Директор архитектурной Академии и мой научный руководитель профессор Ганс Роллинг завтракал. Он сосредоточенно поглощал толстые кружки свиной колбасы, аккуратно перемежая их ложками тушеной капусты. Глаза его за круглой металлической оправой очков не выражали ничего, кроме степени насыщения, как и стоящие на столе две алюминиевые миски с едой. Чистая, желто-кремовая скатерть с вышитыми линялыми паучками чем-то напоминала покрытое оспинками широкое лицо профессора. Я пила чай. Громко тикали настенные часы с пухлыми фарфоровыми пастушками.
Привычная столовая Академии казалась мне сегодня вокзальной забегаловкой - неуютной, сиюминутной, смутно существующей только на одну чашку чая, а потом исчезающей с гудком поезда, с торопливым перестуком каблуков и суетливым гомоном спешащих людей. Ведь уют - он всегда только в нашем сознании, не в обстановке.
Думалось о ставшей пугающе реальной командировке в жаркую чужую страну - в ее, по достоверным слухам, самый оголтелый и безнравственный город, заваленный мусором и кишащий ворами и крысами. Я снова глотала остывший чай и маялась неприкаянностью дорожного состояния - была уже не здесь, но еще и не там.
Профессор закончил кушать. Обстоятельно воспользовался зубочисткой и встал.
Новая должность позволила бы мне за год заработать на хорошую двухкомнатную квартиру. И отдать мать в комфортный дом престарелых.
Профессор пошел в туалет.
Последние два месяца я изучала незнакомо-певучий язык. И искала для матери сиделку на время моего отсутствия... А там, говорят, растут пальмы.
- Ну что ж, Гретель, девочка моя, - взгляд вернувшегося Роллинга стал удовлетворенным и осмысленным. - Я внимательно изучил твой проект и нахожу его в высшей степени достойным. Хорошо, все очень хорошо. Малая этажность, симметрия, крепкий фундамент - это именно то, что нужно для Большого кратера. Пора делать деньги, девочка моя! Неосвоенные земли грави-вулкана - отличный источник дохода. Я отправил на место твоей будущей работы все необходимые рекомендации. Скоро самолет. Не опаздывай. Время - деньги.
Я заплатила за чашку чая. Расчитался и Роллинг, аккуратно вычислив на калькуляторе необходимый процент чаевых. Профессор отечески потрепал меня по щеке мягкой ладонью, пахнущей фиалковым мылом.
- Пора взрослеть и делать карьеру, Гретель. Вернешься - подберем тебе квартиру, с хорошей чистоплотной хозяйкой. А работу я тебе уже запланировал на годы вперед.
***
- Такси... - я с трудом слышала свой голос в толпе. Вокруг орало всё: продиравшиеся с тяжелыми чемоданами пассажиры, ищущие клиентов таксисты, просто люди, которым вдруг взбредало в голову остановиться посреди залы прилета для размашистых объятий и приветственных воплей.
Я выбралась на улицу, под жаркое, ослепительно синее небо.
- Едем, красавица! - смуглый водитель улыбался мне так радостно, как будто я осчастливила его одним своим присутствием. Наверняка лицемер и прохвост. Все таксисты такие. Тем более в этом городе.
- Сколько до Управления гравитации и архитектуры? - я крепко прижимала к ноге полосатый серо-бежевый чемодан. От жары болела голова, и мне все казалось, что чемодан, как шаловливый кот, вот-вот сбежит с каким-нибудь ловким вором.
- Да минут двадцать. Садись - полетим!
- Я спросила, сколько денег это будет стоить?
- Да пустяк.
- Но сколько же выходит по счетчику?
- Да сломался он у меня. Паоло, племянник, обещал починить еще в прошлый вторник, да у его приятеля свадьба, а невеста - Мари - ну до чего ж хорошенькая! Так Паоло за шоколадом ездил, на фабрику, которая...
Не понимая большей части этой торопливой скороговорки, я тоскливо оглядывалась, но больше такси около этого маленького, хотя и невероятно шумного аэропорта не было.
- Э, красавица, договоримся! - прервал сам себя водитель, еще раз улыбнувшись.
Какая-то апатия напала на меня. Я отдала таксисту чемодан, уселась в машину, сухо буркнув:
- Хорошо. Едем. Время - деньги.
- Минуточку, только за кофе сбегаю, ага? Тебе какой принести? Капучино? Сырное пирожное?
Я чуть не застонала.
- Я не пью кофе.
"И не ем, где попало и что попало!"
