Ракута Андрей Александрович : другие произведения.

Мерзлые уши

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман "Мерзлые уши" - реализм, мистика, научная фантастика, детектив, исторические приключения и ужасы в одном флаконе. И все это с юмором! Мурманский гитарист Генка Строганов вмсете с друзьями мечтает о всемирной славе. Другой герой романа, Сашка Балашов, не дождавшись славы, кончает жизнь самоубийством. После собственных похорон он вдруг обнаруживает, что может вступать в контакт с живыми друзьями... Что из этого выйдет - читатель узнает, прочитав роман.
  Мурманское областное книжное издательство, 2004
  ISBN 5-85510-284-X
  
  
  
  Дело было так...
  
  В начале четвертого утра я создал документ и набил предложение: "У центрального входа на мурмашинское кладбище раздался злобный скрежет тормозных колодок". Потом было второе предложение, третье, потом... прошло четыре года.
  Я много раз завершал свой роман, с трудом заставлял себя его перечитывать, а перечитывая, переписывал главы снова и снова.
  Все эти годы в мозгу происходили необратимые эволюционные сдвиги. С книгой творилось то же самое. В результате неизменным в ней осталось лишь первое предложение первой главы...
  Я любил свою книгу, ненавидел, снова любил и снова ненавидел - это как с ромашкой: любит - не любит, только там лепестки, а тут страницы. Все закончилось на "любит". И я счастлив предложить "Мерзлые уши" вашему вниманию.
  
  С искренним уважением автор
  
  
  
   МЕРЗЛЫЕ УШИ
  
  
  
  Холодной злобою полна
  Передо мной стоит Она.
  Устало приоткрыты вежды -
  Там лед и ни искры надежды...
  
  Глава номер 1 (посвящается аккорду Am на пятом ладу)
  
  У центрального входа на мурмашинское кладбище раздался злобный скрежет тормозных колодок. Едва не размазав по мокрому бетону одинокую тощую старушку, в паре сантиметров от нее остановился разрисованный черепами микроавтобус. Из него вывалилось четверо нетрезвых парней. Судя по пропитым рожам, им было далеко за тридцать. Длинные с проседью волосы, одинаковые прошипованные косухи и потертые, драные джинсы выдавали в них рокеров старой закваски.
  Сквозь открытую дверь автомобиля на тихие кладбищенские просторы, раскинувшиеся между древним городом Колой и поселком Мурмаши, рушилась термоядерная мощь магнитофонных динамиков.
  Несколько минут парни о чем-то яростно спорили, пытаясь перекричать зубодробительные навороты металлических пассажей. Потом двое снова влезли в машину. Вскоре из ее брюха мрачной неизбежностью выполз открытый гроб. Мокнущие под дождем друзья подхватили его и бережно, словно колыбель со спящим младенцем, опустили на холодный бетон.
  За происходящим жадно наблюдала любопытная старушенция.
   В глубоком нестандартном гробу покоился длинноволосый мертвец в такой же косухе и джинсах. Рядом с ним, словно любимая женщина, растянулась черная бас-гитара, в ногах мокро блестели бутылки с водкой. Татуированные руки усопшего туго стягивала тонкая бечевка. В остальном же он мало чем отличался от живых товарищей по команде. Парни все еще не могли поверить, что музыкальные пальцы мертвого друга больше никогда не коснутся серебряных струн побитого "Джексона".
   Они достали из гроба четыре бутылки. Накрыли его крышкой, а сами схоронились от дождя в микроавтобусе.
  Пока готовилась закусь, угрюмый вокалист Ярик степенно разлил по стаканам. Зачем-то распахнул дверь и высунулся наружу. На воздухе все еще мокла сгорбленная незнакомка. Ее черное до пят одеяние удачно сочеталось с матерчатой обивкой гроба.
   - Снегурочка! Скачи в стойло, пока придатки не гавкнулись! - гаркнул Ярик и галантно протянул лапы, унизанные мощными серебряными гайками с дьявольской символикой.
  Неустрашимая бабка будто того и ждала. Не корча из себя невинность, она рьяно приняла приглашение.
   - Успеешь еще среди скелетов натусоваться, - пообещал вокалист и, зашвырнув бабку в салон, захлопнул дверь.
  Ярик вырубил магнитофон. В прокуренном салоне воцарилась торжественная тишина.
   Слово взял узкоглазый барабанщик Киргиз и затараторил скороговоркой:
   - Что, братцы, тут говорить, обидно. Не дотянул Сашка до третьего тысячелетия. Остались мы без басиста...
  - И что теперь наш э-э-э... краснознаменный
  треш-металлический коллектив без Сашки, - перебил Перилл. - Вместе мы были группа "ДУПЛО", хотя и недействующая, но команда. Что-то вроде э-э-э... танка с лопнувшей гусеницей - ехать не может, зато готов выстрелить в любой момент. И вот этот покалеченный танк лишился снарядов. Мощная техника стала бесполезной железякой. Теперь мы факшысиськи никчемное стадо алкоголиков.
   - С громким названием, - буркнул Ярик.
   - Такого парня потеряли, блин, из-за рыжей стервы. Упокой, Господи, его душу. Аминь! - выпалил Киргиз и скорбно склонил мокрую голову к столу.
  Парни выпили. Наступила тяжелая пауза. Ярик чиркнул спичкой. Музыканты по очереди прикурили. В глазах у каждого при этом вспыхнули и исчезли мокрые искры вселенской скорби. После нескольких затяжек дымный салон превратился в раскочегаренную по-черному баню. В свинцовой атмосфере занудила приблудная муха. Ее густой траурный бас вплелся в колыбельную песнь шуршащего по крыше дождя. Очертив пару кругов над нетронутой закусью, муха ринулась штурмовать дверное стекло. После десятка неудачных попыток она в раздумье замерла на его влажной поверхности.
  Киргиз машинально сцапал муху в ладонь и, широко распахнув дверь, выпустил на волю. Бодрящая волна чистого воздуха захлестнула душный салон и наполнила кислородом прокуренные легкие.
  - Да, люди, творите добро! - лениво произнес Перилл, вышвыривая окурок из машины. - Этот глоток осенней свежести э-э-э... своего рода награда за проявленное Киргизом милосердие.
  Ярик вновь наполнил стаканы. Киргиз задраил салон, быстро облизал майонез с черной конской гривы, протер рукавом глаза и схватил стакан.
  - Самоубийцам, говорят, прямая дорога в ад, - тарахтел он, - так что с этой потаскухой на одном костре гореть будут. - Парни согласно закивали. - Думал хоть так от Светки слинять, сердешный. Она Сашке и в преисподней даст
  жару. Ну, вздрогнули!
  
  * * *
  
  
  В кареглазом прицеле Светки Сашка Балашов обозначился во второй половине 80-х, когда в Мурманске стало набирать силу организованное роковое движение. В те далекие годы обезбашенную комсомолку по пьяной лавочке, да и просто от скуки, потягивал весь мурманский рок-клуб. Из всей музыкальной тусовки лишь целомудренный Санек оставался неохваченным ее плотоядной страстью. Нахрапистые попытки рыжеволосой нахалки утащить Сашку за кулисы, в мужской туалет, на лестничную клетку или чердак вдребезги разбивались о равнодушный взгляд басиста. Ненасытную пиявку этот факт по-первости удивлял, затем начал раздражать и, наконец, перерос в здоровую спортивную злость.
  И вот однажды на рок-клуб тысячетонной кувалдой обрушилась весть, что Сашка и Светлана подали заявление в загс. Каким образом она добилась расположения басиста, для музыкантов навеки осталось мистической головоломкой. Однако Светка по-прежнему никому не отказывала, что само по себе было уже отрадно, а тут еще и серьезный повод для халявного гульбища появился, что и вовсе никогда нелишне.
  Свадьбу забульбенили дней на десять. Невеста блистала по полной программе. Довольны остались все, за исключением разве что жениха.
  Ну, ничего не попишешь, дело сделано. И уже через пару лет на руках у супругов истерично орали два полуголодных дитяти. Чтобы не погубить потомство и не загнуться самим, супруги благополучно сбагрили деток в Воронеж к Светкиным родителям. Басист занялся косметическими ремонтами квартир. Его жена, определившись по купеческой части, зачастила в соседнюю Норвегию торговать матрешками, водкой и сигаретами. В один прекрасный миг Сашка осознал, что торговля не ограничивается только этим перечнем. Уж больно несоразмерным было количество привозимых из Норвегии крон даже с десятикратной стоимостью экспортируемого товара. Но поскольку финансовое благополучие семьи целиком зависело от поездок супруги, то Сашке ничего не оставалось, как засунуть свое осознание глубокоглубоко в подсознание. Зато у него отпала нужда в осточертевших ремонтах. Из свободного времени образовалась гигантская черная дыра, куда фанатично засасывались бес конечные репетиции в составе группы "ДУПЛО", попойки и гастроли по всем отстойным площадкам Кольского полуострова. Пока в мечтах рокеров теплилась надежда научить московских и лондонских щенков играть настоящий рок-н-ролл, дела в команде шли нормально. Но шли дела - шли и годы. За двенадцать лет существования краснознаменного коллектива "ДУПЛО" Кольский гранит мягче не стал, Москва от Мурманска не отдалилась, а Лондон не приблизился. Постепенно звездные мечты разбились у кого о семейные проблемы, у кого о немилосердную лень, у кого о тяжелую алкогольную зависимость.
  Последние два года парни собирались только для того, чтобы с упоением прослушать запись своего единственного альбома "Дупломания-1", порассуждать о собственной крутизне, затем, зубоскаля, перемолоть кости всем восходящим звездам на небосклоне трэш-металла и вусмерть нарезаться горькой водовки.
  Вскоре и эти сборища остались в прошлом.
  По причине сытого безделья Сашка стал пристальнее приглядываться к жене. Из последнего вояжа еще непротрезвевшая супруга вернулась с засосами, которых не было разве что на пятках. У запертого подсознания прорвало клапан, и скрытые в нем терзания о моральном облике Светки на сей раз стали зримыми и осязаемыми.
  Однажды Светка, как всегда, укатила на заработки, а Сашка, как всегда, пил горькую в полном одиночестве. Взгляд его мутный по мере пития все чаще и дольше задерживался на газовой плите...
  Когда запах пропана растревожил соседей, те набрали "04". Приехавшие по звонку работники горгаза взломали дверь и обнаружили на кухне труп с волосатой головой в духовке.
  
  * * *
  
  
   Парни выпили. На старые дрожжи быстро захорошело. Ярик налил еще.
  - Э-э-э... да пока Светка до Сашки доберется, она еще много кровушки из нашего брата выжрет, - резюмировал повеселевший гитарист Перилл. - У них, потаскух, э-э-э... до гробовой доски наше хозяйство поперек лба стоит, - он сгреб в охапку сидевшую рядом старуху и усадил на колени. - Правильно я говорю, зайка? Да ты закусывай, - поднес ей к выцветшим губам упругий соленый огурец, - открывай рот. Блин, э-э-э... да у тебя и кусать-то нечем.
   -Та чиво мне кусать-та? - Зайка потрогала парня за спутанную шевелюру. - Я всю жисть их тока облизываю.
  Микроавтобус содрогнулся от молодецкого хохота. Разбитная старуха, оказавшись в центре внимания сразу четверых кавалеров, кокетливо закинула ногу на ногу, едва не смахнув стоптанной обувкой драгоценную поллитровку.
  - Чуть не свалила, ой, - она поспешно стянула с головы черную в блестках косынку и потянулась к стакану.
  Ярик снова налил и врубил музыку. О покойнике больше не говорили. Киргиз и второй гитарист Генка Страус начали попеременно загибать анекдоты на фривольную тему. Трясущийся от смеха Ярик лил не столько в стаканы, сколько на собственные штаны.
  По мере насыщения алкоголем в Перилле пробуждался эстетствующий извращенец.
  - А что, Зайка, не пойти ли нам э-э-э... на заднее кресло, - он сгреб кладбищенскую гетеру в охапку. - Зацелую до смерти.
   - Тибе чиво, аднаво пакойничка мала?
  - И то верно, - согласился Перилл, убирая Зайку с колен. - Надо бы Сашку э-э-э... похоронить.
  Осоловевшая компания вывалилась из микроавтобуса.
  Дождь усилился. Дул ледяной, порывистый ветер. Подавляя желание достать из гроба еще пару бутылок и, плюнув на похороны, снова вернуться в теплый салон, парни взвалили ящик на плечи. Трое из музыкантов вынуждены были стать на полусогнутые, чтобы равномерно распределить тяжесть между собой и низкорослым, почти как все барабанщики, Киргизом.
  Спотыкаясь и поскальзываясь на раскисшей почве, парни ломанулись вперед, тараня мокрые березовые кусты и лавируя между оградками. Замыкала похоронный марш-бросок шустро семенящая старушенция.
  Она прижимала к груди объемный полиэтиленовый пакет с закуской и при этом еще умудрялась что-то жевать. Стремительная траурная процессия, все набирая темп, стала походить на взбесившегося слона, проламывающегося сквозь джунгли. Киргиз, внезапно заметив свежевырытую могилу, инстинктивно уперся каблуками в глинистую почву.
  - Сто-о-о-й!
  Но было поздно. Бегущий рядом Ярик, потеряв опору,
  по-английски тихо сгинул в земляной пасти. Тяжеленный гроб, скользнув по плечу Киргиза, рухнул поперек ямы.
   Придя в себя, музыканты оттащили гроб и тупо уставились на дно могилы. Подземные воды и торчащие из стен булыжники делали ее похожей на адский колодец, в недрах которого распластался их товарищ.
   Генка Страус вытащил из гроба бас-гитару и улегся на краю ямы.
   - Я его сейчас гитарой расшевелить попробую. Держите меня за ноги.
   Свесившись вниз, Генка принялся толочь Ярика как картофельное пюре. Через несколько минут тяжелый инструмент выскользнул из онемевшей руки.
   - Кажись, труба Ярику, - кряхтел Генка, выползая наружу. - Не повезло парню.
  На соседней могилке старушка суетливо раскладывала нарезанные еще в машине колбасу, хлеб и помидоры. Перепачканными трясущимися руками Генка сорвал пробку, разлил по стаканам, а полпузыря всучил бабуле. Растерянные и слегка протрезвевшие парни молча выпили.
   - Мало вам аднаво пакойничка, - хихикнула Зайка и присосалась к бутылке, словно вампир к прокушенному горлу.
   Обычно спокойный Перилл стремительно зачерпнул горсть мокрой земли и подлетел к старухе. Едва Зайка оторвалась от бутылки, он резко схватил ее за шею и с размаху залепил лицо грязью. Крохотная головка кладбищенской гетеры оказалась в удушливых тисках рокерских ладоней.
   - Ты с-с-с-с... - цедил сквозь зубы раскрасневшийся от
  напряжения гитарист, - да ты...
   Почуяв смерть, привыкшая к экстриму бабуся шарахнула бутылкой о гранитный памятник и вонзила острую розочку ему в промежность.
   - А-а! - Перилл рухнул на колени и с тяжелым завыванием уткнулся головой в грязь.
   Взрывной и опасный в гневе Киргиз вырвал из кучи земли здоровенный булыжник, ринулся к бабуле, но тут же, споткнувшись, растянулся на мокрой почве. Зайка, не теряя хладнокровия, подлетела к могиле, схватила пакет с остатками продуктов и шустрой ящерицей понеслась в кусты. Киргиз за ней.
  Тем временем Генка с трудом затащил истекающего кровью Перилла на крышку гроба. Оглянулся. Понял, что помощи ждать не от кого, и, тяжело кряхтя, потащил крышку волоком.
  Внезапно из кустов вылетел заляпанный грязью Киргиз:
   - Не, ну ты прикинь, да? - тяжело дышал он. - Ушла,
  блин, сволочь, да? Вообще, блин, не догнал, понял, да? Ну че, схватили.
   Вдвоем они подняли импровизированные носилки и поспешили к автомобилю.
   - Лучше б она... э-э-э в висок ...саданула... - еле слышно прошептал Перилл и потерял сознание.
   В микроавтобусе взмыленный Генка сорвал с себя свитер и комом засунул Периллу в джинсы. Затем вытащил из-под сиденья лопату и выпрыгнул из салона.
   - Киргиз, гони в больницу! А я тут разгребу...
   Машина с визгом рванулась в сторону города.
  
  
  Глава номер 2
  
   - Глубокой ночью под проливным дождем со стороны кладбища брел Сашка. Связанными руками он то и дело пытался тормозить проносившиеся мимо автомобили. На окраине пригорода Мурманска в свете фонарного столба он увидел "жигуленок" дорожно-постовой службы. Рядом с машиной, переминаясь с ноги на ногу, зябко ежился юный милиционер. Сашка вплотную приблизился к ДПСнику и поднес руки к его носу:
   - Братишка, помоги снять веревку. Милиционер, никак не отреагировав на просьбу, поднял жезл и остановил десятитонный рефрижератор с иногородними номерами.
   - Братишка, помоги! Мент, как ни в чем не бывало, степенно направился к кабине водителя.
   - Ты что, оглох?! - возмутился музыкант, устремляясь
  следом.
   ДПСник остановился. Сашка настойчиво опустил руки ему на погон.
  "Гадом буду, если не растрясу этого пентюха на пару сотен, - внезапно пронеслась в голове у Сашки чужеродная мысль. - Дежурство заканчивается, а в кармане еще конь не валялся. Семеныч озвереет..."
   Одуревший музыкант шарахнулся в сторону.
   - Что за дежурство? Какой в душу Семеныч?! - заорал он. - Ты руки мне развяжи!!!
   Никакой реакции.
   - Придурок, ты что, в самом деле глухой? - снова рявкнул Сашка и, понимая, что дело нечисто, растерянно прошептал: - Или это у меня крыша съехала? А может, я сплю?
  Тем временем из кабины "КАМАЗа" выпрыгнул матерый шоферюга. Мент приложил пальцы к виску:
   - Добр-р-рой ночи. Сер-р-ржант Колесников, - отрекомендовался он. - Пр-р-редъявите документы для осмотра.
  Водитель полез во внутренний карман кожаной куртки. Сашка кинулся к шоферу и вцепился в рукав.
  "Три сотни этому гаденышу за глаза хватит. Не дай Бог в кабину полезет, а там двустволка незарегистрированная..." - Сашка отпрыгнул от водителя и замотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее эмоциональные вторгизмы.
  Водитель предъявлял документы, а оцепеневший Сашка медленно, как после сокрушительной зуботычины, въезжал в ситуацию: его никто не видит, не слышит, а, прикасаясь к собеседнику, он, похоже, читает чужие мысли!!!
  Тут вспомнилось все: Светка, газовая плита, темнота...
  "Кажется, я... покойник..." - басист зачем-то дотронулся до машины и ощутил холодную твердь металла. "Но, получается, я все равно есть? Значит, и не умирал вроде... Во как!" - Сашка внезапно повеселел.
  "Интересно, а если менту в рыло заехать, он почувствует?" - эта идея окончательно развеселила басиста, и он связанными руками с удовольствием звезданул милиционера по зубам.
  ДПСник шлепнулся в подмерзшую лужу, выронил бумажник, в который не успел еще сложить шоферские сотни, и выхватил пистолет.
   "Получилось!" - возликовал Сашка и принялся с азартом буцкать мента тяжелыми армейскими ботинками.
  Сначала тот гадом извивался в глубокой луже, подпрыгивал на четвереньки, отплевывался и снова нырял. Потом вода забурлила так, будто в ней начали драться за добычу несколько осатаневших от голода крокодилов.
   Много повидавший на своем веку шофер давно не удивлялся причудам сотрудников ДПС.
  "Однако надо же какой виртуоз попался, - думал труженик баранки. - Из-за пары сотен целый спектакль отгрохал! Да с таким талантом не у дороги побираться, а в Большом театре баксы заколачивать!"
   Пока шофер аплодировал, Сашка с трудом залез в кабину, устроился в водительском кресле, захлопнул дверь и рванул машину навстречу загробной действительности.
  
  * * *
  
  
   На въезде в Мурманск дорогу перекрывал кордон из десятка милицейских машин. Надрываясь в мегафоны, парни в бронежилетах и с автоматами требовали остановить угнанный рефрижератор.
  Сашка нажал на тормоз, открыл дверь и выскочил на дорогу.
  К пустой кабине ломанулась группа захвата и, никого в ней не обнаружив, принялась шерстить машину. Один из бойцов в сердцах даже свинтил крышку бензобака, но угонщика не было и там.
  Чуть поодаль от оцепления, у черной "Волги", рядом с пожилым мордатым подполковником за событиями наблюдала невысокая толстушка Инна Потапова - криминальный обозреватель местной газеты "Комсомолец Заполярья". Не далее как позавчера она вместе с музыкантами горько оплакивала гибель Сашки, и ее все еще жестоко мутило от съеденных декалитров.
  Басист, узнав Инну, радостно подбежал к ней. И преувеличенно-чувственно провел ладонями по мощным, как кразовские колеса, ягодицам. Незамужнюю Потапову передернуло от кончиков взъерошенной кудлатой прически до самого асфальта, а белые пышные щеки зарделись румянцем.
   "Ого! А у Парасюка и во время работы в штанах пульсирует", - пронеслись в Сашкином мозгу сокровенные мысли девушки.
  Превозмогая головную боль, Инна вымученно улыбнулась и игриво взглянула в глаза милицейского начальника. Обычно ей импонировали бравые холостяки в погонах, а тем более с таким подходом к делу. Польщенный мужчина лукаво подмигнул.
  Едва Инна отвернулась, Сашка еще раз дотронулся до ее задницы.
  "Ну что ж, сам напросился", - Потапова выстрелила в офицера соблазном коровьих глаз и облизала губы, словно намереваясь его сожрать.
  Подполковник густо покраснел и тут же распорядился сворачивать операцию.
   - Прошу вас, Инна Гавриловна! - он услужливо открыл заднюю дверцу "Волги".
   Сашка юркнул в салон.
  Инна, расположившись на сиденье, невольно прижалась к басисту.
  В его черепе вихрем завертелись противоречивые мысли девушки: "Кажется, вечер начинается удачно. Боже, как трещит башка. Сашка, Царствие ему Небесное, давно бы за портвешком сгонял, а перед этим генералом придется корчить из себя сопливую пятиклассницу. Сегодня я этого не вынесу. Обидно, но придется крутануть динамо целому подполковнику!"
   Усевшись рядом с водителем, офицер радостно повернулся к Инне, желая что-то сказать.
  - Александр Филиппович, подбросьте меня на Буркова, 29, - опередила его Инна, назвав адрес Генки Строганова. - До дома потом доберусь самостоятельно.
  Из милицейских сводок Потапова знала, что в реанимации лежит раненый парень, при нем обнаружены документы на имя Щербакова Кирилла Петровича; менты с нетерпением ждут, когда он очнется и врачи допустят их в палату для снятия показаний. Инна была уверена, что речь шла о музыканте Перилле.
  Кстати, псевдогреческую кличку Перилл Кирюха получил отнюдь не за греческий профиль. Родители нарекли его Кириллом. Гораздо позже, в студенческие годы, отождествляя себя с древнегреческим оратором и полководцем, он присвоил себе величественное имя Перикл. Потом, во время зимних возлияний, он страстно полюбил ораторствовать по подъездам, для устойчивости вцепившись в перила. Там же путем скрещивания слов "Кирилл" - "Перикл" - "перила" собутыльники-музыканты и вывели нынешний гибрид - Перилл.
  Интуиция подсказывала девушке, что на кладбище с парнями случилось что-то ужасное. Это обстоятельство плюс похмелье и повлияли на решение Инны отказаться от амурных планов на сегодняшний вечер.
  - Может, все-таки в управление заедем, а потом ко мне в гости кофейку попьем? - с надеждой предложил Парасюк.
  В другое время Инна ни за что не отказалась бы от заманчивого предложения, но, ко всему прочему, по городу уже полгода носилась молва, что Филька Парасюк закодировался, - а проверять этот слух именно сегодня у отравленной журналистки не было сил - ни физических, ни профессиональных.
   - Не могу, Александр Филиппыч. Мне еще собаку выгуливать, - соврала Инна.
   - Какие проблемы. Сначала заскочим к вам. Вместе выгуляем пса. Потом - в управу и ко мне, - не унимался вспотевший от волнения офицер.
   - К сожалению, сегодня не получится. У суки критические дни, - напролом поперла раздраженная Инна, - пасть болит по причине кариеса, и не ясно, что взбредет в ее дурную голову. Подполковник недоуменно пожал плечами и приказал водителю ехать по указанному адресу.
  Звонок у Генки как всегда не работал. На условный стук ногой дверь сразу распахнулась.
   - Нюська! - взъерошенный, небритый, под метр девяносто музыкант вылетел на лестничную клетку босиком и в одних трусах. Выплюнув беломорину, он радостно стиснул девушку и втолкнул ее в коридор.
   - Сашка, не отстававший от Потаповой ни на шаг, беззвучно прошмыгнул в квартиру.
   - Тут такой геморрой случился, точно сдуреешь, - Генка захлопнул дверь. - Короче...
  - Для начала угомонись, - жалобно застонала Потапова
  и, морщась от головной боли, прижала темные кудри к вискам. - Позже поговорим. А сейчас быстренько
  что-нибудь сообрази для исцеления моего отравленного организма.
  - Нюся, об чем речь! - Генка собрал в хвост вьющуюся
  русость полуметровых волос и быстро оделся. - Потерпи
  чуток. Я мигом. До "Восхода" и обратно. Никому не открывай! Ключи у меня.
  Хлопнула дверь. Перепрыгивая через три ступеньки, следом за Генкой невидимой тенью скакал Сашка.
  
  * * *
  
   В магазине "Восход" никого не было, за исключением полусонного охранника. Когда вошел Генка, тот кликнул продавщицу. Из подсобки выплыла заспанная девица. Следом за ней плелся мохнорылый йети, затянутый в смирительную рубашку. В этом сутулом пещерном типе Сашка с изумлением узнал чокнутого Баодуба. Года три назад этот околомузыкальный тусовщик в очередной раз угодил в дурку. Больше о нем никто ничего не слышал.
   Выпученные глаза Баодуба радостно вперились в басиста.
  - Оба-на, Санек! Вот так встГеча! Я слыхал, ты недавно
  кони двинул. Тогда почему ты здесь, а не там? - он красноречиво задрал к потолку широченные брови. А впГочем, потом Гасскажешь, У нас впеГеди целая вечность! - изрек он с пафосом.
  - Так ты меня видишь? - изумился Сашка. - Ты чё, тоже того - помер?
  - Ага! Уже тГи года как. Сейчас тут только я тебя и вижу. Собственно, как и ты меня, - Баодуб подпрыгнул от счастья. - Пойдем в кладовку, дГужище! ПузыГь поможешь откГыть. Водки моГе, а из-за долбаной смиГительной Губашки пГиходится слюнями давиться. Я, конечно, пГиноГовился ногами бутылки бить, потом из стеклянных осколков лакать аки пес смеГдячий, но не по-людски это.
  Пока Генка выбирал закуску, Сашка и Баодуб прошли в кладовку.
   - Сегодня по-богатому гульнем - смиГновочкой побалуемся.
  В подсобку зашла продавщица, схватила ящик "Агдама" и уволокла в торговый зал.
   - Видишь, какая Ленка кГасивая! - просиял Баодуб. - Из-за нее и живу в этом магазине безвылазно. Бутылки только в ее смену бью. Ленку диГектоГ обожает. Ей все с Гук сходит. А у остальных пГодавцов он за бой из заГплаты высчитывает. Не хочу я коллектив подводить.
   Сашка достал из коробки бутылку, зажал между колен, свинтил пробку и приложил к губам Баодуба. Затем выпил сам.
  - Чувствуешь кайф. А главное - закусывать не надо. Квасить в этом миГе чисто наша пГивилегия. Кто не гужбанил в той жизни, в загГобной ипостаси лишен такого удовольствия, - Баодуб смачно отрыгнул. - Тебе повезло - у тебя Гуки спеГеди связаны. Ты пГактически ноГмальный человек. Можешь и водки попить, и покуГить, и девочку поиметь. А мне в этой Губашке хоть волком вой. ХоГошо хоть алкоголь в наших оГганизмах на все сто усваивается, а то как я сам по нужде штаны сниму?
   - Ладно, Баодуб, - перебил Сашка. - Давай на завтра где-нибудь стрелку забьем. Генка уже, поди, затарился. Мне с ним надо.
  - Какие пГоблемы! ОткГой мне на всякий случай еще бутылочку. Вылей водку в таз и поставь в комнату убоГщицы за мешок с цементом. Буду пГемного благодаГен. ЗавтГа в десять вечеГа подкатывай к музыкальному училищу. Там все покойнички с музыкальным уклоном собиГаются...
  Пока Сашка исполнял просьбу, Баодуб успел поведать о том, что почившие в бозе писатели и поэты облюбовали областную научную библиотеку, все типографии и внимательно следят за творческими потугами молодых литераторов. Художники наведываются в краеведческий и художественный музеи, а также в Художественный салон на Пяти Углах. Бомжи тусуются на чердаках, помойках и в подвалах...
   - В общем, кто где пГи жизни обитал, там того после смеГти и встГетишь. У них у всех Гуки связаны. Не могут гГешную землю покинуть, вот и шляются по МуГманску, обидчикам мстят.
   Парни распрощались, и Сашка помчался за Генкой, который уже давно вышел из магазина.
  
   Генкина двухкомнатная хата с расклеенными вместо обоев постерами монстров хард-роковой и треш-металлической сцены представляла собой типичное логово среднестатистического рокера, давно разменявшего тридцатник. В большой комнате, кроме засаленного темно-зеленого дивана и старенького кожаного кресла, присутствовал большой раздвижной, а также низенький журнальный столик. Главную же ценность убогой обстановки составляли бобинный магнитофон "Орбита", однокассетник "Маяк", две пары мощных колонок "Radiotehnika" и маленький задрипанный сервант с бобинами и кассетами на полках.
  Изнывающая в ожидании лекарства Инна желейным шаром подкатилась к серванту, отодвинула в сторону стопку с бобинами и тупо уставилась в мутное зеркало. На нее смотрела бледно-серая грушевидная физиономия с черными кругами под бессмысленными глазами.
  - Кабы я была царицей, бли-и-ин... - визгливо заныла
  Инна, сжав пухлыми ладошками ноющие от боли виски. Далее она понесла самопальную рифмованную бредь, что-то насчет того, что красоту не пропьешь, и, раскачиваясь в такт ритмичного завывания, не заметила, как Генка успел вернуться из магазина.
   - Во-во! - громом из-за спины шарахнул он.
   От неожиданности Инна пронзительно взвизгнула и, медленно разворачиваясь вокруг оси, схватилась за сердце.
  - Понимаю, - с сочувствием произнес он, выставляя на журнальный столик батарею "Агдама". - У меня тоже так бывает - захочется красоты с бодуна, подойдешь к зеркалу и любуешься, пока не вывернет.
   Генка открыл бутылку и разлил по стаканам:
   - Налетай! В засухе правды нет!
   Потапова чихнула:
   - Правду говоришь, Граф.
   Выпили не чокаясь. Тем временем пьяненький Сашка прошел в дальний угол комнаты и бухнулся в кресло.
  Генка быстро сбегал на кухню, поставил воду для пельменей и вернулся к Инне с трехлитровой банкой соленых огурцов.
   - Ну что, Нюсь, легчает?
   - Да я бы не сказала.
  Пропустили еще по стакану.
  Генка, хрустя огурцом, принялся взахлеб рассказывать подруге о кладбищенской вакханалии. Когда в повествовании была поставлена кровавая точка, к опохмелившейся Инне уже вернулась способность здраво оценивать ситуацию. Она решительно спрыгнула с дивана и деловито потушила свет во всей квартире, оставив мерцать только тусклый ночник.
  - А теперь, Строганов, слушай, что я тебе скажу, - зловеще зашипела она, усаживаясь обратно. - Вчера ночью какой-то тип позвонил в городскую больницу и сказал дежурному, что у них на ступеньках валяется раненый. Врач сам-то на крыльцо выйти побоялся и позвал охранника. Тот и затащил его в больницу. Сейчас Перилл в коме, но если очнется... а в больнице ведь менты дежурят. - Инна сделала глубокую затяжку и выдохнула дым Генке в лицо.
   - Кстати, ведь нет никакой гарантии, что Ярик был мертв, когда ты его закапывал...
  Лицо гитариста сморщилось и приобрело синюшный оттенок холодного драника. Казалось, Генка постарел сразу лет на пятнадцать,
   - И обвинят вас, господа металлюги, в убийстве, - садистски добила Инна, подавая Генке полный стакан. - Ладно, не кисни, Граф. Поздно пить боржоми, когда тебе "Агдам" в глотку заливают. Как бы там ни было, Ярика уже не
  вернуть. Молись, чтобы Перилл пока не очнулся. А я завтра
  брякну знакомому оперу.
  
   Плотную тишину законспирированной хаты разодрал телефонный звонок. Генка метнулся к аппарату. Сашка вскочил с кресла и сделал подсечку. Генка с грохотом растянулся на полу.
   - Ты что, рехнулся, а если это менты? - Инна выдернула из розетки телефонный шнур, отрезала кухонным ножом трубку и швырнула ее под диван.
   - Может быть, это Киргиз звонил, - промямлил Генка,
  по-собачьи пытаясь отыскать препятствие, благодаря которому он едва не расквасил нос.
   - А может, и не Киргиз! - Инна подошла к окну и посмотрела во двор. У подъезда уже стоял черепастый микроавтобус Киргиза. - А вот и он. Легок на помине.
  Раздался условный стук в дверь. Инна открыла. По лестничной площадке мотылялся вдупель пьяный Киргиз. Сейчас он напоминал тарантула, оглушенного порцией дихлофоса. Его и без того узкие глазки, казалось, были заклеены "Моментом". У порога на коврике облетевшей рябиной качалась пожеванная девица в красном плаще. В глупой ее улыбке был зажат потухший окурок, а в руках - объемистый пакет. Парочка с трудом протиснулась в коридор. Инна захлопнула дверь и пинками погнала Киргиза на кухню.
  В полумраке раздался ее зловещий шепот:
  - Быстро отгони машину в гараж, выкинь эту шлюху там, где взял, и бегом сюда. Постарайся, чтобы никто тебя по дороге не встретил. Эпопея с кладбищем близится к убийственной развязке, но можно попытаться выкрутиться, если... В общем, дуй, и одна нога здесь!
   Потапова любила и умела заинтриговать даже пьяного собеседника до степени еще большей невменяемости, сделать паузу перед развязкой повествования и выдерживать ее сколь угодно долго. Слушатель при этом терял способность принимать собственные решения и слепо повиновался до тех пор, пока Инна не удовлетворит его любопытство.
  Черные глазки-жучки Киргиза сверкнули тревожной осмысленностью. Зная, что в подобной ситуации из Потаповой ничего не выжмешь, он стремительно бросился выполнять распоряжения. Инна забрала у девицы пакет и грудью вытолкала ее на лестничную площадку вслед за музыкантом.
  На кухне она зажгла конфорки и при газовом свете выложила из пакета палку колбасы, десяток яиц, два кило муки, две бутылки водки, лук, майонез, кетчуп, сыр, пучки зелени и две коробки томатного сока.
  Киргиз сам великолепно стряпал и никому не позволял вмешиваться в этот процесс. Однако если барабанщик запасался ингредиентами для пиццы и снимал для ее приготовления первую попавшуюся девицу, это означало одно - парень будет сидеть на кочерге до тех пор, пока не начнутся слуховые галлюцинации. А в таком состоянии он мог вытворить все, что угодно.
  - Вот же, маньяк хренов! Ему срок светит, а он шлюх снимает, - бормотала Инна, замешивая тесто. - А может, оно и правильно? Вон когда чукчи в тундру на пару недель идут с одним ножом и без аптечки, о чем они думают? Да ни о чем они вообще не думают. Идут себе и все. А если медведь нападет, как же без аптечки?! Так они же что? Вот, говорят, когда медведь нападет, тогда и думать будем, а сейчас-то чего думать. Так и Киргиз. А может, он и есть чукча?
  Размышляя таким образом, Инна нарезала мелкими кубиками колбасу, нашинковала кольцами лук и натерла сыр. Потом достала противень и, смазав маслом, уложила на него тонкий слой теста.
   - Все. Остальное сам доделает, а то еще обидится, - Инна вышла из кухни.
   Генка валялся в спальне на матраце, расстеленном прямо на полу.
   - Нюсенька, брось одеяло. Что-то в сон потянуло.
   - Баинькай, а я дождусь Киргиза и введу его в курс дела. Пусть у тебя поживет. Пока с ментами утрясать буду, сидите дома. Ключи заберу. С голоду не подохнете.
   - Без вопросов, - промычал Генка и тяжело засопел.
   Потапова подсела к столику, налила портвейна и задумалась, под каким предлогом ей завтра подкатить к Парасюку.
  Легонько прикоснувшись к Инне, Сашка запросто мог узнать все, что сейчас творилось в ее изобретательных мозгах. Но его не устраивал вариант односторонней связи. Сидя в кресле, он размышлял о том, как войти в обоюдный контакт.
  Потягивая портвейн, Инна задумчиво перелистывала записную книжку. Затем вытащила из сумочки тощий рулон туалетной бумаги и, сорвавшись с дивана, скрылась во мраке коридора. Сашка улыбнулся и встал с кресла.
   На кухне он распечатал бутылку водки, налил полстакана и выпил. Полуфабрикат пиццы сунул в духовку. Потом аккуратно, насколько позволяли связанные руки, нарезал кружками огурцы, нашинковал зелень, лук, сбросил все это в миску и перемешал с майонезом. Далее навел марафет в большой комнате и сервировал журнальный столик пельменями, салатом, а также початой бутылкой водки. В завершение трудов музыкант взял черный маркер и на газетной полосе "Комсомольца Заполярья" старательно вывел: "Нюся! Открой, пожалуйста, томатный сок". Бросив записку на столик, он вернулся в свое кресло.
   - Генка Строганов! Граф! Страус! И как тебя еще там! - Инна ощутила расползавшийся по квартире запах пиццы. - Молодец! Иди пей свой сок, заслужил!
  Она наполнила два стакана.
  Внезапно из спальни саданул скорее треск автоматной очереди, нежели человеческий храп.
   - Прекрати дурака валять! - Инна поспешила в спальню. - Ты что, весь подъезд решил на рога поставить?!
   Генка, как ни в чем не бывало, продолжал нарушать тишину законспирированной хаты.
  - Не зли меня, Страус! - Потапова упала на колени и саданула парня кулаком в плечо.
  Храп прекратился, но, судя по тяжелому ритмичному дыханию, музыкант не просыпался с того момента, как уснул. Это открытие повергло Потапову в состояние безнадежного тупизма.
  "Все нормально. Ничего не понимаю. Конечно, Генка просыпался. Другие варианты отсутствуют. Я еще не схожу с ума. Рановато. Просто он опять уснул. Хотя странно. Причем здесь нелепая записка? С другой стороны, что здесь странного, если он просыпался? У меня двое детей. Их над воспитывать. Хрень какая-то. А как же готовая пицца? А бутылки в мусорном ведре? И вообще..."
  Мысли Потаповой очень скоро превратились в прокисший, а потому очень грустный и несъедобный винегрет. Душераздирающе захотелось курить. Вернувшись к столику, она схватила пачку "Союза Аполлона" и... уронила обратно. Взгляд застыл на двух пустых стаканах, в которые она только что собственноручно налила сок. Девушка пронзительно завизжала, затем перешла на профундо и в ужасе от подобной мутации зажала рот потными, липкими ладонями. Слегка опомнившись, она трясущимися руками вновь потянулась за пачкой. В поле зрения попала газета. На ней чернела новая надпись: "Нюська! Спасибо!!! Целую. С комсомольским приветом, Сашка".
   Вокруг перекрещенных ног криминального обозревателя растеклась предательская лужа.
  Сашка уже сильно пожалел, что так резко окунул подругу в таинственный мир полтергейста.
   "Ну это уж чересчур! За такое кощунство убивать надо! Наверняка у Киргиза есть ключ от квартиры, - Инна даже улыбнулась от того, что загадка так просто разрешилась. - Просто пьяный дебил решил сделать из меня полную дуру".
  Оставляя по полу мокрые следы, девушка принялась за осмотр помещений. Шныряя по углам, она то и дело, в нарушение установленных ею же правил, нервно щелкала выключателями. В квартире, кроме спящего Генки, не было даже тараканов. Оставалась последняя надежда докопаться до истины - заглянуть в холодильник или высунуться в подъезд.
   Потапова открыла входную дверь и выглянула на лестничную клетку.
   - Кирга-и-из, - жалобно простонала она.
  Ответа не было.
  Инна резко захлопнула дверь. Забежав в спальню, она начала бешено трясти музыканта:
   - Генка, миленький, ну проснись же ты, Страус пьяный! Парень издал мычащий звук, но не проснулся.
   - Да пошел ты! - Инна вернулась в комнату, засандалила целый стакан, плюхнулась на диван и закурила.
  Под воздействием дозы душевная тревога поутихла. Вознамерившись изучить странные каракули, Инна потянулась за газетой. И обнаружила новую надпись: "Нюсенька! Это я, Сашка. Я здесь!"
   - А-а-а-а-а!!! - протяжно заорала она.
  Из спальни, едва не сокрушив лбом дверной косяк, вылетел Генка.
   - Чего... че случилось?! - вертел он по сторонам безумными глазами, пока, наконец, не остановил взгляд на Инне. - Ты в порядке?!
   - Не знаю, - пропищала она, вжимаясь в диван и затравленно глядя на гитариста.
   - У тебя че, корова гвоздь съела?! - рявкнул Генка, трясущимися руками хватаясь за грудь. - Надо ж так с бодунища человека пугать. Я уж думал... рожаешь тут, что ли.
  Инна затихла, глаза ее недобро сузились, плечи расправились, пальцы сжались в кулаки.
   - Кто коро-о-ова? - взвизгнула она.
   - Да не ты, - отмахнулся Генка, подбираясь к столу.
   - А кто? - спросила она уже спокойнее.
   - Потом расскажу. А если башню срывает, то переходи на кефир или козлиное молоко, - посоветовал Генка, вытирая вспотевший лоб.
   - Не умничай. На вот, - Инна протянула газету. И пока он изучал каракули, она эмоционально объясняла их происхождение.
  Генка оторвался от газеты.
   - Ну и стоило так надрывать девичью грудь? Если это нацарапал Сашка и сообщил, что он здесь, значит, он действительно здесь! Ты же знаешь, Санек никогда не был п...болом.
   - Не веришь? - проблеяла Потапова.
   - Ну хватит шутки шутить, - Генка быстро налил и выпил. - Ладно, пойду дальше вылеживаться, а заорешь еще раз - лампочку в рот засуну. Причем горящую.
  Генка подумал и снова потянулся к бутылке. Но посудина... быстро поползла на противоположный край столика и остановилась рядом с пустым стаканом.
   - Видела?!! Я до нее даже не дотронулся! - прошептал музыкант резко побледневшими губами.
  Тем временем бутылка растворилась в воздухе и исчезла. Стакан сам собой наполнился водкой и подъехал к Генке. Бутылка материализовалась на газете.
  - Сашка, ты меня слышишь? - прошептал потрясенный Генка.
  Газета на столе зашевелилась, и на типографских шрифтах постепенно вырисовались две жирные черные буквы: ДА.
  Это стало началом длиннющего разговора, к которому присоединился вернувшийся под утро Киргиз. Благо у Генки в кладовке нашлось несколько рулонов старых обоев для Сашкиной писанины.
  На повестке стояла масса вопросов, в том числе и - как быть с Периллом?
   - Нюська, от тебя же Филька Парасюк, поди, года два кипятком мочится. Сечешь, к чему я? - просиял Генка от внезапного озарения. - Отдайся подполковнику. Хватит парня динамить. А как дело до французских любовей дойдет, ты ему и скажи, чтоб менты от Перилла отвяли.
   - Выручай, Нюся. Страус дело говорит, - подхватил скороговоркой воодушевленный Киргиз. - И друзей спасешь, а заодно, может, какую сенсацию для своей газетки надыбаешь. Знаешь, влюбленные мужики после долгого воздержания болтливей любого конферансье становятся.
   - А мы за этот подвиг в твою честь оральную рок-оперу сочиним, - пообещал Генка.
   - Как назовете? - Инна закатила глаза.
   - Журналистка сосет - щепки летят! - торжественно произнес он.
   - Неплохо. На народную мудрость тянет, - похвалила Потапова и мечтательно заулыбалась. - Завтра же звоню Парасюку.
  
  
  Глава номер 3
  
   Осенний рассвет тяжелым свинцом давил на немытые стекла потаповской спальни. Девушка несколько раз медленно и тяжело перевернулась на скрипучем диване. В тающий сон тоскливым гадом заползла мысль о том, что никто ее сейчас не обнимет, не...
   С тех пор, как она развелась с мужем-моряком и осталась с двумя крохотными детьми, минул ровно год. Кормиться приходилось журналистскими заработками да плюс учительская пенсия матери - полная лажа. О том, чтобы из суеты семейных и профессиональных забот выкроить время для сердечного романа, не могло быть и речи. Нельзя сказать, чтобы Инна была обделена мужским вниманием, но внимание это было особого рода. Среди ее поклонников присутствовали сотрудники правоохранительных органов, прокуроры, адвокаты, военные, военнопленные, коммерсанты, маньяки, насильники, убийцы, бомжи и даже немногочисленные обычные граждане. Но не было в этом перечне того единственного, который все чаще и чаще являлся в ее сновидениях-сериалах. Его смутный, напоминающий громадного Винни-Пуха силуэт излучал доброту, силу и надежность. Инне никогда не удавалось разглядеть черты лица своего героя. Но она отчетливо помнила его руки - твердые, как чугунная сковорода, и очень ласковые.
  - Парасюк! - широко зевнула Инна и, окончательно разлепив глаза, медленно выползла из-под ватного одеяла на холодный пол. Сейчас она была уверена, что именно руки героя сновидений щупали ее во время ночной операции с рефрижератором.
   "Надо бы постельное белье сменить, - подумала она, натягивая застиранный халат. - Может, зря я с ним так..."
  Инне давно хотелось ощутить хоть какие-нибудь позитивные сдвиги в личной жизни. Но сегодня это желание терзало более чем свирепо.
  Проклиная вчерашнее похмелье, и как следствие - потерянный вечер с подполковником, Потапова прошаркала в туалет, потом в ванную, затем на кухню.
  Приготовив завтрак и накормив семейство макаронами с сыром, Инна выпроводила мать и детей в гости к тетке.
  Оставшись одна, она тщательно вымыла окна. Когда дневной свет стал беспрепятственно гулять по обшарпанному полу и стенам, Инне стало еще тоскливее. Глядя на уляпанные жирными пятнами, местами ободранные и разрисованные гуашью обои, она поняла, что позитивные сдвиги в личной жизни нужно начинать с косметического ремонта. Срочно, сегодня и прямо сейчас! С самых посещаемых мест, так сказать, лица хозяйки - ванной и туалета.
  Не теряя ни секунды, Потапова позвонила в ЖЭУ и попросила прислать специалистов по малярным работам. В целях экономии Инна могла бы и сама напрячься с ремонтом, но у нее с детства была жестокая аллергия на все виды лакокрасочной продукции.
   Спустя пару часов раздался звонок. Инна открыла дверь.
  На пороге красовалась разнополая пара предпенсионного возраста. Кирзовые сапоги и рабочие комбинезоны маляров густо расцвечивало конфетти масляной краски и цинковых белил. Зашмонило перегаром.
  "С этими красавцами держи ухо востро, - с чувством гадливости отметила Инна, разглядывая запойные рожи профессионалов. - Глазом зевнуть не успеешь, весь одеколон в доме выжрут. Да еще пожар устроят".
  Инна также подумала, что надо немедленно отказаться от услуг этих размалеванных кудесников коммунальной палитры, но вместо этого поинтересовалась:
   - Вам сказали в конторе, что нужно сделать?
  Маляры страдальчески затрясли головными уборами, взяли ведра с кистями и, не уступая друг другу дорогу, застряли в узком проходе.
  В конце концов, мужик сообразил пропустить бабу вперед.
  - Ну, тогда вот ванная, - Инна ткнула пальцем в дверь. - Отдерете там всю краску на стенах и батарее и выкрасите в бирюзовый цвет. Потом то же самое в туалете. Сколько на это понадобится времени?
   - Рабочий день, - ответила женщина.
   - Во что выльется мне это удовольствие в материальном плане?
   - Чего? - мужик наморщил обезьяний лобик, напряженно пытаясь уловить суть вопроса.
   - Сколько денег я вам буду должна?
   - А-а-а-а-а, - мужик облегченно выдохнул порцию перегара в лицо криминального обозревателя. - Ну так бы и говорила. Пятьсот рублев, и все дела.
   - Никаких дел! На работу даю четыре часа, плачу сто рублей, и на кухню не лазить! - отрезала Инна с явным намерением вынудить маляров отказаться от невыгодной сделки.
   - Годится! - неожиданно обрадовался мастер.
   Потапова едва не завизжала от восторга. Перспектива халявы наповал сразила нищую журналистку и настолько притупила неприязнь, что она готова была расцеловать пожилых алкоголиков в пересохшие губы.
  - Тогда я не буду мешать. Трудитесь сколько надо, - Инна натянула поношенное коричневое пальто и открыла входную дверь. - Вернусь поздно. Дверь захлопнете, за деньгами завтра зайдете. Да, если чайку захотите, на кухне все есть. До свидания.
  Она выпорхнула в подъезд и, захлопнув дверь, покатилась вниз по ступенькам.
  
   Подполковник Александр Филиппович Парасюк, развалив плотные телеса в кресле громадного кабинета, со свистом потягивал растворимый кофе. На него он серьезно подсел с полгода назад, когда завязал с употреблением спиртного. Эйфория от трезвого образа жизни в последние дни таяла, как висевшая за окном громадная осенняя сосулька.
   - Не сегодня-завтра шарахнется дура кому-нибудь на голову и угробит человека. Правильно. Нужно смотреть на крыши, когда гуляешь... - Филиппыч добросовестно зевнул и, причесав пальцами седовато-бурые волосы, вдруг сжалился над потенциальной жертвой своей сосульки. - А с другой стороны - неправильно целый день с задранной головой ходить. Так и счастье свое проморгать можно и, что не лучше, в люк канализационный загреметь.
   Филиппыч закурил и тяжело вздохнул. С самого утра настроение подполковника было достаточно поганым для того, чтобы еще раз прокрутить в голове приснившийся накануне кошмар.
  А снилось ему, будто купил он у торговки семечками три бутылки гаражной водки. К нему шустро подкатила крутившаяся поблизости бичевка с черным синяком под глазом и попросила закурить. Филиппыч не только дал сигарету, но и предложил выпить, говоря другим языком, - взял на хвост. Пили прямо на улице, из горла, закусывали мерзлой рябиной. По мере знакомства изголодавшийся по сексу Парасюк радушно пригласил даму в гости. Бурная прелюдия, начавшаяся в коридоре, имела продолжение на его холостяцком диване...
  - Тьфу, зараза! - тряхнул головой Парасюк, как бы выколачивая из нее концовку сновидения. - Уж лучше бы мне собственные похороны приснились.
  Глядя на сосульку, подполковник в который раз за последнюю неделю поймал себя на мысли, что страстно желает выпить. Причем не просто выпить, а конкретно засадить стаканюгу без закуски и желательно в обществе приличной девушки. Вспомнился вчерашний облом с Инной.
  Парасюк резво вскочил и нашарил в портфеле ключ от сейфа. В нем с незапамятных времен томилась непочатая бутылка пятизвездочного "Арарата". В этот миг кабинет содрогнулся от первого за день телефонного звонка. Парасюк с сожалением поднял трубку. Звонила Потапова и просила о встрече. Подполковник обрадовался, как собака, вновь обретшая потерянного хозяина, а с ним и смысл собачьей жизни. Его крупные маслянисто-коричневые глаза на бульдожьем лице радостно заморгали:
   - Инна... Гавриловна, жду! Немедленно высылаю машину!
   Уже через двадцать минут девушка сидела в подполковничьем кресле. Пока она мучительно искала нейтральную тему для беседы, Парасюк принес из буфета несколько апельсинов, коробку шоколадных конфет, бутерброды с ветчиной и бутылку сухого вина. Извергая комплименты, он вдохновенно сервировал рабочий стол и извлек из сейфа заветный коньяк.
   - Ну вот, Инна, и сбылась моя мечта.
  Парасюк торжественно вскрыл бутылку, до краев наполнил граненый стакан и, жмурясь от наслаждения, медленно выпил.
   - Какое блаженство, Инна Гавриловна, - выдохнул он, вытирая пухлым кулаком повлажневшие глаза. - Ради этой минуты стоило сделать полугодовой перерыв.
  За окном раздался жестяной грохот. Парасюк обернулся. Сосульки на прежнем месте не было.
   - Сорвалась-таки, дура. Символично. Выходит, и я сорвался, выпил раньше срока, и вы знаете, Инна, в такой компании ничуть не жалею.
  Польщенная Инна заерзала в кресле.
   - Вообще, я мало о чем жалею в своей жизни, - продолжил подполковник, пододвигая к девушке конфеты. - Посудите сами, мне пятьдесят - золотой возраст! Я начальник уголовного розыска. Подчиненные уважают. Зарплата приличная. Не ворую. Взяток не беру. Работой доволен. Из-за службы и с женой расстались - постоянно пилила за то, что дома не бываю. Пятнадцать лет терпела. Ее понять можно. А в остальном - грех жаловаться. От жизненных ошибок Господь уберег. Хотя...
  Подполковник задумался и медленно заплавал из угла в угол. Пауза затянулась.
   - Что, Александр Филиппович, жену вспоминаете? - в голосе Инны мелькнули нотки ревности.
   - Извините, Инна Гавриловна, - вернулся в реальность Парасюк. - Жена - дело прошлое. Она ни при чем. Была на моем веку одна ошибка другого рода...
   Подполковник снова замолчал и в задумчивости плеснул девушке коньяка.
   - Александр Филиппович, мне вино, - дернулась Потапова и виновато улыбнулась.
  - Ах, да, да, да, - встрепенулся Парасюк, резко похоронив суровость за широченной улыбкой. - Простите, Инна Гавриловна, сейчас исправим.
  Подполковник суетливо схватил рюмку, собираясь перелить коньяк обратно в бутылку.
  - Не выливайте, - неожиданно попросила Инна. - Я выпью, а потом вы расскажете мне об этой ошибке.
  - Ни в коем случае! - запротестовал Парасюк. - Это очень грустная тема. Давайте, я лучше расскажу вам...
  Подполковник осекся, застыв с открытым ртом. Оказалось, что он совершенно не представляет о чем, кроме собственной работы, можно поведать девушке в интимной обстановке. Ну не про свой же дурацкий сон рассказывать!
   - Ну хорошо, - обреченно согласился он, опускаясь в кресло. - Я и забыл, что вы журналистка. Да еще криминальный обозреватель. И вам, наверное, будет интересно.
  Раскурив сигарету, Парасюк загудел мягким, убаюкивающим басом:
   - Понимаете, практически у каждого следователя имеется нераскрытое дело, которое всю жизнь висит на душе камнем. Я в этом плане не исключение. Не так давно я в тысячный раз просматривал то, которое не дает мне покоя последние двадцать четыре года. В 1975 году из реки Колы один подросток вытащил спиннингом мешок, в котором оказался труп десятилетней девчонки с кляпом во рту. В правой руке она сжимала командирские часы с гравировкой "Внуку Коленьке в день рождения от дедушки Семена". Интересно, что кроме трупа в мешке находился рыжий с черным ухом котенок. Расследовать преступление поручили вашему покорному слуге, тогда еще зеленому лейтенанту. Это было мое первое серьезное дело...
   Потапова, замерев, не сводила с подполковника восхищенного взора.
  Его лаконичный, неторопливый рассказ перенес Инну в пору счастливой юности, когда она просто млела от советских детективных романов. В эти мгновенья Парасюк казался ей олицетворением сурового и мудрого опера социалистической эпохи, когда слова "честь" и "совесть" были вескими и крупными, как сам подполковник. Сейчас Инна его просто обожала.
   - В ходе розыскных мероприятий выяснилось, что девочка росла в благополучной семье, - продолжал гудеть подполковник, - звали ее Наташа, фамилия Белецкая. Училась она в третьем классе и еще в детской музыкальной школе на скрипке... Судмедэксперты установили, что Наташа была изнасилована. Затем ее оглушили и сбросили в воду еще живой. Стоящих версий на тот момент у меня не оказалось, а какие были - все проверил. Дело попало в разряд "глухарей". Я интуитивно чувствовал, что упустил в нем что-то очень важное, какую-то существенную деталь, которая могла бы привести к раскрытию убийства. Но какую? Время от времени я вспоминал об этом преступлении, но руки не доходили более пристально вчитаться в страницы того дела. Лет через пятнадцать, когда я уже реально поднаторел в сыскном ремесле, случилось мне просматривать тощую папку со своим бездарным расследованием. И вот тут - Силы Небесные! - я обнаружил такую деталь, которой по неопытности не придал тогда значения.
  Взволнованный Филиппыч снова наполнил рюмки и закурил.
  - Понимаете, Инна, такие дела нужно поручать опытным матерым операм, а желторотых юнцов на много лет прикреплять к ним в качестве стажеров. На мешке же был штамп, клеймо! Вот на что я не обратил тогда внимания. Этот мешок у меня в качестве вещественного доказательства до сих пор хранится вместе с часами. Многое бы я сейчас отдал за то, чтобы снять с души этот груз. Даже карьерой пожертвовал бы!
  
  * * *
  
   Инна подошла к своему дому в первом часу ночи. Прежде чем войти в подъезд, она посмотрела на окна лестничной клетки. Света не было.
   "Опять сосед ключи потерял", - Инна порылась в кармане, выудила спичечный коробок, зажгла огонь и шагнула в темень. Поднявшись на свой этаж, она зажгла новую спичку. На коврике перед собственной дверью мирно спал токарь железнодорожной конторы сосед Григорий Палыч. По пьяни он часто терял ключ от квартиры, потом просил у соседей топор и взламывал многострадальную дверь. Так продолжалось до тех пор, пока мать Инны не надоумила его изготовить и отдать ей с десяток запасных ключей. Когда Палыч приходил днем, пенсионерка радостно вручала ему дубликат, однако, если он заявлялся ночью и звонком будил не только ее, но и любимых внучат... В одну прекрасную ночь Палыч решил больше не нарываться на скандалы. И все бы было ничего, только прежде чем улечься на пороге собственной квартиры, он каким-то непостижимым образом умудрялся выкрутить лампочки во всем подъезде. Если припозднившаяся Инна в темноте наступала на токаря, он от этого даже не просыпался. Зато Потапова истошным криком поднимала на ноги весь подъезд.
   - Баю-бай, должны все люди ночью спать, - Инна задула спичку и в темноте открыла свою дверь.
  На кухне во всю мощь орал радиоприемник. Инна включила свет в коридоре и, не раздеваясь, прошла в ванную. Стены были ободраны только наполовину и, понятное дело, не покрашены. Туалет оказался нетронутым вовсе.
  "Да и фиг с ними. Главное - ничего не спалили. Надо бы Палычу ключ вынести. Разбужу его - то-то обрадуется. Елки, да он же за пару литров не только ванную и туалет, но и полы в квартире покрасит!"
  Радуясь сошедшему озарению, Инна направилась за ключом в комнату матери. Толкнула дверь, включила свет - и ее глаза чуть не треснули от ужаса. На родительской кровати самозабвенно и яростно совокуплялись работники ЖЭУ. Они даже не удосужились снять с себя грязную спецодежду и сапоги. Инна истошно заорала, затем ее вопль резко транспонировался в пронзительный хохот.
  "Везет же людям!" - схватившись за живот, она сползла на пол, свернулась улиткой и забилась в истерике.
  Престарелые любовники резво вскочили с раскаленного ложа, схватили ведра и вылетели на лестничную площадку. Там они поочередно споткнулись о Палыча. Темноту подъезда разорвала какофония, сотканная из криков маляра, визга малярши, шестиэтажного мата Григория Павловича, грохота катящихся по ступенькам ведер и сумасшедшего гогота криминального обозревателя.
  
  Глава номер 4
  
   Московский поезд прибыл в Мурманск с двадцатиминутным опозданием. На вокзале Нину Сергеевну Белобородову никто из троих детей не встречал. Такая непредвиденность здорово озадачила женщину. Ведь за два дня до отъезда из Херсона она дала младшему сыну Диме телеграмму.
  "Если сам не смог, поручил бы Вере или Игорю", - женщина засуетилась, одернула желтую ветровку на упитанном теле и завертела маленькой головкой.
  Встречающие радостно расхватывали загорелых отпускников с их неподъемными помидорами, яблоками и домашним винцом.
  Нина Сергеевна стрельнула черными глазками на электронное табло вокзальных часов. Надеясь, что дети появятся с минуты на минуту, женщина шустрой синицей порхала по перрону между двух объемных, обтянутых мешковиной сумок. Толпа быстро редела, пока не сгорела праздничным фейерверком. Оставшись в одиночестве, Нина Сергеевна растерянно закурила.
   - Что, мамаша, никто не встретил? Вот так и расти детей, - отвлек от безрадостных дум неизвестно откуда взявшийся замурзанный мужичок.
   "Телепат, что ли"? - Нина Сергеевна брезгливо поморщилась.
  - Да не-е-е. Я грузчик, - опять, как бы отвечая на ее мысли, уведомил заморыш и лихо развернул грязную бейсболку козырьком назад. - Давай дотащу сумки до такси. Не обижу. Двадцатник всего.
   Женщина внимательнее прошлась глазами по заросшей, как у басмача, физиономии и неожиданно для себя согласилась.
  - Хорошо, договорились. Только не вздумай шутить! Знаю я вас, - она схватила полиэтиленовый пакет с кроссвордами и строго предупредила. - У меня с собой газовый баллончик.
   - Не боись. Грозная какая. Я ж на вокзале за бригадира. Меня тут вся милиция уважает. Да и как не уважать, коли по стольнику каждый день отстегиваю, - мужичок связал ручки сумок ремнями и взвалил ношу на плечи. - Куда едешь-то?
  - На Володарского, - Нина Сергеевна неопределенно махнула рукой и пригладила ежик пепельных волос.
  - Так тут же два шага! Мы ж с тобой соседи. Меня Валерой зовут. Накинь червонец, и пешком дотащу. Таксеры-то обдерут как липку. Даром что близко. А у нас и взаимная выгода налицо. Поди ж еще на последнем этаже живешь и
  лифта нету?
   "Опять угадал", - женщина снова удивилась прозорливости грузчика. - Хорошо. Пойдем.
   Грузчик оказался на редкость разговорчивым и добродушным малым. По дороге рот его не закрывался ни на секунду:
  - Вот мне пятьдесят, а живу один-одинешенек. Развелся давным-давно - все пьянка, мать ее за ногу. Детей не нажил. Сам-то в интернате рос. Батя пил, как коняга. Говорят, и помер под забором. Помню, мне лет шесть было. Ну дети во дворе наградами своих папанек хвалились. А мне вроде как и похвастать нечем. Ну я к бате: расскажи, мол, про свои подвиги на войне. "Есть, - говорит, - сынок, у меня один подвиг. Служил я тогда на Дальнем Востоке. Часть наша в дремучей тайге стояла. Границу от японца стерегли. Скукотища смертная. А тут на станцию эшелон со спиртом пришел. Мы отцепили с ребятами цистерну, загнали в тупик и за ночь рельсы разобрали. Так всю войну в тайге с этим спиртом и прождали японца".
  Валера замолчал.
  - Ну и что? - спросила Нина Сергеевна, не дождавшись продолжения. - А где же подвиг?
   - Во-во, и я ж тогда про то батю спросил, - оживился грузчик. - А он и спрашивает: "А прошли японцы через границу?" - "Да не, батяня, не прошли", - отвечаю. - "Так вот, - говорит, - это и есть мой самый главный подвиг в жизни, сынок!" - Такая вот легендарная личность мой батя, получается.
  Нина Сергеевна, на миг забыв о своих волнениях, от души залилась девичьим хохотком. К нему присоединился веселый трескучий кашель грузчика.
  Угомонившись, он на ходу смахнул слезу и вдохновенно продолжил повествование:
  - А матушка умерла, когда я еще титьку сосал. Так что ее и вовсе не помню. Так вот, представь, приснилась вдруг она в прошлом году - никогда ж раньше не видал. Сон этот как счас помню. Красивая такая, молоденькая и говорит: "Здравствуй, сыночек, я мама твоя. Ты пить бросай, не то помрешь ровно в пятьдесят лет". Жду вот теперь, думаю, может, правда пить бросить. Мне ж в этом году пятьдесят один стукнет. Доживу ли? Все ж таки страшновато, может, не зря мамка-то предупредила?
  Несмотря на зачуханный вид рассказчика, Нина Сергеевна за время пути успела проникнуться к нему некоторой симпатией.
  Через полчаса, у двери своей квартиры, она расплатилась с Валерой.
  - А я здесь через дорогу живу. Ты запиши мой телефончик, мало ли что. Я и в сантехнике волоку, и в плотницком деле. Могу и могилку вырыть...
  Последние слова Нина Сергеевна восприняла, как удар кулаком по темени. Она машинально вытащила из сумочки записную книжку и нацарапала телефон грузчика.
   - Спасибо вам, Валера, за помощь. До свидания. "Хотя какое там может быть свидание..." - женщина шагнула в квартиру.
   Судя по толстому слою пыли, Дима не появлялся несколько недель. Остальные дети жили отдельно. Женщина схватила телефонную трубку и торопливо набрала номер дочери. Телефон не ответил. Нина Сергеевна позвонила сыну. На сей раз откликнулась его жена:
  - Нина Сергеевна, вы знаете, Дима пропал! - вместо приветствия сообщила она.
   - Как пропал? Почему? Когда?
   - Уже недели две ничего о нем не слышно. Мы скоро приедем, - из трубки послышались короткие гудки.
  Нина Сергеевна еще раз набрала номер, но никто не ответил.
  Прошлым летом Диме исполнилось двадцать два. И хотя он был на год младше Игоря, мать всегда считала его своей опорой. Сыновья успешно окончили Морскую академию, причем Игорь это сделал только благодаря поразительному сходству с братом. Дима попросту сдал за него выпускные экзамены. После учебы их пути разошлись. Спокойный, нерешительный Игорь вскоре женился и нашел себе дело на берегу. Он устроился бухгалтером на торгово-закупочной базе в Североморске, в родительском доме появлялся редко и был доволен своим местом в жизни.
  Добросовестный Дмитрий пошел в море, в девятимесячный рейс, но не получив впоследствии ни копейки, навсегда решил расстаться с неблагодарной профессией. Целыми днями он висел на телефоне, обзванивая многочисленных знакомых на предмет поиска работы, и, когда все варианты были исчерпаны, ему наконец улыбнулась удача. Бывший одноклассник Антон Оглоблин предложил открыть выгодное дело.
  Дмитрию пришлось продать свою квартиру и перебраться к матери. Вырученные шесть тысяч долларов вошли в долю - для покупки продуктовой лавки. Торговля шла хорошо, через год завелись деньжата. Тут-то к предпринимателям и подкатили братки, предложив шефство и свою несокрушимую, трижды орденоносную крышу. Пришлось согласиться, а куда деваться. Поначалу братки не борзели, мзду брали посильную, и все были довольны.
   Однако за несколько дней до отъезда в отпуск Нина Сергеевна заметила подавленное настроение Димы. На расспросы матери сын признался, что крыша начала течь - беспредельничать, слишком много просить, и, похоже, магазин придется продать.
  Обеспокоенная мать хотела отложить поездку, но сын убедил ее в том, что проблемы утрясет сам и буквально заставил уехать. Она послушалась сына. А теперь он пропал.
   Загремел дверной звонок. Приехали Игорь с женой.
   Из их рассказа Нина Сергеевна узнала, что Дима продал магазин и собирался в отпуск вместе со своей невестой Аллочкой, за которой сначала должен был заехать в Петрозаводск. Больше от него не было никаких вестей. Переворошив записную книжку, Нина Сергеевна быстро набрала петрозаводский номер Аллочки. Из путаного повествования удалось понять только то, что она действительно ходила встречать поезд из Мурманска, но Дима на нем не прибыл. Где он, девушка не могла даже предположить.
  В этот же день Нина Сергеевна понесла заявление об исчезновении сына в милицию. Только напрасно она убеждала пожилого капитана, что ее сын не мог просто вот так взять и исчезнуть без предупреждения. Заявление не приняли.
  Капитан советовал ждать:
   - Никуда парень не денется, нагуляется и придет, дело-
  то молодое.
  Нина Сергеевна, выложив все доводы, аргументы и подозрения, рассказывала, что через неделю, 1 октября, у нее День рождения, и в жизни еще не было случая, чтобы сын ее не поздравил. И если этого не произойдет на сей раз, значит, с Димой что-то случилось.
   - Вот тогда и приходите, - перебил капитан. - А пока нечего зря паниковать.
  
