Аннотация: Когда влюблённые не имеют своего угла - в поисках лучшей доли они вполне могут стать оборотнями.
ГОЛОС СТАИ
Приняв в первом чтении закон "О регистрации лиц без определённого места жительства", Государственная Дума распустилась на летние каникулы.
Пережевав дёснами половину "нарезного" батона и слегка заплесневевшую трёхсотграммовую палку колбасы "салями", Пётр Никитич запил их бутылкой пива - эх, хорошо летом! Как справедливо заметил баснописец Крылов: под каждым кустом тебе и стол, и дом. И этой благодати впереди ещё два месяца, а если повезёт, то и два с половиной, и даже - три. Хотя, конечно, на октябрь надежды мало - с другой стороны, случается, что и в ноябре нет ощутимых морозов: глобальное, понимаешь ли, потепление...
Утопические мечтания Петра Никитича об осеннем тепле прервала Белянка - пожилая сука из небольшой стаи приютившихся на примыкающей к девятнадцатому психоневрологическому диспансеру территории бродячих собак. Вообще-то, между лишёнными жилья людьми и беспризорными собаками отношения складывались непросто: кроме естественной конкуренции за место под солнцем, у людей существовала зависть к четвероногим соседям, куда лучше, чем они, приспособленным природой к бродячему образу жизни - одна только естественная шуба чего стоит! Особенно - зимой. И собаки, чувствуя эту зависть, как правило, избегали бомжей. Однако - не без исключений, каковым являлась Белянка, ещё с весны повадившаяся навещать Пера Никитича в его "летней резиденции": крытом палаточным брезентом шалаше, построенном в зарослях тальника над идущей к диспансеру теплотрассой.
Приходила, останавливалась в двух шагах от бывшего инженера, виляла хвостом, смотрела на него умными, немного грустными глазами, но держала себя с достоинством - не выпрашивая ни еды, ни даже ласки. Другое дело, если Пётр Никитич сам изъявлял желание приласкать её: в этом случае Белянка, от удовольствия жмуря глаза, с благодарностью принимала поглаживания человеческой ладони, на недолгие мгновения воображая, что наконец-то обрела хозяина - увы. Эти блаженные мгновения проходили - собаке возвращалось понимание того, что Пётр Никитич не может быть её хозяином. И не потому, что у него не было жилья - крытый брезентом шалаш казался Белянке вполне приличным особняком - нет, собака чувствовала: бывший инженер вообще не хозяин - никому, даже самому себе.
В этот раз у Петра Никитича оказался большой кусок позавчерашней любительской колбасы, который он побоялся есть по трезвому - Белянка его понюхала, немного подумала и, из признательности к угостившему её человеку, съела. К сожалению, лето имеет свои неудобства: в жару варёную колбасу можно хранить только с утра до вечера - на следующий день она годилась лишь на закуску, а ещё через день, если не торопишься в рай, такую колбасу следовало выбрасывать. Электрического холодильника, понятно, в "зелёных апартаментах" бывшего инженера не водилось, так что - спасибо Белянке и прочим четвероногим соседям! Если собаки не отказывались от лежалой колбасы, значит, и для людей риск отравления был не слишком велик.
Угостившись, Белянка подошла вплотную к Петру Никитичу, дожидаясь от него заслуженной ласки; человеческая ладонь коснулась головы собаки, почесала основания отвисших ушей, по шее съехала на спину - Белянка зажмурилась, собираясь улечься кверху лапами, дабы ловкие пальцы примата почесали её "подмышками" и в паху, но в этот момент раздался надтреснутый женский голос:
- Привет, Никитич! Жив ещё?
Услышав Ирину, собака вздрогнула и отступила от Петра Никитича: ну, вот - явилась, не запылилась! Теперь её двуногий друг полностью переведёт внимание на самку своей породы, а ей, Белянке, останутся лишь снисходительные поглаживания - наладившийся между человеком и собакой душевный контакт неизбежно разорвётся. Так и случилось, поприветствовав женщину, бывший инженер виновато глянул в глаза собаке: мол, извини, Белянка, но ничего не поделаешь, я всё-таки не из вашей стаи, у меня есть обязанности перед своими сородичами.
Устроившись рядом с Петром Никитичем на поросшем травой пригорке, Ирина первым делом спросила:
- Угостишь, Никитич? Ну - из своего "домашнего" холодильника. А то такая жарища - пока шла от остановки, совсем упарилась.
- Угощу, Ирочка, - задумчиво отозвался пожилой мужчина, - но только, знаешь, мой "холодильник" не от сети работает. И вряд ли в нём сейчас прохладнее, чем пятнадцать градусов.
Сказав это, Пётр Никитич поднялся и по вьющейся между кустов, неприметной тропинке прошёл к своему импровизированному холодильнику - распложенной метрах в пятидесяти от шалаша глубокой бочаге. Оглядевшись вокруг, - никого! - инженер нашарил скрытый от посторонних глаз капроновый шнур и, взявшись за него, вытянул со дна озера авоську с семью бутылками "Жигулёвского". Отделив три бутылки, Пётр Никитич завязал авоську, бережно опустил её на дно и вернулся к Ирине: прошу, сударыня!
Женщина поднесла откупоренную бутылку к губам и залпом выпила половину: - Уф, спасибо, Никитич. А то, знаешь, после вчерашнего...
...Пётр Никитич знал: три года назад ограбленная вымогателями и ими же (при преступном попустительстве местных властей) выставленная из своей приватизированной квартиры, Ирина за всё это время если и была трезвой, то, в общей сложности, не больше трёх месяцев. Правда, благодаря хорошей наследственности, - хоть за это спасибо папе с мамой! - женщина ещё держалась: имея отроду сорок девять лет, она и выглядела на эти годы. Максимум - на пятьдесят пять, да и то после многодневного запоя. С другой стороны, в хорошие минуты Ирочке никто не давал больше сорока - эх, этой бы женщине да немного везения! Чтобы через год после смерти мужа, ей бы подвернулся порядочный мужчина, а не главарь шайки вымогателей. Который, обольстив и за месяц споив вдову до полной потери разума и воли, заставил её подписать дарственную на квартиру.
Полностью опорожнив бутылку, женщина перевела дух:
- Легчает, Никитич, дай тебе Бог здоровья. Выручил старую пьянчужку. А то после вчерашнего...
- Как, Ирочка, пиво не слишком тёплое? - не желая в сотый раз выслушивать одну и ту же историю о подробностях очередной пьянки, Пётр Никитич перебил гостью, - а то в такую жару вода прогревается даже в мой бочаге. В ней ведь глубины не больше двух метров.
