во время ночлега на тёплом пахучем сене, задержка дыхания на дне Красного моря, когда достиг намеченной глубины, а всплывать не хочется - всё это для меня звенья одной цепи - под названием Страсть. И Страсть эта всегда захватывает меня целиком и никогда сама собой не проходит. Утоление жажды не является исключением. Мне уже пятьдесят, а я по-прежнему не могу усмирять свои животные инстинкты, хотя давно пора этому научиться.
Я скосил глаза на Сергея, мне не хотелось, чтобы он прямо сейчас заметил мою слабость и раскусил меня раньше времени. Усилием воли я оторвал от себя бутылку, не допив до половины (слово 'оторвал' наиболее точно характеризует моё состояние), и протянул её Сергею. Тот сделал три небольших глотка и внимательно на меня посмотрел.
'Он что-то знает обо мне, - подумал я, - чего не знаю я. Не зря меня сюда занесло на этот далёкий остров'.
Сергей сделал ещё пару глотков и поставил бутылку на скамью между нами.
'Будешь'? - Спросил он.
Я покачал головой.
Вставать и идти не хотелось. Дерево Бодхи шумело над нашими головами, и лёгкий приятный ветерок холодил наши лица. Чувствовалась близость просветления.
'Я тоже пока не хочу, - сказал Сергей, будто угадав мои мысли, - посидим так, помедитируем'.
'Я не умею', - произнёс я.
'Умеешь, - возразил Сергей, - ты многое умеешь, но пока не знаешь об этом. Кстати, наверху тебя ждёт сюрприз!'
'Я готов к любым сюрпризам и без всяких медитаций', - тут же согласился я.....
......'Ты вот что мне расскажи, - переменил тему Сергей, - и сделай это достаточно откровенно. Я хочу знать, что привело тебя сюда. Я понимаю, захотелось тепла и уединения. Но всё это можно найти и в России. Наверное, было что-то ещё, что подвигло тебя в такой дальний путь?'
'Было, - ответил я, - и не что, а кто. Марлон Брандо. Он дал первоначальный толчок для моей поездки'.
Мне показалось, что при слове Брандо, Сергей вздрогнул, но он тут же взял себя в руки:
'А вот это интересно, - сказал он, - чем же он тебя прельстил?'
'Можно я начну не с него, - попросил я, - а с самого начала. Со своего детства и звёздного неба?'
'Валяй, - Сергей согласно кивнул, - спешить нам некуда, и я с удовольствием тебя послушаю'.
'Я никогда не любил смены времён года, - начал я, - особенно наступления осени. Это для Пушкина осень - прекрасная пора, очей очарование, а ко мне вместе с осенью всегда приходила тоска, зелёная и беспросветная. Мне всегда казалось, что я никогда не дождусь весны, что этот голый унылый пейзаж, омертвивший природу, никогда не закончится. На школьном глобусе я всегда с интересом рассматривал те места на Земном Шаре, где не бывает осени. Тёплыми летними вечерами, я не сразу шёл домой, а подолгу сидел во дворе и смотрел на звёзды. Меня манил их таинственный блеск, мне казалось, что только они понимают меня и в будущем каким-то образом обязательно изменят мою беспросветную жизнь.
Однажды в школьном атласе я наткнулся на две цветные фотографии. Их кто-то забыл между страниц. На одной был изображён небольшой рыбацкий посёлок, а на другой белая песчаная коса, затерявшаяся в изумрудно синих водах океана. Я узнал потом, что оба этих снимка были сделаны на одном и том же острове, атолле Факарава, самом большом во Французской Полинезии. Фотку с песчаной косой я присвоил и положил её в нагрудный карман, и потом всегда носил её с собой. Она и сейчас в моём бумажнике, потускневшая и потрепанная, но такая дорогая - как воспоминание о моей детской мечте. Потом я где-то вычитал, что недалеко отсюда голливудский актёр Марлон Брандо купил небольшой остров-атолл и теперь живёт там. Частенько перед сном, рассматривая эту украденную в школе фотографию, я представлял, как он утром просыпается рано-рано, с первыми лучами солнца, открывает огромное в полстены окно, и шум прибоя с влажным воздухом врываются к нему в спальню. Брандо медленно натягивает на себя халат и выходит на веранду. Ему некуда спешить. Присланный вчера сценарий нового фильма выброшен на помойку. Он потягивается и смотрит вдаль, на вынырнувшее из океана солнце. Впереди у него длинный, тёплый день, наполненный безмятежным счастьем и приятным ничегонеделаньем. Что ещё надо в старости, - как говаривал незабвенный Абдулла из 'Белого солнца пустыни'.