  
  Глава номер 5
  
  
  Из открытых фрамуг четырехэтажного здания Мурманского музыкального училища в осеннюю промозглость вечера выплескивалось очарование фортепьянных пассажей, саксофонной грусти, балалаечных наигрышей и хоровое многоголосие. Разнородные звуки смешивались с раскатами барабанной канонады, создавая неповторимый по прелести репетиционный хаос, в свое время явивший миру звездного романтика Владимира Кузьмина, а современной литературе - ныне покойного Сашку Балашова.
   - ПГивет, стаГик! Легок на помине! Только что о тебе
  Гассказывал. Сто лет жить будешь, - Баодуб загоготал, - шутка. Знакомься, это Наташенька.
  - Александр, - представился музыкант миниатюрной
  блондинке, стоявшей по стойке смирно. - Держитесь, Наташенька, подальше от этого пещерного типа! До смерти
  брехней замордует.
   - Не веГь ему, Наташа. Двум смеГтям не бывать! Кстати, сегодня из наших никого не будет, - известил Баодуб. - Все свалили на концеГт "ПаГка ГоГького".
   - Концерт кого? - подала голос Наташа.
  - Саня, вставь, пожалуйста, в название коллектива нужные буквы, - попросил Баодуб, тщательно подбирая слова, в которых не было буквы "р".
   - Он имеет в виду концерт группы "Парк Горького".
   - Теперь поняла. Хотя мне это ни о чем не говорит.
   - Ну это дело вкуса. А я, например, их очень даже уважаю и с некоторыми знаком лично. Ну да в твоем возрасте...
  - Саша, ты не пГав! На вид она девчонка, но, по сути, ей может быть и лет тГиста. Сечешь? Тут, бГат, совсем дГугие меГки.
  Когда кто-то из студентов открыл дверь, покойники прошмыгнули в фойе музучилища. Поднявшись на второй этаж, они двинулись по длинному коридору.
  При ярком освещении Сашка разглядел, что тонкие руки девочки привязаны к туловищу капроновой веревкой, а половину лица затягивает гладкая кожа, небрежно пристеганная суровой ниткой от центра лба до подбородка.
   - Извини за нескромный вопрос, а сколько тебе лет? - не выдержал Сашка,
   - О какой скромности речь, - Наташа окинула собеседника мутной синевой единственного глаза и остановилась. - Мне еще не триста, но уже тридцать три. Возраст Христа заканчивается, а я по-прежнему топчу мурманский асфальт.
   - А сколько до этого было, ну, до смерти?
   - Десять.
   - По возрасту тогда могла быть моей дочерью, а теперь моя ровесница, - умозаключил Сашка и указал на ряд кресел вдоль стены. - Присядем.
  - Мы все здесь кГуто зависли. Болтаемся как какашки в пГоГуби, И будем болтаться со связанными Гуками до тех поГ, пока нам их не Газвяжут. Самое пГотивное, что этого может не пГоизойти никогда.
   - Не врубаюсь, о чем ты? - Сашка закинул нога на ногу.
   - Ну да ты еще зеленый пацан сГеди матеГых покойников. Наташенька введет тебя в куГс дела гоГаздо лучше меня. Мне эта тема поГядком наскучила и обГыдла. Ты пока набиГайся ума, а я, пожалуй, некисло затусуюсь на "ПаГке
  ГоГького". А после концеГта пГедлагаю оттянуться в моем магазине. Сегодня Ленкина смена. Всех угощаю! - Баодуб вскочил с кресла и помчался на выход.
   - Он сейчас, действительно, сказал то, чего следует опасаться. Мы вполне можем остаться вечными странниками между небом и землей. По крайней мере до тех пор, пока нам не развяжут руки те, кто повинен в нашей смерти...
   - Все равно ничего не понял, но готов тебя выслушать.
   - Да уж куда ты теперь денешься. Тем более что это и в твоих интересах. То, что произошло со мной, случилось почти двадцать пять лет назад, - начала повествование Наташа. - Лето было жарким. Родители тогда не поехали в отпуск, меня тоже оставили в Мурманске. Друзья и подруги разъехались по пионерлагерям. А я целыми днями играла во дворе одна и умирала от скуки. В нашей округе хозяйничал Колька Рыков - четырнадцатилетний хулиган и сосед по площадке. Он был моим негласным покровителем и никогда не давал в обиду местной шпане. Его родители работали в торговле и вполне могли отправить сына на отдых куда угодно, но Колька - по непонятным причинам - остался в городе. Однажды утром он предложил совершить поход на реку в район поселка Молочный.
   - Это на Колу, что ли?
   - Да, там же другой реки вроде нет. Родители были на работе, а я, как всегда, одна. Поэтому с радостью согласилась. Тем более что у нас там был огород и я много раз ездила туда с бабушкой. Колька вытащил из дома рюкзак. Я взяла с собой котенка. Мы сели на сто восьмой автобус и вскоре добрались до речки. Жара стояла ужасная. Колька разделся и полез в воду. Уговаривал и меня, но вода была слишком холодной. Он долго плескался, пока не замерз. Когда вылез на берег, развел костер, вытащил из рюкзака еду, папиросы, бутылку вина. Для меня, десятилетней девчонки, он казался настоящим мужчиной. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно, а все, что он говорил, казалось интересным и правильным.
  - Его работа? - Сашка выразительно взглянул на лицо Наташи.
  Девушка утвердительно кивнула.
   - Чем все закончилось? Можно без подробностей.
   - Я была без сознания. Рыков достал из рюкзака мешок и попытался меня в него засунуть. Я пришла в себя, стала кричать и царапаться. В конце концов он меня оглушил чем-то тяжелым. Очнулась уже в реке. Втянула в легкие воду. В
  голове замелькали картинки маленькой жизни, и я захлебнулась. Меня нашли и вытащили рыбаки. В мешке был также и мой котенок. А еще я в руках сжимала Колькины часы."
   - Этого козла долго искали?
   - Нет. На него даже подозрение не пало. Но я знаю, где он, чем занимается, и с нетерпением жду его смерти. Только тогда Рыкова можно будет заставить развязать мне руки. И я перестану наконец тут болтаться.
   - Зачем он связал руки, если ты была без сознания?
   - Он меня не связывал. Это сделала мама, когда меня
  хоронили. Окоченелые руки были согнуты, и я не помещалась в гроб.
   - Ты сказала, что знаешь, где он и чем занимается...
   - В настоящее время предприниматель Николай Эдуардович Рыков баллотируется на пост губернатора Мурманской области.
   - Все понял! Каждый день в почтовом ящике его предвыборную агитку с портретом находил. Нет бы кто перевод из Канады прислал! Ну что ж, берегись Колян! - Сашка встал. - А теперь предлагаю приобщиться к прекрасному. Добро пожаловать на студию "Ice Tone Records"!
   В густо прокуренном помещении два взмокших гитариста, размахивая потными хаерами, усердно извлекали металлический скрежет из своих многострадальных инстру ментов. Пилорамный хаос подчеркивала зубодробительная машина рваных ритмов, над которыми ожесточенно трудился взмыленный толстый барабанщик. Децибеловый долбеж мощных порталов заставлял дергаться тяжелые войлочные шторы так, словно это была обычная туалетная бумага. Шестирожковая люстра раскачивалась на потолке, подобно осеннему листу, готовому сорваться вниз вместе с верхушкой дерева. Под действием вибраций с журнального столика свалилась и, разливая пиво, покатилась по полу стеклянная бутылка.
   - Хорошая колонка, однако, громкая, - похвалил Сашка. - "Маршалл" называется. Кстати, Наташа, ты в музыке что-нибудь шаришь?
   - В детстве я играла на скрипке.
   - Тогда тебе будет интересно. Нет, ну ты послушай, что за дурь он поет.
  Лохматый прыщавый юнец, терзая струны, нес в микрофон такую собачатину, что Сашке ничего не оставалось, как подойти к пюпитру и углубиться в изучение текста. На куске ватмана черным фломастером было высечено: "Я смотрю в темень кладбища и вижу, как между могилами пляшет ведьма. Она - красавица. Она поманила меня пальцем и поцеловала. Бросаю ее на надгробие и уже люблю..."
  - И эти полудетские вирши стоит воспринимать как крутую металлическую текстуру? - Сашка высокомерно ухмыльнулся, подошел к столу, нашел фломастер, перевернул кусок ватмана и сел на табуретку.
  В этот момент юнцы закончили работать над инструментальной частью произведения.
  Прыщавый снял бас-гитару и, шатаясь, нагнулся за бутылкой:
   - А слышали, парни, пока мы тут квасили, басист из "ДУПЛА" крякнул.
   - Да ты че! А че с ним? - подпрыгнул на стуле ошарашенный вестью Толстый.
   - Ну че-че, помер, че... - объяснил Прыщавый.
   - Кто сказал? - выпучил глаза побледневший гитарист.
   - Да вон Василич и сказал, - Прыщавый махнул на бронированное стекло, отгораживающее репетиционную комнату от помещения, где за пультом сидел здоровенный сорокапятилетний звукорежиссер. - Уж с неделю как похоронили, сказал...
   - Ни фига себе! А ну идем спросим, - перебил Бледный, снимая инструмент.
  - А че спрашивать, - Прыщавый протер горлышко бутылки. - Говорит, вроде у "мореходки" напали на Сашку трое, а может, четверо... ну, короче, Сашка одного по яйцам, другого в пятак, третьему под дых... но тут его ножом сзади пырнули. Но Сашка все равно до дома дополз. Дома целый
  пузырь выпил и только лотом на кухне концы отбросил...
   - Вот это да-а-а-а! Молодец! Как он их, блин, круто! - с нотами гордости за металлическую братию восхищался Толстый, вылезая из-за барабанной установки.
  Прыщавый вытер лоб и глотнул пива.
   - Надо бы помянуть кумира, У Васильича есть!
  Металлюги вышли из комнаты.
  - Вот так, Наташенька, заурядное самоубийство превращается в подвиг, достойный героя. А я ведь в тот день из дома даже не выходил.
   - Это они о тебе?
   - О ком же еще? "ДУПЛО" одно, и басист в нем один был - я.
  Сашка пододвинул бумагу и погрузился в творчество.
  Тем временем за стеклом шли приготовления. Рядом с пультом появилась литровая бутылка и стаканы.
  В питейных паузах Васильевич беззвучно шевелил черными усами и размахивал кулаками перед широко раскрытыми глазами юных рокеров. Затем снова осушал стакан и продолжал воспроизводить сокрушительные удары покойного басиста.
  Сашка положил на пюпитр исписанную бумагу.
   - Ну-ка, Наташенька, оцени работу монстра, - музыкант улыбнулся. - Сюжет тот же, но оформление!
  Девушка прочитала вслух:
  
  Режет лезвие взгляда ткань темноты,
  Пляшут в сумраке мертвом твои черты - ведьма!
  Влечет нагая нечисть, среди крестов танцуя,
  В пьянящий страстью омут поцелуя.
  
  Я извергаю во чрево кипящую страсть,
  В вопле зверином рассудок теряет себя.
  Ведьма - принцесса любви, ненасытная власть,
  Снова и снова так жадно хочу я тебя!
  
   - Ну как тебе?
   - Ужасно, - грустно сказала Наташа.
   - Плохо написано?! - изумился поэт.
   - Тема... и вообще, эта музыка. Если подростки ничего не понимают, то ты - человек, который умер из-за...
   - Я умер из-за жены, - быстро вставил Сашка.
  - Нет, ты умер из-за своей музыки. Любая жена дается по заслугам. Ты сам заслужил такую жену, и именно благодаря своей музыке! Ты умер не из-за жены.
   - Да-а-а?! - с язвительной иронией протянул Сашка.
   - Скоро ты сам это поймешь.
   - Может быть, - улыбнулся музыкант. - Но сейчас пацаны сдуреют от счастья, когда увидят этот текст. Попомни мое слово.
  Дверь открылась.
   - ...во молодец, Сашка, а?! Надо ж - семерых ухайдокал, - продолжал восхищаться Толстый, направляясь к барабанной установке.
   - Да ты че, глухой, что ли, в натуре? Тебе ж ясно сказано, не семерых, а восьмерых! Василич лично видел, - уточнил раскрасневшийся Бледный, натягивая гитару.
   - Точно, - согласился Толстый, хватая палки. - Ну давай-ка, Философ, теперь с текстом попробуем. Если все пучком, то сегодня и запишемся.
   Барабанщик дал счет.
  Трясущийся в лихорадке басист, подскочил к пюпитру, открыл рот и тут же подавился Сашкиным текстом. Судорожно замахав руками, он скомандовал в микрофон:
   - Стоп, стоп, стоп, мужики! - он снова пробежал глазами стихи. - Чтоб я сдох, но это круто! Я тут вчера по пьяни такое наворотил... ни фига не помню. Ну-ка, послушайте.
  Прыщавый с жаром продекламировал Сашкино творение. После короткой паузы Толстый одобрительно закивал головой:
   - Философ, ты - гений! Вот оно что водка с людьми делает. Пить на репетиции не только вредно, но и полезно! Продолжай в том же духе. И отныне твое право на выпивку незыблемо.
  Толстый дал счет, но в эту секунду дверь открылась. В комнату заглянул Васильевич.
   - Все, парни. Я домой. Тачка, дуй к хозяину, - Васильевич выпустил из рук длинную золотистую таксу. - Ключ забросите на вахту. Если что, звоните.
   - Тачуля, ну иди к папе, - ласково позвал собаку Философ, опускаясь на корточки.
  Забавная псина, лоснящиеся бока которой украшали нарисованные маркером черные шашечки, как на городских такси, даже не вильнула хвостом. Вместо того, чтобы с радостным лаем броситься к хозяину, она уставилась на пустую табуретку, вытянулась струной и грозно зарычала.
   - Тача, че за дела?! - изумился Философ.
  Собака сорвалась с места, подлетела к пустой табуретке и, задрав мордочку в потолок, надрывно завыла. Затем, резко взмыв на высоту полутора метров, грызанула оскаленными клыками воздух.
   - Тача, признавайся, че ты там у Васильича нюхала?
  Собака подпрыгивала, извивалась серпантином и остервенело клацала челюстями в таком бешеном темпе, что Философ забеспокоился, уж не чумка ли это. Сняв бас-гитару, он бросился к собаке и сцапал ее прямо в воздухе, в момент очередного антраша. Дрожащая от возбуждения такса прильнула к хозяину и, мгновенно успокоившись, принялась радостно лизать его щеки.
  - Тача возомнила себя крутым вокалистом на многотысячном стадионе, да? - выдохнул Философ с облегчением и, чмокнув собаку в нос, наставительно произнес: - Никогда не пытайся укусить собственный глюк!
  Философ выпустил таксу в коридор и закрыл дверь.
  Барабанщик снова дал счет, и музыканты героически ринулись мастурбировать гитары черепашьими медиаторами. После длинной всесокрушающей увертюры Прыщавый подлетел к микрофону и, широко разевая рот, самозабвенно заголосил Сашкиными четверостишиями:
   - ...Ведьма-а-а-а!!!...
  - Бедная псина! У нее чуть сердце не лопнуло, когда нас увидела. Но я не об этом. Знаешь, Наташа, я всю свою жизнь долбил железяку и слышал много разных команд - как конкретных, так и бестолковых. И меня всегда поражала способность малолетних юнцов загружать слушателя такой девяностолетней житейской мудростью или потусторонней безысходностью, что впору веревку на шею накидывать.
   - И накидывают, - вставила Наташа.
  - Да я и сам был таким же малолетним мудрецом, - продолжил Сашка, не обратив внимания на реплику. - А теперь вот подсунул пацанам текст. Они же его схавали как свой собственный! И те, кто будет их слушать, тоже не поймут, откуда эти молокососы нахватались такой лирической чернухи. Но ведь это же я им с того света подбросил! Вот это открытие!
   - Ты удивлен? А откуда, по-твоему, в голове Менделеева нарисовалась его химическая таблица?
   - Ну, он-то ее во сне увидел.
   - При помощи прикосновения ты можешь не только читать чужие мысли, но и передавать свои. Не важно - спит
  этот человек или бодрствует.
   - Двухсторонняя связь?! А я-то вчера всю ночь, как дурак, каракули на обоях царапал!
  
   - Это ж сколько они тут кувыркались, - вслух рассуждала Инна, разгребая бардак после маляров. - Часов восемь, наверное, а может, и десять. А Парасюк со своей скрипачкой тоже... нет бы сегодня пристать.
   Покончив с уборкой, Инна решила не укладываться в постель, а срочно наведать Генку и Киргиза.
  По дороге к музыкантам Потапова зашла в магазин и выкатилась обратно с двумя неподъемными пакетами. К тому времени Сашка, вернувшийся из музучилища, уже незримо топтался у подъезда на Буркова, 29.
  Инна поднялась на этаж, отперла дверь и вошла в коридор. За ней просочился Сашка и сразу устремился к облюбованному креслу.
   - Осада снята? Свет зажигать можно? - раздался из полумрака сонный голос Генки Строганова.
   - Нет, нельзя! Зато я принесла несколько свечек.
  Чиркнула спичка, звякнули стаканы, и таинственный полумрак законспирированной хаты смешался с запахом дешевого портвейна. Когда закончилась первая бутылка, парни уже были в курсе тайных терзаний Парасюка по поводу убийства какой-то скрипачки.
  - Филя сказал, что душу отдаст тому, кто поможет найти убийцу Наташи, - подвела она итог встречи с подполковником.
   - Нюся, ты что, дура? - в сердцах поинтересовался Киргиз. - Мы тебя для чего в командировку посылали?
   - Но Парасюк так далеко и горестно унесся в прошлое, что я не решилась липнуть к нему с корыстными - извиняясь, пролепетала Потапова.
   - Ну и как мы выкручиваться будем? Целка ты наша
  многодетная, - наехал Генка.
   - Не смей так со мной разговаривать! - пискнула Потапова и в этот миг ощутила довольно сильный толчок в спину.
  В мозг криминального обозревателя холодным душем хлынула информация, полученная Сашкой Балашовым от жертвы злодеяния на берегу реки Колы скрипачки Наташи. Инна стиснула голову, чтобы череп не треснул от волнения.
  - Значит, кандидат на пост губернатора Мурманской области Рыков - и есть четвертьвековая мука подполковника Парасюка? - еле слышно прошептала она
   - Ты че там сама с собой базаришь? - спросил Киргиз.
   - Нет, - встрепенулась Инна. - Мне Сашка тут сейчас такое рассказал...
  Потапова повторила парням историю, рассказанную скрипачкой в музучилище, и добавила:
  - Филька-то Рыкова и так недолюбливает. А если еще это узнает...
  - ...то за такую весть не то что от Перилла отвянет, но и, дай волю, всех зэков из тюряг повыпустит, - продолжил мысль Генка. - Если, конечно, поверит твоему рассказу.
   - Теперь Сашкина, скрипачкина и наша головная боль полностью совпадают с Парасючьей, - рассудил Киргиз, сгребая стаканы.
   - Смерть кандидату Рыкову! Смерть! Смерть! Смерть! - вполголоса, как заядлый революционный подпольщик, проскандировал Генка, разливая остатки пойла.
   Инна подняла стакан и, прежде чем выпить, торжественно пообещала:
  - Я расскажу Парасюку всю правду, даже если мне потом придется стать визитной карточкой апатитского дурдома!
  
  
  Глава номер 6
  
  
  
   Осенним утром измотанная Света Балашова вернулась из длительной рабочей поездки по городам Норвегии. Она стояла на лестничной клетке и в недоумении разглядывала опечатанную и заколоченную дверь своей квартиры. В эту минуту соседская дверь бесшумно приоткрылась, и сквозь темную щель на порог медленно просочилась баба Лиза. Тонкий прутик ее тела сгибался под тяжестью серой вязаной кофты. Черные дыры глаз с пожелтевшими белками вонзились в Светку. На сморщенном личике, цвета высохшего абрикоса, застыла маска гадливости.
   Светка помнила старуху столько же, сколько и саму себя.
  По дворовым сплетням, она знала, что всю рыжеволосую молодость Лиза отбарабанила буфетчицей в тралфлоте. Говорили, что перед приемом на работу она переправила в документах дату рождения, поэтому вышла на пенсию на несколько лет раньше. Истинный возраст бабы Лизы был неизвестен даже ей самой. В период затяжных отпусков между дальними походами квартира Лизы превращалась в пьяный санаторий. О ее гостеприимстве, безотказности, а также великолепной игре на гитаре ходили легенды во всех мурманских флотах, включая Архангельский рыболовецкий колхоз. Бесчисленные толпы морских бродяг в ожидании рейса бросали якорь у Лизиной койки. Но ни один из них не западал в большое сердце неугомонной морячки больше чем на одну ночь.
   Разбитная буфетчица не заметила, как годы, отданные на откуп профессии, навсегда засосали ее в безнадежное болото тоски и одиночества.
  Остаток жизни баба Лиза посвятила борьбе за нравственную чистоту жильцов своего дома. Благодаря ее шпионской деятельности и злобному языку некоторые семьи навсегда съехали с обжитых квартир. Другие распались или были на грани развала. Большинство же шарахалось от вездесущей старухи, как от нечисти.
  - Явилась, параститутка! - задребезжала баба Лиза. И ее безгубый рот растянулся в подобие зловещей улыбки.
  Светка разомкнула было ярко-алые губы, намереваясь урезонить старуху, но баба Лиза, не делая паузы, успела высказаться:
  - ...газом удушился твой паразит. С неделю как... Тьфу, сучка! Старуха исчезла бесшумно, как и появилась.
  
   На скамейке, клацая зубами от холода, стайка подростков пускала по кругу двухлитровую бутыль "Очаковского" пива.
   - Может, пыхнем, - предложил один из них, ставя бутыль на асфальт рядом со скамейкой.
   Сашка, шлявшийся по Театральному бульвару, взял бутыль, со смаком отпил несколько глотков и побрел дальше.
   - Парни, кто пиво спер?! Давай вон того козла проверим!
   "Неужели увидели?" - Сашка оглянулся.
   Недоросли шмонали драную сумку мирного бича, который, на свою голову, вышел пособирать бутылки в этом районе.
  Глотая пиво, музыкант добрел до перекрестка проспекта Ленина и улицы Книповича. Остановился и задумался: стоит ли ему зайти в родной двор и посмотреть на подъезд, из которого неделю назад его вынесли вперед ногами, или же нагрянуть к Светке на собственные девять дней.
   У "Детского мира" шныряли полчища валютчиков. Одного из них Сашка вспомнил. Этот краснорожий подлец однажды втюхал его жене фальшивую сотню долларов в обмен на норвежские кроны. Музыкант подошел поближе. Валютчик о чем-то договаривался с коллегой-мордоворотом. Потом достал из-за пазухи толстенный пресс зелени и начал быстро отсчитывать купюры. Сашка отшвырнул бутыль, выдернул деньги и саданул Краснорожего коленом в пах.
   - Ты че, пидор, делаешь?! - запищал тот, сгибаясь пожарным шлангом, в котором закончилась вода.
  В расширенных глазах Мордоворота затрещали кровеносные сосуды. Чугунной клешней схватив Краснорожего за воротник кожанки, он с треском рванул его на себя:
  - Я не по-о-о-я-а-а-ал! - взревел он. - Ты, бычара, меня нормального па-ца-на-а-а, пидором...
  На шум слетелись кореша Краснорожего и соратники обиженного Мордоворота. Началась удивительная по красоте бойня.
  Сашка перешел на другую сторону улицы, где у Дома быта "Аметист" уже собралась порядочная толпа зевак.
  У "Детского мира" конский топот сотен ног перемежался с многоступенчатым матом, хлесткими ударами, звоном разбитых витрин и одиночными хлопками газовых пушек. В хаос валютной симфонии вклинился отдаленный вой милицейских сирен.
   - Опять на моей улице праздник, - раздался приятный баритон возле Сашкиного уха.
  Музыкант обернулся. Рядом стоял одетый не по сезону седовласый мужчина. Солидный ряд правительственных наград отягощал пиджак его серого костюма. На бледном усталом лице блуждала неопределенная улыбка.
   - Хотел бы я знать имя того, кто устроил этот праздник, - мужчина прислонился к Сашке плечом.
   "А оно тебе надо"? - подумал музыкант и отодвинулся.
   - Любопытство - мое профессиональное качество, - произнес орденоносец.
  Фраза вполне могла отвечать на Сашкин вопрос. Музыкант это заметил и отнес к разряду совпадений.
  - Молодой человек, вы так и будете держать деньги в
  связанных руках? - мужчина взял пачку и положил в карман Сашкиной косухи.
  - Итак, как же вас зовут? Представьтесь, пожалуйста.
  - Балашов, - ответил Сашка, понимая, что имеет дело с таким же невидимкой. - Александр Балашов. Музыкант. Бас-гитарист.
  - Очень приятно. А я Книпович, Николай Михайлович. Ученый. Да-да, тот самый, который положил начало первым биологическим исследованиям на Мурмане и работал на Мурманской биологической станции, созданной еще в 1904 году. Это я одновременно с Клюге и Дерюгиным начал изучение северных морей. Мой труд "Основы гидрологии Европейского Ледовитого океана" был опубликован Географическим обществом в 1906 году. Я много занимался исследованием Баренцева моря и его ресурсов при советской власти...
  - Погоди-погоди, батя, так это что, твоей фамилией эта улица названа?
  - То-то и оно, что моей. К сожалению, моей. А я, между
  прочим, никогда не болел тщеславием и любил в той жизни
  только море. Море - это...
  - Старик, не надо о море. Я один раз плавал на белом теплоходе, чуть сандалии в угол не поставил. У меня даже сейчас при воспоминании о море все нутро выворачивает - в круизе много блевать довелось.
  - А вы, Саша, как музыкант, наверное, мечтали, чтобы ваше имя увековечили в названии улицы, проспекта или города?
   - Я тебя умоляю, конечно да!
   - Великолепно, когда твой труд при жизни оценят современники, а затем и потомки, - говорил ученый, не отрывая глаз от битвы. - Нет ничего плохого в том, что твое имя выбьют на мемориальной доске или воздвигнут скромный памятник близ места работы. Но называть чьим-то именем улицу или - не приведи, Господи - город - вопиющее безумие!
   - Готов поспорить...
   - Не торопитесь. Вот сейчас на моей улице побоище. Кому-то выбьют зубы или разобьют голову. И опять в милицейских сводках будет мелькать моя фамилия. А в чем виноват ученый Книпович? Разве он спровоцировал этот конфликт? Сейчас практически никто из мурманчан, за исключением специалистов и теперь вас, дорогой Саша, не знает, кем был этот самый Книпович, ради чего жил и чем дышал. А если сегодня кто-то погибнет, то родственники покойного всю оставшуюся жизнь будут вспоминать Книповича и какого-нибудь Дармоедова, который зашиб в драке их единственного кормильца. Понимаете, о чем я? Допустим, у кого-то в троллейбусе стащили кошелек, кого-то оштрафовал кондуктор, или пьяный кому-то наступил на ногу, а потом нецензурно отругал, - и все это произошло на остановке опять же имени меня. В кого пострадавшие будут метать громы и молнии? Разумеется, в непосредственных виновников, но на бессознательном уровне с лихвой достанется и вашему покорному слуге...
   - Ты глянь, что творится, - перебил Сашка пространные рассуждения ученого.
   К месту битвы одна за другой подкатили три милицейские машины. Из них пушечными ядрами вылетели здоровенные парни в бронежилетах. При помощи резиновых палок они стремительно, долго и с упоением втаптывали в грязь не успевших смыться валютчиков. Затем, выдерживая высокий темп, менты тщательно вывернули их карманы, отобрали все, что нашли ценного для дома, для семьи, а тех, у кого денег не оказалось, безжалостно спрессовали в зарешеченной и тесной конуре своего спецтранспорта. Машины разъехались. Пространство денежно-черепномозговых отношений опустело. На углу "Детского мира" осталось лежать неподвижное тело. К нему подкатила "скорая".
   - Это именно то, о чем я вам говорил, - грустно произнес ученый.
   - Ты продолжай, отец, правда, я пока не совсем врубаюсь, о чем ты.
  - Объясню, В Мурманске три округа, и один из них назван человеческим именем - Ленинский. Ну и что мы имеем? Там и теперь все освещено нутром и сутью вождя. Ленинский округ - это самое дешевое жилье в городе, это зловонная вода в кранах, пригодная только для санитарной обработки общественных туалетов, это и отсутствие кинотеатров. Единственный культурный очаг на огромной территории - детский Дом творчества "Лапландия" на Семеновском озере, до которого зимой без оленьей упряжки не доберешься. Дети предоставлены улице, а улицы эти названы именами героев войны - Николаева, Сивко, Гаджиева, Хлобыстова, Ивченко... которые неизвестно чем занимались при жизни, зато непременно тяжело и трагически погибали. Не район, а поле брани после сражения. Понимаете? Словом, при покупке и обмене жилья - Ленинский район не предлагать!
   - Понимаю, выходит, на улице Фестивальной все в шоколаде и сплошная оргия в стиле рэпп?
  - Ничего вы не понимаете. На улице Фестивальной такой же бедлам, как и по всей стране. Но люди там живут своей судьбой, пусть тяжелой, но зато своей собственной, без груза предсмертных страданий, допустим, утопленника Чапаева - в Мурманске и такая улица есть...
   - Это уже веселее. Жаль, пиво выбросил.
   - Ну кто вам Чапаев? - продолжал Книпович, обращаясь не то к Сашке, не то уже к какому-то воображаемому оппоненту. - Он что, ваш отец, брат, сват, кум, собутыльник в конце концов? Нет. Тогда зачем наряду со своим именем постоянно упоминать фамилию Чапаева? Зачем вплетать в свою жизнь его дух, его судьбу, его трагедию? А ведь это происходят постоянно: при посещении больницы, сберкассы да собственно везде, где спрашивают вашу фамилию и домашний адрес и где требуется ответ: я Иванов с улицы Чапаева. Чапаев для вас никто! Вы о нем ничего не знаете! Может, он шизофреник, насильник, пропойца, а может быть, совершенно милый человек. Но для тебя он миф, легенда, чужак, потусторонняя сила. О нем тебе известно лишь то, чему научили в школе: Чапаев - герой Гражданской войны, который утонул в реке Урал, героически спасаясь от врагов молодого Советского государства. Поэтому оставьте вы Чапаева в покое! Не дергайте вы его душу! Ведь при каждом упоминании душа Чапаева вас слышит, откликается на ваш вольный или невольный призыв и добавляет к вашей судьбе частицу собственной - трагической. Поэтому человек с улицы Чапаева постепенно превращается в Иванова-Чапаева. Он все меньше остается самим собой и все больше становится шизофреником, насильником, пропойцей, а может быть, и совершенно милым человеком, который героически спасаясь от врагов, будет обречен куда-нибудь вляпаться. Или улица Достоевского? Там же живут одни униженные и оскорбленные. И все очень одинокие...
   - Да, может, случайно подобрались?
  - Нет, милостивый государь. Они такими стали. Неизбежно обречены были стать. А все почему? Великий Федор Михайлович-то о ком писал? Подумайте сами, Саша. Слово же "случайно" вообще придумано материалистами с восприятием мира узким и косным. Увидев что-то необъяснимое или даже чудесное, они срочно спасаются за этим своим - случайно.
   - Что ж тогда получается, отец? Прав был мультяшный
  капитан Врунгель, когда сказал; как назовешь яхту, так она
  и поплывет?
   - Прав, Сашенька, и прав абсолютно. Ведь когда...
   - Тогда получается, что и эти тупые американцы не такие уж тупые, раз свои street, то бишь улицы, просто номерами обозначают? - перебил Сашка и сам же себе ответил: - Значит, в этом что-то есть!
   - То-то и оно, голубчик...
  За время беседы жизнь возле "Детского мира" постепенно нормализовалась. О побоище уже ничто не напоминало. В общем, смотреть больше было не на что, и Сашка предложил ученому прогуляться.
  
  
  
  Глава номер 7
  
  
  
   Нина Сергеевна тщетно пыталась выйти на след своего пропавшего сына Димы. Предприняв очередную попытку дозвониться до его компаньона - Антона Оглоблина, женщина рванула к нему сама.
  На звонок в дверь никто не откликался. Переполошив всех соседей, женщина выяснила, что они не видели Оглоблина уже, наверное, с полмесяца. Нина Сергеевна шустро сбежала с шестого этажа и выпорхнула во двор. Запрокинув маленькую птичью головку, она вычислила на доме нужные окна и долго пытала взглядом равнодушные стекла. Что там внутри? Вопросы сотнями пчел больно жалили воспаленный мозг. Неожиданно свирепый рой воспарил ввысь, сбился в плотное ядро и с разгону поразил сердце страшным предположением: "А что если там, в квартире, труп Антона и... моего сына!!!"
  План еще только зрел на задворках подсознания, а ноги уже несли женщину в ближайший продуктовый магазин. Сделав конкретные закупки, Нина Сергеевна через гаражи помчалась к подразделению пожарной части Больничного городка. Там, разбудив румяных пожарников, она наплела им что-то про ключи, которые забыла дома. Вид двух запотевших литрух и полуметровой палки копченой колбасы, выпиравших из пакета, сделал свое дело лучше слезных причитаний и уговоров. Пожарники, в предвкушении насыщенного вечера, завели красную машину, выехали из гаража, врубили сирену и под удовлетворенные взгляды прохожих: "Слава Богу, что не у меня!" - полетели к нужному объекту в пяти сантиметрах над автострадой. Резко тормознув у дома Оглоблина, парни быстро и точно воткнули пожарную лестницу в указанную лоджию. Солнечные брызги разбитых стекол радостным звоном возвестили дворовых мальчишек о начале офигенного боевика.
  Мужественная женщина решительно схватилась за лестницу и стремительно начала восхождение. Как только ее крутые ягодицы исчезли в оконном проеме лоджии, пожарники моментально свернули свое хозяйство и умчались на место несения боевого дежурства. Мальчишки остались топтаться в ожидании продолжения.
  Оказавшись в квартире, Нина Сергеевна осмотрела комнаты, заглянула в ванную, туалет и во все шкафы. Не обнаружив ничего подозрительного, она несколько успокоилась и только тогда обратила внимание на пузатую ярко-зеленую спортивную сумку. Именно такую сумку Дима привез из своего единственного рейса!
   "Что она здесь делает?!" - пульсировала в висках морзянка кровеносных сосудов.
  Открыв сумку, женщина обнаружила внутри летние вещи сына, предназначенные, видимо, для отдыха на море. В боковом кармане джинсов женщина нашла неиспользованный железнодорожный билет до Петрозаводска. На бланке стояла фамилия сына, а дата отправления соответствовала той, о которой говорила его невеста Аллочка. Женщина затолкала вещи обратно, подхватила сумку, захлопнула дверь и выскочила из подъезда. Во дворе от стайки пацанов отделились двое самых бойких и подбежали к Нине Сергеевне.
   - Тетенька, а вы зачем туда лазили, вы что, воровка? - поинтересовался любознательный паренек.
   - А вам не страшно было? Там же бандит живет, - добавил второй.
   - Мы уже видели эту сумку. Ее бандиты сюда привозили
  на джипе, - проинформировал первый.
  Нина Сергеевна замерла:
   - Какие бандиты? Когда это было?
  Пацаны переглянулись и ничего не ответили.
  Женщина поняла, что мальчишки что-то знают, и решила вытрясти из них всю подноготную, а если понадобится, и душу. Она бросила сумку и крепко схватила одного их них за руку.
   - Говори, не бойся,- ласково, но настойчиво обратилась женщина к рыжеволосому, с большими честными глазами пленнику.
   - Я боюсь, что вы мне денег не дадите, - ухмыльнулся мальчишка.
  Нина Сергеевна раскошелилась на полтинник и узнала, что примерно две недели назад бандит Оглоблин приезжал сюда с тремя такими же бандитами, в руках одного из которых и была эта ярко-зеленая спортивная сумка. Бандиты зашли в дом, через час вышли и уехали.
   - Мы всегда во дворе играем. Раньше джип здесь каждый день стоял, а с тех пор больше не видели.
   - А номер и цвет машины ты не запомнил?
  - Номер нет, а цвет вишневый. Это машина Оглоблина, вы к нему в окно лазили.
  Больше из рыжего выжать ничего не удалось.
   - Как тебя зовут? - поинтересовалась Нина Сергеевна.
   - Сережа, - ответил юный вымогатель, быстренько спрятав в кармане вожделенную купюру.
  - Сереженька, а меня зовут тетя Нина, и ты получишь
  сто рублей, если узнаешь номер вишневого джипа, - женщина протянула пареньку блокнотную страничку с домашним телефоном. - Ты понял?
  Рыжий утвердительно затряс головой. Еще бы не понял, за сотню он готов был караулить джип хоть круглый год.
  
  На следующий день Нина Сергеевна отнесла в милицию железнодорожный билет сына и рассказала уже знакомому по прошлой встрече пожилому капитану о своем визите на квартиру Антона Оглоблина:
   - Там были вещи моего Димы.
  Капитан внимательно выслушал женщину.
  - Значит, вместе где-то гуляют. Не волнуйтесь, Нина Сергеевна. Дело-то молодое, - весело, как и в прошлый раз, рассудил капитан, но заявление о пропаже Димы, наконец, принял!
  Поздно ночью Нина Сергеевна проглотила три капсулы мощного снотворного, задернула шторы, выключила свет и, обняв старого кота Феликса, отключилась на диване прямо в халате.
  В барабанные перепонки долбанул и дошел до сознания гулкий удар. Женщина открыла глаза. Еще удар... и еще...
  Настойчивый стук доносился со стороны... окна с интервалом в одну секунду. Пятый этаж, где нет балкона!? При каждом ударе стекла дребезжали так, что в любой момент готовы были треснуть. Нина Сергеевна скосила глаза на льняные шторы, почти беспрепятственно пропускавшие яркий свет уличного фонаря.
  Бамм! Бамм! Сквозь ткань не видно никаких теней. Женщина медленно приподнялась и села на краю дивана. Страх? Кот почему-то не проснулся. Бамм! Бамм!
  Нина Сергеевна подкралась к окну, осторожно отвела край шторы и... напрягла голосовые связки, но... из горла не вырвалось ни звука.
  С улицы, прижавшись к стеклу, на нее в упор смотрел смертельно бледный... сын!
  - Мама, - родной голос Димы едва угадывался в горловом треске, - ты меня так долго ищешь, а я там... у себя за спиной...
   Нина Сергеевна с усилием оторвала взгляд от сына и посмотрела на противоположную сторону улицы. Пятиэтажка с магазином "Бабуш" моментально исчезла, и вместо нее выросло в несколько раз увеличенное здание областного морга!
   - Сынок, я там уже была много раз и вчера ходила...
   - Меня прячут от тебя, мама...
   - Хорошо, что ты пришел, сынок. Я так скучаю по тебе! Почему ты раньше не приходил? Не помог мне... Я так звала тебя, искала! Теперь я тебя найду! Сыночек, я не могу без тебя жить... Кто это сделал? Кто они?!
   - Не надо, мама...
   - Почему, сынок?! Я найду их. Они за все, за все ответят! Кто они, эти уроды, изверги, нелюди! - Нину Сергеевну трясло от рыданий и бессильной злобы.
  - Пожалуйста, не надо, мамочка! Не надо их искать, мстить... Я прошу тебя, умоляю - не надо... Есть другой Суд...
  ...Диалог с сыном прервал телефонный звонок.
  Нина Сергеевна выкарабкалась из мертвого забытья и окончательно проснулась. Звонки прекратились. Феликс сладко потянулся на груди хозяйки, выбрался из теплых объятий, тяжело спрыгнул с дивана и степенно зашагал на кухню. Женщина скосила глаза на окно. Шторы... были раскрыты!
  Встав с дивана, она подошла к окну. На улице стоял полдень и пятиэтажка с магазином "Бабуш".
   - Димочка, мальчик мой, я иду!
  Нина Сергеевна в очередной раз помчалась в областной морг...
  
  * * *
  
  
   Ровно в полдень Нина Сергеевна пришла в редакцию областного еженедельника "Комсомолец Заполярья" и постучалась в журналистскую. Услышав пронзительный крик: "Войдите", она открыла дверь. В огромном, хронически прокуренном кабинете из восьми оборудованных компьютерами рабочих мест занято было только одно.
  - Нина Сергеевна, вы сказали, что 1 октября, в ваш день рождения, сын должен был дать о себе весточку. Он дал?
  - Дал! Но только, пожалуйста, не принимайте меня за сумасшедшую и, прошу вас, выслушайте внимательно, - Нина Сергеевна выразительно взглянула на банку с окурками и продолжила. - Весточка была косвенная. Знакомый из милицейской пресс-службы разрешил мне просмотреть сводки происшествий за неделю. Я наткнулась на сообщение, что 1 октября на озере Большой камень всплыл неопознанный труп мужского пола. Я стала расспрашивать знакомого.
  Из его рассказа следовало, что труп обнаружили рыбаки. Потом эксперты определили, что смерть наступила четыре-пять дней назад.
  Записав в блокнот фамилии милиционеров и экспертов, Инна объявила;
   - Курить у нас можно.
  Нина Сергеевна лихорадочно извлекла из сумки пачку сигарет, торопливо закурила и только после того, как сделала несколько глубоких затяжек, продолжила:
  - Я поняла, что это мой мальчик, мой Димочка, я знала, что он даст о себе знать в день моего рождения. И я снова...
  Далее из эмоционального, но последовательного рассказа выяснилось, что "дело" ее сына находилось в отделе по пропавшим без вести.
  В этом отделе Нина Сергеевна долго убеждала
  женщину-следователя проверить труп с озера Большой камень, так как считала, что это и есть ее пропавший мальчик. На что следователь заявила, что погибший никак не мог быть ее сыном, так как ему было около сорока лет.
  Нина Сергеевна ушла ни с чем. Потом всякий раз, когда в морг доставляли труп, соответствующий возрасту Димы, Нину Сергеевну вызывали для опознания. Три раза несчастная женщина подвергалась этой кошмарной процедуре, и все три раза ей предъявляли... обезглавленные тела. Вчера она снова наведалась в отдел по пропавшим без вести и фактически вынудила следователя показать ей учетную карточку погибшего, найденного в озере. Неузнаваемое лицо на фотографии ни о чем не говорило, а вот перечень вещей убитого буквально заставил Нину Сергеевну взять следователя за горло. В этом списке значился красный свитер. Расхождения в возрасте больше не имели значения. Нина Сергеевна добилась, чтобы ей показали все вещи из списка. Черные брюки, кожаный брючный ремень, темно-синие носки, синие плавки и... красный свитер. Да! Этот огромный свитер Нина Сергеевна сама лично связала Димочке на позапрошлый день рождения!
  Получалось, что пока Нина Сергеевна в течение долгих недель подвергалась пытке неопознанными трупами, тело ее сына находилось здесь же, совсем рядом, в этом же помещении опостылевшего морга.
  Затем Нина Сергеевна подробно рассказала Потаповой о своем жутком сновидении.
  - И вот представьте, Инна, сегодня, прежде чем прийти сюда, я снова побежала в морг к моему мальчику, - Нина Сергеевна сжала кулаки. - И там санитары сказали, что неопознанных трупов в морге нет, а двух последних под номерами 168 и 169 похоронили вчера. А ведь один из них и был тот, что мне нужен! Мало того, теперь работники морга заявили, что... не знают в какой из могил похоронен мой Димочка!
  - Кошмар какой-то. Но почему вас обманывали и продолжают обманывать? Почему сразу и срочно, как только вы опознали вещи, тело закопали?!
   - Не знаю. Именно поэтому я и решила обратиться в газету.
   - Вы правильно сделали, что пришли прямо сюда и именно ко мне, - Инна улыбнулась. - Держите меня в курсе. Я займусь вашим делом. Тем более что у меня есть солидные связи. В том числе и с местными покойниками. Может, кофе?
   - Вы шутите? - осторожно поинтересовалась Нина Сергеевна.
   - Отнюдь. Если я предлагаю кофе, значит, вы мне симпатичны, - не переставала улыбаться Инна. - Я сейчас.
  Она взяла со стола пустой электрочайник и вышла из журналистской. Вернувшись, обнаружила на столе бутылку красного вина.
  -Это полусухое красное Кинзмараули, - улыбнулась Нина Сергеевна. - То есть симпатия оказалась взаимной.
   Потягивая вино, они беседовали еще около часа. Наконец, Нина Сергеевна засобиралась.
   - Что вы теперь намерены делать? - Инна выключила компьютер.
   - Завтра поеду искать моего сына!
   - Но вы же не знаете, в какой могиле он захоронен.
   - В милиции Дима считается пропавшим без вести. Я найду его и напишу заявление об убийстве, - твердо заявила Нина Сергеевна и попрощалась.
  Провожая женщину задумчивым взглядом, Инна не сомневалась в том, что Нина Сергеевна действительно найдет сына, даже если для этого придется вскрыть все могилы мурмашинского кладбища.
  
  
  
  Глава номер 8
  
   Николай Михайлович, если я правильно понял, ты здесь появился только потому, что кто-то из живых упомянул твое имя? - спросил Сашка.
   - Совершенно верно, - Книпович бросил взгляд на мемориальную доску в честь самого себя.
  Покойники неспешно шагали вдоль улицы Книповича.
   - Интэрэсно. Выходит, если кто-то в школе говорит о Достоевском, Шекспире или Пушкине, то в класс являются гости с того света?
  - Достоевский и Шекспир являются, а вот Пушкин - нет. Бедный Александр Сергеевич не может сюда прийти по той простой причине, что он не может отсюда уйти. Не было ему покоя при жизни, нет и теперь. Даже Ленину в этом отношении после краха коммунистической партии стало во сто крат легче - его уже реже вспоминают, меньше тревожат, и теперь он жарится довольно равномерно.
   - Люблю черный юмор.
   - Саша, а Пушкина, его творчество вы любите?
   - Терпеть не могу.
   - Почему?
   - Фиг его знает почему, не люблю и все тут. Умом понимаю, что он, конечно, гений, но не люблю.
   - А вы его, вообще, читали?
   - Да заставляли в школе.
   - То есть читали то, что положено по школьной программе. А после школы?
   - Нет, конечно.
   - Хотите, Саша, я вам расскажу, почему вы не любите
  Пушкина.
   - Ну...
  Книпович остановился. Сашка тоже. Ученый повернулся к музыканту.
  - Помните, как было в школе? Учителя сначала просили выучить стихотворение, потом заставляли его читать наизусть каждый урок, пока не ответят все, потом они требовали сделать анализ произведения, потом написать сочинение по этому поводу, выразить свое мнение, сделать интерпретацию произведения и так далее и так далее. Другими словами, шедевр препарировали как лягушку в опытной лаборатории. Верно?
   - Вернее некуда.
   - Но, простите, а как вообще возможно делать анализ стихотворения?! Это же не кровь, слизь или моча, это стихотворение - состояние души! - ученый поднес сложенные щепоткой пальцы к лицу музыканта и выразительно потряс ими. - А душу нельзя анализировать, изучать, исследовать, разбирать на составные части и потом собирать обратно - ее надо чувствовать! Что, скажите, может почувствовать ребенок после тупого фекального анализа стихотворения? Только отвращение! Вот и все.
  - Хорошо говоришь, батя, как настоящий трэшер - правильно, толково и конкретно. Похоже, что из-за школы я и
  стал ненавидеть Пушкина.
  - Именно так, дорогой Саша, - Книпович успокоился и снова медленно зашагал по своей улице. - Теперь душа Пушкина - самая несчастная из всех и на том и на этом свете.
  - Интересно, что ты считаешь тем светом, а что этим? И, однако, странное дело получается - Ленин балдеет, как ящерица на солнцепеке, а душа Пушкина полощется бельем в стиральной машине! - Несправедливо. За что ему такая непруха? Неужели из-за этого самого анализа! Я и сам поэт, но шибко сомневаюсь, чтоб я начал терзаться из-за того, что мои стихи анализируют миллионы половозрелых гимназисток. Пущай себе!
   - Дело тут, Саша, все в тех же учителях, горе-исследователях, пушкинистах и иже с ними. Уж больно они все дотошны и больно многое на себя берут. О, если бы их интересовало только творчество! Но они же вторгаются в святая святых - в душу, в личную жизнь Александра Сергеевича, которая еще при его жизни стала... чем-то вроде массового аттракциона, что ли. Современники тоже интересовались, смотрели, судили-рядили, словом, развлекались как могли. А кого судили? Особенно Гончарову. Красавицу. Жену поэта, его мадонну, "чистейшей прелести чистейший образец!" Поносили как дворовую девку! А ведь каждый, кто ее видел, столбенел и терял дар речи! И не фигурально выражаясь. Буквально. Перед ней преклонялись светские львы, за ней ухаживали, ее боготворили. А как же могло быть иначе? Ошибка Наташи лишь в том, что она принимала эти знаки внимания. Но ведь она была ЖЕНЩИНА, да еще какая!
   - Стервоза...
   - Не смейте так говорить! Кто дал вам право?! Если сам поэт говорил жене: я тебя ни в чем не виню. Но Наталью Николаевну проклинали и продолжают проклинать почти два века кряду. И сейчас ценители пушкинской поэзии под
  благовидной целью ее оправдания все ищут да рыщут: где же письма Наташи к мужу? Да, уж тогда бы им удалось выяснить всю подноготную! А как это мерзко, Сашенька, когда все читают твои письма! Вот вы бы согласились? И разве есть подноготная у Великой любви...
  - Ну, наверное, ж есть, раз ищут, - перебил Сашка. - Кто ищет, тот всегда найдет, ибо рано или поздно все тайное становится явным. А иначе как народ узнает, что данная любовь была великой?
  - Не будьте циником, Саша! - возмутился ученый. - А ведь Пушкин до сих пор горячо любит жену, его душа рвется к ней. Но они не могут встретиться. Несчастная душа Натали находится недалеко от ада, на уровне, где обитают души самоубийц, безбожников и проклятых. Душа Пушкина на более высоком уровне. Она не погибшая. Вот ведь, опять же, парадокс: все винят Дантеса, но страшно представить, что было бы с душой поэта, если бы дуэль решилась иначе... К счастью, поэт не стал убийцей. Господь этого не допустил... А вот Натали... Образно говоря, Александр Сергеевич и Наталья теперь живут на разных этажах.
   - Значит, я - самоубийца, буду на одном этаже с Гончаровой?
   - Да, и не только с ней. Компания там подобралась нескучная. Рекомендую познакомиться с Мариной Цветаевой - лучшая подруга Гончаровой.
   - А Есенин Наташу не того?
   - Ну что вы, право! Все свое! С Есениным хорошо водки попить, анекдоты забавно рассказывает, а на женщин внимания не обращает. Слишком много, говорит, страдал из-за них при жизни. Исключение делает разве что Наденьке Крупской, ее там никто не любит, а Сережа таких жалеет.
  - Слушай, батя, а откуда ты так много про этот уровень знаешь?
  - Грешен - при жизни был атеистом. Теперь же я рядом с Александром Сергеевичем. Мы на одном уровне.
  - Понятно. Выходит, сначала ты покачумал возле ада, не понравилось, образумился, и тебя переселили повыше? Не дурно. Но я сейчас не об этом. Хочу вернуться к теме улиц городов и прочее. Ты мне подробно объяснил, как вредно называть их людскими именами. Если мне не изменяет память, Пушкин с гордостью писал: "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..."
  - Именно так, Саша. Но я со всей ответственностью могу заявить: теперь он очень жалеет, что воздвиг себе этот самый памятник.
  - Ничего себе струя! -присвистнул Сашка и, заметив в ближайшем дворе песочницу, предложил Книповичу присесть.
  Собеседники свернули с тротуара и прошли сквозь ряд обглоданных осенних кустов.
  Сашка опустился на деревянный край песочницы.
  - Да-да, представьте себе, Сашенька, очень жалеет, - повторил ученый, усаживаясь рядом с музыкантом. - Под Новый 1999 год он даже написал стихотворение по этому поводу и посвятил его вашему покорному слуге. Вы послушайте, это все такие же прекрасные пушкинские строки:
  
  Книпович! Друг ты мой любезный,
  Под Новый год в сей день чудесный
  Тебе решил поведать я,
  О чем скорбит душа моя.
  Чья в том вина?
  При жизни, знать,
  БылО не сУждено понять.
  
  - Ах простите, Николай Михайлович, - перебил Сашка с легкой иронией. - Зачем в слове "было" ставить ударение на О, а в слове "суждено" - на У? Это ж, блин, бардак и анархия в русской грамматике!
  - Читая с листа, любой другой человек поставил бы ударение соответственно на Ы и О, но дело в том, что так мне читал сам Пушкин! Лично! Я не вправе корректировать автора. Понимаете, Сашенька, обидеть поэта может каждый...
  - Во-во, я ж то же самое своей училке по литературе говорил. Так что ты думаешь? Корректировала меня! Правила! Право такое сама на себя нагло взяла и правила... Даже пару за четверть грозилась влепить. Вот когда, говорит, станешь как Пушкин, тогда и будешь писать как хочешь. В общем, Николай Михайлович, замкнутый круг получился: будешь ставить ударения где попало - будешь получать двойки, чтобы не получать двойки - нужно стать Пушкиным, а Пушкин, сам видишь, как ударения ставит.
   - Сашенька, с вашего позволения я продолжу.
   - Конечно, Михалыч. Валяй!
   - Итак...
  
  Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
  К нему не заросла народная тропа,
  Его ласкала гения строка,
  Бил горе-рифмоплета слог топорный,
  Я видел, как туда цветы несли
  Друзья для Пушкина - враги для Натали.
  О, знать бы, что грядут ей ада муки -
  Я памятник не стал бы воздвигать
  И, заковав ревнивой Музе руки,
  С тобой пошел бы море изучать.
  Но, жаль, Книпович, в разные века
  Тебе досталась мойва - мне строка.
  
   - Ай да Пушкин, ай да сукин сын! - воскликнул Сашка, хлопая себя связанными руками по коленке. - Надо же, как время меняет суть изложения. У меня теперь прям мечта - с Пушкиным пообщаться.
  - Я передам Александру Сергеевичу ваши слова. А еще,
  Сашенька, я хотел рассказать...
   - Да ладно тебе, батя, может, лучше пивка? - возбужденно заерзал Сашка.
   - Пиво, Саша, здесь ни при чем... я ведь с вами изначально о море поговорить хотел...
  - А скажи, Николай Михайлович, Ленин по-прежнему картавит, как Баодуб?
  - Да, особенно когда температуру повышают, - отрезал ученый, медленно поднялся и степенно направился к зданию ПИНРО, где трудился в годы советской власти и где сейчас прикреплена гранитная доска с его именем.
  Сашка вовсе не собирался обижать великого ученого.
  Музыкант прекрасно понял, о чем говорил Книпович, и стопроцентно признал его правоту. Для того он и прервал разговор так некорректно, чтобы немедленно ринуться по проспекту Ленина в сторону музыкального училища, - автоматически сработала прижизненная привычка все самое умное, смешное, радостное, горькое или непонятное сразу тащить однокурсникам по эстрадному отделению.
  
  
  
  Глава номер 9
  
   Покидая редакцию "Комсомольца Заполярья", Нина Сергеевна внезапно вспомнила о грузчике Валере, который помогал ей донести вещи с вокзала.
  Вернувшись в кабинет к Инне, женщина позвонила грузчику. Тот оказался дома. Договорившись о встрече и записав адрес, Нина Сергеевна отправилась в продовольственный магазин. Там она купила все, что требовалось одинокому мужчине данной социальной прослойки.
  - Вот это по-нашему, - проскрипел Валера, вываливая на стул содержимое пакета. - Да за такой красивый подход к делу не пьют только враги. А сейчас я себе не враг. Посему выпью с нашим душевным удовольствием.
  Грузчик стремительно, насколько позволяли трясущие:я руки, сорвал пробку, перелил чекушку в стакан, почти наполовину засунул его в безразмерный рот и, задрав голову, выплеснул в тощее тело. Через мгновенье его похмельная мина превратилась в скомканную газету, будто в стакане была не водка, а взбитые тухлые яйца. Из сощуренных глаз выкатились крупные фасолины слез, которые тут же потерялись в складках небритых щек.
   - У-у-у-уй, га-адость, - натужно прокряхтел Валера и с отвращением сплюнул в помойное ведро.
  Отдышавшись, он схватил кусок жирной колбасы, быстро прижал к широким ноздрям, со свистом понюхал и закиул в рот. Нину Сергеевну передернуло.
  - Вот такая она, Нинуля, радость со слезами на глазах. Однако легчает. Спасибо, уважила. Как говорил мой покойный товарищ: "Друг не тот, кто напоит, друг тот, кто опохмелит", - Валера широко улыбнулся древним кариесом. - А теперь рассказывай, что за беда тебя посетила.
  К тому времени, когда Нина Сергеевна закончила излагать свою просьбу, лицо Валеры разгладилось и порозовело. Мутно-голубые глаза прояснились, на лбу выступил пот.
  - Ничего не скажешь... Твоя история похлеще всякой опохмелки мозги вправляет, - Валера с удовольствием закурил. - Есть у меня такие земледельцы. Хорошие хлопцы. За ящик "Столичной" не то что гроб выкопают, а и земное ядро достанут, ежели с путевой закуской.
  - Будет и водка, и закуски сколько надо, - заволновалась женщина, - все будет. Только договорись.
  - Ну раз так, то лады. Сегодня и звони мне. А лучше свой номерок дай, чтоб зря не дергалась. Дело-то вон какое. Обмозговать надо. Сам позвоню, как управлюсь.
   Нина Сергеевна вырвала листок из записной книжки и написала номер.
  - Вот, держи. И позвони, пожалуйста, сегодня в любом случае, независимо от результата.
  
  Телефонный звонок протрещал в первом часу ночи. Нина Сергеевна схватила трубку.
  С другого конца линии звучал трезвый и бодрый голос Валеры:
  - Нинуля, все нормалек! Выцепил я ихнего генерального секретаря. Толяном зовут, запомни! Он сказал, чтоб ты была в одиннадцать вечера на кладбище. У входа стеречьбудет.
  После разговора с Валерой женщина немедленно позвонила сыну Игорю в Североморск. Предупредила, чтобы тот на завтра ничего не планировал и заехал за ней ближе к обеду.
  
  На следующий день Нина Сергеевна и Игорь приехали на кладбище задолго до назначенного срока. Женщина попросила сына подождать и вышла из машины. Скорбная тишина давила припорошенные снегом надгробья бесконечной печалью. Остатки желтых листьев на унылых березах висели в морозном воздухе, словно замерзшие слезы. Она побрела в тишину, как сомнамбула, не разбирая дороги. В висках пульсировала навязчивая фраза: "Дима, Димочка, мальчик мой..."
  Невыносимо. Все-таки зря она оставила старшего сына ожидать в машине. В таком состоянии она никогда ничего не найдет. Только бы это выдержать. Она должна, обязана справиться. Она все для него сделает. Она - его мать. Его последняя надежда на справедливость в этом жестоком мире, который он покинул так рано. Нет, не покинул, он хотел жить. Его заставили. Его убили. Убили эти звери, эти ублюдки. Его, такого любимого, такого нежного и доброго, - больше нет! Она должна отомстить! Но главное сейчас - найти его.
  Нина Сергеевна довольно быстро выбралась из лабиринта могильных оград и крестов. На самом отшибе кладбища чернели два свежих земляных холма. Навстречу обломками мачт кораблей-призраков торчали две безымянные таблички с номерами 168 и 169.
  На первой - корявая надпись синей масляной краской: "Неизвестный мужчина, 25-35 лет. 20 ноября 1999 г.", на второй - "Неизвестный мужчина, 40 лет. 20 ноября 1999 г.".
  За оставшиеся часы необходимо было решить, в какой из двух могил зарыты останки ее сына. Взгляд расширенных глаз растерянно метался от одной цифры к другой:
  "Димочка, где ты? Отзовись, откликнись, дай знак моему такому всегда вещему материнскому сердцу".
  Сердце готово было выскочить из гортани. Женщина нервно достала из сумки пачку сигарет. Облако табачного дыма унесло ее на двадцать два года назад, на целую вечность... в родильный зал первого мурманского роддома.
  ...Оживленная суета медперсонала; долгая, адская боль схваток; наконец, избавление, первый детский крик, радость, восторг и холодный, круглый номерок в ее руке, с цифрами... 169. Точно!
  Не может быть! Бред! Наваждение! Сумасшествие!
  Но почему опять перед глазами стоял этот смутно знакомый, алюминиевый жетон с выбитыми цифрами... 169?
  "Да, да, мне вложила его в ладонь сестричка, кажется, я даже помню ее имя - Ира. Так и есть! Я вижу его как сейчас. В порыве внезапно нахлынувшей нежности я тогда еще расцеловала этот первый официальный документ моего сынишки. И теперь он стал последним? Родиться и умереть под одним и тем же номером? Жуткая шутка судьбы? Невероятно!"
  Совершенно опустошенная она пустилась на колени перед могильным холмиком под номером 169. Сколько времени она бездумно просидела так, бессмысленно глядя перед собой?
  Откуда-то сверху на могилу спикировала синичка. Она пристально посмотрела на женщину, несколько раз клюнула землю и снова посмотрела...
  Встревоженный голос старшего сына вывел женщину из оцепенения:
   - Мам, ну что с тобой, хватит, вставай. Ты же простудишься, ну нельзя же так.
  Придя в себя, мать сбивчиво пересказала Игорю внезапную вспышку своей памяти.
  - Успокойся, - ласково сказал сын, гладя ее по волосам, как неразумного ребенка. - Это просто совпадение,
  случайное совпадение, это ничего не значит. Все твоя мнительность, нервы. Ты совсем не спала сегодня, вот и разыгралось воображение. Ты же видишь, написано: мужчина 40 лет, а Димке было всего двадцать два. Сама подумай, там же в милиции профессионалы, эксперты. Не могут они так ошибиться в возрасте, ну ладно там на пять лет, а здесь же...
  Около двенадцати ночи свет автомобильных фар вырвал из кладбищенской темноты несколько мужских фигур с ломами и лопатами. Они неопределенно топтались около двух могил.
  Игорь заглушил мотор.
  - Ну что, хозяйка, решила, какую рыть будем? - засипел Толик простуженным голосом и закашлялся, - мы и две можем, только тебе дороже встанет.
  Нина Сергеевна твердо указала на табличку с номером 169.
  Бригадир отдал распоряжения.
  Мужики, среди которых был и грузчик Валера, в предвкушении пьянки с энтузиазмом принялись за дело.
   - Ночью безопаснее, - Толик высморкался и подошел к женщине. - Тут как-то разрешил я волосатым без нашей помощи друга хоронить, так они на кладбище такое устроили... Глядишь, и ментов недолго накликать...
   - Генсек, кидай веревку! - перебил монолог бригадира голос из ямы. - Цеплять будем.
  Кряхтя и беззлобно матерясь, хлопцы с трудом вытащили на поверхность тяжелый, грубо сколоченный ящик.
   - Тащите ближе к свету.
  Толик отодрал монтировкой верхние доски и отбросил в сторону. На дне ящика лежало что-то завернутое в мешковину. Генсек достал из кармана штанов складной нож и разрезал ее по всей длине.
   Нина Сергеевна осторожно откинула края ткани. Внимательно вглядевшись в останки, с безысходной горечью простонала:
   - А где же лицо?
  - На животе лежит. Видать, сбросили в яму как попало, - пояснил опытный Генсек.
  Мужики втроем схватились за край мешковины и резко дернули на себя. Тело перевернулось.
   - Господи! - прошептала несчастная женщина, вглядываясь в обезображенное до неузнаваемости лицо покойника.
  Она опустилась на колени, слабо соображая что делает, и сантиметр за сантиметром стала ощупывать ледяные мощи. Затем вытащила левую руку покойника и монотонно заговорила:
  - Это он. На безымянном пальце сросшийся перелом. Димочка сломал его во втором классе. Прищемил дверью машины... Игорь, это твой брат... Теперь я его никому не отдам!
   - Хозяйка, что дальше делать? - спросил Генсек.
  - Не отдам! - крикнула Нина Сергеевна, не поднимаясь с колен.
   - Мама, - Игорь тряс мать за плечо, - ведь действительно что-то нужно делать, домой же мы его не возьмем...
   Ситуация складывалась странная - с одной стороны, не закапывать же сына обратно в безымянную могилу, с другой - куда девать труп, если официально Дима считается в розыске.
  Нина Сергеевна встала и распорядилась зарыть пустую могилу. Землекопы торопливо засыпали яму, выровняли холм, воткнули на место табличку, а гроб с телом спрятали в кустах.
  - Не боись, Нинок, я тут покараулю, пока ты там с ментами вошкаться будешь, - пообещал грузчик Валера. - Глаз не спущу хоть целую неделю.
  Нина Сергеевна решила, что завтра пойдет в милицию и заявит о могиле, в которой был похоронен ее сын. Пусть идентифицируют, для этого достаточно взять Димину медкарту у зубного врача. Теперь они никуда не денутся.
  Менты никуда и не делись, но суетиться им пришлось совсем по другому поводу.
  
  
  
  Глава номер 10
  
   Итак, беспросветный вакуум личной потаповской жизни на пороге третьего тысячелетия заполнился какой-то благой абракадаброй.
   Во-первых, надо было спасать друзей-музыкантов.
   Во-вторых, помочь скрипачке Наташе попасть на более высокий уровень небытия.
   В-третьих, Потапова всем сердцем прониклась горем Нины Сергеевны и нужно было решить вопрос не только с трупом в кустах, но и раскрутить дело Дмитрия.
   В общем, чужих бед у Потаповой, как у дурака махорки, и, главное, всех жалко! А тут еще и о личной жизни подумать надо. Вот если бы все сразу...
  Сидя в редакционном кресле, Инна затушила сигарету, схватила телефонную трубку и набрала номер Парасюка. Обалдевший от радости офицер назначил рандеву на своей квартире в восемь вечера.
  Остаток дня окрыленный подполковник грузным шмелем перемещался то на рынок, то к парикмахерской, то к продовольственным лавкам. Потом на вокзале придирчиво выбрал красные розы и завершил путешествие в промтоварном магазине.
  Там он приобрел пару черных носков, нежно-лимонные плавки, дезодорант, рулон туалетной бумаги и один тайваньский презерватив. В ответ на ободряющую улыбку молоденькой продавщицы Парасюк разорился еще на четыре.
  Дома мужчина торопливо собрал по закуткам и затолкал в кладовку разбросанные вещи. Затем вымыл посуду, пропылесосил полы, вынес мусор. Приготовил ужин, сервировал стол и увенчал гастрономическую композицию шикарным букетом. Далее мужчина надолго заперся в ванной. После горячего душа раскрасневшийся подполковник долго рылся в скудном гардеробе. На данный момент из цивильной одежды чистыми оставались только спортивное трико с отвисшим задом да пара старомодных рубашек. Напялив новые плавки, офицер стал облачаться в парадную милицейскую форму.
  Звон юбилейных медалей был заглушен ревом дверного звонка.
  - Александр Филиппович, какое сияние, - пропела Инна, с порога оценив иконостас Парасюка. - Я сейчас если не ослепну, то в лучшем случае расчихаюсь.
   - Стараемся, Инна Гавриловна. Да кто ж это нынче ценит, - мужчина помог девушке раздеться. - Прошу!
  Подполковник проводил Инну в комнату и торжественно усадил в кресло возле стола.
  - А между тем вас есть за что ценить. В последний раз мне дарили розы еще при рождении. Правда, я этого не помню. Мама рассказывала.
  - Непорядок. Обещаю наверстать это упущение в самые сжатые сроки.
   Когда вторая бутылка коньяка была выпита наполовину, вспотевший Парасюк снял пиджак, включил старенький двухкассетник, погасил люстру и зажег настенное бра. Под хрипящее повествование Высоцкого; "Я коней
  напою-у-у-у..." - мужчина пригласил осоловевшую Инну на танец.
  Кассета закончилась, танцоры остались на месте. Закрыв глаза, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и покачивались в такт последней мелодии до тех пор, пока Инна животом не ощутила упругую страсть подполковника.
  Не разжимая объятий, мужчина повалил Инну на широкий диван...
  Когда обессиленный Парасюк уснул, Инна сползла с дивана и, заботливо укрыв подполковника звенящим пиджаком, подошла к столу. Опустившись в кресло, она наполнила фужер коньяком и сделала несколько глотков. Спиртное мгновенно дошло до мозга. Потапова вспомнила невнятные обещания и клятвы, которыми осыпал ее подполковник во время любовного игрища. Если верить Парасюку, они грозились вылиться в грандиозную свадьбу.
  Инна давно уже не была той наивной дурой, что могла верить трепу истосковавшегося по женской ласке самца. Тем не менее сейчас трескучий, переходящий в свистящее бульканье храп Парасюка звучал в ушах Потаповой чарующей музыкой сентябрьского прибоя на пустынном песчаном пляже черноморской Анталии.
   Инна глотнула еще, и ее мысли неожиданно вернулись на гранитную твердь Кольского полуострова. Любая нормальная здравомыслящая баба с двумя детьми на руках, разумеется, плюнула бы на всех и вся перед перспективой счастливой семейной жизни. Инна не была ни нормальной, ни здравомыслящей. В свое время ей то ли посчастливилось, то ли, наоборот, угораздило родиться под знаком Весов. Этот печальный, но неопровержимый факт по любому, пусть даже самому пустяковому житейскому вопросу заставлял Инну стремительно и часто перебрасывать решения, доводы, принципы и вкусы с одной чаши весов на другую.
  "Интересно, как поведет себя Филя, когда я прямо в лоб выпалю ему то, зачем пришла. Если верить его недавним обещаниям, то он воспримет цель моего визита как оскорбление мужского достоинства. А достоинство у него... кто бы мог подумать, - рассуждала Инна, глядя на спящего подполковника. - Ну, скажу, и пошлет он меня со всеми музыкантами, трупами и духами куда подальше. Тогда прощай замужество и да здравствует жизнь матери-одиночки! А если промолчать, тогда... Да ну их всех! - Инна начинала злиться. - Буду молчать как подбитый танк", - решила она и, тут же, вскочив с кресла, молчать перестала (Весы, они и в заполярной тундре весы):
   - Парасюк, вставайте! Дело есть!
  Подлетев к дивану, она принялась жестоко тормошить измочаленного подполковника. Храп сошел на нет, мужчина со стоном продрал бессмысленные глаза.
  - Александр Филиппович, просыпайтесь! Я знаю, кто убил вашу девочку!
   - Инна, ты? Какую девочку?
   - Из реки Колы, которая в мешке была!
   Парасюк вскочил как пораженный выстрелом из рогатки.
   - Инна Гавриловна, не шути! У меня пистолет заряжен!
   - У вас есть какой-нибудь халат? - Инна протянула Парасюку ядовитые плавки.
  - Ходите так, а если оденетесь, то я вызову вам такси или, скорее всего, санитарную карету из двадцать шестой бригады, - ответил подполковник.
   - Я не рехнулась, я знаю кто убил скрипачку Наташу. Парасюк налил коньяку, они уселись в кресла.
   - А теперь, Александр Филиппыч, ответьте на один вопрос, от которого будет зависеть... - здесь Инна должна была произнести: "...назову ли я вам имя убийцы", но залитые коньяком Весы лихорадочно задергались, и она ляпнула: - ...выйду ли я за вас замуж!
  Парасюк поперхнулся табачным дымом. Приступ надсадного кашля надолго заглушил монолог Потаповой. Вытирая слезы, подполковник услышал лишь его окончание.
  -...поэтому у вас есть вторая попытка сделать мне предложение.
  Инна выдохлась и в томительном ожидании принялась сверлить мужчину прищуренными глазами.
  - Да-а-а-а... - затянул Парасюк, мучительно пытаясь вспомнить, когда же была попытка номер один.
  Отсутствие эмоциональной окраски в голосе подполковника ничуть не смутило девушку, и уже на правах невесты она поперла напролом, переходя на "ты":
  - Я назову имя убийцы, которое не дает тебе покоя на протяжении четверти века, - торжественно произнесла Инна. - Но в качестве равноценного обмена ты должен будешь выполнить три мои просьбы. Согласен?
   - Хорошо. Да. Выкладывай.
   - Ту маленькую скрипачку убил... - Инна выдержала долгую, напряженную и мучительную для Парасюка паузу, потом с наскока рубанула: - Твой лепший друг, Рыков Николай Эдуардович! Кандидат на пост губернатора Мурманской области!
   - Неужели?
   -И это все?! - Инна с картинным удивлением расширила глаза. - А где пена у рта, битье графинов и дурацкие вопросы?
   - Доказательства!
  - Ты можешь принять как аксиому тот факт, что часы, обнаруженные в мешке с утопленницей, принадлежали Кольке Рыкову?
   - Допустим, и что это нам дает? Официально я ничего не смогу доказать, прошло много лет. Рыков в его нынешнем положении практически недосягаем для правосудия, - спокойно рассудил голый подполковник и после некоторого раздумья вдруг резко произнес: - Но если Рыков действительно тот самый насильник и убийца, я самолично согну его в бараний рог!
  - Сам умрет, - цинично и безапелляционно заявила Инна. - А для этого мне нужны часы, и ты мне их отдашь - это сразу вторая просьба. А первая и главная - нужно, чтобы твои подчиненные больше не наведывались в госпиталь к раненному в промежность парню. Договорились?
   - Я дал слово офицера. За парня не беспокойся, а часы получишь завтра.
   - За это и выпьем, - улыбнулась Потапова. Парасюк наполнил рюмки и подозрительно сощурился:
   - А кто тебе этот парень, за которого ты так печешься? - в его голосе слышались оттенки ревности. - Нет, я слово свое сдержу, но все-таки... уж не за этим ли ты ко мне наведалась?
  "Ну вот, началось", - Инна, ожидавшая такого поворота, беспардонно, но убедительно соврала. - Это мой бывший муж. Вдруг выяснится, что он чего-то не того... Не дай бог в тюрьму сядет, а я не хочу детей без алиментов оставлять.
   Подполковник облегченно вздохнул и улыбнулся.
   - Вот теперь можно и выпить.
   Выпили, и Инна поведала Парасюку историю злоключений Нины Сергеевны. Рассказ получился длинный и подробный.
  Подполковник, не перебивая, выслушал до конца.
   - Инна Гавриловна, я понял, в чем заключается третья просьба, а теперь я объясню вам, - он снова перешел на "вы", - почему мы не стали раскручивать дело Дмитрия Белобородова.
   - Не стали? Значит, убийцы Димы известны? И поэтому Нину Сергеевну водили за нос?
   - Да, и мне лично было поручено замять это дело.
   - Что-о-о? - Инна резко вскочила с кресла. - Что ты сказал?! Ты знал?!
   - Подожди, Инночка, постой, - Парасюк попытался ее обнять, - теперь все изменилось. Я... я душу вытрясу...
   - Что, что изменилось? И почему это вдруг изменилось?
   - Инночка, сядь, - Парасюк силой усадил Потапову. - В убийстве Белобородова замешан известный криминальный авторитет Гордей...
  - Так почему его не схватили?! Это же тот самый повод, который вам... Я ничего не понимаю!
   - Инна, успокойся... и... держись в кресле. Гордей - зять Рыкова!
   - Гордей, этот отморозок, - зять Рыкова?!
   - Да, но теперь все изменилось...
  - Значит... - Инна не знала, что "значит".
   - Это, значит, что я смешаю Рыкова с дерьмом!
   Парасюк гневно бросил взгляд на настенные часы. Стрелки показывали девять утра. Он схватил телефонную трубку и нервно нажал кнопки нумерации.
  - Доброе утро, девушка. Рыкова, будьте любезны... Николай Эдуардович? Парасюк беспокоит... У меня для тебя кое-что имеется... Да-да... Очень важно! Не по телефону... Сегодня в полдень... До встречи.
   Подполковник бросил трубку.
  