- Не, Петенька, нормалёк, - задумчиво озирая вторую бутылку, отозвалась женщина, - пиво, что надо. Жаль - не крепкое. Мне бы сейчас "Балтики" девятки или "Охотничьего"... но ты ведь такого не держишь?
- Не держу, Ирочка, ты же знаешь, - вяло, ибо Бог знает в который раз, бывший инженер декларировал своё кредо, - уж если "Ерша" - то я предпочитаю собственного изготовления. Погоди минуту.
Обнадёжив Ирину, Пётр Никитич забрался в шалаш, где у него хранилась бутылка водки. Налив из неё в пластиковый стаканчик граммов сто пятьдесят, он выбрался наружу и протянул женщине сосуд со спасительной жидкостью: - Вот, Ирочка, выпей, но только, чур, до вечера больше ничего, кроме пива.
Понимая, что бездомную женщину не вытащить из алкогольного омута, Пётр Никитич, тем не менее, всеми силами старался помогать ей - Ирина ему нравилась. И более: будь он помоложе лет на десять... впрочем, женятся и в шестьдесят пять... особенно - если сохранилась мужская сила... а у Петра Никитича она сохранилась очень даже не плохо... чёрт! Будь у него хоть какое-нибудь жильё, ей Богу сделал бы Ирочке предложение! Несмотря на то, что она почти законченная алкоголичка! Имея свой угол и своего мужчину, эта женщина наверняка бы вылечилась! Ведь до приключившегося с ней несчастья она, по её словам, выпивала только по праздникам - и бывший инженер почему-то верил бывшей библиотекарше.
Опустошив стаканчик, Ирина ожила до такой степени, что стала целовать Петра Никитича в губы, одновременно левой рукой сквозь грубую ткань штанов лаская его интимное хозяйство.
Проклиная про себя прозу жизни, бывший инженер помог женщине забраться в шалаш и нашарил презерватив - увы, от Ирочки, при её беспорядочных связях, можно было получить что угодно: начиная от триппера и кончая СПИДом.
После скоротечного соития Ирина заснула на толстой поролоновой подстилке - служившей одновременно и полом, и матрасом. Поправив на женщине юбку - ах, как бы Петру Никитичу хотелось гладить и целовать её обнажённое тело, но в доступном любому пакостнику шалаше подобную вольность можно было позволить только глубокой ночью - бывший инженер задумался.
"Чёрт! Когда ещё Булгаков заметил: люди как люди, квартирный вопрос их только испортил. И ведь с той поры ничего, по существу, не изменилось. Ну да, расселили коммуналки, большинство семей в городах получило отдельные квартиры - но! Ведь в семьях вырастают дети - женятся, выходит замуж, рожают своих детей - и? Бывшие отдельные квартиры вновь превращаются в коммуналки! А разводы? Которые становятся катастрофой для не ужившихся под одной крышей супругов. В первую очередь - для мужчин. Взять хотя бы его самого: как он радовался, в семьдесят пятом году переселившись из заводского общежития в двухкомнатную квартиру! И даже, когда старшая безмужняя дочка в девяносто четвёртом родила мальчика, ему всё ещё казалось, что места хватит на всех. Но скоро (из-за тесноты? или в силу естественного охлаждения?) начались нелады с женой, а когда младшая дочка привела бесквартирного бездельника мужа - вообще! Его жизнь превратилась в ад. Который сделался совершенно невыносимым после рождения близнецов у молодой супружеской четы - так что, промаявшись год в этом аду, он постоянному медленному поджариванию предпочёл "зелёные апартаменты". А ведь, казалось, имея не самую маленькую пенсию - с московской добавкой почти девять тысяч рублей - он мог бы снять какую-нибудь комнатёнку... ага! Меньше чем за триста долларов в Москве сейчас ничего не снимешь! Ведь цены на жильё совершенно не сообразуются ни с зарплатами, ни - тем более! - с пенсиями. И, заплатив за комнату, на что, спрашивается, он будет кушать? Ох, уж эта, якобы рыночная, экономика! А раньше? До "капитализма"? Мог бы он снять жильё на пенсию в сто двадцать рублей? Тоже - вряд ли. В Москве негосударственное жильё всегда стоило дорого...
Ирина стала похрапывать во сне, Пётр Никитич выбрался из шалаша, откупорил оставшуюся бутылку пива и погладил вернувшуюся Белянку: эх, хорошо быть собакою! Как говорится: где хочу пописаю, где хочу покакаю... ну - и всё остальное... где угодно занимайся любовью - никто не обвинит в аморальном поведении... н-н да! Поставили, понимаешь ли, людей в положение животных, а спрашивают с них как с граждан... чтобы лишний раз подчеркнуть, что без бумажки ты букашка, даже бомжам предлагают зарегистрироваться в соответствующих органах... зачем? Ведь всё равно бездомным людям никакого жилья давать не будут... или всё-таки - будут? В бараках за колючей проволокой? А что? Самое дешёвое жильё - место на нарах, и у нынешних "государственников" хватит, пожалуй, денег, чтобы обеспечить им всех бездомных...
И хоть Пётр Никитич понимал, что настоящее российское правительство вряд ли пойдёт на столь радикальные меры, но от невольно нарисовавшейся в уме мрачной картины на душе у бывшего инженера сделалось тоскливо - чёрт! В Росси никогда нельзя исключить осуществление самых кошмарных утопий. И часто - из благих побуждений. Допустим, сердобольные народные избранники искренне хотят помочь выброшенным из жизни людям - дать им кое-какие лекарства, организовать санитарную обработку, время от времени кормить бесплатным супом, ну и, конечно, обеспечить возможность реализации конституционного права голоса - но... как это будет происходить в действительности? Скорее всего - никак: вкусившие горькой воли бродяги игнорируют думские и президентские выборы - и?.. Вот тут-то какой-нибудь особенно благонамеренный депутат и предложит организовать спецпоселения за сто первым километром. А колючая проволока появится хоть и не сразу, но скоро - дабы неблагодарные граждане не разбегались из созданных для них райских уголков. А поскольку колючая проволока сама по себе недостаточно эффективна - ничего не поделаешь: придётся по периметру поставить вышки с автоматчиками и завести служебных собак...
Поймав себя на том, что разыгравшееся воображение с каждой минутой рисует картинки одна чернее другой, бывший инженер обозвал себя непечатным словом и попробовал настроиться на более весёлый лад - не вышло. Несмотря на то, что лично ему эта законодательная инициатива Государственной Думы, получи она самое дурное развитие, мало чем угрожала - уйдя из дома, Пётр Никитич сохранил не только паспорт, но и прописку, и карточку москвича - оптимизма в его мыслях не ощущалось. Возможно - из-за Ирины. Ведь бывшая библиотекарша, в отличие от него, подобно подавляющему большинству бездомных, не выбирала этого образа жизни - её, как и миллионы других, не сумевших приспособиться к резкой перемене экономического курса, на свалку отправило государство. Ну, почему, почему он на свою пенсию не может снять хотя бы крохотную квартирку?! С унитазом и душем за занавеской и электрической плитой в общей комнате? Ей Богу, женился бы на Ирине!
