Аннотация: Первая неотредактированная часть повести. Буду благодарен если прокомментируте. Хочу понять, что изменить, что убрать. Стоит ли продолжать.
Солнце.
Оно еще только готовилось вступить в свои права. Но отблески его лучей уже отодвинули тьму, предоставив место сумеречной серости.
За тонкой перегородкой стекла порхали толстые мясистые снежинки, набухшие и липкие. Их было плохо видно. Яркий свет ламп отражался от окон, погружая мир за пределами класса в мглу. Но все знали, чувствовали они там, эти снежинки. Неслышно стучатся в стекло, прилипают к нему и испаряются маленькой вспышкой, оросив кровью-водой холодную поверхность окна.
Учитель замер возле доски в мучительной попытке сформулировать очередной вопрос. Но все знали, и мы, и он, что сегодня тяжело, очень тяжело работать: думать, спрашивать, отвечать. Первый урок в январе. Первый после каникул. Кто же захочет, кто найдет в себе силы действовать утром такого дня?
Сон.
Ощущение сна и потерянности висело в воздухе, словно жирные, вязкие пятна.
Солнце уже встало, но его не было видно. Небо было затянуто белесой пеленой без единого разрыва. Мутной, противной, до ужаса неприятной.
Неизвестно кто о чем думал в тот миг. Но двое. Двое точно ощущали не просто неприязнь такого утра, но на них словно давило острым холодом чувство опасности. Двое в классе точно знали, что сегодня произойдет нечто.
Двое.
Я и учитель.
Когда круговерть снежинок мягко опустилась на землю, чтобы уже не подняться, все невольно стали всматриваться в небо, ожидая, когда же белесая пелена разорвется, показав синее небо и яркое солнце. Но мутные облака упорно скрывали свою тайну и, вскоре всем наскучил их вид и лишь учитель временами терзал их взором, вспоминая очередной факт всемирной истории.
Уверена, никто, кроме меня, не уловил тот миг, когда учитель дернулся, словно его ударили по лицу и замер, уцепившись взглядом за нечто, происходившее за окном. Очень хотелось оторвать от него взгляд и посмотреть, что там, там, за стеклом, но медленно бредущая к окну фигура учителя притягивала, и невозможно было оторваться от этого зрелища - человека с перекошенным лицом, словно узнавшего, что он уже умер.
Лишь тогда класс увидел происходящее и их взоры устремились за окна. В воздухе сразу замерла тишина, а потом послышались возгласы удивления. Я смогла пересилить себя только тогда, когда учитель добрел до подоконника.
Я посмотрела в окно...
Белесая пелена исчезла, словно ее как покрывало сорвали одним движением рук, и стало видно небо.
Красное, темно-красное небо, словно венозная кровь разлилась по небосклону.
Еще более красное, чем оно бывает в момент заката, но тогда его окрашивает заходящее солнце. Теперь же солнце висело высоко над горизонтом, там, где оно должно было бы быть лишь через несколько часов.
И оно было черным...
Холодный, липкий страх заполз за воротник и стал каплями пота опускаться по спине, вызывая дрожь.
Учитель стоял, уперевшись широко расставленными руками в подоконник, уткнувшись лбом в стекло, словно его ледяной холод утолял ту боль, что отражалась на его лице.
Время.
Время встало. Замерло не шевелясь. Стрелки часов вклеились в циферблат, словно были не отдельной частью механизма, а гранитным барельефом.
Время убило экраны телефонов, набросив на их экраны черное покрывало и, я знала, будь в классе песочные часы, песчинки бы замерли в воздухе.
Время остановилось.
Остановилось между границами двух миров...
***
В классе было шумно, но возгласы и крики терялись в некой спокойной пустоте. Время молчало и я ждала, что скажет Саша.
Я была уверена лишь он знает, что случилось.
И только его обреченное спокойствие пугало.
Пугало неизвестностью.
А он долго, неимоверно, бесконечно долго стоял у окна, уткнувшись в ледяное стекло. И казалось оно плавилось под его напором. Водяными капельками стекая вниз к деревянной раме и дальше на подоконник.