  Этим же утром Инна съездила к Генке Строганову и сообщила, что вопрос с Периллом улажен, - можно спокойно выходить из подполья. При этом она попросила Генку завтра поторговать книгами на Пяти Углах вместо ее заболевшей мамы-пенсионерки. Затем она встретилась с Ниной Сергеевной и совершенно секретным полушепотом сообщила, что к убийству Димы причастен местный криминальный авторитет Гордей. Потом она смоталась домой, собрала чемоданы и перевезла вещи на квартиру к Парасюку.
   Подполковник вернулся глубоким вечером. На кухне рассказал Инне о встрече с Рыковым и сообщил потрясающую новость:
  - Завтра в 14.00 в здании областной администрации состоится вручение мандатов кандидатам на пост губернатора. Я предупредил Рыкова, чтобы ждал от меня сюрприза. Какого не сказал, на то и сюрприз.
  С этими словами Парасюк вручил Инне часы "Командирские" с гравировкой: "Внуку Коленьке в день рождения от дедушки Семена".
   - Ты как журналист будешь присутствовать в зале. Ты ему
  этот сюрприз и преподнесешь от моего имени. Сделаешь?
   - Сделаю, - пообещала Инна и подумала о том, что завтра же утром возложит эту миссию на Сашку и Баодуба.
  
  
  
  Глава номер 11
  
   Площадь Пять Углов. С самого утра тысячи дорогих мурманчан гордо и радостно отмечают День города! Да и как не гордиться, как не радоваться?
  С 1916 года Романов-на-Мурмане, а при Советах город Мурманск стоит особняком на краю государства Российского, сам себя кормит, обогревает, одевает, воспитывает кадры и ни у кого помощи не просит. За последнее, конечно, не ручаюсь, но очень хотелось бы в это верить. Что же касаемо позорной иноземной гуманитарки... ну да фиг с ней, в хозяйстве все сгодится.
  Мурманчане любят свой город - и это догма. Многие пытались отсюда уехать навсегда. Бывало, продадут квартиру, помотаются год по России да ближнему зарубежью и назад - не прижились на чужбине, истосковались по северному лету.
   Питерцы - странные люди - свои ночи белыми называют. Ну какие ж они белые, раз в домах свет включать приходится? Летом в Мурманске солнце сияет в любое время суток. Если, например, человек в запое, так ни в жизнь не догадается, два часа дня это или два пополуночи. Можно бы конечно по небосводу определиться, да кому нужна эта астрономия, когда магазины круглосуточно работают.
  А народ здесь какой!!!
  Мурманская нация произошла от тех, кого за политику сослали, - это люди, как правило, упертые, башковитые; кого по этапу пригнали, - эти лихие, отчаянные авантюристы; кого за рублем в моря понесло, - по складу первопроходцы, не робкого десятка; кого по офицерской службе призвали, - синтез всего вышеперечисленного. Сюда следует добавить ученых, инженеров, искателей приключений и шпионов. Все они попали на Мурман временно, но многие полюбили суровый край и забыли обратную дорогу.
  Понятное дело: за 85 лет этот генофондище двести девять раз переженился и столько кровей понамешал, что в роддоме на свет сначала менталитет появляется, а уж потом непосредственно дите.
  Мурманский менталитет - это особое, вне всяких классификаций явление...
  Пока не поздно, оговорюсь, что ненавижу слова "менталитет" и всякие там "консенсусы", "плюрализмы" и прочие иноземные вторгизмы в великий и могучий Русский язык.
  Одно дело, когда психологи советуют сверхсрочнику Васе разучить пару-тройку таких словечек, чтобы охмурить претенциозную девицу, и совсем другое - когда это делается в государственном масштабе с высоких трибун, дабы засрать головы простых нас с вами.
  Знаменитый русский физиолог Иван Павлов, отмечая отсутствие здорового прагматизма у русских, с изумлением констатировал нашу необычную реакцию на простое слово - именно слову мы подчиняемся и доверяем больше всего, охотнее всего внемлем. И, наверное, все русские как-то подсознательно это ощущают. "Доброе слово окрыляет", "Слово пуще стрелы разит", "На великое дело - великое слово", - гласят русские поговорки, а такой шедевр, как "Ласковое слово и кошке приятно", только подчеркивает правоту Павлова. Кошка не понимает язык человеческий, но чувствует настроение хозяина и соответственно реагирует - на доброту мурлыканьем, на грубость выпущенными коготками.
  Почти то же происходит и с русским человеком. Когда он слышит незнакомое заморское слово, то сразу обращает внимание на интонацию. Если оно произнесено тускло и без эмоций, то остается незамеченным, если звучит твердо и убедительно, то вызывает доверие. Поэтому, когда с экрана вещает серьезный дядька в галстуке, а речь его изобилует всевозможными ваучерами и приватизациями, наш работяга ему верит и, больше того, начинает доверять. Он кумекает: раз человек так шифрует, значит, дело свое знает туго и с таким можно хучь на войну, а хучь в разведку.
  Работяга, конечно, нутром чует, что его хотят объегорить, но все равно слушает и все равно верит, ибо русская вера в слово - это как раз то, что довело Россию до нынешней ручки. В результате труженик остается с ваучером, а приватизация, то бишь распределение жирных объектов в собственность, производится без него. Потом ваучер пропивается, понятие собственность теряет ясный смысл, а слово "приватизация" навсегда укореняется в памяти народной. В конечном итоге засранными остаются не только мозги, но и русский язык. Грустно? Ну так я ж не зря о ручке упомянул. Представьте, что она патефонная, а на патефоне ваша любимая пластинка.
  В-о-о-о, так-то лучше!
   Едем дальше!
   У жителей Кольского полуострова на генном уровне заложено отвращение к расовым и национальным заморочкам.
  Мурманская еврейка может запросто втюриться в русского, хохла, удмурта, лопаря, эфиопа, а потом благополучно выйти замуж и обзавестись от него потомством. Скажите, в каком краю планеты такое видано? Да нету больше таких краев!
   Мурманская ментальность, прошу прощения, образ мыслей замешан на сопереживании, доброте, доверчивости, которые отнюдь не граничат с мягкотелостью и оптимистичным лохизмом. Из наших недорослей получаются отличные кикбоксеры, танцоры диско и победители математических олимпиад. Ну и поскольку каждый мурманчанин отягощен наследием романтиков-первопроходцев, то считает святым долгом если не играть на гитаре, то хотя бы сочувствовать авторской песне. А если слон на ухо наступил, то уж художником и поэтом он просто быть обязан. Богат Кольский край россыпями творческих созидателей. Но все они, как правило, пожизненно варятся в котле Мурманского региона и крайне редко блистают шедеврами на просторах исторических родин. Однако это не столько от северной заторможенности и лени, а, скорее, от мурманского национального патриотизма, который, понятное дело, является главным признаком все того же образа мыслей. Далее.
  В Питере недолюбливают москвичей, в Москве вообще никого не любят, но там и сям рады мурманчанам. Почему? Да потому, что, как я уже сказал, Мурманск - пристанище потрясающей разномастной публики, что-то вроде Америки, Австралии или древнего Вавилона. А коль так, то наш брат-земляк запросто может оказаться дальним родственником не только жителя обеих столиц, но, по большому счету, и кубинского вождя Фиделя Кастро.
  Но, пожалуй, самая замечательная и непостижимая черта, свойственная исключительно мурманчанам, - это любовь к правилам дорожного движения. Допустим, в Ростове светофоры существуют просто для украшения города, сами ростовчане о существовании светофоров даже не догадываются. Надо перейти дорогу - пошел, а там - куда выведет. В Мурманске горожанин будет терпеливо ждать зеленый свет, даже если на этой улице отродясь не водилось никакого транспорта. Этот феномен не могут объяснить даже сотрудники ГИБДД.
   Однако вернемся к празднику.
   С утра вышедший из подполья Генка Строганов по просьбе Потаповой торговал книгами вместо ее заболевшей мамы. Столик с литературой располагался на Пяти Углах, у отеля "Меридиан". По соседству трудились продавцы видео- и аудиокассет, живописцы распродавали свои полотна. По мере того как горожане просыпались, площадь становилась все многолюднее и ближе к обеду напоминала переполненную дискотеку. Народ, хапнув водочки у одной из торговых палаток и закусив порцией шашлыка, продавливался поближе к надувной сцене. Там вперемежку с городскими народными коллективами под фанеру лабали закатившиеся столичные звезды. Вдоволь натоптавшись, типа потанцевал, человек понимал, что все прелести праздника уже вкусил, до десерта, то есть до салюта, еще далеко, а личная программа как бы должна продолжаться. Поэтому следующим этапом гуляния становился осмотр продукции у "Меридиана".
   - С праздником, браток! - обратился к Генке очевидно находящийся в межрейсовом отпуске матрос. - Вот думаю, что мне лучше завалить - "Москву бандитскую" или "Бандитский Петербург"? - матрос задумался и, прикинув разницу в цене, выбрал "Бандитский Петербург". - Хотел конечно Москву бандитскую завалить, но эта дешевле, в аккурат на пузырь останется.
   - Да тут разница-то в пять рублев, бери "Москву...", так и
  быть скидку тебе сделаю ради праздника, - уступил Генка.
  Обрадованный матрос расплатился, забрал покупку, растворился в толпе, но минут через десять вернулся.
   - Держи, браток, - он протянул Генке бутылку "Кольского" пива, - ради праздника.
   Мурманчане - народ благодарный.
   После нескольких таких скидок, ближе к вечеру, Генке приспичило. Мочевой пузырь превратился в баскетбольный мяч, наполненный ртутью. Как назло, поблизости ни одного знакомого, который бы посторожил товар. Обращаться к соседям бесполезно - у самих запара. Доверяться первому встречному - без толку, даже если человек честный. Тут сам-то в праздник не столько торгуешь, сколько следишь за тем, чтобы не стащили.
  Генкины глаза уже почти лопались от внутреннего давления. Ну не в штаны же мочиться. Может, как-то через брючину комбинезона попытаться? Нет, кругом народ. Ё-моё! И всем же, блин, срочно книги понадобились. Кому "Атлас автомобильных дорог", кому "Комментарий к
  уголовно-процессуальному кодексу", кому Корецкого, кому черта лысого подавай. Хорошие вы, конечно, люди, но лучше бы все умерли, хотя бы на пару минут. Потом смотрите себе дальше, елки зеленые, хоть от заката до рассвета...
  Генка в последний раз окинул страданием ликующую площадь. Пора бежать, будь что будет.
  И вдруг, словно спасительная веревка для утопающего в колодце, на площади обозначилась одноклассница, которую Генка не видел уже лет пятнадцать.
   - Ленка-а-а-а! - заорал он, перекрывая долбежку мощных динамиков, вскинул руку и замахал; - Ленка-а-а-а!! Смирнова-а-а-а!!
  Девушка услышала, огляделась, заметила, узнала, улыбнулась и, пробиваясь сквозь спрессованное гульбище, устремилась к однокласснику.
  - Генка! Привет! Неужели ты? Ну как ты? - не дождавшись ответа, она кивнула на спутников. - У меня давно другая фамилия. Знакомься - это мой муж Алексей, а это дочь
  Лариса. И мы все Крыловы.
   - Не могу... - выдавил Генка, стиснув челюсти. - Постойте здесь. Я быстро.
  Музыкант, еле передвигая ноги, осторожно засеменил за угол. Там находились ряды передвижных туалетов, которые, как и город, имели свою историю.
  В далеком 1989 году в Мурманске проходила международная экологическая акция "Next-Stop". Иностранцы привезли с собой гору аппаратуры и диковинные пластиковые клозеты - все это установили в Долине Уюта. Целых пять дней мурманчане слушали рок-музыку, смотрели, как иностранцы пьют свое баночное пиво за свою валюту (за рубли ничего не продавалось) и ходят в свои клозеты. Наши тоже ходили. Раньше - обычно в кусты (их тут пропасть), но тут поди ж ты... туда же. В общем, иностранцы показали нам, как бороться за экологию, и айда домой. Аппаратуру, конечно, забрали, но туалеты оставили.
  Теперь они традиционно каждый год устанавливаются на площади Пяти Углов в честь празднования Дня города.
   Генка еще сильнее стиснул зубы, когда понял, что сейчас легче попасть в кабинет президента, нежели в вожделенную кабинку. В очереди стоял весь Кольский полуостров. Усилием воли собрав мочевой пузырь в кулак, Генка переместился во двор универмага "Волна". Искать укромное место не имело смысла, так как в каждом углу люди занимались тем же, за чем пришел и музыкант. Невзирая на пол и возраст, кто сидя, кто стоя, горожане мочились, как десятки брандспойтов на пожаре. Никто никого не стеснялся, никто ни от кого не прятался. Все понимающе друг другу улыбались, некоторые, облегчившись, знакомились между собой и шли праздновать уже вместе.
  Генка вернулся счастливый, как удав после завтрака, и с улыбкой шокового изумления уставился на одноклассницу. В его школу она пришла то ли в четвертом, то ли в шестом классе. В памяти всплыл какой-то гадкий утенок. А может, и не была она гадким, просто тогда он слепо любил девчонку из параллельного класса, пока та не забеременела от какого-то стройбатовца.
  Но сейчас, Бог ты мой! Генка готов был проглотить Елену.
  Муж, кажется, это заметил и начал дергать ее за локоть, дескать, пойдем дальше. Какое там...
  Елена часто поправляла темноту вьющихся волос и что-то говорила, игнорируя настойчивость супруга. Синева сияющих глаз была адресована только Генке. Тот ничего не слышал, с каждым мгновением влюбляясь как проклятый.
  Припомнился выпускной бал, да ведь Елена и тогда уже была самой красивой, по крайней мере, не хуже чем сейчас, это точно. Странное дело, но почему тогда она была абсолютно по барабану? А, впрочем, какая разница: ЭТО все-таки случилось.
   - Заходи в гости - Буркова, 10, квартира 10, - пригласила Елена, собираясь прощаться.
  - Хорошо, приду, - Генка хотел уже сказать, что живет по соседству на Буркова, 29 и готов зайти прямо сегодня, но не успел.
  - Да, обязательно приходи, посидим, нормально поговорим, - зачастил Крылов. - Только не откладывай, а то я через месяц-другой в море ухожу...
   "Стоп! Ну вот ты сам все и сказал, моряк. Конечно, приду. Обязательно. Но... только через месяц-другой", - подумал Генка и, задавив душевный трепет, спокойно спросил: - А у вас телефон есть? Чтобы я не оказался перед дверью пустой квартиры.
  Лена быстро назвала цифры домашнего телефона.
  Муж занервничал: может, не хотел, чтобы она телефон давала, а может, что-то почувствовал. Все может быть. Однако, как говорил Михаил Горбачев: "Процесс пошел", и теперь только смерть могла остановить зарождающуюся стихию.
  
  
  * * *
  
   Сашка летел против людского течения, сбивая прохожих, которые снопами валились под мощным напором невидимого и неслышимого оратора:
   - Всем! Всем! Всем! Граждане земли Кольской! Слушайте и не говорите потом, что в этот момент ваши уши были забиты картофельными очистками! Любимые, дорогие и ненаглядные соотечественники! Поздравляю вас с тем, что
  я, старый металлюга, алкоголик, развратник и тунеядец, мечтавший о всемирной славе, своим искусством не перевернул вашего сознания, не воздвиг себе никакой памятник и не вошел в анналы истории планеты Земля! Радуйтесь, что моим красивым именем не названа ни одна улица, ни один город, ни одно море и ни один ручеек в мире. Фадеев ручей запретить! Запретить этот жидкий уродливый шрам на здоровом теле нашего города! Я не знал Фадеева лично, но нетрудно предположить, что этот человек натворил в жизни немало бяки. Поэтому, дорогие мурманчане и гости Заполярного края, с утра и до глубокой ночи, а лучше круглосуточно орите ликующее "Ура!!!" в честь Сашки Балашова! Помните, что благодаря моей непутевой жизни, закончившейся в духовке газовой плиты, ваши дети, внуки и правнуки так легко отделались от непризнанного гения и избавились от влияния моей убийственной кармы.
  Ур-а-а-а!!!
   - Ты чего оГешь, как бык недоГезанный? - навстречу из толпы неожиданно вынырнул Баодуб. - Да если б твоим именем назвали улицу, пГоспект или, упаси Боже, гоГод, то он пГовалился бы в пГеисподнюю, пеГед котоГой Фадеев Гучей показался бы молочной Гекой с изюмом. Ты лучше глянь, сколько доГогих муГманчан покалечил, а ведь этот пГоспект не твое имя носит.
  - Да это Книпович меня так нашарахал, - Сашка оглянулся назад. С тротуара силилась подняться подвернувшая ногу пенсионерка.
  Баодуб прокомментировал:
  - Моя бабушка тоже как-то шла по улице, споткнулась и Гуку сломала. Ну, говоГит, на Говном месте ведь упала. Она потом на это Говное место лет пять ходила, смотГела и ничего понять не могла. Они-то, живые, не знают, что на Говном месте нельзя пГосто так ни с того ни с сего споткнуться. Им невдомек, что на каждом шагу их подстеГегает опасность, так как по улицам, пГоспектам и площадям шатаются сотни веселых, пьяных и очень забавных покойников. Ты уж поаккуГатней выгуливайся, а то не Говен час можно жизнеутвеГждающими пГоповедями кого-нибудь и в могилку спГовадить.
   - Да ладно тебе, я ж не со зла.
   - Часики товаГища Гыкова пГи тебе?
   - Обижаешь, Микола.
  
  
  
  Глава номер 12
  
   Служебная автостоянка перед зданием областной администрации смахивала на международный автомобильный салон. Рядом прохаживался высоченный милиционер-подросток с палкой и пистолетом. Неожиданно, вплотную к новенькому синему джипу прилип "Москвич-412". Оранжевая клякса отечественного раритета показалась охраннику настолько враждебной и оскорбительной, что его руки машинально отстегнули дубинку, а ноги рысью поскакали к открывшейся дверце. Из старинной модели, вызвавшей в милиционере мучительное чувство стыда за Родину, выкарабкался плотный мужчина лет сорока пяти. Не обращая внимания на юношу, он одернул мягкий, серой замши пиджак и энергично пригладил густую шевелюру платинового цвета.
   - Ваши документы, - развязно сказал милиционер, постукивая дубинкой по красной костлявой клешне.
  Тут же, из джипа, синхронно выскочили два сытых бритоголовых орангутанга.
   Один, обогнув "Москвич", подошел к мужчине:
   - Николай Эдуардович, проблемы?
  Второй подлетел к милиционеру, вырвал у него дубинку и рявкнул:
   - Что, придурок, рамсы попутал?
   - А я смотрю, машина та-а-ка-ая... - милиционер хотел подобрать эпитет, но хороший не приходил в голову, а плохой явно был написан на его испуганной физиономии.
   - Что, гнушаешься? - сурово поинтересовался Николай Эдуардович.
   - Извините, - проблеял юноша, понимая, как конкретно вляпался.
  Замшевый, он же кандидат на пост губернатора Мурманской области Николай Эдуардович Рыков, отечески похлопал милиционера по плечу.
   - Он еще молодой - всему учить надо. Молодость - наше будущее. Правильно говорю?
   - Правильно, - у юноши отлегло от сердца и он улыбнулся.
   - Первым делом научись сынок уважать российского производителя, - Рыков забрал у орангутанга милицейскую дубинку и швырнул ее на середину проезжей части. - Побеседуем, когда освобожусь.
  
   На четвертом этаже здания областной администрации в просторном помещении, больше похожем на кинозал, сидели и стояли, томились и потели с десяток потенциальных хозяев Кольского Заполярья. Их бронированные глаза на пряженно сканировали конкурентов и поглядывали на круглые настенные часы. Роль киноэкрана исполнял широкий в красной скатерти стол, за которым возвышались два лысеющих члена избирательного комитета.
  Внезапно, откуда-то из-под стола, выросла крупногабаритная тетка, в обрамлении розовых буклей. Она бухнула на скатерть несколько жирных папок, уселась между членами избиркома, и все трое деловито принялись перелистывать документы.
   В последнем ряду зала, вытянув ноги, развалились Сашка и Баодуб.
  - Ты обрати внимание на лица кандидатов, - делился наблюдениями музыкант. - Где интеллигентная бледность декабристов? Где во взорах столыпинская искра радения за отечество? Где пушкинский огонь в сердцах? Где вот это вот самое; "Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!" Где я вас спрашиваю?! Ты только посмотри на эти рожи! Презрительные взгляды, экзотический загар... а ведь на дворе далеко не лето. Наверное, основная борьба за голоса избирателей проходила на Гавайях, Кубе или на худой конец в Турции. А проведи они избирательную кампанию в Росляково, Коле, Мурмашах, Молочном, я уж не говорю о таких отверстиях, как Гремиха или Краснощелье...
  В помещение в сопровождении двух доверенных лиц вошел Рыков. Не обращая ни на кого внимания, он направился в конец зала.
   -...то выглядели бы именно так... - сымпровизировал Сашка, имея в виду зловещую бледность Рыкова.
   -...как подобает истинному северянину, - вдруг закончил фразу незнакомый голос.
   Музыкант повернул голову. Через пару кресел от него сидел человек неопределенного возраста. Круглое добродушное лицо и синяя футболка с надписью "Demise Roussos", вышедшая из моды лет двадцать назад, неудачно сочетались с ржавой проволокой, которая туго стягивала запястья незнакомца.
  - Привет, братан, каким ветром? Хотя я уже ничему не удивляюсь, - произнес Сашка.
  - Ну и правильно! - весело отозвался проволочный человек, - тем более что удивляться тут будет чему. Кольку я хорошо знаю еще с детсадовского возраста. Сегодня он обязательно что-нибудь выкинет. Бедовый парень. Вместе по
  комсомолу депутатствовали.
  Тем временем группа поддержки Рыкова расположилась перед самым носом у Сашки и Баодуба, в предпоследнем ряду.
   - Сейчас он у кого-нибудь время спросит, - выдал прогноз проволочный человек.
  - Кажется, не опоздали, - прозвучал утвердительный и одновременно вопросительный возглас Рыкова.
  - Еще три минуты, - ответило ему доверенное лицо,
  взглянув на свои часы.
  - Что я говорил! - обрадовался Проволочный. - Колька в своем репертуаре. Сколько его помню - никогда часы не носил. А за время карьеры их ему понадарили, хоть музей открывай. Как-то я лично часы в яйце ему презентовал -
  а ля Фаберже. Так он их прямо за столом копченой курице в гузку затолкал. Такая вот у него странность. Не любит Колька часы...
  - Уважаемые господа кандидаты! - взяла слово розовая дама. - К сожалению, никто из вас сегодня не получит кандидатский мандат... - ее бесформенные губы расплылись в нестерпимо долгой резиновой улыбке.
  Жестокая пауза затянулась. Кандидаты, скрывая свое нервеное состояние, тоже начали улыбаться. Даже тележурналисты, заинтригованные странным заявлением, на время прекратили профессиональную возню. Наконец, дама выпрямила губы в две параллельные макаронины и со вкусом продолжила:
   - Избирательный комитет внимательно изучил предоставленные бюллетени и выявил, что многие подписи являются недействительными. Поэтому - дама едва сдерживала улыбку - после выбраковки сфальсифицированных бюллетеней необходимое количество голосов, а оно, как вы знаете, составляет двенадцать тысяч, не набрал никто. За исключением...
   Телевизионщики моментально развернули камеры в зал.
  - ...Рыкова Николая Эдуардовича! - выпалила дама и, подобострастно выпучив глаза, зааплодировала в одно лицо.
   В долю секунды операторы вывели завтрашнего губернатора на крупный план.
  Вот оно! Свершилось! Свершилось то, к чему долгими десятилетиями, правдами и кривдами, лицемерными клятвами, жирными пачками денег, сквозь сауны, курорты и тюремные камеры, по трупам и надушенным пеньюарам шел, полз и карабкался из последних сил почтенный Николай Эдуардович.
  "Да! да! да! - пульсировало в висках Рыкова, - я их сделал! Это только что подтвердила розовая коровья задница. Я их сделал, сделал этих мудозвонов. Да!"
  - Николай Эдуардович, прошу вас подойти к столу для вручения мандата кандидата на пост губернатора! - дама так ликовала, что резиновая улыбка разделила пополам всю ее голову.
  "А пожалуй, я ее тоже сделаю потом... в сауне", - Рыков встал и под громогласные аплодисменты недавних конкурентов подошел к трибуне. И прокашлявшись в микрофон, начал:
   - Прежде чем получить мандат, позвольте мне сказать несколько слов, чтобы сразу предвосхитить все возможные вопросы. Не буду снова заострять внимание журналистов на списке приоритетов моей предвыборной программы - он хорошо известен избирателям, я его лишь несколько дополню. Как известно, Мурманск по праву считается столицей мирового Заполярья. А столица должна соответствовать столичному статусу, равно как и территория, находящаяся в ее подчинении! Моя первоочередная задача - добиться именно этого!
  Рыков сделал паузу для аплодисментов, но их не последовало. Тогда он продолжил:
  - В результате жесточайшей политики выживания я добьюсь, чтобы население полуострова сократилось с 970 до примерно 400 тысяч человек. Желающим и вынужденным покинуть пределы области я выделю бюджетные средства на билет в любую точку России. Тем же, кто останется, я
  гарантирую работу и достойную зарплату. На эти цели будет пущена львиная доля областного бюджета. И бывшим мурманским бичам позавидуют даже норвежские нефтяники!
   Рыков снова сделал паузу.
   - Каким образом вы собираетесь вынудить почти полмиллиона человек покинуть пределы области? - задал вопрос взъерошенный журналист в очках.
  - Спасибо за вопрос, - Рыков улыбнулся. - Те, кто доверил мне свои голоса, больше никогда не услышит о дешевой рыбе. Рыболовецкий промысел - один из самых дорогих в мире, и дешевая рыба бывает только... - Рыков замолчал, соображая, где же бывает дешевая рыба, и, сообразив, продолжил: - ...только в мышеловке. Так вот, Мурманск не мышеловка с бесплатными дарами. Хлеб, рыба, квартплата, транспорт... проезд в городском транспорте - будут стоить столько, сколько того потребует рентабельность. Никаких льгот и дотаций из областного бюджета! Все и за всё должны будут платить из собственного кармана.
   - Простите, но квартплата, транспорт, да и все социальные программы, включая дешевую рыбу, - прерогатива городских администраций. Другими словами, это не губернаторский огород, - вставил реплику очкарик.
   - Губернаторский огород - это весь Кольский полуостров! И все, что на нем произрастает, - прерогатива губернатора!
  Журналисты атаковали Рыкова вопросами, на которые тот давал все более шокирующие, но логичные, с точки зрения садиста, ответы.
   - Да-а-а, пожалуй, вовГемя меня убили, - заявил Баодуб. - ДиктатуГа и геноцид на МуГмане!
  - А я вас предупреждал, что будет интересно! - снова обрадовался проволочный человек. - Я Кольку давно знавал. Еще со времен комсомольской юности. Бедовый парень. Вместе депутатствовали...
   - Слушай, бГатан, ты мне, ей-Богу, нГавишься все больше. Откуда у тебя такое чудное укГашение на Гуках? - Баодуб встал с места и подсел к Проволочному.
   - Очухался уже мертвый вот с этой штуковиной - ответил тот. - Колькина работа.
   - Ты это про Рыкова? - заинтересовался Сашка.
   - А то про кого ж?! Кабы не он, может, я бы сейчас с этой трибуны говорил. У нас с Колькой еще с пионерского возраста соперничество по политической части наблюдалось. Ну да дело прошлое. Трибуна мне уже ни к чему, а вот эти руки распутать, - Проволочный пошевелил пальцами, -
  только Рыков и может. Я за ним уже давно след в след хожу.
   Далее Баодуб и Сашка узнали историю проволочного незнакомца.
  
  * * *
  
   Было это летом 1979 года, когда Проволочного звали Петром по фамилии Серко. Тогда восемнадцатилетние комсомольские вожаки Николай Рыков и вышеупомянутый Петр Серко после двух или трехдневного рабского любвеобилия с начальствующими соратницами зашли в раскаленную гастрономическими парами пельменную на проспекте Ленина.
   Есть хотелось до истерики.
   Оглядев прилавок с холодными закусками, Петька предложил:
  - Давай по салату с кальмарами, огурцами и по тресочке
  под маринадом.
  - Нет, - обливаясь слюной, возразил Колька. - Давай по два с кальмарами, по два с огурцами, по две тресочки и по два салатика с помидорчиками.
   - Ага, - согласился Серко. - И по двойной пельменей.
   - Нет, по тройной. И с бульоном.
   На том и порешили. Чтобы разместить снедь, пришлось сдвинуть два стола.
   Еду глотали, вымакивая хлебом тарелки. Салаты проскочили мгновенно, сбив первый приступ голода. Пельмени с бульоном шли уже помедленнее. Стоп. В мисках еще больше половины. Оставлять жалко, но не лезет.
   - А давай без хлеба есть, - предложил Петр.
   - Давай, - обрадовался Николай рациональной идее.
  Дело пошло быстрее, но ненадолго.
  Стоп. Тяжело. Длинная пауза. Пельмени оставлять уже не жалко. Но трудно встать.
   - Слушай, Петруха, а давай пельмени без бульона рубать, - неожиданно предложил Николай, уставившись ему в зрачки.
  Наступила тяжелая пауза. Нещадное обжорство негласно перерастало в поединок двух лидеров, в котором выжить мог только один, самый хитрый и, если угодно, умный, изворотливый, изощренный и выносливый, в общем - достойный. Пельменная превращалась в большую политическую арену. Оба это понимали и, уже ненавидя друг друга, продолжали дипломатично улыбаться.
  - Ладно, - наконец выдохнул Серко. - Давай без бульона.
  Парни отложили ложки и, обливаясь горячим потом, лениво заработали вилками. Стоп. Пытка. Каторга. Инквизиция. Испанский сапог. Каменоломня. Живьем в гробу. Вилы. Комсомольцы, тяжело дыша, уставились в громадные, но все еще не пустые миски. Мысли едва ворочались.
   - Не осилим, - почти простонал Рыков.
  - А давай... - тут Петр сделал многозначительную паузу и громко выпалил победоносную рацуху: - Давай из пельменей мясо выковыривать и без теста есть!
   - Давай, - обретая на последнем издохе жалкое подобие третьего дыхания, согласился Николай.
  Когда мясо насилу утрамбовали, Петр, гордый тем, что оказался сильнее, мудрее и дальновиднее соперника, торжественно произнес (на свою погибель):
   - Знай наших, Колян! Где прошел хохол, там еврею делать нечего!
   Потный и раскрасневшийся от обжорства Николай позеленел буквально на глазах.
  То, что Петр Серко - хохол, то есть по национальности украинец, знали все - от дворника до секретаря городского комитета коммунистической партии. В том, что Николай Эдуардович Рыков - русский, тоже никто не сомневался. Не сомневался и Петр. Поговорку про хохла и еврея он так, от балды, ляпнул, для красного словца, что ли...
  В те годы в комсомольских и партийных кругах евреев круто зажимали. Достичь вершин партийной карьеры им практически не светило. Рыков же Николай, со свойственным юности максимализмом, мечтал ни много ни мало о кабинете в Кремле. Поэтому даже необоснованный намек на его происхождение мог бы стать нехорошим прецедентом...
  
  * * *
  
   - Все, бГатан, достаточно, пощади, можешь не пГодолжать. КоГоче, подонок Николай тебя накоГмил, напоил и куда-то заманил, а Результат мы сейчас видим - ты с нами, уважаемый покойник.
   - Да тут, как я погляжу, к Рыкову очередь образовывается. И ты в ней, дядя, не первый, - резюмировал Сашка.
   - Простите, но я еще не разучился волноваться! - повысил голос Проволочный. - Какая очередь?! Я давно жду!
  - Руки развязывать очередь. И ты в ней как минимум второй. Если тебя Рыков загубил в семьдесят девятом, то четырьмя годами ранее, то есть в семьдесят пятом...
  И Сашка рассказал проволочному горемыке историю скрипачки, произошедшую на реке Коле.
  - Стало быть, если в промежутке между этими годами Рыков еще кого-нибудь не угробил, то в очереди ты второй, - подытожил музыкант.
  - Хотелось бы надеяться, - простонал Проволочный. - Колька рисковый парень был. Я его знаю...
  - Будем ждать вместе, и тепеГь, надеюсь, недолго. Сашка, покажи комсомольцу кГовавые часики КОЛИ из КОЛЫ, - Баодуб заржал, дико радуясь своему немудреному каламбуру.
   - Возьми в кармане куртки.
  Проволочный с трудом извлек из Сашкиной косухи часы "Командирские".
  - Это те самые, из-за которых завтрашний, с позволения сказать, губернатор тогда не оценил твои а ля Фаберже.
  - Ну уж дудки! - встрепенулся Проволочный. - Хрена ему лысого, а не губернаторство! Только через мой труп!
   - ПГостите, сэГ, чеГез что?! ЧеГез тГуп тГупа?
   - Труп трупа, говоришь?! - переспросил Сашка. - Забавно!
   - Да-да, я еще не разучился волноваться, - зачем-то опять добавил Проволочный.
   - ПоГа действовать! - скомандовал Баодуб.
   Заговорщики встали с кресел и направились к оратору.
  Рыков и не думал покидать трибуну. Периодически пользуясь графином, он продолжал лить на головы слушателей тяжелую мутную воду.
   Сашка, Баодуб и Проволочный принялись за дело.
  Тележурналисты тоже делали свое дело. В результате их бесстрастные видеокамеры зафиксировали, как...
  ...микрофон с круглым черным набалдашником вдруг, словно обидевшись на оратора, развернулся на 180 градусов. Речь кандидата стала тише. Рыков, вернув микрофон в прежнее положение, снова заговорил. Микрофон снова отвернулся. Из глубины зала раздались смешки.
  Кандидат обвел присутствующих арктическим взглядом и зажал непослушный микрофон в кулак:
   - Я не закончил. Итак, как я уже сказал...
  Высокая массивная деревянная трибуна, украшенная российским гербом, сама собой резко отшатнулась от Рыкова, с силой грохнулась на пол и с треском развалилась на производные части. Толстый стеклянный графин, вылетев на красное ковровое покрытие, начал безудержно мочиться. Выдранный с мясом микрофон остался в руке кандидата - и теперь Рыков здорово смахивал на телеграфный столб с оборванными проводами. Внезапно со стола комитета одна за другой взвились под потолок толстые папки, из которых перьями простреленных подушек выпорхнули тысячи забракованных бюллетеней. Испещренные подписями листочки грязным саваном опускались на загорелых вожаков государственно-криминальных группировок, у которых сегодня из пасти вырвали жирный кусок - Кольский полуостров.
  Телеоператоры самозабвенно трудились, стараясь не упустить ни одной детали бесценного, в профессиональном смысле, наваждения.
  Буквально через час в студиях мурманских телекомпаний они будут демонстрировать коллегам материалы, отснятые в здании областной администрации. Потом бросятся в операторскую монтировать сенсационные сюжеты для того... чтобы их ни разу не выпустили в эфир.
   Резиновая дама, несмотря на мистическую вакханалию, заметила, как между шикарных туфель Рыкова шлепнулись часы.
   - Николай Эдуардович, вы часики обронили, - она вылетела из-за стола и бросилась к ногам своего потенциального хозяина.
   - Это не мои часы, - хрипло отчеканил Рыков, не взглянув на женщину.
   Та, не прекращая улыбаться, рассматривала часы:
   - Как же, Николай Эдуардович?! Здесь и надпись...
   - Дайте мне! - Рыков взял часы, перевернул на другую сторону и прочел качественную гравировку: "Внуку Коленьке в день рождения от дедушки Семена". Атомный взрыв! Цунами! Электрический стул! Чернобыль! Удар лопатой ниже пояса! Конечно, это первые и последние часы в его жизни! Он прекрасно помнил день, когда их потерял. Река Кола, соседка... Наташа! С тех пор он никогда не носил часов. Но кто их нашел? Кто знал, что они принадлежали ему?! И как они оказались здесь?!
   Рыков уже не мог анализировать ситуацию, так как разум, протрубив, что съезжает, на время отключил мыслительный процесс. Машинально сунув часы в карман, он рванул к выходу. За ним поскакали оба орангутанга-телохранителя.
  Резиновая дама кинулась следом.
   - Николай Эдуардович, вы забыли мандат... - она наступила каблуком на графин и растянулась на мокром ковровом покрытии.
  Рыков, как ошпаренный, выскочил из здания администрации, на глазах у милиционера, который только начал уважать российского производителя, пронесся мимо позорного "Москвича", нырнул в шикарный синий джип и вырулил на Ленинский проспект.
  Рыков летел, игнорируя светофоры. Он с ужасом понял, что вчера имел в виду Парасюк, говоря о сюрпризе.
   Впервые за много лет что-то в его идеально отлаженном Механизме выживания проломилось, как черепичная крыша от попадания пока еще не разорвавшейся бомбы. Но, еще доля секунды и...
  Много, бесконечно много таких бомб падало на крышу Николая Эдуардовича в жестоких карьерных баталиях. И всегда он успевал сделать так, чтобы смертоносная машина, подобно теннисному мячу, отскакивала в стан врага.
  Сегодня запас прочности у крыши иссяк - она не выдержала. Вместе с бомбой в пролом хлынули страх, отчаяние и дикая паника. Скрипачка Наташа, комсомольский вожак Петр Серко, отморозок-зять по кличке Гордей, дело, которое с таким трудом удалось замять... - все смешалось в голове Рыкова. Мысли мелькали, как строения за боковыми стеклами. Он искал выход: "Это конец! Нет-нет, еще нет, нельзя! Я чувствовал, я знал, знал. Все, что угодно, но такое! Нет!" Бомба обязательно должна взорваться, смерть неминуема, но... бомбу по имени Парасюк можно опередить!
  Рыков снизил скорость, включил приемник и устало улыбнулся; "Все будет красиво. Завтра. Всем до завтра!"
  
  
  
  Глава номер 13
  
   Ленчик, привет! - Генка лицом к лицу столкнулся с одноклассницей на совершенно безлюдном заснеженном тротуаре. Снег падал на ее непокрытую голову и легкий полушубок, вряд ли спасающий от осеннего морозца.
  - О чем задумался? - улыбнулась Елена, смахивая снежинки с длинных ресниц. - Я уже издали тебя заметила. Машу рукой, а он идет, ничего не видит.
  - Тебе не холодно? - вместо ответа спросил Генка. - Может, в бар зайдем? Там и поболтаем.
   Они перешли через дорогу. В уютном баре
  "Бандана-кофе", что на первом этаже частной гостиницы "Кольский залив", Генка усадил одноклассницу за столик, а сам подошел к стойке и заказал кофе с коньяком. Елена достала из сумочки сигареты. Генка принес заказ и сел напротив.
   - Так о чем же ты так напряженно думал? - переспросила Елена.
  Генка глотнул кофе и зажмурился:
  - У-у-у прелесть, попробуй, - сделав еще один глоток, он,
  наконец, ответил: - Возможно, ты удивишься, да и не поверишь, но я думал... о тебе.
   Музыкант не лукавил. После их встречи на Пяти Углах ни о ком другом он думать уже не мог. Елена улыбнулась:
   - Тогда почему не позвонил?
   - Это не решило бы проблему. После первого звонка я сделал бы второй, потом третий... и все чаще и чаще. Я стал бы звонить ночью, поднимая тебя с супружеского ложа... - Генка сделал сильный акцент на слове "супружеского" и замолчал, глядя однокласснице в глаза.
   Елена, отодвинув чашку, неожиданно спросила:
   - Чем ты занимаешься кроме торговли книгами?
   - Книги - это временно. А так трэш-металл - сатана, ведьмы, вампиры и прочая нечисть, - улыбнулся Генка.
   Заметив на ее лице тревожное удивление, он произнес, как бы оправдываясь:
   - Да нет, я не фанат всей этой братии, просто жанр того требует!
   - Ты уверен? - она спросила это таким тоном, что Генка чуть было не засомневался в своем убеждении.
  - Ну конечно! В балете свои законы, в детективе свои, в металле соответственно тоже.
   - А сколько лет ты работаешь в этом жанре?
   - Без малого пятнадцать.
   - И что?
  Генка открыл было рот, но Елена вскинула руку:
   - Нет, подожди, я сама отвечу, и если окажусь не права, можешь меня задушить.
   - В объятиях? Это я запросто, - Генка расслабился и вытряхнул сигарету из пачки.
  - У тебя нет любви, нет семьи, нет детей... и нет надежды, - с жаром сказала Елена. - Издержки жанра - ведьмы, вампиры, колдуны отняли у тебя все. А взамен дали душевную пустоту, которую ты, не щадя живота своего, заполняешь водкой, пустыми мечтаниями, сексом, и не ошибусь, если добавлю в этот список еще какую-нибудь гадость, вроде героина...
  - Леночка, пореже мечи! - запротестовал Генка. - Да и насчет наркоты ты все-таки перегнула.
  - Значит, в душе еще осталось место, и заполнить его
  чем-то подобным - дело дальнейших творческих потуг на
  ниве... как ты сказал?
   - Трэш-металла.
  - На ниве трэш-металла.
  - Уж больно ты, Ленчик, грозен, как я погляжу. Давай сменим тему и декорации, - ошеломленный Генка встал.
   - Нет уж, садись и слушай. Я еще только начала.
   - Прочтешь мне лекцию о моральном облике монаха?
  - Для начала хочу понять человека, который собирается
  звонить мне днем и ночью.
   - Тогда минутку! - обрадовался Генка
  Заказав у стойки кофе, он попросил барменшу сделать музыку погромче. И, вернувшись к столику, пригласил Елену на танец.
   Она понимающе улыбнулась:
  - Не увиливай от разговора. Мы, конечно, потанцуем, но немного позже.
  - Раскусила мою хитрость?! - жизнерадостно воскликнул Генка, усаживаясь за столик. - Ну и что на сей раз тебя интересует?
   - Чего вы добились за эти пятнадцать лет?
   - Да всего-то один альбом и записали.
   - Не маловато ли для такого срока? Вернее, я хотела спросить, почему так долго? Ты сам как думаешь?
  - Вообще-то мы этот альбом много раз заканчивали, но
  потом заново начинали - казалось, не хватает в нем
  какого-то штриха... последнего... да, кстати, и сейчас так кажется.
   - А ты помнишь Врубеля и его Демона? - неожиданно спросила Елена.
   - Ну кто ж не знает старика Врубеля! - улыбнулся Генка.
   - Врубель писал Демона снова и снова. Он пытался добиться совершенства, - задумчиво говорила Елена. - Не помню точно, насколько у него в итоге съехала крыша, но Демон вымотал всю его душу. Он влек художника, внушал, что его нужно рисовать еще красивее и еще лучше. Так длилось очень долго. Тем самым Демон полностью отнял у Врубеля волю, вдохновение, удовлетворение от творчества, а потом и разум. Это была бесконечная мука влечения к невыполнимому! Перед какой-то выставкой Врубеля уже просто не могли отодрать от картины. Он писал маниакально, никого не замечая, с безумным видом. Он написал море Демонов. В самых разных позах и интерьерах. Только сюжет был все тот же. Дело в том, что, когда мы заинтересовываемся Тьмой, мы поворачиваемся к ней лицом, а стало быть - спиной к Свету! Тут-то нас с наслаждением и повязывают, и подчиняют себе, полностью порабощают покровители Тьмы. И от них уже невозможно вырваться... В своем творчестве вы тоже обратились к Демону.
  - Да-а-а... аналогия! - изумился Генка. - Раньше мне это и в голову не приходило. То есть ты хочешь сказать, что...
  - ...это дьявольское искушение, иссушающее и выматывающее, - продолжала Елена. - Но главное - энергия ненависти, которая исходит от такой музыки...
  - Привет, работяга тьмы! Как кофе? - раздался голос со стороны.
   Генка повернул голову. Рядом стоял владелец "Бандана-кофе", он же лидер местной панк-группы "Ху-134" - Кеша Черкизов. Его хит "Про деньги" долгое время удерживал верхние строчки хит-парадов всех местных радиостанций. Припев песни "Деньги ваши - будут наши!" отдельные поклонники "Ху-134" расценивали как жизненное кредо ее лидера.
   - Слышу, у вас тут спор не на шутку и наверняка не из-за кофе.
   - Присаживайся, Кеша, - Генка выдвинул стул. - Кофе отличный.
  Кеша, мельком глянув на наручные часы, устроился за столиком.
  - Алина, сделай мне, пожалуйста, двойной! - крикнул он жене, колдовавшей за стойкой бара.
  Генка вкратце поведал Кеше суть спора. Алина принесла кофе. Поблагодарив жену, Кеша отхлебнул из чашки и, приложив два пальца к выбритому виску, глубокомысленно изрек:
   - Когда мы вглядываемся в бездну - бездна вглядывается в нас!
   - Да ты мудрец! - воскликнул Генка.
  - Знаю, но это Ницше! - уточнил Кеша и начал развивать тему применимо к себе: - Другими словами, я вглядывался в деньги и деньги начали вглядываться в меня. Я хотел денег, и теперь я их делаю.
   - Иннокентий, тебя к телефону! - крикнула Алина, помахав трубкой над головой.
   - Кто там? - моментально переключился Кеша.
   - Поставщики из Москвы!
   -Подожди, Гешон, я сейчас, - хозяин бара вскочил и торопливо направился к стойке. Больше он не вернулся. Кеша занимался своими делами, напрочь выкинув из головы и Генку, и этот совершенно бесполезный для него спор.
  
   - Мы пришли, - сообщила Елена, останавливаясь поодаль от своего дома.
   - Я провожу тебя до подъезда.
   - Крылов увидит...
   - Это муж-то? Ну и что будет? - с вызовом спросил Генка.
   - Тебе ничего...
   - Тогда пойдем ко мне, - Генка махнул в сторону своего дома. - Здесь же недалеко.
   - Нет.
   - Нет - вообще, или сегодня - нет?
   Лена приложила палец к его губам:
   - Позвони...
   Генка сжал ее руку в ладонях:
   - А если он трубку возьмет?
   - Скажешь, что хочешь прийти к нам в гости. Он... обрадуется.
   - Да ну? - понимающе улыбнулся Генка. - А если сейчас... в гости.
   - Позвони...
   - Когда?
   - Когда захочешь, только не ночью.
   Генка поцеловал ее в щеку.
   - Ты домой? - спросила она.
   - Один я там чокнусь. Пойду заполнять душевную пустоту.
   - Снова в бар?
   - Что ты! Как можно?! Для начала в научную библиотеку, потом, если останутся деньги, в драмтеатр, а там - где ночь застанет.
   - Ты обиделся... по поводу нечисти?
   - Я задумался!
  
  
  
  Глава номер 14
  
   Рыков гнал новенький синий джип по Кольскому проспекту. Рядом утопала в кресле миниатюрная девица, взятая напрокат в одном из клубов знакомств.
  Девицу украшал короткий и расклешенный, огненного цвета плащ, из-под которого едва выглядывала тонкая ниточка зеленой юбчонки. Треугольное личико обрамлял смоляной парик, в который она периодически запускала пальцы с накладными зелеными же ногтями. Тощие до безобразия мускулистые ноги были плотно обтянуты ажурными колготками. Завершали экипировку белые туфли на тяжелой платформе. Пухлые блестящие сардельки губ находились в постоянном движении. Девица с хрустом жевала картофельные чипсы, с хлюпаньем всасывала тоник из металлической банки и при этом еще умудрялась нести
  какую-то ахинею. Огромные кошачьи глазищи в жирной оболочке изумрудных теней неустанно изучали клиента и одновременно следили за дорогой.
  Когда джип пересек городскую черту, и за окном замельтешили кусты осенних берез, девица перестала жевать и резко заткнулась.
  Она помнила, как по роду своей профессии уже не раз нарывалась на загородные субботники. И тогда толпа обожравшихся бандосов с ее помощью усердно воплощала свои эротические грезы в суровом групповике. Денег за это не давали. Приходилось мысленно благодарить их уже за то, что сдюжили на сей раз без мордобоя и не вышвырнули на промерзлый двор в одних сережках.
   - Куда мы едем? - пропищала девица и затравленно зыркнула на спутника.
   Рыков мельком взглянул на сардельки, с прилипшими обломками чипсов, и улыбнулся:
   - Ко мне на дачу, в Шонгуй.
   - А вы там один будете?
   - Нет, с тобой. Как тебя зовут?
   - Виолетта. Хотя это псевдоним по работе. На самом деле Юля.
   - Закуривай, Юля-Виолетта, - Рыков протянул пачку и закурил сам.
   - Готовить умеешь?
   - Я заканчиваю торговый техникум по специальности технология приготовления пищи, - с нотками гордости отрапортовала студентка.
   - Замечательно. Сегодня блеснешь кулинарными способностями. Шашлык беру на себя.
   Заднее сиденье джипа занимали Сашка, Наташа и Баодуб. Музыкант периодически прикладывался к двухлитровой бутыли с пивом и иногда заливал его в глотку Баодуба.
   - ИнтеГесно, он сначала ее пощупает, а потом шашлык кушать будет или наобоГот? - съязвил тот, укладывая голову на Наташино плечо.
   - Неважно. В конечном итоге повесится, - безапелляционно заявил Сашка и предложил пива Наташе. - Я, перед тем, как занырнуть в духовку, тоже банкет закатил. Правда, в гордом одиночестве. И знаешь, в голове не было ни одной левой мысли. Только спокойствие и удовлетворение от принятого решения. Если бы меня в тот момент кто-то потревожил, я бы дико рассвирепел.
   - Какого же, извиняюсь, чеГта он девчонку с собой пГихватил?
   - Я думаю, Юля-Виолетта ему нужна для исповеди, для маленького очищения совести, - ответила Наташа и углубилась в психоанализ: - И еще Рыков крайне тщеславен. Поэтому постарается сделать все, чтобы хоть у кого-то оставить добрую память о себе. Для проститутки лучшая память - это хорошее отношение, доверительная беседа и, естественно, куча денег. С последним у него полный порядок.
  - С исповедью неувязочка получается, - возразил Сашка. - Желание облегчить душу, доверив тайну незнакомке, понять можно. Но ведь проститутка не святой отец. Она не будет вечно хранить тайну исповеди. Завтра же о подвигах Рыкова будет знать весь город и жители отдаленных аулов.
   - Браво, Саша! Ты только что доказал обоснованность своего заявления. Рыков действительно повесится. Ведь только после смерти ему будет безразлично, развяжет девчонка язык или нет, - сделала вывод Наташа.
  - Уважаемые Гадиослушатели! Напоминаю, вы слушаете пГямую тГансляцию беседы двух покойников об очищающей Голи пГоституции в пГоцессе Геализации суицидных устГемлений, - произнес Баодуб тоном диктора.
  - А я тоже такую машину водить умею, - похвалилась успокоенная Юлька. - Меня друг научил.
  Рыков остановил джип и предложил девушке сесть за руль. Когда они поменялись местами, девчонка лихо нажала на газ. Джип набрал скорость.
   - Неплохо, - мужчина погладил Юльку по острой коленке. - Сейчас поворот направо.
  Девушка резко свернула с асфальтированной трассы в осенний лес на бетонную дорогу. Через пару минут машина пронеслась сквозь открытые кованые ворота и затормозила у ступеней двухэтажного особняка. Вокруг здания имелись многочисленные хозяйственные постройки, огороженные густыми зарослями хвойных деревьев.
   Оба вышли из автомобиля. Рыков порылся в кармане пиджака, достал ключ, открыл дверь и пропустил девушку вперед.
   - Прошу в мои хоромы. Хозяйничай. Все, что надо, найдешь на кухне. Надеюсь на твою фантазию. А я мангал приготовлю, но для начала предлагаю по пять капель. Рекомендую самогон из украинской свеклы урожая 1999 года.
  В процессе всей трапезы Рыков вещал Юльке о своей непростой жизни, заостряя внимание на самых гнусных ее этапах. Светлые моменты упоминались вскользь и то лишь для связки с очередной гадостью. Завершилось повествование демонстрацией порнографических снимков с Рыковым в главной роли.
   - Вот такая история, Юлюша, - Рыков облегченно вздохнул и погладил девушку по парику. - Назови свое полное имя, цыпа.
   - Медведева Юлия Петровна. А зачем вам?
  На лице мужчины появилась улыбка, адресованная собственным мыслям. Он медленно вылез из-за стола, принес из коридора коричневый дипломат и достал какие-то бумаги.
  - Это дарственная на мой джип. Все честь по чести. Законно. И печати и подписи. Осталось только вписать имя нового владельца. А владельцем будешь ты.
  Рыков аккуратно заполнил пробелы и попросил Юлю расписаться в документе. Затем взял ее сумочку и сложил туда бумаги.
   - Это подарок за то, что терпеливо выслушала мою жизненную повесть. А это... - из портфеля в сумочку перекочевала увесистая пачка долларов - ...за твое кулинарное искусство. Здесь четыре тысячи. Держи ключи. На этом и распрощаемся.
   - Что, и спать не будем?
   - До свидания, Юлия Петровна.
  За спиной хлопнула дверь дачи.
  Глядя на заходящее солнце, Юлька на мгновенье решила, что спит и не может проснуться. Но это только на мгновенье. Профессиональный опыт подсказывал, что заскоки у богачей случаются как с разбитым в кровь знаком минус, так и со знаком плюс. Сегодня ей повезло - выпал жирный плюс. Париться по поводу происшедшего означало вернуться в пору школьных предрассудков и потерять драгоценное время. Клиент в любую секунду мог передумать и вытворить что угодно. Юлька - Слава Богу! - была уже студенткой выпускного курса торгового техникума и проституткой с трехлетним стажем. Приобретенный рефлекс в финансовых отношениях с партнерами автоматически заставил ее рвать когти, причем все равно куда, главное, как можно быстрее.
   Девушка не заметила, как оказалась в водительском кресле джипа и, повернув ключ зажигания, нервно даванула газовую педаль.
  
  
  * * *
  
  - ТоваГищи! ПапГашу вас занять места в зГительном зале! Троица уселась на мягкий кожаный диван.
  - Санька, будь любезен, залей мне в глотку самогонку из свеклы уГожая 1999 года.
  Музыкант взял со стола графин и плеснул напиток в рот Баодуба.
   - Объедение! - рявкнул Баодуб. - А тепеГь -зГелищ!
  Словно повинуясь его приказу, откинув штору, из кухни появился Рыков. В руках он сжимал моток толстой веревки и увесистую кувалду. Мужчина, кряхтя, вскарабкался на высокую табуретку, достал из кармана железнодорожный костыль и, стоя на цыпочках, принялся вколачивать его в стену. Вбив до половины, он ухватился за штырь двумя руками и подтянулся, проверяя на прочность. Затем перебросил через него веревку так, чтобы петля была на уровне шеи. Потом спрыгнул с табуретки и накрепко привязал другой конец к батарее отопительной системы.
   - ДеГжит высокий темп, и пеГвый акт неумолимо подходит к финалу. Саша, дГуг, плесни еще самогонки. Большое спасибо. Качественный пГодукт.
  Рыков подошел к настенным электрическим часам и уставился на цифры "20:59". Подождал, когда они превратились в "21:00", и мрачно улыбнулся. В этот момент он перестал думать о Юле-Виолетте.
  
  * * *
  
   Незадолго до этого, Юлька, в состоянии заоблачной эйфории, бешено гнала свой джип по трассе М-18. Пронзительный вокал Земфиры раздирал динамики мощной акустической системы. Студентка изо всех сил пыталась ее переорать. Внезапно машина остановилась. Стрелка бензинового датчика уснула на нуле. Юлька выскочила из джипа и долго топталась на пустынной трассе. Быстро смеркалось. Захотелось курить. Девушка вернулась в машину, взяла сумку и мельком взглянула на часы. Время подкатывало к девяти вечера. Она снова вышла на дорогу. На встречной полосе показались зажженные фары. Юлька подняла руку с горящей сигаретой. На сигнал остановилась серебряная "Ауди-100". Тонированное боковое стекло опустилось. Из салона высунулась бритая медная голова. Сквозь неплотный сумрак Юлька разглядела лицо Гордея, заправлявшего крышей ее конторы.
   - Виолетта, ты, что ль? - тоже узнал ее Гордей. - До трассы опустилась? Ладно, садись покатаемся, заодно и подработаешь. Только быстро, а то...
  Бандит не договорил. Его взгляд переметнулся к джипу. Он узнал машину своего тестя.
   Отморозок присвистнул и понизил голос:
   - Че стоите-то?
   - Машина не едет. Бензин кончился.
   - А где сам-то?
   - Пьет.
   - Значит, обсохли, - Гордей подумал, что тесть развлекается в машине с подругами Виолетты, и решил проявить родственную инициативу: - Прыгай сюда. Щас на заправку, у меня канистра пустая есть.
   Юлька нырнула в "Ауди", на переднее сидение.
   - Перед ним и прогнуться не в падлу, - Гордей развернул машину и набрал скорость. - А ты, значит, на повышение пошла? Молодца! Мы щас быстро, рюмку хлопнуть не успеет.
   Последние слова заглушил мощный взрыв. Бандит глянул в переднее зеркало, затормозил и вылетел из машины.
   В ста метрах от "Ауди" полыхали останки джипа.
   - Допрыгался козел, - прошептал Гордей. - Бог шельму метит. Валим отсюда, - выдохнул он, врываясь в салон автомобиля. - Лихо братки работают. Интересно, кто?
   Шины дико взвизгнули. "Ауди" на скорости ста восьмидесяти километров понеслась в сторону Мурманска.
  
  * * *
  
   Рыков подошел к столу и поджег фотографии. Ему было не совсем безразлично, что будут говорить после его смерти. Затем мужчина залез на табуретку. Накинул петлю. Тщательно затянул ее по размеру шеи. Зажмурил глаза и... Наташа стремительно сорвалась с дивана и, подлетев к самоубийце, резко вышибла табуретку из под ног Рыкова. Веревка басовой струной саккомпанировала хрусту шейных позвонков. Его ногти впились в горло, пытаясь нащупать и разорвать петлю. Когда руки безжизненно повисли вдоль тела, Сашка заковал их в наручники.
  - Наташа, это круто! То, что ты убила своего мучителя, это вполне нормально и даже в какой-то степени банально. Тут весь фокус в том, что он является твоим убийцей. Сначала этот гад убил тебя, а спустя четверть века ты убила его.
  Блин буду - в буквальном смысле убойная тема. Послушай, как звучит: Убийца своего убийцы. Надо срочно металлюгам из музучилища подкинуть. Чуваки офигеют от парадоксов, если, конечно, в суть въедут.
  - Сашка, ты ничего не понял. Рыкову кГуто повезло. Наташа его пожалела. ТепеГь для СтГашного суда он никакой не самоубийца. Хотя, все Гавно... и есть говно, - Баодуб широко ощерился, довольный умозаключительным каламбуром.
  
  * * *
  
   Серебряная иномарка остановилась в районе Питьевого озера.
  Гордей достал из бардачка банку пива, вскрыл и надолго присосался к отверстию. Утолив жажду, он прикурил сигарету, глубоко затянулся, повернул свой медный шар фасадом к посеревшей Юльке и, выпуская дым ей в лицо, констатировал:
  - Хлопнули твоего спонсора! - отморозок радостно заржал и великодушно протянул девушке остатки пива. - Выходит, я теперь богатый наследник. Папаня хоть успели с тобой разбашляться?
  Юлька не ответила, она пыталась понять, за что добрый дяденька Рыков хотел ее убить.
  Бандит воспринял молчание по-своему:
  - Да ты не боись - дело поправимое. Щас будет и то и другое. Только, наоборот, трахать будешь ты и платить тоже ты.
   Девушка вопросительно уставилась на бандита.
  - Не врубаешься, дура? Я ж только что тебе жизнь спас. За тобой должок. Так что давай, Виолетта, отрабатывай.
  По своей натуре она никогда не была профессиональной проституткой, скорее шлюхой-любительницей. И заработанные этим ремеслом деньги волновали ее не больше, чем оценка за экзаменационный борщ в техникуме. Поэтому теперешний внеплановый акт был ей противен, как и все субботники, которыми частенько баловалась крыша.
  - Ну, я пошла? - спросила Юлька, как только бандюк кончил.
  - А да, вали, - разрешил он, застегивая ширинку. - Вообще-то, стой. Щас к браткам съездим, про тестя перебазарить надо. Не сцы. Жрать там приготовишь,
  подать-принести чего.
   Машина тронулась.
  - То, что его угробили, - новость приятная, - Гордей схватил мобильник. - Но кто это сработал?
  Он на ходу обзванивал братву.
   Сбор состоялся на чьей-то квартире. Съехалось человек двенадцать. Поначалу Юлька занималась едой и прислуживала в качестве официантки, но, когда после делового ужина в квартире осталось четверо подвыпивших бандитов, последовала эротическая пауза, затянувшаяся до утра.
  
   - Вот, козлы! - негодовала Юлька, волоча домой измочаленное тело. - Даже выпить не предложили.
  Потом в голове завертелась прощальная фраза Гордея: "Завтра братки из Питера приезжают. Чтоб на фирме была, поработаешь. Учти, я ждать не буду". Это означало, что обозримое будущее станет для Юльки сплошным субботником. Сейчас больше всего на свете она хотела, чтобы Гордей сдох, а еще лучше, чтобы его поимела сотня мужиков.
  
  Телевизор швырял из динамиков аккорды чумового
  рок-н-ролла. Рыков тяжело спрыгнул с табуретки. Голова с размаху шлепнулась на грудь. Бездумная плоть судорожно завертелась вокруг оси, запуталась в неуправляемых ногах и, падая, разнесла табуретку на составные детали. Песня закончилась. В наступившей тишине зазвучал торжественный голос модного ведущего ночного телеканала "Бриз" Дениса Фрунзе.
  В экстренном выпуске криминальных новостей сообщалось, что на пятом километре Ленинградского шоссе обнаружены догорающие останки искореженного взрывом автомобиля. По найденному номеру оперативники установили, что владельцем джипа является председатель совета директоров акционерного общества "Ресурс", кандидат на пост губернатора Мурманской области Рыков Николай Эдуардович. На месте происшествия пострадавших не обнаружено.
  Тело на полу резко дернулось.
  Пообещав держать зрителей в курсе событий, ведущий исчез с экрана. Телевизионный ящик жизнерадостно вдарил по джазу.
  Труп поднялся и скованными руками взметнул голову над плечами. Покойник стал похож на баскетболиста, готового запустить в корзину противника собственную башку.
   - Физкульт-пГивет, олимпиец! - поприветствовал Баодуб. - ТГетьим будешь? Дама не пьет.
  Рыков медленно поворачивал голову, теперь напоминая фотографа, ищущего сюжет для неповторимого кадра. Наконец, объектив сведенных на переносице глаз прицелился в Баодуба.
  - Я так понял, что не будешь. Ну ладно, тогда давай познакомимся. Тебя, гада, мы уже знаем. Я, напГимеГ, твой тезка, а Гядом Балашов Сашка, а вот там...
   - Коля, я ждала тебя двадцать пять лет! - перебила Наташа, вставая с дивана.
  Рыков пристально вглядывался в закрытое длинной челкой лицо девушки.
   - Понимаю, не узнаешь. Среди нас трудно отыскать фотомодель. Я Наташа Белецкая или по-соседски просто Белка.
   Рыков сделал шаг и протянул к ней руки. Голова, лишившись опоры, снова шлепнулась на грудь.
   - Не деГгайся, кандидат. Сейчас ты пеГеГежешь ей веГевки, а потом мы снимем с тебя наГучники. И вали ты отсюда куда хочешь.
  - Ну вот, Наташа, кажется заканчиваются твои скитания, - Сашка взял со стола кухонный нож. - Ты сможешь вознестись туда, куда я лично совершенно не стремлюсь.
   - Пока не стремишься. Это будет продолжаться до тех пор, пока ты не завершишь все свои земные дела. Ты сам почувствуешь, когда станет пора. Когда-нибудь мы все равно встретимся.
   - Поживем - увидим. Хотя правильнее будет: помертвим - увидим, что ли.
   - Пожалуй, помертвим, - радостно согласилась она.
   Все это время уши кандидата находились в полном распоряжении Баодуба. Этот придурок зачем-то рассказал ему, что со связанными руками нельзя вознестись на небо. Рыков тут же заподозрил, что как только он освободит скрипачку, наручники с него никто не снимет.
   - Ну что, Николай Эдуардович, пора! - Сашка протянул ему нож.
   Рыков торпедой ринулся к окну.
   - Стой!!! - в две глотки завопили Сашка и Баодуб.
   Кандидат с лета протаранил двойную раму и под аккомпанемент стеклянных осколков исчез в густой темноте двора. Парни вылетели следом. Многочасовые поиски ни к чему не привели.
   - НавеГное, не повеГил, что мы снимем наГучники, - умозаключил Баодуб.
  
  
  
  Глава номер 15
  
   - Вон он, на крыльце толчется! - крикнул Киргиз, разглядев сквозь мокрое лобовое стекло черный силуэт.
  Барабанщик выжал тормоза и выпрыгнул на улицу. Боковая дверь черепастого микроавтобуса распахнулась и оттуда парашютистами из самолетного брюха посыпался роковый десант обезбашенных дупломанов. Каждый, приземляясь военными ботинками на скользкий снег, со стремительной пробуксовкой начинал мощный разбег в сторону центрального входа городской больницы.
  Навстречу им по ступенькам осторожно спускался выписанный на волю Перилл. Кожаная косуха, некогда плотно облегавшая ладное тело гитариста, теперь, под порывами ветра, трепыхалась, как забытая на бельевой веревке наволочка. Густые волосы солнечным нимбом разлетались вокруг бледной голубоглазой физиономии.
  Киргиз, широкой коротконогой табуреткой, с разбегу врезался в хилого товарища, заграбастал в жесткие объятия и резко оторвал от земли:
   - Здорово, братэлла! - он радостно принялся мять друга в кряжистых лапах, будто пустой полиэтиленовый пакет. - Тощенький ты наш, блин. Ну да ерунда. Сегодня пиццу жрать будешь, пока харя не треснет.
   - Э-э-э... какая еще пицца, - кряхтел стиснутый Перилл, памятуя о том, что "жрать пиццу" для полового гиганта Киргиза значило отрываться по полной программе, включая шлюх. - Мне еще э-э-э... гениталии пришить не успели, а ты уже ко греху склоняешь.
  Подлетевшая джинсово-кожаная стая металлюг окружила роковых монстров и, дождавшись, пока Киргиз поставил друга на ноги, завалила его вопросами, типа: "А когда концерт будет?"
  Рокеру не надо объяснять, что вопросы эти были чисто формальными или дежурными, так как задавать их всерьез человеку из команды, не выступавшей лет двести, а тем более вытащенному из реанимации, совершенно неумно, да, собственно, и беспонтово. Посему такие вопросы звучат обычно не любопытства ради, а как дань уважения фэна к музыканту крутой команды. Тем более, когда речь шла о вальяжной визитке группы "ДУПЛО" - гитаристе Перилле.
  Его извечное "Э-э-э..." ассоциировалось у собеседника с интеллигентностью, добродушием, бесхитростностью, вдумчивостью и даже какой-то беззащитностью. У некоторых людей оно вызывало жалость, а возможно, и радость оттого, что он сам так не э-э-экает.
  Как бы там ни было, Перилл умел покорять людей своим обаянием, внушать к себе доверие, вызывать уважение. Вместе с тем он был горазд и поскандалить, мог и в лицо заехать: ему все как-то сходило с рук благодаря редкому таланту выкручиваться из любой неприятности.
   Многие музыканты, изрядно нагадив по жизни, прибегали к Периллу за поддержкой, когда требовалось утрясти, поправить или замять проблему. Перилл сочувствовал всем. За это его любили и многочисленные немузыкальные знакомые, коим и невдомек было, что в свое время этот прекрасно воспитанный молодой человек из благополучной семьи был со скандалом выдворен из института за неуспеваемость и аморальное поведение. Зато для шизонутых дупломанов эта веха из биографии изощренно-развратного эстета имела такой вес, что возводила Перилла в ранг едва ли не четырежды Героя России.
   - Перилл, так когда концерт будет? - повторил дежурный вопрос тощий юноша в фиолетовых угрях.
  Ко всеобщему удовлетворению Перилл выдал дежурный же ответ:
   - Э-э-э... хрен его знает.
   Толпа двинула к автомобилю.
   Расположившись в салоне, парни вскрыли разнокалиберные емкости с выпивкой и возбужденно накатили за здоровье Перилла. Началась обычная в таких случаях ничего не значащая брехня. Кто-то обратил внимание на то, что Перилл самоустранился и совершенно не участвует в разговоре.
   - Перилл, ты чего в самом деле как рыба об лед? Скажи что-нибудь, - перекрикивая гомон, заорал в ухо тот, что в угрях. - Мы ведь только ради тебя собрались.
   Просьбу услышали все и как по команде заглохли.
  Действительно, надо бы виновника торжества заслушать: выпивка заканчивается, сейчас все расползутся в разные концы города на предмет догнаться до поросячьего визга, а от Перилла не получено никакой информации. Ведь все, что сейчас выдаст старый металлюга, станет предметом обсуждения среди своих, и не на один месяц.
   - Э-э-э... тут такая вещь получилась... - начал было Перилл, но тут же переключился на протянутый стакан. Неспешно заглотив дозу, он продолжил: - Я сегодня первый раз в жизни стихи во сне сочинил, - Перилл неторопливо раскурил сигарету. - Причем э-э-э... тема совершенно не моя, да и в таком стиле я не работаю. У меня и раньше во сне что-то сочинялось, но я никогда потом вспомнить не мог. А тут э-э-э... прикиньте, запомнил.
  Напряжение слушателей достигло такой степени, что даже струйки дыма от сигарет застыли восковыми змейками в тяжелой атмосфере салона.
   - Эти строки у меня перед глазами бегущей строкой выплыли, послушайте:
  
  Хоть дезертир и сер,
  Но все же разобрался:
  За дезертирство - смерть!
  А он ее боялся.
  