Почувствовав настроение Петра Никитича, Белянка лизнула его в левую щёку, отошла на два шага, повернула голову в сторону инженера, негромко гавкнула, отошла ещё на пять шагов и вновь посмотрела на Петра Никитича - явно приглашая следовать за собой. Зная по опыту, что Ирина не проснётся раньше чем через два часа, заинтригованный приглашением собаки бывший инженер поднялся с земли и пошёл вслед за затрусившей к задней стене заброшенного кирпичного особнячка Белянкой. Вдруг собака исчезла в зарослях одичавшего малинника, вплотную подступившего к одному из углов медленно разрушающегося строения. Пётр Никитич недоумённо посмотрел на густые заросли: ему - что, надлежало встать на четвереньки и вслед за Белянкой забраться под полог из колючей лозы? Вообще-то, в его "зелёные апартаменты" тоже приходилось залазить почти на четвереньках, но всё же - не на брюхе...
Разочарованно вздохнув, - эх, не удалось вызнать собачьей тайны! - бывший инженер собрался вернуться в свою "летнюю резиденцию", но зашуршали листья, Белянка выбралась из зарослей, вильнула хвостом и выразительным взглядом вновь позвала Петра Никитича за собой. На этот раз собака не торопилась, и инженер увидел проход - вернее, дыру - между кустов малины. И что же? Трезвому, очень немолодому дяденьке ложиться на брюхо и ползти вслед за собакой? Глупо - не правда ли? Но... если собака зовёт за собой с настойчивостью человека - наверное, неспроста? Может быть там - между выкрошившейся кирпичной стеной и зарослями малины - кто-то нуждается в его помощи?
Между стеной и зарослями малины не было никого, но, забравшись туда, Пётр Никитич увидел дыру в фундаменте заброшенного дома, в которую, оглянувшись назад, заползла Белянка. Что? Собака приглашает его следовать дальше - в подвал нежилого строения? Причём - не просто на брюхе, но, рискуя завязнуть в узком, неровном отверстии? Нет! С какой стати? Он не мальчишка! Да, но если в этом подвале раненый? Или - тяжело больной? Или - чего не случается в наше время! - засунутый безответственной мамашей младенец? Которого ещё можно спасти? Однако, извиваясь ужом, лезть в тесное отверстие?.. н-н-да... положеньице...
Пока Пётр Никитич колебался между чувством долга и нежеланием лезть в мрачную дыру, из тьмы высунулась Белянкина голова и, призывно тявкнув, вновь скрылась в отверстии. Собака недвусмысленно звала в подвал и, чертыхнувшись, бывший инженер стал протискиваться в узкий лаз. К некоторому удивлению, это ему удалось без особенного труда - дыра оказалась шире, чем представлялась зрительно. Вот только... Пётр Никитич всё полз и полз, а лаз не кончался! Пять шагов, десять, двадцать - чёрт! Где же подвал? Он уже наверняка прополз под всем небольшим строением, а узкий подземный коридор не думает заканчиваться! Воистину - вход в преисподнюю! И ведь так тесно, что невозможно развернуться и поползти назад! Попробовать попятиться раком? Вперёд ногами? Эдаким - живым покойником? Однако... спасибо Белянке! Что называется - удружила! Можно подумать, что она не собака, а человек... н-н-да! Положеньице! Но ведь этот подземный лаз не может продолжаться до бесконечности?.. И?..
Почувствовав себя одновременно во власти лёгкого страха и сильного любопытства, Пётр Никитич пополз дальше - почти в полной темноте, имея маяком лишь пушистый хвост втянувшей его в эту глупую авантюру собаки. Вдруг бывший инженер заметил, что подземный лаз ощутимо расширился и стал значительно выше, а главное - светлее: стены и потолок замерцали призрачным, едва ощутимым светом. И этого почти нематериального освещения Петру Никитичу хватило, чтобы понять: звериный лаз соединился с древним подземным ходом. Который, судя по покрытым светящейся плесенью кирпичам, наверняка старше не только современного психоневрологического диспансера, но и отстоящего от него метров на двести церковного подворья.
Сердце Петра Никитича - сердце шестидесятипятилетнего мальчишки - тревожно и радостно забилось: старинная кирпичная кладка, тайный подземный ход, а почему бы в его конце не быть запечатанной кельи с несметными сокровищами? Правда, трезвый, насмешливый ум инженера тут же одёрнул разыгравшееся воображение: брось! Какие к чертям сокровища! Это только в сказках заколдованные принцессы и забытые клады ждут, не дождутся главного героя! В действительности - подавляющее большинство древних и средневековых могильников разграблено ещё современниками! Как суеверные предки ни боялись покойников, а стоило заблестеть золоту - всегда находились отчаянные головы!
Однако, высмеяв свои мальчишеские мечтания, Пётр Никитич не смог полностью расстаться с ними, и когда Белянка, вернувшись за замешкавшимся инженером, вновь позвала его за собой, то Пётр Никитич, подавив сомнения, последовал за четвероногим проводником. Тем более, что призрачного света хватало, чтобы не стукаться головой о низкий сводчатый потолок подземного коридора.
Метров через сто пятьдесят, двести - часов у бывшего инженера не водилось, а считать шаги он не догадался и потерял всякую ориентировку - потайной ход вдруг разветвился: влево, вправо и прямо. Пётр Никитич хотел идти прямо, никуда не сворачивая, но бежавшая впереди собака неожиданно села, загородив этот путь. Инженер остановился: доверившись Белянке, он и дальше собирался следовать за своим четвероногим проводником и теперь дожидался, куда его поведёт праправнучка любимой собаки Ивана Сусанина - Белянка свернула вправо. Пётр Никитич шагнул за собакой и вдруг резко остановился, почувствовав запредельный ужас - с какой стати? Какое чудовище притаилось в конце этого ответвления коридора? И почему, в таком случае, Белянка не выказывает ни малейшего страха? Напротив - виляя хвостом и призывно тявкая, заманивает в западню?
Сделав второй шаг, Пётр Никитич почувствовал, как его сердце стиснул смертельный холод, и, закричав, бывший инженер отступил к перекрёстку: нет! Даже ради спасения жизни он не в силах идти в эту сторону! Да, но - Белянка? Ведь она явно ни капельки не боится... или?..