Наконец, тихо почти неслышно он прошептал, но я на другом конце класса услышала его слова.
Слова, высеченные из камня.
- Они открыты вновь!
Нечто вновь открылось и я знала, что оттуда может явиться любое зло, которое может придумать фантазия человека. И Саша явно ждал этого, ждал со страхом, но в тоже время очень спокойно, зная, что делать и как поступать. Но так же я знала - не только зло, но через это нечто в наш мир могло явиться и добро.
Словно собрав всю свою волю, всю суть своего я в кулак, Саша рывком отошел от окна и вернулся за свой стол, но не сел за него как обычно. Он повернулся к нам боком и в красном свете нового солнца был ясно виден его силуэт. И мне стало казаться, что волосы на его голове стали чуть длиннее, как будто они стали расти в десятки раз быстрее.
Он скрестил руки на груди и было видно - он порывается что-то сказать, но не решается, словно не находит нужных слов. Я поняла это, узнав уже привычный прищур глаз и набранные в легкие воздух, который выпускался в бессилии выразить чувства.
А воздух за окном стал заполняться красным туманом. Он переплетался сам с собой причудливыми формами. В нем, как в немом кино, окутанные тайной стали видны красные всадники на красных конях, красные знамена, трепещущие на ветру, горделиво вышагивающая красная пехота. И мне показалось, что вот-вот грянут трубы и бросят их всех в битву. И я знала - именно это видит Саша. Но я могла лишь гадать, кто эти люди, а он знал.
Знал.
Потому, что лицо его озарила улыбка, приправленная блеском слез в глазах, и он, наконец, решился сказать.
Он тихо, но уверенно выдохнул, утрамбованный легкими воздух и не поворачивая головы, сказал, словно обращаясь не к нам, а к кому-то там в дали.
- Ты не поймешь. Сейчас не поймешь. Но верю, что когда-нибудь знание придет к тебе и ты простишь.
Мое сердце сжалось в тугой ком и сразу стало тяжело дышать. Я захотела вскочить и закричать, что бы прервать этот похоронный монолог, защититься от этих слов, но они, одно за другим, вбивали меня в стул, не позволяя пошевелиться.
И лишь слезы проступили в глазах огромными набухающими каплями.
- я обещал не уходить. Но еще раньше я дал клятву, которая превыше всего. Я не хочу покидать тебя, но клятва сильнее обещаний. Долг требует оплаты. И я исполню его. Я не могу пообещать и поклясться, что вернусь. Но в силах дать другую клятву. Именем Всевышнего, если я буду жив, я вернусь. Любить буду даже после смерти. Я сказал, ОН услышал!
С каждым словом откуда-то издалека доносились глухие удары, словно заколачивали крышку гроба. Я закричала, но ни звука не сорвалось с моих губ, лишь мир перевернулся и умер внутри меня. А звуки ударов приближались и становились все громче. Они дошли до дверей класса и замерли с его последними словами. Тот к кому он обращался услышал.
Все в страхе повернулись к двери, которая тихо щелкнув, открылась
В дверном проеме стоял человек. На нем был шлем, кольчуга, на поясе висел меч. Он замер на мгновение, и лишь глаза блестели в прорези шлема.
Мы замерли, опутанные страхом и нереальностью происходящего. Я успела посмотреть на Сашу.
Он уже развернулся к двери лицом, не разнимая скрещенных рук и напрягся, пожирая взглядом вошедшего.
Воздух застонал, пронзаемый взглядами.
Мгновение превратилось в вечность.
И тогда воин снял шлем.
Густая грива иссиня-черных волос упала на его плечи.
Саша улыбнулся и сделав несколько шагов к незнакомому нам воину, заключил его в объятья.
- Айо! Это ты, Айо! - воскликнул он.
И я увидела, что его волосы, тоже черные как ночь, уже достигли плеч.
***
Удары, которые слышала я оказались шагами.
Шагами человека, пришедшего изменить мою жизнь. Но я не знала, разрушит он меня, отобрав то, что мне дорого или это лишь новая ступенька, которую необходимо преодолеть.
