Аннотация: Возможность видеть то, что недоступно человеку - это хорошо или плохо? Основательно переработал давёшний рассказ, восстанавливаю на странице
Третий глаз
- Володя, вставай. Встава-ай, родненький, - прошептала Света на ухо мужу.
- Ну-у-у, - попытался повернуться на другой бок, но жена не дала, потянула на себя одеяло, - рано ещё.
- Рано было полчаса назад, касатик ты мой, а сейчас уже полвосьмого.
- Уф-ф. Ну, хорошо, встаю, - Володя перевернулся-таки на другой бок и накрылся одеялом. - Встаю... Уже... Сейчас... Вста... Хр-р-р, - захрапел.
-Ах, так! - Света упёрла руки в боки и стала похожа на рассерженную амазонку. - Ну, хорошо!
Она притащила из кухни магнитофон. Хороший такой. Мощный. Sony. Поставила туда диск с музыкой, что потяжелей. Остановилась на ?Рамштайне?. Включила на всю громкость звук и врубила магнитофон в сеть.
Вовка подпрыгнул до потолка от первых скрежетов и скрипов музыки. Света, не дожидаясь, когда муж рассердится по-настоящему, ткнула в Вовку пальцем:
- Умываться и к столу. Завтрак стынет.
Володька поперхнулся. Только что вырванный из сна и немного раздражённый, он оказался, как выброшенная на берег рыба: рот открывается, а слова застряли в горле. "Нет, ну так не пойдёт!" Он поднатужился и ... рассмеялся. Опять она его окрутила! Жёнушка - Светуля, Светочка, Светик, любовь и отрада, верный друг и самый родной человек.
Они познакомились ещё студентами, но уже поздно - на четвёртом курсе. Она была невзрачненькая, и он не Ален Делон; она - по уши в учёбе, и он первый в группе; она - застенчивая и переставшая верить людям и он, уставший искать свою любовь, отравленный ею, любовью, перебродившей, не нашедшей за столько лет своей цели. Они нашли друг друга.
Долго присматривались и примерялись. Светина мама была откровенно против свадьбы. Света была из довольно зажиточной семьи, а Вовка - почти голытьба. Но её мама не видела его души, чистой и ясной. Долго Светка воевала со своими семейными, а потом Володька взял - и приехал в гости. Света не знала, о чём разговаривали четыре часа за закрытыми дверьми её Вовка и её родители, она ходила по всему дому кругами, нервничая. Но когда открылись двери, родители и любимый вышли вместе. И они улыбались друг другу.
Володя вступил в магистратуру академии, а она благодаря связям её отца нашла работу в престижной фирме.
Потом была свадьба, и лишь одна Светка знала, как пришлось выложиться её будущему мужу, чтобы этот знаменательный день прошёл по всем меркам семьи Светы. Бессонными ночами он то чертил кому-то дипломные проекты, то убегал разгружать вагоны, то работал с кандидатской. А утром он приносил ей в постель кофе, и глаза, красные от усталости и недосыпа, словно говорили ей: ?Ничего, мы всё преодолеем !?
Потом был переезд из общежития в двухкомнатную квартиру почти в центре города: свадебный подарок отца Светы. Счастливая жизнь. Володя успешно защитился и стал уже преподавателем в академии. Она тоже получила повышение. Всё пока шло хорошо.
Вот снова. Новый день. Обычный день. Зимний. Морозный. Конец января.
Солнце встретило молодую чету ярким сиянием, небо обрадовало голубизной, снег заискрился и захрустел под ногами.
- Ну всё, до вечера, дорогой.
- До вечера, любимая, - они поцеловались и разошлись в разные стороны.
От дома до академии пешком минут тридцать идти. Когда погода бывала хорошей, он не отказывал себе в пешей прогулке. Да и полезно - на работе среди бумаг, мела, пыли и сияния компьютерных экранов редко когда отдохнёшь, разогнёшься.
- Вовка! Райский, Володь! - донеслось сзади.
Это мог быть, конечно, только его лучший друг, бывший аспирант, а сейчас младший лабораторный сотрудник Пашка Верхолаз.
- Здорово! - они поздоровались.
- На работу? - задал идиотский вопрос Пашка, и тут же сам на него ответил. - А то куда ж? Не на Багамы...
- Ну, как у нас дела на любовном фронте? - спросил Володька.
- Ты про что это? А, про новую лаборантшу? Та, - Верхолаз махнул рукой. - Глухо. Не успел я подкатить, как из ничего возник её парень. А там шайба два на два.
- То-то я и смотрю: ухо у тебя одно больше другого.
- Да это я ударился. Ты чё подумал? Да я б его одной левой, ха! Ой, - Пашка остановился, - Э-э-э, Володь, мне нужно по одному делу. Иди без меня, - и он шмыгнул в кусты.