  Перилл выдержал длинную паузу и, как бы собираясь с духом, наконец, снова заговорил:
  - Во первых, э-э-э... наяву я никогда не начну стихотворение со слова "хоть". Во вторых, э-э-э... проблема дезертирства никоим боком меня не касалась. В третьих,
  э-э-э... сочетание или даже созвучие: дезертир - сер - для меня также не характерно. Ну не мое это! Все свои тексты я писал только для группы. Они, как правило, попахивали мистикой и прочей бесовщиной, а тут
  э-э-э... такое... я просто очумел.
  Перилл глубоко затянулся и не спеша принялся выдавать глубокий философский анализ приснившегося стихотворения:
  - Э-э-э... вы прикиньте себе состояние этого дезертира. Ведь он уже дезертир э-э-э... то есть слинял с линии фронта во время боевых действий. Он спасал свою шкуру. Он убежал от смерти. Спасся. Теперь сидит он, мне представляется,
  э-э-э... ночью в лесу, мокрый, голодный, одинокий. Он сер, то есть э-э-э... туповатый деревенский паренек. Но хотя он и сер, до него все же дошло, что за дезертирство, по законам военного времени, полагается смерть. То есть он спасся от смерти, но в конечном итоге э-э-э... его все равно ждет смерть. Причем до него дошло, что он попал, причем э-э-э... конкретно. Ведь если на фронте у него были варианты, то есть он мог конечно погибнуть, но мог ведь и остаться живым. Мог стать калекой, получить орден или медаль и вернуться в деревню героем - покалеченным, но живым. А теперь, э-э-э... когда бедолага, казалось, спасся от смерти, конец у него только один, без вариантов, - смерть! Прикиньте его состояние. И еще, э-э-э... даже если его никто не поймает, то всю жизнь ему придется скрываться, скрывать свое имя, и в конце концов он возненавидит такую жизнь и будет думать, дескать, э-э-э... лучше бы уж меня на фронте убило. Вот такая ботва, парни, получается. Сам-то я наяву за такую тему не взялся бы никогда. Мне бы она просто в голову не пришла. И вот теперь я думаю э-э-э... к чему бы это... в смысле сон такой.
  - Да-а-а-а, эка тебя занесло круто! В натуре круто! - резюмировал все тот же угреватый юноша и долил остатки водки в Периллов стакан. - Хочешь анекдот?
   - Валяй.
  - В общем, собрались внутренние органы в больном человеческом организме на совещание. Чтобы организм выжил, нужно было из него какой-нибудь орган удалить. Вот селезенка и предлагает: "Давайте удалим печень". А печень ей в ответ: "Селезенка, ты что, дура, что ли, без меня же организм погибнет". Мозг и говорит: "Да, действительно, печень очень важный орган, без него мы все погибнем. Нельзя ее удалять". Селезенка опять предложение толкает: "Тогда давайте удалим почки". Почки возмущаются: "Ну, селезенка, ты даешь! Мы же организм очищаем, без нас вы все в дерьме потоните". Мозг и говорит: "Действительно, почки удалять нельзя". Тут встает член и предлагает: "А давайте селезенку на фиг удалим. Толку от нее все равно никакого". Мозг выносит решение: "Удалить селезенку". Селезенка обиженно запищала: "Ну вот так всегда, когда член встает, мозги думать перестают".
   Салон взорвался молодецким ржанием рокерских глоток.
   - Так вот, Перилл, - сказал Прыщавый, когда воцарилась тишина. - Я к чему анекдот рассказал - в нем раз гадка твоего сна. Из того, что ты говорил, видно, что мозги твои в порядке, работают, как компьютер. Значит, во сне тебя этим стихом кто-то свыше предупредил, что член твой стоять не будет. Но всем известно, что без баб ты не можешь. И поэтому жизнь свою можешь закончить в духовке, как и Сашка, если...
  Взрывной Киргиз прервал поток рассуждений юноши хлесткой зуботычиной. Кто-то открыл дверь салона. Фанаты приготовились покинуть автомобиль.
  - Всем сидеть! - рявкнул Перилл и, обращаясь к Киргизу, добавил: - Зря ты его шарахнул. Пацан-то э-э-э... не дурак. Грамотно соображает. Я сам закончу его мысль, иначе весть о моей кастрации облетит сегодня весь Мурманск, а завтра
  э-э-э... обрастет шерстью, и на выходе получится, что я собираюсь наложить на себя руки.
   Дверь закрыли, и рокеры уселись по местам.
  - Довершу рассуждения нашего юного друга, - Перилл прокашлялся. - Э-э-э... короче, да, я действительно могу впасть в депрессию и навсегда самоустраниться. Но, как явствует из приснившегося стихотворения, даже серый тупой дезертир сообразил, что нельзя принимать поспешных решений даже в самых экстремальных, то есть критических случаях. Никогда нельзя дрейфить перед жизнью э-э-э... даже в ситуациях, когда мозг отключается и срабатывают животные инстинкты. Значит, инстинкты должны контролироваться. Эти строки своего рода э-э-э... предсказание того, что я все равно вычухаюсь и снова буду трахать все, что шевелится. Главное - никогда не поддаваться панике. Только и всего. Врубаетесь, парни? Думать надо, прежде чем сотворить
  какую-то дурость!
   - Все, други мои, просветительская работа окончена. Все за борт! - скомандовал Киргиз и ткнул пальцем в Прыщавого. - А ты, старик, оставайся. Извини, я тебя не так понял. Сейчас пиццу жрать поедем.
  
  Микроавтобус резко набрал скорость, покидая пределы городской больницы.
   - Ты чем занимаешься? - поинтересовался Перилл у юноши.
   - Кличут меня Философом. Играю на бас-гитаре в крутой металлической банде.
   - Ну и как успехи?
  - Да вроде в последнее время поперло. Я тут стих про ведьму сочинил по пьяни. После этого стиха все как по маслу. Сначала мы эту "Ведьму" на компашку забабахали. Потом отправили запись на конкурс в Москву. А оттуда нам на трэшевый фестиваль приглашение прислали. Так что скоро поедем. Понимаешь, с этой "Ведьмой" у меня какое-то озарение было. Пафосно говоря, она нам всю судьбу перевернула. Больше ничего подобного я не сочинял, но хватило и этого.
   - Прочесть можешь?
   - Еще бы, - и Философ продекламировал Сашкино сочинение, подсунутое металлюгам на студии в музучилище.
  Перилл толкнул Киргиза локтем.
   - Тормозни. Э-э-э... пива взять надо.
  Философ принял от Киргиза деньги, выскочил из машины и растворился в снежных осадках.
   - Ты слышал, что он читал?
   - Слышал. Я чуть на тротуар не вырулил. Сашкин стиль.
  - Э-э-э... придется познакомить Философа с истинным автором нетленки. Вот от чего у паренька крыша съедет, а ты говоришьэ-э-э... пицца.
  
  
  
  Глава номер 16
  
   После ночи, проведенной на кладбище, Нина Сергеевна не спала. "За что моему Димочке такая кара? Я отомщу этим ублюдкам, только бы знать, где они. Где прячутся? Только бы мне их найти".
  Многочасовые терзания в начале седьмого утра завершилось взрывом телефона.
  В трубке звучал взволнованный детский голосок:
   - Здравствуйте, тетя Нина! Я с собакой гулял, а джип во
  дворе стоит.
   - Сереженька, ты?! - женщина вспомнила рыжего паренька из оглоблинского двора.
   - Я, теть Нин. Вы мне сто рублей обещали.
  Надо же, прошло столько времени, а юный следопыт-вымогатель все еще хранил ее телефонный номер. Это был знак свыше. Ответ на все терзающие ночные вопросы. Вот оно, отмщение!
  - Сереженька, конечно, я дам тебе деньги. Ты запомнил номер машины?
   - Номер 303. Она сейчас у бандитского подъезда стоит.
   - Спасибо. Увидимся.
  "Что делать? В милицию? Нет уж, хватит. Я сама. А что сама? Как же я не подумала раньше, не подготовилась? Валера! Конечно Валера".
  Нина Сергеевна позвонила грузчику и сообщила, что придет немедленно.
  Дверь в Валерину квартиру была полуоткрыта. Уже в коридоре женщину оглушил убийственный газовый коктейль из курева, перегара и чеснока. Нина Сергеевна, морщась, заглянула в комнату. За столом и на полу, рядом с недопитым ящиком водки, валялись члены кладбищенской бригады - многие в верхней одежде и обуви. На диване из-под прожженного сигаретами ватного одеяла торчала голая нога.
   Держась за стену, из туалета вывалился Валера:
   - Нинуля, радость моя, мне тут по нужде припекло, пока тебя дожидался.
   - Ну и гадил бы прямо в комнате. Зачем в такую даль
  ходить?
   - Нельзя, Нинок. Дом у меня хороший. Я его люблю, - на глазах у грузчика выступили пьяные слезы. - А что хозяйки нету, так... яи-и-й сам виноват.
  - А что за барин на твоем диване развалился? Сначала
  подумала - это ты.
   - Это Толик, генсек ихний. Неужто не признала? Уважаемый человек.
  Одеяло зашевелилось, и из-под него вылезла вторая нога.
   - Да, теперь признала.
   Валера брызнул слюной, изогнулся зародышем и затрясся в приступе смеха, который больше напоминал кашель туберкулезника. Разогнулся он только через пару минут и, переводя дыхание, вытер слезы:
  - О-о-о-и-ий уморила... Нинуля, прям жену вспомнил... давно меня так не распирало... Пойдем на кухню... посидим как положено, - Валера снова загнулся и раненой жабой запрыгал на кухню. - Ну надо же, по голым ногам признала иие-хе-хе-хе-е-е...
   Нина Сергеевна пошла следом:
   - Валера, я к тебе по делу.
  - Не-е-е, Нинок, никаких делов, пока не хряпнешь со мной. Уж уважь.
   Нине Сергеевне пришлось выпить сто грамм водки.
   - Вот это по-нашему! А теперь рассказывай, Нинуля, какая беда тебя снова посетила, - после смеха и дозы грузчик несколько протрезвел.
   Нина Сергеевна закурила.
   - Мне нужен пистолет. Срочно, сейчас и за любые деньги! Ты меня знаешь - в долгу не останусь.
   Грузчик хотел округлить глаза, но мешали опухшие веки:
   - Ну, бабонька, ты просто ягодка, хоть бы мне орлом стать, чтоб ее склевать, но орлы ягодами не питаются, - Валера и сам не заметил, что говорил белым стихом. - Все для тебя готов сделать, а этого не могу. Мое дело мешки,
  электрика да сантехника. Тут без Толика не обойтись. Главное, искать его не надо, все тут, все рядом. А ты на квартиру грешила - квартира у меня хорошая.
  Валера сходил в комнату, растолкал Генсека, растолковал причину побудки и привел его на кухню прямо в трусах и майке.
  - Доброго здоровья, Нина Сергеевна! - Генсек налил полстакана, жмурясь, медленно процедил водку сквозь зубы, зажевал чем-то сто раз надкушенным, закурил и солидно засипел: - На выполнение вашего заказа потребуется от двух
  дней до двух недель. Сроки зависят от срочности. Если вам срочно - значит, двое суток.
   - Пистолет мне нужен сейчас! - потребовала Нина Сергеевна.
   Генсек посмотрел на женщину, как на несмышленого ребенка.
   - Вот я и говорю ж - двое суток.
   - Но мне он нужен сейчас, немедленно, максимум через два часа!
  - Вы, Нина Сергеевна, офонарели! Однако... - Толик сморщил лоб, что показалось женщине хорошим признаком, - есть у меня на примете ружьишко, пятизарядное, немецкое, спецзаказ, раритет, фирма "Zauer". Подряд стреляет без всяких передергиваний.
  - Вы сами офонарели! - ответила Нина Сергеевна той же монетой. - Как ты представляешь меня с ружьем на улице?
   - Я не спрашиваю, зачем тебе пистолет. Просишь - значит, надо. Но разница тебе какая? Это ружьишко, если крупной картечью зарядить, может из слона такую гору фаршу намолотить, что за всю жизнь не обхезаешь. Че те надо-то еще?
   - Размер меня не устраивает.
   - Т-а-а-а че ж ты мне голову тоскуешь, как на плахе! На то ведь человеку и мозги дадены, чтоб самому микитить. Так же опыт дедов нужно пользовать, - Толик сделал гордую паузу и с наслаждением выдал главное. - Мы тебе обрез
  сделаем! Он картечь так рассеет, что с пяти метров - пятерых сметет, а по размеру не больше складного зонтика.
  - Ну что я тебе говорил! Башковитый мужик! Уважаемый человек! - ликующе задифирамбил Валера. - Не голова, а памятник Кириллу и Мефодию, ешкин кот!
   - Ружье ценное, - намекнул Генсек.
   - Я согласна.
   Толик вернулся через два часа.
  - Не мое дело, какие у тебя дела, но деньги - вперед. Потому как с обрезом не на голубей охотятся. Итого за раритетное ружье две тысячи американских долларов. Пять патронов с картечью - бесплатно, - ухмыльнулся он.
  У Нины Сергеевны с собой таких денег не было. Генсек уступил обрез в кредит под залог Валериной квартиры.
  - Все одно помирать, - с гусарской бравадой заявил грузчик. - Мне покойная матушка смерть в пятьдесят лет нарекла, если не переменюсь. До пятидесяти одного - три недели осталось, а какие тут перемены.
   Нина Сергеевна бросила обрез в черный полиэтиленовый пакет с ручками и, прощаясь, как-то особенно взглянула на Валеру. Но он этого спьяну скорее всего не заметил.
  
  Нина Сергеевна поймала такси и распорядилась ехать на Гвардейскую. У оглоблинского дома, действительно, стоял вишневый джип с номером 303. Женщина решительно направилась к подъезду.
   - Тетя Нина! - окликнул ее детский голос.
  Женщина обернулась - рядом с детской площадкой топтался юный вымогатель с серым карликовым пуделем на поводке. Нина Сергеевна подошла к пареньку. Тот выдал подробную информацию, из которой явствовало, что до сегодняшнего дня машина во дворе ни разу не появлялась. Утром на ней приехал бандит Оглоблин.
   - Он был один?
   - Утром один, но, я не знаю, может, он ночью еще приезжал.
   "Действительно, - рассудила Нина Сергеевна, - если джип приезжал и ночью, то в квартире может находиться не только один хозяин".
  Женщина достала блокнот и, написав записку с адресом Оглоблина, протянула ее Сереже.
  - Погуляй, пожалуйста, во дворе. Наблюдай за окнами и подъездом Оглоблина. Если что-то случится, срочно звони в редакцию "Комсомольца Заполярья". Записку прочтешь журналистке Инне Потаповой, - Нина Сергеевна подкрепила просьбу двумя сотенными купюрами.
  
  * * *
  
   Прежде чем кого-то впускать, Антон Оглоблин бросал взгляд на монитор видеоглазка и, в зависимости от личности визитера, успевал мысленно прикинуть линию поведения.
   - Тетя Нина! Вот так сюрприз! Тысячу лет! Вообще-то я только что приехал и сегодня никого не ждал. Хотел пару деньков один побыть, отдохнуть, - сверкающая улыбка на загорелом лице делала Оглоблина похожим на счастливого негра, - но вам я всегда рад. Проходите, проходите в комнату. Я кофейку поставлю - натуральный - "Арабика".
  Оглоблин помог женщине снять плащ и проводил в комнату. Она села на диван, рядом с которым два месяца назад обнаружила сумку своего сына.
   - Подождите, я мигом, сейчас кофейку... можете пока телевизор включить, - Оглоблин заскочил в ванную, сбросил махровый халат, натянул толстый рыбацкий свитер и, продолжая монолог, кричал уже из кухни. - А я, как ненормальный, Димку в Питере ждал, ждал, потом плюнул, думаю, а вдруг он уже свадьбу сыграл, забыл про друга и мотается себе по свадебным путешествиям. Но раз вы пришли, значит, деньги у Димки закончились, и он застрял где-нибудь в Тунисе. Иначе бы давно сам объявился. Сейчас, тетя Нина, я вам отдам его долю - деньги у меня в сохранности.
   Оглоблин принес из кухни две чашки ароматного напитка и, заметив взгляд женщины, направленный на разбитую лоджию, безразлично сказал:
  - Не обращайте внимания. Пока был в отпуску, в квартире кто-то похозяйничал. Ну ничего, потом разберусь - у меня во дворе своя малолетняя агентура. За двадцать рублей похлеще лейтенанта Коломбо сработают.
   Нина Сергеевна смотрела на Оглоблина и не могла произнести ни слова. На столе остывал нетронутый кофе.
   - Пейте, тетя Нина, и Димка этот кофе любил, - такой
  сорт, несмотря на южное происхождение, бодрит как первый северный морозец. А все-таки, где же он сам-то? Иль я в точку попал насчет свадебного путешествия?
   - Антон, а почему дворовая детвора тебя бандитом зовет? - невпопад отозвалась женщина, разглаживая на коленях черный полиэтиленовый пакет.
  - Меня, бандитом?! Ха, стоит ли удивляться. Чего только от детей не услышишь. Для них кто на джипе, тот и бандит, - Оглоблин стоя отхлебывал кофе и вопросительно смотрел на Нину Сергеевну. - А откуда вы нашу детвору знаете?
   Нина Сергеевна не отвечала. Она мучительно-напряженно соображала... Почему он сказал: любил? Да, он сказал дословно: и Димка этот кофе любил, что он имел в виду? Оговорился? Еще он сказал, что сегодня никого не ждет и вообще пару дней никуда выходить не собирается. Тогда почему он снял свой шикарный домашний халат и надел этот тяжелый, почти пуленепробиваемый свитер? Значит, он все-таки куда-то собирался? Соврал? Почему? Или, может быть, он переоделся механически, сам не осознавая этого, потому что она встревожила и взволновала его, лишила его возможности чувствовать себя по-домашнему спокойно и непринужденно? В халате он домашний, открытый, беззащитный, а за свитером он прячется, защищается и, значит... боится?! Чего? Месяцы, прожитые в оцепенелой неизвестности, бесконечные скитания по моргам, ментовская несгибаемость, жуткая бессонная ночь на кладбище обострили ее интуицию почти до экстрасенсорного уровня. Как вести себя с Оглоблиным, она не знала, но чувствовала.
   - Дима мертв! - внезапно воскликнула Нина Сергеевна. Оглоблин подавился кофейной жижой, закашлялся.
   - Рассказывай, откуда в твоей квартире появилась сумка с Димиными вещами?
   - Значит, это вы разбили стекло? - упавшим голосом спросил Оглоблин. - Да-да, я вам сейчас все расскажу... - неожиданно поспешно, скороговоркой, сказал Оглоблин и тихо забормотал: - Когда мы продали магазин вместе с оборудованием, у нас получилось тридцать две тысячи долларов. Крыша требовала двадцать две. Димка забрал свои пять, остальные остались у меня. Я сказал ему, что сам улажу все проблемы, тем более что он взял уже билет до Петрозаводска. В общем, я встретился с Гордеем и сказал, что деньги находятся у Димки и что он уже уехал из Мурманска. Гордей мне не поверил. Он заставил меня отвезти его к Димке домой. В квартиру я поднялся один. Я надеялся, то есть... я был уверен, что Димка давно уехал, что его нет в городе. Но, как назло, он оказался дома и как раз собирался ехать на вокзал. Пришлось сказать, что проблемы с крышей я уладил. Потом я предложил отвезти его на вокзал. Дима взял сумку. Мы спустились вниз. Когда он увидел, что в моей машине сидит Гордей... - Оглоблин затих совсем.
   - Говори!!!
   - Мы приехали сюда ко мне, и Димка сказал Гордею, что все деньги отдал мне... Они повезли нас в гараж. Избили. Меня отправили за деньгами, а Димку оставили... заложником.
   - И ты не вернулся!
   - Я уехал в Питер.
   - Ты предал Диму!
   - Нет! Я думал... я был уверен на все сто, что делаю все правильно... Полагал, что крыша, не дождавшись денег, отпустит Димку, а там с ним вместе мы честно все поделим и придумаем как выкрутиться.
   - Дима мертв, - повторила Нина Сергеевна.
   - Откуда вы знаете?
   Женщина слабо, бесцветно заговорила:
   - Чудовище. Что ты наделал. Зачем. С тобой будет то же самое. Они тебя быстро вычислят. Отдохнуть...
  Женщину перебил дверной звонок. Оглоблин бросился к монитору и побледневшими губами еле слышно выдавил:
   - Это он... Гордей!
  Звонок повторился, и металлическая дверь гулко забасила под тяжелыми ударами снаружи. Женщина выглянула в окно. У детской площадки стоял Сережа со своим пуделем, над ним навис квадратный амбал с квадратной лысиной.
  - Они знают, что мы здесь. Твоя продажная агентура хорошо работает, - Нина Сергеевна сжала кулаки так, что ногти до крови врезались в ладони, и нервно заметалась по комнате: в подъезде стоит убийца ее сына!
   Оглоблин в ужасе пялился на монитор. Нина Сергеевна тяжело вздохнула, будто собираясь с духом, и быстро скрутила пакет в сверток:
   - Открывай! - крикнула она.
  Оглоблин вздрогнул и, прежде чем что-то сообразить, открыл дверь.
  В квартиру ворвался Гордей. Оттолкнув оцепеневшего Оглоблина, он застыл на пороге комнаты и огляделся. Потом улыбнулся и радостно, почти дружески предложил:
  - Едем, Оглобля, на природу прогуляемся. И телку твою возьмем.
  Во дворе Сережа наблюдал, как в серебряную иномарку "Ауди-I00" садились бандит Оглоблин, тетя Нина и два амбала.
   Машина мчалась дворами, петляла переулками, пересекла Ленинградское шоссе и остановилась в автогородке.
   В полутемном гараже Оглоблина избивали по очереди. На Нину Сергеевну пока не обращали внимания. Сейчас Гордей наблюдал, как напарник пытается сломать об Оглоблина совковую лопату.
   - Ладно, хорош баловаться! - крикнул Гордей и выдал под Розенбаума: - Кончай его, Сэмэн!
   Квадратный амбал отшвырнул лопату и выхватил пистолет.
  - Деньги у меня дома, все!!! - корчась на полу, заорал Оглоблин.
   О деньгах его никто не спрашивал. Их давно считали похороненными. А тут, надо же!
   - Так че ж ты, падла, на хате молчал? В родном доме бы и замочили! Гы-гы-гы... а так в гараже сдыхать будешь, - Гордей саданул Оглоблина носком в живот. - Долго ж тут твой кореш мамочку звал! Что ж ты, сучара, кореша кинул!? А?
   - Он счас думает, что мы его снова за бабками отпустим, - Квадратный прицелился Оглоблину в голову.
  - Деньги на кухне! На антресолях в мешке с рисом! - Оглоблин сорвал голосовые связки и просипел: - Честное слово!
   Нина Сергеевна сквозь пакет нащупала курок обреза и...
  - Дуй на Гвардейскую! - рявкнул Гордей. - Я тут сам управлюсь.
  Квадратный, на ходу пряча пистолет, вылетел из гаража. Взревел мотор "Ауди". Послышался звук удаляющейся машины.
  - Значит, кореша кинул, а сам с телками кувыркаешься? - Гордей саданул Оглоблина ногой по ребрам и, повернувшись к Нине Сергеевне, зачастил кулаком, имитируя мастурбацию. - Телка, сосать будешь?
  Гы-ы-ы... - он медленно двинулся к женщине. - Постараешься, на работу возьму. У меня вакансии... человеком станешь, как эта... Памэлла Андерсон...
  гы-гы-гы...
   Нина Сергеевна вскинула сверток, напоминающий складной зонтик, и выстрелила.
   - Ох-х! - бандит, хватаясь за грудь, завалился на бок рядом с Оглоблиным. - Сука... "ско-о-рую"! - хрипел он, теряя сознание, - мобильник... в кармане...
  Нина Сергеевна, как под гипнозом, нагнулась и обшарила его карманы. Помимо сотового телефона там оказался и пистолет. Забрав и то и другое, она вышла из гаража.
  На обочине шоссе ее настиг Оглоблин.
   - Тетя Нина! Быстрее... отсюда... быстрее... - он выскочил на проезжую часть навстречу мчащемуся рефрижератору.
   Многотонная "Skania" резко остановилась. Оглоблин подлетел к кабине и открыл дверь.
   - Заходи, - просто сказал шофер.
   Оглоблин втолкнул в кабину Нину Сергеевну и запрыгнул сам.
   Шофер молча нажал на газ, и машина рванула, набирая скорость.
  Женщина бессмысленно смотрела в лобовое стекло. Оглоблин снял свитер. Вывернув его, он надорвал подкладку и извлек из-под нее три сотенных пачки долларов, разделив деньги, он толкнул женщину в плечо.
   - Возьмите, Нина Сергеевна... свою долю. Здесь ровно половина.
   Женщина вернулась в реальность.
   - Еще две тысячи за обрез, - вспомнила она об оставленной под залог Валериной квартире.
   Оглоблин отсчитал две тысячи и положил ей на колени.
   - Держи, пригодится, - женщина протянула пистолет. - И прощай.
   Оглоблин взял оружие.
   - Тормозни, земляк! - крикнул он шоферу. - Она выйдет.
   Нина Сергеевна выпрыгнула из кабины и, провожая машину взглядом, достала сигарету. Заработал мобильник.
   - Гордей, на хате бабок нету! - прохрипел в ухо Квадратный.
   - Бабки уехали вместе с Оглоблиным, - Нина Сергеевна продиктовала номер рефрижератора и швырнула телефон под колеса проносившегося мимо "КАМАЗа".
  
  * * *
  
   Серебряная "Ауди-100" вылетела на Ленинградское шоссе и торпедой ринулась в погоню за рефрижератором. Фура замаячила на горизонте где-то в районе города Мончегорска. "Ауди" летела на предельной скорости. На фуре уже можно было различить номера. Они соответствовали тем, что назвала женщина по мобильнику. "Ауди" обогнала рефрижератор, вылетела наперерез и резко остановилась.
   Хозяин фуры отреагировал мгновенно. Вжимая педаль тормоза в пол, он выдал такой профессиональный сленг, что Двигатель "Skania" от стыда заглох самопроизвольно. Тяжеленная махина замерла в каких-то двух метрах от легковухи. Из нее вылез квадратный амбал и, фиксируя каждое движение, словно робот, зашагал к кабине. Дальнобойщик схватил монтировку.
  - Сиди спокойно, земляк. У него пушка! - Оглоблин, нащупав под свитером пистолет, распахнул дверь.
  - Да я счас сам этого козла... - угроза дальнобойщика потонула в грохоте выстрелов. Когда же он закрыл рот, на обочине шоссе уже валялся продырявленный пулями отморозок с квадратной лысиной.
   - Тебе куда, земляк? - поинтересовался Оглоблин, пряча пистолет под свитер.
   - В Воронеж, - в глазах шофера читалась удовлетворенность действиями попутчика.
   - Анекдоты знаешь?
   - Больше меня только Никулин знал.
   - Ну тогда и мне в Воронеж, - Оглоблин захлопнул дверь.
   - Годится! - дальнобойщик бросил монтировку в изголовье спального места. - Дорога длинная, то менты, то бандиты - хрен их разберешь.
  Он повернул ключ зажигания. Двигатель заработал, как швейцарские часики. Рефрижератор аккуратно объехал осиротевшую иномарку и, стремительно набирая скорость, растворился в ядовитой туманности Мончегорского комбината "Североникель".
  
  
  
  Глава номер 17
  
   Генка спешно завершал приготовления по поводу выписки Перилла из больницы. Парни должны были прибыть с минуты на минуту. Любимая пицца Киргиза - не без Сашкиной потусторонней помощи - была готова. Стол сервирован. Оставался маленький штрих. К пицце полагались шлюхи. Генка приглушил электрошоковую мощь австралийской группы "AC/DC", подсел к телефону и набрал номер клуба знакомств "Рабыня Изаура".
   На другом конце провода трубку взял главный рабовладелец фирмы Вовка Пасечник.
  Тридцатидвухлетний Вован уже двенадцать лет учился на втором курсе Мурманского музыкального училища. Нет, гитарист он был, что называется, от Бога, но хроническая нехватка материальных средств плюс коммерческая жилка регулярно швыряли его от одной бредовой затеи к другой. Времени для учебы не хватало, и каждый раз, когда его обуревала очередная золотоносная идея, музыкант брал академический отпуск.
  Вовкин преподаватель по специальности каждый раз со слезами на глазах убеждал воспитанника не делать очередную глупость, а сначала доучиться, как все нормальные люди. Но то же нормальные люди, а Вован, по его собственному утверждению, был супернормальным. Он торопился делать глупости без диплома в кармане.
  Первое свое в буквальном смысле свинское дело Вовка Пасечник замутил во времена развития кооперации. С блеском окончив первый курс, музыкант на каникулах решил заняться выращиванием поросят. На эту мысль его натолкнул туповатый, но работящий друг детства по кличке Лопоухий. Он-то, за бутылкой косорыловки, довольно красочно, насколько позволял убогий лексикон, и обрисовал Вовке сказочную жизнь своих бывших одноклассников, которые вовремя занялись фермерским хозяйством. Вован вслух подумал: "А почему бы и нет", и собутыльники вдарили по рукам.
   Для начала они заключили договор с росляковским совхозом на следующих условиях: совхоз выделяет помещение, дает пятьдесят поросят и комбикорма, а Вовка и Лопоухий сдают им через два года вместо поросяток здоровенных и жирнючих свиней. Далее договор предполагал забить скотину, а выручку от проданного мяса поделить между совхозом и фермерами.
   Целое лето парни промудохались с ремонтом свинофермы.
   Ближе к осени, когда помещение соответствовало санитарно-гигиеническим нормам, им отдали на откорм аж семьдесят пять маленьких хрюшек. Тут гитаристу и потребовался первый бессрочный академический отпуск. Поначалу поросят поили из сосок. С наступлением холодов Вовка и Лопоухий по очереди ночевали на ферме, дабы протопить огромный свинарник.
  Прошел год. Животные росли медленно. Чтобы выжить, Вовка устроился руководителем ансамбля в росляковской хабзайке. Платили мало. Пришлось набрать левых учеников, но денег все равно не хватало. Тут-то его и выделили мурманские металлюги из команды "ДУПЛО", которым срочно требовался второй гитарист.
  Гости с наскока и с разбега, круто и лихо взяли быка за рога. Они обещали Вовану гастроли, Лондон, славу, деньги и личный остров с каменным замком, в котором будет самая мощная в мире студия звукозаписи. Для осуществления этих планов нужно было всего лишь сделать программу и записать демонстрационный альбом для московских акул шоу-бизнеса. Пришельцы честно сказали, что сейчас они и сами последний хрен без соли доедают, но зато есть спонсор, который полностью оплатит запись альбома. На Вовкино решение влиться в ряды краснознаменного коллектива повлияли не столько перспективы звездного жития, сколько само магическое имя культовой группы.
  И начались поездки из Росляково в Мурманск на репетиции, затем из Мурманска в Росляково - кормить свиней. И так каждый день, по несколько раз. А тут еще лопоухому напарнику жениться припекло, и он отпросился у Вовки на неделю в Кострому свадьбу играть, дескать, потом разбашляемся.
   Целую неделю музыкант честно разрывался между свиньями и гитарой. Возил за несколько километров из колхоза комбикорма на ручной тачке, кормил животных и хватался за любимый инструмент.
   Прошла еще неделя. Лопоухая падла не возвращалась.
  Вован худел на глазах товарищей по металлическому цеху. Свиньи тоже, так как музыкант сократил количество кормежек до одного раза в сутки.
  Когда прошел месяц, а Лопоухий не вернулся, Вовка стал замечать, что у некоторых животных обглоданы, а то и напрочь съедены уши. Еще через неделю каждая хрюшка стала похожа на стиральную доску, ежели смотреть сбоку. Поголовье заметно сокращалось. Некоторые особо плоские особи, поскальзываясь на наклонном полу свинарника, съезжали вниз, проваливались в узкую щель сточной ямы, да там и тонули. Некоторые дохли с голоду.
   Как-то, после концерта "ДУПЛА", Вовка круто забухал и в Росляково не поехал. О свиньях он, конечно, вспоминал, правда, только в тех случаях, когда душа требовала излить помои на голову вонючего, лживого лопоухого пидора. Чем дольше длился кутеж, тем страшнее становилось Вовану ехать на ферму. Так продолжалось четверо суток...
   Когда на пятый день Вовка приоткрыл дверь темного сарая, на световую щель бросилась хищная стая обтянутых прозрачной кожей скелетов. Точнее, даже не скелетов, а черепов, со сверкающими голодным безумием глазами, из-за которых не было видно самих тел животных. Это были уже не те семьдесят пять откормленных кабанчиков, это была пара десятков кровожадных, свирепых бультерьеров, готовых растерзать и сожрать Вована в ту же секунду. Музыкант в последний миг успел захлопнуть дверь и запереть ее на засов. Вытирая со лба мерзкий холодный пот, он с трудом старался сообразить, как снабдить кормом эту дикую стаю колхозной собственности. И придумал. Вован приставил лестницу к сараю и, обливаясь уже потом горячим, затащил мешки с комбикормом на ветхую крышу. Ежесекундно рискуя про валиться внутрь, он подволок провизию к печной трубе и поочередно засыпал в нее содержимое мешков. Это был его последний визит на фермерское хозяйство.
  Вскоре Вован окончательно переселился в Мурманск и вернулся в музучилище.
  Через год до него дошли слухи о том, что Лопоухий все-таки вернулся из Костромы и чудом спас-таки несколько особей вверенного ему поголовья. Потом был суд, но чем закончилось это свинское дело, Вован не знает и по сей день.
  Еще многократно гитарист уходил из музучилища: и в плотники подавался, и мальчиком по вызову для состоятельных дам подряжался, но каждый раз возвращался в стены родного музучилища без копья за душой. Группу "ДУПЛО" он давно послал ко всем чертям, а в этом году снова стал студентом второго курса, причем дневного отделения. Злые языки поговаривали, что сделал он это исключительно для того, чтобы иметь право на покупку студенческого проездного билета на троллейбус, а это, что ни говори, троекратная экономия.
  Последним золотоносным проектом Вована и стала фирма "Рабыня Изаура".
  - Учиться, учиться и учиться! - бодро проскандировал Генка в телефонную трубку. - Слава ветеранам эстрадного отделения!
  - Ну че там, как там? - скороговоркой выдал Вовка свое коронное приветствие. - Чего озоруешь?
  - Сегодня Перилла выписали, и Киргиз по этому случаю пиццу затеял...
  - Понял, не продолжай. Мои телки все на субботнике. Крыша опять гуляет. Совсем охренели, третий раз за неделю!
   - А кто у тебя крыша?
   - Да Гордей же, блин! Ну мудак же ё... не дает, блин, заработать и все! А бабки урод каждую неделю выгребает. А откуда бабки?! Если сам же всех телок на субботник согнал. Одна только и осталась...
  - Че ты там про одну сказал? - перебил Генка, которому все эти крыши и Вовкины заморочки, на самом деле, были до одного места.
  - Ато и говорю, что одна осталась. Зато такая... - Вован сделал многозначительную паузу. - Потом неделю стоять не будет. Работунья -просто чума! Красавица, ударница, гордость фирмы! Весь план на ней держится. Ну как рекомендации?
   - Круто. Да ты бы и сам с ней заруливал. Чай не чужие.
   - Ну уж нет! Только не с ней.
   - Ты меня интригуешь.
   - Тяжеля-а-ак! - Вован довольно хихикнул. - Короче, ждите! Ща я ее из-под стола освобожу.
  - Удачи! - Генка швырнул трубку и обратился к пустому кожаному креслу: - Кажись, порядок. Теперь не мешало бы и усугубить за труды праведные, - музыкант наполнил две рюмки, одну взял себе, другую придвинул ближе к креслу. - Что-то парни долго едут. Давай пока дернем, Санек.
  Генка по-гусарски опорожнил емкость. В этот момент вторая рюмка растворилась в эфире и через мгновенье материализовалась на том же месте. На глазах у парня выступила пьяная мокрая сентиментальность.
  - Люблю я тебя, Санек... да что там я, все мы тебя любим. Ну чего тебе не жилось?! Теперь поди ж ты и сам не рад, что такое вытворил? - Генка тяжело вздохнул и утер слезы краем замызганной скатерти. - Ладно, не обижайся. Знаю, достаю тебя этим нытьем, знаю, что ты все равно с нами. Но хоть ты расшибись, не могу привыкнуть к тому, что никогда тебя не увижу, не смогу поговорить с тобой, не услышу твоих стебов, приколов, песен...
  Вторая рюмка снова на миг исчезла, а затем, возникнув в воздухе, упала на колени разнюнившегося музыканта.
   - Все-все, качумаю. Ты не сердись, Санек. Ты, наверное, сейчас улыбаешься, - Генка улыбнулся. - Жаль, что я этого не вижу.
  
  
  
  Глава номер 18
  
   - Наконец-то! - гаркнул Генка, открывая входную дверь. - Где лазите? Водка киснет!
   - А пицца готова? - Киргиз влетел в коридор и, пошевелив ноздрями, улыбнулся. - Гото-о-ва!
  - Ага, и шлюхи заказаны, - Генка хлопнул Перилла по руке. - С возвращением. Ну как хозяйство?
   - Да так э-э-э... с пиццей справлюсь, - улыбался тот, скидывая куртку.
   - А это кто?
   - Философ. Басист. Э-э-э... стихи сочиняет.
   - Философ? Че мнешься? Раздевайся и к столу!
  Пили долго и много. Философ, находясь в компании металлических монстров, просто шалел от счастья. Он все время пытался переорать пьяный базар и рев магнитофонных динамиков.
  - Режет лезвие взгляда ткань темноты! - в который раз надрывался он. - Пляшут в сумраке мертвом твои черты - Ведьма-а-а-а!!!
   Наконец его услышал Киргиз:
   - Остепенись, малец! Ты гнусно читаешь строки великого поэта - Сашки Балашова.
   - Чего?! Вашего басиста?! Который умер? Да это же мои стихи! Я их сам сочинил на студии в музучилище, пацаны подтвердят. У меня даже черновик с собой!
  - Черновик, говоришь? Ты хочешь сказать, оригинал? - Киргиз заинтересовался. - Тащи, бегом!
   Философ метнулся в коридор и принес аккуратно сложенный обрывок ватмана.
   - Во, смотри, - он развернул бумагу. - Правда, нацарапано как попало, чистые иероглифы, но это ж все по пьяни делалось.
   Киргиз тут же вытащил из серванта рулон обоев.
   - А теперь глянь сюда! - говорил он, разворачивая рулон, испещренный черным маркером. - Это Сашка нацарапал, когда вступил с нами в контакт после смерти.
   Каракули на обоях ничем не отличались от тех, что предъявил Философ.
  - Но как они оказались на моем пюпитре? - Философ, сбитый с толку результатом графологической экспертизы, уже не пытался отстоять свое авторство.
   - Какая разница, парень. "Ведьма" вывела твою команду в люди - и это главное, - подбодрил Генка.
   Философ покачал головой.
  - В люди-то она нас вывела, да сразу же на этих людей и нагадила.
   - Ты о чем это? - недобро сощурился Киргиз.
  - А вы разве не в курсе?! Студия в музучилище сгорела! Как только растиражировали "Ведьму", так на следующий день и полыхнула почти со всеми нашими компашками и кассетами.
  - Думаешь, есть связь между "Ведьмой" и пожаром? - Генка вспомнил разговор с одноклассницей в баре "Бандана-кофе".
   - Не знаю, какая тут связь, но то, что мы влетели на бабки и остались без репетиционной базы, - так уж точно, - Философ махнул рукой, как бы закрывая тему, и потянулся за бутылкой. - Давайте помянем Сашку. Я не верю в то, что вы тут про него наплели, но в любом случае "Ведьма" - это чистый трэш, без позорных попсовых примесей, а трэш-металл - дело святое!
   - Наливай пять стаканов! - распорядился Генка.
   - Нас же четверо! - удивился Философ, но сделал как велено.
   Парни разобрали стаканы, один остался на столе.
   - Спасибо, Сашка, ты подогнал нам неплохого парня! -
  Генка смотрел на пустое кожаное кресло в углу комнаты. - Я думаю, Философ может стать клевым басистом в нашей команде.
  Генка толкнул юношу и взглядом указал на налитый до краев лишний стакан. В это мгновенье он исчез со стола и через пять секунд материализовался на том же месте абсолютно пустой!
  - О-о-о... - побледневший Философ перекрестился левой рукой. - Во-от почему моя Тачка на студии чуть с ума не сошла. Там был Сашка! - юноша выпил и прослезился. - Парни! Я на вас воспитывался! На вас рос! И вот... дорос - сам Сашка Балашов дарит мне стихи с того света, а вы приглашаете в свою команду!
  - Гордись, пацан! - Киргиз хлопнул его по спине. - Твои орлы на навоз изойдут, когда узнают.
  - Не изойдут! - неожиданно зло бросил Философ. - А чем гордиться-то?!
   - Ты чего, парень?! - изумился побагровевший Киргиз.
  - Да ничего! Раньше я все время слышал, как на каждом концерте Ярик орал... кстати, а где Ярик? Где ваш вокалист-то? Че-то я только сейчас заметил, что его здесь нету!
   - Умер, - вздохнул Киргиз.
  - Да ладно прикалываться, - махнул рукой Философ. - Ну вот он и орал тогда на каждом концерте: мол, мы покажем этим щенкам, как нужно играть настоящий рок-н-ролл! И вы действительно показывали. А теперь?! Вам под сраку лет, а все в пацанах ходите - так всю жизнь и проторчали в Мурманске. Лично я мечтаю выдрать лавровое дерево с корнем, а не тащиться всю жизнь от пары сушеных листочков. Мне нужен Лондон, Берлин, Нью-Йорк...
   В эту секунду магнитофон заглох, из коридора донесся настойчивый стук.
   - Рабыня от Вована! - крикнул Генка.
   Парни, роняя табуретки, бросились в коридор. Киргиз первым добежал до двери и впустил черноволосую незнакомку.
  - Привет! - пискнула она, снимая стальной плащ. - А вас много! Вы не могли бы рассосаться? Мне в душ надо.
  Парни быстро ретировались. Генка сдернул со стола грязную скатерть и расстелил газету. Перилл разложил вилки, ножи и расставил тарелки. Киргиз, сглатывая слюни, нарезал пиццу и открыл спиртное. Закончив сервировку, музыканты чинно застыли на диване, словно в ожидании премьеры. Было слышно, как в ванной перестала журчать вода и открылась дверь. Зацокали каблуки. Девушка, в шелковом темно-красном халатике, едва прикрывавшем соски и плотные, со следами летнего загара ягодицы, остановилась посреди комнаты.
  - Привет еще раз. Меня зовут Виолетта, - в гробовой тишине она расставила циркулем великолепные лосиные ноги и пригладила смоляной парик.
  Сашка узнал дачную посетительницу Рыкова: "Выходит, она жива! А кто же погиб в машине? Да, впрочем... Теперь этого урода нужно найти и как можно скорее. Если для скрипачки Наташи время - понятие абстрактное, то для этой хранительницы рыковских тайн, как ее там... Юли-Виолетты - жизненные рамки могут сузиться до размеров раздавленной консервной банки".
  - Может, к столу пригласите? - своим писком гостья вывела парней из транса.
  - Внимание! - рявкнул Киргиз. - Начинается второй акт действа, самый тяжелый и захватывающий, - групповое пожирание пиццы в кругу друзей и близких покойного!
  Застолье вступило в новую - убойную фазу. Пили много, без всяких тостов. В ход пошла гитара. Причем магнитофон не выключался. Киргиз, под шумок, утащил Виолетту в спальню. Вылетев оттуда минут через пять, он с блаженной улыбкой выпалил:
   - Дама вдвоем скучают! Гусары есть?
   - Так точно, товарищ фельдфебель! - отчеканил Генка, беря под козырек. - Разрешите... отказаться?
  - Что?! Отказаться?! - Киргиз нарочито сурово сморщил брови. - Ладно разрешаю - нечего, понимаешь ли, флот позорить в танковых войсках.
   Киргиз пулей скрылся за дверью. Генка, отшвырнув гитару, откинулся на спинку дивана и уставился в потолок.
  - Что с тобой, старик? - искренне запереживал Перилл. - Ладно у меня боевая рана, а у тебя-то что?
   - И у меня рана - сердечная.
   - Понятно, - Перилл отвернулся к Философу. - А ты чего стесняешься? Присоединяйся к Киргизу.
   Юноша нервно наливал рюмку за рюмкой, стараясь поскорее впасть в небытие.
   - Э-э-эх, цветущая молодость! - снисходительно улыбнулся Перилл. - Страшно? Да ты не бойся! Тут все свои. Мы тоже когда-то начинали. Онанизм э-э-э... штука полезная и хорошее подспорье в прыщавой юности, но он ни в какое сравнение не идет э-э-э... с настоящим мужским поревом. Тебе сколько годков-то будет?
   - Восемнадцать скоро.
   - Ну-у-у, пора, брат, пора мужиком становиться. Хватит в одиночку балдеть. В твоем возрасте онанизм должен украшать э-э-э... тяжелую металлическую конструкцию сурового групповика, а не являться скорлупой закомплексованного эгоиста. Эх если б не моя рана.
  - Не, мне домой надо! - Философ отодвинул рюмку и сиганул в коридор.
   В этот момент из спальни вывалился Киргиз.
  - Парни! - крикнул Перилл. - От нас басист слинять удумал! Он еще бабу не пробовал. Не прощу себе, если он сегодня не станет э-э-э... настоящим металлургом!
   Втроем они выволокли брыкающегося юношу из коридора и с воплями прижали к полу.
   Из спальни на шум выскочила Виолетта.
   - Вы че, голубые? Во кайфушка-то!
   - У тебя что, корова гвоздь съела? - Генка с трудом удерживал ноги Философа.
   - Это кто корова? - девушка надула громадные губы.
   - Да не ты, не волнуйся. Видишь, дикого мустанга изловили. Когти рвать удумал - тебя испугался.
  - Меня-я-я?! - Виолетта опустилась на четвереньки и по-кошачьи подкралась к Философу. - Успокойся, мальчик! Я не сделаю тебе больно.
  Юноша тщетно пытался вырваться из-под хохочущего пресса дружеских рук и коленей.
  - Завидую я тебе, малец, белой завистью - в первый раз
  и сразу под такую живопись, - заливался Киргиз, отшвыривая в сторону джинсы Философа...
  
  Перевалило за полночь. Парни перешли на пиво. Виолетту на время оставили в покое - и она исчезла на кухне. Изогнувшись на краю дивана, изнасилованный Философ силился оторвать голову от коленей.
  - Э-э-э... - Перилл схватил вьюношу за плечи и помог нормально сесть, - помнится, ты тут так вкусно про лавровое дерево начал.
   Философ откинул голову на спинку дивана и, не открывая глаз, застонал. Перилл крикнул, чтобы Виолетта сделала кофе.
   Заглотив "Nescafe", Философ очухался и как-то особенно пристально стал наблюдать за шарахающейся по квартире девушкой.
   - Э-э-э... ты, брат, поосторожней, - снисходительно улыбнулся Перилл, закидывая ногу за ногу. - Слушай, что тебе матерый волчара по этому поводу скажет. Для Виолетты это лишь профессия, а для тебя - просто разрядка, вроде как э-э-э... лишний пар из бойлера выпустить, но не больше. Усек? Так что, смотри, не влюбись - после первого раза такое бывает.
   - Еще чего, нужна мне эта губастая! - с напускной развязностью огрызнулся Философ. - Что я бабы никогда не видел?
  - Э-э-э... теперь этого никто сказать не посмеет! - Перилл хлопнул Философа по костлявому плечу. - Геркулес! А секс э-э-э... штука нужная. Глядишь, и прыщи пройдут.
   Философ сделал попытку отодвинуться от Перилла.
  - Сидеть! Ты, брат, не обижайся. Я ведь жизни тебя учу. Так что там э-э-э... насчет лаврового дерева?
   - С вашим отношением - это дохлый номер!
   - Э-э-э... недурное начало.
   - Я имею в виду - отношение к людям. Вы всю жизнь людей ни во что не ставили, всех осуждали, потому у вас и облом с музыкой, потому и дохнете никем не востребованные. Вот ты Лагутенко из "Муммий Тролля" лягушкой называешь, а по Фидре - это нехорошо.
   - Конечно, плохо, - согласился Перилл. - Какой дурак додумался эту э-э-э... молчу - на Евровидение выпустить?
   - Да я не про то... кстати, эта самая... тоже молчу - сейчас колесит по Европам. А вы, крутизна поднебесная... короче, ты понял. Так вот, по Фидре - нельзя людей осуждать, грех это.
  - Фидря, говоришь? - Перилл сморщил лоб. - А что это? Может, ты э-э-э... с феней перепутал?
  - Фидря - это тетка моя, знахарка и ясновидящая, - Философ хлебнул кофе. - Она говорит, что всех нас - меня, тебя, Лагутенко, всех-всех - Бог создал по своему образу и подобию. Все мы - дети Божьи! И если ты осуждаешь Лагутенко, то катишь бочку на Божье создание. В лице Лагутенко ты недоволен творением Бога, а значит, оскорбляешь Бога! А раз так, то ничего хорошего у тебя в жизни не будет. Получается, людей надо любить всех без исключения.
   - Так что мне теперь Лагутенко э-э-э... в пятки расцеловать? - Перилл брезгливо сплюнул на пол. - Не, парни, вы слыхали?!
   - Целуй кого хочешь, Виолетту, например, а Лагутенко не надо. Ты его просто не осуждай, - Философ махнул рукой, - пускай себе...
  Перилл не ответил. Сашка, воспользовавшись паузой, опустил руки ему на плечо. В нетрезвый мозг развратного эстета хлынули сведения о визите Юльки-Виолетты на рыковскую дачу.
   По окончании сеанса связи Перилл встрепенулся:
   - Тихо, парни! Сообщение пришло! - вскоре компания была в курсе того, что рассказал ему Сашка. - Он уже попытался взорвать ее в подаренной машине, значит, э-э-э... заботится о своей репутации даже после смерти. А раз так, то Сашка уверен, что Рыков начнет на Юльку охотиться.
  Чтобы убедить Юльку в существовании Сашки и, как следствие, серьезности его рассказа, парням понадобилось не более часа.
  - В общем, Юлька, покантуешься у нас, пока противник не будет обезврежен, - предложил Генка. - Баодуб и Сашка уже рыщут по своим каналам.
  - Рыкова по-любому найдем, - Философ робко обнял девушку. - От тети Фидри не спрячешься даже в преисподней.
  - Да, Философ, еще Сашка передал тебе э-э-э... как крутой басист крутому басисту, чтобы ты оставался в "ДУПЛЕ". Он пообещал устроить нам мировое турне, и первым в гастрольном списке значится Лондон!!!
   - Остаюсь! - просипел Философ пересохшими связками.
   - Yes!!! - завопил Киргиз, размахивая конской гривой, как вентилятором. - Правильно, вьюноша! Это решение достойно зрелого рокера.
   - Точно так, - Перилл пожал раскрасневшему Философу руку. - Ты умный мужик, вот только э-э-э... туфту насчет Фидри и всяких там ведьм из башки выкинь.
   - Фидря - не ведьма, она знахарка, а это две большие разницы.
   - Одна фигня - ни знахарок, ни ведьм не бывает, - Киргиз разливал по стаканам. - Живые покойники бывают, а ведьм - не-а, не бывает.
   - Каждая женщина - немножко ведьма, - Юлька, отодвинув Философа, присела к столу.
   - И ты, что ль, ведьма? - хихикнул Киргиз, подавая ей стакан.
   - Я не женщина, я красивая девушка, - Юлька отхлебнула. - Но если тебе нужна настоящая ведьма...
  - Не эта ли? - Генка очистил от посуды используемый вместо скатерти номер "Комсомольца Заполярья". - Я тут все объявления наизусть выучил. Так... жирные пятна не читаем, ага, вот, пожалуйста: "Потомственная ясновидящая Прасковья. Снятие порчи, проклятий, сглаза. Обряд на замужество и женитьбу. Мощнейший приворот и привязка любимого. Черная магия. Энвольтирование. В случае отсутствия фотографии любимого человека достаточно ваших воспоминаний..."
   - Какое такое энвольтирование? - перебил Киргиз, раскуривая сигарету.
  - Энвольтация, - начал Философ, - это воздействие на человека при помощи его воскового слепка, то есть куклы...
  - Ты че, Киргиз?! - Генка оторвался от газеты. - В фильмах же показывали, как колдуны лепят с какого-нибудь чувака восковую куклу, волосы ей приклеивают, глазки рисуют, одевают чин чинарем, а потом изгаляться начинают - кнопки в нее втыкать, конечности ножом отнимать, органы всякие иголками да булавками травмировать. Короче, убивают чувака при помощи этой куклы с особым зверством - и все это, прикинь, на расстоянии!
  - В кино-то я видел, ты мне про эту Прасковью дальше давай, -ухмыльнулся Киргиз.
   Генка снова уткнулся в объявление: "...в случае отсутствия фотографии любимого человека..." Так, это я читал, "...ваших воспоминаний..." Тоже читал, ага вот: "Работа с экстренными случаями. Гарантия сто процентов. Круглосуточно! Телефо..."
   - Чего-о-о? Круглосуточно? - взвизгнул Киргиз. - Слышь, Юлька, а эта круглосуточная Прасковья случайно не в "Рабыне Изауре" энвольтирует?
   - Напрасно смеешься, - сделал замечание Философ. - Такими вещами не шутят!
   - Слушайте, а у нас есть фотография э-э-э... любимого человека?
   - Рыкова, что ли? - спросил Генка. - Откуда?!
   - Ладно, воспользуемся э-э-э... воспоминаниями с предвыборной кампании.
   Генка набрал номер и передал трубку Периллу.
   - Алло, ясновидящая Прасковья? Э-э-э... я по объявлению. Круглосуточно? А сейчас можно? Хорошо, назовите адрес. Так-так. Остановка "Долина Уюта"? Едем.
   Перилл бросил трубку:
   - Порядок. Киргиз иди э-э-э... заводи телегу!
   - Не-е, я ж кривой, куда за руль-то? - Киргиз сгреб в охапку Виолетту. - Вызывай радиотакси и дуй вместе с Философом, а мы тут пока энвольтацией займемся.
  
  
  
  Глава номер 19
  
   Дверь открыла очкастая девица в стеганом зеленом халате. Из рыжей гули на голове сердитым ежом торчали металлические шпильки.
   - Здравствуйте. Мы по объявлению. Двадцать минут назад звонили. Э-э-э... мы вообще туда попали? - Перилл недоуменно разглядывал хозяйку квартиры. - Нам нужна ясновидящая Прасковья.
   - Проходите, - бросила девушка и скрылась на кухне.
   Из приоткрытой двери туалета медленно просочился черный, длинный, как угорь, котяра. Зыркнув на гостей желто-горячими глазами, он пронзительно сказал:
  "Ма-а-а-у-у!" - и гордо понес торчащий трубой хвост в одну из комнат.
   - Раздевайтесь и идите в комнату! - крикнула хозяйка властно.
   - Это куда кот пошел? - Философ начал разуваться.
   Из кухни слышался шум льющейся воды.
   - Пойдем, что ли, - неуверенно предложил Перилл.
   Парни двинулись по длинному коридору. Каждый шаг сопровождался пронзительным скрипом холодных половиц.
  - Эка нас занесло! - тревожно прошептал Философ,
  распахивая обитую войлоком дверь.
  В уютной, слабо освещенной комнате они присели на низкие велюровые кресла у маленького журнального столика. В третьем кресле основательно устроился гладкий мускулистый кот. Причем на сиденье умещалась только задняя его половина, передняя же - двумя лапами утопала в длинноворсом лохматом паласе цвета жухлой травы.
  Музыканты взглядом прошлись по комнате. На противоположной стене одиноко висела старинная фотография в резной раме. Со снимка угрюмо смотрели две звероватые женщины в черных платках.
  - Это мои бабушки, - неожиданно появилась девушка.
   Парни вздрогнули.
   Поставив на стол кофейник, она вынула из старого буфета керамические чашечки и вышла.
   - Слушай, - почти беззвучно зашептал Перилл, - странная она какая-то. Тебе не кажется?
  Философ слабо пожал плечами. Судя по бледности на лице, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
  Девушка вернулась, бросила на столик пачку сигарет и поставила пепельницу. Полустоячий кот открыл глаза, сладко зевнул, обнажив рубиновый язык, и учтиво уступил место хозяйке.
   - Давайте знакомиться, - она взяла кофейник.
   Парни по очереди представились.
   - Что вас ко мне привело? - она разливала по чашкам.
   - Есть у нас одно дельце, - осторожно начал Перилл. - Но, простите, вы действительно ясновидящая? Вернее э-э-э... я хотел сказать, что Прасковью мы представляли себе несколько иначе, несколько э-э-э...
  - Да нет, не в возрасте дело, - перебил Философ. - Моя тетка тоже не старая. Все зависит от школы, родословной, опыта. Мы имели в виду, когда и почему вы начали этим заниматься? Расскажите о себе, чтобы развеять сомнения моего друга. Надеюсь, вы меня понимаете?
   Девушка, поправляя очки, кивнула.
  - Хорошо. Я постараюсь вам рассказать все с самого начала, - она задержала взгляд на Перилле. - С детства воспитывали меня бабушки, вернее, бабка Мария и прабабка Евдокия, которой тогда перевалило уже за восемьдесят. Это
  они на фотографии. Милые создания, правда?
   Перилл поежился.
  - Раз в неделю, когда у мамы случался выходной, старушки вместе с ней на целый день уходили в небольшой бревенчатый сарай, запирались там и растапливали печь, - тихо говорила Прасковья, задерживая пристальный взгляд
  то на одном, то на другом госте. Ее журчащий ручейком голос подействовал успокаивающе. - Из трубы начинал валить густой черный дым, который вскоре заволакивал весь маленький дворик...
  Перилл и Философ закрыли глаза, перед ними сразу поплыл черный дым, а ноздри втянули его горький, едкий запах. Мягкий, вкрадчивый голос девушки проникал в мозг, создавая озязаемые, реальные образы.
  - В такие дни они запрещали мне не то что подходить к сараю, но и вообще выходить их дома. Я сиднем сидела у окна и сквозь дым различала огромные силуэты, которые то и дело приближались к чадящей избушке, а через некоторое
  время удалялись прочь...
   Парни уже сиднем сидели у окна и наблюдали сквозь черный дым таинственные силуэты...
  - Из сарая женщины возвращались поздно ночью, - шелестел вкрадчивый голос. - От их одежды исходил какой-то странный сладковатый запах, глаза загадочно блестели. Разговаривать со мной они отказывались и почти сразу ложились спать. На следующее утро, когда мама уходила на работу, во двор прибегали разъяренные соседки и визгливо устраивали с бабушками какие-то непонятные разборки. Однажды во время очередного скандала прабабка Евдокия резко ткнула в злобно орущую женщину своим длинным костлявым пальцем и хрипло выкрикнула: "Сейчас у тебя начнется понос!"
  Перилл и Философ вздрогнули, но не очнулись, лица покрылись испариной. Это в них ткнула пальцем прабабка Евдокия...
  - Все уставились на приговоренную соседку. Наступила зловещая тишина. Та, испуганно вытаращив глаза, схватилась за живот и пулей вылетела со двора. Ошарашенная толпа молча последовала за ней. С тех пор жители райцентра
  стали обходить наш двор стороной, называя его не иначе как ведьмино гнездо. Понятное дело, что у меня не было ни единой подруги. Когда у мамы снова наступал выходной, а бабушки отпирали огромный амбарный замок и заточали
  себя в таинственном сарае, мою душу начинало пожирать чувство бесконечного одиночества...
   Перилл и Философ, испытывая чувство бесконечного одиночества, тяжело застонали, по щекам потекли слезы...
  - В такие моменты мне хотелось стать огромной сильной птицей и улететь далеко-далеко, на край земли. Когда же мне исполнилось семь лет, я впервые решилась нарушить мамин запрет. Подкралась к сараю, тихонько приоткрыла
  дверь и увидела то, ради чего я была вынуждена провести детство в полной изоляции от сверстников...
   Перилл и Философ дернулись как от электрического удара и открыли глаза... Они ничего не успели разглядеть в таинственном сарае. Перед ними, сверкая очками, сидела загадочная Прасковья.
   - И тогда мне снова мучительно захотелось стать огромной птицей и улететь далеко-далеко, теперь уже навсегда.
  Прасковья замолчала и, тяжело вздохнув, задумалась. Потом медленно встала и подошла к буфету. Со странной улыбкой извлекла из бара затейливые рюмочки из тусклого хрусталя и литровую бутыль с зеленоватой жидкостью.
  - Предлагаю выпить за покойную прабабушку Евдокию, - она водрузила бутыль в центр столика.
  Перилл разлил по рюмочкам. Выпили. Крепкий напиток, настоянный на душистых травах, немного снял напряжение.
  - Прасковья, а что все-таки было в сарае? Не хорошо же так э-э-э... на самом интересном месте.
  - И однажды я все-таки полетела... - она улыбнулась, расправляя руки, словно крылья. - Полетела вместе с родителями из нашего захолустного райцентра в далекий город Мурманск. Потом, после окончания школы, я поступила в ЛГУ. В студенческие годы увлеклась черной магией. Мне ничего не стоило до такой степени запудрить мозги любому профессору, что бедняга готов был ставить в зачетку не только пятерки, но и шестерки. Причем никого из них даже не требовалось затаскивать в постель. Для этой цели хватало других студенток и не только с моего курса. За это девчонки меня люто возненавидели, но к подобному отношению я привыкла с детства и предпочитала общаться только с мужчинами...
   - А в сарае-то что было? - не унимался Перилл.
   Не говоря больше ни слова, Прасковья медленно поднялась с кресла и сбросила с плеч на пол свой нелепый стеганый халат. На ней осталась только витая массивная цепь, да тоненькие белые трусики, которые через секунду тоже оказались на полу. Парни не только забыли о тайне черного сарая, но даже разучились дышать. Тем временем Прасковья одну за другой вытаскивала шпильки из своей скучной прически. Золотые волосы, рухнув на плечи, заструились вниз, скрывая фарфоровые груди. Откинув волосы назад, она сняла очки, пронзительные глаза вспыхнули изумрудами. Доселе невыразительная, очкастая девица превратилась в настоящую красавицу. Теперь на ней, кроме массивной цепи, не было ничего.
   - Идите за мной, - загадочно улыбнулась она.
   Выйдя в коридор, Прасковья остановилась у закрытой двери другой комнаты.
  - Зайдете сюда через две минуты, - предупредила она, исчезая за дверью.
  Парни засекли время. Когда секундная стрелка сделала два оборота, Перилл толкнул дверь.
   - А-а-а-а-а?!!! - замер он с открытым ртом.
   В центре совершенно пустой комнаты, на кроваво-красном паласе, сидел гигантский черный филин, широкую грудь которого украшала массивная цепь! Филин вперил в музыкантов испепеляющие оранжевые глаза и издал мощный грудной звук, напоминающий одновременно хрип, шипение и какое-то адское клокотание. В комнату длинной тенью прошмыгнул кот. Потеревшись лоснящейся головой о громадный торс филина, он повернул наглую морду к выходу. Теперь обалдевших парней испепеляли две пары совершенно одинаковых глаз.
  - В филина п-превратилась П-прасковья! Это ее цепь, - заикаясь, шептал Философ. - В-ведьма! Я тебе гов-ворил.
   Музыканты не отрывали глаз от черной птицы и ее блестящей витой цепи.
  - Знакомьтесь, это мой Яшка! - взрывом шарахнуло за их спинами.
   - А-а-а-а!!! - подпрыгнув от ужаса, заорали оба.
   Обернувшись, они увидели перед собой совершенно голую хохочущую Прасковью. Цепи на ней не было.
  - Фу-у-у-у, бли-и-и-н, - Перилл прижал руки к груди. - Фу-у-у-х, пропади ты пропадом. Но как это? Ты же не выходила из комнаты!
   - А к-к-кто из этих двух нечистей Яшка? - серый от пережитого, Философ вытер взмокший лоб.
   - Филин, - заливалась смехом Прасковья
   - А кота как зовут?
   - Филин, - закатываясь еще больше, простонала она.
   - А почему ты филину э-э-э... не дала имя - Кот?
   - Потому, что он - Яшка! Идемте в комнату, а то я замерзла.
   За журнальным столиком девушка наполнила рюмки.
   - За бабушку Марию!
   Чокнулись. Выпили. Философ потянулся за сигаретой.
   - Прасковья, объясни наконец, что все это значит? Как ты вышла из комнаты? - спрашивал он, выпуская дым.
  - Подожди, давай лучше все по порядку. Итак, что же
  э-э-э... творилось в том заколдованном сарае?
   Девушка закинула ногу на ногу и тоже закурила.
  - Тайна черного сарая на самом деле яйца выеденного не стоила, - довольно заулыбалась она. - Как оказалось, в нем находился огромный самогонный аппарат, который сконструировал еще мой прадед Антон. Бабули ведрами гнали сногсшибательный напиток и продавали его всем местным алкоголикам. Это их силуэты маячили в задымленном дворе. Мария и Евдокия нередко отпускали самогон в долг, а младшенькая бабуля даже иногда брала плату натурой. За темные делишки они и подвергались гонениям со стороны
  несчастных жен. Случай же с поносом - яркий пример самовнушения.
   - А ларчик просто открывался, - улыбнулся Перилл. - Кажется, я догадываюсь, что мы сейчас пьем.
   - Да, это напиток бабушки Марии. Не сразу и поймешь, что самогонка, правда?
   - Ничего вкуснее не пивал. Я имею в виду - из напитков э-э-э... кустарного производства.
   - Ну а как ты исчезла из комнаты? - дождался своей очереди Философ.
   - Лоджия в моей квартире соединяет обе комнаты, думаю, дальше и объяснять не надо, - раскрыла фокус девушка.
  - Ну а это? - Перилл указал рукой на ее неприкрытую наготу.
  Девушка вновь наполнила рюмки. Содержание тоста легко читалось в ее затуманенных глазах.
   - Угу-у-у, - понимающе протянул Перилл.
   Девушка слегка улыбнулась и медленно провела рукой по ослепительной коже бедра.
   - В объявлении было сказано, что ты потомственная ясновидящая. Но тебе, видимо, по наследству достались только способности той бабки, которая это... за самогонку натурой брала, - разочарованно расставил точки над "Ё" бесхитростный Философ.
   - А прав оказался Киргиз-то! В десятку попал! Вот уж теперь постебется над нами всласть. А я-то э-э-э... повелся как дурак. Все, теперь с ведьмами, колдунами, магами и ясновидящими я в глухой завязке.
  - Ну не все же они такие! Вот моя тетка Фидря - другое дело! Она настоящая и потомственная ясновидящая! И к ней мы обязательно поедем.
  - Э-э-э... да ладно тебе - расслабься. Ты же видишь, что дама некислого групповика желают. Правда, Параша? Кстати, это твое настоящее имя?
   Та, играя улыбкой, утвердительно кивнула.
   - Так вы останетесь?
   - Ну конечно, родная. Как же тебя теперь одну бросить?
   - Не-е-е, мне сестренку из детского сада забирать надо, - ляпнул Философ первое, что пришло в голову.
   - Да ты че, парень! Оставайся, а я э-э-э... сестренку заберу.
   - Ночью? - недоверчиво сощурилась Прасковья.
   - Не, я пошел, - Философ вскочил с кресла и быстро ретировался в коридор.
   - Подожди, я с тобой, - Перилл, мысленно матеря свою незажившую рану, подорвался следом. Из комнаты выскочила Прасковья:
   - Уходите? Оба? Не отпускаю!
   - Философ, брось целку корчить. Останься. Ты ж в курсах, что я э-э-э... раненый, - почти взмолился Перилл, одевая куртку. - Ты же настоящий волчара уже - вожак стаи, блин!
  Философ суетливо пытался справиться с мощным дверным замком.
  - Извини, Параша, - оправдывался Перилл, - я бы с удовольствием, но э-э-э... как нибудь в другой раз.
   Философ, наконец, победил замок.
  - Ты свои объявления строчи лучше в рубрику "Досуг" или "Знакомства!" - съязвил он напоследок.
  Изумрудные глаза на перекошенном лице Прасковьи сверкнули ненавистью, и она, почти пронзив Философа указательным пальцем, злобно крикнула:
   - У тебя, сопляк, будет понос!!!
  Парни выскочили из квартиры и с грохотом скатились по лестнице.
  
  
  
  Глава номер 20
  
   - Ну и вонища! - Нина Сергеевна отмачивала в своей ванной обессилевшего от пьянки грузчика. После эпопеи с Гордеем она была способна и не на такие подвиги. - Вот возьму и хлорки сейчас насыплю.
   - Да я ж, Нинок...
  Задребезжал телефон.
   - Держи! - швырнув мочалку, она поспешила в комнату.
  Звонила Инна. Оказывается, продажный Сережа смог дозвониться до редакции только после обеда. Инна подняла в ружье оперативную бригаду во главе с Парасюком и после бесполезной поездки на Гвардейскую до сих пор не находит себе места.
  - Не волнуйся, Инночка, со мной все в порядке. Ты сможешь приехать? И подполковника с собой бери. С детьми сидит? Значит, приезжай одна.
  
   На кухне Нина Сергеевна поведала Инне о событиях, связанных с Оглоблиным и Гордеем.
  В дверном проеме возникло мокрое привидение в белом махровом халате.
   - Ты феном-то пользоваться умеешь?
   - Да я ж, Нинок...
   Не дав договорить, Нина Сергеевна отправила грузчика в комнату. Зажужжал фен.
   - Ну как он тебе?
   - Судя по тому, что вы рассказали, - мечта любой женщины.
  Нина Сергеевна тут же призналась, что решила оставить Валеру при себе. За бутылкой красного вина это решение окрепло. За второй - Нина Сергеевна пригласила Инну на Валерии день рождения.
  Высушив голову, грузчик врубил телевизор на всю катушку. Загремели позывные программы "Мигалка".
  На кухню просочился баритон ведущего телеканала "Бриз" Дениса Фрунзе. Женщины, сорвавшись с табуреток, переметнулись в комнату. В экстренном выпуске криминальных новостей сообщалось, что на Ленинградском шоссе, в районе города Мончегорска, рядом с серебряной иномаркой "Ауди-100" был обнаружен труп со следами огнестрельных ранений. По номеру установлен владелец автомобиля - известный криминальный авторитет по кличке Гордей. Личность погибшего выясняется, но уже сейчас с полной уверенностью можно утверждать, что это не Гордей. Выйти на след криминального авторитета оперативникам пока не удалось. По данному факту возбуждено уголовное дело.
   - Двое! Оглоблин убил еще одного! Значит, вместе с Гордеем - двое! Убийцы моего сына наказаны! Инна, не уходи!
  Посиделки на кухне приобрели праздничный размах. Валера оставался в комнате. Женщины возбужденно кричали, затем перешли на песни, наконец Нина Сергеевна пустилась в пляс под радиоприемник. Ее громкий топот и радостный визг не оставили равнодушным видавшего виды грузчика.
   - Нинок, - внезапно возник он в дверном проеме. - Ладно б счас Новый год какой, а то ты ж как-никак человека порешила.
   - Что?! - раскрасневшаяся Нина Сергеевна сжала кулаки. - Челове-е-ка? Убийцу Димочки ты называешь человеком?!
   - У него ж ить тоже мамка есть, - Валера съежился.
   - Пошел вон!
  Грузчик, опустив голову, исчез так же внезапно, как и появился.
   - Инночка, наливай!
   - Нина Сергеевна, не обижайтесь на Валеру. Просто он сам такого не пережил. Ему не дано понять материнское горе, - Инна подала ей рюмку. - Вы выпейте и верните его.
  В коридоре Валера уже натягивал свое древнее драповое пальто.
  Нина Сергеевна обняла его и попросила прощения. Грузчик робко поцеловал ее в щеку, разделся и удалился в комнату.
  - Все, Инночка, тихо, - прошептала улыбающаяся Нина Сергеевна, вскинув над головой указательный палец. - Мужчина в доме!
   За столом женщины снова вернулись к событиям прошедшего дня. Инна попросила Нину Сергеевну принести телефон.
  - Алло, Филечка, сообщение по "Бризу" слышал? Теперь слушай подробности...
  Далее она рассказала Парасюку о последних приключениях Нины Сергеевны, при этом не заикнувшись о Гордее. На прощание продиктовала номер рефрижератора, на котором скрылся Оглоблин.
   Инна решила продолжить банкет на Буркова, 29.
  Проводив ее, Нина Сергеевна уложила Валеру на отдельной кровати. Сама легла на диван и неожиданно быстро уснула. Гараж! Выстрел! Гордей! Дима! Сын подошел к ней, обнял за плечи и горько зарыдал:
  - Мамочка, что ты наделала! Зачем ты погубила свою душу! Мамочка, молись, чтобы мой убийца остался жив! Если он умрет, мы никогда не встретимся!
  