Что он принес в этот мир? Чего он хочет?
Вопросы.
Десятки вопросов мучали меня, а ответы терялись вдали, обостряя мое восприятие, терзая мои чувства.
Объятия разжались и Саша отстранился, вернувшись к своему столу. Радость сменилась тревогой, ясность взгляда вновь сменилась опасным прищуром. Словно он не знал, кого встретил друга или врага.
Он скрестил руки на груди и тихим властным голосом спросил:
- Зачем ты явился ко мне, Айо? Что нужно тебе от Изгнанного?
Айо немного растерялся и виновато посмотрел на Сашу.
- Я пришел не Изгнанному. Я пришел к своему вождю, я пришел к своему князю, повелителю Беневента.
Что-то страшное стояло между этими двумя мужчинами. Некая не понятная мне, страшная тайна, тайна, которая может из лучших друзей сделать врагов.
Они стояли друг напротив друга. Один в воинском доспехе, с заметными вмятинами и царапинами, следами ужасных ударов. И второй, со скрещенными на груди руками, в черном строгом костюме, который в клубах красного тумана, заполнившего казалось все вокруг, проступал очертаниями старого пыльного доспеха.
Они стояли жадно пожирая друг друга глазами, и молнии блистали в их зрачках страшными вспышками.
- Сам ли ты пришел ко мне, старший гетайр первой сотни Серого легиона Айо? Или ты был прислан Советом Беневента? Если ты пришел сам, я выслушаю тебя. Если тебя прислали они, то можешь вернуться и передать, что не нашел Изгнанного.
Страшной болью звучали эти слова.
Болью и ненавистью.
Кто же прислал тебя незнакомый мне, Айо? Кто? Я тоже хотела услышать ответ.
- Меня прислал Совет и жители вольного города Беневента. Но я пришел к тебе сам, и по своей воле тоже. Ты можешь выслушать меня или прогнать. Но знай, три сотни людей я уже потерял, идя к тебе, и три сотни ждут тебя, что бы проводить на землю Италии, где вражеские армии уже топчут земли Беневента.
Словно что-то хрустнуло и сломалось в сашиной душе. Он дернулся от невидимого удара и оперся на крышку стола правой рукой. Он посмотрел на меня, посмотрел впервые сегодня не отводя взгляда прямо в глаза. Посмотрел виноватым грустным взглядом, словно лишился последней надежды, словно у него не осталось никакого выбора. И я поняла, что он действительно скоро покинет меня, покинет надолго, если не навсегда.
Но также я поняла, что так надо, так предначертано и он не может поступить иначе, не предав самого себя. Я поняла, что должна отпустить его в другой таинственный мир, что бы он остался моим. Но твердо решила, что последую за ним, еще не зная как, но я буду рядом и только рядом.
Саша сел на стул , еще раз измерив Айо взглядом.
- Говори, Айо, старший гетайр! Я буду слушать!
***
Айо кивнул и поспешил ко мне, проходя между рядами парт, и если он и удивился тому, что он видит детей, а они видят его, то не подал виду.
И пока он шел, я смотрел и вспоминал, смотрел, радовался и обливал душу кровью. Это был действительно Айо. Старший гетайр первой сотни Серого легиона Беневента. Единственный выживший, единственный оставшийся, единственный понявший меня после той страшной битвы, где погиб весь его легион. Понявший, но не простивший. Он должен был стать легатом и набрать новый легион, но отказался, оставшись старшим гетайром. Предпочтя свой серый, помятый доспех - коринфский шлем, кольчужный линоторакс, копис в потертых ножных- красно-белому плащу легата. Он и сейчас был в нем, в своем сером доспехе, который был напоминанием и укором мне за три тысячи погибших под стенами Беневента.
Непростивший пришел за помощью к Изгнанному и Непрощенномц.
- Я буду слушать, Айо! - повторил я.
И старший гетайр, остановившись подле меня, отчеканил, словно не было битвы, не было изгнания, не было боли и вины. Он, старший гетайр, докладывал своему князю.
