Аннотация: Помнишь, ветер, как согнал ты Облака со всей земли, Чтобы скрыть тот месяц правды, Светом что залил следы?
...Я зажмурился. Перед глазами проносились яркие, ослепительные, мрачные образы: казематы, костры аутодафе, священники, чернильно-кровавые пятна... Слышались стоны пытаемых, смех пьяных... Ноздри уловили запах дыма, подгоревшего мяса и кислой хмельной браги.
Вдруг ногу обдало жаром. Мельком глянув внизу, я заметил что-то совершенно невозможное - там был хворост. И этот хворост разгорался все сильней и сильней. В запястья впились веревки, намертво стянув руки. Дернулся раз, другой - бесполезно. Огонь весело потрескивал, легкий весенний ветер раздувал оранжевое пламя и забирался под рваную рубашку. Где-то поблизости раздался крик. Нарастал приближающийся шум... Центр площади. Огонь... Люди.
Откуда-то из переулка показался плечистый мужчина, который с совершенно безумным видом расталкивал зевак, пробивая себе путь к костру, видимо, ко мне. Мужчина очень бурно выражал свое недовольство, ругался, плевался и раздавал оплеухи всем, кто не поспешил убраться с его пути. Когда же приблизился, оказалось, что негодовал он не по поводу некорректного обращения с моей скромной персоной. Его внимание было поглощено чем-то у меня за спиной. Обернувшись, насколько позволял столб, я не заметил ничего необычного - опять жгут чьи-то крамольные труды. Донесся вопль плечистого:
-Не смейте жечь книги! А ну не тронь, гнида! Это ж "Месяц правды"! Это ж сам Клавдиус писал!
Он кричал что-то еще, по большей части нецензурное, активно аргументируя свои слова незамысловатыми ударами огромных рук. А Клавдиус - это, кстати, я. И жгут, значит, мои писульки. Черт! Обожгло ногу. Плохи дела...
-Как Клавдиус?! Вон тот, заморенный?! Да я вам сейчас покажу, как поэтов жечь! - это ценитель запрещенных книг услышал от кого-то, что рядом с книгами жгут за компанию и автора.
Подоспели стражники. Завязалась драка. Плечистый дрался, как медведь, валя троих одним мощным ударом.
Веревки вдруг ослабели и перестали вгрызаться в кожу. Сгорели, что ли? Пошевелил руками - так и есть, свободны. Да и ноги тоже...
-Тикаем, поэт! Потом поблагодаришь! - Шепот из-за моей спины.
И не надо меня долго уговаривать! Я спрыгнул и метнулся за тенью своего спасителя, уже скрывшегося в переулке.
Бежали мы долго, потом завернули в какой-то обшарпанный дом. Сели на ступеньках, тяжело дыша. Мой спутник молча протянул мне самокрутку. Я с наслаждением затянулся. Посидели в тишине... Мне почему-то казалось невозможным заговорить. О чем? С первым встречным, который помог мне сбежать... Но кто его знает?
Вдруг тот спросил:
-Не сжарился, поэт? А меня вот сегодня должны были повесить. Нет уж, не выйдет! Мы с Артом никогда не мечтали дожить до старости, но трухлявая веревка Его Величества - совсем не то, на что согласятся названные братья Арт и Свен, - на одном дыхании выговорил он так, будто рассказывал анекдот, едва сдерживаясь от смеха и предвкушая эффект.
И-за угла показалась массивная бесформенная фигура. Я напрягся, разглядывая быстро приближающуюся огромную тень. Но, как оказалось, напрасно. Это был Арт, тот самый плечистый любитель поэзии.
-О, поэт! Клавдиус! Я не успел вытащить ни единой страницы, но зато по шее они все огребли знатно!
Арт сиял, хотя и был изрядно потрепан. Угощавший меня табаком - Свен, вестимо, - поднялся и пошел в дом, взмахом руки зовя нас следом...
...Потом были две недели в заброшенном доме: я читал им наизусть свои стихи, они ходили в подвал за вином и рассказывали байки из своей далекой от праведности жизни. Таких друзей у меня не было никогда - наши разговоры, на мой вкус, были куда лучше любых стихов. Казалось, что эти ребята спасли мою шкуру исключительно для того, чтобы устроить мне рай прямо на земле.
А потом был стук в дверь... И бежать-то некуда. Свен открыл. В комнату вошли трое с мушкетами. Самый высокий из них заговорил:
-Мы знаем, что среди вас - беглый преступник Клавдиус Ферт. Он должен уйти с нами.
Прежде чем я успел сказать хоть слово, Свен сделал шаг вперед:
-Это я.
-Отлично. Стреляйте.
Раскатистый выстрел. И еще один, видимо, доставшийся Арту... И еще. Мне. Короткая вспышка где-то в груди... и все. Так я умер.
...Я открыл глаза. Багровая от жары женщина, заставившая меня зажмуриться, уже дожевала шоколадный кекс, за которым она коротала свой путь, и теперь неаккуратно вытирала черные крошки с широкого лица. Вагон мерно покачивался. В плеере играло что-то неуловимо знакомое, но неузнаваемое. Женщина напротив то ли кашлянула, то ли рыгнула, и уставилась на меня безразличными рыбьими глазами. Поезд остановился. Начался ритуальный обмен пассажирами между перроном и вагонами. "К черту!" - подумал я. И вновь закрыл глаза.