Дальше я представлял, как Марлон Брандо в цветастом халате пьёт на веранде душистый чай. Пьёт, не спеша, основательно, смакуя каждый глоток. В руке он держит кусок местной сладкой выпечки, и всё лицо его в сахарной пудре. От этой картины я балдел, и было такое чувство, что и меня ждёт в жизни нечто подобное'.
Я замолчал и посмотрел на Сергея, внимательно ли он слушает.
'Я жил на Факараве, - сказал он неожиданно, - целых полгода. Это было моё первое уединение в теперешней жизни, уже после События. Шум ветра в верхушках пальм, шорох песка под ногами, брызги волн, - всё это мне знакомо. Ни комаров, ни резко сигналящих машин, ни навязчивых земляков с бутылкой виски в руках, желающих выпить с тобой на брудершафт и поделиться невесёлыми мыслями - ничто не мешало моему спокойствию. Тогда у меня ещё не было телескопа, и ночью я просто лежал на песке, раскинув руки, и смотрел в небо. Мне казалось, что такие места во Вселенной редки, а минуты безмятежного счастья и вовсе уникальны. Я понимал, что мне крупно повезло и что это всё благодаря Событию. На душе было легко. Звёзды и Я, который отныне равен им'.
'Мы здорово с ним похожи со своими звёздами', - мелькнуло у меня в голове.
Сергей продолжил говорить загадками, но мне было приятно слушать его. Интуитивно я чувствовал, что скоро сам приобщусь к чему-то таинственному, а может, даже поучаствую в невероятных событиях.
'Знаешь, я был у него в гостях', - огорошил он меня.
'У кого, у Бога'? - Оторопел я.
'Нет, - Сергей улыбнулся, - у Марлона Брандо, - даже не в гостях, а как бы мне объяснить тебе понятнее, - на секунду он задумался, - я был рядом с ним, даже не рядом, а в нём самом. Подслушивал его мысли. Я могу это делать, ведь теперешняя моя жизнь не совсем такая, как у других. И знаешь, мысли Брандо не были безмятежными и счастливыми, как ты думаешь. Обыкновенному человеку, а Марлон Брандо был тоже совсем обыкновенным, трудно долго пребывать в состоянии счастья. Психика этого не выносит. Когда он переехал сюда и женился на молодой аборигенке, ему казалось, что этот рай - в душе и в природе, продлиться вечно. Но люди не умеют беречь своё счастье. Меньше чем через год Брандо запил, стал буянить, даже поколачивал свою юную возлюбленную. Мысли его путались в пьяном угаре. То ему снова хотелось сниматься в кино, то выпить, а то и пожрать. К концу жизни он разъелся до ста сорока килограммов и стал просто невыносим, хотя брызги волн, долетавшие до окон его дома, были всё те же. Теперь Брандо с нами нет, он умер несколько лет назад, смею надеяться, успокоенным.
На его острове, как и на твоём любимом атолле Факарава, я долго задерживаться не стал, - продолжил Сергей, - однообразие всегда прискучивает, захотелось общения. Я перебрался на Райатеа, священный остров племён Маохи, первых жителей Полинезии....'.
'Может Маори', - перебил я его, думая, что Сергей оговорился.
'Маори перебрались отсюда в Новую Зеландию почти тысячу лет назад, - уточнил он, - а оставшиеся здесь аборигены теперь называют себя Маохи.
Там, на Райатеа, я подружился с местным вождём арием, уже достаточно осовремененным. Вождь был женат на француженке, и у них была прелестная юная дочь Надин. Он приютил меня, и я какое-то время жил в его доме. Мы с ним путешествовали по острову, сплавлялись по реке через джунгли, купались в водопаде, ныряли с аквалангом в заливе Фаароа. Он научил меня ловить рыбу старинным индейским способом при помощи каменной ловушки. Когда-нибудь я тебе покажу, как это делается, ты ведь хорошо ныряешь? А это увлекательное занятие.
Так вот, однажды, на досуге, вождь поведал мне одну интересную историю о своём народе. На горе Темехари растёт удивительный белый цветок, Тиаре Апетаки, напоминающий женскую ладонь.
На рассвете, распускаясь, он издаёт потрескивающий звук. Местные жители, чтобы услышать его, забираются с вечера на гору и ночуют там. А утром они наблюдают, как цветок распускается, и слушают его таинственный треск. Он напоминает им об их былом величии и о легенде, гласящей о том, что когда-то люди Маохи умели летать. Они летали без крыльев, одной только силой мысли. После проведённого обряда на горе Темехари с утренним созерцанием распускающихся белых цветов, а потом после медитации, проведённой предком моего друга-вождя, верховным жрецом опунуи, люди могли перемещаться по воздуху, как птицы. Они могли даже перелетать с острова на остров.