Слезы стояли в моих глазах, и я надеялся, что он не видит их. И он, я знали, что я вновь отправил бы Серый легион на смерть, как сделал когда-то. Ибо так было надо. Но теперь я пошел бы с ним, что бы лечь рядом в землю, сраженным мечами Пришедших из-за гор и не чувствовать своей вины, не молить каждый день о прощении.
- Они вновь спустились с гор, и идут по восточной дороге на юг.
И война вновь распростерла надо мной свои черные, окровавленные крылья, такие возбуждающие, такие будоражащие, такие восхитительно опасные.
***
- Они вновь спустились с гор, и идут по восточной дороге на юг. Они уверены в себе и не торопятся, грабя все по дороге тщательно и основательно. Они не спешат, их много - десятки тысяч. Но мы не знаем сколько точно.
- Почему? Где тарентинцы? Их нужно задержать. С такими обозами они уязвимы. Каждый день тревожить, нападать. Даже если они уже у Сены, то их можно задержать на недели две. Успеют подойти туски, рамны и оски. Потом их можно встретить в открытом бою и разбить. После чего подойдут армии Юга изавершат разгром, будут гнать их Падана и дальше за горы.
- Армии тусков и рамнов выступили на их стороне. Тарентинцы сдерживают их движение на переправах Вольтурна. На Юге собирают армии, но мы не знаем против кого они обратят свое оружие. Гречишки южного берега не забыли князя Беневента.
- Сколько собрали войск?
- Красный, Синий, Черный легионы. Серый формируется, но не достигнет полного состава. 10-12 тысяч через два-три дня. Кавалерия вся в седлах, пять тысяч всадников. Все остальные на юге и островах.
- Они не успеют. Сколько рамнов и тусков?
- Почти 20 тысяч пехоты и 3 тысячи всадников.
- Очень хорошо. Их конница слаба. Где совет собирается встретить их?
- Тарентинцы отступают на юг. Вдоль холмов, к Кавдинскому ущелью. Мы ждем, что они пойдут следом, а не на север.
- Да все верно. Они захотят уничтожить Беневент сами. Нужно любой ценой не позволить им соединиться с Пришедшими с гор. Мы... Вы должны разбить тусков и собак-рамнов, как угодно, но должны, и тогда весь Юг вернется под наши... ваши знамена. Тогда можно встретить Пришедших где-нибудь в землях сабеллов.
- Мой князь, мы надеялись, что ты возглавишь армию.
- Что бы мне разрешили вернуться? Простили? А если Красный или Черный легион лягут в бою ради победы? Что тогда? Ты молчишь, Айо? Ты молчишь!
- Мой князь!
- Я приду, Айо! Несмотря ни на что! Это мой мир, это мой город, это мой народ, Айо! Я приду, но не знаю останусь ли, даже если меня простят. Иногда, Айо, проще погибнуть в бою, чем смотреть в лица людей. Ты это знаешь.
- Я знаю, мой князь.
- Но сразу нужно разбить рамнов и тусков. Но еще раньше, Айо, нужно вернуться. Это не просто.
- Нас триста! И с нами ты, мой князь!
- Тогда поспешим, старший гетайр! Мой доспех?
- Он здесь, мой князь!
- Пока еще рано. Я одену твой. Доспех Серого легиона. Иди, Айо, строй людей. Триста... Лакедемоняне... А ведь они были не одни. Строй людей! Мы вернемся! Я вернусь! Бейте в бубны, танцуйте, смейтесь! Я не люблю, когда плачут!
- Слушаюсь, мой князь!
***
Они говорили не громко, но в классе стояла мертвая тишина и все мы слышали каждое слово. Каждый звук, издаваемый ртами и легкими этих двух людей, для которых война давно стала частью жизни. Но я знала, чувствовала, что смысл этой войны для них был не в смерти, не в простой победе над врагом. В чем-то ином. Они оба любят и ненавидят войну. Любят подвиг, любят упоение боем, но ненавидят смерть, боль и ужас, вечных спутников войны.
Их звала родина, звал долг. И они собирались идти до конца, до тех пор пока война не завершиться.