Пётр Никитич если и был подвержен суевериям, то в незначительной степени, однако сейчас, с тоской поглядывая на призывно виляющую хвостом собаку, ждал, что симпатичная дворняжка вот-вот превратится в огромного кровожадного монстра и вмиг растерзает его двадцатисантиметровыми клыками. Нет! Необходимо немедленно выбираться из этого чёртова подземелья! Скорее - назад! Назад, но... куда?
Сообразив, что он не может сориентироваться, гонимый страхом, бывший инженер наугад бросился в свободный проход, однако Белянка догнала инженера и, схватив его за штанину, потащила назад. Отчаявшийся Пётр Никитич, пнув собаку, освободил ногу и продолжил паническое бегство - слава Богу! В конце тоннеля забрезжил дневной свет! И хотя Белянка, вновь догнав инженера, опять схватила его за штанину, Пётр Никитич, осмелевший от проникшего в подземелье света, больше не стал лягаться, а прикрикнул на собаку строгим голосом - Белянка послушалась: отпустила штанину, села на задние лапы и жалобно заскулила. Мол, я тебя предостерегла, а далее - поступай, как знаешь: уж если ты такой несмышлёныш, не кусать же тебя за пятку? И все те десять шагов, которые оставались Петру Никитичу до выхода из подземелья, он слышал за своей спиной тоскливый собачий вой.
Вскарабкавшись на три метра по вделанным в бетон канализационного люка скобам, бывший инженер очутился в совершенно незнакомой местности - на опушке леса. Вернее - на пустыре, занятом горящей свалкой и окаймлённом чахлой берёзовой рощей. Где-то - за кольцевой дорогой. Вокруг не было ничего знакомого: ни окружённого старыми тополями больничного корпуса, ни реставрируемого церковного подворья, ни даже видимых издалека многоэтажных домов городской окраины: "Однако! - подумал Пётр Никитич, - куда это меня занесла нелёгкая? Ведь подземный ход никак не мог быть длиннее двухсот, трёхсот метров - а тут?.. совершенно незнакомая местность! Кроме свалки - никаких признаков города!"
Пытаясь понять, где он находится, Пётр Никитич вертел головой во все стороны, ища знакомые ориентиры - увы. Насколько он мог видеть - вокруг не было ничего знакомого: воистину - заколдованное подземелье! И? Опять лезть в него? Или - поискать другую дорогу?
Раздумья бывшего инженера прервал рёв вертолётных двигателей - из-за берёзовой рощи стремительно вынырнули две винтокрылые машины и зависли над свалкой на высоте десяти, двенадцати метров. Пока Пётр Никитич соображал, уж не пожарные ли это вертолёты, не собираются ли они тушить горящую свалку, сверху раздался усиленный мощным мегафоном повелительный голос:
- Граждане, ведущие антиобщественный образ жизни, немедленно выходите на открытую местность. Идёт санитарная обработка территории. После отстрела бродячих собак, в целях предотвращения распространения инфекционных заболеваний, данный участок будет опрыскан специальным раствором, который, в случаях попадания на слизистые оболочки, может вызывать тяжёлые аллергические реакции.
Будучи законопослушным гражданином вообще и не желая заполучить тяжёлю аллергическую реакцию в частности, Пётр Никитич сделал шаг, огибая куст, отделяющий его от открытой местности, но второго сделать не успел, услышав за спиной громкий злой шёпот:
- Замри, сука! Ещё шаг - зарежу! Если тебе надоела жизнь, то я в рай не спешу!
Пётр Никитич отнюдь не был трусом, да и жизнь на обочине его кое-чему научила, и обычно он не придавал значения пустым, как правило, угрозам бомжей, однако этот зловещий шёпот не оставлял сомнений: действительно - зарежет. Ибо - смертельно боится сам. Чего - спрашивается?
Медленно, избегая резких движений, Пётр Никитич повернулся лицом к тому месту, откуда раздался угрожающий голос, и увидел тощего среднего роста субъекта в заношенной кепке и с кухонным ножом в правой руке. Намереваясь перехватить инициативу, бывший инженер тихонько назвал своё имя, но незнакомец в ответ лишь прижал палец к губам и махнул вниз левой рукой: мол, пригнись и молчи. Пётр Никитич машинально подчинился безмолвному приказу бомжа и, присев на траву, вопрошающе посмотрел в серые глаза "верховного главнокомандующего" местной свалки: что дальше? Тощий тип призывным жестом пригласил инженера следовать за собой и, распластавшись, пополз в гущу ракитника. "Надо же, совсем как сорока минутами раньше Белянка!", - подумал Пётр Никитич и последовал за взявшимся невесть откуда проводником, решив, что тот лучше него знаком с местными обычаями.
Надёжно спрятавшийся в кустах незнакомец дождался бывшего инженера и, миролюбиво воткнув нож в землю, торопливо заговорил с ним взволнованным тихим голосом.
- Ты чо, мужик, совсем не сечёшь ситуацию? Нет, я вижу, ты из городских - фирменные джинсы и всё такое - но ведь сейчас каждый фраер знает, если санитарный кордон оцепил территорию, то не будет разбираться, где собаки, где антиобщественные элементы, а где натуральные москвичи. По всему, что шевелится, ударят из автоматов. А эти ихние байки, - выходите с поднятыми руками, - лапша на уши. Чтобы, значит, не наугад стрелять. А не застрелят - ещё хуже: бессрочно законопатят на зону. Ну, в санитарно-оздоровительные лагеря для антиобщественных элементов. И не посмотрят, что ты натуральный москвич - загребут как миленького... нет! И откуда ты такой взялся?.. по виду нормальный мужик, не чокнутый, а совсем без понятия... на хрен тебя понесло на свалку? На запретную территорию?
Не зная, как ответить сумасшедшему вооружённому бродяге - а что его новый знакомец страдает тяжёлым душевным недугом, Пётр Никитич понял после первых двух фраз бомжа - бывший инженер достал пачку "Явы", зажигалку и молча предложил сигарету бродяге. Тот с жадностью затянулся и счёл нужным представиться:
- Меня, вообще-то, зовут Шуркой, а тебя?
- Петром, - как можно дружелюбнее отозвался Пётр Никитич.
- Так вот, Петя, - сумасшедший гнул свою линию, - мужик ты хороший, не жадный, держись за меня - не пропадёшь. Я тут каждую кочку знаю. Сейчас давай отползём в канавку - а то эти гады с "вертушки" скоро начнут шмалять по кустам, могут нечаянно зацепить - а когда они пустят газ, ты не бзди, он не смертельный. Вроде "Черёмухи", только малость покрепче. А хрен им козлам вонючим! У меня тут и тряпочки, и вода в бутылке - прочихаемся! Вообще, сюда ихней заразы попадёт немного - они свои сучьи баллоны сбрасывают в основном в центре, а ветер в другую сторону. Разве что - промахнутся... а - один хрен! Прочихаемся! Главное, не перебздеть - не вылезть на открытое место! Вот тогда точно - п...ц!
