Математики всегда смотрели и продолжают смотреть на физиков-теоретиков как на двоюродных братьев, а на теоретическую физику как на одно из приложений своей науки. Они пришли в физику в XVII веке, когда наметился переход к количественному изучению природы - после опытов Галилея с наклонной плоскостью. Одни ограничивались изобретением новых методов решения задач (функции Грина) или решением конкретных задач - как Джон Валлис, решивший задачу о столкновении упругих шаров (ещё до ньютоновских "Начал"), а случалось и так, что вторжение математиков заканчивалось созданием новых математических формализмов, как это случилось с механикой Ньютона, которую математики XVIII переписали начисто и подарили физикам лагранжиан, которым те пользуются до сих пор. А в первой половине XIX века Уильям Гамильтон выявил формальное сходство механики и оптики и подготовил квантовым физикам XX века гамильтонов формализм.
Во второй половине XIX века математика вывела на важное открытие, впервые опередив физический эксперимент: Максвелл, исходя из своих уравнений, предсказал электромагнитные волны. Он не успел доказать их существование экспериментально, после него это сделал Генрих Герц. Надо ли говорить о значении этого теоретического открытия?
В XX веке математика стала путеводной звездой для физиков. Юджин Вигнер так и назвал одну из своих статей: "Непостижимая эффективность математики в естественных науках". Сложилась парадоксальная ситуация: быстро и сравнительно легко получая один за другим математические результаты, физики потом долго и тяжело спорили, какой физический смысл за ними стоит. Самый знаменитый спор - между Бором и Эйнштейном. Они так и не договорились...
Галилей сказал, что книга природы написана на языке математики. Кант усилил этот тезис: "...В любом частном учении о природе можно найти науки в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в ней математики". Полтораста лет это утверждение не подвергалось сомнению. Некоторые придерживаются его до сих пор. Как результат, понимание физических процессов вытеснено их описанием. "Назад, к Пифагору!" Радикалы настаивают: количественно описание процессов и есть понимание, ибо всё есть число...
Давид Гильберт, участвовавший как математик в построении релятивистской гравитации (более известной как общая теория относительности Альберта Эйнштейна), однажды сказал, что не понимает, как физики могут заниматься математикой - она для них слишком сложна! Отдельные физики в первой половине XX века ещё держались. Георгию Гамову, например, построившему в 1928 году первую теорию альфа-распада, знакомый математик помог взять табличный интеграл. А после войны его аспиранты помогли ему с вычислениями при создании модели горячей Вселенной (более известной благодаря его оппоненту астрофизику Фреду Хойлу как Большой Взрыв).
Столь обширное вступление понадобилось для того, чтобы подчеркнуть преимущество математиков пришедших в теоретическую физику (см. Давида Гильберта). А теперь - о трудностях, которые им приходится преодолевать на этом пути (и не всем это удаётся, некоторые возвращаются в математику).
Иногда смешивают математическую и теоретическую физику. Физики-теоретики с этим категорически не согласны. Математикам, пришедшим в физику, считают они, не хватает главного - физической интуиции. Что это такое, толком они объяснить не могут. Но то, что это трудно сформулировать, отнюдь не значит, что этого не существует. Свидетельство тому - благодарность будущего Н. Н. Боголюбова в предисловии к монографии 1946 года "Проблемы динамической теории в статистической физике": "В заключение считаю своим долгом выразить благодарность проф. А. А. Власову, беседы с которым значительно способствовали автору в уяснении им физической стороны рассматривавшихся проблем".
Академик Боголюбов пришёл в теорфизику в середине сороковых годов прошлого столетия - тридцатишестилетним математиком, имевшим уже двадцать с лишним лет работы в математике (свою первую научную работу, написанную в соавторстве со своим учителем академиком Н. М. Крыловым, он опубликовал в пятнадцать лет).
С. П. Новиков ("Вторая половина XX века и её итог: кризис физико-математического сообщества в России и на Западе"): "...Круг чистых математиков 1930-х годов научно не принял, даже оттолкнул такую яркую личность, как Н. Н. Боголюбов. Конечно, дефекты в его совместных работах с Н. М. Крыловым были реальны, но разгром этих работ А. А. Марковым в 1930 году был чрезмерен... Так или иначе, Боголюбов со своим интуитивным, неточным стилем представления доказательства был отвергнут. Это оказалось для него полезным. Он потратил годы на изучение квантовой физики. Позднее ему, сделавшему в 1940-х годах блестящие работы по теории сверхтекучести, пришлось испытать серьёзные трудности, входя в круг физиков".
В то время в центре круга физиков-теоретиков был Л. Д. Ландау, впоследствии лауреат Нобелевской премии.
Вот что сообщает физик-экспериментатор Э. Л. Андроникашвили (из книги Б. С. Горобца "Круг Ландау"): "В 1946 году, когда отделение физико-математических наук АН СССР было ещё единым, Николай Николаевич выступил на одном из его заседаний с докладом о сверхтекучести Бозе-газа с наличием сил отталкивания между атомами. Потом выступил Лев Давидович и разругал всю теорию, как не имеющую отношения к делу. Тогда слово взял кто-то из физиков-теоретиков старшего поколения и заявил, что "вот-де как плохо, когда математики берутся за решение физических проблем, в особенности, если они молодые люди". Николай Николаевич был так расстроен, что хотел бросить заниматься этой проблемой, но его работа успела произвести очень глубокое впечатление на некоторых крупнейших учёных мира".
Академик В. П. Маслов в предисловии к своей трудно понимаемой даже специалистами книге с устрашающим названием "Квантование термодинамики и ультравторичное квантование" пишет: "Известно, какому разгрому подверг Ландау доклад Боголюбова, когда он рассказывал свою знаменитую работу 1947-го года о сверхтекучести. Я знаю, хотя не был тогда с ним знаком, насколько сильно он переживал этот "разгром". В тот же день ему позвонил академик И. М. Виноградов, поставивший его доклад на отделение математики и физики: "Николай Николаевич, что же Вы меня так подвели!" Николай Николаевич всю ночь пересчитывал, а утром позвонил И. М. Виноградову и сказал: "Иван Матвеевич, я пересчитал, всё правильно".
По поручению Ландау А. Б Мигдал, считавшийся самым сильным математиком в школе Ландау, две недели проверял работу Боголюбова, ошибок не нашёл, и её сквозь зубы признали. Правда, поползли слухи об антисемитизме Боголюбова, на что Николай Николаевич кротко отвечал: вот говорят, что я антисемит, а ведь мой самый любимый поэт - Мандельштам...
...Трижды скрещивали шпаги Боголюбов и Ландау, и трижды Боголюбов выходил победителем (подробнее читайте в воспоминаниях Д. В. Ширкова (https://open-dubna.ru/nauka/7111-uroki-bogolyubova): "...когда тяжёлая математическая артиллерия сокрушила хотя и облечённые в математические одежды, но всё же полуинтуитивные физические построения"). Под конец они уже готовы были примириться, а Боголюбов был готов к этому с самого начала. Получилось почти как у Дюма в эпилоге к "Трём мушкетёрам": "Д"Артаньян три раза дрался на дуэли с Рошфором и все три раза его ранил. В четвёртый раз я, вероятно, убью вас, сказал он, протягивая Рошфору руку..."
"Так что вторгаться в область других наук очень непросто", - завершает этот пассаж академик Маслов.
![[]](/img/r/rastorguew_a_a/bogolyubo-1946/bogoljubowputxwteorfiziku.jpg)