  * * *
  
   - Парни, Нюся пришла! - крикнул Перилл, распахивая дверь. - Пока она раздевается э-э-э... всем - одеваться!
   Из комнаты вырвался мощный разнобой дружеского приветствия.
  - У Киргиза опять пицца? - Потапова подала демисезонное пальто. - А ты, значит, из лазарета и прямо на бал? Лихо!
   - Э-э-э... да я теперь только кушать и могу.
   - А я бы тоже сейчас чего-нибудь съела.
   Киргиз едва успел застегнуть штаны.
   - Нюська, привет! Знакомься, вот это доселе невинное
  создание - наш новый бас-гитарист Философ. А это - любвеобильная душа творческого коллектива, - он кивнул на Юльку.
  Инна, никогда не предававшаяся плотским утехам с друзьями-музыкантами, тем не менее всякий раз ревновала, когда в их пиццерии хозяйничала очередная конторская девица. Однако теперь, когда Парасюк хранил мирный сон ее сопливых деток...
   - Как тебя зовут? - приветливо улыбнулась она.
   - Юля-Виолетта.
   - Так Юля или Виолетта?
   - Для тебя - Юля, для них - Виолетта.
   - Понятно. А то Юля-Виолетта - кошмар какой-то! - Инна перекатилась к дивану. - Так и хочется титул с номером добавить.
   Киргиз сделал ладони рупором и заорал как на площади:
   - Ее величество Юлия-Виолетта Первая, королева минета из Мурманска! А что - звучит!
   Потапова пододвинула к себе тарелки и потребовала включить телевизор.
   - Присаживайся, - кивнула она Юльке, наполняя две рюмки. - О себе поведаешь.
   Девушки выпили. Киргиз врубил телевизор.
   - Учусь в торговом техникуме... - начала Юлька и рассказала все - и про Рыкова, и про Гордея, и про четыре тысячи долларов, и...
   Монолог прервала заставка программы "Мигалка".
   - Тишина в студии! - взвизгнула Инна.
   На экране появился Денис Фрунзе.
  В экстренном выпуске криминальных новостей он освещал сенсационные подробности убийства, произошедшего на Ленинградском шоссе, в районе города Мончегорска. В частности, сообщил, что по данному факту в Петрозаводске задержан вооруженный мурманчанин, фамилия которого не разглашается в интересах следствия.
  - А фамилия этого вооруженного мурманчанина - Оглоблин! - гордо поправ интересы следствия, выкрикнула всезнающая Потапова.
   Завершая кипящую новость, Фрунзе уведомил телезрителей в том, что пропавший без вести владелец серебряной иномарки "Ауди-100" криминальный авторитет по кличке Гордей все еще находится в розыске.
   - Хоть бы Гордея поимели сто мужиков! - завопила Юлька.
   - Его уже трахнули сегодня,- Инну пургеном распирали полученные от Нины Сергеевны сведения, - из обреза!
   - Э-э-э... ну-ка, ну-ка и поподробнее, - Перилл выключил телевизор.
  Девушки объединили свои рассказы в мощный метеорит, который здорово размягчил мозги обалдевших рокеров. Теперь они подробно знали о злоключениях Нины Сергеевны с ее Димой и Юльки с ее рыковскими и бандитскими заморочками.
   - Так что Гордею крышка, - поставила точку в повествовании Инна.
   - Юля, теперь ты свободна, - проблеял расчувствовавшийся и по уши влюбленный Философ.
   - Пока не увижу его труп или хотя бы могилу - не успокоюсь! - Юлька надула губы.
   - Это можно устроить, - Инна загорелась адским пламенем профессионализма. - Сколько там на часах?
   - Семь утра.
   - Давай телефон!
   Позвонив Нине Сергеевне, Потапова разузнала, где находится гараж, в котором был застрелен Гордей. Затем набрала другой номер.
  - Филечка, с добрым утром! Молодцы - оперативно Оглоблина скрутили! Ну не ругайся. У меня для тебя тут такое! - она перешла на заговорщицкий шепот. - Это касается владельца серебряной иномарки "Ауди-100". Гордея. Срочно оперативную бригаду на Буркова, 29!
  
   Инна выглянула в окно. На заснеженном дворе рядом с ментовским "уазиком" топтался Парасюк. Вылетев из подъезда, она бросилась в объятия и приникла губами к его холодному уху. Через пару минут подполковник уже имел четкое представление, куда и зачем нужно ехать. Отпустив машину, он вместе с рокерами направился к разрисованному черепами микроавтобусу. Киргиз открыл кабину.
  - Ехать сможешь? - подполковник устроился рядом с водительским креслом.
  В ответ Киргиз вяло качнул конской гривой и повернул ключ зажигания.
  - Сможет, - подтвердила Инна. - В другом состоянии не ездит - боится.
  Парасюк четко координировал курс. Невыспавшийся Киргиз, почти вслепую, благополучно миновал дворы и пересек Ленинградское шоссе.
  Дверь настежь открытого гаража заметили издалека. Подъехали вплотную. Киргиз заглушил мотор.
   - Всем оставаться на местах! - подполковник выпрыгнул из кабины и скрылся в гараже.
   - А че это он так спокойно? - изумился Генка. - Хоть бы пушку достал.
   - А кого бояться? - хмыкнула Потапова. - Нина Сергеевна всех разоружила.
   Генка распахнул дверь и вышел из салона. За ним остальные.
  - Жив Гордей, только без сознания! - Парасюк выбежал из гаража. - На груди - две дырки от дробовика, основной заряд мимо прошел. Если поторопимся в больницу, еще сто лет проживет.
   - Не надо в больницу, - заныла Юлька.
   - Я не повезу, - Киргиз обнял девушку. - Я очень сентиментален, к тому же люблю групповик. Если этот жук сто лет проживет, то девчонке - век воли не видать. А она мне уже как родная.
   - Может, здесь его бросим, - неуверенно предложила Инна. - Одним ублюдком меньше.
   - Так не пойдет! - отрезал подполковник. - Добить человека в бессознательном состоянии не могу, хотя мне тяжелее курицу зарезать, чем всадить пулю в бандита. И бросать подыхать раненого - тоже не дело, не
  по-русски это.
  - Я так мечтаю, чтобы Гордея поимели сто мужиков! - ляпнула Юлька.
  Парасюк подпрыгнул, словно наступил мокрой ногой на заряженный аккумулятор:
   - Да-а! Молодец, девочка! Ты подсказала мне единственный безболезненный выход.
   - Какой выход? - Инну затрясло в приступе любопытства.
   - Его поимеют! Заимеют до смерти, если не покончит с собой. Впрочем, там ему не дадут.
   - У-уо-о-о! Что ты несешь! Кто поимеет? Где это, там? Отвечай же! - Инна готова была вцепиться ногтями в подполковничьи щеки.
  Возбужденный Парасюк отпрыгнул в сторону и выхватил мобильник. Проведя какие-то переговоры, он бросился к гаражу.
   - Гордея в микроавтобус! Срочно и аккуратно!
  
   Следуя указке Парасюка, черепастый микроавтобус домчался до автогородка за Свято-Никольской церковью и остановился у стены слепленных между собой сараюшек.
   - Это свинарники, - Киргиз заглушил мотор. - Вовка Пасечник тут шабашил. Юлька, ты в курсах?
   У одного из сараев топтался мужчина в длинном коричневом пальто.
   Парасюк, выпрыгивая из кабины, подвернул ногу и грохнулся на четвереньки.
   - З-з-здравствуйте, Богдан Карлович, - выдавил он, с трудом поднимаясь на ноги.
   - Александр Филиппович, ради Бога, осторожнее, - скрипел Богдан Карлович, отряхивая от снега его фуражку. - Идти можете?
   Парасюк, прихрамывая, сделал несколько шагов.
   - Все в порядке, профессор. Еще раз извините за беспокойство.
  Профессор выудил из пальто связку ключей. Повозившись с солидным амбарным замком, открыл мощную деревянную дверь, затем вторую - металлическую.
   - Заносите пациента!
  Внутри сарая действительно оказался свинарник. Огромные боровы и свиноматки, высунув заплывшие рыла из металлических клеток, приветствовали хозяина ликующим гимном бесовского андеграунда. Остановившись у клетки с надписью: "ДИНАМИТ", профессор нагнулся и чмокнул борова пышными седыми усами в мокрый пятак.
   - Как спалось? - Богдан Карлович, гладя Динамита по щекам, что-то зашептал ему в ухо. Обласканный кабан замолчал.
   - Куда Гордея? - крикнул Перилл.
   - Тихо! - Парасюк погрозил пальцем. - Не мешай профессору настраиваться на рабочую волну - пока со всеми не наговорится, толку не будет.
   Гордея бросили на толстый ковер из свежих опилок. Парасюк кивнул на выход и первым вышел из свинарника. Закурил.
  - Профессор Богдан Карлович в хирургии царь и Бог, - загудел он, выпуская дым. - Его труды знает весь медицинский мир. Где он только не жил, но русскую душу не спасает никакая заграница. Он всегда возвращался на Родину. Для его опытов, экспериментов, работы требуется целый институт, нужны сумасшедшие деньги. У профессора немного клиентов, но это богатейшие люди, и все они прошли... через вот этот свинарник. Возможно, операции Богдана Карловича безнравственны, противозаконны и, по большому счету, преступны. Только преступны ли? В том-то и парадокс - они нужны людям! Этот парадокс и загнал профессора в подпольную клинику.
   - Значит, этот свинарник и есть клиника?! - Генка присвистнул. - Тут панкам сто очков форы.
   Из сарая высунулась седая голова профессора, сверкнули толстые линзы очков, усы зашевелились, издав повелительный треск:
   - Не теряем времени, не теряем!
   Компания переметнулась в сарай.
   Богдан Карлович деревянной шваброй энергично разгреб опилки у клетки с табличкой "СОНЯ".
  - Сюда, пожалуйста, - профессор нагнулся и дернул металлическую крышку. Из подполья вырвался яркий столб дневного света.
  Парни спустили Гордея вниз по широкой бетонной лестнице и, следуя за профессором, поволокли по коридору. По обеим сторонам за многочисленными стеклянными дверями щебетали птицы.
  - Ни фига себе! - Генка на ходу разглядывал на стенах горшки с цветами, позолоченные светильники, масляные холсты в дорогих рамах.
   Парасюк снисходительно улыбался.
  - Клиника Богдана Карловича - по сути, медицинский центр, с операционным блоком, лабораториями, больничными палатами, моргом и... собственным электрическим крематорием! Я уж не говорю о...
   - И все это под свинарником! - перебил Генка.
   - На глубине семи метров, - добавил Парасюк.
   - Сюда, пожалуйста! - профессор толкнул дверь.
  В просторной операционной бандита закинули на никелированный стол.
  - Спасибо, все свободны. Александр Филиппович, останьтесь! Антонина Яковлевна, проводите гостей и распорядитесь на бойне! - профессор схватил трубку внутренней связи.
   Из-за компьютера выпрыгнула женщина, похожая на белую лабораторную мышь.
   - За мной! - пискнула она и юркнула за дверь.
  Музыканты галопом петляли за ней по коридорам, пока не оказались в навороченной гостиной.
  - Молодые люди, ну разве так можно? От вас разит как
  из пивнушки! - осуждающе пищала мышь, показывая, где
  ванная, туалет и столовая. - Будьте людьми! Я потом все
  проверю.
   Парни развалились в глубоких кожаных креслах и на диване.
   - Чтоб я так жил, - Генка схватил со стола телевизионный пульт и швырнул обратно. - Блин, башка трещать начинает.
  Инна и Юлька обнаружили на кухне несметные запасы пива.
  
   Парасюк объявился только на следующий день, к полудню.
   - Пусти свинью в огород... точнее, музыкантов в свинарник...
   Парни валялись на желтом ковре среди пивных банок.
  - Александр Филиппыч! - Инна, продрав глаза, быстро
  соскочила с дивана. - Где ты был?
   - Подъем! - загудел он. - Богдан Карлович ждет!
   Профессор с торжественным видом стоял в центре операционной. За спиной виднелась лысая голова спящего Гордея.
   - Как спалось? - проскрипел он вместо приветствия.
   - Хрю-хрю! Не хрюново! - Генка вспомнил, что именно этот вопрос профессор задавал вчера утром всем своим боровам и свиноматкам.
   Профессор рассмеялся.
  - Все мы немножко свиньи, - жестом фокусника он
  сдернул с пациента простыню и проворно отскочил в сторону.
   - Что это?! - вскрикнула Инна.
   Друзья с ужасом и восхищением смотрели на операционный стол!
   - О-о-чень правильный выход из создавшейся ситуации, - Генка понял, что имел в виду Парасюк там, у гаража.
   - За такое решение благодарить нужно девушку, - подполковник имел в виду Юльку, с которой так и не удосужился познакомиться.
   - Профессор, я у ваших ног! - раненый Перилл грохнулся на колени. - Да когда же кончится эта мука! - выдавил он сквозь зубы и поцеловал профессору руку.
  Остолбеневшая Юлька не выражала никаких эмоций. Ее взор, впрочем, как и взоры всех остальных, магнитом притягивала туша бандита Гордея. А точнее то, что с ним стало, - на столе лежала здоровенная голая женщина! Ее упругие, размером с пятилитровую банку груди, будто накачанные водородом, устремлялись сосками ввысь, мощные бедра не вписывались в ширину стола, а налитые жиром ягодицы уплывали за борт, словно дрожжевое тесто из кастрюли. Профессор раздвинул пациенту увесистые ляжки.
  Парни чуть не грохнулись в обморок, когда увидели между ног Гордея натуральную, гигантских размеров... женскую промежность.
   - Э-э-э... - все что мог сказать Перилл.
   - Теперь пациент по генетическому коду наполовину
  свинья Соня! - гордо скрипели шикарные усы профессора. - Молочные железы, яичники, матка, подкожный жир - взяты у свиноматки. Не нарушены даже родовые функции. Правда, рожать сможет только поросят и только от настоящего борова. Если же пациенту удалить мозг и заменить Сониным, то... собственно, это и будет Соня...
   - ...только с бандитской рожей! - восторженно завизжала Юлька, вытаскивая из сумки косметичку. Сначала она слегка подвела Гордею брови, потом накрасила веки и ресницы, наконец принялась за губы.
   - Смотри, палец отгрызет! - предостерег Философ. Критически оценив проделанную работу, Юлька, в принципе, осталась довольна. Не хватало одной маленькой дета ли, так сказать, завершающего мазка художника. Она сдернула свой черный паричок и с трудом натянула на лысину отморозка, вернее, теперь уже отморозихи.
   - Прошу оценить фактуру! - взвизгнула девушка.
   Генка громко дал счет:
   - Три, четыре!
   - Ну и уё-о-о-о!!! - завопили рокеры в одну глотку.
   - Александр Филиппович, а что дальше? - прыгала Юлька в экстазе от мнения половых экспертов.
   - Вот теперь можно и по пивку.
   В гостиной расторопная Антонина Яковлевна уже восстановила сверкающий порядок.
   Потягивая пиво, подполковник сообщил, что за истекшие сутки ему удалось оформить документы на имя Гордеевой Софьи Ивановны.
   - Через два дня будут готовы загранпаспорт и виза. Переправим ее с глаз долой в Египет, в Хургаду. Там есть роскошный бордель для богатых извращенцев со всего мира.
   - Ура-а-а-а!!! - Юлька расцеловала Парасюка в едва заметную проплешину.
  Разговор становился все оживленнее. Народ постепенно разбился на группы по интересам.
  Богдан Карлович, польщенный коленопреклонением в операционной, подозвал Перилла.
   - Молодой человек, если я правильно понял, вас беспокоит старая травма?
   - Очень правильно, профессор, э-э-э... еще и как беспокоит! - удрученный Перилл подробно рассказал Богдану Карловичу о своем бутылочном ранении на кладбище.
  Профессор задал несколько профессиональных вопросов и, видимо, сделал для себя какие-то выводы.
   - Немедленно в операционную! Через час будете как новенький, но одно условие - вы опробуете свою дееспособность на Соне.
   - Э-э-э... не издевайтесь, профессор, - взмолился Перилл. - Я сейчас от одной мысли испорчу ваш изумительный ковер.
   - Это мое условие! К тому же у вас нет выбора, - жестко и даже гневно скрипел профессор. - После горбольницы я вижу в вас стопроцентного импотента, из моей же клиники выйдете здоровым человеком. Моя задача - проверить функциональные способности Сони, а ваша - снова стать полноценным мужчиной. Считайте это взаимовыгодной сделкой.
   - А если я откажусь, то кто? - обреченно вздохнул Перилл.
   - Это придется делать мне, - профессор, чувствуя, что сопротивление сломлено, ободряюще подмигнул. - К тому же Соня - девственница.
   - Давай, Перилл! - истерично загоготал Киргиз. - Тебе, растлителю сокурсниц, можно круто позавидовать - у меня ни разу в жизни целки не было!
   - У меня тоже! - Генка прыснул пивом.
   - И у меня! - поддержал Философ, щупая Юльку. - Мировая медицина высоко оценит твою свинскую жертву!
   - Заткнись! У тебя после Прасковьи э-э-э... с желудком
  все в порядке? - наехал Перилл на самого молодого. - Не облажался перед Юлькой?
   - Главное, ты не облажайся, - заливался Философ, - перед Сонькой!
   Даже Парасюк не выдержал - расхохотался.
   - Да ну вас, придурки, - мрачно буркнул Перилл и, пропустив профессора вперед, захлопнул за собой дверь.
  
  
  
  Глава номер 21
  
   Прежде чем рухнуть на диван, измочаленный многодневным загулом Философ вспомнил, что договорился с музыкантами о поездке к тете Фидре. Утренний сбор был назначен на квартире у Генки. Только бы не проспать, не опозориться перед кумирами.
   - Ма-а-ам, в десять завтра толкни!
  Ночью, очнувшись от испепеляющего зноя в глотке, он наощупь миновал коридор и, добравшись до кухни, открыл водопроводный кран.
   - О-о-о-й! - воды в кране не было.
  Включив свет, он с трудом разлепил глаза, исследовал пустой чайник и заглянул в холодильник. На полках не было ни молока, ни кефира и вообще ничего мокрого, типа винограда или апельсинов.
   - О-о-о, заса-а-ада! - юноша открыл форточку. На подоконник рухнул пласт снега, припорошив горшки с кактусами.
   - Снежная буря в пустыне, - страдальчески улыбнулся он, отправляя кусочек снега в рот. Стало легче ровно настолько, чтобы понять, что пить захотелось еще сильнее. Только сейчас он заметил на подоконнике прикрытую марлей полную пятилитровую банку. По цвету жидкость напоминала слабую заварку и пахла травами.
  - Так выглядит счастье! - Философ надолго присосался к источнику.
  Утолив жажду, он выключил свет и побрел в спальню вместе со спасительной банкой. Прежде чем уснуть, сделал еще несколько глотков.
  
   - Куда подевался мой ласточкин чай?! - разбудил материнский крик из кухни. Настенные часы показывали половину одиннадцатого.
   - Мам, ну я ж просил в десять! - пружиной сорвавшись с дивана, парень с грохотом перевернул банку. Оказавшись в центре громадной лужи, он в сердцах саданул ее ногой, сбросил мокрые шерстяные носки и кинулся в коридор.
   - Мам, дай носки, опаздываю! - Философ натянул пуховик.
   - А где мой ласточкин чай?
  Сколько он себя помнил, его и без того худенькая мама всеми возможными способами боролась с лишними граммами. Слабительные отвары, которые она почему-то называла "ласточкин чай", были лишь частью обширной программы по похудению.
  Из подъезда послышались раздраженные голоса и нервный топот. Тревожно заныл звонок, и входная дверь содрогнулась от плотных ударов.
  - Это чай! - Философ быстро натянул сапоги на босу ногу, открыл дверь и с отчаянием затравленной собаки прорвался сквозь монолит затопленных снизу соседей.
  Домчавшись до остановки, он влетел в полупустой троллейбус. Дверь с шипением захлопнулась. Философ схватился за поручень и, наблюдая в окно за убегающими многоэтажками, прислушался к организму. В кишечнике ощущалось опасное движение. Он покосился на стоящую рядом студентку. Хорошо, что у нее в ушах таблетки от плейера.
  - Кто еще не оплатил проезд? - загремел женский бас у самого уха.
  Философ суетливо запустил руку в карман, во второй, третий - ни копейки!
   - Молодой человек, я к вам обращаюсь!
   - Сейчас, сейчас, подождите, - Философ начал снова медленно изучать карманы. В животе творилось что-то страшное. Он запустил руку под свитер и расстегнул ремень.
   Троллейбус остановился. Философ дернулся к выходу.
   Кондукторша вцепилась в пуховик.
   - Я жду!
   Дверь зашипела, и троллейбус покатил дальше.
  - Понимаете, - цедил Философ сквозь стиснутые зубы, - мне плохо... я сейчас...
   Румяная студентка сняла наушники, и вчерашний девственник не договорил.
   - Молодой человек, либо вы сейчас же оплачиваете проезд, либо мы едем до конечной остановки и на месте будем разбираться с милицией.
  - Если я сейчас не выйду, я... - Философ зажмурил
  глаза.
   - Вот возьмите, - студентка протянула бой-бабе пятирублевую монету.
   - Нет, пусть сам заплатит, а то ишь поотращивают волосья и ездют, ездют...
   - Разве вы не видите, ему плохо, возьмите пять рублей, - настаивала студентка.
   - Ладно, - кондукторша отпустила пуховики взяла деньги. - Из-за него и так уже полгорода бесплатно проехало.
  Троллейбус остановился. Студентка поспешила на выход. Философ с разбегу врезался ей в бок, выпрыгнул из троллейбуса и помчался подальше от остановки. Девушка, потеряв равновесие, налетела на вертикальный поручень задней площадки и едва удержалась на ногах.
   - Дурак.
   - Скотина! - кондукторша вернула ей пять рублей.
  
   - Генка! Открой! - Философ уже несколько минут молотил кулаками в дверь. Наконец щелкнул замок. Протаранив заспанного кумира, Философ ринулся в туалет.
   - Че с тобой, парень? - Генка протер глаза.
   - Мы же к тете Фидре собирались!
   - К какой еще Фидре-мидре? - страдая от внутричерепного давления, Генка напряг память. - А-а-а точно, так сегодня, что ли?
  Он обшарил куртку в поисках курева. Раздался условный стук в дверь. Генка открыл.
  - Привет, старик, ну че, готов? - с порога гаркнул Перилл, отряхивая волосы от снега. - А где наш э-э-э... неутомимый защитник колдунов и шаманов? Он же нас к своей тетке ехать сгоношил. Не пришел, что ли?
   - Да влетел, как потерпевший, - и на толчок.
   - Во как! - улыбнулся Перилл. - Че, парень, пронесло?
   - Ага, - кряхтел из туалета Философ, - мамин слабительный чай для похудения с бодуна вылакал.
   - А может, э-э-э... дело в Прасковье? Никогда не оскорбляйте ведьму тупым отказом. Самовнушение - страшная сила!
  
  
   - Здравствуй, тетя Фидря! Принимай гостей! - за спиной Философа топтались Генка, Киргиз, Перилл, Юлька и Инна.
  Пухленькая баба-ягодка в домашнем халате и заляпанном воском фартуке вскинула голову. Из-под съехавшей на переносицу косынки сверкнули темно-синие глазищи.
  - Проходите, проходите, - она освободила узкий проход между дверным косяком и выпуклостью гигантских грудей.
  Каждый входивший вынужден был прижиматься к ее мощным формам. Фидря собралась захлопнуть дверь, но вдруг с ужасом вскрикнула - по соскам шарахнула какая-то чужеродная сила! Это протиснулись Сашка и Баодуб. Фидря перекрестилась.
  В задымленной квартире стоял запах ладана и жженого воска, пол устлан свежими газетами.
  - Проходите в комнатку, не разувайтесь. У меня люди на кухне, так что ждите.
  В этот момент из кухни вышел хорошо одетый молодой парень и его довольно невзрачная подружка. Фидря выпустила их из квартиры и скрылась за матовой стеклянной дверью.
   - Обстановочка та еще, - осматривался Генка, - все как у меня дома.
   - Только вместо плакатов - иконы, - Философ включил электрочайник.
   - Видали ту парочку? - неожиданно скоро вернулась Фидря. - У этого мальчика низ испорчен. Я увидела, что порчу ему сделала эта его подруга. А что? Она в семье алкоголиков родилась, там еще шесть голодных братьев и сестер, - тяжелое детство. А тут попался такой красивый парень, и в море ходит. Эта дуреха в него вцепилась и боится, что жених заметит, как много вокруг красивых девушек. Вот и пошла она на всякий случай к каким-то магам. Те и сделали, чтобы парень на других девушек не позарился. Теперь он не то что с другими - со своей ничего сделать не может. Бедняжка всех врачей исходил - да какое там! Вот обо мне прослышал. Девчонка-то испугалась, не пускала его сначала ко мне, ну а потом - куда ж денешься - с ним и пришла сюда. Видели, какие у нее глаза испуганные? Сегодня я ему ничего про нее не рассказала. Его даст Бог вылечу, но с другой стороны - бросать ему эту дуреху надо. Чуть что, она все равно паренька угробит - кому ж охота обратно в говно возвращаться? Бабы, когда дело до их счастья доходит, становятся злыми и глупыми.
  - Это вы верно заметили, - сказала Инна таким тоном, будто была единственным исключением во Вселенной.
  - Вон там сидит одна, - заговорщицки зашептала Фидря, тыча пухлым пальчиком в сторону кухни, - сейчас призналась, что у нее подруга есть, с которой они восемь лет прямо не разлучаются. Праздники вместе отмечают, в сауну ходят, в отпуск ездят, Вот она мне и говорит: мол, дружу я с ней только для того, чтобы бывать в ее доме, люблю ее мужа и хочу, чтобы эта сука сдохла, сделай это, никаких денег не пожалею. Да.
   - Ну и клиентура у вас, - ухмыльнулся Перилл.
   - Да в основном женщины - стервы, как та, - Фидря снова махнула в сторону кухни. - Почти каждая вторая, что сюда приходит, просит сделать своего бывшего мужчину калекой, импотентом, бомжом, алкоголиком или вообще хочет его смерти.
   - А мужики чего хотят?
   - Да в основном от женщин спасаются. Среди мужчин, таких, кто расставаясь с женщиной, просит сделать ее жизнь невыносимой, находится только один из десяти.
   Фидря снова упорхнула на кухню.
   - Философ, как думаешь, поможет она этой подруге? - спросила Юлька.
   - Не-е - сто пудов. Фидря - ясен перец - не за спасибо работает, но такой туфтой не занимается.
   - Да какой бы ни занималась - баксы возьмет, а результату - ноль, - заулыбался Перилл. - От Прасковьи толку гораздо больше.
   - Рассказывай, племянничек, по делам пришел или по тетке соскучился? - влетела Фидря. - Молодец, что кофейку догадался поставить. Вы пейте, ребятки, вот конфетки есть.
   - Тетя Фидря, - Философ кивнул на Перилла. - Он говорит, что ты туфту гонишь! Погадай ему, что ли.
   - Э-э-э... я, как человек, воспитывавшийся в атеистической среде, отношусь ко всему здесь услышанному, мягко говоря э-э-э... с некоторой долей скепсиса, - Перилл отхлебнул кофе. - Поэтому о будущем попрошу не рассказывать - это проверить невозможно, а вот э-э-э... с прошлым
  и настоящим уже не забалуешь.
   - Кофе до конца не выпивай, - Фидря забрала у него чашку и поставила вверх дном на блюдце.
   - Это что, гадание на кофейной гуще будет? - спросила Юлька.
   Фидря взяла чашку и стала внимательно изучать кофейные подтеки, оставшиеся на внутренних стенках.
  - А я раньше думала, что кофейную гущу на блюдце надо смотреть.
   Фидря молчала.
   - А для чего тогда гущу на блюдце выливать?
   - Чтобы полы не мыть, - объяснил Философ.
   Наконец Фидрю прорвало, она скороговоркой начала описывать внешность, характер, семейное положение и судьбу тех, кто когда-либо, как правило, плохо повлиял на жизненный путь Перилла. Рассказала она и такие эпизоды, о которых он сам давно забыл, а теперь с удивлением стал припоминать.
   - Точно! - то и дело вскрикивал он.
   - А вот здесь, видишь, косточки напоминает, ты попробовал отраву и чуть не умер.
   - Точно! Мне тогда э-э-э... ровно четырнадцать было! Я технический спирт выжрал, а ночью чуть не сдох.
   Затем Фидря "увидела" его квартиру и рабочий стол с компьютером, настольной лампой, пепельницей в виде черепа и какой-то "коробочкой с чертовней".
   - Точно! Лежит у меня на столе компашка Кинга Даймонта - еще тот сатанюга.
   - А рядом со столом живет... - Фидря повертела чашку. - Не пойму я - то ли огромный кузнечик, то ли саранча. Не знаю. Хвост у него, как у кузнечика, и находится внизу, а челюсти, как у саранчи. Стоит оно вертикально! Оно тебя еще недавно напугало.
  - Ну здрасте, э-э-э... так все хорошо начиналось. Нет у меня никакого кузнечика и саранчи никогда не было. Да если бы и была э-э-э... было, были, то чего мне их пугаться?
  - Думай, не спеши, потом вспомнишь, - заверила
  Фидря.
   Перилл уставился в потолок.
  - Может, это тараканы, - предположила Инна. - У Перилла тараканов хватает, по крайней мере, в голове.
  - Или кошак немытый, - улыбнулся Генка. - А че, хвост у него будь здоров, челюсти тоже, а когда жрать просит, так опять же - стоит вертикально. Чем не щелкунчик?
   Фидря отрицательно мотала головой.
  - Слушай, а больше никакой живности у тебя дома нет? - Философ терял терпение.
  - Точно! - Перилл аж на дыбы взвился. - Ё-моё э-э-э... понял! У меня ж рядом со столом клетка стоит с попугаем! Это ж мой Кагор! И хвост внизу и жрет как саранча - все компашки погрыз! И стоит вертикально! А вы... саранча!
  - Да откуда же у тетки в украинской деревне попугаи? Одни кузнечики и есть. Вот и перепутала, - у Философа поднялось настроение.
  - А он же меня, зараза, и вправду напугал э-э-э... с неделю назад. Я тогда спал, а он утром мне на нос уселся и давай, собака, клевать. Я спросонья чуть башку ему не скрутил, хорошо э-э-э... вовремя сообразить успел.
   - Я же говорила - думай, вспоминай, - Фидря поставила чашку.
   - Уважаю, братан! - Перилл пожал ей руку.
   - К делу! - призвал Киргиз.
   Гости, дополняя друг друга, поведали Фидре о покойниках, Рыкове - в общем, выложили всю подноготную.
   - Нам Рыкова найти надо, - подытожил Киргиз. - Забашляем - будьте спокойны. Сможете?
   - Смогу - помогу, - пообещала Фидря. - Но мне нужна хоть какая-то его вещь.
   - А дарственная бумага на машину подойдет? - Юлька расстегнула сумочку. - Там его подпись стоит. Еще есть четыре тысячи долларов, которые Рыков подарил.
   - Деньги надо! - встрепенулась Фидря. - Ой нет, не надо - по ним ничего не скажешь. А вот дарственную давай.
   Вместе с документом она снова убежала на кухню.
   - Отслюнявь ей пять сотен, - развеселился Перилл. - По деньгам ничего не скажешь, но за деньги!..
   - Ну что, еще по кофанчику? - Философ взял чайник.
   - Давай. Я тоже хочу, чтобы мне на кофейной гуще погадали. - Инна пододвинула чашку. - Может, твоя тетка обнаружит у меня дома слона или бегемота.
  - А зачем тебе еще один? - хихикнул Киргиз, намекая на ее полноту.
   - Что с вами, тетя?! - пронзительно завизжала Юлька.
   В дверном проеме шаталась взмокшая, растрепанная Фидря с черными тенями вокруг воспаленных глаз.
  - Дайте мне карту, - хрипела она словно перерезанной глоткой, быстрее!
  - Твою мать! - Киргиз выронил чашку с кипятком. - Какую карту? Пиковую даму?
   - Быстрее! - Фидря закатила зрачки.
  - Да карту Мурманска, - улыбался Философ, - у тебя же есть в микроавтобусе.
   Киргиз ринулся в коридор.
   - Успокойтесь! Тетя Фидря всегда неважно выглядит, когда в трансе. Через два часа снова станет сочной и румяной, как куртизанка, - Философ расчистил столик. Киргиз расстелил карту. Фидря, вытянув над ней трясущиеся ладони, беззвучно зашевелила губами.
   - Здесь! - ткнула она пальцем.
   - Но там же ничего нет! Пустырь какой-то, - определила Инна.
   - Он здесь, под землей, - хрипела ясновидящая замогильным тембром, - но там не только он, их много!
  - Ладно! - Инна пометила пустырь жирным крестом. - Нам нужен Парасюк!
   - Держите, - Перилл сунул Фидре деньги. - Вы нам очень помогли. Встретимся в аду!
  
  - Здесь расположен один из входов в бомбоубежище, - загудел Парасюк, отрываясь от карты. - В комитете гражданской обороны сказали, что под Мурманском существует целый подземный город. Еще при Сталине его построили вояки для стратегических целей. Теперь это законсервированная сеть лабиринтов с многочисленными кабельными и трубопроводными коммуникациями.
  - Филечка, я должна туда попасть! - рубанула Инна.
  
   Черепастый микроавтобус в сопровождении милицейского "уазика" выехал в указанный на карте район.
  Вход в подземный Мурманск вгрызался бетонным коридором в основание крутой гранитной сопки. Трехметровый коридор заканчивался металлической дверью. Ее броня без ручек и замков была намертво приварена к железным косякам. Подполковник для достоверности нежно пощупал дверь носком кожаной туфли.
   - Все, хлопцы, кина не будет, - обрадовался он, что удалось избежать заморочек на диггерской почве. - Касса закрыта, и консервным ножом ее не возьмешь.
   - А если тротилом? - нашелся Философ.
   - В центре города и тротилом? - Парасюк повертел указательным пальцем у седого виска. - Тут атомную бомбу надо.
   - К чему это вы?
  - А к тому, что если уж и полетят с плеч моих погоны, так чтоб до самого Марса, ясно? - Парасюк заторопился к машине.
  - Александр Филиппович, не все то подполковник - что выше пояса! - крикнула Инна вслед.
   Парасюку будто лом в спину кинули. Дернув плечами, он нырнул головой в кабину и забубнил по рации. Через час прикатила машина со сварщиками.
  - Щас мы ее размягчим, как плавленый сырок... в штормовую погоду, - суровый бегемот разматывал гибкий шланг газорезки.
   - А как это? - изумилась Юлька.
   - А хрен его знает, может, и воще ничё не получится, - пискляво прокряхтел маленький, пухленький, перекатывая к убежищу кислородный баллон.
   - Получится. Я ее лично неделю назад заваривал, - возразил бегемот. - Уйдите подальше.
   - А что было неделю назад? - спросила дотошная Потапова.
   - Ничё не было, зато щас можете пару бомжей обглоданных найти, - мрачно пошутил суровый.
  Через полчаса на месте двери зияла черная дыра. Сварщики с молчаливым достоинством свернули хозяйство и укатили восвояси.
  - Инна, я не спрашиваю, зачем тебе это надо, - грустно
  бурчал Парасюк, гладя ее по щеке. - Из-за тебя у меня проколов пока не было. Мало того, за поимку Оглоблина премию выписали. Так что занимайтесь. Будь осторожна. И знай, что дома тебя ждут две половины целого подполковника!
  Инна послала воздушный поцелуй вслед удаляющемуся "уазику".
  - Друзья! Только что мы успешно завершили первую часть акции, - улыбалась она, - теперь вся надежда на скрытые потусторонние резервы.
  Са-а-шка-а!
  Сашка дотронулся до ее плеча. Инна тут же озвучила его мысль:
  - Поиски покойника не ваш профиль. Тут от вас толку, как от безалкогольного пива. Валите отсюда!
   - Намек понятен, - Генка вытянул руку в сторону винно-водочного магазина. - Вперед, товарищи!
  
  
  
  Глава номер 22
  
   Сашка и Баодуб окунулись в вязкую черноту лабиринтов подземного Мурманска.
  - А коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет...
  - Ты эту стГочку уже в тысячный Газ по кГугу воешь, а света так и нет.
   - А коридоры конча... А вот тут ты, кажется, не пра-а-ав!
   В конце длинного коридора мелькнуло, исчезло и вновь
  появилось тусклое свечение.
  - ...свечек у меня прорва, - послышался хриплый
  бас, - хозяйственный шкарябнул третьего дня, а вот спичек мало осталося...
   Парни, остановившись в тени, осторожно заглянули за угол.
  На тарном ящике из-под пива сидел крепкий лысый мужик в зековской фуфайке. Перед ним на таком же ящике - высокая свеча, алюминиевая кружка и огромная бутыль с прозрачной жидкостью. Напротив, склонив каракулевую голову и сцепив руки за спиной, стоял раскачиваясь невысокий брюнет во фраке.
   - ...я-то читать не люблю... некогда было, че в школе читал, то и все. И то забыл. Да такой я и есть неуч Хведя Рашпиль, - лысый то и дело поглядывал на тощего. - Да ты не дергайся, присаживайся, Санек, а то щас в натуре с подпорок шлепнешься. Хто ш тя в совок-то сгребать будеть?
  - Прошу извинения, мосье Рашпиль. Худоба эта весьма обманчива. Помню, нянюшка Рина косо поглядывала на меня за столом: экий обжора. Она и матушке частенько выказывала: "Сашура всегда хорошо кушают, кабы вреда не
  случилось". Заметьте, мосье Рашпиль, не просто хорошо кушают, а всегда!
  - Не бери в голову, Санек, присаживайся по-братски, да баклань мне про житуху свою фартовую, шоб любовь там, шуры-муры всякие, стишки какие загни.
  Федя плеснул в кружку уважительную дозу чистейшего древесного спирту.
   - На вот, глотни для душевности. Не шампанское с мармеладами конешно.
   Тощий сделал огромный глоток и половину в ужасе выплюнул.
  - А-а-а-а! Огонь в крови... пожарищ знамя...- стонал он, глотая воздух, - Везувий, изрыгнувший пламя... а-а-а...
   Федя залил в себя спирт прямо из бутыли.
   - Ууухх! На лесоповале без шила кранты, люблю его почище мамы.
   Брюнет потрогал ладонью обожженные губы:
  
  Угли в устах, во чреве ад,
  Готов побиться об заклад,
  Что только дьявол в преисподней
  Бесову зелью так же рад.
  Слова мои как злой укор
  Не восприми, мосье Федор.
  Пока я пил твою отраву,
  Забыл, о чем сказать. Позор!
  
  - Да ты не кипишись, Санек, я ж тебе ничего такого не предъявляю. Присаживайся по-братски, говорю. Пацан ты правильный, и на зоне за стишки свои в отрицалах ходил бы, - Федя Рашпиль вытряхнул из пачки пару беломорин и сварганил два мощных косяка. - На вот, Санек, дерни,
  травка конкретная, из Колумбии, мозги шо наждаком шлифуить.
   Поэт отказался. Его уже и так здорово пришибло Фединой микстурой. Плавно опустившись на ящик, он впал в тяжкую думку. Потом, внезапно встрепенувшись, радостно шлепнул себя по лбу:
  
  Ах, вспомнил, память - решето,
  Я расскажу тебе про то,
  В лучах свечи, при свете сем,
  Когда мне было тридцать семь.
  Дела давно минувших дней...
  Но, прежде, друг... еще налей!
  
  - Га-а-а! Понравилася спиртяжка! Молодцом, Сергеич! Настоящий мужик, в натуре! С таким подельником и вышку схлопотать не в падлу, даром что вобла сушеная, - раскуМаренный Федя протянул кружку. - А на зоне мужики даже опосля шизо хош и крепчее тебя стояли, зато как до дела, так после чекушки и рылом в баланду.
   Александр Сергеевич выпил и даже не крякнул.
   - Я ж говорю - молодцом! - искренне восхитился Рашпиль. - Ну давай, шо там у тебя случилося?
   Пушкин встал, гордо выпятил грудь, засунул большой палец в верхний карман жилетки и вскинул голову:
  
  Кругом мрачнел холодный лес.
  Мой недруг, злобный рок - Дантес,
  При виде моего пистоля
  Дрожал, как мокрый пекинес!
  Меж мной и плотию нахала
  Незримо женщина рыдала,
  Кусая локоны и локти,
  Дуэль не начать умоляла.
  Но ей не внемлил мщенья бес.
  Знак секунданта, и Дантес,
  Не медля ни секунды доле,
  Навел заржавленный обрез.
  Нажал курок - уж пуля мчится,
  Но прежде чем в меня вонзиться,
  От места бранного вдали
  Она сквозь сердце Натали
  Прошла навылет! А потом...
  Я распрощался с животом.
  
  - Значится, бабу не поделили, - Федя Рашпиль рукавом ватника смахнул скупую мужицкую слезу. - Хорошая, говоришь, была?
  
  Она была цариц Царицей!
   Я взял ее еще девицей.
  Зубов слепящих жемчуга
  И снежным мрамором нога
  В опочивальне из-под кружев
  Влекла меня... А тень врага
  Уже маячила снаружи...
  
   - Знаешь, Санек, - доверительно зарычал Федя. - По понятиям, так ентого Дантеса на зоне б раком поставили. Такое фуфло сразу чморить надо, шоб в авторитеты не выбилося. Шутка ли дело - на чужую жинку слепаки вылупить!
  Александр Сергеевич потянулся к столику за непочатым косяком.
  - Да ты не горюй так, Санек. У меня такая ж лажа с бабой вышла. Прихожу раз домой к женушке-красавице, та в слезах. Феденька, миленький, кричит, муженек мой любимый, защити от насильника-падлюки. Ну и адресок ентого козла даёть. Ну я ж, надо ж понимать, не стал сразу к ей с разборками липнуть, схватил рашпиль да на улицу. А как прикандрючил на хавиру, дверь плечом высадил, гляжу: ентот пидор гнойный с кошелкой вокзальной водяру на кухне цедить да пончики трескаить. Уся рожа в масле - чисто кот-ворюга поганый. Ну я ему предъяву: ты, волчара позорный, мою Нинку помял? А? Тот вроде в отказ пошел, а потом, сука, хош и кривой, за шабер схватился. А у меня ж рашпиль за пазухой. Ну и пошло, Санек, у нас мочилово, ну дуель ента самая, значится. Тот-то кабан почище Дантеса будеть, четыре ходки на строгаче - не хухры-мухры. Только и я не фраер какой напудренный, выбил ногой шабер и сразу в дамки вылез. Усе рыло козлу рашпилем раздюрбанил, за то и кликуху почетную заслужил...
  - Приношу извинения, мосье Рашпиль, - перебил потрясенный поэт, - но речь ваша весьма затруднительна для понимания.
  - А енто, Санек, то значится, шо на дуели фарт ко мне мордой повернулся, а к тебе - жопой.
   Баодуб и Сашка продолжали стоять в тени.
  - Я восхищен его жаГгоном: не сказал ни одного мата, а какая энеГгетика!
   Пушкин неумело пытался раскурить косяк.
   - Качумай, Александр Сергеевич! - Сашка резво выпрыгнул на световое пятно и выдернул у Пушкина папиросу. - Если уж на Кавказе тебя к дури не приучили, то и начинать не фиг! - швырнув косяк на пол, он подал связанные руки для приветствия.
   - Во гостёв-то понаперло, в натуре! - подозрительно сощурился Федя. - Волосатые, они издалёка халяву чують.
   Музыкант оставил реплику без внимания.
  - Как поет Юрий Антонов: мечта сбывается. Давно мечтал с вами пообщаться тет-а-тет. Я - Александр Балашов, тоже поэт.
  - Весьма рад нежданной встрече, - Пушкин, покачиваясь, встал с ящика и пожал ему руки. - Книпович - друг мой давний - говаривал о вас много любопытного, посему почитаю за честь знакомство воочию...
  - Знакомство надо обмыть, тогда и будем по корешам базарить, - Федя наполнил кружку до краев. - Запускай по кругу, Санек.
  - Послушай, ФедоГ, я никак в толк не возьму - у тебя Гуки свободны, а ты в пГиземленке кантуешься, как так?
  - Когда пакши без наручников, а подпорки в тазике с бетоном - тоже не лафа, - Федя отодвинул стол-ящик. - Вона глянь.
  Его ноги плотно стягивал стальной трос, пропущенный сквозь ручки жестяного таза.
  - Вот так, прямо с тазиком, и выдрючиваюся, а он пуда полтора, - жаловался Федя, - так и прыгаю тут по шхерам со свечкой, что кенгуру черножопая... А по пивняку скачу, столы под потолок летають, кружки на пол так и бздынькають. Народ кругом зыркаеть, ни хрена не просекаеть - меня ж не видать, ну они и давай своим корешкам рыла крошить...
  Баодуб не стал выяснять, почему кенгуру "черножопая", а тем более со свечкой, а накатил шильца и с удовольствием принялся гутарить с Федей.
  Пушкин же с Сашкой беседовали о роли личности в мировой поэзии.
   - Нескромный вопрос, я конечно дико извиняюсь, но, по некоторым причинам, в Пушкиниане ни ухом ни рылом. То, что мы сегодня услышали, я имею в виду стихи, это, действительно, свежак?
   - Импровизация. Есть повод усомниться?
  - Да мне, в общем-то, по барабану. Своей байды девать некуда. Просто сам факт... Представь, тезка, а я в последние дни жизни на лимерики подсел, знаешь, что такое?
   - Имел упражнения, - усмехнулся Сергеич.
   Воодушевленный Сашка немедленно предложил Пушкину посостязаться в лимерикотворчестве. Тот снисходительно кивнул.
   - Начинайте-с.
   - Ну... допустим, например: Одному мужику из Вероны... Годится?
   - Не возражаю.
   Тезки задумались. Первым очнулся Пушкин.
   - Извольте:
  
  Одному мужику из Вероны
  Генерала вручили погоны.
  Битву он проиграл,
  С поля брани бежал
  И в тылу продает макароны.
  
  - Лихо, а главное - быстро, - похвалил Сашка и озвучил свой вариант:
  
  Одному мужику из Вероны
  Вечно гадили в кофе вороны.
  Он их тыщу поймал,
  Гузки поотрывал
  И засунул в чулок из капрона.
  
   Подземелье разорвал раскатистый гогот Феди Рашпиля. Пушкин смутился и попытался наложить гипс на поврежденное самолюбие:
   - Мосье Балашов, слово "капрон" мне не ведомо, стало быть, между нами имеет место непреодолимый барьер непонимания.
   - Не коси на обиженку, Санек, капрон - это ништяк, - пояснил Федя. - На лучше шильца дерни.
   - Одному мужику в ИзГаиле... - задал Баодуб следующую тему, делая ударение на втором И.
   - В общем, одному мужику в Израиле... - перевел Сашка. - Понеслась, Сергеич!
   Едва он закончил фразу, Пушкин выдал свою версию:
  
  Одному мужику в Израиле
  На носу помидор раздавили,
  Наплевали в глаза.
  Разразилась гроза -
  Ни за что мужика оскорбили!
  
   - Быстро въехал, титан! А теперь я:
  
  Одному мужику в Израиле
  Яйца дверью в метро защемили,
  Он бежал вдоль путей,
  С ног сбивая людей,
  Что его быстрый бег тормозили.
  
  К гогочущему Феде Рашпилю присоединился Баодуб, да и сам Сашка. Не смеялся только Пушкин. Он не знал, что такое метро, поэтому просто улыбался и, наплевав на самолюбие, радовался чужому веселью.
  - Че, Санек, опять в непонятках? А-а-а-й ну посты! Мать вашу в дышло! Ну потешили душеньку-сиротинушку, такой сходняк учудили, аж кишки трещать... А метро - это тоже ништяк, - надрывался Федя, вытирая слезы. - Усек?
  - Пожалуй. Однако, друзья, мне пора, рад был нашему знакомству, - Пушкин обнял Сашку и троекратно облобызал. - Встреча двух эпох в поэзии - это воистину ништяк! Не думал, что еще возможно расширить мою лексику, да видно ошибался. И после смерти учиться, право, не грешно. Друзья мои, прекрасен наш союз! Но, увы, мне пора. Прощайте!
   - Постой, постой, браток! Ты прости меня, а?! Ты знаешь, я ведь тебя никогда не понимал и стихи не любил. А сегодня вообще сперва за жида принял, - неожиданно признался Сашка. - Издалека смотрю - бакены твои... на пейсы смахивают, нос и вообще - не наш мужик какой-то... Прикинь, Баодуб! Солнце русской поэзии - за жида принял! Сергеич, дорогой, ты прости меня... и давай что-нибудь напоследок вместе сварганим, ознаменуем, так сказать, новую эпоху загробной поэзии! Что-то вроде классик и современник в одном флаконе, - загорелся Сашка. - Ты давай из своего старенького начни, а я подхвачу.
   - Дождался утопленник полотенца! Ну здравствуй, племя молодое, незнакомое!
   - Не дождался, а, скоГее, накаГкал. ТепеГь Гасхлебывай!
  Поэты объединили усилия и, дополняя друг друга, практически без пауз и заминок извергли толстую творческую струю на осоловевшие головы Рашпиля и Баодуба:
  
  Цыганы шумною толпой
  По Бессарабии кочуют...
  А. Балашов и Пушкин-boy
  В пещере мурманской бичуют.
  
  Презрев оковы просвещенья...
  Со средней школой за плечом
  А. Балашов без сожаленья
  А. Пушкина назвал бичом.
  
  Быть можно дельным человеком
  И думать о красе ногтей...
  Прическе и брови над веком,
  И над размерами мудей.
  
  Но стоит ли в прощальный час
  Нарциссов всуе поминать?
  Побесим критиков - без нас
  Им было б нечего пожрать!
  
  Пускай им дятел по макушке
  Долбит, чтоб сыпалась труха,
  Здесь Балашов и целый Пушкин!!!
  На строчке одного стиха!
  
  Два Александра-при веденья -
  Столпы поэзии россейской,
  Орлы! во власти вдохновенья
  К тому же крови нееврейской!
  
   Пушкин от души рассмеялся, хлопнул в ладоши и, прежде чем раствориться в сыром эфире подземелья, вдруг взволнованно обратился к Сашке:
  - Я позабыл! Есть у вас товарищ. Мятущийся дух его не знает покоя и терзает души предков его - старых друзей моих. Больно видеть сие. Однако в скором времени он оставит блажь, обдумает благие намерения и тогда возьмется за перо. Будут сомнения с заглавием, подскажите ему, Александр, назвать сочинение - "Мерзлые уши", даже вернее бы подошло - "Мертвые души". И хотя сей вариант был бы заимствован, но я тоже имею на него полное право. Могу посоветовать или подарить даже его.
   - Ты че, серьезно? Это ж Гоголь!!! - изумился Сашка.
   - Именно так. А сюжетец ему кто подбросил? Николай Васильевич тогда в большом затруднении был. Я и подсказал ему в одночасье сюжет, но с условием, что когда-нибудь он подскажет мне заглавие для моего романа. С тех пор за ним этот должок имеется. Так что ваш товарищ может выбрать любое.
  - Ага, и у меня корешок на зоне был, - встрял Рашпиль, - тоже за ним должок имеется - жисть свою мне в карты профукал. Ага, дык про уши-то... етот кореш так брехать любил, шо у меня ажио уши улиткой свертывалися, - Федя радостно ощерился, чувствуя, что с этого момента Пушкин стал ему еще ближе.
   - Да ладно, "Мерзлые уши" - тоже нормально, - решил Сашка, - звучит как офигенный намек на нашу заполярную рок-музыку. Конечно, передам. Но позволь уз нать, о каком товарище конкретно идет речь? У меня же их тьма!
  - А для эпиграфа к своей книге пусть примет мой подарок к его 37-летию - тяжелый возраст... роковой. Запоминайте:
  
  Холодной злобою полна
  Передо мной стоит Она.
  Устало приоткрыты вежды -
  Там лед и ни искры надежды,
  Уста безмолвие хранят...
  
   - Эта самая Она, уж больно на Смерть смахивает, - перебил Сашка.
   - Пусть он перечитывает эти строки, прежде чем коснуться бокала, посоветовал поэт. - Однако пора!
   - Ну давай, тезка! Не пропадай навечно. Не хило было услышать суперживую пушкинскую речь. А твою просьбу я обязательно передам. Только вот сообразить бы - кому? - Сашка отвесил коллеге низкий неземной поклон.
  - Санек, теперича я твоя крыша, - заботливо басил Федя Рашпиль, заглядывая Сергеичу в глаза, - так и передай ентому козлу Дантесу. А я, как только из тазика выскочу, евонные роги в его ж петушиное дупло и засуну! Век воли не видать!
   Пушкин грустно улыбнулся и растворился в пространстве.
   - Наш мужик! - Федя перевел взгляд на патлатых гостей. - А вы-то че здеся шлындраете?
  Сашка рассказал Феде, что ищут они человека с висячей головой и в наручниках.
   - А-а-а из новеньких. Зна-а-аю, - Федя плеснул в кружку. - Прямо по колидору идите. Много их тама, и ентот тоже тама. Усе митингують, ребро им в дышло. Я б сам показал дорогу, да с тазиком-то скакать - беда-а-а.
   Поблагодарив Федю за помощь, Сашка и Баодуб продолжили поиски Рыкова.
  
  
  Глава номер 23
  
   - Привет, Ленчик! - кричал Генка в телефонную трубку. - Как здоровье мужа? Что?! В море?! Beчером ждите!!!
  К вечеру Генка подготовился по полной программе, разве что акульих плавников не купил. Дверь открыла Лариска.
  - Входи, - тряхнула она пышной гривой. - А мама в
  ванной.
  Генка затащил пакеты.
  - Держи подарок, - он достал навороченный CD-плейер и десяток хард-роковых компашек. - Воспитывайся, что непонятно, спрашивай.
   Лариска просмотрела компашки и, похоронив разочарование где-то в желудке, жизнерадостно улыбнулась.
   - Я рассчитывала на что-нибудь посовременнее.
   - Знаешь, душенька, если бы сбывалось все на что мы рассчитываем, то, скорее всего, человечеству настала бы хана. Потому что злой расчет какого-нибудь козла в одну секунду смог бы уничтожить продукт многовекового созидания человечества. Поэтому в мире все сбалансировано. Рассчитываешь на максимальную прибыль, получаешь гораздо меньшую. Рассчитываешь на минимальный тюремный срок, а огребаешь на всю катушку. Так что, детка, во всем хорошем лучше рассчитывать на минимум, а в поганом - на максимум. Если в обоих случаях так и получится, то хотя бы не будет разочарований. А ежели выйдет наоборот, тогда тебе фейерверк, цветы, красивая песня и шампанское на опохмелку. Понятно?
   Не дожидаясь ответа, Генка снял казаки и косуху. Огляделся, куда бы все это пристроить. В коридоре каждая мулька напоминала о муже Елены. На дверях шкафов - сотни вымпелов, свидетельствующих о необъятной географии его путешествий. На стене рядом с египетскими папирусами - обитый медью корабельный штурвал. На полке для обуви - узкогорлая индийская ваза и два деревянных слона с опущенными хоботами! У моряка все с головой в порядке? Слон с опущенным хоботом считается символом несчастья, держать его в доме - значит, открыть дверь для всяческих напастей.
   "И одна из них уже здесь", - улыбнулся Генка, пристроив косуху на оленьи рога рядом с входной дверью.
   В овальном зеркале, обрамленном тяжелой бронзой с вензелями, колыхалось отражение Лариски.
   - Непонятно! - неожиданно крикнула она. - Если человек получит минимальный срок, его ведь все равно не отпустят на свободу. Где же он возьмет шампанское и устроит фейерверк?
   - В своей душе, - Генка достал из кармана расческу. - Не воспринимай все так буквально. Будь поэтессой, как Анна Ахматова. - Теперь понятно. Вы, наверное, учитель?
   - Да, - Генка повернулся, продолжая расчесывать свисающие до плеч кудрявые патлы. - Преподаю высокоградусный экстремал, пение, гитару, культуру речи, половое воспитание и анатомию. Девочкам, которые слушают Децла, ставлю годовые двойки.
   - По какому предмету? - игриво спросила Лариска.
   - По заднему, - подмигнул музыкант и громко шлепнул себя по джинсам ниже спины.
   - Спасибо за подарки, - Лариска расхохоталась и исчезла в своей комнате.
   Музыкант долго хозяйничал на кухне. Все еще не дождавшись одноклассницы, он решил самостоятельно заняться сервировкой. Для салата из натурального краба, морского ассорти, всяческих филе, красной икры, овощей и фруктов требовалась подобающая посуда. На кухне кроме заурядных тарелок и пошлых эмалированных мисок ничего подходящего не имелось.
  В зале Генка извлек из стенки тяжелые хрустальные салатницы, тарелки с античными сюжетами, старинные фужеры и вполне современные рюмочки. Сервировка дубового стола заняла еще полчаса и по своему обилию могла соперничать с приемами у кувейтского шейха. Для пущей торжественности Генка зажег все имеющиеся в доме свечи и устало развалился на диване. От нечего делать, он уже собрался включить телевизор.
   - Привет, - бесшумно вошла Елена. - Извини, что так встречаю. Два дня горячей воды не было. Подожди еще немного, я переоденусь.
   - А может, не стоит? Этот лазурный халат чудесно гармонирует с цветом твоих глаз. Да и трубы горят, что немаловажно, - Генка потянулся за бутылкой мартини.
   - Как хочешь, - Елена присела рядом.
   - Мама! Я к бабушке, - крикнула Лариска из коридора.
   - Хорошо! По дороге никуда не заезжай! Как только приедешь к бабушке, сразу же позвони!
  Одноклассники долго рассказывали, что произошло с ними за последние 15 лет, смотрели школьные фотографии и вспоминали все с ними связанное. На протяжении вечера у музыканта колом в мозгу торчала мысль, что у Ленки под халатом ничего нет. Этому весьма способствовал одуряющий пряный запах, исходящий от ее свежего тела.
   - На книгах заработал? - Елена кивнула на богатый стол.
   - У тебя что, корова гвоздь съела? Какие книги, тут дела покруче.
   - Я что, похожа на корову? - рассмеялась она.
   - Да нет конечно, это моя прибамбаса, потом расскажу. А насчет денег...
   И Генка в густых красках, не упуская ни единой подробности, поведал все, начиная от кладбища и заканчивая сберкассами на которые время от времени совершают налеты его покойные друзья.
   - А теперь в Лондон сваливать собираемся. Там распрощаемся с нашими покойничками да, скорее всего, там же и останемся на веки вечные. Будем трахать английских леди и до умопомрачения жрать пудинг с овсянкой.
   - Лондон... - задумчиво протянула Елена. - А я люблю все русское. И Россию люблю. Не могу объяснить почему. Даже когда в Белоруссию или Прибалтику приезжаю, по России скучаю. Чувствую абсолютно всеми органами чувств, что там все чужое, другое. Все. А когда домой в поезде еду, то ощущаю, осязаю, задыхаюсь... умираю - все наше! Наше! родное! Представь, я без пограничников и таможни знаю, где Россия начинается - не по ландшафту, нет, а шестым чувством, какой-то всплеск в сердце...
  Генка подливал в рюмки все чаще и чаще. То, о чем говорила одноклассница, не укладывалось в его затуманенном рокерском сознании.
   - Нужно позвонить маме, - Елена уже с трудом ворочала языком. Опираясь на колено музыканта, она попыталась встать с дивана, но не устояла и плюхнулась обратно. При этом длинные полы шелкового халата разлетелись в разные стороны. Генка, изогнувшись, впился губами в ее упругое бедро...
  Завтра вообще не наступало. Когда заканчивалась еда и выпивка, Генка звонил в "Дока-пиццу", заказывал то и другое, и все возвращалось на круги своя; застолье, беседа, постель. Затяжной визит к однокласснице уже носил характер хронической эйфории.
  На четвертые или пятые сутки завтра все же случилось.
   Кровавый рассвет нагрянул в лице пунцовой Ленкиной мамы - Надежды Степановны. Утром она открыла квартиру собственным ключом и ураганом, ворвалась в прокуренную залу.
  - Дочь, ты что, рехнулась или ослепла? - завопила она. - Это же Строганов!!! - Сатана, рождающий мрак! Подожди, Крылов с моря придет, будет вам море крови. Он и вас зарежет, и себя убьет. И я умру от горя, а Лариса сиротой останется, - металлический голос мамы дрогнул, глаза заволокла влажная пелена. На волнах слез, словно грустные лодки, заколыхались четыре деревянных гроба. - Дочь, ты этого хочешь?!
   Ленка со стоном слезла с дивана и накинула халат.
   - Мамочка, ну успокойся, - она обняла плачущую родительницу. - Подумаешь, в гости одноклассник зашел. Генка хороший.
  - Хороший? Да его родители ни на одно родительское собрание за десять лет ни разу не явились! Зато я на всех была. Там только и слышно было: Строганов, Строганов, Строганов. Черт бы побрал этого Строганова! Меня от одной этой фамилии до сих пор колотит. Классная руководительница про нормальных детей полслова скажет и опять про Строганова. И теперь на старости, что я вижу? Моя родная дочь в постели, с кем бы вы думали? Со Строгановым! Вот спасибо, доченька!
   - Что мои уши слышат; "Спасибо, доченька", - простонал Генка, отрывая от подушки свинцовую голову.
   Надежда Степановна вытерла слезы.
   - Ладно, вставай и уходи. Крылов с моря придет...
   - Не придет... - как-то неопределенно ляпнул Генка.
   - Как это не придет?!
   - Вы бы отвернулись, а то я вам сейчас такое покажу.
   Надежда Степановна даже улыбнулась.
   - Вставай, - она закрыла глаза.
   Музыкант натянул джинсы.
   - Оделся? Ну и почему же это Крылов с моря не придет?
   - Не придет... - схватившись за голову, Генка пытался отыскать на столе что-либо для опохмелки, - ...потому что я очарован вашей дочерью и прошу ее руки.
   - Да! Да! Я всегда говорила, что к нашему берегу хорошее не приплывет - або говно, або щепа. А Елена так просто дерьмоулавливатель!
   Наконец, среди немытой посуды и частокола пустых бутылок Генка обнаружил полпузыря водки.
   - Степановна, по пять капель? - Генка разлил по рюмкам.
   - Ты хоть закуси, - проявила она заботу.
   Лена поняла, что скандала не будет.
   - Вы тут не хулиганьте, а я - в ванную.
   Поправив голову, Генка закурил и развеселился.
   - Ты мне лучше скажи, Степановна, откуда в твоей дочке такая страсть. Да и кожа у нее смуглая - цыганка не иначе. Что-то тут такое-эдакое, покрытое пыльным слоем порочной тайны.
   - О чем ты? - Степановна насторожилась.
   - Если Ленке верить, то в солярий она не ходит, цыган у вас в роду не было, и вся она такая русская, что мне, интернационалисту, аж неудобно. Но откуда эта бронзовая кожа у коренной мурманчанки после полярной зимы? Очень, очень много неясного. В общем, колись Степановна, чем это ты после родительских собраний занималась, пока муж на вахте корячился, а?
   - Все, опохмелился и уходи, заодно мозги проветришь, - отрезала она. - Мне после этой встречи выпускников сутки здесь разгребать придется.
  В коридоре Генка натянул косуху и через дверь ванной попрощался с Леной.
   - Степановна! - рявкнул он в сторону большой комнаты. - А вопрос-то остался открытым!
   - Для начала закрой рот, а потом сразу же и входную дверь, - отозвалась она.
   Генка повиновался.
   С этого дня жизнь Строганова стала ассоциироваться с именем Елена.
  
  * * *
  
   Ориентируясь по доносившимся из глубины тоннеля голосам, Сашка и Баодуб оказались у входа в громадное, тускло освещенное помещение. Многотысячная толпа, сгрудившись вокруг высокой трибуны, одобрительно гудела, внемля голосу оратора, которому только что подали яркий факел, взамен угасшего.
   - Давно речь держит? - спросил Сашка у стоявшей на
  входе женщины с фиолетовым лицом.
   - Не знаю. Когда пришла, уже говорил, - Фиолетовая не отрывала горящих глаз от трибуны.
   - А давно пришла?
   - Двадцать три годка как. Да замолчи ты!
   Только сейчас Сашка обратил внимание на значок "Ударник коммунистического труда", тускло мерцавший на широком воротничке ее заношенного серого платья.
   - Интересные вещи говорит? - не унимался музыкант,
  разглядывая на рукаве повязку с белой надписью: "Дружинник".
   - Да проходите вы, не мешайте! - рявкнула та, освобождая проход.
  Парни протиснулись в спрессованную толпу. Голос над головами звучал монотонно-нудно:
  - ...Один миллиард девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч восемьсот тридцать четыре. Один миллиард девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч восемьсот тридцать пять. Одни миллиард...
   - Что это?
   - Не что, а кто, - отозвался стоявший рядом седой мужчина в белом простреленном фраке. - Это - большой романтик!
   - Ну и что делает этот большой романтик?
   - Считает звезды!
   - Да ну-у-у? И давно считает?
   - Больше пятидесяти лет, это точно, - ответил Белый фрак.
   - ...Один миллиард девятьсот девяносто...
   - Ну и до скольки ж он считать собирается? - не унимался Сашка.
   - До двух миллиардов. Потом его сменит другой романтик и будет считать до четырех миллиардов, потом следующий - до шести и так далее.
   - А смысл?
  - Ва-ас интересу-ует смы-ысл? - сочувственно покачал
  головой Белый фрак. - Ну что-о ж, хорошо. Представьте себе сцену Большого театра. Великолепные декорации. Чайковский, балет "Лебединое озеро". Воздушная балерина, исполняя волшебный танец, заносит ногу над головой. Представили? Хорошо. Итак, она занесла ногу высоко над головой. Какой в этом смысл? Абсолютно никакого. Зато как красиво! Красиво без всякого смысла! Красота! Романтика - тоже красота! В романтике не нужно искать никакого смысла! А он, - Фрак кивнул в сторону трибуны, -
  большо-ой рома-антик!
   - Звучит убедительно, - улыбнулся Сашка. - Хотя насчет задранных ног можно, конечно, поспорить. Ведь если баба задирает ноги, то смысл тут...
   - В романтике не важен смысл! - отрезал Фрак.
   - Ладно, с этим все понятно, проехали, - уступил Сашка. - Но как можно разглядеть звезды сквозь бетонный потолок из глубокого подземелья?!
   - А зачем их разглядывать? - искренне изумился мужчина. - Всякий имеющий воображение человек легко может представить себе звездное небо.
   - Действительно, - согласился Сашка, совершенно сбитый столку.
  В этот момент из рук оратора снова забрали угасающий факел и заменили новым. Сашка обратил внимание, что у него постоянно закрыты глаза.
   - А зачем ему факел?
   - Сразу видно - вы не романтик! - с сожалением воскликнул Фрак. - А он большо-ой рома-антик! Ему и факел в руки.
   - ...Один миллиард девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот двадцать семь. Один миллиард...
   - Всего через семьдесят звезд на трибуне произойдет
  смена романтиков! - радостно оживился Белый фрак.
   - ...Один миллиард девятьсот...
   - Нет, я, конечно, понимаю - красота, звезды, романтика... И все же, к чему тогда эта бухгалтерия?
   - А он и есть бухгалтер, погибший при исполнении служебного долга, - ответил Фрак. - Или вы считаете, что среди бухгалтеров не может быть романтиков?
   - Да хоГош базаГить, фантик-Гомантик! Как мы Гыкова искать будем? Тут же тысяч восемь наГода. Не меньше.
   - Я считаю, надо дать объявление.
   - Не понял?!
   - Устное объявление, - уточнил Сашка. - Ты иди подежурь рядом с фиолетовым романтиком коммунистического труда. А я тут кое-что придумал.
   Сашка резво нырнул в толпу.
   Оратор продолжал громко считать. Народ, затаив дыхание, слушал. В воздухе ощущалось невыносимое напряжение.
  - ...Один миллиард девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять! - оратор смолк и выдерживал длинную торжественную паузу, прежде чем произнести завершающую цифру. Высоко взметнув факел связанными руками, он открыл рот, как бы набирая воздуха, и... рухнул с трибуны в толпу.
   Еще никто не успел опомниться, как на трибуну с радостным криком:
   - Два миллиа-арда-а-а-а!!! - вынырнул Сашка. За секунду до этого он, дернув за полы пиджака, сбросил большого романтика с трибуны.
   - Два-а-а-а!!! - взревела ликующая толпа. - Два-а-а-а!!!
   - Тихо! Товарищи! - Сашка стукнул по трибуне. - Для продолжения счета нам нужен новый большой романтик. Желающие есть?
   - Я-а-а-а!!! - взметнулись к потолку тысячи связанных
  рук. - Я-а-а-а!!!
   - Тихо!!! Не волнуйтесь, товарищи, звезд на всех хватит! Вижу, желающих слишком много, поэтому я сам назову имя этого счастливчика. Он будет считать звезды следующие сто пятьдесят, нет, следующие двести лет! - Сашка, выдержав паузу, закричал с задором маститого шоумена. - Итак, сегодня в нашей студии заслуженный любитель тротиловых эквивалентов, борец за права отечественного производителя и специалист по уничтожению ближних, самый большой романтик всех времен и народов - Рыков Николай Эдуардович! Встречайте! Ура-а-а!!!
  - Ур-а-а-а!!! - бесновалась толпа, - Ры-ыко-ов!
  Рыыко-ов!
  Сашка наблюдал за выходом. Дежуривший с фиолетовой женщиной Баодуб начал подавать ему энергичные знаки.
  - А сейчас - ДИСКОТЕКА!!! - жизнерадостно гаркнул Сашка, спрыгивая с трибуны.
   Не дождавшись большого романтика Рыкова, толпа жаждущих считать звезды с воплями ринулась к трибуне и разнесла ее на тысячи мелких щепок.
  Сашка выскочил из зала. В коридоре рядом с Баодубом покорно стоял Рыков.
   - Когда Колян услышал, что следующие двести лет должен, как дуГак, считать звезды, то сам кинулся в мои объятия, - заржал Баодуб.
   - Николай Эдуардович, хватит ерундой страдать, бегать там всяко-разно... Клянусь самым святым, что у меня есть, - дружбой с Пушкиным, я освобожу тебя от наручников, если ты развяжешь руки скрипачке Наташе и проволочному Петру Серко.
   Рыков без колебаний согласился.
   - Тогда в Лондон!
  