"Надо же, какой логичный, какой последовательный бред! И какая вера в свои фантазии, - слушая сумасшедшего, дивился Пётр Никитич, - куда моим самым пессимистическим прогнозам до твёрдой убеждённости Шурика! Хотя... на то он и сумасшедший... а впрочем... - но додумать, что "впрочем", Пётр Никитич не успел - со стороны свалки раздались длинные автоматные очереди.
- За мной! - тихо скомандовал Шурик и змеёй заскользил между корней тальника.
Каким диким ни казался бывшему инженеру обстрел городской свалки, но он, не колеблясь, последовал за своим сумасшедшим проводником - в аду как в аду! Привередничать не приходится! А уж когда за спиной раздался пронзительный визг тяжело раненой собаки, движения Петра Никитича сделались настолько стремительными, что в спасительную канаву он свалился лишь двумя секундами позже своего новоявленного инструктора. И всё-таки - поздно: в левую икру инженера угодила автоматная пуля. Правда, ранение - по счастью, лёгкое - Пётр Никитич заметил не сразу, а лишь отдышавшись в канаве. В азарте бегства (если ползание на животе можно назвать бегством) бывшему инженеру показалось, что он просто ударился ногой о толстую ветку.
Следующая автоматная очередь срезала листья и ветки над головами затаившихся беглецов.
- У, сволочи, - раздражённо проворчал Шурик, - знают про эту канавку. Хорошо, ленивые суки - из "вертушек" не вылезают. Но всё равно - двадцать второго апреля завалили Витька. Весна, помнишь, в этом году холодная, зелени на кустах было мало, ну, и они его углядели, значит. Две пули в живот - неделю мучался. Хорошо, Гришка с Мишаней достали морфия, а то всё просил: добейте. А на раненого рука мало у кого поднимется - из наших, ни у кого - хотели даже на трассу вынести, чтобы его менты подобрали, но Гришка с Мишаней выручили. После морфия отошёл по-тихому. Погоди-ка, - увидев кровь на штанине Петра Никитича, Шурик прервал свой монолог, - тебя, кажись, зацепило.
Посмотрев на ногу, бывший инженер почувствовал боль - действительно! Он ранен пулей! Вряд ли ветка могла так сильно оцарапать...
По счастью, крови было немного, да и нога болела терпимо - повезло, ничего не скажешь: рассчитывать на медицинскую помощь, хоронясь в канаве от вооружённых "санитаров"... ха-ха-ха!
Закатав до колена штанину на левой ноге, Пётр Никитич увидел два близкорасположенных отверстия - действительно, повезло, пуля прошла, по сути, вскользь, не задев ни связок, ни крупных кровеносных сосудов. Присоединившийся к осмотру Шурик согласился с диагнозом инженера:
- А, хренота! У меня тут есть бинт, перевяжу - заживёт как на собаке. Сейчас - вот только улетят "вертушки". А пока - держи тряпочку, я намочил. Они гады уже сбросили свои сучьи баллоны, и хотя до нас вроде не должно достать, но ты всё-таки приложи её к морде. Ну, если заденет, чтобы не плакать, не чихать, не кашлять. А то, знаешь, какая бывает резь в глазах - им бы козлам самим попробовать!
Увидев, что Шурик закрыл мокрой тряпкой лицо, Пётр Никитич последовал его примеру - сумасшедший-то он сумасшедший, но когда автоматчики с вертолётов начинают палить по всему живому, поневоле задумаешься, кто страдает душевным недугом: его новый знакомец? Или окружающий мир? Чёрт! И куда это только его занесла нелёгкая?! В какую кошмарную Москву? А всё - Белянка! И надо же было этой сучке заманить его в заколдованное подземелье!
Мысленно крепко выругавшись, Пётр Никитич немного успокоился и понял: другого пути назад, кроме как через подземный ход, у него, к сожалению, нет. Так что, когда "санитарам" надоест стрелять по собакам, кустам и антиобщественным элементам и они уберутся восвояси, первым делом необходимо отыскать канализационный люк. Благо, он должен быть рядом - не дальше ста метров от приютившей их канавы.
Люк и вправду оказался недалеко: когда закончился обстрел свалки и "санитарные" вертолёты, с рёвом пройдя над головами затаившихся беглецов, скрылись за горизонтом, Пётр Никитич, сказав Шурику, что ему требуется отойти по нужде, за пару минут отыскал забетонированный круглый колодец. Однако, когда инженер начал спускаться по железным скобам, его догнал предостерегающий окрик нового знакомца:
- Ты что, Петька, от страха совсем уделался?! Сюда - нельзя! Из этого подземелья ещё никто не возвращался! Говорят, в нём крысы - величиной с собаку!
Услышав предостережение товарища по несчастью, Пётр Никитич на миг замялся, но, решив, что гигантские крысы и прочие подземные монстры куда безопаснее санитаров-автоматчиков, ринулся в черноту подземного хода.
Тоскливо воющая на перекрёстке Белянка, почуяв возвращающегося инженера, оборвала заунывную мелодию и, радостно тявкнув, бросилась ему навстречу. Пётр Никитич отнёсся к собачьим ласкам с вполне обоснованным недоверием - ведь ни кто-нибудь, а именно Белянка втянула его в эту опасную авантюру - но радость собаки была так искренна, что инженер скоро перестал на неё сердиться: какие могут быть претензии у немолодого мужчины к пожилой суке? Вполне возможно, по-своему - по-собачьи - она хотела, как лучше. В конце концов, он сам не пошёл тем коридором, идти которым его позвала Белянка. Почувствовал, видите ли, смертельный ужас... выбрал другой путь... а ведь собака его предостерегала... н-н-да!
Когда Пётр Никитич выбрался из кустов малины, прикрывающих дыру в фундаменте полуразрушенного особнячка, Белянка виновато посмотрела ему в глаза, вильнула хвостом и затрусила прочь: я, дескать, своё дело сделала. Показала тебе иной путь, а уж как ты им воспользуешься - твоё дело.
Вернувшись в свой шалаш и увидев, что Ирочка ещё спит, Пётр Никитич снял джинсы и осмотрел раненую ногу, которую Шурик так и не успел перевязать. Оказалось, что никакая перевязка не нужна: за несколько минут возвратного пути рана полностью зажила, и если бы не малозаметный белый шрам на левой икре, то не было бы никаких следов фантастического путешествия. Грязная одежда - а не только штаны, но и рубашка оказалась перепачкана землёй - не показатель: всякому бомжу случается порой и не так замазаться!