Мужество, обреченных творить зло, которого они не хотят.
Слабость, обреченных приносить боль и страдание другим.
Айо склонился, приложив руку к груди, и молча вышел.
Саша остался. Он уже не был похож на того учителя и человека, которого мы все знали. Длинные, черные волосы, которые он раньше всегда коротко подстригал. Костюм, сменился на серый кольчужный доспех.
Но почему-то уже никого не удивляли произошедшие в его облике перемены. Вот только назвать его Сашей уже было тяжело, хотя я понимала и чувствовала, что он остался внутри прежним.
Проводив взглядом Айо, князь посмотрел на нас и улыбнулся. Улыбка получилась какой-то неудачной, слишком грустной, но в то же время искренней.
- Я хочу с вами всеми попрощаться. Мне пора уходить, но уйти ничего вам не сказав я тоже не могу. Не бойтесь, это не массовый психоз, все действительно так. В мире много удивительного и непонятного, но правда, честь, добро, долг и любовь неизменимы. Будьте всегда собой. Когда отказывает разум, следуйте зову своего сердца.
Он умолк, тяжело вздохнув. И пошел к дверям.
Красный туман был уже таким густым, заполнив весь класс, что его фигуру было плохо видно даже на расстоянии вытянутой руки.
В дверях он замер и обернулся:
- Я не знаю, почему вам дано право видеть то, что здесь происходит, но видно так суждено. Скорее всего вы так же увидите как мы будем уходить. Но не бойтесь, это не ваш бой. Просто не выходите на улицу. На всякий случай.
Мгновение он колебался, а потом быстро подошел ко мне, запустил руку в мои волосы и ласково погладил, а потом исчез, словно растворился. И лишь колыхающийся туман указывал путь, которым он прошел.
Я смотрела на эти колышащиеся клубы, ощущая его пальцы на своей коже, теплоту, которую он успел оставить напоследок, надежду, которую он подарил - увидеть его еще раз.
А потом, я пошла за ним следом, через туман...
***
Айо был очень быстр. Я лишь успел спуститься с третьего этажа в холл, а он уже возвращался. На нем был уже другой доспех, а в руках он нес свой старый шлем. Коринфский, с узкими прорезями для глаз, покрытый серой краской с длинным гребнем из конского волоса. Он протянул его мне, и пальцы мои приняли тяжелую бронзу, согретую человеческими руками.
- Воины ждут, мой князь.
- Хорошо. Я доволен, Айо.
Мы вышли под открытое небо, которое было скрыто красным туманом, уже столь густым, что не было видно солнца. Но я знал, это не надолго. Лишь отдам приказ и мы двинемся в обратный путь и он отступит, открыв другой мир, мир моей второй родины.
Они стояли ровным строем, в боевых доспехах и молчали.
Молчание было грозным и пугающим.
Я был их вождем, я должен был их приветствовать. Мы шли в бой и сейчас я был лишь первым среди равных, а значит и говорить должен был первым.
- Я рад снова видеть вас, мои воины! Я рад, что снова могу вести вас в битву! На смерть! Ради Беневента!
Ответом мне был воинственный клич. Они приняли меня, своего вождя.
Айо подошел к строю и занял место в первом ряду.
Мне оставалось только присоединиться к этим юнцам, потому что среди них только Айо был настоящим воином, остальные были лишь эфебами, не достигшими восемнадцати лет. Я видел это по щитам, по доспехам. Мне предстояло вести в бой детей, которых привел Айо. Видимо у него не было выбора - все взрослые уже маршировали к Кавдину.
Я обернулся и увидел сотни детских лиц в окнах школы. Они не знали, что сейчас на их глазах будут умирать такие же дети. И слава Всевышнему, что не знали.
И тогда я понял, что Айо простил мне, то что я не мог простить сам себе. Он уже потерял триста из них, и нам вдвоем предстояло потерять еще десятки из них. Простим ли мы себя после этого?
Ответить самому себе я боялся и не успевал.
И тогда я просто занял место в строю, справа от Айо, крайним справа в первом ряду, место вождя.