- А вот это напрасно, красавица. Того, кто не пьет кофе, Бог может лишить и воды, - нравоучительно поднял палец таксист. То ли грязный, то ли просто смуглый.
Наконец, мы тронулись. Водитель небрежно рулил, держа другой рукой симпатичное кружевное пирожное. Ловя горячий ветер, я безучастно смотрела в окно - дома, улицы, люди сливались в пестрое душное месиво, пахнущее чужим, острым.
Внезапно пахнуло морем - прохлада, как ласковый пес, лизнула горячие щеки. И никакой тухлой рыбы и мусора, уже хорошо. Ноздри защекотал аромат булочек, и сразу захотелось есть. Булочки мне мама пекла, еще когда могла ходить... А дома здесь на удивление высокие, узкие, жмутся один к другому. Странно, как же они не падают от грави-аномалий? Или падают, да не жалко? Дешевое хорошим не бывает, любит говорить профессор Роллинг.
- Э, красавица, разморило тебя?.. Держи-и-ись! - поспешно запихнув в рот пирожное, водитель вцепился в руль обеими руками и резко вильнул в сторону. Наш "фиатик" выскочил на мощеный тротуар и, как шальная блоха, запрыгал куда-то вниз по лестнице. Водитель ругался непонятными, но красиво-звучными словами.
Тротуар позади нас взрывался фонтанами каменной крошки. Обернувшись, я видела, как разрастался полупрозрачный столб грави-аномалии. Толстый, сотрясаемый на границе перепадами гравитации, он расширялся кверху, срывая белье с балкончиков и обдирая с крыш пеструю черепицу. Внутри столба я заметила уныло парящую кошку - она беспомощно и обиженно перебирала лапами.
"Никаких черепиц, - машинально подумала я. - Мои дома будут лишены этой никчемной опасной гадости!"
Воронка росла, искрилась. Она то мутнела, то вдруг давала четкие, увеличенные картинки, как будто рассматриваемые сквозь лупу. От кошки была видна только унылая мордочка, растянутая в некое подобие улыбки, а остальное изображение затерялось, искривилось гравитационным полем воронки.
Аномалия, наконец, стала устойчивой и, словно ожидая этого, из всех окрестных домов с визгом посыпались дети. Подпрыгивая, они как на спиральной карусели возносились вверх, на самую верхушку воронки: невидимую глазом, но вполне ровную площадку. А потом по невидимым силовым линиям стремительно съезжали, тормозя у самой земли в мягких перепадах потенциала.
Часа через три-четыре такая воронка начнет угасать и медленно осядет. Если только это не пульсирующий или даже стационарный грави-гейзер. К счастью, такая пакость - редкость для городов. Они рождаются только вблизи грави-вулканов.
Грави-гейзеров мне видеть не доводилось, хотя именно их влияние я принимала в расчет, проектируя жилые здания. Профессор Роллинг называл мои дома "пауками" - за симметрию, низкую посадку и цепкость фундамента, не дающего им отрываться в первые моменты возникновения грави-аномалии. Двухметровые стены "пауков", снабженные хитрой электроникой, не позволили бы впустить невесомость внутрь домов.
Раньше грави-вулканы выбрасывали пепел и раскаленную лаву. Но за века активности "топливо" вышло, и они стали источниками выброса накопившихся грави-аномалий, этаких дрейфовавших в недрах Земли гравитационных пузырей.
Колесо "фиатика" застряло в заборе. Я смотрела на детей. Они терпеливо ждали, ведь грави-аномалии как сорняки: где родилась одна, там зародятся и другие. Думаю, надо направленными взрывами делать отвод аномалии за пределы города. Остальные тогда потянуться за ней - иначе город от этой пакости не избавить...
- Красиво, правда? - восхищенно пробормотал водитель, а я сообразила, что ругался он от восторга.
Возмущенный ответ не успел вырваться, совсем рядом взметнулся новый столб, и я сильно ударилась головой о дверцу машины.
- И н-не тронь меня! - пробормотала я, стискивая кошелек и уплывая, уплывая куда-то...
***
Очнулась я на диванчике в маленькой комнатке, ноги укутывало шерстяное одеяло. Где-то недалеко шуршали-шептались волны прибоя. Пахло булочками. Голова не болела. И как же хорошо я выспалась!
Стемнело. Перед окном раскачивался фонарь. Его отблески отражались на больших глянцевых листьях магнолий, которые перебирал прохладный вечерний ветер. Стрекотали цикады. В листьях высоких стройных пальм возились летучие мыши.
В комнатку, отдернув матерчатую занавеску, вошла пожилая женщина.
- Ты как? Пьетро сказал, ударилась сильно?