Володька пожал плечами, хмыкнул и пошёл дальше. Не успел пройти и двух метров, как увидел парочку - парня и девушку. Она была как раз новой лаборантшей. О таких говорят ?секс-бомба?. А с ней стоял, видать, её парень. Нда, "два на два" - это ещё мягко сказано. Тут все три на четыре. Про таких говорят ?мордоворот? или ?костолом?. Володя посмотрел на руки парня. Да-а, Пашка ещё легко отделался.
- Здрасьте, Владимир Яковлевич, - девушка кокетливо улыбнулась.
- Здравствуйте, Ира. Добрый день, - он кивнул и молодому человеку. Тот мрачно проводил взглядом.
***
Так и шло бы всё у них нормально. Тихо, мирно и спокойно. Но ведь не бывает такого. Такое лишь в сказках. А явь - она другая. Она совсем иная. Она страшная.
Был поздний вечер. Сегодня Володя задержался дольше обычного, и дома его уже ждал нагоняй от жены.
Чтобы сократить путь, молодой учёный решил идти через городской парк.
Было сумрачно и зябко. Небо заволокло тёмно-синими зимними тучами. Угрюмые деревья тёмными силуэтами окружили тропинку, по которой он шёл. Синий снег хрустит под ногами. До жилых кварталов метров пятьсот, а там пять минут ходу - и он дома.
Вдруг словно гром среди ясного неба:
- Эй, мужик!
Враз прошибло потом. Володя краем глаза увидел небольшую полянку, на ней - брёвна, а на них у потухшего костра компания - человек пять. Разбросаны бутылки, дымят сигареты. Уже "готовенькие". А и тихо же сидели, специально поджидали, наверное.
Володя ускорил шаг, решив не останавливаться. Блин, и не спрячешься никуда: вытоптанная тропа одна, а вокруг - одни сугробы. Не убежишь.
- Эй, мужик, тебе же говорят, стой! - донеслось сзади. Потом мат, ругань, скрип снега: кинулись вдогонку. Тут уж не до гордости - прибьют почём зря. Ноги в руки - и вперёд. - Стой! - пьяно кричат, зло.
А впереди одно из деревьев вдруг вышло на тропинку и протянуло к нему руки - коряги. От неожиданности Володька не успел затормозить и буквально врезался в неожиданное препятствие. В следующее мгновение перед глазами запрыгали искры ему крепко заехали в челюсть.
- Сказали ж тебе: ?стой?! - басом ответило ?дерево?.
Володька попытался вскочить на ноги. Ярость закипела в нём. Он не забыл ещё общаговские потасовки, и кое-как ещё умел кулаками помахать. Да и преследователи уже близко. Опоздает - конец ему...
Он опоздал...
Били его долго и жестоко. А главное - ни за что. Просто так. Били руками, а когда падал, проходили по нему ногами. Он как мог, защищал голову, но это мало помогало.
Как дополз до цивилизации, и сам не знает. Потом смотрели на весь проделанный путь: четыреста метров в каплях крови. Его чудом нашли, едва не задавив, выползшего на дорогу и потерявшего на обочине сознание.
Дальше - обрывочно...
... Яркий свет в глаза - операционная...
... Белые повязки перед глазами - это он сам...
... Заплаканные глаза жены...
... Уставший участковый...
... Белый потолок...
***
Глаз его не сумели спасти. Поломанные рёбра, челюсть и нога срослись, на место выбитых зубов вставили новые, керамические, сломанный нос вправили, а вот глаз спасти не сумели. Несмотря на дорогую операцию талантливых хирургов, несмотря не связи тестя, несмотря ни на что. Теперь вместо глаза стоял протез, пугающий своею неподвижностью.
Подонков так и не нашли. Да и не очень-то искали. На том месте, где не посчастливилось оказаться Володя, частенько происходило подобное. Даже убийства случались. Грабителей и убийц, искали, да вот результат был почти нулевой. ?Неуловимые мстители? продолжали ?гулять?.
Через два месяца Володю выписали из больницы.
Всё вокруг стало для него ново. Молодой человек смотрел на мир другим взглядом. Казалось, с потерей глаза он потерял половину самого себя. И мартовское солнце его не греет, и радующиеся друг-другу парочки почему-то смеются именно над ним, и люди обязательно указывают на него пальцами. В спину. Так ему казалось.
Он ожесточился. Он стал другим. Лишь жена его, Светик, оставалась, как и прежде, ангелом-хранителем. Денно и нощно дежурившая рядом с ним в реанимации, высохшая и постаревшая на несколько лет.