Мне понравилась эта легенда, больше того я в неё поверил, потому что обычная версия об аборигенах - мореплавотелях, заселивших когда-то архипелаг, катаясь на утлых судёнышках, не казалась мне убедительной. Вождь рассказал ещё, что ему самому полетать уже не довелось, но что он лично общался с теми, кто видел и помнил полёты своих предков наяву. Теперь люди Маохи обо всём забыли и больше не умеют летать. Остался только этот обряд с посещением горы и слушаньем удивительных звуков. Каждый житель племени должен хотя бы раз за свою жизнь подняться на эту гору и послушать таинственный треск Тиаре Апетаки. Кстати, цветок этот не поддаётся трансплантации и больше нигде не растёт, кроме острова Райатеа. Вожди других островов многое бы отдали за пересаженный на их землю священный цветок. Я думал об этом на досуге, когда мне уже наскучило общество цивилизованного вождя, да и сам он стал замечать, что его единственная дочь не совсем ко мне равнодушна. Поэтому мне пришлось уехать с этого чудесного острова, хотя прожил я на нём заметно дольше, чем на Факараве, не менее года, а может и больше. С календарём я теперь не сверяюсь, а смены времён года тут не бывает.
Теперь я живу на Таити, главном острове архипелага. И знаешь, цветы Апетаки, которые я нечаянно захватил с собой, прижились на этой горе. Там наверху, куда мы идём, есть несколько их кустов. Местный вождь, которому об этом доложили, пожелал наградить меня, и выстроил мне на вершине отличное жильё. По закону вся земля тут принадлежит ему, ещё по указу Королевы Помаре IV, основательницы Папеэте. Так что живу я не в палатке и не в шалаше, как ты мог подумать, а в приличных условиях. Правда, на первых порах, мне здорово здесь мешали местные жители, которые, узнав про цветы, потянулись на гору слушать их таинственный треск. Многие приезжали сюда на машинах, и делали это уже не только потомки индейцев, которым по статусу полагается совершать таинство, сюда хлынули итальянцы, французы, а потом все подряд. Пришлось цветы выкопать и пересадить на соседнюю гору в десяти километрах отсюда. Как ни странно, они прижились и там. Теперь у меня тишина и покой, а все страждущие ездят молиться на соседнюю гору. Пару клумб с цветами я всё же оставил и спрятал их недалеко от дома. Так что мы с тобой ещё послушаем их таинственный треск'.
Сергей замолчал и посмотрел на заходящее солнце.
'Наверное, нам пора, - произнёс он задумчиво, - солнце скоро зайдёт, да и заждались нас там..... Хлебнёшь на дорожку'?
Я взял бутылку, прополоскал рот и немного проглотил, как это делают спортсмены на ринге в перерыве между раундами. Сейчас я снова чувствовал себя бойцом. Хандра последних месяцев начала уходить от меня. Сегодня мой день, я это почувствовал ещё в аэропорту.
'Вперёд'! - Скомандовал Сергей, и мы размашисто зашагали к вершине.
Я хотел спросить его про сюрприз и про тех, кто нас ждёт, но опять не решился. Если там кого-то и ждут, то точно не меня. Я ведь познакомился с Сергеем всего полдня назад. Не мог же он знать заранее наше будущее с такой точностью?
Хотя какое мне дело, ждут меня там или нет. Моё дело шагать и ни о чём не думать. Осталось чуть-чуть, и скоро всё само собой прояснится. Вершина уже рядом, вон она поблёскивает на солнце. Я, наконец, оторвал свой взор от Серёжиных ботинок и решил посмотреть, что это там блестит. Когда я вгляделся, вздох изумления вырвался из моей груди:
'Ва-а-а-у', - произнёс я.
На вершине горы среди пальм и тропических деревьев высился огромный особняк. Мне сначала показалось, что он ослепительно белый и сделан из мрамора, но особняк оказался из светлых пород дерева. Он ярко сиял на солнце, отражая его заходящие лучи. Это был настоящий дворец с четырьмя колоннами и стеклянным куполом вместо крыши. Через прозрачное стекло купола я заметил внутри предмет, здорово смахивающий на пушку.
'Телескоп', - догадался я. Но ещё более я был поражён тому, что на открытой веранде нас встречали две очаровательные девчонки, обе в легких платьицах и белых босоножках, обе стройные, симпатичные, у одной волосы тёмные, а у другой русые. И у той, что светлей, черты лица наши, славянские, и грудь у неё повыше, а если точнее, побольше, чем у шатенки.
'Bon jour, bon jour. Salut. Comment ca va' (бон жур, бон жур, салю, комман са ва), защебетали они. Я расплылся в дурацкой улыбке.
'Bon soir (бон суар)', - произнёс я, обнаруживая свои познания во французском языке. Все засмеялись, и мы гурьбой направились в дом.