  
  
  Глава номер 24
  
   Москва. Аэропорт Шереметьево-2. Кожеметаллические Перилл, Киргиз, Философ и Юлька у входа в здание пьют баночное пиво.
  Генка уже целый час топчется в стороне от счастливой компании, беззвучно шевелит губами и молниеносно расходует сигареты.
  - Гешон, да никуда твоя Ленка не денется, если любит, - попытался подбодрить его Киргиз. - Дерни пивка лучше.
  - Э-э-э... да отстань ты от него. Если его даже Лондон не трогает, то пиво не поможет, - здраво рассудил Перилл. - Генка, может, водочки?
  - А ты ей позвони, - посоветовал Философ. - Скажи, что любишь до безумия.
  - Да говорил уже сто раз, - наконец откликнулся Генка. - С этим вроде все в порядке. Одно меня беспокоит: муж в море, я - здесь, она там одна... Нет-нет, я ей, конечно, верю, - спохватился он, - и все же... а-а-а давай пиво.
   С тех пор, как Сашка взвалил на себя обязанности коммерческого директора, жизнь и небытие забили золотоносным фонтаном. В Мурманске не осталось ни одного крупного банка, который бы не навестили Сашка, Баодуб и проволочный комсомолец Петр Серко. Парни и Юлька, оставшаяся в команде в качестве повара и подруги, ни в чем себе не отказывали. Единственное, чего не мог добиться мертвый продюсер Сашка, - это заставить друзей оформить загранпаспорта и визы.
  Приятный женский голос из динамиков по-русски и
  по-английски пригласил на регистрацию пассажиров, отлетающих в Лондон.
  - Багаж никому сдавать не нужно? - улыбнулся Киргиз, имея в виду кейсы с музыкальными инструментами. - Тогда - по коням.
   Юлька подпрыгнула и, приземлившись на спине скрипачки Наташи, стала прозрачной. Музыканты, оседлав Сашку, Баодуба, проволочного комсомольца и Рыкова, тоже исчезли.
  Невидимый караван благополучно миновал таможню, проник в салон комфортабельного авиалайнера "Боинг-737" и расположился на свободных креслах в хвосте самолета.
  Три с половиной часа, которые занял перелет от Москвы до Лондона, музыканты промаялись на коленях покойников. Мягкий толчок шасси - и парни в самом крупном и загруженном аэропорту мира Хитроу!!!
  Сбылась мечта!!! Из-за трехчасовой разницы во времени получалось, что полет длился не три с половиной часа, а всего несколько минут. В бескрайнем зале аэропорта, насколько хватало зрения, толпились разноцветные путешественники, которые поголовно трепались по мобильникам на всех языках планеты. Казалось, что выбраться отсюда можно только к утру.
  - Как написал бы Чейз: планы резко изменились, так как целый час пришлось проторчать в лондонском аэропорту... - ляпнул Киргиз.
  - У тебя что, корова гвоздь съела? У нас никаких планов, а времени - как у суки блох. Тоже мне, крутой детективщик. Сейчас ты больше смахиваешь на тяжелую иллюстрацию к медицинской энциклопедии, - пробурчал Генка.
   - Страус, ты чего наехал?! - занервничал Киргиз.
   - Извини, брат, не хотел обидеть, волнуюсь. Как представлю, что через этот аэропорт прошли все те, от кого мы тащились в молодости, аж дурно становится.
   - Ладно, по коням!
  Невидимый караван, миновав таможенные препоны и тесную толпу встречающих, вышел в вечернюю свежесть британского воздуха. Покойники сбросили седоков у стоянки такси и отошли в сторону.
  - Ну, Николай Эдуардович, за дело! - скомандовал Сашка, протягивая бритвенное лезвие. - Все остается в силе: ты режешь Наташе веревки, я - расстегиваю твои браслеты.
   Проволочный комсомолец поднял голову несостоявшегося губернатора, и они подошли к Наташе. Рыков полоснул лезвием по веревке.
  - Качум, стоп! - Баодуб с разбега толкнул Наташу на асфальт. - Нельзя Гезать веГевку, она же выбила табуГетку
  из-под ног Гыкова, она убийца!!! Наташа спасала этого ублюдка от самоубийства и ада, но его нельзя было спасти, он убийца. Это напГасная жеГтва. Сашка, ты же сам пГикалывался, что она убийца убийцы. ТепеГь им обоим место в аду!
  Проволочный и Сашка подскочили к скрипачке, чтобы помочь подняться.
  - Не надо, поздно, - она выпуталась из лопнувшей веревки, встала и расправила руки, словно крылья. - Я хочу играть каприччо Паганини!
   В эту секунду темное небо над Хитроу с чудовищным треском разорвали тысячи ярких нитевидных молний. Стены аэропорта лихорадочно задрожали, постепенно растворяясь в эфире, словно лед в крутом кипятке. Наступила таинственная тишина, и на взлетной полосе в лучах прожекторов вырос гигантский подиум с двухсотметровым экраном. Тысячи путешественников, не прошедших таможенный контроль, повернулись к сцене. На подмостках стоял человечек. Монитор вспыхнул и увеличил его до размеров телебашни. Сутулый мужчина во фраке держал в руке две скрипки. Длинными крючковатыми пальцами он откинул черные космы с бледного лица и напряженно замер, гипнотизируя толпу. Глаза его убийственной чернью медленно рыскали по лицам безмолвных пассажиров, пронзая взглядом самую душу и ввергая каждого то в мрачный холод могильной неизбежности, то в испепеляющий жар преисподней. Хищный орлиный нос морщился всякий раз, когда взгляд цеплялся не за того, кого искал. Наконец Маэстро улыбнулся. Испуганные зрители облегченно вздохнули. Маэстро пристально смотрел поверх толпы. Люди почувствовали, что за их спинами рождается
  что-то необъяснимое, и обернулись. На стоянке такси, поодаль от матерых рокеров, стояла обнаженная девушка. Волосы солнечного цвета, несмотря на безветрие, плескались так, что скрывали на теле все самое сокровенное. Огромные голубые глаза улыбались вместе с малиновыми губами. Девушка плавно тронулась к сцене, наполняя воздух ароматом жасмина. Толпа раздвигалась, уступая дорогу. Девушка появилась на экране рядом с мужчиной. Маэстро протянул ей скрипку. Одновременно они ударили смычками по струнам. Дуэт исполнял каприччо Паганини! Музыка звучала так мощно, что на ее фоне всеподавляющий рев военного истребителя показался бы писком комара, отравившегося "Раптором".
  И здесь произошло то, чего Англия не видела с начала мироздания.
  Чернота неба растворилась в сочных красках северного сияния. Зеленые, желтые, розовые, красные, синие огни под звуки каприччо, переливаясь друг в друга, разметались по небосводу от горизонта до горизонта. Сияние раскрасило лица пассажиров во все оттенки божественной светомузыки.
   Это вам, леди и джентльмены, привет из Мурманска!
   Красиво? Не то слово. Я и сам обалдел, хотя всю жизнь живу в Заполярье.
  Звуки каприччо стихли. Маэстро исчез. На экране осталась только девушка. Она прижимала к груди скрипку. Несколько секунд оглушительной тишины, и аэропорт Хитроу взорвался аплодисментами, которые сравнимы с залпами сотен орудий по случаю великого праздника. Восторженные зрители улыбались и плакали одновременно. Они увидели как за спиной у девушки сверкнули два ярких луча. Чем дольше продолжалась овация, тем ярче становилось свечение. Наконец оно превратилось в светящееся оперение. Скрипачка, широко расправив солнечные крылья, сделала несколько плавных взмахов и беззвучно взлетела над толпой. Пассажиры закинули головы и на время ослепли от нестерпимого света. Никто из них не увидел, как девушка, подлетев к стоянке такси, вложила скрипку в руки одного из рокеров и стремительно взмыла ввысь. Северное сияние закружилось в сказочном водовороте, будто бы из ванной небесного купола кто-то выдернул пробку, и яркие краски вместе с дивной скрипачкой вихрем втянуло в гигантскую воронку.
   - Век пива не видать, но это лабал сам Паганини! - выпалил Киргиз.
   - А я э-э-э... держу в руках его скрипку! - взволнованный Перилл разглядывал бесценный инструмент. - И если я сейчас не выпью, то... Э-э-э... у нас что-нибудь осталось?
   - А ты думал, у меня в кейсе гитара? - Генка открыл футляр, доверху набитый "Столичной".
   Проволочный комсомолец Петр Серко поспешно протянул Рыкову спутанные руки.
   - Все по-честному, согласно очереди. Давай, Колян, раскручивай. Не бойся, ЗДЕСЬ партийных конкурентов не бывает. Сашка, подержи его голову.
  Рыков с трудом освободил от проволоки запястья бывшего коллеги и соперника. Проволочный принялся сжимать и разжимать пальцы.
   - Эх, Колек, переломать бы тебе ребра, так сказать, по земной инерции, но в моей душе до сих пор звучит каприччо Паганини и... - Проволочный любовно погладил на фут болке изображение Демиса Руссоса, - ...волшебные песни грека Демиса Руссоса.
  В ту же секунду черноту неба над Хитроу разорвали лучи яркого курортного солнца. Подиум, на котором только что играл неподражаемый скрипичный дуэт, высился уже не на взлетной полосе, а на песчаном берегу Эгейского моря. Вместо шума прибоя жаркий ветер донес до слуха оркестровое вступление к старому хиту Демиса Руссоса "От сувенира к сувениру".
  От стоянки такси, сквозь плотную толпу пассажиров, несся раздетый голубоглазый юноша. Воздух наполнился запахом "Кольского" пива и вяленого ерша. Парень взлетел на сцену. Монитор увеличил фигуру блондина до размеров небоскреба. Юноша улыбнулся и запел тембром знаменитого грека. В красочную мелодию старого хита вплелись отголоски песнопений Кольских саамов. Морской оркестр аккомпанировал певцу с такой силой, что на сей раз рев истребителя показался бы писком гадкого утенка в клыках бродячей собаки. Молодой человек спел даже круче самого Демиса. Стоит ли говорить об аплодисментах.
  Еще не успел стихнуть последний аккорд, как к сцене подкатил "боинг" греческой авиакомпании. На трап выскочили две девицы с данными стриптизерш из мурманского
  "Арктик-шоу". Весело слетев со ступенек, они стремительно взбежали на сцену и под гром несмолкающей овации расцеловали юношу в срамные места. Потом схватили его как бревно и так же стремительно уволокли в самолет. Авиалайнер подпрыгнул, гордо задрал нос и ракетой устремился к солнцу. Пассажиры, жмурясь от яркого света, принялись чихать. Никто из них не увидел, как жаркое тропическое солнце закружилось в бешеном водовороте, будто бы из ванной небесного купола выдернули пробку. Когда пассажиры открыли глаза, солнце вместе с самолетом уже затянуло в гигантскую воронку. Снова стало темно.
  - Прощай, проволочный комсомолец! - гаркнул в звездное небо.
  Рыков, держа свою голову в руках, продолжал смотреть на сцену.
  - Вот такие дела, Николай Эдуардович, - я самоубийца ты убийца, - говорил Сашка, - поэтому ТАМ, где теперь Наташа и Проволочный, нас не ждут. Так что решай, как быть с твоими наручниками. Нам ты тоже уже не нужен.
   Рыков повернулся к Сашке и, уронив голову, протянул скованные руки.
   - Стало быть, удумал прорваться? На халяву? Надеешься на номенклатурную борзость? ТАМ такие номера не прокатывают. Ну да мое дело - предупредить.
   Сашка не торопясь вставил ключик и отпер наручники.
  В долю мгновенья погасли прожектора, фонари, лампы, фары автомобилей и звезды. Вселенский мрак. Засмердело гнилью, жженой резиной и кошачьей мочой. В саже эфира, казалось, взревели сотни тысяч реактивных двигателей. Земная кора треснула раскроенным черепом, изрыгнув разъедающий запах серы. Из мозга синего пламени вышвырнулись три громадные тени с огненными ранами вместо глаз.
  Рыков схватил голову, подпрыгнул и метеоритом ринулся бежать в черноту. Зловещие тени, брызжа искрами из ужасных глазниц, смотрели ему вслед. Николай Эдуардович улепетывал долго, очень долго, и... оставался на месте. Наконец, выбившись из сил, он остановился. Две тени схватили несостоявшегося губернатора за уши, закружились в чудовищном смерче и стремительно провалились в зловонную пропасть. Третье исчадие, прежде чем нырнуть в адскую синеву, кровавым пламенем глаз выстрелило в Сашку и, отвесив легкий поклон, прошелестело: "До скорого..." Трещина, издав оглушительный зубовный скрежет, захлопнулась.
  
   - Давай, Киргиз, э-э-э... ты у нас в прошлом учитель английского, вот и побазарь насчет такси, - предложил Перилл.
   - А че тут базарить! - Киргиз озверелым тарантулом бросился к высокой черной машине и резко открыл дверь. - Заваливай!
  Музыканты с шумом устроились в просторном, как спортзал, салоне. Темнокожий водитель поинтересовался, куда ехать. Киргиз начал было растолковывать, но Перилл вдруг с силой вцепился ему в плечо:
   - Э-э-э... я сам!!! - крикнул он громче, чем следовало.
   Все, включая водителя, повернулись к Периллу.
   Он вальяжно откинулся на спинку сиденья, вытянул вперед длинные джинсовые ноги и медленно закурил. Пауза затягивалась. Наконец он сделал глубокую затяжку, прищурил глаза и, выпуская дым, томным шепотом произнес:
   - Шеф-ф-ф, в ЛОНДОН!
   - Да, в Лондон, - так же тихо повторил Киргиз и, разволновавшись, полез в кейс за водкой.
  Таксист, сверкнув улыбкой, тронул машину. Парни, выпив по паре глотков, приросли к окнам. За бортом правостороннего такси вместе с дорожными указателями, кирпичными домиками в цветочных кашпо, светящимися рекламными щитами и припозднившимися прохожими плыли их давние рокерские мечты.
  Непоседливый англичанин Киргиз, быстро устав от впечатлений, начал осматривать салон автомобиля. Его внимание привлекла табличка с расценками за проезд. Расстояния указывались в милях, километрах, ярдах и даже сантиметрах и выражались не целыми числами, а десятичными дробями.
   - Ну и наворотили, умники! Гораздо ж проще километры умножать на фиксированный тариф... - затараторил он, опережая собственные мысли.
  Парни оторвались от окон. Черный водитель, угадав смысл тирады, тут же принялся горячо что-то объяснять видимо, тема странного прейскуранта волновала даже его. Внимательно вслушиваясь в монолог таксиста, Киргиз переводил стремительной скороговоркой:
   - Совсем недавно так и было, все запросто в башке высчитывалось. Но тут хозяева решили цену на такси поднять. В открытую это сделать забоялись, вот, блин, и придумали, как нормальным людям мозги запарить. Короче, в машинах компьютеры установили, и теперь пассажиры ни хрена не врубаются. Вот и получается, что, с одной стороны, вроде и цену никто не поднимал, а с другой - скажу по секрету, проезд стал офигенно дороже.
   - Ты клевый переводчик, - хвалил Перилл, зевая, - песня даже э-э-э... до мертвого дойдет.
   - Ленинградский государственный университет - это тебе не шутки шутить! - довольно заерзал Киргиз. - Тут, брат, под лежачий камень свинячье рыло нос не подточит. Тут без труда, блин, сам понимаешь... учеба, это ж, блин...
   - А причем тут ЛГУ? - изумился Перилл. - Ты же там никогда не учился.
  - Ну и что? Джон Леннон тоже в ЛГУ не учился, a
  пo-английски как шпарил - весь мир на ушах стоял!
   - Э-э-э... так он же англичанин был...
   - Да хорош вам! Англичанин, мурманчанин - какая разница? - встрял Генка. - Пора и о ночлеге подумать.
  Таксист отвез их в центр Лондона, в район вокзала Виктория, где полно небольших, похожих друг на друга уютных гостиниц. Парни стали выбирать, ориентируясь исключительно по названиям. Их очень заинтересовало "Dower Hotel", потому что... оно было последним, - все другие варианты были напрочь отвергнуты.
  - Тормози! - Киргиз объяснил, что слово "dower" можно употреблять во многих значениях: приданое, вдовья часть наследства, талант, природный дар...
   - Не-е-е, блин, не катит! - запротестовал Перилл. - Это ж дурдом какой-то - гостиница имени э-э-э... вдовьей части наследства. Мы заплесневелыми вдовами не питаемся! Правда, Юль? Хотя стоп, э-э-э... давайте рассуждать логически, - возразил он самому себе. (В детстве он был поклонником Шерлока Холмса, а тут, сами понимаете, Лондон). - Во-о-он, вы видите на вывеске лошадь с крыльями? - Это Пегас. Значит, эта гостиница э-э-э... для талантов! Понятно? Эх - тундра!
   Друзья вывалились из такси.
  В отеле моложавый индус расселил путешественников в отдельные номера.
  Генка выключил свет, упал на широкую кровать поверх одеяла и уткнулся лицом в подушку.
  "Елена, милая Елена... - вертелся в хмельном сознании рокера неопознанный мотив. - Ты там далеко-далеко, а я..."
  "...а я люблю все русское, - пел в ответ ее голос, - не могу без России. Тоскую так, как будто у меня умер кто-то. Может, мне и самой это не нравится. Зависимость какая-то, болезненная привязанность, что ли? Вот ты - другое дело".
   - Да. Я - другое дело, - Генка застонал, голова закружилась еще сильнее... он почувствовал... струящиеся по телу Ленкины волосы, доводящие до безумия прикосновения теплых губ и рук. Он услышал ее шепот: "Я..."
   - Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что э-э-э... мы в Лондоне!
   Гулкий стук по двери вышвырнул Генку сначала из Ленкиных объятий, затем из кровати.
   - Открывай! Э-э-э... пойдем пиво пить! У Биг Бэна!!! Не об этом ли, товарищ, мы мечтали в окопах, дергая струны и надрывая глотки!
  Генка открыл дверь. Перилл, взглянув на бледное изможденное лицо друга, замер с открытым ртом. Правда, ненадолго.
  - Ни-и-и фи-и-и-га себе! Э-э-э... Кащей и Дракула в одной могиле! Мандражирующий "Iron Maiden"! Опять одноклассница?
   - Сколько времени? - Генка схватился за голову.
   - В Лондоне шесть, в Мурманске э-э-э... три ночи.
  
  * * *
  
   В Мурманске три ночи. Грузчик Валера собрался на шабашку. Нина Сергеевна подала ему пакет с едой:
   - Ради Бога, не задерживайся.
   - Все нормалек, Нинуля! За полтинник перевалило, вроде жив. Теперь не боись. Не помру. Ну а коли не помру, так что ж меня еще задержит?
  Чмокнув Валеру в выскобленную щеку, она захлопнула дверь.
  Тишину подъезда всколыхнул стук удаляющихся шагов. Женщину внезапно оглушил приступ безотчетной тревоги, голова превратилась в тяжелый медный колокол: "Дима! Дима! Дима!" Она не заметила, как очутилась в кресле напротив включенного телевизора. На колени чугунной гирей бухнулся здоровенный старый кот Феликс. Нина Сергеевна бездумно смотрела в мерцающий экран. Программа на ОРТ закончилась. Она не шелохнулась. Мощные динамики исторгали тревожное шипение.
  Сквозь пелену слез женщина продолжала бессмысленно смотреть в пустой экран. Голова раскалывалась. В мозгу бесконечным эхом метались заунывные причитания: "Димочка! Мальчик мой! Мне плохо без тебя!"
  Кот дремал. Его убаюкивающее мурлыканье постепенно успокоило и хозяйку, эхо затерялось в дебрях сознания. Она, наконец, уснула. Внезапно Феликс дернулся, напрягся, резко сорвался с уютной лежанки и с грохотом приземлился на пол. Сильный толчок не сразу вернул женщину в реальность. Сквозь сон она пошарила рукой по журнальному столику, нащупала пульт и выключила вхолостую работавший телевизор. Динамики замолкли, но шипение не прекращалось! Теперь оно доносилось из-за спины! К звуку примешивалось злобное утробное урчание. Нина Сергеевна медленно повернулась и в свете ночной лампы разглядела Феликса. Кот находился в углу полутемной комнаты у открытой двери. На его выгнутой спине иглами торчала рыжая шерсть. Кончики лап едва касались пола. Горящие глаза животного с ужасом вонзались в черноту коридора. Женщина открыла рот, чтобы позвать кота, но из пересохшей гортани вырвался лишь тихий стон. В этот миг на стене проснулись массивные антикварные часы. Два медных удара прокатились по комнате погребальным звоном.
  Нина Сергеевна тихонько подкралась к коту и присела рядом на корточки.
   - Феликс, что за фокусы?
  Кот не шелохнулся. Женщина проследила за его взглядом. В провале коридора едва угадывались... два человеческих силуэта! Страх ледяными гадами медленно расползся по всему телу. Сердце боксерской перчаткой принялось лупить грудную клетку.
   В угасающее сознание прорвался единственный во Вселенной голос:
   - Мамочка! Здравствуй...
   Нина Сергеевна рванулась навстречу.
   - Дима! - теперь она отчетливо увидела сына.
  Он тесно прижимал к себе девушку. Почти все ее лицо скрывали длинные белые волосы.
   Дима вытянул руку вперед:
   - Мама, не подходи ко мне!
   - Почему, сынок? - она остановилась. - Я так хочу тебя обнять...
   - Не надо, мама!
   - Хорошо, сынок. Я не буду. Я так звала тебя...
   - У меня мало времени. И я пришел сказать тебе, что я счастлив... ты так не тоскуй по мне...
   - Сынок, где ты сейчас? Кто эта девушка?
   - Это Наташа, она очень хорошая. У меня есть домик в лесу, на берегу маленького озера. Там уютно и тихо. Мы в нем будем жить вместе. Если ты хочешь, я могу забрать тебя с собой. Будем жить втроем.
   - Да, Димочка, я очень хочу быть с вами!
   Наташа поправила волосы. На Нину Сергеевну внимательно смотрели ее огромные голубые глаза. Дима улыбнулся:
   - Наташа чудесно играет на скрипке.
  
  * * *
  
   - Вон он! Побежали! - Киргиз издалека завидел остроконечную четырехугольную башню с круглыми часами. - Это ж Биг Бэн!
   - Нет. Мы пойдем медленно. Очень медленно. Э-э-э... нельзя так сразу.
   Они свернули к зданию Вестминстерского аббатства, ощетинившегося в небо остриями гигантских кирпичных игл.
  - Генка, ты глянь! - Перилл кивнул на толпу у входа в аббатство. - Чем не ходячая выставка потенциальных невест - и черненькие, и желтенькие, и беленькие, и красненькие - в основном черненькие.
  - Что попало, - Генка равнодушно, словно рубанком по шершавой доске, прошелся взглядом по толпе улыбающихся туристок. - Нет в них чего-то... в общем, ничего нет. Какой-то они другой модификации, что ли?
  - Не расстраивайся, братэлла! Найдем мы тебе здесь бабу э-э-э... с тремя сиськами, - успокаивал Перилл, - две в руки, одну э-э-э... в зубы.
   - Давайте ближе к цели!
   Они прошли еще несколько метров.
   - Финиш! Ближе нельзя! - Киргиз схватился за стержни ограды, отделяющей их от здания британского парламента во главе с башней Биг Бэн.
   - И это все?! Выходит - это правда?! - у него впервые в жизни округлились глаза. - Я как-то в Анапе отдыхал, и один чувак рассказал мне историю, как один его московский знакомый в застойные времена зверски мечтал попасть в Нью-Йорк. Это был смысл его жизни. Короче, всеми правдами и неправдами он получил визу, на это ушло у него лет пятнадцать. Продал свою квартиру, распрощался с друзьями. Аэропорт. И вот он - Нью-Йорк! Сбылась мечта! А дальше-то что? Чем жить? Чем дышать? Ведь мечты-то больше нет! Нью-Йорк - ни жилья, ни друзей, ни знакомых, ни денег. Что делать с этим Нью-Йорком? Короче, постоял он, посмотрел на небоскребы, а потом пошел, да и прыгнул с высоченного моста. И в лепешку. У меня все.
   - Вот она - мечта! - Генка отрешенно смотрел на башню. - Ну и что? Ну и...
   - Я стою у Биг Бэна, где же ты, моя Лена, - улыбнулся Перилл. - Жизнь э-э-э... просто кака.
   - Точно, - Генка сморщил лоб и медленно закачался в такт сиюминутной импровизации:
  
  Стою здесь, как дурак, мозг теребя,
  Биг Бэн на Темзе, фотовспышка - вот он,
  А дальше... Клево все, но без тебя
  Мне на хрен не уперся этот Лондон.
  К чужим туманам словно за мечтой
  Стремился, чтобы... сердце опустело.
  Душа осталась в Мурманске, с тобой -
  Мне нужно лишь назад отправить тело...
  
   - Э-э-э... пока опять корова гвоздь не съела, - радостно добавил Перилл.
   - Это ты сейчас придумал? - Юлька чмокнула Генку в щеку.
   - Тюря, это же чистейший Шекспир - голимое дежа вю.
   - Чистейший ШекСПИРТ?
   - Кстати, о спирте, - подхватил Киргиз. - Предлагаю срочно переместиться в район Сохо.
  - А поплевать в Темзу с моста? - отозвался Перилл. - В Колу плевали, в Москву-реку плевали, в Неву э-э-э... тоже плевали, а Темза что, особенная, что ль? Обыкновенная
  э-э-э... говнотечка.
   - Правильно. Пошли поплюем. Только чур с моста не прыгать! - Киргиз взял у Генки бутылку "Столичной". - Бутылок в Темзу мы еще тоже не бросали.
  На мосту они опорожнили ее прямо из горла. Жить стало веселее. Философ уже собрался швырнуть бутылку в мутные воды Темзы.
  - Подожди! - Перилл схватил его за руку. - Надо бы записку в нее сунуть, э-э-э... пожелания всякие написать, ну там э-э-э...
  Стали думать, о чем же поведать человечеству. Предлагаемые Юлькой варианты о дружбе и мире, любви и счастье отвергались парнями как заезженные и банальные. Самим же ничего толкового в голову не лезло.
  - Представьте, вылавливает человек нашу бутылку, а там - записка. И записка эта - от нас! И поэтому должна она содержать э-э-э... нечто значительное, вечное. Это должна быть такая мудрость типа э-э-э... ну вот, допустим э-э-э...
  - Может, цитату взять из русской классики, - предлагал Философ, - или из английской.
   - Или э-э-э... стихи написать.
   - Задрали, умники! - Киргиз достал ручку, выдрал из записной книжки листок и написал на двух языках: "Кто выловит эту бутылку, тот - педераст!"
  Прежде чем свернуть записку в трубочку он, зачитал ее вслух.
   - Ура-а-а!!! - потряс берега Темзы радостный вопль.
   - Сколько времени? - Генка достал мобильник.
   - В Лондоне девять, в Мурманске э-э-э... шесть утра, - Перилл кивнул на телефон. - Утренняя поверка?
   Генка нажал кнопки нумерации.
   - Алло-о-о, Ленчик! Привет из Лондона. Да, уже здесь. Счастлив? Без тебя нет. Нет. Мне уже и девушку с тремя сиськами предлагали, как у Аэлиты. Да с тремя. Синяя. Отказался. Я ж не Толстой. Я уже Шекспир. Вот слушай...
  Он прочел новое стихотворение, которое тут же еще досочинил:
  
  Не видишь ты мою кривую рожу,
  Я в Англии и мысленно теперь
  Целую твою бархатную кожу,
  Люблю тебя, пожалуйста, поверь!
  
   Генка замолчал, внимательно вслушиваясь в трубку.
   - Да, да! Целую миллион раз до неба! Привет Лариске! До связи! - он спрятал трубку. - Давайте сюда бутылку!
   Под оглушительное улюлюканье он швырнул ее в Темзу с таким остервенением, будто это была граната, адресованная вражескому танку.
  Ближайшая станция метро располагалась на центральном вокзале Виктория. Как назло в этот день работники метро забастовали. До Сохо можно было бы добраться и на такси, но хотелось огрести как можно больше впечатлений.
   - Ну чего им неймется, и именно в тот день, когда мы приехали? - возмутился Киргиз.
   - Да и мать его это метро! - махнул Перилл.- Там, говорят, э-э-э... дюже воняет. Поедем лучше на двухэтажном автобусе - во где экзотика. Кстати, двухэтажный автобус - это уродливое порождение уродливой расовой дискриминации. Еще недавно негров в Англии э-э-э... во всю дурь гнобили - для них второй этаж специально и придумали.
   Они перебежали на автобусную остановку, нашли автобус, идущий в Сохо, и, едва не сбив с ног стоявшего на подножке чернокожего кондуктора, с радостным гиканьем полезли на второй этаж.
  - Подождите, уроды черномазые. Я с вами, - пищала Юлька, карабкаясь сзади. - Ради экзотики готова поменять цвет!
   Исторически район Сохо считался улицей красных фонарей, где по сходной цене можно было добазариться с телкой любых параметров и цвета кожи. Но это было давно. Нынешний Сохо - это цепь магазинов, растянувшаяся по обеим сторонам Оксфорд-стрит на много километров. И коль речь зашла о торговых точках, то - ради справки - нелишне упомянуть о ценах. Компакт-диски здесь в 10-20 раз дороже родных пиратских, за блок нормальных сигарет придется выложить среднемесячную мурманскую зарплату. Но это аномалии, цены на одежду, еду и книгу Радзинского "Распутин" сравнимы с нашими. Но... здесь есть одно большое НО. НО самый маленький, самый неинтересный доход у англичан составляет 1000 фунтов, нормальный - 3000. Умножаем эту цифру на рублевую стоимость фунта, а получившийся результат сравниваем, каждый со своей зарплатой. Вот и все НО. Правда, у них недвижимость дорогая, ну так, а где ж она дешевая? Кстати, нешуточная доля престижной недвижимости в Лондоне принадлежит русским.
  Не дай Бог хоть на долю секунды зазеваться на улицах Сохо. Если не в косухе - людской поток в клочья изорвет на тебе самую прочную одежду. Поэтому самым употребимым словом в толпе является "sorry" - по-нашему извините. Проституток здесь теперь не встретишь, зато каждая телефонная будка внутри напоминает ядреную эротическую фотовыставку с реквизитами соответствующих контор. Вся мулька в том, что реклама подобного рода в британских СМИ запрещена законом, а вот в телефонных будках - на здоровье, посмотрел на арбузные груди и скорее звони, пока не зашелся мастурбацией.
   - Юлька, что скажешь? Как тебе э-э-э... буржуйская выдумка?
   - Очень удобно.
   - Sorry, - извинился Перилл, задев плечом крутую герлу.
   - Ничего, - ответила она по-русски.
   В паре фраз выяснилось, что она из Москвы. После десятка таких "sorry" Перилл сделал потрясающий вывод:
   - Чуваки, если думаете, что по вызову приедет секс-бомба, как на фотографии, то фиг вам, стопудово это будет что-то э-э-э... мерзотное. Согласно моей статистике, все самые красивые тетки Лондона родились в Москве, Ростове, Питере, Мурманске... я, конечно, не имею в виду мулаток. А самая выдающаяся телка Туманного Альбиона - наша Юлька!
  - Не, ну ты глянь на него! - развеселился Киргиз. - Он еще и харчами перебирает - в Москве красивые, а в Лондоне, видите ли, насрано. Интересно, о чем ты думал, когда Гордея в свинарнике дрючил?
   - Э-э-э... во-первых, не Гордея, а Софью Ивановну - прошу это запомнить и впредь не путать знойную женщину с тупым отморозком. А во-вторых, этот исторический акт производился в сугубо научных целях и мне нечего стыдиться своей жертвы во имя медицины, - Перилл достал блокнот и начал переписывать телефоны лондонских проституток.
  - Интересно, а как классифицировать тот исторический акт - гомосексуализм аль все-таки скотоложство? - ехидничал Киргиз.
  - Между прочим, Софья Ивановна подмахивала, как
  э-э-э... взбесившаяся швейная машинка. Когда она взвыла, даже бедный профессор не сдюжил - схватил свою лаборантку и уволок в соседний кабинет.
   - А как Гордей, то есть Соня, насчет орального секса?
   - В турецких борделях этим штучкам быстро учат, - мстительно сощурилась Юлька. - Мужики там что надо - суровые. Зато сколько новых ощущений!
   Они не торопясь продолжили путешествие по центральному Лондону.
  - По улице Пиккадилли я шла ускоряя шаг... - засюсюкал Перилл, подражая Лайме Вайкуле, едва они оказались на этой самой улице. - Врет она все! Как тут можно ускорять шаг? Когда одни остановки. Во, пожалуйста!
  У входа в магазин блестящий, в человеческий рост робот двигался в такт тягучей мелодии. Секунд через сорок закрались первые подозрения, что это вовсе не машина - слишком уж пластична. Когда она стала здороваться с детьми и раздавать чупа-чупсы, подозрения усилились. Через пару минут робот снял очки, шлем, маску и перед зрителями предстал обливающийся потом темнокожий парень.
  - Роботы э-э-э... тоже потеют! - Перилл достал из кармана десятифунтовую купюру. - Держи, парень, на пиво. Ты-то хоть не из Мурманска? Может, из России?
   - Оу Рашьа! - широко улыбнулся человек-робот. - Горбачьев, Лэнин, Счалин...
   - Перилл, Киргиз, Юлька, - продолжил исторический список Перилл.
   - Пьерил, Кирджиз, Джьюлька, - старательно повторял негр, тряся улыбкой.
   - Запомни эти имена! - Перилл дружески хлопнул его по плечу и угостил еще одним английским червонцем. - Гуд бай, май блэк фрэнд!
   Громогласные раскаты "Харе Кришна..." и грохот ударных разносились по всей Пиккадилли.
   - Пойдем глянем, откуда такой мощный саунд, -предложил Киргиз.
   Они перебежали дорогу.
  Оказалось, что в отличие от наших отечественных кришнаитов, при песнопении рассчитывающих на силу своих хилых легких, английские - используют фирменную аппаратуру. Ящики с динамиками и аккумуляторами носят за плечами наподобие рюкзаков.
  - Всю эту беду они таскают с собой, в нее и поют, а может, и спят с ней в каком-нибудь сарае, - вслух подумал Киргиз.
  - Не, эти не спят в сарае. Их белоснежная одежка не попахивает антисанитарией, как у наших э-э-э... приверженцев этого религиозного течения, - заметил Перилл.
  Кришнаиты растворились в толпе, а внимание привлек женский вопль.
  - Юлька, ты глянь! - Перилл указал пальцем на медленно двигающийся светло-серый лимузин. На заднем сидении валялся хохочущий молодой араб, его рука с бокалом шампанского торчала на улицу. На самом же арабе лежала блондинка из телефонной будки. Она и была источником радостного визга. - "Когда меня вы любили, я делала все не так". - Интересно, что имела в виду загадочная Лайма?
   - Введу, наверное, - предположил Киргиз.
   - Э-э-э... предлагаю завтра взять напрокат серый лимузин.
   - Заметано! Как тоскуют руки по штурва-алу-у, - обрадовался было шофер-Киргиз, но тут же подавился досадой: - Не пойдет - у них движение правостороннее. Ну тупы-ые!
  Вечером они напоролись на "Stargreen Box Office" - агентство по распространению билетов на роковые концерты и в театры. Парни долго изучали список звезд и площадок.
   - Ошизеть можно! Полный набор от Клиффа Ричарда до "Моторхед"! Все концерты на восемь месяцев вперед расписаны. На кого пойдем? - махал руками взвинченный Киргиз.
   - А мурманское "ДУПЛО" в списке не фигурирует? - глумливо справилась Юлька.
   - Нет, - отвечал Генка, - и никогда уже не будет. Теперь я придерживаюсь апокалипсического взгляда на мировую славу. Время ушло.
   - Эврика-а-а-а!!! Молодец, Юлька! - неожиданно заорал Философ. - Завтра по списку - "Металлика". На хрен "Металлику!" Завтра стадион Уэмбли будет наш! "ДУПЛО" лабать будет!!!
   - Э-э-э... че буровишь, недоросль? Хорошо ль в твои годы глумиться над ветеранами российской роковой сцены?
   - У нас же есть Сашка и Баодуб! - горячился Философ, - остальное - дело техники! Если уж мы без всякой визы в Англию попали, то на сцену... Сечешь?!
  - А сможем э-э-э... без репетиции? - Перилла затрясла предконцертная лихорадка.
  - Сможем! - заверил Философ. - Мы что, зря инструменты с собой брали? Я ваш старый репертуар лучше собственной биографии знаю и на бас-гитаре не хуже Сашки выдам.
   - Тогда все пучком! Генке частенько приходилось петь вместо Ярика - с вокалом все железно! - Киргиз нервно смял пивную банку. - Завтра мы покажем этим щенкам, как нужно играть настоящий рок-н-ролл!!!
  
  Глава номер 25
  
   - Что чувствуешь, брат? - Перилл толкнул Генку в плечо.
   - Не знаю. Когда все это было мечтой... А теперь... не знаю. Все как-то не по-настоящему... только благодаря Сашке и Баодубу...
   - Да пошел ты! - рявкнул Киргиз. - Столько лет угробить... Это награда... Итог!
   Они нервно топтались на сцене за мощными акустическими порталами.
  На Уэмбли собралось уже тысяч десять фанатов американской группы "METALLICA".
  - Ну все - поехали! Звездный час пробил! Наша задача - продержаться хотя бы одну вещь, а там э-э-э... может, и не убьют.
  До начала концерта оставался час. Выход на сцену четверых, трое из которых тащили гитары, толпа встретила без эмоций. Как вдруг...
   - ДУП-ЛО!!! ДУП-ЛО!!! ДУП-ЛО!!! - взревели первые ряды.
   Генка схватил микрофон.
  - Привет, Лондон!!! - В беснующемся ряду он вдруг узнал мужа Елены. - Слава мурманским морякам!!! А брату Крылову - трижды гип-гип!!!
  Стадион на всякий случай ревом поддержал мореманов - мало ли, на сцене разогревающий состав "Металлики"!
  - Погнали! - Киргиз, наладив барабанную установку, дал счет.
   Философ, Перилл и Генка вдарили по струнам. Шарахнули первые аккорды заполярного трэша!
   На сцену диким пони выскочил багровый лидер "Металлики" Джеймс Хетфилд. Борзо отшвырнув Генку от микрофона, он дернулся к Философу. На стадионе, казалось, разорвалась атомная бомба. Стотысячная толпа, форсируя голосовые связки, подпрыгивала, не отрывая глаз от монитора.
   - Ты че, козлина!!! - Киргиз, много лет мечтавший зарядить Хетфилду в свиной пятак, гепардом вылетел из-за барабанов и плашмя грохнулся на сцену. В спину уперлось что-то твердое.
   "Киргиз! Драки не будет!"
  - Сашка, ты, что ли? - он тщетно пытался вывернуться из- под тяжелого пресса. - Наших бьют!
  "Не рыпайся. Никто никого не бьет. Продолжайте лабать. Все под контролем. У вас есть двадцать минут. Потом уходим".
  Сашка и Баодуб за несколько часов до концерта высвистали с того света добровольцев для поддержания порядка на Уэмбли. На зов откликнулись Боб Марли, Джимми Мориссон, Джон Леннон, Виктор Цой, Саша Башлачев, Дженис Джоплин, Майкл Науменко, Бон Скотт, а также давно погибшая в авиакатастрофе футбольная команда "Пахтакор" и фашист Бенито Муссолини. Время земной командировки для обитателей райских долин ограничивалось получасом, для пришельцев из ада - шестью часами шестью минутами и шестью секундами.
  На помощь лидеру американской команды уже мчались коллеги Ульрих, Хеммет и Ньюстед. Перилл, Генка и Философ, сбросив гитары, ринулись навстречу и... Музыканты обеих групп застыли в нескольких метрах друг от друга, словно напоролись на невидимую железобетонную стену - их блокировали покойные коллеги. Футболисты же застопорили охрану и обслуживающий персонал "Металлики".
   На глазах лондонских рокеров разыгрывалась какая-то запредельная бесовская пантомима. Музыканты таращили на соперников полные ненависти глаза и, не двигаясь с места, вращали конечностями, как ветряные мельницы при шквальном ветре.
  "Привет, чувак! - пронзила Генкин мозг туманная мысль. - Не дергайся! Это я, старик Марли. Давай гони травку, а то запылаешь как моя гитара в шестидесятых..."
  Генка помнил этого живописного выходца с Ямайки по плакатам и видеоклипам: черное худое лицо в обрамлении сотен крысохвостых косичек с металлическими колечками, жидкая бороденка и длинный халат в ярких заплатах. На шее десятки нитей разноцветных бус, ожерелий, амулетов, магических символов и прочих оккультных наворотов, на руках уйма браслетов и фенек. Так он выглядел раньше, и именно таким Генка представлял его сейчас.
  "Боб! Верни мне твердую опору! - мысленно попросил Генка. До него вдруг дошло, что при таком способе общения стираются языковые барьеры. - Травкой не балуюсь, но бухлом проставлюсь от пуза - с детства торчу от твоей "No Women No Cray"".
   "Спасибо, чувак! - Марли разжал объятия. - Бобу бы децл травки - тоска, чувак..."
  Джоплин отпустила Перилла - он пообещал после концерта оприходовать грязную хиппи по полной программе, Цой освободил Философа - они договорились вместе выпить горячего красненького винца.
  Музыканты "Металлики" то исчезали, то появлялись как при работе стробоскопа. В конце концов они исчезли с концами.
   - Козлы! - Киргиз вскочил с пола.
   "Успокойся! После концерта мы их с Баодубом уроем!" - пообещал Сашка.
   - Да я сам их...
   Стадион продолжал рвать стотысячную глотку.
   Музыканты схватили гитары. Киргиз прыгнул за барабаны и дал счет. Генка заиграл вступление к "No Women No Cray". Боб Марли положил руку на его плечо. И Генка запел неповторимым тембром Боба. Толпа затихла в недоумении. Но когда дело дошло до припева, она единым хором взревела:
  "No-o-o Women No Cra-a-ay!!!"
  От плотного саунда лопнула небесная мембрана унылых облаков, и на стадион водопадом обрушился мощный поток солнечного света. Это был праздник музыки реггей и ее короля - Боба Марли!
  Генка бросал взгляды на Ленкиного мужа - моремана Крылова. К горлу подступил тяжелый ком, из глаз непроизвольно брызнули слезы.
  "Чувак, я тоже плачу, и по моим щекам катятся россыпи бриллиантов. Спасибо за песню! Не надо травки. Меня ласкает океан счастья! - Боб сильнее сжал Генкино плечо.
   - Чувак, я понял твою тоску. Твоя девушка - шедевр! Я ее вижу в твоем сердце. Все площадки мира не смогут воскресить убитую любовь. Стадионов много. Таких, как она, - нет. Выбирай. Я тебе помогу..."
  Песня заканчивалась. Толпа ревом заглушала последние аккорды. Мощная кода.
  Перилл, Киргиз и Философ подлетели к краю сцены и запрыгали баскетбольными мячами, всасывая звездный восторг, которым раньше дышали только в мечтах. Генка сорвал с себя гитару и, остервенело раскрутив ее вертолетным винтом, швырнул в толпу. В это мгновенье по ней молнией саданула невидимая рука Боба. Гитара, развернувшись грифом вперед, хищной птицей ринулась по заданной траектории туда, где бесновались русские моряки. Вот-вот ее острый клюв протаранит Крылова между глаз...
   - Стоять!!! - заорал Генка.
   Тяжелая гитара, словно стрекоза, зависла в воздухе в сантиметре от крыловской переносицы.
   "Чувак, ты хорошо подумал? Гитара может стать отличным шампуром для его головы".
   "Не надо!"
  И гитара плашмя рухнула к ногам обалдевшего моремана. Сзади налетело полчище лондонских фанатов. Каждый хотел заполучить драгоценный трофей в память о невиданном шоу.
  
   Мурманские музыканты на руках покойных коллег дали стадион. Концерт "Металлики" не состоялся.
   "Боб! Зачем ты Крылова грохнуть хотел? У тебя что, корова гвоздь съела?!"
  "Чувак, ты хочешь сказать, что Боб рогатый"? - за пределами стадиона Марли опустил Генку на асфальт и обнял за плечи для мысленного контакта.
   Генка материализовался и быстро зашагал по городу влекомый невидимой силой.
   "Качумай, Боб! Я не о том".
  "Тогда о ком, чувак? Здесь нет никакой коровы, кроме Боба. Ты хочешь сказать, что Боб телка? Да, чувак?"
   "Да завязывай ты! У меня поговорка такая".
   "Объясни, чувак. Боб ждет. У Боба есть маленький блестящий ножик".
   "Потом расскажу".
  "Чувак, не надо потом. У Боба осталось пять часов шесть минут и шесть секунд! Потом Боб зарежет тебя и прихватит с собой в ад. Усек, чувак?"
  У порога "Dower Hotel" диалог на повышенном молчании завершился мирным договором. По его условиям Боб обязывался доставить Строганова в Москву, минуя таможни. В свою очередь, за время перелета Генка должен был убедить короля реггей в том, что он не корова, не телка и не рогоносец.
   Вечером телевизионная служба новостей CNN на всю планету подробно смаковала события на Уэмбли. И мировая слава заграбастала "ДУПЛО" в свои объятия как раз в тот момент, когда Перилл остервенело удовлетворял Джоплин в своем двухместном номере, а Философ, Киргиз, Юлька, Сашка и Баодуб отрывались в английском пабе. Философу не удалось попить с Цоем горячего винца. Полчаса, отведенные Виктору для земного путешествия, истекли, как только он вынес Философа за пределы стадиона.
  В это время, в вестибюле отеля, Генка писал записку: "Парни, я покидаю Лондон, так как не умею пользоваться ножом и вилкой".
  
  * * *
  
   Хитроу. В ожидании часа вылета Генка шлялся по зданию аэропорта, заглядывая во все магазины. На глаза попалась черная футболка с изображением мощных коричневых башмаков и белой надписью: "I walked all over London". Он долго пытался вспомнить, где мог видеть точно такую же. Наконец, с мучительным чувством, когда не можешь вспомнить что-то очень важное, он купил и натянул ее прямо у прилавка.
  Объявили посадку.
   - Поехали! - резво подпрыгнув, он растворился в воздухе на глазах у изумленных пассажиров.
  Заоблачная высь. Полупустой "Боинг-737". Рейс "Лондон - Москва".
  Генка сидел на коленях у короля реггей. После долгого молчания Марли снова докопался до коровы с гвоздем. В салоне запахло курицей. Мимо пустого кресла с музыкантами стюардесса катила тележку с едой и напитками. Генка ловко смахнул четыре стограммовые бутылочки сухого вина. Музыканты выпили. Строганов заговорил. Его разноцветный монолог о душевной и физической красоте Елены грозил разорвать обшивку самолета и заполнить собой все околоземное пространство.
  "Слушай, чувак! - мысленно перебил Боб. - Тебе бы при жизни писателем успеть поработать. В аду литература не ценится. Там только синее пламя, трэш-металл и огненные звуки реггей. Давай еще по бутылочке и перейдем к нашим коровам".
  Стюардесса снова катила тележку, и Генка виртуозно ставил еще шесть бутылочек.
   "Вот был в моей команде вокалист Ярик - знатный трэшер, - вдруг вспомнил он. - Так я его своими руками а могилу зарыл. Мучаюсь теперь - вдруг он был живой..."
  "Ты молодец, чувак! - перебил Боб. - Будь мне братом, чувак! И давай еще по винцу".
  Выпили. Генка не стал выяснять, с какой это стати он вдруг стал молодцом, так как о себе напомнил мочевой пузырь.
  "Скоро Москва, брат-чувак, а Боб так и не узнал, почему корова гвоздь съела..."
   "О чем базар, Боб! Я ж обещал..."
   Генка резво вскочил.
  Перед носом стюардессы, в проходе салона, невесть откуда возник волосатый тип в косухе. Обнаружив на борту неучтенку, она не издала ни звука, дабы не сеять панику среди дремавших путешественников. Генка метнулся в хвост лайнера и заперся в туалете. Стюардесса ястребом ринулась к кабине пилотов.
  Когда он вышел из клозета, навстречу уже мчался крепкий мужчина в черном пиджаке. Генка на ходу взметнул руку в приветствии, Мужчина выстрелил. Но за долю секунды до того Марли успел выдернуть Генку из прохода. Волосатый исчез, будто его никогда и не было.
  "Брат-чувак! У меня остался один час шесть минут и шесть секунд! Про корову..."
   "Извини, Боб, - стреляли! А ты упрямый, как стадо баранов..."
   "Кого ты бараном назвал?! Ты Боба бараном назвал?! Боб так сильно похож на барана, да? А маленький блестящий ножик..."
   "Да твою же мать! - Генка принялся талдычить королю реггей, что тот не корова, не телка и не баран. - Когда ты на концерте чуть не порешил Крылова, я тебе сказал: "У тебя, что, корова гвоздь съела?!" Это означало; "Ты что, чокнутый?! Ты в своем уме?" То есть никакая ты не корова! А если ты не корова, значит, и не баран, бляха-муха! Теперь до тебя дошло?"
  "Спасибо, брат-чувак! До меня ничего не дошло! Но у тебя, кажется, корова гвоздь съела!"
  Генка, стремительно вернувшись с пастбища на борт авиалайнера, едва не подавился собственным языком. В иллюминаторе маячили статичные огни аэропорта, пассажирские кресла были пусты, а по салону шныряли вооруженные спецназовцы в черных масках.
   "Заболтался, брат-чувак! У Боба осталось шестнадцать минут и шесть секунд!"
   "Боб! На таможню!"
  Марли, схватив Строганова в охапку, ринулся к выходу. На последней ступеньке трапа он споткнулся. Грохнувшись на гостеприимный бетон России, они разлетелись в разные стороны.
   - Вижу! - рявкнул спецназовец с высоты трапа.
   Боб быстро вскочил и поднял Генку над землей.
   - Сука, ты где?! - спецназовец на ходу выпустил очередь туда, где только что валялся воздушный заяц.
   Другие бойцы решетили летное поле прямо из самолета.
   Марли шарахался от пуль, как слепой в лабиринте угольной шахты.
  "Брат-чувак! Время теряем! Аэропорт далеко - мы не успеем! Через шесть минут и шесть секунд Боб вернется в ад!"
   Марли забежал в неосвещенную прожекторами зону.
   "Не дергайся! Старик Боб что-то придумал", - он выпустил музыканта из рук.
  Генка растянулся на бетоне. Из простреленной ладони хлестала кровь. К животу подозрительно прилипла футболка.
   - Вот, сволочи! - цедил он сквозь зубы, разглядывая Простреленную в двух местах надпись "I walked all over London", - так цинично обращаться с чужой памятью...
  "Брат-чувак! У Боба осталось две минуты и шесть секунд! Быстро открой рот!"
   Ощутив во рту какой-то предмет, Генка мгновенно растаял в эфире. Он продолжал лежать, ощущая холодную твердь бетона, но видеть его уже не могла ни одна живая душа.
  "Брат-чувак! У нас получилось! Теперь из аэропорта сам выйдешь. Я же говорил - у Боба есть маленький блестящий ножик..."
   "Поп! Фто у меня во вту?!"
   "Большой палец правой ноги Боба - мой подарок, брат..."
  - Ё! - Генка с отвращением выплюнул подарок. - Ну, бля, придурок! Ты б еще свой хрен в придачу отрезал...
   Полоснул луч прожектора.
   - Вон он!!!
  Началась стрельба. Пулей Генке оторвало левое ухо. Он лихорадочно принялся шарить по бетону, как пьяный пловец по дну пустого бассейна. Подлетевший спецназовец занес ботинок для удара по черепу. В это мгновенье Генка нащупал палец Боба и, отправляя его в рот, резво откатила в сторону. Спецназовец рассек ногой пустоту и, поскользнувшись в кровавой луже, приземлился затылком на взлетую полосу.
   "Не надо расплевываться подарками..."
   "Боб, ты меня видишь?!"
   "Засуши палец Боба и соси его, когда захочешь быть ж видимым. Сейчас у Боба одна минута и шесть секунд!"
   Ненадолго мысленная связь оборвалась.
   "Брат-чувак! Потом, когда вынешь изо рта красивый палец Боба, увидишь на своей шее куклу. Это - Зулумпа!"
   "Ну ты озверел! Я ж пошутил..."
   "Успокойся! Кукла Зулумпа - мой амулет! Магический талисман! Захочешь позвать Боба, плюнь на него шесть раз и повтори шестьсот шестьдесят шесть раз против часовой стрелки: "Бабы на батуте бубнят байку бу-бу-бу что бобы у Боба будут бить по барабану бум-бум-бум пока барабан бананом бататом или бубном не бу-будет быть". И Боб придет к тебе ровно на шесть часов шесть минут и шесть секунд".
  "Шестьсот шестьдесят шесть раз задом наперед?! У тебя что, корова гвоздь съела?!"
  "Это реггей, брат-чувак! А сейчас кода! Бобу пора! Осталось шесть секунд! Береги любовь! Все остальное в жизни - облако дыма, растаявшее вслед за выкуренным косяком. Боб знает. Прощай, брат-чувак! Чуть не забыл - не держи во рту палец Боба больше шести минут!"
   "Почему?"
   Вопрос остался без ответа.
   Погасли прожектора и звезды. Засмердело гнилью, жженой резиной и кошачьей мочой. В саже эфира, казалось, взревели тысячи реактивных двигателей. Земная кора треснула раскроенным черепом, изрыгнув разъедающий запах серы. Мозг синего пламени озарил Боба, и тут Генка увидел (!) короля реггей. Он выглядел именно так, каким Генка запомнил его по плакатам и видеоклипам. Марли с улыбкой сделал сальто и рыбкой сиганул в адскую бездну. Пропасть захлопнулась.
  На территории аэропорта ярко вспыхнули прожектора и привычно зажужжали самолеты.
   - Прощай, брат Боб! - прошептал Генка дрожащим голосом. Сквозь слезы он заметил, что у ног материализуются темные капли крови.
  Засунув простреленную руку в карман, он, шатаясь, поплыл к зданию с неоновой надписью: Шереметьево-2. Прозрачное тело раздирала острая пульсирующая боль. Четкие контуры огней аэропорта разорванными желтками расплылись по небесному чугуну подмосковной ночи. В затуманенном мозгу под неизвестную мелодию в стиле реггей растягивалась жевательная резинка угасающего сознания:
   "Бабы на батуте бубнят байку бу-бу-бу что бобы у Боба будут бить..."
  
  Глава номер 26
  
   Лежа на спине, Генка очнулся, открыл глаза и сощурился. Над ним, словно свинцовая капля, висела безразмерная грудь люминесцентной луны. Казалось - вот-вот сорвется и расплющит парня, как земляную жабу.
  - Фвою мафь! - Генка вскочил. Выплюнул на ладонь большой палец правой ноги старика Боба и материализовался у стены густого леса на краю бескрайнего поля. Вокруг - ни души, ни единого живого огонька - только ночь и яркая луна в компании крупных звезд.
  - У-у-у! - пронзила страшная боль в ушах. Дотронулся. Левого уха не было, правое - твердое как алмаз - обожгло ладонь смертельным холодом вечной мерзлоты!
   Генка достал сигареты. Глубокая затяжка. Мозги немного прояснились. Вспомнил, как благополучно проскочил таможню в аэропорту... Вытащил мобильник, собираясь набрать номер Елены.
   - Ну!
  Аппарат усердно тужился найти хоть какой-нибудь узел сотовой связи. Складывалось впечатление, что ни станций, ни спутников в этом мире никогда не существовало. За спиной саданул взрыв треснувшей ветки.
   - А-а-а-а-а выходи, убивать буду а-а-а-а!!! - завопил он простреленным в мошонку орангутангом.
   От истеричного вопля страх перерос в панический ужас. Волосы, будь покороче, взметнулись бы дыбом. Когда эхо стихло, наступила зловещая тишина, - хотелось просто сдохнуть и больше никогда не возвращаться в этот говеный мир. Тишина. Мертвая тишина. Генка рукавом вытер пот, снова закурил и горячей смолой безнадежно стек на траву. Побарахтавшись в зловонном болоте никчемных догадок, он вернулся к Елене. Мысли о любимой заставили устыдиться недавнего страха. Он почувствовал себя детсадовцем, которо го воспитательница поймала на краже пластмассового пистолета из шкафчика соседа по койке.
   - Аль я не рокер?! - рявкнул он в подлунную осточертелость.
   - Хлопэць чи рокер, як тэбэ там... будь ласка, дай цибарку! - загудел кто-то в дырку отстреленного уха.
  "Чи рокер! - хладнокровно повторил про себя Генка, даже не обернувшись. - Сдуреть можно - чи рокер. Прямо - чероки. А может, я смахиваю на индейца?"
   - Бачу, шо ты, бис лохматый, дюже спужався. Нэ пужайся. Мы тильки краснюкив убываемо...
   - Я че, смахиваю на индейца? - Генка обернулся.
  Дружелюбно улыбаясь глазными семечками, его разглядывал чернобровый парень. Он стоял на четвереньках. В неоновом свете луны Генке даже померещилось, что от избытка чувств незнакомец вертит хвостом.
  - Держи, - Генка протянул сигарету. - И никогда не убивай индейцев чероки!
   - Батько! - крикнул чернобровый в сторону леса. - Выходь! Тут якись рокер цибарки дае!
  Из леса выкорчевался мощный дуб в каракулевой шапке, козьей жилетке мехом наружу и кирзовых сапогах. В руках лопата и корзина.
   - Цибарки - цэ гарно. Зараз и погутарим, - приближаясь, дуб превращался в гигантского длинноусого мужика лет сорока. Усевшись на землю, он вытащил из корзины тряпичный сверток и безразмерную бутыль. В свертке оказалась картошка, хлеб, сало, моченые яблоки, лук, а в бутыле, понятное дело, самогоночка. Мужик налил полную кружку и протянул Генке. Тот залпом выпил.
  - Э-и-и-х! Ядреная, сучара! Воистину термоядерный трэш - не меньше. Спасибо, братцы!
   - Тю-ю-ю! Да ты нияк москаль?! - грозно, но беззлобно забасил мужик. - Балакаешь ты як-ся ни по-нашему.
  - Да какой я на бок москаль! Я из Мурманска - это отдельное государство! - на пустой желудок Генка быстро окосел, ушная боль притупилась. - Зовут меня Генка, по фамилии Строганов. И вообще я ничего не жрал с самого Лондона! - он схватил толстый шмат сала и, громко чавкая, продолжал мычать с набитым ртом. - У-у-у-у шальцо, яблофки... клёво!
   Незнакомцы переглянулись.
  - Ну кушай, кушай, Гена. Меня Богданом зовут, - перешёл мужик на русский. И снял каракулевую шапку. - А это сын мой, Гришка. Ты, гляжу, человек издалёка. Скажи, откуда про наше село знаешь?
   Генка прекратил жевать.
  - Слушай, батько Богдан, анекдот. У полковника спрашивают: мол, чего ты никогда каракулевую шапку не снимаешь. Ну - папаху, то есть. Полковник отвечает: а она на мозги похожа. Клёво, да?
  Глаза мужика хищно сверкнули лунным отражением. Он засопел и потянулся за лопатой.
  - Ну-ну! Не сердись, батько! - миролюбиво улыбался Генка. - Это я к тому, что откуда ж я про ваше село знать могу? Если сам не пойму, как здесь очутился и где я...
  - Ой брешешь, рокер! - Богдан налил самогонки. - Аи мы глухие? Гришка! Говорил этот черт волосатый, что наше сальдо и яблочки клёвые?
   - Говорил, батько. Не раз говорил, - подтвердил Гришка безразличным тоном.
  - Мужики! - Генка едва сдерживал смех. - Не знаю, в каком направлении ваш ум трудится, но клёво, по-нашему, значит хорошо.
  - Вон оно как? Хорошо, значит, - заулыбался Богдан и протянул кружку. - А село наше Клёвино называется. Было и в Клёвино хорошо, пока краснюки не завелись.
   Генка выпил и закусил.
   - Слушай, Гришаня. Про какие такие краснюки вы с батькой базарите? Это че, бактерии какие мерзотные аль жуки-насекомые навроде мандавошек?
  - Ой чудной ты, рокер! Краснюки - така зараза, шо жуки, да хоть гниду возьми - так милая ж букашка по сравненью... - Богдан запнулся. - Гляди! Никак кровь на кружке?! Ты шо, хлопчик, раненый?
   - Да пощипали малость в московском аэропорту...
   - В Москве?! Аи москали, гады! Ах ты, дитятко мое ридное, - запричитал Богдан. - Гришка! Сбирай кошелку. Поведем дорогого гостя до хаты.
  Богдан, опершись на лопату, поднялся и помог встать Генке.
  - А вы что, краснюкив лопатой хреначите? - Генка все еще не представлял о чем спрашивает.
   - Та чем придется, - Богдан схватил Генку под руку.
  С другой стороны подхватил Гришка:
  - Бывает - лопатой, - отвечал он, - а то серпом, вилами и кой-что припрятано на всякий случай... А зараз мы зерно в лесу ховали. Без лопаты-то яму разве выроешь?
   - Верно - не выроешь, - Генка достал сигареты.
  Они с удовольствием задымили и, пошатываясь, тронулись в ночное поле.
  Шли часа полтора, а может, и больше. Наконец очутились на проселочной дороге. В лунном свете проявилась длинная улица с украинскими хатками - ни столбов с зажженными фонарями, ни яркого электрического света в окнах, ни лая собак. Только густая тишина и предчувствие чего-то недоброго, как в гоголевских сказках.
   - Ось и е наше Клёвино! - сообщил Гришка. - Зараз придэмо до хаты.
   - Сдается, что в вашем Клёвино клёво, как в гробу на глубине тридцати метров, - стонал Генка, с трудом передвигая бетонные ноги. - Только ведьмы и не хватает для хорошей компании!
   Тем временем они добрались до добротного бревенчатого дома. Через калитку в крепком заборе прошли по широкому двору и поднялись на крыльцо. Богдан негромко стукнул. В окне замерцал тусклый свет - то ли свечи, то ли керосиновой лампы. Дверь приоткрылась.
  - Дэ вас черти носить? - раздался из черноты сеней певучий голос. - Проходьтэ. Я вже думала, мо, шо случилось! А це хто з вами?
   Они зашли в хату.
  - Ну шо, рокэр, ты видьму хотел? Дак на - полюбуйся! - засмеялся Богдан, сгребая в охапку мощную, как перезревшая тыква, хохлушку. - Це жинка моя, Галя!
  Батько в нескольких словах поведал ей о ночном знакомстве и попросил осмотреть Генкину руку. Сам же вместе с Гришкой отправился почивать на сеновал. Галя выскочила следом. Генка присел на деревянную скамейку за сосновым столом. С треском ожили настенные часы.
   - Ку-ку! Ку-ку! - сообщила чахлая кукушка.
   - Два часа ночи! - задумчиво перевел Генка.
   В хату ввалилась хозяйка, сгрузила у печи охапку березовых поленьев и перекрестилась. В красном углу пламя лампадки отражалось в золотом нимбе Николая Чудотворца. Разглядев в этом углу множество торчащих гвоздей, Генка сообразил, что икон в доме раньше было намного больше.
   - А где остальные иконы? - с интересом спросил он.
   - Краснюки... бис бы их побрав! - Галя, поставив на стол керосиновую лампу, принялась осматривать его руку. Потом отодрала от его щеки присохшие окровавленные волосы. - Ой-ё-ё-о-ой! Уха нема! - завизжала она. - Уце тоби москали-вурдалаки! Шоб их поралиж поломав! Ну ничего...
  - Вижу, с электричеством тут напряг, - Генку не покидала мысль, что здесь что-то не так.- Атак хотелось бы ящик посмотреть, узнать, что там на свете хоть творится.
   - Утром покажу тоби ящик, - ласково пообещала Галя. - В погребе стоить. Таде и подывишься, шо там творится, а счас разливайся!
   - Как? Совсем, что ли?
   - Ага! - Галина растапливала печь. Когда поленья затрещали, она задвинула в огонь чугунок с водой.
  Генка скидывал шмотки. Не обращая на него внимания, хозяйка расстилала огромную, как речная баржа, кровать. В хате стало жарко. Генка, как дурак, топтался посреди комнаты босиком, в одних плавках и с куклой Зулумпой на шее. Только теперь он вспомнил, что на животе есть еще одно пулевое ранение.
   - Фигня - царапина, - бормотал он себе под нос, - вот футболку жалко...
   Галя скинула с себя всю одежду, развязала косынку и распустила по откормленному сдобному телу черные до пят волосы. "Да-а-а... на такую никакой водки не хватит!" - невесело улыбнулся Генка.
  Галя нагнулась и вытащила из-под кровати два льняных мешочка.
  - Цэ моя травка. Щас ты у мэнэ, рокэр, як новенький пъятак заблыщешь! - она бросила в чугунок несколько пучков и затараторила таинственную абракадабру.
  По хате расползся плотный горький запах. У Генки закружилась голова. Не прекращая бормотать заклинания, Галя выплеснула отвар из чугуна в деревянное ведро с холодной водой. Готовое зелье размешала ковшом, зачерпнула и вылила на себя. Снова зачерпнула и подошла к Генке.
   - Раздивайся!
  Генка вздрогнул и послушно снял плавки. Галя окатила его зельем с головы до ног. Как только варево попало на куклу, ее глаза по-кошачьи сверкнули желтыми искрами, а волосы зашевелились. У Генки мгновенно прекратилась боль. Он поднес руку к лицу. Прямо на глазах рана затягивалась. Мало того, он почувствовал, как из десен полезли недостающие коренные зубы. Вообще, у Генки с детства наблюдалась лажа с зубами - все они, за редким исключением, были запломбированы, а многие вовсе удалены. А тут... Он выплюнул на пол золотые коронки и прошелся языком по верхней и нижней челюсти. Теперь это были челюсти молодого аллигатора - не зубы, а острые резцы - каждый на своем месте, нулевенькие и скрипучие. Генка потрогал ухо - выросло заново! Шрамы на животе, в том числе и от аппендицита, бесследно исчезли. Давно нетренированное тело натянулось стальной пружиной. Мышцы распухли словно от жала тысяч свирепых ос. Он заглянул в висевшее на стене треснутое, облезлое зеркало. В нем мутно отражался смуглый чемпион мира по бодибилдингу. Точно чероки! Генка почувствовал зуд в паху. Некогда стандартный член, внезапно увеличившись до гигантских размеров, уткнулся Галине в рыхлый живот.
  - Ой, - ойкнула она смутившись. - А цэ шо за бисова лялька?
  Она ткнула пальцем в куклу Зулумпу, да так к ней и приросла! Откормленная тетка на глазах начала преображаться. Пышные щеки стаяли, как воск. Темные глаза засверкали антрацитом. Губы располнели и расплылись в
  перламутрово-жемчужной улыбке. Белая кожа на теле покрылась рябью, как поверхность озера в ветреную погоду, и обтянула ребра. Ноги вытянулись в длину и стали изящными, как у антилопы. Безразмерное вымя превратилось в маленькую упругую грудь с торчащими в стороны железными сосками. Стройное тело приобрело смуглый оттенок. В деревенской хате уже стояла не хохлушка Галя, а темнокожая супермодель с фигурой Наоми Кемпбел.
   Она подскочила к зеркалу.
   - Шо ж ты со мной зробыв, рокэр? - в ужасе заголосила Галя тембром Тины Тернер. - На кого ж я похожа? Була така справна баба, а цэ шо... тьфу! Срамотюга! Богдан же убье мэнэ своей дурацькой лопатой! Он усих лопатой убывае, як скаженный.
   - Ты похожа... - Генка едва не задохнулся, как кролик с перерезанным горлом. - "Она же стала похожа на Ленку! - думал он, - тот же разрез глаз, те же брови, губы, тот же нос и овал лица!"
   - ...а что это у вас ящик в погребе делает? - спросил он вслух. - Таких эротических монстров, как мы, теперь на коленях будут добиваться лучшие режиссеры и рекламные менеджеры всех каналов телевидения.
   -Ну ты, ей-Богу, рокэр, якись придурошный! Картошка у нас в ящике, морква, цибуля. А шо ж еще? - Галя Кемпбел уже собиралась затушить лампу. - Про якэсь такэ
  телеви-де-ни-е ты гомонишь?
   - Наоми! Ты че, и вправду не знаешь, что такое телевизор?! Или это прелюдия к огнедышащему в спину пореву?
   - Та не чула я ни про який телевизер! И мову твою нэ разумию!
  - Та-а-ак, ладно - в разговор мой не врубаешься - это объяснимо. Но телеви-и-изор... Ну хоть в каком веке живешь - ты знаешь?
   Галя снова зачерпнула зелье.
  - Пэй! - приказала она, вонзая шампура взгляда в мозг рокера. - Усэ-э-э пэ-э-эй!
  Генка осушил ковш. В хате прогремел атомный взрыв мистического набата. Ударная волна звука прибила парня затылком к стене. Он опустился долу, почти теряя сознание. Раскаленная печь басом изрыгнула толстый огненный серпантин. Свирепое пламя, сжирая огонек керосиновой лампы и мерцание лампадки под образом Николы Чудотворца, заюлило в искрящемся смерче и расплескалось кровавым ореолом вокруг лица... Елены Крыловой! Генка хотел закричать, но не смог. Ленка протянула к нему руки и расхохоталась...
  В могильном мраке украинской хаты раздался громкий скрип кровати...
  - Яки ты гарный рокэр, - шептала Наоми, в темноте гладя грудь свежеиспеченного индейца. - И я гарная, умная - я знаю, у яком вике жыву и в яком роки, знаю. Вик двадцатый, а рок тысяча дэвъятьсот двадцать пэрший.
   - Что?! - Генка соскочил с кровати. - Двадцать первый?!
   - Тысяча дэвъятьсот двадцать перший,- повторила Наоми.
   Сшибая впотьмах табуретки, Генка кинулся к скамейке, где сложил одежду. Нащупав джинсы, вытащил зажигалку, зажег лампу и забегал по хате.
   -Лена! - парень осекся. - То есть -
  Дуня-Галя-Наоми-Тина! Сколько тебе лет?
  - Трыдцать восем... ой убъе мэнэ Богдан, ох убъе... - причитала она, слезая с кровати, - як побаче мои кости, так и убъе...
   - Надень футболку! - машинально ляпнул Генка, продолжая блуждать в собственных мыслях.
   Галя послушно натянула черную футболку с простреленной белой надписью "I walked all over London". Затем торопливо открыла тяжелую крышку сундука и вытащила какую-то бумагу.
   - На подывысь. Я нэ разумию, шо туточки напысано.
   Генка прочел текст и тут же с вытаращенными глазами
  сделал это еще раз.
   - Во дурдом! - прошептал он трясущимися губами. Из
  написанного на русском и украинском языках явствовало, что Неруш Галина Остаповна родилась в селе Клёвино Новгород-Северского уезда 20 апреля... 1883 года!!!
   Парень запрыгнул в казаки и, натыкаясь в сенях на всякий хлам, с грохотом вылетел из хаты. Заголосили первые петухи. Генка вытряхнул из пачки последнюю сигарету и закурил.
   "Ну и чего я веду себя, как дурак? - рассуждал он, выпуская дым в остаток жаркой ночи. - Подумаешь, Галка наплела в экстазе разную ерунду. Ну читать не умеет... Вытащила из сундука документ какой-нибудь прабабушки, которую тоже Галей звали - и все дела!"
   - Ну, башка моя тупорылая! - обрадовался Генка. - А то, что в хате, как в пещере, - ни одной розетки, ни лампочки, - так вон в Карелии во многих селах тоже электричество поотрубали года четыре назад... Правда, там хоть столбы с проводами остались... Краснюки тут еще какие-то... мать их!
   Он снова достал сотовый.
  Из крытого соломой длинного сарая вышел заспанный Богдан. Смахнув с усов прилипшее сено, он взглянул на черно-багровый небосвод.
  - Хо, як зори-то понадулыся, та мисяць обгородывся! Мабудь шось будэ... - произнес он с тревогой.
   Огромная круглая луна, в обрамлении увесистых валунов черных туч, наливалась кровью восходящего солнца.
   - А что, Богдан, по-твоему, случиться-то может? - Генке стало жутко.
  - Мабудь шось будэ! - с мрачной уверенностью повторил Богдан, приспустил штаны и стал мочиться у плетеной изгороди. - А ты чого не спишь, рокэр? Як твоя рана поживаеть?
   - Рана - рано. Поживает - заживает... Богдан, ты в каком году родился? - Генка спрятал бесполезный мобильник.
   - Мне сорок годов, ось и считай, - зевнул Богдан.
  - Получается - в шестидесятом. Почти мой ровесник. Я с шестьдесят пятого, - обрадовался Генка.
  Богдан замер в размышлениях, потом подошел к нему вплотную и внимательно заглянул в глаза.
  - Та ты нияк рехнувся! В шестидесятом - мой батько родывся. Шось москали с твоей башкой неладное зробылы...
   Богдан еще раз взглянул на небо, покачал головой, дескать, шось будэ, и зашагал к крыльцу. Генка следом.
   "Вот сейчас точно что-то будет!" - он представил встречу матерого хохла Богдана с темнокожей супермоделью
  Галей-Наоми.
  - Постой, Богдан! Давай поразмыслим логически. Сейчас двухтысячный год. Тебе сорок лет, значит, ты родился в шестидесятом. Правильно? Мне сейчас тридцать пять, я на пять лет младше тебя и родился в шестьдесят пятом. Это ж проще паровоза.
  - Двухтысячный, кажешь?! - развеселился Богдан и, накручивая ус на палец, озорно подмигнул. - Ну пидэм у хату. Счас Галя борщику налье, самогоночки, сальца нашматуе... а там поспишь щэ трохи, ось и будэ усэ клёво - хорошо то есть... Надо ж, двухтысячный! - Богдан поднялся на крыльцо и уже собирался войти в хату.
   В этот момент с улицы донесся конский топот и пронзительное ржание.
  Топот стремительно приближался.
  - Стой! - рявкнул кто-то у самого забора. В наступившей тишине послышалось бормотание. Всадник, видимо, привязывал коня. Наконец, калитка с грохотом распахнулась. Во двор влетел круглолицый усатый коротышка в черной кожаной куртке. Генка присвистнул. На портупее незнакомца болталась длинная сабля, на кожаном картузе поблескивала красная металлическая звездочка.
   - Собирайся, Богдан! - крикнул Кожаный, останавливаясь посреди двора.
   - Шо случилось, Мыкола?
   - Товарищ комиссар Свиридов приказал тебя в город доставить! - Кожаный зажал ноздрю и со свистом высморкался.
  - Та шо ж я там забув, у Новгородке? Тильки учора на базар йиздыв. Пидэм у хату, Мыкола. Боршчика поемо, - Богдан спустился с крыльца.
   - Не рассуждать! - Кожаный нервно заметался по двору. - Пошевеливайся!
   - Мыкола, ты ничего нэ пэрэпутав?
   Кожаный подскочил к Богдану.
   - Судить тебя будут! За то, что зерно прятал! - он выхватил из-за пазухи бумагу, быстро развернул и сунул в лицо Богдану. - Вот приказ об аресте, подписанный товарищем Свиридовым 30 августа 1921 года. Читай!
  - Та ладно - чого там читать, - Богдан безнадежно махнул рукой. - И як тэбэ зэмля носить - краснюка поганого! Був бы батько жив, вин бы тэбэ своими руками задушив, ще б и растоптав чоботами як жирну крысу у навози! - Богдан гадливо сплюнул и медленно направился к сараю, в котором еще спал Гришка.
   - Отец помер давно! - кричал вслед краснюк, сворачивая документ, - а нам, молодым, жить и новый мир строить!
  Богдан скрылся в сарае. Невыговорившийся коротышка резво подскочил к Генке и высоко задрал голову.
  - Вот, товарищ, - он доверительно понизил голос, - родного брата приходится обезвреживать. А ведь с одной сиськи кормились...
   Генка не переставал шарить взглядом по кустам, деревьям, грядкам и крышам, надеясь обнаружить скрытую видеокамеру.
   - А кто его с зерном-то вломил? - вяло поинтересовался он.
   - Предупреждал я Богдана, чтоб добровольно сдал... пришлось самому сознательность проявлять... - коротышка дергался как на шарнирах. - Меня за это товарищ комиссар наградил именной саблей из буржуйской коллекции, - он гордо вытащил саблю из ножен. - Гляди - чистая дамасская сталь!
  - Ты еще не знаешь, что такое настоящий МЕТАЛЛ! -
  Генка протянул руку. - Дай глянуть!
  - Постой-постой, товарищ, а ты кто сам есть? - коротышка подозрительно сощурился и быстро засунул саблю обратно. - Что-то я тебя раньше в наших краях не видал!
   - Я Котовский! - ответил Генка, имея в виду бритоголового красного командира времен Гражданской войны. А длинные волосы - это маскировка от врагов революции.
  Богдан вывел из сарая снаряженного черного коня.
  - Готов?! Тогда едем! - крикнул коротышка и, развернувшись к Генке, злобно сверкнул зрачками. - С тобой тоже разберемся у товарища комиссара Свиридова!
   Генка вышел следом за братьями на улицу. Богдан вскочил на коня.
  - Рокэр! Кажи Галке, шо я з Мыколой пойихав у Новгородок! - он улыбнулся и подмигнул. - Я ж тоби казав - шось будэ!
  Коротышка быстро отвязал своего мерина и, оседлав его, взвизгнул:
   - Поехали!
   Генка проводил удаляющихся всадников долгим взглядом. И вернулся во двор. Из сарая выскочил взлохмаченный Гришка.
  - Гена! Тикать надо! Батько казав, шоб я у лису его ждав. Може, и ты з намы?
   - Спасибо. Может... в следующий раз.
   - Як знаешь, - Гришка кинулся в сарай и вывел пегую кобылку.
   - Слушай, а у вас тут кино не снимают?
  - Кино? Шо це такэ - кино? - Гришка снова забежал в сарай и выскочил с лошадиной сбруей.
  - Кино - это важнейшее из искусств! Так говорил Ленин. А год сейчас какой? - Генка уже не сомневался, какой ответ последует.
   - Тысяча дэвьятьсот двадцатый!
  - Э-э-э, брат, - туфту гонишь! - Генка уже отчетливо понимал, что вляпался в историю по самое "не могу". Причем именно в Историю!
  - Та ни - я пэрэпутав! - радостно заорал Гришка. - Двадцать перший сичас рок - цэ точно!
   - Вот, теперь правильно! - Генка заметил в окне хозяйку. Она следила за происходящим с самого начала и уже успела собрать узелки со снедью.
   Едва Генка переступил порог, она всучила ему корзину.
   - Шо ты зробыв со мной, рокэр?! - шептала она, выпихивая его в сени. - Дитю ридному на глаза боюсь попадаться. Ох убье мэнэ Богдан...
  На улице Гришка оседлал кобылку. Генка отдал ему корзину.
  - Бувай, рокэр! Мабуть побачимся ще! - Гришка стеганул лошадь и помчался вдоль дороги по направлению к лесу.
  