Платяной щёткой очистив джинсы и выстирав в бочаге рубашку, Пётр Никитич сварил на костерке суп из концентратов и свежей зелени и, когда Ирина проснулась, угостил её горячим обедом. От этого мужского внимания бездомная женщина до того расчувствовалась, что пообещала завязать с алкоголем. Ну, не совсем завязать, но...
...и верно: оставшись на ночь в шалаше Петра Никитича, она прожила у бывшего инженера целые две недели, и всё это время пила только пиво - три бутылки водки не в счёт: их они употребили совместно, а главное, выпивая ста пятидесятиграммовый стаканчик на сон грядущий, Ирочка не заводилась, не просила добавки.
Увы, после двух счастливых недель наступили чёрные дни - напавшие на рассвете юные хулиганы так избили Петра Никитича, что он на месяц попал в больницу. Если бы не Ирочка, которой в завязавшейся драке не просто удалось убежать, но и убедить вахтёра психоневрологического диспансера вызвать милицию, всё могло бы закончиться много печальнее. Петра Никитича, скорее всего, убили бы: хоть в свои шестьдесят пять лет бывший инженер отнюдь не являлся слабаком, но против семи вооружённых арматурными прутьями шестнадцатилетних мерзавцев долго бы он не устоял. Собственно, милицейский патруль приехал как раз тогда, когда, ударом по затылку оглушив и сбив с ног пенсионера, молодые подонки начали его не спеша, со вкусом, добивать ногами и железными прутьями. Так что, опоздай милиция на пять минут... да, задержанных на месте преступления четырёх несовершеннолетних хулиганов судили, и даже дали им от года до трёх лет условно, но...
...в общем, Петру Никитичу повезло: он отделался переломом руки, трещиной в черепе и не слишком тяжёлым сотрясением мозга - ушибы и рваные раны мягких тканей головы, лица, плеч и предплечий не в счёт: по широте русской натуры, на такие "пустяки" не принято обращать внимания.
Выписавшись из больницы, Пётр Никитич вынужден был вернуться в перенаселённую, казалось бы ближайшими родственниками, а, в сущности, посторонними людьми, квартиру. Однако выдержать он там смог только месяц и в середине сентября, когда сломанная рука более-менее пришла в норму, удалился в "зелёные апартаменты". Даже надвигающиеся морозы и страх перед повторным нападением юных садистов не смогли удержать бывшего инженера от этого опрометчивого шага: сносить упрёки нелюбимой жены, жалобы и требования не сумевших устроить свою жизнь взрослых дочерей ему, вкусившему горькой свободы, было не по силам.
Среди местных бродяг не нашлось ни одного настолько бессовестного, чтобы занять шалаш пострадавшего собрата - утеплив полуразрушенное сооружение поролоном, картоном и, кроме брезента, защитив его от осенних дождей полиэтиленовой плёнкой, Пётр Никитич вознамерился перекантоваться в нём до середины ноября. Идущая под самым шалашом теплотрасса давала основания для умеренного оптимизма - пока не ударят длительные морозы, сочащееся из-под земли тепло поддержит приемлемую температуру внутри "летней резиденции" бывшего инженера. Особенно - если, вынув пятьдесят, шестьдесят сантиметров песчаного грунта, обнажить трубу с горячей водой.
Ирина навестила Петра Никитича через неделю после его возвращения на прежнее место жительства, но, даже изрядно выпив, ночевать в реставрированном шалаше не осталась - нападение стаи молодых нелюдей произвело на женщину неизгладимое впечатление. Ведь если бы ей тогда не удалось убежать и вызвать милицию, то, вполне возможно, вошедшие в раж мерзавцы убили бы не только Петра Никитича, но и её. В лучшем случае - зверски избив, изнасиловали бы.
Берегом пруда проводив пьяную женщину до автобусной остановки, Пётр Никитич возвратился в свои "хоромы" около одиннадцати вечера - похолодало. Хотя вторая половина сентября в этом году выдалась тёплой - нечто среднее между поздним бабьим летом и золотой осенью - ночами термометр редко показывал выше плюс десяти Цельсия. Конечно, в октябре-ноябре о таком тепле можно будет только мечтать, но бывший инженер пока ещё не провёл необходимые земляные работы, то есть не докопался до трубы с горячей водой, и потому, вернувшись в шалаш, надел тёплую куртку и "для сугрева" выпил стакан водки. Затем - второй. Вообще-то Пётр Никитич редко напивался допьяна, однако сегодня, окончательно расставшись с иллюзией спасения Ирочки из алкогольного омута, махнул рукой на все самоограничения: будем пить и смеяться как дети! И плакать... и снова пить... чёрт! Ну почему он на свою пенсию не может снять хотя бы отдельную комнату! Не говоря уже о квартире... Ведь те две чудесные июльские недели, которые Ирочка прожила в его шалаше, показали, что эта женщина не безнадёжна. Во всяком случае - тогда у неё ещё оставался шанс... тогда - а сейчас?..
Выпив третий стакан водки - перед тем, как забыться - Пётр Никитич самыми нехорошими словами обругал не только учинивших погром юных подонков, но и все земные и небесные власти, допускающие подобные безобразия.
Утром Пётр Никитич проснулся с тяжёлой головой, сухостью во рту и резью в желудке - впрочем, ничего иного, мешая плохую водку с пивом, ждать не следовало. А посему, опохмелившись двумя бутылками "Жигулёвского", бывший инженер попробовал на относительно трезвую голову мысленно вернуться к Ирине: есть ли у этой женщины хоть какие-нибудь шансы избавиться от алкогольной зависимости? Однако с похмелья сосредоточить мысли на чём-то одном удавалось плохо, и Пётр Никитич, не заметив этого, скоро перешёл на глобальные умственные обобщения типа: зачем мы существуем? Зачем появляемся в этом мире? Куда из него уходим? А поскольку всё человечество Бог знает за сколько тысяч лет так и не смогло внятно ответить на эти сакраментальные вопросы, то бывший инженер, не обнаружив в себе сверхъестественной мудрости, плавно вернулся к частностям: куда исчезают бомжи? Да, высокая смертность, да, многие попадают за решётку, но... всё равно - неувязочка! По наблюдениям Петра Никитича, знакомый ему круг бродяг в течение года обновляется примерно на восемьдесят процентов... куда, спрашивается, исчезают выбывшие? Если только... не переносятся в ту кошмарную Москву, где их отстреливают наравне с бродячими собаками? Чушь, разумеется! Но...
Вернувшись из своего фантастического путешествия в "параллельный мир", Пётр Никитич, несмотря на настойчивые приглашения Белянки, больше так и не отважился спуститься в волшебный подземный ход: ещё раз попасть под автоматный огонь санитаров-убийц - увольте! Пойти вслед за собакой? Но сможет ли он пересилить тот ужас, который в прошлый раз напрочь загородил для него этот путь? Доверившись своему чутью, держаться основного хода - не сворачивая ни влево, ни вправо? Не пустит Белянка? Но разве он обязан идти на поводу у собаки? Ведь Белянка не питбуль, не датский дог - обыкновенная дворняжка, стоит на неё хорошенько цыкнуть, как миленькая освободит дорогу! Да - но...
