(Из не очень эстетичных воспоминаний Николая Петровича, записанных им в пику американцам с их хвалёным юмором ниже пояса).
Пусть только не подумает дорогой читатель ничего дурного о Николае Петровиче. Человек он интеллигентный, образованный, к тому же давний мой друг. В своём лексиконе он не использует неприличных слов, не говоря уже о нецензурных выражениях, на которые Петрович давно наложил табу. Слова, им употребляемые, понятны и просты, мы их и сами часто используем в нашем быту. И поступки его почти такие, как наши, с той лишь разницей, что о своих поступках, из разряда "не очень", мы потом никому не рассказываем. Этого не позволяет наш внутренний цензор, который сидит в нас и зорко наблюдает за нашим поведением. Он, этот цензор, моментально включается в работу и исправляет всё подозрительное помимо нашей воли. Если мы, допустим, рассказываем кому-нибудь интересную историю, участником которой сами являемся, то греха большого не будет, если себя мы в ней немного приукрасим, а другого участника или участников событий немного подопустим. Может даже и не немного..
Вообще, всё происходящее в действительности, то есть, самоё канву событий, трудно перенести на бумагу в первозданном виде. Внутренний цензор, сидящий в нас, этого не позволяет. И делает он это исключительно для нашей пользы, а не из вредности. Если при этом он нас и очернит немного в начале повествования, то лишь затем, чтобы в конце его мы выиграли в глазах читателя ещё больше. Это как в шахматах - сначала гроссмейстер жертвует пешку, а потом в конце партии выигрывает её целиком.
Но в этом рассказе, довольно необычном, или, наоборот, обычном, Николай Петрович постарался выдать на-гора всё, как есть, и выключить цензора, пусть и на время, потому что, не выключив его, повествовать о произошедшем будет совершенно невозможно. Что получилось в итоге - судить Вам, дорогой читатель.
А речь у нас дальше пойдёт о русско-немецко-турецких отношениях, не простых, как оказалось.
Отдыхал в позапрошлом году Николай Петрович с женой на турецком побережье Средиземного моря (Акдениз по-ихнему) в милом курортном городке Сиде. Отель им достался хороший, пятизвёздочный, и номер они заняли просторный с балконом. Пришлось, правда, для этого Николаю Петровичу при заселении немножко "подмазать" на ресепшене отвечавшего за эту процедуру турка, но чего не сделаешь ради своей второй половины. Тем более, что Петрович давно понял, жена его - это лучшая его половина... и даже чуть больше половины.
С балкона номера, где они поселились, открывался замечательный вид: на зелёный парк, с гранитными дорожками, на фонтаны, на песчаную косу, которая вдавалась в море, и на самоё море, которое вдали почти сливалось с небом. Иногда Петрович вглядывался в его густую синь на горизонте, и ему казалось, что он видит немножечко Африку.
"Рай, настоящий рай", - восклицал он и пытался подхватить на руки жену. Ему почему-то вновь стало казаться, что он стал таким же крепким и бойким, как и в первый год их совместной жизни.
Но супруга не разделяла этих его скоропалительных радостей - ни по поводу молодцеватой его "крепкости", ни по поводу "райскости" места их поселения:
"Природа природой, - говорила она, - но есть же ещё и люди. Неизвестно, какими окажутся наши соседи...".
Жена, как в воду глядела, и скоро их ожидал пренеприятнейший сюрприз. Отношения с соседями не заладились с самого начала. В номере слева, ещё до приезда Петровича, поселилась русская семья: бабушка, ещё не очень старая, но плохо выглядевшая, и с ней её дочь, лет тридцати с хвостиком вместе с кудрявым внучком, очень похожим на юного Володю Ульянова. Дочь с внучком оказались обычными среднестатистическими отдыхающими, а вот бабуля с землистого цвета лицом, имела одну очень вредную привычку, а именно - она смалила на балконе с утра до вечера одну сигарету за другой. Непонятно было, ходила она на море, или нет, но Петровичу было интересно другое, чем дышали в комнате её дочь с внучком, если даже на его балконе, на "свежем воздухе" дышать было совершенно не чем.
