Аннотация: Писал человек дипломную работу. А его арестовали перед самой защитой. Да, бывает и такое.
Проверка на посту охраны. Раздеться, ноги расставить, руками упереться в стену. Убедившись, что я не спрятал в заднице пистолет или еще какую-нибудь опасную штуковину, начальник поста дает разрешение на вход. Двое конвоиров в наводящей ужас черной форме и белых резиновых масках ведут меня по коридору. Примерно сто метров, мрачные серые стены, ряды глухих металлических дверей по сторонам. Наконец мы останавливаемся, я получаю два стандартных профилактических удара в корпус, и меня пинком заталкивают в камеру. Дверь с лязгом захлопывается.
Внутри две койки, застеленных довольно грязными одеялами. Левую занимает парень моих лет. Сразу видно, что он уже достаточно подавлен как своим нынешним положением, так и дальнейшими перспективами. Лежит и тупо пялится в потолок. Я молча захожу и ложусь на вторую койку. После десяти, а то и пятнадцати минут молчания мой сокамерник, даже не представившись, равнодушно спрашивает: "А ты почему здесь оказался?" А действительно: почему? ПОЧЕМУ??? Неужели из-за этого гребаного диплома? Да пропади он пропадом этот диплом, если б я знал, что все так обернется!
Помолчав еще немного, отвечаю так же равнодушно:
- Из-за диплома. Наверное...
- То есть?
- А то и есть. Я учился в универе. Писал диплом. Ну и высказал несколько неосторожных мыслей. Взяли перед самой защитой.
- Мда. Из-за такой хуйни людей сюда сажают.
- Да я тоже думал, что хуйня. Думал, что эти дипломы и не читает по-настоящему никто... А вот, оказывается, читают.
Снова молчание.
- А что за мысли-то хоть?
- Тебе лучше не знать. Опасно.
- Да, наверное, ты прав, - соглашается сокамерник.
Молчание.
- Лёха, - неожиданно представляется он.
- Димон, - отвечаю я.
Мы по-прежнему лежим на койках и смотрим в потолок. Мне начинает казаться, что камеры строились с таким расчетом, чтобы нагонять на заключенных уныние. Но это не главное. Главное, что каждый попавший сюда уже знает, что его ждет. Нет, не в деталях, конечно... Незнание деталей - это неизвестность, а неизвестность - это еще один фактор страха.
Сколько времени прошло - не знаю. Но в какой-то момент свет замигал, и Лёха бросился с койки на пол. Сел на пятки, затем наклонился вперед и обхватил руками колени. Я просто приподнялся с койки. Затем свет перестал мигать, и вошли два охранника. Заметив, что я не на полу, один из них спокойным шагом подошел ко мне и прошипел, переходя на крик:
- А тебе что, особое приглаШЕНИЕ НУЖНО, ЧМО!
- Извините... - начал говорить я, но охранник продолжил орать:
- КОГДА МИГАЕТ СВЕТ - ДЕЛАЙ ТАК, КАК ТВОЙ ТОВАРИЩ!
- Он мне не това...
- НА ПОЛ!!! ЖИВО!!! ЗАНЯТЬ СТАНДАРТНУЮ ПОЗУ И ЖДАТЬ!!!
Я повиновался. Поза оказалась очень неудобной, но выбирать не приходилось. Из согнутого положения я смог разглядеть, как второй охранник вкатил в камеру тележку и поставил на лехину койку две железных миски. Затем они ушли, и дверь захлопнулась. Подождав секунд десять, Лёха медленно поднялся с пола и уселся на койку рядом с мисками. Я тоже поднялся.
- Обед, - сказал он. - Здесь всегда так. Привыкай.
Презрительно осмотрев миску с жидкой зеленоватой баландой, я спросил:
- А ложек не дают?
- Нет. Пей через край.
Дождавшись, пока миска достаточно остынет, чтобы ее можно было взять в руки, Лёха начал пить странную жижу. Я взял свою миску и принялся глядеть на нее, не зная, стоит ли это есть. Наконец спросил:
- А можно это вылить в парашу?
- Нет, - сказал мой новый знакомый. - Будет только хуже.
- В смысле?
- Здесь нет параши.
- А что же это такое? - указал я на отверстие в углу камеры, прикрытое фанеркой.