'Всё будет нормально, - шепнул мне Сергей, - вот увидишь. Ещё я позавидую'.
'А эти, которые ждут, ничего, - подумал я, - очень даже ничего'.
Глава III
На следующий день.
Путешествие первое.
'Творить как Бог, может только Бог.
Природа творит, как умеет'.
Мы подошли с ним к краю обрыва. Здесь скала уходила вниз почти отвесно, и до воды было не менее двухсот метров. Под ногами шуршали мелкие камешки, отскакивали и срывались в бездну. Я всегда боялся высоты, а потому машинально осмотрелся, за что бы ухватиться, если вдруг потеряю равновесие. Но вокруг, кроме высохших кустов, ничего не было. На горизонте, где тёмная синева моря сливалась с прозрачной лазурью неба, плыло одинокое белое облачко, своей формой напоминавшее летающую тарелку. Почему-то это НЛОошное облачко ещё больше укрепило меня в реальности происходящего.
'Не бойся, - напутствовал меня Сергей, - ничего не изменится. Твоё тело и твой разум останутся по-прежнему здесь. По-прежнему ты будешь вести со мной беседы, любоваться видом Тихого океана, украдкой наблюдать за красавицей Элен, но твоё Божественное Я, твоя светлая неисчезаемая сущность, отправится сейчас в незабываемое путешествие. Ты побываешь в таких местах, где никто до тебя не был, ты увидишь жизнь такой, какой не бывает на Земле и поучаствуешь в событиях, по сравнению с которыми померкнут все видения твоих кошмарных снов. Но ты не удивляйся, это не сверхъестественные видения, это всё твои прожитые когда-то жизни, которые ты теперь обретёшь вновь.
Вперёд, Петруха, навстречу Судьбе! Ничего не бойся! Скоро ты сам станешь Созидающим.
Он с волнением пожал мне руку и неожиданно резко толкнул меня к краю обрыва. Я еле успел ухватиться за торчащий из земли сухой куст. Но прежде чем обидеться на него, произнести слова упрёка, я вдруг почувствовал, что нечто во мне продолжило движение. Оно отделилось от меня и полетело сначала над деревьями, потом над скалами, а затем над океаном. Радость наполнила меня до краёв, и я проснулся......
......Я проснулась. Но чувство было такое, что я не спала, что меня вообще до этого не было, что я впервые появляюсь на свет.
Голубое овальное Солнце вставало над горизонтом. Океан успокаивался после ночной бури. Это было не наше маленькое жёлтое Солнышко и не наш тихий Тихий океан. Из-за горизонта в сиреневое небо поднимался огромный голубой великан. Он озарял пепельно-синим светом последние бурлящие валы, катившие к берегу и разбивавшиеся о подножие невысокого холма. Этот холм из белого песка являлся перешейком, своего рода дамбой, отделявшей океан от зелёной равнины. Наступала пора цветения живых существ. Первые лепестки лопнувших бутонов потянулись навстречу восходящей звезде. Они стремились поскорее распуститься, чтобы предстать во всей красе друг перед другом, не преминув при этом похвастать своим новым роскошным нарядом. Но главное, они желали выполнить своё предназначение, напоить душистым нектаром любимых насекомых. Те стайками кружились вокруг, и, услышав призывный клич очередного лопнувшего бутона, моментально бросались в его сладкие объятия.
Жизнь на равнине планеты Вид текла в полной гармонии вот уже пять миллионов лет. Одна беда, равнина находилась ниже уровня океана, да и голубые звёзды долго не светят. Они взрываются вспышками Сверхновых, озаряя Вселенную и испепеляя всё на своём пути.
Океан вздохнул ещё раз, прежде чем окончательно успокоиться, и последняя мощная волна ударилась о песчаный холм. Послышался странный звук, вернее треск. Это раскололся огромный валун, лежавший у основания плотины. Он лежал здесь давно, многие тысячи, а может миллионы лет. С тех пор, когда Голубое Солнце было ещё совсем молодым, и были молоды и горячи его зарождавшиеся мысли. Волны подмыли и подточили камень. Он уже давно держался из последних сил. Сегодня был не его день. Сегодня он достойно умер, и смерть его дала толчок к зарождению новой жизни....
......Моей жизни....
Последняя волна не успела откатиться, и грозные валы океана хлынули в прореху расколовшегося камня. Дамба стала оседать, отдавая своё тело-песок победителю, а вода, весело журча, побежала в долину. Насекомые взвизгнули и взлетели с живых бутонов, навсегда расставаясь с любимыми. Многие не успели, умерли в сладких объятиях. Но белый песок уже начал покрывать траву и лепестки цветов толстым слоем, выравнивая дно будущей Голубой Лагуны. Ещё долго потом живые цветы, прежде чем умереть окончательно, сжимали в объятиях своих мёртвых возлюбленных.