"Ну, ничего. Всё образуется. Всё будет хорошо... - думал Володя, хмурясь на тающий снег. И тут же себя оборвал: - Да к чёрту! Ничего больше нет! Никогда теперь не будет хорошо. Они поломали мне жизнь!.."
На следующий день Владимир Яковлевич Райский, молодой доцент, поехал в академию на троллейбусе. Через парк он уже не пойдёт. Хватит одного раза.
Его встретили тепло, хорошо. Всё-таки доктора, доценты, профессоры - это интеллектуальные и высокообразованные люди. Культурные. Сам декан Игорь Пантелеймонович интересовался его самочувствием. Только Пашка Верхолаз всё засматривался ему в лицо. Раз, другой, третий. Пока Володя резко не повернулся к нему:
- Что? - Брови сведены, один глаз грозно сверкает, другой матово блестит, чужой, неживой. На лбу набухла вена, пульсирует, морщины пролегли там, где их и в помине не было.
- Да нет, ничего... это... я так, просто.
- Просто? Ну так насмотрись получше! Привыкни! Теперь я всегда таким буду!!! - его голос сорвался на крик.
- Да успокойся ты, Вован, чего ты?
На шум выбежала лаборантша Ирочка. Так и застыла. В глазах - страх, Рот открыт, ладошкой зажала.
- Нравлюсь? - съязвил Володя.
Только теперь Ира поняла, какую бестактность допустила. Решила исправить ошибку, но тут же допустила другую. Она изменилась в лице, нагнав новую маску - жалостливую.
- Влади-и-имир Яа-аковлевич, что же они с вами сделали! - протянула она жалостно.
Райский со стоном отвернулся и, словно робот, выбрасывая вперёд ноги, быстрым шагом пошёл прочь.
Пашка молча красноречиво постучал пальцем по лбу.
...Вечером того же дня они вдвоём - Пашка и Вова - сидели за столиком местного кафе. Через желудок уже прошло литра по три пива на каждого, на столе наполовину опорожнённая стояла бутылка вина.
- Я знаешь что, Вован, - заплетающимся языком пытался говорить Паша. - Я их, сук, найду. Да! Найду и порежу всех. Да. На ку-соч-ки! Я ж за тебя... Во-ва! А помнишь, как мы... - его словесный понос затыкался на время лишь очередным тостом или затяжкой сигареты.
Володя, тоже захмелевший, но не настолько, как Паша, тяжело ворочал мыслями. Тошно было на душе, тошно и противно. Несправедливость угнетала.
Потом он провожал Пашу в его холостяцкую обитель, долго, прощаясь, выслушивал, ?как мы их...?, приплёлся на троллейбусную остановку. Нет, через парк он больше не пойдёт. У него не совсем ещё мозги отшибли. Не до конца. Эх, пропали его прогулки на свежем воздухе.
Мерное покачивание троллейбуса убаюкивало. Володя бездумно смотрел в окно, не задерживаясь ни на чём взглядом. Как-то необычно поначалу было смотреть на мир одним глазом, потом привык.
Но сейчас творилось что-то нереальное. Оно и понятно - он впервые после больницы напился до чёртиков. Ох, плохо будет сегодня. Предупреждали же - почки и печень повреждены. Не послушал. Но уж больно душа болела.
Что-то немыслимое происходило за окном.
То проплывают совершенно обычные дома, улицы, магазины, освещённые неоновой рекламой, люди, куда-то идут, торопятся. Время позднее.
То вдруг откуда-то наезжает мутная пелена, словно мыльная пена, и смывает эту картину, а на смену ей приходит совсем другая. Необычная, пугающая, словно вырванная из фантастических фильмов про постапокалиптическое будущее. Полуразрушенные и разрушенные дома, обломки железобетона в скрутках арматуры, всякий закопчённый пожарами хлам.
И вновь, словно прорывая пелену, пробивается нормальный мир, где вместо могильной тишины - гул миллионного города, вместо мрачного запустения - яркая пестрота.
Вот опять кто-то закрыл глаза ладошкой. Снова незримый ветер гоняет по мёртвым улицам обрывки бумажек и пыль. Кружась и словно наткнувшись на стекло, перед Володей застывает клочок бумаги. Грязный, выцветший, но на нём ещё можно разобрать кое-какие слова. Какое-то сообщение. Читается с трудом.
...ановка на границе Пакистанаи Ирана продолжает оставаться угрожающей. НАТО с одной стороны и Союз Арабских Государств с другой продолжают сосредотачивать в приграничных районах войска...грозится в ответ произвести атомную бомбардировку столицы Пакистана Исламабада. Мировое сообщество... ...тринадцать ракет...
Клочок газеты сорвало, унесло.
?Что за бред? - успел подумать Володя. - Это когда ж такое было??
