Аннотация: Ивану Васильевичу познание себя не принесло никакой радости. Он, впрочем, и не ожидал.
Ивану Васильевичу познание себя не принесло никакой радости. Он, впрочем, и не ожидал, хотя в глубине души (ещё не познанной) лелеял неверный огонёк надежды. Сам себе не признавался, конечно. Но вот коллеги и знакомые, прошедшие процедуру до конца, бодро рапортовали, насколько вся их жизнь изменилась к лучшему. Вдруг и мне повезёт, - краешком сознания думал Иван Васильевич, - вдруг на этот раз получится как у всех: познаю, превозмогу и заживу наконец-то всей душой, в полную силу! Но всерьёз на это не рассчитывал, конечно. Впрочем, когда начальство предложило ему пройти эту процедуру за счёт фирмы, отказываться не стал. И так уже на тех, кто себя не знает, начинают косо посматривать. Значит, скоро это отразится на карьере, а свои рабочие перспективы Иван Васильевич любил и ценил. Так что согласился, поблагодарил и безропотно явился в назначенное время по указанному в направлении адресу.
Первым неприятным сюрпризом оказалась продолжительность процедуры. Выяснилось, что она включает в себя последовательность сеансов, количеством от трёх до пяти, с перерывом между встречами минимум в три месяца. На вопрос о максимальном сроке пожилая женщина-техник развела руками: мол, бывает всякое, некоторые познающие себя прерывают процесс посередине и вообще не возвращаются. Иван Васильевич презрительно фыркнул при мысли о такой безответственности и мысленно заверил себя, что с дистанции не сойдёт. На этот раз приложит все усилия, дел-то: явиться на очередную встречу по расписанию, заполнить опросник и десять минут просидеть, не двигаясь, пока техник облепляет тебя электродами и запускает программу.
Отказавшись от предложенного техником стакана воды и заверив её в своём хорошем самочувствии, Иван Васильевич отправился обратно в офис. Тут-то и начались странности. Когда у кофейной машинки собралась толпа молодёжи, и пришлось громко призвать их к порядку, чтобы добраться до кофе, Иван Васильевич ощутил сильное жжение чуть ниже пупка и понял, что это - раздражение. Когда начальница вернула ему доклад с пометкой "Идеально. Будем обучать по этому документу практикантов", Иван Васильевич ощутил щекотку в носу и понял, что это - гордость и благодарность. При переходе через дорогу, почувствовав непонятный ком в горле, Иван Васильевич сумел идентифицировать его как приступ тоски, но ни с чем не смог его связать: шёл себе и шёл, и вдруг как накатит...
Последующие несколько недель были для Ивана Васильевича чрезвычайно хлопотными и тревожными (тревога обычно ощущалась как камень, придавливающий солнечное сплетение, но иногда проявляла себя сжатыми челюстями и звоном в ушах). Спокойное, ровное течение его повседневной жизни внезапно ускорилось, обросло бурунами, провалилось омутами, ощетинилось подводными камнями. Иван Васильевич выяснил, что он постоянно испытывает чувства, зачастую разнообразные, противоречивые и до отвращения нелогичные. Десятки раз в день он ловил себя на том, что боится, радуется, негодует, обижается, гордится, злится, презирает... Всё это было крайне утомительно, и Иван Васильевич скучал по тихим временам блаженного неведения, когда доступные ему эмоции проявляли себя от силы раз в неделю. Он даже подумывал было о том, чтобы при следующей встрече попросить доброжелательного техника вернуть всё как было, но тут же принимался корить себя за малодушие: все выдержали и он выдержит, и вообще, может быть, уже следующий сеанс поставит всё на свои места.
Прошло три месяца. Иван Васильевич постепенно научился справляться с потоком новой информации, хотя она со временем становилась всё разнообразнее. Чего стоили хотя бы сигналы о телесных потребностях: голод, жажда, сонливость, другие позывы деликатного свойства? И всё это было так не вовремя, сбивало график, путало планы. Иван Васильевич старался не идти на поводу у своих потребностей, но длительное время терпеть голод оказалось весьма некомфортно. И глухое раздражение, испытываемое им на корпоративных вечеринках, было тоже очень неприятным - так что Иван Васильевич вообще перестал на них появляться. В общем, на второй этап процедуры он отправлялся с некоторым трепетом: какое знание о себе он обретёт? Какие это ему причинит неудобства?