Через полчаса всё было кончено.
Через полчаса всё только началось.
Я открыла глаза и, ещё ничего не понимая, почувствовала тепло. Это было первое, что я осознала. Оно радостной истомой наполняло моё естество. Тепло во мне и тепло вокруг. Как мне не хватало его в моей предыдущей жизни.
Стоп!!! Что это?? Мысли? Откуда они во мне?
Да очень просто. Солнце нагрело воды залива сильнее, чем воды океана, и зародились устойчивые течения. У дна холодные струи потекли из океана в лагуну, а из лагуны, поверху, в виде тёплых слоёв, обратно. Аура, окутавшая течения, образовала мои мысли. Подул ветерок, побежали волны, создавая мои новые страстные чувства.
Я посмотрела вверх и увидела над собой Гранитный Утёс.
Он отражался во мне и о чём-то неспешно думал. Я попробовала перехватить его мысли. Кажется, он думал обо мне и о том, как я появилась. Его тоже нагревало Солнце, и в его гранитных жилах тоже текли каменные мысли. Я сразу почувствовала, что он не равнодушен ко мне и поняла, что я другое, не одинаковое с ним. Я - женщина.
Каменный Истукан вгляделся в меня пристальнее и, кажется, остался доволен. Миллионы лет он стоял в Сухом Логе один и общался только с самим собой.
Теперь нас стало двое, и он размышлял о том, что только двое могут наполнить жизнь смыслом. Одному это не под силу. Он представил одинокого Бога, решившего начать Творение. Бог был всегда, целую вечность от безначального начала времён. Но даже Ему существовать в одиночестве сделалось невыносимым. Бог начал Творение нечаянно, спонтанно, не позаботившись о последствиях. Он не хотел покрасоваться. Чем? Он и так был само совершенство. И похвастать Он не думал. Перед кем? Перед Самим Собой? Нет. Просто, играючи, экспромтом, Он сделал первый шаг, решив посмотреть на себя со стороны. Понравился ли Он Себе, и успел ли понравиться, только вдруг Он понял, что теперь не один, что состоит из двух частей, не совсем тождественных друг другу: Себя и Творения. Одна из этих сущностей обрела материальный вид и стала жить по своим законам. Появилась Природа. Она тоже могла творить, но не так как Бог, а как умела. Она оказалась капризной, как женщина и всем недовольной. Бог посмотрел на свое детище и, не успев сказать, что это хорошо, пропал. Теперь Он создавал всё только для неё, всё быстрее и совершеннее. А ей было мало. Ей хотелось большего. И Бог старался. Он сделал всё: звёзды, планеты, голубые лагуны с каменными истуканами на берегу, и много чего прекрасного сотворил Он и поселил на этом Свете. Его охватила страсть, неведомая Ему ранее, и Он упустил тот момент, когда природа стала творить не просто как умеет, а Ему назло. Солнца взрывались, туманности гасли в ночи, живые существа страдали и умирали понапрасну. Природе нужна была любовь, обыкновенная, которая вспыхивает между двоими и потом светит им всю жизнь. Бог продолжил творить, и теперь у Него на всех планетах во всех неисчислимых галактиках всегда получались двое: Он и Она'.
Так думал Гранитный Исполин, и его мысли волновали меня.
Ведь я была ещё совсем юной, мне не исполнилось ещё и одного дня. Солнце забралось на самый верх и оттуда тоже смотрелось в меня.
'Все в меня смотрятся, значит, я нужна, - обрадовалась я, - и я живая. Да, я теперь живая, - эта мысль захватила меня, наполнив приятной истомой, - я есть. Я существую. В меня смотрятся, значит это так нужно. А может я просто красивая? Последнее, мне нравится больше'.
Каменный Исполин улыбнулся моим мыслям, и эта улыбка-искра засветилась внутри его камня-тела, создавая новые мысли.
'Как же теперь я, - подумал утёс, - я теперь в двух лицах? И ещё кто-то третий недавно внедрился в меня и теперь копошится внутри. Его мысли совсем необычны и сам он странный, тщедушный какой-то и жалкий. Что же мне делать, Всевышний, подскажи'?
'Я не хотел давать тебе сознание раньше, когда ты был один, - сказал Он спокойно, - нести бремя разума одному не каждому под силу. Это оказалось тяжело даже Мне. Одному всегда плохо. Должен быть ещё кто-то, кто тебя понимает. И любит, - неожиданно добавил Он, - предыдущая твоя жизнь была спокойной, размеренной, но она ничего не стоит. Я не оставил тебе воспоминаний о ней. В жизни должны случаться события: волнующие, тревожные, страстные. Потому что это и есть жизнь. Всё значимое случается лишь при участии двоих. Теперь вас двое или даже больше. Ведь тот третий, которого ты нашёл внутри себя, он также и в Голубой Лагуне и в жаркой звезде над вашей головой. Прислушайся, может быть, ты услышишь его мысли. Потому что все вы часть Меня'.