Перед глазами медленно проплыл наполовину оборванный, свисающий со стены рекламный щит.
Привет... ...участн... ...междунар...
Консорци...
...Жертвы рака...
Проводит...203...
Дальше вообще неразборчиво.
Тут Володю что-то дёрнуло, и он словно очнулся, удивлённо оглянулся.
- Театральный, - донеслось из репродуктора. - Следующая "комиссаров".
?Странный сон, - подумал он, срываясь с места к выходу. - Чуть не проспал свою остановку.?
Почему-то он был совершенно трезвый.
Ночью пришлось вызывать ?скорую?. Но болели у него не почки и печень. Болела голова. Жутко болела. Раскалывалась.
***
Следующее утро началось для Светы необычным сюрпризом. Словно извиняясь за причинённое беспокойство, Володька, несмотря на приписанный ему постельный режим, встал с постели первым.
Разбудил её кофейный аромат. Вовка, как это бывало раньше, стоял перед ней с подносом, на котором паровал ароматный кофе, исходили чудесным запахом тосты, в маленькой вазе дополнял фабрику ароматов цветок розы.
Нет, Света была не "приятно удивлена", это ещё мягко сказано. Она была ошарашена! А любимый улыбался ей той самой, прежней милой улыбкой. Лишь одно его портило, и портило всё вокруг, и рушило старую ностальгическую картинку, вписывая своё, жестокое, правдивое. Его новый глаз. Он был мёртвым. Он навевал угрозу.
Вовка заметил, как её улыбка дрогнула, поползла вниз, а радостное оживление во взгляде заволокло пеленой.
?Ну вот, опять плакать будет,? - подумал.
- А я вот встал рано, - затараторил он. - Думаю, не буду тебя будить, всё одно намучилась со мной ночью. А я, чувствую, свеженький, как огурчик. Дай, думаю, сготовлю кофе, как ты любишь, - он говорил быстро, успокаивающе. Но голос его начал дрожать, и уже непонятно было, кто кого успокаивает
Света протянула руки и, обняв его за шею, притянула к себе. Вовка на секунду замолчал, но тут же продолжил говорить всякую всячину.
- Помнишь, я ведь тебе всегда приносил кофе в постель. И сегодня тоже, вот, думаю, а чего это я лежу? Ведь ты захочешь кофе, когда проснёшься. Я встал, ещё вот успел сбегать купить цветы. Алые, как ты любишь! И тосты сделать. И кофе сварить. Хорошо, успел. Главное, Свет, духом не падать. Жизнь-то - она продолжается, куда ж от неё денешься. А один глаз у тебя или три - это как-то побоку. А я вот что придумал, - он отодвинулся мягко от неё. Точно плакала - вон, влажные дорожки от глаз пролегли, нос покраснел. Эх, Света - Светуля, как же дорого и долго мне придётся расплачиваться за каждую твою слезинку, за каждый поседевший волосок в твоих каштановых прядях, за каждую секунду волнения. Он, стараясь быть балагуром - весельчаком, вытащил из кармана припасённую чёрную ленту. - Пусть этот гадский глаз тебя не пугает. Мы его вообще уберём. - Вовкам быстро сделал себе повязку. - А так смотри - красавец! Пират! ?Тринадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо, и бутылка рома!? - запел он фальшиво и не в такт. - Кутузов! Или - адмирал Нельсон! Великие люди! И я таким стану. Как детектив Коломбо, например.
- Дурашка, - ласково сказала она, вновь притягивая к себе Володю. Она уже успокоилась. - Я тебя ни на какого Коломбо не променяю. Ни за что!
Поцеловались.
- Ну, а теперь кофе, душ - и на работу, - быстро распорядилась она.
- Ты не идешь сегодня на работу.
- То есть?
- Я позвонил твоему начальнику и выпросил тебя на денёк.
- Эммм...
- И у себя на работе я выпросил отгул.
- Так что...
- Так что это наш день. И с кровати вставать сегодня мы не будем!
***
Весна.
Люди сменили шубы на кофты, тёплые штаны - на лёгкие брюки, шорты и колготки, спрятали глаза под солнцезащитными очками.
Среди массы молодёжи ничем, можно сказать, не отличался такой же молодой человек. Может, правда, тем, что он реже других снимал очки, скрывая глаза от других. В академии его знали лучше других. Этот молодой преподаватель умел вести с аудиторией беседу, и лекция превращалась из занудной начитки и писания в увлекательную дискуссию. Почему-то на его лекции приходило больше всего народу. Одна особенность была у этого человека. Он никогда не снимал на лекциях свои солнцезащитные очки, выглядел в них, как Кот Базилио. Пришла пора сессии, и на удивление легко студентам сдавался предмет, который вёл Райский Владимир Яковлевич.