- Вперед, желудки! - весело крикнул Айо.
- Мы возвращаемся! - добавил я.
И пелену красного тумана сорвало куда-то в сторону, открывая нам ярко голубое небо, украшенное перистыми облаками.
И только солнце пока еще оставалось черным.
***
Окно.
Это было всего лишь окно. Стеклянная пластина в деревянной раме, вмурованная в бетон. Но оно было преградой, которая отделяла меня от него. И я не стала терпеть эту невыносимую муку, я рванула ставни, освобождая их из пазов и впустила воздух внутрь.
Теперь я могла видеть, слышать. Все то, что он говорил и делал. За моей спиной уже стояли десятки людей, но никто не посмел оспорить мое место у раскрытого окна. И я почувствовала, что они бояться подойти ближе не из-за того, что происходило за окном. Они боялись меня. И я действительно готова была биться за свое право, право быть у окна, права видеть битву за другой мир, право чувствовать, что он близко.
Саша стоял у двери, на ступеньках. Рядом стоял Айо.
Они возвышались над ровным строем металла. Желто-золотистые панцири, сверкающие шлемы с длинными черными гривами, огромные в полроста щиты с оскалом змееголовых медуз и длинный лес копий с хищными наконечниками.
Я вспомнила что их триста человек. Но я не знала сколько это и мне казалось, что их много. Они были такими красивыми, такими грозными в своем замершем молчании.
За секунду до, я поняла, что они могут быть и прекрасно страшными.
А потом они ударили щитами о копья и закричали.
Закричали так громко, что многие из нас, тех кто смотрел на них с безопасной высоты этажей, упали на колени.
Воины кричали, гремя оружием о щиты, сотрясая воздух копьями, они приветствовали своего вождя. И я вдруг поняла, почему в битвах страх уходит, просачивается словно сквозь песок. Сила такого крика сотворяла толстое покрывало некой безумной эйфории, какого-то опьянения.
Эхо крика отражалось от стен домов, заполняя все вокруг силой и уверенностью. Словно вбивая в мозги - на смерть! На смерть!
Воздух дрожал, вибрировал.
А когда крик стих...
Порыв ветра одним мощным рывком унес красный туман. Открылось высокое, бесконечно прекрасное небо. Громады домов потеряли свою форму, превратившись в некие огромные валуны с десятками оконных проемов.
Переход между мирами начался.
И начался бой.
Две армии сошлись на каменистой пустыне междумирья. И я поняла как же их на самом деле мало, этих воинов со щитами, где силились убить врага взглядом змееголовые медузы. И, Господи! как же много врагов!
Две армии сошлись и стали терзать друг друга, рвать на части.
Из-за шума железа не было слышно криков, но я видела, что они кричали. Кричали, нанося удар, выбрасывая жала копий вперед, кричали, принимая острую сталь в свою плоть, когда не спасали щиты. Кричали, умирая.
***
Они появились как всегда неожиданно, возникая из воздуха в нескольких десятках шагов перед строем. Невысокие худые, словно скелеты обтянутые кожей, почти без доспехов с длинными кривыми ножами, щитами-пельтами и кучей дротиков в маленьких мохнатых лапах.
- Воздух! - крикнул Айо. Я не мешал ему, это был его отряд. Мне лишь оставалось выполнять команды.
Все мы бросились на одно колено, закрываясь гоплонами, успев на мгновение раньше, чем ливень метательным копий щедро осыпал нас деревянными каплями со стальными наконечниками. Он часто-часто застучал по щитам, стараясь найти хоть какую-нибудь лазейку, ужалить и убить.
Стук стих, и я успел осмотреться, возле меня убитых вроде не было.
- Строй!
Мы вскочили, смыкая щиты и снова вовремя, что бы принять в них удар наскочивших врагов. Копья заработали с бешенной скоростью, пронзая бесившихся перед нашим строем врагов, укладывая их в мертвый завал одного за другим. Первый и второй ряд больше держали натиск, стараясь не попасть под удары противника, так что кровавую жатву собирали больше третий и четвертый ряды.