Как оказалось, значительные. По завершении второго сеанса Иван Васильевич вернулся в офис, привычно отметил раздражение по поводу толпы вокруг кофейной машинки, и всего через пятнадцать минут заметил, как вымещает это раздражение в письме поставщику. Всего лишь парочка чуть более жёстких, чем обычно, оборотов. Чуть больше настойчивости по поводу неточности в предоставленном счёте. И как же неприятно было осознать, что источником их является не рабочее рвение, но дурацкое раздражение, следствие мелкого конфликта.
В этот и следующие дни Иван Васильевич сделал множество подобных открытий. Он узнал, что терпеть не может общественный транспорт, поскольку боится, что попутчики заразят его гриппом или другими неприятными болезнями; при этом ездить на работу на такси ему не позволяет жадность. Узнал, что сторонится нищих в подземном переходе ещё и оттого, что их боится, и поэтому особенно груб, если кто-то из них обращается к нему напрямую. Увидел, как срывает неприятные чувства на тех, кто не сможет ответить - и глотает эти чувства в общении с теми, кто может причинить ему вред. Как отказывается критически рассмотреть приятное ему утверждение и с каким пылом разносит в пух и прах неприятное. Многое узнал о себе Иван Васильевич, и знание это не доставило ему никакой радости. Хотя было захватывающе интересно, да и не все открытия были такими уж неприятными. Однако к следующему сеансу он твёрдо решил, что хорошенького понемножку, большего знания о себе ему не осилить. С тем и пришёл на процедуру.
- Да, большинство наших клиентов останавливаются именно на этом уровне, - сказал ему техник. Сегодня это был худощавый мужчина среднего возраста, средней внешности, в закрывающих половину лица прозрачных очках. Они делали его похожим на водолаза, и Иван Васильевич даже немного развеселился, несмотря на обуревающие его стыд и разочарование (стыд горячим комком лежал в животе, а разочарование скручивало плечи, но Иван Васильевич давно научился переживать эти ощущения, не сбиваясь с выбранного курса).
- А меньшинство? - спросил он вопреки себе.
- Продолжают. Но вы не волнуйтесь, процедуру можно прекратить на любой стадии.
- И всё это, - Иван Васильевич сделал невнятный жест в сторону головы, - прекратится?
- Постепенно само пройдёт, - заверил его техник. - Часть интегрируется, конечно, а остальное рассеется, вы и не заметите. Через год будете как новенький. То есть, как старенький. - Техник хихикнул.
Иван Васильевич поморщился: легкомыслие техника показалось ему неуместным. Вернуть всё как было, жить спокойно, уютно, тоскливо... Он распознал в своих воспоминаниях знакомый фон тоски и удивился: надо же, жил и не ощущал. Хотя подумаешь, тоска. Но ещё целый год мучаться, за это же время можно закончить всю процедуру.
- А отложить можно? - спросил он и тут же укорил себя: зачем продлевать мучения? Как мальчишка перед уколом, честное слово!
- Можно, конечно. У вас крепкая психика, - вроде бы бессвязно заметил техник.
- Это вы по тестам вычислили?
- Вы прошли уже два этапа и ни разу не воспользовались телефоном срочной связи, - пояснил техник.
Иван Васильевич вспомнил, что после первого сеанса ему действительно всучили визитную карточку с телефоном и настоятельно советовали звонить, если что-то будет доставлять ему неудобства. Он совершенно забыл о её существовании. Ощущать себя обладателем крепкой психики было приятно, но тревожно: подразумевались испытания на прочность. Тревога привычно сжала горло, отдалась звоном в ушах, и Иван Васильевич неожиданно для себя решился:
- Давайте следующий этап. Пока я не передумал, - неловко пошутил он. - А что там будет?
- Этого я вам сказать не могу. Но в какой-то момент становится легче, обещаю, - сказал техник.
- А вы тоже проходили эту процедуру? - заинтересовался Иван Васильевич.
- Конечно. Весь персонал нашей клиники, в обязательном порядке, полный курс. Условие приёма на работу.
- И... как?
- Боюсь даже подумать, что этого могло со мной не случиться. - серьёзно ответил техник. - Хотя бывало очень тяжело. Имейте в виду: большинство людей, которые хвастаются знанием себя, не заходили дальше второго этапа. - и он принялся привычными движениями налеплять электроды.