Среди преподавателей Володя тоже заметно поднялся. Казалось, самое страшное уже позади. Ан нет. Страшное, оказалось, ещё не началось.
***
Всё тот же троллейбус. Всё тот же маршрут. Солнце клонит на закат, играя красным на лицах уставших людей. Толчея. Все едут с работы. Давят со всех сторон.
Молодой человек в тёмных очках, прижимая к себе дипломат, стойко выдерживал накатывающие и откатывающие волны людей. Вот в очередной раз на одной из остановок поднажали, поднатужились. Безразмерный троллейбус всосал в себя новую толпу. Рядом с молодым человеком остановилась немолодая уже женщина. Вот она перевела дыхание, поправила юбку, схватилась за поручень, невольно коснувшись своей рукой запястья молодого человека. У того словно дрожь по телу прошла, а сам он еле заметно вздрогнул. В толчее это не было заметно. Никто не обратил внимание.
...Та же пелена. Словно мыльная пена. Но уже намного сильнее и быстрее смыла всё окружающее.
"Что случилось? Где я? Что это?"
Володя повернулся к источнику возникшего беспокойства. Женщина. Стоит в ничем. Ничего вокруг. Словно в коконе каком. И в то же время - вот он троллейбус, вот люди, а там бесконечным калейдоскопом мелькают дома и перекрёстки.
Что происходит?
Уже не здесь! Та же женщина. Идёт по улице. На ней то же одеяние, что и сейчас. В руках - авоська с продуктами. Она спешит домой. Дома её ждут дети. Мальчик и девочка. Откуда он это знает? Неважно. Знает. Дальше. Она идёт. Идёт. И всё. Всё? Сверху. Оно сверху. Да. ОНО идёт сверху.
Обычный дом. Она всегда здесь ходит. Каждый день. Из года в год. И ничего не менялось. Но сегодня не то. Сегодня - другое.
Что за дом? На нём табличка. Изъеденная ржавчиной, рыжая, но разобраться можно. Что? ?Ольминского...? то ли тринадцать, то ли пятнадцать. На пятом этаже в крайней квартире происходит ссора. Муж разбушевался. Жена не готовит, а смотрит любимые сериалы. Он голоден. Она же отругивается. Это доводит его до белого каления. В конце-концов он хватает телевизор и выкидывает его в окно.
Телевизор в блеске осколков летит вниз.
Летит... Летит... Ниже... Ниже...
Перекошенное в крике лицо...
Но слишком поздно...
Телевизор падает прямо на женщину...
...Молодой человек вздрогнул всем телом. Его словно прошибла судорога. Он, выронив дипломат, схватился за голову.
Люди, стоящие вокруг него, испуганно отшатнулись. Женщина, недавно так неосторожно дотронувшаяся до него, тоже.
- Господи, что с вами? - участливо спросила она мужчину. Но тому, видать, уже лучше. Он выпрямляется, вытирает платком выступивший пот, снимает очки, протирает.
- Н-ничего, уже ничего, спасибо, - говорит тот, взглянув на женщину.
- Боже, - отшатнулась. У незнакомца один глаз какой-то странный, зрачок на всю радужную оболочку. Он какой-то... неживой, что ли?
Молодой человек поспешно надевает очки, но поздно. Женщина, испугавшись, уже спешит прочь.
- Постойте, - незнакомец вдруг устремляется за ней. - Подождите.
- Что вам от меня надо? Я встаю на следующей остановке.
- Да подождите вы! Это очень важно. Вы, когда возвращаетесь домой, проходите по улице Ольминского?
- Зачем это тебе? Нет, не прохожу, - соврала она. Впрочем, это объяснимо. Не станешь же говорить всё, что ни спросят, первому встречному-поперечному? А может, это маньяк какой.
Молодой человек на миг приостановился.
?А может я ошибся и это не она?? Но тут он увидел авоську. Та же самая, что и в странном видении! Тот же набор продуктов!
- Женщина, подождите. Это неважно, говорите вы правду или нет, но прошу вас, послушайте!
- Отстань! Что ты прицепился?
Прислушивающиеся к их разговору люди угрожающе зароптали. Стоящие рядом дородные шахтёры сомкнули спины, оттирая наглеца от женщины. Этот номер здесь не пройдёт, салага! Хватит, натерпелись.
- Да что такое?! - не успокаивался парень. - Послушайте! - кричал он уже выходящей женщине. - Ни в коем случае не ходите сегодня по Ольминского. Вам грозит опасность! Тринадцать и пятнадцать! - но двери уже захлопнулись.
- Успокойся, хлопец, - толкнули его, оттёрли. Попробовал было пробиться к выходу - не дали. Смирился.