Нас было мало, что бы сформировать настоящую фалангу, но Айо успел построить эфебов между двумя домами, которые медленно превращались в две уродливые скалы. По четыре человека в шеренге, но этого хватало что бы сдержать плохо вооруженного врага. Просто врагов было очень много.
Очень скоро завал из тел стал мешать настолько, что им пришлось отойти. Но это была лишь небольшая передышка. Первый наскок обошелся уродцам дорого и они решили взять нас измором. Ливень дротиков вновь обрушился на наши щиты. Но и я, и Айо понимали что так они просто удерживают нас на месте, что бы обойти сзади и забросать копьями в спины. Нас было мало и мы не могли развернуть фалангу в обе стороны.
Айо повернулся ко мне, удерживая щит на головой. Я видел в его глазах вопрос. Он знал ответ, но не решался. Атаковать, вперед! Смести их ударом! Распластать по этой голой равнине! Мы тяжелее, мы лучше вооружены, мы лучше защищены! Они легче и быстрее, но эфебы молоды, на них не давит груз прожитых лет. Они должны справиться, должны быть такими же быстрыми. Они должны суметь. Иначе смерть! Многие погибнут! Но только так, пожертвовав многими, можно спасти остальных.
И кроме того, с ними был я.
Я кивнул Айо. Командуй! Пора!
- Впере-е-е-д! - крик старшего гетайра оглушал. Эхо не успело еще повторить его приказ, как я уже вскочил на вал мертвецов и метнул тяжелое боевое копье в гущу врагов. Вторым движением я выхватил кривой копис из ножен и рванулся вниз.
Удар в стоящих был страшен. Нескольких уродцев я просто сбил с ног, скорее всего переломав кости. Еще одному я размозжил лицевые кости ударом кромки щита - в бою не бывает подлых приемов.
А за спиной нарастал рев эфебов Беневента, схватившихся с врагом.
И не задерживаясь я шагнул вперед, круша черепа, отсекая руки, прокалывая худые тела. Я был быстрее, сильнее. Я был страшен. Я должен был убивать, убивать страшно, кроваво, сея ужас, уничтожая врага еще до смертельного удара. Так я спасал молодые жизни своих воинов, своих детей. Каждым ударом меча и щита я спасал чью-то жизнь. Враг, скованный страхом, скованный ужасом, имя которому было - я, должен был сломаться, не выдержать.
И они не выдержали. Они дрогнули и побежали.
А дальше была погоня. И резня...
Айо, умница, Айо, очень скоро остановил эфебов. Нам нужна была победа, а не разгром, не уничтожение врага, а возможность пройти. Пройти домой.
Домой.
Где ждали. Ждали нашей помощи. Ждали, что мы придем. Что приду я.
И я шел. Я, князь Беневента, полубог того мира. Я шел.
Я возвращался. Через кровь, через смерть...смерть других.
***
Воины уходили.
Их осталось так мало после боя и они торопились уйти.
Один за одним они растворялись, таяли в воздухе, исчезая из виду. Последними ушли Айо и Саша.
Я заворожено смотрела им вслед, в пустоту, а потом медленно стала спускаться вниз. Я не могла стереть из памяти картину того, как Саша убивал. Быстро, страшно, хладнокровно, не колеблясь ни мгновения. Я пыталась понять за что я полюбила его, что будет с этой любовью дальше, после всего, что я видела. Я не знала, что делать дальше. Хотела только увидеть его и спросить. Просто услышать его ответ, кто же он на самом деле?
Все давно уже вышли на улицу и стояли, боясь подойти к грудам тел, что лежали на земле. Наконец кто-то дотронулся до копья, торчащего из земли, а не груди одного из мертвецов. Но рука проскользнула сквозь древко, которое сразу же стало прозрачным, а потом исчезло, рассыпавшись искрящейся пылью, которую унес ветер.
И одно за другим, от каждого неосуществленного прикосновения. Исчезали доспехи, оружие, а потом стали исчезать тела.