...короче: на то, на что, подстёгиваемый любопытством, Пётр Никитич не мог решиться три месяца, сегодня, томимый похмельем и сожалением о горькой участи Ирины, он решился - где наша не пропадала! Ну, потеряется он в заколдованном подземелье, ну, погибнет от пули автоматчика-санитара - ну, и что? Разве здесь, в мире, где шестидесятипятилетний пенсионер вынужден бомжевать, его перспективы много радужнее? Разве он в силах помочь спивающейся любимой женщине? Конечно, в любом случае вытащить Ирочку из алкогольного омута очень непросто, но будь у него возможность на свою пенсию снять хоть крохотную квартиру - был бы шанс. Ведь те две незабываемые недели совместного проживания - так сказать, рая в шалаше...
Невесёлыми размышлениями вконец расстроив себя, Пётр Никитич выпил стакан водки и, почувствовав, как похмельная тяжесть сменилась даруемой алкоголем приятной невесомостью, встал и, слегка пошатываясь, направился к заброшенному особнячку. У входа в подземный лаз его радостным лаем встретила Белянка и, не задерживаясь, призывно вильнула хвостом и скрылась в черноте неровного проёма - ничуть не сомневаясь, что на этот раз бывший инженер обязательно последует за ней.
На перекрёстке подземного хода собака, как и в прошлый раз, свернула направо - Пётр Никитич, после стакана водки всё ещё чувствующий себя невесомым, не колеблясь, последовал за ней. И только пройдя пятнадцать-двадцать шагов, бывший инженер вспомнил об ужасе, который три месяца назад охватил его в этом ответвлении коридора, и с удивление заметил, что сейчас он не чувствует не только ужаса, но даже лёгкого страха. Возможно - из-за выпитой водки?..
Выбравшись из подземного хода, Пётр Никитич первым делом увидел убегающий к неширокой речке пологий откос, заливные луга на противоположном берегу, берёзовые рощи на холмах и удивительно голубое небо. Вдохнув, бывший инженер опьянел от насыщенного тысячью восхитительных запахов, необыкновенно лёгкого воздуха - такого чистого, что у Петра Никитича разом прошло похмелье, а в сердце закипела радость: Боже! Уж не попал ли он живьём в райские кущи?
Заливистый лай Белянки подтвердил это предположение: да! Ты в раю! Вдохни полной грудью и - бегом за мной! Видишь, нас ждут друзья!
И Пётр Никитич, нисколько не удивившись тому, что понимает собачий язык, сорвался с места и на четырёх лапах бросился за Белянкой - скорее! Там, на берегу реки, его гостеприимно встретит огромная стая бывших бомжей! Которые, переменив облик, наконец-то нашли достойные для выброшенных из человеческого сообщества людей условия существования! Скорее - к ним! Влиться в вольную стаю дружески настроенных людей-собак!
С громким лаем пробежав метров триста, Пётр Никитич вдруг опомнился: Господи? Да что же это со мной творится? Ещё несколько шагов и я окончательно превращусь в собаку! И навсегда останусь в этом "пёсьем раю"! А Ирочка?
Вспомнив Ирину, Пётр Никитич круто развернулся на бегу и бросился к входу в подземный тоннель - скорее! Пока мощное психополе огромной стаи людей-собак полностью не подавило его волю!
Выбравшись из дыры в фундаменте, Пётр Никитич первым делом глянул на свои руки: слава Богу! Покрывшая их в "собачьем раю" чёрная шерсть исчезла, когти вновь превратились в ногти - словом, пройдя волшебным подземным ходом, бывший инженер опять принял человеческий облик.
Если бы Пётр Никитич три месяца назад уже не столкнулся с оголтелым колдовством, то его, имеющего научно-техническое образование, неординарное превращение в собаку выбило бы из колеи настолько, что, вернувшись, он бы напился до чёртиков. Сейчас же, сравнивая свои впечатления от мира, где бездомных людей наравне с бродячими собаками расстреливают из вертолётов, с полученными им в "пёсьем раю", бывший инженер решил ограничиться "Жигулёвским" - если каждыё стресс запивать водкой, сопьёшься, и не заметишь.
После третьей бутылки пива все сложности мира упростились для Петра Никитича настолько, что на укоризненный взгляд вернувшейся Белянки он ответил заговорщицким подмигиванием: мол, знаю, старая сучка, мы с тобой одной крови, но всему своё время. Я пока ещё не готов присоединиться к вашей стае, у меня, как ты понимаешь - Ирина.
Несмотря на данный самому себе зарок трезвости, Пётр Никитич всё же напился - не спеша, смакуя холодное пиво - заедая его селёдкой и время от времени "закрепляя" маленьким стаканчиком водки.
По мере того, как границы внешнего мира теряли чёткость в глазах бывшего инженера, его внутренний мир освобождался от многих стесняющих рамок: чёрт! А ведь там, в "пёсьем раю", он почувствовал такую радость, подобную которой если и испытывал здесь, то только в раннем детстве - дошкольником. А затем навалились труды, заботы, домашняя неустроенность, борьба с нуждой - нет! Очень стоит подумать о переселении в страну превратившихся в собак бомжей! Ах, там он потеряет человеческий облик? А будто здесь он его имеет! Ведь человек - существо не столько биологическое, сколько социальное. Да, от "биологии" никуда не уйдёшь - есть, пить, дышать необходимо - но не менее важен социальный статус, и если нищему пенсионеру человеческая стая в нём отказывает, почему бы не присоединиться к собачьей? Да, но - Ирина? А почему бы её не взять с собой? Ведь, превратившись, допустим, в колли, она точно излечится от алкоголизма!
Утром мающемуся с похмелья Петру Никитичу случившееся накануне путешествие в "пёсий рай" вспомнилось совершенным бредом - допился, что называется! Гав, гав, гав! Каким он там был резвым и сильным чёрным терьером! Каким свободным, каким клыкастым! А уж его последующие размышления о переселении на постоянное место жительства в страну превратившихся в собак бомжей - ха, ха, ха! Девятнадцатый психоневрологический диспансер - рукой подать, запишись на приём, голубчик!
Однако, как Пётр Никитич ни высмеивал свои бредовые измышления, в мозжечке время от времени посасывало: а что, слабО тебе ещё раз спуститься в подземный ход? Хотя бы взглянуть на "собачий рай"? Белянка-то вон как приглашает...