"Но что это было? Что за наваждение? И откуда я знаю, что что-то грозит этой женщине? Глюк какой-то проскочил. Всё-таки сотрясение мозга было. Всё может быть. Может, я тихонько ?еду??" - беспокойно мельтешили мысли.
Люди, бывшие свидетелями разыгравшейся сцены, откровенно враждебно смотрели на него. Володя чувствовал отовсюду злые взгляды. Насилу под тычки и подножки выбрался с троллейбуса.
...Женщина шла по улице. Дома её ждали дети. Мальчик и девочка. Её дети. А она несёт продукты. Вся семья ею кормится. Вот свернула на улицу Ольминского. Ещё немного - и она дома. Люди навстречу, обгоняют... Неприятный, все же молодой человек. Чокнутый какой-то. Хорошо, люди помогли. А то, может, валяться бы ей сейчас в каких-нибудь кустах с перерезанным горлом. А что он там кричал ей вслед? Опасность... Ольминского... 13, 15... Она невольно глянула на стену дома, на его номер. Кстати, Ольминского и есть. Номер одиннадцать. Стоп! Но... почему? Почему остановилась? Неужели поверила какому-то безумцу и его безумным словам? Смешно. Она уже сделала первый шаг, как вдруг на пятом этаже ближайшего дома разбилось окно - и на тротуар упал телевизор. Прям туда упал, где могла оказаться она, иди она, не задумываясь и не останавливаясь... Зазвенели осколки. Люди останавливались, оглядывались, стала собираться толпа...
Она, обойдя страшное место, бегом бросилась домой. Прав был колдун... Колдун... А он ведь ей жизнь спас...
***
И снова у него болела голова. Жутко, разрываясь на части. В неё били молотами, разъедали червями, лили кислотой, раздирали клещами, жгли огнём. Он при первом приступе сполз с кровати и, шатаясь и натыкаясь на стены, пошёл в ванную. Там забрался в ванну, включил холодную воду, направил себе на лоб, зажал в челюстях мочалку и застонал.
Он метался в ванной, бился головой о плитку, выл. Хорошо, между спальней и ванной комнатой три звуконепроницаемых двери.
Красная пелена застлала всё вокруг. Отовсюду давило, кромсало и плющило...
Он выжил. И теперь - без вмешательства врачей. Когда дрожь во всём теле прошла, он, еле стоя от слабости, поставил вещи на свои места, смыл кровь, набрызганную везде из разбитого носа.
И снова принёс неизменное кофе в постель. Светка счастливо потянулась, открыла глаза и... рывком села на кровати.
- Господи, любимый, что? Что с тобой случилось ОПЯТЬ?
Её Вовка был бледен, под глазами - мешки, волосы мокрые, слипшиеся, нос распухший, в живом глазе - осколок боли. Улыбка на лице походила на оскал мертвеца.
- Упал, - только и сказал он.
- Тебе... плохо?
- Нет, - словно отрубил. Поставил поднос и вышел. Жена нашла его на балконе. Стоял и курил.
- Ты начал курить?
- Начал.
Светка повернула Вовку к себе лицом.
- Говори.
- Что?
- Что с тобой случилось. Ты какой-то не такой стал. С тобой что-то происходит. Я вижу, что ты меняешься. Расскажи мне, в чём дело?
Он долго молчал.
- Да нет, Свет, - обнял её. - Всё в порядке. Извини, если обидел тебя чем. Извини.
Вовка вздохнул. Тяжко. Протяжно. Он что-то скрывал. И это её пугало. Раньше у них не было секретов...
***
С Владимиром Яковлевичем Райским явно что-то происходило. Что-то непонятное. Странное.
Он, как обычно, довольно интересно вёл лекции. Но вдруг, что происходило уже довольно часто, останавливался, опирался рукой на стол или кафедру и достаточно долго пребывал в этой позе, устремив взгляд в лекционный зал. Непонятно было, на кого он смотрит - чёрные очки скрывали его глаза.
Потом он стряхивал с себя оцепенение, подходил к какому-нибудь юноше или девушке, просил его или её остаться после пары на несколько минут. А однажды подошёл к одной студентке и сказал:
- Вы. Быстро идите домой. Вы забыли выключить утюг. Поспешите. Иначе может случиться беда.
Девчонка охнула - и тут же убежала. Пол-лекции весь поток шушукался. К концу пары студентка вернулась. Лицо её выражало смесь благодарности и удивления.
- Успела? - прервав лекцию, спросил Райский.
- А как вы... Успела...
- Ну и хорошо... Ну, так на чём мы остановились?
По академии пошёл слушок, что Владимир Яковлевич какой-то странный. И зачем он оставляет людей после пар? Может, он извращенец-бисексуал?