Я шла между еще оставшимися телами, осторожно обходя их, что бы не рассыпать их искрящейся пылью. Я старалась найти, то место, куда ушли воины, ведомые Айо и Сашей, но не находила. Словно и не было этого места и никогда не существовало.
В отчаянии, я присела на корточки, обхватив колени руками, слезинки стали стекать из краешков глаз теплыми горошинами и падать в пыль каменистой пустыни, которая стремительно превращалась в асфальт улицы.
Черное солнце стало менять свой цвет, становясь светлей.
Переход завершался. Связь миров рвалась.
Прямо возле меня лежал шлем. Золотистый, сверкающий с огромным черным гребнем. Я протянула руку, ожидая, что она проткнет его насквозь и воздух наполниться мертвой пылью. Но пальцы наткнулись на жесткие волоски гребня и я больно укололась. Это было так неожиданно, что я отдернула руку.
Но лишь на мгновение, пока не поняла, что нашла исчезающий путь. Я схватила тяжелый шлем и обернулась. Улица исчезла, исчезла школа и сотни людей, вокруг была голая каменистая пустыня, утыканная обломками гигантских скал.
И я пошла вперед, уверенная, что иду правильно.
Пошла, что бы найти Сашу и спросить у него, кто же он? Что значит для него любовь и смерть, смерть и любовь?
***
- Сколько? Сколько осталось? Не говори сколько погибло, Айо. Скажи сколько осталось.
- Чуть больше сотни. Так мало!
- Значит всего из шести сотен, ты... мы потеряли пять.
- Так много!
- И все лишь ради того, что бы вернуть в Беневент одного человека, Айо? Один на пять сотен. Не слишком ли велик размен? Я того стою, Айо? Я того стою?
- Князь, я...
- Вы сами сделали этот выбор, Айо. Сами. Но я заплачу за эту разницу, за каждую лишнюю жизнь. Я расплачусь сам. Я беру их кровь на себя. Не плачь, воины не плачут, Айо.
- Я помню, князь. Воины огорчаются.
- Вот и хорошо. Мы все еще оплатим свой долг. Впереди много битв, Айо. И много смертей. И быть может и нас, Айо, ждет эта встреча. Тогда и расплатимся за все. За все.
***
Врата миров.
Путь между ними каждому ставит свою преграду, свое испытание. Кто достоин и кто не достоин пройти? Каждому приходится решать это по-разному.
Триста воинов столкнулись с армией и им пришлось побеждать, что бы получить право пройти. Одни выжили и продолжили свой путь, другие погибли, став платой за этот Путь.
Я поняла это когда увидела свое испытание.
Я тоже должна была оплатить свой путь.
Почти у самых моих ног неожиданно вспыхнула яркая, изрезанная узорами, линия. Она блестела так сильно, что было не ясно нарисована она или свет пробивается прямо из-под земли. Я остановилась перед ней и замерла, не понимая, что это и что делать дальше.
- Ни шагу дальше, путница! Если хочешь жить! - голос загремел словно ниоткуда, заполняя все пространство металлическим звоном.
Я подняла голову вверх, оторвав взор от линии, и увидела.
Существо сидело на скале, отгороженной от меня полосой света. Внизу под скалой лежали груды костей, выбеленные ветром и песком.
Сфинкс.
Совсем как в мифе про Эдипа. Сверху прекрасная женщина с длинными темными волосами, слегка завивающимися к концам. Обнаженное смуглое тело с плавными изгибами, небольшие острые груди, длинные тонкие руки. Строгие черты лица, чуть выступающие скулы, острый хищный нос, тонкие губы. Ровные острые маленькие зубы. И карий прищур глаз. А снизу - огромное желто-песочное тело львицы. Могучее, завораживающее своей силой, стремительностью. Тонкий изгибающийся хвост, со свистом рассекающий воздух.
В передних лапах львицы существо держало человеческое тело. Точнее мне казалось, что человеческое. Головы и верхней части груди уже не было. Из оставшегося разодранного куска мяса безвольно торчали, свисая вниз остатки ног и рук. А слегка перемазанный кровью рот сфинкса говорил о том, что я прервала трапезу.