Третий сеанс открыл перед Иваном Васильевичем истоки его чувств и поступков. Он увидел, как бабушка, завязывая на маленьком Ване зимние ботинки, говорит ему строго: "Не играй с другими детьми - заразишься!" Как в школе он, один раз подравшись с главным забиякой класса, получает фингал под глазом и выволочку от родителей; и в дальнейшем, опустив голову, обходит забияку стороной. Как переходит дорогу за руку с отцом, отец огромный и рука у него огромная и тёплая, и это привычно и уютно. Перед Иваном Васильевичем открылся огромный новый мир. Оказалось, что правила, по которым он жил всю жизнь, не задумываясь, считая их законами мироздания, на самом деле являются только одним из множества возможных вариантов. Нет, яблоки по-прежнему падали вниз и Земля вращалась вокруг Солнца, но на агрессию не обязательно было отвечать испугом, в общественном транспорте в основном получалось оставаться здоровым, а мёрзнущие руки можно было прятать в перчатки, и плевать, что бабушка заставляла носить ненавистные рукавицы - в них действительно было гораздо теплее!
Можно было пробовать новое - и Иван Васильевич увлёкся этим занятием. Правда, приживалось новое очень медленно, и в пятисотый раз застав себя за привычным сжиманием от страха при разговоре с секретаршей, Иван Васильевич неимоверно раздражался уже на себя. При этом маленький Ваня внутри, которому секретарша напоминала страшную учительницу начальных классов, принимался реветь от несправедливых упрёков - в общем, было непросто. Очередной процедуры Иван Васильевич ждал уже с нетерпением, хотя чётко осознавал, что три месяца - минимальный срок, хорошо бы выждать ещё. Но слишком уж было любопытно, что будет дальше.
После четвёртого свидания с электродами Иван Васильевич проник в самые корни своих потребностей - и они оказались настолько простыми, живыми и чистыми, что он совершенно перестал на себя злиться. Еда, вода, тепло, уют, безопасность - самые естественные на свете желания. Контакт с себе подобными, принятие, исследование нового, смысл. Всё это было прекрасно видно и в окружающих, и новое тепло и сочувствие, которое Иван Васильевич чувствовал к себе, распространилось и на них тоже. Правда, способы, которыми все они добывали себе желаемое, не выдерживали никакой критики. А как иначе? Все учатся друг у друга, все друг от друга заражаются. Как было бы хорошо просто подойти к другому человеку и сказать ему: мне сейчас нужно твоё участие, выраженное в такой-то форме, готов ли ты им поделиться? И человек чтобы прямо сказал, готов или не готов. Но к кому с таким подойдёшь? Было бы хорошо, - думал Иван Васильевич, наблюдая за украдкой утирающей слёзы секретаршей, - подойти к ней и прямо сказать: я вижу, что вам плохо, могу ли я чем-то помочь? Но она ведь откажется, только сильнее расстроится, что я видел её в слезах. Было бы хорошо, - продолжал он размышлять, - подойти к тому амбалу, который протиснулся мимо очереди к кассе, и сказать ему: как же так, мы же все тоже люди, оглянись! Хорошо, но страшно, и не зря страшно: амбал заедет мне по физиономии и дальше пойдёт. Тепло и грусть завладели Иваном Васильевичем на этом этапе, и он им позволил, мягко качался на волнах тепла и грусти, и только ждал и ждал следующего сеанса.
После пятого, заключительного этапа процедуры, Ивана Васильевича не отпустили домой, но попросили переночевать в палате при лаборатории. Велели, если что, звать дежурного. Иван Васильевич прислушался к себе, никаких новых ощущений не обнаружил, пожал плечами и улёгся спать. А среди ночи он проснулся...
В палате было темно, только горела маленькая лампочка над дверью. Наверное, было тихо - сердце билось в ушах, грохотало так, что ничего больше не расслышать. Иван Васильевич не помнил, что ему снилось, но чувствовал он, как будто висит над пропастью, цепляясь за скалу кончиками пальцев. Как будто в утлой лодочке посреди океана, маленький огонёк среди бесконечной темноты. И эта тёмная мощь под ногами, над головой, со всех сторон...
Тьма постепенно заполнила Ивана Васильевича, и он неожиданно для себя вздохнул и расслабился. Тьма окутывала его, словно одеяло, внутри и снаружи. Во тьме загорелись звёзды, и он рассматривал их, удивляясь незнакомым созвездиям - и сам не заметил, как заснул.