- Санитарное отверстие. Оно не только для туалета. Туда вообще сбрасывается любой мусор. И грязные миски после еды тоже надо бросать туда.
- И?..
- Всё, что туда попадает, контролируется. Если выльешь пищу, то они, - в том, как Лёха произносил это слово, было что-то жуткое, - сразу узнают. Посчитают, что ты начал голодовку. И потом вечером выведут из камеры для разговора. Тебе, кстати, сегодня это точно светит.
- ???
- Ты же не принял нужную позу, когда они вошли.
- Я не знал.
- А их это не волнует. Вот увидишь: сегодня тебя выведут.
Допив "пищу", Лёха действительно бросил миску в отверстие под фанеркой. Я представил, сколько раз моя миска успела побывать в туалете, но потом, преодолев отвращение, все же выпил жижу. Вкус у нее оказался кислый и острый одновременно. Понятия не имею, что туда клали.
В тот вечер меня действительно вывели из камеры. Минут на пять. Толстые двери все же пропускают какой-то звук, и потому Лёха, слыша мои крики, явно не думал ни о чем хорошем. А когда меня снова впихнули в камеру, окровавленного и пускающего изо рта пену, он, наверное, подумал, что мне хана. Бросился ко мне, поднял с пола и помог лечь на койку. А затем всю ночь вскакивал от каждого моего хрипа и спрашивал, как я себя чувствую. Нет, он понимал, конечно, что охранники свое дело знают и никогда не изобьют заключенного слишком сильно, не дождавшись основного допроса. Но все равно его забота выглядела весьма трогательно.
Затем потянулись однообразные дни. Раннее пробуждение, "еда" три раза в сутки, досмотр каждые четыре часа, избиение в коридоре за малейшие провинности. И абсолютно никаких занятий. Кроме разговоров, конечно. Но вряд ли кто-то захочет разговаривать в таком месте, где каждое неосторожное слово может сильно испортить тебе жизнь.
Сколько дней прошло - не помню. Я сбился со счета. Кажется, семь. Или десять. Не важно. Я стал примерно таким же, как Лёха в день моего попадания сюда: молчаливым, осторожным, не имеющим никакого иного желания, кроме как лежать целыми днями и смотреть в грязно-серый потолок. Я не спрашивал у сокамерника о его истории. И наверное именно поэтому он сначала проникся ко мне расположением, а ближе к концу его уже прямо распирало желание всё мне рассказать. Ну, не всё... По крайней мере то, что можно рассказать, не особо опасаясь за дальнейшую свою судьбу. То, что он избрал в качестве наиболее подходящей версии произошедших с ним событий.
Он рассказал, что вел самую обычную незаметную жизнь. Учился, иногда подрабатывал, гулял, пил с друзьями, и т.д. и т.п. Но в какой-то момент в нем начало копиться недовольство своей жизнью, постепенно переросшее в недовольство вообще всем и вся. И он решил сбежать. Вступить в отряд китайских сепаратистов, принять конфуцианство, уйти воевать в Тибетских горах за "независимость Поднебесной от имперского гнёта". Да уж, это вам не диплом какой-то... И что самое интересное: он об этом только думал, никаких особых действий не предпринимал. А его взяли. Вот такая вот история.
Вечером седьмого дня... или восьмого... или десятого... короче, однажды вечером в камеру вошли двое охранников и сказали мне, скрючившемуся на полу:
- Заключенный номер 6875687 - ВСТАТЬ! Следуйте за нами, приготовьтесь к пытке.
Было видно, что, несмотря на всё своё деланое спокойствие, Лёха похолодел. Хотя это меня уводили, а не его. Да, все попадающие сюда, уже знают, что их ждёт. Пытка. Об этом оповещают заранее. Но он, разумеется, не знал одного факта. С момента попадания в камеру до начала пыточных мероприятий - согласно нормативу - проходит не менее двадцати дней. А меня держали всего неделю. Неувязочка, правда?
Выйдя из камеры, мы еще долго хранили молчание, пытаясь не заржать. И когда шли по коридору. И когда проходили через КПП. Начальник охраны лишь молча похлопал меня по плечу. Только когда мы вышли в учебный корпус, Макс и Андрюха принялись меня поздравлять. Первая часть практической работы завершена. Осталось успешно провести пытку, и можно считать, что диплом защищен.