  * * *
  
   Генка закрыл ворота. В сарае заголосил петух.
   - Тьфу! Да пошло оно все в анус! - это означало, что с настоящего момента парень решил воспринимать реальность такой, какая она есть.
  Быстро встающее солнце, пробившись сквозь густые кроны лип, наполнило душу светлым чувством умиротворения. Он сорвал с грядки крупный и тяжелый, как пушечное ядро, помидор. Протирая его от капелек утренней росы, широко улыбнулся.
  - Ну че людям неймется-то? Жили б да радовались! - жадно поедая сочный овощ, он удовлетворенно разглядывал желтое море подсолнухов. - Так нет же! В аэропорту стреляют. В Клёвино саблями машут... загаживают историю трупами да стреляными гильзами! Лучше б, блин, семечки грызли или природой там любовались.
   Выдрав пышный пучок влажной свекольной ботвы, Генка забежал в глубь картофельного поля.
  - Хорошо в колхозе летом! - он быстро спустил штаны и присел на корточки, Поле шло под уклон до заросшего камышом берега реки. - Ура! - Генка вскочил и бегом покатился вниз. Скинул одежду и с разбегу нырнул в освежающую прохладу темной воды.
   - У-у-у-ххх!!!
  Накупавшись вволю, он растянулся на траве и уже почти задремал, когда послышались далекие женские голоса. Генка поднял голову. Голоса приближались. Он нехотя оделся и с сожалением побрел от убаюкивающего берега. В подсолнуховом море скрутил голову самому крупному подсолнечнику. На ходу стал грызть сырые ароматные семечки. Брел ни о чем не думая, пока не запутался в колючей сети репейника, шиповника и кустов спелой малины. Мужественно продравшись сквозь цепкую преграду, он очутился в сплошной тени дремучего сада, где громадная крапива соперничала в росте с фруктовыми деревьями. Густые ветви стонали под тяжестью солнечных яблок, глянцевых слив, медовых груш и рубиновой вишни. Тишина - ни жужжания пчел, ни щебета птиц.
   Генка миновал сад и оказался во дворе, где из буйных зарослей гигантских лопухов торчали печальные останки развалившегося сарая. Неподалеку белела потрескавшаяся приземистая украинская хата. Разрушенная труба и растрепанная поросшая мхом соломенная прическа крыши говорили о том, что двор безнадежно заброшен. Зияющие в стенах тоскливые дыры лишь усиливали ощущение таинственного забвения. Генка, продолжая грызть семечки, осторожно зашел вовнутрь. Рядом со щербатой печкой на полу валялось драное сито. Больше в хате ничего не было, разве что сломанная деревянная ложка на печной лежанке. Генка почувствовал, что смертельно устал. Вспомнил, что в последний раз нормально спал лишь перед выступлением на Уэмбли. Недолго думая, он вскарабкался на лежанку, положил под щеку недоеденный подсолнух и в ту же секунду заснул.
   Сколько прошло времени? Генка очнулся и поднял голову. В оконные и дверной проемы лился призрачный свет огромной яркой луны. Оперевшись на локти, он с трудом вспоминал, где находится. Собрался лихо спрыгнуть с лежанки, как вдруг из сеней донеслось тяжелое прерывистое Дыхание. Послышалось шарканье ног и тягучий скрип по ловиц. Генка застыл в позе приготовившейся к прыжку пантеры. Перестал дышать и сильно расширил глаза, всматриваясь в сумрак. В дверях возник и замер человеческий силуэт.
   - Хозя-а-а-аин! - словно ветер в печной трубе, жалобно застонал тревожный голос.
   Генка вздрогнул и вылупил глаза еще больше.
   - Хозя-а-а-аин! Ты ту-ут?
   Генка очень пожалел, что не знает ни одной молитвы.
   - Хозя-а-а-аин! Пийдэ-э-эм со мно-о-ой!
   Генка сдержался, чтобы не заорать во всю глотку. Силуэт отделился от порога и медленно пошаркал в глубь хаты. В зловещем свете луны Генке удалось разглядеть застывшее восковое лицо. Завязанные на лбу концы платка торчали в разные стороны, подобно дьявольским рогам. Генка ни секунды не сомневался, что черт-баба направляется прямо к нему. Но она остановилась посреди хаты.
   - Хозя-а-а-ин!
  Генке казалось, что воздух в хате раскалился до температуры парилки, вместе с тем его бил озноб. От горячего пота взмокли спина и лоб. Пот заливал глаза, разъедая их, словно сок репчатого лука. Чтобы не взвыть от ужаса, он изо всех сил впился зубами в нижнюю губу. Из глаз брызнули слезы.
   Черт-баба поставила на пол черепок.
   - Хозя-а-а-аин! Ты пойижь та со мной пишлы!
  Она стремительно рванула к дверному проему и исчезл за порогом.
  Генка не шелохнулся. Боялся, что нервы лопнут, как перетянутые струны, и звоном обнаружат его присутствие. Выждав целую вечность, он ледяными пальцами осторожно вытер раскаленный лоб. И только собирался аккуратно сползти с лежанки, как в сенях снова скрипнули половицы. На пороге возник тот же тучный силуэт.
   -Хозя-а-а-ин! Ты пойив? Пийдэм со мно-о-ю!
  Пожа-а-а-луйста! Я тэбэ прошу-у-у! - черт-баба замолчала, прислушиваясь. Хозя-я-я-ин! Пожалуста-а-а! Ну прошу тэбэ-э-э. Ты здэ-э-э-сь?
  - Да здесь!!! Здесь!!! - сам того не ожидая, в ужасе заорал музыкант.
  - А-а-а-а!!! А-а-а-а!!! - черт-баба, схватившись за голову, вылетела из хаты. - А-а-а!!! А-а-а-а!!! - несся уже со двора ее удаляющийся пронзительный ор.
   - Ху, блин! - спрыгнув с лежанки, парень рукавом вытер мокрое лицо. - Во где трэш-мэталл! Твою мать! Ладушки, ладушки...
  Генка торпедой вылетел из хаты. Никогда еще он не переживал такого, сжирающего волю и разум, кошмара. Трэш-металлл - с его издержками жанра - ведьмами и вампирами - выглядел теперь детской страшилкой, чем-то типа: "Девочка в поле гранату нашла". Но сейчас Генка об этом не думал. Он улепетывал, натыкаясь в кромешной тьме на деревья, кусты, подсолнухи, плетни и шарахаясь от них, как от приведений. Он не помнил, как растянулся плашмя у порога Богдановой хаты.
  - Гена, це ты? Дэ ж тэбэ чэрти носять? - запела над головой Галина-Наоми-Тина.
   Генка вскочил.
   - Да заснул в той хате, а туда чертова баба заявилась и какого-то хозяина так домогалась, что я чуть в штаны не наложил!
   -Тю! Та цэ ж Ксана. Вина ж туды вже тры мисяця ходэ. Як тильки у новой хати жить стала, усэ и ходэ. Цэ ж шоб домовика до сэбэ у нову хату сманыть. А вин усэ не идэ... А У ей бэз домовика молоко киснэ, та куря дохнуть. Хош бы ты вжэ з нэй пийшов! А шо, на домовика ты похож дюже! -
  Галина-Наоми-Тина засмеялась.
   - Ого! - удивился Генка. - Что-то раньше я не замечал за тобой такой наглости. Где набралась?
   - От бисовой ляльки, - хохотнула Галина. - Як там, Зулумпа, чи шо?
   - А-а-а! - Генка приходил в нормальное состояние духа. - Слушай sweet girl, а самогоночки у тебя не найдется?
   - Пийдем у хату, - Галина скрылась за порогом.
   Самогоночка и Галины-Наоми-Тины нашлась. Причем в
  количестве, достаточном для того, чтобы Генка не помнил, как очутился в кровати.
  Он крепко спал, когда чуть свет в хату вломилась незваные гости. Один из них, подскочив к кровати, шарахнул Генку прикладом по голове, заломил руки за спину и связал. Другой - окатил ведром ледяной воды. Третий - рывком сбросил на пол. Генка приоткрыл глаза. На мутной пелене сознания размытыми кляксами колыхались небритые рожи краснюков.
   - Девка, одень его! - распорядился гнусавый голос.
   - Можэ, вам, хлопчики, борщику налыть? Пойилы б з дороги, чи шо?
  - Молчать! - тот же мерзкий голос сорвался на визг. - Враги убили комиссара Свиридова! И этот, - Генка получил сапогом в ребра, - один из них! Товарищ комиссар Храпов ждет нас немедленно!
  - У мэнэ и самогонка, - не сдавалась Галина в надежде попотчевать краснюков одним из своих убийственных снадобий.
   - Молчать!
   Галя натянула на Генку джинсы и казаки. Его тут же схватили под руки и поволокли к выходу. Галя шла следом, прижимая к груди косуху.
   - А ну-ка дай сюда! - обладатель мерзкого голоса вырвал косуху из рук и поднес поближе к глазам. Рокерская куртка, разукрашенная десятками металлических молний, привела его в такой восторг, что он тут же напялил ее поверх портупеи. Подошел к мутному зеркалу. Поправил зеленую буденовку с красной звездой. Вытащил маузер и, скорчив страшную рожу, прицелился сам в себя. - Бух! Бух! Хорошая одежка - комиссарская! - Гнусавый расплылся в улыб ке, но, почувствовав затылком взгляды товарищей, тут же снял куртку. - Чего вылупились! Я кому сказал, тащите контру! - он повесил косуху через плечо. - Это для комиссара Храпова трофей будет.
  Генку выволокли во двор и бросили на телегу. Голодные и злые красноармейцы вскочили на лошадей.
   - Но! - и телега покатилась по сельской дороге.
  - Прощава-а-ай, рокэр! - кричала вслед
  Галя-Наоми-Тина, - у мэнэ будэ твое ДИТЯ-А-А!
   Краснюки заржали вместе с лошадьми.
  
  
   Вечером отряд прибыл в Новгород-Северский. Здание местной тюрьмы находилось в подвале бывшей гимназии. Генку довели до конца узкого темного коридора.
   - Давай, контра! - обладатель мерзкого голоса шарахнул Генку головой о металлическую дверь, и та гостеприимно распахнулась. - Да не стой, как... - Мерзкий пинком втолкнул парня в прокуренное помещение.
   Большую часть комнаты занимал огромный дубовый стол с бронзовыми ногами. На его инкрустированной поверхности стояла переполненная пепельница и покрытый сажей мятый алюминиевый чайник. Вокруг стола - тяжелые, сколоченные на века пролетарские табуретки. На одной из них, под газетным портретом Ленина, - комиссар Храпов - лысый детина с большими и круглыми, как у окуня, глазами на рыжеусом лице. Рядом - два красноармейца в такой же, как и у комиссара, форме.
   - Полегче, Парфен Тарасович! Полегче, голубчик, - приветливо улыбнулся Храпов. - Дверь-то, бедная, в чем провинилась?
   - Товарищ комиссар! Вот! - Мерзкий вручил Храпову косуху и мобильный телефон. - Это все евойное.
   - Большое спасибо, Парфен Тарасович. Вы обедали? Ужинали?
   - Да с этим рази пожрешь? У б... - Мерзкий замахнулся на Генку.
   - Тихо-тихо, голубчик! Можете идти. Идите.
   - А может...
   - Идите-идите!
   Мерзкий, злобно зыркнув на Генку, выскочил в коридор,
   - Здравствуйте! - Храпов с приветливой улыбкой взглянул на арестованного. - За убийство комиссара Свиридова мы вас, конечно, расстреляем, а как же иначе? Но для начала вам предстоит ответить на все мои вопросы. Вы согласны с этим?
  - Для начала, может, руки развяжете? - Генка думал о
  большом пальце правой ноги старика Боба.
  Комиссар кивнул одному из подручных. Тот с размаху саданул Генку кулаком в челюсть.
   - Вы согласны? - комиссар не переставал ласково улыбаться.
   - Да все нормально! - Генка сплюнул кровь. - Кто такой комиссар Свиридов?
   - Здесь вопросы задавать буду я. Хорошо?
   - Хозяин - барин.
   - Как вас зовут?
   - Геннадий.
   - Кто вы?
   -Вообще-то гитарист группы "ДУПЛО" -
  трэш-металлическая банда такая есть.
   Комиссар снова кивнул. Генку снова ударили.
   - Что это? - Храпов помахал в воздухе мобильным телефоном.
   - Мобильник.
   Кивок - удар.
   - Бля, да вы че, озверели? - Генка едва устоял на ногах.
   - Здесь вопросы задаю я. Это что? - Храпов потряс курткой.
   - Косуха.
   Кивок - удар.
   - Чем вы занимались с тысяча девятьсот семнадцатого года?
   - Да не был я в тысяча девятьсот семнадцатом году!
   - В каком году вы родились?
   - В тысяча девятьсот шестьдесят пятом.
   Комиссар кивнул. В ход пошли табуретки. За окном быстро смеркалось. Храпов встал, зажег керосиновую лампу и облачился в косуху.
   В народе говорят, что рыжие бывают двух типов - либо добрые и хорошие (просто золотые люди), либо садисты и изверги, каких свет не видывал. Середины нет. Рыжий Храпов, как исключение, был добрый, ласковый и любознательный изверг.
   - Геннадий, я вас в последний раз спрашиваю: чем вы занимались после тысяча девятьсот семнадцатого года?
   - Да не был я...
  Храпов снова кивнул и с горьким недоумением отвернулся к черному зарешеченному окну. В светлое время суток из окна открывался чудесный вид на полноводную красавицу Десну. Но теперь ночью, при свете керосиновой лампы, окно служило Храпову зеркалом. Глядя сквозь слезы на свое отражение, он расстегивал и застегивал многочисленные молнии на трофейной куртке.
  Корчась от ударов, Генка только стонал. Да и что мог рассказать парень, который еще три дня назад был в Лондоне 2000 года, а сегодня - в 1921-м - обвинялся в убийстве какого-то комиссара Свиридова.
   - Достаточно, - жестом дирижера Храпов остановил избиение. - Зря вы так, Геннадий... как вас по батюшке?
   - У-у-у-у...
   - Уведите его, пожалуйста.
   Генку швырнули в ледяной карцер. В джинсах спасительной невидимкой лежал палец правой ноги старика Боба!
  
  Прошло два дня. Все это время связанный Генка валялся в темноте на бетонном полу. Он умирал от жажды. Пробовал кричать - бесполезно: за дверью тишина, как в гробу.
  - Леночка! Милая! Если бы не любовь, сидел бы я сейчас в Лондоне и жрал воду прямо из грязной Темзы... - громко стонал он - грязную воду, много-много вкусной грязной воды...
   Дверь со скрежетом распахнулась.
  - Пей, контра, - обладатель мерзкого голоса бухнул на пол шайку с водой. - Сегодня у товарища комиссара праздник - у жены именины.
   Дверь захлопнулась. В темноте Генка лицом нащупал таз и жадно всосал воду.
  - А-а-а! - острые когти расцарапали рот, глотку и желудок. Вместо питьевой воды в тазике оказался насыщенный соляной раствор! За дверью раздался истеричный хохот. Соль терзала пожаром.
  "Воды... воды... воды... - Генка, будто пудовой гирей, молотил головой о бетон, - в Арктику... в Америку... в Африку... рабом... пятки... лизать... воды... жалким... рабом... пятки... лизать... рабом..."
  - А-а-ха-ха-ха-а-а! - дверь снова распахнулась. - Пол сломаешь, дурак! Попил, теперь пошли. У комиссара - праздник! Кормить вас будем сви... а-а-ха-ха-ха, о-о-ой, не могу-у-у! Хватит, говорю, пол ломать! Идем! Кормить вас будем свинцом. А ты думал, свининкой? Га-га-га.
  Продолжая гоготать, Мерзкий пинками вытолкал Генку на широкий тюремный двор.
   - Вот, товарищ комиссар, сорок пятого привел - последнего.
   - Славно, славно, Парфен Тарасович. Как сорок пятый - пусть выпьет за сорокапятилетие Розалии Моисеевны.
   Генка жмурился от слепящего солнца. Посреди двора на бескрайнем столе - горы еды, питья и фруктов в фарфоровых тарелочках. За столом - те, кто ежедневно сбивал пролетарские кулаки о его ребра. В центре стола, под сенью раскидистой липы, - лучезарно улыбающийся товарищ Храпов. Вышитая орнаментом небесно-голубая косоворотка делала его похожим на доброго сказочного батюшку-царя, рядом - виновница торжества в белом кружевном платье. На фоне остальных нарядная пара выглядела двумя платиновыми зубами в гнилой пасти.
   - Петруша, кто он и за что ты мучаешь этого человека? - раскачиваясь в кресле-качалке, Розалия Моисеевна пускала дым из-под широкополой с алыми лентами шляпы и сквозь пенсне оценивающе разглядывала атлетическую фигуру узника. - На нем столько ссадин и кровоподтеков.
   - Этот человек, милая, убил товарища комиссара Свиридова, - не переставал улыбаться Храпов. - Лучше... попробуй вишню.
   - Откуда в тебе столько злой неблагодарности? Если бы не этот человек, ты никогда не стал бы комиссаром. Разве не так?
   Храпов наклонился к супруге.
   - Ш-ш-што же ты так при товарищах-х-х! - прошипел он
  в самое ухо.
   - Товарищи тебя уважают, Петруша, и боятся, -захохотала именинница. - Наплюй ты на них!
  Генка, глядя на графин с красным морсом, словно под гипнозом приблизился к столу.
   - Парфен Тарасович! - Храпов налил полный стакан самогонки. - Залейте, пожалуйста, арестанту в рот!
   - Нет-нет, Петруша! Прикажи развязать его! Пусть он сам выпьет! В конце концов, у меня именины!
   - Хорошо, милая. Парфен Тарасович, развяжите ему Руки!
   - А може, не надо?
   - Сделайте милость, развяжите.
  Мерзкий с неохотой выполнил просьбу. Генка, размяв кисти, тут же схватил графин и выдул весь морс.
  
  - А теперь - ваше здоровье, Розалия Моисеевна! - Генка лихо заглотил стакан.
   Капля обжигающей самогонки попала на куклу Зулумпу. Ее глаза по-кошачьи сверкнули, волосы зашевелились. На Генке вмиг исчезли раны и следы побоев. Он схватил со стола жареного поросенка и впился крокодильими зубами в сочный пятак. У именинницы округлились глаза.
  - Достаточно! - повысил голос Храпов. Он не мог не заметить сучью похоть в глазах супруги. - Парфен Тарасович, к стенке его!
   - Петруша, что с тобой? - взвизгнула Розалия Моисеевна. - На тебе лица нет!
   - Что со мной? - Храпов снова заулыбался. - Ты спрашиваешь, что со мной? Может, ты все же попытаешься вспомнить, кто это на свое сорокапятилетие пожелал собственными руками застрелить сорок пять врагов революции? Уж не я ли? Но, помилуй, мне ведь только тридцать четыре.
  От последних слов широкие ноздри Розалии Моисеевны задергались, как у нервной лошади, но она промолчала.
  Продолжая грызть поросенка, Генка заметил на столе перед именинницей стальной маузер. Оглянулся. В глубине двора, у бетонной стены, стояла угрюмая толпа связанных пленников. Среди них... батько Богдан и Гришка!
  - Да, Геннадий, там сорок четыре, - Храпов осушил рюмку. - До юбилейной цифры торжества моей супруге не хватало одного - вас!
  Мерзкий подскочил к Генке, собираясь спутать запястья веревкой.
  - Постойте! - Розалия Моисеевна поднялась с кресла, резко схватила маузер и, не целясь, выстрелила.
   Мерзкий, хватаясь за плечо, заорал от боли. Тюремщики пружинами взвились с табуреток.
   - Петруша, я решила...
   - Что... что ты решила?! - Храпов впился супруге в плечи и затряс так, что с головы слетела шляпа.
   - Я ре-решила no-поменять соро-рок пятого врага-га революции на одного-го кра-расноарме-мейца-ца...
   - Ты... ты... да ты сука! - Храпов оттолкнул супругу.
  То ли кукла Зулумпа на Розалию Моисеевну подействовала, то ли муж много лишнего сегодня наговорил, а может, она Генкино хозяйство сквозь штаны разглядела - кто знает. Только выстрелила она комиссару Храпову прямо в открытый рот.
   - Слизняк. Жалко патроны тратить... - поправляя пенсне, она нагнулась за шляпой. - В море топить...
  Один из тюремщиков, бешено тряся маузером, кинулся на овдовевшую именинницу:
  - Ну что, землячка, догавкалась?! - мстительно орал
  он. - На кого это ты комиссару наплевать советовала?!
  Загремели выстрелы. Генка зигзагами заметался по двору. Сунул руку в карман. Лихорадочно нащупал и мгновен но закинул в рот большой палец правой ноги старика Боба! Арестант исчез!
  - Где он?! Хватай его! - орали обалдевшие краснюки. Они знали, что из этой тюрьмы убежать невозможно. Но когда вот так вот запросто пленник взял и растворился в воздухе...
  Генка подлетел к столу, схватил кухонный нож и помчался к бетонной стенке. Перерезал веревку Богдану, Гришке, еще кому-то... нож упал на землю. В голове заюлил смерч. В глазах замерцали неоновые иглы, синие, желтые, зеленые... мечущиеся по двору краснюки превратились в красных зародышей... лес... огонь... вода... рабом пятки лизать... вода... рабом пятки лизать... вода...
  Черная бездна.
  
  
  
  Глава номер27
  
   Лежа на спине, Генка очнулся в полумраке зачинающегося рассвета.
  - Доброе утро... что? - он выплюнул и засунул в джинсы большой палец правой ноги старика Боба. С трудом перевернулся на живот. Деревянная твердь под ним плавно качнулась. Приподнявшись на колени, ощутил на шее тяжесть бряцающего металла - гремела цепь, прикованная к рабскому ошейнику.
   - А-а-е-е! - внезапно резанула страшная боль в ушах. Оба - твердые, как алмаз - обожгли ладони смертельным холодом вечной мерзлоты.
   Генка поднял голову. Шлюпка, в которой он находился, намертво прилипла к центру необъятного водного диска. Быстро встающее солнце не высветило на полированной поверхности ни одного изъяна. Хотя... кажется, что-то есть... совсем крошечная точка, будто муха нагадила на зеркало. Если это не остров, то...
   Новгород-Северская тюрьма и сразу эта шлюпка...
   Генка ощупал ошейник.
   - Без газорезки тут...
   Цепь железной гадиной уползала под огромную кучу парусины.
   - Что за на?.. - он сдернул парусину. Под ней лежала
  обнаженная туша чернокожего гиганта. - Ты кто?! - дернул негра за ошейник, к которому был прикован другой конец цепи. - Живой хоть?! - ткнул кулаком в черное брюхо. Негр не шелохнулся. - Слышь, друг! Ты это... завязывай, друг! - приложил палец к сонной артерии. Пульс не прощупывался. - Братан! Рабы немы - мы не рабы! Долой рабские узы дружбы! - приник ухом к глянцевой груди и понял, что сердце братана если и живет какой-то жизнью, то никак не большей, чем вмерзшая в айсберг картофелина.
  - Гуляй да по-о-ой, стани-и-чни-и-ки-и... - завыл он с оптимизмом парашютиста, падающего на линию электропередач. - Всю жизнь мечтал быть сиамским близнецом покойника, в рот потные ноги!
   Спасаясь от лучей убийственного светила, Генка натянул парусину на свою разнесчастную голову.
   Под воздействием жары негр разбух до размеров беременного кита.
   - Разделяю твой пессимизм, друган. Иди освежись, - Генка с трудом выбросил негра за борт.
   Труп радостно заколыхался на поверхности океана, словно гигантская надувная кукла.
  - Вот так уже лучше. Душный ты мой, воздушный. А что, если... до острова! - Генка тут же плюхнулся в воду и поплыл кролем, намереваясь тащить негра за собой.
   Вскоре стало ясно, что таким макаром свинцовую массу воздушного шара далеко не отбуксируешь. Генка выдохся, как спринтер, бегущий стометровку в казенных валенках. Развернулся и по-собачьи подгреб к покойнику. Ухватившись за черный вздутый живот, как утопающий за шину трактора "Беларусь", он жадно глотал воздух. Отдышавшись, вяло заработал ногами. Неожиданно труп вырвался, а натянувшаяся цепь едва не снесла Генке голову. Негр стремительно понесся к острову!
  - Да стой ты! - Генка судорожно вцепился в толстые звенья. Его волокло как спортсмена, потерявшего водные лыжи.
   Негр не просто рассекал океанскую гладь, а с каждым мгновением набирал обороты, словно из черной спины выросли два лодочных мотора фирмы "Suzuki".
   - Сто-о-о-ой!
  Негр внезапно остановился. Генка по инерции врезался в тело. И... к своему ужасу увидел, что ошейник негра сжимают челюсти остроносой акулы.
   - А-а-а! Пошла во-о-он! Свола-а-а-чь!!! - он шлепал руками по воде и орал так, как не орал ни на одном из своих самых забойных концертов.
  Хищная тварь стрельнула замогильной жутью бездонного глаза и, не выпуская добычу из пасти, ринулась торпедой. Генка едва успел схватиться за цепь. Акула нарезала круги вокруг шлюпки, постепенно сужая радиус.
   - К острову, дура! К острову!
   Вдоволь наигравшись, она резко остановилась. Щелкнула челюстями и глубинной бомбой скрылась в пучине вместе с головой негра. Тяжелый ошейник, слетевший с обезглавленного тела, якорем потянул Генку на дно. Глотая океаническую соль, он отчаянно замолотил руками.
   - Это все... дышу. Ветер... ты могуч... вода... плыть... ветер, - уже в шлюпке стонал Генка, выбирая из воды цепь. - Ветер... А-а-а!!! - он распорол ладонь об искореженный акульими зубами ошейник. Вскинул руку. Капля крови попала на куклу Зулумпу. Ее глаза по-кошачьи сверкнули, волосы зашевелились. Генка ощутил звериный прилив сил. По телу шелком скользнуло свежее дуновение ветра.
   Океан дрогнул, покрывшись слабой рябью.
   С каждой минутой ветер усиливался. Огнедышащее солнце зашторила свинцовая туча. Брызнул дождь. На мятой парусине образовались крохотные лужицы.
   - У-у! у-у! - на четвереньках он жадно вылизывал и кусал мокрую ткань.
  Ветер уже свирепо свистел в ушах, волны переваливались через борт. Очертания острова исчезли за пеленой дождя.
  Вцепившись в борт, Генка открытым ртом ловил дождевую воду. В мозгу взрывами гремел тамтам: "Бабы на батуте бубнят байку..." Вдруг в дали мокрого сумрака призрачно блеснули огни. Они исчезали и появлялись, постепенно приближаясь к шлюпке. Генка уже мог различить паруса! Паруса двух фрегатов!
   - Я зде-е-есь! - заголосил он пожарной сиреной.
  Сквозь грохот тамтамов пробился звон корабельного колокола.
  
  * * *
  
   Шлюпка врезалась в деревянную обшивку парусника.
   С борта полетела веревочная лестница и швартовые концы. Генка прочно привязал их к ненавистной шлюпке схватился за лестницу. Несколько матросов помогли ему вскарабкаться на палубу. Потом затащили шлюпку. Его обступила толпа таких же длинноволосых, небритых и промокших людей. Учуяв запах табачного дыма, Генка выразительным взглядом отыскал курильщика. В ответ на безмолвную просьбу одноглазый матрос протянул резную трубку. После глубокой затяжки Генка, наконец, сообразил выразить что-то вроде приветствия.
  За спинами матросов раздался грозный окрик. Толпа расступилась, пропуская мужчину в длинном черном камзоле и черной треуголке на пепельном парике. По павлиньей осанке в нем угадывался представитель командного состава. Мельком взглянув на незнакомца, он - прямиком к шлюпке. Аккуратно постучал по борту костяшками пальцев, словно это была дверь в спальню любимой женщины. Удовлетворенно кивнул. Совершенно новая, вместительная, с крепкими бортами посудина выглядела намного прочнее и надежнее тех, что имелись на фрегате.
   - Who are you? - он с надменным видом дернул незнакомца за цепь. - Do you speak English?
   - Yes, - кивнул Генка, выпуская дым. - I am uncle Gena Stroganoff. All information about my: www.kolabay.narod.ru I from Murmansk, Russia. Who are you?
  - Я капитан этого судна, Чарльз Клерк, - неожиданно, почти дружески улыбнулся он.
   Генка отреагировал на улыбку вопросом:
   - Я вас знаю? - и, сообразив, что сморозил ерунду, спохватился: - А который сейчас век?
   Между тем ветер крепчал. Качка становилась все ощутимее. Дождь превратился в ливень. Капитан распорядился поднять паруса, потом подозвал к себе Одноглазого и приказал проводить мистера Строганова в капитанскую каюту. Ночью разыгрался запредельный шторм. Палубные переборки, борта и мачты фрегата скрипели, стонали и визжали так, будто целая армия Кинг Конгов усиленно терла железными скребками по стеклам, размером с пятиэтажный дом. Капитанская каюта напоминала гигантскую бетономешалку, во чреве которой вместе с плетеными креслами, деревянными канделябрами, подушками и судовыми журналами бешено кувыркался Генка.
  - Господи! Если ты есть... не дай погибнуть! Если жизнь моя... А-а-а! Не имеет никакой ценности, возьми ее! Но все же, если это возможно, дай мне шанс! Обещаю! Если останусь жив, то поверю в Тебя всем сердцем, всей душой! Даже если не останусь - все равно поверю! Мне кажется, что Ты есть, но дай мне в этом убедиться, умоляю Тебя! Один всего лишь раз дай убедиться! А-а-ай! - то и дело вскрикивал Генка, шарахаясь об острые углы.
  Не зная ни одной молитвы, он в отчаянии сочинял их на ходу и впервые в жизни молился с такой силой, с какой, наверное, никогда не молился ни один монах, священник, архиепископ и даже святой. - А-а-а! Господи! Не дай умереть с рабской цепью на шее! В чужой каюте! на чужом судне и в чужом столетии! Господи...
  И молитва Строганова была услышана на небесах! Совершенно неожиданно качка и адский скрип начали сходить на нет. Позеленевший Генка даже смог стоять на ногах.
  - Ф-у-у - кажется, пронесло... ой нет... - спохватился
  он. - Благодарю, Господи! Это Ты... это все Ты!
   Генка с трудом выполз на палубу. Вокруг шныряли матросы с веревками и плотницким инструментом. Треснувшая посередине главная мачта с изодранными парусами накренилась, словно Пизанская башня, и готова была рухнуть на палубу в любую секунду. Вокруг нее кипела основная работа. Чарльз Клерк, крича в рупор, вел переговоры с другим фрегатом, находившимся по правому борту. Затем подозвал к себе одного из матросов и распорядился спустить на воду новую шлюпку.
   - Надеюсь, мистер Строганов, вы не будете против?
   - Вижу, моя лодка вам очень нравится. Дарю.
   - Благодарю вас, - холодно улыбнулся капитан Клерк.
   - Где я и какой сейчас год? - Генка улыбнулся в ответ.
   - Вы находитесь на борту фрегата "Discovery" флота его величества короля Англии. Волей провидения вы оказались в составе экспедиции под командованием сэра Джеймса Кука. Сегодня 5 февраля 1779 года.
  - Ну кто ж не знает старика Кука! - Генка впервые познакомился с легендарным мореплавателем на страницах книги своего детства "Водители фрегатов". - Если мне не изменяет память, как раз в конце восемнадцатого века на Гавайских островах его употребили в пищу местные людоеды.
   Капитан Клерк снисходительно улыбнулся, очевидно, понимая состояние парня, неизвестно сколько времени терпевшего бедствие в одиночку.
   - Вчера утром мы подняли якоря и покинули гавайскую бухту Кеалакекуа. Поэтому сегодня вы находитесь на борту "Дискавери", а не в желудке голодной тихоокеанской акулы.
  Генка мысленно предположил, что именно этот остров он видел в океане с борта своей шлюпки.
   - Значит, Кука уже съели? - огорчился он.
   Капитан Клерк, во время разговора не перестававший следить за ремонтными работами, переключился на сломанную мачту. Спущенная на воду шлюпка с несколькими членами экипажа устремилась ко второму паруснику. Генка, оставшись не у дел, вернулся в каюту, завалился на койку и моментально уснул.
  Разбудил его одноглазый матрос.
   - Парень, тебя требует капитан!
  На палубе все еще продолжалась ликвидация последствий шторма. Тем не менее корабли шли под уцелевшими парусами.
   Капитан Клерк, упершись руками в борт подаренной шлюпки, о чем-то живо повествовал мужчине в расшитом позолотой черном камзоле. Его величественная осанка и гордый постав головы с орлиным профилем говорили о том, что рангом он никак не ниже Клерка.
  - Что стряслось, капитан? - крикнул Генка, гремя волочащейся по палубе цепью. - Корыто свободно, и я могу отчаливать?
  Собеседник Клерка с интересом пронзил Генку хищным взором из-под взметнувшихся, словно крылья, бровей.
  - Мистер Строганов, - Клерк широко улыбнулся, - имею честь представить вам верноподданного его величества короля Англии, большого друга гавайского народа капитана фрегата "Резолюшн" сэра Джеймса Кука.
   Генка протянул руку в приветствии.
  - Здравствуйте, капитан Кук! Очень рад, что вы благополучно покинули Гавайские острова! Честно сказать, не представляю, как вам удалось. Это противоречит истории! Во всяком случае школьным ее урокам, - безапелляционно заявил он. - А может, просто тому, что лично я из них вынес. Как бы там ни было, осмелюсь дать дружеский совет - никогда не возвращайтесь на Гавайские острова!
   Капитан Кук ответил рукопожатием и разомкнул жесткий рот.
   - Искренне признателен за совет, мистер Строганов, но именно туда сейчас мы и возвращаемся.
   - Повреждения на "Резолюшн" и "Дискавери" слишком серьезны. Мы вынуждены повернуть обратно, - объяснял Клерк, - отремонтировать сломанные мачты возможно только на берегу.
  - Это означает, что не будь сегодняшнего шторма, вы никогда бы не вернулись на Гавайские острова? - спросил Генка.
   - Никогда! - отрезал Кук.
   - Если мы не отремонтируем мачты, экспедиция погибнет, - добавил Клерк.
  - Вот уж верно сказано: против судьбы - не попрешь, - Генка окинул Кука траурным взглядом. - В детстве я бредил морскими путешествиями и мечтал стать великим первооткрывателем, как Джеймс Кук. Но оказаться в пасти
  людоеда... Да еще после того, как я вас предупредил!
  - Мистер Строганов, вы продолжаете настаивать, что меня съедят людоеды? - понимающе усмехнулся капитан Кук.
  - Зря вы так улыбаетесь, капитан. Я не сумасшедший! На самом деле исторические данные о вашей смерти весьма противоречивы. Людоеды - это всего лишь одна из версий. Как обстояли дела на самом деле, не знает никто. Зато доподлинно известно, что на Гавайских островах ваш жизненный путь обрывается.
  - Гавайцы мне друзья, и я им друг! - в устах Кука это прозвучало как девиз.
  - Известно также и то, - продолжал Генка, - что сейчас... я готов сожрать продовольственные запасы на обоих кораблях флота его величества! В противном случае мне придется повеситься вот на этой хреновине, - он выразительно потряс в воздухе собственной цепью.
   - Где находится Мурманск? - поинтересовался Кук.
   - Кольский полуостров, район 69 параллели. Но не спешите наносить его на карту. Город будет заложен только в 1916 году. То есть... - Генка сморщил лоб в вычислениях, - то есть через 137 лет после нашего знакомства.
  Капитан Кук немедленно отдал распоряжение снять цепь с сумасшедшего русского парня. Одноглазый матрос, тот самый, у которого Генка стрельнул трубку, отвел его в плотницкую каюту. Пристроив закованную шею на металлической наковальне, матрос взял молоток и зубило.
   - Мы снова возвращаемся в рай!- воскликнул он, упершись зубилом в ошейник. - Потерпи, парень.
  Взмах молотком и - БАЦ! - по зубилу. Генка вздрогнул, чувствуя себя, как на плахе. Матрос загоготал.
  - Когда мы пришли в бухту Кеалакекуа, - БАЦ! - туземцы приняли капитана Кука за своего бога Лоно, - БАЦ! - нас всех тоже признали богами, - БАЦ! - На других островах думали, что наш капитан - вождь другого племени. Но здесь!!! - БАЦ! - В этой бухте гавайцы видели Лоно в последний раз, - БАЦ! - по легенде, Лоно должен был вернуться сюда на плавучем острове. - БАЦ! - И мы вернулись... Ха! Как раз в сезон праздника бога Лоно. - БАЦ!
   Ошейник поддавался с трудом.
   Одноглазый поменял зубило на более массивное.
   - Ты поосторожней, парень, ладно? - взмолился Генка.
   - Никогда не видел столько народу в одном месте. - БАЦ! - Вокруг наших кораблей крутились сотни каноэ. - БАЦ! - На берегу людей было больше, чем муравьев в большом муравейнике, - БАЦ! - и все голые. - БАЦ! - Гавайцы плавали вокруг кораблей как большущие косяки сельди. - БАЦ! БАЦ! - На своих каноэ они перевезли нам весь свой урожай. Полные трюмы! Да-а-а! Для них мы были богами! - БАЦ! БАЦ! БАЦ!
   Матрос перерубил ошейник.
  Генка разогнул спину и, вздохнув с облегчением, вытер мокрый лоб.
  - Помыться бы, что ли, - выразил он давнее желание, выбрасывая рабский реквизит в иллюминатор.
   - Завтра на острове гавайские женщины вылижут тебя, как кошки своих новорожденных котят! Да-а-а! Мы жили в роскоши. Женщин было столько, что мы выбирали их, как фрукты на восточном рынке. Столько женщин, сколько было у меня, не видел ни один турецкий султан! - хвастал Одноглазый, набивая трубку табаком.
  Раскурив трубку, он сделал несколько затяжек и передал Генке.
  - Гавайцы не курят. Они чуть не рехнулись, увидев, как я изо рта пускаю дым. За это мне дали имя - Лоно Огненный Вулкан! Да что говорить. Завтра мы снова будем богами!
  
  На следующее утро "Дискавери" и "Резолюшн" бросили якоря в залитой солнцем бухте Кеалакекуа.
  Перевалившись через борт, Генка, как зачарованный, разглядывал в подзорную трубу золотистый песчаный берег, зеленые пальмы и дремавшие в глубине острова величественные вулканы.
   - Волнение первооткрывателя, - задумчиво произнес капитан Кук.
   - Красотища! А где же ваши хваленые друзья? - Генка отдал ему трубу.
   - Это меня удивляет...
  В недоумении был не только он, но и вся команда, с тревогой вглядывающаяся в безлюдный берег. Тем не менее капитан распорядился переправить на остров поврежденные снасти.
  Генка рьяно помог скинуть за борт покалеченную мачту и перетащить из плотницкой все необходимые для ремонта инструменты. Спускаясь в шлюпку, им внезапно овладело сильное возбуждение. В числе отряда из десяти человек Генка старательно приналег на весла.
   - Р-р-раз! Д-ва! Т-ри! Че-етыре! - восторженным криком отсчитывал он ритм, чувствуя, что сегодня для него должна разрешиться какая-то загадка.
   Лодка уткнулась в песчаное дно. - Земля! Суши весла!
   Прыгнув в голубовато-зеленые волны, Генка отвязал канат и помог вытащить мачту на берег.
  По распоряжению Клерка группа из четырех человек отправилась в глубь острова за питьевой водой. Генка выразил желание совершить путешествие в одиночку. За ним увязался Одноглазый.
  На ходу изумленно созерцая базальтовые скалы, зеленые каньоны, глубокие ущелья и искрящиеся солнцем ручьи, Генка не переставал анализировать свои перемещения в пространстве. Вдруг вспомнил, как в московском аэропорту Боб крикнул на прощание, чтобы он не держал палец во рту больше шести минут. Боб тогда не успел объяснить почему, но теперь! Теперь все становилось таким же ясным, как безоблачное гавайское небо. В московском аэропорту Генка, думая о чем-то клёвом, видимо, передержал палец и попал в ночное поле под селом Клёвино. Потом он в шутку подумал об индейце чероки, и кукла Зулумпа, облитая Галкиным отваром, превратила его в индейца! В Новгород-Северском, умирая от жажды и холода, он подумал, что лучше быть рабом в Африке, чем сдохнуть в местной тюрьме. И, убегая, опять передержал палец, в результате - рабство! В шлюпке он, умирая от жажды и проклиная штиль, думал о дожде и ветре - и измазанная в крови кукла снова сделала свое дело.
  "Однако система получается! Чукча умный! - ликующе улыбнулся Генка. - Значит, стоит мне сейчас подумать о Мурманске, засунуть в рот палец, и через шесть минут я... превращусь в чукчу. Так, о чукчах больше не думать!"
  Генка нащупал в кармане палец старика Боба, но... внезапно решил поставить точку в тайне гибели одного из величайших мореплавателей - Джеймса Кука!
   - А тебе не хочется домой? - неожиданно спросил Одноглазый.
  Генка остановился у струящегося бриллиантового водопада, запрокинул голову в прозрачное небо, обвел взглядом освещенные солнцем склоны крутых гор.
  - Эх, Джон! Да кому ж, блин, охота помирать вдали от Родины, пусть даже в раю!
  Одноглазый недоуменно пожал плечами - у него было совсем другое имя.
  
  * * *
  
   - Ну почему аборигены съели Кука? Молчит наука - такая штука! - сегодня Генка перевел на английский песню Высоцкого. Кук выучил слова. И теперь за чашкой пунша они орали дуэтом.
  Последние десять дней Генка жил на борту "Резолюшн", и ежевечерние посиделки в каюте капитана стали доброй традицией.
  - Гавайцы мне друзья, и я им друг! - в который раз рявкнул капитан, трахнув кружкой о стол. - А дикарки так любят белых матросов, что скорее съедят собственного короля! Ха-ха-ха!
  Вчера на фрегате гостил престарелый гавайский король Каланиопуу. Он снял ранее наложенное на бухту табу, и теперь бухта кишела голыми аборигенами - вокруг парусников шныряли сотни каноэ.
   На обоих фрегатах второй день не смолкал восторженный визг отборнейших туземок.
   - Капитан! - в каюту ворвался Чарльз Клерк. - Гавайцы украли шлюпку мистера Строганова! Она была привязана к бую неподалеку от "Дискавери"...
  - Ну если с бабами насчет дружбы дело решенное, то с гавайскими мужиками... - гоготнул Генка. - Берегись, капитан!
  - Что?! - Кук пришел в ярость и, вскочив с плетеного кресла, заметался по каюте. - Клэрк! Немедленно прикажите лейтенанту Филипсу взять пехотинцев и приготовить шлюпку! Блокируйте бухту так, чтобы ни одно каноэ не могло из нее вырваться!
   - Да, сэр! - Клерк выбежал из каюты.
  Кук схватил два мушкета и выдернул из кладовки мешок с порохом. Из гневного, труднопереводимого монолога Генка понял, что капитан собирается забрать на борт "Дискавери" короля Каланиопуу и держать его в заложниках, пока туземцы не вернут шлюпку.
  - Да хрен с ней! Далась вам она?! Что вы как дети малые?! Это ж не тот случай, чтобы начинать международный конфликт!
  - Не в шлюпке дело, завтра они захотят целый корабль! - Кук бросил Генке мушкет и бушующим смерчем вырвался из каюты.
   - Ну пошла вода в хату! А на вид - такой интеллигентный сэр, - Генка быстро допил пунш и выбежал следом.
  Шлюпка с вооруженной командой из восьми человек причалила к острову. Выбираясь на берег по черным пластам вулканической лавы, Генка поскользнулся и шлепнулся в воду вместе с мушкетом.
   - Нужно перезарядить, - отплевывался он, выбираясь на сушу, - с мокрым порохом - это просто дубина.
   - Нет необходимости, - рявкнул капитан. Он был уверен в своей неприкосновенности. - Обойдемся без стрельбы!
  Жилище Каланиопуу располагалось в пятистах метрах от берега.
  Король встретил их дружелюбно и жестом пригласил сесть рядом на подстилку из пальмовых листьев. В беседе выяснилось, что он ничего не знает о похищенной шлюпке. Однако Кук не отказался от своего первоначального замысла.
  - Король, я приглашаю вас погостить пару дней на моем Фрегате.
   Каланиопуу радостно закивал головой и поднялся. Выйдя их хижины, он объявил многочисленным женам о своем намерении. Те заголосили навзрыд, пытаясь отгово рить мужа. Король был непреклонен. К уговорам жен присоединились и несколько вождей.
  - Капитан, откажитесь от своей затеи, - шепотом предупреждал Генка, - захват заложников редко проходит без крови.
  - Мой опыт говорит другое, - отвечал капитан, - мне часто приходилось действовать так в разных частях океана, осечек не было никогда.
  В сопровождении все возрастающей толпы гавайцев они достигли берега. Король уже собирался садиться в шлюпку. Бух!!! Бух!!! - со стороны кораблей раздались два пушечных выстрела! Гавайцы встревожились.
   - Прощайте, король! - Кук понял, что операция по захвату заложника сорвана и заторопился к шлюпке.
  В этот момент к возбужденной толпе подбежал туземец и, громко крича, сообщил, что англичане убили Высокого вождя. Высокий вождь пытался выйти из бухты на своем каноэ.
   - Вы сами приказали нам не выпускать гавайцев из бухты, - напомнил Куку Чарльз Клэрк.
  Гавайцы накинули на себя плетеные защитные маты. В руках, как по волшебству, появились копья, кинжалы, камни и дубинки. Женщины и дети с криками побежали подальше от берега. Один из дикарей, размахивая кинжалом, бросился на Кука.
  Кук вскинул мушкет и выстрелил. Воин даже не пошатнулся - пуля застряла в защитном мате.
  - О-о-о! - взметнув руки к небу, туземец запрыгал как
  мартышка. - Он не бог! Это не Лоно!
  Толпа ликующе взревела. Воин дикой кошкой прыгнул на капитана. Оба повалились на песок. Оказавшись сверху, дикарь занес кинжал над головой Кука.
   - Бля-а-а!!! - Генка изо всех сил саданул гавайца прикладом по черепу.
  Капитан, сбросив обмякшего дикаря, вскочил на ноги. Из толпы молнией вылетело копье. Кук рухнул с пробитой грудной клеткой.
   Потрясенные дикари опустили оружие. Казалось, дальнейшей расправы не последует.
  - Ну че вылупились, козлы! Врача зовите! - Генка выдернул копье. Сорвал с себя матросскую рубаху и попытался остановить кровотечение.
   Туземцы не шелохнулись, завороженно глядя на капитана.
   Воспользовавшись моментом, лейтенант Филипс выстроил пехотинцев у кромки воды.
   - Огонь!
   Грянул залп. Несколько гавайцев рухнули замертво. Началось что-то страшное. Озверевшие дикари, давя друг друга ринулись к берегу. Пехотинцы бросились к шлюпкам. В беглецов летели копья и камни. Четверо раненных моряков остались лежать в воде. Остальные, подгоняемые каменным градом, усиленно работали веслами.
  - Ну и мудак ваш Филипс! - Генка оттащил капитана подальше к кустам и сел радом на траву. - Может, все и обошлось бы. Против истории, конечно, не попрешь... а вдруг?
   Гавайцы носились по берегу и не обращали на них внимания.
   - Может, пронесло? И они не станут грызть наши мослы.
   - Значит, наврал ваш Vladimir Vysotsky... - простонал Джеймс Кук.
  Успокоившись, дикари стаскивали убитых и раненых в одну общую кучу. Потом выловили из залива тела четырех англичан.
   - Да-а-а, людоед врачу не товарищ!
  - Я принял тебя на свой корабль как гостя... а значит, взял под свою защиту... - еле слышно хрипел капитан, - я знаю законы морского братства... а теперь...
  Слева зашуршали ветки. Из плотной листвы кустарника, словно из яйца, вылупилась крохотная головка дикаря. Генка, скорчив гримасу, потянулся к мушкету. Головка исчезла.
   - Во обострились, шакалюги!
   - Оставь меня... You must go to London... доложить его величеству...
   - Если я и полечу в Лондон, то не раньше чем через двести двадцать один год, - мгновенно вычислил Генка. - Побереги силы и ты сам...
   - You crazy my friend... а может, ты великий провидец и предсказатель... - капитан попытался улыбнуться бледными губами. - Ты должен плыть в Лондон... доложить его величеству королю... Обещай...
  Это были последние слова великого мореплавателя на этой грешной земле.
   - Сейчас в Англии - королева... и... Я обещаю! - крикнул Генка.
  Подбежала толпа гавайцев. Вид мертвого англичанина, которого они долгое время считали богом, буквально разъярил их. Напрасно Генка надеялся на благородные чувства дикарей. Они схватили мертвого капитана и, оттащив на берег, принялись озверело кромсать кинжалами. Желающих принять участие в низвержении божества было так много, что они выхватывали кинжалы друг у друга.
  Бух!!! Бух!!! - грохнули с кораблей пушки. Ядра со свистом вклинились в кровожадную толпу. Гавайцы в панике ломанулись к зарослям. На берегу остались лежать убитые и раненые. Послышались английские ругательства. Из кучи трупов выполз одноглазый матрос. Держась за разбитую голову, огляделся вокруг. Заметил Генку. Шатаясь подошел.
   - Mo-o-other fu-u-uck! - он упал на колени перед растерзанным капитаном. - Эти гавайцы...
  - ошевелимся! - Генка хлопнул его по плечу. - Если не похороним - съедят!
   - Что-о-о! Съедят?! - Одноглазый быстро взвалил капитана на спину.
  Примерно за час они добрались до водопада, где недавно Генка не собирался умирать в раю. Спустились в ущелье. Отыскали в зарослях укромное место.
  Матрос рыхлил почву кинжалом. Генка выгребал землю руками.
   - Кажись, хватит. Глубокая.
  Похоронив капитана, они плотно утрамбовали почву. Место захоронения тщательно замаскировали зелеными пластами дерна.
   - Ну вот и все!
  Некоторое время они стояли скорбно склонив головы. Генка вытер ладонью глаза.
  - Прощай, друг моего пионерского детства капитан Джеймс Кук! Никогда не думал, что узнаю тебя лично... Ты был прав насчет Высоцкого - Кука аборигены не съели!
  Матрос, смахнув слезу с единственного глаза, достал из кармана свою верную трубку.
   - Прощай и ты, Лоно Огненный Вулкан, - Генка крепко пожал ему руку.
   - My name is Hob, - вымученно улыбнулся матрос и побрел вверх по склону ущелья, волоча за собой клубы табачного дыма.
  Музыкант долго провожал его взглядом. Он не мог знать, что матрос погибнет, так и не успев никому сообщить о месте захоронения Джеймса Кука.
  - Удачи тебе, друг! - Генка положил в рот большой палец правой ноги старика Боба. В течение шести минут он усиленно думал о своей квартире на Буркова, 29.
  
  Несколько часов спустя вооруженные до зубов экипажи "Дискавери" и "Резолюшн" в переполненных шлюпках устремились к берегу. Они надеялись найти тело своего капитана и погибших товарищей. На окровавленном песке не было ни одного трупа.
  Разъяренные матросы и пехотинцы вышли из-под контроля офицеров и ринулись в глубь острова. Охваченные ненасытной жаждой мести, они дотла жгли гавайские деревни, убивали туземцев. Не щадили ни детей, ни стариков, ни женщин - женщин, которые еще вчера дарили англичанам свою любовь и получили взамен кусочки железа, ножницы, бусы, зеркала, сифилис... а теперь и смерть.
  Кровавая оргия длилась уже несколько дней. Англичане лютовали, добиваясь от гавайского короля возвращения тел погибших матросов и капитана Кука.
  Один из гавайских вождей, испугавшись за свой народ, облачился в церемониальный плащ из красных перьев и принес чужеземцам сверток из дубленой ткани. В нем англичане с ужасом обнаружили человеческий череп, кисти рук, предплечья и кости ног. Вождь утверждал, что это останки Джеймса Кука.
  21 февраля 1779 года принявший на себя командование экспедицией капитан Клерк распорядился приспустить флаг и с дрожью в голосе прочитал погребальную молитву. После этого останки, зашитые в парусину, обрели последний приют в водах бухты Кеалакекуа. Грянул ружейный залп. Многие матросы и пехотинцы - эти прожженные морские волки - плакали, как маленькие дети.
  
  
  
  Глава номер 28
  
   Лежа на спине, Генка очнулся в своей мурманской квартире на полуванной комнаты. Выплюнул большой палец правой ноги старика Боба.
  - Гип-гип-ура! - он резко вскочил. Глянул в зеркало и врубил горячую воду.
  - Да, елки! - резанула страшная боль в ушах. Оба - твердые, как алмаз - обжигали ладони смертельным холодом вечной мерзлоты.
   Мысль - позвонить Елене! В бедламе, устроенном накануне отъезда в Лондон, под крышкой разбитого журнального столика отыскал телефон. Жадно сорвал трубку.
  - А-а-а! - с таким же успехом в больное ухо можно было вдавить пыльную пивную банку или пачку "Беломора". Целлулоидная тишина отключенного аппарата красноречиво напомнила о том, что в мире существуют деньги.
   - Вождя спасет валюта! - Генка сообразил воспользоваться опытом Сашки и Баодуба. - Не хрен тянуть резину за хвост. Потом намоемся, - он забежал в ванную, вырубил воду и еще раз глянул в зеркало. - Какой же ты, блин, чероки без огненной воды и мобильника?!
   Натянув на голое тело замызганный желтый лесной свитер, он вылетел из квартиры.
   У "Аметиста" Генка сунул в рот большой палец правой ноги старика Боба и растворился в пространстве. Время пошло! Перебежал через дорогу к "Детскому миру". Выхватил у краснорожего валютчика несколько долларовых пачек и игнорируя светофор, умчался к "Аметисту". Выплюнул в ладонь палец Боба и снова вернулся к "Детскому миру". Разменял часть добычи на твердую российскую валюту. Поймал такси.
   - Садись, - пригласил шофер. - Куда едем?
   - За сигаретами, - Генка захлопнул дверь и пристегулся ремнем. - Не угостишь пока?
   - Закуривай, - водитель выжал газ.
   - Здравствуй, любимый город! - Генка выпустил дым в лобовое стекло.
   - Что, из отпуска? - улыбнулся таксист.
   - Ага, на Гавайях парился. Тормозни у ларька. Пивка возьму, потом по магазинам прошвырнёмся.
   - У тебя деньги-то остались после Гавайев? - таксист внимательно посмотрел на замызганного пассажира. - А то сбежишь с моей сигаретой.
   Генка извлек из разодранных в хлам джинсов сотенную пачку долларов.
   - Да хоть на Луну! - изумился шофер.
   - Тебя как зовут, космонавт?
   - Игорь.
   - А меня - Генка. Давно таксуешь?
   - Вторую неделю.
   - Тогда ясно. Запомни, встречают по одежке, а провожают по карманам, - музыкант выдернул из пачки две купюры. - Держи аванец.
   - Не фальшивые хоть?
   - Да фиг знает, - Генка пожал плечами. - В крайнем случае выбросишь.
   Целый день Генка мотался по рынкам и магазинам. Вечером посетил сауну. Ближе к ночи приехал к дому Елены.
   - Помочь пакеты донести? - предложил таксист.
   - Справлюсь. Бывай, Игорь.
  Пряча лицо за громадным букетом, Генка нажал кнопку дверного звонка. Тишина. Нажал еще и еще. Потом еще и еще...
  Вместо ручки к двери была привинчена железная львиная морда с зажатым в пасти кольцом. Он втиснул в кольцо толстые стебли роз. И в последний раз нажав звонок, медленно зашагал по лестнице вниз.
  У подъезда все еще стояло такси.
   - Ты че не уехал-то, Игорь?
   - Не знаю, - таксист открыл дверь. - Дай, думаю, подожду минут десять, на всякий случай.
   - Правильно. Хорошего клиента должно быть много, - Генка сгрузил подарки на заднее сиденье.
   - Не ждали?
   - А сколько ждать-то? Полгода ни слуху ни духу не было, - Генка устроился рядом с водителем.
   - От тебя не было?
   - Ни от кого не было.
   - Куда теперь?
   - Поближе к милиции. - Генка достал мобильник и набрал номер криминального обозревателя. - Алло! Нюся? Узнал. Кто есть в городе? Как никого? А я! Да, серьезно.
  
  * * *
  
   - У меня выпало два передних зуба, - с порога заявила Потапова. - Решила, пока не вставлю, с людьми встречаться не буду. Но ты проходи. А это кто?
   - Таксист Игорь - тоже нелюдь.
   - Тогда порядок, - Потапова стиснула каменную мускулатуру музыканта. - Ого! А ну-ка, ну-ка - точно нелюдь. Ты что, спортсменом заделался?
   - Да, понимаешь... индейцем!
   На кухне Генка выложил все по порядку в мельчайших подробностях: пиво - рассказ о Лондоне, стрельбе в Шере метьево-2, о Бобе Марли и его большом пальце правой ноги; водка - о Клёвино; водка, пельмени - о Новгород-Северской тюрьме; пиво, пиво - о рабстве и дрейфе в шлюпке; пиво, пиво - о Джеймсе Куке. Словом, выпито было слишком немало.
  Таксист не сводил глаз с Инны и каждые три секунды кивал головой, подтверждая Генкины слова.
   Потапова уже с трудом соображала.
   - Гена, твое слово - кремень? - она строго икнула.
   - Да стараюсь как-то...
   - И обещания свои выполняешь? - Инна пыталась поймать Генкин взгляд.
   - Ну да... К чему ты клонишь?
   - Ты обещал Джеймсу Куку, что доложишь королеве Англии? Обещал?
   -Тогда король был. Да и не понял я, о чем
  докладывать-то? И потом, это ж было двести двадцать один год назад.
   - Повторя-а-аю ва-апрос! - пронзительно завизжала Потапова. - Ты обещания свои выполняешь, а-а-а?!
   Предотвращая истерику, Генка выудил из кармана мобильник. Сделал массу справочных звонков.
  - Алло! Посольство Великобритании? Хорошо. Примите доклад для ее величества королевы Англии! Что? От кого? От первооткрывателя Гавайских островов Джеймса Кука! Я серьезно... да подождите вы...
   Генка с досадой выключил мобильник.
  - Ну что, довольна? Подстава. Ты знаешь, что они мне сказали... бы, если б не были англичанами?
   Инна расплылась в улыбке, как тесто по сковородке.
   - Я тебя уважаю! - промямлила она.
   - Я тебя - тоже!
   - И я! - присоединился таксист.
   - Ты что, ослик? - Инна наконец-то обратила на него внимание.
   - Нет.
   - Гена, - по щекам криминального обозревателя покатились крупные пиво-водочные слезы. - А Нина Сергеевна замуж вышла за Валеру-грузчика. У всех все хорошо... только у меня чудес не бывает... Я от Парасюка ушла, а мама и дети в отпуск уехали. Я теперь одна...
   - Не грусти, красавица. Парасюком больше, Парасюком меньше, хватит на твой век Парасюков! - успокоил Генка. - Игорь, у тебя фамилия не Парасюк?
   - Нет.
   - Вот я и говорю - хватит. Бери таксиста. А может, ты Джеймса Кука любишь?
   - Люблю-у-у-у... - Инна с закрытыми глазами раскачивалась на табуретке.
   - Тогда, какие проблемы? Возьми в рот большой...
   Инна, потеряв координацию, грохнулась на колени.
   - Да ты не поняла-а-а! Возьми в рот большой палец правой ноги старика Боба. Нюся, мы ж просто друзья, - прикололся Генка.
   Инна вообще ничего не имела в виду - просто очень устала. Завалившись на пол, она сладко захрапела форсированным двигателем.
   - Падение нравов, - пошутил Генка.
   - А мне она нравится, - кряхтел пьяный таксист, пытаясь поднять Инну.
   - Нравится? Значит, разбуди и женись! Будешь Джеймсом Куком! А мне пора.
  Генка плеснул водки и усиленно принялся думать о Елене. Выпив на посошок, вместо закуски сунул в рот большой палец правой ноги старика Боба и исчез на глазах обалдевшего собутыльника.
  - Парень, ты где? Где ты, парень? - из последних сил прохрипел таксист и рухнул рядом с Потаповой.
   Прошло шесть минут.
  
  * * *
  
   Лежа на спине, Генка очнулся. В ноздри кольнула острая вилка яркого солнца. Он вскочил на ярко-зеленый сочный луг с кустиками щавеля. Впереди - высокие развалины старинной булыжной постройки. Вокруг останков здания - кусты спелой малины. Рядом с кустами на широком голубом пледе - две изящные фигурки в едва заметных купальниках. Лица закрыты шляпками. Чуть поодаль, внизу - черный извилистый шланг узкой речки в желтых кувшинках.
  Проглотив идиллическую картинку в рамке сказочного леса, Генка поторопился в кусты. Выплюнув большой палец правой ноги старика Боба, он водопадом облегчился от "Кольского" пива.
   - Какой кайф! - улыбался он, застегивая штаны. - Однако куда меня занесло?
  Судя по модным купальникам, это не старинное Клёвино. Природа вокруг явно не гавайская. Воздух не американский, а особенный, родной, как в средней полосе России или на Украине, или в Белоруссии, или...
  Чтобы никого не напугать, Генка засвистел что-то из старенькой попсы. Тела лениво перевернулись шкворчащими на вертеле сосисочками, шляпки слетели на плед, удивленные взоры устремились к кустам. Их лица! Ура! Да это же Лена и Лариска!!!
  Он выскочил из укрытия и бросился к ним, словно бегун к финишной ленточке.
  - Я искал тебя больше двухсот лет! - он сжал Лену в объятиях.
  - Я так по тебе соскучилась! - она взвизгнула. - Что с твоими ушами? Это же сухой лед, а не уши!
   - Дай я потрогаю. Можно? - Лариска протянула руки.
   Он быстро перехватил их.
   - Нельзя! Молодая ишшо!
   Лариска изобразила обиду.
   - А знаешь, у кого бывают уши холодные? У...
   - Поручик, молчать! - рявкнул Генка. В это мгновенье резанула страшная боль в ушах. - Ох ни х...
   - Поручик, молчать! - завопила Лариска, обнимая Генку, - Я тоже по тебе соскучилась. А что у тебя за кукла на шее? А где ты так загорел?
   - Да и ты не бледная поганка. Кстати, где мы находимся? - превозмогая боль, улыбнулся Генка.
   - Поселок Полоное Псковской губернии. Мы сюда в отпуск приезжаем - две тысячи километров от Мурманска, - ответила Елена. - Как ты нас нашел?!
   - Об этом позже...
   -Тогда пойдем. Тут недалеко - километра два. По дороге все и расскажешь.
   - Только после пива и за столом.
   Дома Лена и Лариска сразу занялись приготовлением салатов. Генке доверили мясо.
  Праздновать решили в огромном, совершенно пустом зале.
  О своих приключениях Генка рассказывал всю ночь. Лена не знала чему верить, а точнее, не верила вовсе.
   - А теперь - гвоздь программы! - Генка вышел на середину комнаты. Поднес руку к губам и... исчез!
   - Значит, все это - правда, - только и смогла прошептать Елена.
   Внезапно Генка появился на том же месте.
   - Строгановы лгать не приучены! По крайней мере тогда, когда говорят чистую правду. А для неверующих демонстрируем в последний раз, - Генка снова собрался запустить в рот невидимый палец старика Боба.
  - Стой! Не надо! Если тебя снова куда-то занесет... Я срочно звоню маме! - Елена бросилась к телефону. Набрала номер. Абонент в Мурманске не ответил. - Правильно, я хотела: девять часов утра - мама на работе.
   - Отчепись ты от мамы! - Генка отхлебнул пиво. - Проживет дольше, ежели обо мне лишний раз не услышит. Да что случилось-то?
   - Невероятно... но, кажется, случилось! Если, конечно, все сказанное тобою - правда. Но этого не может быть! Но похоже, что - правда... Ужас! У меня сейчас мозги взорвутся!
   Елена набрала рабочий телефон матери.
   - Алло! Мамочка...
   - Ладно, пока болтай, а я в лавку!
   Генка успел сходить в магазин, приготовить на кухне закуску и от скуки уже начал потихоньку отхлебывать из горла, когда Елена наконец завершила излагать в трубку ночной рассказ одноклассника.
   - Не прошло и пол-литра, - с блаженной улыбкой прокомментировал музыкант.
  - Мама побежала отпрашиваться с работы, потом за билетами и сразу же выезжает к нам, - Елена посмотрела на него как-то особенно.
   Генка это заметил:
   - Я, конечно, соскучился по Степановне, но к чему такая спешка? И что, блин, в конце концов происходит?!
   - Я пойду постелю, - Елена торопливо исчезла в коридоре.
  Когда она вернулась, Генка спал на табуретке, уткнувшись головой в стол.
  - Проснись, - она легонько коснулась плеча, - пора спать.
  Генка открыл туманные, как у новорожденного, глаза и, сообразив, где находится и на кого смотрит, радостно улыбнулся.
   - Здравствуй, друг ты мой прекрасный! - сладко потянувшись, он встал и, положив голову на ее плечо, снова закрыл глаза. - Если это дивный сон, то лучше не просыпаться, а если прекрасная явь, то я ни за что не лягу.
  - Так не пойдет, - мягко запротестовала Елена. - Нам необходимо выспаться. Мама просила до ее приезда побывать в Волышово и набрать...
   - Побываем! - перебил Генка, хватая со стола недопитое пиво. - Путешественник я знатный. А что за Волышово?
   - В Волышово находится древняя усадьба графа Строганова - исторический памятник, - Елена открыла балконную дверь. - И еще туда все Полоное за яблоками ездит. Мама давно просила нас с Ларой, да все некогда было.
   - Привезем! - Генка вышел на балкон. - Здорово получается - к историческому памятнику за яблоками! Культурно-продовольственная программа - не иначе.
  Балкон первого этажа утопал в жирных высоченных кустах сирени. Над верхушками сверкало августовское солнце. Генка сорвал несколько листьев, прижал к ноздрям и жадно вдохнул. На глаза навернулись крупные слезы. Он уткнулся Ленке в грудь и зарыдал, как семилетний пацан.
  - Да! Ради этого я жрал соленую воду в
  Новгород-Северской тюрьме! Ради этого бился с людоедами на Гавайских островах! Ты знаешь, сколько я там бананов сожрал? Хочу яблок! Может быть, именно ради этих яблок я и жил. Хотя, что была моя жизнь? - Трэш-металл, бухло, порево, мечта о Лондоне, вот, пожалуй, и все.
  - Успокойся, любимый, - рассмеялась Елена. - Не зная плохого, никогда не оценишь хорошего.
  - Да! - радостно заорал Генка, смахивая слезы кулаком. - Значит, моя жизнь, какой бы она ни была, все-таки была! И была такой, какой ей быть надлежало! Выпало быть в тот момент. Значит, это зачем-то было нужно!
   - Шизоидная перемена настроения, - констатировала Елена. - Или белая горячка. А может, и то и другое. Пора спать.
   - Как все хорошо! И все будет хорошо! - продолжал вопить он, игнорируя диагнозы. - Пиво в студию! И в Волышово за яблоками!!!
  
  На этом можно было бы и закончить эту почти документальную повесть. Генка Строганов все правильно понял. Сейчас, на солнечном балконе, он дышал сиренью, пил пиво и обнимал самую красивую девушку в мире! А что еще надо то? Ах да - тещу надо любить! А теща просила яблочек! Тогда о каком конце повести может идти речь?
  
  
  
  Глава номер 29
  
   Генка спал на полу. Полуденное солнце жарило натянутое на окно зеленое верблюжье одеяло. Сквозь дырочку импровизированной шторы лазерный луч солнца долго шарил по половицам в темноте спальной комнаты. Наконец он добрался до Генкиного носа, и парень мощно чихнул, Внутреннее давление едва не разнесло череп осколками взорвавшейся мины. Генка в ужасе проснулся.
   - У-у-у-у-у! - болела не только голова, но и плечи и поясница.
   - Леночка, пи-и-ить, - еле слышно проскрипел он пересохшей глоткой. Прокашлялся. - Леночка! Пить!
   Легкий писк несмазанных петель - и в ярком свете дверного проема возникла Лариска.
  - Держи, страдалец, - она подала ему кружку с водой. - А мама в магазине.
   - Пиво на кухне осталось?
   - А сам-то как считаешь? - с мягким сарказмом поинтересовалась она. - Хорошо хоть сама кухня осталась.
   - Прости, лопухнулся с вопросом, - Генка жадно приник к сосуду.
  - Намечается поездка в Волышово. Вставай! - Лариска бросила на пол оранжевый халат. - Ты спал ровно сутки.
   - Без пива не встану, - Генка перекатился с холодного пола на матрац. - И что, я все время один спал?
   Лариска сорвала с окна одеяло и вылетела из комнаты. Термоядерная вспышка солнечного света заставила его сползти с лежанки. Стоя на коленях, он в муках накинул халат и на четвереньках выполз в коридор.
   В этот момент открылась входная дверь.
   - Уже проснулся? - Елена переступила порог. Объемный пакет, задев косяк, жизнеутверждающе звякнул.
   - Иго-го! - Генка раненым конем проковылял навстречу. Обнял горячую ногу. Приник устами к колену.
   - Арабский скакун! - улыбнулась она, ставя пакеты.
   Генка уселся по-турецки, вынул бутылку, сорвал пробку зубами и сунул горлышко в раскаленную глотку. Высосав пиво до последней капли, он снизу вверх преданно уставился в глаза любимой. В блаженной улыбке его мокрые губы вытянулись сверкающей анакондой.
  - Теперь ты счастлив, Чингачгук? - она присела рядом на корточки.
   - Вождь спал в одиночестве? - он достал вторую бутылку.
   - Да. И будет спать один до тех пор, пока... мама не приедет, - она отобрала бутылку и глотнула пиво вместе с непонятной грустью. - А там видно будет.
   - Ты что, у мамы берешь консультации по извращенному сексу? - изумился Генка, поднимаясь с пола.
   Из комнаты выпорхнула Лариска.
  - На сборы даю тридцать минут! Иначе я за себя не ручаюсь!
  