Прошла зима, в середине марта Пётр Никитич вернулся в свой согреваемый "геотермальным" теплом шалаш - в апреле Государственная Дума закон о регистрации бомжей приняла во втором чтении, добавив в название одно слово. Теперь заголовок стал выглядеть так: "Об обязательной регистрации лиц без определённого места жительства".
Это изменение жутко не понравилось Петру Никитичу - почуяв подвох в первой редакции, теперь, когда добавилось слово-мина, бывший инженер больше не сомневался: спецпоселения для бомжей появятся обязательно. Да, скорее всего, колючей проволоки поначалу не будет, но...
...а как же Ириночка? Хотя... за зиму она спилась до такой степени, что, может, на зоне ей будет лучше?.. ага! Господа народные избранники именно так и будут аргументировать необходимость спецпоселений! То есть - заботами о благе бомжей.
Наступило лето - нападения юных мерзавцев на одинокие шалаши и палатки бездомных россиян резко участились. Правда, хищные стаи молодых нелюдей ограничивались, как правило, жестокими избиениями, убивая сравнительно редко, - из чего Пётр Никитич сделал вывод, что если раньше заинтересованные круги лишь провоцировали юных подонков на расправу с бомжами, то теперь они их организовали. В самом деле: куда проще "отмазывать" несовершеннолетних хулиганов от обвинений в причинении телесных повреждений, - ну, кипят молодые силы, ну, шалят мальчики, ну, слегка побили какого-то там алкоголика, но ведь в целом они хорошие, ведь не убили никому не нужного пропойцу, - чем от обвинений в убийствах. В последнем случае одна только необходимость соблюдать внешние приличия потребовала бы от судов давать убийцам пусть и небольшие, но реальные сроки лишения свободы.
Тёплым июльским вечером в шалаше Петра Никитича появилась пьяная, вся в синяках, Ирина. И первым делом, грязной тряпкой утирая слёзы и сопли, пожаловалась бывшему инженеру:
- Всё, Никитич, больше не могу! Достали сволочи! Лупят чуть ли не каждый день! Да ещё издеваются: то догола разденут, то сигаретами подпаливают, то ещё что-нибудь - похлеще! А уж как ругаются, как матерятся - от самых последних бродяг редко такое услышишь. И ведь совсем сопляки, молоко на губах не обсохло - а туда же! Да ещё похваляются: пока мы тебя сучку не убьём, нам ничего не будет. А мы умные, зачем нам тебя убивать - сама повесишься! И ведь повешусь, Никитич. Сам знаешь, после того, как этот гад отобрал у меня квартиру, сплошная тоска - ничего хорошего. Только зараза-водка... да ты, Никитич...
Польстив бывшему инженеру, женщина посмотрела на него одновременно и кокетливо, и воровато.
- Если есть, Никитич, - ранее ей не свойственным просящим голосом, чуточку помолчав, продолжила Ирина, - налей мне немного - а? Знаешь, душа горит...
Налив женщине полстакана водки, Пётр Никитич как-то машинально, не имея в виду ничего определённого, переспросил:
- Говоришь, Ирочка, у тебя остались только я да водка?..
Этот ни к чему не обязывающий вопрос побудил пьяную женщину заговорить о своих чувствах.
- Ты, Никитич! А водка - ну, её к Богу в рай! - Ирина поставила стакан на землю и продолжила неожиданно трезвым голосом, - знаешь, Петенька, когда прошлым летом я жила у тебя - мне казалось, что я в раю. Нет, правда! И как твоя дура жена могла выгнать такого мужика! Хотя... ты говоришь - сам ушёл... ну, из-за тесноты... нет! Ну, что за собачья жизнь! Почему ты мне не встретился раньше? Когда у меня была квартира, ну - до этого ползучего гада! Эх, будь у нас с тобой жильё - какая бы у нас могла быть семья! Да даже и в шалаше! Если бы не эти малолетние бандиты - ей Богу, Петенька! Жила бы с тобой где угодно! Хоть в шалаше, хоть под кустом, хоть за тридевять земель отсюда! А на водку бы и глядеть не стала! Но, только, - оборвав своё объяснение в любви, Ирина горько вздохнула, поднесла к губам стакан и, выпив, продолжила в другом тоне и другим (дребезжащим) голосом, - не судьба. Где уж нам... Мы ведь не собаки - на улице жить не можем. А если бы и могли - не дадут... Ей Богу - хоть вешайся... А ведь и повешусь... И, наверное, скоро... Петенька, - настроение Ирины вновь переменилось и, прильнув к бывшему инженеру, она положила ладонь на его бедро, - пожалей несчастную женщину - а?
- Погоди, Ирочка, - безответно, как ему казалось, влюблённый в Ирину вот уже два года, сейчас, выслушав её признание, Пётр Никитич вдруг почувствовал, что у него открылось второе зрение и, этим новым зрением по-новому увидев мир, принял решение, - ты, правда, пошла бы со мной хоть за тридевять земель? Ну, если бы там для нас нашлось подходящее место?
При этих словах бывшего инженера тихо приблизившаяся к отчаявшимся любовникам Белянка навострила уши.
- Да, Петенька, - куда угодно. - Серьёзность тона Петра Никитича отрезвила пьяную женщину, и она ответила чистым, не дребезжащим голосом: - С тобой я бы пошла хоть за тридевять земель, хоть на край света, хоть к чёрту в ад. Лишь бы там не было этих бандитов с дубинками и железными прутьями.
- Не будет, Ирочка. Но, только, - понимая, что терять женщине нечего, что повадившиеся "развлекаться" с ней молодые садисты рано или поздно доведут Ирину до самоубийства, бывший инженер решил не вдаваться в подробности предстоящего волшебного преображения, - мы там сильно изменимся. Очень сильно...
- И пусть, Петенька! Я согласна превратиться хоть в змею, хоть в свинью, хоть в обезьяну! Лишь бы убежать отсюда! Пойдём, Петенька! Но, только, - почувствовав, что ноги ей повинуются плохо, - если это далеко, то я не дойду. Может быть - завтра?
- Сейчас, Ирочка! - понимая, что завтра его решимость может исчезнуть, бывший инженер поднялся с земли и протянул руку женщине, - здесь - близко. Совсем рядом.
Ухватившись за протянутую руку, Ирина встала на ноги и, поддерживаемая Петром Никитичем, доверчиво пошла вслед за бегущей впереди и радостно виляющей хвостом Белянкой.
Стая людей-собак дружески приняла присоединившихся к ней бывшего инженера и бывшую библиотекаршу - чёрного терьера и колли. Став вольными псами, Пётр Никитич и Ирина смогли полностью реализовать заложенный в них природой творческий потенциал, родив и воспитав три дюжины девчонок и мальчишек - симпатичных щенков-метисов.