Студенты осаждали тех, кого задерживал Колдун, как его окрестили. Но те либо молчали, либо отшучивались. Нашлись, правда, такие, которые проговорились. Они говорили, что Колдун предостерегал их от каких-либо неприятностей, грозивших им или их семьям. Смеялись... Некоторые потом плакали...
Слухи дошли до ушей деканата. Самые невероятные, нелепые и абсурдные слухи. Они настораживали. Отталкивали. На Райского стали коситься. Не замечать. Отворачиваться. Он был не такой. Он стал не их.
***
Володя в прекрасном настроении возвращался домой. Был погожий октябрьский денёк, воскресенье.
Скоро у Светы день рожденья. Он был в торговом центре и купил ей подарок. Изумительной работы шкатулку для драгоценностей и семейный фотоальбом.
Солнце улыбалось, птицы пели гимны, ветер трепал кудри, и, смотря на улыбку молодого человека, идущего им навстречу, улыбались люди.
Он уже настолько наловчился управлять болью, что она стала лишь мгновенным, хоть и очень болезненным уколом от виска до виска.
Он видел. Хоть только и плохое. Но, если он получал сигнал, то пытался донести это до человека. Разговаривал с тем, кому грозила неприятность, убеждал. Чаще всего люди крутили пальцем у виска, другие посылали, третьи нападали с кулаками.
Володя до сих пор не знал, что с ним происходит, как это происходит и кому это нужно, но он делал то, что от него хотели (Кто? Что?).
Однажды навстречу шла компания молодых людей. Он увидел - и предупредил их, чтобы не шли по такому-то переулку. Его послали. Но не прошло и пяти минут - Володя как раз зашёл в какой-то магазин, и это его и спасло - как по улице пробежала та же компания, изрядно потрёпанная. Один из парней бешено жестикулировал, кричал:
-У-у-у, сука. Я ж говорю, это наводчик. Он один из тех козлов. Увижу - убью!
Вот такая благодарность.
Или вот совсем недавно неприятность случилась с его женой. Он сидел дома, чистил картошку, как вдруг как будто кто-то ударил его сзади по затылку, а в ушах зазвучал пронзительный женский крик. С тошнотворной ясностью перед глазами встала картина. Пятеро молодчиков, тех самых пятеро, которые чуть не убили его, став в круг, не выпускают из него Свету, толкая от одного к другому. Она кричит, но никто не придёт на помощь. Даже милиция не решается заходить в этот лабиринт гаражей. Как только его жена там оказалась - непонятно.
Дальше Володя себя не помнил. В бешеной круговерти мелькали лестничные переходы, лица, деревья и гаражи. Словно дикий смерч налетел он на молодчиков. Откуда-то взявшейся палкой он бил, бил, бил по головам, рукам, спинам. Смачно, с полным размахом, с радостным криком - криком возмездия, с мстительной улыбкой.
Молодчики бежали, посрамленные, все пятеро. А он схватил Свету - и они умчались в другую сторону. На пороге квартиры упали на пол. Светка разрыдалась. Володя, как мог, успокаивал. В прихожей валялись обломки стула, осколки почему-то разбитого зеркала. Володя посмотрел на палку, всё ещё зажатую в кулаке. Это была ножка стула. В порыве бешенства он, сам того не заметив, разбил стул о зеркало и помчался, босой, на выручку. На конце палки налип кусочек кожи и несколько волосков. Вдруг вновь пелена застлала глаза. Володя увидел, что человек, чью кожу он содрал импровизированной дубинкой, не доживёт до утра. Предупредить! Но на коленях - плачущая Света.
Так в первый раз он спасовал...
Володя шёл в хорошем настроении, вышел на главную городскую площадь... И его словно обухом по голове ударило. Всё вокруг было черно. Нет, не наступила вдруг ночь, просто Володе открылась внезапно картина. Откровение. Глубоко под землёй шахтёры роют лавы, но не знают они, что забой ведёт прямиком в громадную полость, где под немыслимым давлением сжат метан. Толчок, метан вырывается. И если бы он ударил только по лаве... так нет! Сила удара такова, что пробивает свод забоя в старые выработки, о которых все уже давно забыли. Метан, сметая всё на своём пути, рушит крепления, рвётся наружу, наверх. И самая ближайшая точка к поверхности земли - прямо под этой площадью. Становится тогда понятно, почему площадь раз в десять лет реконструируют, укрепляя проседающий грунт. И вот газ вырывается, камни площади проседают и с шипением тонкими струйками метан выбирается наружу. А здесь ведь сотни людей, многие курят, а достаточно ведь одной искорки...
Прочь! Немедленно прочь! Всем!