Жена Николая в первый же день попыталась было урезонить смуглую бабушку и попросить её хотя бы выдыхать дым в противоположную сторону, так как там пока никто не жил, но не на ту она напала. В ответ курящая бабушка только ухмыльнулась. Как она выразилась, не затем она сюда приехала, чтобы выслушивать чьи-то нотации, она приехала сюда отдыхать. А отдыхать по-нашему, по-русски, - это делать, что хочешь, не взирая ни на какие преграды. И если при этом ещё удастся насолить ближнему, то это будет настоящим кайфом, и впечатления потом от отдыха останутся самыми положительными, то есть, будет что вспомнить...
Пару дней Николай с женой привыкали к соседям слева, но однажды в обед заселились соседи справа. И когда уже те вышли на балкон, а это была довольно странная парочка, и закурили оба, Петрович понял, что до этого были только цветочки, а ягодки их ожидают впереди. Парочкой оказалась престарелая немка лет 55-ти - 60-ти и её 35-летний сын, подозрительно похожий на турка. Курили они не в пример больше смугло-серой русской бабушки и, к тому же, не слабо выпивали. С их балкона только и слышалось: сначала дзинь - это бокалы соединялись друг с другом в мелодичном звоне, а потом щёлк-щёлк - начинали работать зажигалки. Мгновение спустя клубы вонючего сизого дыма устремлялись на балкон к Николаю Петровичу. Жена его сигаретного дыма не выносила и после каждого дзинь-щёлка тут же убегала в комнату. При этом она громко хлопала раздвижной балконной дверью. Соседи после хлопка на время притихали, но потом всё начиналось заново. С левого балкона от смуглой бабушки слышалось щёлк-щёлк, а с правого от престарелой немки и её сына - дзинь-щёлк.
Николай Петрович всеми силами пытался не волноваться и держать себя в узде, всё же они приехали сюда отдыхать и впервые на целый месяц, но отдыхать легко не получалось ни у него, ни у жены.
"Не волнуйся, дорогая, - говорил он своей половине, - неприятные соседи скоро уедут, а мы с тобой останемся".
"Быстрей я умру, чем они уедут", - отвечала жена и хваталась за голову.
Что было делать Петровичу? Надо было чем-то отвлечься и успокоить жену. Для этого он захватил с собою тетрадку со своими писульками, с недавнего времени Петрович возомнил себя немножко писателем, а потому таскал эту тетрадку везде и записывал в неё "интересные мысли"(знал бы он, какие мысли здесь он в неё запишет...), и вечерами он кое-что из неё зачитывал вслух, думая этим хоть как-то успокоить супругу.
Обычно писал он в свою тетрадку, сидя на балконе. Но теперь, вдыхая сизые дымы с обеих сторон, записывалась у него какая-то хрень.
Он перечитывал написанное и хмурился, потом забирал со стола тетрадь и уходил в комнату к жене. При этом он тоже сильно хлопал дверью.
И вот как-то на третий-четвёртый день их отдыха Петрович, проснувшись среди ночи, услышал странные звуки. Они доносились от соседей справа и были похожи на стоны. Он было сперва подумал, что престарелой немке стало плохо, но, прислушавшись, понял, что ошибся. Престарелой немке было не плохо, а очень даже хорошо...То-то вчера за ужином все обратили внимание на эту парочку, уж слишком трепетно они относились друг к другу.
Потом выяснится, что похожий на турка сын турком и окажется, и поселился он с престарелой фрау с определённой целью. Пока её старый муж, где-то в тёпленькой Паттайе вышивал под руку по пляжу с двумя тайками, она здесь в Сиде делала примерно то же самое - водила шуры-муры с турком. Николай Петрович наблюдал потом на набережной ещё не одну такую 'семейную' международную парочку.
"Неплохо они тут устроились, - думал он, - только вот курили бы поменьше....".
Но... ни наша смуглая русская бабушка, ни эта странная парочка и не думали этого делать. Они будто сговорились и курили всё время без передыха. Парочка даже делала это ночью, в перерывах между основным своим занятием.
Пришлось Петровичу с женой больше времени проводить на пляже. Туда же он перетащил и свои писульки. Он корпел над ними в полуденный зной, и иногда ему начинало казаться, что у него уже что-то получается. А вот об отношениях с соседями справа и слева такого сказать было нельзя.
Но жизнь есть жизнь, произошёл однажды и тут перелом. С него и начинается основное бесцензурное повествование.