- Пьетро?
- Сын мой. Таксист, что тебя вез.
- А... да ничего, спасибо.
- Какое там ничего! - женщина уселась рядом и сунула мне в руки стакан. - Выпей-ка.
- Это что?
- Альянико.
- Что?
- Да пей же, сразу полегчает.
Я выпила. Это было красное вино, душистое, домашнее.
- Мой Пьетро, когда ребенком был, бывало, как закапризничает, так я ему хлебный мякиш с Альянико в тряпочку да и в рот...
"В вине тонет больше людей, чем в море", вспомнила я любимую нравоучительную присказку профессора Роллинга, который даже пива в рот не брал. Всю жизнь проводил в Берлине: дом - офис - дом.
"Значит, моря-то он и не видел", почему-то подумала я и улыбнулась.
Женщина тоже улыбнулась.
- Сейчас Пьетро придет и отвезет тебя куда ехала. Хочешь булочку?
- Спасибо, с удовольствием!
Выходя из дома, я прошла большую комнату. Три маленькие девочки увлеченно строили на полу кукольный город из кастрюль и одеял. Пришел Пьетро, девочки подняли радостный визг, получив по кульку маленьких шоколадных мартышек.
- Это сестренки Пьетро. Анна-Мария, Анна-Розанна и Анна-Симона. А меня Анна зовут, - хозяйка снова улыбнулась. Сунула мне корзиночку с тремя маленькими булочками.
- Сегодня праздник, - пояснила она. - День сыра.
- Я машину у кафе оставил. Дойдешь пешком вон до той улицы? - заботливо, но совсем не навязчиво спросил Пьетро.
Я кивнула.
С наступлением сумерек, по мере того, как зажигались все новые и новые огни, Город как будто становился больше - и выше, и шире, и глубже. Гудели пароходы на пристани - и Город за их звуками расширялся и туда, в темную воду.
Улицы оживали. Пьетро пару раз привычным движением хлопнул рукой по карманам, отгоняя не в меру прытких охотников до чужих кошельков. Множество их шныряло посреди шумной говорливой толпы. Одетые в пестрые полосатые халаты приезжие негры - продавцы фиников и безделушек из дешевого дерева - зазывали покупателей и переговаривались между собой непонятными гортанными возгласами. Бойкая торговля шла в маленьких лавочках - и больше всего сегодня продавалось сыра, на любой вкус.
Потом мы молча ехали на "фиатике" Пьетро. Около Управления дорогу перегородила пестрая танцующая процессия, распевавшая, видимо, сырный гимн:
Помидоры, макароны, баклажаны и батоны
Любят взрослые и дети - их приветствует мир!
Но чтоб есть продукты эти, чтобы впрок пошли спагетти -
Нужен лучший вам на свете "моцарелла" мягкий сыр!
Пьетро выскочил из машины, нагнулся к моему окошку.
- Кофе, красавица?
- Да, немножко, спасибо...
***
Прошло десять лет. Мама жила теперь со мной, в небольшой квартирке неподалеку от семьи Пьетро. Мы жили в старом Городе, около набережной. А новый Город создала я.
Мои дома, высокие и изящные, как ажурные сырные пирожные, как взбитая пенка капуччино, плотно заставляли склоны и кратер вулкана. Их строили по моим чертежам, и успели привезти и собрать за те последние полгода, что грави-вулкан спал. И вот он проснулся. Набирая силу, четко и плавно взметнулись вверх тысячи грави-гейзеров, похожих на перевернутые вниз вершинами конусы жидкого прозрачного стекла.
Грави-вулкан крепко спал и хорошо выспался.
Дома дрогнули и поплыли. Поплыли вверх, по непересекающимся спиралям силовых линий. Какие-то из них, попав в более мощный грави-гейзер, взбирались высоко-высоко, и, медленно вращаясь, застывали на основаниях конусов - идеально плоских и широких, хотя и невидимых глазу площадках. А потом защелкали, разворачивались и соединялись друг с другом подвижные лестницы. Мой летающий город плыл над землей, грави-вулкан бережно нес его в своих надежных и сильных руках.
А я, промчавшись босыми ногами по гладким нагретым солнечным зноем камням, уцепилась за бельевую веревку, что свешивалась с балкона последнего отрывавшегося от земли дома, и, с силой оттолкнувшись, стала раскачиваться, взлетая все выше и выше, над землей и над морем. Раскрыла толстую папку с заранее развязанной ленточкой и принялась расшвыривать старые чертежи уродливых и унылых паучьих домов, гордость и надежду почти забытого профессора почти забытой холодной северной страны.