Я всегда спешу. Если бы скорость моего мышления равнялась среднестатистической, если бы мои глаза не цеплялись за видимое лихорадочно, с проворностью испуганной маленькой птицы, если бы в моём мозгу разум, как слепой, но ополоумевший крот не нарыл миллиарды чёрных туннелей, связывающих идеи самыми кратчайшими путями, я бы не видел других. Я бы пробегал мимо других, оставляя их внутри себя темными, безликими пятнами, пятнами отсутствия, стремящимися к нулю единицами. Как бы тогда я узнал, что спешу? Мне бы не с чем было сравнивать.
Но я вижу и сравниваю, и потому я знаю, что спешу. Спешу всегда, каждую мизерную часть того, что однажды назвали временем, того, что не существует, но есть, и которое в этом равно богу.
Я как стайер, выкладывающийся на каждом шаге, но в моём забеге нет финиша. Нет той яркой ленты, которую нужно разорвать вздымающейся грудной клеткой, чтобы раз и навсегда почувствовать себя либо победителем, либо проигравшим. Но мне всё равно, ведь я знаю, что не каждый забег начинается ради финиша.
И мне конечно же странны остальные. Те, кто всегда ходит неспеша, в развалочку, с гордостью оглядываясь вокруг, те, кто ходит так все свои 60-70-80 коротких вздохов, которые никогда не запоминает бесконечное дыхание Вселенной. Почему они не спешат? Неужели они знают что-то такое, что позволяет им не спешить? Или у них просто нет дела, истинного дела, и потому им некуда приходить?
И ещё у них нет себя, и потому не у кого спросить, некому задуматься и не с кем поговорить. Они спрашивают у стен, они разговаривают со стенами, а стены разговаривают с ними, и спрашивают у них, и поэтому никто ничего не слышит. Это просто болтовня миллиардов стен о ветрах, которые их обдувают.
У меня же есть я, я, как Вселенная, вечно эволюционирующая и потому спешащая. Спешащая на близких к световой скоростях. Куда?
Разве есть финиш у вечности, разве интересен финиш когда впереди бесконечность? Но зачем тогда спешить? К чему?
К вечности. Но для этого нужно чтобы каждый следующий шаг был эволюционным развитием предыдущего, иначе круги, кольца, безысходность, бессмысленность, смерть. Бессмысленность всегда ведёт к смерти, потому что смерть и есть бессмысленность.
Физическая, духовная, интеллектуальная...
Я всегда спешу, из одной точки в другую, потому что глупо тратить на переход больше того, чем он заслуживает. Вселенная дискретна, её не интересуют промежуточные стадии эволюции жирафа, она не сохраняет их. Хотя, если задумываться глубже, понимаешь, что ей не интересен и сам жираф. Это всего лишь ещё одна форма её существования, ещё одна функция в бесконечной дискретности бытия. От точки к точке, от остановки к остановке, между которыми сон, смерть, забвение, ничто.
И когда я вижу, как не спешат они, как медлительно идут, гордо поглядывая вокруг себя, мне страшно. Страшно от того, что мы не успеем. Да, у нас ещё может быть миллиарды и миллиарды лет впереди, пока энтропия не превратит Вселенную в холодную, безжизненную пустошь, но мне иногда вспоминается один писатель, который слишком долго обдумывал будущий роман, и умер, так и не написав ни одной строчки.
Я спешу. Потому что сам переход не имеет значения, есть только точки качественного отличия. И если присмотреться, то всё вокруг состоит из точек, между которыми пусто, если задуматься, то всё вокруг - путь дела.
И мне страшно, когда я вижу тех, кто выбрал своим делом - дело пути.