Люди, гуляющие и спешащие по своим делам, увидели, как один молодой человек вдруг согнулся, схватился за голову, еле устоял на ногах, а потом, тяжело дыша, выпрямился.
- Люди! Уходите отсюда! - закричал он. - Уходите, пока не поздно! Здесь опасно! Смертельно опасно! Всем вам грозит смерть!
Однако толпа и не собиралась рассасываться, наоборот, стали собираться, хоть и на расстоянии, посмотреть на чудака. То ли очередной проповедник, то ли блаженный. Многие достали мобильные телефоны, стали снимать видео, чтобы выложить сегодня же его в сеть.
- Да нет же, нет! Не то, совсем не то! - молодой человек отчаянно жестикулировал. - Уходите с площади! Здесь опасно!
- Ты глянь, - сказал один из невольных зрителей - студент. - Это ж наш Колдун!
Его товарищ присмотрелся.
- Точно Колдун.
- Гля его плющит. Во умора!
- Я бы не сказал. Давай ему поможем.
- Ты чё, с дуба рухнул?
- Однажды он мне сказал, чтобы я был осторожней за рулём, и не проезжал на красный свет. В тот же день на одном перекрёстке кореш меня подначил, что я зассу на красный проехать. Поспорили. И знаешь, что?
- Что?
- Я не поехал, вспомнив предупреждение Колдуна. А кореш мой поехал. Его мотоцикл сбила фура. Поехал бы и я - лежали бы оба сейчас в реанимации. Потому я Колдуну верю. И если грозит опасность, а он почему-то это чувствует, то так оно и есть, - студент бросился на помощь.
- Уходите, не задерживайтесь, - кричал молодой человек. Заметил в толпе милиционера. - Товарищ сержант, уводите людей в безопасное место. Здесь сейчас будет катастрофа. В центре площади, - он нашёлся, - сейчас взорвётся бомба.
- Откуда вы...
- Некогда, потом объясню, уводите людей.
Дикий гвалт, толкотня. Люди от греха подальше стали отходить от центра пощади, но поздно, слишком поздно. С громким "пуф-ф-ф" и сотрясением под ногами стали обваливаться куда-то плиты площади. Чей-то непотушенный окурок - и площадь превратилась в сущий ад. Огненный столб, взметнувшийся в поднебесье, взрывы из-под ног, струйки пламени, просачивающиеся между плиткой. Горящие одежды, крики, паника, ор, люди бегут куда-то, падают, давят, рушат, прочь, подальше.
Словно в замедленной съёмке всё бежит перед глазами. Горящий человек; милиционер, вытаскивающий из пламени девочку, но тут же падающий под навалом камней; низвергающиеся в никуда плиты; взрывающийся куст; чьи-то ноги, перед его глазами раздавливающие его подарок - фарфоровую шкатулку. Вокруг, сбоку, спереди столбы пламени. Кто-то бежит, кричит, пытается сбить огонь, волосы превратились в факел.
Прочь отсюда, прочь! Володя бежит, словно сквозь пылающий лес, одежда его уже тлеет. На пути - придавленный камнями милиционер и плачущая под ним девочка. Он, срывая ногти и разбивая пальцы, разгребает завал, кряхтя, взваливает на плечо милиционера, хватает подмышку девочку и на подкашивающихся ногах выбегает из кромешного ада.
Обломки, осколки, дома с выбитыми стёклами. Испуганная толпа людей в ближайших подворотнях. К нему на помощь бросается какой-то парень, принимает милиционера. У Володи загорается одежда, но её тут же сбивают одеялом.
Стоят люди с вёдрами воды, ошарашено смотрят на беснующееся пламя. Стонут раненные. Сквозь толпу прорывается женщина вся в слезах, хватает девочку.
- Доченька моя! Лапушка! - в глазах её благодарность и слёзы. - Спасибо! Спасибо вам!
Сквозь толпу вдруг прорываются два милиционера, хватают под руки Володю, заламывают.
- Что... такое?! - с кашлем еле выдавливает из себя Райский.
Его тут же награждают ударом по рёбрам, под дых. Бьют ногами, руками. Бьют люди. Те люди, которые стояли, смотрели на него, когда он пытался их спасти.
- Это всё он! - кричат из толпы. - Он бомбу подложил! Террорист! Убийца! Ваххабит! Чеченец!
- Не троньте его! - прорывается чей-то голос. - Он предупреждал, жизни спасал! Вы ошибаетесь! - это какой-то молодой человек, скорее, студент. Глупый, попёр на толпу. Но на защиту молодого парня встают люди. Очухавшийся сержант приказывает отпустить человека. Милиционеры роняют Володю на землю.
- Кашпировский, - с мрачной издёвкой сплюнул один из них, наподдав для верности ногой.