Я прислушался.... Я прислушалась... Мы прислушались...
'Я звезда. Светило. Голубой Сверхгигант. Мои звёздные двадцать лет, подаренные Творцом, вот-вот кончатся. Я скоро взорвусь огненным вихрем и спалю всё дотла. И цветущую планету Вид, и тебя-меня-лагуну, и даже память о всех нас. Но так надо. Всегда смерть является предвестником нового. Она не приходит просто так. Она приносит с собой другую жизнь, более сложную, более волнительную, а значит, более прекрасную. Простое должно исчезнуть, но исчезнуть не без следа, канув в небытие, оно должно породить из себя ростки будущего, того будущего, которое оправдает всё. Своим взрывом я произведу на свет новое Солнце, жёлтое и маленькое. Оно будет светить миллиарды лет, ровно столько, чтобы на третьей планете появились люди, жалкие беззащитные существа. Они будут носителями разума и станут первым звеном в длинной череде свершений по созиданию Творца.
Пока они не знают об этом, а потому несчастны. Копошатся, страдают и сами сеют страдания. Посмотри на берег... Посмотрите'.
На песчаный пляж выходит человек. Мужчина. Я знаю его. Это Пётр Сергеевич, Петя. С ним женщина. Красивая брюнетка с роскошными волосами. Но вроде она не одна, ещё какие-то женские фигурки, едва просматриваются в воздухе. Они прозрачны и почти невесомы.
'Кто это'? - Спрашиваю я у Солнца.
'Мы.... Ты приглядись повнимательнее. Те, кто имеет тело и реальные очертания, были с нами до конца. А те, чьи силуэты лишь прочерчиваются, были нашими попутчиками. Но и их мы любили, порой очень сильно. Они тоже часть нас. Эфемерная. В наших воспоминаниях. В наших несбывшихся грёзах.....
Вон Колю тащат санитары в реанимацию с печёночной комой.
Вон Боря склоняется над гробом своего младшего брата...
Почему-то это не стирается из моей-нашей памяти. Раньше я не понимал, зачем всё так. Я не мог простить Бога. Я не видел в этом и толики смысла.
Я припоминаю мои переживания, почти всегда на грани отчаяния. В прошлой жизни, в обычной человеческой, я жил начерно, походя исправляя ошибки, делая новые, оставляя помарки на чистых листах и заливая чернилами самые патетические места.
Была у меня одна мечта, заветная.....
Но о ней потом. А сейчас я вижу, как мой чёрный котейка Стёпа трётся у ног своего хозяина. Он по-прежнему живой. Он любит Петра Сергеевича. Он не помнит зла...
...... Пётр Сергеевич разбегается, вскидывает руки, и летит над Голубой Лагуной. Сны подсказывают ему явь, и он не боится упасть. Оказывается можно сделать всё с первого раза ещё в этой жизни.
Его женщина прислонила к глазам ладонь и смотрит на летящего мужа. Охотничья собака улеглась у её ног и не даёт ей сделать шага. И котик Стёпа смотрит вдаль умненькими глазками. В этой жизни он тоже всё понимает, а может понимал и в прошлой, только не успел нам ничего сказать. Как не успел тот парень, который упал между вагонами на железнодорожном перегоне Пангоды - Старый Надым'....".
....... Я снова проснулся, проснулся окончательно, или я не спал совсем? Высоко за стеклянным куполом мерцала голубая звезда.
'Это она взорвётся через двадцать лет', - подумал я и посмотрел на посапывавшую рядом Элен. Во сне её лицо стало совсем детским. Захотелось поцеловать эти пухлые губы, этот маленький нос, подуть на рассыпавшиеся по плечам волосы. Но я не сделаю этого. Она проснётся, и чудо этой ночи исчезнет. Лучше просто смотреть на неё и мечтать. Хочется подарить ей всё, сделать что-нибудь необыкновенное, научиться летать..... А я, я не могу даже выучить французского...
Глава I
Продолжение.
Вечером первого дня.
Все вместе весёлой ватагой мы ввалились в дом. Девушки первыми, мы с Сергеем следом за ними. От входной двери, без какого-либо намёка на прихожую, начинался просторный холл. Лучи заходящего солнца, отражаясь от стеклянного купола, переливались и играли всеми цветами радуги, отчего стены и пол казались выложенными цветной мозаикой.
