Сашенька напрягся неимоверно. Лицо надулось и покраснело. Вены выступили и натянулись словно струны - дерни и зазвенят. От напряжения глазам чудились красные мячики. Мышцы - тугие комки. В ушах звон. А дыхание затруднено и с паузами, как у тяжелоатлетов во время упражнений...
Сашенька любил смотреть выступления тяжелоатлетов по телевизору. Широко раскрытыми глазами он ловил каждое их движение и в самых сладких грезах представлял себя на помосте со штангой. И тогда.... И тогда кулаки сжимались, а плечи распрямлялись. Грудь - колесом, ноздри раздуты, брови нахмурены. Ух! Красота!
Мама очень боялась его такого и всегда уходила на кухню готовить борщ. Борщ Сашенька не любил. Настроение портилось. Он шел за мамой, заложив руки за спину, смотрел исподлобья и сердито сопел.
Хотя борщ было конечно не самое страшное. Хуже всего были гнусные, грязные приставания тёти Нюры - толстой усатой соседки, заходившей к маме попить кофе. Да, да, приставания, а как еще можно назвать эту дурацкую привычку тыкать в живот растопыренными пальцами и гнусавить: "Коза, коза" Это или старческий маразм, думал Сашенька, или полная некомпетентность в вопросах общения с детьми. И куда только мама смотрит.
Но тетю Нюру приходилось терпеть. Из-за мамы. И карамелек, которые тетя Нюра всякий раз совала ему в ручку после минутной экзекуции пальцами. Карамельки Сашенька, конечно, брал, но всей душой жаждал шоколадку. Эх, мечты, мечты-ы.
Натешившись с Сашенькиным животиком, тетя Нюра потом долго болтала с мамой и шумно пила кофе из большой цветастой чашки (папиной). А Сашенька удалялся в свою комнату, грыз там карамельки, издевался над куклой Дашей, со страшным лицом делая ей козу-козу, и обреченно готовился ко "второй части Марлезонского балета" (он слышал, так в кино говорят), неизменно наступавшей после третьей чашки кофе. Слыша стук посуды, он самостоятельно, не дожидаясь приглашения (чего тянуть время) шел на кухню и со скукой в глазах выполнял тетины просьбы показать, как говорит котик или собачка.
"Не-е-е-а" - думал Сашенька, кукарекая или квакая - "...все-таки это старческий маразм, а иначе бы давно все запомнила".
Однажды, подойдя к тете Нюре, он, упредив ее порядком уже надоевшую любознательность, три раза гавкнул, один раз хрюкнул и сорок три раза пропищал мышкой в тайной надежде, что это досрочно завершит идиотское представление и ускорит получение второй порции карамелек (эх, шоколадка...). Но жестоко просчитался. То ли поторопился, то ли голос был невыразительный, а скорее всего очередность воспроизводимых им животных не совпадала с задуманной тетей Нюрой, но округлив глаза, та переспросила все снова. А еще мама посмотрела укоризненно. Больше Сашенька так не делал. Единственное, что он себе позволял, это легкую иронию в голосе. Хотя мама не одобряла и такого.
Ничего-ничего, когда он будет большой и сильный, то никому не позволит хватать себя за животик и задавать дурацкие вопросы. Когда он будет большой и сильный, то каждый день будет есть по шоколадке, смотреть на тетю Нюру свысока, или как бы не замечая (Сашенька даже тренировался на кукле Даше, когда мама не видела) и будет здороваться с дядей Борей за руку. Когда он будет большой и сильный, купит себе чашку, как у папы, будет говорить умные вещи и поигрывать бицепсами. И все будут слушать его и соглашаться (ну или почти все).
Так думал Сашенька и тяжело хрипло дышал сквозь плотно сжатые зубы. Если бы напротив было зеркало, то он бы увидел, как сейчас похож на одного из любимых им тяжелоатлетов. Увидел и порадовался бы. Очень похож, ну очень. Даже вот так вот - сидя со спущенными штанишками на горшке.