Сидел как-то вечером после ужина Николай Петрович в одиночестве на своём балконе и любовался закатом. Тетрадь с 'мыслями' лежала перед ним. Только он вознамерился в неё записать нечто великое, как с правого балкона раздалось ненавистное щёлк-щёлк немецкой зажигалки. Николай нервно заёрзал на стуле и немного приподнялся, размышляя, сразу ему покинуть балкон или на время остаться. Пока он думал и ёрзал, неожиданно раздался другой звук и достаточно громкий, чтобы быть услышанным на обоих балконах. Этот звук раздался из-под самого Николая Петровича. За ужином от раздражения он опять много ел и много чего намешал: тушёную с мясом фасоль, молочный суп, сырые овощи, два яблока, а потом всё это сверху заел поджаристой запеканкой. Поэтому в сопровождение к звуку, вылетевшему из-под Николая Петровича, из-под него же пошёл удушливый запах и потянул он сначала на правый соседний балкон.
"Шайзе", - донеслось оттуда. Потом с левого балкона послышалось ёрзанье, и оттуда показалось серое лицо озабоченной старушки.
"Ага, - подумал Петрович, - эврика, нашёл", - и он тут же начал строить планы возмездия.
С этого дня по вечерам он стал есть всё подряд и в огромных количествах.
"Худеть буду дома, - решил он, - а здесь, ну надо же чем-то отвечать на происки немки и её турецкого сына".
Желудок Николая Петровича оказался крепким и сделался ему верным помощником в деле отмщения. Газов по вечерам он производил достаточное количество и теперь на каждый "щёлк" немецкой зажигалки он выдавал громкий русский пук. Само собой, одним звуком дело не заканчивалось, следом за ним шёл удушливый едкий запах. Жена Петровича, давно на балкон не выходившая, представления не имела, чем там теперь занимается её муж. Она по-прежнему думала, что он пишет свои заметки. Но остававшийся на балконе Петрович заметок давно никаких не писал, он нюхал произведённый им самим ароматный продукт и щедро делился им с соседями. По вечерам роза ветров обычно была направлена в сторону немецкого балкона, и оттуда постоянно слышалось:
"Шайзе! Руссишен швайн"!
После этого оттуда раздавался громкий хлопок уже их балконной двери.
"Ага, - злорадствовал Петрович, - нате вам, наше с кисточкой. Гитлер тоже думал, что Москву легко взять, оказалось не так просто. Русский дух по-прежнему силён...".
При этом ему ещё припомнился случай, произошедший во времена оны и тоже с участием немцев. Он произошёл в самолёте лет десять тому назад. Петрович тогда летел из Сингапура в Москву, и пассажирами этого рейса в основном были немцы. Один из них, упитанный такой, плотно отобедав, улёгся на полу между креслами впереди Петровича и заснул. Минут через пять он начал жутко портить воздух. Немка, его жена, чтобы хоть как-то смягчить ароматы, производимые мужем, постоянно пырскала духами из своего флакона. Но вонь от этого становилась только невыносимей.
Лежавший между кресел немец, был невидим впереди сидящим пассажирам, и на каждый выброс его "V - газов", они оборачивались и видели перед собой недоумённое лицо Петровича. Что они при этом о нём думали и что желали ему, одному богу известно.
"Зато теперь отыграюсь, - злорадно думал Николай Петрович, - теперь я им повоняю...".
Чем бы всё это закончилось, неизвестно, но хорошо, что в нашем мире всё когда-нибудь кончается. Пришёл конец и соревнованию русского духа с импортными курительными смесями.
Сначала уехали соседи слева. Они долго собирались, укладывали чемоданы, стучали ими, но не громко и также негромко переговаривались между собой. Старушка по-прежнему много курила, и с её балкона по-прежнему слышались щелчки её зажигалки, но дымом почему-то не пахло. Петрович однажды случайно подглядел, почему... выдыхала старушка дым в противоположную сторону и делала она это уже без всяких просьб.
Потом съехали жильцы справа, немка и её "турецкий" сын. На их место заселились французы, некурящие. По вечерам они тихо сидели на своём балконе и любовались закатом. Перед уходом они всегда заглядывали к Николаю на балкон и желали ему "Бонн нюи". В ответ он им тоже добродушно кивал и желал спокойной ночи, но при этом ему так хотелось пукнуть...