'Это сон, - подумал я, - чудесный цветной сон. Я никуда не уезжал и сплю сейчас дома в своей постели. Стоит проснуться, и всё исчезнет. Но мои сны чёрно-белые, а здесь такие краски'.
Я посмотрел вверх, второго этажа, как такового, не было. Над головой была лишь небольшая площадка с 'телескопом-пушкой', куда вела резная деревянная лестница. Возле 'пушки' стояло винтовое кресло с высокими подлокотниками, а рядом с ним небольшой диван. Ничто не мешало видеть небо. Я стоял, оцепеневший, созерцая это великолепие, и не мог произнести ни слова. Сергей почувствовал моё состояние и тронул меня за плечо. Цветной сон на секунду прервался.
'Я тебе всё покажу.... потом, - сказал он, - и в телескоп мы ещё насмотримся. Здесь на Таити потрясающие звёзды, но сегодня наше внимание не им. Сегодня у нас другие звёзды, более яркие и симпатичные.
Знакомься, это Надин, - Сергей указал на чёрненькую, та в ответ улыбнулась, -
это Элен, - он прикоснулся к руке второй девушки, которая взглянула на меня и покраснела, -
а это, - Сергей ткнул в меня пальцем, - это наш гость, c'est notre hote (сэ нотр от)...'.
Но не успел он закончить, как я опередил его:
'Moi (моа), je m'appelle (жё маппэль) Пётр...точнее Pierе (Пьер)', - поправился я.
Все засмеялись, но не обидно, отчего обстановка стала совершенно непринуждённой.
'Теперь мы знакомы, перейдём друг с другом на 'ты', здесь так принято, - подытожил Сергей, - я девчонкам скажу, что теперь и к тебе можно обращаться по имени. Мы сейчас с тобой в душ, а они в столовую накрывать на стол'.
Он что-то сказал Надин по-французски, и обе девушки, согласно кивнув, отправились выполнять его распоряжение. Какое-то время мы шли все вместе: девчонки чуть впереди, мы сзади. До меня долетали обрывки французских слов:
'Jeune homme et jenne homme(жён ом э жён ом), (молодой человек и молодой человек)'.
'Это они о ком, - удивился я, - неужели я так помолодел за время перелёта'?
О том, что эти слова могли относиться к Сергею, а не ко мне, я как-то не подумал. Эйфория потихоньку начала тупить мои мозги.
Пройдя до середины холла, девушки свернули направо в какой-то проём, откуда на секунду пахнуло ароматом жаркого, а мы проследовали дальше в самый конец помещения. Там обнаружились две двери. Сергей открыл первую, и мы вошли. За дверями оказалась душевая комната, просторная и светлая. Я осмотрелся: у одной из стен стоял умывальник с навесным шкафом, на другой висело зеркало, в котором мы отразились почти в полный рост, а в третьей стене была сделана ниша с никелированным раструбом-душем над головой.
'Славный тебе особняк отгрохал индейский вождь, - сказал я восхищённо, - настоящий дворец'.
'Мне самому нравится, - засмеялся Сергей, - но и вождь не в накладе: у меня жильё, а у него экскурсионный бизнес на соседнюю гору. В Папеэте тридцать тысяч жителей, и теперь все они хотят послушать таинственный треск священных цветов. Да ещё туристы туда потянулись, ездят на гору каждый день'.
' Надин, которая смугленькая, это не та, что с Райатеа'? - Поинтересовался я, переведя разговор в другое русло.
'Она самая. Она теперь учится здесь в Полинезийском Университете на менеджера по туризму. Заходит иногда ко мне в гости'.
'А вторая, что за девушка'? - Продолжил любопытствовать я.
'Элен, её подруга.
Учатся вместе, Надин на первом курсе, Элен, на четвёртом. Обе работают в туристической фирме отца Элен. Он, кажется, потомок эмигрантов из России, но я точно не знаю'.
'Она была у тебя в гостях'? - Спросил я как можно равнодушнее, но голос мой предательски дрогнул.
Сергей взглянул на меня серьёзно и медленно с расстановкой произнёс:
'Была пару раз.... Как подруга Надин.... Если тебя это волнует...'.
Меня почему-то волновало именно это, но по интонации Сергея я понял, что продолжать расспросы не стоит. Если бы между ними что-то было, то он вряд ли бы пригласил меня к себе.
'Ладно, любопытный, - сказал он примирительно, - сам всё сегодня узнаешь у своей Элен. Только самоучитель французского не забудь. А сейчас примем водные процедуры. Ты здесь, а я в соседней кабинке. Она у меня женской считается, поэтому вход у неё отдельный через холл. Правда, если подпрыгнуть повыше, то всё там можно разглядеть без бинокля. Потолков у меня нет. Но прыгать сейчас не нужно, прыгать будешь потом, если Элен не захочет принимать душ вместе с тобой' - Сергей улыбнулся, но смеяться не стал. Он подошёл к навесному шкафу, открыл дверцу и указал на его содержимое:
'Тут все принадлежности есть: полотенце, мыло, зубная паста и прочее. Есть и во что переодеться, если понадобится'.