   Шесть километров от Полоное до райцентра Порхов они преодолели пешком. В кассе автовокзала Генка взял билеты.
  - Автобус до Волышово отправится только через два с Половиной часа! - сообщил он. - Надо убить время.
  Нагулявшись по городу в лучах палящего солнца, они посетили местный рынок, впрочем, не менее солнечный. Пока блуждали между прилавков с тряпьем и продуктами, захотелось мороженого.
  - В гастрономе есть, я знаю! - Лариска побежала вперед.
  Мороженое лопали на крыльце магазина. Потом курили и пили фанту.
  - А до автобуса еще целых полтора часа! - Генка случайно обратил внимание на скромную вывеску "Порховский краеведческий музей", прибитую у смежного входа в магазин. - Ну тут уж сам Бог велел! - он толкнул стеклянную дверь.
  В прохладном выставочном зале копошилась
  одна-единственная сотрудница. Завидев посетителей, она разогнула спину.
  - Здравствуйте! - приветливо улыбнулась она. - Музей не работает. У нас смена экспозиций.
  - Понимаете, мы из Мурманска, - улыбнулся Генка. - Сейчас собираемся в Волышово. Ждем автобус. Хотелось бы побольше узнать об истории Волышовской усадьбы. Когда еще здесь будем...
   Глаза сотрудницы сверкнули патриотичным фанатизмом.
   - Пойдемте, пойдемте со мной!
  Они поднялись по лестнице. На втором этаже среди глиняных горшков, чугунных барельефов и орденоносных пиджаков - дерматиновая дверь с табличкой "Директор Васильева Лидия Алексеевна". Сотрудница постучала и дернула ручку.
   Директорша оказалась приятной, пенсионного возраста женщиной. Слово за слово, она усадила гостей на роскошный антикварный диван и разложила на журнальном столике толстые папки со старинными фотографиями. Пока гости разглядывали снимки с видами дореволюционной усадьбы и сценами из охотничьей жизни ее обитателей, Лидия Алексеевна с раскаленным энтузиазмом ведала историю:
  - Наш Версаль! - так до сих пор то ли серьезно, то ли с издевкой называют местные чиновники полуразрушенное имение графа Строганова. До революции 1917 года строгановская усадьба была одной из двадцати крупнейших в Российской империи! После революции ее произведения искусства наполовину составили коллекцию псковского музея, а также украсили выставочные залы Москвы и Санкт-Петербурга! Хотя почему-то об усадьбе в Волышово нет никаких упоминаний ни в одном справочнике, энциклопедии и даже в каталоге усадеб, составленном братом барона Врангеля!
   - Надо же! - мимоходом возмутился Генка, совершенно не имевший понятия о каталоге брата барона Врангеля.
  - Вы представляете?! - Лидия Алексеевна почувствовала в госте родственную душу. - Извините, у нас нет кофе. Может, вам чаю?
  - Спасибо! - Генка не отрывался от фотографий. - У нас мало времени.
  - Да-да, понимаю, - она продолжила. - Строгановская усадьба в Волышово строилась в XVIII и XIX веках на протяжении ста лет. И, по сути, представляла собой целый город, окруженный диковинными парками. Весь комплекс включал в себя дворец, церковь, школу для детей прислуги,
  знаменитый на всю Россию конный завод, питомник для элитного скота, оранжерею, многочисленные хозяйственные и жилые постройки. Все это вы можете увидеть на фотографиях.
   Лидия Алексеевна отыскала нужную папку, достала несколько снимков и ткнула пальцем в один из них.
   - А вот это строгановская конюшня. В 1860 году архитектор Макаров за ее проектирование и строительство получил мировое признание и звание профессора. Позже он стал академиком архитектуры Академии художеств России. Именно из этой конюшни Строгановы подарили несколько жеребцов Наталье Гончаровой - жене великого поэта Пушкина!
  - Не знаю, каков Александр Сергеевич в седле, но по части лимериков - импровизатор чумовой! - улыбнулся Генка, вспомнив рассказ Сашки о творческом состязании двух Александров в подземном Мурманске.
  Лидия Алексеевна, увлеченная собственным рассказом оставила реплику без внимания.
  - В 1880 году у графа Сергея Александровича Строганова, который к тому времени остался единственным и последним хозяином всех владений рода на территории России, скончалась жена. Спустя три года он уехал в Париж. Забота
  об имении легла на плечи немецкого управляющего. Армия егерей следила за охотничьими угодьями и парками, состоящими из сотен ценнейших пород деревьев со всего мира. Садовники в оранжереях ухаживали за диковинными сортами роз. Конюхи занимались разведением английской, орловской и казачьих пород лошадей. Скотники выращивали элитные породы коров. Мелиораторы следили за состоянием сложнейшей ирригационной системы водоемов. В прудах, дно которых было выложено плитами белого мрамора, жили лебеди. В них даже регулировалось количество лилий... Все ждали графа, который мог явиться из Франции неожиданно, в любой момент. Но Строганов больше не вернулся!
   - И кому же досталась усадьба? - оживился Генка.
   - После его смерти имение осталось без прямых наследников. В 1917 году управление дворцами, которое в революционной неразберихе еще осталось от Временного правительства, по инерции позаботилось о бесценных произведениях искусства волышовского дворца. Картины, статуи, ювелирные изделия были вывезены из усадьбы в Порхов, где хранились в доме бывшего купца. Документальный учет не велся, и многие произведения бесследно исчезли, а богатейшая усадьба в идеальном состоянии была передана в руки советской власти. Поместье приспособили под сельскохозяйственный институт. Через несколько месяцев ирригационная система пришла в упадок. Розарий превратился в болото. Камины во дворце были выломаны, а вместо них установлены железные буржуйки. Парки вырубались для отопления замерзших пролетариев. Элитный скот, а затем и отощавших больных лошадей вырезали и съели.
   - Скотство элитное! - походя прокомментировал Генка.
   - Через полгода после создания института сельскохозяйственному министру в Москву пришло письмо из Волышово - "...продавать нечего. Учителя и студенты умирают с голода...". Министр снизил статус института до техникума, а потом и до рядового советского сельского хозяйства...
   - Неужели за все эти годы насчет усадьбы так никто рылом и не повел?
   - Ну почему же не повел, - улыбнулась Лидия Алексеевна. - Помнится одна попытка. В 1988 году на правительственном уровне был принят грандиозный проект по реанимации Волышово и создании Серебряного кольца России. В него должны были войти города Псков, Новгород, Санкт-Петербург и Порхов. На восстановление Волышово выделили баснословную сумму. После первого путча, в 1991 году, благие намерения были похоронены. Сейчас в конюшнях усадьбы расположен 18-й Псковский конный завод...
  - Значит, хозяина у усадьбы нет?! - то ли спросил, то ли констатировал Генка.
  - Получается, что нет. Волышово - это наша головная боль на протяжении десятилетий. Создается впечатление, что усадьба попросту вычеркнута из истории. И тем не менее усадьба существует! И ее восстановлением занимается
  один-единственный человек...
   - Кто этот человек?
  - Саша Ефимов, - ответила она. - Дед и отец Саши были историками, сам он тоже учился на историческом...
  - Спасибо, Лидия Алексеевна, за интересную информацию, - Генка встал. - Однако нам пора. Будете в Мурманске - заходите. В музучилище спросите Строганова - меня там все знают.
  - Вы Строганов?! - Лидия Алексеевна округлила глаза и в волнении затряслась осиновым листом. - Неужели...
  - Да, я тот самый Строганов, - перебил Генка, - благодаря которому гавайские людоеды не съели знаменитого мореплавателя Джеймса Кука! И если, Лидия Алексеевна, какая-нибудь сволочь будет настаивать на обратном, то от моего имени плюньте, пожалуйста, ей прямо в душу.
  
   Маленький колхозный автобус неопределенной модели с тяжелым припердыванием, на последнем издохе едва дотащил их от Порхова до Волышово. В крохотной загаженной остановке с настенными откровениями типа "Depeche Mode - The best!", "Менты козлы!!!", "Чича кайф!" - они укрылись от крупного теплого дождя. Покурили. Лена раскрыла зонтик. Они перешли трассу и оказались в каштановой аллее. Могучие деревья где-то около неба соприкасались мощными кронами, образуя длинный широкий тоннель, за которым раскинулся яблоневый сад. В море белого налива утопала дюжина сельских домиков, обозначенных островками крыш и печными трубами. Дорога вывела их к высокой кирпичной стене и свернула в месиво из грязи и навоза. До того как полил дождь, здесь была сухая улица, теперь по ней плыл мужик в болотных сапогах.
  - Где найти дом смотрителя усадьбы? - Генка уже чувствовал, что по закону подлости его придется искать не в яблоневом саду, а именно в конце этого болота.
  - До конца улицы дойдете, а там - крайний дом у старой конюшни, - простуженно гавкнул мужик. - А лучше я вас сам доведу, чтоб не плутали.
   Они нехотя разулись и, нырнув в грязюку, обреченно поперлись за гидом.
  - Во-о-он его дом! - мужик махнул рукой, остановился и стрельнул у Генки сигарету. - Не советую на ночь оставаться, - серьезно предупредил он и, не прощаясь, зашагал своей дорогой.
   - Мне страшно, - хныкнула Лариска.
   - А мне нет, - Генка щелкнул ее по кончику носа и кивнул в сторону дома. - Давай наперегонки.
  Они добрались до крепкой изгороди. Калитка была открыта. По широкому двору уныло бродили мокрые куры с цыплятами. В конце - крепкий бревенчатый дом. Генка постучал в ставню открытого окна. На крыльцо вышел спортивный парень лет двадцати четырех.
  - Александр Ефимов, - представился он. - Кто такие, с чем пожаловали?
  - Геннадий Строганов, - Генка протянул руку. - А это Елена и Лариса. Мы вроде как на экскурсию.
   - На экскурсию, говоришь? Ири-и-на! - с добродушной улыбкой гаркнул Ефимов. - Барин из Парижу вернулся! Воду ставь!
   Из дома выскочила девушка в синем халате и тапочках.
   - Неужто из Парижу? - деланно удивилась она, скользнув по Генке зеленоглазым любопытством.
  - Он из Лондона. Проездом в наших краях. В отдохновении от трудов захотел родовое гнездо наведать, - пошутила Елена.
   - Из Лондона аль из Парижу - невелика разница. В любом случае вам ноги надобно помыть, пока я в лабаз обернусь. Устаревший диалект - видимо сказывалась атмосфера древней усадьбы - здорово подчеркивал колоритный статус Ефимова.
   - Я с тобой, - напросился Генка.
   - Как скажешь, барин.
  Пока они закупали водку, девушки сварганили громадную миску салата из свежих огурцов, помидоров, укропа и чеснока. Нарезали сала и сжарили яичницу.
   Застольное знакомство через пару часов переросло в столетнюю дружбу.
   - А теперь, барин, пойдем усадьбу смотреть. Дождь закончился.
  Ирина собрала корзину с продуктами. Подумала и прихватила початую бутылку для Генки - за столом, кроме него, никто практически не пил.
   Ефимов долго рылся в темной кладовке.
  - Лампочки летят. Каждую неделю меняю, - он бросил на пол пару сапог. - Примерьте. Вообще-то на территории грязи нет, но с вашей обувкой после ливня только на печи сидеть.
  Миновав расквашенную улицу, они зашли через чугунные ворота с фамильными вензелями на территорию усадьбы. Генка замер в некотором оцепенении. Перед ним раскинулся белый город, увиденный на старинных фотографиях в краеведческом музее. Вот только первые этажи древних строений были намертво забиты досками и опутаны колючей проволокой.
  - Эх, барин, ничего не помогает, сегодня заколотим -
  завтра все опять выломано. Без денег такое хозяйство разве
  восстановишь?
   - Деньги - это понятно. Но как ты тут один корячишься? - Генка развел руками.
   - Дядя Саша!
   Ефимов обернулся.
   Подбежал паренек лет четырнадцати.
   - Здравствуй, Леша, - Ефимов пожал руку. - Как дежурство?
   - В церкви кто-то орет! Я за фонариком бегал.
   - Ирина, покажи девочкам конюшню. Пойдем посмотрим, что за гусь гогочет.
   - А-а-а!!! - донеслось со стороны церкви.
   - И давно он там?
   - Да с полчаса орет.
   Церковь сохранилась лучше остальных построек. Ее массивная дверь была прочно стянута толстыми металлическими тросами.
   - Через окно залез, - Леша вскинул руку. - Две доски выдрал.
   - А-а-а-а! - надрывался хриплый бас из зияющей на высоте трех метров оконной дыры.
   Ефимов сложил ладони рупором.
   - Ты кто!
   - А-а-а-а!!!
   - Ответ неправильный!
   - Че у вас за дела тут?
   - А ты, барин, восточными единоборствами увлекаешься? - неожиданно спросил Ефимов.
   - Нет, но... пострелять люблю.
   - Пострелять, говоришь? - Ефимов улыбнулся. - Я тут организовал школьную секцию каратэ. Сколотил из учеников спортивно-трудовую бригаду. Леша у них главный. С ними мы вычистили усадьбу от хлама. Установили боевое дежурство. Сейчас Лешкина смена.
   - А-а-а-а!!!
   - Замолчи! Тут барин из Парижу приехал! - крикнул Ефимов. - Еще недавно в домашней церкви Строгановых был клуб, - как ни в чем не бывало продолжал он. - После дискотек ломали все, что ни попадя. Дискотеки я запретил...
   - А-а-а-а!!!
   - Однажды во время ночного дежурства кто-то из моих услышал в церкви подозрительную возню...
   - Это мы с Борькой дежурили, - уточнил Леша.
   - А-а-а-а!!!
   - Тогда мы застукали на акте вандализма местного учителя истории! Доски от пола отрывал для своего коровника. Ну что тут сделаешь? - Ефимов сокрушенно пожал плечами. - Он ведь и меня когда-то учил... В общем, отпустил я его в виде исключения...
   - А-а-а-а-а-а-а-а!!!
   - Да что он орет как резаный! - не выдержал Генка.
   - Но после того случая, - продолжал Ефимов, - мы в церкви установили капканы, ловушки, по полу доски с гвоздями разбросали. И все Волышово об этом предупредили.
   - А-а-а-а!!!
   - Этот, - Ефимов кивнул на окно, - видать, не поверил. Вот и спрыгнул в темноте с подоконника. А там высота метра два! Одной ногой на гвозди, другой - в медвежий капкан.
   - Такой капкан втроем разжимать надо, - вставил Леша.
   - Да с такой высоты и без всяких капканов ноги переломаешь.
   - Может, и сломал, - не переставал улыбаться Ефимов. - Ты, барин, не переживай.
   - Однако - нравы!
   - А что делать, барин? На восстановление усадьбы денег нет, пытаемся сохранить хотя бы то, что осталось.
   - А-а-а-а!!!
   - Так, может, вытащим? - Генка кивнул на окно.
   - Леша, займись! Пойдем, барин. Сейчас он бригаду позовет - сами разберутся.
   - Бить будут?
   - Обязательно!
   - И после такого - воруют?
   - Воруют! Позже во всех зданиях так сделаем, а окна и двери железом заварим.
  
  Двухэтажный строгановский дворец взирал на них чернью выбитых окон. На первом этаже они тоже были заколочены досками, но такая забота скорее придавала дворцу еще более заброшенный вид.
   - Ну что, барин, сердце не екает, глядя на родовое гнездо? Это точная копия Строгановского дворца в Санкт-Петербурге. До революции здесь была и горячая вода, и паровое отопление, и канализация...
  - Если бы у меня было больное сердце, оно лопнуло бы от горя, - с грустью признался Генка. - Неужели все это можно восстановить?
  - Можно! Правда, теперь мало что в целости осталось. Но есть и нетронутые уголки. Взять хотя бы винный подвал - ни одна бомба не возьмет. Все сделано по уму, чтоб температурный режим для вина выдерживался.
  - Хорошая новость! Если винный подвал цел, то и усадьба считай на две трети восстановлена!
   Генка полез в окно, расположенное вровень с землей.
  - Через него бочки с вином выкатывали, - пояснил вслед Ефимов.
  В подвале над крепкими дубовыми стеллажами, казалось, до сих пор стоял плотный аромат древних вин. Генке нестерпимо захотелось красненького сухого, да в баньку. Потом - картишки. И в постель к барыне. А рано утром - квасок, ржание лошадей, свора борзых и на охоту.
  Выбираясь из подвала, Генку не оставляло чувство, что все это с ним уже было в какой-то далекой, другой жизни...
   - Воровать во дворце, правда, нечего, - кряхтел Ефимов, выдирая доску из окна, - но... кое-что могут испортить... до сих пор сохранилась мраморная лестница... правда, чугунные перила уперли. Мои ребята быстро воров вычислили... но поздно - перила уже в скупку снесли...
   Он вскарабкался на подоконник и спрыгнул на пол. Генка следом.
   - Ну, барин, принимай наследство!
  Наследство представляло собой два этажа высоченных и довольно неплохо сохранившихся помещений.
  - Десять-пятнадцать лет назад здесь была общеобразовательная школа. Все отапливалось, поэтому и дворец до сих пор цел. Я же говорю - восстановим!
  Они поднялись в огромный бальный зал с великолепной старинной лепниной на потолке. Ефимов очистил рукавом куртки небольшой участок на паркетном полу. Из-под слоя грязи просматривался фрагмент сказочной инкрустации.
  - Я эту школу заканчивал. Здесь у нас актовый зал был - утренники, выпускные и новогодние вечера проходили. Здоровенную елку прямо к паркету гвоздями приколачивали. А ведь это произведение искусства - использовано сто пятьдесят пород редких деревьев со всего мира. Над
  ним много лет трудились лучшие заграничные мастера. Раньше, при хозяевах, пол для сохранности покрывали персидским ковром, который убирали в самых торжественных случаях. Теперь на этом паркете другая жизнь, - он кивнул на огромное кострище, вокруг - бутылочные осколки и с десяток одноразовых шприцов. - Но спасти еще можно. Последние десять лет усадьбу гробили особенно старательно.
   - Ладно, пойдем на природу. Грустно все это.
  
   Ефимов вел их куда-то через липовые, кедровые, кленовые, дубовые и лиственные аллеи. Мокрые кроны в солнечных лучах сияли бриллиантами на изумрудном велюре.
  - А дальше, - он махнул рукой, - охотничьи угодья. Чтобы обойти пешком, потребуется два дня. Раньше твой предок туда по осени с друзьями на медведя выезжал. На лошади ездишь? Завтра поскачешь! Ты говорил, пострелять
  любишь. Вот прямо с ружьем и поскачешь. Медведя не обещаю. Их и в те-то времена для твоего предка по заказу привозили. Зато на воронах оторвешься будь здоров!
  - Да ладно уже тебе! Какой там предок. Строгановых на Руси тогда, что яблок в волышовских садах было, - Генка попытался прекратить затянувшуюся до неприличия игру в барина.
   - Знаю! А ты уверен, что здесь не твои предки жили?
  - Да кто ж его знает? - зевнул Генка, балдея от лесного воздуха.
  - Ну так что ж ты, барин, открещиваешься понапрасну! Аль усадьба не по сердцу пришлась?
  - Да нет, с усадьбой все пучком. Но я-то здесь с какого бока?
  - Что значит - с какого! - возмутился Ефимов. - Сто двадцать лет усадьба была невостребованной. Теперь любой Строганов имеет на нее полное право. Ты первый приехал - ты и хозяин! Так что, барин, принимай владения и не рыпайся! Дом без хозяина что человек без души - одни останки.
   - А чем ты не хозяин?
   - У меня фамилия не барская. Но для управляющего - в самый раз. Так что принимаешь?
   - Тогда придется.
   - Ирина! Надо бы столик организовать! - обрадовался Ефимов. - За нового барина выпить - святое!
  Для стоянки выбрали место у огромной поваленной сосны. Девушки расстелили на траве скатерть и раскладывали закуску. Ефимов быстро соорудил костер. Генка разлил по стаканам.
  - Ну давай, барин, - за тебя! Чтоб Родину надолго не покидал, а главное - чтоб, когда утром протрезвеешь, не дал деру.
  - Не протрезвею... тьфу, блин, - Генка затряс головой, - ...не дам деру. За тебя, Ефимов, выпью. За то, что барский дворец сохранил и лес сберег, а главное, дождался меня, и. жалую тебя в генералы!
  - Так это я теперь генеральша?! - взвизгнула Ирина, заливаясь смехом.
  - Вот спасибо, барин, уважил, - рассмеялся Ефимов. - Мы тут с ребятами лес почистили - на машине ездить можно. А на следующий год мы с тобой бригаду лесорубов наймем. Сорные деревья продавать будем, экскурсии водить - деньги нужны и на кирпич, и на железо, и на доски, и на трактора, и на бензин... расходы кругом...
   - Сколько тебе хоть платят?
   - Платят? - Ефимов улыбнулся. - Четыреста рублей. На магарычи для лесорубов хватает. Леса здесь много, браконьеров еще больше. А ведь они не сорняк - самые ценные породы валят. Правда, сейчас вроде полегчало. Мы с ребятами среди ночи пару особо злостных в лес вывезли. Пришлось слегка ребра и зубы посчитать. По-другому не понимают. Обидно за державу.
   - Слушай, Ефимов, не надо... - Генка икнул. Сел на сосну и опустил голову на колени.
   - Что не надо-то?
   - Не надо деревья продавать. Экскурсии водить не надо, - бубнил Генка, не поднимая головы, - и вообще ничего не надо.
   - Да как же без денег усадьбу спасти!? Даже хотя бы не спасти, а просто сохранить как есть, законсервировать, чтоб дальше не крушили?! Мне начальница райотдела культуры так прямо сказала: мол, денег нет, мы на Волышово давно крест поставили!
   - Деньги есть! - Генка с трудом оторвал голову. - Много денег. И усадьбу восстановим, и оклад тебе генеральский будет. Десять штук баксов в месяц. А свои четыреста рублей засунь им в...
   - Да где ж видано, чтоб какой-то лесник оклад генеральский получал, - подыграл Ефимов.
   Генка вскочил и зашатался.
  - А где это видано, чтоб какой-то лесник один понимал, что Волышово и есть Россия! Русь! Родина... - орал он на весь лес, не открывая глаз. - Всю изуродовали... в миниатюре - Россия! Где это видано, чтоб этот самый лесник один... в поле воин... чтоб всю душу! И чтоб последние... четыреста... а... эта сука из отдела культуры... крест... на Родине, на истории... на всем будущем... государства Российского! - Генка заковылял к кустам.
  Девушки сложили посуду в корзину и убрали скатерть. Ефимов собрал окурки, пробки и объедки в полиэтиленовый пакет.
   У Генки заработал мобильник.
  - Перилл!!! Ты откуда? Лондон? Уэмбли...Элис Купер... короче... у тебя корова гвоздь съела? Бросайте на хрен... вы мне нужны... здесь... подожди, не вешайся! Генерал! Сколько надо денег для полного восстановления Росс-с-с... у-у-у-усадьбы?
   - Да полноте, барин, шутки шутить!
   - Не до шуток, генерал... называй цифру!
  - Миллионов десять... зеленых, - выдал Ефимов страшную сумму. Эта игра ему даже нравилась, по крайней мере, помечтать можно. - Да, и еще... пару лампочек для кладовки!
  - Перилл! Срочно... пятьдесят лимонов зеленых в Волышово Порховского района Псковской губернии... у тебя крова гвоздь съела? Никуда я не... я попал не на бабки... я попал в Россию! Великую! ...все до связи... Да! И еще... пару лампочек на двести двадцать... не перепутай!
   Ирина взяла Генку под руку.
  - Ну-ну, касатик, пойдем, я тебе перинку постелю. Уснешь, как маленький ребеночек, - она озорно подмигнула Ефимову и Лене. - А что это вы, барин, про какую-то корову заладили?
   - А-а-а... потом расскажу...
  
  Глава номер 30
  
   Уже два дня, как Надежда Степановна приехала из Мурманска в Полоное. И все это время металась по квартире в полной неопределенности. Сверяясь с рейсовым расписанием, она то и дело выбегала на балкон. Отсюда хорошо просматривалась остановка и выходящие из автобуса пассажиры. Судя по оставленной на кухне записке, Лена, Лариса и Гена уехали в Волышово. Но ведь там ни знакомых, ни родственников!
  Стоя на балконе, Степановна уже подумывала о визите в милицию, как вдруг из автобуса выпорхнула Лариска. За ней и остальные, налегке, без сумок и мешков.
  Степановна перегнулась через борт.
   - А где же яблочки?! - радостно завопила она.
   - В магазине, наверное! - крикнул опухший Генка. - Сейчас выясню!
   Лена и Лариска побежали домой.
   Генка, представив Степановну в негативе, решил залить шары прямо на улице. Опорожнив на скамейке два пива, он пришел домой уже в уравновешенном состоянии. Пока разувался, боковым зрением заметил на себе нежный взгляд Надежды Степановны. Или показалось? Посмотрел на нее в упор. Нет, не показалось. В глазах Степановны было столько любви, что Генка едва не расплакался.
   - Что произошло? Где ваши большие зубы и поганая метла?
   - Проходи на кухню, - вместо ответа предложила она.
   За столом уже сидели Ленка и Лариска.
   - Геночка, расскажи мне по порядку все, о чем рассказывал моим девочкам, - Степановна поставила перед ним тарелку борща.
   - Только не надо - Геночка, - выказал он недовольство. - Лучше уж просто - эй!
   - Ой, ну извини.
  Генка отодвинул тарелку. Открыл бутылку пива и начал свой рассказ. Его никто не перебивал. Когда речь зашла о Клевино, Степановна слушала открыв рот. И иногда возбужденно просила повторить некоторые моменты.
  - Ну да, она так и крикнула, - в третий раз повторял Генка, - прощавай, рокэр! У мэнэ будэ твое дитя!
   События, происходившие после Клевино, Степановну интересовали уже не так сильно.
   - Ну вот, кажется, ничего не упустил, - поставил он точку в повествовании. - Теперь можно и перекусить.
  - Ой, остыло уже все! Сейчас подогрею, - Степановна схватила полную тарелку и уронила на пол. - Ой!
   - Я уберу, мама, - спохватилась Елена.
   Степановна села напротив Генки.
  - Родители мои живы до сих пор, - голос ее дрожал. - А вот своих дедушку и бабушку по материнской линии живыми я не застала. О дедушке говорили, что человек он в деревне был пришлый. Никто о нем ничего не знал. Потому, как только появился, так через несколько дней его арестовали. От него-то и родилась мама...
  Рассказ Надежды Степановны растягивался полетом в соседнюю галактику. На нее жалко было смотреть, казалось - вот-вот грохнется в обморок.
  - Все это безумно интересно, - не выдержал Генка. - Но, может быть, продолжение оставим до более светлых времен? На дворе темень. Да и вы не в себе.
   - Мамуля, действительно... иначе мы все уснем.
   - Сейчас, доченька, - Степановна вскочила из-за стола.
   - Да-да, вы пока соберитесь с мыслями, а я быстренько в магазин сгоняю, - Генка собирался встать.
   - Постой! Я сейчас.
   Степановна притащила из коридора дорожную сумку. Извлекла ветхий бумажный конверт. Из конверта - фотографию. Трясущимися руками протянула Генке.
  - Ну что там у вас? - он из вежливости взглянул на изображение и... о, ужас! - такого потрясения он ни разу не испытывал даже в своем смертельном путешествии по историческим эпохам! Стиснув виски, он уперся лбом в край стола и застонал: - Не может быть! Это какая-то чума! Галя! Галина-Наоми-Тина! Это же она... Ленкина копия! Откуда? Почему?!
   - Здравствуй, дедушка! - Степановна залилась слезами.
   - Привет, внученька, - Генка шлепнул ее по заднице и зарыдал похлеще любой плакальщицы. - Помнится, ты что-то там про мои школьные двойки заикалась. После родительских собраний мою родную правнучку мною же и пугала. Ябеда-корябеда.
   - Прости, дедушка. Я сейчас... Здесь бабушкино свидетельство о рождении, - она достала из конверта пожелтевшую бумагу. - Вот смотри.
  Из написанного явствовало, что Неруш Галина Остаповна родилась в селе Клевино Новгород-Северского уезда 20 апреля 1883 года!
  - Я это уже читал недавно, - Генка всхлипнул. - Не сойти б с ума.
   Надежда Степановна порылась в сумке и вытащила сверток в полиэтиленовом пакете.
  - А это наша семейная реликвия, от бабы Гали осталась, - она развернула и положила на стол черную футболку с нарисованными на ней огромными коричневыми башмаками и белой простреленной надписью "I walked all over London".
   Генка встал и горячо обнял Елену.
   - Ну и что, любимая правнученька, мы с тобой будем
  делать? Нашу связь иначе как кровосмесительной не назовешь.
   - И не назовешь! - неожиданно обрадовалась Степановна. - Браки между родственниками запрещены до третьего колена. Я - твое третье колено, а Леночка, соответственно, - четвертое. По церковным законам, на такие браки
  запрета нет, но...
   - Ну и, Слава Богу! - облегченно вздохнул Генка.
   - Ничего и не Слава Богу, - сквозь слезы возмутилась Лена. - Спать с прадедушкой, пусть даже с молодым, все равно противоестественно. Во всяком случае, я - ни за что! Ужас какой-то! Церковь формально не запрещает такие браки, но только потому, что до такого маразма еще никто не доживал!
   Елена сорвалась с места и схватила сигарету.
  - А что по этому поводу думает праправнучка? - не зная зачем, грустно поинтересовался Генка.
   В это время по телевизору шла программа "Время".
   - Послушай, уважаемый предок, а когда ты рабски трудился в Америке, у тебя там не было случайных влюбленностей? - Лариска подозрительно пялилась на экран.
   - Что еще за дела?
   - Буш младший на тебя очень смахивает!
   Президент Соединенных штатов говорил о борьбе с международным терроризмом.
   - Скудоумие не свойственно нашему могучему роду, - Генка вырубил телевизор.
   - Да, действительно! - поддакнула Лариска. - Понапихают в ящик всякого дерьма!
   - Мы даже все разговариваем как-то одинаково, - ревела Елена.
   - Любимые потомки! - Генка неожиданно развеселился. - Слушай мою команду! На правах героического прародителя и на несказанных радостях приказываю срочно нарезаться до поросячьего визга! Того, кто ослушается, буду
  драть ремнем, пока энное место не станет темнее баклажана!
   - Да, дедушка, - утирая слезы, кисло улыбнулась Степановна.
   - Просто супер, прапрадедушка! - взвизгнула Лариска. - От пива не откажусь.
   - Внуча, быстро в магазин! - Генка лихо закурил сигарету.
  Степановна схватила кошелек, сумку и поторопилась на выход.
   - Стоять! - грозно рявкнул он.
   Степановна сталагмитом застыла у порога.
   - Что, дедушка?
   - Сколько тебе годков, внуча? Водку-то хоть дадут?
   - Шестьдесят один, скоро шестьдесят два будет.
   - Ну-ну, не робей, - улыбнулся Генка. - А теперь бегом в лавку и побольше водки бери. Ясно? Побольше! Выполняйте!
   Степановна открыла дверь.
   - Стоять! - рявкнул он громче и страшнее прежнего.
   - Ну что еще, дедушка?
   - Смир-р-рно! Пива, не забудь для Лариски и чипсов!
   - Я не разрешаю Ларисе пить пиво.
   - Разговорчики! Я разрешаю! Здесь вам не тут! Выполняйте!
  Одуревшая от парадоксов Степановна покорно дернулась на выход.
   - Стоять! Не слышу радостного "Есть"! - не унимался Генка.
   - Есть, дедушка! - Степановна приложила пальцы к виску.
   - Отставить! К пустой голове руку не прикладывают. Понятно? А теперь выполняйте!
   - Есть! - она пулей вылетела в подъезд.
   - Ты чего разошелся? Хватит над мамой издеваться, - наконец-то улыбнулась Елена. - Устроил дурдом. И вооб ще, все это бред. Такого не может быть, потому что не может быть никогда!
  - Но это факт! Как говорится, упрямая вещь. А Степановна пущай побегает, ябеда, молодая ишшо, - рассмеялся Генка. - Ладно, пойду догоню внучку, как бы не надорвалась.
   Он настиг ее на темной улице.
   - Стоять! - продолжал куражиться он.
   - Ну что опять, дедуся?
   - Быстро домой! Не фиг по ночам шляться - изнасилуют еще. А жаловаться к кому побежишь? К дедушке побежишь жаловаться. Начнутся разборки. Замочу кого-нибудь. Можно подумать, нам, дедушкам, больше делать не хрен,
  как только арматурой по ночам размахивать. - В свете зажигалки он гордо выпятил грудь и слегка шлепнул Степановну по заднице.
   - Ну, беги, беги домой, внуча. Я сам затарюсь. А то сдуру наберешь кефиру, и все равно мне в лавку бежать придется. Эх, молодежь, хе-хе!
  Уже на обратном пути из магазина заработал мобильник. Генка приклеил трубку к уху.
  - Перилл?! Из Волышово уже?! Вы все там? Хватайте генерала Ефимова с супругой и бегом в Полоное! Он дорогу
  знает. Ага! До завтра! Да, и попроси их, чтобы яблок привезли. Перед тещ... внучкой неудобно.
  
  * * *
  
   В полночь измочаленные потомки Строганова дружно пытались убаюкать изрядно нарезавшегося пращура. У разостланной на полу постели они вынуждены были стоять на коленях.
   - Ленчик, слышь? Живые покойники, Боб Марли с его пальцем, Джеймс Кук... это все пучком, - стенал Генка. - Было и есть то, чего никогда не может быть! И даже то, что я твой прадедушка, - тоже факт...
  - Спи, спи, - шептала она, поправляя подушку, - все устали, спи.
   - Ленчик, мы же с тобой знакомы сто лет, учились в одном классе, встречались до поездки в Лондон и Клёвино...
  - Ну, все-все, успокойся. Я сама не понимаю, как ты можешь быть моим предком, - Лена погладила его по щеке. - Ты туда ездил недавно, а я живу на свете много лет и родилась задолго до твоей поездки... У меня голова раскалывается.
  - Ле-е-нчик, ну как же тогда оно все-таки могло, блин, случиться, что я твой прадед?
  - Спокойной ночи, - мягко отрезала Лена и вышла из комнаты. За ней убежала Лариска.
  - Спи, дед, - Степановна нежно поцеловала Генку в лоб, поправила одеяло и выключила свет.
   Генка закрыл глаза...
  "Как могло случиться, что я оказался далеким предком моей ровесницы?" - затяжным эхом бился в его нетрезвом сознании неразрешимый вопрос...
  - Чтобы понять суть происшедшего, - неожиданно отозвался незнакомый скрипучий голос, - нужно рассмотреть мою авторскую теорию. Применив ее относительно закономерностей нашего трехмерного измерения, этого события не могло быть, так как в нем нарушены все причинно-следственные связи. А следствие не может быть причиной! То есть субъект не может быть родителем объекта старшего самого субъекта!
  Одуревший Генка открыл глаза. На пороге стоял седой, с волосами зачесанными назад, широкобровый, усатый старик в белом платье.
  - То есть сын не может быть дедом собственного отца! Это вам понятно?
   - Понятно, - прошептал Генка, продолжая лежать.
  - Но повторяю, это соответствует только концепции нашего трехмерного измерения, имеющего только три константы - пространство, время, расстояние. Причем пространство, время и расстояние здесь всегда линейны. Поэтому из пункта А попасть в пункт Б можно только пройдя отрезок пути от А до Б. Допустим, я - это точка А, вы - точка Б, между нами отрезок плоскости, который я сейчас преодолею, - Старик медленно, по прямой приблизился к Генке. - Это вам понятно?
   Генка кивнул, вжимаясь в матрац.
  - Опять же, в нашем... - Старик высоко поднял палец,
  делая ударение на слове "нашем", - ...трехмерном измерении, то же самое происходит и с константой времени - из прошлого можно попасть в будущее только по
  одному-единственному вектору времени - через настоящее. Это, надеюсь, вам тоже понятно.
  Генка пытался припомнить, где он мог раньше видеть этого странного старого еврея.
  - Но в других, полимерных или n-мерных, то есть многомерных измерениях, этих параметральных констант может быть сколько угодно много - четыре, пять, шесть и бесконечно более. Поэтому пространство, время, расстояние и другие составляющие константы там не обязательно имеют линейную структуру. Так, чтобы попасть из пункта А в пункт Б, субъекту уже не нужно преодолевать отрезок пути от А до Б, а достаточно сложить его втрое, вчетверо, вшестеро, вот так...
  В руках у Старика появилась необычная карта звездного неба. Поочередно снимая объемные, ярко фосфоресцирующие звезды, разбросанные в разных частях черного неосязаемого небосвода, он, словно свечи, протягивал их Генке и возвращал обратно.
  - Наше Солнце - это точка А, - пояснял Старик, - звезда Сириус - это Б, Кассиопея - В, Вега - Г и так далее. В нашем трехмерном пространстве от А до Б мы двигались бы по прямой линии. Но в другом - полимерном...
   Старик сложил карту так, что точка Солнца совпала с точкой Сириуса.
  - Их больше не разделяет расстояние! А ведь мы его не преодолевали. Я просто сложил плоскость, - он стремительно складывал карту еще и еще, до тех пор, пока все звезды не совпали в одной слепящей точке.
  - А вы думаете, как представители внеземных цивилизаций преодолевают пространство в миллионы световых лет? Им не хватило бы и тысячи жизней, двигайся они по линейному вектору! Они просто умеют сворачивать пространство. Это вам понятно?
   Генка снова кивнул.
  - Теперь мы подошли к вашему вопросу, - продолжал Старик. - В полимерных измерениях то же самое происходит и с константой времени. То есть прошлое, настоящее и будущее могут существовать в данный момент времени одновременно, проще говоря, в одной точке.
  - Если, конечно, грамотно свернуть время, - ввернул Генка и, испугавшись собственной остроты ума, резко натянул одеяло до самых бровей.
  - Похвально, юноша, - Старик сверкнул огромными, пронзительными глазами. - Теперь мы подошли к выводу. А именно - материализовались вы, молодой человек, в прошлом не из будущего, то есть не из сегодняшнего дня, а из
  настоящего, бывшего объективной реальностью того времени. Это значит, что в том измерении вы существовали уже тогда, когда еще не было на свете ваших родителей, даже вас самого как субъекта нашей реальности. Таким образом, вы,
  юноша, реально существовали в реальном месте и в реальное время - в 1921 году. Это вам понятно?
  - Понятно. Но почему я, из моего любимого трехмерного измерения попал в эти самые полимерные, n-мерные или
  как там...?
   - Все дело в том, что тело, набирая сверхвысокую скорость, теряет свою массу и, преодолев гравитационное поле Земли, выходит за его пределы, как раз в эти самые измерения, то есть сразу и в прошлое, и в настоящее, и в будущее...
  А космонавтика только сейчас начала дискутировать о том, почему космонавты в полете стареют медленнее...
  - Понятно! - вдохновенно воскликнул Генка, не дожидаясь вопроса. - Сверхвысокая скорость... гравитационное поле... то-то у меня уши всегда отмерзали!
   Старик оставил эти слова без внимания.
  - Жаль, я не дожил. Недоработал. Я бы вам объяснил всю концепцию, я бы вас такому научил! Сейчас... где достойные преемники?
   - Вы мне объясните! Я все-все пойму! Я могу...
   Старик хитро подмигнул и показал язык...
   Генка проснулся и вскочил с постели.
   - Потомки! - истошно заорал в темноту. - Сюда, бегом!
  Дверь с грохотом распахнулась. Щелкнул выключатель. Взъерошенный, вспотевший Генка топтался посреди комнаты, как скакун перед забегом, взволнованно глотал воздух и дико вращал зрачками.
  - Что случилось? - Степановна тряслась от страха. - Тебе плохо?
   Генка вылетел из комнаты, едва не уронив Лену и Лариску. И тут же вернулся с развернутой широкоформатной газетой.
  - Вот смотрите! - он лихорадочно смял газету в огромный комок, высоко поднял над головой. - Вот оно, время! - торжественно заявил он. - Все, все здесь! Прошлое, настоящее и будущее! Концепция!
  Так и стоял он в никем не нарушаемой тишине, словно гипсовая статуя эпохи соцреализма. Народ уже не знал, что и думать.
   - Это вам понятно?! - рявкнул он неожиданно.
   - Не-а! А что это такое? - спросила Лариска.
  - А это значит, что я ваш предок! - Генка точным ударом ноги отправил скомканный шар в открытую форточку и энергично показал язык.
   - Хи! Тоже мне, Эйнштейн! - прыснула Лариска и выбежала из комнаты.
  
  * * *
  
   Степановна, Лена и Лариска суетились у плиты. Генка заперся в туалете. Сквозь открытый балкон из черноты полуночного двора кухонное умиротворение разорвал визг тормозов и трэш-металлическая долбежка. Перекрывая магнитофонный рев швейцарской команды "Coroner", с улицы донесся истеричный ор, улюлюканье и молодецкий рык Перилла, вспомнившего старую советскую рок-группу "Круиз".
  - Во мне живет железный ро-о-ок, во мне живет
  мета-а-алл... Гешо-о-он! Выходи!!! В огне себя я закали-и-ил и крепче стали ста-а-ал...
   К воплям Перилла присоединилась вся толпа вместе с Юлькой:
  - Железный ро-о-о-ок! Ту-ду-ду-ду-ду-ду-ду, железный
  ро-о-о-к! РО-О-О-О-ОК!!!
   Чета Ефимовых смотрела на рокеров вытаращенными глазами.
   На балкон выскочила Степановна и заорала на сиреневые кусты. Что она кричала, разобрать было невозможно, но парни заткнулись, и кто-то догадался вырубить магнитофон.
   - Э-э-э... Генку позовите!
   - Подождите, он занят.
   - Как занят?! Друзья приехали! Э-э-э... непорядок. Чем, интересно, в этой говеной дыре можно так сильно заниматься?
   - А Гена какает, - раздался с балкона нежный голосок Лариски.
   - Зови его на воздух, э-э-э... ночь-то какая звездная! - гаркнул Перилл.
   Генка уже давно перестал чему-либо удивляться, но увидеть здесь, в Полоное, разрисованный черепами микроавтобус Киргиза...
   - Не понял!
   - Да мы Вовану Пасечнику еще из Лондона звякнули. Он и пригнал нам автобус из Мурманска прямо в Шереметьево-2, - объяснил Перилл.
   - Еще и телок в Москву полную тачку завез. У него теперь в столице мурманский филиал "Рабыни Изауры", - добавил Киргиз.
   - Деньги для генерала Ефимова привезли? - вместо всяческих объятий спросил Генка.
   - А то как же! Сашке и Баодубу пришлось много трудиться э-э-э... на грабительской ниве, - радостно ответил Перилл.
   - Ну что, на природу? - предложил Генка, - Не хотелось бы полонскую квартиру превращать в мурманский филиал рок-клуба.
   - И я ж про то ж, - одобрил Перилл. - Только давай твои лимоны да яблоки выгрузим, а то э-э-э... много места в машине занимают.
  Они быстро перетащили в квартиру картонные коробки с деньгами и мешки с волышовскими яблоками.
   - Леночка, тебя ждем! - крикнул Генка из микроавтобуса.
   - Я остаюсь дома.
   - Ну, смотри. Если передумаешь, мы на речке. Мало ли кому искупаться приспичит.
   - Поехали! - рявкнул Киргиз.
   Елена грустно помахала рукой.
   В свете автомобильных фар Ирина и Юлька расстелили на траве белое полотно, величиной с громадный киноэкран, засуетились с закуской. Парни натаскали дров и развели такой мощный пожар, что на земной орбите, наверное, расплавился не один искусственный спутник.
   - Вот это пекло! Сюда бы еще пару быков на вертеле да и оркестр э-э-э... под управлением Штрауса, - размечтался довольный Перилл. - Киргиз, а ну-ка музычку!
  Паукообразный барабанщик, отхлебнув из горла, шустро нырнул в микроавтобус. Выволок из него пару мощных колонок.
   - Штрауса с Глинками, извиняюсь за выражение, не обещаю, но "Coroner" восемьдесят шестого - будьте любезны.
  На ночном берегу орудийными выстрелами загрохотали зубодробительные навороты швейцарской железяки. И гульбище покатило по четко отработанному за полтора десятка лет сценарию...
  - Эх, барин! - Ефимов с тоской обнял за плечи пьяного Генку. - Раньше на берегу реки Полонки, - он ткнул пальцем в сторону обрыва, - на том самом месте стояла красивая церковь. (Он говорил с такой душевной болью, что Генка аж
  перестал жевать.) - И вот сразу же после событий семнадцатого года бурные воды размыли крутой склон, и она со стоном рухнула в реку. Заметь, барин, до этого она стояла здесь, в имении Дондуковых-Корсаковых, целых два века!
   - Мистика какая-то!
   - Именно. Это стало своего рода сигналом... - Ефимов замолчал, подыскивая точное сравнение. - Да, вот как будто кто-то выстрелил из мистического стартового пистолета. И пошло, и понеслось. Нетрезвые пролетарии рванули наперегонки - кто быстрее - и весело растащили уникальную усадьбу Дондуковых-Корсаковых на свои сельскохозяйственные нужды.
   - Много про эти места ты знаешь... - Генка тяжело вздохнул.
   - Я же историк, - грустно напомнил Ефимов. - В результате от дворца осталась только гранитная конюшня да часть дома помещика. Теперь наивный экскурсант вряд ли ощутит там веяние седой старины - его сильно перешибает
  зловоние экскрементов бездуховных современников. А на берегу Полонки, где высилась древняя церковь, он теперь увидит... бесовскую оргию в сопровождении сатанинского оркестра.
  Генка, выронив недопитую бутылку, подлетел к машине и вырубил музыку.
  - Гешон, ты че, сдурел? Конь педальный, - простонал Философ.
  Схоронившись за микроавтобусом, он развлекался с Юлькой. За месяцы, проведенные с членами группы "ДУПЛО", некогда добрый и скромный юноша успел заматереть и превратиться в циничного развратного ублюдка. Генка мысленно перекрестился, что Елена и Лариска остались дома.
   - Что-то не по кайфу мне все это. Может, отвык, а может... - Генка не договорил.
   - Да чё с тобой, чувак? - снова простонал Философ. - Присоединяйся.
  Генка впервые в жизни осознал, что ему не по себе, до тошноты мерзко и противно.
   "Клёвино! Галина-Тина! Батько Богдан! Джеймс Кук! Ленка! Лариска! Степановна! Господи!"
  Генка смотрел на творившуюся на берегу вакханалию, и до него постепенно доходило, что за время, проведенное в скитаниях, друзья стали совершенно чужими. Все эти обрыдшие тосты, шутки, анекдоты он в течение последних
  пятнадцати лет слышал десятки тысяч раз и уже стал было забывать, а тут снова... возвращаться в этот Содом и Гоморру?!
  Он вспомнил главу Священного писания (Елена читала ему Библию при каждом удобном случае). И именно сейчас из памяти всплыли присущие моменту строки Ветхого завета:
  "Когда взошла заря, Ангелы начали торопить Лота, говоря: встань, возьми жену твою и двух дочерей твоих, которые у тебя, чтобы не погибнуть тебе за беззакония города.
  И как он медлил, то мужи те, по милости к нему Господней, взяли за руку его, и жену его, и двух дочерей его и вывели его, и поставили его вне города.
  Когда же вывели их вон, то один из них сказал: СПАСАЙ СВОЮ ДУШУ; НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ НАЗАД и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, ЧТОБЫ НЕ ПОГИБНУТЬ.
  И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба,
  И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастения земли.
   Жена же Лотова ОГЛЯНУЛАСЬ позади его и СТАЛА СОЛЯНЫМ СТОЛПОМ".
   Тогда эти строки Елена сопроводила каким-то комментарием, но только сейчас Генка физически ощутил суть, заключенную в догме: "Не оглядывайся назад".
   "Оглянулась, дура, ослушалась запрета, - размышлял Генка, глядя на костер, - не поверила, ибо в душе ее теплилась надежда, что не погибнет город, и туда можно будет вернуться, дабы снова предаваться разврату пред очами Господа. Не захотела жена Лотова распрощаться с греховным прошлым, за то и поплатилась. Если уходишь, нельзя оглядываться. Оглянуться значит вернуться, чтобы творить неугодную Богу мерзость. Но коль она неугодна Богу, а ты продолжаешь ее творить, значит, и ты неугоден Богу. Тогда ты - соляной столп, проще говоря - покойник, и душа твоя - десерт для адского пламени!"
  - Бежать, бежать отсюда, высунув язык... - прошептал Генка.
   - Правильно, барин, - толкнул в плечо Ефимов. - Пойдем подальше от этой преисподней.
  - Пойдем. Стоп! - Генка со всей силы пнул валявшуюся под ногами недопитую бутылку. - Это была моя последняя бутылка! Я закрываю дверь! Ефимов, ты мне веришь?
   - Пойдем, барин.
   К ним охотно присоединилась Ирина.
  
  * * *
  
   Они брели вдоль черных береговых зарослей. За спиной уже не было слышно голосов пьяной компании.
  "Ты хоть и неосознанно, но шел против Бога, - размышлял Генка. - А коль так, то нет тебе места в этом мире, Нет? Кем ты себя считал? Центром Вселенной, кумиром, идолом! Какой ты на хрен идол? Дурак ты. "Не сотвори себе кумира!" - так сказано в Писании. И ты молодцом! - для себя кумира не сотворил, чихать ты хотел на всяких там иноземных рок-идолов. Зато ты сделал самую страшную вещь, на которую хватило твоего заблудшего ума, - ты из себя самого сделал кумира для тысяч фанатов, которые не должны сотворять себе кумира. Так что же ты, собака, всю жизнь делал? Ты противоречил заповедям Божьим, Священному писанию, а значит... шел против Бога! Что была твоя безумная жизнь? - Пьяная сцена. А сцена - это гордыня! Группа "ДУПЛО" - бег по кругу греха и безбожия. Господь вырвал тебя из этого круга, предоставив шанс на спасение, - дал тебе Елену, потом убрал из Лондона. Убрал щадящим и доступным для тебя методом - подсунул Боба вместе с его большим пальцем...
  И для чего все это? Для того только, чтобы ты оглянулся назад? Снова засунул свою кривую башку в поганое "ДУПЛО" и плодил сатанюг-идолопоклонников? Значит, ты ничего не понял. А если не понял - тогда смерть! Ибо велико терпение Господа, но НЕ БЕСКОНЕЧНО. Ты должен измениться, ты уже изменился, и ты должен закрыть за собой железную дверь! Жестоко! Решительно! Беспощадно! Не оглядываясь на Содом!"
   Неожиданно впереди из глубины вселенского мрака мелькнул огонек, маленький, словно светлячок.
   - Там старинное кладбище, - шепотом сообщил Ефимов. - Тихо! - он бесшумно сорвался с места, словно легавая, взявшая след. Генка и Ирина - за ним.
   - Тихо, - Ефимов остановился.
  За кустами на фоне керосиновой лампы маячили две тощие тени. Одна - высокая, сутулая, другая - короткая, как полено.
  было
   - Дай.
  Коротышка наклонился. Булькнуло. Пахнуло бензином. Частые глубокие вдохи и выдохи. Тишина.
   - А-а-а-г-г... трынк... лавб... Хи-хи...
   - Давай сюда.
   Вздохи. Тишина.
   - Дыз... фторб... арв...
  Тени визгливо засипели и рухнули, дрыгаясь и задыхаясь от беззвучного смеха
   - Токсикоманы, - шепнул Генка в ухо Ефимову. - Бензин нюхают, говорят обрывками, но друг друга понимают.
   - Откуда знаешь?
   - В Советской Армии через эту дрянь многие прошли.
   - Но здесь не армия.
   - Акселерация. Сейчас эту науку раньше проходят, до армии не дотягивают - дохнут. Ладно, пошли. Пусть...
   - Подожди.
   Тени встали, извиваясь червями, вынутыми из центрифуги.
   - Давай.
   Сутулый взметнул кувалду и - хрясь! Из-под ног - искры. Приготовился к следующему удару.
   - Ско-о-ты-ы! - Ирина выскочила из кустов. Ногтями рассекла Сутулому губы. - Сво-ло-чи-и-и!
   - И! - он, выронив кувалду, вяло замахнулся на девушку.
   Генка с лета саданул его казаком в пах.
   - И-и-и! - Сутулый свернулся в катушку, подобно обрубленному сверху канату.
  - Больно? То-то же! Я ж с детства знаю, в чем твоя смерть,
  Кащей занюханный.
   - А ты куда?! - Ефимов свалил кулаком второго токсикомана.
   - У! - взвизгнув по-щенячьи, Коротышка рухнул на четвереньки.
  Ефимов резко перевернул его на спину. Выдернул из его брюк поясной ремень. Связал руки. Оторвал на ширинке все пуговицы.
  - А это, чтоб далеко не убежал, - он оседлал Коротышку. - Почто, вандалы, могильные плиты крошите?! - его кулак готов был выстрелить в любую секунду.
   - Золото ищем, - пискнул Коротышка.
  "Там царь Кащей над златом чахнет..." - Генка ползал с лампой у вросшей в землю гранитной плиты. - Вот, гниды! Руки бы поотбивать этой кувалдой! - он пытался разобрать текст эпитафии. - Буквы разбиты. Ирина! Поищи бензин. Протереть попробую. Держи!
   Она подняла лампу над головой. На высокой плите из черного мрамора сверкнуло стекло трехлитровой банки.
   - Запасливые вы наши, - похвалил Генка, принимая почти полную банку. - Пьете его, что ли, придурки? - он повернулся к Сутулому, тощая задница которого почти исчезла в черной сени кустов. - Куда? - Генка вскочил, банка выскользнула из рук и разбилась о могильную плиту. Бензин расплескался по граниту, окатил Ефимова и растекся вокруг могилы.
   Генка, по примеру Ефимова, связал Сутулого его же ремнем.
   - Отдыхай, дурак, - он вернулся назад.
   Ирина, склонившись над плитой, читала:
   - Здесь покоится порховская помещица Анна ...овна Мяукова, 1750-1848.
   - Двух лет бабуля до стольника не дотянула, - вычислил Генка и потерял интерес к надписи. - Надо было пузырь с собой захватить, башка побаливать начинает. Может, прервемся?
   - Ты же вроде как час назад последнюю бутылку растоптал, сказал...
   - Что касаемо выпивки, - перебил Генка, - то сказать
  и сделать - вещи практически несовместимые. Когда я говорил, голова не болела, а сейчас... ну что я тебе как маленькому.
   Ефимов встал и отряхнул штаны:
   - Я уже проголодался. Пойдем.
   - Куда? - неожиданно спросил Генка.
   - Знамо куда, барин, - домой пойдем. В Волышово!
   - Правильно, генерал! - обрадовался Генка. - Но сейчас вы с Ириной дуйте к Степановне и ждите. А мне надо срочно вернуться в свою прошлую жизнь...
   - А с этими что делать? - Ирина кивнула на гробокопателей. - Может, руки хоть развяжем?
   - Ногами дойдут, - Генка махнул рукой и растворился во мраке.
  
   Генка бросил в уголья догорающего костра пару мощных коряг. Сухое дерево моментально вспыхнуло.
  - У-у-уе, - голова разламывалась как под ударами ментовской дубинки. Он осмотрел поле брани. Вусмерть пьяные рокеры павшими воинами валялись рядом с разоренной скатертью-самобранкой. Генка поднял бутылку портвейна, зубами сорвал пластмассовую пробку и вылакал половину. Головная боль мягко и постепенно уступила место легкой эйфории.
  - Вот так, - он достал сигарету. - А то, понимаешь, это моя последняя бутылка, да, я не пью, да нет же, нет, - Генка сделал контрольный глоток и улыбнулся. - Нет-то оно, конечно, нет, но нет-нет да и да.
   У микроавтобуса торчали раскоряченные ляжки отрубившейся Юльки. Генка подошел вплотную.
   - Трахнуть, что ли?
  ТРАХ! Генка зашатался и, выронив бутылку, сжал череп ладонями. ТРАХ! В глазах - кровавые пятна. Содом! Гоморра! Соляной столп! ТРАХ! Не оглядываться!!!
   Генка схватил скатерть-самобранку и потащил, словно невод. Посуда со звоном посыпалась на траву. К молодецкому храпу музыкантов добавилось сочное бульканье опрокинутых бутылок. Разорвав простыню на длинные широкие полосы, он связал по рукам развратного эстета Перилла, паукообразного англичанина Киргиза, оскотинившегося Философа и коллективную наложницу Юльку. Затащил пьяные тела в микроавтобус. Собрал и свалил в костер недопитые и недоеденные остатки пиршества.
   Вернулся к микроавтобусу. Сел за руль. Поехал к тому месту, где до революции стояла церковь. Остановив машину на самом краю крутого обрыва, он врубил магнитофон на всю катушку. Вылез из кабины. Отошел в сторону и закурил.
   В свете догорающего, но все еще яркого костра долго смотрел на разрисованный черепами микроавтобус. Для того, чтобы машина исчезла в пропасти, требовалось только слегка подтолкнуть ее сзади плечом. Языки костра то умирали, то опять вспыхивали с новой силой. При пульсирующем свете казалось, что черепа ожили и задергались в ритме музыки так яростно, словно пытались оторваться от борта обреченной машины.
  Генка перекрестился. Отшвырнул окурок. Решительно подошел к микроавтобусу. Упершись плечом в задний борт, он уже почти видел и слышал, как автобус, взбрыкнув задними колесами, летит под откос, и оглушительный музыкальный скрежет захлебывается в мощном всплеске видавшей виды Полонки... но...
   - Да что ж ты, блин, уперся как баран! - кряхтел музыкант сквозь зубы, - я ж тебя, заразу, и с ручника снял...
  Стоявший на склоне автобус, по идее, должен был рухнуть в пучину уже под собственной тяжестью. Вместо этого он оказывал мощное сопротивление, будто врос в землю корнями!
  - Смачная оплеуха закону Всемирного тяготения! Это вам понятно? - Генка уже совсем выбился из сил. Неожиданно микроавтобус... сам попер на него!!! - Ты че?! - пятясь от внезапного натиска, он теперь уже мечтал просто не попасть
  под колеса взбесившейся техники. Автобус пер, как бульдозер! И вдруг внезапно остановился.
   Генка отскочил в сторону. И не успев отдышаться, ощутил на плече ледяное прикосновение.
  "Не бери грех на душу! - пронзили мозг слова Сашки Балашова. - У них свои судьбы. И не тебе их вершить. Кем ты себя возомнил, судьей? Или... круче? Не надо так, брат".
  Генка растерянно замер. Казалось, что скрип собственных мыслей заглушил даже орущую на всю округу автомагнитолу. Наконец, он облегченно вздохнул:
   - Спасибо, Сашка. Я понял...
  "Да что там ты понял?! Я и сам-то еще только соображать начинаю. А ты... ты занимайся своим делом".
   - Интересно, каким? - Генка кивнул на микроавтобус. - Наши дела на этом закончились.
  "Да я не об этом. Дела давно минувших дней... тут ни при чем, Граф".
   - Ты о чем вообще, старик?
   "Сколько тебе до тридцати семи осталось?"
   - Два года почти.
   "Тогда позже скажу. Пока рано. Всему свое время. Я поехал".
   - Не ну ты че?! Начал, так уж досказывай!
  Дверь автобуса открылась и захлопнулась. Взревел мотор.
   - Сашка! Че за дела?!
  Черепастый микроавтобус, раздираемый зубодробительными пассажами, рванулся с места. Выскочил на неосвещенную трассу. Набрал жуткую скорость. Плотная чернота ночи. Фары выключены. За рулем - невидимый водитель. В салоне - остатки краснознаменного
  треш-металлического коллектива "ДУПЛО" со связанными руками...
  На ночной простор бывшей усадьбы
  Дондуковых-Корсаковых, словно на опустевший после
  рок-концерта стадион Уэмбли, снизошла первозданная тишина.
  
  * * *
  
   - Ой! Уже проснулись! - на пороге стояла Степановна с тяжелой сумкой. Когда утром она уходила в магазин, в квартире все еще спали.
  - Привет, внуча! Быстрей заходи! - Генка вывалил из ящика на пол пачки английских фунтов и американских долларов. Ефимов тут же из мешка засыпал в него волышовские яблоки.
  - Это чтоб в пути внимание не привлекать, - объяснил Генка, опорожняя другой ящик с яркими фирменными наклейками. - Ирина надоумила в мешках деньги перевезти. На телегу погрузим...
   - В мешках. На телегу, - Степановна хитро сощурилась. - А где же ваша машина?
  - Я в Волышово позвонила на конный завод, - Ирина отобрала у Степановны сумку.
  - Ага, спасибо. Жара на дворе, - Степановна вытерла взмокший лоб. - Там в магазине бабки полонские рассказывают, что на старом кладбище опять старинное надгробье разбили. Все роют, роют, плиты надгробные бьют - золото-бриллианты в графских могилах ищут. Пастух Яков там утром кувалду еще нашел и лампу керосиновую.
   Парни переглянулись, не прекращая работу.
  - А еще говорят, у речки волосатые всю ночь орали. До сих пор весь берег дымится. Так вот... - Степановна снимала туфли, - когда напились, то на кладбище и пошли... Бабки спрашивают, у вас волосатики остановились? А я говорю: со вчерашнего вечера не приходили. А в самом деле, где
  друзья-то твои?
   - Не знаю, внуча. И прекрати на меня так смотреть!
   Степановна виновато заулыбалась.
   - Вот и я говорю им: мои все дома, волышовские тоже, а волосатики как в воду канули.
   - Тебе когда домой-то ехать?
   - Через три дня на работу.
   Генка протянул ей три стодолларовые пачки.
   - Держи, внуча. До Мурманска хватит. А не хватит - телеграмму дашь. И смотри, веди там себя хорошо! Лишние деньги - путь к соблазнам!
   - О-го-гой! - закудахтала Степановна. Взяла деньги и быстро исчезла на кухне, где уже хлопотали Лена с Лариской.
   Затрещал дверной звонок. Генка открыл. На пороге слегка пошатывался взлохмаченный мужик.
   - Здрасьте! Мы с лошадями.
   - Это-наш конюх! Телеги из Волышово пригнал! - крикнула Ирина. - Заходи, Иваныч!
   - Иваныч, а за сколько мы на лошадях до дома доберемся? - спросил Генка.
   - Да какога такога дома-а-а?! Мы так не договаривалися-а-а! - внезапно разозлился Иваныч. - Никуда да дома не-е па-аве-езу-у-у! Иринка-а-а! Слы-ышь! Ты ж сама сказала, шо толька да Волышова!
   - Иваныч, у тебя что, корова гвоздь съела? - Генка взвалил мешок на плечи. - Отойди!
   - Не пое-е-еду! - упрямо прорычал Иваныч и, совершенно распоясавшись, хрястнул кулаком по дверному косяку.
   - А ты когда про корову расскажешь? - крикнула Ирина. - Обещал ведь!
   - Потом! - отозвался Генка уже из подъезда.
  
  * * *
  
   Потом! - снова пообещал Генка Ирине, а заодно и вам, дорогие читатели.
  Сколько раз обещал и все ему было некогда. Вот и сейчас, радуясь отъезду в родовое имение, он загружает телеги мешками, баулами и пьяными конюхами. Потом
  путь-дорога... а между тем книга заканчивается. И рассказать о корове, которая на протяжении всего повествования только и делала, что ела свой дурацкий гвоздь, Генка, даже если и захочет, уже не успеет. Именно поэтому я осмелился взвалить на себя ответственность за достоверность нижеизложенных фактов.
   Давно это было. Лет десять назад, а может, и того больше.
  Отдыхал тогда Генка на родине в городке Семеновке, что в Черниговской области. В тот раз музыкант приехал лишь для того, чтобы отстраниться от людей и вообще от жизни.
  Чтобы оградить себя от паломничества местных алкоголиков, распустил по Семеновке слух, что завязал с выпивкой. Млея от приятного одиночества, он целыми днями валялся на диване, а ночью от скуки перелистывал старые журналы, которые выучил наизусть еще во время прошлых визитов.
  Однажды это его занятие прервал тяжелый стук. Дверь со скрипом отворилась и на пороге, тяжело дыша, возникла соседка Рая Качанова. Мощная, рыжеволосая, краснолицая женщина прижимала к безразмерной груди пакет с продуктами и пластмассовую емкость с этикеткой - Боржоми.
  - Здравствуй, Гена, с приездом! - громыхнула Рая сочным басом. - А я гляжу: свет на кухне горит. Дай, думаю, загляну. Вот самогоночки принесла, теплая еще, - она, шатаясь, протопала на кухню. Выложила на стол колбасу и банки с маринадами. Принялась варганить аппетитную закуску. - Ты, Ген, того, не стесняйся, - мне уже сказали, что ты не пьешь. Ну что ж теперь делать. Сбегай хотя б за лимонадом.
  Дебелая тридцатилетняя Рая Качанова, обладательница четверых детей и мужа-старовера, уже несколько лет не спала. На диван она, конечно, ложилась, уставала ведь все-таки. Но спать - не спала, и хоть ты тресни! Поэтому, если уж Качанова заваливала в гости на ночь глядя, то отделаться от этой катастрофы раньше пяти утра было нереально. А потом она убегала в сарай к корове. Доить.
  Рае было безразлично с кем коротать долгую ночь. Главное, чтобы этот кто-то был благодарным слушателем. После пары стаканов ее, как обычно, пробило на беседу.
  - Ты знаешь, Гена, пока тебя вот не было два года, я корову похоронила. Умерла Зорька. У меня другая теперь корова. Это ж Семеновка, это ж ведьмин край! Ведьма на ведьме сидит и ведьмой погоняет! Все нищие... а кто хорошо жить захочет - все равно плохо жить будет. Это ж ведьмин край! - Рая тяжело вздохнула, уставилась стеклом голубых глаз на пластиковую бутыль, медленно закурила. Плеснула самогонку прямо на стол. Чиркнула спичкой и подожгла. Синее пламя растеклось по виниловому покрытию. Она загоготала. Генка накрыл огонь мокрой тряпкой. Рая нахмурилась.
   - А что с коровой-то стряслось? - спросил он безо всякого интереса - так, чтобы отвлечь ее от приступа пиромании.
   Рая оживилась, глаза приняли осмысленное выражение.
  - Ты ж помнишь мою Зорьку? Ну так вот: сглазила ее одна ведьма... - разразилась она беглой скороговоркой. - Зорька заболела. Молока нету. Плачет, мычит как человек... Повела я ее к ветеринарше. А та посмотрела и говорит: у тебя корова гвоздь съела. А Зорька плачет, мычит как человек... Ну я ей: как тебе не стыдно! У меня четверо детей... а ты говоришь, моя корова гвоздь съела! Это что ж я такая плохая хозяйка получаюсь, что у меня корова гвоздь съела?! Представляешь, Гена, у меня четверо детей! А у нее ни одного нету... и это значит, я плохая хозяйка - у меня корова гвоздь съела!
   -Да ну-у-у глупости! - подбодрил Генка расстроенную соседку и стиснул челюсти, чтобы не расхохотаться.
   -Вот так вот, Гена, теперь в Семеновке все говорят: у нее корова гвоздь съела! Плохая такая я хозяйка, что ль, что у меня корова гвоздь съела?! Да у меня четверо детей! А у нее ни одного ребенка! Ведьмин же ж край! Да как она
  узнать-то могла, что у меня корова гвоздь съела?! А Зорька плачет, мычит как человек... Теперь все, все говорят: вон она идет - у нее корова гвоздь съела! - Рая кивнула на стену, будто бы там шла она сама. - Так ты за
  лимонадом-то себе сходи.
   - Слышь, Рая, а у ветеринарши аппарат рентгеновский есть? - Генка засобирался в магазин.
   - Да нет же... откуда здесь...
  Он, как ошпаренный, выскочил на улицу. Нырнув в беспросветную мглу двора, взорвался диким гоготом. Как сбегал за лимонадом и вернулся в квартиру - толком и сообразить не успел. Собрав волю в кулак, зашел на кухню с серьезным, почти трагическим лицом. Рая уже практически добила свое пойло, но держалась молодцом - курила и мычала какой-то жизнеутверждающий мотивчик.
  - А-а-а-ха-ха-ха! - не выдержал Генка. - Ты извини, Рая... я все никак не могу успокоиться... что у тебя корова гвоздь съела...
   Рая замолчала, сжалась как пружина и стремительно подпрыгнула на табуретке.
  - И ты уже знаешь?! Вот гады - не успел человек приехать, а они уже, как мухи на... Ты понимаешь, у меня четверо детей, а у нее ни одного! И эта сука говорит, что у меня корова гвоздь съела! И я плохая хозяйка... Все, все нищие... А кто хорошо жить захочет - все равно плохо жить будет... Это ж ведьмин край!
  С тех пор корова прочно засела в Генкиной голове. Фразу "У тебя корова гвоздь съела!" он возвел в ранг поговорки, а может, пословицы. Подразумевает под ней все, что угодно. Допустим - неосведомленность и непрофессионализм в делах. Поставил доктор диагноз от фонаря - у него корова гвоздь съела, то есть не соображает человек в медицине. То же самое нерадивая хозяйка - такая уж она безалаберная, неаккуратная и невнимательная, что у нее вместе с травой корова запросто может проглотить гвоздь. К слову, правильнее было бы "Корова гвоздь проглотила". Но ветеринарша сказала Рае именно - съела. Как звучит, а?!
  Или взболтни человек, не подумав, какую-нибудь глупость - и у него корова гвоздь съела, то есть не дружит с головой товарищ. Вариантов может быть масса. Поговорка про качановскую корову применима абсолютно ко всем сферам человеческой деятельности. Да взять хотя бы и писательскую...
  
  * * *
  
   По залитой солнцем пыльной асфальтовой дороге, тянувшейся до горизонта в обрамлении берез, тополей и картофельных грядок, довольно резво неслись две конные упряжки.
  - Восстановим усадьбу. Канализацию проведем, водопровод... парки расчистим, - под цокот копыт вдохновенно рассуждал Генка, удобно развалившись на туго набитых мешках, он смотрел на соседнюю телегу, где сидели Елена с Лариской, и счастливо улыбался. - Лесные угодья до ума доведем... медведей туда понавезем, кабанов там разных диких...
  - Т-пр-р-р-р! Куда под трактор прешь! - Ефимов дернул кобылу за вожжи. - Ну, а дальше, дальше-то что?! -обернулся он, задыхаясь от восторга.
  - Дальше? - Генка полез за сигаретами и нащупал в кармане большой палец правой ноги старика Боба. - Дальше, ну... может, отправлюсь в далекую творческую командировку, а потом... потом книгу писать начну...
   - А с чего начнешь-то, барин?
   - Да с самого начала и начну. А че тут репу морщить?
   - А, к примеру, как? Ну чтоб репу не морщить, - не унимался Ефимов.
   - К примеру-у-у... ну-у-у... допустим, - Генка глубоко затянулся. - У центрального входа на мурмашинское кладбище раздался злобный скрежет тормозных колодок, - выпалил он с дымом и вяло поинтересовался: - Ну как тебе?
   - Начало многообещающее, - Ефимов подстегнул лошадь. - Только мрачновато как-то.
   - Что было, то было! Из песни слов не выкинешь.
   - А книгу-то как назовешь?
   - Ну генерал, ты даешь! - лениво жмурясь на солнце, зевнул Генка. - Да откуда ж я знаю? Что я, Пушкин, что ли?
  
  Андрей Ракута.
  
  Столица мирового Заполярья - город Мурманск.
  14 января 2006 года.
  e-mail: rakuta@yandex.ru
  Для SMS-сообщений: +7 911 308 57 05
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"