'Разберусь', - заверил его я.
'Вот и хорошо', - Сергей ободряюще кивнул и вышел.
Через секунду хлопнула дверь соседней кабинки, и я услышал, как там зашумела вода.
Я начал не спеша раздеваться, искоса поглядывая в зеркало. Изображение в нём, как обезьяна, повторяло мои движения. Когда я остался в костюме Адама, оно посмотрело на меня внимательно и показало язык.
'Никаких пятидесяти лет нет и в помине, - обрадовался я, подмигивая своему изображению, - спортивного вида тридцатипятилетний мужик, не старше'. Я выпятил грудь и втянул живот. Довольная ухмылка появилась на моём лице. Одновременно она отразилась на пожилом лице моего ви-за-ви.
'Смешон и ветреный старик, - вспомнилось мне, - а ведь совсем недавно мой ви-за-ви был степенным юношей. Куда всё подевалось'?
Я включил холодный душ на максимум и шагнул под никелированный раструб.
'Поостынь маленько, - сказал я себе, - а то размечтался не в меру'.
Но и холодные струи не остудили моего игривого настроения. Через двадцать минут, чисто выбритый и вкусно пахнущий Серёгиным дезодорантом, я вышел из душевой в холл.
Сергей уже ждал меня там, держа что-то в руках.
'Вот, возьми, - протянул он мне небольшой футляр из тёмного бархата, - подаришь Элен. У русских не принято при первом знакомстве и с пустыми руками. Особенно, если такая девушка. Потом сочтёмся. Ты ведь не знал, что у меня будут гости'.
'Что это'? - поинтересовался я.
'Колье из чёрного жемчуга, работа местных мастеров. На Таити это считается хорошим подарком'.
'Тогда не надо. У меня уже есть подарок и тоже из чёрного жемчуга. Не колье, правда, всего лишь бусы, но тоже работа местных мастеров. Для первого знакомства, я думаю, сойдёт'.
'Откуда они у тебя'? - удивился Сергей.
'Купил по прилёте, на всякий случай, чтоб не с пустыми руками, - усмехнулся я, - я ведь тоже, как ты заметил, русский'.
'А обручального кольца не купил, - поинтересовался он, - на всякий случай'?
' Кольца - нет. Вместо него взял бутылку Кока Колы'.
'И всё'? - спросил Сергей несколько озадаченный.
'Всё' - я пожал плечами.
'И с таким запасом ты хотел поселиться один на горе: с бутылкой Кока Колы и бусами'? - в его голосе послышались нотки уважения.
'Ну, не совсем. Я думал по дороге что-нибудь прикупить: воды, буханку хлеба, печенье, может быть. Последнее время я ничего не планирую на будущее, ведь оно может оказаться не таким, каким мы его себе представляем. Разве мог я помыслить ещё вчера, где окажусь сегодня... и с кем? Я и сейчас это слабо представляю, точнее, боюсь представить. С годами смелости у меня почему-то всё меньше становится, всё больше боязливости появляется, и отвага куда-то пропала'.
'Сегодня она к тебе вернётся, - Сергей дружески похлопал меня по плечу, - ладно, пойдём, поедим чего-нибудь вкусненького. Девчонки, небось, заждались'.
Глава I
Продолжение.
Вечер и ночь первого дня.
Через пять минут мы, сияющие как два наливных яблока, вошли в столовую. Стол уже был накрыт, он стоял посреди комнаты и ломился от всевозможной снеди. Я не силён описывать яства, я не Иван Шмелёв, да и в местной кухне не особо разбираюсь, но выглядело всё очень аппетитно, а пахло вообще изумительно. Довершала картину разноцветная скатерть в Полинезийских узорах, на которой вся эта красота покоилась. Девчонки сидели рядом уставшие, но довольные. По их виду было понятно, что это они сами сотворили эту деликатесную вкусность и теперь явно рассчитывали на нашу похвалу. Надо сказать, что со вчерашнего дня я почти ничего не ел (как кормят в самолётах в эконом классе мы знаем), поэтому, когда я вдохнул ароматы, витавшие над столом, то чуть не потерял сознание.
'Quelle splendeur (кель спляндёр - какое великолепие), - воскликнул я по-французски, - tres magnific ( трэ манифик)'.
Я развёл руками, как бы пытаясь охватить всё это великолепие, потом повернулся к Сергею и прибавил по-русски:
'Жрать хочется неимоверно, может сразу приступим к таинству'?